Россия и Германия - стравить ! (От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона)

      А вскоре левыми эсэрами был убит Мирбах. 14 июля 1918 года в 11 часов вечера доктор Рицлер, исполнявший должность германского дипломатического представителя, посетил народного комиссара иностранных дел Чичерина и сообщил ему со держание только что полученной из Берлина телеграммы. Германское правительство поручало Рицлеру "просить о согласии русского правительства на допущение батальона германских солдат в военной форме для охраны германского посольства и о скорейшей доставке этих солдат в Москву".
      Рицлер заверял, что, мол, "всякие оккупационные цели далеки от германского правительства".
      Батальон - не дивизия, но и не взвод. Да хоть бы и взвод! Это была та точка, отступить за которую означало утратить национальный характер Советской власти. Вот почему назавтра, 15 июля, Ленин на заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета зачитал проект правительственного заявления, где было сказано: "Подобного желания мы ни в коем случае и ни при каких условиях удовлетворить не можем, ибо это было бы, объективно, началом оккупации России чужеземными войсками.
      На такой шаг мы вынуждены были бы ответить... усилен ной мобилизацией, призывом поголовно всех взрослых рабочих и крестьян к вооруженному сопротивлению... Война стала бы тогда роковой, но безусловной и безоговорочной необходимостью, и эту революционную войну рабочие и крестьяне России поведут рука об руку с Советской властью до послед него издыхания".
      ВЦИК утвердил это заявление Совнаркома РСФСР единогласно. Риск, конечно, был, немцы могли начать наступление... Но и отступать нам было уже некуда - за нами была Москва. И немцы поняли, что любой нажим принесет результат, обратный желаемому.
      Пока все оставалось как было.
      Прошли четыре месяца. И на первом же заседании ВЦИКа шестого созыва, 13 ноября 1918 года, Свердлов в тишине за мершего зала зачитал постановление: "Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет сим торжественно заявляет, что условия мира с Германией, подписанные в Бресте 3 марта 1918 года, лишились силы и значения. Брест-Литовский договор... в целом и во всех пунктах объявляется уничтоженным.
      Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика предлагает братским народам Германии и бывшей Австро-Венгрии... немедленно приступить к урегулированию вопросов, связанных с уничтожением Брестского договора"...
      На том же заседании ВЦИКа было решено отправить в дар рабочим Германии два хлебных маршрута.
      Далее же вышло так... Когда эшелоны прибыли на пограничную станцию Вержболово, представители немецкого солдатского Совета стали мяться - мол, указаний не имеем, хлеб пока принять не можем. А наутро член нового германского правительства Гуго Гаазе по прямому проводу передал в Германский Совет рабочих и солдатских депутатов в Москве: "Прошу сообщить русскому правительству нижеследующее. По вопросу о предложенной отправке муки кабинет поручил высказать ему глубоко прочувствованную благодарность народного германского правительства. Мы тем выше ценим эту жертву, что нам и всему миру известно об острой нужде, которую терпит население в Петербурге и Москве. К счастью, в результате предпринятых нами у президента Вильсона шагов открылась для нас возможность получения съестных припасов из-за океана. Мы поэтому в состоянии пока отказаться от великодушного предложения русского правительства".
      Полсотни вагонов хлеба - капля в море потребностей и России, и Германии. Конечно, это с нашей стороны был лишь многозначительный жест. Жестом (и тоже многозначительным) был и отказ Берлина.
      Вожди германской революции явно старались отмежеваться от родства с русской революцией. Но красным цветом Германия тогда была окрашена густо, как и остальные отвоевавшие европейские державы.
      И хотя к 1919 году на Россию крепко навалилась Антанта, в англо-французских интервенционистских силах начиналось брожение.
      Пройдет еще немного времени, и одесская эскадра французов задымит в направлении к Босфору и Дарданеллам - по дальше от России и от "греха большевизма".
      Даже англичане не чувствовали себя спокойно в новом мире, где возникла Советская Россия. Даром, что английская элита немало потрудилась над созданием "империи желудка", которой столь страстно желал Сесиль Родс. Еще за пять лет до войны имущая Англия отважилась на крупные социальные реформы: страхование от болезней, безработицы, необеспеченной старости. По закону о страховании стариков каждый английский подданный старше 70 лет, не имеющий средств к существованию, получал право на 5 казенных шиллингов в не делю. Деньги невеликие, но от голодной смерти спасали.
