Вирус хаоса

      — Н-нет. Лучше не привлекать внимания.
      Впрочем, они уже были замечены: одинокий курильщик косился на вышедшую пару прекрасным, посаженным наискось глазом, но к общению явно не стремился. Они нацелились было его обойти, когда в противоположном конце вагона отъехала дверь, заставив обоих настороженно обернуться — в ожидании, разумеется, очередных напастей.
      В дверях колыхнулось, проскальзывая, что-то плоское, потом оно развернулось и… В коридор ворвалась очередная листовидная дама, сразу полетевшая вперед, наподобие паруса: видимо, разнообразие форм граждан, населяющих поезд, все же имело какие-то пределы. В отличие от узенькой официантки, эта была настоящей матроной, хоть и расплывшейся исключительно вширь, заняв при развороте практически весь проход.
      Мэри узнала бледно-голубое платье: кажется, именно эта тетка, будучи еще объемной, садилась при ней в последний вагон. Теперь она стремилась оттуда куда-то к голове поезда, пребывая, очевидно, во взвинченном состоянии и в данный момент намереваясь, кажется, снести на своем пути пару-тройку пассажиров.
      — К стене! — скомандовал Гений, оттолкнув с ее пути Мэри, и сам прижался спиной к закрытой двери купе: пусть сбоку странная дама и была почти невидима, но в фас выглядела несокрушимой, как надвигающееся цунами.
      Однако зря они надеялись, что стихийное бедствие благополучно их минует: глазки-рисинки остановились на Гении, и могучий порыв ветра, несущий вперед эту всесокрушающую плоскость, внезапно стих. Мадам замерла в шаге от них, медленно открыла рот в размазанной помаде и…
      — Смеляков!.. — донеслось из него тихое блеяние. — Ты сам дьявол, Смеляков!.. Я видел тебя на перроне и думал… думал…
      — Думал, что тебе удалось от меня уйти, не так ли? — произнес Гений, в то время как Мэри беззвучно ахнула: перед ними был Андрей Валентинович, гораздо более плоский, чем стиральная доска и к тому же переодетый в женское платье. Его собственная шевелюра пряталась под париком, завитым крупными буклями.
      — Я подлец, Смеляков… — признался он. — Но это психотропное воздействие… Я не в состоянии больше его выносить! Скажи, чего ты хочешь, я все сделаю! Только умоляю тебя, останови это! — широкая трепещущая лента, бывшая на самом деле его рукой, всколыхнулась, однозначно указывая в направлении сюрреального господина. Тот между тем распластался по окну, выронив из шеи сигарету. Продолговатый прекрасный глаз глядел на «даму» с невыразимо-тоскливым ужасом, второго глаза так и не наблюдалось, не исключено, что его просто не было: возможно, два глаза слились у него в один.
      — А в себе ты не заметил перемен? Не имея в виду твой новый нежный имидж? — поинтересовался Гений.
      — Как?.. В себе?.. — толстяк, явно испуганный, по-листовому согнулся, изучая свое, по сути, изображение, похлопал руками-лентами по плоским бокам и облегченно вздохнул: — Я-то в порядке, но… На что ты намекаешь? Ты что… Хочешь и меня изуродовать?..
      — Я бы с удовольствием, — сказал Гений, — но сейчас, прости, уже не до тебя. Так что возвращайся к себе и не отсвечивай. — Он повернулся к Мэри: — Пойдем, у меня появилась одна мысль. — И, минуя испуганного курильщика, еще раз взглянул на толстяка, уронив через плечо: — А это голубое платьице тебе очень к лицу.
      Но Валентинович и не думал отставать от единственной своей надежды: когда они вышли в тамбур, вслед за ними туда успела проскользнуть трепыхающаяся простыня массивного тела, лишенного одного измерения.
      — Ты мне это устроил со своей чертовой ФСК, слышал я про эти ваши психоволны, мнемозомбирование… — бухтела простыня, потом вдруг запнулась, спохватившись: — Евгений, прости! Спаси, спаси меня от этого кошмара! Я больше не выдержу! Я знаю, что все зависит от тебя!..
