Глава 8

ГЛАЗИРОВАННЫЙ ТОРТ

Конни!

Вместо того чтобы гладить сегодня рубашки Грейера, я попрошу вас уложить для мистера N. следующие вещи:

его костюмы,

сорочки,

галстуки,

нижнее белье,

носки.

И все остальное, что ему понадобится. Все это должно быть упаковано и оставлено у швейцара к трем часам. Пожалуйста, воспользуйтесь его чемоданами (см. монограмму).

— Нэнни, вы не видели бабочку Грейера? Я вынимала ее вчера вечером.

Миссис N. и Грейер собираются на Апрельский Чай, который устраивается для новых учеников Сен-Бернарда. Они уже через двадцать минут должны быть на месте. Миссис N. роется в комоде Грейера, пока я пытаюсь впихнуть его в накрахмаленную, жесткую как картон, рубашку с воротничком на косточках. Конни, как я полагаю, орудует в шкафу мистера N., наполняя чемоданы с его монограммой.

— Мне нужен слон, — объявляет Грейер, тыча в альбом для рисования на своем маленьком столике.

— Секунду, Грейер, — прошу я. — Позволь сначала застегнуть ремень…

— Нет, не этот. — Она высовывает голову из большого стенного шкафа.

— Тот самый, что вы вчера доставали. Простите, но именно он лежал на постели, — сообщаю я.

— Не пойдет!

Я встаю на колени и в последний раз осматриваю Грейера: голубая рубашка в полоску, штанишки цвета хаки, белые носки, коричневый ремень. Не вижу, в чем проблема, но послушно расстегиваю пряжку.

— Этот, — говорит она, протягивая мне зеленый с красными полосами брезентовый ремень.

Я показываю ему пряжку.

— Видишь, буква «Г» — Грейер.

— «Г»? — переспрашивает он. — А где моя карточка?

Я тянусь к рамке для автобусного билета, в которой до сих пор хранятся остатки визитной карточки мистера N.

— Нет, — объявляет она, выступая из шкафа. — Не сегодня. Это что-то вроде собеседования. Помнишь собеседования? Никаких карточек.

— Хочу карточку.

— Можешь носить ее в кармане, как будто ты — секретный агент, — советую я, пряча карточку ему в карман.

— Где же все-таки его бабочка?

— Няня, мне нужен слон.

Я хватаю серый фломастер и рисую кляксу неопределенных очертаний, дополненную большими ушами и хоботом, — верх моих художественных талантов. Она начинает швырять галстуки на пол.

— Я хочу надеть свой галстук! — восклицает Грейер, имея в виду тот, что свисает до пола.

— Нет. Не сегодня.

Она вихрем выскакивает в холл, где я слышу, как ее голос эхом отражается от мрамора.

— КОННИ! КОННИ!

— Да, мэм?

Грейер притих, я же продолжаю орудовать фломастером.

— Я только сейчас полчаса искала гребаную бабочку Грейера. Не знаете, случайно, где она?

— Нет, мэм.

— Неужели так трудно держать в порядке вещи Грейера? Почему мне одной приходится следить за всем? Единственное, что я поручала вам…

Она тяжело вздыхает. Снова пауза.

— Почему вы тут стоите? Идите ищите!

— Простите, но я не знаю, где она может быть, мадам. Я положила бабочку в его комнату, вместе с остальными вещами.

— Ну так вот: ее там нет. Это уже вторая пропажа за месяц! Но если считаете, что ответственность для вас слишком велика, я могу пересмотреть вашу роль в этом доме!

— Нет, мэм. Я поищу. Просто вы велели сложить одежду к трем, а сейчас два тридцать. Если мистеру N. понадобится…

— Кажется, вы еще не поняли, на кого работаете? На меня. И я приказываю вам немедленно найти эту бабочку.

Но если это вас смущает, пожалуйста, дайте мне знать. Насколько я помню, деньги вы получаете из моих рук.

Я встаю и дрожащими руками принимаюсь шарить в шкафу. Грейер подходит и прислоняется головой к моему бедру. Появляется Конни и начинает мне помогать.

— Конни, я посмотрю здесь, — шепотом говорю я. — Идите в прачечную.

