«Разноречивыми» и «запутанными» они остались и для Главного военного прокурора после исследования им 29 томов «дела» 44 года спустя? Так распутали или не распутали в закрытом заседании военной коллегии Верховного суда СССР в июле 1946 года под председательством генерал-полковника Уль-риха В.В. «взаимоотношения» Власова и «власовского ядра» с немцами — это ведь «ядро» всего «дела»? Вроде, получается, как не распутали. Тогда почему вынесли всем смертный приговор?»
В исследовании авторы приводят один из примеров этого «сложного и запутанного». «Так, бывший начальник разведшколы Комитета освобождения народов России Беккер показывал: „…немцы представляли „отделу безопасности“ КОНР возможность самостоятельно проводить свою работу в частях РОА и готовить агентуру для заброски в тыл Советского Союза… Материальные расходы, связанные с подготовкой и переброской агентуры в Советский Союз, СА брало на себя… Власов не только был осведомлен о деятельности разведшколы, но непосредственно ею руководил и направлял ее работу…“ Авторы замечают по этому поводу, что „сам же Власов по-иному оценивал предоставленные ему „ответственность и самостоятельность“. Вот что он сообщил на одном из допросов: «Должен признать, что после создания мною в ноябре 1944 года по указанию Гиммлера Комитета освобождения народов России СА предложило [177] мне организовать подготовку и засылку диверсантов в тыл советских войск. В декабре 1944 года вместе с постоянным представителем Гиммлера при мне, оберфюрером СС Крэгером, ко мне явился штурмбаннфюрер СС Радецкий, который заявил, что ему руководством СД поручено договориться со мной о совместном налаживании диверсионной деятельности на советской территории… Я заявил Радецкому, что надо готовить тысячи таких агентов, которые могли бы после переброски в СССР стать руководителями повстанческих отрядов, наносящих удары Красной Армии с тыла“.
Иными словами, Власов берет на себя еще большую вину, он не делит ее с Радецким, который договаривался с ним «о совместном налаживании диверсионной деятельности на советской территории. „Почему действительно так странно ведет себя на допросе Власов? Он же не враг себе. И потом, что за причина была „отшивать“ Радецкого от совместной работы по подготовке диверсантов для заброски „на советскую территорию“? Зачем Власову понадобилось пугать Радецкого несусветными масштабами подготовки диверсантов: „что надо готовить тысячи таких агентов, которые могли бы после переброски в СССР стать руководителями повстанческих отрядов, наносящих удары Красной Армии с тыла“? О каких тысячах агентов такого класса и уровня, чтобы каждый из них стал руководителем „повстанческих отрядов“, вообще идет речь? Зачем Власов блефует? Он же знает, что сделать это невозможно. Физически невозможно. Чтобы Радецкий перепугался огромности работы и сам отказался от совместной деятельности? Зачем? Может, потому, что как раз очень хорошо знал Власов: немцы стараются „держать командование и личный состав РОА под неусыпным строжайшим наблюдением, на любом участке иметь своих инструкторов и наблюдателей“? Допустим, Радецкий — тот самый их „наблюдатель“, и что из этого следует? Власов-то еще больше для немцев свой, чем какой-то Радецкий. Почему он хочет избавиться от Радецкого? К сожалению, ни следователь, ни те, кто вел судебное заседание, этого вопроса Власову так и не задали. Почему? К сожалению, и наши исследователи не задали себе этого вопроса, а только констатировали „довольно сложные и запутанные“ взаимоотношения марионеточной „освободительной“ армии со своими „хозяевами“. Однако сегодня этого уже недостаточно…“
Что верно, то верно…
Недостаточно только констатировать существование трений во взаимоотношениях Власова с нацистами, надо проанализировать и причины, обусловившие эти трения. Однако для того, чтобы проанализировать все сложности взаимоотношений Власова с немцами, совсем не обязательно возводить его в чин генерала ГРУ. [178] И насчет разноречивости показаний удивляться не надо…
Лидеры РОА и КОНРа по многим позициям расходились во взглядах, когда только создавались КОНР и РОА, и оценки ими минувших событий просто не могли не различаться…
Кроме того, все они пришли в КОНР с легендами, сочиненными про себя ими самими или сотрудниками «Вермахт пропаганды», и это не могло не запутывать показания…
— Почему,-риторически спрашивает Филатов, — следствие не прояснило все до конца, не распутало противоречий?
