- Я тут поджидал тебя, - ухмыляясь произнес он.
      - Зачем? - Он сердито глянул на нее, и Ларен поспешно прибавила:
      - Господин мой.
      - Так-то лучше. Я - хозяин Мальверна, а ты всего только рабыня. Потрудись не забывать об этом. Да ты красотка, Ларен. Ты все еще очень худая, но я постараюсь не оцарапаться о твои кости.
      - Зачем тебе это нужно? - Но она уже понимала, что он имеет в виду, она различала похоть в его глазах, похоть и заносчивую самоуверенность. Он хотел Ларен и знал, что получит ее, считая, что все здесь принадлежит ему. Однако Ларен прикинулась простушкой в надежде выиграть время, пока ее не осенит какая-нибудь спасительная идея...
      - Меррик предупреждал меня, что ты еще не поправилась, однако в платье и верхней рубахе ты не кажешься совсем уж тощей. Вот что: я сниму с тебя всю одежду, огляжу тебя и тогда решу.
      Ларен склонила голову набок и уставилась на него, точно ничего не смыслящая дурочка:
      - Господин, я должна пойти помочь твоей жене, я сварю замечательную кашу на завтрак.
      - Я предпочту, чтобы ты поухаживала за мной, Ларен. - Он шагнул к ней, и Ларен быстро отступила: Эрик грозно нахмурился. - Как ты себя ведешь? Я здесь хозяин, если я хочу лечь с тобой, так и будет, твоего согласия никто не спрашивает. Я неплохо сложен, и ты должна только радоваться, когда я прикасаюсь к тебе или целую.
      "Сложен ты, может, и неплохо, - подумала Ларен, - но что-то ты мне совсем не нравишься".
      Поглядывая через левое плечо Эрика, она осторожно произнесла:
      - Я не могу, господин мой. Я - рабыня, господин мой. Я - рабыня Меррика, его вещь, его наложница. Ты должен поговорить с ним, если хочешь, чтобы он поделился с тобой.
      Вроде бы это подействовало на Эрика, но, подумав, он возразил:
      - Мой брат не говорил, что собирается оставить тебя при себе. Он не спит с тобой, клянусь богами, он либо уходит в спальню один, либо берет с собой твоего братишку. Ты лжешь, женщина, ты вовсе не нужна Меррику, он сам мне сказал, что купил тебя только потому, что ты - сестра этого мальчишки.
      Ларен ощутила боль где-то глубоко внутри, такую сильную боль, что она едва не задохнулась, но все же сумела проговорить, по-прежнему изображая полное равнодушие к своей судьбе:
      - У меня месячные. Меррик не трогает меня в это время.
      - Подумать только, какие мелочи могут повлиять на, моего брата. А вот мне совершенно все равно. - И Эрик вновь двинулся к ней.
      Ларен покачала головой, затем быстро шагнула влево и со всех ног бросилась к дому. К величайшему ее облегчению, как раз в этот миг из усадьбы вышел один из людей Эрика, Стурда, великан, руки которого казались гораздо толще, чем ноги Ларен. Он большими шагами направился к своему господину, окликнул его:
      - Люди уже готовы, Эрик. Мы видели вчера кабана, мы наверняка не упустим его. Я обещал Сарле, что ей придется жарить нам отбивные нынче же вечером.
      Ларен едва не расцеловала здоровенного викинга, который мог бы пришибить ее одним ударом могучего кулака.
      Эрик посмотрел на нее, заметил радость и облегчение в ее взгляде и негромко выругался. Очевидно, он забыл, что с утра собирался на охоту. Обернувшись к Стурде, он буркнул:
      - Ну так пошли, - а затем добавил через плечо, обращаясь к Ларен:
      - Сегодня я возьму тебя. Больше тебе не удастся меня перехитрить.
      Ларен промолчала. Не трогаясь с места, она выжидала, пока Эрик и шестеро его спутников не скрылись за воротами усадьбы.
      Женский голос послышался за ее спиной:
      - Я слышала, Меррик предупреждал тебя, а ты его не послушалась. Ты всегда так небрежно относишься к словам своего господина?
      Ларен не отвечала, она по-прежнему следила, как исчезают из виду Эрик, Стурда и все остальные.
