Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лучшее эфирное время

ModernLib.Net / Сентиментальный роман / Коллинз Джоан / Лучшее эфирное время - Чтение (стр. 17)
Автор: Коллинз Джоан
Жанр: Сентиментальный роман

 

 


      – Это действительно интересно? – спросила Хлоя, странным образом чувствуя некоторую вину за свой огромный успех, в то время как Джош катился вниз. – Тебе это нравится, Джош?
      – Конечно, это здорово, – соврал он. – Все краски праздника, дорогая. Море водки, смеха, птичек. – Хлоя не смогла подавить досаду.
      Мысль о Джоше, обнимающем другую женщину, до сих пор бросала ее в жар.
      – Безнадежно! Ты безнадежно старомодна, – сказала Ванесса, когда Хлоя пересказала ей свой разговор с Джошем. – Мне кажется, ты совсем ничего не смыслишь в мужчинах, ведь так, Хлоя?
      Ванесса, изучавшая их в течение восемнадцати лет, была своего рода экспертом в этой области и зачастую удивлялась романтической наивности Хлои.
      Хлоя переменила тему. Разговоры о Джоше лишь будоражили ее. Она снова и снова хотела услышать его голос. Их развод все еще не был оформлен. Процесс тянулся вот уже два года. Ее адвокату никак не удавалось застать ее, чтобы она подписала последние бумаги. А вскоре исчез Джош, и даже его адвокат не мог его найти.
      Филипп настаивал на том, чтобы Хлоя завершила развод. Он хотел жениться на ней, но Хлоя не была до конца уверена в своем желании выйти за него замуж. Физически она была без ума от Филиппа – он как будто околдовал ее. Но той духовной близости, что связывала их с Джошем, не хватало.
      Возможно, она слишком многого требовала, уговаривала она себя. Конечно, нельзя же иметь все.
      «Можно. Можно, – шептал ей в ответ внутренний голос. – Ты можешь иметь все, Хлоя. Можешь и должна».
      Успех «Саги» был настолько велик, что все телекомпании ринулись подражать ей. Одна конкурирующая компания поставила жалкую имитацию «Саги» – «Семью Абрахамов», другая попыталась выйти на экран с «Аризонской империей», но оба сериала очень быстро выдохлись.
      – Подражание – это самая искренняя форма лести, – сияла от восторга Гертруда, утешая обеспокоенного конкуренцией Эбби. – Нам нечего бояться, Эбби. Ты только взгляни на наш рейтинг. – Она была права. «Сага» на протяжении последних четырех сезонов постоянно лидировала среди пяти ведущих телешоу. Туалеты из «Саги», драгоценности из «Саги» – Миранда и Сайроп, одетые в крошечные копии белых, расшитых бисером платьев от «Рудольфо», мелькали повсюду. Мир пылал «сагоманией». Публика обожала Хлою и Сисси. Сэма и Пандору. Она любила их всех.
      Накидки на кровати, тарелки, свечи, обувь, блузки и галстуки – все точная копия тех, что в «Саге», магазины буквально ломились от этих товаров.
      – Единственное, где еще не напечатали название «Саги», так это презервативы, – рассмеялась Пандора, в то время как Кристофер, тщедушный человечек, ответственный в «Саге» за связи с прессой, подошел к Хлое с текстом новой рекламы для духов «Сага», которые они с Сисси должны будут рекомендовать покупателю.
      Одни должны были называться «Грешница», и с футляра смотрела лукавая Хлоя. Другие – с названием «Женщина» – должны были олицетворять Сисси, которая смотрела бы с картинки настолько тепло и искренне, насколько позволил бы ее талант.
      За четыре года съемки телесериала Сисси успела сделать две небольшие пластические операции на лице, одну – на веках и впрыскивание в груди. Она все так же изматывала себя диетами и все больше напоминала ястреба, но актриса она все-таки была довольно хорошая и сумела вдохнуть жизнь в приторно-слащавую роль Сайроп. Она олицетворяла собой образ женщины-матери: нежной, страдающей, доброй, занятой вечными проблемами своих детей и махинациями мужа – Стива. Хлоя же, напротив, олицетворяла порочную, расчетливую, ненасытную шлюху.