Ну, если бы следствие действительно поставило своей задачей распутать все противоречия, оно, наверное, продолжалось бы до нынешних пор…
— Почему всем вынесли смертный приговор?-не унимается генерал.
Вот это уж воистину всем вопросам вопрос…
Задать его может только человек, совершенно лишенный чувства времени.
Вот если бы в 1946 году оправдали какого-либо немецкого пособника, это было бы действительно дивно. Тогда действительно стоило бы подумать, кто же этот человек…
Опровергать доводы Виктора Филатова так легко, что в результате, сами эти опровержения теряют всякую значимость.
Это как с плесенью тополиного пуха… Ничего не стоит смахнуть ее со скамейки, но, покружившись, пух осядет вновь…
У Филатова в книге и не аргументы, а так — темперамент, динамика, накат…
Слова сцепляются в его рассуждениях друг с другом, как тополиные пушинки, затягивая белой плесенью сознание читателя…
Филатов, как правило, и не аргументирует и не доказывает ничего. Факты мелькают в его руках, не сцепленные никакой логической связью, подобно картам в руках шулера.
Нужные комбинации возникают, потому что банкомет успевает подсунуть нужную карту… Мы уже иллюстрировали это примером «анализа» Виктором Филатовым разговора генерала Власова с Эренбургом.
Можно привести и другие примеры…
Отметим при этом, что, как и положено при такой игре, генерал Филатов сохраняет невозмутимый вид человека, посвященного во все тайны спецслужб, неведомые обыкновенным смертным.
«В штабе Ленинградского военного округа Власов в должности „пом. начальника 1-го сектора 2-го отдела“. Вдруг с пом. начальника отдела боевой подготовки его перебрасывают „начальником учебного отдела [179] курсов военных переводчиков разведывательного отдела ЛВО“. А это что такое? При чем тут отдел боевой подготовки округа и курсы военных переводчиков? Читать это надо так: полтора года Власов был слушателем этих самых курсов разведывательного отдела ЛВО, на которых он полтора года изучал в том числе и какой-то из иностранных языков. Может быть, немецкий? Но самое элементарное состоит в том, что преподавать, а тем более быть „начальником учебного отдела курсов военных переводчиков разведывательного отдела такого, по тем временам стратегически важного военного округа, как ЛВО, мог только в высшей степени классный разведчик“.
Как мы видим, Виктор Филатов ненавязчиво намекает здесь, что он-то уж знает, как и что надо читать…
Полтора года Власов был, по его мнению, не начальником курсов военных переводчиков, а слушателем этих курсов… Язык изучал… Может быть, немецкий… Почему после этого Власов никак не обнаружил знания немецкого языка, Филатов не объясняет, как не объясняет и того, почему надобно читать анкету Власова именно так, а не иначе.
Но согласимся… Прочитаем…
«Самое элементарное», — говорит Филатов и объясняет, что только высококлассный разведчик мог быть начальником учебного отдела курсов военных переводчиков.
Опять— таки, допустим, что это так, хотя это совсем не элементарно и не очевидно. Но ведь Филатов только что объяснял нам, как «надо читать», и по его прочтению выходило, что Власов был только слушателем на курсах. И вдруг, без всякого перехода, Власов становится начальником и, следовательно (по Филатову: элементарно) высококлассным разведчиком…
А чего стоят рассуждения Филатова о псевдониме, под которым работал Власов в Китае?
«В Москве же, до выезда в Китай, Власову была определена кличка — „Волков“. Интересно, какую кличку носил Власов, когда он уже работал в Берлине? Я думаю, ту же — „Волков“. Почему? В разведке ничего не берется с потолка. „Волков“ — Волк. Кличка разведчика — это спрессованная в одно слово, выраженная одним словом суть его, главное в нем, отличное от других. Кличка разведчика равна смыслу слова „человек“, „зверь“, „пресмыкающееся“… Кличку в разведке может тебе дать твое руководство, и это будет его, спрессованное в одно слово видение тебя — ты одним словом. Но кличку себе может предложить и сам разведчик, и это будет видение себя, спрессованное в одно — ты одним словом. Как в деревне, там кличка — твой рентгеновский снимок на всеобщем [180] обозрении. Кличка в разведке — это всегда глубоко закодированная информация о конкретном человеке. Так какая биография или, может, автобиография Власова закодирована кличкой „Волков“? Где ключ к шифру? Может, в слове „Волк“?