— Можете позвонить мистеру N., — продолжает тем временем миссис N. — Посмотрим, что для него важнее: одежда или гребаная бабочка, которую сын должен надеть в новую школу. А вдруг он поговорит с вами? Возьмет трубку и ответит?

— Простите, мэм.

Пять минут отчаянных, лихорадочных поисков ни к чему не приводят.

— Ну? — вопрошает миссис N.. поднимая покрывало.

— Ничего, — отвечаю я из-под кровати.

— Черт бы все это побрал! Грейер, давай быстрее, нам пора. Наденьте ему галстук, ну тот, что в зеленый горошек.

Я выползаю на животе и иду к шкафу.

— Хочу папин галстук!

Он старается дотянуться до крючка, на котором висит отцовский галстук.

— Нет, Грейер, наденешь позже.

Я осторожно отвожу его руки и подталкиваю к двери.

— Хочу сейчас!

Он начинает всхлипывать. Лицо покрывается красными пятнами.

— Ш-ш… Гров, пожалуйста, не надо!

Я целую его влажную щеку. Он не двигается. Только слезы непрерывно капают на крахмальный воротник. Поправляю галстук, обнимаю его за плечи, но он отталкивает меня, вырывается и бежит к двери.

— Нет!

— Нэнни! — визгливо зовет миссис N.

— Да?

— Мы вернемся в четыре, до занятий на катке. Конни!

Из прачечной появляется Конни, но миссис N. молча качает головой, словно слишком расстроена и разочарована, чтобы говорить.

— Просто не знаю, что сказать. С некоторых пор мне кажется, что подобные проблемы возникают постоянно, и я прошу вас серьезно подумать о том, как вы относитесь к своим обязанностям, и о вашей преданности этому дому…

Сотовый миссис N. испускает пронзительный звон.

— Алло? — отвечает она, одновременно делая мне знак помочь ей надеть норку. — Да, будут внизу к трем… Да, можете сказать, что она уложила все…

Она неспешно выходит в вестибюль.

— Да, Джастин! Не могли бы вы узнать телефон его комнаты в Йель-клубе?.. На случай, если Грейеру срочно понадобится его помощь. Вдруг понадобится срочно его разыскать?! Интересно, почему это я вдруг должна звонить вам?!

Глубокий вздох.

— Ну, я рада, что для вас это тоже не имеет никакого смысла. Честно говоря, ваши извинения мне ни к чему. Мне нужен телефон мужа… я отказываюсь обсуждать это с вами!

Она с такой силой хлопает крышечкой телефона, что он падает на мраморный пол.

Обе женщины моментально становятся на колени, одновременно открывается дверь лифта. Миссис N. успевает первой. Трясущейся рукой она подхватывает трубку и бросает в сумочку. Опирается другой рукой о пол, чтобы не упасть, и стылые как лед голубые глаза оказываются на одном уровне с карими.

— Похоже, мы не понимаем друг друга, — шипит она. — Так что позвольте мне быть откровенной: я желаю, чтобы вы уложили свои вещи и убрались из моего дома. Повторяю: укладывайте вещи, и вон из моего дома. Это все, чего я хочу!

Она резко встает, отряхивает норку и вталкивает потрясенного Грейера в лифт. Двери смыкаются.

Конни, опираясь на стол, поднимается и проходит мимо меня назад, в квартиру. Несколько минут я собираюсь с духом, прежде чем медленно закрыть входную дверь.

Прохожу через кухню и вижу Конни в комнате для прислуги. Ее широкие плечи вздрагивают.

— Господи, Конни. Ты в порядке? — шепчу я.

Она поворачивается ко мне. В лице столько нескрываемой боли и ярости, что я немею. Она почти падает на старый раскладной диван и расстегивает верхнюю пуговицу белой униформы.

— Я пробыла здесь двенадцать лет, — говорит она покачивая головой. — Работала здесь до нее и думала, что буду работать после.

— Хотите выпить? — спрашиваю я, ступая в узкое пространство между диваном и гладильной доской. — Может, сока? Я попробую открыть бар.

— Она желает, чтобы я ушла? Чтобы я ушла?

Я сажусь на пароходный кофр миссис N.

