Невеста (№3) - Невеста-наследница

— Ох, я просто ушам своим не верю, — сказала она наконец. — Вы говорите так, словно желаете только одного — чтобы они приехали сию же минуту.

— Да нет же, нет!

— Какой абсурд!

Синджен посмотрела на их хмурые лица.

— А теперь скажите мне, хваленые вы умницы, хоть одна из вас дала себе труд написать мужу записку о том, куда вы отправились?

Алике посмотрела на Синджен как на слабоумную и надменно пожала плечами:

— Ну разумеется, я сообщила ему, куда поехала. За кого ты меня принимаешь? Я бы ни за что не допустила, чтобы Дуглас волновался.

— И что же ты написала в своей записке?

— Ну… я написала, что поехала проведать Софи. О черт! Синджен перевела насмешливый взгляд на Софи — та, свирепо сдвинув брови, смотрела вниз, на свои светло-зеленые туфельки.

— А как насчет тебя, дорогая Софи? Ты сообщила Райдеру, куда вы с Алике держите путь?

Софи, по-прежнему не поднимая глаз, медленно покачала головой:

— Я просто написала ему, что мы едем в Котсуолдз, чтобы осмотреть тамошние достопримечательности, и что я извещу его, когда мы соберемся ехать обратно.

— О, Софи, что ты наделала! — крикнула Алике и швырнула в нее подушкой. — Я не могу поверить, что ты не сообщила ему правду! О чем ты думала?!

— Посмотри на себя, ведь ты поступила не лучше моего! — не осталась в долгу Софи и швырнула подушку обратно, прямо в пышную грудь Алике. — Ты сообщила Дугласу только часть правды, потому что взяла на себя, так сказать, первую часть обмана. Тебе не пришлось лгать, как мне.

— Тебе следовало сообразить, что тебе вовсе незачем лгать! Тебе надо было подумать, пошевелить мозгами, но ты ни о чем не подумала, ты…

— Не смей называть меня дурой!

— Я не называла тебя дурой, но если ты считаешь, что это определение тебе подходит…

— Да хватит вам препираться! — сказала Синджен, изо всех сил сдерживая смех. Роскошная грудь Алике неистово вздымалась. Софи покраснела как пион и сжала руки в кулаки.

Алике вдруг проговорила трагическим голосом:

— Что же нам теперь делать?

Синджен больше не улыбалась и не давилась от сдерживаемого смеха. Она уверенно сказала:

— Райдер и Дуглас скоро разберутся, что к чему. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Если вам от этого станет легче, напишите им сейчас же, и я отправлю ваши письма в Эдинбург с кем-нибудь из наших конюхов. Однако я не думаю, чтобы это было необходимо.

— Если мы им не напишем, их здесь не будет еще целую вечность!

— Писать им нет никакой нужды, — повторила Синджен. — Вот увидите — ваши мужья и так будут здесь очень скоро. Я по-прежнему уверена, что они приедут не позже пятницы. А теперь прошу вас, пожмите друг другу руки и давайте обсудим наш план.

Глядя, как ее невестки сначала пикируются, а потом обнимаются, Синджен вдруг осознала, что чувствует себя уже совсем хорошо. Да, сил у нее заметно прибыло по сравнению со вчерашним днем.

Она, конечно, еще не полностью окрепла, но голова у нее была ясная, и мозг работал как нельзя лучше. Она больше не чувствовала себя вялой и разбитой.

Они втроем обсуждали план действий, пока все детали и возможные последствия не были обговорены со всех сторон. Только тогда Синджен объявила, что она довольна. Софи и Алике ее план не понравился, но она убедила их, что иного пути нет.

— Или вы предпочитаете, чтобы я просто застрелила его и бросила труп в озеро? — сказала она, и это разом положило конец всем их возражениям. Письмо Роберту Макферсону Синджен сочинила еще вчера днем. Тогда же она велела привести к себе младшего конюха Остла и, поручив ему передать письмо адресату, заставила его поклясться, что он никому ничего не скажет. Дай Бог, чтобы он не проболтался.