Итак, товарищ Волковласов?
«…Туловище у всех представителей семейства удлиненное, покоящееся на стройных, высоких или сравнительно коротких ногах (Андрей Власов был прекрасно сложен, с длинными ногами, росту 1,96 см. — В.Ф.). Представители семейства распространены по всем материкам и населяют все ландшафты, от арктических тундр и тайги до степей, пустынь и гор. Особенно многочисленны в открытых местностях. Ведут одиночно-семейный или групповой образ жизни. Деятельны круглый год. В большинстве случаев они моногамны. (О жене Андрея Анне будет у нас разговор. Андрей, как истинный „Волк“, был „моногамен“. — Б.Ф.) Внешний облик волка свидетельствует о его мощи и отличной приспособленности к неутомимому бегу, преследованию и нападению на своих жертв. Волк отличается большой экологической пластичностью. Он живет в самых разнообразных ландшафтах. Для волков типичен семейный образ жизни»…
Итак далее, и тому подобное, на многих страницах… Это уже — клиника…
С подобной «аргументацией» надо разбираться, пользуясь пособием по психиатрии…
И все— таки трудно удержаться и не привести главного «аргумента» Филатова, его, так сказать, «коронного» доказательства…
«Юлиан Семенов был писатель, он писал не портретный очерк, а роман, и был прав совершенно. Но главный аргумент его этот: „Наша разведка знала все, что делается в Берлине? Знала. Ведь мы же узнали о сепаратных переговорах американца Даллеса с генералом СС Вольфом? Узнали. Даже обнародовали сразу же в прессе и на радио. Значит, был у нас там такой источник информации? Был. А какой он был конкретно — -я тебе нарисовал в образе моего Штирлица. Есть вопросы?“ У меня вопросов к Юлиану Семенову не было, потому что он как писатель и тут был прав. Сегодня я, может быть, предложил бы ему в прототипы „нашего человека“ в высших эшелонах власти в Берлине Андрея Андреевича Власова, кстати, „фанатично преданного идее сепаратного соглашения немцев с американцами“. Он прямо купался в этой идее. Только по чьему заданию? Зачем? Чтобы держать под своим контролем действия немцев в направлении сговора американцев с немцами у нас за спиной?
Позарез требовался нам «свой человек» в Берлине — в вермахте и в СС, в гестапо и в канцелярии Гитлера… Выбор пал на Власова. Почему? Во-первых, изъян в автобиографии — окончил духовное училище, учился в [181] духовной семинарии, а это значит, притесняем большевиками, изгой, то есть заклятый враг большевиков. Во-вторых, более 10 лет сидел в одном и том же полку — значит, затираем большевиками. В-третьих, служил в штабах, да еще в отделах боевой подготовки в двух самых важных для немцев наших военных округах. Заполучить такого офицера — мечта каждой разведки»…
Не будем даже спрашивать, как это Власов держал под своим контролем действия немцев, когда это он был «фанатично преданным идее сепаратного соглашения немцев с американцами»?
Тут интереснее другое…
Мы сталкиваемся тут с совершенно немыслимой для здорового человека логикой.
Если нам был нужен «свой человек», значит, это Власов и был.
Доказательства излишни.
Главное, что Власов, по соображениям Филатова, подходит на эту роль…
Разумеется, можно было бы и не анализировать столь подробно эти идеи, если бы они не были знамением нашего времени, если бы за ними не стояла вполне конкретная угроза духовному здоровью нации…
Только в обществе, где разрушаются нравственные устои, где история становится способом сведения счетов и достижения политических целей, мог случиться рецидив патриотической шизофрении, преобразивший Иосифа Сталина в великого русского патриота.
Да… Уничтожив Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Каменева, Сталин, может быть, спас Россию… Но нужно ясно понимать, что он делал это, спасая не Россию, а собственную власть…
И хотя вроде бы тут и нет разницы — ведь объективно уничтожение ленинской гвардии пошло на пользу России, — на самом деле разница огромная… Сталин ради упрочения своей власти так же легко, как товарищей по партии, готов был принести в жертву и интересы России.
И приносил.