      Публика близко к сердцу воспринимала обеих женщин, даже не задумываясь над тем, какими они были в жизни, а не на экране.
      – Ты сидишь на моем стуле, – накинулась как-то Сисси на Хлою.
      – О, извини, – ответила Хлоя, краем глаза замечая три пустующих стула, куда Сисси могла бы пристроить свою костлявую задницу, если бы захотела.
      Что на самом деле хотела Сисси – так это уколоть Хлою при первой же возможности. Почувствовав вновь обретенный успех, она стала просто невыносимой. Даже верный Сэм, который был лоялен к ней долгие годы, уже еле сдерживался от ее наглости. Она грубила персоналу, который отвечал ей такой же неприязнью. Завидовала другим актрисам, язвила, отказывалась от репетиций, оскорбляла любого актера, если тот забыл свой текст. Она заставляла режиссера готовить для нее лучшие диалоги, постоянно изменяла свой текст, смущая других актеров, а затем сама же приходила в ярость, так как ее не понимали.
      В последнее время Сисси стала увлекаться порошком: первую дозу кокаина она вдыхала по утрам, чтобы превозмочь утомительные будни, вторая доза шла в обед, и к вечеру добавлялось еще полдозы. Дома каждый вечер она горько жаловалась Сэму на то, что осветитель якобы предпочел ей Хлою и Пандору, режиссер – бездарный негодяй, трейлер ее не так велик, как трейлер Сэма. Сисси болезненно реагировала на любую мелочь. Кокаин превращал ее в шизофреничку, страдающей к тому же паранойей. Если бы публика, которую ее так обожала, знала о ней всю правду, стоять бы ей в очереди безработных на бульваре Сансет.
      – Так что ты думаешь о новом сценарии?
      Хлоя была удивлена тем, что Сисси вдруг заинтересовалась ее мнением. Раньше с ней такого не случалось.
      – По-моему, неплохо. А ты что думаешь?
      – Хлам, все это только для помойки. Если они и впредь будут так писать, на следующий сезон мы останемся без работы. – Сисси нервно постукивала пальцами по обтянутому атласом бедру. – Дорис, принеси мне чашку кофе и, ради Бога, поторопись же.
      Хлое стало жаль Сисси. Она даже не испытывала ненависти к этой женщине, которая так явно мучилась от неуверенности в себе, и даже часто защищала ее, когда другие актеры подшучивали над ней или разносили в пух и прах за ее выходки. Заступничество Хлои не помогало – Сисси все равно ненавидела ее, как никто другой из работавших вместе с ними.
      Если Хлоя появлялась на первой странице «Ю-эс-эй Тудэй», Сисси учиняла скандал сотрудникам отдела по связям с прессой, пока ей не устраивали такую же обложку. Фактически им обеим досталось поровну журнальных обложек. При такой популярности сериала журналисты знали, что лучший способ протолкнуть тираж своих изданий – это поместить на обложках Сисси, Хлою или Пандору.
      – Да, а ты видела это? – Глаза Сисси вспыхнули, когда она передавала Хлое последний номер «Америкэн Информер».
      «Хлоя Кэррьер и тайное дитя любви», – сиял заголовок.
      Прочитав его, Хлоя чуть не лишилась сил. Она сделала вид, что лишь скользнула по нему взглядом, зная, что Сисси с интересом наблюдает за ее реакцией.
      – Любопытно, не правда ли? – Сисси улыбнулась, как змея. – Есть ли в этом доля правды, Хлоя, дорогая? – Она попыталась перевести разговор в доверительную тональность, но Хлое это показалось еще более оскорбительным, чем ее ежедневные злобные выходки. – Мне ты можешь сказать. – Сисси наклонилась ближе, и Хлоя увидела глубокие следы морщин под глазами и вокруг рта, которых не смогли скрыть даже три пластические операции.
      – Обычное вранье, Сисси, ты же знаешь. – Хлоя не смогла удержаться от издевки. – Помнишь ту историю, что раздули о похождениях Сэма несколько месяцев назад? Тоже ведь нелепо, не так ли?
