Знак драконьей крови

      - Что же это могло быть, если в этом заключена такая сила?
      - Проклятье! - в голосе Медвина зазвучал сильнейший гнев. Последние свои слова он произнес намного тише, но его палец очень решительно и сурово угрожал Байдевину. - У моей госпожи Бреанны было достаточно силы, чтобы повергнуть Фелею одним ударом, но она предпочла умереть сама, чем выпустить эту силу на свободу и погубить одного-единственного ребенка! - в этом месте он погрозил Байдевину уже посохом. - Я знаю, как ты любишь магию и волшебство, Байдевин, но запомни - эта власть развращает без пощады и милосердия. Вспомни о тех разрушениях, которые причинила Фелея, стремясь завладеть этим Знаком. И смотри, чтобы тебе не последовать ее примеру!
      Они долго и сердито смотрели друг на друга. Байдевин смотрел на старого мага с вызовом, но именно он первым отвел взгляд и повернулся, чтобы уйти. Медвин загородил ему дорогу посохом.
      - Не торопись получить степень, Байдевин, - голос его прозвучал неожиданно мягко, ни тени недавнего гнева не было в нем, - наслаждайся своим ученичеством. Бремя мастера обрушится на тебя очень скоро...
      Байдевин не мог подобрать достойного ответа, такого, чтобы не прозвучал слишком грубо, а потому отошел от старого волшебника, не проронив ни слова.
      33
      Отпив хороший глоток вина из третьего по счету кубка, Пэшет продолжал наблюдать за тем, как готовится ко сну лагерь.
      Всего несколько человек оставалось на виду. Крылатое чудовище скрылось из вида много часов назад, но Пэшет хорошо понимал чувства своих людей: большинство предпочло опасности быть застигнутыми летучим драконом на открытом месте воображаемую безопасность под пологами палаток.
      Пэшет не испытывал подобного страха, но в мозгу его было почти так же темно, как и у многих солдат. Перед глазами снова и снова вставала картина гибели Джаабена, а боль в руках то совершенно стихала, то снова пронизывала его острыми иглами. Сейчас боль успокоилась, и вино помогало ему с удобством коротать время. Только одно отравляло его пьяное спокойствие...
      С самого момента прибытия на место Пэшет постоянно наблюдал за подвесной кроватью, которую неусыпно стерегли четверо адептов. Когда был воздвигнут шатер Тайлека, адепты поместили своего господина внутрь, а один из них остался на часах перед входом.
      Если бы не эти четверо... Пэшет вздохнул и потребовал еще вина. Он упустил свой шанс. Вскоре после того, как были установлены шатры Фелеи и Тайлека, служанка Фелеи подошла к сторожившему вход адепту и заговорила с ним, и Тайлека тут же отнесли в шатер госпожи. Пэшет незаметно вошел в палатку Фелеи вслед за ними и тихо встал у входа.
      Когда подвесную кровать опустили у ног Фелеи, Пэшет с трудом заставил себя поверить в то, что эта штука на кровати может быть живой. Тайлек напоминал своим внешним видом один из множества незахороненных трупов в пещерах пустыни Дринлар: высохшая кожа, казалось, была натянута прямо на кости скелета, сухожилия напоминали темные тени, оплетающие кости, натянувшаяся на черепе кожа заставляла его постоянно держать открытым беззубый рот. Плащ колдуна исчез, и он был укрыт тонкой шерстяной тканью. Мука, которая виднелась в его мутных глазах, была единственным при знаком того, что Тайлек еще жив.
      Фелея при виде его нахмурилась, как хмурится мать, отчитывая непослушного сына. Его талисман лежал у нее на коленях, и золотая цепь его была снова цела.
      - Ах, любимый, - проворковала она, - наглость и амбиции - это хорошее подспорье против любого противника, за исключением твоей королевы. Я уверена, что теперь ты это хорошо понял.
