Глава 1

Балтимор, Мэриленд

Апрель 1835 года

Джейсон Шербрук понял, что пора возвращаться домой, в тот момент, когда, откатившись от Люсинды Фротингейл, уставился в жирную уродливую морду ее мопса Хорейса, злобно на него зарычавшего, и неожиданно, совершенно непонятно почему, увидел своего брата-близнеца. Тот со слезами на глазах махал рукой Джейсону с пристани Истборна. Махал до тех пор, пока корабль не превратился в маленькую точку на горизонте.

Колючий ком подкатил к горлу Джейсона. Глаза подозрительно повлажнели, а сердце заныло так, что казалось, сейчас разорвется.

Джейсон в последний раз оглядел песика, примостившегося под боком хозяйки, и повернулся на живот, прислушиваясь к дыханию женщины и животного. Странно… Всего несколько секунд назад он наслаждался ее ласками, и вдруг непрошеные, принесшие боль воспоминания нахлынули на него. Неизвестно почему его охватило такое нетерпение, что он едва смог лежать спокойно. Ему хотелось одного: выпрыгнуть из теплой постели Люсинды, броситься в океан и плыть до самой Англии.

Спустя почти пять лет Джейсон Шербрук решил вернуться домой.

Этим же утром, ровно в восемь, Джейсон сидел за большим столом в столовой Уиндемов, где уже был накрыт завтрак, и молча оглядывал людей, которые приняли его в дом много лет назад. Супружеская чета и их дети – двое мальчиков и две девочки – за это время стали ему очень дороги. Но наверное, пришла пора расстаться.

Он кашлянул, привлекая их внимание, моля Бога, чтобы прекрасные умные мысли безболезненно превратились в слова и легко сорвались с его языка, чего, естественно, не получилось. Ком в горле разросся до размеров скакового круга.

– П-пора, – хрипло выдавил он.

При этом он не сознавал, что очень похож на слепого, который внезапно обрел зрение. Обрел и сам не знал, что теперь с этим делать. Как ни странно, язык перестал повиноваться. И вылетевшее из горла единственное слово повисло зловещим туманом в столовой Уиндемов.

Джеймс Уиндем, не понимая причины столь странного поведения, вопросительно вскинул темно-русую бровь:

– Пора? Ты о чем? Снова собираешься обогнать Джесси на скачках? Неужели тебе недостаточно всего того, что ты уже успел претерпеть от этой негодницы? Даже Ловкач не доводил тебя до такого состояния.

Джейсон немедленно попался на эту удочку.

– Как ты всегда утверждал, Джеймс, она очень тощая, весит не больше, чем ваша Констанс, поэтому всегда приходит первой. И никакое искусство жокея тут ни при чем.

– Ха-ха! – фыркнула Джесси Уиндем. – Да на вас смотреть жалко! Вечно жуете все те же старые, давно приевшиеся причины и предлоги. По-моему, вы оба видели, как я скакала на Ловкаче – собственном коне Джейсона. Мы мчались так быстро, что ветер развевал вам волосы! Все, на что способен Джейсон, сидящий на Ловкаче, – поднять легкий бриз, который и листочка не пошевелит!

«Ничего не скажешь, увесистая оплеуха», – подумал Джейсон и широко улыбнулся Джесси.

– Папа прав, – заявила семилетняя Констанс, но, немного поразмыслив, все же добавила: – Хотя… возможно, мама весит немного больше меня. Но, дядя Джейсон, вы похожи на папу. Слишком тяжелы, чтобы выступать в скачках. У коня ноги едва не подламываются под вашим весом. Жокеи должны быть малорослыми и худыми. Пусть бабушка твердит, что это позор, когда мама показывает свои ноги всем посторонним мужчинам, которые на нее глазеют, а не сидит с шитьем в гостиной, я все равно не согласна. И та же бабушка вечно жалуется, какая мама тощая, хоть и родила четверых, а это уж совсем несправедливо!

Одиннадцатилетний Джонатан Уиндем, старший из детей, согласно кивнул:

– С твоей стороны, Конни, было несколько грубо высказываться таким образом, а бабушке не стоило бы так оскорблять маму, но факт остается фактом. Мама – женщина, а женщины не должны состязаться с мужчинами.

