Жестокие игры - 2

      Сосновский спустился вниз. В холле в кресле сидел один из его телохранителей и смотрел какой-то парнографический журнал. Заметив босса вскочил, вытянулся, подобострасно улыбнулся. Виктор Ильич с неувдовольствием рассматривал стоящего перед ним телохранителя. Новенький. Никогда раньше его... не видел раньше. Какой однако... Великан какой. Виктор Ильич патологически не любил высоких. А этот - вон какой... Детинушка. Каланча. Что же он на него смотреть... Шея заболит. Начальник охраны своего того... родственника. Не иначе. Надо будет ему сделать... Внушение сделать, ага.
      У выхода Сосновскому встретился ещё один телохранитель. Этот был старый... В смысле - давний. Этого он знал. Этакий крепыш. Приятно ага... Смотреть приятно. Юрием, кажется. Этого он любил. Подошел, протянул тому руку.
      - Здравствуй, Юра!
      - Здравствуйте, Виктор Ильич! - задохнулся телохранитель радостью, почтительно пожимая боссу руку. Он никак не ожидал, что такой человек помнит его по имени. В сердце парня вспыхнула надежда - а вдруг! Так бывает. Сегодня ты никто, а завтра уже у самого телохранители.
      - Как поживаешь, Юра?
      - Все хорошо, Виктор Ильич! Спасибо! - вдохновенно, будто читал на сцене стихи, выпалил телохранитель.
      - Это ты правильно. Молодец, ага... У тебя сигаретки ни того?
      Юра выхватил из кармана пачку "Кэмэл", протянул боссу.
      - Пожалуйста, Виктор Ильич! - Телохранитель был на седьмом небе от счастья. Нет, недаром босс к нему подошел. Честное слово, недаром! Эх, елки! Утрет он кое кому нос!
      - Дорогие сигареты... Куришь дорогие. А я раньше... Как ее?... "Приму" раньше, ага.
      - Вы?! "Приму"?!! - От удивления охранник даже поперхнулся и закашлялся. Чтобы босс курил такие сигареты?! Быть такого не может!
      - Ага. В студентах еще... Потом бросил. А сейчас так... Иногда. Накатит иногда. - Сосновский выудил из пачки сигарету, сунул в рот. Юра тотчас чиркнул зажигалкой.
      Виктор Ильич прикурил. Похлопал телохранителя по плечу.
      - Спасибо, дружок! Ты это... Молодец!
      Он вышел на большую открытую веранду, сел в плетеное кресло. Светало. Было удивительно тихо. Над самой землей слоился туман. Пахло спелой зеленью и ещё чем-то горькова
      тым, приятным. Хорошо! Виктор Ильич любил ее... Природу, ага. У костра там и все такое... Любил. В турпоходы бывало любил. А теперь из ограды вон ни того... На воротах стражник. Не выпустит. Вот жизнь! Хоромы вон какие... Денег ага и все такое. Но нет душе этого... Веселья нет. Нет, приятно, конечно, когда машина с мигалкой и милиционеры навытяжку, и честь. Приятно. Когда по телевизору и личный самолет. Без этого уже не того... Не сможет без этого. Ага. Только слишком хлопотно и веселья ни того... Все есть, а жить скучно. Скажи кому - не поверят. Вот он студентом... Был он студентом. Ведь ничего же не было, а жить было интересно. Еще как того... Он тогда в Ленинградском университете ага. От сессии до сессии на пирожках с ливером... И ничего. Купит три пирожка с ливером и стакан мясного бульона и того... порядок. Сколько же они - эти пирожки? Четыре или пять копеек ага. Сейчас всякие там эти... Деликатесы всякие. А он эти пирожки... Аж слюнки текут. Так порой бы того. Но нельзя. Не поймут... Вон даже телохранитель не поймет. Скучно.
      Он щелчком выбросил окурок. Тот, прочертив в воздухе большую дугу, упал в сочную траву, дымясь. Вот так и жизнь. Промелькнет и того. А зачем и почему - попробуй пойми. Пресно все как-то. Скучно.