      Сисси стиснула зубы, в холодных серых глазах ее угасло притворное участие.
      – Дорис, где же, черт возьми, этот проклятый кофе? Поторопись.
      Хлоя отошла. История, которой она так опасалась, в конце концов всплыла. Она увидела, как Сисси с ехидным выражением на лице демонстрировала газету кому-то из съемочной группы.
      Дома Хлоя с нарастающим ужасом перечитала заметку.
       «Тайное дитя любви, которую Хлоя не видела двадцать лет»,– трубил заголовок. «Хлоя Кэррьер – суперзвезда мыльной оперы «Сага» – хранит тайну, которая будет мучить ее до конца дней. Двадцать один год назад она дала жизнь внебрачному ребенку. «Информер» обладает исключительным правом сообщить вам, что эта девочка, Аннабель, счастливо живет в английской провинции с братом Хлои, Ричардом, и его женой Сьюзан, не зная, что ее настоящая мать – самая популярная на телеэкране сука».
      – О, Боже… Аннабель! – Хлоя швырнула на пол оскорбительный скандальный листок и дрожащей рукой набрала номер телефона.
      – Алло, Дафни, дорогая, я не разбудила тебя, а?
      – Нет-нет, конечно нет, милая, я уже давно встала. Что случилось? – Дафни оттолкнула Ричарда и достала магнитофон, который всегда лежал рядом с кроватью.
      Нечасто к ней за помощью обращалась Хлоя. Вокруг нее был такой поток нежелательной рекламы, что она даже не обращала на это внимания и лишь изредка пыталась отряхнуться.
      – Ты уже прочитала «Информер»? – в отчаянии крикнула Хлоя.
      – Да, дорогая, прочитала.
      – Это же сплошная ложь, Дафни, ты же знаешь.
      – Ну, разумеется, дорогая. Все в городе, кто читает эти дешевые газетенки, знают об этом. – Но они любят это, думала про себя Дафни, каждый читает это – кто за рабочим столом, кто в парикмахерской, или берет почитать у горничной, жадно впитывая сплетни и гнусные инсинуации. – Прекрати, Ричард, – прошипела она. Когда его отвергали, он обычно возбуждался еще больше и сейчас исследовал языком роскошные бедра Дафни.
      – Дафни, люди действительно начинают верить во все эти россказни обо мне, как о какой-то шлюхе. Мне-то все равно, но эта история страшно огорчит мою племянницу.
      – Я знаю, дорогая, знаю, что все это вранье. Не обращай внимания, ты выше их всех, никогда не забывай об этом.
      – Я никогда не обращала внимания на весь этот мусор, и, возможно, в этом вся беда.
      – Так чем может помочь тебе старый друг, дорогая? – спросила Дафни, отшвырнув Ричарда от своих бедер и зажав его под мышкой, как большую тряпичную куклу.
      – Заставь их как можно скорее написать опровержение.
      – Я сделаю все, что в моих силах, обещаю, дорогая, – ответила Дафни, которую постоянно отвлекал своими поползновениями Ричард.
      Закончив разговор, Хлоя влила щедрую порцию водки в свой апельсиновый сок. Начал звонить телефон. Она включила автоответчик и услышала отвратительные интонации: «Алло, это Майк Рассел из «Ньюс оф зе уорлд». Я бы хотел поговорить с мисс Кэррьер о…»
      Она устало отключила телефон. Завтра эта история из американских газет перекочует в английские. И Аннабель прочитает все это. Больше всего Хлою беспокоила реакция дочери. Ее дорогой Аннабель, которая думала о Хлое как о своей тете. Что она подумает теперь? Как она отнесется к тому, что ее всю жизнь обманывали? Это будет для нее тяжелым ударом.
      Как бы то ни было, Хлоя должна встретиться с ней. Сейчас. Нельзя откладывать. Она должна сказать дочери правду.
      Хлоя позвонила Гертруде.
      – Ты читала газету?
      – Да, конечно. Это правда? – раздался в трубке скрипучий голос.
