Суббота

БИЛЛ в городе! Запускает какой-то новый продукт. Было так странно видеть его лицо, слышать его голос в трансляции на экранах конференц-зала. Прямо как телепортация в одиннадцатый класс на урок химии. Словно далекий сон. Как сон из сна. А люди были прикованы к каждому его жесту. Ну правда, прикованы: вглядывались в его изображение, пытаясь соединиться с его харизмой; так странно было видеть, как все эти лица пялились на образ Билла, не слушали то, что он говорит, а пытались определить, в чем же его секрет.

Но секрет, на мой взгляд, в том, что он ничего не показывает. Бесстрастное лицо еще не означает крутизну Джеймса Бонда. Оно обозначает выражение небытия. Возможно, в этом и заключается главная мечта зануды: самая сердцевина власти и денег, находящаяся в центре шторма технологии, которая не обязана выражать эмоции или харизму, потому что эмоции нельзя преобразовать в строку кода.

Однако…

Спустя какое-то время я вообще забыл смысл моего пребывания здесь, пошатался праздно и подхватил газетку «Нью-Йорк таймc», лежавшую рядом с установкой «СДА», предоставлявшей возможность полетов на симуляторе. На третьей странице была помещена история о том, что акции «Эппл» в скором времени поднимутся в цене в результате слухов о грядущем трехстороннем приобретении контрольного пакета компаниями «Панасоник» (Голландия), «Оракл» (США) и «Мацусита» (Япония). Господи, как все меняется. Только об этом я и могу думать. Раньше «Эппл» была Королевой Долины, а теперь ее проверяют, как новичка. Рамки времени настолько неадекватны в техноиндустрии. Жизнь движется в пятьдесят раз быстрее своего нормального шага. К примеру, если кто-то в Пало-Альто скажет тебе: «Они так никогда мне и не перезвонили» — это значит, он имеет в виду, что «не перезвонили в течение одной недели». В Силиконовой долине «неделя» означает «никогда».

Тодда весь день не было: он производил Суд Божий над своими родителями, а Баг, Зиг, Эммет и Сьюзан бродили по окрестностям, надеясь «случайно» столкнуться с Тоддом, чтобы хоть немного подслушать, — но все напрасно.

Аэропорт «Макхаррен» расположен прямо близ центра Лас-Вегаса, и над городом каждые одиннадцать секунд пролетает самолет. Мы с Карлой гуляли между павильонами и увидели Барри Дилера в сером шерстяном костюме (без бэджика). Присели отдохнуть на ступеньку около грузовых коробок из клееной фанеры и наблюдали за пролетавшими самолетами. Мы оба были пресыщены внешними раздражителями.

Карла мусолила шнурок с надписью «Самсунг», привязывавший ее значок, потом посмотрела на самолет в небе и спросила:

— Дэн, что все эти штуки могут рассказать нам, людям, о нас самих? Что мы приобрели, экстернализировав свою сущность через все эти электронные бытовые приспособления для роскоши, комфорта и свободы?

Хороший вопрос. Я задумался. Как странно, заметил я, что тут постоянно все спрашивают: «Вы видели что-нибудь новенькое? Вы видели что-нибудь новенькое?»

На ШПЭ это прямо-таки мантра.

Карла же сказала, что в конце концов существует не так уж много вещей, которые нужны человеку в доме.

— Ты можешь обзавестись музыкальным центром, микроволновой печью, беспроводным телефоном — список еще немножко можно продолжить, — но после определенного момента ты больше не сможешь придумать, в какой еще вещи ты нуждаешься. Ты можешь приобретать все более мощные и дорогие штучки, но не концептуально новые веши. Наверное, длина перечня товаров, которые мы можем создать, определяет границы нас самих как биологического вида.

«Виртуальный мальчик» фирмы «Нинтендо» показался нам самым продвинутым из всего, что мы тут видели. «Сега» получила награду в номинации «Самая Шумная Палатка», что на ШПЭ говорит о многом.

Баг, Зиг и Карла были немного раздражены тем, каким «семейно-ориентированным» стал этот город, и мы затосковали по признакам его гордой истории аморальности и коррупции. Ну если в Лас-Вегасе нельзя затеряться, тогда в чем смысл Лас-Вегаса?