      Гений обернулся к нему с недвусмысленным намерением придушить, но толстяка сейчас можно было разве только скомкать, или сделать из него скатку — то и другое было как-то непривычно, поэтому он вытащил из кармана пистолет. И сказал облепившей дверь простыне:
      — Я тебя спасу. Скоро. Если заткнешься.
      Мэри схватила его за локоть:
      — Гений, ты что?..
      — Хочу остановить поезд, — сказал он, перехватывая пистолет за ствол, и разбил рукояткой стекло стоп-крана. Потянулся было к рычагу, но передумал, оглянулся на Мэри:
      — Давай-ка попробуй ты.
      — Но какой смысл? — возразила она. — Ты посмотри, где мы едем — это же какой-то коридор!
      Туман к этому времени настолько уплотнился, что и впрямь складывалось ощущение мрачного полупризрачного тоннеля.
      — Там, куда мы едем, поезд должен остановиться, — сказал Гений. — Но сдается мне, что остановок для него больше не предусмотрено. Возможно, чтобы оказаться на месте, одного желания мало — ты была права, надо его остановить. По крайней мере попробовать. Так что давай дергай, — велел он, пряча пистолет — кстати, тот самый парализатор, «позаимствованный» у Жнеца, — и взялся для устойчивости за дверную ручку, торчавшую в просвете меж «туловищем» и рукой Андрея Валентиновича.
      — Почему я?
      Он поморщился:
      — Слишком много разговоров. Считай, что на счастье. — И придержал ее свободной рукой за талию, поскольку торможение должно было получиться экстренным.
      Мэри пожала плечами и дернула за рычаг. Он поддался довольно легко, но…
      Напрасно они приготовились, напрягшись в ожидании рывка, и даже Андрей Валентинович вцепился своими пластинчатыми пальцами, в прошлом сосисками, в косяки по обе стороны облепившего дверь тела. Ничего такого сногсшибательного, хоть отдаленно напоминающего торможение, не произошло: поезд мчался в сумеречном тоннеле все с той же, отнюдь не маленькой скоростью.
      — Так. Не вышло, — констатировал Гений, отпуская ручку с одной стороны и Мэри с другой. — Ну что ж, пошли дальше.
      И они отправились по вагонам к голове состава с Андреем Валентиновичем по пятам, можно сказать, на его фоне, словно предваряя грот, оторванный от корабля. Нельзя сказать, чтобы путь их был легок: без обширного, сокрушительного на вид фасада маячащего позади Валентиновича он мог бы оказаться и более спокойным. Чего только не попадалось на этом пути: в тускло освещенных коридорах двигались, медленно перемешиваясь и догоняя друг друга, разрозненные части тел, метались, отскакивая от стен, шары, подозрительно напоминающие скомпонованных людей, порой из купе вываливались, на ходу рассыпаясь и перестраиваясь, целые сооружения из геометрических фигур. Не приходилось сомневаться, что они почему-то не ведают о собственном преображении и спокойно относятся к себе подобным, а также к Гению и Мэри, поэтому те не могли бы с уверенностью утверждать, что с ними самими все в порядке. Но Валентиновича разнообразный народ пугался — паниковал, прятался, порой рушился под ноги и распадался в ужасе на запчасти, которые часто оставались мобильными, шныряли в окружающем довольно узком пространстве, пружинили о Валентиновича и всячески мешали продвижению вперед.
      А они спешили. Только когда появилась конкретная цель, пришел и страх опоздать с ее выполнением. В каждом вагоне они обрывали стоп-кран, и все с нулевым результатом. Они не обсуждали плана дальнейших действий, и так было ясно, что в случае неудачи они не остановятся на пассажирской части поезда, а дойдут до кабины машиниста. Надо будет — и по крыше.
      Уже не заостряя внимания на чудесах перевоплощения, творящихся вокруг, они добрались до вагона-ресторана и обнаружили, что он закрыт. Рядом с дверью имелась панель с кнопкой вызова, динамиком и глазком камеры. Гений нажал на кнопку:
      — Откройте, ФСК! — выкрикнул он и подставил к глазку ксиву.