      - Хочешь ты того или нет, Эрик тебя получит, он и с братом считаться не будет, - продолжала женщина.
      Ларен обернулась и увидела перед собой молодую женщину с яркими голубыми глазами и светлыми волосами, в которых запутались утренние лучи солнца. Ростам она превосходила большинство своих соплеменниц, красивый наряд облегал ее большую грудь.
      - Мне нужно было облегчиться, - возразила Ларен, - не могла же я сделать это в доме. Ты кто?
      - Меня зовут Кейлис. Я уже девять лет делю ложе с Эриком. Его отец купил меня, когда мне исполнилось тринадцать, и приставил помогать хозяйке и присматривать за их племянницей Сирой. Эрик пожелал меня и начал спать со мной. Моему сыну Кенне уже восемь лет, он хороший мальчик, здоровый и сильный. Если Сарла так и не родит ребенка, Эрик непременно узаконит его. Я все время молюсь об этом.
      Я родила ему еще трех детей, троих девочек, но они умерли.
      - Но ведь Эрик женился на Сарле.
      - Она такая жалкая маленькая дурочка! Они прожили уже два года. Ее высватал Харальд, отец Эрика. Она не сумеет удержать Эрика, заставить его поступать так, как ей бы хотелось. Сарла трусливей, чем новорожденный ягненок. - Кейлис замолчала, внимательно оглядывая Ларен с ног до головы. - При жизни родителей Эрик еще старался соблюдать приличия. Он появлялся в моей спальне и у других женщин, только когда родители уже ложились спать. Он знал, что они привязаны к Сарле, поэтому он не смел забавляться с нами у них на глазах. Но теперь он ни в чем себе не отказывает и может поступать как пожелает; на этот рад он почему-то пожелал тебя. Наверное, это оттого, что он впервые встретился с тобой и, как большинство мужчин, жаждет подчинить тебя своей воле и уложить в свою постель, а потом он убедится, что ты ничем не лучше остальных, да к тому же и не так красива и хороша собой.
      Ларен ничего не ответила, она приподняла юбку и улыбнулась, глядя в лицо своей собеседнице. Кейлис со свистом втянула в себя воздух:
      - Такой рубец.., просто страшно смотреть!
      - Да, я недавно обожглась. Я покажу это твоему господину Эрику. Может быть, это наконец охладит его пыл.
      Кейлис только головой покачала:
      - Стало быть, как ты и сказала хозяину, ты - наложница Меррика. Меррик красивый мужчина, я всегда это говорила. Он хороший любовник, или он печется только о своем удовольствии, а тебе предоставляет следить, как его лицо разгорается от страсти и наслаждения? Меррику важно, как чувствуешь себя ты?
      Ларен в растерянности уставилась на нее. Кейлис расхохоталась:
      - Да, значит, ты никогда не спала с ним. Ну так успокойся, твоя девственность достанется Эрику. Это не так плохо, если он будет настроен по-доброму, а если нет, тебе придется совсем не легко. Иногда ему нравится причинять женщине боль, я говорю, иногда, но не всегда. Скоро ты узнаешь, чего тебе ждать от него. Жаль, что Меррик не имеет теперь никаких прав в усадьбе. Эрик не позволит ему распоряжаться. Раз ты ему приглянулась, он тебя возьмет. А ты в самом деле варишь вкусную кашу? У Сарлы не очень-то хорошо выходит. Пошли, займемся завтраком, я проголодалась.
      Вечером, наевшись вкуснейшего жаркого из кабана, которое Сарла приготовила под руководством Ларен, Эрик потребовал продолжения истории о Грунлиге Датчанине.
      Ларен подумала о серебряных монетах, подумала и о той участи, которая ожидает ее после рассказа. Она понимала, что этой ночью Эрик доберется до нее, но не знала, как этому воспрепятствовать. Ладно, решила Ларен, сперва надо рассказать повесть, а потом думать, как поступать дальше.
      Ларен поднялась и стояла молча, потирая руки, пока всеобщее внимание не сосредоточилось на ней одной.
