Глава 2

Колин Кинросс, седьмой граф Эшбернхем, оторопело воззрился на молодую женщину, которая стояла перед ним, протягивая руку и глядя ему в лицо с совершенным чистосердечием и, если он не ошибался, с немалым волнением. Он был ошеломлен и попробовал потянуть время, чтобы собрать разбежавшиеся мысли:

— Простите, что вы сказали?

Громко и ясно, без малейшей запинки Синджен повторила:

— Я — богатая наследница. Вы сказали, что вам надо непременно жениться на богатой наследнице.

Чувствуя, что голос его звучит фривольно и неестественно, он медленно произнес, так и не сумев привести мысли в порядок:

— И у вас достаточно приятная наружность.

— Я рада, что вы так считаете.

Он перевел взгляд на ее руку, все еще протянутую к нему, и машинально пожал ее. Следовало бы, конечно, поднять эту руку к губам, но она протянула ее, как это сделал бы мужчина, и он не нашел ничего лучшего, как пожать ее. Сильная рука, подумал он, пальцы очень белые, тонкие… и умелые, что ли. Он отпустил ее.

— Поздравляю, — сказал он. — С тем, что вы богатая наследница, и с тем, что у вас приятная наружность. Ах да, простите меня, сударыня. Мое имя Эшбернхем.

Она только молча улыбнулась, глядя на него влюбленными глазами. Какой чудесный у него голос, мужественный, веселый, намного более обольстительный, чем у любого из ее трех братьев. Куда им до этого удивительного молодого человека!

— Да, я знаю. А я — Синджен Шербрук.

— Странное у вас имя — оно похоже на мужское прозвище.

— Да, наверное. Мне дал его мой брат Райдер, когда мне было девять лет и он попробовал сжечь меня на костре. Мое настоящее имя Джоан, и он сказал, что я буду Жанной д’Арк, которую сожгли как ведьму и которая наверняка была святой, короче говоря, святой Жанной. А из святой Жанны получилась Синджен (В Англии Жанну д’Арк называют не Жанной, а Джоан, а словосочетание «святая Жанна» звучит по-английски как «Сент-Джоан» (Saint Joan).)… и с тех пор меня так зовут.

— Мне нравится Джоан. Это имя больше подходит для женщины.

Он провел пальцами по волосам и растерянно подумал, что ляпнул что-то несуразное и не относящееся к теме разговора, какова бы она ни была.

— Ей-богу, вы застали меня врасплох. Я не знаю вас, а вы не знаете меня. Я совершенно не понимаю, зачем вы это сделали.

Светло-голубые глаза девушки загорелись, и, глядя на него взором бесхитростным и ясным, как летний день, она отчетливо сказала:

— Я видела вас на балу у Портмейнов, а потом на музыкальном вечере у Рэнли. Я — богатая наследница, а вам нужно жениться на наследнице. Если вы не монстр — я, конечно, имею в виду вашу натуру, — тогда вам, вероятно, надо подумать, как сделать так, чтобы жениться на мне.

Колин Кинросс, для друзей — Эшбернхем, или просто Эш, растерянно взирал на незнакомку, которая, похоже, была не в силах оторвать взгляда от его лица.

— Ничего чуднее со мной отродясь не случалось, — вымолвил он наконец и тут же подумал, что это еще мягко сказано. — Разве что один раз в Оксфорде, когда жена одного из преподавателей предложила мне заняться с ней любовью, пока ее муж давал моему приятелю урок латыни в соседнем классе. Она к тому же хотела, чтобы дверь между комнатами была слегка приоткрыта, чтобы она могла видеть своего мужа, пока будет заниматься любовью со мной.

— И вы согласились?

— Согласился на что? Ах да, заняться с ней любовью? Сейчас уже не помню, — сказал он, опамятовавшись, и, нахмурив брови, строго добавил: — И вообще о подобных вещах лучше не вспоминать.

