- Все, как у людей, - мгновенно отреагировала Настя. - Но зайти к вам, Юрий Борисович, сейчас не смогу, не с чем мне к вам заходить, надо разобраться сначала, хотя бы для себя...
      - Ладно, - Фофанов сделал вид, что его вполне устроило объяснение Насти. - Встретимся позже. - И совсем уже уходя сказал:
      - Спасибо, Настя, что встряхнула. Не вовремя мы расслабились...
      Вместе с Леонидом она поднялась к себе в кабинет. Леонид молчал, и она не совсем понимала, одобряет он её или осуждает.
      В кабинете достала справочник правительственной связи - бордовую книжечку с пометкой "для служебного пользования" и номером экземпляра открыла на букву "я", подвинула к себе ближе "вертушку", набрала номер.
      Ей ответили:
      - Аппарат товарища Янаева..
      - Могу я поговорить с товарищем Янаевым?
      - У него сейчас совещание. Кто вы, что ему передать? - помощник Янаева добросовестно выполнял свои обязанности.
      "Не называйте себя", - торопливо шепнул ей Леонид.
      - Я журналистка, брала у товарища Янаева интервью и хотела бы переговорить с ним.
      - Как вам перезвонить?
      "Вертушка" - аппарат правительственной связи с гербом СССР на диске набора - работала отлично, голос собеседника разносился по кабинету.
      Леонид отрицательно покачал головой, и Настя его поняла:
      - Я ему перезвоню... Попозже...
      Ее спутник дал знаком понять, что Настя поступила правильно, не назвав себя, хотя оба и понимали, что звонок где-то "там" зафиксировали и уже знают четырехзначный номер "вертушки", с которой он раздался.
      Настя быстро приготовила кофе - танки танками, а жить надо.
      - Могу и коньяк предложить, у меня есть, но...
      - Спасибо, воздержусь... Какие у нас планы?
      - У нас? - приподняла бровь Настя.
      - Мне приказано быть с вами.
      - Тогда у нас такие планы... Пойдем к Белому дому пешком, туда сейчас не проехать. Посмотрим, что к чему.
      Леонид недолго подумал и, не смущаясь Насти, достал из наплечной кобуры под курткой пистолет, выщелкнул обойму, оттянул ствол, проверил спуск и снова загнал в него обойму, дослав в ствол патрон. Также неторопливо достал из заднего кармана брюк маленький пистолет, проверил и его, протянул Насте.
      - Положите в сумочку.
      - Зачем?
      - На всякий случай. Насколько я понимаю ситуацию, в городе сейчас безвластие. Одни власть упустили, другие её ещё не схватили...
      ...Они пробыли у Белого Дома до глубокой ночи, и Настя своими глазами видела все то, о чем потом так подробно писали газеты. Ничего героического в происходящем не было: непрерывно выступали какие-то новые "вожди", пареньки тащили тонкие бревнышки на "баррикады", в нескольких местах в полный голос врубили приемники - "Свобода" вела непрерывный репортаж, и Настя подивилась завидной оперативности и осведомленности коллег из "Свободы", работавших в прямой эфир. Шла запись в "Национальную гвардию", подвозили и бесплатно раздавали продукты, мороженое, напитки. Кое-кто явно был под хмельком.
      Но не это все было главным. Главным было то, что танки замерли, они напоминали быков, упершихся в скалу. Везде ветерок полоскал трехцветные российские флаги, и люди были полны решимости не отступить, а танкисты и военные, наоборот, пребывали в явной растерянности.
      Когда совсем стемнело, в разных местах перед Белым домом люди разложили небольшие костры. Это было фантастическое зрелище: громада высотного белого дома, танки, пламя костров и множество людей...
      Наконец Настя решила, что видела достаточно.
      - Ваше мнение? - спросила Леонида.
      - Этим, как их называют, путчистам, крышка, - уверенно ответил Леонид. - Вопрос уже даже не дней, а часов.
      - Почему же вы, государственная безопасность, их не защищаете?