Джесси кинула в него кусочек тоста. Джонатан со смехом увернулся.

– Мама, ты же знаешь: джентльмены не выносят, когда ты приходишь первой. Однажды я стал свидетелем, как папа едва не заплакал, когда ты в последний момент обогнала его у самого финиша.

– С другой стороны, – вмешался Джейсон, – все, кого я знаю, уверены, что вы родились в седле, и кому какое дело, что у лучшего в Балтиморе жокея имеются гру… э… не важно, я не то хотел сказать.

– Именно так мне и казалось, мама.

– Господи Боже, надеюсь, что нет, – пролепетал Джейсон.

– Я тоже на это надеюсь, – кивнула Джесси. – Нет, не уточняй, по-моему, и без того сказано достаточно.

Джонатан принялся стряхивать крошки тоста с рукава пиджака, и только младшая сестренка Элис заметила коварный блеск его опущенных глаз.

– Как я уже говорил, матушка, ты жесткий наездник, никого не щадишь на пути, а при необходимости становишься злее змеи, но все же подумай: разве искусно заштопанная простыня не приносит куда больше удовлетворения, чем…

– Мне больше нечем швырнуть в тебя, Джон… впрочем… мне под руку случайно попалась премиленькая тяжелая вилка, – обрадовалась Джесси, целясь вилкой в сына. – Предлагаю ретироваться с миром, или последствия могут быть весьма тяжкими.

– Сдаюсь, – вздохнул Джонатан, беспомощно поднимая руки и едва не до ушей растягивая губы в улыбке. – Прошу пощады и ретируюсь.

– Пола, дядя Джейсон? Сто именно пола? – очаровательно прокартавила четырехлетняя Элис, подавшись к нему всем тельцем.

Если бы они не сидели за столом, она уже успела бы взобраться к нему на колени и свернуться калачиком, как привыкла с самого раннего детства. Он не знал, что сказать: в голове было пусто. Не слыша ответа, Элис вскинула голову. На длинных кукольных ресницах повисли две огромные слезы.

– Сто-то слуцивось, пвавда? Ты больсе нас не любис? Хопес застлелить маму, потому сто она тебя побива?

Джейсон смотрел в прелестное личико, лихорадочно пытаясь найти нужные слова, но, как назло, ничего не получалось.

– Я очень люблю вас всех, – выдавил он наконец. – И буду всегда любить. Дело в том… – И тут наконец правда вышла наружу. – Дело в том, что я хочу вернуться домой. Пора. Я отплываю в пятницу на «Дерзком приключении», одном из кораблей Дженни и Алека Карриков.

В комнате мгновенно воцарилось мертвое молчание. Все, включая Джошуа, повара Уиндемов, как раз принесшего Джесси свежих тостов, уставились на Джейсона. Горничную Люси, подававшую на стол, так потрясли слова красивого молодого господина, что она чуть не пролила кофе на брюки мистера Уиндема. Джеймс едва успел перехватить руку девушки.

– Домой? – удивилась Элис. – Но ты дома, дядя Джейсон.

Он улыбнулся маленькой фее, родившейся после его прибытия в Балтимор и как две капли воды похожей на мать.

– Нет, милая, это не мой дом, хотя я пробыл здесь дольше, чем следовало бы. Мой дом – Англия. Я родился там, в чудесном доме, названном Нортклифф-Холл. Там и сейчас живет моя семья, и там я провел двадцать пять лет своей жизни.

– Но ты наш, дядя Джейсон! – расстроился девятилетний Бенджамин Уиндем, незаметно сунув кусочек зажаренного бекона Старому Коркеру, домашней гончей, родившейся на неделю позже Бенджамина. – Эта самая Англия давно стана для тебя чужой. Кому нужен дурацкий Нортклифф-Холл? Мы тоже могли назвать наш дом каким-нибудь пышным именем, если бы ты нас попросил.

– Мы так и сделали, беконная голова, – презрительно бросил Джон. – Уиндем-Фарм, разве не слышал?