Синджен вздохнула:

— Мои братья рассказали бы мне все без утайки, однако вы меня еще не знаете, и я пока не вправе ожидать от вас большей откровенности. Я знаю: я не красавица, но достаточно мила. Я выезжаю в свет уже второй сезон, однако у меня нет ни жениха, ни даже поклонника. Но я богата, и у меня доброе сердце.

— Едва ли я могу полностью довериться вашей самооценке.

— А может быть, вы уже встретили даму, которая бы отвечала вашим финансовым запросам?

Он невольно усмехнулся:

— Вы, как я вижу, склонны говорить без обиняков. Нет, такой дамы я пока еще не встретил, как вам, по всей видимости, уже известно, коль скоро вы слышали, как я плакался в жилетку старине Брассу. И по правде сказать, вы самая красивая молодая особа, какую я когда-либо встречал. И к тому же высокая, так что, говоря с вами, мне не надо нагибаться и зарабатывать себе растяжение шейных мышц.

— Да, рост у меня великоват, но тут уж ничего не поделаешь. А что до красоты, то братья, конечно, находят меня красивой, но вы, милорд, вы правда так считаете? Это мой второй лондонский сезон, я вам уже говорила, и мне ужасно не хотелось опять тратить время на выезды в свет, ведь это невыносимо скучно, но тут я встретила вас.

Она замолкла, но по-прежнему смотрела на него во все глаза, и жадный взгляд этих красивых светло-голубых глаз поразил его. Никто никогда не смотрел на него так. Он был ошарашен, ошеломлен, оглушен и чувствовал себя совершенным болваном. От его хваленого самообладания не осталось и следа. Ему стало не по себе.

— Давайте отойдем, здесь такая давка. Да, тут лучше. Послушайте, я чувствую себя неловко. И все это очень необычно. Могу ли я нанести вам завтра визит? Смотрите, к нам идет какая-то молодая леди, и вид у нее весьма решительный.

Синджен одарила его ослепительной улыбкой.

— О, да, я была бы очень рада, — сказала она и дала ему адрес особняка Шербруков на Пэтнэм-плейс. — А это Алике, моя невестка.

— Как ваше полное имя?

— Все зовут меня Синджен.

— Да, вы говорили, но мне не нравится это прозвище. Я предпочитаю имя Джоан.

— Хорошо. По-настоящему я леди Джоан Илейн Уинтроп Шербрук, потому что мой отец был графом.

— Утром я буду у вас с визитом. Не хотите ли отправиться со мной на верховую прогулку?

Она кивнула, глядя на его белые зубы и чудесные, прекрасные губы, и, не сознавая, что делает, потянулась к нему. Колин аж задохнулся от изумления и торопливо попятился. Боже правый, да эта девчонка совсем бесстыжая! Намекает, что втюрилась в него с первого взгляда. Ха! Хорошо же, завтра он проедется с ней верхом, дознается, ради чего она затеяла этот абсурдный розыгрыш, и, может быть, поцелует и потискает ее самую малость, чтобы преподать ей урок. Чертовски нахальная девица — да к тому же еще и англичанка, впрочем, это как раз и неудивительно, коль скоро он находится в Лондоне. Однако он всегда полагал, что английские девушки более сдержанны, более скромны. Но только не эта особа.

— Тогда до завтра, — выпалил он поспешно и удалился, прежде чем Алике смогла завершить атаку.

Разыскав в толпе Брасса, он бесцеремонно потащил его прочь из театра.

— Ради Бога, оставь свои жалобы! Я намерен отвести тебя подальше от всех этих красоток, которые забирают все твое внимание, чтобы ты объяснил мне, что здесь, черт возьми, происходит. Сдается мне, что именно ты придумал всю эту дурацкую шутку, и я желаю знать, зачем ты напустил на меня эту девицу. От ее нахальства у меня голова до сих пор идет кругом.

Алике видела, как известный ей Колин Кинросс чуть ли не силком выволок Брасса из фойе. Она взглянула на Синджен, увидела, что та тоже глядит вслед шотландцу, и безошибочно заключила, что золовка думает о нем совсем не так прозаично, как она сама.

