– Нет-нет, я забыла. Она видела «Госпожу» – это то, что я снимала в Лондоне.
– А, это хорошо, хорошо, ты была там бесподобна, дорогая, просто бесподобна.
– Спасибо. – Розалинд сощурилась, наклонившись к зеркалу; она углядела еще одну морщинку под глазом.
Они когда-нибудь перестанут появляться?
– Она что-нибудь упоминала о пробах, дорогая?
– Что? – переспросила Розалинд.
– Пробы – пробы на «Сагу».
– Да, вроде что-то говорила, – невнятно ответила Розалинд.
Прошлой ночью она попробовала все восхитительные мексиканские позы, которые показал Луис, и ее мысли еще были в тумане. Внезапно профессионал взял в ней верх, и она переключила внимание на разговор.
– Не волнуйся, Полли, не волнуйся. У меня есть идея, querida. Я настроена добиться этой роли, и она будет моей. Я хочу ее, а то, что Розалинд хочет, Розалинд получает.
– Умница. – Полли знала, что, когда Розалинд стремится к чему-то, ее уже ничто не может остановить. Когда ее мысли были сконцентрированы на чем-то другом, кроме секса, она могла быть упрямой и сильной, как бык. Правда, когда они были заняты сексом, она, как правило, становилась еще сильнее. – Итак, каков же твой план, дорогая?
– Почему ты не можешь добиться для меня этих чертовых проб, будь они неладны! – кричала в телефонную трубку Сисси Шарп на своего агента. – Если ты даже этого не можешь, Дуги, клянусь, я пойду к Моррису. Я действительно сделаю это, я не шучу. Сначала ты подсовываешь мне этого… этого паршивого Луиса Мендозу, чтобы он играл со мной в паре в этом дерьмовом фильме. – Она закашлялась, и услужливый дворецкий тут же подлил белого вина в ее пластмассовый стаканчик. – И потом я узнаю, что, оказывается, чуть ли не весь город, все, кроме меня, приглашены на пробы. Лучше поторопись, Дуги. Мне нужна эта роль. Иначе я уйду к ребятам Морриса. – Она резко бросила трубку и уставилась на бассейн, на краю которого Сэм выполнял свои обычные сорок приседаний.
Она невольно скользнула взглядом по его спине, довольно приличной для его пятидесяти лет, сильным мышцам, когда он, красиво раскинув руки, нырнул в бассейн. Ей бы хотелось быть в такой же хорошей форме, как и Сэм. Может, поэтому они и не желают приглашать ее на пробы – слишком стара? Да, они думают, что она слишком стара. И так оно и есть, с грустью подумала Сисси, позволив слезинке скатиться по чересчур загорелой, жесткой щеке. Сорок четыре… Черт. Хотя ее рекламные агенты и заверяли всех, что ей тридцать восемь, город знал правду. В Голливуде ничего нельзя было утаить: ни возраст, ни заработки, ни то, насколько ты популярна. В этих джунглях все было известно. Никаких секретов.
К черту этот город, подумала она, должен же быть какой-то выход, как-то же надо добиться этих проб! Налив еще вина, она в задумчивости разглядывала мышцы Сэма, когда зазвонил телефон. Сэм обещал, что сделает все возможное, чтобы ее пригласили на пробы, но она не замечала, чтобы он слишком старался. Надо было действовать самой, действовать тонко.
– Сисси, дорогая, слышала новости? – мурлыкала в трубке Дафни Свэнсон, лучшая подруга и доверенное лицо Сисси.
– Что за новости? – зарычала Сисси, чувствуя, что речь пойдет о ее роли.
– Они собираются пробовать на роль Хлою Кэррьер – можешь себе представить, дорогая? Певица в роли Миранды, и к тому же англичанка. Это уж слишком забавно! – Ее сдержанные английские интонации сменились взрывом девичьего хохота.
– Откуда ты знаешь? – рявкнула Сисси.
Взбешенная, она схватила пригоршню смеси орехов с изюмом, которой баловался Сэм, и, отбросив свойственное ей благоразумие, запихнула в рот. Она знала, что позже последует расплата за такое излишество – сотня лишних приседаний. В орехах калорий было больше, чем в ее дневном рационе. Сисси гордилась своим весом – девяносто восемь фунтов. Многие говорили, что от этого она выглядит моложе. Большинство же считали, что она похожа на помесь воробья с ястребом.