– У нас немало родных в Англии, – объяснил Джеймс сыну, не отрывая глаз от лица Джейсона.

И тут его, похоже, осенило.

– Знаете, по-моему, пора бы и нам посетить Англию. Время идет незаметно, верно? Месяцы и годы катятся под горку и куда-то исчезают. Почти пять лет. Просто поразительно, Джейс. Кажется, только вчера мы встречали тебя на пристани Иннер-Харбор, и Джесси не сводила с тебя глаз. Все твердила, что ты куда красивее Алека Каррика и Господь не создавал ничего прекраснее. Правда, упомянула, что у тебя есть брат-близнец, а значит, в мире есть твоя точная копия. И скажу тебе, я благодарен Богу, что она не свалилась в обморок, – жизнерадостно улыбнувшись, заметил он.

– И ты так хорошо помнишь мои слова? – язвительно осведомилась Джесси, изогнув темно-рыжую бровь.

– Разумеется. Я помню каждое произнесенное тобой слово.

Джесси издала сдавленный звук, и четверо ее отпрысков дружно захихикали.

В этот момент Джеймс испытывал невыразимую печаль, смешанную со странной радостью. Очевидно, Джейсон сумел примириться с прошлым.

– Дядя Джейсон красивее, чем тетя Гленда, – заключила Констанс, широко улыбаясь и показывая дыру на месте выпавшего переднего зуба. – Его красота ей покоя не дает. Когда она не смотрит на дядю Джейсона, значит, немедленно бежит к зеркалу, пытаясь сообразить, как бы переплюнуть его. Однажды я посоветовала ей бросить эту затею. Она швырнула в меня щеткой для волос.

Джеймс неловко откашлялся.

– Конни, ты смущаешь дядюшку Джейсона, так что давай лучше о другом. Маркус и герцогиня были здесь в прошлом году, а Норт и Кэролайн Найтингейл – в позапрошлом. Так что теперь наша очередь побывать в Англии и повидаться со всеми, включая твою семью, Джейсон. Мне хочется посмотреть, упадет ли в обморок моя жена при виде твоего брата. И ты столько рассказывал детям о Холлисе, что они надеются получить от него памятные таблички. Ну и ты, разумеется, соскучился по родителям.

– Но у них ужасно смешной выговор, – запротестовал Бенджамин. – Как у дяди Джейсона. Не хочу я туда ехать!

– Считай это новым приключением, – посоветовала мать.

– Вот именно, Бен, – поддакнул Джейсон.

Наверное, и для него это будет приключением… Он развалился на стуле и сложил руки на впалом животе.

– Все мои родные встретят вас так же радушно, как встретили меня вы. – Он помедлил, взглянул в сторону Джеймса и Джесси и пожал плечами: – В январе мне исполнится тридцать.

– Но пока тебе всего двадцать девять, так что ты не так уж стар, дядя Джейсон, – заметил Бенджамин. – Вот когда будешь таким же старым, как папа, тогда и вернешься.

– Твоему отцу всего тридцать девять. Не такой уж преклонный возраст, – с некоторым раздражением ответила Джесси, но тут же немного растерянно добавила: – Мне почти тридцать один. Я больше чем на год старше тебя, Джейсон. Господи Боже, куда бежит время?!

– А знаете, что у меня уже двое племянников-близнецов? Им уже почти три года, а я еще их не видел! – пожаловался Джейсон.

– Да, – задумчиво вздохнула Джесси. – И они наверняка точные копии отца. А значит, и твои.

Джейсон кивнул:

– Брат написал, что родилось еще одно поколение, как две капли воды похожее на тетю Мелисанду.

Джеймс так остроумно описывал, как это сходство едва не свело с ума деда, и Джейсон ясно представлял улыбку близнецов и несчастное лицо своего родителя. Так много писем за все это время, а он начал отвечать на них только три года назад. Первые два года, проведенные здесь, он отделывался короткими фразами: ничего важного, ничего интересного, но тогда его жизнь казалась такой унылой. Правда, потом все начало медленно меняться. Он начал читать между строк еженедельно приходившие от родных письма, понял, что значат для него родные, и ответные письма становились длиннее и, возможно, интереснее, потому что отныне он вкладывал в них частичку своей души.