      Да, но почему Бахметов ни того... Молчит почему? Странно. Должен был уже. Может что случилось? Вот этого бы не надо. Очень ему сейчас Кавказ... Нужен. Очень. А то сожрут и этих... Косточек не оставят. А Татиевы ему сейчас ни к чему. А что в этом... В Дагестане этом... Горцы, называются ага!... Их долбят, долбят, а они ни того... Сколько же можно. Надо что-то придумать. С Басаевым надо... Переговорить надо. Нужно что-нибудь такое, что б проняло. Этот придумает. Пусть подерутся ага. Надо с замминистра этим... Как его? С милиционером этим съездить в Чечню. "Освободить" нескольких заложников и перетолковать я этим янычаром, ага. Раньше хоть надежда на этого дурака была... На этого всенародноизбранного... Фу, ну и слово!... Длинное какое. Раньше на него надежда была. А сейчас никакой. Как трухлявый пень стал - вот-вот того-этого. Все самому ага. Но ничего, он им ещё того... Покажет, как под него копать. Они ещё все запомнят.
      Утренняя свежесть стала пробирать. Виктор Ильич поежился. встал с кресла и направился в дом. Проходя мимо полюбившегося ему телохранителя Юры, он вновь похлопал его по плечу (Экий молодец! Как гриб этот... Как его? Боровик. Как гриб боровик, ага. Такой же крепкий, ладный), добродушно сказал:
      - Будь здоров, Юра! Этой... семье привет передавай, ага.
      - Холостой я, Виктор Ильич, - подобострастно разулыбался телохранитель.
      - Холостой - это хорошо. Это ты правильно... Молодец. Хомут - это ещё успеешь. Верно?
      - Так точно, Виктор Ильич!
      - Хорошо, дружок. Будь это... здоров! - Он вновь похлопал парня по плечу и отправился в спальню. Скинул халат. Лег в удобную мягкую постель. Хорошо. Тепло ага. И тут же уснул.
      Утром в кабинет к Сосновскому зашел его пресс-секретарь Вадим Углов с кипой свежих газет. По его кислому виду Виктор Ильич понял, что что-то того... Случилось что-то.
      - Ты что такой? - спросил он, пытливо глядя на Углова. - Будто напуган чем.
      - Неприятности у нас, Виктор Ильич, ответил тот, пряча глаза.
      - А что такое? - насторожился Сосновский.
      Углов положил на стол газеты, нашел свежий номер "Вашингтон пост", протянул Виктору Ильичу.
      - Вот. Сами почитайте. Я там карандашом отметил.
      Сосновский быстро отыскал отмеченную статью. Она называлась: "Очередная авантюра Москвы". Эка они как... Хлестко как. В статье раскрывались подлинные мотивы заключения фирмой Танина и американской кампанией "Боинг" многомиллиардной сделки с подключением к договору подставной новозеландской фирмы. Была помещена даже ксерокопия договора с подписями и все такое. Как жаль... Теперь уже "Боинг" не того... Надо же! Такая была выгодная сделка. Виктор Ильич сам ею много занимался. Содействовал и все такое. Фирма Танина входила в финансовую империю Сосновского. Удар по Танину - это и по нему. Ага. Он сразу почувствовал неладное. Недаром все это того. Совсем недаром!
      - "Нью-Йорк таймс" напечатала почти тоже, - сказал Углов, выкладывая перед ним газету.
      - А-а! - Виктор Ильич раздраженно отодвинул газету. - Чего уж, понимаешь. Все и так... Чего думаешь по этому? - он кивнул на газеты.
      Углов надул щеки, глубокомысленно проговорил:
      - Трудно пока сказать... Никак не могу взять в толк - зачем это им все нужно?
      - Это - кому?
      - Американцам.
      - Так ты считаешь, что это они того?
      - А кто же?! - очень удивился Углов этому вопросу. Ему, лично, уже все давно было ясно. - Ведь утечка произошла у них.
      Сосновский внимательно посмотрел на своего пресс-секретаря. Дурак какой! В трех деревьях ага... Никто ничего. Когда же все это... Когда все кончится. Кругом один. Устал.
      - Ты иди давай, ступай, - отмахнулся он от Углова. - Иди... Я один тут, ага.
