“Похоже на мантру, — мелькнула у меня мысль, которую я не успел как следует обдумать, потому что дальше началось нечто трудноописуемое: уцелевшие митингующие с дикими воплями кинулись по своим машинам, но “настил” уже сломался, стал тем, чем он и был на самом деле — скопищем разрозненных летательных аппаратов. Люди прыгали, оскальзывались, десятками сыпались вниз…
Я, к счастью, находился на крыше собственной машины и, как только все началось, быстро спустился в кабину. А сразу вслед за мной сюда же вперлись четверо из тех, кто располагался перед тем на моей крыше. Можно было бы, конечно, защелкнуть люк и оставить их сверху на верную погибель. Многие, обезумев от ужаса, так и поступали. Ну а я, бывший киллер, оказался, как ни странно, более гуманным: позволив им влезть, я открыл для них дверцу, ведущую в кузов, и предупредил:
— Осторожнее, там мой батя в реанимационной капсуле. Если чего нарушите — мозги вышибу.
Троих выдавило туда, к “бате”. Один — хорошо одетый, но по глазам — явный пария, хотя слегка раздавшейся комплекции, устроился рядом со мной в кабине.
Кругом тем временем царило столпотворение: машины метались, слепо натыкаясь друг на друга, похожие на рой обезумевших пчел. С них еще продолжал сыпаться редкий человеческий дождь. По большей части люди не долетали живыми до земли, расшибаясь о нижние флаера.
Я осторожно тронул грузовик, то и дело вздрагивавший от столкновений, и медленно повел его вверх — в ту область, где раньше кружили блюдца; здесь в скоплении наблюдалась меньшая плотность и имелась возможность быстрее вырваться из ошалевшей тучи. Если бы я только мог угадать ход мыслей здешней милиции, уцелевшей в Зубе, я бы сразу ринулся напролом — авось на грузовике бы и прорвался. Хотя… Вряд ли.
Прозорливые мозги копов. потрясенные внезапной и необъяснимой гибелью своего летного состава, пришли к выводу, что очевидный враг — то есть митингующие — применил против них какое-то оружие, явно не огнестрельного характера. И это оружие каким-то непонятным образом уронило блюдца. Что, само собой, требовало немедленного возмездия. С последним копы не задержались, причем тоже обойдясь без стрельбы, просто опустив нейтрализующее поле, иначе говоря глушилку, с верхних секторов до самого подножия Зуба.
Мотор заглох, потом включился, опять заглох и опять включился.
— Что делают, гадины!.. Что делают!.. — отрывисто, соответственно включениям, вскрикивал мой пассажир.
Что делали они, я не знаю, а мы падали. Глушилка включалась поуровнево, заставляя грузовик падать рывками, вместе с окружающими аппаратами, по мере падения все прибывавшими в числе. Только эта прерывистость и спасла нас от гибели: меня, конечно, — от временной, зато моих пассажиров от окончательной и бесповоротной. Серьезных увечий тоже удалось избежать, поскольку машины, оказавшиеся внизу, послужили буфером. Хотя мы грохнулись об их крыши так, что внутренности, казалось, оборвались и упали все разом в тазовую часть — к счастью, так только казалось.
— Ох!.. — с мукой выдохнул сосед. — Они за это… заплатят!.. — Судорожно всхлипнув, он стал тыкать пальцем в коминс, не сразу заметив, что тот бездействует: глушилка отключила все электронные системы в районе катастрофы.
Я полез в кузов — проверить, как там моя “реанимационная капсула”. С виду она была в порядке, хотя немного сместилась к правому борту. Зато трое пассажиров имели вид людей, только что упавших из космоса: со вздыбленными волосами, едва дышащие, они, как за последнюю соломинку, держались за мой инфинитайзер, а один даже страстно его обнял.
— Все, приехали, — сказал я, оглядываясь в поисках носилок. Похоже, что Алекс такой мелочи не предусмотрел, у него были проблемы посерьезнее. Да и кто из нас мог предвидеть, что я так влипну? И что у меня возникнет острая необходимость именно в переносных средствах?