      Вместо ответа волна крупной дрожи пробежала по всему телу Тайлека. Фелея с неожиданной нежностью наклонилась над высохшим телом и вложила в его скрюченные пальцы медальон. Узловатые пальцы мгновенно сжались. Упругая молодая кожа появилась на запястье, на предплечье руки и быстро распространялась все выше и дальше, высохшие члены округлились, стали упругими и сильными мышцы. Тайлек оживал так же быстро, как съеживался и усыхал. Лишь только превращение было закончено, Тайлек сел. Один из адептов сделал шаг вперед и набросил на плечи своего господина его черный плащ, расшитый серебряными и ярко-алыми нитями. Не произнеся ни слова, Тайлек опустился перед Фелеей на колени и так стоял, сотрясаемый подобострастным трепетом.
      В улыбке Фелеи Пэшету почудилось удовлетворение, вызванное покорностью Тайлека. Затем взмахом руки она отпустила колдуна и всех, кто находился в ее шатре.
      И теперь, много часов спустя, Пэшет все продолжал смотреть на шатер колдуна сквозь опрокинутый полог своей палатки. Ему приходилось напрягать зрение, чтобы сосредоточиться на черной фигуре адепта перед входом. Ему казалось, что фигура эта постепенно тает в тусклой красноватой дымке. Порывы ветра вздымали с земли клубы пыли и еще сильнее мешали его наблюдениям, скрывая шатер и все, что происходило вокруг него.
      Некоторое время спустя Пэшет заметил над шатром Фелеи ярко-красную точку. Туча росла, клубилась, словно вскипая и разбрасывая сверкающие искры, вставая ярким пятном на фоне темного неба. Пламя факелов и костров подпрыгивало, стараясь дотянуться до этой тучи. Тонкий, неистовый и пронзительный вой заставил Пэшета выбежать из палатки. Вокруг него поспешно покидали свои палатки солдаты его армии, в их выкриках звучал неприкрытый страх.
      Над палатками красная туча сгустилась и превратилась в огненный шар. Сверкнула малиновая молния, и над равниной прокатился удар грома. Ветер стих, и с неба закапали тяжелые и маслянистые капли дождя.
      Пэшет забился в свою палатку, слишком усталый, чтобы делать что-то. Его сил хватило лишь на то, чтобы терпеть боль. Обожженные руки снова начали кровоточить.
      34
      Дождь продолжался всю ночь. Он падал с неба темной стеной, очень быстро уничтожая снежный покров, так что вскоре почти повсюду обнажился скалистый рельеф горного склона. Байдевин сомневался, что в такую погоду даже Тайлек осмелится повести свои войска через узкий мост, но Боср настоял на том, чтобы наблюдение продолжалось и все они по очереди несли вахту при входе в пещеру, стараясь, впрочем, не выходить под дождь из-под прикрытия каменного коридора. Все они были людьми, привычными к походной жизни и ее трудностям, включая сюда и ночевки под дождем, но этот ливень был не совсем обычным. Несмотря на сильный холодный ветер, вода, льющаяся с небес, казалась теплой. Большие теплые капли, попадая на кожу, оставляли на ней маслянистую неприятную пленку, липкую и вызывающую раздражение.
      Отстояв на часах положенное время, Байдевин прилег и попытался заснуть. Он действительно задремал, но часто просыпался от неприятных сновидений, подробности которых он уже не помнил, вздрагивая при звуках далеких воображаемых голосов. В конце концов он оставил все попытки отдохнуть и, выбравшись из-под полога, заново разжег огонь в очаге.
      Ближе к утру Илла выбралась из своей комнатки, протирая глаза. Отложив в миску жаркое, она подобрала оставшийся хлеб. Байдевин сопроводил ее до того места, где коридор, ведущий к комнатам Иллы и Нориссы, заворачивал. На его вопрос о Нориссе Илла вздохнула, и на ее юном лице появилось немалое беспокойство.
      - Госпожа всю ночь не спала, все сидит читает записки матери. - Илла посмотрела на миску с едой. - Может быть, если она немного поест, так и отдохнуть сможет.