      - Я не могу отвечать за всю ГБ, всего лишь опер... Но вы все слышали и видели. Самоубийц не спасают, в лучшем случае вынимают из петли...
      - Ваша откровенность мне нравится, - сказала Настя. - Кажется, вы очень приличный человек.
      - Не обольщайтесь, я бываю очень разным.
      - А вообще-то для обычного опера вы как-то широко мыслите, масштабно.
      - А вы много видели их, "обычных оперов"? Книжек начитались? Да и кроме всего прочего, как вы догадываетесь, я из команды Олега Петровича, а он, простите за нескромность, дураков не держит.
      - Что же это за команда такая? - воспользовалась возможностью получить какую-то новую информацию Настя.
      - А это вы у него спрашивайте, - снова замкнулся Леонид.
      - Ладно, - отстала Настя. - Все равно, как говорится, из комсомольца не выпытаешь. Пошли, уважаемый телохранитель.
      - Куда?
      - Ко мне, куда же еще, раз вам приказано быть при мне постоянно. Ночь, - она лукаво прищурилась, - самое опасное время. И потом - очень хочется напиться при виде всего этого... А в одиночку я не пью.
      - Что же, двинулись. Только уговор - в вашей квартире ни о чем серьезном не говорить, пока я не дам знать. Это первое. Второе. Дайте мне ключи, я в подъезд и в квартиру войду первым, вы - за мной, через минутку-вторую. Дверь я оставлю полуоткрытой.
      - У вас не разыгралась мания преследования? - внешне спокойно поинтересовалась Настя, хотя на душе у неё заскребли кошки. Раз Леонид говорит то, что не раз ей вдалбливал майор Кушкин, значит опасность существует, затаилась где-то поблизости, она просто её не чувствует.
      - Не нервничайте, - успокоил Настю Леонид, который заметил её беспокойство. - Уверен, сегодня ничего не может произойти, все заняты другим, - он посмотрел в сторону Белого дома. - Но терять бдительность не стоит...
      В квартире Леонид первым делом осмотрел телефонную трубку, покачал головой, возмущенный чьей-то топорной работой и отключил аппарат.
      Настя хотела было его спросить "зачем"?, но он приложил палец к губам и стал исследовать стены. Он нашел миниатюрный микрофончик под крышкой письменного стола, куда Настя сто лет не заглянула бы.
      - Все, - наконец сказал Леонид. - Спрашивайте - отвечаем.
      - Вопросов по существу нет, - Настя улыбнулась: свой оказался парень, не хочет ни себе, ни ей неприятностей.
      - Располагайтесь, а я пойду опустошать холодильник. - И тут же принялась изображать гостеприимную хозяйку.
      Коньяк она налила щедро, в бокалы для вина, по самые венчики. И предложила выпить без тоста, какие у них сегодня могут быть тосты, надо выпить просто так, чтобы расслабиться. "И сбросить оцепенение", - подумала она. Холодок под сердцем, а точнее, холодная, угрюмая тоска появилась у неё в те минуты, когда увидела танки на Пушкинской площади. Это была, конечно, чушь, но тогда ей показалось, что и Пушкин со своего высокого пьедестала, смотрел, склонив голову, на танки осуждающе. И множество людей окружали памятник, словно искали защиты у поэта, певца российской вольности.
      Леонид выпил коньяк, не отнекиваясь, за длинный день скитаний с этой дамочкой он тоже изрядно устал.
      - Вы будете писать о том, что видели? - спросил Настю.
      - Вряд ли... может быть, когда-нибудь... Сейчас найдется много борзописцев, возжелающих описать это. Все будет: и славословие, и проклятия, а если одним словом - блудословие.
      Насте казалось, что с той минуты, когда утром на даче она включила телевизор, прошла уже целая вечность. Из мирной жизни она шагнула в военную или, в любом случае, предвоенную, жила в одной стране, а теперь может оказаться в другой.
      - В одном вы, дорогой Ленечка, позвольте мне вас так называть, правы, у России сегодня началась новая история.