— Так, ребята, — обратился я к пассажирам, только-только с трудом отлипшим от саркофага, — я вас, считай, спас, теперь мне требуется ваша помощь. Батя мой находится в коматозном состоянии, он может не выдержать таких перегрузок. Надо перенести его в этом гробу хотя бы за пределы глушилки. Там уж я свяжусь со своими и вызову флаер.
Они не возражали — похоже, еще не оправились от шока. Только здоровяк, пролезший к нам из кабины, тихо с ненавистью гудел:
— Мы, значит, к ним по-хорошему… С одними лозунгами… А они нас, значит, вот как… Подавили, значит… Ну, гады!..
Тут дверь кузова отошла, показав громоздящуюся во тьме автомобильную свалку, по которой нам предстояло топать. Здоровяк запнулся на полуслове, и секунд на десять воцарилось полное молчание.
Здесь и налегке было бы мудрено пройти, а уж с саркофагом…
— Ну, мужики, взяли!.. — Я оставался непоколебим в своей сыновней любви, а они как-никак были обязаны мне жизнью. Всеобщий тяжкий вздох огласил помещение, затуманив матовую поверхность капсулы. И мы рывком “взяли”.
Нет, это был не каторжный труд. Это было гораздо хуже. Машины громоздились как попало, многие были шатки, каждую приходилось проверять на устойчивость, а уж “подавать” тяжеленный гроб без того, чтобы его хоть раз обо что-нибудь не грохнуть, было практически невозможно.
— Ну, твари… — бормотал здоровяк, таща его волоком по чьей-то гладкой крыше. — Теперь держитесь… Дайте только мне… Отсюда выбраться…
Казалось, мы надрываемся уже целый час. А преодолели не более пяти метров.
— Вот что, — сказал наконец здоровяк, сев на капсулу во время очередной передышки, в то время как остальные повалились на нее чуть ли не бездыханными. — Давай сделаем иначе: ты подожди здесь со своим папашей, а я выберусь и вызову тебе на подмогу своих ребят. Так оно быстрее будет.
С этими словами он меня покинул, крикнув на прощание:
— Не сомневайся, жди!
Остальные трое, видя такое дело, тоже моментально смылись во мрак, даже не простившись.
А я, естественно, остался при гробе.
Из глубин завала доносились стоны, перемежающиеся отчаянными гудками. Мимо пробирались, блестя на меня во тьме ошалелыми глазами, другие жертвы, которым повезло оказаться в верхних слоях. Нечего было и думать просить их о помощи. Я и не пытался.
В таком положении, сидящим на крышке саркофага с сигаретой в зубах, меня и обнаружила моторизованная милицейская бригада, прочесывающая гибельное место в поисках уцелевших карбонариев. Слуги закона передвигались на легких гусеничных вездеходах, с рычанием преодолевающих шаткий наст из “убитых” машин.
Я, в отличие от прочих, даже не пытался бежать и прятаться, прикованный самой судьбою безо всяких кандалов к гробу любимого папаши, чьего имени я с детства не знал и никогда не пытался выяснить. Можно было, конечно, открыть по ним стрельбу. Но в темноте шансов отстреляться было мало. К тому же тогда к ним наверняка нагрянет подкрепление. Вокруг инфинитайзера заварится каша, чего я категорически не собирался допускать. Наоборот, с появлением милиции у меня созрел некий план, поэтому я заранее скинул свой парализатор в щель между машинами.
— Это что еще за гроб? — спросил милиционер, поблескивающий сержантскими нашивками, пока меня, сорвав с насеста, грубо заковывали в наручники.
— Это регенотрон, новейшая модель. В нем находится мой отец, его только что вылечили от аспида…
Повисла тишина, однако хватка на моих локтях не ослабла, и я поспешил продолжить, почти скороговоркой:
— Первый случай излечения! Я вез его домой и случайно вляпался в эту заваруху. Он пока в коме и может погибнуть, если вовремя не подзарядить батареи капсулы. Прошу вашей помощи и содействия в спасении невинного человека!