      В тогдашнем мире это было явлением новым, "эпохальным". Но с появлением рабоче-крестьянского государства "смелые" реформы сразу как-то поблекли.
      Да и деньги на подобные "благодеяния" были во многом израсходованы во время войны, а после войны приходилось платить по военным долгам.
      Страна беднела, общественная атмосфера накалялась. По Англии начинали гулять мощные социальные вихри...
      Гуляли вихри, но уже дипломатические, и по залам с парижскими "миротворцами". 30 января 1919 года Хауз записал в дневнике: "Казалось, что все пошло прахом. Президент был зол, Ллойд-Джордж был зол, и Клемансо тоже был зол. Впервые президент утратил самообладание при переговорах с ними...".
      Не будем, читатель, доверчивыми. "Дневники" Хауза писались в расчете на обязательное их опубликование. Так что сплошь и рядом целью автора была не фиксация подлинного положения вещей, а создание нужного Золотому Интернационалу (то есть искаженного до неузнаваемости) представления о подлинных мотивах, планах и решениях международной элиты.
      Хотя сквозь полковничьи "дымовые завесы" - не хуже тех, которые так мастерски наловчился ставить за время войны морской министр Англии Черчилль - проступают порой и контуры правды. И на этот раз дневниковая запись Хауза отражала реальное состояние дел, то есть грызню. Да и могло ли не быть ее среди хищников, готовых лить даже родную кровь, как Теодор Рузвельт и пушечный король Шнейдер, потерявшие на вой не сыновей, или собственную, как магнаты на "Лузитании", ради "золотых" выгод? Выгод своих и своего класса.
      "Дневники" Хауза были опубликованы во второй полови не 30-х годов, а в те времена, когда "полковник" был еще занят практической политикой, Америка хотела сделать стержнем будущего мира Лигу Наций.
      Естественно, "американская" Лига задумывалась как рычаг господства Америки во всем мире (включая, конечно, и Европу). Английский проект видел Лигу как равноправный блок крупных государств, обеспечивающих status quo по части колоний и сфер влияния. Все ясно - так сохранялось английское колониальное могущество.
      Положение Франции было иным. В войне она потеряла каждого десятого мужчину, плодородные земли были засеяны осколками. И французов на конференции волновали дела бо лее конкретные и близкие - ограбление Германии, возврат Эльзаса и Лотарингии, репарации и... "русский вопрос". Мар шал Фош раз за разом кричал: "Мсье, если мы не покончим с "большевистской опасностью", то проиграем войну!" - "А это еще как?" - удивлялись "коллеги". - "Германия побеждена, но что если она в своих интересах урегулирует отношения с Россией или, не дай Бог, сама станет жертвой большевизма", - пояснял маршал.
      Он был даже готов пойти на сотрудничество с Германией в борьбе с русским большевизмом после подписания прелими нарного договора и считал, что такой вариант может оказаться очень ценным. Буржуазная Франция оставалась верной себе: не допустить сближения русских и немцев любой ценой. И ради этого она была готова даже лишиться части добычи при предстоящей ее дележке.
      Французы же заботились о создании Польши как "барьера между Германией и Россией", по словам Клемансо. Возросший на двуличии, Клемансо лгал и тут. Польша замышлялась не как барьер, а как шлагбаум для новой войны, который будет поднят в свое время.
      Осенью 1916 года из оккупированных земель русской Польши кайзеровская Германия создавала первое в новейшей истории мира "независимое" Польское королевство. После поражения кайзеровского Рейха оно ушло в небытие, и ему на смену пришла Польша, вызванная к жизни уже Антантой. От германского варианта союзному остались в наследство лишь кавычки при слове "независимая".
      Смысл "польской государственности" в версальском исполнении был иным, чем в германском варианте. Теперь уже у Германии отторгался Данциг, а "польский коридор" от Польши к Балтийскому морю - шириной под сто километров - отрезал от единой Германии ее Восточную Пруссию.
      Границы с Польшей искусственно рассекали единые в хозяйственном отношении районы Германии и отсекали от родины обширные районы с чисто немецким населением.
      В военном отношении граница с Польшей была вскрыта на сотнях километров.
      Австрийским немцам - вопреки громко провозглашенному Антантой "праву наций на самоопределение" - категорически запрещалось воссоединение с немцами германскими, хотя Учредительное Собрание в Вене единогласно высказалось за аншлюс (т.е. присоединение к Германии)!