      Спустя несколько секунд дверь распахнулась, их схватили и заволокли внутрь. Андрей Валентинович остался снаружи — наверное, потому, что сцапавшие их граждане имели цилиндрическую форму, а плоского Валентиновича хоть и можно было по идее скатать в цилиндр, но в развернутом виде он неизменно наводил страх на иные конфигурации. А ведь это были… Да, сомневаться не приходилось: судя по одежде, тоже видоизменившейся соответственно форме тел, три цилиндра, засевших в ресторане, были милиционерами — вероятно, поездной бригадой, причем явно растерянной, деморализованной и сбитой с толку.
      — Капитан Смеляков, Служба Контроля, — представился Гений.
      — Сержант Стрельников, — цилиндр поплотнее «взял под козырек», в то время как остальные переместились в проход меж столиков. Интересная деталь: руки у сержанта сливались с корпусом, а когда начинали двигаться, то не отрывались, просто поверхность ходила крупными волнами, вполне успешно совершая те или иные действия. Он взял со стола стакан с водой: — Вы в порядке, капитан? Вот, выпейте… — М-да, а может, и не с водой.
      — Нет, спасибо, — отклонил предложение Гений. Мэри тоже покачала головой, и судорожная «волна» опрокинула содержимое стакана внутрь цилиндра. — Мне необходимо попасть в кабину управления, — сказал Гений. — Это возможно?
      — Мы уже пытались, но машинист заперся и не отвечает на вызовы. И с внешним миром нет никакой связи…
      — Вы, я вижу, тоже заперлись, — заметил Гений. Стрельников как-то неловко покачался, словно переминаясь с ноги на ногу:
      — Простите, растерялись… Капитан, может, вы понимаете, что творится в поезде? Это какой-то эксперимент, да? — похоже, что представитель Службы Контроля явился для них последней надеждой получить какое-то приемлемое объяснение происходяшему.
      — Разбираемся, сержант, — «утешил» его Гений. — Сейчас первоочередная задача добраться до машиниста. Пойдемте! — и он решительно двинулся по вагону. Рядовые цилиндры посторонились с его пути, пропустили Мэри и устремились следом От Мэри не укрылся некоторый разор на ближайших столиках — початая водка, неаккуратная закуска. Стражей порядка можно было понять: не в их силах было блюсти порядок в сложившейся ситуации, очень смахивающей на конец света. В его преддверии оставалось только выпить.
      Они прошли через пустую кухню — Гений не стал интересоваться, где обслуживающий персонал: вероятно, их форма была далека от цилиндрической, и милицейская команда, наверняка считавшая себя «последними людьми», оккупировала территорию ресторана, выгнав чуждые экземпляры за дверь.
      Наконец они вышли в помещение тамбура, где уперлись в закрытую железную дверь. Сержант заверил, что она ведет непосредственно в кабину машиниста; было отрадно, что состав не прицеплен к электровозу, а представляет с ним в некотором роде одно целое, то есть для визита необязательно было выбираться наружу. По идее достаточно было набрать на панели код вызова и оповестить о цели, что и попытался сделать сержант, пройдясь по панели мелкими точечными вибрациями, потом волнами покрупнее забарабанил в саму дверь — с тем же нулевым результатом.
      — Вот видите, ни ответа, ни привета, — констатировал он, откатываясь.
      — А если того… Отстрелить замок? — внесла предложение Мэри, в сомнении рассматривая цельнометаллическую дверь, вообще-то лишенную наружных признаков замка.
      — Не имею права стрелять вблизи двигателя и системы управления.
      — Но как же туда добраться? По крыше? — высказала все-таки Мэри вновь замаячившую перед нею не очень приятную перспективу.
      — Так, погодите-ка! — Гений, озаренный какой-то мыслью, внимательно осмотрел дверной стык. Потом развернулся и, распорядившись: — Сержант, за мной! Остальным ждать здесь, — направился обратно в вагон, пройдя меж откачнувшимися рядовыми.
