— Госпожа Александер, прошу вас простить меня за все причиненное вам зло. Готов понести любое наказание.

Вот тебе и раз! Я тут распинаюсь, а он — глядите-ка, держится, словно на ежегодном кремлевском балу. Ладно. Теперь последний штрих, и можно надеяться на некоторое урегулирование.

— Ну что же, пальни в него из лучевика, да и дело с концом, — предложил я. Ее прекрасные глаза стали еще прекраснее и больше раза в два, так удивилась. Или испугалась, что все-таки придется выстрелить? Пришлось пояснять:

— А что? Он все равно бессмертный. Не стесняйся, сними стресс.

Ствол дрогнул и опустился. Как я и догадывался с самого начала, она, хоть и будучи хирургом, не могла вот так просто убить человека, пусть бессмертного, пусть даже врага. И не дай бог ей когда-нибудь этому научиться. В нашей семье достаточно одного убийцы “Страйк” с глухим стуком упал на ковер. Жен, отвернувшись, спросила через плечо:

— Что ему от тебя надо?

— А… — я осекся, пока поостерегшись назвать его Алексом. — Советник Гор предлагает мне аналитическую работу. Частным порядком Возможности советника велики, он имеет связи с институтом, изучающим наш инфинитайзер.

Для Жен этот аргумент был решающим. Вся ее спина выразила борение чувств. Наконец она обернулась, стиснув на груди руки и глядя в пол, выдавила из себя:

— Мне нужен генетический материал обессмерченных. И как можно больше.

— Алекс, — уже смело сказал я, — сможешь достать? Тогда через пару дней получишь первую аппроксимационную модель обессмерчивания.

Гор усмехнулся:

— Много не гарантирую. Но, может быть, уважаемую госпожу Александер устроит биоматериал человека, прошедшего инфинитайзер, как минимум, трижды?

— А кто он?! — ошеломленно спросила Жен, не смевшая до сей поры и мечтать о такой роскоши, как лоскут ткани трижды бессмертного.

— Пока не стану говорить, чтоб не нарушать чистоту эксперимента. Ну так как? Будем считать, что мы обо всем договорились?

Естественно, я кивнул.

— Но когда вы сможете предоставить материал? — все еще растерянно спросила Жен.

— Вот, — просто ответил Гор и извлек из кармана пиджака небольшой пластиковый контейнер. — Берите.

Жен схватила желанную добычу и пулей вылетела из гостиной Ну, теперь из лаборатории будет пар валить. А мы можем спокойно продолжить беседу.

Я сидел перед монитором, ошеломленно глядя на результаты трехдневной работы ком па, ну и моей собственной в какой-то мере В принципе, итог мог считаться положительным: в нашем распоряжении имелось теперь точное название мира — Земля-У68 Судя по индексу, планета относилась к париям второй категории, однако оказалось, что ее нет ни в одном справочнике. Ответы из целого ряда архивов и бюро путешествий отличались поразительным однообразием: планеты с таким номером в их списках не значится

В данный момент я любовался резолюцией, выданной Всемирным Справочным Информаторием. Практически прямым текстом она сообщала, что искомой мною Земли-У68 попросту не существует в природе.

Выходило, что за мной — человеком, которого нет, охотятся люди с планеты, которой тоже нет

Обдумав сей мистический факт так и эдак, я в конце концов сообразил, что планета просто-напросто засекречена. Секретность безошибочно указывала на гостайны; раз на У68 заинтересовались мной, то не приходилось сомневаться, что эти тайны связаны с бессмертием

Меня вдруг осенило: не исключено, что именно там проводит свои исследования то самое, как называл Алекс?.. ГЦПД. И они же пытаются взять в оборот советника? Тогда при чем тут какой-то “еретик” и почему “изыди”?

Становилось все интереснее — что это за культ, фанатики которого объявились по мою бессмертную душу, а вернее — по мое обессмерченное тело? Насчет засекреченных объектов имело смысл обратиться к Алексу — как, черт возьми, оказывается удобно иметь в напарниках советника Администрации! Но сначала следовало поразмыслить самому — благо не наработалась еще привычка уповать во всем на высшие госструктуры.