– Мне сказал Джонни, дорогая, – ответила Дафни, самодовольно чавкая шоколадом «Годива» на другом конце провода.
У нее не было проблем с весом. Рыжеволосая, аппетитная, и в свои шестьдесят все еще активная в сексе. Двое ее давних ухажеров, Фрэнк Тилли и Ричард Харрел, до сих пор регулярно наносили ей ночные визиты. Дафни не мучили внутренние конфликты, она была довольна собой. Ее сын Джонни поставлял ей все городские сплетни, некоторые из них он узнавал из первых уст – от своего отца, бывшего мужа Дафни, студийного агента Джаспера Свэнсона.
– Можешь поверить в это, дорогая?
Сисси заскрежетала зубами и запихнула в рот еще немного орехов.
– Почему ее? – презрительно фыркнула она. – Она ведь не актриса, всего лишь эстрадная певица, да к тому же англичанка, почему вдруг Эбби выбрал ее?
– Конечно, не для того чтобы затащить в постель, – рассмеялась Дафни. – Но ты все-таки должна признать, дорогая, что она весьма привлекательна.
– Эбби говорил мне, что он, возможно, пригласит Биссе, Кэнди Берген, Эмералд и, вполне вероятно, Сабрину Джоунс. А что еще ты слышала? Кого еще?
– Ну, – Дафни понизила голос и, поглубже забравшись под одеяло из гагачьего пуха, привезенное из Ирландии, вновь запустила руку в коробку с шоколадом. – Джонни сказал, что Розалинд Ламаз очень заинтересована в участии.
– Эта мексиканская помойка, – усмехнулась Сисси. – Вот уж кто никуда не годится, безнадежно. В ней совсем нет класса. А каково мнение Эбби? Ты с ним еще не говорила?
Утренние часы Дафни всегда проводила на телефоне, по крупицам собирая все новости, сплетни, скандалы из Лос-Анджелеса, Нью-Йорка и Лондона. Поистине глаза, уши и рот Голливуда, она подумывала о том, как бы направить этот поток информации, которую она перерабатывала, в прибыльное русло. Разумеется, с друзьями она готова и дальше делиться информацией бесплатно, но в рекламной газете она всерьез рассчитывала вести колонку сплетен.
– Конечно, говорила. Но, дорогая, выжать из него что-то практически невозможно, он хранит свои тайны, как гробница Тутанхамона. Кроме того, что он назвал Жаки, Кэнди, Эмералд и Сабрину, он мне больше ничего не скажет.
– Да, но эти имена уже объявляли в газетах, так что же это за новости? Я думала, Эбби расскажет тебе все, Дафни, – с укором сказала Сисси.
– Да, это так, но, дорогая, – Дафни понизила голос, – он сказал, что ему нужен ажиотаж вокруг Миранды, поэтому он и подогревает страсти в прессе. Каждый день звонит Лиз Смит и Сьюзи. Я замолвлю за тебя словечко, крошка, обещаю, обещаю. Напомню ему, что у тебя два «Оскара». – Дафни хихикнула.
Сисси повесила трубку и молча уставилась на мужа, который показался из бассейна, веселый и мокрый. Он игриво потрепал ее волосы, что всегда раздражало Сисси.
– Ты ведь сделаешь все, чтобы получить эту роль, не так ли, милая? – пошутил он.
– Все что угодно, – зловеще произнесла Сисси, – абсолютно все, Сэм. Даже трахну тебя ради этого. – Они оба деланно рассмеялись.
Сисси, как и Розалинд Ламаз, обладала поразительным качеством – если она что-то вбивала себе в голову, то шла напролом и, как правило, получала все, чего хотела. Когда-то давно она хотела Сэма и получила его, хотя он и редко делил с ней постель даже в первые дни их супружества. Она мечтала о славе и успехе и достигла того и другого.
Теперь ее помыслами владела роль Миранды, и Сисси не остановится ни перед чем, чтобы добиться ее.