Как жаль, что при мне не было сейчас инспекторского документа, так напугавшего в свое время оперативников! Зато строжайшая секретность, окружавшая прибор, которую так клял Алекс, сейчас работала на меня; они, разумеется, были наслышаны о бессмертии, но никто из них ведать не ведал, на что похожа обессмерчивающая система. Их воображение, как пить дать, не шло дальше поглощения специальных таблеток или нашумевшего в прессе эликсира.
— Проверим, — скупо уронил сержант и отдал распоряжение своим людям переносить “этот 1 роб” в вездеход.
Вообще-то я рассчитывал запрячь милицию, чтобы с их помощью доставить инфинитайзер прямо до своей виллы. По крайней мере я был уверен в том, что они не рискнут в него заглядывать. Но меня, вопреки надеждам, привезли в опорный пункт, уже забитый арестованными; здесь же оказалась вся компания, помогавшая мне в спасении папаши. Не ушел и здоровяк, так что зря я считал его подлецом и трусливой сволочью, гак и не приславшей мне подмоги. Не мог он этого сделать, ввиду беспрецедентной сегодня на Витебске оперативности органов в вылавливании мятежного элемента.
Шестеро милиционеров, надрываясь, внесли саркофаг и поставили его на свободное пространство перед столом дежурного.
— Откройте капсулу! — приказал мне сидевший за столом капитан, выслушав донесение сержанта. Перед ним на столе уже лежал документ на “Реанимационную капсулу, модель Р-3002” с гарантией, заранее мною заготовленный, вытащенный сержантом из моего кармана.
— У меня руки скованы, — сквозь зубы сказал я. — И потом, ее нельзя открывать. Это нарушит процесс регенерации.
— Снимите с нею наручники, — бросил он конвойному. Меня тут же расковали и грубо подтолкнули к саркофагу.
— Что же вы делаете, сволочи! — закричал из-за решетки здоровяк. — Там же его отец, я могу это подтвердить!
Теперь я не сомневался, что этот обязательно прислал бы мне помощь. Если бы мог.
— Откройте капсулу! — повторил капитан, сверля меня ненавидящим взглядом.
“Все равно они ее откроют, — подумал я — Прикажет кому-нибудь из чинов помельче. Лучше уж самому. А потом как-нибудь выкручусь. Сказать, что папу заложили в соседний саркофаг, и обрадоваться до слез. А этот, конечно, забрать для замены…”
Я подошел, привычным движением отключил запирающую систему. Крышка тихо поднялась, и я застыл перед саркофагом, мысленно роняя челюсть. В моем реанимационном гробу лежал человек. В оглушительной тишине я глядел на то, как он открывает глаза и с кряхтением садится. Хорошо, что мои руки временно онемели, иначе я бы не удержался и протер глаза: в гробу прямо передо мной сидел Отто Грабер, совершенно голый, и молча, испуганно таращился на меня.
— Я же говорил вам, что там его отец! — с радостным удивлением закричали из-за решетки. — А этим мудакам повсюду мерещатся наркотики!
Неожиданное объяснение горячего участия здоровяка в судьбе моего саркофага вернуло происходящему ощущение реальности.
— Батя! — прохрипел я, отмирая. И заключил Грабера в крепкие сыновние объятия.
Глава 5
Трудно передать, как хотелось Гору отправиться к Краю и лично убедиться в успешном завершении дела. Но пока это было слишком рискованно. Взрыв склада спровоцировал в Управлении закономерные вопросы: почему советник лично участвовал в операции и доставил секретную аппаратуру на аварийный склад? Как могло случиться, что взрыв произошел почти сразу после ее доставки? И можно ли считать такие совпадения случайными?
Гора даже на сутки отстранили от работы, но он заранее так выстроил стратегию защиты, что реальных зацепок, по которым ему можно было бы предъявить обвинение, попросту не имелось. Да, подозрения оставались, и инспектор из Внутреннего Контроля готов был голыми руками перерыть руины склада. Каково же было удивление Гора, когда сам генерал Лосев прикрыл дело, удовлетворившись результатами предварительного расследования!