      - Я скажу тебе, кто я такой, - произнес Грунлиг, придавив могучей стопой Парму к земле. - Я все тот же Грунлиг Датчанин и никто иной, я не призрак из страны теней, тело мое, как и раньше, состоит из костей и плоти, но мне теперь подвластно то, что не под силу обычному человеку. Однако - слушай внимательно, Парма! - я остался самим собой, и Селина по-прежнему моя возлюбленная жена. Ты видишь, руки мои все еще забинтованы - это для того, чтобы ты решил, будто ты теперь сильнее меня, и возгордился.
      Грунлиг неторопливо снял с рук повязки, и Парма, словно зачарованный, уставился на его кисти: они уже не казались птичьими лапами, пальцы не были скрюченными и почерневшими. Нет, руки Грунлига вновь стали здоровыми и могучими, они очистились, и сила вернулась к ним, Грунлиг с легкостью играл своим огромным мечом.
      - Это твоя жена-ведьма исцелила тебя, - простонал Парма. Он так испугался, что кишки его ослабели, и трус осрамил себя.
      - Нет, это сделал Отец Один, - спокойно возразил Грунлиг. - Он счел меня достойным помощи, сжалился над моим народом и возвратил мне силы. Парма, ты глупец, неужели ты не видишь, где мы?
      Парма огляделся по сторонам, но так и не понял, куда он попал. Вдруг он заметил Селину, женщина приближалась к ним, ее белое платье раздувалось от ветра, походка сделалась уверенной и гордой, плечи распрямились.
      - Ты никуда не улетел, Парма, ты остался на том самом месте, где ты оскорбил мою жену. Отец Один просто забавлялся с тобой, он обманул тебя, потому что ты - глупец. Что ты скажешь теперь в свое оправдание?
      Парма лихорадочно старался придумать хоть что-нибудь, и наконец ему показалось, будто он нашел способ спасти свою жизнь. Он сказал:
      - Если ты и в самом деле великий герой, такой, что сам Отец Одни чтит и уважает тебя, тогда ты должен совершить новый подвиг и доказать свое мужество. Не пытайся сломать мне шею, это ничего тебе не даст, такой поступок достоин труса. Давай же, Грунлиг, испытай, насколько Отец Один любит тебя Садись на корабль и плыви на восток от Исландии и попробуй снова разгрести руками ледяные глыбы, да-да, попробуй сделать это еще раз, и тогда ты убедишься, вправду ли ты такой храбрец, каким воображаешь себя.
      - Не слушай его, Грунлиг! - воскликнула Селина. - Язык у него раздвоенный, он лукавит, он хочет лишить тебя рассудка и здравого смысла! Не слушай его!
      Но Грунлиг уже принял ногу с головы Пармы и отошел прочь от негодяя, лежавшего ничком на земле Парма словно в камень обратился, он даже пошевелиться не мог. Грунлиг возвел очи к небесам, запрокинул огромную голову и громко крикнул:
      - Отец Один! Услышь меня, могучий владыка небес, повелитель воинов! Я вновь отправляюсь испытать себя, а когда я вернусь, ты даруешь мне заслуженную награду!
      Внезапно небо пронзила белая вспышка молнии, и воздух возле нее обратился в пар. Вновь и вновь сверкало в небе белое пламя, и раскаленный воздух врывался в легкие троих людей. Один удар грома за другим сотрясал землю. Селина упала на колени, закрыв руками лицо Парма умирал от страха, но в душе его затеплилась надежда. Он не сводил глаз с Грунлига.
      Грунлиг улыбнулся:
      - Я понял твой ответ. Отец Один Я вновь совершу подвиг, и ты вновь признаешь меня!
      Он повернулся, чтобы уйти, но прежде Грунлиг ухватил Парму за шею и заставил его подняться. Он тряс его до тех пор, пока Парме не показалось, что голова его вот-вот отделится от тела. Тогда Грунлиг сказал:
      - Хоть раз еще дотронешься до моей жены, до моего имущества или кого-нибудь из моих людей, и я живьем сдеру мясо с твоих костей, а потом выброшу тебя на плавучую льдину, и там твоя кровь обратится в лед, и ты скончаешься в таких мучениях, каких не переживал еще ни один человек.
      Затем Грунлиг подошел к жене, помог ей подняться на ноги и прижал ее к своей груди. Мгновение спустя он, развернув плечи, с гордо поднятой головой уже уходил упругой молодой походкой.