      Судетская область, населенная почти исключительно немцами, передавалась, и опять-таки вопреки провозглашенным принципам, в состав новообразованной Чехословакии. Уже всем этим будущий конфликт в центре Европы программировался автоматически.
      Весной 1919 года до новой европейской войны было, конечно, еще далеко. 30 апреля германская делегация прибыла в Париж, а 7 мая ее вызвали в Версаль на заседание конференции. Клемансо, маленький и желтый, как высохший зародыш человека (сравнение не мое, а Гарольда Никольсона, наблюдавшего француза своими глазами. - С.К.), заявил им: "Час расплаты настал"...
      Пока речь французского премьера переводилась, секретарь конференции вручил побежденным толстенную книгу - условия мира. Четыреста сорок статей на двухстах девяти страницах...
      Полистав их, У. Брокдорф-Ранцау в ответной речи сказал:
      - Господа! От нас требуют, чтобы мы признали себя единственными виновниками войны. Подобное признание в моих устах было бы ложью. Германия признает несправедливость, совершенную ею по отношению к Бельгии. Но и только! Ошибались не одни мы. А надежно выправить эти ошибки можно на основе 14-ти пунктов мира, из которых Германия и исходила, соглашаясь на перемирие...
      Условия толстой "книги мира" оказались потяжелее всей мировой полиграфической продукции той эпохи. Начались сложные взаимные переговоры. Немцы упирались, в Берлине проходили демонстрации, президент Эберт и министр Шейдеман произносили речи с балкона, простирая руки к толпе: - "Пусть отсохнут руки прежде, чем они подпишут такой мирный договор".
      В Германии на неделю объявили национальный траур. Но прежде чем отсохли руки у германских лидеров, насту пила суббота, 28 июня 1919 года. В Зеркальном зале Версаля воссел Клемансо под тяжелым балдахином с лепной золоченой надписью "Le roi gouverne par lui-moeme" ("Король управляет по своей воле"). С лентой через плечо он проскрипел: -"Впустите немцев!".
      Звуки шагов в тишине, а потом вновь голос Клемансо: - "Месье, заседание открыто!".
      Еще несколько процеженных сквозь зубы фраз, и немцев подводят к столу, где лежит договор. Доктор Мюллер подписывает его под громы артиллерийского салюта. "Заседание окончено", - сплевывает Клемансо. Немцев уводят. Они, наконец, юридически капитулировали перед "союзными и объединившимися державами": Соединенными Штатами Северной Америки, Британской империей, Францией, Италией и Японией, а также примкнувшими к ним Бельгией, Боливией, Бразилией, Китаем, Кубой, Эквадором, Грецией, Гватемалой, Гаити, Геджасом, Гондурасом, Либерией, Никарагуа, Панамой, Перу, Польшей, Португалией, Румынией, Сербо-Хорвато-Словенией, Сиамом, Чехословакией и Уругваем.
      Китай Версальский договор, по причине уважительной, не подписал: права на Шаньдунскую провинцию получил не он, а Япония. США, Эквадор и Геджас договор подписали, но не ратифицировали - каждый по своим соображениям. США заключили в 1921 году с Германией отдельный договор, мало чем отличающийся от Версальского.
      Достоверно одно - кровь воинов Самсонова, обеспечивших "чудо на Марне", кровь Брусиловского прорыва, обеспечившего последующие "чудеса", пот русских мастеровых и крестьян в зачет не пошли. Антанте было не до того - нужно было помогать Деникину и Колчаку.
      Основу будущей Версальской системы должны были зало жить 14 пунктов мирных условий президента Вильсона. Звуча ли они красиво - заокеанскому дядюшке полагалось выглядеть добрым и справедливым. И действительно, куда уж лучше: мир без аннексий, самоопределение всех наций и свобода морей.
      Но немцев обманули - подписанный ими договор ничего общего с посулами Вильсона не имел. В Париже был разыгран последний акт грандиозного спектакля: вначале нужно было забросить немцам вильсоновскую "приманку", потом, когда они прекратили воевать, эту приманку вырвали у них с кровью.
      А чтобы Америка сохранила свое лицо (точнее, личину) свободолюбца, "разногласия" союзников на Парижской конференции раздувались для публики до размеров непримиримых. Вильсон, якобы, отстаивал будущие всемирные "братство и дружбу", а роли "бук" отводились другим: отчасти - Ллойд Джорджу и всецело - Клемансо.
