— Я никогда не говорила, что считаю их дикарями. Ты нарочно…

— Я просто смотрю в лицо реальности, вот и все. Вполне может статься, что ты уже беременна, и тебе было бы лучше признать, что это отнюдь не исключено.

Синджен сглотнула.

— Нет, — сказала она. — Я этого не допущу.

— А вот и хэггис. Попробуй.

Хэггис представлял собой мешанину из кусочков печени, сердца, овсяной крупы и говяжьего жира, заправленную в бараний желудок и поданную с картофелем и брюквой. Синджен взглянула на раздутый бараний рубец, и ей захотелось бежать со всех ног.

— Ты не просил жену хозяина гостиницы принести хэггис, — медленно проговорила она, глядя на горячий рубец, начиненный гадкими потрохами. — У тебя не было на это времени.

— А в этом и не было нужды. Хэггис здесь — главное блюдо, его подают всегда. Так повелось с тех пор, как эта гостиница открылась пять лет назад. Ешь.

Говоря это, он вонзил в бараний желудок нож и вилку и отрезал Синджен изрядный кусок.

— Нет, я не смогу это съесть. Дай мне время привыкнуть, Колин.

Он улыбнулся ей.

— Ладно. Может быть, ты съешь немного клэпшота? Это овощное блюдо, завезенное в наш край с Оркнейских островов. Говорят, что его придумали викинги. Его обычно подают вместе с хэгтисом, но ты можешь попробовать его отдельно, возможно, оно придется тебе по вкусу.

Синджен вздохнула с облегчением. Брюкву она терпеть не могла, но можно было отодвинуть ее на край тарелки и есть все остальное. Картофель и сам по себе был недурен, а с добавлением сливок и мускатного ореха стал очень вкусен. Синджен больше не заговаривала с Колином, и остаток обеда прошел в молчании.

Следующие полтора часа Синджен провела в тупом оцепенении. Ею владело одно-единственное ощущение — боль. Ей было не до окрестностей — их она просто не замечала, хотя Колин продолжал с воодушевлением расхваливать их красоты. Она была уже почти готова сдаться и сказать ему, что больше не в силах проехать ни единого ярда и даже ни единого фута, когда он вдруг сказал:

— Остановись, Джоан. Отсюда уже виден замок Вир.

Его голос был полон гордости и любви. Синджен вытянулась, чтобы лучше видеть. Перед ней, занимая собой всю поверхность невысокого холма, стояло здание, нисколько не уступающее размерами Нортклифф-Холлу. Но на этом сходство кончалось. Западная часть здания представляла собой настоящий замок, точь-в-точь такой, какие рисуют на картинках в сборниках сказок для детей: зубчатые стены, круглые трехэтажные башни с коническими крышами. Для полного сходства не хватало только флагов, развевающихся на верхушках башен, подъемного моста, рва и рыцаря в серебряных доспехах. Замок казался менее массивным, чем Норт-клифф-Холл, но от него исходило волшебное очарование. Восточная часть родового гнезда Кинроссов представляла собой помещичий дом, выстроенный в стиле эпохи Тюдоров. Замок и дом были соединены между собой двухэтажной каменной постройкой, и все вместе походило на длинную руку с кулаками на обоих концах. Сказочный замок на одном конце, помещичий дом эпохи Тюдоров на другом — сейчас, в начале просвещенного девятнадцатого века, сочетание этих двух столь несхожих стилей, пожалуй, должно было бы выглядеть нелепо, однако в действительности оно выглядело великолепно. Теперь, подумала Синджен, здесь будет ее дом.

— Наша семья в основном живет в доме эпохи Тюдоров, — сказал Колин, — хотя западное крыло, выстроенное в виде замка, гораздо новее: его возвели в первой половине семнадцатого века. Однако у того графа Эшбернхема, который его строил, не хватило денег, чтобы сделать все должным образом, поэтому замок гниет и разрушается куда быстрее, чем тюдоровский дом, хотя тот был построен на полтораста лет раньше. Но лично мне замок нравится, и я провожу немало времени в его северной башне. Приемы гостей тоже всегда устраиваются в замке.

Синджен смотрела на замок Вир во все глаза.