      Чтобы не терять в их отсутствие времени даром, Мэри постучала кулаком в дверь не слишком-то вежливо, потом принялась барабанить. Ее отстранило волнообразное движение одной из гуттаперчевых колонн. Пахнуло водкой.
      — Разрешите уж нам, — произнес рядовой, после чего вложил свою лепту в посильное выбивание пыли из железного препятствия: дверь выбивалась плохо, лишь глухо рокотала, как бы возражая, но за нею никто не возражал.
      — Пусти-ка, — второй служитель закона, оттолкнув товарища, заколотил в дверь рукояткой пистолета, ствол которого утопал в гуляющей по нему штормовой волне. Мэри зажала уши.
      За таким времяпрепровождением их застал Гений, вернувшийся в компании колонны-сержанта и… листовидного Андрея Валентиновича, причем сержант конвоировал последнего, тыча в плоскую спину парализатором. Рядовые отшатнулись и настороженно замерли, готовясь в случае агрессии со стороны «мутанта» к решительному отпору.
      — Ну и зачем ты его привел? — поинтересовалась Мэри. — Чем нам поможет этот толстяк? — нельзя сказать, чтобы она оговорилась: ведь и камбалу можно назвать толстой, важно, с какой стороны на нее смотреть. Примерно в этом смысле высказался и Гений:
      — Не толстяк, а скорее блин, — сказал он, — причем настолько плоский, что способен просочиться в любую щель, будь она хоть микронной — ты подумай, ведь у него полностью отсутствует третье измерение!
      — Что за чушь ты порешь, Евгений? — спросил дрожащим голосом толстяк, волнуясь и косясь на цилиндр с пистолетом. — Я отказываюсь тебя понимать!
      А вот к Мэри, напротив, пришло понимание замысла Гения. Оставалось только убедить двухмерного человека в том, что он на это способен. И не одну ее озарила подобная догадка.
      — Сейчас мистер голубенькое платьице у меня все поймет, — прогудел сержант Стрельников, угрожающе поигрывая пистолетом. — А ну-ка ты, плоская задница! — обратился он к трепещущему толстяку. — Быстро лезь под дверь!
      Валентинович в ужасе попятился и прилип к стене, отображая все ее изгибы.
      — Послушай, Андрей, — сказал Гений, — ты ведь уверен в том, что все происходящее — результат воздействия на твою психику? Так вот, поверь мне — ты действительно способен просочиться под эту дверь и открыть ее с той стороны. Ты просил меня остановить это, так знай — в том, что ты поверишь и сделаешь, как я говорю, заключается ключ к твоему спасению.
      — Но как я это сделаю? Сам подумай, как?! — сорвался на визг Валентинович, демонстративно охлопывая свои объемные, с его точки зрения, бока.
      — Очень просто. Ты должен лечь на пол и двигаться вперед — ползти под дверь, понимаешь?
      — Но я же в нее попросту упрусь! — не желал верить толстяк.
      — Не упрешься. Давай поспорим, что ты спокойненько проползешь под дверью, к своему собственному великому удивлению. А? Ты ведь азартен, так заключим пари — если упрешься башкой и забуксуешь, получишь от меня сотню зеленых. Если просочишься — так и быть, просто открой дверь.
      — Но я же… Я… — забормотал толстяк, в сомнении пробуя ногой нижний стык двери.
      — А если откажешься, то боюсь, что очень скоро наступит твой конец.
      — П-почему?.. — растерялся Валентинович.
      — Потому что я тебе его обеспечу! — прорычал колонна-сержант, а двое рядовых угрожающе надвинулись, образовав вокруг толстяка внушающую ужас колоннаду.
      — Вот видишь, — кивнул на них Гений, — твоя психика попросту не выдержит давления, на которое она не рассчитана, — соврал, или почти соврал он.
      Заплывшие глазки человека-блина заметались в панике:
      — И с-сколько мне осталось?
      — Затрудняюсь сказать точно, но с каждой секундой этот момент приближается, — Гений поглядел на колоннаду. Все три колонны синхронно подались вперед.