      Байдевин смотрел, как она скрылась за углом коридора, и вернулся к очагу. Когда начали просыпаться остальные, он вышел и отправился к Норвику, который нес караул у входа в пещеру. Вместе они наблюдали, как наступает хмурое утро и как сереет чернота ночи. Солнце так и не появилось, и дождь не перестал.
      Через некоторое время до них донеся топот ног, и из тоннеля показался мчащийся во весь дух Кей.
      - Госпожа велела, чтобы все шли к ней! - сообщил он, слегка задыхаясь.
      Байдевин достиг главной пещеры раньше Кея и Норвика. Норисса стояла перед алтарем из черного камня. В мягком сером платье, которое она надела вместо своего изодранного прежнего одеяния, она выглядела еще более бледной и уязвимой. Блестящие черные волосы были тщательно расчесаны и свободно свисали почти до колен. Их цвет только подчеркивал темные круги под глазами - признак усталости, хотя сами глаза сверкали решимостью.
      Ее взгляд испугал Байдевина. Неужели это та же самая девушка, которая еще вчера вечером прыгала от радости, исполнив, наконец, свое главное желание? И он попытался дотянуться до Нориссы при помощи "неслышной речи".
      Часть Нориссы приветствовала это, но затем поспешила дальше. Ее мысли были полны загадками и недоуменными вопросами, которые то кружились на одном месте, то устремлялись вдаль, складываясь в какие-то умозаключения и неопределенные предвидения, до которых было все равно не дотянуться. Байдевин прикоснулся к целому букету разнообразных эмоций, начиная от радостного восхищения и горького сожаления и кончая желчным привкусом пресыщения старыми и новыми страхами. Откуда-то в нее вливалось знание, она владела множеством магических секретов, обладая такой могучей силой, что одно только лишь легкое прикосновение к ней едва не заставило Байдевина задохнуться, как от сильного удара. Как он ни старался, он не смог разобраться ни в одном из этих магических секретов, одна лишь сила приветствия заставила его мысли вернуться к нему.
      Когда все собрались, Норисса тихо обратилась к ним:
      - Я многое узнала, с тех пор как мы оказались здесь, но еще больше мне предстоит узнать. Вскоре я покину вас, чтобы завершить это дело, взмахом руки она быстро восстановила тишину, погасив волну их возражений. - Это я должна доделать одна, а у меня остается мало времени. Начиная с этого момента, я должна полностью положиться на вас и на других, которые будут охранять меня все это время.
      - Какие это "другие"? - раздался громкий хор голосов, в котором выделялся голос Байдевина.
      Вместо ответа Норисса повернулась и прошла за алтарь туда, где в глубине пещеры клубилась дымная стена.
      Все последовали за ней, и Байдевин, даже не зная, чего ожидать, вновь оказался не готовым к ощущению леденящего холода, который пронизал зал. Его товарищи жадно хватали ртами воздух и корчились от холода, но Норисса, казалось, ничего не ощущала.
      Она шагнула в туман. Его стена чуть отступила перед ней и вдруг стремительно исчезла, унося с собой холод, словно втянутая ноздрями невидимого божества.
      Перед ними стояла целая армия, но она была из камня.
      Вырезанные из сверкающего черного камня фигуры солдат были выстроены шеренгами по девять человек, и число этих рядов терялось в полумраке пещеры. Каждый воин стоял в положении "смирно", с оружием в руке, устремив взгляд в какие-то никому другому не видимые дали. Каждая статуя была как застывшее совершенство, каждая - творение мастера, во всех мельчайших деталях и подробностях. Плечом к плечу, грозно и неподвижно стояли побывавшие в сражениях воины, словно живые.
      Байдевин услышал удивленное восклицание Босра. Вождь повстанцев сделал несколько шагов и прикоснулся к статуе офицера, стоящей чуть впереди солдат.
      - Не может быть! Это Сэрел!
      Медвин и Бремет окружили Босра, и на лице каждого было написано выражение недоверия. Байдевин и Норвик тоже приблизились и встали по сторонам Нориссы.
      - Что это такое? - спросил Норвик.
      - Это - моя армия, - улыбнулась ему Норисса.
