– Тебе следовало бы быть там, это полезно для имиджа, – «пилила» сестру Мария, но Розалинд, уминая чипсы и орешки, лишь посмеивалась в ответ:
      – Зачем? Мне это совсем не нужно. Если хочешь знать, я это все ненавижу.
      Нет, думала на самом деле Розалинд, вот когда она станет Мирандой, тогда уж окунется в светскую жизнь. А пока она лежала в неприбранной огромной кровати, заваленной апельсиновыми корками, газетами, маникюрными принадлежностями, среди разбросанных подушек, хранящих следы ее не снятого на ночь грима. Она попыталась было начать маникюр, но отбросила эту напрасную затею – по каналу «z» начинался интригующий фильм. Свернувшаяся клубочком, как котенок, со смаком вгрызаясь в апельсин, Розалинд была совсем не похожа на ту диву, которая сводила с ума всю Америку – и Северную, и Южную. Несколько раз звонил телефон, но ее это не волновало. Для чего же она держит такой штат прислуги?
      Роза, ее горничная и родная тетка, которую уже пару раз Розалинд увольняла, уважительно постучала в дверь.
      – Что тебе надо? – раздраженно рявкнула Розалинд, взгляд ее был прикован к профилю Монтгомери Клифта, который в этот момент прижимал к груди Элизабет Тейлор.
      – Роr favor, senorita, – несмотря на родство с Розой, Розалинд настаивала на почтительном обращении.
      Роза вошла в спальню с подносом из слоновой кости – подарок восточного обожателя, на котором был сервирован поздний завтрак Розалинд: huevos rancheros под горячим соусом, домашнее печенье «Орео» и «диет-кола».
      – В чем дело? – вздохнула Розалинд, не отрывая взгляда от парочки на телеэкране. Крупным планом камера скользила по их возбужденным лицам. – Если бы только меня могли так снять, – мечтательно произнесла она и вдруг вспомнила о своих новых снимках, которые она сделала специально для роли Миранды.
      – Звонили из службы охраны, – Роза перевела дух, поставив тяжелый поднос. – Они говорят, было несколько неприятных звонков.
      – Ну и что? – огрызнулась Розалинд. – Я звезда, и у меня могут быть не только обожатели. – Ее глаза неотрывно следили за экраном.
      Роза выглядела испуганной.
      – Но, senorita, они говорят, что э-этот человек, он хочет убить вас. – Ну вот, она и сказала это.
      Она выполнила свой долг перед этой толстой коровой. Ешь свои «Орео» и huevos rancheros, puta, и нагуливай еще три лишних фунта.
      Розалинд выпила кока-колу прямо из банки, не обращая внимания на стакан, который Роза оставила на подносе, следуя инструкциям хозяйки. Она ненадолго отвлеклась от телевизора – ровно настолько, чтобы полюбоваться дымящейся тарелкой с яйцами.
      – И кто же он, этот человек?
      – Там, в охране, они ничего не знают. Они хотели только предупредить вас. Может быть, нам стоит сообщить в полицию? Похоже, что это какой-то сумасшедший. Он звонит уже шестой или седьмой раз.
      Розалинд опять пожала плечами.
      – Обычный псих, не волнуйся. – Она вновь отвернулась к телевизору в надежде увидеть Лиз и Монти, но на экране уже показалось молодое пухлое лицо Шелли Винтерс.
      – Но мисс Анжелика, она уже ушла, и я сегодня вечером ухожу к внуку. Вы уверены, что не боитесь оставаться здесь одна? – На самом деле Розу это совсем не беспокоило, но она не хотела быть уволенной за недостаточную заботу о хозяйке.
      – Да, да, да, – с нетерпением ответила Розалинд, черпая ложкой яйца. – А теперь уходи, Роза, оставь меня одну. Я хочу расслабиться. Могу я когда-нибудь расслабиться, черт возьми?
