“Это надо убрать”, — как только человек подумал таким образом, стекло послушно отъехало. Тогда он сел, неловкими движениями обрывая с себя многочисленные датчики.

Небольшое помещение, полное научной аппаратуры, показалось ему странным и удивительным. В приоткрытую дверь доносились какие-то таинственные звуки.

Человек встал и сделал первый, еще неверный шаг к двери, второй и третий дались уже уверенней. Наконец он вышел в коридор, где звуки стали отчетливей: кто-то смеялся.

Человек улыбнулся и пошел на смех.

В просторной комнате сидели люди. Военные. Они смеялись, глядя на экран, где бегали потешные звери. Возле самой двери стояли двое в халатах. Врачи. Один из них — в салатовом — повернул голову и улыбка на его лице увяла, что немного огорчило человека.

— Ничего-ничего, Кройцман, — сами собой сложились первые тихие слова, — смотрите. И я тоже посмотрю.

Однако драбанты уже повскакали с мест, стоило кому-то из них бросить взгляд в направлении двери. Человек жестом велел им сесть. Но они продолжали стоять, словно в оцепенении, глядя на то, как он направляется к крайнему креслу, намереваясь в него опуститься.

— Но как же? Вы же… — И Кройцман стал лихорадочно сдирать с себя халат, торопясь накинуть его на голые плечи его высокопревосходительства господина Вечного Президента.

Портал, рассчитанный на дюжину персон, залитый мягким желтым светом, выглядел на первый взгляд самым обычным. Однако, как и обещал Грабер, мы сразу потеряли здесь в весе. Уже воспарив, я обратил внимание на отсутствие идентификационной системы; не имелось даже щели считывателя, куда полагалось бы вставить документ — просто голые стены. И закрытая дверь.

Теперь, если все будет сбываться в соответствии с граберовскими предсказаниями, нам следовало ожидать потери сознания. Словно в ответ на мои опасения, мы с Алексом дружно обрушились на пол. Но ясности мысли, благодарение небу, не утратили.

— Смотри-ка, включили гравитацию, — проворчал Алекс, поднимаясь и вновь беря “дипломат” под мышку. Символически отряхнувшись, добавил: — Не иначе как в честь нашего прибытия.

Я к этому времени давно уже вскочил и оглядывался, инстинктивно восприняв падение как попытку вывести нас из строя. Но перед нами просто распахнулась дверь. И вновь никаких проверок, ни намека на охранную систему. Встречающих на пороге тоже не наблюдалось.

Молча переглянувшись, мы с Алексом решительно двинулись вперед — внутрь огромного светлого помещения, представлявшего собою, как сразу стало ясно, грандиозный конвейерный цех. Нас окружали странные, непривычные для глаза агрегаты и механизмы, работавшие почти бесшумно, издавая лишь постукивания и шорох, характерные скорее для скопища насекомых, но никак не для собрания машин.

Через несколько шагов мы замерли, наблюдая завершение процесса сборки.

Вспомогательный аппарат на наших глазах раскроил заготовку, в считаные секунды изготовил пару черных “дипломатов” и подал их раскрытыми на финишный участок, где манипуляторы аккуратно уложили в каждый по новенькому сердечнику.

Похоже, они предназначались для нас.

Выходит, что здешняя сторожевая система — а сомневаться, что она тут имеется, не приходилось — оценила нас положительно, за что мы должны были благодарить, уверен, исключительно нашу ПСИ. Потому что с первых же минут пребывания на этом заводе меня обуяло желание заполучить в руки кувалду, и, как ни старался, я не мог его побороть.

— Так-так, интересно, — деловито проронил Алекс, направляясь к крайнему агрегату с таким видом, словно был по меньшей мере начальником цеха, а то и директором всего предприятия. Думаю, ему пришла мысль поискать рубильник.