Предположим, что на этой У68 действительно занимаются бессмертием. А “еретик” — ну что ж, мало ли какой идеологией они там пичкают молодых наймитов из местных? Выходит, что ее засекретили не так давно, когда проблема встала всерьез: если бы она принадлежала к старым секретным фондам, то мой комп не выдал бы даже этого названия, а скорее всего пришел бы к выводу, что родина хозяина трофейного скальпа находится где-то за пределами нашей Галактики.

Следовательно, информация о ней может содержаться на носителях двухгодичной давности, не подвергавшихся с тех пор чистке. И у меня имелся такой носитель! Я, можно сказать, в нем сидел — ведь мой корабль хранил в своей необъятной памяти информацию о миллионах миров, освоенных человеком, да по идее — обо всех, населенных людьми, сколько их ни на есть!

— Ты что же это молчишь, пернатое? — обратился я к кораблю зловещим тоном.

— Пока ты занят, я провожу у себя обязательную системную проверку, — ответил он мне, как всегда, с доброжелательной хрипотцой. — Разделение обязанностей, знаешь ли, дает каждому из нас возможность…

— А ты, можно подумать, не в курсе, чем я занят? — довольно грубо перебил я его.

— Ты фильтруешь информацию в поисках нужной и делаешь по ней запросы.

— Скажи-ка мне, птица, а разве ты не обладаешь этой самой информацией?

— Я ждал, когда ты задашь мне этот вопрос, — с достоинством произнес он, — и уже подготовил пакет необходимых тебе данных!

— Тогда почему же ты до сих пор молчал?! — вскипел я, подавив желание вдобавок выругаться: грех было пенять на машину, пусть даже и обладающую имитацией разумности. Я забыл, что корабль не может отвечать на вопросы, которых ему не задавали. Зато он был способен сам задавать наводящие!

— Я считал неэтичным отвлекать тебя от работы, — ответил он, как мне показалось, обиженно.

— Ладно, давай свой пакет, — буркнул я сердито, сознавая, что скорее сам оплошал, тем не менее продолжая злиться на машину — так уж, наверное, устроен человек, главное при этом научиться не вымещать свою злость на окружающих, а корабль, как ни крути, меня окружал. Я попытался преобразовать злость в рабочую, углубившись в содержание файла.

Итак, Земля-У68 в самом деле существовала и была парией-два, что я подозревал давно, еще только познакомившись с ее уроженцами. Но остальное как-то не очень вписывалось в стройный ряд моих логических наметок: планета классифицировалась как санаторий закрытого типа, то есть являлась чем-то вроде лепрозория. В такие места отправляли людей, пораженных неизлечимыми заразными болезнями — например, серой лярвой, мшанской проказой, хич-чумой или гнойным слепняком. У68 специализировалась по аспиду — при этой заразной болезни человек покрывался бугристыми наростами, словно коркой или чешуей, становясь постепенно натуральным бронированным чудовищем.

Я вновь был сбит с толку. На такую планету по доброй воле не сунулся бы и отъявленный псих — к чему еще ее секретить? Из-за бессмертия? Другого места они не нашли, где этим заниматься, кроме как в лепрозории? И почему тамошние уроженцы свободно разгуливают по мирам Союза? Как вообще они смогли покинуть свою заразную планету?

В мозгу выкристаллизовалась безумная версия: аспид — не болезнь, а мутация, мутанты-аспиды изобрели инфинитайзер и через Рунге (он же ученый, мог бывать у них с исследованиями!) запустили свое изобретение в мир, чтобы таким образом отомстить человечеству, превратив и его в мутантов. Грязный Гарри раскопал об этом какие-то сведения и “закрыл” У68. Потом он угодил на пожизненное, а мутанты захватили планету и охмурили местных парий религиозными бреднями, чтобы с их помощью запустить щупальца в большой мир. И вот теперь…

— И что теперь-то? — говорил я явившемуся спустя пару часов советнику, выложив ему добытые сведения вкупе со своими соображениями. Алекс сидел напротив, очень внимательно меня слушая, — в этот момент он казался просеивающей информацию аналитической машиной. И на фига ему, спрашивается, коминс? А тем более аналитик?