      Она налила по новой и тут же выпила. Коньяк показался безвкусным. И было себя очень жаль. Кто она такая, в самом деле? Муж есть и вроде его нет, квартира как с неба слетела и может так же обратно улететь, в редакции - белая ворона, в жизни - неприкаянная собачка, не знающая, в какой бок её завтра пнут, а то и на живодерню поволокут.
      - Так и будем молчать? - Очередная рюмка произвела на неё ожидаемое действие, она почувствовала себя легко и бодро.
      - Включите телевизор, - попросил Леонид, - надо же знать, что там происходит.
      - А пошли они все к трахнутой матери! Что происходит, спрашиваешь? По новой делятся на "красных" и "белых", - в сердцах ответила Настя, но телевизор включила.
      Несмотря на позднее время одна из программ работала. Показывали "картинки" с улиц: людей, танки, растерянные лица милиционеров, горластых интеллигентов, эмоциональные речи которых тонули в шуме охваченного волнением города. Еще сообщали о распоряжениях ГКЧП: шел в эфир трескучий набор фраз о восстановлении конституционного строя, приверженности идеям перестройки. Мелькнули и кадры с пресс-конференции Янаева: он явно крепко поддал и на вопросы корреспондентов отвечал сбивчиво, косноязычно. Физиономия у него была багровой, под глазами провисли темные мешки.
      - Алкоголик, - со злостью сказал Леонид. - И ведь всем известно, что алкоголик, а выдвинули в вожди, придурки.
      - Он и меня угощал коньяком с шоколадом и лимончиками, когда брала у него интервью. Посчитала за честь выпить с вице-президентом.
      - Больше ничего не предлагал? - насмешливо спросил Леонид.
      - Не решился. Все-таки в его служебном кабинете были, а там все, сам знаешь, насквозь слушается.
      - Ну, на таком уровне трахнуть журналистку большим грехом не считается, - со знанием дела сказал Леонид. - Но ты права, компромат в сейфе хранился бы до поры до времени. И обернулся бы или против него, или ударил бы по тебе - наперед никогда не известно.
      Диктор сбивчиво комментировал события, в целом в благожелательной для ГКЧП тональности. Выходило, что чуть ли не вся страна поддерживает "решительные меры" ГКЧП.
      - Старается Ленечка, - язвительно сказала Настя.
      - Кто, кто?
      - Не волнуйся, не ты. Есть такой телевизионный босс одного имени с тобой, в огне не горит и в воде не тонет. У нас его жена работает в корректуре. Последнее время на работу приезжала с двумя охранниками. Сидит за столиком, гранки почитывает, а два лба у двери торчат. Да не про таких, как ты, говорю, - заметила чуть мимолетную гримаску на лице Леонида, доподлинные лбы... - Она весело рассмеялась:
      - В корректуре одни барышни работают... Они в туалет, а те следят, когда побежали и когда вернулись, чуть ли не по часам засекают.
      Леонид тоже улыбнулся, но совсем невесело: не позавидуешь тем парням, которых приставили к высокопоставленной супруге.
      Настя выключила телевизор и спросила:
      - Можно врубить телефон на минутку? В редакцию надо все-таки позвонить.
      Леонид засомневался, но Настя его успокоила:
      - Не беспокойся, лишнего не скажу. Но если не обозначусь - ещё подумают, что сбежала, затаилась. А что язык малость заплетается, так это даже нормально - события чрезвычайные и состояние должно им соответствовать.
      И вновь Леонид подумал, что не такая уж простушка его дамочка, ой, не простушка.
      Настя позвонила в приемную Главного, трубку снял дежурный помощник. Он сообщил, что Главный как уехал с утра, так и не возвращался, дома у него телефон молчит, на даче тоже. Насте стало немного жаль Главного, все-таки неплохой он старик, измотанный, изношенный. И время его прошло...
      - Кто распоряжается в редакции? - поинтересовалась.
      - Фофанов. Он объявил себя "и.о" и назначил назавтра редколлегию на 17.00...