      В конце концов "мир" вышел таким, что Ленин, глядя на него со стороны, заметил: "Война путем Версальского договора навязала такие условия, что передовые народы оказались на положении колониальной зависимости, нищеты, голода, разорения и бесправности, ибо они на многие поколения договором связаны и поставлены в такие условия, в которых ни один цивилизованный народ не жил. Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов".
      Ленин не преувеличивал - Германия попадала в самое на стоящее рабство. И даже Черчилль признал: "Экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными".
      Исключительно на Германию - и даже не на руководство, а на немецкий НАРОД, единолично возлагалась ВСЯ официальная ответственность за войну. Правда, и кайзеру в порядке санкции предъявлялось обвинение в "высшем оскорблении международной морали и священной силы договоров". Немецкие полководцы - Гинденбург, Людендорф, немецкие промышленники Тиссен, Крупп и другие объявлялись военными преступниками. Так-то так, но выходило, что Дюпоны, Гепнеры, Бродские, Морганы, Френчи, Тафты, Стимсоны, Рокфеллеры, Клемансо, Черчилли, Ротшильды, Грей, Сухомлиновы, Барухи, Пуанкаре и Вильсоны были ни при чем...
      Да, кайзер в случае победы рассчитывал на крупные аннексии и экономические выгоды. На пангерманистских (не генштабистских) картах желательные границы "Deutsches Kaiserreich" протягивались от Кале до Финского залива и даже захватывали, как вассальную территорию, - Англию. Но это был, во-первых, "пивнушный" экстремизм, не подкрепленный ресурсами. А во-вторых, немцы и не прикидывались освободителями европейских народов. Они властно требовали, чтобы с ними считались всерьез.
      Умея работать, они были готовы жестко конкурировать со всем светом в экономическом соревновании, а раз им этого не позволяли, они желали добиться своего права вооруженной рукой. Что ж, с таким народом действительно было более верным не воевать, а ладить миром. Золотой же Интернационал, по понятным причинам, выбрал войну, провел ее, а затем применил древнеримский принцип: "Горе побежденным!". Сгоряча Антанта настолько пыталась свалить все на Германию и Вильгельма, что в Версальском договоре был да же специальный пункт о выдаче бывшего кайзера Антанте для суда над ним. Но тут же "судьи" спохватились, что такой процесс, чего доброго, докажет: империалистическая война возникла не как результат воли одного "полусумасшедшего монарха", а как неизбежная черта существования всей системы капитализма, где американское алчное лицемерие и англо-французский колониальный вампиризм выглядели ни чуть не менее (если не более) отвратительно, чем германский милитаризм.
      Чего стоило одно заявление Клемансо о том, что в Германии живут лишних двадцать миллионов человек! Соперничать с ним могло только сообщение, опубликованное еще во время войны "солидной", "объективной" лондонской "Тайме", о "фабрике по переработке человеческих трупов, из которых немцы извлекают различные вещества для военных целей и даже пищевые продукты в виде суррогатов мяса"... Подтекст был очевиден, - стоит ли церемониться с этакими извергами? С побежденными немцами и не церемонились, причем не только победители, но и историки.
      Евгению Викторовичу Тарле французская Марианна -"Свобода" - и корректные английские "джентльмены" всегда были ближе, чем "тупой пруссак-солдафон".
      И поэтому Тарле органически не мог и не желал признавать - как непреложный научный вывод, и заявлять - как гражданскую позицию, что по отношению к Германии у России были лишь два пути: или дружить с Германией, или воевать с ней.
      А вот по отношению ко всем остальным державам жесткости выбора не было... Со всеми остальными можно было (и нужно, конечно, было) дружить; если они лезли на рожон -можно (и нужно) было с ними воевать, а в прочих случаях их можно было просто "выводить за скобки" и учитывать постольку поскольку...
      Но безусловная дружба с Германией - это был путь не для Тарле и схоже с ним мыслящих... А в единомышленниках у Тарле был, скажем, такой влиятельный человек, как нарком иностранных дел СССР Литвинов, регулярно, добрых десять лет вбивавший клин в советско-германские отношения и почти открыто придерживавшийся англосаксонской ориентации до самой своей отставки в 1939 году.