7
Сабрина Джоунс лежала на берегу и с очаровательной улыбкой смотрела в объектив фотокамеры. Камера любовалась Сабриной. Сабриной любовались все.
Она была своеобразным символом «золотой» девушки Америки. В Сабрину ее переименовал шустрый студийный администратор, который обожал Одри Хепберн в фильме «Сабрина». Когда она появилась в его офисе три года назад, ей тотчас же дали одну из трех главных ролей в новом полицейском телесериале. Ее даже избавили от проб.
Высокая, стройная, с медовым загаром, она была великолепна. Густые светлые волосы, предмет зависти всех голливудских актрис, падали на плечи каскадом естественных волн. Сейчас на ней было золотистое открытое вечернее платье, которое изящно облегало ее восхитительную фигуру. Она лежала на песке, позируя перед нацеленным на нее объективом, и фотограф, взглянув на нее, ощутил благоговейный трепет. В Голливуде еще не было такого очаровательного создания со времен Авы Гарднер. Сабрина была само совершенство. Эти глаза! Эти ноги! Эта грудь!
Появившись в телесериале «Осторожно: работают девушки», Сабрина молниеносно завоевала популярность. Но вместо того чтобы просить о прибавке жалованья и дополнительных привилегиях, как это обычно делали новорожденные кумиры, она с удовольствием продолжала работать в телесериале со своими двумя партнершами, с благодарностью приняв разумное увеличение заработка, которое с готовностью предложили ее услужливые боссы. Ей нравился сериал, она любила актерскую команду, обожала своих партнерш – Патти и Сью Эллен и была очень довольна жизнью. Ей даже нравилось давать интервью и позировать для фоторекламы – к великому удовольствию ее агента по связям с прессой.
Сабрина была поистине счастливой актрисой; она любила жизнь, свою работу, благополучная и любящая семья служила ей хорошей опорой в жизни, но единственным, чего недоставало Сабрине в ее двадцать три года, была слава суперзвезды. Что ж, съемки в «Саге» могли бы исправить это положение, тем более что ее работа в телесериале завершилась.
Сабрина повернула голову и устремила на фотографа взгляд, полный соблазна. У него опять перехватило дыхание, он щелкнул камерой и увековечил Сабрину на пятидесятой по счету обложке журнала.
Сью Джакобс, ее агент, ждала, пока закончится съемка.
– Одевайся и пойдем куда-нибудь в тихое местечко выпьем, – сказала она, прошмыгнув мимо съемочной группы, которая все еще влюблено глазела на Сабрину. – Нам надо о многом поговорить.
– Как насчет поло-клуба? – предложила Сабрина. – Мне там очень нравится.
Одетый в шелковый пиджак от Бриони, черную шелковую рубашку и черные брюки, Луис стремительно вошел в поло-клуб и замер, увидев самую прелестную девушку, какую он когда-либо встречал в своей жизни.
Длинные светлые волосы, великолепная золотистая кожа, милый наивный взгляд – она что-то оживленно обсуждала с другой женщиной, сидевшей с ней рядом. Не раздумывая, Луис направился прямо к их столику.
– Senorita, – обратился он, сделав знак официанту, – позвольте мне представиться. Луис Мендоза, к вашим услугам, senorita. Я просто хотел сказать, что вы самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Я потрясен вашей красотой. Не согласитесь ли вы разделить со мной бутылочку «Дом Периньона», senorita?
Это был не слишком оригинальный подход, но Луис, благодаря своей чарующей внешности, редко встречал отказ. Очень немногие женщины могли устоять, когда их называли самыми красивыми в мире. Сабрина Джоунс не была исключением.
– С удовольствием. – Она приветливо улыбнулась Луису, к неудовольствию Сью, которая как раз в этот момент уговаривала Сабрину согласиться на контракт с «Юниверсал» на участие в трех фильмах, отказавшись от конкурса на «Сагу».
Через полчаса Сью заторопилась домой, бормоча: «Секс, секс, вот о чем они все сегодня думают». Последив за взглядами двух молодых людей, она поняла, что сила их взаимного притяжения слишком велика, чтобы с ней бороться. Она была права.