      Хитер бобер Фофанов, автоматически отметила Настя. Завтра к семнадцати ноль-ноль точно уже будет ясно, чья возьмет.
      - Хорошо, что ты позвонила, - вспомнил помощник. - Фофанов тобою интересовался. Он ещё у себя, позвони по прямому.
      - Мне сложно, я из автомата, - на ходу придумала Настя. - Скажи ему, завтра позвоню.
      - Ты сейчас где?
      - Как это где? Конечно, у Белого Дома... Сейчас пойду к зданию СЭВ, потом пройдусь по Арбату...
      Настя сочиняла вдохновенно. Помощник Главного все-таки засек её прерывистую речь.
      - С тобой все в порядке?
      - В полном... А, догадываюсь, о чем ты... Это я с защитничками тяпнула.
      С какими и чего "защитничками" тяпнула, она не стала уточнять, бросила коротко "На связь выйду завтра" и повесила трубку.
      ...На следующий день окончательно определившийся в развитии событий Фофанов сообщил редколлегии, что Настя Соболева всю ночь провела у Белого Дома, рисковала жизнью, в неё стреляли "эти презренные гэкачеписты", но ей повезло - пуля даже не зацепила. Настю произвели в редакционные героини и, когда подошло время, наградили медалью "Защитнику Белого Дома". Настя приняла медаль, не колеблясь, потому что такой же награды были удостоены и Фофанов, и Ленка Ирченко ("за половую доблесть" - ржали девки), и ещё какие-то деятели, которые за редакционный порог не выходили. А она все-таки действительно была у Белого Дома, где писалась новая история её страны...
      Часть вторая. ИГРА БЕЗ ПРАВИЛ
      Расколотый мир
      Суматошное лето перекатилось через зенит и настала осень - тревожная, наполненная ожиданием. Уже пошли дождички, по прогнозам обещали ранние заморозки. Но Москва и без них стыла в холодном безвоздушном пространстве. Похоронили трех пацанов, легших под танки у Белого Дома, утащили-увезли трупы погибших на дальних и ближних подступах к нему, главарей ГКЧП отправили в Лефортово. Сноровистые деятели наспех сколачивали партии, рвущиеся в фюреры проводили запись в "национальную гвардию".
      Ельцин ликвидировал своим указом КПСС, и парткомы разного ранга турнули из занимаемых ими зданий. Соболевой вспомнилось пророчество Селюнина: "Мы отнимем у партии её имущество"... Напророчил.
      Анастасии не было жаль ни партии, ни её имущества. Неприятно было видеть и слышать, как вертится Горбачев, в одночасье потерявший все власть, авторитет, положение в стране. Но это, решила сама для себя Настя его проблемы. Однако она не поддалась и обаянию Ельцина, также в одночасье ставшего национальным героем. Слишком много странных побасенок ходило о Борисе Николаевиче в журналистских кругах, чтобы всерьез восхищаться им. И перед её глазами время от времени возникали сцены, которые она видела у подъездов зданий ЦК на Старой площади.
      В день, когда Ельцин объявил о конце КПСС Настя побежала на Старую площадь. Из зданий ЦК вышвыривали аппаратчиков. Высокие партийные чины сбежали заранее, многочисленная охрана растерялась, у неё не было указаний, как действовать, если власть меняется, и новые правители приказывают очистить здание. На Старой площади собрались тысячи возбужденных людей, иные уже изрядно поддали, другие явно впадали в истерику. По кабинетам ходили люди из наспех сформированных по указанию Ельцина сил безопасности России и предлагали всем покинуть помещения, захватив только личные вещи.
      Было душно, и явственно попахивало погромом.
