Глава 37

– Этот чересчур уж близко, – выдохнула Холли, целуя тонкий длинный шрам на внутренней стороне его левого бедра, почти достигавший паха.

– Чересчур, – согласился Джейсон, пытаясь не думать о губах, ласкающих шрам, который неизменно замечал во время купания, потому что он находился уж очень близко к…

Нет, сейчас главное не думать. Ни о ее губах, ни о руке, распластанной на животе.

Недаром его бьет озноб как в лихорадке!

– Холли, – только и сумел пробормотать он.

Странно, конечно, но, произнося ее имя в такие моменты, он ощущал тепло и неизвестно откуда взявшуюся силу. И он повторил ее имя, потому, что на душе становилось необычайно хорошо, и еще потому, что ощущал ее дыхание на своей плоти.

Она приподнялась на локте, взглянула в его прекрасное лицо, нагнула голову, поцеловала его живот и снова взглянула в лицо.

– Совсем недавно я испугалась бы, что надоедаю тебе. Но не сейчас.

Она коснулась губами шрама, но так легко, что ему захотелось плакать.

– Как это вышло?

– Порез на ноге? Мы дрались деревянными мечами. Джеймс умудрился ткнуть меня в живот, я отступил, налетел на бревно и упал. И к сожалению, напоролся на маленький и очень острый сучок. Он прорвал ткань штанов и вонзился в тело.

– Ты уже был достаточно взрослым. Тебя матушка перевязывала?

– Нет, меня спас отец, благослови его Господь на все времена. Сам промыл рану и смазал бальзамом, – пояснил Джейсон и снова тихо позвал: – Холли…

Она обвела пальцем еще один шрам на правом бедре, полученный в восемь лет, в результате падения с пони. Джейсон понял, что с ним все кончено, когда она лизнула шрам, сжала его напряженную плоть, и ему захотелось просто закрыть глаза, обмякнуть и умереть. Слава Богу, ему уже не восемнадцать, и он еще сохраняет некоторую толику самообладания. Однако Холли оказалась настоящим педантом и вовсе не собиралась торопиться. Прошла целая вечность, прежде чем она добралась до его груди. Сейчас она стояла на коленях, наклонившись над ним, и распущенные волосы касались его лица. Пальцы скользили к шраму, белевшему на плече.

– Это пулевое ранение.

– Да.

– Ему уже пять лет.

– Да. Расскажи, Джейсон. Расскажи, что случилось. Думаю, время уже пришло.

Не дождавшись ответа, она наклонилась и поцеловала сморщенный шрам.

– Боль, которую ты, должно быть, вынес… Мне ужасно жаль.

Горло сжало судорогой. Сердце пронзила боль такая черная, такая реальная, что на секунду перехватило дыхание. Эту боль пришлось пережить очень давно, но он все еще ощущал ее, ощущал полную беспомощность и знал, что до сих пор платит за роковую ошибку.

Должно быть, она увидела эту боль в его глазах, потому что поцеловала его и продолжала ласкать, пока боль не улеглась. Непонятно, как ей удалось исцелить его так быстро. И окончательно.

– Она замышляла убить моего отца. Я не мог позволить ей… – выдавил он.

– Конечно, не мог, – утешила она, целуя его снова и снова: горло, подбородок, губы. – Ведь и я точно так же не допустила бы, чтобы что-то случилось с моим отцом, особенно если от меня зависела его жизнь.

– Она целилась ему в сердце. Мой отец примерно на дюйм выше меня и умер бы мгновенно. Этот благословенный дюйм спас ему жизнь.

Она так живо представила, как он закрывает собой отца, как пуля разрывает его плоть… И ощутила такую бешеную, неукротимую ненависть к давно погибшей женщине, что на мгновение поняла, что значит желать смерти другому человеку. Жаль, что эта особа давно в могиле и потому недосягаема.

– Но объясни, почему она хотела убить твоего отца?

Он поднял руку и откинул со лба ее волосы. Увидел ярость в ее глазах и удивился. Как она могла испытывать подобные чувства из-за случившегося пять лет назад, задолго до того, как они познакомились?

