Это ее уязвило.

— Так уж и несчастная.

— Ой, Татьяна, до чего ты заноза! Красивая заноза.

— Иными словами, я нравлюсь тебе больше других женщин? — сказала Таня безо всякого кокетства, скорее, с мрачным юмором.

— Я никогда не пытался вас даже сравнивать, потому что для меня не существовало других женщин…

— Какой-то небольшой отрезок времени.

— И сейчас не существует! — угрюмо продолжал он.

— Давай не будем рассуждать о том, чего невозможно исправить, — желчно проговорила Таня. — Недаром говорят, разбитого не склеишь. И потом, сейчас я вовсе не расположена говорить о своих личных делах. Сначала нужно найти Машу.

— Сначала? — Он радостно ухватился за ее оговорку.

— Я — замужняя женщина. И своему мужу никогда не изменяла. Чего не собираюсь делать и впредь!

— Но мне казалось… После того, что ты узнала…

— Ничего между нами не изменится. И закончим на этом. Забудь, что я была твоей женой. У нас, слава Богу, нет дефицита женщин.

— Хотел бы забыть, да не могу, — тихо сказал он. — Неужели ты забыла?

Таня тоже не могла забыть, но кто об этом узнает. Как не узнают о том, что с некоторых пор ее жизнь как бы раздвоилась: она пребывает в нынешнем времени и в прошлом, когда вот так же, как теперь, кто-нибудь ей о том напомнит.

Смешно сказать, но от нетерпения она даже от Михаила как бы отмахнулась. В тот момент и не поняла, что уже живет, как наркоманка, в предвкушении воспоминаний.

Сейчас она привычно нырнула в тот, самый первый, вечер, когда Мишка после ресторана привез ее в свою однокомнатную квартиру.

Таня зашла и удивилась, что его жилище вовсе не похоже на холостяцкое. Такое, в котором, говорят, не чувствуется женской руки.

— У тебя здесь кто-то прибирается? — вроде равнодушно спросила она.

— Нет, прибираюсь я сам, а вот занавески, ковры, постельное белье — это все мама. Считает, что холостые — тоже люди.

Он улыбнулся. И Таня тоже хихикнула — в свои восемнадцать она легко и много смеялась, словно компенсировала те два с половиной года, когда она болела, и Маша лечила ее, и обоим было не до смеха…

Конечно, некоторое напряжение Таня в его квартире ощущала. Как больной перед необходимой операцией. Вроде и приняла решение и теоретически знала, что и как происходит, но все равно было страшновато осознавать, что именно сегодня она станет ЖЕНЩИНОЙ.

Когда-то все равно придется это делать.

— Где у тебя тут ванная? — бодро спросила она. Мишка показал, и Таня пошла, даже подмигнула ему, потому что он тоже волновался. Мол, не переживай, все будет хорошо.

— А ты пока на стол накрой, — нарочито серьезно сказала она. — Чем девушку поить будешь?

— У меня есть шампанское, — сказал он.

Мишка и вправду еще неделю назад купил этот дамский напиток. Для Тани. Мало ли, думал, согласится пойти к нему в гости.

Но всю неделю, что они встречались, пригласить ее к себе не поворачивался язык. Они только целовались, стоя у ее калитки, до умопомрачения; Мишка сжимал ее хрупкую фигуру в своих объятиях, так что у девчонки кости трещали, да и только.

А она так прижималась к Мишке — в глазах темнело. Но он один раз попробовал расстегнуть пуговицы ее кофточки — она отшатнулась, словно он в нее нож воткнул. И теперь Мишка боялся спугнуть ее доверчивость.

Он и сам не понимал, почему присутствие Тани Вревской так гипнотически действует на него. До сего дня Миша Карпенко перед слабым полом никогда не пасовал. Девок у него было… Вначале считал, а потом перестал. Но наверное, под сотню. И ни с одной он так долго не валандался. То-то посмеялись бы знакомые ребята, которые учились с ним в физкультурном институте, или те, с кем в спортсекцию хаживал. Они видели, как часто он меняет девчонок. Чтобы Карп — так его для краткости звали — не затащил девчонку в постель в первый же вечер…

Но он ничего не мог с собой поделать. Применить к Танюшке хоть какое-то насилие казалось ему святотатством.

То, что в этот вечер Таня плескалась в его ванне, было только ее решением, он не давил на нее.