      Углов вышел. Сосновский вскочил из-за стола и принялся бегать по кабинету. Так ему лучше ага... Лучше думалось. Прочтя статью, он сразу понял, что ни того все это... Не просто так. Кто-то начал с ним эту... Борьбу начал. И это не там... Зачем им. Это - здесь. Кто-то из политиков? Нет. Те лишь умеют, как этот вот дурак... Надувать щеки умеют. Нет, это кто-то из своих кто-то... Кто? Веселовский? Нет, жиковат. Не осмелиться. Этот по мелочи... Плюнуть ему вслед или анекдот там про него... А на крупное не способен. Калинин? Этот давно на него зуб. Но трусоват. Да и калибр ни тот... Неужто Потаев? Этот подходит. По всем статьям ага. Но почему? Был у них конфликт по нефти, но так - несущественный. И все же, кроме него, больше ни того... больше некому. Это серьезно. Да, но как он того... Как узнал? Да ещё ксерокопия ага... Значит, кто-то доступ к договору? Без людей Танина никак нельзя... Кто-то работает на Потаева. Кто?
      Виктор Петрович вышел в приемную и сказал референту срочно вызвать к нему начальника отдела службы безопасности Алика Варданяна.
      В ожидании Варданяна он сделал ещё несколько кругов по кабинету. Еще как следует того... Все сходилось. Это мог быть только Потаев. Серьезный, ага... противник. Но ничего. Это ничего. Он, Сосновский, и не с такими... Надо этому подполковнику компромат... Обязательно надо. Пусть займутся. А то совсем того... Обнаглел совсем.
      Дверь тихо и медленно приоткрылась и в кабинет незаметно, бочком проник Варданян, застыл у порога в почтительной позе, чуть слышно спросил:
      - Вызывали, Виктор Ильич?
      Сосновский незаметил появления шефа службы безопасности и невольно вздрогнул от неожиданности.
      - А? Ну, да... Прходи... Чего уж. Садись. - Подошел к столу, машинально передвинул на нем все предметы, взял газету "Вашингтон пост", протянул Варданяну. - Вот. Почитай.
      Тот взял газету, сел и смущенно проговорил:
      - Вы ведь знаете, Виктор Ильич, что я английским не настолько, чтобы газеты читать.
      - Ах, да. Забыл... Плохо. Сейчас, если кто чего, то английский обязательно... Должен обязательно знать ага... Потаева знаешь?
      - Кто ж его не знает, Виктор Ильич.
      - Это конечно... Ты должен срочно... Кто из людей Танина того... встречался с ним в последнее время.
      - С Потаевым? - решил уточнить Варданян.
      - Ну да... С кем же еще. Кто встречался и о чем шел разговор. Понял?
      - Хорошо, Виктор Ильич. Разрешите идти?
      - Подожди. Узнай также кто из людей Потаева того...выходил на людей Танина... У Потаева, надеюсь, есть эти... Как их? Агенты. Есть твои агенты?
      - Есть. Но так - мелкая сошка. Могут ничего и не знать.
      - А вот этого я слышать ни того... Не хочу слышать. Что б через два дня здесь, - Сосновский похлопал по столу, - вся информация. Иначе плохо... Плохо тебе иначе будет. Ступай давай. И что б кровь из носу ага.
      После ухода Варданяна Виктор Ильич позвонил генералу ФСБ Крамаренко.
      - Алло! Слушаю! - услышал он в трубке барственный баритон. Чего-чего, а это... Как его? Самомнения. Чего-чего, а сомомнения у генерала хоть того... отбавляй. Ага. Как этот... Как его? Глупый такой. Птица... Забыл. Ну. не важно. Как этот самый. Одна внешность ага. А сам - дурак-дураком.
      - Здравствуй ага... Ты что-то совсем того... Я уже стал, понимаешь. Почувствовав опасность, мысли в голове Виктора Ильича забегали ещё быстрее, чем прежде. Слова совсем перестали за ними поспевать. Потому получалась не речь - а сплошная тарабарщина. Но Крамаренко уже изучил манеру разговора олигарха и мог даже из тех скудных слов понять, что тот хечет сказать. Голос генерала в один миг потерял свое барственное звучание, стал елейным, заискивающим.
      - Здравствуйте, Виктор Ильич! Очень рад вас слышать. Как раз сегодня собирался напроситься к вам на аудиенцию.