      Валентинович судорожно вздохнул, слегка при этом расширившись, и, опав, неуклюже спланировал на пол. Колонны расступились, давая ему возможность «подползти» к двери. «Блин» стал осторожно двигаться, очень смахивая на шевелящееся волнообразно покрытие, широкие ноги совершали под юбкой лягушачьи движения.
      — Прижмись, распластайся, как ящерица! — давал рекомендации Гений.
      Бедный толстяк безмолвствовал, только тяжело сопел, тем не менее старательно следуя указаниям: плоская голова обрисовала порожек, но у самого стыка застопорилась, приподнявшись.
      — Голову ниже!
      — Морду в пол! — раздались почти одновременно два ценных совета.
      И то, что им сейчас было видно, а именно — затылок в буклях парика — стало постепенно исчезать под дверью.
      — Йес! — Мэри подпрыгнула, стукнув кулаком в ладонь: — Гений, ты гений! У него получается!
      Голова постепенно скрылась, настала очередь плеч, потом… Вот тут появилась причина для волнения: толстяк застопорился, похоже, не вписываясь в ширину двери.
      — Мэри, встань с той стороны и делай, как я! — распорядился Гений и, поддев носком ботинка трепыхающийся край, загнул его так, чтобы тот вошёл в угол двери. Мэри повторила с другой стороны его действия. — Только очень осторожно, не обрежься! — предупредил он. Мэри стала похожа на человека, трогающего ногой змею. В конце концов край бывшего толстяка загнулся под нужным углом и продвижение «блина» возобновилось. Правда, операция прошла не без потерь: у Мэри на туфле был начисто срезан шнурок, то есть шнурковый бантик.
      — Ты знаешь, — задумчиво сказала она, отставив ногу и разглядывая результат соприкосновения с краем Андрея Валентиновича, — по-моему, он запросто мог бы пройти и прямо сквозь дверь.
      — Теоретически да, — согласился Гений, — но практически у его проникающей способности имеются какие-то ограничения, это очевидно, иначе он давно бы уже провалился сквозь пол и ушел в землю.
      Пока что Андрей Валентинович уползал все дальше под дверь. Глядя на исчезающий в щели широкий зад, колонна-сержант почесал дулом пистолета свою «капитель».
      — Может, я ошибаюсь, капитан… Но это же ходячая мясорубка!..
      — На данный момент ползучая, — поправил Гений, — и ты, наверное, уже понял, что сам он об этом не догадывается.
      — Да уж, — вступил один из рядовых, — но вот об этом, — кивок вниз, на елозящие плоские ноги, — он уже догадывается. — В этот момент Андрей Валентинович громко испустил газы. — Теперь его ни в одну камеру не запрешь… — закончил рядовой, ретируясь подальше.
      Мэри хмыкнула: кажется, эти ребята-цилиндры всерьез подумывали о том, чтобы арестовать человека-плоскость. Наверное, за отсутствие третьего измерения.
      Но вот наконец в щель всосались ступни, одетые в синие «лодки» немалого водоизмещения. На некоторое время воцарилась тишина.
      — А он точно сможет открыть? — забеспокоилась Мэри.
      — Там простая кнопка, — сообщил сержант.
      — Надеюсь, он догадается ее нажать, — сказал Гений.
      — Но почему он так дол… — начала Мэри, но в этот момент в двери ко всеобщему облегчению щелкнуло, и она открылась.
      На пороге стоял Андрей Валентинович — бледный и с весьма помятым видом, хотя ему полагалось бы после такой процедуры быть отглаженным. Взгляд его был обращен вниз, на собственное пузо, в действительности отсутствующее, но по-прежнему для него реальное.
      — Что с машинистом? — спросил Гений, осторожно, тыльной стороной руки отстраняя его с дороги.
      — Не знаю, я… Смеляков, я это сделал?..
      Причина задержки стала ясна: толстяк не сошелся в смертельной схватке с безумным машинистом, он просто не верил в произошедшее и, стоя и дверью, отходил от шока. Гений даже не стал отвечать на его вопрос — он уже устремился мимо, по неширокому проходу, ведущему в кабину управления. Мэри и милиционеры гуськом последовали за ним, без труда миновав толстяка, бессильно облокотившегося спиной о стену.