      Роза молча вышла, проклиная про себя толстую корову. Ну и свинья. Розе приходилось довольно тяжело, когда Розалинд принимала по двое-трое мужчин за неделю и по полдня валялась в постели, стеная и охая, как сучка во время течки; но теперь с мужчинами было покончено, а вместо них появилась очаровательная, юная, невинная Анжелика – надолго ли, одному Богу известно. Теперь Розалинд еще дольше валялась в постели, и ее стоны были не такими безумными, а более походили на мурлыканье сытой кошки.
      Роза знала, чем они занимались. Сгорая от любопытства, однажды днем она прокралась по лестнице к спальне и прильнула опытным глазом к замочной скважине. Поначалу было трудно понять, что происходило за дверью; но, присмотревшись, она догадалась, что две женщины, уткнув лица в самые интимные места друг друга, жадно лизали и целовали их. Казалось, они не пропустили ни одной щелочки, и их тела, блестящие от пота, содрогались в бесконечном оргазме. Розе доводилось лишь читать об этом в испанском журнале «Космополитэн», который любила хозяйка, и увиденное настолько потрясло бедную женщину, что понадобилось принять внушительную дозу бренди, чтобы вернуться к домашним делам.
      Ее хозяйка была помешана на сексе, в этом не было никаких сомнений. Сексуально помешанная шлюха. Роза никак не могла понять, что находила в ней публика.
 
      На другой день Розалинд была вне себя от счастья. Ей удалось это! Она попадет на пробы! В числе пяти-шести самых известных в Голливуде актрис. Фотографии сделали свое дело. Все-таки она гениальна, как, впрочем, и фотограф.
      Ошалевшая от радости, она гарцевала по спальне, мысленно планируя свой туалет, в котором появится на ланче в «Ма Мэзон». Это будет ее торжеством. Триумфом, изящным и дерзким, над такими звездами, как Сисси Шарп, которая – Розалинд знала это из тайных источников – все еще не была включена в список претенденток на роль, но отчаянно пыталась туда пробиться.
      Розалинд была в раздумьях, не зная, на чем остановить свой выбор: на костюме от Адольфо из серого шелка – стиль деловой вашингтонской женщины, или новой модели Ива Сен-Лорана – красном болеро с кремовой шелковой блузкой и юбкой. Пожалуй, пуговицы из горного хрусталя смотрелись несколько вызывающе для полуденного мероприятия, так что Розалинд отвергла оба наряда и решила вернуться к своему стилю. В конце концов, он принес ей миллионы. Она набросила на себя хлопчатобумажное крестьянское платье в оранжево-белую полоску, с открытым плечом, нацепила несколько ниток кораллового бисера и широкополую соломенную шляпу, украшенную весенними цветами.
      В холле при выходе она воткнула за ухо цветок белой гардении и, весело крикнув: «До встречи, Роза!», впрыгнула в свой красный автомобиль с открытым верхом и помчалась вниз, вдоль каньона Бенедикт, в сторону Мелроуза.
      Человек в зеленом «шевроле» следовал за ней.
 
      «Ма Мэзон» в солнечную пятницу раннего июня был полон. За круглым столом в центре ресторана во внутреннем дворике сидели «мальчики». Хотя состав действующих лиц менялся каждую неделю, сегодня присутствовали главные герои. Ричард Харрел, пришедший в себя после тяжелой ночи любви с Дафни, эффектно смотрелся в коричневом блейзере и коричневато-бежевой рубашке от Кардена с белым воротником и коричневым шелковым галстуком. Его туалет выгодно оттенял белоснежные волосы и глубокий загар. Ричард чувствовал себя довольно неплохо. Дафни обычно оказывала на него омолаживающее действие. Фрэнк Тилли потчевал собравшихся веселыми историями, изображая ужимки и гримасы главного героя своей новой популярной мыльной оперы, поставленной на радио.
      Джонни Свэнсон с восхищением слушал этого человека, который, как подозревали, вполне мог быть его настоящим отцом.