– Да, – улыбнулась Джесси. – Мы знаем. Я словно давно знакома с твоей семьей, так что мы встретимся со старыми друзьями.

До сих пор Джейсону в голову не приходило, что он так много рассказывал о семье.

– Но поцему же твои лодные никогда не плиезжают сюда? – спросила Элис. – Они тебя не любят? Поэтому отошлали тебя к нам?

– Нет, Элис, они очень хотели меня навестить. Но, честно говоря, это я просил их не приезжать. И никто не отсылал меня сюда, – заверил он.

И, помедлив, признался:

– Я сам себя отослал.

– Но почему? – допытывался Джонатан, подавшись вперед и положив руки на стол, поскольку весь бекон уже был скормлен Старому Коркеру.

– Пять лет назад случилось кое-что, очень дурное, – медленно выговорил Джейсон. – И я был во всем виноват. Только я.

– Ты убил человека на дуэли, дядя Джейсон? – выпалил Бен, сверкая глазами и готовый в любую минуту сорваться со стула.

– Прости, Бен, ничего подобного не было. Я навлек зло на родных, и это зло едва их не уничтожило.

– Ты пливел домой дьявола, дядя Джейсон?

– Что-то вроде этого, Элис. И, как я ни старался, не сумел найти в своей жизни ничего хорошего. И не смог больше встретиться лицом к лицу с людьми, которых подверг опасности. Поэтому я попросил у твоих родителей разрешения приехать сюда и учиться разведению породистых коней.

Джесси знала, что детям не понять всего этого… да и она сама не слишком много понимала. Но, видя, что они готовы засыпать его вопросами, быстро вставила:

– Ты помог нам куда больше, чем мы – тебе. И хотя мы с Джеймсом из кожи вон лезли, чтобы наполнить этот чертов дом… – она выразительно обвела рукой собравшихся за столом детишек, – места для тебя оставалось больше чем нужно.

– О нет, – покачал головой Джейсон, – вы с бесконечным терпением обучали меня.

– Не будь болваном, – отмахнулся Джеймс, но тут же повелительно поднял руку, заметив, что ребятишкам не терпится выговориться. – Нет-нет, дети, никаких разговоров. И никаких попыток заставить дядю Джейсона почувствовать себя виноватым за то, что покидает вас. Он принял твердое решение, и мы все должны это решение уважать. Все вопросы отменяются. Нет, Джон, вижу, как трудится твой неугомонный мозг. Повторяю, больше ни одного вопроса и попыток заставить его почувствовать себя виноватым. Кроме того, мы навестим его в Англии. И знаете что? Он обязательно приедет к нам, и не раз. Не сумеет удержаться. Наверняка снова попробует обогнать вашу матушку на скачках.

– Но поцему ты не хоцес, стобы твои лодные плиехави сюда? – не выдержала Элис.

Она сидела на стопке из шести книг, чтобы дотянуться до стола. В верхнем, толстом томе была напечатана статья Джеймса, лорда Хаммерсмита, брата Джейсона: исследование гигантских оранжевых скоплений газов, ярко сиявших три ночи подряд в ядовитой атмосфере северного полушария планеты Венера. Явление можно было наблюдать в апреле прошлого года.

Отец Элис уже открыл было рот, чтобы пожурить девочку.

– Нет-нет, все в порядке, – поспешно вмешался Джейсон. – Это хороший вопрос, Элис, и я хочу на него ответить. Поймите, моя семья не хотела, чтобы я уезжал в Америку. Они не винили меня в случившемся, хотя и стоило бы.

– Но что же стряслось? – не выдержал Джонатан.

Джеймс Уиндем молча поднял глаза к небу.

– Достаточно знать, Джон, что это было ужасно. Мой отец, Холлис и брат Джеймс едва избежали смерти, и во всем был виноват я. Нет, они хотели приехать, но понимаете… – Он осекся, пытаясь найти нужные слова. – Дело в том, что я не был готов встретиться с ними. Полагаю, взглянуть на них означало ощутить собственную слепоту. Сказано неуклюже, но довольно точно…

– Хватит, дети. Хватит, – велел Джеймс.