Ему казалось привычным кутаться в сверлящую боль, как в старую рубашку. Может, не стоило помнить случившееся с такой кристальной ясностью, но он помнил.

– Ее звали Джудит, и я стал пешкой в ее игре. Она была прекрасна, но не эта красота увлекла меня, а ум, искрящееся остроумие, способность удивлять, смешить и одновременно поражать. Я хотел жениться на ней. И не догадался о предательстве, пока не стало слишком поздно. Я был проклятым идиотом.

– Расскажи, – шепнула она, присаживаясь на корточки, белоснежная и обнаженная, с длинными, разметавшимися по плечам и груди волосами и лежащими на бедрах руками. – Расскажи.

Джейсон не хотел воскрешать воспоминания, по-прежнему лежавшие в груди раскаленным камнем. Не хотел, чтобы она знала трижды проклятые подробности того, что он наделал. Не хотел, чтобы она поняла, каким идиотом он был. Жалким кретином, едва не уничтожившим собственную семью.

Он упрямо покачал головой, но слова против воли уже сорвались с языка:

– Все началось с алчности трех коварных людишек, абсолютно лишенных совести. И мой отец оказался в самом центре бури.

Он рассказал об Аннабел Трелони, женщине, которая одурачила их всех, включая Холлиса. О том, что Джеймс тоже едва остался жив.

– Ему удалось убить Луи, брата Джудит, но сам он был на краю гибели.

Джейсон потер плечо, снова ощущая тот момент, когда пуля вонзилась в него и отбросила на отца.

– Корри прикончила обеих женщин, – продолжал он. – Сейчас такое кажется невозможным, но она это сделала. Пристрелила сначала Джудит, потом Аннабел Трелони, чтобы спасти Холлиса. Припоминаю грохот выстрелов, показавшийся мне оглушительным. Я сознавал, что меня ранило, и думал, что этого просто не может быть, потому что ничего не чувствовал. Еще помню, как отец прижимал ладонь к ране, как кричал на меня, а я был счастлив, что он жив. Помню еще, как подумал, что с моей удачливостью пуля могла пройти навылет и убить отца, но этого не произошло. Мне хотелось умолять о прощении за все, что я натворил, но язык не ворочался, слова куда-то подевались, а потом все потемнело, и я потерял сознание.

– Ты едва не умер, – выдохнула Холли, продолжая поглаживать его плечо и легонько касаясь шрама.

– Но, как видишь, не умер. Родные собрались вокруг, как всегда, когда кому-то плохо, и стоило мне открыть глаза, они ужасно обрадовались, что я выжил и поправляюсь. Но мне не хотелось жить! Эти всепрощающие любимые лица, глаза, полные любви и тревоги, страха, что я умру…

– Ты не мог вынести этого, потому что винил себя.

– Только себя, и никого другого.

– Объясни, почему во всем виноват только ты.

– Не будь я таким слепым, самонадеянным, уверенным в собственной непобедимости глупцом, Джудит не удалось бы увлечь меня, сделать марионеткой в своих руках. Она не смогла бы победить.

– Говоришь, она победила? Но каким же это образом? Она мертва. Ты жив. Живы твой отец и Джеймс.

– За это стоит благодарить не меня. Они добивались нашей гибели, Холли, в надежде получить все блага от преступления. Чудовищный порок, чудовищное зло. Брат Джудит сбил Джеймса с ног и связал. Слава Господу за то, что Джеймс так силен и сообразителен, но все же беда была совсем близко. Он чудом спасся.

– Но спасся же! И сумел расправиться со своим врагом. А ты тем временем бросился на помощь отцу.

Не успел Джейсон ответить, как она наклонилась, прижала ладонь к его сердцу и поцеловала в губы.

– Твой отец, – заметила она, ощущая мерные спокойные удары, – должно быть, очень обозлился, когда ты спас его.

– Он был вне себя. Твердил, что отец – он и его святая обязанность защищать детей, а не наоборот. Он очень рассердился, когда я закрыл его собой.

– И это тебя удивляет?