      Бремет осторожно прикоснулся дрожащими пальцами к холодному каменному лицу офицера.
      - Это мой отец, - тихо сказал он.
      - Откуда ты знаешь? - быстро спросил Норвик, делая шаг к нему.
      Бремет уронил руки вдоль тела, продолжая рассматривать неподвижное лицо, находящееся на одном уровне с его лицом.
      - Я был слишком молод, когда он оставил нас, и я думал, что я позабыл, как он выглядит. Но я его узнаю.
      Норисса подошла к Бремету. Взяв его ладонь в свою, она наклонилась к нему совсем близко, бормоча слова утешения. Байдевин ощутил укол ревности. Это чувство прорвалось даже в его слова, которые прозвучали удивительно высокомерно:
      - Не может быть, чтобы это был реальный человек. Скорее, это монумент, воздвигнутый в честь бравого солдата.
      При эти словах Боср пристально всмотрелся в незрячие глаза офицера, которого Бремет называл отцом.
      - Сэрел был моим братом во всем, кроме кровного родства. Вместе с ним мы покинули Драэль, чтобы поступить на королевскую службу. Мы вместе учились и вместе сражались. Это я сопровождал короля Брайдона в земли колдовского племени, а когда мы вернулись с молодой королевой, Сэрел стал капитаном ее гвардии. Будет только справедливо, чтобы именно его лицо символизировало заветы верности нашего народа.
      Медвин покачал седой головой:
      - Я уверен, что мы нашли последних воинов королевы, те самые последние две сотни, которые отправились с Бреанной в последнее загадочное путешествие, но так и не вернулись обратно. - Маг шагнул к первой шеренге солдат и прикоснулся к каменной повязке на бедре одного из воинов. - Когда они покидали Актальзею, в бедро Маэна попала стрела, но он не пожелал остаться.
      Норисса подошла к Босру сзади. Боср продолжал внимательно разглядывать лицо человека, которого он называл Сэрелом, и Норисса улыбнулась:
      - Он не потерян для тебя, Боср, он жив. Он - часть моего наследства.
      Лицо Босра побелело от ярости, когда он взглянул на свою королеву. Когда она попыталась прикоснуться к нему, он отодвинулся.
      - Я не хотела оскорбить твоей печали, Боср, - сказала Норисса. - Я только хотела сказать, что она преждевременна.
      - Жестокость тебе не к лицу, Норисса, - заговорил Медвин, лицо его стало таким же каменным, как у солдат. - Или ты так упиваешься своим могуществом, что вид чужого горя доставляет тебе удовольствие?
      Норисса переводила взгляд с Босра на Медвина, потом посмотрела на Бремета.
      - Ваши товарищи в действительности не мертвы. Они просто спят, и по моему приказу они проснутся и снова встанут рядом с вами, - она обвела руками внутренность пещеры. - Вы спрашивали, почему королева бросила своих людей в самый ответственный момент. Вот почему! Она пришла сюда, чтобы подготовить это место, последний оплот, последнюю крепость. Здесь и здесь... - Норисса коснулась своего лба, - моя мать оставила все необходимое для своей страны и для своего ребенка.
      Байдевин почувствовал, как чувства стиснули его грудь. Норисса снова переменилась. Она выросла и повзрослела. Ее независимость теперь была видна, словно гордый герб, вышитый на стяге. Она владела собой, и опасность, подстерегающая ее за стенами пещеры, не страшила ее. Ее будущее обещало ей только величие. И она улыбалась Бремету... и Байдевин почувствовал, как его собственное будущее скрывается в горьком дыму.