— Интересный джентльмен, — заметила Алике, чтобы начать разговор.

— Интересный? Не будь смешной, Алике, это слово совершенно к нему не подходит. Он прекрасен, прекрасен как Бог! Ты видела, какие у него глаза? А как он улыбается, как говорит, это просто…

— Да, дорогая. Пойдем, нам пора. Антракт уже закончился, и Дуглас станет злиться.

Алике терпеливо ждала подходящего момента, но это было нелегко. Как только они возвратились в свой лондонский дом, она поцеловала Синджен, пожелала ей доброй ночи и, схватив мужа за руку, потащила его в спальню.

— Тебе настолько не терпится заняться со мной любовью? — спросил Дуглас, слегка позабавленный такой прытью.

— Синджен познакомилась с Колином Кинроссом. Я видела, как она говорила с ним. Боюсь, Дуглас, что она вела себя чересчур смело.

Дуглас посмотрел на свои руки, потом взял с камина канделябр и поставил его на столик возле их супружеской кровати. Он задумчиво помолчал, глядя на пламя свечей, и наконец пожал плечами.

— Давай отложим это до завтра. Синджен отнюдь не дура, у нее есть голова на плечах. Мы с Райдером хорошо ее воспитали. Она не станет гнать его к венцу слишком быстро.

Наутро, в десять часов, Синджен была готова к бою. Она стояла на ступеньках парадного крыльца дома Шербруков, одетая в синюю амазонку и, по твердому уверению Дорис, «пригожая, как картинка», и нетерпеливо похлопывала хлыстиком по сапогу.

Где же он? Может быть, он ей не поверил? Или пришел к выводу, что она не в его вкусе, и решил не приезжать?

Когда ее нервы были уже на пределе, она увидела его — он скакал легким галопом верхом на великолепном вороном берберском коне. Приблизившись, он остановился, слегка склонился в седле и, глядя ей в лицо, лениво улыбнулся.

— Разве вы не пригласите меня в дом?

— Боюсь, что нет. Пока еще рано.

«Ну, хорошо, — подумал он, — поглядим, что будет дальше».

— А где ваша лошадь?

— Здесь. Идемте.

Синджен обошла дом и двинулась к конюшням. Фанни, ее кобыла, спокойно стояла, ожидая хозяйку, и невозмутимо принимала ласки одного из конюхов, Гарри, чьей любимицей она была. Синджен знаком велела ему отойти и сама вскочила в седло. Она расправила юбки, сознавая в глубине души, что выглядит хорошо, как никогда, и вознесла Богу горячую молитву. Потом, повернувшись к своему спутнику, нерешительно улыбнулась:

— Время еще раннее. Давайте поедем в парк.

Он кивнул и поехал рядом с ней. Она ехала молча. Колин нахмурил брови, умело объезжая громоздкую подводу с горой пивных бочонков и тремя приказчиками, одетыми во все черное. Улица была запружена народом и всякого рода повозками, везде сновали лоточники с тележками, толпились лавочники, шныряли оборванные дети из бедняцких кварталов. Он держался рядом со своей спутницей, не отвлекаясь на разговоры и настороженно поглядывая по сторонам, чтобы в случае чего отвратить опасность. На такой людной улице опасности подстерегали на каждом шагу, но вскоре он понял, что она сможет отлично справиться едва ли не со всем, что могло приключиться. А если не сможет она, то, конечно же, сможет он, ведь он мужчина. Что ж, кем бы там она ни была, наездница она превосходная.

Когда они добрались до парка и въехали в северные ворота, он предложил:

— Давайте немного проедемся галопом. Я знаю, среди дам это не принято, но ведь, как вы сами заметили, час еще ранний.

Они доскакали до конца длинной ездовой дорожки, и его жеребец, такой же мощный, как конь Дугласа, далеко обогнал Фанни. Когда Синджен остановила свою кобылу, ее разбирал счастливый смех.

— Вы хорошо ездите верхом, — сказал Колин.

— Вы тоже.

Колин потрепал своего жеребца по шее.