      При входе, за маленьким столиком на двоих, сидели Сабрина Джоунс и Луис Мендоза, которые за короткое время успели безумно влюбиться друг в друга. Они были действительно ослепительной парой. Она, как всегда, была неотразима в простой белой хлопчатобумажной рубашке и мини-юбке цвета «хаки», которая обнажала ее безупречные длинные загорелые ноги. В ушах сверкали изящные золотые сережки с бриллиантами – недавний подарок Луиса, талию выгодно подчеркивал широкий рыжевато-коричневый кожаный пояс с витиеватой пряжкой из золота и эмали.
      На Луисе были льняные кремовые брюки и темно-синяя шелковая рубашка, расстегнутая до пояса и обнажавшая чистую, мускулистую, загорелую грудь. На шее поблескивали золотые цепи разной длины и толщины, на каждой из которых были подвешены талисманы, так почитаемые латиноамериканскими мужчинами.
      Они были поглощены друг другом – Луис тонул в нефритовых глубинах ее глаз, Сабрина – в бездонных черных глазах Луиса.
      – Похоже, они так влюблены, – вздохнула леди Сара Крэнли, подцепив последний кусочек аспарагуса, тут же оставив масляный след на цветастой шелковой блузке от Виктора Эдельштайна.
      – Дерьмо, – усмехнулась Сисси, наблюдая за влюбленными. – Поверь мне, Сара, для Луиса Мендозы существует только один человек, и этот человек – он сам. – С легкой грустью она вспомнила о тех двух днях съемки, когда они играли постельные сцены.
      Все прошло слишком быстро, но впечатление было волнующим. Луис был страстным любовником, и ему удавалось за один-два часа довести ее до такого экстаза, о котором она всегда мечтала, но редко получала от юных томных пляжных мальчиков, менявшихся в ее постели.
      Но сейчас Сисси была намерена обсудить с Дафни более интересные вещи, нежели любовная связь Сабрины и Луиса. Она была раздражена тем, что Дафни привела с собой эту леди Сару. Хотя, безусловно, гостья и забавная, но сейчас она явно была лишней. Обсуждать и планировать что-то было слишком трудно в присутствии этой разряженной глыбы жира, с жадностью поглощающей все, что было на столе. Леди Сара уже расправилась с парой французских булочек, не забыв про четыре чесночных тоста с аспарагусом, и теперь втихомолку таскала гренки из шпинатного салата Дафни.
      Отбросив гордость и предосторожность, Сисси решилась на разговор, начав издалека:
      – Как же ей это удалось, Дафни?
      – Дорогая, я бы никогда и не подумала, что эта помойка может быть такой ловкой, – Дафни быстро подцепила гренок, опередив леди Сару, которая уже навострила свою вилку.
      – Так что? Что ж она сделала? – Сисси уже почти кричала.
      Чтобы успокоиться, она залпом осушила рюмку водки, запив ее минеральной водой.
      – Она пошла к Хану, детка, и, заплатив тысячи – тысячи! – заказала серию своих снимков в образе Миранды.
      Фотографии, конечно, стоили тех денег, они были великолепны. Ты же знаешь работу Хана – он, безусловно, лучший фотограф. Он сделал так, что она выглядела девятнадцатилетней. Не знаю, как ему это удалось – должно быть, он снимал ее через мохеровое покрывало, но, клянусь Богом, он сделал это.
      – Отлично придумано, – стиснув зубы, согласилась Сисси, мысленно проклиная смекалку Розалинд.
      Почему она сама не додумалась до этого? Почему не подумали эти ублюдки из ее службы по связям с прессой, получая по четыре тысячи в месяц плюс расходы? Она отметила про себя, что всех надо будет уволить и взять людей из «Роджерс энд Коуан».
      – На одной из фотографий она изображала юную Миранду – клянусь, она выглядела на восемнадцать.
      – Невозможно, – огрызнулась Сисси.
      – Да, но с подсветкой Хана возможно все. Он сделал и другие фотографии – где ей двадцать пять, тридцать пять – ну, это-то было просто, все-таки ей и вправду тридцать пять.
      – О да, – со злостью ухмыльнулась Сисси, запихивая в рот чесночный тост. – Ей не понять, что такое сорок лет, а ты знаешь это, Даф.