Например, во время коллективизации… Или когда вычерчивал на карте границы республик, приписывая к Казахстану и Украине населенные русскими людьми области.
Понятно, что охаивание Сталина демократической прессой было местью России за отвергнутых революционных реформаторов, понятно, что, защищая Сталина, патриотические публицисты думают, что защищают Россию.
Увы… Защитить Россию, защищая одного из главных ее разрушителей, невозможно. [182]
Более того, сама эта защита — продолжение разрушения России. Зло не может превратиться в добро, даже если оно мешает другому злу… Враг не становится другом, если он даже и враждует с другим нашим врагом.
Ошибка эта для русских патриотов типичная.
Ее совершали в брежневские годы, пытаясь русофобские взгляды еврея Ленина использовать для борьбы с врагами России. Эту ошибку совершали и раньше, когда пытались представить ПетраI — этого ненавистника православия и всего русского, русским патриотом.
Подобные манипуляции с ПетромIи Лениным при существовавших цензурных ограничениях и определенной профессиональной ловкости сходили с рук, но сейчас — слава Богу! — видимость результата выдать за результат труднее.
И если мы хотим возродить Россию, мы должны очистить нашу историю оцзредной и губительной для общественного самосознания мифологии, не важно, кем — демократами, коммунистами или нашими царями — создана она.
Власов не был ни злодеем, ни героем…
Он был человеком, попавшим в очень непростую ситуацию… Он сделал неверный выбор…
Но он был живым русским человеком и, ошибившись, продолжал искать выход…
Он не находил его — найти было невозможно! — но он мучился, метался. Он тосковал по выходу и порою, сам того не сознавая, прозревал истину, которую неплохо было бы прозреть и нам…
Глава пятая
По книге Штрик-Штрикфельдта можно проследить, что сотрудники Гелена предпринимали искуснейшие дипломатические ходы, чтобы продвинуть вперед дело создания Русской освободительной армии.
Вот характерный пример…
Однажды, так как начальства не было на месте, на телефон капитана Штрик-Штрикфельдта на Викториа-штрассе был переведен звонок от адъютанта фельдмаршала Кейтеля.
— Господин фельдмаршал хочет немедленно знать, что, собственно говоря, представляет собою эта «Русская освободительная армия»?
Штрик— Штрикфельдт лихорадочно перебрал варианты ответа.
Неверный шаг мог стать роковым, но выхода не было, пришлось рискнуть. Впрочем, как скромно сообщает Вильфрид Карлович в своей [183] книге, он уже научился у Гроте кое-чему из области так называемой ведомственной дипломатии…
— В настоящее время Русская освободительная армия,-доложил он, — есть собирательное обозначение для всех сражающихся в рядах германской армии частей русских добровольцев, которые, аналогично частям других национальностей, различимы уже по соответственным значкам на их форме.
— Ясно,-подумав, сказал адъютант. — Благодарю вас. Пожалуйста, срочно передайте это объяснение по телеграфу в Главную ставку.
Это уже могло иметь неприятные последствия не только для Власова, но и для начальства Штрик-Штрикфельдта, и он отправился искать Веделя.
— Теперь, кажется, дело действительно сдвинется,-выслушав Штрик-Штрикфельдта, сказал тот. — Разговор, однако, должны подтвердить вы лично, так как вы его вели. Я согласен с вашим объяснением, рекомендую только вашему тексту предпослать фразу: «По еще не утвержденным предложениям начальника ОКБ/ В. Пр…» Если Кейтель проглотит это, это будет означать, что понятие «Освободительная армия» санкционируется ОКБ и для русских частей. Тогда вы сможете в ваших газетах и в Дабендорфе говорить и писать о ней уже без риска. Отправьте телеграмму, а там посмотрим, что дальше будет. Я от своего слова не откажусь.
Однако все эти блистательные ходы «ведомственной дипломатии» результата не имели.
Попытка Андрея Андреевича Власова подредактировать национал-социалистическую идею и раньше не встречала сочувствия у вождей рейха, теперь же Гитлер был взбешен политическими выводами, которые его генералы делали из выступлений Власова.
Над головою генерала Власова сгущались тучи, а 8 июня 1943 года разразилась и гроза.