На следующий день Луис приехал на съемку совершенно вымотанным. Он чувствовал себя так, словно отработал целый день. Съемочная группа засуетилась вокруг него, устанавливая свет и оборудование для его большой любовной сцены с «магистром» Сисси Шарп. Луиса коробило от этого обращения «магистр», на котором настаивала Сисси. Кто она, как не уродливая старуха, к тому же так стыдящаяся своей женственности, что не позволяет называть себя «миссис» или «мисс». Действительно, магистр. Улыбка промелькнула на его лице, когда Луис вспомнил о прошедшей ночи и Сабрине. Сабрина. Какое имя! Какая женщина! Он почувствовал возбуждение при одной лишь мысли о ней. Сабрина Джоунс, секс-символ восьмидесятых. Так великолепна, сексуальна, молода поистине мечта любого мужчины.
Но только не его – о нет, ни за что. Для Луиса Мендозы такого понятия, как мечта, не существовало. Сабрина была его женщиной, теперь она принадлежала только ему. Гордость переполняла его, когда он вспоминал ее загорелое упругое тело, ее объятия. Их ласки были бесконечны, а физическое влечение друг к другу настолько сильным, что секс вылился в экстаз. Луис был искушенным любовником, но с Сабриной все получилось настолько естественно, легко и свободно, что его уловки оказались просто ненужными. Может быть, думал Луис, он действительно полюбил впервые в жизни. Счастливо улыбаясь, Луис очнулся от грез помощник режиссера звал его на репетицию. Сисси уже ждала. Она выглядела шикарно. Холодная и шикарная. Наверное, все женщины Америки будут отныне копировать ее туалеты в этой сцене. Закованная в роскошный наряд, она выглядела ничуть не сексуальнее старой клячи. Луис расхохотался от такого сравнения, пришедшего ему на ум.
Сисси нахмурилась. Она ненавидела Луиса, все в нем вызывало у нее отвращение. Безусловно, он был красив и неплохой актер, но она вообще не любила иностранцев. Иностранцами для нее были и евреи, и немцы, и французы, и англичане. Из неамериканцев она выносила лишь англичан; их было так много вокруг, что не принимать их было просто невозможно. Нравятся они или нет – приходилось их терпеть.
Сисси вздохнула и попыталась улыбнуться Луису, который с важным видом прохаживался по студии, пока режиссер не позвал на репетицию. Мысли были заняты «Сагой», и Сисси с трудом вспоминала свой текст.
«Прекрати это, Сисси, – жестко приказала она себе. Ты звезда, профессионал. Не забывай об этом».
Она должна получить эту чертову роль. Во что бы то ни стало!
8
«Поиск начался!» – сияла заголовком первая страница «Америкэн Информер».
«Крупнейшая охота за талантами со времен «Унесенных ветром!» – вопила «Ю-эс-эй Тудэй».
«Кто будет играть Миранду?» – задавал вопрос «Тайм», его рубрика «Люди» пестрела фотографиями Сабрины Джоунс, Жаклин Биссе, Эмералд Барримор, Рэкел Уэлч, Хлои Кэррьер и Розалинд Ламаз.
У Сисси начинался очередной виток истерии. Сдерживаемая до сих пор ярость, чувство ущемленного достоинства прорвались теперь в потоке бешенства и нескончаемых истерик. Она лежала на бархатном покрывале, в середине которого галльской золотой вышивкой сплетались в сложном узоре три геральдические буквы «S», и выплакивала душу. «Нет, – думала, глядя на нее, несимпатичная горничная Бонита, – души-то у тебя нет вовсе, мерзкая сука». Бонита суетилась вокруг хозяйки с носовыми платками, аспирином, водкой, тараторя по-испански слова утешения, пока Сисси билась в истерике, орошая черными от туши слезами бледно-лиловое покрывало.
Внизу, в своем кабинете, Сэм со смешанным чувством сожаления и безразличия прислушивался к доносившимся из спальни воплям. Сожаления – потому что он знал, что значила для карьеры Сисси роль Миранды. А безразличия – потому что он, в конце концов, был уже сыт по горло постоянными вспышками истерик и чрезмерными претензиями.
