- Нет.
      Рафаэль усадил ее на спину спокойно ожидавшего жеребца и вернулся за Дамарис.
      - Пошли, малышка.
      Девочка все еще была страшно напугана. Ему очень хотелось успокоить ее, но он боялся свести на нет эффект от сделанного перед этим строгого внушения.
      - Дэми, я посажу тебя на лошадь впереди Виктории. Ты должна сидеть тихо и спокойно. Я хочу, чтобы ты о ней позаботилась, договорились?
      - Да, Рафаль.
      - Называй меня просто дядей, ладно? - не смог сдержать улыбки Рафаэль.
      - Что с тобой. Тори?
      - Ничего, родная, все в порядке.
      Усадив Дамарис, Рафаэль тоже забрался на спину Гэдфли.
      Возмущенный дополнительной нагрузкой, жеребец начал бурно выражать свое недовольство, но был быстро укрощен твердой рукой сурового хозяина.
      - Не волнуйся за Тодди, я сейчас же пошлю за ней Флэша.
      Виктория не ответила. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы усидеть на лошади и не выпустить из рук Дамарис. Нога снова заболела сильнее, мышцы свело.
      "Я не заплачу. Мне нельзя плакать".
      Через десять минут Рафаэль остановил тяжело дышащего Гэдфли у Драго-Холла.
      Последние гости уже уехали, поэтому возле дома было пусто. Рафаэль был очень признателен судьбе хотя бы за эту милость. Он спрыгнул с лошади и взял на руки Дамарис.
      Но куда деть ребенка?
      Слава Богу, на свете еще не перевелись такие слуги, как Лиггер. Тяжелые дубовые двери отворились, и на пороге возникла его грузная фигура.
      - Господин Рафаэль, есть проблемы?
      - Да, будь добр, отнеси, пожалуйста, девочку в детскую. Теперь все в порядке, дорогая, - ласково проговорил Рафаэль, целуя в щечку все еще дрожавшую малышку. - Мы с Викторией зайдем к тебе попозже. Договорились?
      - Хорошо, дядя Раф... Дядя.
      Он усмехнулся и передал девочку Лиггеру.
      - А теперь твоя очередь, дорогая.
      Виктория с готовностью протянула руки и обняла мужа за шею. Он ловко снял ее со спины Гэдфли и поставил на землю.
      - Я скажу тебе те же слова, Виктория: теперь все в порядке.
      "Разумеется, все в порядке, просто в удивительном порядке", - подумала Виктория с безнадежной иронией.
      Она позволила себе на секунду расслабиться в объятиях мужа, но сразу же опомнилась и высвободилась из его крепких надежных рук.
      "Боже мой, как болит нога!"
      Рафаэль увидел, что из-за угла показалась одна из служанок. Кажется, ее звали Молли. Судя по ее пустым глазам и застывшему выражению лица, она явно не блистала интеллектом. Впечатление усиливал съехавший набок чепчик.
      Рафаэль вздохнул и сухо приказал:
      - Принесите мне очень горячее полотенце, Молли, а через пятнадцать минут еще одно.
      Девушка удивленно и непонимающе заморгала, но согласно кивнула.
      - Ты когда-нибудь пользовалась горячими полотенцами, чтобы снять боль? - спросил Рафаэль.
      - Нет, но раньше мне всегда помогали горячие ванны.
      - А сейчас попробуем полотенца. Это очень хорошее средство. Мой врач, Блик, всегда применял этот способ.
      Видя, что Виктория с трудом держится на ногах, Рафаэль решительно подхватил ее на руки и понес по лестнице.
      К сожалению, по крайней мере с точки зрения Виктории, в коридоре второго этажа они встретили Элен. Она окинула их самым неодобрительным взглядом, на который была способна.
      - Что произошло, Виктория? Почему ты позволяешь Рафаэлю носить тебя на руках по дому? - Тут ее взгляд несколько смягчился. - Ты, очевидно, повредила ногу. Да, наверное, так оно и есть. Ты слишком много танцевала ночью, буквально со всеми! Я...