— Не те сейчас времена, чтобы отстранять ценные кадры из-за какой-то внутренней возни, — сказал он Гору, возвращая ему полномочия в своем кабинете. — Кстати, это слова Президента. И я с ним полностью согласен: я тоже отлично тебя знаю и даже мысли не допускаю, чтобы ты мог прикарманить инфинитайзер. Но даже если бы ты — заметь, чисто теоретически! — это сделал, то я бы тебя по-человечески понял: ведь нам, обессмерченным, необходимо время от времени восстанавливаться в аппарате, а в ГЦПД тебе доступ закрыт…
— Я считаю, что нарушение присяги в личных целях должно караться расстрелом, — сухо откликнулся Гор и добавил: — Особенно учитывая теперешние времена. — При этом он ни на йоту не покривил душой. Ведь сам он руководствовался интересами безопасности государства. И не его вина, что в критический момент эти интересы потребовали от него нарушения догм присяги.
— Ну, нам-то с тобой нечего бояться расстрела, — усмехнулся генерал.
Разговор принимал подозрительный характер: Лосев как будто намекал на некую их тайную солидарность в деле нарушения присяги. Гор насторожился, но генерал с шумным вздохом закруглил разговор:
— Так что давай, приступай к работе. И не забывай, что Президент остается в курсе всех наших дел.
В этом Гору хотелось бы убедиться лично, но о такой возможности не было и речи: Господин Вечный Президент продолжал находиться в отпуске — это по официальной версии. Сам же Гор подозревал, что Белобородько находится в ГЦПД. Страшные сомнения не отпускали Гора, чтобы их проверить, требовалось самолично побывать в этом загадочном Центре. Другого способа не было. И у советника появилась на этот счет одна идея…
Но для начала предстояло разобраться со шпионом. Допрос откладывать нельзя: Крапива должен быть прямой ниточкой в самое сердце заговора.
Гор направился в пси-корпус, вызвав туда Каменского:
— Игорь, Крапиву — в пси-корпус, срочно. Я сейчас подойду.
В коридорах Администрации ощущалась давящая нездоровая напряженность, в курилках кучковались сотрудники рангом помельче, о чем-то возбужденно шушукаясь. При приближении Гора они умолкали и косились вслед — Гор всегда держал коллег на дистанции. Однако слухи о пропавшем инфинитайзере, наложившись на легенду о бессмертии советника, притягивали к нему всеобщее внимание. Гор старался этого не замечать.
В ментоскопической лаборатории Каменский уже готовил Крапиву к допросу: подозреваемый обмяк в кресле, напичканный растормаживающими препаратами.
— Александр Васильевич, все пси-аналитики разбежались куда-то, — сообщил Игорь, продолжая застегивать многочисленные фиксаторы. — Как же мы его отсканируем?
— Ничего, разберемся. — За свою долгую службу Гор приобрел огромное количество смежных навыков. — Давай-ка я им займусь.
Он подошел к креслу, проверил правильность креплений. Крапива силился что-то сказать, но лишь забрызгал слюной воротник своей куртки. Гор не слишком обращал внимание на его потуги, он чувствовал себя холодно и спокойно. Включил гипнопроектор, помедлил, вспоминая последовательность действий, и вывел на монитор пси-карту Крапивы. Компьютер запросил допуск, и Гор сунул в считыватель свое удостоверение.
Работа пошла! Монотонно зажужжал сканер, описывая плавные круги над изголовьем кресла, сухо пощелкивал стробоскоп, погружая засланца в гипнотический транс. Большой монитор вывел ментограмму Крапивы, где отмечались стандартные наборы блоков пси-коррекции; курсор последовательно высвечивал область воздействия, а на три других монитора выводился видеоряд.
Процедура ментоскопирования была достаточно долгой. Гор уселся в кресло.