В это время из двери в дальнем конце зала появился человек в сером костюме — с виду явно штатский, он был худ, высок и лыс и, как ни странно, не имел при себе оружия. То есть руки его были пусты, а там — как знать… Мне сразу бросилось в глаза его сходство с одним моим давно почившим знакомым, однако поначалу я не придал этому значения — мало ли на свете лысых и худых. Но по мере его приближения я все более убеждался, что это он и есть! Не кто иной, как профессор Рунге — гениальный старый хрыч, создатель инфинитайзера, отбросивший коньки два с лишним года назад в трущобах Ч33.

— Ну вот я вас и дождался, господа, — сказал Рунге, сопровождая свои слова дружелюбной улыбкой, совершенно, на мой взгляд, неуместной в сложившихся обстоятельствах. На губах Алекса тоже появилась улыбка, однако несколько иного свойства.

— Вот мы и встретились, старый козел, — произнес Алекс.

Не успел я, в свою очередь, открыть рот, как в следующий миг он уже находился рядом с Рунге, держа в захвате его петушиную шею, и кейс под мышкой нисколько не мешал советнику, напротив:

— Говори, как все это выключить? — ткнув металлическим углом в тощий бок воскресшего старого хрыча, велел Алекс. И, похоже, перестарался — не рассчитал своих сил: Рунге обмяк в его руках, закатив глаза, обвис, как тряпка, и Алексу пришлось спешно уложить его на пол.

— Надеюсь, живой? — спросил я, подходя, пока Алекс щупал ему шею.

— Ч-черт… — только и сказал он.

Комментариев не требовалось: мой живучий хрыч, переживший еще первую заваруху на Р66, потом наше сумасшедшее бегство, и вышедший, как только что выяснилось, невредимым из руин на Ч33, не выдержал мертвой хватки советника. И теперь нам никогда доподлинно не узнать о его роли во всей этой истории…

Я укоризненно посмотрел на Алекса, но не встретил ответного взгляда: он с напряжением уставился в дальний конец зала. Оттуда к нам приближалась еще одна нескладная фигура — точная копия той, что лежала сейчас бездыханной у наших ног, сверкая в точности такой же лысиной.

— Ну вот я и дождался вас, господа! — остановившись напротив, повторил Рунге-2 (или 3?..) фразу предшественника. Окинув мимолетным взглядом свой дубль первый, он продолжил с его улыбкой: — Давайте попробуем еще раз.

— Алекс, погоди-ка! — На всякий случай я даже придержал партнера за локоть.

— Нет-нет, Ричард, не мешайте советнику: мне интересно, на каком по счету профессоре Рунге он остановится?

— Я остановлюсь на том, — ответил Алекс, не поведя и бровью, — который добровольно согласится поставить ваше предприятие на долгосрочную профилактику.

— Тогда можете расслабиться, — великодушно разрешил Рунге, — потому что я здесь именно затем и нахожусь, чтобы на ваших глазах все это выключить. Прошу вас. следуйте за мной, — он развернулся и направился вдоль линии конвейера.

Проигнорировав два черных кейса, стоявших на “раздаче”, Рунге прикоснулся к выдавшей их машине; этого оказалось достаточно, чтобы она затихла, мигнув напоследок разноцветными огоньками.

Мы двинулись следом, наблюдая, как он одаривает агрегаты, один за другим, легкими прикосновениями, гася в них жизнь.

Я на ходу размышлял о том, настоящий ли это Рунге, или его очередной клон? Странным было его равнодушие к участи предшественника, как, видимо, и к собственной. Ведь клоны — такие же люди, и они должны не меньше нашего страшиться смерти. А вот Алекса заботили совсем иные вопросы:

— Как мы можем быть уверены, что после нашего ухода все это не будет включено? — спросил он.

— Это неизбежно будет включено, — ответил, не оборачиваясь, Рунге, — но, думаю, не раньше, чем через несколько тысяч ваших стандартных лет.

— Что значит “ваших”? — нашел наконец я зацепку для вопроса. — Вы что, хотите сказать, что вы не наш? — я растерянно поглядел на Алекса.