— Я хотела уйти с первого дня, как она тут появилась, — фыркает Конни, поднимая наполовину выглаженную футболку и вытирая ею глаза. — Позволь мне объяснить кое-что: когда она уезжает в свой Лайфор… да куда угодно, — мне не платят. Никогда не платят, если их нет дома. Разве моя вина, что им взбрело отдохнуть? Я-то не отдыхаю. У меня трое детей и куча неоплаченных счетов. А в этом году… в этом году она уговорила его подать декларацию от моего имени. Раньше такого никогда не было. Разве можно Жить на эти деньги? Мне пришлось взять у матери в долг, чтобы заплатить все эти налоги.

Она садится поудобнее и снимает передник.

— Когда миссис N. и Грейер в прошлом году улетали на Багамы, я собралась уехать, повидать родных. Так она заставила меня лететь с ними. При взлете Грейер вылил на себя весь сок, а она не захватила для него смену. Он сидит мокрый, замерзший, плачет, а она надвинула на глаза маску и весь полет не обращала на него внимания. А мне ни цента не заплатили. О, как я обозлилась! Вот поэтому я не хочу быть няней. Ты слыхала о Джеки? Я качаю головой.

— Джеки нянчила его с рождения, но оставалась в доме до тех пор, пока Грейеру не исполнилось два года.

— И что с ней случилось?

— Завела дружка. Вот что случилось.

Я вопросительно посмотрела на нее.

— Эти два года она только работала, не имея ни близких, ни друзей. Поэтому почти не выходила из дома и потому-то ладила с миссис N. лучше некуда. Словом, тишь да гладь. По-моему, они и сошлись на том, что мистер N. вечно в отъезде, а Джеки одинока. Но тут она встретила парня — копия Боба Марли — и заявила, что не может работать вечерами в пятницу, а также по уик-эндам, если N. не едут в Коннектикут. Миссис N. стала сетовать, мол, до чего же это неудобно, и все такое. Но на самом деле она просто завидует. Джеки прямо-таки сияла вся, ну ты понимаешь, просто светилась. А уж этого миссис N. вынести не могла. Ну и выставила Джеки в два счета. Сердечко Грейера едва не разорвалось. После этого он превратился в настоящего дьяволенка.

— Ну и ну! — ахаю я.

— Ты еще не знаешь худшего. Джеки позвонила мне полгода спустя. Оказалось, что миссис N. не дала ей рекомендаций. Ну а раз нет рекомендаций, все думают, что Джеки воровка или еще хуже. В ее резюме пропущено два года. Она не может объяснить, почему не получила рекомендаций. А агентство по найму отказывается направлять ее на собеседования.

Она встает и неспешно вытирает руки о юбку.

— Это женщина — чистая змея. За четыре месяца они сменили шесть нянь, пока не появилась Кейтлин! Им никто не угодит! Одну уволили за то, что она дала Грейеру кукурузную лепешку в парке. И ты не корми его, если не хочешь, чтобы выгнали, поняла? А мистер N. держит порно в своем шкафу для обуви. Сплошная грязь!

Я пытаюсь осмыслить слова Конни и не могу.

— Конни, мне ужасно жаль.

— Не стоит.

Она бросает смятую футболку на диван и решительно марширует к кухне.

— Позаботься лучше о себе.

Я иду за ней. Она открывает одну из банок дельфтского фаянса, вынимает пригоршню черного кружева и швыряет передо мной.

ТРУСИКИ!

— Я нашла это под кроватью…

— Прямо под кроватью? — не выдерживаю я. Она наклоняет голову:

— Угу. Теперь он привел другую. Разгуливает здесь, распоряжается, как в собственном доме. У меня два дня ушло на то, чтобы проветрить дом от ее духов, пока миссис N. не вернулась. Такая вонь стояла!

— Может, нужно рассказать ей обо всем? Как по-вашему, кто-то должен рассказать миссис N. об этой женщине? — шепчу я, ослабев от облегчения. Наконец-то можно посоветоваться со знающим человеком!

— Ты что? Неужели тебе еще мало? Или не была здесь час назад? Это не моя проблема, и ты не взваливай ее на себя. Все это не наше дело. А теперь начинай укладывать вещи мистера N. Я ухожу.

Она роняет передник на стол.