Сканер прошел круг, другой, третий, снимая память Крапивы слой за слоем, словно раздевал луковицу… Совершенно ничего. То есть не было того, что советник ожидал увидеть. Отсутствуют даже несанкционированные запирающие блоки и следы чистки памяти. Гор хмыкнул, вывел на боковой экран инструкцию и задал программу глубокой проверки подсознания. Сканер продолжал нарезать круги — ничего.
Подошел Каменский, встал сбоку, с любопытством заглядывая на экраны. Потоптался:
— Александр Васильевич, ну что?
Гор глянул на таймер — с начала процедуры минул час. Результата не было — ни единой зацепки! Пси-карта не выявляла расхождений с предыдущими сеансами. Крапива выходил кругом чист, и Гору это уже было ясно.
— Что? А… Ну-ка, Игорь, давай-ка ты вон в то кресло.
— Александр Васильевич, вы что, мне не доверяете?.. — Голос Каменского дрогнул, а в руке Гора как по волшебству возник лучевик. Излучатель твердо и безжалостно смотрел Игорю в грудь.
Опер попятился.
— Садись, Игорь. — Гор смягчил интонацию, но оружия не отвел. Логика его была проста: если Крапива чист, а Гельфер мертв, кандидатов в предатели остается двое — Каменский и сам Гор. Два минус один — получаем… Простая арифметика. — Садись!..
Еще через час с небольшим Гору стало ясно, что Каменского тоже нужно исключать из числа подозреваемых. К тому же медицинские тесты обоих не подтверждали прохождения инфинитайзера. Гор сделал им инъекции стимуляторов и вновь уселся за пульт, глядя на потихоньку оживающих оперов.
Всегда нелегко сначала обидеть человека подозрением, а потом глядеть ему в глаза. Но они все же — наймиты, госслужба всегда была не сахар. Стерпят, решил Гор. Не время сейчас для сантиментов.
Следующий шаг советник уже наметил: ГЦПД. Ничего иного не оставалось. И предлог есть, пусть и слабенький — допрос Зашитого и Семена.
— Извиняться не буду, — сказал Гор, когда опера смогли сидеть более-менее ровно. — Все сами должны понимать. Особенно ты, Василий, — сказал он Крапиве. — Надо бы тебя отстранить за самодеятельность, да заменить некем. Будем считать, что ты получил хороший урок. — Он подал каждому стакан освежающего напитка. — Теперь я в вас уверен. Отсюда задание. Вы оба отправитесь на Ялту-А5. Все подробности по убийству Гельфера…
— Гельфер убит?!! — в один голос воскликнули опера.
— Да. В Ялте, возле своего дома. Вы этим и займетесь. Выяснить все, что возможно. Выполняйте. А мне самое время наведаться в ГЦПД.
* * *
Старый лис Грабер сумел правильно оценить ситуацию.
Я опасался, что он станет отрицать свое отцовство. На языке у меня уже повисла горестная фраза про потерю памяти, о возможности чего меня якобы предупреждали врачи. Ответных реплик Грабера не предусматривалось: я уже кинул глаз на кнопочку, приводящую в действие инъектор, расположенный у него под задницей; на миг пробудившийся “папа”, израсходовав все силы на этот всплеск, обречен был сей же момент погрузиться в еще более глубокое коматозное состояние: поскольку обычные снотворные на обессмерченных не действовали, специально для их безмятежного сна в медблоке инфинитайзера должен был содержаться специальный препаратик, разработанный еще профессором Рунге.
— Полегче, сынок!.. — выдавил стиснутый мною Грабер, и я понял, что мозги у него по-прежнему варят. Но кнопочку, отстранившись, я все равно незаметно нажал: “папаше” требовался покой, милицейские допросы ему сейчас были категорически противопоказаны.
Грабер вздрогнул и, глядя на меня с душераздирающей укоризной отца, получившего подлый укол в спину, повалился обратно в гроб. То есть как будто бы в гроб, на самом деле это была уютная капсула, так что зря либер фатер считал этот укол предательским.