Синджен посмотрела на своих невесток и веско сказала:

— Действовать начнем нынче же утром. Мешкать нельзя, потому что завтра, возможно, уже будет поздно. Вы можете не верить в мыслительные способности Дугласа и Райдера, а я верю.

И Алике, и Софи взяли с собой в дорогу карманные пистолеты. Обе они умели стрелять, пусть и не так метко, как Синджен, но все же достаточно хорошо. Вид пистолетов, извлеченных на свет Божий, тут же прибавил им уверенности.

— Новобрачная Дева сказала, что ты в беде, Синджен, — напомнила Алике. — А мы с Софи отнюдь не дуры, пусть даже мы и забыли кое-что предусмотреть. Или кое-что написать. А где твой пистолет?

Синджен вытащила свой пистолетик из-под подушки.

— Я уже достаточно окрепла, чтобы провернуть это дело сегодня утром. Я сумею услать Колина с каким-нибудь поручением, чтобы он не мог следить ни за мной, ни за вами. Не знаю еще, как я это сделаю, но что-нибудь наверняка придумаю. А теперь подойдите поближе и слушайте внимательно.

Отделаться от Колина оказалось совсем не так просто, как рассчитывала Синджен. В конце концов, исчерпав все уловки, она решила сыграть на своей недавней болезни и начала натужно кашлять, хватаясь при этом за грудь. И еще, сообщила она, у нее ужасно болит голова, такая жуткая стреляющая боль над левым глазом. Ох, и ей к тому же так трудно дышать… Она сыграла свою роль безупречно, от надсадного кашля у нее на глазах даже выступили неподдельные слезы.

Она даже сумела весьма убедительно изобразить озноб.

— Ах, черт, а я-то думал, что ты уже почти поправилась, — сказал Колин, прижимая ее к груди и растирая ее сотрясающуюся от кашля спину.

Он сам вызвался съездить за Чайлдрессом, местным врачом, однако прежде взял с Алике и Софи обещание, что они ни за что не оставят свою золовку одну. Те с готовностью обещали — ведь это было частью их плана. Видя искреннее беспокойство мужа, Синджен мучилась угрызениями совести, но сделать было уже ничего нельзя. Она, Алике и Софи должны довести дело до конца.

«Ах, если бы мужчины не были так упрямы», — подумала она.

Но это, конечно же, было нелепое и несбыточное желание.

— Я чувствую себя превосходно, — ответила Синджен, когда Алике спросила ее о самочувствии. Говоря, она торопливо облачалась в свою старую синюю саржевую амазонку, залоснившуюся от долгой носки. — Наверное, потом, когда все будет сделано, я почувствую полный упадок сил, но сейчас со мной все в порядке, так что можете не беспокоиться. Помните: мы должны закончить до того, как сюда явятся ваши мужья. Нет, не смотрите друг на друга с упреком. Хоть вы им ничего и не сообщили, они непременно приедут, и очень скоро.

— Куда это ты собралась?

Этот вопрос задал Филип. Он вошел в спальню и, не обращая внимания ни на Алике, ни на Софи, направился прямиком к Синджен. Подойдя к ней, он встал, уперев руки в бока — излюбленная поза его отца, — и строго посмотрел ей в лицо.

— Куда это ты собралась? — повторил он. — На тебе костюм для верховой езды, а не ночная рубашка. Папа будет недоволен. И мне это тоже не нравится.

Синджен хотела ласково взъерошить ему волосы, но сдержала свой порыв и довольствовалась тем, что одарила его улыбкой.

— Я просто хочу показать твоим новым тетушкам окрестности замка. Я прекрасно себя чувствую, Филип, и обещаю тебе быть осторожной. Как только я почувствую усталость, сразу же вернусь в постель.

— А где отец?

— Наверное, он вместе с мистером Ситоном проверяет счета, а может быть, объезжает своих арендаторов. Его не было здесь три недели, и за это время накопилось много дел, требующих его внимания. А почему ты сам его не спросил?

— Меня не было внизу, когда он уходил. Далинг закатила истерику в детской и попыталась вцепиться зубами в ногу Далей. Мне пришлось защищать Далей.