      Тут Ларен приостановилась и с улыбкой посмотрела сперва вниз на свои сцепленные в волнении руки, а затем на каждого из слушателей.
      - Нечего время тянуть! - заорал Эрик. - Кончай свою чертову байку. Давай же, рассказывай до конца!
      Ларен отрицательно покачала головой. Стурда, богатырь из числа дружинников Эрика, заступился за нее:
      - Не заставляй ее говорить, господин. Мне нравятся эти отсрочки, они заставляют меня ломать голову, гадая, что же может произойти дальше. Пусть она продолжит свою историю завтра, может быть, в следующий раз она все-таки подведет нас к самому концу рассказа.
      Эрик не настаивал. Он откинулся на спинку красивого кресла, рассеянно ощупывая тонкую резьбу на подлокотниках, - господское кресло переходило из поколения в поколение вот уже двести лет Дуб, которого касалось уже столько ладоней, сделался гладким, точно шелк, но резные лики Одина, Тора и Френи по-прежнему были отчетливо видны, и даже выражение лиц этих богов угадывалось без труда.
      Эрик спокойно, сыто выжидал. Он следил, как Сарла отсылает рабов, как детишки стайкой направляются в маленькую спальню, где они ночевали все вместе, следил, как укладываются на полу залы и закутываются в одеяла его люди и люди Меррика. Он не двигался, пока не стихли почти все звуки в доме Тогда Эрик решил было подняться, но внезапно замер: он увидел, что его брат направляется к тому месту, где, у самого очага устроилась, плотно завернувшись в меховую накидку, Ларен. Таби свернулся рядом, прижимаясь к сестре. Меррик присел на корточки рядом с девушкой.
      Тихо, стараясь не разбудить Таби, он прошептал:
      - Я слышал, слуги сегодня говорили, что ты моя наложница. Полагаю, это единственный способ избавить тебя от притязаний моего брата. Передай Таби Кливу и иди за мной. Сегодня мы будем спать в моей комнате.
      Ларен уставилась на него, но ничего не могла различить в тусклом свете догорающего очага:
      - Ты хочешь меня обидеть?
      - Я хочу осмотреть твою ногу и твою спину, может быть, их нужно еще раз смазать целительной мазью. А дальше - поглядим.
      - Я не хочу, - попыталась воспротивиться Ларен. - Я вовсе не твоя наложница, Меррик, просто я не смогла в тот момент придумать что-нибудь еще.
      - Пусть так, но ты произнесла эти слова, и теперь мы должны поддержать обман, иначе сегодня же ночью Эрик овладеет тобой. Решай.
      Все еще не отваживаясь поднять глаза на своего господина, Ларен почти спокойно спросила:
      - Где сейчас Клив?
      - Я позову его, - с улыбкой ответил Меррик
      Глава 10
      Эрик навис над Ларен, ему наплевать было и на брата, и на людей, стоявших вокруг:
      - Передай кому-нибудь ребенка и иди со мной.
      - Боюсь, ничего не выйдет, брат, - возразил Меррик. Обернувшись к Кливу, он приказал:
      - Забери с собой на ночь Таби. Ларен останется сегодня со мной.
      Клив молча подхватил заснувшего малыша, Ларен тоже не промолвила ни слова. Она сидела на полу, закутавшись в меховую накидку, и следила за обоими братьями.
      - Я хочу ее, - произнес Эрик не то капризно, не то угрожающе.
      - Это моя наложница, Эрик, и моя рабыня. Когда она мне надоест, я, вероятно, соглашусь уступить ее тебе. Идем, Ларен.
      - Она говорила, ты сейчас не спишь с ней, потому что у лее месячные. Она сказала, ты не притронешься к ней, пока она не очистится. Я следил за тобой, Меррик, ты ни разу не спал с ней, даже не посмотрел в ее сторону с тех пор, как вернулся домой Тебя заботит только чертов мальчишка.
      С трудом разжав кулаки, Меррик медленно произнес:
      - Верно, я не люблю спать с ней в это время, но мне очень нужна женщина, поэтому сойдет и так. Я старался не смотреть на нее, потому что это возбуждает мою похоть, а мне не хотелось понапрасну терзать себя. Однако больше ждать я не могу. Здесь решаю я, а не ты, потому что рабыня принадлежит мне. Спокойной ночи, Эрик. Сарла давно уже ждет тебя.