Джесси поднялась и хлопнула в ладоши.

– А теперь придержите языки, хотя я понимаю, как это трудно. Дядя Джейсон все обдумал. И оставьте его в покое. Кстати, все знают, чем нужно заняться после завтрака, так что принимайтесь за дело, и никаких жалоб. Джеймс, Джейсон, вы, джентльмены, пройдете за мной в гостиную.

Усевшись на диване, она обратилась к молодому человеку, которого полюбила, как брата:

– Джейсон, теперь все образуется. Сомневаюсь, что дети от тебя отстанут, так что без церемоний приказывай им замолчать. Поступай, как сочтешь нужным. Сегодня у нас четвертое апреля. Через две недели ты будешь дома. Мы приедем в Англию в августе и обязательно навестим тебя. Что ты думаешь об этом, Джеймс? Мы сможем освободиться к августу?

Джеймс кивнул:

– Превосходно, дорогая. Интересно, что мы тезки с твоим братом, Джейсон.

– Да, – вздохнул тот, – я почти полгода привыкал звать совершенно постороннего человека именем моего брата.

Он замолчал, пристально вглядываясь в лица людей, ставших для него родными.

– Не помню, говорил ли я вам, как много вы для меня значите, вы и дети. Я не родственник вам, но вы, не колеблясь, приняли меня в семью и научили всему, что знаете сами. А ты, Джесси, столько раз сбивала грязь с моих каблуков и заставляла увидеть хвост своего коня на скаковом кругу и при этом весело смеялась, ничуть не заботясь о том, что ранишь мое хрупкое мужское самолюбие.

– Это потому, что у Джеймса самое хрупкое мужское самолюбие во всем Балтиморе и твое не идет с ним ни в какое сравнение.

– Ну разумеется, мы не будем говорить о невероятном женском самомнении, – вставил Джеймс. – А ты, Джейсон, очень быстро стал членом нашей семьи, но все остальное – вздор. Все, чему мы могли тебя научить, ты усвоил в первый же год. Ты настоящий волшебник во всем, что касается лошадей, а они только что не разговаривают с тобой, словно знают, что ты на все готов ради них. Трудно объяснить это словами, но я знаю, что, если ты и в Англии возьмешься за разведение чистокровных коней да еще станешь выставлять их на скачках, успех будет невероятным.

Джейсон растерянно уставился на него.

– Он прав, Джейсон, – согласилась Джесси. – А где же ты собираешься обосноваться?

– В окрестностях Истборна. Рядом с Нортклифф-Холлом, отцовским домом. С тех пор, как пять лет назад отец заставил мою бабку перебраться во вдовий дом, Джеймс, Корри и их близнецы живут в Нортклиффе, – пояснил Джейсон и, криво улыбнувшись, добавил: – Чтобы вам лучше понять, почему отсутствие моей бабки в большом доме так повлияло на жизнь всей семьи, достаточно сказать, что знакомство с твоей матерью, Джеймс, живо напомнило мне эту почтенную леди. Такое впечатление, словно я не расставался с бабушкой. Поэтому ее переезд стал неподдельным счастьем для родителей и брата. Она была весьма воинственно настроена по отношению к моей матери и Корри.

– О Боже, – почтительно ахнула Джесси. – Значит, твоя бабка и моя свекровь в чем-то схожи?

– Да, но моей не хватает осмотрительности Вильгельмины. Она всегда говорит то, что думает, и с неподдельным энтузиазмом охотится на своих жертв.

– Мы просто счастливы, что видим ее не чаще раза в неделю, – честно призналась Джесси. – Если ты еще не понял, она меня ненавидит. И вечно с невинным видом говорит гадости. Иногда мне даже хочется, чтобы она, как твоя бабка, высказалась напрямик.

– Собственно говоря, нужно быть полной тупицей, чтобы не понять, что тебя облили грязью с головы до ног, – засмеялся Джеймс.