      - Это потом... Ты вот что мне... У тебя в Америке есть... Как их?... Есть?
      Генерал обеспокоенно закашлял.
      - Это не совсем телефонный разговор, Виктор Ильич.
      - Плевать ага... Скажи - есть?
      - Ну, кое-кто в торговых представительствах и ещё кое-где.
      - Это ага... Хорошо это. Дай им... Чтобы узнали - кто информацию... Понял?
      - Какую информацию, Виктор Ильич? О чем?
      - Ах, да... Про Танина... Его фирму... Газетчикам. В "Вашнгтон пост" и... Как ее? "Нью-Йорк таймс".
      - Хорошо. Я попробую, Виктор Ильич.
      - Ага... Попробуй. Обязательно... А как там того... Остальное как?
      - Все хорошо. Можно сказать, - замечательно. Скоро все будет готово.
      - Как ты это... Так сразу... Хочу того... С Кудрявцевым переговорить.
      - Обязательно сообщу, Виктор Ильич. Не беспокойтесь.
      - Ну, тогда это... Пока! - Сосновский положил трубку. Вскочил. Вновь забегал по кабинету. Ничего. Это ничего. Ни на того ага... Он им ещё покажет... А этот Потаев-дурак ещё пожалеет. Но почему не звонит Бахметов? Сейчас ему, Сосновскому, очень нужен этот... Кавказ нужен... По зарез ага.
      Вечером Виктор Ильич пошел спать в свою спальню. Хотелось того... Выспаться хотелось. Завтра трудный ага... Но, как на грех... Мысли всякие и все такое. Думал - уже все, все в руках. Можно и того... Отдохнуть можно. Куда там. Еще больше... Бывшие соратники стали подставлять. Не знаешь откуда... Вот и попробуй тут. Завистники! Страшно. Бессоница вот... Что раньше никогда... Измучился весь. И что всем от него того?... Но ничего, ещё пожалеют. Ни на того ага... Думают, что с ним можно... Вот так - можно? Ошибаются. Еще очень того... пожалееют. Дураки! С кем решили... Главное на местах ага... А там он всем покажет - кто того. Надо с самим встретиться. Что-то он совсем перестал... Пень трухлявый! Все мозги того... Все мозги пропил. Дураков всяких слушает. А хорошо он, Сосновский, придумал... С семейкой его придумал. Хорошо! Теперь не только он, но и все они того... Пусть знают - кто здесь того... Кто хозяин - пусть знают. Но беспокойно как-то. Вдруг, где - что? Тут и костей можно... Страшно! А тут ещё за окном этот... Ветер воет. Как волк ага. Только тоску того. И что им всем от него... надо от него? Никакого покоя... Никакого покоя... Никакого...
      ... А потом он ощутил этот запах. Будто пахло тухлыми яйцами или ещё чем-то очень похожим и столь же неприятным. Хотел встать, чтобы выяснить откуда этот запах. И тут он увидел его, сидящим в кресле. В быстром мозгу Сосновского сразу возникло множество вопросов. Кто он такой и как здесь появился? Каким образом его пропустили телохранители? Зачем он пришел и что ему нужно? На ночном госте был надет фрак, цилиндр, белые перчатки и лаковые туфли. Весьма странный гость! Обращенное к Виктору Ильичу лицо гостя было в тени и тот, как не пытался, не смог его рассмотреть. От незнакомца исходила какая-то непонятная, но мощная энергия. Все тело Сосновского будто прокололи тысячи маленьких и злых иголок. Ему стало жутковато.
      - Кто вы такой? - спросил Виктор Ильич. Голос, помимо его воли был скрипуч и неприятно вибрировал. Но, к своему удивлению, обнаружил, что мысли теперь никуда не спешили, а слова, наоборот, - не отставали, а потому им, мыслям, соответствовали.
      - Неужели вы меня не узнаете, Виктор Ильич? - раздался бархатистый баритон. Лицо незнакомца выплыло из тени. Оно было строгим, аскетическим с заостренными чертами. Большой орлинный нос. Тонкогубый властный рот. Бородка клинышком. Вгляд темных глаз мрачен, даже зловещ. Бр-р! Лицо необычного ночного гостя было знакомо Сосновскому. Кого-то ему напоминало. Очень даже напоминало. И, вместе с тем, он готов был поклясться, что никогда прежде не видел этого человека.
