Товарищ генерал

Колосов Марк
Товарищ генерал

      Марк Колосов
      Товарищ генерал
      ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНИ
      О творчестве Марка Колосова
      Марк Колосов принадлежит к поколению тех советских писателей, которые пришли в литературу в первой половине двадцатый годов. Пришли через трудные, огненные версты гражданской войны, с зааодов и фабрик, из самой гущи трудового народа, поднятые к творчеству могучей волной революции, одухотворенные ленинскими идеями социалистического переустройства общественной жизни. Нелишне напомнить, что именно это поколение выдвинуло таких замечательных художников слова, как Леонид Леонов, Александр Фадеев, Михаил Шолохов...
      Первый рассказ Марка Колосова "Тринадцать" появился в печати в 1923 году. За первым доследовали другие, составившие целую книгу, главными героями которой были ровесники автора - рабочие ребята, комсомольцы, горячо устремленные к активному участию в строительстве новой жизни.
      Когда в 1928 году, то есть пятьдесят лет назад, вышла вторая книга рассказов Марка Колосова "Жизнь начинается", то в своем предисловии к ней А. В. Луначарский назвал Колосова "самым комсомольским из всех писателей", отметив в творчестве тогда еще совсем молодого литератора единство революционной убежденности автора с художественной правдой изображаемой им действительности.
      Огонь революционной убежденности писатель пронес через всю свою жизнь.
      Критика не раз подчеркивала глубокую правдивость произведений М. Колосова, органическое единство их стиля и содержания.
      В его книгах, созданных более чем за полвека работы в советской литературе, читатель встречается с людьми разных поколений, различных характеров, действующих в разных жизненных обстоятельствах. Но все они изображены с той естественной живостью, которая Еозникает только тогда, когда художник, во-первых, заинтересован судьбой своих героев, во-вторых, доподлинно знает, где, как и чем определяются их мысли и действия.
      В книгах Марка Колосова нет досужего сочинительства. В основу всех его произведений положены явления и факты реальной действительности. Но эти реальные факты отобраны с такой взыскательностью, отразились в душе художника слова такими гранями, что приобрели характер типичности, стали образным выражением существа нашей жизни.
      Герои и подвиги современности, сложный и трудный процесс нравственного совершенствования человека-вот что занимает писателя, к изображению чего направлен его незаурядный талант.
      Герои и подвиги составляют идейную линию и этой книги Марка Колосова. В основу ее легли главные произведения писателя "Товарищ генерал" - повесть об одном из прославленных полководцев, герое Великой Отечественной войны Федоре Михайловиче Харитонове и "Письма с фабрики" - документальное повествование о трудовой жизни текстильщиков фабрики имени Лакина Владимирской области. Оба эти произведения характерны документальностью, поднятой на высоту художественного 'изображения типических черт нашей действительности.
      Уже первое издание повести "Товарищ генерал" вызвало живой интерес читателей и одобрительные отзывы литературной критики. Вскоре на основе ее был поставлен одноименный художественный кинофильм. Повесть прочно вошла в число лучших произведений о Великой Отечественной войне.
      Достоинство ее, как мне кажется, состоит в том, что М. Колосову удалось, не отступая от правды, показать и трудности войны, и Массовый героизм советских воинов, и все тончайшие и сложные движения души главного героя повести, командарма Харитонова.
      Колосов написал о нем так правдиво и волнующе, потому что Ф. М. Харитонов близок писателю по духу, по своей революционной страстности, целеустремленности и прямоте, наконец, потому, что юность и генерала, и писателя начиналась одинаково - с комсомольской ячейки, с готовности самоотверженно служить великому делу Ленина. Эта духовная близость и позволила М. Колосову воссоздать для современников и будущих поколений читателей бессмертный образ советского полководца. Идейная ценность повести "Товарищ генерал" несомненна.
      "Письма с фабрики" - произведение несколько иного плана.