      Анастасия повесила на грудь свою корреспондентскую карту на шнурке и ей удалось пробиться почти к самым массивным дубовым дверям - огромным, мощным, сложенным из толстых плах, окантованных медью. Они были распахнуты настежь, за ними толпились испуганные, аккуратно одетые в деловую "униформу" - темные строгие юбки, белые блузки - женщины с пакетами и сумочками, не решаясь переступить высокий порог. Массивные двери были рассчитаны на осаду, а сейчас их просто распахнули, и толпа вопила, улюлюкала, визжала, требуя, чтобы женщины вышли к ней. Анастасия понимала, что ещё немного и женщин начнут силой вырывать, вылущивать из дверей как вылущивают зерна из кукурузного початка: одно, второе, третье, а остальные высыпаются сами.
      Настя впервые в жизни поняла истинное значение так часто встречавшихся в учебниках истории слов "пропустить сквозь строй". Эти женщины, ещё вчера чувствовавшие себя уверенно, знавшие себе цену в том немногочисленном мирке, который существовал как бы отдельно от остального многомиллионного мира, не понимали, что произошло, за что их так ненавидят и почему хотят растоптать, размазать по Старой площади.
      - Вы где работаете?
      - В ЦК.
      Или:
      - На Старой площади.
      Эти коротких слов было достаточно, чтобы к ним относились с уважением и маленьким чиновничьим подобострастием, к кому бы они ни обратились. У них были уютные кабинеты, "закрытые" пропускной системой хорошо снабжавшиеся столовые и буфеты, продовольственные заказы, "бронь" на самолеты и поезда, свои поликлиники и больницы, куда их "прикрепляли", путевки в лучшие санатории 4-го Управления Минздрава СССР с большой скидкой. Взамен они должны были хорошо работать и молчать, ибо в этих зданиях буквально все было пропитано секретностью.
      По меркам любого западноевропейского обывателя всего того, что они получали, было совсем немного, точнее там, на Западе, все это и не считалось благами, "льготами", потому что ни в "закрытых" столовых, ни в льготных поликлиниках там просто не было необходимости. Но в России система мелких "льгот" действовала безотказно, самых лучших служащих держала в узде и в то же время возвышала над серой массой, у которой не было возможности хорошо питаться в чистых столовых, не стоять в очередях за продуктами и ездить ежегодно в санатории "Сочи" или "Айданиль".
      Но женщины, которые под напором изнутри выскакивали из огромного дверного проема, сейчас уже не думали о "льготах", они мечтали уцелеть в вихре ненависти и хулиганства.
      Два здоровенных мужика пытались оторвать от жиденькой цепочки выходящих худенькую девчушку, азартно вопили:
      - А мы её - в подворотню... В подворотню! Попробуем партийной любви!
      - Вжарьте ей, чтобы завизжала, сучка партийная! - подначивала мужиков потная растрепанная баба.
      Мужикам уже почти удалось вырвать девушку, когда Настя достала из сумочки пистолет, подаренный Леонидом, и сунула им под нос:
      - Считаю до трех... Один...
      При счете "два" насильники бесследно растворились в толпе.
      Настя схватила девушку за руку и бесцеремонно поволокла за собой.
      В скверике рядом с памятником героям Плевны девчонка без сил опустилась на скамейку и разрыдалась: "Я же... всего-навсего машинистка... Дали бумажку - отстучала..."
      А у Насти крепло ощущение, что "стихийное возмущение народа" умело подогревалось. Ведь можно было и выселение аппарата из зданий ЦК, и приемку самих зданий провести цивилизованно, без шума и пыли. Но кому-то невыгодна была тишина, кто-то просчитал, что именно истеричность, "всенародное возмущение" перекроют дорогу для отступления, заставят колеблющихся более решительно стать на сторону мятежного президента России.
      В том, что партию и её "символы" - здания на Старой площади - не будут защищать, - никто не сомневался.
      Настя возвратилась в редакцию и её тут же вызвал Фофанов:
      - Мы попросили бы тебя поехать на Старую площадь, там делается история.
      - Я только что оттуда...
      - Молодец! - завопил Фофанов. - Срочно в номер! Диктуй наборщицам!
      - Угомонись, - устало сказала Настя. - Что диктовать? Как люмпены-алкоголики гуляют и плебеи пытаются женщин насиловать?
      - Революция не бывает без издержек, - напыщенно произнес Юрий Борисович.