      – Ты будешь слушать? – оборвала ее Дафни. – Так вот, потом ей было сорок пять, пятьдесят пять и, послушай, в последней серии снимков она выглядела восьмидесятилетней старухой, и вот тут-то Эбби дрогнул. Он был так поражен, что тут же пообещал ее агенту, который, кстати, приходится мне бывшим мужем, дорогая, что обязательно пригласит ее на пробы. – И вот еще что, – Дафни запустила руку в свою объемистую сумку, вытащила оттуда конверт восемь на десять и протянула его Сисси, – один мой доверенный человек сумел завладеть фотографиями. Я подумала, тебе они могут быть интересны. О, только не смотри их здесь, дорогая.
      Сисси выхватила из рук подруги коричневый манильский конверт и запихнула его в свою большую сумку фирмы «Шанель». Она взглянула на Дафни, которая, оглядывая ресторан, с вежливой улыбкой кивала многочисленным знакомым. Леди Сара уставилась на Сисси с нескрываемым презрением. Какая грубая женщина! В Англии ее бы попросту никуда не приглашали.
 
      Вернувшись домой, Сисси тут же принялась изучать фотографии. Сама того не желая, она восхищалась Розалинд. На снимках она действительно выглядела юной и свежей, пусть даже Хану и пришлось применить для этого все мыслимые и немыслимые фотографические трюки. А блестящая поза, выбранная для сорокапятилетней Миранды, была просто гениальной находкой. Что ж, это был ловкий план, и у Сисси не оставалось сомнений в том, что Розалинд вырвалась вперед в погоне за Мирандой Гамильтон.
      Это было так гениально просто, так очевидно, дьявольски умно, – черт бы тебя побрал, сука! Сисси выпила еще водки. Чертовски блестяще. Да, это было блестяще, признайся. Она, которая вот уже двадцать лет крутится в этом бизнесе, должна была бы знать, как легковерны люди. Достаточно лишь самоуверенности и настойчивости – и можно легко подчинить себе Голливуд. Этот раунд был за Розалинд, но Сисси пока еще не собиралась выходить из игры.
      Выполненный в натуральную величину портрет обнаженной Сисси, откинувшейся на стул работы восемнадцатого века в стиле «а-ля мадам Рекамье», составлял предмет гордости Сисси. Он висел над обитой серой замшей кушеткой в комнате, которая была одновременно гимнастическим залом и домашним кинотеатром.
      Делая свои утренние упражнения под музыку Боба Дилана, Сисси любовалась мягкими линиями этой более чем лестной картины, написанной пятнадцать лет назад тогда еще неизвестным, а ныне весьма популярным художником. Красавица, изображенная на портрете, была воплощением ее мечты. К сожалению, чем больше она старалась добиться сходства с портретом, стремилась к такому же физическому совершенству, тем быстрее оно ускользало от нее.
      Ее худоба принимала все более нездоровый оттенок. Даже самые близкие друзья Сисси уже осмеливались на критику. Ее туго натянутое лицо – результат недавней поездки в Рио и визита к доктору Питанги, выглядело худым и изможденным, хотя на нем и не было ни единой морщинки. Странно, но это не придавало ей молодости, а еще больше старило. Сисси, казалось, не замечала этого. Она с ликованием захлопала в ладоши, когда на приеме у доктора убедилась, что сбросила вес до девяноста семи фунтов. Она даже надела очки, чтобы получше рассмотреть заветную цифру на весах; очков у нее было пар тридцать, и они были рассованы повсюду, где могли бы понадобиться.
      – Отлично, отлично. Теперь я смогу надеть на пробы платье от Грэ и не буду выглядеть толстой, – похвалилась она самой себе.
      На следующей неделе Сисси предстояли пробы. Ее супруг в конце концов все устроил. Стоило поднажать – и Эбби не мог сказать «нет». Не смогла отказать и телекомпания. Сэм ведь играл в «Саге» главную мужскую роль. Они бы не посмели отказать в пробах для его жены. Конечно же, она получит и роль. Как же иначе? В конце концов, она актриса, имеющая «Оскара», звезда многих самых популярных за последние пятнадцать лет фильмов, жена исполнителя главной мужской роли сериала. Как же они могут отказать? Конкуренция не в счет. Она может победить их всех, и победит – должна победить!