В этот день в Бергхофе — горной резиденции Адольфа Гитлера в Верхних Альпах, состоялось совещание…
На нем присутствовали: генерал-фельдмаршал Кейтель, личный адъютант фюрера генерал-лейтенант Шмундт, новый начальник Генерального штаба генерал Курт Цейтлер и полковник Шерф.
Говорили о восточной политике, о Власове, о Русской армии…
Ясно и четко было объявлено, что никакой Русской освободительной армии создаваться не будет и все выступления пленного генерала — лишь пропагандистский ход, рассчитанный к тому же не на жителей оккупированных территорий, а на действующую Красную армию…
Впрочем, трудно было ожидать иной реакции Гитлера. Как мы уже говорили, по отношению к России, к русским фашизм ни в чем не отличался от большевизма.
Сохранилась стенограмма{44}этого совещания…
Оно началось в 21 час 45 минут и закончилось глубокой ночью…
— Вопрос об отношении к пленным, добровольцам из пленных и батальонам из местных жителей на Востоке представляется мне в данный момент в следующем виде…-открывая совещание, начал свой доклад генерал Кейтель. — Вся пропаганда Власова, которую он развернул, так сказать, самодельным порядком, послужила основой для нынешней капитальной пропаганды, проводимой под условным наименованием «серебряный лампас» и рассчитанной на привлечение перебежчиков. С этой целью были выпущены листовки, содержание которых мы тогда согласовали с рейхсминистром Розенбергом. Он их одобрил и санкционировал. И тогда, с начала мая, можно сказать, развернулась широкая тотальная кампания. Мы в них с целью пропаганды обещаем, что, если они перейдут к нам, они встретят у нас особое обращение…
— Я видел это листовку…-проговорил Гитлер.
— Тогда нами и было отдано распоряжение, чтобы перебежчики направлялись в специальные лагеря…
— Это все правильно. Дальше…
— И чтобы в дальнейшем они могли вызваться добровольно на роли-прежде всего обыкновенных рабочих, во-вторых, добровольных помощников на оборонных работах и, в-третьих, при соответствующих обстоятельствах для зачисления в туземные соединения…
— Этого мы в листовках не имеем в виду!-перебил его Гитлер.
— Мы не имеем этого ввиду и в приказе № 13,-заметил начальник генерального штаба Цейтлер.
— Это сказано позднее,-проговорил Кейтель. — Об этом сделал распоряжение командующий восточными вооруженными силами, на этот счет я осведомлялся… Если добровольные помощники в течение определенного испытательного периода зарекомендуют себя, они могут просить о зачислении в туземные соединения. Эта пропаганда опирается на листовки, которые подписываются национальными или «национально-русским комитетом». В этих листовках мы им говорим: с вами будут хорошо обращаться, вы получите хорошее питание, вы получите работу, у нас вы можете вступить в русскую национальную освободительную армию.
— Вы так и пишете: в русскую национальную освободительную армию?!-переспросил Гитлер. — Но об этом следовало раньше доложить мне.
— Этот пункт играл важную роль… [185]
— А я считаю, что необходимо избегать такого положения, когда у нас могли бы создаться ложные представления. Необходимо различать право пропаганды, которую я направляю на ту сторону, и то, что в конечном счете мы делаем на самом деле,-заметил Гитлер, но замечанием этим не ограничился. — Не следует допускать даже малейшей мысли насчет того, что мы хотели бы найти, скажем, компромиссное решение. В этом смысле мы имели трагический урок уже в Первую мировую войну в отношении Польши…
Фюрер напомнил историю польских легионеров, задуманных во время Первой мировой войны для борьбы с русскими войсками, но в результате повернувших в самый неподходящий момент оружие против немцев. Увлекшись, Гитлер обрушился на эмигрантов, которые не только без числа сидят в хозяйстве Розенберга, но, к сожалению, имеются и при армиях. Это — бывшие балтийские дворяне и другие балтийские немцы. Не забыл Гитлер помянуть и украинских эмигрантов, которые обжились в Германии, и, к сожалению, даже приобрели гражданство и которые, естественно, смотрят на немецкую освободительную кампанию с большой радостью.
— Но они видят не наши национальные цели, в перспективе они видят свои собственные цели,-сказал Гитлер. — Каждый народ думает о себе и ни о чем другом.