      - Увидимся позже, Элен, - перебил ее Рафаэль и с громким стуком захлопнул за собой дверь спальни. Он донес Викторию до кровати и бережно уложил. - Скоро принесут горячее полотенце. Позволь, я помогу тебе раздеться.
      Виктория промолчала. Она просто не знала, как выразить свою признательность за внимание, участие, желание помочь. Но когда Рафаэль начал стаскивать с нее сапог для верховой езды, ногу свело так сильно, что она невольно закричала и, поджав ее, перекатилась на бок. Рафаэль отступил, соображая, что можно предпринять. Ей обязательно нужно раздеться. Потом подержать горячие полотенца и принять немного лауданума.
      - Потерпи еще несколько секунд! Скоро тебе станет легче, обещаю!
      Стиснув зубы, Виктория стойко выдержала мучительную процедуру раздевания. Рафаэль едва успел укрыть жену одеялом, когда раздался стук в дверь. На пороге появилась Молли в еще более съехавшем на ухо чепчике, но зато с горячим полотенцем. Рафаэль не стал выяснять, как она сумела справиться с поставленной задачей. Он просто поблагодарил девушку и послал за следующим.
      Виктория лежала, закрыв глаза, и не переставая массировала бедро.
      - Давай попробуем, - сказал он и сел рядом. Очень осторожно Рафаэль обернул больное место горячим полотенцем. - А теперь, чтобы сохранить тепло, укройся одеялом.
      Полотенце было таким горячим, что у Виктории перехватило дыхание.
      Рафаэль устроился рядом и через горячее полотенце снова принялся сильно разминать напряженные мышцы.
      - Я понимаю, что тебе больно. И, наверное, довольно сильно жжет. Но ты должна потерпеть. Скоро станет легче...
      "Сколько раз за сегодняшний день я уже обещал ей это?"
      К великому облегчению Виктории, когда принесли третье полотенце, боль совсем прошла.
      - У меня больше ничего не болит? - радостно и немного удивленно заявила она.
      - Прекрасно. Подержи полотенце еще несколько минут. - Рафаэль уже не лежал рядом. Он стоял возле кровати и внимательно смотрел на жену. - Хочешь немного лауданума?
      - Нет, я его принимаю очень редко. Только если не хватает сил терпеть.
      Виктория закрыла глаза. Ей не в чем было упрекнуть мужа. Он вел себя прекрасно. Ни разу ей не удалось заметить на его лице выражение брезгливости или отвращения.
      Она вздрогнула, когда он неожиданно резко спросил:
      - Почему ты мне ничего не сказала? Получается, что все знают о твоей травме, кроме меня. Интересно... Все-таки я твой муж!
      В душе Виктории шла мучительная борьба.
      - Так почему, Виктория? Насколько я понимаю, это и есть твой физический недостаток? Именно в этом ты собиралась признаться? Почему, черт возьми, ты этого не сделала?
      Она медленно повернула голову и наконец отважилась открыть глаза и взглянуть в лицо мужу. Он был очень зол на нее. Хотя нет, это была не просто злость. Его захлестнула холодная сдержанная ярость.
      - Да, - тихо, ни на что особенно не надеясь, проговорила она. - Это мой физический недостаток. Согласись, нога выглядит ужасно. Именно в этом я хотела признаться.
      - Но почему ты молчала? В нашу первую брачную ночь? До свадьбы?
      - Я хотела все тебе рассказать в ту ночь, вспомни! Но когда я попыталась, ты решил, что я собираюсь признаться в потере девственности. Ты так упивался мнимым оскорблением, нанесенным твоему доброму имени, что не желал ничего слушать. Тебе не нужна была правда!
      Казалось, Рафаэль не обратил никакого внимания на ее слова. Возможно, до него даже не дошел их смысл. Немного поразмыслив, он снова заговорил:
      - Воистину нет ничего тайного, что не стало бы явным! За последний час мне стало очень многое понятно из того, что я раньше никак не мог объяснить. Например, я вспоминаю ночь, когда спас тебя от контрабандистов. Ты бежала от меня и упала. Наверняка ты тогда сильно ушибла ногу, но ничего мне не объяснила. Было и еще несколько случаев... Ты отчаянно старалась, чтобы я не узнал, что ты.., не вся целая.