Кстати, я обратил внимание на пластиковую ксиву, лежавшую в специальном гнезде на пульте. Это был документ Грабера, не замеченный мною ранее по очевидной причине — из-за темноты: впервые с тех пор, как я завладел аппаратом, он оказался в достаточно освещенном месте. “Борис Эмильевич Кольцов”, — прочитал я, далее шел год рождения и профессия: “Доктор биокибернетики”.
Судя по дате, Борис Эмильевич родил меня в пятнадцать лет. Ну, это, к счастью, было вполне допустимо. Но когда он успел заработать себе докторскую степень? И каким образом этот “заслуженный доктор наук” оказался в нашем инфинитайзере?.. Все это я намеревался выяснить в ближайшее же время.
А пока “папин документ” стал неплохим подспорьем в деле обретения свободы: удостоверившись, что бумаги исправны, менты поскорее избавились от меня, и, главное, — от неподъемного-саркофага, загромождавшего им приемную. Мне даже выделили полугрузовой флаер с водителем! Словом, хоть и не без нервотрепки, но в конце концов все вышло в соответствии с моей первоначальной задумкой: слуги закона оказали всемерное содействие в доставке преступного груза на мою виллу. После выгрузки я деликатно отказался от их дальнейшей помощи.
Прислуга у нас в имении была только автоматическая, неспособная, увы, создать атмосферу подлинного уюта, зато более чем исполнительная и никогда не задающая лишних вопросов. Робот-садовник живо принес мне из своей “сторожки” носилки на антиграве, так что с переносом саркофага в дом проблем не возникло.
Однако на Витебске оставаться было опасно: наверняка побегут слухи о происшествии с “реге-нотроном”, и неизвестно еще, куда пойдет милицейский отчет. Я пробыл там лишь тот минимум времени, который был необходим для консервации виллы, затем воспользовался нашим домашним порталом — в последний раз. Вскоре после моего отбытия аппаратура здешнего портала превратится в мертвый хлам, не содержащий ни байта информации о перемещениях хозяев.
Надо было видеть, как обрадовалась Жен моему появлению с инфинитайзером и как отшатнулась она при виде содержимого капсулы! Сюрпризец получился будь здоров, учитывая, что я заранее не рассчитывал его преподнести. Я рассказал ей вкратце о собственном шоке при неожиданном обретении Грабера, не вдаваясь в подробности трагедии на Витебске. Жен только хмурилась, качая головой, и наотрез отказалась присутствовать при оживлении нашего “злого гения” — моего бывшего неизменного спутника, которого я когда-то волею обстоятельств величал партнером.
Словом, когда “обожаемый родитель” вновь очнулся — на сей раз сразу от двух уколов, — его окружали уже не казенные стены, а вполне уютная, поистине домашняя обстановка моего “Стрижа”.
Грабер сел в саркофаге, ошалело оглядываясь.
— Одевайтесь, папаша.
Я бросил ему пакет со шмотками. Граберовские вещи нашлись в небольшом секторе внизу аппарата вместе с парализатором, который я, разумеется, ему не отдал.
Судорожно поймав одежду, Грабер неуклюже покинул свое уютное ложе и принялся одеваться. Делал он это молча и до смешного неловко. Похоже, что в голове у него царил полный сумбур.
Я не собирался приставать к нему с расспросами, предвидя, что сейчас он сам ощутит непреодолимую потребность поделиться информацией.
— Бессон… — сипло произнес Грабер, на ощупь застегивая рубашку, поскольку с некоторых пор не переставал таращиться на меня.
И врезалась же ему в память эта неспящая фамилия! Под ней я когда-то умыкнул у него из-под носа самый первый аппарат бессмертия.
— Он же Ричард Край… — добавил Грабер.
И эту не забыл. Ну все, есть. Заработало.
— Расскажи-ка лучше о себе, — предложил я.