Был ли у нее кто прежде, Мишка не знал, зато знал кучу анекдотов по поводу того, что девственницу в городе не найдешь и днем с огнем. И в то же время не хотел об этом думать, потому что едва попытался себе представить, что Таня ложилась с кем-то в постель… у него в момент возникло желание выяснить личность этого негодяя, чтобы найти и тут же удавить…

Вот какие мысли вызывали у него возможные соперники. Стоило ли говорить, что эта девушка была для него всем…

— Миша! — позвала Таня из ванной. — Дай мне что-нибудь набросить. Может, рубашку старую.

Он принес такую, из постиранных и отглаженных мамой. Нарочно выбрал подлиннее, чтобы и вправду сошла за халатик.

Таня вышла из ванной такая чистая, розовая — в ресторане с вентиляцией было не ахти, да и курили все кому не лень. А она в момент будто смыла с себя все эти запахи и пахла почему-то как новорожденный младенец. В тот момент Таня подошла к нему и ткнула в грудь головой, словно боднула.

— Как будто заново родилась, — доверчиво сообщила она, а у Мишки даже дыхание перехватило, так она была хороша. Он почувствовал, как в нем растет желание. Хотелось схватить девчонку, опрокинуть на тахту…

Но он усилием воли отодвинулся от нее, прошел мимо Тани, нарочно огибая ее по длинной дуге, и бросил на ходу:

— Ты осмотрись тут, может, что не так? А я в душ. На две минуты.

Душ пришлось принимать контрастный и сначала холодный, чтобы охладить распаленный организм. Вышел, а она и правду хозяйничает вовсю.

— Шоколад откуда? — удивился он.

— Из ресторана, конечно, я его даже не надкусила, — сказала Таня. — Что, не надо было брать?

Господи, да что это с ним делается? Словно и не было никакого холодного душа. Нет, он не выдержит больше ни этого медленного распития шампанского, ни вообще какого-то промедления! Он чувствовал себя так, как если бы извне в его кровь доливали другую, доведенную до кипения, и по этой причине все чувства в нем будто воспалились.

— Котенок! — хриплым голосом позвал он, и девчонка без колебаний бросилась в его распростертые объятия.

Она так торопилась! Ее тонкие пальчики путались в застежках его рубашки — маленькие пуговки не хотели поддаваться, и Мишка еле сдержал себя, чтобы не рвануть их к чертовой матери. Боялся своим нетерпением ее испугать.

Но когда приник к ее прохладному нежному телу, что-то будто взорвалось у него в голове: «Не медли, не может она быть девочкой. В наше-то время…» И, повинуясь этому голосу, он почти без прелюдий ворвался в нее, ломая неожиданную преграду — она все-таки была! — и почувствовал, как под ним вздрогнуло от боли ее тело, но уже не мог остановиться. .

Вряд ли в этой вакханалии она почувствовала какое-то удовольствие. Когда Михаил наконец смог оторваться от девушки и взглянуть в ее глаза, то увидел, что ресницы у нее мокрые и глаза какие-то растерянные, но она с отчаянной решимостью прильнула к нему, чтобы не видел ее лицо, и шепнула в ухо:

— Тебе было хорошо?

Он едва не расхохотался. Обычно это он спрашивал у своих случайных подружек. Но у нее не стал спрашивать. Какое там хорошо! Девчонка, наверное, обалдела от боли…

Мишка поцеловал ее в шею и тоже шепнул:

— Прости!

— За что?

— За боль. Я мог бы проделать это понежнее.

— Знаешь, это не так и страшно, как казалось, — храбро сообщила она.

Мишка взял ее на руки и понес в ванную. И мыл ее, как ребенка. Восторг переполнял его: первый! Он у нее первый!

Он завернул ее в большое полотенце и принес обратно, сдергивая с дивана окровавленную простыню.

— Надо застирать, — слегка нахмурилась она, — а то пятно останется.

Он засмеялся, уткнувшись ей в колени.

— Бог с ней, с простыней, у меня есть кое-что получше.

— Что? — спросила она.

— Не что, а кто — ты!…

У нее навернулись слезы, так четко Таня себе все представила. И не подумала, что в тот момент у него с логикой были проблемы. Она и простыня на одних весах? Лишь кое-что получше?

— Ну, и куда мы едем? — спросила она, никак к Михаилу не обращаясь. Это он, один он все испортил!

Маша права, предлагая ей в таком случае пить таблетки. Положительно, психика у Тани оставляет желать лучшего. Совсем недавно уверяла саму себя, что обо всем забыла, что Мишку простила, что вообще ей все равно, и на тебе!

Он ответил не сразу, тоже, наверное, думал о чем-то своем. Таня не удивилась бы, узнав, что они оба сейчас вспоминали одно и то же.