      Вот почему в 1938 году в журнале "Историк-марксист" Тарле мог писать так: "Теперь, когда советская наука ликвидирует последствия систематической фальсификации истории, проводившейся "школой" Покровского, пора разделаться окончательно и с одним из совсем уж безобразных по своей явной лживости, одним из наиболее ошибочных в научном от ношении и наиболее вредным в отношении политическом представлений, пущенных в ход Покровским... Мы говорим о пресловутом вопросе касательно "виновности" в мировой войне.
      Неустанно (Покровским. - С.К.) с жаром и подъемом обличалась Антанта. А так как Антанта и в самом деле тоже (в свете полного объема фактов и цифр это "тоже..." Тарле выглядит просто-таки бесподобно! - С.К.) была виновна и очень виновна, то статейки "школы" приобретали для наивного читателя крайне убедительный вид, стоило только, обличая Антанту,... скороговоркой бормотать о Германии... Звериные клыки германского империализма и в 1912, и в 1913, и в 1914 годах ни один историк не имеет никакого права конфузливо прикрывать от взоров потомства"...
      Вот что значит - не любить! Историк Тарле начисто забывал, что к началу Первой мировой войны если какой империализм и имел звериные клыки, периодически пуская их в ход, так это - англосаксонский.
      Уничтожение североамериканских индейцев... Миллионы черных рабов, переправленных из Африки в Штаты, и миллионы таких же рабов, до Штатов не довезенных и пошедших на корм акулам... Зверский и изощренно-подлый расстрел восставших сипаев, привязанных к пушечным жерлам... Зверства англо-бурской войны... Зверства, которые десятилетиями ни на секунду не скрывала ночная мгла, так как над Британской империей "никогда не заходило солнце"...
      Вот ведь как дела обстояли на деле, уважаемый читатель. Колониальными захватами Германия не пренебрегала, но вот уж тут уместно будет употребить слово "тоже"...
      В 1926 году Тарле еще подписывает письмо старому большевику-ленинцу историку Михаилу Николаевичу Покровскому: "Преданный Вам Евг. Тарле", а в конце 1932 года хвалится в письме Т. Щепкиной-Куперник "архихвалебным" отзывом только что скончавшегося Покровского о своей работе "Жерминаль и прериаль".
      Свою явно профранцузскую и негативную к немцам, не раз уже цитированную мною "Европу в эпоху империализма" Тарле свободно опубликовал при жизни Покровского, в 1927 году... Но 1938 год - это время дипломатического и внешнеполитического могущества англофила и германофоба Литвинова, и Тарле громит покойного Покровского в таких вот выражениях: "Покровский, возглавляя ряд исторических учреждений, мог легко распространять свои антинаучные и антиленинские взгляды, не допуская их критики со стороны научной общественности".
      В свое время "антиленинец" Покровский редактировал, к слову, ленинский "Империализм как высшая стадия капитализма" по просьбе Ленина, хотя во взглядах на "германский вопрос" с Лениным однажды и разошелся. Во времена Брестского мира Покровский публично настаивал на немедленном наступлении на немцев, а Ленин его критиковал.
      То есть записать Покровского в германофилы было труд но, и он всего лишь старался быть исторически точным, когда утверждал: "С начала мирового кризиса 1911 -1914 годов военно-политическая обстановка его развязки была предрешена военными соглашениями и планами генеральных штабов Франции и России".
      Оно ведь так и было! Без реально, документально и публично оформленного и практически работающего франко-русского союза (и только без него!) развязать нужную Золотому Интернационалу большую и долгую европейскую войну было бы просто не-воз-мож-но!
      Войну программировал только франко-русский тандем, и Покровский был тут прав трижды - как историк, как политик, и как истинный, сознательный патриот России.
      Тарле же, пытаясь доказать обратное, порой выглядел просто смешно. Например, Покровский прямо указывал на сербские истоки покушения в Сараево. Тарле же их отрицал на том основании, что, мол, "никогда и никем не было доказано пря мое участие сербских властей в заговоре". Покровский резон но замечал: "Конечно, приказа за подписью Пашича (сербского премьера. - С.К.) убить Франца-Фердинанда ни в каких архивах найти нельзя".
      "Отчего же? - с забавной в пятьдесят три года "наивностью" вопрошал Тарле и продолжал - может быть, когда-нибудь найдутся документы об этом... Тогда и будем говорить категорически"...