— Послушай, Филип, пока я буду играть роль гостеприимной хозяйки, не мог бы ты последить для меня за тетушкой Арлет?

Глаза мальчика загорелись.

— О да, — сказал он. — Непременно послежу, а ты, Синджен, смотри не переутомляйся, ладно?

— Обещаю, что не буду.

Она посмотрела, как Филип скрылся за дверью, чувствуя себя виноватой оттого, что пришлось ему врать.

— Мне было очень тяжело его обманывать, — сказала она со вздохом, — но он так же неумеренно печется о моей безопасности, как и его отец.

— Ты великолепная актриса, Синджен, — сказала Алике, когда они втроем спускались по лестнице для слуг. — Мне бы так никогда не сыграть.

— Это было очень неприятно, но необходимо, — вздохнув, ответила Синджен. — Я чувствую себя такой виноватой. Но я должна оградить Колина от новых покушений. Он знает, как это для меня важно, и поймет меня — если, конечно, когда-нибудь дознается, что мы сделали.

— Здание твоего оптимизма построено на песке, — заметила Софи. — Колин — мужчина, и будь я на твоем месте, я бы чувствовала себя неуютно. Способность понимать — это добродетель, к обладанию которой стремится далеко не каждый мужчина, особенно если дело касается его жены.

— Софи права, — согласилась Алике. — Если Колин узнает — а я на собственном опыте убедилась, что мужья обычно узнают все, что жены желают от них скрыть, — он будет вне себя от ярости и тревоги: ведь, осуществляя свой план, ты могла бы серьезно пострадать. А поскольку он мужчина, он, естественно, будет обвинять тебя в том, что ему пришлось мучиться от беспокойства. Мужчины считают подобные рассуждения образцом логики. Это странно, но это именно так.

— Мужчина не способен признать, что существуют такие вещи, которых он не может сделать, — подхватила Софи. — А если его жена вдруг добьется успеха в чем-то, что не удалось ему, он разъярится до белого каления. И будет осыпать ее упреками.

— Я знаю, — сказала Синджен и тяжело вздохнула. — Теперь, когда я вышла замуж, я отлично понимаю, что Колин ничем не лучше Дугласа и Райдера. Он кричит и бесится и устраивает сцены, так что у меня иной раз руки чешутся стукнуть его по глупой голове. Но он наверняка поймет, что не оставил мне иного пути и что я должна была это сделать.

— Ха, — сказала Алике.

— Ха-ха, — подхватила Софи.

— То есть я хочу сказать: если он все-таки узнает.

— Дорогая, ты грезишь, — заметила Алике.

— А по-моему, это больше похоже на пьяный бред, — ввернула Софи.

Погруженные в мрачные размышления, три дамы молча дошли до конюшен. Здесь Синджен увидела Остла и приказала ему оседлать Фанни и еще двух лошадей для ее спутниц.

— Ох и не по душе мне это дело, миледи, — сказал он. — Ох не по душе! Напрасно вы это затеяли.

— Помолчи, Оста, и смотри не вздумай проболтаться, — сказала Синджен таким повелительным тоном, что невестки уставились на нее в изумлении. — Помни: сегодня, как только мы уедем, ты отправишься в Эдинбург и наведешь там все необходимые справки. Никто не должен узнать, куда и зачем ты ездил, — это крайне важно. И очень важно, чтобы ты вернулся в замок как можно быстрее. И еще — потом ты должен найти способ поговорить со мной наедине. Ты меня понял, Остл?

Остл чувствовал себя глубоко несчастным от того, что ввязался в такое скверное дело, однако вместо того чтобы отказаться, утвердительно кивнул. Его карман оттягивала горсть тяжелых золотых гиней, и это сильно мешало ему пойти к лэрду и рассказать всю правду.

Как назло, из-за скудости конюшен семейства Кинроссов в наличии, кроме Фанни, имелась сейчас только одна лошадь, на которой могла бы ездить дама.