      Это неторопливое повествование, охватывающее десятки лет жизни не одного героя, а целого рабочего коллектива. Читатель встретит здесь и жанровые сценки из жизни рабочей молодежи, и меткие характеристики действующих лиц, и экскурсы в историю, и, наконец, статистические данные. Все это прочно переплелось, прошло через душу писателя и развернулось широким полотном жизни.
      Первая публикация "Писем с фабрики" относится ко второй половине тридцатых годов. Тогда они появились в журнале "Красная новь"" и привлекли внимание читателей не столько необычностью литературной формы, сколько глубиной исследования действительности. Взыскательный и строгий в оценках литературных произведении А. А. Фадеев высоко отозвался о рабвте Марка Колосова.
      Между прочим, он говорил, что "Письма с фабрики" побудили его перечитать "Былое и думы" Герцена. В связи с этим Фадеев заметил, что как "Былое и думы" есть свидетельство о целой эпохе в жизни русского общества, так "Письма с фабрики" М. Колосова могут вырасти в свидетельство о жизни рабочей молодежи в эпоху социалистической стройки. Известно также, что Фадеев побуждал Колосова продолжать работу над этой книгой. И Колосов продолжал. В настоящее издание включена уже и пятая часть "Писем с фабрики", написанная автором в 1976-1977 годы.
      Почти полвека жизни действующих лиц проходит перед читателями "Писем". Жизнь эта отмечена неустанным трудом во имя процветания нашей Родины, вступившей в новый этап развитого социализма. На фоне роста страны писатель ярко и впечатляюще показывает рост советских людей, раскрывает черты их характеров.
      Бывают исследования и наблюдения, выполненные старательно и прилежно, но лишенные живости и не волнующие воображение читателей. Так бывает, когда исследователь ведет работу в служебных целях, выполняя официальную миссию. Колосов же душевно слился с героями своих очерков. Он месяцами жил на фабрике имени Лакина, ездил по окрестным селениям. Да и будучи в Москве, непрерывно поддерживал связи с "Лакинкой", как называют на Владимирщине этот фабричный поселок. Жизнь фабрики стала его жизнью, интересы лакинцев - его интересами.
      Кроме повести "Товарищ генерал" и "Писем с фабрики", писатель включил в сборник небольшую повесть "Записки лейтенанта", рассказы и очерки "Школа мужества", "Капитан Романов", "Я это свидетельствую", "Конвоир", "Комсорг Рудых", "Три домика", "Записки из подземелья", "Из фронтового блокнота", а также очерк "В бою и труде". Для всех этих произведений характерна лаконичность, емкость и выразительность слова, точность передачи увиденного. Особо следует выделить очерк "В бою и труде". Он написан на материале воспоминаний автора о боях под Новороссийском, на Малой земле. Пережитое в дни войны перекликается в очерке с сегодняшним днем. Так, рассказывая о встрече ветеранов восемнадцатой армии и вспоминая о подвиге героев Малой земли, Марк Колосов говорит и о том, что движущей, одухотворяющей силой его было партийное слово. Писателю самому довелось быть в войсках армии, где политическую работу возглавлял бригадный комиссар Леонид Ильич Брежнев. Строки очерка, посвященные образу начпоарма, проникнуты глубокой благодарностью к ленинской партии, ведущей советский народ к новым под
      вигам и победам. Они написаны от всего сердца и достойно завершают книгу о героях и подвигах.
      Сборник комсомольских рассказов М. Колосова, изданный пятьдесят лет назад, назывался "Жизнь начинается". Славное, многообещающее начало! Всю последующую работу писателя с полным основанием можно назвать продолжением жизни. Пусть же продолжается она столь же счастливо и успешно!
      ВИКТОР ПОЛТОРАЦКИЙ
      ТОВАРИЩ ГЕНЕРАЛ
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      ОТ АВТОРА
      В этой повести события жизни Харитонова не вымышлены. Прообразами многих действующих лиц являются живые люди. Некоторые образы собирательные.