Во время 90-минутного затишья между собраниями мы решили отправиться в «Сахару», чтобы поглядеть на порнокомпонент этого шоу в строго охраняемой салонной комнате на втором этаже с современнейшей… э-э-э… кибер-стимуляцией.

Пустых такси найти было невозможно, и в итоге мы попали в одно Желтое Такси с ужаснейшим трансвеститом в мире, Дарлиной: огромные волосатые конечности и пятичасовые тени для век, как у Фреда Флинтстоуна. Дарлина всю дорогу говорила о том дне в прошлом году, когда она встретилась с Памелой Андерсон в замке плейбоя Хефнера. Полмили она обсуждала наращивание груди с Зигом (врачом по профессии).

Прикалываясь, я сказал Дарлине, что Карла иногда любит одеваться как маленький эдвардианский мальчик, чем Дарлина жутко заинтересовалась. Словом, поездка была веселой.

Сам порнопавильон выглядел жутковато. Странная порноэнергия и кучи женщин с баскетбольными мячами на месте грудей. Все это потрясно выглядит в холостяцких фантазиях, но когда видишь это воочию, то настораживаешься. На самом деле порнография делает секс непривлекательным.

Минут тридцать спустя мы пресытились и направились к двери, когда увидели, как толпа несется к одной из палаток, мы посмотрели, а там — Джон Уэйн Боббит, переодетый в Томми Хилфингера, прямо как работник «Майкрософта», стоял посреди всех этих накачанных силиконом обитателей планеты «Искушенитрон-5».

Баг сказал:

— Вот оно, в один день ты ничего собой не представляешь, обманываешь свою жену посредине Тмутаракани, а потом БАЦ! Два года спустя ты носишь очки Томми Хилфингера, окруженный одиннадцатью женщинами с семнадцатидюймовыми грудями в Лас-Вегасе, штат Невада, а все Соединенные Штаты Америки гадают, работает ли твой член.

Настоящий мир порнофильма. Я врубился.

После этого я задумался о грехе, или пороке, или называйте, как хотите, и понял, что точно так же, как существует ограниченное количество бытовой техники, которую мы как вид можем создать, есть и ограниченное число грехов, которые мы можем совершить. Может быть, именно поэтому людей так интересуют компьютерные «хакеры» — они ведь изобрели новый грех.

«Макдоналдс»:

— Отдаем дань Рональду, — сказала Эми, останавливая машину под золотыми арками парковочной площадки.

Все попытались вспомнить, когда в последний раз ели настоящий овощ.

— Маринованные огурцы и кочанный салат не считаются.

Мы пришли в тупик.

Этот «Макдоналдс» предлагал бесплатный напиток, если ученик приносит дневник с пятеркой. Если пятерки две, он получает напиток и маленькую порцию картошки фри, три пятерки — ему добавляют еще и чизбургер. Эми сказала:

— Берегись, Япония!

А потом до нее дошло — в Лас-Вегасе же нет школьников, не так ли?

Посреди обеда Майкл сказал, вглядываясь в свое рыбное филе:

— Суть Лас-Вегаса, наверное, заключается в постоянных попытках людей усложнить сложные системы.

— Чего?

— Когда-то Лас-Вегас пользовался дурной репутацией, но теперь он эволюционировал в диснеевскую версию самого себя, которая, вероятно, менее занимательна, однако более доходна и определенно необходима для выживания города как организма в 1990-е. «Диснейленд» предполагает Вселенную неконкурирующих видов, где пищевые цепи гиперупрощены страхом энтропии, который испытывает средний класс: животные, которые не станут есть друг друга и будут иррационально наслаждаться человеческой компанией; растительная жизнь будет состоять из газонов с разноцветными, стерильными цветами, опрыскиваемыми по краям.

— О!

— И тем не менее в итоге восторжествует хаос, и однажды все это снова превратится в прах, пыль и полынь.

— О!

— Но вы же знаете, в хороший хаос.

Я почувствовал, будто мой «Ай-кью» сжался до однозначного числа.

Эми с Майклом стали очень откровенно миловаться прямо там, рядом с игровой площадкой мира «Макдоналдса».