«Может быть, у нее начинается ранний климакс? – предположил он, переключая телевизор на другой канал. – Действительно, в последнее время она выглядит как черт – худая, словно рельса, сморщенная, как чернослив».
Сэм остановил выбор на тринадцатом канале и с удовольствием переключил свое внимание на молодого Рода Димблеби – крутили старый фильм с его участием. Сэм любовался жуликоватой внешностью и физической силой актера. Роду, безусловно, были подвластны все жанры. Даже по этому фильму пятилетней давности можно было сказать, что этот двадцатичетырехлетний начинающий актер подает большие надежды. Он был очарователен. Сэм ощутил знакомый прилив возбуждения, вспомнив их страстную встречу в его фургончике на съемке несколько дней назад.
Конечно, он понимал, что Род оказал ему эту услугу лишь в расчете на ответную милость. Он хотел получить роль второго сына Сэма в «Саге» и готов был на все ради этого.
Сэм знал, что не сможет надолго удержать при себе Рода, который был явно гетеросексуален и слишком привлекателен, но тем не менее он подсказал ответственному за распределение ролей в «Саге» Дэйлу Циммерману, что Род подходит на роль второго сына.
– Сэ-э-эм! – закричала Сисси из своего будуара, возвращая его к реальности. – Пойди сюда, Сэ-э-эм! – Ее голос выдавал крещендо отчаяния.
Вздохнув, Сэм выключил телевизор и поспешил в спальню супруги, выдержанную в фиолетовых тонах. Сисси, в сиреневом неглиже, лежала, распластанная поперек кровати, с нескрываемым ужасом уставившись на шесть фотографий в журнале «Тайм».
– Вот, полюбуйся! – пронзительно взвизгнула она, ее завитые взбитые волосы стояли дыбом, лицо заплыло от слез. – Эта мексиканская шлюха, как она смеет рассчитывать на мою роль! – Она швырнула журнал на пол и нажала кнопку «пять» автоматического набора телефона.
– Алло, – раздался в трубке голос Дафни Свэнсон.
– Ты видела «Тайм»? – зашипела Сисси; – Ты видела! Я не могу поверить, что эта мексиканская потаскуха участвует в конкурсе! Это правда? Скажи мне, что это не так, Дафни, ради Бога!
– Мне очень жаль, дорогая, – вздохнула Дафни, которая, несмотря на близкую дружбу с Сисси, явно наслаждалась ее страданиями. – Это действительно правда. Я не знаю, что уж она сделала с Эбби, но я разговаривала с ним десять минут назад и просила подтвердить это для моей новой колонки в газете. Это оказалось правдой. Она участвует. Мне так жаль.
Дафни невольно улыбнулась. Как бывшая актриса, она сочувствовала всем, кому приходилось участвовать в этой суровой, изнурительной борьбе, карабкаясь к вершине славы и успеха. Бедняги. Она была счастлива, что в свое время оставила все это. Теперь среди Свэнсонов актеров не было, но они оставались голливудской элитой.
После второй мировой войны Дафни и Джаспер Свэнсон были звездами британского экрана. Когда в конце сороковых эта блистательная парочка переселилась в США, Дафни, рыжеволосая беспечная красотка, тут же окунулась в водоворот амурных авантюр, словно пытаясь превзойти в этом печально известную английскую герцогиню, которой восхищалась.
Среди тех, с кем она наставляла рога несчастному Джасперу, были Ричард Харрел, блистательный адвокат, о котором говорили, что он спит лишь с «большими звездами» или женами близких друзей; Лоуренс Хантингтон, знаменитый шотландский актер шекспировского театра, который по приезде в Голливуд занялся сексуальной революцией; и Фрэнк Тилли, остроумный, перипатетический постановщик мыльных опер на радио. К чести Дафни надо сказать, что и спустя тридцать лет двое из этих мужчин оставались ее любовниками.
Тлеющая сексуальность Джаспера Свэнсона воспламеняла сердца миллионов американских девственниц, но его карьера в кинематографе стремительно катилась к закату. Совсем в другом направлении текла жизнь прелестной Дафни. Фрэнк, Лоуренс, Ричард и иногда – очень редко – Джаспер делили с ней супружеское ложе, пока неожиданно (а может, это произошло намеренно?) Дафни не забеременела и теплым рождественским днем 1952 года сын Джонни не возвестил надрывным криком о своем появлении на свет. Рядом стояли обезумевший от счастья отец и трое более чем растерянных крестных отцов. Голливудское мнение больше склонялось к отцовству Фрэнка Тилли, но никто так и не знал наверняка, от кого же был зачат Джонни.