— Мое имя — Отто Грабер, — с готовностью сообщил он. — Я бывший начальник службы технической безопасности Президентского Исследовательского Центра на Р66…
Этот звездный взлет своей карьеры Отто, конечно, не мог обойти вниманием. Заметив, что он почти хрипит, я протянул ему стакан с водой: “сыворотка правды” здорово сушит глотку, а я вкатил ему дозу от души. Жаль, что в свое время, когда мы с ним гонялись за сердечником и Грабер старательно мутил воду, у меня не было возможности достать препарат, так замечательно развязывающий язык.
— Ну и как же, мон шер начальник, ты дошел до такой жизни?
— Когда ты, Бессон, сволочь проклятая, устроился ко мне в Президентский Центр…
Понятно: я стал для него воплощением зла, растоптавшим всю его безоблачную жизнь и успешное продвижение по службе. Разумеется, это я, а никто другой, был виновен в том, что он стал госпреступником. И теперь он собирался поведать мне о тех давних событиях в подробностях.
— Наши с тобой приключения можешь опустить. Давай дальше.
И вот что рассказал мне Грабер, если отбросить его многословные комментарии.
После теплого дружественного расставания со мной ему, беглому преступнику, путь в миры-люкс был заказан. Оставалось искать почву для своих раздутых амбиций в преступном сообществе, а Грабер обладал для этого необходимым опытом и задатками. Остались у него и связи. В скором времени он плотно окопался, вписавшись в теневой расклад по линии Ростова. Он вел дела по продаже подпольного софта, вскрытия защищенных сетей и серверов, не жалея денег, нанимал программистов. Не случайно он выбрал такое направление деятельности: мысль об инфинитайзере не давала ему покоя. У него сохранились зашифрованные данные, доставшиеся ему с сервера на Р66. Не сразу появилась возможность их расшифровать. Но, как только бизнес стабилизировался и появились толковые, не хуже меня, незабвенного, хакеры (“Чтоб тебе пусто было!” — заорал он), Грабер взялся за дело.
Скоро спецы выдали ему координаты портала, откуда был доставлен на склад ПИЦа-Р66 сердечник, основная деталь инфинитайзера!
И Грабер отправился туда в сопровождении десятерых вооруженных наймитов (больше тамошний портал не вместил бы). Прибыв на место, они всей компанией воспарили. Отсюда можно было сделать вывод, что на планете невеликая сила тяжести — да можно сказать, совсем никакая. Грабер предполагал, что это астероид, хотя убедиться в этом ему так и не пришлось.
Очнулся он в собственном портале, храня в памяти лишь это воспарение. Наймиты бесследно исчезли, зато рядом с ним оказался до боли знакомый черный чемоданчик, невесть откуда взявшийся. С замиранием сердца он его открыл. Как ни готовился Грабер к тому, чтобы в конце концов заполучить сердечник, но, увидев его перед собой — новенький, словно только что с конвейера, он едва не лишился чувств.
Можно было бы, конечно, докупить необходимую аппаратуру — капсулу регенотрона, батареи и пр., и заняться подпольным обессмерчиванием, но… Насколько выгодней было бы продавать сами приборы! Тем паче что в мафиозной среде имелась прекрасная клиентура — денежная и надежная. Раз уж ему так, за здорово живешь, выдали один сердечник, то, может, дадут и еще?.. Словом, набравшись через некоторое время духу, он вновь прыгнул по тому же адресу, на сей раз обойдясь без сопровождения. Там он опять воспарил, а потом очнулся у себя в портале, рядом с чемоданчиком.
— Код портала, быстро! — прервал я на этом месте его увлекательное повествование. Грабер беспрекословно продиктовал код. — Рассказывай дальше, — разрешил я, и он с нетерпением продолжил.
Прошло немало времени, прежде чем ему удалось с великими предосторожностями сбыть оба прибора. Тогда он уже более смело отправился за третьим. И в этот раз все получилось, как по писаному: “прыгнул” на место, воспарил — и пожалуйте!
Так и пошло. Грабер, этот прожженный лис, почему-то напрочь забыл старую аксиому: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Вскоре кто-то начал осторожно его обрабатывать: по ночам во сне он стал иметь разговоры со странным субъектом, имевшим синеватый отлив кожи. “Человечество катится в пропасть”, — говорил синий. И днем Грабер, глядя вокруг, с тайным ужасом признавал его правоту. “Выживут только те, кто успеет шагнуть на высшую ступень развития, стать одним из нас, стать граллом!..”