– Моя бабушка, как и Вильгельмина, ненавидит всех женщин в семье. Единственная, кого она не изводит, – это моя тетка Мелисанда, – пояснил Джейсон и со вздохом добавил: – Но я отчаянно хочу увидеть родителей, брата, Корри и племянников. И самое странное, что понял это только сегодня утром.

– До или после того, как покинул дом Люсинды? – насмешливо осведомилась Джесси.

– По правде говоря, до, – сухо сообщил Джейсон с самым бесстрастным выражением лица. – Она очень удивилась, когда я вылетел из постели так быстро, словно сам сатана гнался за мной.

– Нам будет не хватать тебя, Джейсон, – призналась Джесси, беря мужа за руку. – Но в августе мы снова будем вместе.

Она храбро улыбнулась, сморгнула слезы и бросилась в объятия Джейсона.

– Я всегда хотела иметь брата, и Господь наконец исполнил мое желание.

– Он и мне дал брата, – согласился Джеймс. – Благородного, порядочного и умного. Что бы ни случилось пять лет назад, Джейсон, пора бы забыть прошлое.

Джейсон не ответил.

– Жаль только, что ты так чертовски красив, – поспешно добавил Джеймс, осознав, что Джейсон вовсе не готов забыть прошлое.

Джесси, смеясь, откинулась на руки Джейсона.

– Это верно! Все женщины от пятнадцати до ста лет бросаются к твоим ногам, и даже не пытайся это отрицать. Ты и не поверишь, сколько дам уговаривали меня замолвить за них словечко! Все желали стать моими лучшими подругами и навещать меня. Как я уже сказала, вторым идет Алек Каррик. Интересно, что он об этом думает?

– Можешь поверить, – вздохнул Джейсон, – что он, как и я, не придает никакого значения внешности. Мало того, считает свою физиономию чертовой помехой в отношениях с людьми. Да и кто обращает внимание на лица?

Джесси даже не посчитала нужным ответить на подобную глупость.

Джейсон, помедлив, снова обнял Джесси.

– Видишь ли, я всегда мечтал иметь сестру. И знаешь, у тебя волосы такие же рыжие, как у моей матери. И хотя твои глаза зеленые, а ее – голубые, вы очень похожи. Она самая красивая женщина на свете. – Он коснулся толстой огненно-рыжей косы Джесси, ниспадавшей почти до талии, и неловко пробормотал: – Если красивые лица вообще имеют какое-то значение. Но спасибо тебе и Джеймсу. Огромное спасибо вам обоим за то, что вернули меня к жизни.

Глава 2

Нортклифф-Холл

Окрестности Истборна, Южная Англия

Джейсон направил Ловкача к вдовьему дому, высившемуся в конце аллеи. Корри писала, что отсюда до Нортклифф-Холла было достаточно далеко: добрых триста футов. Верная гарантия того, что бабка не ворвется в дом, не устроит, по обыкновению, скандал, чтобы потом как ни в чем не бывало величественно выплыть из парадной двери, улыбаясь во весь рот и беззастенчиво показывая три-четыре еще оставшихся зуба. Поразительная энергия для ее восьмидесяти лет! Что ни говори, а она даже старше Холлиса.

И все же Джейсон хотел увидеть ее, обнять и поблагодарить Бога за то, что у нее все еще хватает сил злиться и делать пакости ближним. Возможно, огромные количества уксуса в организме сохраняют здоровье и способствуют долгой жизни.

Перед самым отъездом из Балтимора Джейсон получил письмо от отца. Тот писал, что Холлис по-прежнему может похвастаться избытком волос и зубов. Джейсон был втайне благодарен Господу, что Холлис, как и его бабка, все еще жив.

Джейсон привязал к столбу Ловкача, который был так счастлив оказаться дома, что поминутно закидывал голову и нюхал воздух. Джейсон обнял коня за шею, и тот тихо заржал. Он прекрасно перенес двухнедельное плавание.

– У тебя, старина, больше сердца и мужества, чем у любой другой лошади в мире, – прошептал Джейсон, оглядывая увитый плющом домик в стиле королевы Анны с прилегавшим к нему чудесным садом, за которым скорее всего ухаживала его мать.