Когда мальчику исполнилось пятнадцать, его мать, Дафни, снималась в роли любовницы короля Карла Второго в шумной комедии об эпохе Реставрации. Это должен был быть ее последний американский фильм, хотя в свои сорок пять лет она все еще была сексуальна, рыжеволоса и очаровательна, а блистательное остроумие прибавляло ей шарма. Но это был 1967 год, и сорокапятилетние, в полном расцвете, дамы еще не вошли в моду. Джонни, однако, думал иначе, лишенный невинности в обеденный перерыв в студии «Метро» стараниями Кэтлин, дублерши матери. Столь же сексуальная, хотя и не такая изысканная, сорокапятилетняя Кэтлин показала юному Джонни, какое бесконечное наслаждение может дать плоть, научила, как доставить удовольствие женщине, продемонстрировав это с той смелостью, на которую способна только женщина ее возраста. Научила целовать, ласкать, обнимать. Кэтлин была прекрасным педагогом, а Джонни – блестящим учеником. Остаток школьных каникул он продолжал эти упоительные занятия в глубокой тайне от матери. Джонни встречался с Кэтлин, которая в порыве великодушия познакомила его со своими подругами – Дейдр, тридцати шести лет, Маурин, тридцати одного и Кейт, сорока одного года. Эти-то очаровательные дамы с огромным энтузиазмом и взялись за сексуальное обучение не по годам развитого, эротичного, пятнадцатилетнего парня, который уже обладал всеми атрибутами взрослого мужчины.
Итак, Джонни был довольно успешно испорчен великовозрастными дамами, и, когда он достиг зрелости, его уже интересовал секс только со взрослыми женщинами. Сколько ни старались цветущие «старлетки» и ясноглазые секретарши взмахами своих ресниц завлечь красавца Джонни – все было тщетно. Женщин моложе тридцати для Джонни просто не существовало.
Дафни впрямую не выказывала неодобрения. Джонни исправно приходил к ней на обеды три раза в неделю, до или после своих развлечений, и Дафни видела угрозу лишь в том, что у нее появлялся большой шанс стать – quelle horreur
– бабушкой, хотя ей и было уже за шестьдесят.
Обернувшись, Дафни с улыбкой посмотрела на Ричарда Харрела, который, как кит на морском побережье, разлегся на кружевных ирландских подушках. После ночи, проведенной с Дафни, Ричард всегда сомневался, выдержит ли его сердце следующий день. Несмотря на то что эта связь продолжалась с перебоями вот уже тридцать лет, Дафни все еще оставалась для него самой пылкой женщиной из всех, кого он знал, а знал он, конечно, немало даже и сейчас, в свои шестьдесят три года.
Ее взлохмаченные рыжие кудри, сливочная ирландская кожа, не задетая калифорнийским солнцем (Дафни всегда говорила: «Я не хочу выглядеть крокодилом»), роскошные рубенсовские формы – все это, в сочетании с необыкновенным жизнелюбием, которому могли позавидовать женщины втрое моложе нее, делало Дафни женщиной особой. Нескончаемая череда преданных любовников, которые до сих пор не забывали ее, была тому лучшим подтверждением.
Когда зазвонил телефон, Ричард обрадовался паузе. Дафни уже было приготовилась к бешеной утренней атаке на него, и Ричард с ужасом осознавал, что на этот раз его сердце точно не выдержит. Он соскочил с кровати с такой прытью, какую только позволял ему возраст, и, шатаясь, прошел в мраморную ванную.
– Дорогая, – зашептала Дафни в трубку, – я знаю правду. Я знаю, почему участвует Ламаз, но это должно быть между нами.
– Почему? Как? Что она такого сделала – трахнула этого старого пердуна? Ты же знаешь, что это невозможно, Дафни. Иначе я бы сама попыталась.