— Так, — сказал я, — и что же, он говорил, для этого требуется?
— Всего ничего! — пылко, как рекламный агент, воскликнул Грабер. — Пройти инфинитайзер три раза.
— Ага. Ну и почему же ты до сих пор еще не гралл? — Так же я спрашивал и у агентов, рекламировавших заведомую дрянь: а ты себе такое купил? Совестливые единицы уходили от ответа, большинство же врали, что давно и даже в двойном экземпляре. Однако Грабер сейчас соврать не мог, даже если бы очень хотелось. Да и розовенький он был, в то время как граллу полагалось отливать голубизной.
— Синий цвет не нравится? — полюбопытствовал я.
— А, не в цвете дело! Знаешь, Бессон, боязно все-таки!..
Грабер начал с беспокойством оглядывать помещение, словно только что проснулся и впервые увидел, где находится. Действие сыворотки заканчивалось, но сказано им было уже слишком много, чтобы остановиться, и он продолжал:
— Мне пока вполне комфортно, так что не вижу большой необходимости торопиться. Вот когда у вас тут мясорубка начнется и голод, тогда и уйду к граллам.
“Хорошо его обработали! Это же надо — у вас тут!”
— Ладно, — сказал я, — уйдешь, и что дальше?
— А дальше вольное определение, как полноправного члена! Понял, ничтожная тварь?! Достал ты меня!
Грабер хорохорился на остатках препарата, позволяющих ему смело высказываться в мой адрес. Я вздохнул, опустив взгляд на документ подсадного родителя, спокойно отхлебнул воды:
— Нет, гражданин Кольцов, Борис Эмильевич, это не я тебя достал. Это они. А если я достану, из тебя не гралл получится, а ростбиф. А может, и кое-что похуже. Ты меня знаешь. Так что давай-ка лучше по-хорошему рассказывай, как ты оказался в этой капсуле.
— Да не знаю я!!! — истерично заорал Грабер, становясь похожим на раскаленную сковородку: плюнь — зашипит.
И так все это было до оскомины знакомо!.. Что-то всколыхнулось в воздухе из прежних времен, зашевелились по углам тени Клавдия и Грязного Гарри… Словно бы повеяло духом ушедшего в прошлое безумного преследования, сплотившего нас тогда — киллера и безопасника, а еще хрупкую женщину и тщедушного профессора в самую, наверное, нелепую в мире команду, противостоявшую Гильдии, мафии и СВБ…
Х-м, ностальгия, однако.
Под моим ледяным взглядом весь граберовский жар как-то сам собой испарился: он действительно меня знал. И прекрасно понимал, как я к нему отношусь. Для меня не составляло проблемы его убить, невзирая на полученное им от меня когда-то бессмертие. Прямо руки чесались. Кажется, он уловил в моих глазах отражение этой мысли.
— Я возвратился от одного барыги, забирал должок, — заговорил он отрывисто, отводя взгляд. — Вышел из своего портала, тут меня и ударило — думаю, сразу из парочки парализаторов с полной накачкой; один нас слабо берет, ты знаешь. Очнулся в аппарате, сел, гляжу — кругом менты, а прямо передо мной твоя морда. Я решил, что это ты меня выследил, увез в капсуле, ну и запалился… Пришлось тебе подыграть — все лучше, чем пожизненная статья. Больше я ничего не знаю! — злобно заявил он, рывком расстегивая воротник рубашки. Жест был чисто бандитский — на, мол, режь, если не веришь.
Хорошенькими привычками обзавелся на новом месте работы бывший шеф охраны Президентского Центра.
Несколько секунд я изучал Грабера — блатной налет это только так, кожура, внутренне он не изменился. Я ведь тоже имел в свое время возможность неплохо его узнать. Похоже, что сейчас он говорил правду.