Мэри честно ничего этого не помнила, как не помнила своего бегства из квартиры на лестницу. Стерлось немного «до» и немного «после».
      — Так это были Врата?.. — она припомнила, как стояла перед открытым холодильником, а потом вдруг увидела Мышку. Она взглянула на Гения, но его рядом не оказалось — он уже ловил машину.
      — Ну и куда мы едем?
      — На вокзал, — ответил он, распахнув перед ней заднюю дверцу.
      До этого Мэри сомневалась, стоит ли ей покидать Москву: здесь была разгадка, здесь оставалась надежда, что некто — некая законспирированная сволочь, поставившая эксперимент, наконец его закончит и приведет после себя все в порядок. Но, увидев размытое лицо Генриха Блума, она вдруг поняла, что эксперимент может и не ограничиться зафутболиванием подопытного кролика Марии Смеляковой по отдаленным мирам и что нет предела фантазии естествоиспытателя. Еще неизвестно, на что бы она сейчас была похожа, если бы сидела на месте Блума.
      А уже на вокзале ей по-настоящему захотелось уехать. С телепортацией здесь что-то не клеилось, так что лучше бы улететь, но Мэри не следовало забывать о ФСК и особенно об одном ее сотруднике, который отдыхает день-деньской, но в скором времени проснется. К сожалению, их по сути чужие паспорта не отличались от настоящих ни именем, ни адресом.
      Немного покоробило то, что билеты уже оказались у Гения в кармане: то есть приобрел он их не только до своего предложения уехать, но еще прежде, чем заговорил с ней о похищении спутника.
      — Есть одно правило, о котором стоит помнить железно, — сказал он, заметив, как Мэри нахмурилась. — Если при подготовке операции у тебя времени в обрез, то, когда ты будешь уносить ноги, его может не быть совсем.
      Что касается унесения ног, тут удача их не покинула — у них было время: примерно час до поезда и около получаса до того, как проснется Жнец. Учитывая, что ему еще предстоит соображать, что с ним стряслось, потом разбираться в том, что его именем и с его кредиткой тут за день наворотили и главное, кто наворотил — это еще надо осмыслить, причем нестандартно — шансов застукать самозванцев на одном из московских вокзалов у него не было ни малейших.
      Поезд — круглый, остроносый и визуально гибкий, как червь, сразу Мэри не понравился. Когда они подходили к платформе, в последнюю дверь последнего вагона погрузилась неприятная толстая тетка, и создавалось впечатление, что червяк ее слопал.
      Хотя их двухместное купе можно было назвать шикарным — красная с золотом обивка, хрустящее белье и даже пара компьютерных терминалов — ощущение уюта почему-то не витало. Хотя его должны создавать заселившиеся пассажиры — утешила себя Мэри. Но… Неуютно ей тут было, хоть тресни.
      — Что будем делать в Ялте? — спросила она, когда поезд тронулся — очень плавно, словно по льду, заскользил вдоль платформы.
      — А как ты думаешь? — спросил Гений, сидевший на диване рядом.
      Она пожала плечами:
      — Отдыхать, загорать, ну… Что там еще можно делать?
      — Много чего. Сниматься в кино, например, — сказал он и вдруг откинулся к спинке, прижав туда же локтем Мэри.
      Вообще-то он мог этого не делать, потому что стекла в вагоне были тонированные. Шарахнуться его заставил инстинкт дичи, увидевшей охотника.
      По платформе шел, сверля орлиным взглядом отходящий поезд, Евгений Смеляков. Жнец. В какой-то миг их с Мэри глаза встретились через непроницаемую для него преграду, и ей показалось, что он ее видит. Или чувствует, что видит.
      Она опустила ресницы.
      Он шагал по ходу движения, но поезд набирал скорость, и скоро Жнец остался позади.
      — Черт, мы прям, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон, — Мэри оттолкнула локоть Гения и выпрямилась: — Виртуозно ускользаем из-под носа у Мориарти. Это, случаем, не съемки нового блокбастера? Скажи уж сразу.