      - Н-нет, простите, - ответил он неуверенно.
      - Так, дьявол я, Виктор Ильич, - ответил мужчина и весело рассмеялся. Но странный это был смех. Он смеялся, а глаза его даже не изменили своего мрачного выражения.
      "Ну конечно же, Мефистофель, Люцифер, Воланд, Сатана - обычный литературный и театральный типаж. Да, но кому в голову пришла столь дурацкая идея - меня разыгрывать?!" - подумал с неудовольствием Виктор Ильич. Он никогда не верил ни в Бога, ни в черта - считал это досужими выдумками всяких там писателей, попов и прочих несерьезных людей, которые подобными байками хлеб себе зарабатывают. Но сейчас, помимо его воли, все его члены сковал мистический ужас и он был не в состоянии ни одним из них даже пошевелить.
      - Ш-ш-шутите?! - прошептал он, сильно заикаясь и очень надеясь, что это так и есть, что сейчас все прояснится.
      - Вы забываетесь, милостивый государь! - гневно проговорил незнакомец. - Со мной подобным образом ещё никто не позволял себе разговаривать!
      "Нет-нет! Этого не может быть! - в панике подумал Сосновский. - Это сон! Все это мне сниться!" - Он попробвал себя ущипнуть, но не смог даже пальцем пошевелить.
      - Но ведь вас же нет! - жалобно воскликнул.
      - Как же меня нет, когда вот он - я, - мрачно рассмеялся незнакомец. Забавно! Ваша матушка-грешница говорила мне о вашем своеобразии, о том, что вы никогда, ни во что и никому не верите. Но я никак не предполагал, что настолько.
      - Моя матушка?! - пролепетал несчастный Виктор Ильич. - Но она давно умерла.
      - Вы что же, опять мне не верите?! - очень удивился мужчина. - Но она сама может вам это подтвердить.
      Он щелкнул пальцами и в тот же миг рядом с его креслом Сосновский увидел свою мать. Но, Боже, что же...
      - Не сметь! - закричал незнакомец и даже подскочил в кресле. - Не сметь вспоминать при мне этого... Не люблю!
      Но Виктор Ильич не обратил на него внимания. Он смотрел на мать и плакал от жалости к ней. Что же с ней сталось! Он помнит, какой веселой, шумной она была при жизни. Как любила наряды, шумные застолья с шампанским, что б пробка в потолок, любила мужчин. Это она не раз говорила ему: "Все здесь, Витя. Здесь начинается и здесь кончается. Все остальное - враки!" Как же сейчас она не похожа на ту, прежнюю, в этом темном, изглоданном временем, рубище, с худым, бледно-синюшным одутловатым лицом, сгорбленная, поникшая. А этот затравленный взгляд, некогда сверкавший задором и лукавством? Бедная, бедная! Да как же это?! Да что же это?!
      - Скажи ему, старая перешница, кто прав? - проговорил незнакомец.
      - Он прав, Витя, - сказала покорно мать. - Ты ему не перечь, а то хуже будет. Прости меня, сынок!
      - А вот этого не надо! - раздраженно проговорил дьявол (Виктор Ильич окончательно поверил в его существование). - Не люблю! Пошла вон! - Он вновь щелкунул пальцами и мать исчезла.
      - Почему же вы так с ней?! - жалобно проговорил Сосновский.
      - Я с ней так, как она того заслуживает. Понял? Учить он тут меня будет, - проворчал дьявол. - Собирайся?
      - Куда?! - испуганно вскричал Виктор Ильич.
      - Туда, - громко расхохотался дьявол, указав себе под ноги. - Там уже давно тебя ждут.
      - Но я не хочу!... Пожалуйста, не надо! - взмолился Сосновский.
      - Еще бы я спрашивал твоего желания! - возмутился дьявол. - Если бы я спрашивал у всех желания, то, вряд ли, кого дождался.
      - Но так нельзя! Должен быть суд! Я знаю... Читал.
      - Экий ты, батенька, формалист! - удивился дьявол. - А что же ты о суде не вспомнил, когда пакости свои здесь чинил?... Что молчишь?