— Ну что ж, — сказала Синджен после минутного раздумья, — тогда я поеду на Арджилле, Софи возьмет Фанни, а тебе, Алике, ты уж меня прости, придется удовольствоваться вот этой кобылкой — ее зовут Морковка.

Морковка, на редкость смирная десятилетняя лошадь с глубокой седловиной на спине, поглядела на Алике, шумно всхрапнула и тряхнула своей длинной головой.

— Мы с ней поладим, — сказала Алике.

— Видите ли, миледи, тут такое дело: Арджилл нынче вроде как не в духе, совсем не в духе. Его милость сам хотел на нем поехать, да увидел, что уж больно он сегодня злой, и взял вместо него Гулливера. С тех пор минут десять прошло, не больше.

Гулливер был тот самый гнедой конь, которого Колин обычно держал в Эдинбурге и на котором он вместе с Филипом прискакал домой, потому что беспокоился за ее, Синджен, жизнь.

Она смущенно сглотнула и сказала:

— Не важно, злой он сегодня или не злой — я все равно поеду на Арджилле. Десять минут, гм-м. Езжай быстрее, Остл, и не беспокойся: все будет хорошо.

Синджен еще ни разу не ездила на жеребце Колина. «О Господи, — подумала она, вскочив на его широкую спину, — да он, пожалуй, обгонит любой ветер. Дай Бог, чтобы Колин не заметил, что его нет в стойле. Впрочем, даже если и заметит, невелика беда. Он ведь не узнает, куда мы поехали. Остл, к тому времени уже будет далеко, так что расспрашивать будет некого».

Синджен сделала глубокий вдох и вонзила каблуки сапог в мускулистые бока Арджилла.

Через несколько минут три дамы скакали галопом по длинной, обсаженной деревьями подъездной дороге замка Вир. Теплый летний ветерок мягко обдувал их лица, сквозь густой лиственный шатер, раскинувшийся высоко над их головами, просачивались яркие солнечные лучи.

— Здесь так красиво, — сказала Софи, вытягивая шею, чтобы посмотреть на замок, стоящий на пригорке, в конце дороги.

— Да, — откликнулась Синджен и проглотила стоящий в горле ком. — Колин сказал, что все эти деревья посадил один из его предков — тот самый, что изображен на портрете голым. Они в самом деле очень красивы. Но конечно, здесь нет таких садов, как у тебя в Нортклиффе, Алике.

— Да, наверное, но мне так нравятся эти деревья… Я велю посадить такие же в Нортклифф-Холле, — ответила Алике. — Представь себе: сосны, березы и дубы.

Синджен знала, что они обе до смерти напуганы ее дерзким планом и очень боятся за нее. Алике что-то мямлила насчет деревьев; Софи мрачная, как генерал, проигравший сражение, ехала, устремив неподвижный взгляд прямо перед собой. Синджен молчала. Она твердо решила добиться своего, и ничто не заставит ее повернуть назад. Вскоре она и вслед за ней двое ее спутниц съехали с узкой дороги для экипажей. Они не оставят за собой заметных следов, и Колин не сможет найти их, даже если свернет в этом же месте и попытается начать поиски.

Они скакали, не замедляя аллюра. Больше они не разговаривали, Алике и Софи старались держаться как можно ближе к коню Синджен. Арджиллу, похоже, нравилась его новая наездница; он ни разу не проявил своего норова, чему Синджен была несказанно рада, поскольку совсем не хотела растрачивать свой не слишком-то большой запас сил на борьбу с непокорной лошадью.

Проехав милю, Синджен сделала своим спутницам знак остановиться. Они стояли на краю бесплодной Крэгнурской пустоши.

— Сент-Монанс, замок Макферсонов, находится всего в семи милях отсюда, за этой пустошью, в Эвиморских холмах. Я знаю самый короткий путь туда — спросила у Остла. Мы будем там уже через час. Вы готовы это сделать? Уверены, что не отступите?

— Мне все это совсем не нравится, Синджен, — сказала Софи, — и Алике держится того же мнения. Наверняка существует и какой-нибудь другой способ. Обсуждать этот твой план и соглашаться на него было куда легче, чем то, что нам предстоит сейчас: реально выполнить его. То, что мы собираемся сделать, опасно. Случиться может все, что угодно.