– Нет. Он мой отец. И пытался извинить мою глупость. Простить меня за то, что я позволил Джудит сделать с нами. Даже сказал, что вину следует поделить между всеми членами семьи. Потому что мы в равной степени верили Джудит.

Джейсон замолчал. Ее ладонь по-прежнему прикрывала шрам, но под ней все еще пульсировала боль, жаркая и острая.

– Он добавил, что я на его месте сделал бы то же самое.

– И он совершенно прав.

– Тебя здесь не было, Холли. И ты не знала, что происходило пять лет назад.

– Скажи, твой отец когда-нибудь лгал тебе?

– Нет, разумеется, но ведь это совсем другое дело. Он считает это не ложью, а…

– Чем же?

– Чем-то само собой разумеющимся. Необходимым. Потому что я его сын, и он меня любит.

– А ты? Ты любишь отца?

Он схватил ее за руки, потянул вниз и пристально уставился в глаза.

– Почему тебе пришел в голову такой дурацкий вопрос?

Она снова поцеловала его и отстранилась.

– Потому что ты не поверил ему, когда он сказал, что твоей вины в случившемся нет. Как можно любить кого-то, кто, по твоему убеждению, тебе лжет?

– Ты все не так поняла. Он пытался оправдать меня, найти извинения…

– Поразительно!..

– Ты это о чем?

– Ты упивался сознанием собственной вины почти пять долгих лет. Умудрялся вновь и вновь расцарапать едва подживавшую рану. И краем сознания постоянно помнил, что нужно себя ненавидеть. Лелеял своего постоянного спутника, позволял взять над собой власть. Поражаюсь такой преданности с твоей стороны. Наверное, без ненависти к себе ты чувствуешь себя ничтожеством. А так ты с радостью изводишь себя, постоянно твердя, какое ты ничтожество. Но твой отец тем временем чувствует, что подвел тебя. Собственно говоря, полагаю, это так и есть. Как я уже сказала, ты ведь не поверил ему? Не поверил, что твоей вины в случившемся нет? Знаешь, все эти разглагольствования насчет зла, порока и бесконечной чертовой вины вызвали во мне ужасную жажду. Не хочешь теплого молока? Верное материнское лекарство от угнетенного духа. Правда, отец всегда закатывал глаза и утверждал, что лучшего средства, чем бренди, все равно не найдешь. Или предпочитаешь, чтобы твой дух оставался угнетенным?

– Но ведь ты сама начала этот разговор. Ты хотела узнать, что произошло. И мой дух вовсе не угнетен, черт возьми!

– Зато ты умудрился навеять на меня тоску.

Она отстранилась, встала, обнаженная и прекрасная, только он этого не заметил. Потому что, не отрываясь, смотрел на тонкую нежную шею, воображая, с каким бы удовольствием обхватил ее ладонями и сдавил…

В горле горел огненный комок гнева.

– Я же говорил, что часть моей души мертва, что я калека, что доверие к женщинам давно выгорело и поэтому не желаю жениться, что…

– О да, ты все это повторял, и не раз, – бросила она, накидывая халат. – Очень печально. Представить только: быть наполовину мертвым. Очень печально. – Она тяжело вздохнула. – И вот теперь я тоже изнемогаю под бременем вины.

– Вины? Ты? На тебе нет никакой вины. В то время, как это случилось, ты была совсем девчонкой.

– Еще как есть! Неужели не помнишь? Это я набросилась на бедного невинного Джейсона Шербрука и к тому же сунула руку в твои штаны: в этом мой отец был совершенно прав. Но, сделав это, я обрекла тебя на долгие муки, бедный Джейсон. Мало той невыносимой боли, которая преследует тебя, пришлось жениться, жениться против воли, чего ты хотел меньше всего на свете. И женитьба казалась тебе чем-то вроде орудия пытки, «железной девы»… прости, всего лишь шутка. Несчастный Джейсон, к воспоминаниям о неудаче и сознанию собственной вины прибавилась еще и жена! Думаешь, дух давно умершей злобной твари Джудит пребывает поблизости, радостно потирая руки? От сознания того, что по-прежнему управляет твоей жизнью? Да, это наверняка нравится злобной стерве, не считаешь? Интересно, ее дух до сих пор уверен, что победил? Не хочешь тепленького молочка?