      - Но я... Я не знал. Я думал, что вас и всего там нет. Извините!
      - А если бы знал?
      - Тогда конечно же... Что же я не понимаю! Но я искуплю! Не сомневайтесь! Очень искуплю!
      - А вот этого мне как раз не надо. Раньше надо было думать. Ты что же, дурак, считал, что мозги тебе просто так дадены? Сибирайся.
      - Но как же Высший суд! Я суда хочу. Как же без суда?! Это, простите, произвол!
      - Ишь ты, о законности вспомнил! - удивился дьявол. - Какой тебе ещё суд нужен, негодник ты этакий! Ты уже давным-давно свою душу мне продал. Ты думал, что за просто так ты жируешь, денег вон сколько нахапал? Я пришел за своим. Пойдем!
      - Не хочу-у-у!!! - заорал благим матом Виктор Ильич и... проснулся.
      В комнате было темно. Он лежал обессиленный от только-что пережитого страха. Да и сейчас того... Сейчас все еще... Руки, ноги и все такое. Трясутся. А вдруг, если ага?... Нет-нет. глупости это... Это сон. И все. Но все, будто ага... Странно!
      И, вдруг, Сосновский уловил тот же запах? Он страшно запаниковал:
      "Как же это почему ага не имеют права и темно как вот тебе того и пожалуйста достукался ага сердце как того больно как сволочи что я им не могли ага понять не могут дураки без суда хотят и все такое".
      - Стража!!! - заорал он в истерике.
      Дверь тотчас распахнулась. Щелкнул выключатель. Спальню залил яркий свет сверх модерновой люстры. И Виктор Ильич увидел телохранителя Юру своего любимца. Лицо его было встревоженным.
      - Что случилось, Виктор Ильич? - спросил он.
      И яркий этот... и Юра успокоили Сосновского. Бредни это... Ночные бредни.
      - Что это... за запах, что? - спросил Виктор Ильич.
      - Канализацию у нас прорвало, Виктор Ильич. Потому и запах. Но вы не беспокойтесь, мы уже вызвали бригаду ремонтников.
      - Почему свет?
      - Какой свет? - не понял Юра.
      - Настольная лампа почему?
      Телохранитель подошел к прикроватной тумбочке, снял абажур с ночной лампы, вывинтил лампочку, посмотрел на свет.
      - Лампочка перегорела, Виктор Ильич. Я сейчас заменю. - Юра направился к двери.
      "Надо его того повысть или премию там какую обязательно надо заслужил ага", - подумал Сосновский, глядя вслед телохранителю.
      Когда Юра заменил лампочку, Сосновский попросил его выключить верхний свет. Тот это сделал и, пожелав споконой ночи Виктору Ильичу, направился к двери.
      - Ты это... Ты посиди тут... - Сосновский указал на кресло, в котором только-что... Фу, черт! Глупость какая! Так можно и того... Свихнуться можно. Ага.
      Звонок с Кавказа нашел его утром ещё в постеле. Но это был не тот звонок, которого он ожидал. Совсем не тот.
      Глава восьмая: Говоров. "Ни все коту масляница".
      После выхода статьи в американских газетах, которую тут же перепечатали все наши, мой шеф стал походить на призрак, кем-то очень здорово обиженный еше при жизни. Под глазами темные круги, взгляд затравленный, тугие щеки сдулись и теперь висели под подбородком двумя сморщенными мешочками. Разом ссутулился, ходил медленно, притаскивая правую ногу - говорят, что он её когда-то, ещё в детстве, ломал. И не мне одному, но и всем стало ясно, что этому почтенному гражданину пора подумать о вечности, чем о презренном металле. Да он и, наверняка, об этом стал подумывать. Как-то мне пожаловался:
      - Зря все это. Сейчас бы возглавлял какой-нибудь институт. Много мне надо, верно? Зато душа бы была спокойна.