— Но что же вы будете делать?

— Ничего, моя сестра работает в соседнем квартале и знает, кому требуется экономка или горничная. Я найду что-нибудь. Денег скорее всего будет меньше, но я обойдусь.

Она идет в комнату горничной и принимается собирать вещи, оставив меня тупо смотреть на черные шелковые «тан-га», выделяющиеся непристойной надписью на нежно-розовом мраморе стола.

Нэнни!

Сегодня после тенниса Грейер идет поиграть к Картеру. Пожалуйста, будьте там к трем. Милтоны живут в доме 10 на 67-й Восточной, и, думаю, вы там и поужинаете. Я обедаю в «Боло».

Я так и не смогла найти бабочку Грейера. Может, вы захватили ее домой? Проверьте, пожалуйста.

Спасибо.

Когда мы наконец садимся в такси, Грейер все еще плачет. Хотя мне не позволено водить его по боковым улочкам, мимо домов без швейцаров и охраны, внешкольные занятия обычно проходят в заброшенных, довольно подозрительных районах, где никогда не найдешь такси и где я жду, что в любую минуту придется выбирать между Грейером и собственной жизнью. Я сажаю его в машину, забрасываю туда же теннисную ракетку и тащу за собой сумку с остальным снаряжением.

— Шестьдесят седьмая улица и Мэдисон, пожалуйста. Гров, как твоя голова? Получше?

— Все о'кей.

Рев сменяется хныканьем, но, похоже, хныканьем затяжным. Он неосторожно повернулся и попал прямо под подачу мяча.

— Как насчет гольфа, Гров? Думаю, нам следует попробовать гольф. Мячи поменьше, значит, и шишки тоже.

Он смотрит на меня мокрыми глазами.

— Иди сюда.

Он тянется ко мне и кладет голову на мои колени. Я глажу его по голове и тереблю уши, совсем как моя мама когда-то. Должно быть, покачивание машины успокаивает его, потому что он засыпает. Совершенно измучился. Жизнь была бы другой, если бы ему только позволили спать днем.

Я приподнимаю рукав плаща и смотрю на часы. Пятнадцать минут ничего не решают.

— Водитель! Можете вы проехать до 110-й, а оттуда назад по Вест-Сайду и через 68-ю?

— Будет сделано, леди. Как скажете.

Я смотрю в окно, на серое небо, и кутаюсь в плащ. По лобовому стеклу барабанят тяжелые капли, и как-то совсем не верится, что апрельские ливни закончатся майскими цветами.

— Гровер, проснись. Мы приехали.

Он все еще никак не может прийти в себя и трет кулачками глаза, когда я звоню у дверей особняка, одновременно поправляя висящую на плече ракетку.

— Кто там? — звучит голос с английским акцентом.

— Привет! Это Нэнни и Грейер.

Не получив ответа, я снова нажимаю кнопку домофона и сообщаю:

— Мы пришли поиграть с Картером.

— В самом деле? Следует пауза.

— Что же, тогда входите.

Раздается жужжание, я толкаю тяжелую стеклянную дверь, и мы вваливаемся в мраморное фойе. Проходим мимо широкой парадной лестницы в конец дома и оказываемся в солярии, высокие окна которого выходят в сад. Дождь неустанно наполняет чашу каменного фонтана.

— Здравствуйте.

Я на время прекращаю борьбу с «молнией» куртки Грейера и поднимаю глаза. На лестничной площадке стоит мальчик возраста Грейера со светлыми кудрявыми волосами.

Маленькая рука просунута через перила и опирается на столбик.

— Привет, я Картер.

Я никогда не видела его раньше и сейчас понимаю, что и Грейер его не знает.

— Я Грейер.

— Послушайте, — раздается тот же голос с английским акцентом, — оставьте ваши вещи где хотите и поднимайтесь.

Я бросаю мокрую одежду и теннисное снаряжение на пол.

— Иди, Грейер.

Он бежит к Картеру. Я начинаю взбираться по лестнице. На втором этаже прохожу мимо венецианской гостиной и столовой в стиле ар-деко. На третьем — спальня в стиле ампир и кабинет, напоминающий об Африке: куча голов антилоп и ковры из шкур зебры. У меня появляется одышка. Лестничная площадка четвертого этажа встречает меня огромным изображением Винни-Пуха. Очевидно, здесь и живет Картер.