— Зачем этим аспидным понадобились мы, и так уже потенциальные мутанты? — вопрошал я. — Ловили бы уж здоровых — и в аппарат их, в аппарат! А лучше, подкинули бы этих аппаратиков в мир, народ сам бы в них пачками полез, да еще и приплачивал бы нехило…

Алекс резко выпрямился, стукнув костяшками по столу, глаза его вспыхнули:

— Да будет тебе известно, — сказал он, — что я как раз занимаюсь сейчас этой проблемой.

— То есть? — не сразу понял я.

— Вся эта шумиха в прессе, — сказал Гор, — разразилась не на пустом месте. Информация строго засекречена, так что… Да что там! Наш аппарат перестал быть единственным. Откуда-то появляются новые приборы, как правило, в руках у частных лиц. Моя задача их выявлять. Сам понимаешь, насколько это трудноосуществимо в масштабах Евросоюза, мы даже не знаем, какой процент удается выловить — один прибор из десяти? Из ста? Но вот тебе неоспоримый факт: в стране расширяется подпольная торговля бессмертием. Процесс грозит стать лавинообразным, и мы не в силах его остановить, несмотря на все усилия.

— Погоди, — я был слегка ошарашен мгновенным подтверждением своих абстрактных, в общем-то, выкладок. — Выходит, я попал в точку?.. — Что-то здесь не увязывалось, и я спросил: — Ты серьезно считаешь, что инфинитайзеры могут штамповать эти… аспиды?

— До сих пор у меня не было ни малейшей зацепки, никаких концов, откуда валятся в мир эти приборы, — ответил он. — Теперь впервые появилась какая-то нить — эта найденная тобою планета. И есть что-то общее в наших с тобой обстоятельствах: на нас обоих покушались, и мы оба получили информацию к размышлению. Ты — по планете, я — по мантре.

— Если это дело рук аспидов, — начал я, — или, можно предположить, мутантов с У68…

— Оставим “аспидов”, как рабочее название, — едва заметно улыбнулся Гор.

— То эти аспиды, — согласно кивнул я, — как раз и пытались тебя запугать, чтобы ты не мешал распространению приборов. Это понятно. Но я — то им зачем понадобился? И почему “еретик”? — задал я все тот же, неизменно сбивающий меня с толку вопрос, в надежде, что аналитический ум советника сейчас быстренько мне его расщелкает. Но похоже, что и Алекса он привел в замешательство: советник молчал, задумчиво сдвинув брови.

— У меня тут было одно предположение… — сказал я нехотя: не люблю, когда меня считают перенапрягшимся от мысленных усилий. Но настоящему следаку любая идея может оказаться полезной. Гор и впрямь взглянул на меня с пробудившимся интересом. — А возможно, эта планета как-то связана с вашим ГЦГТД? Они, ты говорил, шибко секретные? Так, может, ловят и везут туда обессмерченных, пока кто другой их не прибрал, не исследовал и не сообщил Президенту, что он мутант? Или пустил бы эту новостишку в прессу9 — Я только представил себе шапки газет и выдохнул: — Ох, что тогда начнется!

Гор бросил на меня исподлобья мрачный взгляд, положил ногу на ногу и хмуро уставился на носок своего ботинка.

— Уже началось. Ты этого знать не мог, но ГЦПД в самом деле гребет у нас подчистую все — аппараты, их хозяев и обессмерченных. От утечки это все равно не спасает, так что, думаю, рано или поздно станет известно и о мутации, и об убийстве через коминс. Тогда начнется паника, а может быть, и хаос. И ГЦПД представляется мне все большей проблемой: с такими материалами я давно бы уже вышел на производителей! Но у них все исчезает, словно в бездонной яме, — и никаких результатов. А положение между тем грозит перерасти в критическое…

— Так почему ты не обратишься напрямую к Президенту? Пусть даст тебе полномочия…

— Боюсь, что это невозможно. Для старика эта тема вне обсуждений.