      — С Ватсоном-дамой? — Гений усмехнулся. — Исключено.
      — Почему?
      — Шерлок Холмс — по крайней мере, наш Шерлок Холмс — ненавидел женщин.
      Мэри вздохнула:
      — Ватсон, вы тупица. Холмс это я. Если помнишь, во время бегства с вокзала Ватерлоо он был переодет в женское платье. Ладно, дорогой доктор, не тушуйтесь, скажите мне лучше вот что: как этот Мориарти… Кстати, кого-то он мне напоминает… Так вот: как он сумел нас так оперативно вычислить?
      — Не знаю… — Гений пересел на противоположный диван, закурил. — У меня есть два предположения. Даже три. I am very sorry, mr. Holms, что седлаю вашего конька. Первое и самое вероятное — он очнулся значительно раньше, чем мы планировали.
      — Часа эдак на два, на три? Но ведь ты специально поставил заряд…
      — Расчет заряда может быть среднестатистическим, без учета телосложения, возбудимости и прочих индивидуальных параметров. Или в парализаторе садилась батарея. В конце концов, не исключен человеческий фактор: например, приходящая домработница, которая вызвала врача.
      — Все, принято, — сказала Мэри, убежденная теперь, что действительно имело место раннее пробуждение. Никаких других вариантов, почему Жнец успел докопаться до истины и даже подобраться к ней на расстояние взгляда, она не видела. Но у него-то они были! — А второе предположение? — спросила она.
      — Второе — это, как ни странно, Андрей Валентинович. Он рассчитывал уволочь спутник, а потом прикинуться невинной овечкой — я, мол, как и все, был обманут, считал, что это съемки, даже любителей пригласил посмотреть, заодно укомплектовал зрительскую массовку. Он был уверен в успехе, и все же, не сомневаюсь, проложил себе тропинку к отступлению скорее всего в южном направлении. То есть — в этом же. Так вот. Наш Жнец, едва продрав глаза и узнав последние новости — что Фил убит, что его самого чуть не взорвали вместе с машиной…
      — И со мной, — мрачно напомнила Мэри.
      — …и со спутницей, а преступник скрылся, мог подключиться к его поимке.
      — То есть на вокзале он высматривал не нас, а…
      — Не тебя, — поправил Гений, — а толстую задницу.
      — А ты его, по-твоему, совсем не интересуешь?
      Гений дернул насмешливо углом рта:
      — Мориарти нужен Холмс. А я остаюсь человеком, которого нет.
      — Интересно девки пляшут! Человек, которого нет, проворачивает его именем грандиозную авантюру и без зазрения совести тратит денежки с его счета. Но на нет и суда нет, а виноват во всем крайний, то есть я, так, что ли, получается?
      — Почти. Не совсем. Давай посмотрим: консультант приводит вечером к себе домой девушку-загадку. Они ложатся спать — заметь, отдельно! — а просыпается он вечером… Следующего дня! Девушки-загадки и след простыл вместе с его документами и кредиткой. Он обзванивает места, в которые не явился, с оправданиями, и с удивлением узнает о своей бурной деятельности на протяжении дня в компании беглянки. Разумеется, он подозревает, что она работала в паре — видимо, с человеком, очень похожим на него. Но почему подмену не учуяло энное количество хорошо знающих его людей? В том числе непосредственное начальство? Вывод очевиден: красавица его чем-то опоила, или обкурила, или обколола — экспертиза покажет — и зомбировала. Сделала из него куклу-шмуклу и использовала противозаконным образом, естественно, в самых низменных целях. Все, — Гений кивнул четко, как прокурор, закончивший обвинительную речь.
      Мэри возразила:
      — Ну почему же все? Может, я его еще и изнасиловала? До кучи.
      — Не исключено, — согласился он. — Экспертиза покажет. Ты не против, если я нам чего-нибудь закажу? Жрать очень хочется.
      Он повернулся к терминалу и защелкал клавишами, с видом человека, всю жизнь прокатавшегося в здешних люксах и знающего наизусть все каналы и заказы.