«Ооп!» должен добавить, станет просто хитом. Наверное, все забыли об этом в пылу Лас-Вегаса, но, похоже, у нас все еще есть рабочие места, а наш риск превратился в стабильную структуру, но знаете что? Для меня важно лишь то, что мы останемся все вместе как друзья, что мы не враги и сможем продолжить создавать классные вещи вместе. Я думал, деньги будут что-то значить, но это не так. Они существуют, но никаких эмоций по этому поводу я не испытываю. Они просто есть.

Когда стемнело, Карла призналась мне, что тоже восхищена лазерным лучом, поэтому мы сообщили всем, что возвращаемся в свой номер в «Асиенде», а сами поехали на арендованном седане «ультима» в северо-восточном направлении по 15-му шоссе, чтобы проверить, как далеко мы сможем уехать и все еще видеть лазерный луч пирамиды. Я слышал, пилоты говорили, что видят его от международного аэропорта Лос-Анджелеса. Интересно, видят ли его астронавты из космоса?

Ночь была хмурая. Мы ехали и ехали, и только миль сорок спустя поняли, что совершенно не следили за лучом, а он уже исчез. Мы остановились перекусить на ужин гамбургеров и поиграть в видеопокер, выиграли $2,25, так что «в этот вечер мы стали на чизбургер богаче».

Затем вернулись в машину, поехали назад в сторону Лас-Вегаса и где-то милях в двадцати от города смогли снова увидеть в небе луксоровский луч света. Мы притормозили у обочины шоссе и любовались на него. Это было очень волнующе и романтично.

Я чувствовал такую близость с Карлой.

Позже, уже в отеле, записывая свои впечатления на «ПауэрБуке», я почувствовал, что Карла наблюдает за мной, и немного смутился. Я сказал:

— Наверное, это как-то несерьезно — пытаться хранить резервные файлы своих личных воспоминаний.

Она возразила:

— Вовсе нет… ведь мы используем так много машин, неудивительно, что нам нужно хранить свою память в них, наряду со своим телом. Единственная вещь, которая отличает человеческих индивидов от всех других творений на Земле, — это способность экстернализировать субъективную память: вначале с помощью засечек на деревьях, затем через наскальные рисунки, потом в написанные слова, а теперь — в базы данных почти внеземного объема запоминания и поисковой силы.

Карла сказала, что по мере того как наша память самоумножается, похоже, логарифмически, нам кажется, что ход истории ускоряется, «разгоняется» до странным образом искаженного ритма и будет продолжать течь все быстрее и быстрее.

— Очень скоро все человеческое знание будет сплющено в маленькие комочки размером с карандашные стирашки, которые можно будет, как горошины, запускать в звезды.

Я спросил:

— А что потом, когда вся память нашего биологического вида станет такой же дешевой и легкодоступной, как галька на пляже?

Она ответила, что это не пугающий вопрос.

— Это вопрос, полный благоговейного трепета и уважения. И так как люди остаются людьми, они скорее всего, как мне представляется, используют новые гальки памяти, чтобы проложить новые тропинки.

Как я уже сказал, было романтично.

Воскресенье

Случилось следующее: я смотрел из окна и увидел, как Тодд ссорится со своими родителями на Полосе, прямо под вывеской «Асиенда». Сколько это может продолжаться? Я решил, что должен помочь Тодду, и потому сбежал вниз постараться «Прекратить безумие!». Как только я к ним присоединился, выбежала Карла. Мы все обернулись, я увидел, как она подходит, и сразу понял: стряслось что-то очень, очень нехорошее.

Она набрала побольше воздуха и сказала:

— Дэн, мне очень жаль тебе это говорить, но произошло несчастье.

Я переспросил:

— Несчастье?

Она сказала, что разговаривала с Итеном в Пало-Альто. У мамы случился удар на занятиях по плаванию, она парализована и никто не знает, что будет дальше.

Прямо здесь и сейчас Тодд и его родители упали на колени и стали молиться на Полосе, а я стоял и думал, не поцарапали ли они коленки, когда падали, пытался понять, что такое молитва, потому что этому я так и не научился. Помню лишь, как рухнул, о чем-то сказал и что-то делаю.

Две недели спустя

Вторник, 17 Января 1995

Это величайший из дней! Итак, повествование начинается.