— Не понимаю, почему?

— Я подозреваю, Белобородько знает, что он мутант, — спокойно ответил Гор.

— Откуда?

— От ГЦПД, естественно. Думаю, они его напугали этим известием, потом пообещали во всем разобраться и вылечить. Потому он и наделил их неограниченными полномочиями. Паршивый, признаться, получается расклад. Но зато все объясняет.

— Так, по-твоему, они могут иметь базу на У68? Гор немного подумал:

— Возможно. Но если это так, то нам ее не прощупать. Боюсь, — медленно сказал он, — что и в противном случае я не смогу получить ордер на инспекцию — все будет оприходовано ГЦПД. Нет никакого способа обойти этих тварей! — Гор в сердцах треснул кулаком по столу — по-моему, до вмятины в столешнице.

“Интересно, сколько спортивных снарядов Он отволтузил и отправил на свалку, не имея юридического права расквасить морды врагам?” — подумал я и произнес:

— Ну, это как сказать…

Гор устремил на меня вопросительный взгляд с полицейской пронизывающей искрой. Под таким взглядом хочется либо сжать зубы и запереться намертво, либо немедля расколоться. В другой ситуации, между нами, к счастью, не возникавшей, я бы, наверное, выбрал первое, но теперь ощутил себя просто обязанным порадовать его инспекторскую душу чистосердечным признанием:

— У меня есть пропуск и генный материал тамошнего наймита. Корабль дал ключевой код к их порталам. Я попробую туда пробраться.

В прошлом Гор уже не раз имел возможность убедиться (на собственном горьком опыте), что я немножко подкован в подобных делах. Он не сделал ни одного движения и все же вмиг преобразился-я впервые увидел, как выглядит истинный “пес”, взявший реальный след. Пристально глядя на меня, он произнес быстро и словно бы полуутвердительно:

— Пропуск паленый.

— Не проблема, мне важны параметры.

— Код наверняка с тех пор поменяли, — сказал он.

Я покачал головой:

— Там сделали другое. Взгляни-ка.

На экране возникла портальная сеть У68 — живая, прямо с сетевого мониторинга, вся испещренная красными точками, что означало — доступ закрыт. Сравнение с оспенной сыпью нарушала единственная зеленая точка в центре. Я вывел ее параметры — средний “пассажирский” портал, вместимостью на шесть персон.

— Знакомая картинка, а, Алекс?

Таким же примерно способом он пытался когда-то поймать меня через портальную сеть на Карловых Варах и в Москве-ЧЗЗ. Много воспоминаний, в основном, для него неприятных, нас связывало.

— Знакомая, — ничуть не смутился он. — Удобно: вход для своих, одновременно ловушка для незваных гостей. Он прищурился: — Собираешься лезть туда?

— Конечно. Я же буду “своим”.

— Не всякую охранную систему можно провести, — он кивнул в направлении нашей двери. Такой комплимент в устах матерого “пса” многого стоил.

— Придется рискнуть.

— Дик, нет!.. — тихо, обреченно донеслось от входа на нашу половину. Я обернулся — у косяка стояла Жен. И, кажется, давно. Разумеется, она подслушивала. А я еще не докатился до того, чтобы запираться и включать генераторы белого шума в собственном доме.

— Надо, Жен, — сказал я первое, что пришло в голову. Может быть, самое верное.

— Зачем? — встрепенулась она. — Кому это надо? Там знают, что ты обессмерчен, значит, они знают способ тебя убить!

— Не могу же я всю жизнь прятаться в нашем корыте! — Я понял, что сорвался, и продолжил спокойнее: — Они все равно меня найдут. Так что лучше будет, если я найду их первым. И потом, это уже не только наша с тобой проблема. Ты же слышала — положение критическое, надвигается хаос. Кроме меня, просто некому…

— Ну почему же некому? — подал голос советник. — Туда могу отправиться я.