      Фамилии погибших товарищей автор сохранил, Что же касается ныне здравствующих, то их фамилии большей частью изменены.
      * * *
      Приехав в Каменск, где расположился штаб Южного фронта, Харитонов остановил машину возле небольшого дома с палисадником. Был послеобеденный час октябрьского студеного дня тысяча девятьсот сорок первого года. Харитонов неторопливо-твердой походкой поднялся на крыльцо, увитое поблекшим хмелем, и прошел в комнату, где на диване, головой к окну, спал тучный полковник, положив под голову большую, сильную руку.
      Харитонов остановился в нерешительности. При виде безмятежного лица спящего он понял, что ему сразу не удастся перейти к делу, из-за которого он прибыл в штаб, фронта и о котором собирался посоветоваться со своим старым товарищем по академии.
      Вдруг Харитонову пришла на ум озорная, мальчишеская мысль.
      Он наклонился к спящему и, проголосив сигнал воздушной тревоги, быстро отошел за ситцевую занавеску.
      Полковник, вскочив, начал натягивать сапоги. Харитонов вышел из своего укрытия.
      - Харитонов! - с удивлением воскликнул полковник. - Когда приехал?.. Давай поторапливайся... У нас тут такое бомбоубежище-кидай хоть тысячу тонн, не прошибешь!
      Он протянул гостю широкую ладонь.
      Харитонов пожал руку товарища и деланно суровым тоном проговорил:
      - Послушай, Лучинин, это я пошутил! Ну как можно так дрыхнуть? Был толстокож, таким, видно, и остался!..
      Лучинин добродушно рассмеялся. Харитонов, повесив на гвоздь бурку, присел на стул и молча в упор поглядел на Лучинина.
      - Мне, знаешь, надоела вся эта возня с Клейстом! Решил осадить! - с сердцем проговорил Харитонов. - В правильности своего замысла не сомневаюсь. От вас требуется... - Он не договорил.
      Смуглое и властное лицо его с правильными грубоватыми чертами и большим шрамом вдоль щеки резко передернулось. - Знаю, что у вас тут у самих туго... и все же...
      - Я-то тебе чем могу помочь? Невелика должность! - честно предупредил Лучинин.
      - Знаю! - согласился Харитонов. - Но думают ли здесь о положении моей армии? И что думают?
      - Что думают? - сказал Лучинин. - У Клейста танки, а у тебя что? Твои сводки получаем. К тебе нет претензий!
      Харитонов вспылил:
      - Претензии?! Еще бы! Я бы за такие сводки спросил с кого следует.
      - С тебя, стало быть! - усмехнулся Лучинин.
      - С меня, конечно! Но тогда и я могу требовать! А то ведь сот он где у меня, Кл&йст этот! - Харитонов провел рукой по шее. - И здесь... - он указал на грудь, - слишком накипело!.. Мне требуется пополнение-раз! Противотанковые средства-дваЕ Ну, а всякую другую мелочь, - усмехнулся он, - не стоит перечислять!
      - Ничего этого тебе не дадут. Нету! Москву надо защищать.
      Там главное направление. Ну, а противотанковых средств.:. Заводы на колесах или только устраиваются на новых местах. Выдержка!
      - Ох, уж эта мне выдержка! - вздохнул Харитонов. - Значит, ничего не дадите? Честно скажи, Иван! Стоит обращаться к командующему?
      - Думаю-бесполезно... Впрочем, не знаю... А ты что надумал?
      Харитонов хотел было изложить замысел, но выработанная годами привычка держать свои планы в секрете остановила его.
      Уклоняясь от прямого ответа, он перешел к расспросам о друзьях-товарищах-кто, где и на какой должно.сти, у кого какие успехи и неприятности по службе.
      Лучинин живо подхватил этот разговор. Без всякой зависти говорил он об успехах своих товарищей по академии. Он искренне радовался их продвижению по службе, как будто в том, что. люди, учившиеся с ним на одном курсе, получили генеральские звания, был и его успех..