      — Хорошо, допустим, ему нужна я, — признала Мэри, — и он меня почти поймал…
      — Нет. Преступника нельзя поймать «почти». Тут либо все, либо ничего.
      Мэри скрипнула зубами:
      — Хорошо, не поймал, но подобрался на расстояние взгляда. Как он вычислил мой поезд? Рано проснулся, искал толстяка — это все принято. Но ты, кажется, говорил о трех вариантах?
      — Вероятность третьего стремится к нулю… Я очень надеюсь, что стремится. Он ничего не вычислил. Просто мы с ним связаны: по какому-то очень крупному счету мы с ним — суть одно, и он был на вокзале, потому что там был я. Скажем так — его привела туда интуиция. Что мы о ней знаем?
      Мэри молчала: интуиция… Таинственная помощь из глубин тебя самого, вечный вопрос, неразрешимая загадка: внезапное предчувствие, стремление куда-то вроде бы ни с чего, необъяснимый страх… «Подсказки» двойников?
      — Вот то-то… — сказал Гений.
      В дверь постучали, потом она без разрешения отъехала, и очень миленькая обслуга, затянутая белым фартуком «в рюмочку», запорхала туда-сюда, наводняя стол холодными закусками и горячими гарнирами.
      — Ах, простите! — блеснула она смущенной улыбкой «я-такое-дитя-не-знаю-почему-ко-мне-все-пристают», в очередной раз задев Гения коленом, и угнездила в центр натюрморта блюдо с загорелой курицей.
      — Курица и поезд — братья навек! — объявила Мэри, когда за официанткой закрылась дверь. — И водка, — добавила она, рассматривая этикетку на бутылке: вино «Акта Реал Виур». — Что-то французское?
      Гений взял у нее бутылку, посмотрел вопросительно на этикетку, потом через стол:
      — А ты хотела водки?
      — А если ряженки? Мог бы и спросить, между прочим.
      — Ряженки? — он потянулся к терминалу.
      — Ладно, сойдет и вино, — поспешно сказала Мэри. — Не будем нарушать железнодорожную традицию.
      Через час они сидели, откинувшись, на диванах по обе стороны неубранного стола. Гений давно уже вызвал официантку и успел выйти покурить, но та до сих пор не шла. За окном ничего сенсационного не происходило: все выросшее, построенное и понатыканное вдоль дороги пролетало мимо серой смазанной акварелью в романтической мгле: погода, похоже, испортилась, или осталась в Москве. Что до небосвода, то он напоминал раздерганную паклю.
      «Кстати, о небосводе…» — подумала Мэри и перевела взгляд на Гения: тот, как ни странно, не окунулся в компьютер. Похоже, он просто наблюдал за ней.
      — Слушай, а что все-таки с этой надписью? Ну, на спутнике? Что имели в виду под «сферой»? И потом это — «отразился»… Может, метафора?
      Гений некоторое время всматривался в нее, словно размышляя. В такие моменты ей с трудом удавалось не отводить взгляд. Его глаза, всем казавшиеся карими, на самом деле были зелеными, с рыжей звездочкой вокруг зрачка и с темным ободком. Расстояние, разделявшее их сейчас, все сливало в карий, но она-то знала, какие они на самом деле удивительные…
      — Если не секрет, а что там написано у вас? — спросил он.
      Мэри наморщила лоб, как бы в размышлении, потом мысленно плюнула и сказала:
      — Честно говоря, не читала.
      — Понятно. А у нас что-то вроде: «…Первому человеку, проникшему в космическое пространство».
      — Ну… Это уже ближе к истине, — признала она.
      — Значит, вы в него тоже проникли, — констатировал Гений. — А они, только не удивляйся, нет.
      — Но как же тогда?.. — Мэри тряхнула головой, ничего уже не понимая.
      — А очень просто. Там, у тебя дома, пока ты дули на кухне «Бэйлис», я попытался с этим разобраться, то есть найти какую-то информацию. И, представь себе, нашел.
      «Экий завидный разброс внимания», — подумала Мэри, не предполагавшая, что погруженный в компьютер Гений как-то еще умудрялся следить за её манипуляциями на кухне.