Синджен покачала головой:

— Я много над этим думала, очень много. И мне бы совсем не хотелось, чтобы Роберт Макферсон случайно — или намеренно — повстречался с Колином или со мной. Он уже пытался убить Колина по крайней мере однажды, а может быть, и дважды. Во второй раз по ошибке была ранена я.

У Алике и Софи занялось дыхание: прежде она не рассказывала им о покушении в Эдинбурге. А она между тем неумолимо продолжала:

— Нет, я сама должна была устроить встречу с ним и при этом иметь наготове план действий. Мы с вами захватим его врасплох. Конечно, у нас могут возникнуть какие-то непредвиденные трудности, но мой план — единственное, что я могла придумать. И будьте уверены — он сработает. Остл наведет в Эдинбурге нужные справки; это не займет много времени, думаю, самое большее два дня. И даже если к тому времени сюда уже явятся ваши мужья, я все равно сумею незаметно улизнуть и закончить начатое дело. А потом, если Колин как-то узнает, что я сделала, он может сколько душе угодно орать и колотить кулаками по мебели. Тогда это уже не будет иметь значения. Скажу больше: мне даже будет приятно слушать, как он рвет и мечет, потому что я буду знать: теперь он в безопасности. А сейчас, мои дорогие, нам пора ехать дальше.

— Твой муж будет орать и стучать по мебели кулаками, а потом возьмет да и поубивает нас всех.

— Я что-нибудь ему навру, и он, конечно, поймет, что я говорю неправду, но как он догадается, что произошло на самом деле?

— И какую же ложь ты придумала, чтобы объяснить ему твое и наше отсутствие? — поинтересовалась Алике и, предостерегающе подняв руку, чтобы ее не перебивали, продолжила: — Пойми, Синджен, тебе придется оправдываться и за сегодняшний день, и за завтрашний, а может быть, нам понадобится еще день или два. Тебе будет очень трудно сделать то, что ты задумала, даже если наши мужья все же не приедут и не начнут нам мешать. Так что же ты все-таки собираешься сказать Колину?

— По правде говоря, я еще не придумала, но я не сомневаюсь, что, когда Колин начнет кричать на меня, меня тут же осенит какая-нибудь блестящая идея. До сих пор именно так и было. Но прежде всего займемся главным.

Они ехали очень быстро, почти не встречая на своем пути людей. Чем дальше они углублялись в Эвиморские холмы, тем труднее становилась дорога. Меж камней и скал с острыми краями буйно цвел вереск, придавая пустынной местности особую, дикую красоту.

— Ты уверена, что это тот самый короткий путь? — спросила Алике.

Синджен кивнула:

— Мы уже почти приехали.

Замок Сент-Монанс, родовое гнездо Макферсонов, стоял там, где кончалось озеро Лох-Пилчи, узкий водный рукав, ставший за последние сто лет еще уже. Вокруг озера густо росли деревья, и, оглянувшись по сторонам, Синджен отметила про себя, что здесь достаточно хорошей пахотной земли. Но в отличие от замка Вир замок Сент-Монанс выглядел древней развалиной. Поскольку лето было в самом разгаре, повсюду цвели яркие цветы, несколько скрадывая следы разрушительного воздействия времени, но сорной травы было здесь куда больше, чем цветов, и все выглядело заброшенным и неухоженным, старым, ветхим и бедным. Именно так описывал это место Крокер.

Во многих местах стены замка, выстроенные из серого камня, обрушились от старости. Когда-то под ними находился ров, но теперь там были только высокие заросли сорняков и болотце, от которого исходила почти такая же вонь, как от Кауэльской трясины.

— Этому поместью явно срочно требуется еще одна богатая наследница, — едко заметила Алике.