      - Черт набери, Меррик, я не собирался мять ее брюхо, я хотел только, чтобы она рассказала мне дальше про Грунлига Датчанина.
      Ларен чуть не расхохоталась, несмотря на пережитый ею ужас.
      - Завтра вечером Ларен закончит повесть. - Меррик протянул девушке руку, и Ларен без колебания вложила в нее свою. Меррик рванул Ларен к себе, и она, потеряв равновесие, рухнула ему на грудь. Меррик тихонько рассмеялся, ласково, но небрежно поглаживая ее волосы. Чуть отстранив девушку, он промолвил:
      - Я же тебя предупреждал, она тощая. Если она разденется перед тобой, ты тут же отошлешь ее прочь. И волосы у нее короткие, а не такие длинные и густые, как у твоей жены и твоих наложниц.
      Послышался смех, и Ларен догадалась, что смеется Кейлис.
      Краем глаза Ларен различала лицо Сарлы. Почему Эрик позорит свою жену при всех? Ларен ненавидела его за это.
      Меррик нагнулся к Ларен и грубо поцеловал ее.
      Ларен, потрясенная до глубины души, позабыла обо всем. Меррик вновь рассмеялся, махнул брату рукой на прощание и обнял Ларен. Девушка не шевелилась, она едва переводила дыхание до той минуты, когда викинг опустил ее на большую кровать, принадлежавшую при жизни родителей его брату Комната оказалась маленькой и темной. Меррик негромко выругался, вышел и вернулся с масляной лампой, на кровати валялась груда шерстяных одеял, а сверху - шкуры выдры и оленя, купленные у лапландцев на севере. У изножья кровати стоял красивый большой ларец - сот и все убранство.
      Меррик отдернул шкуру, занавешивавшую вход в комнату, и выглянул, проверяя, не бродит ли поблизости Эрик. Вроде бы нет Хоть бы он пошел к Сарле Дом затих, слышался лишь храп завернувшихся с головой дружинников, постанывание и хихиканье парочек, занявшихся перед сном любовью.
      Меррик снова выругался и вышел из спальни. Ларен лежала неподвижно, уставившись на медвежью шкуру у входа. Меррик вернулся и принес большую плошку из мыльного камня:
      - Мазь для твоей спины и ноги, - коротко пояснил он. - Раздевайся. Ларен не шелохнулась:
      - Зачем ты поцеловал меня?
      - Чтобы брат убедился - ты моя женщина.
      - У всех на глазах!
      Меррик пожал плечами и постарался спокойно ответить ей:
      - Разумеется. Тем самым я отвадил от тебя всех людей Эрика А теперь делай, как я велел. Я устал и хочу спать.
      Ларен не хотелось снимать одежду в присутствии Меррика, пугать его своей худобой. Раньше ей было все равно, но теперь она боялась не понравиться Меррику. И потом, се задело то, как Меррик командовал ею, словно ему было наплевать, что перед ним женщина и какая именно женщина, - он думал только о Таби, только о Таби он и заботился, повес не о ней. Эрик сказал правду: Ларен ничего не значила для Меррика, меньше, чем ничего. Она напомнила себе, что, если бы викинг не спас ее от Траско, она бы уже была мертва. Нет, не правда! Она сама сумела выбраться из дома Траско, она бы справилась. Если она чем и обязана Меррику, то жизнью Таби. Как же ей теперь быть?
      Ларен мечтала еще об одном поцелуе, но ведь Меррик не станет целовать ее просто так, он вовсе не хочет спать с ней, он никогда ее не пожелает. У нее нет никого на свете, никого, кроме этого ребенка.