      Поистине, тимор эст эмэндатор аспэрримус (страх - самый суровый наставник). Есть надежда, что он ещё сделает из него человека. Словом, мой шеф не был героем, не обладал мужеством и достаточными физическими данными для преодоления ударов судьбы. А умственные способности теперь у него были на уровне условных рефлексов. Теперь он постоянно звонил своим многочисленным знакомым и жаловался им на мерзкую погоду, на свой желудок, который что-то там не так переваривает, на жену, дочку, но больше всего на американцев, оказавшихся такими непорядочными. Для себя он уже твердо решил, что никаких дел с ними больше иметь не будет.
      Я продолжал регулярно снабжать его дезинформацией о планах Потаева. Танину это уже было не нужно, но он был мне благодарен за "преданную" службу. В другое время и при других обстоятелствах я, возможно, ему бы по-человечески посочувствовал. Но я был разведчиком. А слабость для разведчика - слишком большая роскошь.
      А мои дела шли... Если скажу - хорошо, то слишком погрешу против истины. Он шли отлично. Судите сами. У руководства ФСБ я уже умудрился схлопотать благодарность. Танин подарил мне бутылочного цвета "шевроле" и благословил квартиру. Потаев предложил стать соучредителем новой фирмы и вложить полученный миллион в весьма выгодное дело - разработку берегового шельфа на Дальнем Востоке, где, по его словам, несметные запасы нефти, что та только и ждет, чтобы мы её взяли. Я сказал - подумаю. Этот миллион долларов принадлежал не мне, а государству в лице органов ФСБ. Поэтому оно, государство, имело право решающего голоса. Но. похоже, что мои непосредственные шефы слишком перенервничали от свалившейся на головы суммы и никак не могли решить - соглашаться ли мне с предложением или - нет. А пока я положил доллары в банк того же Потаева. Мои отношения с Майей Павловной, этой современно Цирцеей делового имблешмента, продолжались. Подозреваю, что у неё когда-нибудь лопнет терпение и она превратит эту огромную толпу беснующихся хомо вульгарис в стадо свиней Точно. А пока со стороны секса я был надежно защищен - она тут же откачивала из меня все, что едва-едва нарождалось. Я бы конечно мог их, эти отношения, прекратить. Но боялся, что меня не правильно поймут. Это же надо быть круглым дураком, чтобы добровольно отказаться от такого тела. Меня сочтут - либо за полного идиота, либо заподозрят в неполноценности. И то и другое грозило личной катострофой, почти что аутодафе. Нет, я не был еретиком. Я был, как все, среднестатистическим гражданином, только несколько удачливее, чем остальные.
      Да, совсем забыл своего нового друга Веню Агахангельского завербованного мной агента. С ним было все в порядке. Он был счаслив, как щенок при встрече с хозяином, только-что не повизгивал, и был рад мне услужить. На меня смотрел, как на икону Божьей Матери - робко и восхищенно. Клянусь! Он состоял в резерве главного командования и должен был в случае чего меня заменить. Невидимый фронт - та же война. А на войне, как на войне. Здесь ничего нельзя заранее рассчитать и предвидеть. Те, кто был в моем положении, меня поймут, остальные, надеюсь, - посочувствуют.
      Теперь я был старшим помощником по особым поручениям, имел свой кабинет и даже крохотную приемную с секретаршей. Нет, это не было продвижением по службе в прямом смысле этого слова. Просто за мои "выдающиеся заслуги" в штатном расписании должность помощника генерального директора переделали в старшего помощника. А старшему помощнику полагалась секретарша. Вот и все. Моя молоденькая секретарша Оксана работала у меня всего второй день, но уже успела зафиксировать меня наверняка "втроенным" в её очаровательные глазки фотообъективом не менее двадцати раз. Входя в кабинет, она первое что делала - демонстрировала стройные и сильные, как у иноходца, ноги. Затем умудрялась обнажить в улыбке все зубы и, полуприкрыв веки, скромно, не закрывая улыбки, говорила:
      - Слушаю, вас, Максим Казимирович!
      Затем ресницы распахивались, накал её глаз усиливался ровно наполовину, а взгляд откровенно говорил, что выше зыбкой границы её короткой модерновой юбченки, у неё есть нечто совершенно потрясающее. Как выяснилось - ей только-что исполнилось восемнадцать. Молодая, да ранняя. Факт. Теперь можете прдставить, - какую надо иметь железную волю и выдержку, чтобы выдержать этот напор молодой и прекрасной плоти. Представили? Посочувствовали? Спасибо!