— То есть не человек? — с усмешкой развил он мою мысль. — Вы угадали. В какой-то мере, — спокойно ответил Рунге. — Я только воплощение принципа мировой саморегуляции, или, если хотите, функциональное звено в механизме стабилизации данного участка Вселенной.

Мы с Алексом переглянулись, словно спрашивая друг у друга: “А ты веришь, что этот лысый перец, идущий впереди, — воплощение разума Вселенной? Новый мессия?”

— Я правильно понял, — сказал Алекс, — что вашего следующего прибытия с инфинитайзером под мышкой следует ожидать через несколько тысяч лет?

— Да, такова примерная периодичность моей работы. Вы, люди, — наверняка не последние и далеко уже не первые нарушители стабильности мироздания в моей области.

— Что, были и до нас? — едко полюбопытствовал Алекс.

— До вас были те, кого вы называете аспидами. Поистине совершенные завоеватели пространств. Во избежание рецидива, в новом витке они были лишены свойства, именуемого инициативой.

— А граллы? — спросил я, начиная подозревать неладное.

— Были и граллы. Бессмертие ожесточает, — туманно намекнул он. Но я, кажется, понял намек.

— Значит, эти, во избежание рецидива, сделались неразборчивы в еде?

— Да. Они стали пожирать даже себе подобных, не исключая ближайших родственников и собственных детей.

Я похолодел. И задал последний, наиболее важный вопрос:

— Ну а чем же ее величество Мировая Стабильность наградит оставшееся человечество, чтобы оно больше не высовывалось?

— Об этом вы скоро узнаете, — сказал он, касаясь последнего аппарата, и обернулся к нам с многообещающей улыбкой.

Мне, честно говоря, было не до улыбок, а вот Алекс усмехнулся:

— Рассчитываешь зародить в нас веру, Твое Святейшество?

В ответ на мой недоуменный взгляд он пояснил:

— Перед тобой руководитель КОЗа (“Так вот почему “старый козел”, — догадался я), он же, как я понимаю, профессор Рунге, он же главный директор и создатель этой фабрики. Сначала он подпустил к нам своего клона, — Алекс кивнул в противоположную часть зала, где вытянулось на полу серое тело, — а теперь заговаривает зубы, надеясь уйти живым.

Его Святейшество старый хрыч Рунге пожал плечами — жест выглядел крайне беззаботным:

— Я ненадолго задержался здесь в ожидании вашего прибытия, хотя Система могла быть остановлена и без вас, — сказал он. — Просто мне хотелось взглянуть в последний раз на вас обоих.

— Так вы поджидали нас здесь специально для торжественного выключения? — наконец-то усмехнулся и я. — С чего бы такая честь?

— Ни одна сильная раса, сумевшая завоевать Галактику, не уходит без борьбы, — ответил Рунге. — Это всегда агония для масс и испытание для лучших, но и они обречены на поражение, коль скоро речь идет о мировой предопределенности. Вы — первые, кому удалось войти в этот зал вовремя. Знание — единственная награда достойнейшим из проигравших.

— С какой стати ты записываешь нас в проигравшие? — Алекс угрожающе прищурился. — Мы разгромили твой КОЗ, мы сумели прийти сюда, и сколько бы ты ни изображал добрую волю, но это мы заставили тебя отключить производство!

— Вы двое, безусловно, выиграли, — смиренно согласился Рунге. — Но ваша раса проиграла.

— Все, что ты тут наплел, — не более, чем твоя собственная выдумка, положенная в основу культа. Ведь ты не зря поставил все это на религиозные рельсы: инфинитайзер — неплохой аргумент в деле веры, с ним можно объявлять себя пророком мирового разума, и толпа пойдет за тобой, не подозревая, что в основе новой религии — бред старого параноика!

Впервые на моей памяти жесткое профессиональное спокойствие изменило Алексу. Он просто не хотел, не мог поверить в то, что наша победа, после стольких усилий вырванная у судьбы, ничего уже не изменит и никого не спасет.

— Мы сумеем возродить наше, человеческое господство, — твердо проговорил Алекс, — и скоро вернемся сюда, чтобы разнести в пыль твой проклятый астероид.