      - А пошел ты... Где ты видишь революцию? - взвилась Настя. - Козлы сошлись лоб в лоб - кто кого перебодает.
      - Настя, если бы я тебя не знал, подумал бы черт знает что. Так будешь писать или нет?
      - Буду. Но не то, что ты думаешь! Сейчас пойду к Свердловскому райкому, там очередь выстроилась партбилеты сдавать. И ведь все паскуды писали в заявлениях: "Делу Коммунистической партии предан". Крысы... Нет не крысы, те умные, а эти... букашки-таракашки, мотыльки-однодневки.
      - Ты что, за партию? - оторопел Фофанов.
      - Господи, какой же дурак! - с отчаянием произнесла Настя. - Мне ваша партия до фени-фонаря... Я за простую порядочность, честность, за то, чтобы люди, как шакалы, не жрали друг друга...
      Она написала об очереди к Свердловскому райкому партии и о том, что даже партбилеты было сдать некому - все разбежались. "Коммунисты" входили в здание и швыряли свои вчера ещё драгоценные книжечки, которые положено было всегда носить при себе, с левой стороны груди, у сердца - швыряли свои книжечки на пол в углы распахнутых настежь кабинетов.
      Настя в "репортаже", как она определила жанр своего писания, нагромоздила десятки натуралистических деталей: валявшиеся на полу протоколы заседаний бюро с грифом "совершенно секретно", повисший на одной кнопке наискось "График семинаров пропагандистов", пустая бутылка из-под коньяка, анкеты вступающих в КПСС, разорванный плакат: "Все на..." - куда было оторвано... Перевернутые стулья, сдвинутые столы, рассыпанные книги, заплеванные и загаженные полы, изрезанные ковровые дорожки... Вывеска на здании райкома разбита - стекло пошло трещинами. Настя послала фотографа снять её и поместила, как заставку, к заголовку: "Расколотый мир".
      Ее репортаж стал сенсацией, ибо в нем не было злобы, пропитавшей в эти дни жизнь, в нем были тоска и растерянность.
      - Ты удивительный человек, Соболева, - сказал ей Фофанов, - у тебя странное чутье на жареные темы.
      Настя промолчала. Бессмысленно объяснять матерому демагогу, что журналист без чутья на правду - ремесленник.
      Мелькнули быстрыми птицами октябрь и ноябрь, а Настю словно бы позабыли её старые "друзья". Не давал о себе знать Олег. Алексей изредка передавал через стенографисток записки: "Любимая моя...", исчез Миша Кушкин. Настя чувствовала, что она по-прежнему под надзором, её стерегут, дышат в затылок, но кто и как - не могла определить, да и не старалась, ей было неинтересно. Если бы о ней забыли - тогда она бы забеспокоилась, ибо с людьми, которые становятся ненужными, порою случаются странные вещи. Она знала, что Леонид, то бишь Михаил Юрьевич, съехал с соседней дачи, ей об этом мимоходом сообщила её хозяйка, посетовав, что она лишилась такого выгодного и спокойного жильца.
      Кто её сейчас оберегал - Настя не знала.
      Все необходимые документы на вступление в наследство увез Алексей вместе с доверенностью представлять её интересы во всех мыслимых и немыслимых случаях. И условие богатой родственницы, своевременно почившей в бозе, она выполнила: официально сменила фамилию и выправила новый паспорт. Теперь она для всего мира была Демьяновой Анастасией Игнатьевной, но в газету писала как Соболева. У специального корреспондента Соболевой была общероссийская известность, отказываться от неё было бы глупо.
      Настя неплохо зарабатывала в газете, ей платили, что называется, по высшей планке, в деньгах не нуждалась, тем более, что Алексей время от времени подбрасывал через знакомых "жене" валюту и пополнял счет в сбербанке - не очень щедро, но вполне достаточно. И когда однажды она увидела зареванную Люську Заболотину - у той тяжело заболела дочь и предстояла сложная дорогостоящая операция, Настя достала из сумочки тысячу долларов, протянула:
      - Возьми. Достаточно? Будет возможность - отдашь, а не сможешь - и так перебьюсь.