— Я спросил лорда Брассли, кто вы такая, но он, к сожалению, не видел, как вы беседовали со мной. Я описал ему вас, но, откровенно говоря, сударыня, он сказал, что и вообразить себе не может, чтобы какая-либо леди, и уж тем более леди Джоан Шербрук, разговаривала со мной так, как это делали вы.

Она потерла пальцем мягкую кожу своей перчатки.

— А как вы меня описали?

Она опять выводила его из терпения, но он постарался не показать виду. Пожав плечами, он ответил:

— Ну, я сказал, что у вас достаточно приятная наружность, белокурые волосы, что вы высокого роста, что у вас весьма красивые голубые глаза, а зубы белые и очень ровные. Мне также пришлось сказать, что по нахальству вам нет равных.

Минуту она молчала, глядя куда-то за его левое плечо, потом заговорила вновь:

— По-моему, описание получилось довольно точным. И он все же не узнал меня? Как странно. Он друг моего брата, и Райдер говорит, что он повеса, но сердце у него доброе. Боюсь, он до сих пор видит во мне ту десятилетнюю девочку, которая все время выпрашивала у него подарки. Как-то раз в прошлом светском сезоне он сопровождал меня на бал в Олмак. Тогда Дуглас строго-настрого предупредил меня, что Брасс не одарен гибким умом и чтобы я вела себя тихо и елейно и ни в коем случае не заикалась при нем ни о чем, что можно вычитать в книгах, не то он немедленно удерет.

Колин слушал ее, не зная, что и думать. Выглядела она как настоящая леди, и Брасс сказал ему, что леди Джоан Шербрук прелестная малютка, обожаемая своими братьями, может быть, несколько эксцентричная, если верить кое-каким историям, которые дошли до его ушей, но сам он не замечал в ней и намека на нахальство. Затем Брасс понизил голос и шепотом сообщил, что она чересчур много знает о всяких вещах, о которых пишут в книгах, во всяком случае, он слышал об этом от пожилых дам, которые судачили о ней, не скрывая неодобрения. И леди Джоан Шербрук в самом деле высокого роста. Но с другой стороны, она ждала его, стоя на парадном крыльце дома, а девушка из благородного семейства никогда бы так не поступила, ведь верно? Она бы чинно дожидалась его в гостиной за чашкой чая, разве не так? К тому же Брасс категорически утверждал, что у леди Джоан Шербрук обычные русые волосы, ничего особенного, а у этой молодой особы они совсем не такие. На солнце они переливаются дюжиной разных оттенков — от светло-золотистого до пепельного.

А, к черту! Он не понимал, в чем здесь суть, и не знал, верить ей или нет. Скорее всего, она ищет богатого покровителя, который бы ее содержал. Может быть, она камеристка этой самой леди Джоан Шербрук или какая-то ее дальняя родня. Надо просто рассказать ей, что у него нет денег и единственное, что он точно может для нее сделать, так это потешить ее где-нибудь на сеновале.

— Вижу, я захватила вас врасплох, — сказала Синджен, наблюдая за сменой выражений на его лице. Он успел еще подумать, что она явно выразилась слишком слабо, когда она поспешно добавила: — Вы самый прекрасный мужчина, которого я видела в жизни, но дело не в этом, совсем не в этом. Я хотела, чтоб вы знали, что не одно только ваше лицо так привлекло меня к вам, а еще… еще… о Господи, сама не знаю.

— Это я прекрасный? — изумился Колин, уставившись на нее. — Мужчина не может быть прекрасным, что за вздор! Пожалуйста, скажите мне без обиняков, что вам нужно, и я сделаю все, чтобы вы это получили. Я не могу взять вас на содержание. Будь я даже самым сластолюбивым жеребцом во всем Лондоне, это ничего бы не изменило. У меня нет денег.

— Мне не нужно, чтобы меня брали на содержание, если этим вы хотели сказать, что вы не прочь сделать меня своей любовницей.

— Да, — медленно произнес он, глядя на нее как зачарованный, — именно это я и хотел сказать.