      Норисса протянула руку Бремету:
      - Твой отец скоро снова вернется к тебе. - Она повернулась к Босру: Многие из твоих друзей скоро снова задышат. Для вас всех это будет воскрешение из мертвых, но для них - пробуждение после одной-единственной ночи сна. Но их мира больше не существует. Их дети выросли, их вдовы и любимые умерли или вышли за других. Они уснули во время войны и проснутся, когда война эта еще продолжается, но часть их жизни, заключенная в этом промежутке, прошла для них без следа. У них будет слишком мало времени, чтобы примириться с тем, что они потеряли, и они должны проснуться готовыми к битве. Они, и вы тоже, это мой авангард. В любой момент мы должны быть готовы вступить в финальное сражение:
      Пол пещеры под ногами Нориссы заколебался, воздух стал упругим и густым, словно сжатым какой-то могучей силой. Норисса посмотрела на вход в пещеру и прошептала громко:
      - Фелея теряет терпение, и мое время тает.
      Затем она повернулась к Сэрелу и, казалось, всматривалась в его ничего не выражающие глаза, но Байдевин видел, что ее взгляд уже повернулся внутрь себя, и он попытался соприкоснуться с ее разумом, полный решимости быть рядом с ней, в какое бы далекое путешествие она ни направилась.
      Но разум Нориссы ускользал от него. Она не отталкивала его, как в прошлый раз, она просто уходила куда-то в неведомые глубины пространства, куда он не мог за ней последовать. Вытянув перед собой руки ладонями вверх, она уходила все глубже внутрь себя. Байдевин почувствовал, как она удаляется, почувствовал колотье в позвоночнике, свидетельствующее о том, что в действие вступают магические силы. Удивленные взгляды остальных подсказали ему, что и они почувствовали присутствие волшебной силы.
      Пол снова задрожал, и Норисса покачнулась. Бремет и Норвик бросились было вперед, чтобы поддержать ее, но Байдевин крикнул:
      - Не трогайте! Что бы ни происходило, мы не должны вмешиваться!
      Вибрации пола прекратились, но Норисса продолжала раскачиваться, повинуясь ритму неслышного биения. Комната осветилась мягким желтым светом, который быстро сгустился до тепло-золотистого сияния. Вокруг Нориссы заблистали сверкающие искры, дождем опадающие к ее ногам, и Байдевин резко передернул плечами, стараясь прогнать пробежавшие по спине мурашки. Магия сгустилась вокруг него до такой степени, что на руках его зашевелились волосы, а под языком появился острый кисло-металлический привкус. Единственными звуками, которые нарушали абсолютную тишину, были хриплые вздохи его товарищей.
      Временами Нориссу скрывало некое подобие золотого свечения, которое доставило их сюда прямо с поля битвы. Окруженная переплетением магических сил, Норисса приподнялась в воздух, поддерживаемая дуновением волшебного ветра. Ее юбки колыхались, а пряди черных волос поднялись вверх, смешиваясь с золотым сиянием. Яркий свет пронизывал все ее тело и яркими лучами изливался из ладоней.
      При первой же вспышке света остальные отступили от Нориссы, но Байдевин оставался стоять подле нее, словно пригвожденный к полу. Тишина волнами накатывалась на него. Влияние ее магии притягивало гнома, сущность ее магии отталкивала, не подпускала его близко. Байдевин поднял руки, чтобы защититься от ослепительного сверкания. В самой его глубине Норисса казалась всего лишь темной тенью. Когда Байдевину уже начало казаться, что ужасное давление вот-вот отшвырнет его прочь, он услышал резкий, как удар бича, щелчок и грозный рев гонимой богами бури.
      Паутина света превратилась в колонну из расплавленного золота, сияние, источаемое руками Нориссы, упало на Сэрела, а с него перекинулось на правую шеренгу солдат. В воздухе раздался треск, желтый свет, окаймленный голубым, перебегал с шеренги на шеренгу, от человека к человеку, направляясь в глубину пещеры. В этом свете черты лиц задвигались, теряя свое каменное единообразие и неподвижность. По рядам прошелестел порыв ветра, сопровождаемый звуками, похожими на приглушенные голоса. Лицо Сэрела смягчилось, на щеках появился бледный румянец пробужденной жизни. Легкий ветерок, похожий на дыхание, рассеял облака света над войском и унес их остатки в глубь горы. Раздался дружный вздох, и последние воины Сайдры встали перед ними во плоти.