      В кабине было огромное стекло-обтекатель, и в первую очередь бросался в глаза рваный сумрак, летящий навстречу. Сквозь него не просматривалось не только деталей пейзажа, но не было видно и самого пути, словно они не ехали, а летели сквозь непроницаемую облачную пелену.
      Поначалу у Мэри сложилось впечатление, что рубка пуста, за исключением, конечно, их компании, набившейся в нее довольно плотно, разве что не заняв кресел.
      — Кто вам позволил врываться в кабину управления? — донесся со стороны левого кресла надменный голос. — Немедленно вон!
      Мэри присмотрелась и ахнула: кресло было заполнено чем-то наподобие фруктового киселя, или цветной вязкой лужи, и именно из нее доносились приказания:
      — Во-о-о-он!!! — всколыхнувшись, лужа взметнулась вверх и растопырилась кляксообразно, точно маленький взрыв, вопящий на истерической ноте.
      Мэри шарахнулась, практически упав спиной на гуттаперчевого сержанта, тот тоже не вполне устоял, и в задних рядах образовалось некоторое смятение. Один только Гений, стоявший ближе всех к креслу, достойно вышел из ситуации. Не то чтобы он не дрогнул — нет, этого было не сказать, просто, как Мэри поняла уже потом, он загодя достал парализатор.
      Устрашающий медузообразный машинист на мгновение замер и опал на сиденье с мокрым шлепком, потом начал медленно, как патока, стекать на пол.
      — Вот подлюга!.. — тихо, с глубинной ненавистью произнес сержант, не забывая бережно поддерживать Мэри.
      — А по-моему, парень просто перенервничал, — высказал свое мнение Гений. — Дороги не видать, станции на запросы не отвечают, позади кто-то в дверь ломится, поглядел на картинку, а там… М-мда.
      — Да лучше бы он на себя поглядел! — рявкнул возмущенный сержант.
      — Боюсь, у него не было зеркала, — заметил Гений, озабоченно разглядывая пульт. Сесть на место еще не стекшего вагоновожатого он не решался и с сомнением поглядывал на пустующее правое кресло. — Машинист у вас был один? — спросил он.
      — Нет, нас было двое, — раздался в кабине на удивление спокойный голос, не принадлежавший никому из присутствующих. Если последние и успели немного успокоиться, то мгновенно утратили даже это сомнительное равновесие. Все в оцепенении уставились на пустое кресло.
      — Кто здесь? — хрипло произнес сержант, волной, чуть ли не с пенистым гребнем, «выхватывая» пистолет.
      — Да я это, Вася, я, — устало ответило кресло.
      — Димон, ты, что ли?.. — озадаченно спросил Стрельников, как выяснилось, Вася. — Да где ты, черт тебя?..
      — Значит, и вы меня не видите… — вздохнуло кресло. — Мишка, когда стал лужей, тоже поначалу меня потерял. Я, как это увидел, онемел от страха, шевельнуться не мог. Потом гляжу — лужа-то он с виду лужа, но вроде как сам собой остался: все правильно делает, запросы посылает и обо мне очень волнуется. Тебя, помнишь, сначала вызвал, просил меня поискать. А как вы к двери в первый раз подошли, он подтек к экрану, глянул, ну и…
      — Извините, но время дорого, — перебил Гений. — Необходимо срочно остановить поезд.
      — Я уже пробовал, — признался голос. — Понял, что здесь полный п…ц, еще раньше Мишки, ну и дал по тормозам.
      Гений переглянулся с Мэри, спросил:
      — И что? — хотя все и так было ясно.
      — А ничего. Тормозная жидкость вылилась, — и он издал невидимыми губами звук, какой обычно сопровождают разведением рук.
      — Ты чего нам паришь? Какая тормозная жидкость?! — заорал сержант, однако не рискуя приближаться к «говорящему» креслу. — Ты что, на «Мерседесе» едешь с прицепом?
      — Да не знаю я, идиот! Понимаешь, просто не знаю, в чем дело! По показаниям приборов тормоза исправны! Но не тормозят. Хоть ты тресни!