— В дополнение к этому осмелюсь доложить,-сказал Кейтель, когда фюрер закончил свою речь, — что, когда Польша действовала против нас, немецкие офицеры, как, например, один командир кавалерийского полка, состоявший в немецкой армии и четыре года участвовавший в боевых действиях, перешли на сторону Польши, чтобы принять на себя командование соответствующими подразделениями. Польское столбовое дворянство!
— Да…-кивнул Гитлер. — На сегодня перед нами встает именно такая опасность. Приказ № 13 вообще не подлежит обсуждению. Равным образом и другие вещи можно делать с таким расчетом, чтобы практически из них не вытекало никаких даже самых незначительных последствий и чтобы прежде всего не допустить распространения такого образа мыслей, какой я, к сожалению, уже обнаруживал у некоторых субъектов. Я могу лишь сказать: мы никогда не создадим русской армии — это фантазия первого разряда. Прежде чем мы это сделаем, будет гораздо проще, если я из этих русских сделаю рабочих для Германии, ибо это в гораздо большей степени является решающим фактором.
Мне не нужно русской армии…
Если я взамен этого получу русских рабочих, это меня вполне устраивает. Я могу тогда высвободить немцев, я могу соответствующим образом переквалифицировать русских. Наибольшим достижением для нашего производства будет являться рабочий, который будет занят на работе [186] в Германии и которого мы должны, естественно, снабжать совершенно иначе, чем немцев.
Одного нам нужно решительно избегать — чтобы у нас неожиданно не возникла мысль: может быть, наступит день, когда дела у нас пойдут плохо, — и нам нужно только создать украинское государство, тогда все будет в порядке, тогда мы получим один миллион солдат.
Мы ничего не получим, ни одного человека! Это такая же фантазия, как и тогда. Мы совершили бы величайшую глупость. Мы прежде всего упустили бы из виду цель настоящей войны… Никаких отдаленных целей я намечать не могу в смысле создания независимых или автономных государств. Ибо начинается дело, и всегда оно кончается независимым государством. Это совершенно ясно, таков бывает заключительный аккорд песни.
Здесь нужно ставить вопрос со всей остротой, чтобы у нас не возникало никаких ложных представлений…
— Мы имеем всего 78 батальонов туземных батальонов…-доложил начальник Генерального штаба. — 1 полк и 122 роты. Это все. Из этих 78 батальонов 47 находятся в распоряжении фельдмаршала, на Украине и в распоряжении командующего запасной армией. Так что, собственно, — впереди остается немного, и все они очень распылены, поскольку они находятся впереди. Далее имеется особая категория численностью в 60 000 человек. Это — некоторая разновидность охраны. Они сведены в совершенно мелкие группы. О добровольных помощниках — их приблизительно до 220 000 человек. Они распределены в войсках примерно по 4-5 человек на одного артиллериста. Их нельзя убирать.
— В этих добровольных помощниках я не усматриваю никакой проблемы,-сказал Кейтель. — Что касается туземных соединений, то там дело опаснее, так как они сведены в достаточно крупные единицы.
— Имеется только одно-единственное подразделение полкового типа,-возразил Цейдлер. — Все остальные сведены в батальоны. Это также не представляет опасности.
— С моей точки зрения,-прервал этот спор Гитлер, — решающий момент заключается не в самом факте существования этих соединений, а в том, что мы ни в коей мере не должны дать себя обмануть насчет того, чего вообще мы можем от них ждать и какое действие это произведет на другую сторону.
— Я позволю себе заявить,-проговорил Кейтель, — что мы будем рассматривать национальный комитет Власова как чисто пропагандистское средство.
— Но необходимо провести резкую черту,-сказал Цейдлер. — Там, где дело касается противника, там можно все делать, а что происходит внутри, там дело обстоит иначе. Здесь должна быть ясная граница. [187]
— Я этот вопрос еще раз поставил перед Розенбергом совершенно четко,-сказал Кейтель. — Я задал ему вопрос: каковы их собственные намерения в отношении национального комитета? Что касается нас, то мы предполагаем использовать их в целях пропаганды для возможно более широкого привлечения перебежчиков.
Его ответ: сведение этих добровольных помощников (так он их называет) и русских, украинских, кавказских, татарских боевых соединений в единую русско-украинскую освободительную армию, а также, добавлю я, использование этого предприятия с пропагандистскими целями.
Здесь мы имеем дело не только с использованием в целях пропаганды, но и особого рода сосредоточением. А это есть именно то, чего фюрер не желает.