      Виктория почувствовала, что под теплым одеялом ее внезапно охватил озноб. А обличительный монолог продолжался:
      - Итак, ты решила наказать меня молчанием. Твое тупое упрямство превратило мою жизнь в сущий ад, хоть это ты понимаешь? Ты вообще собиралась когда-нибудь довериться мне? Или я был обречен всю оставшуюся жизнь спать за плотно задернутым пологом и не видеть тела жены?
      - Я собиралась рассказать тебе, - устало прошептала Виктория, но в ответ услышала только очередную резкость. - Но это чистая правда! - Она повысила голос и почувствовала, что в ее душе начинают подниматься волны праведного гнева. - Как ты смел подумать, Рафаэль, что я хотела признаться в любовной связи с твоим братом! Ты мне не поверил, был груб со мной! Как ты мог заподозрить меня в подлости и низости! Я же не давала никакого повода! Почему же я должна была выложить тебе всю правду? Разве ты ее заслужил?
      Создавалось впечатление, что он слушает ее, но ничего не слышит. Дождавшись конца гневной тирады, он очень спокойно произнес:
      - Когда мы в последний раз занимались любовью, ты все время лежала на левом боку. Ты страстно отвечала на мои ласки, хотела их и при этом чувствовала себя в полной безопасности. Я ведь всегда боялся быть с тобой слишком требовательным. И в ту ночь я не просил тебя лечь на спину или на живот. Я никогда не пытался дотронуться до каждой клеточки твоего тела ни руками, ни губами.
      - Я боялась, что уродство оттолкнет тебя, ты почувствуешь ко мне отвращение...
      - А почему ты считаешь, что этого не произошло? У Виктории перехватило дыхание. И все ее существо пронзила боль. Огромная, жестокая боль, оставляющая в покое тело, но уничтожающая душу. По сравнению с ней боль в израненной ноге казалась мелочью, пустяком.
      - Уходи, - сказала она, понимая, что больше не выдержит. - Прошу тебя, не говори ничего, просто уходи.
      - Да, скорее всего я так и поступлю. Но сперва я закончу начатое. - Он сел на кровать, откинул одеяло и убрал остывшее полотенце. Кожа на бедре покраснела. Он легонько провел рукой по грубому шраму. Мышцы были мягкими, расслабленными.
      - Все хорошо, - удовлетворенно отметил он и встал. - Теперь тебе следует поспать.
      . С этими словами он круто повернулся и вышел из спальни.
      Виктория еще долго смотрела на закрывшуюся дверь. Потом медленно, по давно укоренившейся привычке, начала массировать бедро.
      Она честно постаралась уснуть, но не смогла. Спать совершенно не хотелось. Немного поворочавшись, она откинула одеяло и встала. Небольно. Она сделала несколько шагов и перенесла весь свой вес на левую ногу. Все равно небольно. Действительно все прошло.
      Через десять минут Виктория уже была одета. Тодди, наверное, еще не вернулась на конюшню. Что ж, это не имеет значения. Она пойдет на пруд Флетчера пешком.
      ***
      Прислонившись к толстому стволу старого клена, Виктория моментально уснула. Не помешали даже громкие вопли возмущенного Кларенса. Она не подумала принести ему хлеба и теперь была за это наказана. Он и ближайшие родственники подняли такой галдеж, что непонятно было, как она умудрилась уснуть.
      Она проснулась внезапно. Голова была на удивление ясная. Виктория немного озябла: клонившееся к закату солнце уже не согревало ее своими теплыми лучами. Еще не открыв глаза, она вдруг поняла, что рядом стоит Рафаэль и загораживает от нее солнце.
      Он действительно возвышался над ней: ноги слегка расставлены, руки на бедрах. Ему очень шел костюм для верховой езды, подчеркивая стройную, крепкую, мускулистую фигуру. Роскошная шевелюра переливалась на солнце всеми оттенками черного цвета: от серебристо-серого, как глаза, до насыщенного густого цвета воронова крыла. Виктория могла временами обожать мужа или ненавидеть его, но не оценить его строгую мужскую красоту было невозможно.