Возникла небольшая пауза: мы с Жен уставились на советника. Он был вполне серьезен и собран. Я уважительно хмыкнул:

— А ты отчаянный мужик, Алекс. Но давай реально смотреть на вещи: из нас двоих ты наиболее ценен… для общего дела. Не говоря уже о государстве в целом.

— Да? А как насчет матери-истории? — спросил он. Без улыбки.

— Ну… Это уж она сама рассудит, — скептически хмыкнул я.

Жен с поникшими плечами опустилась в кресло — поняла, умница, что меня не остановить — ни истериками, ни угрозами, ни даже плазменным ружьем; не потому, что зашатались государственные основы — плевал я, по большому счету, на этот Евросоюз с их самой высокой горы Эверест-27. И не потому, что требовалось спасти всех нас от мутации — хотя это, конечно же, было бы неплохо. Просто с появлением настоящего дела я начал вновь обретать себя прежнего — может быть, слишком злого, дьявольски хитрого, не в меру жестокого и чуть-чуть отчаянного Моби Дика — каким она меня, как ни странно, когда-то полюбила.

— Послушай-ка, — сказал я Алексу, — в связи с твоим предложением у меня возникла гениальная мысль: твоя ксива наверняка имеет запредельный уровень допуска — что, если для проникновения туда мы состряпаем мне анонимный документ с теми же параметрами?

Я отлично понимал, что посягнул на святая святых, не говоря уже о том, что толкаю советника на должностное преступление. Я сам еще очень отчетливо помнил, как скрипит и корежится психика парии при подобной перегрузке. Однако он уже сказал “А” — когда пошел на союз со мной. Так почему бы ему теперь не сказать и “Б”?

Гор впервые усмехнулся — кривовато и недобро, зато широко.

— Прекрасно понимаю ход твоих мыслей, Дик, — глуховато произнес он, — и согласен, что это могло бы облегчить твою задачу…

— Нашу задачу, Алекс, — деликатно поправил я. Он коротко кивнул:

— …Но и ты должен понять, что я попросту не имею права предоставить в твое — да в чье бы то ни было! — распоряжение свой документ. Это допуск практически во все государственные структуры и организации!

“Не вышло…” — с легкой досадой подумал я, в то же время понимающе разводя руками. Скажем, так — пока не вышло. Советник еще не созрел для осознания того, что для меня давно уже являлось непреложным фактом: нельзя быть ронином лишь наполовину. Не теперь еще, но рано или поздно ему придется идти до конца.

— Когда ты намерен приступить к осуществлению замысла? — спросил он.

— Думаю, через сутки, в это же время. Я уже буду вполне готов.

Он посмотрел на часы, чуть подумал:

— Постараюсь к этому времени быть здесь. Однако…

— Твое личное присутствие необязательно, — великодушно сказал я. — Ты же знаешь, я привык к самостоятельной работе. — Учитывая, что большую часть его времени занимали государственные дела, и то, в каком состоянии они сейчас находились, оставалось лишь удивляться, как он вообще ухитрялся выкраивать время для тайных визитов сюда.

— Ну что ж… Тогда свяжусь с тобой позже. Если…

— В случае моего провала, — понял я его легкую заминку, — на связи будет Жен. Можешь продолжать работать с нею.

Жен, все это время молчавшая, судорожно вдохнула, словно собираясь что-то возразить; мы одновременно к ней обернулись, но она только глядела на нас с запрокинутым бледным лицом.

— Она справится, — твердо заверил я. Гор подавил вздох:

— Будем надеяться, что тамошняя охранная система не чета твоей. — Произнеся это, он встал и подал мне руку в знак прощания, ну и вроде как на удачу.

— Будем. Ведь у меня эксклюзив, — без ложной скромности сказал я, отвечая на его крепкое рукопожатие. И добавил совсем тихо, только для него: — Ты… Ну в общем, если что со мной… Береги ее.