      — Трудно поверить, что такое возможно, — продолжал он, — но понимаешь, что получается… Если мой мир ограничен размерами вселенной, а твой, допустим — только пределами Солнечной системы…
      — Как это Солнечной системы? — возмутилась Мэри. — У нас тоже есть вселенная! Наши ученые, между прочим, видят в телескопы другие галактики и уже доказали, что они разбегаются!
      — Погоди, сейчас объясню. Здешние ученые видели в телескопы то же, что ваши и наши, но первый же полет в космос доказал, что Земля окружена сферой, отражающей материальные объекты.
      — Значит, он со страшной скоростью врезался в нее, а потом отразился от этой сферы? — Мэри скептически изогнула бровь.
      — В том-то и дело, что спутник об нее не ударился, просто в какой-то момент оказалось, что Земля находится впереди, а звезды, соответственно, позади него. Таким образом, выяснилось, что их вселенная ограничена сферой! Знаешь, как это бывает при разработке программ: допустим, условия предусматривают наличие неба, а на нем, соответственно, звезд, луны и, конечно же, солнца, дающего тепло и свет. А дальше все зависит от замысла разработчика, от отпущенного ему времени, ну, или от программного обеспечения: сделать ли настоящей целую вселенную с возможностью межзвездных перелетов, либо только одну звездную систему, а может, лишь одну планету, а все остальное условно посадить на небесный свод, но с полной иллюзией реального существования всего этого где-то в бесконечных космических далях.
      — А как же тогда быть с рождением вселенной? Как же большой взрыв? — недоверчиво и с легкой издевкой спросила Мэри, не склонная отождествлять мироздание с компьютерной программой, где за сценой, как ни крути, неизбежно маячит программист-всевышний, то есть, получается, целая бригада всевышних, причем не каждый из них программно обеспечен и далеко не всякий радив.
      — Где-то, наверное, был и взрыв — может быть, в основном, первоначальном варианте, — ответил Гений. — В других все выглядит так, как будто он был, а в третьих, возможно, было что-то совсем иное: плоские миры, стоящие на слонах, которые в свою очередь покоятся на черепахах… Ты в таких еще не бывала? — как бы невзначай, но не исключено, что и серьезно, спросил он.
      — Слонов не помню. Точно помню, что один раз была в Париже. А сейчас хотела бы побывать в коридоре. — Мэри поднялась с дивана. — Посмотрю, не видно ли оттуда слоновьих хоботов, — добавила она и вышла, внешне невозмутимая, но закипая внутри: нет, это не было похоже на серьезный разговор на глобальные темы, скорее на издевательство.
      Она постояла у открытого окна, разумеется, не высматривая никаких хоботов, машущих приветственно из-за края земли, просто наводя порядок в мыслях, уминая события, которым уже не пыталась подобрать объяснения, в приемлемые для восприятия формы: ей не суждено было спасти Фила, ни у себя, ни здесь. Она не смогла помочь несчастному старику Блуму, пострадавшему, наверное, из-за нее. Она ничего не понимает в устройстве мира. Она лишний и, похоже, разрушающий элемент в этой системе, и ей нечего предпринять для возвращения домой, поскольку неизвестно даже, в чьей это власти, или хотя бы в чьей компетенции. Что же касается ближайшего будущего, то возникает большой вопрос, попадут ли они в намеченное место или черт знает куда, и что это за кисельная муть, сквозь которую уже довольно долгое время мчится поезд.
      В это время ее задел кто-то, проходящий мимо по коридору. Интересуясь увидеть кого-нибудь из соседей, Мэри обернулась и…
      — А-ап… — схватила она ртом воздух и прихлопнула губы ладонью, словно опасаясь, что он вырвется обратно, причем вряд ли так же тихо, как вдохнулся.
      Судя по некоторым приметам, этобыло проводником — по крайней мере, совсем недавно, когда они садились в поезд, и немолодой коренастый мужчина проверял у них билеты. Теперь он стал еще более коренастым — можно сказать, приблизился к эталону коренастости.