Оказалось, что того, чего не желает фюрер, не желает никто.
— Сосредоточение я считаю совершенно неправильной мерой, и уж ни в коем случае в форме дивизий,-поспешил заявить начальник Генерального штаба. — Батальоны еще допустимы, их легко держать в руках. Но соединения выше этого не должны допускаться, за исключением казачьей дивизии. Эта последняя будет вести себя вполне порядочно.
— Я сказал бы, что, если бы мы успешно удержались на Кавказе, мы могли бы наверняка получить соединения не у грузин, а у мелких тюркских народов,-с сожалением проговорил Гитлер.
— Такие соединения есть!-торопливо отозвался Кейтель. — Они будут составлять исключение из вышеуказанного правила, так как они являются сильнейшими врагами большевизма. Они стоят вне дискуссии. Это — тюркские легионы. Это чисто туземные соединения. Я еще раз могу указать на то, что мы говорили в прошлом году, в начале сентября, они особо отличились в борьбе с бандами… Эти роты, поскольку они состоят из безусловно надежных элементов на добровольческой основе, могут быть оставлены и дальше, а также могут создаваться заново.
Разговор о Власове начал личный адъютант Гитлера Шмундт.
Он сказал, что его беспокоят поездки Власова на фронт. Власов разъезжает всюду в качестве проповедника и проповедует национальное освобождение как в населенных пунктах, так и перед добровольными помощниками и войсками…
— Это я уже запретил,-сказал Кейтель.
— Генерал-полковник Линдеман говорит не совсем так, как думает господин фельдмаршал…-возразил Шмундт. — Он говорит, что несомненно, этим больше всего затруднил борьбу с партизанами. Линдеман говорит, что теперь наступил момент, когда одно из двух: или надо сделать уступку этому Власову, даже если мы не намерены остановить его, и сказать: «Вы за это получите то-то и то-то», или все это дело надо отклонить начисто. Иначе это ударит нам в спину, люди станут выражать недовольство и вместо того, чтобы обслуживать железнодорожную сеть, в один прекрасный день начнут саботировать ее.
«Фюрер. Вообще этот генерал Власов в наших тыловых районах мне совершенно не нужен.
Шмундт. Но он там работает.
Фюрер. Это необходимо прекратить. Он мне нужен только на передовой.
Шмундт. Командующие армиями хотели бы получить такое решение.
Кейтель. Это дело решенное.
Фюрер. Цейтлер, для нас вопрос ясен, для тыла этот Власов нам не нужен. Он может действовать только в сторону противника.
Цейтлер. Только в сторону противника своим именем и своими снимками»…
Так была решена судьба власовского движения. Одни считают, что на год, но на самом деле — навсегда…
В стенограмме воспроизведены лишь прозвучавшие на совещании речи, но то, что думали, что чувствовали, произнося и слушая их, участники совещания, не вместилось в протокол.
И очень трудно отделаться от ощущения, что, рассуждая о Власове и изрекая приговор ему, Гитлер думал не только о Власове, а о чем-то гораздо более важном для него…
Напомним, что шел июнь 1943 года.
Меньше месяца оставалось до Курской битвы.
Четыре месяца миновало с того дня, когда в Сталинграде сдался фельдмаршал Паулюс…
Четыре месяца назад на совещании в ОКБ Гитлер сказал все, что он думал и про Паулюса, и про его капитуляцию.
Вот его слова.
«Они сдались там по всем правилам. Можно было бы поступить иначе: сплотиться, образовать круговую оборону, оставив последний патрон для себя… Если отказывают нервы… не остается ничего другого, как застрелиться… можно было бы сказать: человек вынужден застрелиться, подобно тому как (раньше полководцы) бросались на меч, если они видели, что сражение проиграно».
«Представьте себе: он прибудет в Москву, и вообразите себе эту „крысоловку“! Там он подпишет все. Он будет делать признания и составит воззвания. Вот увидите: теперь они пойдут по пути бесхарактерности до предела, докатятся до глубочайшего падения… Он в ближайшее время выступит по радио, вот увидите. Зейдлиц и Шмидт будут говорить по радио. [189] Они запрут их в крысином подвале на Лубянке, и через два дня они будут настолько измучены, что немедленно заговорят… Как они могли поступить так трусливо? Я не понимаю этого»…