      Внезапно весь ужас, пережитый за последние два года, за бесконечные дни и недели, сливавшиеся в месяцы, за эту вечность отчаяния, ярости, гнева, которые все глубже въедались в ее душу, - все поднялось и затопило Ларен. Из глаз Ларен хлынули слезы, она не смогла удержать их, тяжелые, некрасивые рыдания сотрясали все ее тело. Ларен спрятала лицо в ладони, проклиная вырывавшиеся из ее горла отвратительные звуки, обнажавшие перед Мерриком ее слабость. Боль наступала, волна за волной, неумолимо терзая ее. Страх, безнадежность, обида все разом обрушилось на Ларен, и, хотя она изо всех сил пыталась овладеть собой, не желая казаться Меррику совсем уж жалкой, не желая ни перед кем обнаруживать свое горе, плач не утихал, а становился псе громче, словно душа Ларен разрывалась на куски.
      Меррик остановился возле постелите растерянности глядя на девушку. Сперва он предположил, что это Эрик напугал ее, но сразу же понял, что его догадка неверна: Ларен не была слабой женщиной, она умела справляться с любыми трудностями, и приставания Эрика не могли так подействовать на нее. И все же она рыдает, словно мир рухнул у нее на глазах.
      Меррик поставил плошку с мазью, сел рядом с Ларен на кровать и молча притянул ее к себе. Он начал потихоньку гладить ее своими большими ладонями по спине, но тут же припомнил, что спина Ларен еще не зажила после порки, которую задал ей Траско. Осторожно придерживая Ларен одной рукой, другой рукой Меррик взъерошил ей волосы и стал что-то нашептывать ей, бессмысленные, ни ему, ни ей непонятные слова, пустые слова: однако он произносил их нежно, ободряюще, и ему почему-то казалось, что именно это сейчас и нужно Ларен. Меррик подумал, что точно так же он мог бы обнять Таби, приласкать его, обещать, что все будет в порядке, ведь он, Меррик, тут, рядом, и всегда готов защитить малыша.
      Ларен прижалась к нему, и Меррик ощутил ее выпуклую грудь. Он держал в своих объятиях не ребенка, а взрослую девушку. Меррик испытал мгновенный прилив желания и рассердился на самого себя. Это сестра Таби. Все дело в том, что у него уже давно не было женщины, слишком давно. Однако Меррик сознался себе, что он прекрасно помнит, каким мягким, податливым показалось ему тело Ларен в тот миг, когда она бросилась ему на шею посреди Копанга.
      Вопреки собственным рассуждениям он начал целовать ее затылок, чувствуя, как легкие пряди волос щекочут его щеку и нос.
      - Все хорошо, - повторил он вновь, но теперь голос Меррика сделался низким и хриплым от обуревавшего его желания. - Я не причиню тебе зла.
      Ларен подавилась слезами и икнула. Руки Меррика сомкнулись у нее под подбородком, и он приподнял лицо девушки. Щеки ее сильно намокли от слез, она с трудом переводила дыхание, глаза и кончик носа покраснели, волосы растрепались и неопрятно свешивались со лба. Выглядела она примерно так же соблазнительно, как свежевыпотрошенная селедка. Самая прекрасная женщина в мире, на взгляд Меррика.
      Он хотел ее.
      Он забыл про Таби, забыл, что перед ним сестра Таби. Наклонившись, он поцеловал Ларен, поцеловал ее во второй раз, впивая соленые слезы и что-то еще, имени чему он не знал, что-то загадочное, таинственное и сладостное, что не принадлежало ни одному из них, но рождалось у них на губах, магию, чары, волшебство, возникавшее всякий раз, когда их тела соприкасались. Ничего подобного Меррику не доводилось испытывать, он хотел получить это, он отчаянно хотел удержать Ларен навсегда. Он был мужчиной, и его одолевало мужское желание - с женщиной, которая принадлежала ему.
      Ларен не шевелилась, но страсть, разгоревшаяся в Меррике, не утихала, он вновь принялся целовать ее, теперь уже требовательно, настаивая, чтобы она раскрыла губы, но внезапно он осознал, что Ларен, по всей вероятности, не знает, как ей следует поступить. Он замер. Какие бы сцены не открывались глазам Ларен за последние два года, она осталась невинной девушкой, она не умела ответить на поцелуй.
      Меррик забормотал что-то, пытаясь отодвинуться от Ларен, но тут она сама потянулась к нему, се ладонь нежно коснулась его щеки, и Ларен поцеловала Меррика. Губы ее оказались теплыми, хотя она так и не разомкнула их, просто прижалась ртом ко рту Меррика, но все же это был поцелуй, и она добровольно преподнесла этот дар Меррику.
