Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пророк в своем отечестве

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Кожинов Вадим Валерьянович / Пророк в своем отечестве - Чтение (стр. 36)
Автор: Кожинов Вадим Валерьянович
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Тютчева часто представляют себе только в двух ипостасях — сугубо личной и «космической». Но прямое, непосредственное соотнесение своей личности в ее самодовлеющем значении и Космоса в его внечеловеческой всеобщности неизбежно устремляется либо к безличности либо к индивидуализму, — между тем как и то, и другое было совершенно чуждо Тютчеву.

Конечно, в тютчевской поэзии 20-30-х годов немало стихотворений, которые выступают как всецело «космические»; несколько таких стихотворений он создал и в самые последние годы. При этом в ранних стихах господствует мотив упоенного приобщения Космосу и даже растворения в нем:

Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой!

Из смертной рвется он груди,

Он с беспредельным жаждет слиться!

Дай вкусить уничтоженья,

С миром дремлющим смешай

— а в самых поздних — ясное сознание смерти.

Но своего рода пик, апогей творческого пути Тютчева — это рассмотренные в своем месте «Два голоса» (1850)127, где личное и космическое опосредованы подвигом во всечеловеческой борьбе, вырывающей из рук богов победный венец.

Словом, тютчевское видение Истории и само его участие в ней предстает именно как сердцевина его личности, соединяющая индивидуальное и всеобщее богатой и плодотворной связью.

Эта книга — книга о жизни, а не о поэзии Тютчева. Разумеется, речь заходила и о поэзии, но главным образом в прямой связи с бытием поэта, да и предметом внимания чаще всего являлись отдельные произведения, а не тютчевское творчество вообще. И в конце книги будет естественным сказать хотя бы кратко о поэтическом мире Тютчева как о целостности.

Уже говорилось, что поэтический мир — это не те или иные «мысли» и «чувства», но художественное инобытие реального, объективного мира, каким он явился, раскрылся перед создателем стихотворений. И далее, поэтический мир существует не где-то «под» словом и ритмом стихотворений, но прямо и непосредственно в слове и ритме.

Это не так легко увидеть и понять, ибо мы привыкли рационалистически разделять «содержание» и «форму» (такой принцип понимания стал складываться и внедряться в сознание людей еще в XVII-XVIII веках, и его очень трудно преодолеть). Но все же попытаемся разглядеть суть тютчевского поэтического мира в самой «форме» его стихотворений, а не «под» или «за» ней.

Своего рода основа тютчевского сознания — о чем только что было сказано — способность при самой полной развитости глубоко личного духа ни в коей мере не впадать в индивидуализм, который (хотя это может показаться странным противоречием) резко обедняет и мельчит личность, ибо так или иначе отрывает ее от других людей, от того, что в старину звали «соборностью».

В поэзии Тютчева внятно, как бы даже осязаемо воплощена воля к соединению, слиянию с душами других людей — что в той или иной мере воспринимает, нередко вовсе не сознавая (что, впрочем, действует даже сильнее!), любой внимательный читатель его стихотворений. И свойство это присуще даже тем стихотворениям (прежде всего ранним), где запечатлена особенная высота духовного порыва, нередко определяемая как олимпийство Тютчева, который дерзал сказать про себя:

По высям творенья, как бог, я шагал…

Ведь в тютчевском творчестве в то же время отсутствует мотив «исключительности», «избранности» поэта (столь характерный для поэзии Запада). Некоторые из его стихотворений, в коих мы иногда склонны обнаружить этот мотив («Не верь, не верь поэту, дева…», «Ты зрел его в кругу большого света…», «Живым сочувствием привета…»), на самом деле несут в себе прежде всего мотив «защиты» вольного, освобожденного от строго установленных рамок образа жизни и поведения поэта, а вовсе не утверждение некоего его «превосходства» над другими людьми. Более того, в этих стихах есть даже момент искренней «самокритики»: Тютчев не «оправдывает» поэта, а лишь как бы предлагает «простить» ему своеобразие его пути…

Но наиболее важно другое. В своем поэтическом движении «по высям творенья» Тютчев никак не отделяет себя от других людей; напротив, он постоянно утверждает эту способность как всецело доступную — хотя бы потенциально, в возможности — любому, каждому человеку. И это предстает в его поэзии вовсе не как «специально», в конечном счете нарочито введенная в нее «идея», но как естественная и глубочайшая основа творческого сознания.