— Дело в том, что в отличие от тебя я поинтересовался, где может находиться твой законный супруг.

Напросилась! Теперь и он стал с ней чуть ли не официален.

— Но какое отношение это имеет к Маше?

В красном сигнале светофора, который остановил движение машины, было видно, как Мишка пожал плечами:

— Не знаю. Но интуиция подсказывает мне…

Он не договорил фразу, и Таня не стала допытываться, что ему подсказывает интуиция. Ей не хотелось переводить отношения с Михаилом на дружескую ногу. Ей было легче, как и прежде, оставаться с ним в контрах. И обвинять во всем, и… Нет, ненависти все равно не находилось места в ее сердце.

Через некоторое время он остановил машину у высокой металлической ограды.

— Но это же больница!

Против воли голос Тани дрогнул и взгляд сделался беспомощным. Она не знала, как истолковал ее состояние Мишка, но он продолжал сидеть в машине, предоставляя ей принимать решение'.

— Вы же говорили! Ты говорил, что с Машей ничего не случилось! — выкрикнула она, опять ощущая на голове железный обруч.

— С Машей — ничего. Сюда привезли твоего мужа.

— Ты имеешь в виду… Что с ним? — спросила Таня, словно Мишка должен знать все на свете. Но он ответил:

— Проникающее ножевое ранение.

Почему она медлила? Сидела и ждала чего-то, вместо того чтобы выскочить и бежать, забыв обо всем.

— А ты не знаешь, как это произошло?

Он отрицательно покачал головой, но вышел из машины вместе с ней и пошел к регистратуре приемного покоя. А потом — к отделению реанимации.

— Машина Маши! — громко удивилась Таня, увидев недалеко от входа знакомый автомобиль. — Значит, это Леонида она сопровождала в машине «скорой помощи»? Но как… откуда они могли встретиться в ее клинике. Он что, попытался зарезаться на ее глазах?

И машина… Она, выходит, сдала Каретникова хирургам, а сама опять поехала в клинику, чтобы тут же сюда вернуться? Теперь она размышляла уже про себя, потому что и Мишка пока что не мог ничего ей объяснить.

Года три назад Маша здесь работала. Не в реанимации, но вот в том, втором, корпусе. Потому ее машину и пропустили на территорию. Для посторонних неподалеку имелась платная стоянка.

Таня все это себе объясняла, чтобы подавить поднимающийся откуда-то из глубины души озноб, какое-то предчувствие… Потому она топталась у невидимой черты, медлила. Ей казалось, что сделай она еще шаг — и мир вокруг нее изменится. Начнется то же, что и с Алисой в Стране чудес, — иными словами, все пойдет наперекосяк. Ненормально… Только потому, что здесь стояла машина ее сестры?

Вначале их вообще не хотели пускать в корпус.

— Поздно. Никого из администрации нет, чтобы выписать вам пропуск. Приходите завтра.

Но Мишка что-то сказал этому мужику в несвежем белом халате — то ли фельдшеру, то ли санитару! — показал удостоверение, и тот нехотя буркнул:

— Проходите, только недолго. В реанимацию вас все равно не пустят.

В небольшом коридорчике перед отделением реанимации на стуле сидела Маша и плакала.

От неожиданности, увидев сестру, целую и невредимую, но так откровенно горюющую, Таня отпрянула назад, наступив на ногу идущему следом Мишке.

Он зашипел от боли, и Маша подняла голову.

В свете неоновой лампы ее лицо казалось мертвенно-бледным, а потеки туши под глазами делали облик Маши каким-то киношным, словно она исполняла роль в триллере, а не сидела в коридоре больницы и плакала… по Леониду?

— Маша!

Таня произнесла имя сестры без вопроса и восклицания. Маша, ну и что, что Маша, сорок лет Маша. Вернее, сорок один. Леонид при смерти, или она плачет, потому что… она же…

Почему Татьяна всегда относилась к сестре чуть ли не как к матери, как к человеку намного старше себя? Ведь она еще вполне молодая и красивая женщина…

— Маша, — сказала Таня, — ты почему плачешь? Леня… он умер?

— Не волнуйся, — сказала сестра, словно только что не плакала, как по близкому человеку или по своей загубленной жизни, — ничего твоему Лене не сделается. Завтра его в обычную палату переведут. Недельку полежит и опять будет как новый.

— А ты откуда узнала? Тебе позвонили? Тогда почему ты мне не перезвонила?