— Насколько я могла понять, почти каждому шотландскому клану нужны сейчас большие деньги, чтобы остаться на плаву. Особенно нуждаются горцы. Нам, живущим на полуострове Файф, еще повезло. Здесь много плодородной пашни, так что никто и не помышляет о том, чтобы превратить поля в огороженные овечьи пастбища, а людей согнать прочь с их земли, как это происходит в Горной стране. Поэтому я не могу понять, отчего Макферсоны так бедны. О Господи, я, кажется, начинаю болтать всякий вздор, совсем как ты, Алике. — Синджен глубоко вздохнула и продолжила: — Надеюсь, что мои предположения оправдались и Роберт Макферсон сейчас в замке. Как вы помните, в своем письме я написала ему, что приеду сюда нынче утром и буду при этом одна. Если в замке его нет, это значит, что мой план провалился. Пожелайте мне удачи и ждите здесь, в засаде, чтобы он вас не видел. Если повезет, скоро я приведу его сюда на веревочке, и он окажется в нашей власти. А теперь для пущей уверенности в себе мне нужно, чтобы вы обе сказали, что от одного взгляда на меня любой мужчина ошалеет от вожделения.

— Непременно ошалеет, — твердо сказала Софи.

Эта часть плана с самого начала внушала Софи и Алике серьезные опасения, но Синджен была уверена в успехе.

— Остл поклялся мне, что отдал ему письмо в собственные руки, — сказала она.

Три женщины переглянулись, но Алике и Софи промолчали, не зная, что еще сказать. Все трое остановились в рощице из елей и берез, где Алике и Софи должны были ожидать Синджен.

— Если ты не появишься вместе с ним в течение получаса, мы отправимся за тобой, — сказала ей Алике.

Синджен направила своего коня прямо к крыльцу замка. Из-под копыт Арджилла выскакивали испуганные куры, козы, собаки. Около десятка мужчин и женщин побросали свою работу, чтобы поглазеть на скачущую к замку незнакомую леди.

Она увидела, как двое мужчин пристально посмотрели на нее и скрылись за большой, обитой железом парадной дверью. Синджен остановила Арджилла возле нижней ступеньки крыльца и улыбнулась обступившим ее людям.

К ее невыразимому облегчению, в дверях показался Роберт Макферсон. Какое-то время он стоял молча, разглядывая ее с головы до ног, потом медленно, по-прежнему не говоря ни слова, начал спускаться по истертым, выщербленным ступеням, пока его глаза не оказались на одном уровне с глазами всадницы. Тогда он остановился.

— Итак, — начал он, скрестив руки на груди, — вы все-таки явились. Удовлетворите мое любопытство, миледи: скажите, почему вы решились приехать в мое логово одна и почему в ваших прекрасных глазах не видно ни малейшего страха?

«Какой миловидный красавчик», — подумала Синджен. Все черты лица Роберта Макферсона были вылеплены на редкость изысканно и тонко, от совершенного изгиба светлых бровей до изящного аристократического носа. Его глаза были не менее красивы, чем ее собственные, и никак не подходили взрослому мужчине.

Синджен некоторое время молча разглядывала его, потом сказала:

— Давайте вместе проедемся верхом.

Роберт Макферсон откинул голову назад и расхохотался.

— Вы считаете меня слабоумным? Ваш муж наверняка притаился вон за теми березками вместе с дюжиной своих людей, чтобы пристрелить меня, когда я буду проезжать мимо.

— Какая глупость! Неужто вы и впрямь верите, что Колин Кинросс способен полностью забыть о своей чести и послать собственную жену, чтобы она привела к нему его врага?

— Нет, — медленно проговорил Макферсон. — Колин слишком горд, чтобы сделать это. И дело тут вовсе не в его чести. Вы вышли замуж за человека чересчур надменного, наделенного дьявольской злобностью и гордыней. Он готов сам подъехать к моим дверям, как это сейчас сделали вы, и лично бросить мне вызов.

— Стало быть, вы считаете его не только гордым, но и бесстрашным?

— Нет, просто непомерная гордыня заставляет его делать глупости. Он вполне может погибнуть, так и не поняв, что его убило. А вы, миледи, тоже приехали, чтобы бросить мне вызов?

— О, стало быть, вы не поняли смысла моего письма? И моя поездка была напрасной?