      Розалинд Ламаз ей не соперница. Грязная потаскуха, ничтожество, несмотря на чудесные фотографии. Мечта работяг, стареющая секс-бомба. Ее даже нельзя рассматривать всерьез. Эмералд Барримор? Конечно, в свое время она была легендой – суперзвезда, суперзнаменитость, но как актрису ее даже рядом нельзя поставить с Сисси. Разве можно сравнивать их хотя бы по таланту? Да к тому же Эмералд намного старше. Аплодисменты и похвалы воздавались ее заслугам в личной жизни, которая была гораздо интересней, чем ее работа в кино. Публика любила Эмералд за те пикантные моменты, которые составляли ее жизнь – мужчины, скандалы, попытки самоубийства. Знаменитость бульварной прессы. Ее скандальная репутация затмит весь остальной актерский состав в картине. Должна же телекомпания понимать это?
      Единственной, кто осложнял ситуацию, была эта чертова Хлоя Кэррьер. Вот кто представлял настоящую угрозу, в этом не было никаких сомнений. Сисси была вынуждена признать, что Хлоя идеально подходила на роль. У нее была именно та внешность – сочетание невинности и порока. Все, кто обсуждал роль Миранды, сходились на том, что актриса должна преподнести именно эти качества. И к тому же Хлоя являлась новым, свежим лицом, хотя ей и было почти сорок, а новые лица любили все. Сэм, пытаясь развеять опасения Сисси, убеждал ее в том, что, если даже телекомпания и Эбби будут настаивать на Хлое, он, в свою очередь, станет настаивать, чтобы тогда Сисси играла роль первой жены; по крайней мере, уж на это он заставит их согласиться.
      Но Сисси понимала, что роль Сайроп – это далеко не то. Первая жена была откровенной тупицей. Слабая, второсортная роль. Сисси нужна была Миранда Гамильтон, жена номер два. О, как она хотела эту роль! Шлюха. Порочная. Интриганка, обольстительница, изменница, хитрая, хладнокровная, но вместе с тем – с добрым сердцем. Сисси в полной мере чувствовала вкус этого характера.
      А что, если сбросить еще один фунт?
 
      Настал день, когда Эбби и Мод Арафат устраивали интимный ужин, на который были приглашены все претендентки на роль, и все они были очень взволнованы этим событием.
      Что надеть? Что надеть? Хлоя мучительно думала, в чем она должна предстать, чтобы сразить всех?
      В этот вечер продюсеры – Эбби и Гертруда – смогут наблюдать всех претенденток на роль, собравшихся вместе, за одним столом. Зрелище может быть отвратительным, Хлоя это знала. Хотя обычно выбор туалетов не доставлял ей особых хлопот, в этот раз она была в затруднении. Два дня она лихорадочно бегала по магазинам, методично обходила все лавки на Родео-драйв и бульваре Сансет. Какой Мирандой лучше предстать в этот вечер?
      Шлюхой? В таком случае подойдет черное атласное платье от Валентино с высоким воротом и кружевным жакетом, искрящимся расшитыми бисером черными бантами, и в дополнение к нему – блестящие, черные с хрусталем, серьги.
      Обольстительницей? Красное шифоновое платье Унгаро, с вырезом до ключиц впереди и до десятого позвонка на спине. Облака красного шифона соблазнительно рассыпались по полу; красные атласные туфли на таких высоких каблуках, что едва можно было передвигаться, завершали ансамбль. Сексуально? Да, пожалуй, даже слишком.