Внимательно вглядываясь в самую «внешнюю» форму стихотворной речи Тютчева, в ее грамматико-синтаксическое построение, можно увидеть, что в наиболее возвышенных, «олимпийских» произведениях поэт выступает словно не от единственного лица, не от «я»; для этих стихотворений, напротив, типична форма множественного числа — «мы» (может показаться, что количество следующих далее примеров чрезмерно, но необходимо показать: это не какие-либо отдельные, исключительные явления; кроме того, уместно в конце книги о поэте дать просиять этим фрагментам его шедевров128):

Кто без тоски внимал из нас,

Среди всемирного молчанья,

Глухие времени стенанья…

(«Бессонница»)

И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

(«Как океан объемлет шар земной…»)

Уж звезды светлые взошли

И тяготеющий над нами

Небесный свод приподняли…

(«Летний вечер»)

И бездна нам обнажена…

(«День и ночь»)

Но, ах, не нам его судили;

Мы в небе скоро устаем…

(«Проблеск»)

Та кроткая улыбка увяданья,

Что в существе разумном мы зовем

Божественной стыдливостью страданья.

(«Осенний вечер»)

Она с небес слетает к нам

Небесная к земным сынам…

(«Поэзия»)

Как увядающее мило!

Какая прелесть в нем для нас

(«Обвеян внешнею дремотой…»)

Когда, что звали мы своим,

Навек от нас ушло…

(«Когда, что звали мы своим…»)

Но силу мы их чуем…

(«В часы, когда бывает…»)

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется…

(«Нам не дано предугадать…»)

Та непонятная для нас

Истома смертного страданья…

(«Как ни тяжел последний час…»)

Стоим мы слепо пред Судьбою.

Не нам сорвать с нее покров…

(«1856»)

Своей неразрешимой тайной

Обворожают нас они.

(«Близнецы»)

Созвучье полное в природе, —

Лишь в нашей призрачной свободе

Разлад мы с нею сознаем.

(«Певучесть есть в морских волнах…»)

Когда дряхлеющие силы

Нам начинают изменять…

(«Когда дряхлеющие силы…»)

Как нас ни угнетай разлука,

Не покоряемся мы ей…

(«Как нас ни угнетай разлука…»)

Чему бы жизнь нас ни учила,

Но сердце верит в чудеса…

(«А. В. Пл-вой»)

Две силы есть — две роковые силы,

Всю жизнь свою у них мы под рукой…

(«Две силы есть — две роковые силы…»)

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы…

(«От жизни той, что бушевала здесь…»)

И т.п.

Другая, но, в сущности, однотипная с этой форма — обращение к «ты» (или «вы»), которое вместе с подразумеваемым либо даже прямо выступающим «я» образует то же самое «мы»:

Ушло, как то уйдет всецело,

Чем ты и дышишь и живешь.

(«Как неожиданно и ярко…»)

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум…

(«Silentium!»)

Над вами светила молчат в вышине…

(«Два голоса»)

Каким бы строгим испытаньям

Вы ни были подчинены…

(«Весна»)

Смотри, как облаком живым…

(«Фонтан»)

Подчас «ты» даже открыто переходит в «мы» — скажем, в стихотворении «Из края в край, из града в град…»:

И рад ли ты или не рад,

Что нужды ей? Вперед, вперед!

Знакомый звук нам ветр принес:

Любви последнее прости…

Или:

И ты ушел, куда мы все идем.