— Я не думала, что увижу нечто подобное, — медленно вымолвила она. — Твой замок Вир очень большой, и все его части так разительно отличаются друг от друга…

— Еще бы им не отличаться. Тюдоровский дом был построен в конце пятнадцатого века. В нем есть очаг такой величины, что в нем можно целиком зажарить крупную корову. Еще в тюдоровском крыле имеется галерея для менестрелей, которая ничем не уступит той, что прославила замок Брэйс, находящийся в Йоркшире. О, я, кажется, понимаю, о чем ты думала. Ты ожидала увидеть что-то вроде лачуги, что-то приземистое, убогое и, скорее всего, неприятно пахнущее, поскольку в Шотландии, как известно, домашние животные живут вместе с людьми. В общем, нечто совершенно не похожее на твой распрекрасный Нортклифф-Холл. Что ж, замок Вир и правда не так великолепен, но он существует, он тоже немалых размеров, и он мой. — Он мгновение помолчал, ерзая в седле, и продолжил: — Арендаторы в самом деле нередко пускают скотину в дом во время зимних холодов. Но то арендаторы. Мы в замке Вир никогда этого не делаем.

— Знаешь, Колин, — вдруг спокойно сказала Синджен, глядя ему прямо в глаза, — если я и впрямь ожидала увидеть жалкую лачугу, то не доказывает ли это, как сильно я желала выйти за тебя замуж?

От этих неожиданных слов Колин растерялся. Он открыл было рот, потом закрыл его, так и не найдя, что ответить. Она снова отвернула лицо, но прежде он успел увидеть в ее глазах ту адскую усталость и боль, которые до сих пор ей удавалось скрывать. Если он не нашелся, что сказать, то теперь по крайней мере он знал, что делать.

— Господи Боже, — воскликнул он, — почему ты ничего мне не сказала? — В его голосе звучала ярость. — Тебе ведь больно, верно? Тебе больно, но ты ничего мне не сказала. Черт бы побрал твое проклятое упрямство, Джоан, оно переходит все границы, и я его не потерплю, понятно?

— Да успокойся ты, ради Бога. Со мной все в порядке. Мне бы хотелось…

— Замолчи, Джоан. У тебя такой вид, будто ты вот-вот упадешь замертво. Может, у тебя кровотечение?

Синджен чувствовала, что больше не усидит в седле ни секунды. Это было выше ее сил. Она вытащила ногу из стремени, держась за луку седла, соскользнула вниз и прислонилась к боку лошади, пытаясь овладеть собой. Когда ей это наконец удалось, она сказала:

— Я пойду к твоему замку пешком, Колин. Погода стоит чудесная, и мне хочется нарвать маргариток.

— Здесь нет никаких маргариток!

— Ну, тогда я нарву крокусов.

— Прекрати эту комедию, Джоан!

Он в бешенстве выругался и тоже соскочил с лошади.

— Не подходи ко мне! — вскрикнула Синджен. Он остановился, не дойдя до нее трех футов.

— Неужто это та самая девушка, которая хотела, чтобы я поцеловал ее прямо в вестибюле лондонского дома ее брата? Неужто это та девушка, которая сама подошла ко мне в театре, протянула мне руку и сказала, что она богатая наследница? Неужели это та девушка, которая настаивала на том, чтобы я как можно скорее лишил ее девственности? Пусть даже в мчащемся экипаже? Где же та девушка, Джоан? Куда она подевалась?

Синджен не ответила. Ей было все равно. Она отвернулась от Колина и сделала шаг вперед. Но ее тотчас пронзила боль, и она чуть не упала.

— О, дьявольщина, стой на месте и не шевелись.

Он схватил ее за руку и повернул к себе лицом. В ее глазах он снова увидел то же самое — проклятую боль, — и это заставило его замолчать. Он ласково привлек ее к себе и обвил руками талию, чтобы не дать ей упасть.

— Отдохни немного, Джоан, — проговорил он, приникнув губами к ее волосам. — Просто постой и отдохни немного, а потом позволь мне посадить тебя перед собой.

Он прижал ее лицо к своему плечу. Она вдохнула его запах и ничего не сказала в ответ.

К своему новому дому она подъехала в объятиях мужа, сидя на той же лошади, что и он, словно принцесса из сказки, которую принц везет к своему чудесному замку. Но ее наряд был запылен и измят, и она со стыдом сознавала, что выглядит сущим пугалом.

— Ну, ну, успокойся, не напрягайся ты так, — тихо проговорил он, обдавая ее щеку своим теплым дыханием. — Ни за что не поверю, что ты боишься, ты, дочь и сестра Шербруков из Нортклифф-Холла. Моя семья и мои слуги встретят тебя с распростертыми объятиями. Ты будешь их госпожой, хозяйкой моего дома.

Синджен молчала. Они ехали под восхитительным зеленым пологом из раскидистых ветвей деревьев, растущих по обеим сторонам подъездной дороги. Ближе к замку Вир возле дороги стояли мужчины, женщины, дети — они пришли, чтобы приветствовать вернувшегося домой лэрда, и привели с собой свою пасущуюся скотину. Многие радостно кричали; некоторые из мужчин кидали в воздух шапки, женщины размахивали снятыми по такому случаю передниками. Несколько шелудивых собак, тявкая, прыгали вокруг лошади Колина, которая не обращала на них ни малейшего внимания. Чуть в стороне, на обочине, стояла коза, невозмутимо жующая кусок веревки; похоже, ей одной не было дела до того, что лэрд вновь почтил обитателей поместья своим присутствием.