Интересно, дождалась ли она хоть слова благодарности от бабки? Весьма сомнительно.

Джейсон с улыбкой стукнул в дверь ярко начищенным медным молотком. И не поверил глазам, когда на пороге появился Холлис. Старик вытаращился на него схватился за грудь и прошептал:

– О Боже… это в самом деле вы, мастер Джейсон? После стольких лет… это действительно вы? О, мой дорогой мальчик, мой бесценный мальчик, ты наконец вернулся!

С этой чувствительной тирадой он бросился в объятия Джейсона. Тот потрясенно осознал, что Холлис словно стал намного меньше ростом, чем ему казалось. Поэтому он с величайшей осторожностью обнял старика. Глубокого старика: ведь и отец Джейсона знал его почти всю свою жизнь! Но слава Богу, в худых старческих руках еще осталось немного силы!

Джейсон с наслаждением вдохнул его запах, тот же самый запах, который помнил все свои двадцать девять лет: смесь лимона и пчелиного воска – и прошептал:

– Ах, Холлис, мне так тебя не хватало. Я каждую неделю получал твои письма. Отец, мама, Джеймс и Корри тоже писали. Прости, что не сразу стал отвечать, но…

Старик нежно сжал ладонями лицо питомца.

– Все в порядке. Если не чувствуешь себя виноватым, не стоит извиняться. Ты вот уже три года отвечаешь на мои письма, и этого вполне достаточно.

Угрызения совести клещами сжали горло Джейсона, но в мудрых маленьких глазах Холлиса светились такая любовь и понимание, что он, вместо того чтобы броситься к ногам дворецкого, снова обнял старика.

– Я дома, Холлис. Я вернулся навсегда.

– Холлис! Что там у тебя? Кто пришел! Я позволила тебе заодно с дневным моционом приносить мне булочки с орехами, а что ты наделал? Привел с собой какого-то бродягу? Потихоньку кормишь моими булочками всякую шваль, верно, Холлис? Какая невероятная наглость! Джейсон узнал этот скрипучий голос.

– Некоторые вещи с годами не меняются, – ухмыльнулся он, когда Холлис почтительно отступил, закатил глаза с видом бесконечного смирения и нескрываемого сарказма и почтительно откликнулся:

– Мадам, это ваш внук. Клянется, будто явился не затем, чтобы похитить ваши булочки с орехами, а исключительно с целью повидать вас.

– Джеймс здесь? С чего бы это вдруг?! Насколько мне известно, так называемая женушка старается держать его подальше от моего дома! Я точно это знаю. Эта глупая девчонка еще навлечет бесчестье на семью, вот увидите! Совсем как ее свекровь, потаскушка, которая обманом завлекла моего Дугласа и отказывается стареть, как подобает порядочной женщине!

Джейсон поднял глаза и увидел бабку, медленными крошечными шажками продвигавшуюся к парадной двери. Очевидно, сил у нее осталось мало, поскольку она тяжело опиралась на отполированную до зеркального блеска трость с набалдашником в виде фигурки колибри. Сквозь редеющие снежно-белые волосы, завитые тугими локончиками, просвечивала розовая кожа.

– Это не Джеймс, бабушка. Это я, – отозвался Джейсон, подходя к старушке, чьи глаза, как всегда, сверкали умом и злобой.

Та остановилась как вкопанная и уставилась на внука.

– Джейсон… Ты ведь не Джеймс, притворившийся Джейсоном, верно? И я не потеряла остатки разума? Это действительно ты?

– Действительно я.

Он поспешно подскочил к внезапно пошатнувшейся бабке, нежно обнял и понял, что она еще более хрупка, чем Холлис. Старые кости, казалось, готовы хрустнуть от любого сильного порыва ветра. Сухие, плотно сжатые губы припали к его шее. Он потихоньку отстранился и взглянул в лицо старушки, от губ которой шли вниз две глубокие морщины. Что же, вполне естественно: ведь она вечно отчитывала любого, кто попадался ей на глаза, и никогда не улыбалась. К его невероятному удовольствию, эти тонкие губы раздвинулись в легкой улыбке!