— Мало ли в Галактике астероидов, — мимолетно улыбнулся Рунге. — А непреложная истина останется таковой, вне зависимости от вашей веры в нее или неверия. Но доказательство своей доброй воли я вам все же предоставлю…

— Будь любезен! — С этими словами Гор сделал короткое резкое движение рукой.

Если бы я это предвидел, то нам с советником, возможно, впервые пришлось бы помериться силами в рукопашной.

Но было уже поздно.

— Зачем?.. — только и спросил я, глядя, как Рунге падает, схватившись обеими руками за горло, куда по самую рукоятку вошел брошенный Алексом стилет. Как выяснилось, советник, в отличие от меня, не совсем разоружился. Во мне зашевелились было неясные подозрения, но тут же бессильно увяли: в чем его можно было подозревать в довершение всего? В собственном отдельном заговоре? Бред. — Послушай, Алекс, он же говорил о каких-то доказательствах!

— А-а, своей доброй воли? — Алекс был непоколебимо скептичен. — А зачем это нам теперь — для смягчения его приговора? Вот лучшее доказательство, — он выдернул нож из шеи еще возящего ногами Рунге. Кровь плеснула волной, советник вытер лезвие об его костюм и спокойно произнес: — Будь он мессия — его бы и деструктор не свалил.

— Если только его миссия уже не закончена, — буркнул я.

Алекс взглянул на меня с оттенком сочувствия:

— Этот редчайший гений — с чем я не спорю — был глубоко болен, с психической точки зрения. Такие сумасшедшие бывают дьявольски хитры и изобретательны. Вот даже и ты, я вижу, ему поверил, хотя его адепты и обозвали тебя еретиком.

На самом деле я не то чтобы проникся верой. Но слова Рунге на многое проливали свет, складывая разрозненные элементы событий, хаотично толкавшиеся в моем сознании, в целостную и безупречную картину.

— Тебе просто легче объяснить все клиникой, чем поверить в существование мирового разума, — сказал я.

— Да потому, что это действительно все объясняет! Любой суд признал бы его невменяемым и оправдал бы. Но мы просто не имели права оставлять его в живых: он был создателем инфинитайзера и единственным носителем информации по его устройству. Ты упустил его на Р66, когда существовал всего один аппарат; результатами стали этот завод, КОЗ и все то, что мы на данный момент имеем. Но теперь я, надеюсь, поставил в этом деле точку.

— Если только где-то тут не прячется еще парочка святейшеств, — раздался насмешливый голос от двери, через которую несколько минут назад входил Рунге (вот уже дважды). Я бы не удивился, вновь увидев его на пороге — думаю, что и Алекс тоже; не сомневаюсь, что он готов был прикончить и третьего Рунге, а окажись, что весь здешний персонал состоит из одних только Рунге, он бы не успокоился, пока не уложил бы их тут штабелями. Кажется, Рунге, кем бы они ни были, тоже это понимали, по крайней мере, больше не показывались.

На пороге пресловутой двери стоял Лосев. Наш бессмертный, в очередной раз героически погибший генерал оказался поистине неубиваем — даже вместе с планетой. Конечно, Рунге, удирая оттуда, мог захватить его с собой на всякий случай, в целях дальнейшего шантажа. Но почему же тогда он этим не воспользовался? Даже словом не упомянул о генерале, а добровольно, выходит, впустил нас сюда и вышел к нам один, совершенно беззащитный… Я понял, что оставленный в живых Лосев как раз и мог являться доказательством его доброй воли.

— Ты, конечно, опять подозреваешь меня в сговоре с врагом, — произнес генерал, останавливаясь в нескольких шагах напротив Гора.

Вместо ответа Гор перешагнул через неподвижное тело Рунге и обнял генерала. Я не рассчитывал на дружеские жесты со стороны Лосева, но он кивнул мне и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием. Потом еще раз молча огляделись.

— Здесь еще кто-нибудь был, кроме этих? — спросил Гор.