– Я сейчас не могу говорить, – сказала Дафни, увидев, как Ричард входит в комнату, бреясь портативной бритвой, которую всегда носил с собой в портфеле. – Давай встретимся за обедом, ты свободна?
– Да, конечно, да, – с готовностью согласилась Сисси, мысленно отменяя свои дневные занятия гимнастикой.
– В час дня в «Ма Мэзон», я закажу столик. – Сисси швырнула телефонную трубку и разрыдалась.
– Я единственная актриса в городе, кого не пригласили на пробы, – причитала она, обращаясь к Сэму. – Это так унизительно… Я покончу с собой, – всхлипы вала она в его гомосексуальных объятиях, в то время как он по-братски нашептывал ей на ухо слова утешения.
– Тебя пригласят на пробы, дорогая. Обещаю тебе. Я уже говорил с Эбби. Я знаю, что все будет в порядке, осталось только получить согласие телекомпании.
– А вдруг они будут против? – хныкала Сисси. – Тогда уж я точно буду в дерьме.
Сердце Кэлвина клокотало, готовое вырваться из груди. Она улыбнулась ему! Эмералд Барримор действительно улыбалась.
Она взглянула на него сквозь толпу твердолобых поклонников и назойливых репортеров, окружавших ее на автомобильной стоянке у «Ма Мэзон», и улыбнулась ему. Он был уверен в этом!
Когда Эмералд выплыла из «Ма Мэзон» под руку с этим старым итальянским актером, каким-то Витторио, у Кэлвина перехватило дыхание. Руки дрожали так, что он с трудом мог сфокусировать свою камеру. Она была так сексуальна, красива, грациозна и раскованна. От волнения он чуть не лишился сознания, когда она обернулась и на долю секунды ее изумрудные глаза задержались на его лице. Потом его оттеснили другие фотографы, которые толкались, кричали, вопили: «Эмералд, Эмералд, сюда, сюда, Эмералд! Повернись ко мне, пожалуйста, Эмералд! Я люблю тебя, Эмералд. Эмералд, еще один разок! Пожалуйста!» Она позировала, кокетливо теребя свои золотистые локоны, наслаждаясь вниманием, и, выждав положенное время, быстро впрыгнула в свой лимузин; мелькнувшая прелестная ножка в золотой туфельке с изящным переплетением на лодыжке оставила в памяти Кэлвина ощущение приятного волнения.
Он вспомнил тот день, когда впервые услышал об Эмералд. В шестнадцать лет Кэлвин был безумно влюблен в милую блондинку Дженни. В школе все говорили, что Дженни была копией Эмералд Барримор, голливудской кинозвезды. Кэлвин ничего не знал тогда об Эмералд, будучи преданным поклонником Джона Уэйна и Рэндолфа Скотта. Стеснительность и робость Кэлвина тронули Дженни, и, когда он набрался смелости пригласить ее на свидание, она охотно согласилась. Они отправились в кино посмотреть любимую актрису Дженни – Эмералд Барримор – в фильме «Принцесса и нищий».
Когда на цветном экране появилось прелестное лицо Эмералд, Кэлвин тут же уловил ее сходство с Дженни. Он зачарованно смотрел на ее роскошное тело, которое выглядело еще сексуальнее в нижнем белье по моде прошлого века – белоснежных, отделанных рюшем штанишках, туго затянутом корсете с вышитыми на поясе голубыми бутонами роз. Кэлвин чувствовал, как напрягается его юношеский член. И когда божественные напудренные белые груди Эмералд высыпались из кружевного лифчика и, снятые крупным планом, показались такими близкими, что до них можно было дотронуться рукой, Кэлвин уже не мог больше сдерживаться. Его потная, дрожащая рука заскользила вверх по бедру Дженни. Она оттолкнула руку. Он попытался снова, не в силах совладать с природой. Дженни опять оттолкнула его. Кэлвин становился все более настойчивым. Он слышал, что другим парням Дженни позволяла многое. Почему же нельзя ему?
В конце концов Дженни надоели его домогательства. Она резко встала. «Дикарь!» – прошептала она, выбираясь из темного зала.
Оставшись в одиночестве, Кэлвин смотрел на алые губы Эмералд, заполнявшие весь экран, и чувствовал, как взрывается его член.