      - Как ты можешь спать при таком шуме? - поинтересовался он.
      - Я привыкла к Кларенсу. Он просто сердится, что я не догадалась принести ему хлеба.
      - А кто такой Кларенс?
      - Вон тот неповоротливый селезень, который орет громче всех.
      - Какой он жирный и противный! - скривился Рафаэль.
      - Он очень ласковый и дружелюбный, если его досыта накормить хлебом.
      - Да, - задумчиво протянул Рафаэль. Между ними повисло тяжелое неловкое молчание. Кларенс, убедившись, что новый пришелец тоже не принес хлеба, важно проследовал к пруду. Он бесшумно скользнул в воду и величаво поплыл, словно приглашая родичей последовать его примеру. Неожиданно для самого себя Рафаэль понял, что улыбается.
      - Расскажи мне об этом.
      Виктория недоуменно взглянула на мужа.
      - Расскажи, когда и где это произошло. Он сел рядом, тоже облокотившись о кленовый ствол. Некоторое время оба молчали, внимательно наблюдая за водными процедурами Кларенса и его многочисленного семейства.
      "Почему бы и нет?" - подумала Виктория.
      - Мне было восемь лет. Я каталась верхом. Я с самого раннего детства очень любила это занятие. У меня неплохо получалось. Я считала себя вполне взрослой в восемь лет и к тому же лихой наездницей. Грума у меня не было. В тот день мне очень не везло. Моего пони укусила пчела. Это так странно... Он испугался и сбросил меня. Я ударилась о забор. К несчастью, торчавший огромный ржавый гвоздь сильно распорол мне ногу. - На секунду она замолчала, отчетливо вспомнив ужасную боль и сменивший ее шок... Воспоминания были столь реальными, что она побледнела и почувствовала легкую тошноту.
      - А что потом?
      - Потом я поехала домой. А там мне сказали, что мои родители погибли. - Ее голос был холоден и удивительно спокоен. - Я не знала, что можно было сделать с раной, поэтому не предприняла ничего. На следующее утро приехал один из моих старших кузенов. Его звали Мишель, тогда ему было уже лет двадцать. Он заметил кровь на моем платье и на ноге. Можно считать, что он спас меня. Мишель сделал все, что надо, отвез меня к доктору, но было уже поздно, рана сильно воспалилась... Что ж, по крайней мере мне не отрезали ногу. И то слава Богу.
      Услышав это, Рафаэль вздрогнул, но промолчал. А Виктория продолжала говорить тем же спокойным равнодушным тоном:
      - Вскоре после этого случая меня отослали к дяде Монтгомери. Тогда я и познакомилась с Элен. Она была его младшей дочерью. В то время только она жила с родителями. Я моложе ее на пять лет. Странно, но дядя Монтгомери никогда не был моим опекуном. Этого я никогда не могла понять... Вот с тех самых пор моя нога выглядит столь плачевно. Она временами болит, если я забываю об осторожности и слишком устаю, ее сводит ужасными судорогами, и боль становится невыносимой...
      "Так получилось и в этот раз", - подумал Рафаэль.
      - Ты рассказываешь довольно бессвязно, - задумчиво заметил он, представляя себе маленькую девочку, ребенка, терзаемую болью, с плачем едущую домой, чтобы пожаловаться маме, где ее ждал жесточайший удар судьбы, надолго поселивший боль и обиду в душе. Впрочем, нет, вовсе не бессвязно. Она сумела выразить свою боль, но постаралась не причинить лишней боли ему.
      - Как умерли твои родители?
      - Он погибли. В дороге сломалось колесо. И карета свалилась с утеса.
      - А моих родителей убили французы. Думаю, ты знаешь об этом.
      - Да, я слышала. Кажется, они были на борту английского судна, направлявшегося в Севилью, когда на него напали французы. Так мы и не навестили родителей твоей матери в Испании. - Виктория замолчала, все так же глядя в сторону. - Я знаю, что ты был не просто морским капитаном, Рафаэль. Ты работал на наше правительство, против Наполеона. Это из-за своих родителей? Ты хотел отомстить?