      Мимо Мэри, слегка покачиваясь, проплывала пирамида — с седой верхушкой, с гротескным, разложенным по углу лицом и в синей форме проводника — тютелька в тютельку по фигуре. Вершина была чуть выше уровня головы Мэри, основание идеально вписывалось в проход.
      Мэри провожала ее — то есть, наверное, его — круглыми от ужаса глазами. Внезапно пирамида — то есть пирамид — притормозил, развернулся с присушим пирамидам достоинством и произнес странным треугольным ртом, но голосом вроде бы человеческим, мужским:
      — Вы из третьего? Чай сейчас приносить или попозже?
      Мэри кивнула, потом мелко-мелко потрясла головой. Слова не шли, тем более что рот был прихлопнут, но не прочь были бы вырваться из носа в виде придушенного визга-писка.
      — Вы в порядке? Может, врача прислать? — озаботился пирамид.
      Слегка ободренная его неагрессивным поведением, Мэри наконец нашла в себе силы произнести:
      — Н-нет, — неплохо для начала.
      — А чай? — не унимался услужливый многогранник.
      — Ничего не надо, с-спасибо, — и она на ватных ногах, пятясь, проследовала в свое купе.
      Гений дремал перед окном, откинувшись на подушки: учитывая вряд ли для него сладкую предыдущую ночь, проведенную в каком-нибудь шкафу у Жнеца, и последовавший затем нервный день, можно было предположить, что задремал он довольно крепко. Но, как выяснилось, не беспробудно: стоило лишь как следует его потрясти и проорать пару раз погромче его имя, как он вышел из дремы и даже бодренько подскочил — это после второго крика, на ухо.
      — Какого черта?.. — поинтересовался он сначала, потом спросил: — Что? Что случилось? — потирая ладонями лицо и разглаживая волосы.
      — Гений, в поезде что-то происходит! — Тревога Мэри прорвалась потоком слов: — Погляди за окно — где, по-твоему, мы едем? В грозовом облаке? Убирать со стола никто не приходит, но это, может, и хорошо: я только что видела проводника, и ты знаешь, в каком виде?
      — Кто? Проводник? — уточнил несколько ошарашенный Гений. — Пьяный, что ли?
      — Он превратился в пирамиду! — для убедительности Мэри показала руками нынешнюю форму проводника.
      Гений, приподняв брови, как бы обозрел намеченную фигуру, потом воззрился на Мэри. Недоверчиво так воззрился.
      — Пойти, что ли, и мне прогуляться? — пробормотал он.
      — Ты что, мне не веришь?
      — Верю. Потому и хочу пойти, увидеть такое собственными глазами.
      — А, — махнула она рукой, — какой смысл? Сам он, кажется, ничего не замечает — про чай спрашивает…
      — Видишь ли, у меня пока что нет ни единой конструктивной мысли. Мало того — даже понимания не брезжит. Может, при виде этого символа древности меня осенит.
      — Погоди, — остановила его Мэри, — меня уже осенило: свяжись с дежурным по поезду, спроси, все ли в порядке — ну, разведай как-нибудь обстановку. Можешь сказать, что с нашим проводником плохо, что он какой-то ходит… бледный.
      — Хорошо, но все-таки позволь мне сначала увидеть цвет его лица, чтобы не оскорб… — он запнулся, глядя на открывшуюся как раз в этот момент дверь, прищурил глаза, потом расширил и тихо закончил: — …лять… — наверное, просто по рефлекторной привычке доводить начатое до конца, каким бы этот конец ни был.
      К ним впорхнула официантка — вероятно, та же самая, хотя по этому поводу возникали серьезные сомнения: на сей раз она действительно впорхнула, в полном смысле этого слова, поскольку стала плоской — не в смысле лишения груди, а вообще какого-либо объема, то есть как фанера, или вырезка из большого, в человеческий рост, плаката.
      Гений, как стоял, так и сел с открытым ртом — благо что позади был диван, иначе не приходилось сомневаться, он сел бы на то, что было, или чего там не было.