(«Брат, столько лет сопутствовавший мне…»)

Это настойчивое «уклонение» от формы «я» выступает иногда даже (что уже вообще удивительно!) и в любовной лирике Тютчева:

О, как убийственно мы любим…

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней…

Но едва ли было бы основательным понять этот отказ от формы «я» как некий специально продуманный, осознанный «прием» поэта. Это, так сказать, обнаженное проявление единой творческой воли, воплощенной так или иначе во всем, что создал поэт. Ведь многие его стихотворения написаны все же от лица «я». Но та же самая воля воплощена в них менее очевидными и прямыми «средствами». Так, например, в знаменитом «Silentium!» повелительная глагольная форма исходит как будто бы от первого лица:

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои…

Но в контексте тютчевской поэзии в целом стихотворение воспринимается прежде всего как обращение к самому себе любого и каждого человека. И та сокровенность «таинственно-волшебных дум», о которой поведано в стихотворении, предстает в целостности тютчевской поэзии как нечто, объединяющее людей, а вовсе не разъединяющее их. У каждого, у любого есть такая «душевная глубина», какую вообще нельзя понять «другому», но каждый из нас должен знать о молчащей глубине «другого», — вот в чем истинный смысл стихотворения, которое нередко толкуется ложно — как некий апофеоз личностной замкнутости… Ведь поэт и в этом стихотворении (самой его грамматико-синтаксической формой) обращен не к самому себе или, допустим, к надземным, надчеловеческим силам (что присуще действительно индивидуалистической поэзии), но к каждому, любому человеку.

И стоит повторить еще раз: прямое вхождение «я» в «мы», которое присуще целому ряду цитированных выше стихотворений, — это только открытое, обнаженное выражение внутренней устремленности тютчевской поэзии в целом.

Один из наиболее глубоких исследователей русского искусства Сергей Николаевич Дурылин (1877-1954) записал в 1926 году: «Я купил автограф Тютчева — „Святая ночь на небосклон взошла…“ и „Поэзия“. Смотрю на пожелтелые листки, исписанные „трудным“ почерком, каким-то гиератическим… (священным, жреческим. — В. К.), вещим почерком, — думаю с волнением, что эти трудно разбираемые буквы нанесла на бумагу властная рука, чертившая заклинания, а не стихи, водимая высшим принужденьем страстной мысли, глубоким давлением Вечного, несказуемого, рокового.

…И как слаба была та же рука в жизни — такая «человеческая… слишком человеческая»…»

Сказано замечательно, но все же не вполне точно. Вероятно, должно было пройти еще несколько десятилетий, чтобы стало гораздо яснее видно: между поэзией и жизнью Тютчева нет такого «разрыва», такой несовместимости. Рука его бывала достаточно «властной» и в его политических делах, да и в личных отношениях с людьми (например, с Иваном Гагариным и Генрихом Гейне). А вместе с тем странно было бы, если бы присущее Тютчеву в жизни «человеческое… слишком человеческое» не воплотилось бы и в его поэзии.

Да, его рука, пожалуй, сильнее, чем чья-либо, чувствовала «давление Вечного, несказуемого, рокового», но своей поэзией он стремился пробудить в каждом, любом человеке способность почувствовать, почуять это «давление». И те, кто открыли свой разум и душу голосу поэта, чуют его.

Тютчев «выше», чем кто-либо, поднимается в своем творческом взлете, но в то же время он в определенном смысле как никто стремится обратиться к душе любого из нас…

Рассказ о жизни Тютчева с необходимостью вынужден был обращаться к разным ее сторонам в их отдельности. Но, разумеется, в реальной жизни поэта все было нераздельно и едино. В это единство естественно и органически вливалась и его политическая деятельность как таковая, которая может казаться сама по себе недостаточно возвышенной, чересчур привязанной к сегодняшней ситуации, слишком «практицистской». При таком представлении возникает стремление искусственно отделить и отстранить политическое в Тютчеве от его поэзии и даже самой его личности.

Между тем крупнейший поэт следующей эпохи Александр Блок, не раз, кстати сказать, говоривший о верховной роли Тютчева в русской культуре, дал мощный отпор этого рода попыткам.

28 марта 1919 года он записал в дневнике: «Быть вне политики (Левинсон)129? — С какой же это стати? Это значит — бояться политики, прятаться от нее, замыкаться в эстетизм и индивидуализм… Будем носить шоры и стараться не смотреть в эту сторону. Вряд ли при таких условиях мы окажемся способными оценить кого бы то ни было из великих писателей XIX века… Нет, мы не можем быть «вне политики», потому что мы предадим этим музыку, которую можно услышать только тогда, когда мы перестанем прятаться от чего бы то ни было. В частности, секрет некоторой антимузыкальности, неполнозвучности Тургенева, например, лежит в его политической вялости».