Таня понимала, что глупо сейчас устраивать сестре допрос, но продолжала спрашивать, тщетно стараясь понять, что же произошло с Машей. И почему Маша должна тут же все честно ей объяснить, если даже свои вопросы Таня задает не по честному, а скорее, чтобы проверить правдивость сестры? Ведь ей же сказали: больного она отвезла в больницу сама.

А что, если она привезла сюда кого-то другого, а потом случайно узнала… Но — это уже из разряда случайных совпадений.

— Я не могла позвонить, — устало вымолвила Маша, — потому что когда я вышла из клиники, то увидела твоего мужа, который полулежал на земле, как раз возле моей машины. И был уже без сознания… Я привезла его сюда… Весь салон в крови… Не до звонков было!

— А почему…

— Хватит, довольно!

Мишка вдруг резко оборвал ее расспросы. Таня не могла понять ни его раздражения, ни вообще того, что он вмешивался. Это только их семейное дело! Его позвали случайно. Александра запаниковала…

— Завтра, в спокойной обстановке, Маша тебе все расскажет.

Он осторожно взял Машу за локоть и поднял со стула:

— Поедем домой, или ты еще что-то хотела сделать?

— Я сделала все, что могла, — отозвалась Маша. — Ему сделали укол снотворного, и теперь Леня будет спать до утра. Удар прошел по касательной, у него в кармане, на счастье, оказался мобильный телефон…

— Меня к нему не пустят? — спросила Таня.

— Завтра пустят, — ответила Маша уже на ходу.

Они вышли из здания больницы, и Маша остановилась у входа, словно чего-то все не могла вспомнить.

— Садись в мою машину и дай Тане ключи, — проговорил он, подсаживая Машу.

Она безропотно открыла сумочку и отдала ему ключи. Почему-то именно ему, а не Тане? Можно подумать, что это Таня заказала киллера, чтобы тот зарезал ее мужа, и все об этом знают. Почему вообще буквально все ее сегодня игнорируют?!

— Доедешь? — только спросил Мишка, протягивая ей связку Машиных ключей.

— Естественно, — сердито выговорила Таня, идя к Машиной «десятке».

Доедет ли она! Это же надо задать такой дурацкий вопрос. Конечно, с Ленькой ей не приходилось ездить так же часто, как прежде с Михаилом. Он предпочитал всюду возить ее сам. Но иной раз в компаниях, желая расслабиться, он выпивал, и тогда его «форд» вела Татьяна.

Еще бы не доехать! Разве не при Мишке она приобретала все эти навыки?

Тогда он сидел рядом с ней на переднем сиденье, бесстрастный, как индейский вождь. И не вмешивался в ее действия, пока Таня, обмирая от страха, выписывала кренделя на каком-нибудь пустынном шоссе. А то и просто на проселочной дороге.

Он лишь изредка давал советы, да и то когда, отчаявшись, она его о том спрашивала.

— Я бы на твоем месте переключился хотя бы с первой на вторую передачу, — к примеру, говорил он.

Или:

— Если ты не перестанешь так усиленно жаться к обочине, выскочишь в кювет.

— Но я бы иначе не разъехалась с ним, — стонала она, шарахаясь от очередного грузовика.

— Не придумывай. У тебя в запасе было метра полтора, — не соглашался он.

Обычно для занятий вождением — вернее, для наработки практики — Таня вставала в половине шестого утра. Уговаривала Мишку еще поспать.

— Надо же мне когда-то научиться ездить самой!

— Еще успеешь, — не соглашался он и тоже ехал вместе с ней, хотя обоих потом ждал зачастую напряженный рабочий день. Но тогда они были так молоды, почти не уставали…

Сейчас Тане уже тридцать восемь лет… А кто-то, возможно, скажет, всего тридцать восемь. Все постигается в сравнении.

Прежде чем сесть на сиденье, она включила в салоне свет. Не то чтобы Таня усомнилась в Машином рассказе, а как-то машинально. Подумала, может, что-то надо вытереть, все-таки она в белых брюках, только сегодня купленных. Но нигде никаких пятен не увидела. Зачем тогда Маша рассказывала про кровь? Думала, машину поведет она, а не Таня, не вмешайся в это Мишка?

А тот как раз выехал на аллею, ведущую к воротам больничного комплекса, и махнул Тане рукой, чтобы она следовала за ним.

«Интересно, как он узнал, что Маше купили машину? — подумала она о муже. — Он же не приезжал домой в обед. Следил за нами, что ли?.. Не мог же он потерять сознание именно у Машиного автомобиля по простому совпадению!»