      Через неделю Люська носилась по всем редакционным этажам, рассказывая, что Настя своими долларами спасла жизнь её дочери: "Надо же, а я её еще, дурища, ревновала к своему борову".
      Люська относилась к тому типу газетных "дам", которые действовали решительно и быстро. Всезнающие машинистки говорили о ней:
      - Пока другие размышляют, эта уже ложится...
      Она ненавидела и любила с полной отдачей, от души. Настю она полюбила и всячески превозносила в кофейне её достоинства и душевные качества.
      И вот однажды поздним вечером ей позвонил Алексей из-за своего "бугра". Он был краток:
      - Срочно оформляй отпуск. Тебе надо быть в Цюрихе... Приглашение посетить этот городишко тебе уже ушло от твоего адвоката. Паспорт, билеты, все остальное тебе сделают, вручит из рук в руки мой друг. День и номер рейса я буду знать, тебя встретят и о тебе позаботятся...
      - Но...
      - Никаких "но", дорогая супруга! Желание мужа - закон для послушной жены. Английский не забыла?
      - Нет.
      - Лишнего ничего не бери. Человеку, который тебя встретит, доверяй полностью, следуй его советам. Я не смогу к тебе приехать, занят, но обратно закажи билет через Рим, тебе надо обязательно посмотреть вечный город.
      Алексей ещё две-три минуты поболтал об общих знакомых в редакции, о погоде в Москве, но Анастасия понимала, что это идет уже общий треп, для чужих ушей. Главное было сказано - ей лететь в Цюрих, документы для неё подготовит Кушкин.
      Первый шаг за границу.
      Настя прилетела в Цюрих к вечеру. Ориентируясь по указателям на английском, она быстро добралась до паспортного контроля, вежливо поздоровалась с пограничником, протянула свой паспорт: Демьянова Анастасия Игнатьевна. Паспорт был новеньким, ещё не обтершимся, и пограничник, шлепнув штамп, добродушно проговорил: "Добро пожаловать в Швейцарию, госпожа Демьянова".
      "Госпожа Демьянова" впервые оказалась за рубежом и немножко волновалась. И первое, что поразило её - это быстрота, с которой пассажиры выгрузились из самолета, прошли в зал прилета, получили свой багаж. Никто ничего и никого не ждал, все делалось по строго установленному порядку. И нигде не просматривались запыхавшиеся служащие, наоборот, заметив легкую растерянность того или иного пассажира, тут же подходили к нему и спрашивали: "Чем могу вам помочь?"
      Настя, вспомнив суету и толкотню в московских аэропортах, бесконечно повторяющиеся объявления: "Вылет рейса номер... по маршруту... переносится", остро позавидовала людям, которые вылетают, прилетают, путешествуют цивилизованно и в который раз посочувствовала своим соотечественникам.
      Уже через десяток минут после приземления Настя перешагнула "границу" и оказалась в ослепительно просторном и шумном зале.
      К ней воистину не подошел, а приблизился мужчина средних лет в строгом "клерковском" - темная ткань в полосочку - костюме. Выглядел он на уровне депутатов Государственной Думы - ухоженный, вальяжный, с ярко выписанным на физиономии чувством собственного достоинства.
      Он внимательно, но не назойливо присмотрелся к Насте:
      - Госпожа Демьянова из Москвы?
      - Здравствуйте, - поздоровалась Настя. - Да, это я.
      - Счастлив с вами познакомиться, - с подъемом проговорил мужчина. - Я - глава юридической фирмы, которая ведет ваши дела. Считал большой честью лично вас встретить. Меня зовут Густав Рамю... - Он протянул визитную карточку.
      - Спасибо, что встретили, господин Рамю, - с достоинством сказала Анастасия. - И простите меня за мой корявый английский.