Джейсон вскочил, почти теряя рассудок от бешенства, желая только одного: удушить ее.

– Брось этот покровительственный тон! – заорал он, потрясая кулаком перед ее носом. – И не смей вспоминать о гнусном духе Джудит, чтобы лишний раз поиздеваться надо мной! Твое чувство юмора здесь неуместно!

Она заметила, как сильно бьется жилка у него на шее, и опустила голову.

– Ну разумеется, нет! Иногда слова просто слетают у меня с языка. Я знаю, что никоим образом не смогу заставить тебя открыть глаза на то, что случилось пять лет назад. Бесполезно. Вся равно что ногтями сдирать дранку с крыши. Кстати, ты не замерз? Не дать тебе халат? По-моему, он валяется где-то на полу, куда ты швырнул его пятнадцать минут назад. Впрочем, мне очень нравится смотреть на тебя, так что…

Он подхватил с пола халат и яростными рывками принялся натягивать.

– Перестань на меня глазеть, черт бы тебя побрал!

Глава 38

– Но почему? У тебя изумительная фигура. И когда ты раздеваешь меня, смотришь либо на мою грудь, либо на живот, либо на ноги, либо говоришь, что хочешь целовать меня под коленками. Словно не можешь решить, что делать раньше. Но и с тобой нелегко. То есть я всегда знаю, откуда начать. Грудь, потом ноги, о Господи, как я люблю твои ноги! И когда я разглядываю все части твоего тела, даже давно мертвые, меня охватывает восхитительный озноб. Итак, как насчет теплого молока?

– Не хочу я никакого проклятого молока! Я хочу бренди.

– Что же, мой отец был бы доволен. Возможно, я тоже выпью бренди. Джейсон!

– Что, черт возьми?

– Тебе действительно не нравится кресло в изножье кровати? Возможно, если как следует попрактиковаться, наша одежда окажется на кресле, а не на полу.

Она абсолютно безжалостна и бесчеловечна и совсем не сочувствует ему, несмотря на весьма неубедительные уверения в обратном.

Он пнул кресло, выругался, в полной уверенности, что сломал палец на ноге, и вылетел из спальни. Жаль, что Анджела здесь больше не живет! Он бы отнес к ней в комнату бокал с бренди, подвинул к ее кровати стул и рассказал бы, что собирается придушить свою жену. А уж потом позаботился бы о лорде Гримсби, но лорд Гримсби был ничем по сравнению с его дерзкой бесчувственной женой.

Но три дня назад Анджела переехала во вдовий дом. Сам Холлис надзирал за четырьмя лакеями, тащившими ее вещи, Теперь они с Холли остались одни в большом доме. Раньше Джейсон никогда не считал его большим, а вот теперь… Если он удушит ее, дом покажется еще больше и просторнее. И будет принадлежать только ему. Он сможет делать все, что захочет и когда захочет. Проклятие!

Может, стоит разбудить Петри, рассказать о проклятой равнодушной жене, выслушать список женских недостатков и немного утешиться? Но сколько это продлится? Зная Петри, скорее всего неделю. Кроме того, на его счастье, Марта наверняка их подслушает, ворвется в комнату и огреет их кочергой по головам.

– Йо-хо, Джейсон! В доме ужасно холодно, не находишь? Может, подогреть бренди?

Он обернулся. Его жена – сплошные улыбки – шла по коридору.

– Дом кажется пустым без Анджелы, – пожаловалась она, беря его за руку. – Что, по-твоему, происходит во вдовьем доме?

– От души надеюсь, что они спят, – сухо обронил он.

– О Господи, это я во всем виновата. Если бы я не задавала тебе все эти душераздирающие вопросы, из-за которых ты ушел от меня, сейчас лежала бы в постели с глупой улыбкой на лице, а ты бы потел рядом, а может, мы даже пели бы дуэтом.

– Помолчи, Холли.