Карла массировала маме спину в новой комнате рядом с кухней, которую мы украсили ее любимыми камнями, фотографиями, ароматическими смесями из сухих лепестков и собачкой Мисти. Мисти, ошалевшая от немоты, ничего не ведающая о транспортных пробках в кровяных сосудах мозга своей хозяйки: углеродные автострады потрескавшегося цемента и притихшие нейроны, оставшиеся в живых, наряду с теми, которые пали жертвой, все еще не пришли в себя на эстакадах ее самой. Мозг мамы сокрушен и инертен, ее конечности столь же неподвижны, как ветки лимонного дерева в августовский полдень, редкие подергивания рук вызваны лишь попытками Эми поднять их за обручальное кольцо и за браслет «Чикс». По всем каналам показывают кадры разрушенной Японии, на заднем плане звучит голос диктора. Японию по крайней мере можно отстроить заново.

Карла провела все утро, массируя вялые складки маминой кожи. Интересно, там ли она?

С этим вопросом я… мы живем уже несколько недель, заглядывая маме в глаза и говоря: «Эй вы там, привет», думая: «Мы-то здесь». Где ты, мама? Куда ты ушла? Как ты исчезла? Как мир украл тебя? Как ты испарилась?

Вообще-то первой границу между словами и кожей, речью и плотью пересекла Карла.

Она просто вторглась в мамино тело. На прошлой неделе она сняла свои кроссовки «Найк», взяла из ванной пластиковую бутылку с минеральным маслом, разбавила его кунжутным маслом и вскарабкалась на распростертое на арендованной складной кровати тело мамы. Папе она сказала, чтобы наблюдал за ее действиями, так как он будет следующим, и тот послушался.

Карла рыла и ваяла мамино тело, животворя его, как только она одна это умеет делать, внушая чувствительность ее плоти, ее дельтовидным, трицепсам, суставам и тем местам, где прощупывание не вызывало никакой реакции; Карла пронизывала тело этой женщины лазерным лучом своей веры.

На прошлой неделе нас начало мучить смятение, когда все, казалось, потеряно; образ того, как мама лежит замороженная и страдающая от нехватки кислорода в муниципальном бассейне Пало-Альто, преследовал всех. Итен встретил нас в больнице, у него самого кожа была цвета жирного бекона, утыканная иголками капельниц; потом мы увидели Дасти и Линдси: Дасти задыхалась от страха, отворачивала от нас голову, затем возвращая свой взор и предлагая Линдси в качестве утешения.

Были дискуссии, прогнозы, брошюры и советчики, симпозиумы и эксперты. Функции маминого тела могут однажды восстановиться полностью, а могут — частично, но на сегодня существуют лишь конвульсивные подергивания и сознание того, что внутри ее тела заперт страх. Ее глаза могут открываться и закрываться, но этого недостаточно, чтобы подавать осмысленные сигналы. Она вся опутана и скована, снаружи выглядит как внутренность коробки переключения.

А как все это выглядит с ее стороны? Пароль удален.

Всю прошлую неделю Карла брала папину руку и дотрагивалась ею до мамы, говоря:

— Она там, она никуда не пропадала.

Именно Карла начала разговаривать с мамой и побуждала нас всех делать то же самое, глядя в рыбьи глаза. Потерянный взгляд, требующий акта большой веры, чтобы предположить живое и невредимое внутреннее содержимое. Именно Карла заставляла меня вглядываться в эти отрешенные глаза и убеждала:

— Поговори с ней, Дэн, она тебя слышит. Как ты можешь не заглянуть в эти глаза, которые смотрели на тебя с такой любовью, когда ты был маленьким, и не рассказать ей о прожитом дне. Говори с ней, Дэн, расскажи: «Сегодня был самый обыкновенный день. Мы работали. Мы программировали. Наш проект продвигается успешно». Разве это уже само по себе не прекрасно?

И я рассказывал маме об этом.

И так каждый день: я брал руку, которая некогда держала меня, как давно это было.

А Карла нежно направляла отца по складкам кожи, приговаривая:

— Закатайте рукава, мистер Андервуд, ваша жена все еще здесь и никогда она еще так не нуждалась в вас, как сейчас.