      Мэри, немножко уже закаленная пирамидом, восприняла эту очередную человеческую трансформацию сравнительно спокойно.
      — А мы вас уже заждались, — сообщила она, косясь на Гения, потрясенно таращившегося на феномен. — Уберите, пожалуйста, посуду.
      Плоская совершила головокружительно изящный разворот и склонилась над столом, явно приятно удивленная впечатлением, произведенным ее явлением на симпатичного пассажира. Ее же к нему симпатия была очевидна для Мэри даже в двухмерном варианте женщины.
      Без проблем держа стопку посуды лепесткового вида ручками, при взгляде сбоку и не сразу-то заметными, официантка заструилась к выходу, как газовый шарф, гонимый ветром, если б только газовый шарф мог переносить столовые приборы.
      — Ах! — вдруг воскликнула она.
      Мэри так и не поняла, обо что споткнулись сверхгибкие ноги, увидела только, как по купе разлетаются тарелки, вилки и части куриного скелета, а то, что их уронило, планирует прямиком на колени к Гению.
      Он отшатнулся к спинке, с ужасом глядя на что-то вроде расписной скатерки, укрывшей его ноги.
      — Простите, мне так неловко… — пролепетало плоское создание, переходя в псевдосидячее положение. — Сейчас я уберу…
      — Все нормально. Ничего страшного, — произнес Гений и осторожно провел рукой по ее, хм… наверное, по бедру, глянуть со стороны — так просто погладил собственную ногу.
      «Ну ничего себе, дожили! — гневно подумала Мэри. — Какая-то фанера клеит чужого мужика на глазах у законной, можно сказать, почти жены!»
      — Ай! — Гений отдернул руку: закапала кровь.
      Об нее обрезался!
      — Так, девушка! — начала Мэри, подбирая тарелки и суя их куда-то в центр этого плаката. — А ну-ка быстро выносите отсюда свои окорока, пока я не скатала их в рулон и не выбросила в окошко. Живо!
      Официантка вся пошла волнами, как знамя на флагштоке, и в таком состоянии, гордо развеваясь, выплыла за дверь, провожаемая завороженным взглядом Гения. Потом он перевел глаза на Мэри и медленно проговорил:
      — Я не понял, это что было — сцена ревности?
      — А это что было — флирт с ватманом?
      — Значит, ты ко мне так неравнодушна, что ревнуешь к ватману?
      Мэри закатила глаза. Когда она их опустила, Гений стоял напротив, очень близко.
      — Ну вот, ты видел, что творится? — произнесла она уже менее решительно.
      — Но ты, кажется, говорила о пирамиде?
      — Ага, понятно. Ты предпочел бы потискать пирамиду? — спросила Мэри, разряжая обстановку, вдруг ставшую опасной. — Разочарую тебя — это был пирамид.
      — Я предпочел бы… — он протянул руку, но она развернулась, ускользнув от прикосновения.
      Почему чужие Смеляковы, равнодушные к своим Ветер, так неудержимо тянулись к ней? «По какому-то большому счету мы суть одно», — сказал Гений о двойниках. Может, все потому, что в этой обшей «сути» она им уже принадлежала? Тем не менее вопрос об измене — считается или нет — оставался открытым.
      Гений проследил за ней глазами, глубоко вдохнул, сел и заговорил о деле:
      — Итак, посмотрим, что мы имеем: в этом поезде что-то происходит с людьми в нарушение всех законов, чего сами они не замечают. За окнами не видно ни зги, сплошная серость. Тем не менее поезд идет, и все в нем функционирует обычным порядком. Это пока все. Так вот, в свете наших исключительных обстоятельств предположения следующие: это может быть, а — следствием нашего удаления от Москвы, где гнездится аномалия: она с нами взаимодействует и не отпускает, искажая действительность; бэ — кознями ученых, затеявших этот эксперимент; и цэ — следствием нашего перехода в новый мир, где люди, допустим, не в ладах с измерениями, отсюда и проистекает разнообразие их форм. Выбирай, что нравится. Или придумай свое. Я считаю, что нам в любом случае имеет смысл ехать дальше.