— О нет, моя дорогая леди, я понял все, до последнего слова. Ваш посыльный едва не обделался в штаны, когда приехал сюда, до того он был перепуган. А вот вы нисколько не боитесь. Это интригует меня. Однако, по правде говоря, мне кажется невероятным, что вам вдруг захотелось встретиться со мной. От нашей прошлой встречи у меня осталось впечатление, что вы едва ли еще раз захотите оказаться в моем обществе. Более того, тогда вы меня изрядно разозлили. Мне пришлось весьма долго идти пешком.

— Вы были сами виноваты. Вы недооценили меня из-за того, что я женщина. Честно говоря, вы повели себя со мной как самый настоящий хам. Вам не следовало принуждать меня ли угрожать мне. Я этого не терплю. Сегодня я предлагаю вам возможность улучшить свои манеры и, возможно, прибрести нового друга — в моем лице.

— Вот это меня и изумляет. Зачем вам это нужно? Синджен наклонилась в седле, так что ее теплое дыхание коснулось его лица, и, глядя на него глазами, голубыми, как безоблачное летнее небо, тихо сказала:

— Вы чересчур миловидны для мужчины. И ваша миловидность заинтриговала меня. Мне захотелось узнать, настоящий ли вы мужчина под этими вашими штанами или же просто смазливый мальчик, притворяющийся мужчиной.

Его глаза сузились от ярости. Он грубо схватил ее, но она тихонько подняла руку, и ее пистолет оказался в шести дюймax от его лица.

— Я же объяснила вам, сэр, что не терплю хамов. Ну так как же: вы покажете мне, чего стоите? Кто вы: смазливый мальчишка или же мужчина с присущими мужчине желаниями?

Она увидела, как в его глазах вспыхнуло вожделение, жаркое, неприкрытое.

За последние сутки Синджен много раз отрабатывала этот трюк и теперь добилась своего, но это было омерзительно.

— А откуда мне знать, что вы не заманите меня в лес и не застрелите из этого прелестного пистолетика?

Она посмотрела на него с улыбкой:

— Ниоткуда.

Он не сводил с ее лица пристального, изучающего взгляда.

— А вы немного побледнели. Может быть, вы все-таки немножко боитесь?

— Самую малость. Ведь вы могли спрятать в окрестностях своих людей, чтобы они застрелили меня. Правда, вашей репутации был бы нанесен урон, если бы вы убили женщину, но, с другой стороны, кто знает? Как раз это мне и нравится: я всегда считала, что в жизни надо испытать все, а если в ней говеем нет риска, то зачем жить? Ну так как же: вы спрятали неподалеку своих людей с мушкетами?

— Нет. Как вы сами заметили, вы всего лишь женщина. Да к тому же еще и англичанка, дочь графа. До сих пор мне не приходилось встречать женщин, подобных вам. Вы вызываете во мне острый интерес. Скажите, зачем вы вышли замуж за Колина, если он вам не нравился? Вы, кажется, женаты уже два месяца, не так ли?

— Возможно, вы также слышали, что за все это время мы провели вместе всего несколько дней — и всего несколько ночей. Он большую часть времени проводит в Эдинбурге, а я вынуждена томиться здесь, в его разрушающемся замке. Мне скучно, сэр, а вы так необычны, так не похожи на остальных. Едва увидев вас, я сразу поняла, как разительно вы отличаетесь от Колина. Вы такой миловидный…

Он бросил на нее испытующий взгляд и после недолгого молчания сказал:

— Идемте в конюшню. Я возьму своего коня, а потом, моя дорогая, отведу вас в одно место и там наглядно покажу, что мужчина с миловидным лицом может быть весьма щедро одарен природой.

— Так же щедро, как Колин?

Услышав это, Макферсон надменно выпрямился, словно вдруг проглотил кочергу.

— Я могла бы много чего сказать о своем муже, — продолжала между тем Синджен, — но одного у него не отнимешь: он мужчина с головы до ног. Жаль, что он любит не меня, а только мои деньги.