— Все здесь знают, что ты моя жена, та богатая наследница, которая спасла меня от разорения, а моих людей — от голода или эмиграции. Впрочем, радуются они, пожалуй, не столько нам с тобой, сколько ниспосланной им Божьей милости. Возможно, мне следовало бы объявить им, что это не я нашел тебя, а ты — меня. Тогда приветствовать стали бы именно тебя, и притом очень громко. Кстати, у меня сейчас должен гостить Макдуф. Я специально пригласил его, чтобы в замке тебя приняли как можно теплее.

— Спасибо, Колин. Это очень мило с твоей стороны.

— Ты сможешь идти?

— Конечно, смогу.

По-прежнему продолжая прижимать ее голову к своему плечу, он улыбнулся той надменной уверенности, которая слышалась в ее голосе. Да, мужества ей не занимать. И оно ей понадобится.

Синджен проснулась и удивилась: в окна лился бледный вечерний свет. Сначала она растерялась, но тут же все вспомнила и опять закрыла глаза, с трудом веря тому, что подсказала ей память. Этого не могло быть, однако это было, Колин ничего ей не сказал. Он умолчал — поскольку так ему было удобнее — об очень существенной стороне ее жизни в замке Вир. Она тряхнула головой, пытаясь отогнать возмущение, вызванное его недостойным умолчанием, и обвела взглядом огромную спальню, в которой лежала. Это была спальня лэрда с гигантской, стоящей на возвышении кроватью, на которой могли бы легко поместиться, лежа бок о бок, шестеро взрослых мужчин. Стены здесь были обшиты темными дубовыми панелями, очень богатыми и красивыми, но портьеры, тускло-бордового цвета, донельзя пропыленные и задернутые так, что для света оставались только узкие щели, делали комнату мрачной и унылой, как монашеская келья. Вся мебель была старинная, а один из углов был целиком занят громадным платяным шкафом времен Тюдоров.

Синджен лежала не шевелясь, только ее глаза двигались, обводя комнату внимательным взглядом. Она подумала о перечне первоочередных дел, который ей надо будет составить, перечне, который уже начал составляться у нее в голове. Сколько же всего предстоит сделать! Но с чего начать? Ей не хотелось вспоминать о том, как обитатели замка встретили ее, новую графиню Эшбернхем, но вспомнить все-таки пришлось.

Колин, продолжая обнимать ее одной рукой за талию, открыл громадную дубовую дверь и ввел ее в просторный квадратный зал на первом этаже. Он продолжал обнимать ее за талию и тогда, когда в зале появились многочисленные слуги и с любопытством уставились на нее, несомненно, рассматривая это демонстративное объятие как жест в высшей мере романтический. На втором этаже зал с трех сторон огибала галерея для менестрелей, огороженная старинными, искусно изукрашенными перилами. С потолка третьего этажа свешивалась грандиозная люстра. Вдоль стен зала стояли стулья эпохи Тюдоров с высокими резными спинками. Больше в этом огромном помещении не было ничего. Синджен видела все это как в тумане, слушая, как Колин представляет ей одного за другим своих домочадцев. Ее не отпускала боль, но она не хотела показать себя трусихой или слабой, изнеженной кисейной барышней. Она любезно улыбалась и вслед за Колином повторяла новые имена. Но, едва повторив очередное имя, она тут же его забывала.

— Позволь представить тебе мою тетушку Арлет, младшую сестру моей матери. Арлет, это моя жена Джоан.

Увидев перед собой немолодую женщину с острым подбородком, Синджен улыбнулась, пожала протянутую руку и сказала «здравствуйте».

— А это Серина, моя свояченица — то есть сестра моей покойной жены.

Серина была очень хорошенькой и не на много лет старше самой Синджен. Она приветливо улыбалась.

— А это мои дети. Филип, Далинг, идите сюда и поздоровайтесь с вашей новой мамой.

Синджен остолбенела. Она вопрошающе посмотрела на мужа, но он больше ничего не сказал. Уж не ослышалась ли она? Но двое детей в самом деле медленно, словно нехотя, подошли к ней, глядя на нее хмуро и недоверчиво. Мальчик лет шести и четырех-пятилетняя девочка.

— Поздоровайтесь с Джоан. Она теперь моя жена и ваша мачеха. — Голос Колина звучал повелительно. Она, Синджен, обязательно бы ответила, если бы он заговорил с ней таким тоном. Он продолжал невозмутимо стоять на месте, не сделав ни шагу навстречу своим собственным детям.