      Меррик осторожно приоткрыл рот, кончик его языка легонько коснулся губ Ларен. Она вздрогнула и вдруг, к изумлению и радости викинга, ответила на его объятия и на этот раз чуть-чуть раздвинула губы.
      Он чувствовал, как все его тело, отнюдь не только чресла, сотрясает дрожь желания. Он был уже напряжен и готов к сражению, но все же с ним происходило что-то еще, он вновь ощутил присутствие тайны, почувствовал в себе нечто глубоко скрытное, неясное даже ему самому, эта сила поднималась в нем, толкая его в объятия Ларен, и Меррик теперь знал, прислушиваясь к овладевшим им чувствам, что следующее прикосновение к Ларен изменит всю его жизнь. Он сопротивлялся этому желанию, чарам, которые поглотили его волю, приманили его к Ларен. Она - всего-навсего женщина, а женщин Меррик имел уже немало, но в то же время Ларен - это Ларен, она ни на кого не похожа. Меррик поспешил отбросить эту мысль, она пробуждала в нем страх, ведь он полагал, что мужчина должен принадлежать только самому себе, он не может вручить себя другому человеку, тем более женщине, а уж особенно этой, которую и женщиной-то не назовешь, тощая девчонка, она даже не сумеет вместить его мужскую силу, и потом она - сестра Таби. Разве Меррик спас ее только для того, чтобы натешиться ею? Он хотел уберечь ее, он не собирался обижать Ларен.
      Он спас ее только потому, что она - сестра Таби, не больше и не меньше. Внезапно Меррик вновь увидел Ларен такой, какой она предстала перед ним давным-давно, казалось, это произошло много лет назад, и сейчас эта картина вновь предстала перед его мысленным взором - оборванный мальчишка, потерпевший последнее поражение, но по-прежнему гордый, плюющий на весь мир, равный своей отвагой любому воину, хоть он и стоял, беспомощный, посреди невольничьего рынка Каган-Руса. Тогда Меррик не мог оторвать глаз от лица "мальчишки", и теперь он понял, что уже тогда ощутил нечто особенное, душу Ларен, которая отличала ее от всех других людей. Он никогда не освободится от нее, как не освободится от Таби. Однако в данный момент ему вовсе не хотелось избавляться от Ларен, он не мог сопротивляться своему желанию и не пытался уберечься от страсти, которая уже пожирала его. Язык Ларен тихонько коснулся его рта, и Меррик сдался.
      Это же не насилие... Если Ларен будет больно - она ведь такая худенькая! тем хуже. Он постарается пощадить ее, вот только...
      Меррик резко опрокинул Ларен на кровать и опустился на нее. Почувствовав под собой тело девушки, Меррик готов был закричать, застонать от наслаждения и тут же войти в нее. Его руки просто мяли складки ее платья, он поспешно задирал юбку вверх. Пальцы Меррика прошлись по обнаженной ноге Ларен, и Ларен с воплем взвилась в воздух.
      Сперва Меррик не понял, что произошло, но мгновение спустя он догадался: он дотронулся до раненой ноги, он причинил ей боль. Меррик глубоко втянул в себя воздух, все его тело напряглось, он постарался вновь овладеть собой.
      Он чувствовал, как вздымается грудь Ларен, но теперь уже не от желания и даже не от девичьего страха перед тем, что должно произойти, а от боли, которую Меррик нечаянно причинил ей. Меррик прижал Ларен к себе и прошептал:
      - Прости. Черт, я задел больное место. Сейчас принесу мазь. Лежи тихо, боль скоро пройдет.
      Ларен лежала неподвижно, часто дыша от сильной боли, смешивавшейся с ощущениями, имени которым она сама не знала, но понимала только, что никогда прежде не испытывала ничего подобного, и это казалось ей чудесным, она мечтала, чтобы Меррик вновь дотронулся до нее так, как прикасался к ней в последние минуты. Ларен не хотела, чтобы это прекратилось хоть на миг, она не собиралась останавливать Меррика, это он сам оторвался от нее, потому что сделал ей больно. Ларен поглядела на Меррика и увидела, что его щеки вспыхнули, а руки дрожат.