Он зорко на меня глянул — в этот миг остро, как никогда прежде, стала ощутима связавшая нас неразрывно братская нить — и кивнул, поиграв скулами.

Странные штуки выделывает с нами судьба. Мог ли я когда-либо подумать, что мой заклятый враг, мало того, мой антипод — ищейка, станет единственным человеком, кому я смогу доверить самое дорогое, что у меня есть в жизни?.. И не сомневаться ни на йоту, что он оправдает это доверие.

Элджи шла по ночной улице быстро, не чуя под собой ног, — огибая легкими шажками расползшиеся по тротуару лужи, грациозно перепрыгивая через грязные потоки, бурлящие у поребриков. Ах, как жаль узких туфелек на золотых ремешках, со сверкающими вставками по мысу и с головокружительной шпилькой! Нет, никак не уберечь их от сырости, несмотря на все старания, теперь она ясно это поняла и досадовала в душе на бестолковый ливень, хлынувший сегодня с самым наступлением вечера и только что отшумевший. Вода была повсюду, она неумолимо просачивалась в “лодочки”, о чем уже вовсю сигнализировали намокшие пальцы.

Элджи вспомнила стоптанные кроссы, сброшенные после работы в самый темный угол прихожей. Но ни на миг о них не пожалела — да хоть превратись их улица после дождя в бурную реку, и тогда Элджи, спешившая после смены на свидание, ни за что не стала бы обратно в них влезать! Если бы с Войцехом — оператором из отгрузочного цеха, или с монтажником Кирюшей, тогда пожалуйста, о чем речь — хоть в резиновых сапогах, хоть в валенках с галошами! Но Элджи полюбил (да-да, это у них серьезно!) патрульный при Центральном городском портале сержант Михаил Северин — человек из другого мира, не имеющего ничего общего с их бараком, наймит на, государственной службе! Сюда в Орск-Т16 он прибывал на дежурство раз в неделю, и сегодня была его смена, а значит — долгожданная (так он сам всегда говорил) возможность повидаться с Элджи.

Торопясь поскорее предоставить ему эту возможность, она все чаще ступала в лужи, чего по причине окончательно промокших ног уже почти не замечала; выскочила на припортальную площадь и тут на переходе чуть не вляпалась с разбега в настоящее разливанное море — вялотекущее, но с водоворотами.

На поиски переправы не стоило даже терять время, и Элджи — а, была не была! — скинула туфельки, привлекая внимание редких прохожих — измотанных работяг, бредущих с работы в трактир или домой из трактира. Иного здесь не дано. Нет, она такой не станет, это не ее удел! Подумаешь, мокрые ноги, это даже весело, и простуда ее не возьмет, ведь скоро она окажется в уютной комнатке при дежурке, в его сильных, ласковых руках… Какая там простуда! Ну а потом… Потом можно будет обуться и пофорсить.

Она вышла к зданию портала сбоку, где оно было обсажено деревьями — настоящее тут чудо и редкость, но это же портал! — и пошла в их тени, невольно замедляя шаг, впитывая, кажется, всем существом непривычный дурманящий запах мокрой коры и свежих молодых листьев, омытых первой майской грозой. Весна… Вот она какая… должна быть…

Впереди раздались голоса, и Элджи остановилась, вглядываясь в силуэты двух мужчин, вышедших покурить на площадку перед порталом. Они стояли на свету и не замечали ее, укрытую тенью, но она видела их прекрасно: это были патрульные, и один из них, высокий темноволосый — сердце радостно дрогнуло, — был ее Михаил! Второй что-то говорил ему — достаточно громко, чтобы заставить Элджи, готовую уже выбежать к ним на свет, остановиться, прислушиваясь:

— …Она меня с тех пор иначе, как друга, не воспринимает. Как я ни стараюсь, что ни делаю — так и хожу у нее в друзьях…

— Не в свой ты флаер хочешь сесть, Егор, — сказал Михаил, выпуская дым.

— В каком это смысле? — обиженно спросил Егор.