      - О, нет, нет! - запротестовал господин Рамю. - Вы вполне прилично говорите на английском. Но если желаете, можем перейти на русский. Я давно веду дела с русскими и вполне освоил язык.
      - Будем общаться на английском. Мне хотелось бы попрактиковаться.
      - Отлично. Номер вам заказан в отеле "Suisse", надеюсь, он вам понравится. Сейчас мы пройдем к машине, она в вашем полном распоряжении. Шофера зовут Карл. У ваших телохранителей - их двое - есть машина, они не будут вам надоедать, потому что лучший телохранитель - это тот, которого не видят.
      - Похоже, вы говорите об этом со знанием дела, - доброжелательно улыбнулась Настя.
      - Я - юрист, - напомнил господин Рамю, - и заботиться о безопасности клиентов - моя прямая обязанность.
      Они стояли посреди просторного зала. Настя не была уверена, что на них не обращают внимания, она выделялась из толпы своей броской славянской красотой и весьма провинциальным по европейским понятиям костюмчиком. В Москве, в фешенебельном магазине на Тверской, ей сказали, что этот костюмчик - писк моды. И сейчас незаметно оглядывая прибывающих-улетающих, Настя подумала: "действительно, писк". В этот жаркий день она одна была в таком добротном костюме, уместном на деловых встречах, но странно выглядевшем на путешествующей даме.
      Настя обратила внимание на двух молодых людей, стоявших чуть в стороне. Они были в легких пиджаках, одинаково оттопырившихся у левого плеча.
      - Секьюрити? Служба безопасности? - указала на них Настя. Познакомьте, раз уж они есть...
      - Вы наблюдательны, - заметил господин Рамю, и сделал едва приметный жест рукой.
      Двое подошли, и господин Рамю представил:
      - Госпожа Демьянова... Николай и Юрий обеспечат вам максимум безопасности.
      Заметив легкое недоумение Насти, услышавшей русские имена, поторопился объяснить:
      - Николай и Юрий - русские, но на Западе уже давно, так давно, что и подсчитать сложно. А теперь - в машины, деловые вопросы решим в отеле.
      Насте зарезервировали роскошные трехкомнатные апартаменты на семнадцатом этаже высотной гостиницы. Комнаты были обставлены добротной мебелью а ля Людовик XIV, но Настя решила, что это все то, что в России называют "новоделами" - искусным современным подражанием старине. Везде стояли цветы, расставленные в вазах в строго продуманном беспорядке.
      Густав Рамю нажал на еле приметную кнопочку звонка и тут же в номер вошла женщина средних лет. Она слегка поклонилась и приветливо улыбнулась Насте.
      - Ваша горничная, мадам Демьянова, мадам Марианна. - Представил её господин Рамю. - Она разместилась в соседнем номере. Пригласить к себе её очень просто - вот этим звонком. Чуть позже мадам Марианна поможет вам разобраться с багажом, познакомит вас с тем, что необходимо знать - ванной, вызовом различных служб отеля и другими подробностями. Если вам понадобиться заказать ужин или завтрак в номер, совершить набеги, - он так и сказала: "набеги", - на магазины, мадам Марианна к вашим услугам.
      Марианна снова слегка поклонилась:
      - Буду рада быть вам полезной, мадам.
      Густав Рамю распорядился:
      - Мадам после длительного полета, поэтому сегодня ужинать и завтра завтракать она будет в своих апартаментах. Позаботьтесь об этом, Марианна. Вы свободны.
      И вежливо сказал Насте:
      - На сегодня все. Отдыхайте. Если захотите вечером осмотреть город, предупредите Марианну, а она предупредит телохранителей. Завтра у нас сложный день, нам предстоит посетить ваш банк, выполнить некоторые формальности.
      - А мой муж... Он знает, что я прилетела?
      - Естественно. Думаю, он позвонит вам вечером. Если он вам срочно нужен - вот его телефон в Риме... Мои телефоны вы найдете в визитной карточке. В случае необходимости звоните мне в любое время суток. Завтра я к вам приеду в десять. Надеюсь, вы к этому времени позавтракаете.