      Рафаэль задумался и ответил не сразу:
      - Ты права. Вначале мною руководила только месть. Прошли годы, прежде чем я наконец понял, что могу приносить вполне реальную пользу своей стране. То, что я делаю, спасает жизни моих соотечественников-англичан, а в некоторых случаях изменяет исход сражения или решает судьбу города. И тогда мои личные мотивы несколько ослабели... Кто-то, по-моему, Фрэнсис Бэкон, сказал, что месть - это один из видов дикого правосудия. Вероятно, он прав, но я сумел освободиться от этого чувства. Я понял, что мне нравится постоянно подстерегающая на каждом шагу опасность, поединок умов, умов между мной и врагом... Но вернемся к тебе, Виктория. Скажи, если бы в нашу первую брачную ночь я не повел себя как последний дурак, ты бы рассказала мне всю правду?
      - Конечно, - не задумываясь, ответила она. - Я как раз собиралась это сделать. Разумеется, я ужасно боялась, что, увидев такое вопиющее уродство, ты не захочешь меня. Должна признаться, я отлично понимала, что обязана была рассказать тебе все еще до свадьбы. Но знала, что не смогу. Если бы ты только мог себе представить, как я трусила! У меня не было никаких сомнений, что, узнав правду, ты не захочешь на мне жениться.
      - Дурочка! Посмотри в зеркало! Не такая уж ты уродина, честное слово!
      - Вроде бы я все понимаю: привлекательная внешность - это еще не самое главное. Основное в человеке - это доброта, характер, нравственные принципы, терпимость к окружающим... Я думала, что ты любишь меня недостаточно для таких неприятных открытий.
      - Я любил тебя и люблю.
      - Даже сейчас? После того, что ты видел? Не верю!
      - Посмотри на меня внимательно, Виктория. - Рафаэль подвинулся ближе к жене и ласково улыбнулся. Она беспокойно заерзала, но не подняла глаз.
      - Дорогая, прошу тебя, взгляни на меня. Виктория неуверенно подчинилась.
      - Ты считаешь, что я законченный дурак? К тому же пустой и ничтожный человечишка?
      - Не надо так говорить! Ты вовсе не ничтожный Просто.., я не знала.., да и сейчас не знаю... Пойми, у меня нет опыта общения с мужчинами. Я была уверена, что Дамьена оттолкнет мое уродство. И он бы не стал это скрывать. К тому же ты сам совершенно безупречен, а я нет. Ты удивительно красивый мужчина! Что же касается меня как женщины... Это же пародия на брак, когда соединяют целое с.., ущербным.
      Рафаэль посмотрел на жену долгим изучающим взглядом. Он словно только сейчас начал узнавать ее. Потом раздраженно отогнал назойливо гудевшую муху и сказал:
      - Пародия... Что ж, вероятно, ты права. Может создаться впечатление, что ты пошла на сознательный обман. Думаю, юрист даже назвал бы твои действия мошенничеством. Ты обязана была рассказать мне свою историю за несколько дней до свадьбы и дать возможность пережить шок еще тогда. Но ты не сделала этого. Ты вышла за меня, отлично понимая, что обманываешь. А теперь поздно что-либо менять. Я уже связан с тобой священными узами брака.
      Виктория ничего не ответила. Только одинокая слеза задрожала на трепещущих ресницах и медленно скатилась по бледной щеке.
      Рафаэль сделал довольно длительную паузу, словно чего-то ожидая, потом спокойно проговорил:
      - Ты просто дурочка, моя родная. А я, смею надеяться, не мелкий и никчемный человек. Думаю, мы с тобой предпримем еще одно путешествие, теперь на столь дорогую моему сердцу "Морскую ведьму". Хочу, чтобы ты поскорее встретилась с нашим врачом Бликом. Надеюсь, ты не будешь возражать, чтобы он осмотрел твою ногу?
      Викторию совершенно не прельщала подобная перспектива, но проявлять строптивость она не осмелилась, сказав только:
      - А что он сделает? Все равно мне уже никто не поможет!