А вот Баг, читающий маме воскресные цветные комиксы, изо всех сил пытаясь передать комизм содержания «Сцепленных рогами», после чего говорящий своему безответному слушателю:

— О, миссис Андервуд, я абсолютно понимаю вашу реакцию. Это то же самое, как если бы я читал вам салфетки для коктейля 1970-х. Должен признать, мне никогда не нравился этот комикс. — А затем обсуждает политику индицирования и снова те комиксы, которые кажутся ему несмешными: «Семейный цирк», «Арахисы», «Зигги», «Гарфилд» и «Салли четвертая». Он выглядит даже более воодушевленным, чем в разговорах с нами.

А вот фигура Эми, рассказывающей маме неприличные анекдоты, и Майкла, пытающегося обуздать непристойность, но грязь его просто сметает, и отвечает он на нее шутками насчет «Пентиума».

Тут и Сьюзан, она моет и укладывает маме волосы, говоря:

— Вы будете выглядеть прямо как Мэри Тейлор Мур, миссис А. Вы будете куколкой. — После чего обсуждает новые публикации на страничке «Чикс».

Итен, сам на грани стирания, говорит:

— Ну, миссис А., кто бы мог подумать, что именно я буду выхаживать вас. Даже не говорите мне, что это не смешно. Потому что это очень смешно, вы и сами знаете. Я бы с радостью сменил вам повязки, но их у вас нету, и это для меня большое затруднение.

Вот и Дасти с Тоддом: демонстрируют упражнения по растяжке, обсуждают физиотерапию и советы по поддержанию ее мышц в тонусе до того дня, когда они снова смогут выполнять команды.

А Эйб принес целый бочонок денег, бочонок монет и сказал:

— Пора рассортировать мою мелочь, миссис А. Вам это не так уж интересно, но я постараюсь быть разговорчивым в процессе сортировки… о, глядите… это песо. Ух!

На прошлой неделе произошла встряска. Карла сказала:

— Ты должен пойти дальше, Дэн, ты должен держать ее тело.

Я посмотрел на мамино тело, так давно не обнимаемое, и подумал о тех семьях, которым приходится наблюдать за тем, как медленно умирает их близкий, и после того, как все, что только можно сказать друг другу, уже сказано, им остается только сидеть, или лежать, или говорить банальности, или обсуждать то, что показывают по телику… И я тогда поднял мамино тело и рассказал ей о том, как прошел мой день. Я говорил о светофорах на Камино-Риал, очередях во «Фрайз», грубых телефонных операторах, движении на 101-й, цене пластинок сыра в «Костко».

И вот наступил полдень, полдень самого чудесного дня.

Я, находясь в таком настроении, когда это земное царство кажется прекрасным, несмотря на жестокие удары жизни, отправился в Окленд, просто чтобы выбраться из дома, стряхнуть с себя повышенную раздражительность, вызванную длительным пребыванием взаперти. Иногда мы все забываем, что мир сам по себе — это рай, и за последнее время произошло слишком многое, подпитывающее нашу амнезию.

На обочине дороги я увидел размотанную кассету, ее белая лента сверкала на солнце — звук преобразовался в свет. Я почувствовал теплый порыв ветра на платформе Окленда. И вдруг мне захотелось оказаться дома, рядом с семьей, с друзьями.

Меня встретил Майкл, открывший входную дверь дома. Он рассказал мне историю, которую однажды услышал в новостях, о том, как мальчика с церебральным параличом подсоединяли к компьютеру, и первое, что он сказал, когда его спросили, чего он хочет, было: «стать пилотом».

Майкл сказал мне:

— Это навело меня на мысль, что можно подключить к компьютеру и твою маму или подсоединить ее пальцы к клавиатуре. И она сможет с нами разговаривать. — Увидев выражение моего лица, он добавил: — Она сможет разговаривать с тобой, Дэн. Я много прочитал на эту тему.

Мы вошли на кухню, где Баг обсуждал с Эми свою идею о том, что:

— …люди не существуют как буквальные индивидуальные «личности», а скорее как «вероятность» проявления тебя в данный конкретный момент. Пока ты жив и здоров, вероятность остается довольно-таки высокой, но когда ты болен или когда состарился, вероятность существования твоей личности резко снижается. Шанс того, что ты «будешь весь там», становится все меньше и меньше. Когда ты умираешь, вероятность существования «тебя» падает до нуля.

Эми увидела меня и сказала:

— Закрой глаза, в этот самый момент, сейчас же. Попробуй вспомнить, какая на тебе сейчас футболка.