— Я не могу стать любовницей. К тому же, даже если б я и захотела ею стать, это ничего бы вам не дало. Можно не сомневаться, что мой брат ни за что не отдаст вам моего приданого, если вы не сочетаетесь со мной законным браком. Вряд ли он был бы доволен, если бы я согласилась стать вашей любовницей. В некоторых вопросах он очень старомоден.

— Тогда зачем вы все это делаете? Ради всего святого, скажите, кто из этих нетронутых просвещением обормотов, моих друзей, подбил вас на эту затею? Вы, наверное, любовница лорда Брассли? Или Генри Томпкинса? Или лорда Клинтона?

— Никто меня ни на что не подбивал.

— Кое-кому здесь не нравится, что я шотландец. Хотя я и учился в одной школе со многими здешними господами, они охотно пьют и развлекаются в моей компании, но не желают, чтобы я женился на ком-то из их сестер.

— Мне кажется, что, будь вы даже марокканцем, я бы все равно чувствовала к вам то же, что и теперь.

Колин онемел. Пышное голубое перо на ее крохотной шляпке — носят же женщины такие пустяки! — свешивалось набок и слегка закручивалось, прелестно обрамляя лицо. Амазонка, тоже голубая, но более темного тона, темнее, чем ее глаза, была идеально подогнана по фигуре, и в этом наряде не было ничего вызывающего, нет, он смотрелся элегантно и как нельзя лучше подчеркивал ее высокую грудь, тонкую талию и… Опомнившись, он выругался тихо и замысловато.

— Вы ругаетесь совсем как мои братья, только их обычно разбирает смех еще до того, как запас бранных слов иссякнет.

Он хотел было что-то сказать, но запнулся, осознав, что она неотрывно глядит на его губы. Нет, никакая она не леди. Кто-то из его окаянных приятелей заплатил ей, чтобы она его разыграла.

— Хватит! — заорал он. — Довольно ломать комедию! Быть того не может, чтобы леди Джоан Шербрук просто так взяла и захотела за меня замуж, да вдобавок еще и объявляла об этом с таким невообразимым бесстыдством!

Он резко повернулся в седле, рывком привлек ее к себе, стащил с дамского седла, посадил перед собой и какое-то время держал так, ожидая, пока обе лошади успокоятся. Она и не думала вырываться, а сразу же прижалась к нему грудью. Нет, никакая она не леди, это ясно как Божий день!

Он стиснул ее левой рукой, правой, не снимая перчатки, приподнял ей подбородок и попытался поцеловать, однако его язык наткнулся на сомкнутые губы. Он вскинул голову и сердито приказал:

— Да открой же ты рот, как положено, прах тебя возьми!

— Хорошо, — сказала она и открыла рот.

При виде ее разинутого рта Колин не выдержал и рассмеялся:

— Черт возьми, вы выглядите так, словно собрались спеть арию, совсем как та жуткая сопрано из Милана. О, дьявольщина!

Он вновь посадил ее на спину Фанни. Недовольная Фанни резко прянула в сторону, но Синджен, хотя у нее голова шла кругом от удовольствия и волнения, сумела легко подчинить ее своей воле.

— Делать нечего, приходится поверить, что вы в самом деле леди. Но я… нет, я не могу поверить, что вы увидели меня на балу у Портмейнов и тут же захотели за меня замуж.

— Собственно, в ту минуту я еще не была уверена, что хочу выйти за вас замуж, а просто подумала, что могла бы смотреть на вас всю остальную жизнь.

Колин был вмиг обезоружен.

— Прежде чем мы увидимся еще раз — если мы увидимся еще раз, — я просил бы вас запастись чуточкой лукавства. Нет, много его не надо, но известная толика необходима — столько, чтобы у меня не отвисала челюсть и не пропадал дар речи, когда вы сморозите что-нибудь уж вовсе несусветное.