      - Понятия не имею, что он может предпринять! Знаю одно: для лечения своих пациентов Блик частенько использует самые невероятные растения из каких-то Богом забытых уголков земного шара. Не бойся, он тебе понравится. Я хочу, чтобы ты усвоила одну вещь, Виктория. Мне совершенно безразлично, сделает ли он твою ногу более привлекательной внешне. Я очень надеюсь, что он сумеет найти лекарство, которое уменьшит боль. Меня не волнует, как выглядит твоя нога. Главное, чтобы ты не страдала. Слушай, а почему бы нам не отправиться в Фалмут завтра? Мне необходимо самому проверить, как там идут дела. А мои люди наконец получат возможность познакомиться с моей красивой, упрямой, страстной, чувственной...
      - Прекрати! - то ли рассмеялась, то ли всхлипнула Виктория. - Ты самый...
      - Какой? Пожалуй, я лучше сам помогу тебе определить: любимый, терпеливый, добрый.., обожающий тебя, глупышка!
      - Но я так боялась!
      - В этом не было никакой необходимости. Впрочем, откуда ты могла знать? Особенно после моего более чем глупого поведения в ту ночь. Рафаэль виновато вздохнул и нежно прижал жену к себе. Она вскинула руки на его сильные плечи и уткнулась лицом в казавшуюся теперь такой надежной грудь. - Ты помнишь нашу волнующую, яростную и такую приятную схватку на полу в кухне миссис Рипл?
      Зная, что Виктория не видит его лица, Рафаэль позволил себе хитрую и очень довольную улыбку. Он был совершенно уверен, что не получит ответа на свой вопрос, и был несказанно удивлен, услышав в ответ тоненькое "да".
      - Конечно, мне следовало тогда раздеть тебя, но наше обоюдное желание было так велико... В общем, времени не было.
      - Меня постоянно тянуло к тебе, но я очень боялась, что ты сочтешь меня порочной, развратной женщиной.
      - Шлюхи - дамы очень холодные, - рассмеялся Рафаэль, - поверь моему опыту, дорогая. Так что не волнуйся, они совсем не похожи на тебя.
      - Рафаэль...
      - Хм-м-м? - Не дождавшись ответа, он решительно заявил:
      - Я хочу немедленно попасть вместе с тобой в нашу комнату. Я хочу при свете дня увидеть твое тело, нагое, как в день, когда ты появилась на свет. Я буду любить тебя, ничего не опасаясь и ни от кого не прячась. Как ты относишься к этой идее?
      Виктория ощутила, как где-то в глубине ее тела начинает разгораться огонь желания. Причем ее реакция не осталась незамеченной Рафаэлем. Он был уверен, что сумеет разжечь этот пока еще робкий огонь и скоро она захочет его со всей силой своей преданной, любящей, страстной натуры.
      - Ты хочешь знать, что я с тобой сделаю? - полюбопытствовал он. - Да, разумеется, хочешь. И поступаешь мудро, не давая мне ответа, пока не знаешь о моих планах.
      Виктория порывисто прижалась к мужу, жадно прислушиваясь к любовной болтовне. Его слова распалили ее воображение, заставили страстно желать его и только его. Он легонько поцеловал маленькое ушко, затем прошептал прямо в него:
      - Так вот, сначала я раздену тебя. При этом мы оба будем стоять. После этого я подниму тебя, ты обхватишь своими изумительными ногами мои бедра, и тогда наконец я проникну глубоко в тебя и...
      - Но это, наверное, невозможно, Рафаэль!
      - Подожди немного, Виктория, и ты сама убедишься, что ничего невозможного нет.
      Бережно, как самую большую в мире драгоценность, Рафаэль усадил жену перед собой на спину уже не протестующего Гэдфли. Каждые несколько секунд он наклонялся к ней, целовал ее уши, шею, щеки, шептал всякие милые пустяки. Его руки, поминутно забывая о поводьях, ласкали живот, бедра, груди... Рафаэль знал, что его прикосновения сводят ее с ума, и несказанно радовался этому. Он широко улыбался и временами нашептывал ей подробности, объясняя, что конкретно он намерен предпринять, проникнув в глубь ее тела.