Она принялась насвистывать. Втайне Джейсон ей позавидовал: он свистел куда хуже.

– Насвисти песенку о пьяных матросах.

Она послушалась и стала раскачивать его руку в ритме марша. Закончив песенку, она сказала:

– Полагаю, ты не захочешь любить меня на кухонном столе? Я могла бы лечь поудобнее и даже поднять подол халата, чтобы взгляд твоих прекрасных глаз…

– Закрой рот. В тебе чувств не больше, чем в проклятом моските.

Увесистое оскорбление, ничего не скажешь!

Она приподнялась на носочки и поцеловала его в щеку. Ее рука легла на низ его живота, чуть нажимая, касаясь, находя уже возбужденную плоть. Он задохнулся от внезапного удара похоти.

– Правда? Проклятый москит?

– Убери руку, Холли. Я не в настроении.

Пальцы замерли, но руки она не убрала.

– Во время нашего столь приятного пребывания на острове Уайт кто-то внушал мне, что мужчины всегда в подходящем настроении. Джейсон, объясни, почему ты так сердит на меня?

Он вдруг осознал, что они вот уже три минуты стоят на верхней площадке лестницы. Было темно, но сквозь окна пробивался лунный свет. Джейсон открыл рот, закрыл, подумал немного и сказал:

– Ты отказываешься признать, что именно я натворил весь этот ужас. Отказываешься понять, что именно я бросил смертельную тень на столько жизней.

– Уж очень долго эта тень остается на одном месте.

– Черт побери, Холли, из-за меня едва не погибли родные. Перестань издеваться надо мной, ты не относишься к случившемуся с той серьезностью, которой оно заслуживает!

– Наверное. Будь я в то время твоей женой, вполне возможно, утешала бы тебя, лелеяла и ободряла целых полгода. Ну а потом просто устала бы от постоянных и абсурдных угрызений совести. Странно, почему ты не видишь, что зло наказано, злодеи мертвы, а все вы живы! Да, мне надоела твоя идиотская привязанность к прошлому, которое было бы давно забыто, если бы не твое дурацкое решение страдать до конца жизни! Я, конечно, слышала о покаянии, власяницах, пепле, которым посыпали голову грешники. Об этом говорится в Библии. Интересно, можно в наше время достать власяницу? Пепел, разумеется, я раздобуду тебе без труда. Представляешь, как будешь выглядеть во власянице и с грязной физиономией?

И тут Джейсон, не выдержав, зарычал на нее. По-настоящему зарычал, и, оставив ее, устремился вниз. И едва не упал, пораженный шоком, когда из густых теней, окружавших гостиную, донесся мрачный голос:

– Мастер Джейсон, это вы, сэр? О Господи, что случилось? Я слышал голоса, спорящие голоса, в основном голос вашей жены. Ах, так я и знал! Какая горькая ошибка! Она использовала в своих интересах такого чудесного человека! Вам пришлось жениться на ней, а теперь она втягивает вас в споры.

Другой голос, куда выше и громче, перебил Петри:

– Ты жалкий неповоротливый слизняке куриными мозгами! Не смей говорить о моей дорогой хозяйке таким тоном! Моя хозяйка – лучшее, что случилось с мастером Джейсоном. Она смешит его, заставляет улыбаться, и разве не мы все слышали, как он стонет?!

Петри в халате, черном, как поповская ряса, гордо выпрямился и выпятил грудь.

– А как насчет нее, Марта? Собственными ушами слышал, как она стонала так громко, что я боялся за только что повешенную люстру. Какой позор, что леди способна так…

Марта молниеносно набросилась на него с такой яростью, что подол белой ночной сорочки обвился вокруг ног. Она прыгнула на Петри, сбила на пол, вцепилась в волосы и стала бить головой о паркет.

– Злосчастный, пустоголовый рыбий глаз! Как всякий мужчина во вселенной, все, о чем ты способен думать, так это о криках! Конечно, она кричит, ты, битый горшок! Да как она может не кричать! Думаешь, хозяин совсем неопытен? Думаешь, он такой неуклюжий любовник? Думаешь, ему не стоит кричать? Думаешь, моя хозяйка дурочка? И мужчинам совсем не обязательно заставлять женщин кричать? Неужели у тебя совсем мозгов не осталось? И никаких чувств в сердце? Бум, бум, бум.