— Я попробую, — пообещала Синджен и, на мгновение отведя от него взгляд, посмотрела на расстилающийся перед ними обширный зеленый луг и пересекающиеся на нем ездовые дорожки. — Может быть, вы все-таки найдете меня достаточно хорошенькой? О, я знаю, весь этот разговор о приятной наружности был не всерьез. Но я бы не хотела, чтобы вы стыдились меня и чувствовали себя неловко, если я все же стану вашей женой.

Говоря это, она взглянула ему прямо в глаза. Колин только покачал головой.

— Да полно вам, перестаньте. Ей-богу, вы в самом деле красивы, как вы и сами отлично знаете.

— Люди готовы наврать с три короба и сказать тебе все что угодно, если им известно, что ты богатая наследница. Я не так наивна, чтобы этого не знать.

Он соскочил с седла, перекинул поводья через руку и повел коня к стоящему неподалеку раскидистому дубу.

— Пойдемте. Нам нужно поговорить, прежде чем я соглашусь стать обитателем сумасшедшего дома.

«Ах, наконец я нахожусь рядом с ним», — подумала Синджен, с готовностью спешиваясь и следуя за ним.

Она посмотрела на ямочку на его подбородке, непроизвольно подняла руку, сдернула перчатку и погладила ямочку пальцем. Он не шелохнулся.

— Я буду вам замечательной женой. Вы можете поклясться, что по характеру вы не монстр?

— Я люблю животных и не стреляю их для забавы. У меня в замке живут пять кошек, все пять отличные охотники на крыс, и ночью они могут сколько угодно спать в тепле перед камином. А зимой, если становится по-настоящему холодно, они спят в моей постели, но это бывает редко, потому что во сне я начинаю метаться и могу придавить их. Если вы хотите узнать, буду ли я вас бить, то нет, не буду.

— Вы очень сильный, это очевидно. Я рада, что вы не притесняете тех, кто слабее вас. А людей вы любите? У вас доброе сердце? Вы чувствуете себя в ответе за тех, кто зависит от вас?

Он не мог отвести взгляда от ее лица. Ее вопросы бередили его раны, но он все же ответил:

— Полагаю, что да.

Ему представился его огромный замок — собственно замком можно было назвать только половину здания, да и та возникла отнюдь не в средние века, а была построена одним из графов, его предков, в конце семнадцатого столетия. Он любил этот замок с его башнями, зубчатыми стенами и узкими бойницами. Но в некоторых его покоях гуляли такие сквозняки, задувающие из бесчисленных щелей, что, простояв на одном месте десять минут, можно было легко подхватить воспаление легких. Нужно столько всего сделать, чтобы привести весь замок в пристойный вид. А ведь есть еще надворные постройки, конюшни, фермы, изгороди, поля, которые надо осушать… А поредевшие стада овец и коров, а многочисленные арендаторы, бедные и впавшие в беспросветное уныние, потому что у них ничего нет: даже семян для посева и тех не хватает, а если мало посеешь, то чем кормить семью? Будущее выглядело таким мрачным и безнадежным, если он не предпримет что-нибудь…

Он оторвал взгляд от девушки и взглянул туда, где виднелись богатые особняки, окаймлявшие противоположный край Гайд-парка.

— Наше состояние было порядком истощено моим отцом, а мой покойный брат, шестой граф Эшбернхем, промотал то, что оставалось. Мне нужно добыть много денег, иначе моя семья будет прозябать в благородной нищете, а арендаторам и слугам придется эмигрировать либо голодать. Я живу в большом замке к востоку от озера Лох-Ливен, на полуострове Файф. Там очень красиво и рукой подать до северо-западной окраины Эдинбурга, но вам эта местность все равно показалась бы дикой, хотя там немало пахотной земли и холмы невысокие, с пологими склонами. Вы англичанка, и вы увидели бы только голые возвышенности, темные расщелины, дикие утесы, узкие мрачные долины, по которым с ревом бегут стремительные потоки воды, такой студеной, что, когда пьешь ее, синеют губы. В зимние месяцы там обычно не так уж и холодно, но дни коротки, и порой дуют сильные ветры. А весной вереск одевает все холмы в лиловый наряд, и рододендроны увивают хижины арендаторов до самых крыш и даже взбираются на стены моего продуваемого насквозь замка, расцвечивая их всеми оттенками розового, красного и пурпурного.