      - Знаешь что? Давай сходим к Казанскому, - предложил Лучинин. - Недавно приехал из Москвы, Помнишь его по академии? Голова!
      Харитонов и Лучинин направились в штаб фронта. В одной из комнат, за письменным столом, просматривал газету генерал профессорского вида, с проседью в волнистой шевелюре. Выслушав отрывистую речь командующего 9-й армией, Казанский сбросил очки и снова быстро вскинул их на переносицу. Ершистый вид Харитонова, видимо, не произвел на генерала никакого впечаглэния.
      - Вся беда в том, - невозмутимо произнес Казанский, - что как вы там ни горячитесь, а от фактов не уйти... Война только началась... Опыт ее не изучен, не обобщен... Вероломность нападения и большие потери...
      Казанский, не договорив, быстрым движением левой руки снова сбросил очки, правой открыл ящик стола и извлек оттуда книгу на немецком языке. На сбложке были нарисованы бронемашины.
      Крупный заголовок состоял всего из двух слов: "Achtung! Panzern!"
      Над заголовком фамилия автора - Гудериан.
      - Читали? - спросил Казанский и, перевернув несколько страниц, присел.
      - Читал, - ответил Харитонов, погружаясь в кресло и недовольно хмурясь.
      - Как же вы, любезный, собираетесь вести бой с Клейстом, когда у вас нет танков... нет противотанковых средств?.. В вашем положении остановить Клейста немыслимо!..
      Казанский продолжал говорить округлыми, законченными фразами. Продолговатое лицо его порозовело.
      Генерал-майор Казанский в течение многих лет был оторван от работы в войсках. Преподаватель Академии Генерального штаба, он с увлечением читал свой предмет, удивляя слушателей обилием примеров из истории военного искусства. Он ярко изображал любое сражение, имевшее место десятки и Даже сотни лет назад, детально разбирая весь ход этого сражения, особо отмечая значение нового вида оружия в той или иной войне. Харитонов в академии с интересом слушал его лекции, но уже тогда Казанский напоминал ему шахматиста, для которого хотя и важен был выигрыш партии, но самый ход игры, ее зигзаги, повороты, тонкие оттенки, отдельные комбинации получали как бы самодовлеющее значение.
      Харитонов сознавал, что и теперь Казанский втягивает его в спор, тем более неуместный сейчас, когда требуются действия решительные и когда он твердо уже решил действовать. От его взора не ускользали повторявшиеся с неизменной точностью движения Казанского-сбрасывание и надевание очков, хлопанье ящиками стола, - но все было как во сне: настолько Харитонов был занят собственными мыслями и так этот человек был вне того, что занимало Харитонова.
      Единственно, чего он опасался, - как бы Казанский не проник в его мысли, не догадался, что Харитонов не слушает его. Вот почему Харитонов пристально следил за всеми движениями генерала и живо отзывался, когда тот приглашал его прослушать ту или иную страницу книги Гудериана или посмотреть на карте места, которые тот быстро отмечал карандашом.
      "Нет, не догадается, - успокаивал себя Харитонов. - Не из таких! Для него это всего лишь подходящий случай заняться всл"х небольшой умственной зарядкой - и только".
      Между тем Лучинин с восхищением воспринимал каждое слово Казанского. Но если бы спросить Лучинина спустя несколько часов, Что же, собственно, осталось у него от этой беседы, Лучинин ничего бы не смог вспомнить, за исключением того, что он беседовал с человеком, замечательно эрудированным в тонкостях военного искусства.
      "Да! Многого еще нам не хватает, таким, как я и Харитонов! - думал Лучинин. - Может быть, оттого, что мы происходим из другой среды. Отцы наши не занимались теорией, пахали землю, гоняли плоты, пилили лес, ковали железо. Где нам до Казанского, который рос в семье ученого и уже с детства впитывал в себя культуру!"
      Так думал Лучинин, выйдя вместе с Харитоновым от генерала.