Отстранение от политики ведет к «антимузыкальности» — таково убеждение Блока, и оно совершенно неоспоримо подтверждается тезисом о «неполнозвучности». Тютчев в высшей мере полнозвучен, ибо в его человеческую и творческую личность (как и в личности Пушкина и Достоевского) естественно вошло и политическое содержание.

Собственно говоря, Тютчев и не мог не быть политиком, ибо без этого он не сумел бы осуществить смысл и цель самой своей жизни. Брат его второй жены, знавший Тютчева сорок лет, с 1830 года, в 1870 году писал о нем:

«…он и Россия — одно целое, и он не помышляет ни о чем другом, кроме как о величии, процветании и совершенствовании, нравственном и материальном, своей страны».

Что же касается «достижений» Тютчева на своем поприще, о них вполне точно сказал в 1868 году подружившийся с ним еще в 1820-м Михаил Погодин: «…он является в наше время решительно первым представителем народного сознания о Русской миссии в Европе, в Истории: никто в России не понимает так ясно, не убежден так твердо, не верит так искренно в ее призвание, как он».

Нам не дано предугадать…

Не только сам Тютчев, но и никто из его современников не мог предугадать, что через столетие после кончины поэта его наследие найдет широчайшее, поистине народное признание. Даже Достоевский, знавший истинную цену Тютчеву, писал в 1878 году в своем некрологе о Некрасове: «Был, например, в свое время поэт Тютчев, поэт обширнее его и художественнее, и, однако, Тютчев никогда не займет такого видного и памятного места в литературе нашей, какое, бесспорно, останется за Некрасовым».

Да, никто, скажем, не мог предугадать, что в 1980 году тютчевские «Сочинения в двух томах» выйдут в свет тиражом в 600 тысяч экземпляров, но это как бы даже нисколько не удовлетворит потребности ценителей поэта. Могут возразить, что далеко не все люди, стремящиеся приобрести сочинения Тютчева, способны действительно освоить их. Но нельзя недооценивать очевидного факта: эти люди сознают, кто есть Тютчев.

Столь же выразительна судьба родного гнезда поэта — Овстуга. По инициативе учителя Владимира Даниловича Гамолина здесь был создан в 1957 году музей Тютчева, а впоследствии восстановлен его дом, от которого уцелела только подземная часть фундамента… И этот исчезнувший с лица земли (он был снесен, кстати сказать, еще до 1917 года) и все же воскресший Дом — наглядный, осязаемый символ сегодняшнего бытия Тютчева.

Примечания

1

Правда, в 1976 году я издал небольшую книжку (в сущности, брошюру) о жизни и творчестве Николая Рубцова (1936—1971), с которым был в дружеских отношениях.


2

Стоит добавить, что друг детства и юности Н. И. Тютчева, С. В. Симанский (1877—1970), бывавший на уроках моего деда, в 1913 году стал епископом Алексием, а в 1945 году с одобрения Сталина был избран Патриархом Московским и Всея Руси и за свою деятельность получил четыре ордена Трудового Красного Знамени. В 1949 году я познакомился с ним в Муранове, куда он заехал по дороге в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы навестить старого друга, и, как выяснилось, он помнил моего деда.


3

См. об этом, в частности, в воспоминаниях правнука Тютчева, Николая Васильевича Пигарева, опубликованных в книге «Москва Родословная», изданной в Москве в 1998 году.


4

Нельзя, конечно, умолчать, что он погиб в терроре 1937 года.


5

А. И. Остерман-Толстой — внук Матвея Андреевича Толстого и Анны Андреевны Остерман; так как род Остерманов по мужской линии прервался, Александру Ивановичу было разрешено зваться двойным именем (дабы сохранить прославленную фамилию).


6

Речь идет о том, что лишь примерно одна десятая наполеоновского войска вернулась обратно из-за Немана.