— Здравствуй, Джоан, — сказал мальчик и добавил: — Меня зовут Филип.

— А меня — Далинг, — сказала девочка.

Синджен попыталась улыбнуться и придать своему лицу ласковое выражение. Она любила детей, правда любила, но стать мачехой двоих детей без всякого предупреждения? Она опять взглянула на Колина, но тот не смотрел на нее, он улыбался своей маленькой дочери. Затем он поднял ее, она обвила ручонками его шею и сказала:

— Добро пожаловать домой, папа.

Папа! Значит, это все-таки правда. Синджен собралась с мыслями и приветливо сказала:

— А ты и в самом деле прелесть (Игра слов: Далинг (Darling) — милая, дорогая, любимая, прелесть)? Все время?

— Ну конечно. А как же иначе?

Колин пояснил:

— Вообще-то ее зовут Фионой, как звали ее мать. Но получалась путаница, и все стали звать ее Далинг, это ее второе имя.

— Здравствуй, Далинг. Здравствуй, Филип. Я рада познакомиться с вами.

— А ты очень длинная, — сказал Филип, точная копия своего отца, если не считать глаз — они были у него не синие, а серые. И эти холодные серые глаза пристально смотрели на Синджен.

— И платье у тебя все мятое, — заметила Далинг. — А на лице безобразный шрам.

Синджен рассмеялась. Что ж, если хочешь услышать про себя неприкрашенную правду — послушай малого ребенка.

— Ты права, Далинг. Мы с твоим отцом ехали сюда верхом от самого Эдинбурга и даже еще дольше — от самого Йорка. И нам обоим нужна хорошая ванна.

— Кузен Макдуф говорит, что ты хорошая и что мы должны быть с тобой вежливыми.

— Довольно, дети, — вмешалась тетушка Арлет, подойдя к Филипу и Далинг. — Извините их, э-э…

— Пожалуйста, зовите меня Синджен.

— Нет, зовите ее Джоан.

Серина смотрела то на Синджен, то на Колина, то на тетушку Арлет и молчала. И Синджен вдруг всем сердцем пожелала перенестись отсюда на скалистый берег близ Норт-клифф-Холла и снова увидеть привычные воды Ла-Манша и почувствовать, как морской ветер ерошит ее волосы. Между ног у нее болело, очень болело. Она посмотрела на Колина и спокойно сказала:

— Боюсь, я чувствую себя не очень хорошо.

Реакция Колина была мгновенной. Он тотчас поднял ее на руки и, не говоря никому ни слова, понес на второй этаж. Он поднялся по широкой лестнице, потом долго шел по широкому, очень длинному коридору, темному и затхлому. Синджен показалось, что он прошагал добрую милю, неся ее на руках, прежде чем добрался до огромной спальни и уложил ее на кровать. — Затем он попытался поднять юбки ее амазонки.

Она тотчас принялась колотить его кулаками по рукам, крича:

— Нет!

— Джоан, позволь мне посмотреть, что с тобой. О Господи, ведь я твой муж. Я уже видел все твои прелести.

— Уйди, Колин. Сейчас, в эту минуту, я не питаю к тебе особо теплых чувств. Пожалуйста, уйди, оставь меня.

— Как тебе будет угодно. Хочешь, я велю принести тебе сюда горячей воды?

— Да, спасибо. Уйди.

Он ушел. Не прошло и десяти минут, как в спальню робко заглянула молодая служанка.

— Меня зовут Эмма, миледи, — робко объявила она. — Я принесла вам воду.

— Спасибо, Эмма, — сказала Синджен и сразу же отослала служанку прочь.

Да, выглядела она ужасно и чувствовала себя не лучше. Между ног все воспалено, натерто от верховой езды и болит. Она вымылась, с трудом забралась обратно в постель и легла на самый ее край. Она чувствовала себя здесь чужой и была в ярости из-за того, что Колин умолчал о таком важном обстоятельстве, как наличие у него детей.

Итак, она, Синджен, приходится теперь мачехой двум детям, которые, судя по всему, терпеть ее не могут. К ее облегчению, она недолго размышляла об этом: вскоре ее сморил сон.

Но это было несколько часов назад. Теперь она проснулась. Надо встать и идти к остальным: к Колину, его тетушке, его бывшей свояченице и двум детям, его детям. Ей не хотелось выходить к ним. Интересно, что Колин сказал им о ее недомогании? Во всяком случае — не правду. Теперь они будут считать ее неженкой. Хилой английской неженкой. Она уже собралась выбраться из постели, когда дверь вдруг отворилась и в комнату просунулось маленькое личико.

Это была Далинг.