— Как мужчина он ничего не стоит, — процедил наконец Роберт Макферсон. — Скоро я вам это докажу.

Синджен искренне сомневалась, что он может в чем-либо превосходить Колина, однако сочла за лучшее промолчать. Ей нужно было, чтобы этот человек поехал с ней; в ее планы вовсе не входило выводить его из себя. А то он чего доброго зарычит от ярости и попытается сбросить ее с коня. Тогда пришлось бы застрелить его, прямо здесь, на его земле, а это было бы весьма неблагоразумно.

Десять минут спустя Роберт Макферсон был окружен тремя всадницами, каждая из которых целилась в него из пистолета. Он повернулся к Синджен:

— Значит, я все-таки был прав.

— О нет. Колин ничего об этом не знает. Он слишком благороден, чтобы заманить вас в ловушку и прикончить, как вы того заслуживаете. Поэтому, сэр, мы трое решили сами избавить его от ваших подлых происков. Я не могу допустить, чтобы вы продолжали охотиться за ним. Вам не следовало покушаться на его жизнь в Лондоне и Эдинбурге. Вам не следовало убивать наших арендаторов и жечь их дома. Но теперь вы наконец заплатите за свои преступления. И должна сказать вам, что мне будет очень приятно знать, что вас увезли далеко отсюда, очень далеко. Кстати, мой муж не убивал вашу сестру. Если он не стал убивать такого негодяя, как вы, то как можно поверить, что он мог убить женщину, которая была его женой?

— Она ему надоела. Он устал от нее.

— Пожалуй, в этом что-то есть. В конце концов вы уже успели надоесть мне до смерти, хотя я встречаюсь с вами только во второй раз. И мне ужасно хочется столкнуть вас с какого-нибудь обрыва, однако я этого не сделаю, несмотря на то, что вы не только хам, но в придачу к тому еще злодей, трус и человек, полностью лишенный понятия о чести. Колин сказал мне, что ваш отец — хороший человек, и я не хочу причинять ему горя. Но довольно разговоров. Алике, Софи, я уже сказала ему все, что хотела. Давайте привяжем его к лошади.

Поначалу Колин совершенно растерялся, затем его охватила дикая ярость.

Глядя в лицо сына, он спросил с холодным бешенством:

— Так ты говоришь, что твоя мачеха и твои две тетушки катаются верхом по поместью?

— Да, папа, так мне сказала Синджен. Она сказала, что прекрасно себя чувствует и хочет показать им окрестности. Я спросил у нее, где ты, и она ответила… теперь я понимаю, что она не сказала мне правды.

— Ты хочешь сказать, что она просто-напросто солгала. Чтоб ей провалиться, я ее побью, я запру ее в своей спальне, я…

— Милорд, — вступил в разговор доктор Чайлдресс, касаясь рукава Колина рукой, покрытой старческими пятнами, — что здесь происходит? Выходит, графиня вовсе не больна?

— Моя жена, — проговорил Колин сквозь зубы, — притворилась больной, чтобы таким образом удалить меня из дома. Проклятие! Она что-то затеяла — но что?

Несколько мгновений он молчал, потом хлопнул себя по лбу:

— Как же я мог быть таким дураком!

Он резко повернулся и со всех ног кинулся к своему коню Гулливеру, который с довольным видом жевал белые розы, посаженные тетушкой Арлет около парадного крыльца.

Филип быстро сказал доктору:

— Боюсь, моя мачеха очень рассердила моего отца. Думаю, я должен поехать за ним, чтобы защитить ее. Извините меня, сэр.

И Филип помчался вслед за своим отцом.

Доктор Чайлдресс остался один. Он стоял и задумчиво слушал торопливые шаги мальчика, гулко стучащие по каменным плитам вестибюля. Он знал Колина с той самой минуты, как тот вышел из утробы матери. Он видел, как Колин рос и как становился высоким, стройным, гордым юношей. Его отец и старший брат всячески старались сломить его дух, но, слава Богу, у них ничего не вышло. Доктор Чайлдресс сказал, как бы размышляя вслух:

— Боюсь, эта юная леди разбудила спящего зверя.