7

Отца поэта.


8

Покончить с правительством (фр.).


9

Вероятно, имеется в виду Евгений Оболенский.


10

По-видимому, Сергею Волконскому.


11

Имеется в виду нарушение присяги.


12

То же самое свершила русская литература за следующие полвека — с 1820-х до 1870-х годов.


13

Так в то время воспроизводили по-русски слово Munchen.


14

То есть «древа человечества».


15

Шеллинг тогда же говорил ему о Тютчеве: «Это превосходнейший человек, в высшей степени образованный человек, с которым всегда хочется беседовать».


16

Вполне естественно, что в 1832 году, желая получить сведения о Тютчевых, Гейне не обращается непосредственно к ним.


17

Уже после смерти Гейне К. Маркс, прочитав его статью об этой истории, писал Энгельсу (17 января 1855 года: «Он (Гейне. — В. К.) рассказывает подробно выдумку о том, как я и другие приходили утешать его… Мучимый нечистой совестью — ведь у старой собаки чудовищная память на всякие такие гадости, — он старается льстить» (К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. М.: Искусство, 1957. Т. 2. С. 291).


18

Вначале они печатались под другими названиями.


19

«Классический» заговорщик, изображенный в знаменитой трагедии Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе».


20

У Гейне в первом из названных эссе имеется прямое утверждение, что природа-де есть только слепок человеческого языка: «Человеку, — писал Гейне, — подобно библейскому Богу, достаточно высказать мысль, и создается мир, возникает свет или возникает тьма, воды отделяются от суши… Мир есть отпечаток слова» (то есть «слепок»).


21

Нельзя не добавить к этому, что еще около 200 тютчевских писем к ней, написанных до брака, она сожгла.


22

Кстати сказать, отец матери Гагарина, Михаил Алексеевич Пушкин, был родным братом бабушки поэта, Марии Алексеевны (по мужу — Ганнибал), и Иван Сергеевич приходился, таким образом, Пушкину троюродным братом…


23

Александр Иванович Галич (1783-1848) — русский мыслитель, учившийся в Германии.


24

Это второе чтение «Бориса Годунова» состоялось, таким образом, именно в «тютчевском» уголке Москвы; здесь собрались тогда, помимо Веневитиновых, Киреевские, Рожалин, Хомяковы, Титов, Шевырев, Соболевский, Мальцов, Мельгунов и др.


25

На Петровке (дом 3).


26

Уже говорилось об условном характере этого определения.


27

Уместно еще сказать о том, что известный тогдашний критик Ксенофонт Полевой возмутился самим упоминанием всего лишь «одного стихотворения» мало кому знакомого Тютчева в статье Киреевского. В своем «Взгляде на два обозрения русской словесности 1829 года…», опубликованном в журнале «Московский телеграф» (1830. №2), Кс. Полевой восклицал: «Вот каково быть в милости у критики…» — восхищаются, мол, и одним стишком…


28

Поэтический язык.


29

Обозрений (англ.).


30

В смысле — обнаруживает.


31

См. его избранные стихи и статью о нем Е. В. Кузнецовой в книге «Поэты тютчевской плеяды». M., «Советская Россия», 1982.


32

Маймин Е. А. Пушкин. Жизнь и творчество. М.: Наука, 1981.


33

Пушкин обычно ставил ударение на первом слоге этого слова, и, по-видимому, не без мощного воздействия его поэзии мы теперь говорим именно так; но в начале XIX века были употребительны обе формы.


34

Точно известно, что Тютчев изучал это творение еще в семнадцатилетнем возрасте.


35

Пушкин ввел жену Нарышкина в свою юношескую фривольную поэму «Монах» (1813). А в 1834-м сообщал в письме к жене: «Вчера я был в концерте… в великолепной зале Нарышкина, в самом деле великолепной».


36

Ср. хотя бы выше записку царя Бенкендорфу, требующую наказать Булгарина за его нападки на Поэта.


37

Итак, 6 ноября Пушкин еще не считал Геккерна изготовителем «диплома».


38

Тогда было иное представление о «старости»: Геккерну исполнилось 45 лет.


39

И поэтому сводили все к Дантесу.