– Мой прекрасный Джейсон! – прошептала она, потрепав его по щеке, и снова поцеловала.

Взгляд неожиданно сделался испытующим, а голос – таким мягким, какого он еще в жизни не слышал:

– Ты простил себя, мальчик?

Он продолжал смотреть в это мятежное старое лицо, но вместо перца и уксуса видел безмерное сочувствие и любовь к нему. И не мог это осознать. Так же, как не понимал, почему, не заезжая в родной дом, приехал сюда, чтобы увидеть ее, хотя получал письма всего дважды в год: одно – перед его днем рождения, другое – незадолго до Рождества.

– Ты запретил отцу и брату приезжать в Америку, – заметила она, снова гладя внука по щеке. – И очень долго не отвечал на письма, вернее, отделывался бессмысленными фразами.

– Не был готов к общению.

– Отвечай, Джейсон. Ты простил себя?

– Простил себя?

– Вот именно. По причине, никому не ведомой, кроме Джеймса, который утверждал, что понимает тебя, хотя и считает неправым, ты винил себя за случившееся. Это, разумеется, чистый вздор и скорее всего подходящий предлог, чтобы пожалеть себя, поскольку ты мужчина, а, как известно всем, мужчины обожают упиваться жалостью к себе, лакать ее, как котята – молоко. И делают это намеренно, чтобы женщины, имевшие несчастье полюбить их, часами ободряли возлюбленных, гладили по головке…

– Заливали их внутренности чаем, подносили булочки и смотрели сквозь пальцы на их измены, – докончил Холлис. – Кажется, я успел наизусть выучить эту проповедь.

– Ха! Ты слишком умен, Холлис. Это не к добру, – прошипела старуха, пытаясь ударить его тростью.

А вот это уже более походит на бабушку, которую помнил Джейсон.

– А у тебя не найдется бренди, чтобы залить мои внутренности? – осведомился Джейсон, широко улыбаясь.

– Разумеется, но думаю, тебе лучше попробовать одну из моих ореховых булочек. Ты, конечно, проезжал мимо и унюхал аромат, доносившийся из окна, хотя окна должны быть закрыты, чтобы не пропускать вредных испарений.

– Честно говоря, ничего я не унюхал, – признался Джейсон. – И вообще за пять лет ни разу не видел булочки с орехами. Я приехал, потому что хотел увидеть тебя. Э… можно мне попробовать хотя бы одну булочку, если уж и я, и булочки одновременно оказались здесь?

Старуха на несколько минут призадумалась. Действительно призадумалась, взвешивая, стоит ли делиться с ним булочками. Он видел это в молодо блестевших глазах.

– Холлис, старый осел, неси булочки в гостиную! – неожиданно завопила она, брызгая слюной. – Да, мальчик, я решила, что, поскольку здесь не меньше полудюжины, ты вполне можешь съесть одну. Холлис, твоя тощая фигура только сейчас маячила здесь. Куда это ты пропал? Опять твои штучки? Пытаешься засунуть себе в глотку мою булочку? Клянусь, это так и есть! Воображаешь, что я слова не скажу, раз уж мой бесценный мальчик вернулся домой?

Несмотря на угрозы, она широко улыбалась. Но при взгляде на Джейсона улыбка исчезла.

– Значит, не хочешь отвечать? Ладно, потерплю. Наверное, ты еще сам не понял, что творится в твоем сердце.

Принесший бренди Холлис не верил своим глазам. Госпожа обращалась с внуком так нежно, как ни с кем и никогда за всю свою жизнь. Но, услышав ее слова, он просто взбесился:

– Значит, вы позволите мастеру Джейсону съесть булочку, мадам? И это после того, как за все годы верной службы мне ни разу не предложили ничего подобного?!

Вдовствующая графиня презрительно оглядела верного слугу.

– Я всегда пересчитывала булочки с орехами, которые ты мне приносил. Вместо полудюжины их всегда оказывалось четыре-пять. Сколько раз ты воровал у меня булочки? И не пытайся это отрицать, Холлис!