— Я ничего тут толком не видел, потому что сразу же потерял сознание, — признался генерал. — Очнулся только что, в той комнатушке. Там, кроме кушетки, ничего нет.

— Вероятно, клон заправлял здесь в его отсутствие, — озабоченно предположил Гор, — и все же надо проверить…

Бесспорно, прежде чем покидать завод, нам следовало убедиться, что в его закоулках больше никто не прячется — будь то очередные Рунге или его адепты.

Но с последней фразой Алекса в огромном помещении вдруг полностью погас свет. А сразу вслед затем я ощутил пустоту под ложечкой — состояние “прыжка”…

Хоть Крапива и был обременен ответственностью за судьбу Президента, с уходом начальства он оказался практически без дела; драбантам было велено отдыхать, а профессора и без него знали, где у них какие мензурки и в какую часть президентского тела чего колоть. Крапиве оставалось сидеть в рубке в ожидании возвращения советника с Краем. Здесь же коротала время Жен, и Грабер, позабытый за ненадобностью, занял одно из двух временно освободившихся мест.

Когда появился взволнованный сержант с докладом о том, что господин Вечный Президент пришел в себя и смотрит вместе с драбантами мультфильмы, Крапива настолько растерялся, что, ринувшись в кают-компанию наперегонки с Жен, оставил арестованного одного в рубке. Впрочем, корабль слушался одного лишь Края, так что это упущение было простительно взволнованному офицеру.

Президент, и вправду очнувшийся от летаргии, был неузнаваем — не только потому, что выглядел теперь вдвое моложе, но и вследствие некоего непередаваемого внутреннего света, озарявшего все его существо и никогда ему раньше не присущего. Помолодевший и счастливый, одетый в какой-то немыслимый салатовый халат, господин Вечный Президент сидел перед телевизором в компании солдат, беззаботно смеясь вместе с ними. Заверив почтительно обратившегося к нему Крапиву, что он абсолютно ни в чем не нуждается, Президент лишил его тем самым возможности хоть как-то позаботиться о своей персоне: нельзя же выдать его высокопревосходительству распоряжение удалиться к себе, чтобы там, не роняя достоинства, одеться как подобает и чего-нибудь вкусить. Лишь Жен осмелилась предложить властителю тапки и, испросив разрешения, подсоединила к его руке портативный диагност. Видя, что и профессора оказались бессильны сколько-нибудь повлиять на ситуацию, Крапива велел им, а также своему сержанту не отходить от главы ни на шаг и выполнять все его требования, а сам не нашел ничего лучшего, как вернуться в рубку.

— Ну что, излечили? — осведомился Грабер, не скрывая своей заинтересованности здоровьем Самого.

— А черт его знает, — ответил Крапива, слишком озабоченный случившимся, чтобы поставить арестованного на место, вместо этого поделившись: — С виду вроде бы да. Но будь я проклят, если это наш прежний Президент. — У него, грешным делом, даже закралась мысль о подмене, самого его ужаснувшая.

— Ага, я так и думал! — возликовал Грабер, сверкая глазами. Его энтузиазм заставил Крапиву насторожиться: откуда бы арестованному заранее знать, какие изменения произойдут с Президентом?

— Что вы думали? — осторожно спросил Крапива.

— Президент должен был стать граллом — вот в чем вся соль! А за ним вся обессмерченная верхушка — так граллы и придут к власти!

— Это какая же верхушка? Министры? Парламент? — продолжал завуалированный допрос Крапива, похолодев от мысли, что весь высший эшелон может быть обессмерчен.

— Дойдет дело и до министров! — заверил его Грабер. — Уж ваш Гор до них доберется, если уже не добрался!

— Ты что это квакаешь, жаба?

Грабер и глазом моргнуть не успел, как доброжелательный собеседник уже нависал над ним и, сжав в горстях одежду на его груди, поднимал ее, а вместе с нею и Грабера над поверхностью кресла.