40

Ср. в письме генералу Толю: «одно слово» уничтожает клевету.


41

О более ранних попытках «поссорить» Поэта и царя говорится в известных «Записках А. О. Смирновой».


42

«Нева». 1976. № 12.


43

Стоит сказать, что бальная жизнь Наталии Николаевны Гончаровой после замужества была довольно-таки ограниченной, ибо, выйдя замуж в 1831 году, она каждую осень оказывалась беременной, притом почти все ее роды приходились на май, то есть вскоре после разгара балов в конце зимы (Масленица). 4 марта 1834 года у неё сразу после бала случился выкидыш, и в 1835 и 1836-м (роды в эти годы пришлись на май) она уже не «плясала» (по слову Пушкина)…


44

Крупнейший немецкий государственный деятель, ратовавший за дружбу с Россией.


45

От латинского «вместо», «взамен».


46

То есть по старому стилю, который принят в этой книге, 8 марта.


47

Таким образом, Тургенев в тот момент, когда появились стихотворения Тютчева, был студентом последнего курса.


48

Опера Глинки.


49

Популярный тогда журнал.


50

Под «беллетристикой» Белинский понимал прежде всего не обладающие мощной творческой силой, но своевременно выражающие острые социальные вопросы произведения.


51

Во Франции в самом деле не было в то время художников, достойных встать в один ряд с Пушкиным, Гоголем и Тютчевым.


52

Выяснено С. А. Долгополовой.


53

Умолчав, правда, о том, что сам он проявил тогда неблаговидное малодушие (рвался к шлюпкам, опережая детей и женщин, так что моряки были вынуждены его отталкивать).


54

Такая война в то время назревала, но не началась.


55

Стоит напомнить, что через сто двадцать лет, 24 июня 1941 года, сенатор, будущий президент США Гарри Трумэн (тот самый, который четыре года спустя прикажет сбросить атомные бомбы на японские города), без обиняков заявил на страницах газеты «Нью-Йорк тайме» о начавшейся 22 июня великой битве: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше друг друга».


56

Достаточно сказать, что русский посланник в Мюнхене Северин был крестным отцом родившегося в 1841 году сына Тютчева Дмитрия.


57

Имеются в виду области, присоединенные к Пруссии и Австрии, где поляки, кстати сказать, подвергались мощной ассимиляции.


58

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 492. (Курсив мой В. К.)


59

Имеется в виду, в частности, поход в Россию.


60

Этот германский эпос был впервые издан в 1757 году.


61

Тютчев употребил французское «mot» («слово»), которое вернее всего будет перевести как «словцо», «словечко».


62

Тютчев, очевидно, имеет здесь в виду прежде всего Гёте и Шеллинга.


63

То есть еще в XV веке.


64

Имеется в виду борьба с Наполеоном.


65

Речь идет о маркизе де Кюстине, авторе упомянутой ранее весьма критической книги «Россия в 1839 году».


66

То есть идеи объединения всех славянских народов, так или иначе противопоставляемых другим народам Европы с «племенной» (и, значит, в конечном счете «расовой») точки зрения.


67

Речь идет о давно сложившейся мысли Тютчева — одной из центральных его идей, которую мы еще рассмотрим.


68

Ср. краткое, но очень содержательное изложение вопроса в книге: Нестеров Ф. Связь времен. Опыт исторической публицистики. М.: Молодая гвардия, 1980 (глава «Многонациональная Россия», с. 87—118); книга эта открывается цитатой из статьи Тютчева 1844 года.


69

Выделено мною. — В. К.


70

16 июля 1054 года произошел разрыв между константинопольским патриархом и римским папой.


71

Имеется в виду формула царских манифестов: «Мы, милостию Божией…».


72

Выделено мною. — В. К.


73

Отточие Тютчева: речь идет о диване, на котором скончался Иван Николаевич.


74

Это стало как бы основным принципом воссоздания образа России в поздней поэзии Тютчева (о чем мы еще будем говорить).


75

191 из них, написанное до брака, она сожгла.


76

Елена Денисьева.


77

Во всю прыть (устар.).


78

Видные московские историки.


79


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37