      Но, может быть, ей стоит быть самой собой, Хлоей Кэррьер? А почему бы и нет? Сегодня вечером она будет просто Хлоей. Она наденет свое старое любимое платье, в котором чувствовала себя уютно. Кремовый шелковый трикотаж, мягкие складки вдоль одного плеча – в греческом стиле, другое плечо обнажено. Хлоя выбрала брошь из искусственных бриллиантов, которой она закрепила на талии ниспадающую с плеча ткань, и крохотные бриллиантовые сережки как единственную драгоценность. В руках у нее будет маленькая кремовая сумочка от Юдит Лейбер в форме зайчика, украшенная эмалью и искусственными бриллиантами – подарок Джоша к ее последнему дню рождения, – и вперед, к удаче! Удача. Она так нужна ей сегодня вечером.
      Дни рождения! Хлоя вздрогнула при воспоминании об этих счастливых днях, которые остались в прошлом. Сев за туалетный столик, она приступила к макияжу, нанося на лицо бесчисленное количество косметических средств. В этом году ей будет сорок. Сорок лет!!! Это казалось глубокой старостью. Хлое не верилось, что жизнь пролетела так быстро, что молодость уже давно позади.
      «Не все еще потеряно, малышка, не все, по большому счету, – успокаивала она себя, отработанным движением нанося на губы блеск фирмы «Кристиан Диор». – Старушка еще жива».
      Она расчесала черепаховым гребнем густые вьющиеся волосы, уложив их на одну сторону. Обув кремовые шелковые сандалии, которые выделялись лишь крохотными ленточками на ее атласных ногах, она критическим взглядом осмотрела себя со всех сторон. В трехстворчатом зеркале Хлоя выглядела более чем красивой. Потрясающе. Блестяще. Сегодня вечером все было великолепно. Не хватало только одного. Ее мужчины.
      Хлоя еще раз взглянула на свои бриллиантовые часики фирмы «Бушерон». Он опаздывал. У Джоша опять была запись. Он предупредил, что может опоздать. Была решающая стадия отбора песен для его нового альбома. Поскольку с выпуском альбома уже запаздывали, Джошу было необходимо скорее закончить запись. Для него это было жизненно важно, поскольку альбом мог стать решающим в его угасающей карьере. Он должен был завоевать хоть малую популярность, иначе, и Джош это знал, его карьере придет конец. По сути, она уже и была окончена, учитывая его возраст и изменившиеся вкусы юнцов, на которых, в основном, и были рассчитаны все эти диски. Молодежь попросту не волновали эти годившиеся им в отцы стариканы, которые с важным видом появлялись на телеэкране или сцене. Перспектива стать актером нью-йоркского или лондонского театра тоже была слишком хлипкой. Карьера Джоша быстро клонилась к закату, и они с Хлоей знали это, как никто другой.
      Ирония судьбы заключалась в том, что Джошу потребовались годы, десятилетия, чтобы стать звездой. Путь к вершине оказался гораздо более трудным и утомительным, чем падение. Внезапная мысль промелькнула в сознании Хлои: а если вдруг опять повторится этот кошмар, вдруг Джош не оставил свои грязные игры с малолетками? Думать об этом было невыносимо; Хлоя постаралась взять себя в руки. Для нее все уже решено окончательно: никаких «если», «но» и «может быть», она твердо решилась на развод.
      Забыть. Забыть те страшные минуты, когда сталкивалась с его изменами. Он ведь пообещал, не так ли? Сказал, что теперь, когда ему уже за сорок, несолидно связываться с девчонками. Старался убедить Хлою, что он дорожит их браком и хочет сохранить его. Он ведь обещал, не так ли? Автомобиль уже ждал у подъезда. Джош был занят своим альбомом. Близилось время ужина. Хлоя вышла из дома в хорошем настроении, благоухающая свежим ароматом «Бала в Версале», и отправилась на прием к Эбби и Мод.
      Прием явно относился к разряду самых изысканных в Голливуде; Хлоя поняла это, когда учтивый молодой человек с вышитой на красном пиджаке эмблемой службы парковки открыл перед ней дверцу автомобиля и она проскользнула в передний холл особняка Арафатов, оформленный с блеском, в старинных голливудских традициях.