— Иди сюда, — зовут меня сверху. — Не останавливайся!

— Еще выше?

— Ты почти пришла, Нэнни. Лентяйка!

— Большое спасибо, Гров, — откликаюсь я и, отдувающаяся, вспотевшая, доплетаюсь до пятого этажа, где сразу попадаю в большую семейную комнату, служащую одновременно и кухней.

— Привет, я Лиззи. Высоковато, верно? Хотите воды?

— С удовольствием. Я Нэнни.

Я хватаюсь одной рукой за живот, а другую протягиваю Лиззи. Судя по виду, она на несколько лет старше меня. Одета в серую фланелевую юбку, небесно-голубую блузку из рубашечной ткани и синий, накинутый на плечи кардиган. Я тут же отношу ее к классу высококвалифицированных нянь, импортируемых из Британии. Такие считают свою профессию благородной, требующей специальных знаний и дипломов; они и одеваются соответственно.

Мальчики уже устроились в углу, где выстроена целая деревня из пластиковых домов «Плейскул»[61], и занялись какой-то непонятной для меня игрой.

— Пейте на здоровье, — говорит Лиззи, протягивая мне стакан. — Думаю, нужно позволить им немного выпустить пар, а потом посадить их перед «Книгой джунглей».

— Звучит неплохо.

— Не знаю, что буду делать, когда Картер научится произносить слова по буквам. Наверное, освою язык жестов.

Я оглядываю кухонные шкафчики в стиле рококо, французский кафель, багет и лепнину.

— Удивительный дом. Вы приходящая няня или живете здесь?

— У меня маленькая квартирка на верхнем этаже.

Я поднимаю глаза и понимаю, что да, здесь есть и еще один этаж.

— Должно быть, вы в прекрасной форме.

— Попытайтесь сохранять ее с уставшим четырехлетним малышом на руках.

Я смеюсь.

— Знаете, мы впервые видим Картера. В какой садик он ходит?

— В «Кантри дей», — объясняет она, забирая у меня пустой стакан.

— Вот как? Я присматривала за девочками Глисонов, так они тоже туда ходили. Приятное местечко.

— Да… Картер, слезь с него!

Я оглядываюсь как раз в тот момент, когда смертельная хватка на горле Грейера ослабевает.

— Вот здорово, Картер, как ты это делаешь? Покажи мне, покажи! — Глаза Грейера блестят азартом.

— Вот это молодцы! — восклицаю я. — Теперь он будет набрасываться на меня, чтобы показать захват.

— Быстрый пинок в пах, и они валятся как спелые груши, — объявляет Лиззи, подмигивая.

Где же она была весь этот год? Все это время мы могли бы вместе ходить на детскую площадку!

— Эй, хотите посмотреть террасу?

— Конечно.

Вслед за Лиззи я выхожу на каменный балкон с видом на сад и задние фасады особняков на другой стороне квартала. Мы стоим под навесом. И дождевые капли разбиваются о наши шубы.

— Как прекрасно, — говорю я, и при каждом слове изо рта вырываются облачка пара. — Настоящий анклав девятнадцатого века.

Лиззи кивает.

— Сигарету?

— Вам позволено курить?

— Разумеется.

— И мама Картера не возражает?

— Прошу вас!

Я беру одну.

— И давно вы тут работаете? — спрашиваю я, когда она чиркает спичкой.

— Около года. Обстановка немного сумасбродная, но по сравнению с другими домами, где я работала… Я имею в виду когда живешь постоянно… ну, вы понимаете.

Она качает головой и выдувает кольцо дыма в серую морось.

— Они считают, что, поселив вас в закутке около кухни, имеют право распоряжаться вашей жизнью. Здесь по крайней мере у меня просторное жилье. Видите круглые окна? Это моя спальня. А рядом — гостиная. В ванной установлена джакузи. Все это великолепие предназначалось для гостей, но, видите ли… боюсь, о гостях не может быть и речи.

— Вот это да! Ничего себе!

— Но я должна быть с Картером двадцать четыре часа в сутки.

— А хозяева добрые?

Она разражается смехом.