      Василий тяжело вздохнул:
      — Что делать-то будем, капитан? На ходу, что ли, прыгать?
      — Этот вариант, сержант, оставим на крайний случай, — ответил Гений — может быть, и в шутку. — Пока возвращайтесь в вагон.
      — Что делать, Гений?.. — спросила Мэри, когда милиционеры покинули кабину, практически повторив вопрос сержанта. Ее спутник, прищурясь, глядел в обтекающую стекло зловещую неизвестность.
      — Думать. Есть способ этому воспрепятствовать. Мы просто не смогли его нащупать. Что-то упустили…
      — Знаешь, — сказала она, — я все время думаю об этой телепортации. Ты был прав, что ее можно запускать: ведь тогда в автобусе у меня это получилось не в первый раз…
      — Не думать вам надо, ребята, а молиться. Потому что ничего тут не придумаешь, — раздался голос невидимого машиниста, о котором они, за мнимым его отсутствием, временно позабыли. — Вот что я скажу, — продолжал он, — мы попали в какую-то аномалию, навроде Бермудского треугольника. Сколько ни раскидывай мозгами, а ничем другим такое не объяснить. И спасти нас может только чудо.
      — Гений, я, кажется, сейчас поняла, что значит управлять Хаосом, — тихо сказала Мэри. Он поглядел на нее с интересом, надеясь, наверное, что она нащупала в глубине себя рычаги управления.
      — Это значит научиться творить чудеса, — сказала она.
      — Ну да, — хмыкнул голос машиниста, — например, выбросить тормозной якорь, чтобы он цеплялся за рельсы. То-то будет чудо, если такая фена сработает.
      Нет, разговаривать в присутствии невидимого собеседника было решительно невозможно.
      — Пойдем, — сказал Гений, пришедший, кажется, к тому же выводу, — посидим в ресторане. Здесь все равно больше нечего делать.
      Они вышли из кабины и прошли мимо Андрея Валентиновича, стоявшего на том же месте у стены — в прострации, видимо. Однако по возвращении в ресторан обнаружилось, что он плетется за ними следом.
      Милиционеры устроились вокруг початой бутылки — цилиндры, сидящие почти по-человечески, изогнув нижнюю часть, выглядели бы забавно, не будь их вершины такими понурыми. Отвергнув вялое предложение присоединяться, Гений выбрал столик неподалеку.
      — Насчет творения чудес ты в какой-то мере нрава, — сказал он. — Только мы уже выяснили, что одного желания для этого мало. Вспомни, что ты чувствовала перед тем, как происходило чудо, ну, то есть телепортация?
      Мэри чуть подумала:
      — Каждый раз я немножко волновалась. Боялась, наверное. Ну… еще досадовала, что придется долго ехать, а хорошо бы поскорей…
      — То есть злилась? — уточнил Гений.
      — Может быть, — согласилась она, — немного. Считаешь, что для «чуда» требуется разозлиться?
      Он дернул плечом:
      — Возможно. Но разве сейчас ты уже не злилась — на этот поезд, на свое бессилие перед неизвестным, на проклятую долю? Наконец, на тех, кто так распорядился твоей судьбой?
      Мэри собиралась ответить, но…
      — Ты мне обещал, что все исправишь, — донеслось от соседнего столика, за который опустился Андрей Валентинович, поставив перед собой захваченную в буфете бутылку, — если я пролезу под эту чертову дверь! И ведь я пролез, а? — Он в очередной раз оглядел себя: — Каково! — В его голосе прозвучала неуверенно хвастливая нотка.
      — Ты бы хоть парик снял, — посоветовал Гений, — а то выглядишь, как старая небритая проститутка. Нетрадиционной ориентации.
      — Не могу, — посетовал толстяк.
      — Да ну? Неужто понравилось?
      — Что ты! Окстись. Я его приклеил. Для надежности.
      Мэри прыснула в кулак, потом подумала: «А жаль». В самом деле было интересно, обретет ли объем что-либо, ну, к примеру, парик, оказавшись вдали от плоской головы хозяина?