      К моменту возвращения в Драго-Холл Виктория была настолько возбуждена, что едва соображала.
      Дамьен молча наблюдал, как двое влюбленных прошли через зал к лестнице. Они его не видели. Они вообще ничего вокруг не замечали. Для них не существовало ничего, кроме их огромной, всепоглощающей любви.
      ***
      Панель отодвинулась бесшумно, и он устремил жадный и нетерпеливый взгляд внутрь комнаты. Рафаэль счастливо смеялся, освобождая жену от многочисленных предметов одежды. Он целовал каждую клеточку ее тела, открывающуюся его взору в процессе этой занимательной любовной игры. Ее обнаженные груди были округлыми, полными и белыми, напряженные соски дразняще розовели в ярком дневном свете. Проклятие! Не он, а Рафаэль наслаждался ее телом, ласкал волшебные груди, впивался в соски, заставляя Викторию терять голову от желания. Она вся изогнулась, бесстыдно предлагая мужу всю себя целиком, без остатка. Издавая хриплые стоны, она прижимала его голову к своей обнаженной груди, вцепившись тонкими пальцами в его роскошную черную шевелюру.
      Рафаэль снова довольно рассмеялся, завладел ее восхитительными грудями, приподнял их повыше и с удвоенной энергией принялся их целовать, сосать... Глаза Виктории потемнели от удовольствия. Она больше не смеялась, ибо была не в силах сдержать стоны страсти.
      Дамьен видел, что ее руки, изящные белые руки, скользнули по животу мужа, спустились ниже. Дамьен видел, как расширились глаза Рафаэля и напряглась под ее легкими нежными пальчиками его мужская плоть.
      Виктория была уже абсолютно нагой, ее одежда в беспорядке валялась на полу. Немного в стороне лежала рубашка, разорванная нетерпеливыми руками Рафаэля. Дамьену было невыносимо больно смотреть на это прекрасное обнаженное тело, по закону принадлежавшее другому. Его проклятый брат наслаждался сокровищем, доставшимся ему не по праву, забыв обо всем на свете.
      Неожиданно Виктория громко запротестовала, шутливо отбиваясь от наступающего мужа:
      - Это несправедливо! Иди сюда! Теперь моя очередь. Иначе будет не похоже на ту сцену в кухне на полу!
      Нежные пальцы начали энергично расстегивать многочисленные пуговицы на костюме, мужа. Вскоре на пол полетела куртка, вслед за ней белая сорочка. Через несколько минут Рафаэль уже сидел в кресле, а Виктория, повернувшись к нему изумительной обнаженной спиной и громко хохоча, стаскивала с него сапоги. Он не оставался в долгу, лаская и целуя ту часть тела, до которой в этот момент мог дотянуться.
      На ее левом бедре был большой грубый шрам. Дамьен подумал, что это ее, конечно же, не украшает, но длинные стройные ноги и очаровательный треугольник внизу живота, казалось, влекли к себе руки и губы мужчины. Рядом с такими неоспоримыми достоинствами уродливый шрам смотрелся пусть досадным, но пустяком.
      Наконец Виктория справилась с сапогами, и скоро Рафаэль избавился от остальной одежды. Нагие и красивые, они приблизились друг к другу. Виктория поднялась на цыпочки и обняла мужа за шею. Он медленно провел руками по гибкой спине, обхватил ее ягодицы и приподнял. Виктория вскрикнула и крепко сжала ногами его бедра.
      Дамьен тяжело и прерывисто дышал. Он едва сдерживал стоны от пронзившей все его жаждущее тело острой боли. В эту минуту он больше всего на свете ненавидел Рафаэля. Он отдал бы все сокровища мира за то, чтобы оказаться в эту минуту на его месте. Виктория должна была принадлежать ему и никому больше! Так было предназначено судьбой!
      Когда Рафаэль резко вошел в нее, у Дамьена перехватило дыхание. Виктория громко закричала, но не от боли, а от переполнившего ее, разрывающего душу желания. Она откинула голову, и копна роскошных каштановых волос рассыпалась по обнаженной спине. Ее ноги обнимали бедра мужа, тонкие пальцы судорожно вцепились в плечи. А он делал свою работу, глубоко пронзая ее тело, затем почти покидая его, но только для того, чтобы проникнуть вновь.