      Лучинину всегда казалось, что он залетел слишком высоко, не по своим знаниям и способностям. Он не был честолюбив или завистлив, хорошо относился к товарищам, был очень нетребователен к себе и к другим, Общение с ним всегда было приятно для окружающих. Жить так, чтобы не чувствовать ми в чем недостатка и не расстраивать своего веселого расположения духа, было главным принципом его поведения.
      Не так думал шагавший рядом с Лучининым Харитонов. Мучительнее всего было для него бездействие-часы и дни, в которые он не претворял в жизнь то, что вынашивал в себе. В нем никогда не прекращалась деятельная работа ума и воли. Он теперь думал, .
      сможет ли получить здесь то, что ему нужно, уместно ли обращаться к командующему фронтом, если уже и так ясно, что он не получит того, что ему нужно.
      "Нет, все же надо попытаться! Чтобы после не жалеть", - решил он.
      Командующий, высокий чернобровый генерал, слегка сутулясь озабоченно шагал по кабинету, заложив за-спину узловатые кисти рук.
      Увидев Харитонова, он приостановился.
      - Харитонов! Входи! Вот ты как раз мне и нужел!
      Командующий начал проверять правильность полученных им донесении о неполадках и чрезвычайных происшествиях в 9-й армии.
      Харитонов некоторые факты знал, о других слышал впервые.
      Досадовал он на то, что из всего этого вороха фактов не сделано выводов, которые должны были подтвердить мысль, занимав
      Все эти неполадки, - сказал он, - имеют одну причину.
      У меня в тылу оказался Клейст. Мои части прорвали окружение.
      Чтобы я мог рассчитаться с Клейстом, можете ли вы меня пополнить и усилить? Или разрешите мне составить свой план из расчета имеющихся у меня сил?
      Слова эти были сказаны с такой решимостью, что они в первую минуту озадачили командующего.
      - Что ты задумал? - спросил он.
      Харитонов пояснил:
      - Идея моего плана основана на тщательном изучении поведения Клейста. Клейст прорывается на стыках. Мой ответный маневр рассчитан на внезапность. Пропустив его танки, я хочу поставить против него свежую дивизию второго эшелона. Я берусь.
      лично обучить бойцов смело поражать танки. В глубине я сосредоточу всю артиллерию. Противник будет деморализован. Тем временем мои другие дивизии нанесут ему удар с тыла. Вся беда в том, что численный состав их резко изменился из-за тяжелых, непрерывных боев. Если вы их пополните, я остановлю Клейста, обескровлю его, заставлю изменить тактику. Вот главная мысль.
      Успех будет зависеть от того, чем я буду располагать!
      Командующий несколько минут молчал.
      - Сядь, Федор Михайлович, - почти шепотом сказал он. - Учитывая, что главный удар Клейст направил против тебя, я распорядился дать тебе единственную свежую дивизию, которая ко мне пришла. То, что ты задумал, одобряю. Если тебе удастся остановить и потрепать Клейста, ты облегчишь нам выполнение операции по его разгрому.
      Дул резкий, холодный ветер, сыпал мокрый, колючий снег, по обеим сторонам шоссе чернела степь, качались на ветру стебли неубранного подсолнуха. Бойцы шли без строя, иные-с поднятыми воротниками.
      Позади колонны, в повозке, рядом с девушкой-связисткой, неподвижно глядевшей в одну точку, сидел со скучающим видом, зябко ежась, щеголеватый младший лейтенант в казачьей форме.
      Ступая позади повозки, Володя Ильин силился себе представить то, о чем думали эта глядевшая в одну точку девушка и этот сидевший рядом с ней щеголеватый младший лейтенант.
      Володя хотел запомнить и то, как выглядело степное небо, подернутое тучами, и как раскачивались на ветру стебли неубранного подсолнуха, и как перебирала ногами лошадь.
      Хотелось разгадать по спинам и походке бойцов не только их возраст, но и профессию, и склад мыслей, и то, что в настоящую минуту занимало каждого".