      Ни одного репортера не было допущено ни на прием, ни даже к дому. Это был верный признак того, что приглашены избранные. Не было даже Джорджа Кристи из «Холливуд Репортер». Чем выше уровень приема, тем меньше прессы – это «золотое» правило Голливуда. Премьеры, презентации, демонстрации мод, рекламные кампании всегда созывали большую прессу – тем веселее они проходили, но в этот вечер пресса обращала на себя внимание своим отсутствием.
      Огромный парадный зал был полон гостей. Терраса, отделанная полированным серым мрамором, была едва различима сквозь плотную завесу изысканных туалетов женщин и безукоризненно отутюженных черных брюк мужчин. Семьдесят пять именитых гостей потягивали из хрустальных бокалов шампанское или Перье и даже не замечали развешанных по стенам картин, ценность которых была никак не ниже миллионов пятнадцати; деловые беседы вызывали у них больший восторг.
      Серия картин великих мастеров – от Ренуара до Фишля была так искусно размещена на стенах, которые сначала десятки раз были оштукатурены, а затем покрыты несколькими слоями глазури, что обеспечивало безупречную матовую отделку. Гостей явно не интересовали и коринфские колонны из черного оникса, обрамлявшие проход в зале; они были размещены на расстоянии четырех футов друг от друга, и их вершины украшали бесценные римские мраморные бюсты V–VI веков.
      Хлоя, однако, не могла оставаться равнодушной к такому великолепию. Она была потрясена. Они с Джошем хотя и выступали на голливудской сцене вот уже многие годы, впервые были приглашены в этот дом. Эбби и Мод Арафат предпочитали вкладывать деньги в то, что бросалось в глаза. Их дом был явно предназначен производить впечатление, что его хозяин – мультимиллионер, продюсер с мировым именем. И впечатление складывалось именно такое. У Хлои захватывало дух от великолепия убранства, очевидной ценности и красоты произведений искусства, собранных в доме. Она взяла предложенный одним из тридцати официантов в ливреях бокал шампанского и перешла в гостиную. Это был зал длиной в семьдесят пять футов; среди полотен, украшавших стены, выделялся Пикассо – картина была Хлое незнакома. Два бесполых атлета-великана на побережье – вероятно, что-то из «голубого» периода. Окна в гостиной, высотой по пятнадцать футов, были искусно задрапированы парчой цвета синего кобальта, отделанной тяжелой бахромой с кистями. Двери в сад оказались открытыми, и Хлоя прошла на террасу. Там, в саду, на лужайке, такой густой и зеленой, что она скорее напоминала бархатный настил, были выставлены восемь из числа самых изысканных и дорогих в мире скульптур Генри Мура. Хлою поразило, что они вот так запросто стояли на лужайке.
      Стояла мягкая калифорнийская ночь, легкий бриз с побережья доносил свежий аромат океана. Хлоя подумала о том, как опишет эту сцену в письме к Аннабель. Она писала ей по меньшей мере раз в неделю, подробно рассказывая об интересных событиях в ее жизни, о тех местах, где бывала. В ответ она получала маленькие записочки, которым была несказанно рада. Аннабель, ее дитя. Как обычно, начиная думать о дочери, Хлое становилось грустно. Она сделала глоток шампанского. «Остановись, Хло, – приказала она себе. – Это бизнес. Сосредоточься на нем. Блесни, девочка, блесни.» Итак, кто же здесь был, на этом вечере? От Хлои не ускользнуло, что собрались все претендентки на роль Миранды, в полном великолепии своих роскошных туалетов.
      Сисси Шарп предпочла красную гамму.
      «Рейган Ред. », весело представлялась она всем, кто знал о той дружбе, теперь, увы, канувшей в лету, которая связывала Нэнси и Рональда Рейганов и Сисси с Сэмом, когда Ронни был президентом гильдии киноактеров, а Сэм одним из его исполнителей. Сисси старательно преувеличивала степень их дружбы, постоянно упоминая в разговорах имя Рейгана. Правда, они с Сэмом только что вернулись с правительственного приема в честь президента Югославии – конечно, не самый высокий уровень вашингтонских встреч, но все равно он удостоился одной строчки в «Ю-эс-эй Тудэй». Сисси потчевала всех, кто стоял поблизости, забавными анекдотами о проделках Нэнси и смешными поговорками, которые отпускал Ронни.