— Зря ты к Ольге клеишься, вот в каком. Не про тебя эта баба.

— А про кого же? Уж не про тебя ли? — взъерепенился Егор.

Элджи в темноте тихо улыбнулась: да, незавидный парень был этот Егор, как не ерепенься — невысокий, веснушчатый, молодой, а уже с залысинами. Не то что ее Миша.

— Может, и про меня… — сказал Михаил, спокойно прищурившись на Егора. — Да ты никак меня ударить хочешь? — он усмехнулся.

Егор глядел напряженно и в то же время растерянно: во-первых, они были на службе. Да если бы и нет — где ему, признаться честно, было тягаться с Михаилом…

— Зачем тебе Оля? — угрюмо спросил Егор. — У тебя ж их полно, на каждом объекте по телке, и все как на подбор — молодые, нежные…

— Достали эти нежные, — объяснил Михаил. — Хочется строптивую.

Одна из “доставших” находилась от них всего в нескольких шагах; она медленно попятилась, ноги отчего-то подкашивались: земля подернулась слезной пеленой и все норовила куда-то уплыть, Элджи пришлось опереться о мокрый древесный ствол, на счастье оказавшийся рядом.

— Дай-ка монету, — сказал Михаил Егору. Взял и подкинул ее со словами: — Если орел — мне Ольгу ломать, решка — тебе, тогда я без мазы.

Банальный, в общем-то, мужской треп, пошлые разборки, помогающие коротать время на ночных дежурствах, абсолютно не предназначенные для ушей юных дев. К тому же влюбленных в тебя по эти самые уши.

— Жениться я на ней хотел… — тихо сказал Егор, поглядев на упавшую монету. Михаил тоже глянул и молча усмехнулся, затягиваясь.

Элджи бежала, давя судорожные всхлипы; из-под босых ног разлетались фонтаны брызг, вскоре ее лучшее платье украсилось грязными потеками.

Удар был потрясающ. Она для него не любимая и не единственная. У него такие на каждом “объекте” — молодые, нежные… телки. Они ему уже опостылели, он их разыгрывает в орлянку… Ну не их и не ее, податливую дурочку Элджи, а какую-то лучшую — строптивую, гордую… Как ни странно, если бы они разыгрывали Элджи, она была бы менее потрясена и раздавлена — выходит, что она не стоит даже этого. Она для них просто ничтожество, кукла, ноль…

Под пятку попал подлый “подводный” камень, и она с разбегу шлепнулась — прямо в ту самую необъятную лужу, окончательно вымокнув, став похожей на драную кошку, еще и вдоволь наглотавшись вонючей воды. Одна туфля куда-то подевалась — наверное, потонула.

“Ну и черт с ней!”

Убитая горем и унижением, Элджи все же не дошла еще до того, чтобы ползать, рыдая, в луже, обшаривая ее дно. Вообще-то она была не из тех, кто привык безропотно глотать обиды и молча страдать, проливая в одиночестве слезы. Грязевая ванна привела ее в чувство и одновременно стала “последней каплей”.

Выбравшись из лужи, Элджи остановилась на тротуаре: действуя с полным сознанием, она примерилась и ударила себя в лоб туфлей, то есть непосредственно шпилькой — но не прямо, а по касательной. Из рассеченной кожи над бровью моментально хлынула кровь. Резкая боль принесла некоторое облегчение. Элджи отбросила в лужу и вторую туфлю — прощайте, лодочки, плавайте! — и вновь побежала куда-то.

С детства она привыкла к тому, что никто в квартале не смел безнаказанно ее обидеть. Она, в отличие от многих здесь, не была беззащитна! И сейчас она бежала вовсе не куда глаза глядят, как могло показаться.

Дверь трактира хлопнула — мало кто из сидевших обернулся на привычный звук. Но через мгновение большинство уже повскакали с мест: стоявшее у двери босоногое, дрожащее создание с лицом, залитым кровью, в платье, облепившем тело наподобие мокрой тряпки, протягивало в зал тонкие руки, взывая жалобно:

— Папа! Робби! Артур! — голос был слаб и прерывался рыданиями.