Я попытался, но не смог.

Она сказала, что на это, возможно, потребуется намного больше времени, чем я думаю.

— Это жестокий трюк природы, что человеческая память, похоже, исчезает первой. «Алка-Зельцер» вспомнишь намного позже того момента, когда забудешь своих детей.

Затем она сказала мне:

— Попробуй не думать о том, как очищаешь апельсин. Попробуй не представлять, как его сок течет по твоим пальцам, не чувствовать мягкость внутренней оболочки. А запах! Попробуй, и не сможешь. Мозг не выполняет команды с отрицанием.

Я вышел на задний дворик, окинул взглядом Силиконовую долину, чистую, но исчезающую в предвечернем тумане, неожиданно навеянном с запада. Карла была в свитере, ее дыхание в прохладе напоминало поддуваемый обогрев бассейна. Я сказал ей, что именно осенью, когда опадают листья и собирают урожай, объявлялись все войны.

Она сказала мне:

— Все мы когда-нибудь опадем. Все мы падаем. Вы упали, а мы вместе будем поднимать друг друга.

Вдали я увидел горы Контра Коста, их силуэт расплылся, и я не мог отличить горы от облаков; Карла вытерла мне глаза опавшими листьями и отворотом своего свитера. Я рассказал ей о телерекламах «Лего», которые я видел лет двадцать назад: стоит желтый замок, камера поднимается выше, и выше, и выше, а замок все не кончается. Она сказала, что тоже его видела.

Тут пришел папа с Мисти, и мы пошли гулять все вместе. Мы шли по Ла-Креста, отец взял с собой пульт управления гаражными дверьми, мы нажимали его красную остроконечную кнопку, пытаясь по случайной выборке открыть чужие двери.

Когда мы вернулись домой, все мои друзья толпились вокруг мамы, перед монитором, их лица озарял небесно-голубой свет: они забыли включить на кухне свет. Баг и Эйб поддерживали мамино тело в кухонном кресле, Майкл сжимал ее руки. На экране шрифтом 36-го размера на мониторе «Макинтош классик» были написаны слова:

Отец погладил маму по лбу и сказал:

— Мы тоже здесь, Дорогая. А потом добавил: — Майкл, она может говорить…

Майкл положил свои ладони поверх маминых, свои пальцы поверх ее и помогал ее рукам перемещаться по клавиатуре.

Папа спросил:

— Дорогая, ты нас слышишь?

Он обратился к ней:

— Любимая, как ты? Как ты себя чувствуешь?

Тут вмешался Майкл. Он сказал:

— Мистер Андервуд, задайте вашей жене такой вопрос, ответ на который знаете только вы двое. Это убедит вас, что не я разговариваю за нее.

Папа спросил:

— Дорогая, как ты меня называла, когда мы ездили на медовый месяц на гору Гуд? Ты помнишь?

Наступила пауза, а затем появилось слово:

Отец не мог больше сдерживаться, заплакал и упал на колени к маминым ногам, а Майкл сказал:

— Давайте нажмем клавишу «caps-lock». Заглавными буквами легче писать слова, вспомните о номерных знаках. Теперь вы самый завидный номерной знак штата Калифорния, миссис А.

Сменили регистр и уменьшили размер шрифта. Пальцы напечатали:

Отец попросил:

— Расскажи нам, что ты чувствуешь… скажи, что мы можем сделать…

Пальцы набрали:

Я продрался сквозь толпу и сказал:

— Мама, мам… скажи мне, что это ты. Вспомни, что я не любил обнаруживать в завтраках, которые ты собирала мне в школу…

Пальцы напечатали:

О, вот это чувство — разговаривать с потерянным. Тут вмешалась Карла и спросила:

— Миссис А., как вам наш массаж… нормально? Он помогает вам?

Пальцы ввели:

Карла взглянула на слова и, поколебавшись секунду, заявила:

— Мне теперь тоже нравится мое тело, миссис А.

Мамины руки с помощью посредника напечатали:

Теперь не выдержала Карла и дала волю слезам, а затем, ну, заплакал и я. А потом отец, да и все мы, а в центре всего этого была мама, частично женщина, частично машина, излучавшая голубой свет «Макинтоша».