Петри застонал. Джейсон на секунду замер, опасаясь, что череп несчастного не выдержит, но тут же бросился спасать Петри.

– Нет, Марта, не убивай беднягу, – уговаривал он, отрывая ее от дворецкого. – Кстати, насчет мужских сердец… боюсь, что чувства кроются ниже, гораздо ниже.

И тут он заметил, что Петри смотрит на Марту с очень странным выражением, словно терзается болью, что, вероятно, так и было.

– Мастер Джейсон, можете отпустить ее, пусть добивает меня, и даже боль в разбитой голове ничего не значит. Зато у нее такое сладкое дыхание, что я не понимаю, на каком оказался свете. Я в полном недоумении… и ожидаю просветления свыше.

Марта, взвизгнув, попыталась лягнуть его.

– Марта, спасибо за то, что защищаешь меня, – поблагодарила подошедшая Холли. – Но теперь тебе и Петри лучше разойтись по спальням.

Она помедлила, глядя на Петри, лежавшего неподвижно, с видом озадаченным и возмущенным. Темные волосы, взъерошенные Мартой, стояли дыбом. Удивительно, что Марта не выдрала их с корнем!

– Идите спать, Петри, – повторила она. – И не думайте ни о чьей постели, кроме своей. Не думайте о сладостном дыхании Марты. Все хорошо. Мы больше не спорим. Мастер Джейсон просто хотел бренди. Кстати, никто не знает, нельзя ли нагреть бренди?

– Видите ли, говорили, что в году 1769-м, – начал Петри, – старый лорд Брендон страдал малярией. Его камердинер, мой предок, нагрел немного бренди над небольшим огоньком в камине. Мать утверждала, что нагретое бренди через полчаса исцелило его.

– Я буду спать с Генри на конюшне, – объявил Джейсон и промаршировал к двери.

– Но вряд ли тебе будет приятно идти по двору босым, – окликнула Холли. – Петри, почему бы вам не принести хозяину сапоги, надеть свои собственные и тогда вы оба сможете свернуться калачиком на соломе по обе стороны от бедного Генри.

Она улыбнулась и направилась к кухне.

– Джейсон! На случай, если твое настроение изменится, пойду присмотрюсь повнимательнее к кухонному столу.

Джейсон молча оделся, вскочил на неоседланного Ловкача и умчался.

Глава 39

Корри растерла сведенную судорогой ногу. Не стоило позволять Джеймсу брать ее в такой позе, но это было так забавно!

Судорога не проходила. Черт возьми, до сих пор Корри и не подозревала о существовании такой мышцы. Может, стоит намазать ногу специальной согревающей мазью свекрови, которая проникает до самых костей.

И тут она услышала легкий шум. И замерла, забыв о судороге. Застыла, также неподвижно, как Джеймс, лежавший на спине и глубоко дышавший во сне. Почти мертвый, как объявил он перед тем, как упасть на спину с ангельской улыбкой на лице.

Снова этот шум. Шум, исходивший от окна! Господи, опять!

Когда Корри прокралась к окну с кочергой в руках, над подоконником показалась чья-то голова.

Корри молча наблюдала, как деверь приподнялся и перекинул ногу через подоконник.

– На этот раз я надеялась на злодея! – прошипела она, но все же подала ему руку. – Я была вооружена и готова к нападению.

– Спасибо за то, что положила кочергу, Корри. Прости, что снова влез в окно, да еще так поздно.

– Ну, не настолько. Я уморила бедного Джеймса. Вот он, храпит на кровати.

Она явно гордилась собой. Джейсон коснулся ее щеки кончиками пальцев.

– Сейчас разбужу соню. Он не заслужил такой роскоши, – буркнул он и потряс брата за плечо.

– Вставай, жалкая имитация мужчины!

Джеймс немедленно распахнул глаза и уставился в раздраженное лицо брата.