      Вряд ли Евгений Викторович сам верил в собственные слова и искренне допускал хоть на миг, что ТАКИЕ приказы доверяют бумаге. Другое дело историческая ложь. Уж тут проблем нет - ее-то бумага стерпит. И свои обвинения 1938 года в адрес Покровского Тарле строил на основе только что опубликованных тогда в США... "Дневников полковника Хауза", из которых, якобы, следовало, что "тягчайшая доля ответственности за развязывание мировой войны лежит, прежде всего и больше всего, на Германии".
      Кто такой Хауз, мы уже немного знаем. Активно поучаствовав в подготовке одной мировой войны, он своими якобы-дневниками работал теперь на подготовку уже другой мировой войны, которую Золотой Интернационал задумывал по все той же схеме: "Германия против России".
      В итоге Тарле, поверив в 1938 году якобы-откровениям Хауза, всего лишь попался на провокацию - одновременно и антигерманскую, и антирусскую.
      Ибо, как и за четверть века до этого, Россию и Германию ссорили для того, чтобы потом столкнуть лбами. Опыт тут был накоплен немалый. Недаром Покровский писал в 1928 году: "Бесспорный выигрыш Антанты (имелся в виду выигрыш в споре о том, кто-де "начал первым". - С.К.) был куплен целым морем газетной лжи, подтасовок и подделок".
      Подделкой были "дневники" Хауза, своего рода подделкой был и сам Версальский договор.
      Однако в 1919 году заикнуться о таком в антантовской Европе никто и помыслить не смел... Единственным судьей здесь был Клемансо, а он неумолимым перстом указывал исключительно на "бошей", на Берлин и на кайзера...
      Увы, у творцов Версаля через десятилетия нашлись единомышленники в России. Например, наш исторический беллетрист Валентин Пикуль пожимал плечами: "Казалось бы, немцам, потерпевшим поражение, только и радоваться условиям мира - ведь целостность Германии не пострадала (хотя пострадала и она. - С.К.), победители великодушно (ого! - С.К.) сохранили единство страны и нации. Но Германия взревела словно бык, которого повели кастрировать".
      "Логика" Пикуля точно соответствовала воззрениям гоголевского Ивана Ивановича, который после того, как осведомлялся у убогой старухи, не хочется ли ей хлеба и мяса, "великодушно" заключал: - "Ну, ступай же с Богом. Чего ж ты сто ишь? Ведь я тебя не бью...".
      Глава 10.
      Продолжение торжественной "разделки"
      В отличие от гоголевской "небоги" над немцами не только издевались. Их еще и били. Причем били рядовых немцев. Ну, то, что Германия лишалась значительных территорий - это еще было полбеды. Хотя Эльзас и Лотарингия были, скорее, немецкими, чем французскими землями. Да, Бисмарк когда-то склонялся к мысли передать часть этой спорной территории третьей стороне Швейцарии. Да, вдумчивый взгляд на проблему Эльзаса и Лотарингии убеждает в том, что смысл в идее "железного канцлера" имелся. Однако все здесь было не просто, неоднозначно.
      С "эльзасским вопросом" не лучшим образом справлялись и Франция, и Германия. До середины XVII века, до Вестфальского мира 1648 года, эти провинции входили в состав Германии. Потом их прибрала к рукам Франция, но и через двести лет - в середине XIX века - для 85% населения родным был немецкий язык, а сельские жители поголовно не знали французского языка даже в двадцатых годах XX века - уже после того, как Эльзас и Лотарингия опять вошли в состав Франции. Французы из века в век показывали себя плохим "старшим братом". Насильственное офранцуживание было таким жестким, что в 1869 году, незадолго до франко-прусской войны, в Страсбурге приходилось вводить военное положение.
      Но и немцы, аннексировав древний Лоррейн, повели себя не лучше и начали усиленную германизацию. Во Францию тогда переселились 400 тысяч человек. В германском рейхстаге эльзасцы получили 15 мест. На первых же выборах все пятнадцать выиграла партия, выступающая против аннексии. Правда, уже в 1890 году она успеха не имела, несмотря на то, что Франция немало средств тратила на искусственное разжигание страстей.
      Академик Тарле признавал: "Собственно, не было ни одного класса населения в Эльзас-Лотарингии, который определенно стремился бы к присоединению к Франции. Рабочий класс ни малейших сепаратистских наклонностей не проявлял; крупная торговая буржуазия и финансовый мир тесными узами связались с германским внутренним рынком".