С того дня Кэлвин стал подолгу оставаться в своей спальне, сидел там запершись; сердце учащенно билось, в одной руке он зажимал пульсирующий член, а в другой держал вырезанную из журнала фотографию Эмералд.
Его безрассудная страсть к королеве экрана росла с каждым днем, как росла и коллекция ее фотографий, развешанных по стенам его комнаты. Совершенно неожиданно он осмелился написать Эмералд. Через неделю исполнительные служащие отдела по работе с письмами поклонников выслали ему великолепный снимок восемь на десять, где Эмералд была в кружевном декольте, с зачесанными назад роскошными светлыми волосами, а на фото зелеными чернилами была сделана надпись:
«Кэлвину, с нежностью, Эмералд».
Кэлвин, не предполагая, что подписи на фотографиях штампует секретарь Эмералд, был вне себя от счастья. Спустя три месяца он послал еще один запрос.
На этот раз прислали цветную фотографию – Эмералд в длинном атласном зеленом платье с разрезом до бедра, светлые волосы коротко подстрижены, пунцовые губы сжимают дымящуюся сигарету, глаза полузакрыты.
«Кэлвину, с любовью, Эмералд»было нацарапано на нежном белом бедре.
С тех пор Кэлвина словно подменили.
Кэлвин осторожно вырвал страничку рубрики «Люди» из журнала «Тайм»; «Кто будет играть Миранду?» – вызывающе вопил заголовок, и принялся изучать фотографии шести красавиц.
«Сага» вот уже многие месяцы оставалась бестселлером среди бестселлеров, соперничая лишь с «Долиной кукол» по объему продаж и популярности. Роль Миранды была, что называется, «первый сорт». И она ни в коем случае не должна была достаться одной из этих пяти потаскух. Для Кэлвина все женщины, за исключением Эмералд, были потаскухами. Такая великая роль, как роль Миранды, предназначена и должна быть сыграна величайшей из актрис – Эмералд Барримор. Она, и только она могла бы ее сыграть. Эмералд Барримор, суперзвезда, его идол, его любовь. Никто не должен встать у нее на пути. Кэлвин взял «Холливуд Репортер». «У кого больше шансов на роль Миранды Гамильтон в «Саге»? Весь Голливуд говорит о Розалинд Ламаз. Похоже, это единственная подходящая актриса на эту роль», – горячился корреспондент Хэнк Грант. Кэлвин аккуратно сложил газеты на столе. Вытащив чистый лист бумаги, новую шариковую ручку, он старательно вывел: «Проект «Миранда». Пункт первый: устранить негативные факторы».
Он верил в продуманные планы. И собирался сделать все, чтобы Эмералд получила эту роль.
9
Когда Розалинд не работала, она целыми днями слонялась по дому, одетая в пижамную кофту бывшего мужа и рваный, в пятнах шелковый халат, который знавал лучшие дни, точнее сказать, годы, но Розалинд очень тяжело расставалась с вещами. Халат когда-то украшал ее пышное тело в «Латиноамериканском любовнике» – фильме, который был снят в конце шестидесятых – золотые времена цветного кинематографа, когда Розалинд была звездой первой величины. И сейчас она надеялась повторить свой триумф, получив роль Миранды.
Накануне вечером ее сестра Мария, светская особа, не в пример Розалинд, как раз наставляла ее в плане работы над имиджем.
– Посмотри на Сисси, – поучала Мария, когда они сидели в заросшем папоротником внутреннем дворике ее дома и, потягивая коктейли, смотрели развлекательную программу.
На экране, в вестибюле отеля «Хилтон», появилась Сисси – она направлялась на благотворительный гала-концерт, устраиваемый Фондом принцессы Грэйс, который обычно собирал «сливки» голливудского общества. Присутствовали семьи Синатры, Стюарта, Пека, Дугласа и Мура. Сисси эффектно смотрелась в черном платье от Баленсиаги, и, желтое бриллиантовое колье обвивало ее дряблую шею. Левой рукой прижимая к себе Сэма, она изливала на репортера поток бурных чувств, которые якобы испытывала, оказывая поддержку такому грандиозному мероприятию.