      От напряжения Норисса зашаталась, и Бремет, бросившись к ней, схватил ее в объятья. Байдевину оставалось только подальше спрятать ту боль, которую он ощутил при виде Нориссы, прижавшейся к широкой груди гиганта. Затем все его внимание было отдано солдатам, которые зашевелились, неловко разминая затекшие ноги.
      Сэрел шагнул вперед. Его светло-карие глаза с беспокойством метались по лицам стоящих перед ним людей. Боср выступил вперед и обнял старого друга.
      - Сэрел! Брат мой! Ты нисколько не изменился за все эти годы!
      На лице Сэрела появилось удивленное выражение, молча он разглядывал печать лет на лице своего друга.
      - Годы? - прошептал он, снова обводя взглядом стоящих перед ним. На лице Бремета его взгляд задержался, потом он посмотрел на Нориссу и сделал шаг по направлению к ней. На лице его отразились печаль и горечь понимания. - Годы... - прошептал он опять. Затем, наполовину вынув из ножен меч, он обратил его рукоять к Нориссе. - Моя королева! - воскликнул он, падая на одно колено.
      В его голосе Байдевин услышал и муку, и радость.
      Ропот голосов более чем двухсот человек доносился из главной пещеры едва слышным бормотанием. Байдевин протиснулся мимо Бремета в узкое пространство возле кровати, на которой сидела Норисса. Ее лицо было бледным, спиной она опиралась на кипу темных мехов.
      После того как Сэрел принес молодой королеве клятву верности, все воинство по очереди приближалось к ней, чтобы приветствовать новую владычицу Сайдры. Старые воины сожалели о гибели ее матери и приветствовали ее. Все были рады своему пробуждению. Сэрел и Бремет обнялись, не сдержав радостных восклицаний. Медвин и Боср обходили разбуженных воинов, то и дело приветствуя старых знакомых. Норисса оставалась среди них все утро, сидя на маленьком походном кресле, укрытом меховым пологом. Она улыбалась и разговаривала с каждым, кто подходил поклясться ей в верности, но лицо ее выдавало ее усталость. Байдевин заметил, что она все чаще вздрагивает, словно от холода, несмотря на теплый мех и жар, который исходит от алтаря. Через некоторое время усталость взяла свое, и Бремет помог ей перебраться на кровать в ее комнате.
      Норисса сидела на кровати, сжимая в руке несколько старых пергаментов, которые она достала из ларца подле кровати, потягивая вино, в которое Медвин добавил какую-то из своих трав. Пока Медвин с Иллой ухаживали за ней, Бремет бесцельно торчал у дверей, время от времени улыбаясь.
      Посовещавшись вполголоса с Нориссой, Медвин собрался уходить. Заметив это, Бремет вышел впереди него, и Байдевин тоже поднялся. Норисса положила руку ему на плечо.
      - Останься со мной на минутку, Байдевин.
      При этих словах Илла посмотрела на гнома, но ничего не сказала. С выражением легкого неодобрения на лице она тоже вышла за дверь; было слышно, как она возится в своей комнатке-прихожей, потом все стихло.
      - Присядь со мной, - голос Нориссы был чуть громче тихого шепота.
      Байдевин поспешно схватил низенький табурет и придвинул его вплотную к кровати. К тому моменту, как он уселся, Норисса уже вытянулась на постели, прикрыв глаза, ее дыхание было медленным и неглубоким. Байдевин медлил, полагая, что Норисса уснула, и не желая разбудить ее своим уходом. Он был рад возможности побыть рядом с ней, когда никто другой не требовал ежеминутно ее внимания. Это был редкий шанс просто насладиться видом ее лица.