      Иными словами, любовь эльзасцев к старой доброй Галлии горела ярким пламенем лишь на страницах парижских газет. Однако победители безоговорочно претендовали на "возврат захваченных тевтонами французских провинций". При этом Клемансо сослался на "ликование народа", с которым-де были встречены французские войска, и заявил, что "плебисцит совершился".
      Чепчики вместо бюллетеней референдума - это было в практике народного волеизъявления чем-то новым. И уж не знаю, сколько их там взлетало в воздух, но неумолимые цифры доказывают, что французских "освободителей" эльзасцы приветствовали, в основном, на немецком языке. А французская "родина" к новым гражданам была по-прежнему немилостива. Их дискриминировали, эльзасских новобранцев направляли служить исключительно в колонии с наиболее гнилым климатом, А поток насильственных переселенцев теперь потек уже в Германию.
      Соответственно эльзасские автономисты победили и на парламентских выборах 1928 года, и на муниципальных 1929. Наилучшим вариантом стало бы действительно обеспечение широкой автономии Эльзас-Лотарингии в составе Германии, но Франция не допускала подобного даже теоретически. Очень уж богатыми, очень лакомыми были эти территориальные "куски".
      Иначе говоря, ни о каком подлинном праве народов на выбор судьбы в результате "версальских" радений не могло быть и речи. Так, у Германии отобрали все колонии, но не освободили их народы, а просто сменили им хозяев.
      Что же касается почти всех отходивших от Германии европейских земель, то их населяли, преимущественно, немцы. Из 327 тысяч жителей Данцига их было 317 тысяч.
      Мемель, "подаренный" союзниками "новодельной" Литве, тоже относился к чисто немецким городам.
      Германия фактически разоружалась: флот сводился на "нет", армия уменьшалась до сотни тысяч человек (96 тысяч солдат и 4 тысячи офицеров). В Вооруженных силах запрещалось иметь бронетанковые войска, авиацию и тяжелую артиллерию. Были сданы и уничтожены 130 тысяч пулеметов, 31 тысяча минометов, 60 тысяч орудий и стволов, почти 30 тысяч лафетов, 16 тысяч самолетов и 27 тысяч авиамоторов. У Германии отбирали 80 тысяч оружейных лекал, потому что ей запрещалось производство оружия. То, что армия и флот чуть ли не уничтожались, масла у немецких детей еще не отнимало. Но и масло вывозилось к союзникам десятками тысяч тонн.
      Франция и Бельгия отбирали у немцев 371 тысячу голов скота, из них 140 тысяч дойных коров. И, лишая молока немецких детей и раненых в госпиталях, франко-бельгийцы фактически становилась на путь геноцида. До 1 мая 1921 года Германия должна была выплатить 20 миллиардов золотых марок золотом, отдать половину наличности красителей, все крупные торговые суда, половину - средних, четверть - рыболовных, пятую часть речного флота. По репарациям отбиралось 150 тысяч товарных вагонов, 10 тысяч вагонов пассажирских и 5 тысяч паровозов. Франция экономически захватывала Рур, и немцев обязывали, в счет репараций, поставить Франции 140 миллионов тонн угля, Бельгии - 80 миллионов, Италии - 77 миллионов. Немцев лишали двух третей их угольных богатств, четырех пятых химической мощи, базы производства продовольствия, да и вообще всего, что могло приглянуться Антанте...
      Как немецкому народу выкручивали руки версальской "веревкой", очевидно не только по отторжению от Рейха чисто немецкого Данцига и созданию "польского коридора" раздора. В манере насильников союзники "решили" и Верхне-Силезский вопрос, который давно стал в СССР темой запретной. Уж очень неприглядно выглядели в этом "вопросе" поляки. История же стоит того, чтобы о ней рассказать.
      Верхнюю Силезию историки ЦК КПСС относили к "исконным польским землям", хотя последний год польского владения ими - 1336-й...
      Перед Первой мировой войной из 2 207 981 жителя Верх ней Силезии поляков, вместе с полунемцами-полуполяками, было 1 169 340 человек, то есть - половина. Но еще там были богатейшие залежи угля, цинковой и железной руды. Вильсон и Клемансо настаивали на передаче этих залежей Польше вместе с людьми, которые к ним "прилагались". Ллойд Джордж упирался.