      Неожиданно его внимание привлек автомобиль стоявший на развилке шоссе и грейдера. Невысокий генерал в кавказской бурке пристально окинув взглядом колонну, остановил повозку.
      Щеголеватый младший лейтенант, проворно соскочив с повозки, вытянулся.
      - Сопровождающий колонну пополнения в запасной пол'"
      младший лейтенант Шиков! - лихо отрапортовал он.
      - Вы что? Мокрокурьем заболели? - укоризненно заметил генерал - Где ваше место? Кто ведет колонну? Вы ее или она вас?
      Шиков повернулся на каблуках и рысцой побежал в голову колонны. Шагавшие в задних рядах бойцы остановились. Те, у кого были -подняты воротники, быстро опустили их. Связистка перевела взгляд на генерала. Ездовой деловито замер, натянув вожжи.
      Володя Ильин тоже выпрямился, ожидая, что сейчас генерал обратится к нему. Он не мог отдать себе еще ясного отчета, чем этот человек ему понравился: генерал в кавказской бурке был хорошо скроен, его движения были сдержанны, быстро менялось только выражение лица. Вопреки ожиданиям Володи, генерал не заговорил с ним, а, как бы сфотографировав его взглядом, обратился к краснощекому бойцу с пушистыми бровями:
      - Что такое мокрокурье, знаете?
      - Никак нет! - отвечал боец.
      - Мокрокурье - это когда человек зябнет... на мокрую курицу похож... ровно, внятнo, тaк, чтобы все слышали, объяснил генерал, - Какие, песни любите?. - неожиданно спросил он молодой боец удивленно вскинул пушистые брови. Вдруг ктото ладно, сильно затянул:
      Вставай, страна огромная,
      Вставай на смертный бой
      С фашистской силой темною,
      С проклятою ордой...
      - Ну, вот это дело! - одобрил генерал.
      Бойцы дружно подхватили припев. Генерал, проводив взглядом колонну, неторопливо направился к машине и, усаживаясь рядом с шофером, сказал:
      - Давай, Миша, поторапливайся...
      Оживленние, вызванное встречей с генералом долго не затихало в коленне.
      - Харитонов! - с уважением сказал о проезжем генерале высокий пожилой сержант с ленточкой ранения, тяжело ступавший рядом с краснощеким молодым бойцом с пушистыми бровями. - Под Каховкой знаешь какие бои были? В ротах половина людей оставалась. Окопов не успели отрыть. Тут к нам Харитонов приехал. Командир и комиссар ему: "Хоть сейчас можем атаковать!"
      А он им: "Это сырая храбрость!" И дает команду отойти на юг, потом на восток и обратно на север. Наши не сразу догадались, какой тут маневр. А что получилось? Две фашистские дивизии начали тузить друг дружку. Вот было смеху! Мы тем временем окопы в полный профиль отрыли, все огневые точки честь честью оборудовали и, как только противник подступил до нас, дали ему!
      Да, вишь, ранило меня!..
      Шагая по обочине дороги, Володя Ильин не заметил, как очутился в голове колонны, рядом с Шиковым. Щеголеватый младший лейтенант насколько минут шагал молча.
      "Видел, как мне попало? Так будет -попадать и тебе! Но ты не обижайся... привыкай!" - прочел Володя во взгляде его плутовато-бойких глаз.
      "Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - как бы продолжали немой разговор эти насмешливые глаза, ощупывая Володю. - Не бойся, со мной не пропадешь!"
      И, посмотрев на небо, где из облаков вынырнул маленький квадратный самолет, Шиков развязно заговорил:
      - "Фокке-вульф" на фронте называют "фокой". Виснет в воздухе, как коршун, только наблюдает. "Юнкерc" бомбит мосты, а по дорогам шалит "мессер". В прошлый раз "юнкерсы" бомбили село, я заскочил в хату, хозяйка - под кровать! Она у нее поставлена к окну с учетом траектории попадания осколков. Лежит, крестится. Одним словом - избавь, господь, от прямого попадания, а от осколков сама избавлюсь!