— Если ты, шваль, будешь мне пачкать имя советника…

— Да я сам обессмерчивал твоего советника!!! — заорал Грабер, брызжа слюной в закаменевшее от ненависти лицо опера. — И Края с его девкой тоже!!! Вот этими руками!!! — Он схватил Крапиву за запястья и побагровел, пытаясь вырваться. — Не веришь?! — прошипел он. — Тогда сообрази, как советник может якшаться с государственным преступником? И почему они таскают с собой Президента? Да потому что все они — граллы! И Президент… Уже… Трансформировался!.. — прохрипел Грабер, задыхаясь.

Крапива разжал руки. Грабер плюхнулся мимо кресла, охнул и поторопился в него взобраться, отдуваясь и поправляя смятую одежду. На Крапиву он не глядел, как, впрочем, и Крапива на него.

Мозаика сложилась. Нашлись ответы на все вопросы, так давно его мучившие, которые он не решался, нет, просто не имел права задавать советнику. Сам Крапива всегда жестко пресекал среди драбантов слухи о бессмертии советника, старательно отгоняя мысль о том, почему Гор в его годы (под шестьдесят стандартных!) обладает силой и реакцией тридцатилетнего, да и выглядит соответственно. Сознательно не пытался вдаваться в размышления о том, что это за тип пришел к ним на помощь — в собственном исследовательском прыгуне! Тогда как все без исключения прыгуны были причислены к космическому флоту державы и являлись государственной собственностью, продажа их частным лицам была делом неслыханным и незаконным. Сейчас Крапива сообразил, что одно это было уже достаточным свидетельством того, что Край — госпреступник. Потом Крапива не посмел спросить у Гора, почему тот берет с собой Президента в столь опасный рейд. Слова Грабера объясняли и это: Бе-лобородько — гралл, мутант, но он остается Президентом. Разве сообщники могут его где-то бросить, да еще в процессе трансформации, рискуя упустить из рук такой козырь? А в случае их гибели он не достанется уже никому! Сама расправа с КОЗом — не что иное, как уничтожение конкурентов, драка аррикаллеров за кость с остатками мяса, в которую превратилось государство. И наконец — случайно ли они не нашли в космосе завод-изготовитель? А что, если этот завод просто не хотят показывать ему, Крапиве?.. И с собой его отказались брать, рискнув даже доверить ему жизнь Президента — еще бы, ведь он, Крапива, надежный как скала! Скорее всего так и есть — все сходится!..

Похожее ощущение он испытал когда-то на МИ18, когда при зачистке кортневских банд его отделение шло через слепняк — фиолетовую облачность, иногда спускавшуюся с небес, чтобы приникнуть к самой земле. Датчики сходили с ума, Крапива не видел не только собственных рук, но рисковал не заметить и вражьего кулака, пока он не очутится в двух сантиметрах от его носа. И, кстати, вовсе не факт, что кулак окажется вражьим. Но в какой-то момент вдруг подул ветер, и вся эта туманная замуть разом поднялась вверх на восходящем потоке. И враг предстал, как на ладони: пригнувшиеся фигуры замерли перед ними на расстоянии каких-нибудь десяти шагов, готовясь проскользнуть меж звеньями ослепшей цепи. Понятно, что, внезапно прозрев, цепь не позволила им этого сделать. Но и преступники, застигнутые врасплох, недешево отдали свои жизни.

Оборвав воспоминания, Крапива связался через коминс с сержантом:

— Серегин, ну как там господин Вечный Президент? Хорошо, пусть смотрит, не тревожь его. Пришли ко мне бойца с “интенсом”. Да нет, все в порядке, просто надо попугать арестованного.

Крапива не хотел тревожить драбантов: над этими слишком властвует присяга — не поймут, не поверят, да и объяснять долго. Он все сделает сам. И, если им всем предстоит погибнуть — а космический корабль малоподходящее место для применения дезинтегратора, — то их смерть будет считаться не менее геройской, чем гибель его ребят в той передовой цепи на болотах МИ18. Просто на сей раз он, их командир, оказался единственным, кто ясно увидел врага.