      — Ты обещал меня вытащить, если я пролезу, — завел свое толстяк. — Обещал?
      — Я над этим работаю.
      — Работаешь? Сидя здесь за столиком с девицей?
      — Вот именно.
      Мэри, поставив локти на стол, взялась за голову:
      — Интересно, скоро все кончится? — сказала она. — Может, я еще успею поспать?
      — Разрешите мне поспать вместе с вами! — за другим столиком воздвигся, пошатываясь, один из столбов. По подобию лица расплывалась широкая улыбка. Сержант рядом с ним тоже поднялся и мощной волной усадил первого на место.
      — А что? — возмутился тот. — Сколько нам осталось? Надо пользоваться!
      — Делай что-нибудь, Смеляков! — заныл с другой стороны толстяк. — У меня же психика не выдержит! — он поднял к лицу широкие пятипалые ленты, исходящие мелкой волной. — Уже не выдерживает!
      — Это что, так и будет продолжаться? — Мэри смотрела через стол на Гения, потом обвела взглядом зал с выражением, весьма далеким от приязни. — До самого конца?..
      Он наблюдал за ней с пристальным интересом. Ответил:
      — Видимо, да. Ничего не поделаешь, придется терпеть.
      Мэри тихо сквозь зубы застонала.
      Потом она ощутила толчок, и вместе с тем накатило ощущение, какое, наверное, бывает свойственно организму в невесомости: неприятная, какая-то дезориентирующая легкость, головокружение, тошнота. Она схватила открытым ртом воздух, показавшийся настолько спертым, словно им до нее уже подышало человек сто. Взгляд с трудом сфокусировался на лице напротив — Гений стал очень бледен: кажется, ему тоже было худо, тем не менее он интересовался происходившим вокруг.
      Справа через проход спала, уронив на стол голову рядом с упавшей бутылкой, рыхлая дама, обтянутая голубым платьем, она же — Андрей Валентинович, но — о чудо! — в своем прежнем, надутом состоянии. Столик за спиной Гения являлся своего рода общей подушкой для трех человек в милицейской форме — самых что ни на есть нормальных, усталых, измученных ментов. И главное…
      Поезд стоял!!!
      Во что не сразу верилось, поскольку торможения-то никакого не было! Просто мчавшийся с немалой скоростью поезд и они вместе с ним перешли одномоментно из состояния движения в состояние покоя — отсюда, вероятно, все неприятные ощущения. Лишь темная пелена за окнами никуда не делась, и это настораживало, омрачая радость от внезапного и вроде бы ничем не объяснимого достижения желаемой цели, а именно — остановки. Тревожило и то, что окружающие попутчики, ставшие наконец-то нормальными, не ликуют, подбрасывая в воздух фуражки и парики, а вместо этого сладко почивают на столах. Да почивают ли?..
      — Как ты думаешь, что с ними? — спросила Мэри, поднимаясь. Не дожидаясь ответа, она подошла к милиционерам и пощупала пульс на шее сержанта. Кровь билась — медленно, но ровно.
      Гений тем временем оттягивал веко Андрея Валентиновича.
      — Они, кажется, спят, — резюмировал он.
      — Попробуем разбудить?.. — спросила Мэри с изрядным сомнением в голосе: теперешнее состояние толстяка и «набравшейся» милицейской бригады ее устраивало больше.
      — Не стоит. Видимо, это реакция организма на… Скажем так — на внезапный переход к норме. И дожидаться их пробуждения, думаю, не имеет смысла, — сказал он.
      — Тогда… — Мэри с глубоким вздохом расправила плечи, взглянула за окно: — Попробуем выйти?
      — Конечно.
      Но прежде чем покинуть поезд, они заглянули в кабину управления: толстяк, выходивший оттуда последним, не позаботился закрыть за собой дверь, а невидимому машинисту было уже, кажется, все равно.
      Теперь он стал видимым: молодой, лет двадцати пяти парень сидел в ранее пустовавшем правом кресле, свесив на плечо седую голову. Второй машинист, также «вошедший в тело», лежал на полу у своего кресла, лица его видно не было.