      Шиков весело расхохотался.
      По мере приближения к переправе речь Шикоаа делалась все напряженнее. Шагавшие а первой шеренге бойцы, каждый по-своему, выражали беспокойство. Все труднее было продвигаться колонне посреди выстроившихся справа и слева машин, покрытых намокшим брезентом. Наконец колонна уткнулась в тупик.
      В густых сумерках расплывались очертания даже близких предметов. Шиков, отругиваясь, прокладывал себе путь и звал Володю следовать за ним. Так они дошли до переправы и остановились возле кордона. Несколько пограничников неистово бранились с напиравшими на них людьми.
      Шиков что-то шепнул офицеру и, указав на Володю, быстро ступил на помост. Спустя несколько минут он и Володя уже двигались по настилу шаткого понтонного моста. На той стороне реки тоже образовалась пробка. В море машин, повозок, людей выделялась цепочка накрытых белыми чехлами пушек. На передках орудии сидели артиллеристы, а их спешившийся командир, пожилой приземистый майор, выслушивал торопливую речь офицера с эмблемой инженерных войск на петлицах. По лицу инженера струился пот.
      - На хуторе, что в двадцати километрах отсюда, фашистские танки! волнуясь говорил инженер. - Передовые части отрезаны от тылов! Дерутся в полукольце!.. Я хоть и не имею приказа, спасаю это саперное имущество, указал он на покрытые брезентом машины. - А вы куда?
      Приземистый майор-артиллерист медленно достал карту из планшета и предложил инженеру пройти в ближайшую хату. Володя с Шиковым последовали за ними.
      Сначала Володя ничего не мог разобрать в плотносизом табачном дыму и копоти от чадившей снарядной гильзы, заменявшей лампу, атем выделилась беленая плита, на которой кипел чайник сушились сапоги и портянки. Вдоль стен на деревянных скамейках сидели связные, а за столом, у занавешенного плащ-палаткой окна, о чем-то совещались командиры.
      Было такое впечатление, что эти люди и не подозревают, что делается за стенами хаты.
      В центре выделялся круглолицый пехотный подполковник. Некоторое время он как бы не замечал вошедших.
      - У вас что, товарищ инженер? - обратился он к военному инженеру, который вместе с приземистым артиллеристом остановился в глубине горницы.
      - Военный инженер соседней с вами армии Булатников! - отрекомендовался инженер, - Мне надо видеть начальника гарнизона.
      - Я - начальник! - опустив веки, сказал подполковник.
      - Если не ошибаюсь, в этом селе стоял ваш армейский запасной полк.
      - И сейчас стоит! - не поднимая глаз, тихо сказал подполковник. - Я командир полка Климов. Что от меня требуется, сосед?
      - Противник в двадцати километрах от этого села... Я удивлен, что вы еще здесь... Чем вы можете отбиться?
      - Чем. - с мягкой укоризненной улыбкой сказал Климов - Можем или не можем... Должны!.. Нельзя же так, в самом деле чуть что - сразу в нервах короткое замыкание!.. А вам что? - деланно равнодушным тоном спросил подполковник артиллериста державшего в руках карту.
      - Командир отдельного легкого артиллерийского дивизиона майор Усов! Пришел ознакомиться с обстановкой. - подходя к столу, сказал артиллерист.
      Климов посмотрел на карте маршрут артиллериста. По тому как он долго и внимательно читал, Володя сооразил, что командир запасного полка выгадывает время и отыскивает предлог задержать у себя пушки. Казалось, что и артиллерист это понял.
      "Надо ли мне ввязываться в этот бой? - можно было прочесть на его сурово-неподвижном лице. - Сколько я здесь потеряю пушек?"
      Артиллерист, сложив свою карту в планшет, посапывая и кряхтя, заглядывал через стол в карту Климова. Видно было, что в душе он уже склонялся помочь командиру запасного полка и даже мысленно прикидывал, куда и какую батарею поставить, но медлил с окончательным решением.