Гор испытал легкое недоумение, когда его, Края и Лосева, только что стоявших в конвейерном цехе, а вовсе не в портальной камере, перенесло прямиком туда, откуда они явились, а именно — в портал “Стрижа”. Бездыханное тело Мартинуса Рунге, распростертое у их ног, осталось, судя по всему, лежать на заводе, а если куда-то и перенеслось, то по другому адресу. Конечно, поразмыслив и посоветовавшись с Краем, под этот необычный “прыжок” можно было подвести сугубо материалистическую базу. Но сейчас было не время для раздумий на эту тему, осталась лишь неясная тревога от осознания, что их могли таким же образом изгнать и раньше, практически в любой момент, однако позволили сначала отключить производство (вернее — пронаблюдать за его отключением), вернули Лосева и почему-то не воспрепятствовали убийству двух Рунге. Налицо была та самая пресловутая добрая воля. Тем не менее Гор ни секунды не жалел о сделанном: вина в данном случае была слишком велика, чтобы добровольная “явка с повинной” могла стать причиной для смягчения при— говора.

Однако было очевидно, что на заводе кто-то остался — тот, кто так ловко перебросил их восвояси, лишив возможности вернуться: допуск в портал предприятия, до сей поры всегда открытый, при попытке попасть назад оказался заблокированным.

— Закрылись на профилактику, — усмехнулся Край.

— Я не успокоюсь, пока не обеспечу им вечную профилактику, — процедил Гор.

— Если мы научимся восстанавливать людей в инфинитайзере, то эта фабрика может еще пригодиться. Прикинь, сколько нам тогда понадобится аппаратов!

— Чем восстанавливать старых людей, мы лучше будем делать новых. Естественным путем, — проворчал Гор.

— Словом, пора возвращаться! — нетерпеливо сказал Лосев, как будто мысль заняться воспроизводством людского поголовья его крайне вдохновила. Впрочем, почему нет?

Проблем не предвиделось: следовало только оповестить команду об отбытии и в очередной раз доставить к порталу ложе с Президентом. Возвращаться им предстояло сразу, без каких-либо дополнительных межзвездных “прыжков”.

Гор периодически поддерживал связь с Каменским: в целом сообщения Игоря были малоутешительны, но главное — он держался, Некрылов продолжал контролировать портальную сеть. Чтобы к ним присоединиться, оставалось сделать немногое. Они для начала прошли в рубку.

Вместе с Крапивой в рубке до сих пор сидел Грабер, а вот Жен не было. “Неужели все-таки поборола свое волнение и нашла силы вернуться к работе? — удивился Гор. — Раз так, то с Президентом, должно быть, большие подвижки”.

— Как Президент? — спросил он Крапиву, вскочившего, чтобы поприветствовать вернувшихся, и в первую очередь, конечно, Лосева, вот уже второй раз на его памяти восставшего из мертвых.

— Без изменений, господин советник! — отдав честь генералу, бесстрастно ответил Крапива.

После чего Грабер как-то многозначительно откашлялся. Поглядев на него, Край молча прошел в свое кресло и занялся пультом. Гор, полностью уверенный в Крапиве, но не имевший ни малейших оснований доверять Граберу, не обратил на этот мелкий эпизод особого внимания.

— Ты взял с собой Президента? — нахмурился Лосев.

— Пришлось.

— Неужели все так плохо?..

— Скоро сам увидишь, — сказал Гор и обернулся к Крапиве: — Василий, мы возвращаемся в Санкт-Петербург. Поднимай драбантов. Господина Вечного Президента доставить к порталу. И профессоров не забудь, — добавил он, видя, как Крапива, прежде чем уйти, тянется к чему-то за своим креслом. Одновременно и Край быстро протянул руку к выдвижному сектору, где лежало его оружие.

— Не двигаться!

Край замер: у Крапивы в руках был дезинтегратор, недвусмысленно направленный ему в голову.

Прокляв мысленно свою беззаботность, Гор хотел выхватить нож. Стоило ему пошевелиться, как ствол оружия переметнулся на него.