Он мотнул головой. Хорош же он, нечего сказать! Расписывает Шотландию, воспевает родной край, как какой-нибудь дурачок-поэт, словно вознамерился щегольнуть перед ней тем, что имеет. А она слушает его с восторженным выражением лица, впитывая каждое слово и не сводя взгляда с его губ. Получалось нелепо. Нет, он должен положить конец этой дурацкой ситуации. Он резко переменил тон:

— Послушайте, все это чистая правда. Мои земли могут обеспечить их владельцу богатство, потому что там много пашни, и я знаю, как поправить дела моих арендаторов, а, следовательно, и мои собственные. В наших краях дела обстоят куда лучше, чем в Горной стране (Север и северо-запад Шотландии.), куда землевладельцы даже сейчас вынуждены завозить овец, чтобы вконец не разориться. Это называется огораживанием и последствия имеет самые губительные, потому что люди, жившие на этой земле из поколения в поколение, лишаются таким образом всего своего достояния. Им приходится уезжать за океан или переселяться в Англию, чтобы наняться на ваши новые фабрики. Вот почему мне необходимы деньги, Джоан, и у меня есть только один способ спасти то, что досталось мне по праву наследования, — жениться на деньгах.

— Я понимаю. Сейчас мы поедем ко мне домой, и вы поговорите с моим братом Дугласом. Он граф Нортклифф, глава нашей семьи. Мы спросим у него, какую сумму составляет мое приданое. Думаю, что оно очень большое. Я как-то слышала, как он говорил моей матери, что нечего изводить меня, пугая участью старой девы. Раз я богатая наследница, сказал он, то смогу выйти замуж за кого захочу, даже если мне будет пятьдесят лет и у меня не останется ни одного зуба.

Он беспомощно посмотрел на нее.

— Но почему вы выбрали меня?

— Понятия не имею, но тут уж ничего не поделаешь.

— А вдруг я зарежу вас в постели?

Ее глаза потемнели, и Колин ощутил прилив вожделения, такой мощный, что у него захватило дух.

— Я сказал зарежу, а не поимею.

— Что значит «поиметь»?

— Это значит… о, дьявольщина, да где же это клятое лукавство, которым я просил вас запастись? «Поиметь» — грубое слово, простите, что я его употребил.

— А стало быть, вы толкуете о занятии любовью.

— Да, именно об этом, только я имел в виду вещи более земные, то, что обычно и происходит между мужчиной и женщиной, а не весь этот выспренний вздор, который дамы, должно быть, называют занятием любовью.

— Значит, вы циник. Что ж, не можете же вы быть идеальным во всех отношениях. Мои братья Дуглас и Райдер уединяются со своими женами затем, чтобы заняться с ними любовью, а не затем, чтобы их «поиметь». Возможно, позже я смогу вам все это объяснить. Но, разумеется, сначала вам придется научить меня тому, что нужно. Дело не пойдет, если вы будете покатываться со смеху всякий раз, когда я открою рот, чтобы поцеловаться.

Колин отвернулся. Он чувствовал себя так, словно его выбросило на необитаемый остров, причем на такой, где вместо тверди — трясина, которая норовит уйти у него из-под ног. Ощущать себя беспомощным — этого он терпеть не мог. Он уже узнал это ощущение, когда лишился своего наследства, — вполне достаточно, чтобы вывести из равновесия любого мужчину. Ему не хотелось снова испытывать его, да еще и в отношениях с женщиной, но она беспрерывно атаковала или парировала, не давая ему опомниться, и притом держала себя таким образом, словно так и надо, словно все ее немыслимые выходки — в порядке вещей и следует принимать их как должное. Ни одна шотландская девушка не позволила бы себе того, что позволяет эта англичанка с ее якобы тонким воспитанием. То, что происходило с ним, было абсурдом, и он чувствовал себя законченным дураком.