– Я прекрасно себя чувствую, – заверил он, улыбаясь.

– Чего ты совершенно недостоин, черт бы тебя побрал. Вставай! Мой мир рухнул, а ты лежишь здесь, размышляя о том, как прекрасна жизнь! Нет, ты такого не заслужил!

– Это все? – осведомился Джеймс с легкой головой и легким сердцем.

– Что случилось, Джейсон? Что стряслось? – встревожилась Корри.

Джейсон с нежностью взглянул на невестку, чья белая рука сжимала его рукав. В сияющих глазах стыла тревога, хотя, так ли это, в полумраке понять было трудно.

– Ты так красива, Корри, с этой непокорной гривой волос, обрамляющей лицо!

Джеймс тут же вскочил.

– Не смей восхищаться моей женой, пес ты этакий! Черт возьми, у тебя есть своя собственная. И отойди от нее, пока не получил в челюсть!

– Что-то стряслось, Джейсон?

– Я покинул Лайонз-Гейт, – выпалил Джейсон, отступая от невестки, поскольку знал, что брат вовсе не шутит.

Поэтому он скользнул на пол, прислонился головой к стене, закрыл глаза и обхватил руками поднятые коленки.

Джеймс накинул халат, окинул взглядом жену и сухо приказал:

– Ложись в постель, Корри. Не желаю, чтобы у Джейсона возникли непристойные мысли.

– Мысли? Да как он может думать обо мне и этой прелестной сорочке из персикового шелка, когда оставил дома такое сокровище?

Корри зажгла свечи, послушно легла в постель и неожиданно охнула:

– Ты бросил Холли?

– Рубашка действительно прелестна, – пробормотал Джейсон, не поднимая глаз, – но я вовсе не думаю о том, что она скрывает. Моя жизнь сломана, и нет желания подбирать осколки. Я хотел переночевать в конюшне, но вместо этого приехал сюда. Не знаю, что делать.

Джеймс погладил жену по щеке, старательно накрыл одеялом, после чего подхватил брата под мышки и поднял.

– Пойдем вниз. Выпьем бренди. Там расскажешь, что случилось.

– Не знаешь, Джеймс, какое на вкус нагретое бренди?

Войдя в контору, братья увидели отца, уже наливавшего бренди в бокалы. На нем был темно-синий халат с протертыми почти до дыр локтями.

– Итак, Джейсон, – спокойно начал он, хотя сердце бешено колотилось, а сам он едва не умирал от страха, – почему ты покинул дом и свою молодую жену среди ночи и всего через несколько недель после свадьбы?

– Собственно говоря, не так уж поздно, – заметил Джеймс, – еще и полуночи нет.

– Не заставляй пристрелить тебя, Джеймс, – предостерег отец.

Джейсон залпом проглотил бренди и закашлялся. Стоило ему чуть отдышаться, как отец наполнил второй бокал.

– На этот раз можно помедленнее. Возьми себя в руки. Расскажи, что стряслось.

– Вряд ли стоит греть бренди. В животе и так горит. Это все Холли.

Отец и брат молчали. Джейсон пригубил бренди.

– Простите, что так врываюсь, но просто не знал, куда идти. Как уже было сказано, я собирался переночевать в конюшне, но боялся, что Петри увяжется за мной.

– Что сделала Холли? – спросил напрямик Дуглас.

Джейсон глотнул бренди.

– Что она сделала?

– Посмеялась надо мной.

– Не понимаю, – медленно произнес Джеймс. – Из-за чего посмеялась?

– Попросила меня рассказать о том, что произошло пять лет назад. Я и рассказал. А она принялась издеваться! Черт возьми, все мы трое до сих пор переживаем те жуткие мгновения!

– Какая наглость! – возмутился Джеймс. – Подумать только, она мне даже нравилась. Милая, хорошая, добрая девушка…

– Обычно так оно и есть.

– Нет, она жестокая, – покачал головой Джеймс. – Бесчувственная и бесчеловечная.