      Потом пальцы, влажные от мази, осторожно коснулись ее ноги, и Ларен резко вдохнула, на миг боль вытеснила все остальные чувства, она старалась сдержать крик, но не смогла.
      Меррик ничего не сказал, он смотрел Ларен в лицо и видел, что она плачет, - глаза закрыты и слезы ползут из-под ее ресниц, медленно скользя по щекам.
      Меррик поглядел на явственный отпечаток своих пальцев на все еще красной коже и начал аккуратно втирать мазь. Нога почти зажила, если и останутся шрамы, то небольшие. Меррик втирал мазь легкими равномерными движениями, стараясь войти в ритм. Его желание унялось, и он радовался этому. Закончив лечить Ларен, он пойдет, отыщет какую-нибудь рабыню и изольет в нее свою похоть, чтобы никогда не повторилось то, что едва не произошло сегодня. Потом Меррик вспомнил, что он не вправе нынче оставить Ларен, покинуть спальню: он ночевал со своей наложницей, и никто не должен усомниться в этом, Эрик в особенности.
      - Как твоя спина?
      Ларен успокоилась. Больше она не будет плакать, довольно жалких стонов и воплей Мазь впитала о себя боль, Ларен уже овладела споим голосом:
      - Спина не болит, Меррик. И с ногой уже намного лучше.
      Меррику следовало бы осмотреть спину Ларен, но едва он представил себе Ларен обнаженной, вновь ощутил судороги снизу живота. А ведь он уже видел Ларен без одежды, и это зрелище не слишком-то взволновало его. Да, но то было прежде, чем он поцеловал ее, прижал к себе, прикоснулся языком к се губам, к языку Ларен, вдохнул ее аромат и ощутил то чудное и дивное чувство, которое родилось между ними, притянуло их друг к другу Ни понять этого, ни смириться с этим Меррик не мог. Он даже не пошел в нее, не излил в нее свое семя, не достиг восторга и освобождения. Он всего-навсего поцеловал Ларен и прижал к себе, и этого оказалось достаточно, чтобы он совершенно утратил власть над собой Меррик никогда прежде не терялся в простых делах, которые происходят между мужчиной и женщиной, даже смешно придавать такое значение обыкновеннейшим пещам, которые предшествуют близости. Такого с Мерриком никогда не случалось и впредь не случится, он этого не допустит. Он спокойно осмотрит спину Ларен, намажет ее мазью если понадобится, и псе будет так же, как и раньше.
      А вот целовать ее он больше не станет Не такой уж он глупец.
      Холодным, отчужденным голосом (услышав его, он сам удивился еще больше, чем Ларен) Меррик произнес:
      - Я помогу тебе раздеться. Надо осмотреть твою спину Ты не знаешь, зажила ли она, ведь ты не можешь сама заглянуть себе через плечо. И не вздумай спорить.
      Ларен промолчала. Меррик помог ей подняться, сесть на край кровати и принялся развязывать узлы, удерживавшие рубаху на ее плечах, потом он снял верхнюю рубаху через голову Ларен. Расшнуровав платье на груди, он опустил его к талии. Под платье Ларен надела простую рубашку из льна", которую Меррик купил ей в Копанге. Он пытался не обращать внимания, но не мог не заметить, что рубаха стала тесновата, грудь Ларен распирала тонкий материал. Он понял, что должен как можно скорее уложить Ларен лицом вниз.
      Вновь опустив Ларен на постель, он снял с нее нижнюю рубаху, поднес поближе масляную лампу. Следы от кнута Траско все еще отчетливо виднелись на ее коже, длинные узкие полосы опоясывали спину. Грозный багровый цвет сменился розовым, нигде не наблюдалось вздутия, покраснения или потемнения, не проступали рубцы, которые свидетельствовали бы о неблагополучии. Однако мазь в любом случае не повредит. Меррик подхватил мазь двумя пальцами и принялся массировать спину Ларен. Сперва она казалась жесткой как доска, но Меррик, не произнося ни слова, продолжал свое дело, тихонько поглаживая Ларен, и вскоре ощутил, как она успокаивается, расслабляется под его прикосновениями. Наконец Ларен замурлыкала от удовольствия, и Меррик рассмеялся ей в ответ.