      Итак, я сидел в своем кабинете за столом и от вынужденного безделья откровенно клевал носом. Время приближалось к часу пополудни и служивый люд уже суетился, собираясь пополнить свой энергетический запас: кто - в ресторанах, а кто - в забегаловках. Все зависело от положения и личного бюджета. Мне же никуда не хотелось. Тело было дремотным и вялым. Оно наслаждалось ленью, как бомж наслаждается в мягкой постели добродетельной дамы.
      В это время дверь открылась и через дремоту я увидел Оксану в светящемся ореоле молодости и красоты. Она предемонстрировала мне ноги. Сегодня они выглядели куда более загорелыми, чем вчера. Похоже, что для более полного эффекта она их обработала тональным кремом.
      - Максим Казимирович, уже обед, - напомнила она.
      - Спасибо, Оксана! - поблагодарил я, сделав вид, что смотрю на часы. Ты иди. А я немного задержусь.
      Но она не уходила. Стояла с потупленным взором, переминаясь с ноги на ногу - разыгрывала смущение.
      - Что у тебя еще? - не выдержал я этой немой сцены.
      - Ой, прямо не знаю с чего начать? - пробормотала она и стрельнула в меня глазками.
      - Начни с начала, - усмехнулся я.
      - Дело в том, что меня сегодня вечером пригласили в "Арагви". Будет исключительно приличная компания.
      - Ну и?
      - А мне не с кем туда идти. А одной неудобно. Вы бы не согласились пойти?! Чисто по дружески! - Но её вгляд откровенно говорил, что дружбой здесь и не пахнет.
      От подобного предложения я окончательно проснулся. Эта молодая дневная бабочка, едва вылупившись из кокона, уже твердо знала - куда направить свои породистые ноги. Это и восхищало и огорчало одновременно. Хорошо, что девушки сейчас энергичны и заряжены на результат. Уже с пеленок усвоили истину, что пэрикулюм ин мора (опасность в промедлении) и сразу берут, как говорится, быка за рога. Удручает то, что они стали слишком практичны и ещё больше - циничны. Главное - результат. А каким образом он достигнут - не важно. И кто бы что не говорил, но мне кажется, что каждый мужчина мечтает быть рыцарем и защитником для своей любимой. А от этой не знаешь, как самому уцелеть. Впору вызывать наряд омоновцев. Холодно проговорил:
      - Извини, Оксана, но сегодня вечером я занят. И хорошенько, девочка, запомни - я со своими подчиненными после работы не вступаю ни в какие отношения, ни в дружеские, ни в какие иные. Если ты, золотко, не сможешь этого запомнить, то напиши памятку и постоянно носи с собой. Это убережет тебя от больших неприятностей.
      Красивая "Бабочка" мгновенно превратилась в маленькую фурию, бросила на меня такой разъяренный взгляд, будто собиралась тут же, на месте, испепелить.
      - Извините, - мстительно просвистела она и вылетела из кабинета.
      После этого мне страшно захотелось есть, и я отправился в кафе "Диксиленд", где я обедал и где меня уже знали. Кафе находилось в пяти минутах ходьбы от офиса. К тому же здесь отменно готовили, но цены были таковыми, что желающих было не так много. Только никак не пойму - какой шутник дал кафе подобное название? Джазом здесь не пахло вообще, а американским джазом - в частности. Из колонок звучала второсортная попса, уже всех доставшая. Но это так - мелочи, а в остальном меня все устраивало.
      "Мой" столик у дальней стены был свободен. Я прошел, сел и сделал официанту заказ - все по полной программе, а сверху, чтобы его порадовать, сто коньяка. Наверняка принесет восемьдесят, а это как раз то, что мне сейчас нужно. В ожидании заказа раскрыл "Коммерсант", купленную мной по дороге сюда, и стал читать.
      Минут через пять к моему столику бесшумно приблизился метрдотель и, наклонившись, заговорщицки, будто опасался разгласить государственную тайну, прошептал:
      - Вы - Максим Казимирович?
      Отпираться было бесполезно. Мое инкогнито раскрыто. А потому счел за лучшее признаться:
      - Да. А в чем дело?