Дуглас кивнул:

– Совершенно верно. Надеюсь, ты как следует отчитал Холли? Я крайне в ней разочарован. Думаю, стоит поехать в Лайонз-Гейт прямо сейчас и высказать все, что я о ней думаю.

– Я поеду с тобой, папа, – вызвался Джеймс. – Встряхну ее хорошенько, объясню, что она не понимает, как все произошло, и что тебе пришлось пережить в те времена, Джейсон. А особенно какую роль ты сыграл во всем этом.

– Она посмела заявить, что какую бы роль я ни сыграл тогда во всем этом, о прошлом давно пора забыть.

– Какое жестокосердное создание, – буркнул Дуглас. – Как жаль, что ты женился на ней. Я все гадаю, уж не воспользовалась ли она неожиданным приездом отца, чтобы поймать тебя в сети брака? А может, и знала, что Алек вот-вот появится на конюшне, и устроила спектакль.

Джейсон залпом осушил бокал.

– Нет, она ничего не знала. Просто не смогла совладать с собой.

– Ну, теперь это не важно. Я немедленно еду к ней и постараюсь все ей втолковать. Не позволю ранить тебя еще сильнее! Ты и без того никак не оправишься!

– Я сказал ей, что был полным идиотом, позволив Джудит так ловко обвести меня вокруг пальца. И добавил, что она победила. Знаете, что ответила Холли? Что Джудит никак не могла победить, поскольку она мертва, а мы живы.

– Странно, – хмыкнул Джеймс, – я никогда не рассматривал случившееся с этой точки зрения. Но факт есть факт, Джейс. Она одурачила тебя, и не только тебя, но и всех нас, поэтому можно считать, что не ты один остался с носом. Но понимаю, что, помимо всего прочего, ты ощущаешь себя полным кретином и неудачником, жизнь которого кончена. Отец, я еду с тобой. Холли нужно задать хорошую трепку.

– Джейсон, еще бренди?

Джейсон, хмурясь, протянул бокал отцу.

– Честно говоря, она не называла меня неудачником и кретином. Я пытался объяснить, что переживаю, но вы знаете Холли, она то и дело меняет тему разговора. Толковала что-то о том, что дух Джудит постоянно присутствует рядом и, должно быть, радуется, что по-прежнему управляет моей жизнью. Но это неправда, черт возьми!

– Разумеется, неправда, – согласился Дуглас. – Трудно представить, что женщина, вот уже пять лет лежащая в могиле, способна управлять чьими-то мыслями и действиями. Чистый вздор!

– Еще бы не вздор. Просто… о, дьявол, ты мог погибнуть! Слышишь? Мог погибнуть! Как я могу забыть собственную роль во всем этом?!

– Но пойми, Джейсон, это ты мог погибнуть!

– Но и я остался в живых, так что дело не в этом. Знаешь, она спросила, лгал ли ты мне когда-нибудь.

– Вряд ли, – пожал плечами Дуглас. – Ну… может, и лгал, когда ты был ребенком и спрашивал, почему твоя мать так кричит в беседке…

Джеймс скорее откусил бы язык, чем потребовал бы уточнения.

– Да, я бы тоже солгал Дугласу и Эверетту, дойди дело до подобных вопросов… – кивнул он.

– Пойми, в чем-то важном ты никогда мне не лгал. Так я ей и заявил. А у нее хватило совести заявить, что я уверен в обратном. Что ты, мой отец, солгал мне.

– Каким это образом?

– По ее словам, я, очевидно, не поверил, когда ты твердил, что в случившемся нет моей вины, и, следовательно, считаю, что ты сказал мне неправду.

– Черт возьми, Джейсон, – заметил Дуглас, – а ведь она права. Ты мне не поверил. Неприятно говорить это, но Холли верно подметила.

– Дело не в том, поверил ли я. Пойми, ты так легко мог погибнуть, и Джеймс тоже, и все из-за меня. Никто, кроме меня, тут ни при чем. И это не дает мне покоя. Как можно отрицать столь очевидный факт? Ты любишь меня, черт возьми, и именно поэтому… да, именно поэтому я не смирился с твоими словами. Ты утверждаешь, что я не виновен, только потому, что любишь меня.