      Розалинд Ламаз, сопровождаемая очередным томным самцом, была в золотистом lame от Лины Ли. Розалинд выглядела сытой, кавалер ее был явно утомлен.
      Она обменялась взглядом с Хлоей, кивнув головой в знак приветствия. Хлоя отметила про себя, что туалет соперницы смотрелся дешево, но сама Розалинд была удивительно привлекательной женщиной, которой, конечно, нельзя было дать ее возраста. Роскошные черные волосы были схвачены с одной стороны цветком гардении, лицо светилось живой улыбкой – Розалинд выглядела на редкость сексуально и не старше тридцати.
      Гул оживления среди гостей вызвало появление Эмералд Барримор. Она была истинным дитя Голливуда. Звезда с трехлетнего возраста, она до сих пор привлекала всеобщее внимание, где бы ни появлялась. За последние десять лет среди фильмов с ее участием не было ни одного достойного, но тем не менее ее звездная слава не угасла.
      Никто так не любил звезд, как те, кто жил и работал в Голливуде, и Эмералд была вскоре окружена толпой почитателей и подхалимов, ни один из которых, впрочем, не мог ей предложить ни приличную работу, ни участия в роли «приглашенной звезды» в каком-нибудь телешоу, ни даже эпизодической роли в мини-сериале.
      Как обычно, она прибыла с опозданием, задержавшись с выбором одного из ее пяти баснословно дорогих колье. О драгоценностях Эмералд ходили легенды, тем более что все думали, будто сама Эмералд к их покупке не имела никакого отношения. В действительности же все было не так. Большую часть драгоценностей она купила сама – драгоценности были ее страстью, но Эмералд сознательно поддерживала версию о том, что ее осыпают подарками многочисленные любовники.
      Эмералд была со своим последним мужем, Соломоном Дэвидсоном, нью-йоркским фабрикантом мужской одежды, не слишком преуспевающим, но тщательно скрывающим это. Эмералд была во всей красе: на безымянном пальце, явно выставленный напоказ, мерцал неограненный изумруд; сама она была в собольей шубе длиной почти до пят – хотя Соломону и удалось купить ее по оптовой цене, сумма в сто тысяч долларов, которую он выложил, казалась умопомрачительной. Шуба была чуть длинновата для ее невысокой фигуры, но недостаток в росте Эмералд искусно восполняла своей прической. Зачесанные от самых корней, ее изумительные светлые волосы взметались словно стрелы, наподобие устрашающих причесок панков.
      На Эмералд было серебряное платье от Норелла, и выглядела она – Хлоя не могла не признать этого – величественно, настоящая суперзвезда.
      Две претендентки на роль Миранды, которые, по всеобщему мнению, должны были бы от нее отказаться, болтали по-дружески. Жаклин Биссе и Мэрил Стрип были слишком увлечены кинематографом, чтобы размениваться на роли в телевизионных мыльных операх. В голливудских кругах считали, что Эбби и его партнер Гертруда Гринблум, как совладельцы студии и создатели многих шедевров на киноэкране, роняют свой престиж, обращаясь к телевидению. К молодому искусству – телевидению – относились еще свысока; тогда, в 1982 году, мало кто из звезд снимался в телесериалах. Те же, кто соглашался, вызывали снисходительные усмешки своих коллег. Хлою это не беспокоило. Она не была снобом: телевидение или кинематограф – не имело значения. Ей нужна была хорошая работа, и только.
      Среди гостей бродили хорошенькие молодые девушки с именами вроде Шарон, Трэйси и Синди, на их лицах застыли отчаянные улыбки – девушки понимали, что они здесь не к месту, но в то же время присутствие на таком банкете полезно для карьеры. Это были начинающие актрисы, работающие по контракту на «Макополис Пикчерс». Одеты они были в платья, которые носили звезды в прошлогодних фильмах.