      — Попробуем разобраться?.. — Мэри указала ему глазами на терминал. Там на экране, видимо, уже некоторое время висела надпись:
      ПРОСЬБА ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ И НЕ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ.
      — Чему не препятствовать? — не понял Гений и протянул руку к клавиатуре. Не успел он ее коснуться, как надпись сменилась сама собой на:
      НЕ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ УДАЛЕНИЮ.
      — Интересно, — сказал он, переглянувшись с Мэри. — Кого удаляем?
      — Не иначе как нас из Москвы, — усмехнулась она. Гений вновь потянулся к клавишам, но экран ответил:
      УДАЛЯЕТСЯ ВИРУС.
      — Компьютерный, что ли? — поинтересовался он.
      — А может, это карантин? — осенило Мэри. — Может, это болезнь такая была, ну, у персонала?
      — Ерунду не пори. Что за вирус… — он почти коснулся клавиатуры, когда экран ответил:
      ЗДЕСЬ — ВИРУС ХАОСА.
      — Какой-то псих добрался до диспетчерской, — предположила Мэри. — Или сам диспетчер спятил Запирамидился, ну и…
      Гений не слушал, он тер пальцами переносицу, бормоча:
      — Хаоса, хаоса… Ты имеешь представление, что такое хаос? Я в общем-то тоже нет, и, по правде говоря, вряд ли кто реально имеет, ведь это нарушение всех привычных законов, связей, в частности между пространством и временем… Пространством и временем… — медленно повторил он и поднял взгляд на Мэри. — Не улавливаешь ничего знакомого? Кое-что из области твоей телепортации, — подсказал он.
      — Моей? — опешила она. — Телепортации? Да, ну как же, я ведь никуда в последнее время не езжу, только телепортируюсь! У меня с этой телепортацией такое взаимопонимание! Прям как у тебя с завязыванием галстука! — эмоционально выдала Мэри, а потом подумала: «Ой!..»
      Но он только хмыкнул, поправив ворот черной рубашки.
      — Я об этом и говорю. О полной неувязке. Возьмем то, что с нами произошло в автобусе, — мы ехали в нем двадцать минут, и одновременно нас там не было, время шло, но оно стояло. Вот что я тебе скажу — никакая это не телепортация.
      — А что же?..
      — Поглядим: нарушена связь причина — следствие, логика спотыкается, пара-тройка глобальных законов летят к чертям. Ты еще попадаешь в новый мир вследствие равноценного обмена, а я уже спокойно сосуществую с двойником — это только со стороны кажется допустимым, на самом деле это так же невозможно, как поместить объект в точку пространства, уже занятую другим аналогичным объектом. Ты спрашивала — я тебе отвечаю: это и есть Хаос. Верней — какие-то его проявления, и не приходится сомневаться, что они связаны с тобой. То есть теперь уже с нами. Так что поздравляю тебя, вот это, — он постучал по экрану, где продолжала висеть та же надпись, — про нас.
      Мэри некоторое время моргала, читая и перечитывая, потом сказала:
      — Нас собираются уничтожить?..
      — Было сказано — удалить, — поправил Гений.
      — …удалить, как вирус?..
      — Судя по всему, именно так.
      — Как «так»? — Ее раздражало его академическое хладнокровие. — Кто нас удалит? Откуда? Куда?
      — Я тоже задаюсь этими вопросами, — ответил он с прежней невозмутимостью. — Пока что у меня возникло подозрение, что удаление уже идет полным ходом. По рельсам. А? — спросил он, поглядев куда-то вверх. Когда он опустил глаза к экрану, там возникла новая фраза:
      УДАЛЕНИЕ ИДЕТ. ПРОСЬБА ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ И НЕ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ.
      — Не препятствовать… — задумчиво проговорил Гений.
      — Такая глупая мысль… — Мэри поймала его взгляд: — Наверное, не стоит надеяться, что нас развезут по домам?..
      Он покивал, скептически скривив рот.
      — Да уж, это вряд ли. Странно, но у меня не возникает ни малейшего желания узнать, куда движется этот поезд.