Не сразу узнали дочку Эда Пороха. Да и сам Порох, заседавший здесь ежевечерне после работы, в компании двух сыновей, не сразу признал в облезлой фигуре свое младшенькое, самое любимое чадо — умницу и первую в квартале красавицу.

— Кто?! Элджи! Кто?! — рычал он, в то время как девушку усадили, оказывая по мере сил первую помощь: укутали взявшимся откуда-то одеялом и влили сквозь стучащие зубы стопку коньяка. Завсегдатаи столпились вокруг, бармен, уже вызвавший “Скорую”, суетился с аптечкой, вытирая кровь с лица девушки и вполне профессионально обрабатывая ранку на лбу. Бедняжка лишь судорожно всхлипывала.

— Эл, скажи хотя бы, где это было? Скажи хоть что-нибудь! — умолял ее старший брат Артур, растирая ледяные, как ему казалось, руки сестры.

В дверях нарисовались белые халаты, когда Элджи наконец заговорила:

— Портал… — сдавленно произнесла она. — Патрульные… Он… Они меня… — она задохнулась, словно не в силах больше произнести ни слова, и заплакала навзрыд.

Тут родственников оттеснили врачи и вынесли на носилках несчастную — в самом деле до глубины души несчастную девушку, имевшую все основания горько плакать и не сказавшую, кстати, ни слова лжи.

Младшему — Робби — отец велел ехать с нею, сам же остался стоять посреди трактира, широко расставив ноги, сжав кулаки. Он молчал. Зато вокруг него, как вокруг скалы на взморье, постепенно нарастало и ширилось бурление, безмолвным центром которого он был. Начало положил старик Адреналиныч, испокон веку прописанный в уголке здешнего бара:

— Вот значит, что они теперь творят, — произнес он скорбно. — Вот до чего докатились! А все потому, что бессмертие им теперь, видишь ли, нашим дорогим Президентом обещано.

— А ежели бессмертие, так что ж, значит, все можно? — пророкотал Борис Зацепа — здешний вышибала, получивший прозвище Нокаут за неумение бить так, чтобы в тот же момент человека не вырубить.

— А то как же? Вон в новостях, слыхал, что говорили: все раны на них сразу заживают, и не стареют они — ну как есть боги!

— Ими себя и возомнили! — басовито поддакнул Валя Маленький, являвшийся на самом деле не таким уж и маленьким, а даже весьма большим пивным бочонком.

— И греха они не боятся, — подал голос худой, как жердь, чернявый мужик по прозвищу Архиерей, — раз нет для них смерти, нет и искупления!

— Им теперь выйдет специальное разрешение за подписью Президента наших жен и дочерей насиловать, — вставил свое едкое замечание Леха Конопатый, сроду не имевший — но это неважно — не то что дочерей, но даже и жены. — Сорт первый, — сказал он, — для которого закон не писан!

— А мы, значит, мусор замордованный, — зловеще уронил Нокаут.

— За… во все дыры, — уточнил Конопатый.

— Рабы мы для них, скотина, а не люди! — взвился голос Архиерея.

Да, с точки зрения властей и люксов, они всегда и были тупой скотиной, покорно поколение за поколением тянущей свою лямку. И не раз уже обсуждался между ними, их дедами и прадедами вопрос униженных и оскорбленных, затертый до вселенских дыр, до безысходности. Но что-то перевернулось с недавних пор в сонных душах, разбуженных манящими отблесками воссиявшего только для “чистых” бессмертия. Реакция назревала, и возникшая на пороге трактира босая девчонка, талантливо притворившаяся избитой и уж наверняка изнасилованной, стала катализатором.

— Пошли, ребята! — коротко рыкнул отец несчастной жертвы, срываясь с места. Порохом Эда прозвали еще в юности, за взрывной характер, с годами он стал менее реактивен и более рассчетлив — не отсырел, о нет, еще как взрывался! Но теперь его “взрывы” специалисты назвали бы узконаправленными.