      Климов, искоса следя за выражением лица артиллериста, выдержал небольшую паузу и проникновенным шепотом сказал:
      - Не приказываю, но прошу. Поддержите огоньком. Чтобы честь честью было, как во всяком порядочном бою. А?
      Артиллерист, казалось, только и ждал этих слов. Он резким движением облокотился на стол и начал рисовать на карте.
      Климов молча сделал знак рукой Шикову, тот быстро подошел к столу и, став навытяжку, отрапортовал:
      - Сопровождающий колонну пополнения младший лейтенант Шиков прибыл!
      - Сколько человек участвовало в боях? - спросил Климов.
      Шиков раскрыл планшет, достал таблицу, заглянул в нее и, не обнаружив таких сведений, замялся.
      Климов, не замечая его смущения, тихим, ровным голосом обратился к Володе:
      Выступив вперед, Володя предъявил свое командировочное предписание, в котором удостоверялось, что младший политрук Ильин, окончив курсы военных корреспондентов, направляется в распоряжение редактора газеты 9-й армии.
      - Немецкий язык знаете? - спросил Климов.
      - Знаю! - ответил Володя.
      Климов, повернув круглое лицо к молоденькому связному, все тем же деловито-ровным голосом сказал:
      - Отведите товарища ко мне. Пусть отдохнет с дороги. Он нам поможет допросить пленных. А вы, - снова обратился он к Шикову, - сдайте бойцов. Когда отправляетесь обратно?
      - Товарищ подполковник! - решительно сказал Шиков.. - Колонна на той стороне. Переправить ее нет возможности!
      - Ну что же! - Климов слабо кивнул в сторону окна. - Придется подождать, пока это все рассосется! Можете идти!
      Военный инженер кинулся к машинам, громко отдавая приказание разворачивать их в обратном направлении.
      Связной, по фамилии Карташов, голубоглазый молодой парень, повел Володю Ильина в другую хату. Володя вошел в комнату.
      Связной чиркнул спичкой и поднес ее к стоявшей на столе коптилке.
      - Товарищ лейтенант! - сказал он. - Давайте помогу обсушиться... Вы пленных будете допрашивать, а мне можно будет присутствовать?
      - Если командир разрешит... - сказал Володя.
      - Он разрешит! - шепотом проговорил связной. - Да вы чего не раздеваетесь?! Здесь тепло. Печь только истопилась. Я еще натоплю. Интересно, как будут фашисты держаться!.. Наш полк запасной. А сегодня, слышали? Думают, что мы их сюда пустим!..
      Как бы не так!.. Вы кушать хотите?.. Я принесу.
      - Нет, я есть не хочу, - сказал Володя.
      Сняв сапоги и шинель, он с удовольствием поглядел на печь.
      Конфорки плиты порозовели и ярко выделялись в вечернем полумраке. В стене над плитой были вбиты гвозди. Повесив Володину шинель на два гвоздя, Карташов растянул ее. Сапоги он водрузил на два полена, положенные на плиту, портянки развесил на длинных кольях, поставленных возле шинели, и, присев у печки, раскрыл книгу, как бы желая избавить гостя от продолжения разговора.
      Володя вытянулся на койке, но спать не мог. Не верилось, что он на фронте. Как ни устал он, как ни слипались веки, нервы его были напряжены, и мысль, что где-то недалеко отсюда фашистские танки, которые он видел пока только на фотоснимках, все время врывалась в его сознание. Он несколько раз повернулся на койке и наконец уснул. Спал он так чутко, что то и дело просыпался, чувствуя себя на грани сна и бодрствования. Чадящий язык коптилки и розовые диски на плите превратились в сказочные цветы. Шинель и сапоги также казались причудливыми предметами какого-то фантастического мира. Юноша с бронзовым лицом, сидевший на опрокинутом ведре у печки, был в эти минуты похож на памятник, озаренный яркими лучами полуденного солнца. Вдруг памятник пошевелился.