      — Если мы вирус для любого мира, если для нас нет возврата и нигде нет места, то это может быть только… — Мэри поглядела на шлифующую окно с той стороны серую муть. — Поезд в никуда. — И содрогнулась от того, что сказала. — Как быть, Гений? Ну, ты же гений, придумай что-нибудь!
      — Нам велено что? — спокойно спросил он. — Раз — сидеть и два — не препятствовать. А это значит что?
      — Что за нами придут? — сделала она самый, с ее точки зрения, очевидный вывод.
      — За нами уже никто не придет, — зловеще возразил он. — Но это значит, что в наших силах воспрепятствовать .
      — Как?.. Остановить поезд?
      Тут они уже одновременно поглядели за окно. Гений почесал висок.
      — Думаешь, стоит попробовать стоп-кран?.. — неуверенно произнесла Мэри.
      — Погоди, погоди. Остановить — это само собой, не век же в нем ехать. Важно еще остановить там, где нужно. Посмотрим, что сейчас происходит: элемент, чуждый среде — вирус, то есть мы, подлежит отторжению, изолирован и изымается. Его задача, естественно — вырваться на свободу, попасть обратно в среду. Вопрос — как? Обычному вирусу это, конечно, не под силу, его не стали бы умолять: «Не препятствуй!» Но мы способны генерировать Хаос. А для него нет правил, не существует законов — на то он и Хаос. Ты понимаешь — никакие замки, решетки и поезда не в состоянии его ограничить!
      — Может, мы его и генерируем… иногда, — согласилась Мэри, — но мы не можем им управлять! Просто что-то неожиданно происходит — непонятное, похожее на чудо, от чего мы сами открываем рты… Или не происходит.
      — Вот тут ты ошибаешься. Любая болезнь несет в себе деструкцию, сбой, а мы — вирусы самого Хаоса, считай, его эмиссары. Поэтому мы и только мы можем им управлять. Просто пока не умеем.
      Мэри пребывала в изрядном сомнении по поводу его слов — управлять Хаосом? Разве это возможно?.. Сама мысль казалась абсурдной.
      — Это только твое предположение, — сказала она, — которое невозможно доказать…
      — Оно уже доказано, — заявил Гений, — причем доказано тобой. Вспомни свою «телепортацию» — да, да, знаю, что она не твоя, просто разрыв событийности, несоответствие между временем и пространством, но почему ты ее так назвала? Да потому, что все произошло, пусть неожиданно, но в нужном тебе направлении и с нужным тебе результатом: ты мгновенно перенеслась туда, куда хотела поскорее добраться, не возбудив в окружающих ни малейшего подозрения, что что-то произошло. То есть ты управляла событиями, нарушающими принцип причинности. Ты управляла Хаосом.
      — Так, понятно! — Мэри сжала ладонями виски. — Я хочу попасть в Ялту да поскорее! Очень хочу! Причем уже давно… — вздохнула она, покосившись на окно. За окном все было без изменений. — Вот видишь…
      — Думаю, что одного желания мало, — сказал Гений, — по крайней мере в этом поезде-изоляторе. Нам было велено оставаться на местах — значит, имеет смысл их покинуть.
      — Ну хорошо, а дальше?..
      — Там посмотрим. Пойдем.
      Они вышли в коридор, где поначалу застыли в нерешительности; того первого страха уже не было, но удивления от творящихся кругом перевоплощений, наверное, было не изжить. Неподалеку, у окна стояло… Нет, наверное все-таки стоял. Итак, у окна стоял человек, не иначе как удравший с какого-нибудь шедевра Пикассо: часть его головы и плечо съехали по диагонали значительно ниже положенного уровня. Рот на шее исторгал струю дыма, одна рука росла вроде бы на месте, другая, сжимающая сигарету, змеилась из центра туловища. Имелась опорная нога — большая и столбовидная, вторая — тонкая, согнутая коленкой назад, выглядела архитектурным излишеством.
      — Наверное, сосед… — прошептала Мэри. — Вышел покурить. Ну что? Будем знакомиться?..