— Стоять! Руки за головы! Всем! — заорал Крапива, отступая к двери, откуда было легче держать на прицеле всю компанию.

— Вы что, инспектор, спятили? Под трибунал захотели? Опустить оружие! — грозно прорычал Лосев, и не подумавший поднимать руки.

— Я должен проверить, — пробормотал Крапива, доставая в придачу мощный “ругер”. Сейчас он мог прошить обшивку “Стрижа”. — Все очевидно, но я должен…

Игла лазера кольнула генерала в плечо. Он шатнулся, но выстоял. По рубке распространился едкий запах паленой одежды и горелого мяса.

Гор прекрасно понял, что решил проверить Крапива тем самым “методом Края”. И если, убедившись в их бессмертии, он решится применить на корабле “интенс”, то всем им осталось совсем недолго — им, Президенту, драбантам, да и самому Крапиве.

— Положи оружие, Василий, — приказал он, подпустив в голос Z-вибрацию, включавшую в мозгу опера программу повиновения. Крапива сглотнул и по-бычьи нагнул голову, но не повиновался. Значит, в нем сработала единственная превалирующая кодировка: государство под угрозой!

— Ты погубишь корабль, а вместе с ним Президента и своих товарищей, — сказал Гор, пытаясь задействовать для борьбы сразу две установки: неразделимость государства и его главы и собственное единство Крапивы с коллективом.

— Президента больше нет, — раздельно, точно автомат, отчеканил Крапива, не отрывая взгляда от затягивающейся на глазах раны Лосева. — И вас тоже. Я не допущу, чтобы к власти в стране пришли нелюди. Мои товарищи погибнут вместе со мной как герои.

— Они тоже изменили присяге? Или предатель — ты один? — спросил Гор, понимая, что сейчас главное — не молчать, затягивать Крапиву в разговор, тем самым мешая ему выстрелить. Одновременно Гор покосился на заерзавшего Грабера; теперь, по крайней мере, было ясно, чья это работа. Не позаботились они о том, чтобы вовремя изолировать этого прыща, вот он и развернул тут свою пропаганду на благодатной почве.

— Я никогда… — проговорил Крапива, и по его лицу Гор понял, что он вот-вот нажмет на гашетку. Как вдруг громко заговорил Край:

— Птица, домой! — непонятно проговорил он.

Крапива перевел на него дуло, при этом черты его исказило мучительное недоумение.

Что произошло дальше, Гор не понял, поскольку сознание внезапно покинуло его.

— Кхм-кхм!

Я посмотрел на Грабера. Он страшно округлил глаза и указал ими на Крапиву, едва заметно покачав головой.

Что-то тут произошло нехорошее в наше отсутствие.

Черт, я не слишком-то доверял Крапиве, впрочем, как и Граберу, и не был в особом восторге от того, что на них приходится оставлять корабль. Жен осталась как бы негласно присматривать за ними, но ее в рубке не было.

Я вдруг болезненно ощутил приближение опасности и то, что я при этом совершенно безоружен. Надо было срочно что-то предпринимать, при этом ни в коем случае не выдавая своего беспокойства.

С невозмутимым видом я прошел к пульту, словно не замечая, что Крапива краем глаза за мною следит. Система корабля по-прежнему пребывала в режиме поиска, я его отменил и задал “готовность номер 1”: теперь любой мой приказ будет выполняться мгновенно, без разговоров и переспросов.

Крапива на мгновение отвлекся, за чем-то потянувшись, и я попробовал воспользоваться моментом, чтобы достать оружие.

— Не двигаться!

Да, Грабер не зря делал страшные глаза и подавал тревожные знаки: вспомнил свои старые партнерские навыки. Деятельный пестун Гора в очередной раз пошел в отрыв, окончательно утеряв здравый смысл: здесь, в рубке космического корабля, он осмеливался угрожать мне, его капитану, дезинтегратором. Добрые кадры зреют у нас в Администрации! Одно слово — крапива!