      Волосы Нориссы были перекинуты через плечо и темной волнистой массой лежали на одеяле, слегка завиваясь у бедер. Единственная свеча отбрасывала на ее лицо колеблющиеся тени, и Байдевину виделось среди них мягкое, немного детское лицо той Нориссы, которую он впервые встретил весной. То была Норисса, которая легко и радостно смеялась, Норисса, которая готова была верить каждому встреченному ей человеку. В ее лице была видна наивная уверенность в том, что успех ждет тебя потому, что ты стоишь за правое дело. Та Норисса сверкала как драгоценный гранит, вырубленный из материнской породы. Теперь же она не была столь наивна, познав жестокость этого мира, ей было не так легко весело рассмеяться, а доверие умерялось осторожностью. Горький опыт, словно рука опытного ювелира, гранящего сырой гранит, чтобы превратить его в мерцающую драгоценность, точил и шлифовал Нориссу.
      Байдевину горько было смотреть на следы работы этого ювелира. Ее изможденный вид и серые тени под глазами не были просто игрой недостаточно яркого света. Она, казалось, исхудала еще сильнее с тех пор, как они оказались в этой пещере. Черты лица заострились от усталости, а губы были решительно сжаты даже во сне. Что за силу использовала она, чтобы доставить их сюда и пробудить от долгого сна армию Камня? Несомненно, эта сила требовала, чтобы тот, кто воспользуется ею, истратил частицу самого себя, а не просто прочел подобающее заклинание. Он мог надеяться, что у Нориссы достанет внутренних сил, чтобы продержаться до конца этой осады. Если она останется в живых, она будет полностью готова занять трон Сайдры.
      Если?..
      Байдевин судорожно вздохнул, поймав себя на непрошеном сомнении. Норисса открыла глаза.
      Ее худая рука стиснула пергаменты, и Норисса быстро посмотрела на них, словно для того, чтобы увериться, что они никуда не пропали. Словно испытав значительное облегчение, она откинулась на подушку и снова закрыла глаза. Она заговорила внезапно, словно во сне, и Байдевин в изумлении застыл.
      - Ты должен держать армию внутри защитного барьера как можно дольше. Пусть умение моих воинов не пропадет без пользы. Очень скоро Фелея преодолеет нашу оборону, и тогда...
      Байдевин изо всех сил старался понять ее. Она говорила так, словно все то, о чем теперь шла речь, будет происходить без нее. Неужели она чувствует, что в последней битве ее не будет с ними? Байдевин вздрогнул от страха. Среди них Норисса была главной силой. Если она не противопоставит свою силу могуществу ведьмы, то им не на что было более рассчитывать. И, как это часто случалось, его страх превратился в гнев.
      "Почему она говорит об этом мне? - спросил сам себя Байдевин. Почему не Босру? Боср командует армией. Или Бремету, потому что Бремет..."
      Норисса молча смотрела на Байдевина. Ее серые глаза потемнели и напоминали собой грозовое небо.
      - Байдевин, в этой войне между кровными родственниками ты мой старейший друг. Мы с тобой каким-то образом так тесно связаны, что и Медвин не может объяснить эту связь. Я доверяю тебе во всем, и Боср тоже доверится тебе. Прежде чем я смогу помериться силами с Фелеей, меня ожидает последнее испытание. Я не знаю, сколько для этого понадобится времени. Ты нужен мне для поддержания моей верховной власти в мое отсутствие. Байдевин, мне нужна твоя сила.
      Ее голос становился все тише, и, когда она замолчала, Байдевин подумал, что она, быть может, снова уснула. Он смотрел на нее, оглушенный ее словами. Неужели он произнес свои мысли вслух, не заметив этого? Или Норисса умеет читать в его мыслях так, что он даже не замечает этого? Сумела ли она заглянуть в те потайные уголки его души, куда он и сам не осмеливается заглядывать? Байдевин припомнил то утро в замке Фелеи, когда ее разум лежал перед ним как раскрытая книга, в которой он мог свободно читать. Теперь он осознал, насколько легко уязвимым может быть и он сам. Пристально вглядываясь в лицо Нориссы, Байдевин подумал, что, быть может, она просто предвидела его вопросы и...
      И тут до него дошел смысл сказанного.
      - Куда ты уходишь? Насколько? Не хочешь ли ты сказать, что должна покинуть нас? Как же мы сможем сражаться с Фелеей без тебя?