      Боль, испытываемая Дамьеном, временами становилась нестерпимой. Он глухо стонал, но не отводил взгляд от отверстия в стене.
      Рафаэль, продолжая бормотать, как он любит жену, уложил ее на кровать и сам почти упал сверху. Он понимал, что она уже почти не контролирует себя, и был этому несказанно рад.
      Наконец она достигла пика. Сладостные конвульсии показались Дамьену бесконечными.
      Боже! Он не сможет этого вынести! Дрожащими пальцами задвинув деревянную панель, он перевел дыхание. Только сейчас он почувствовал, что весь взмок от пота.
      Бесшумно двигаясь по узкому темному коридору, он напряженно прислушивался. Вокруг все было тихо. Только собственное хриплое прерывистое дыхание. Больше ни звука.
      - Любимая, - шептал в это время Рафаэль, - я больше не могу... Сейчас я...
      Виктория всем своим существом устремилась навстречу, желая во что бы то ни стало помочь мужу, как перед этим он помог ей. В этот момент она поняла, что всегда будет желать его и только его. Она шептала, что любит, а его глаза благодарно светились в ответ. Наконец она увидела, как напряглись его мышцы, закрылись глаза, и почувствовала, что в нее ударила тугая струя. Это было непередаваемое ощущение.
      Она не отпустила мужа, обнимая его так крепко, что, казалось, они стали одним целым. Они были частью друг друга. И Виктории хотелось остановить время, чтобы это прекрасное мгновение длилось вечно.
      Рафаэль дышал шумно и тяжело, как после долгой напряженной работы. Наконец немного расслабившись, но так и не выпустив из рук свое сокровище, он подумал, что никогда еще не был так счастлив.
      ***
      Рам снова перечитывал письмо Джонни Трегоннета, стараясь вникнуть в смысл бессвязного послания, описывающего поведение Рафаэля на балу.
      "Проклятый осел!" - подумал он, в сердцах разорвав ни в чем не повинный клочок бумаги.
      Итак, капитан Карстерс желает присоединиться к их сплоченному коллективу. Иначе он угрожает все уничтожить.
      Рам откинулся в удобном кожаном кресле и задумался, уставившись невидящим взглядом на пляшущий в камине огонь. Он испытывал огромное искушение дать волю проклятому капитану и посмотреть, что из этого получится. Грозящая опасность манила его, обещала множество неповторимых острых ощущений.
      Несомненно, капитан вскоре узнает всех членов группы. А может, уже знает. Всех, кроме одного. Ни одной живой душе не известно, кто такой Рам. Остальные думали, что черные капюшоны - это просто игра, претензия на анонимность, которой на самом деле не существовало. В капюшонах или без, все они знали друг друга. Глупцы, они так и не поняли, что капюшоны предназначены вовсе не для того, чтобы скрыть их самодовольные физиономии. Они служат лишь одной цели - чтобы неизвестным остался он. Рам.
      Это был первый случай, когда использовался их тайный почтовый ящик. Вечером Рам послал своего человека проверить ящик, а там оказалось послание. Слава Богу, у Джонни хватило ума хотя бы вспомнить о ящике. Что же ему следует предпринять?
      Он вновь подумал о своей ужасной ошибке. Дочь этого проклятого виконта! Более чем вероятно, что капитан Карстерс находится здесь по поручению ее отца. А если так, нет ни малейшего сомнения, что Рафаэль собирается их уничтожить независимо от того, какую чепуху он наплел Джонни.
      Что же делать?
      Рам медленно встал и, с удовольствием потянувшись, налил себе бренди. Он решил, что нет смысла играть с огнем. Существует только один выход. Не то чтобы он действительно желал его. До сих пор он не считал себя человеком, способным на убийство.
      Но нельзя не отметить еще один положительный момент. Виктория снова станет свободной. Ей не на кого будет рассчитывать. Некому будет ее защитить... И она окажется в его власти.