      Норисса не ответила, и Байдевин потряс ее за плечо, громко шепча: "Норисса!" Она вздрогнула и, узнав его, со вздохом вытянулась под одеялом.
      - Прости меня, Байдевин, мне приходится время от времени собираться...
      Байдевин, чувствуя стыд за ту панику, которая овладела им, не ответил. Норисса тем временем собирала рассыпавшиеся по кровати свитки пергамента. На лице ее появилась неподдельная нежность, когда она прикоснулась к обтрепанному краю рукописи.
      - Теперь я лучше знаю, кем была моя мать. В этих пергаментах она оставила мне исследование своего Таланта, своего мастерства, оставила руководство, как использовать нашу магию против Фелеи. Она рассказала о том, как она пришла в этот край и сделала его своим домом. Теперь я знаю ее мечты, знаю, что хотела она дать своему народу, и знаю, как она любила моего отца. - Глаза Нориссы наполнились слезами, когда она протянула руку к медальону на шее. - Она была сильной женщиной, Байдевин. С самого начала она обладала достаточной силой, чтобы погубить свою сестру, но Фелея была хитра! Она выжидала до тех пор, пока использование этой силы не стало стоить чересчур дорого.
      На лице Нориссы появилось жестокое выражение. Байдевин вновь содрогнулся, увидев, как сильно повлияла на Нориссу ее новая сила. Он понял, во что обошлось бы использование этих сил женщине, ждущей ребенка.
      - Ты... - прошептал он.
      Норисса кивнула. Выражение жесткости исчезло с ее лица, смытое обильными слезами, ринувшими вниз по ее щекам.
      - Она могла бы подарить отцу еще немало наследников, наш народ жил бы мирно и спокойно, среди цветущих земель. Не был бы разрушен союз между нашими королевствами - разве это не та цель, к которой должна стремиться всякая королева? Почему она посмела пожертвовать всем этим ради жизни одного-единственного ребенка, пусть даже своего собственного?
      Байдевин не успел понять, откуда пришли слова ответа, как они уже тихо соскользнули у него с языка:
      - Наверное, леди Бреанна знала, что ее дитя будет очень похожим на нее, еще одна душа, с любовью относящаяся к живому...
      Рыдания сотрясали Нориссу. Пергаменты скатились на пол, и Норисса села на кровати, протянув к нему руки. Байдевин вскочил и прижал ее к себе.
      Он принял в себя ее ненависть к Фелее. Его не смутил ее гнев по отношению к Медвину и к нему самому, которых она обвиняла в том, что они неверно указывали ей на то, где лежит ее долг. Он поглотил все ее страхи страх смерти, страх оказаться несостоятельной в глазах всех, кто верил в нее. Они вместе боролись с ее сожалением относительно всех, кого она любила, и с ее стыдом за то, что она оставалась жива, в то время как ее приемные родители умерли.
      Он упорно сопротивлялся яростному напору ее эмоций, не в силах ничего предпринять, кроме как удерживать их на плаву в бушующем море ее боли. Когда ураган стих, он заполнил образовавшуюся внутри нее пустоту картинами жизни, стараясь, чтобы простые радости бытия - поющий на камнях ручей, тяжесть новорожденного младенца, тепло горящих углей в очаге свежим весенним утром - пронизали ее естество и укрепились в нем. Так он вытягивал из нее дурные предчувствия и воображаемые картины страшного будущего, до тех пор пока Норисса не перестала цепляться за него, а просто прильнула к его плечу, изредка громко всхлипывая.
      Она не проснулась, когда Байдевин уложил ее обратно на кровать и отвел с лица влажные пряди волос. Некоторое время гном стоял неподвижно, все еще чувствуя в мышцах рук тяжесть ее тела.
      Знакомое ощущение одиночества овладело им. Боль тщетных усилий заставила его снова покрыться щитом гнева, спасаясь от испепеляющего пламени рушащихся надежд. Он смотрел на спящую Нориссу и боролся с самим собой. Знакомые доводы снова победили в борьбе с острым желанием иметь больше, чем он имел теперь. Неужели ему не достаточно того, чем он уже стал?