      – Да, Гертруда, правда. Когда дело касается только меня, мне наплевать, что пишет пресса. Но эта история может обернуться страшным шоком для Аннабель. Она даже и предположить не могла, что я ее мать, а Сьюзан и Ричард ей не родители. Я должна поехать в Англию, Гертруда, и немедленно. Ты можешь отпустить меня? Пожалуйста. Это срочно.
      – Дорогая, – холодно начала Гертруда. – Ты же знаешь, что это невозможно. Мы заканчиваем сезон, ты занята во всех сериях. Это должны быть самые захватывающие моменты фильма, ведь в следующем сезоне против нас начинает выступать «Америка». Твое дело не может подождать?
      – Нет! – в отчаянии прокричала Хлоя. – Нет, не может. Речь идет о жизни моей дочери, Гертруда. Разве это не важнее телешоу?
      – Откровенно говоря, милая, нет. Я очень тебе сочувствую и обещаю, что наши люди, ответственные за связи с прессой, постараются все уладить, но мы просто не можем и не будем потакать капризам актрис.
      – Капризам! – Хлоя чуть не плакала. – Гертруда, это самое важное в моей жизни! – Она начала рассказывать всю историю с самого начала, но Гертруда оборвала ее.
      – У меня сейчас гости, милочка. Ты не беспокойся, – попыталась утешить ее Гертруда. – Не думаю, что плохая реклама повредит тебе. В конце концов, ты и в самом деле сука.
      – Нет! – закричала Хлоя. – Я актриса, и хорошая актриса, потому все и думают, что я такая же, как и моя героиня. Пожалуйста, разреши мне уехать, Гертруда, пожалуйста, только на уик-энд. Я должна все уладить. Аннабель нуждается во мне, я должна объяснить ей все сама. По телефону я не могу этого сделать.
      – Я должна буду поговорить с Эбби, – сухо сказала Гертруда. – Посмотрю, что можно сделать. А сейчас я должна бежать, меня ждут. – Она повесила трубку.
      – Черт бы тебя побрал! – закричала Хлоя, слезы ручьями хлынули из ее глаз. – К черту всех вас! Куда захочу, туда и уеду. – Она позвонила Ванессе. – Зарезервируй мне билет в Лондон на завтрашний вечер и организуй мне сегодня вечером встречу с Кристофером. Пора расплачиваться за ошибки.
 
      – Я уезжаю, Эбби, – спокойно сказала она следующим утром, сидя напротив великана в его необъятном офисе.
      Эбби, однако, проявил к ней большее сочувствие, чем Гертруда.
      – Мы разрешим тебе эту поездку, чтобы ты смогла с честью выйти из этой неприятной истории. Она компрометирует тебя в глазах публики. Если просто не обращать на все это внимания, зритель будет думать, что ты на самом деле сука. И хотя никакого позора в незаконном рождении твоего ребенка нет, я думаю, публика должна знать правду. Ты в долгу перед ней, как и перед этой девочкой.
      Эбби жевал сигару и с теплотой смотрел на Хлою. Когда дело подходило к развязке, Эбби обычно становился внимателен к своим звездам. Ему нравилась Хлоя, и он знал, что она вовсе не та бессердечная дрянь, которую изображала в картине.
      – Поезжай, милая. Дай пресс-конференцию в Лондоне, это важно, но еще важнее – твоя девочка, как она восприняла это?
      – Не знаю, – ответила Хлоя, еле сдерживая слезы. – Я не могу пробиться – они отключили телефон, а в колледже я не могу ее застать. Это действительно очень тяжело, Эбби. Эта девочка – самый дорогой человек в моей жизни. – Слезы побежали по ее щекам.
      Эбби, несмотря на внешнюю суровость, был сентиментальным человеком, и он почувствовал, как и у него сжимается горло, и поспешно протянул Хлое свой носовой платок, пока сам не разрыдался.
      – Ну-ну, милая, – грубовато сказал он. – Никаких слез, пожалуйста, ты только задержишь съемку, пока будут восстанавливать твой макияж. Возвращайся на площадку, мы освободим тебя к двум тридцати, так что успеешь на лондонский рейс.
 
      К тому времени, когда разразился скандал, Аннабель была уверенной в себе молодой женщиной, студенткой колледжа, собиралась стать музыкантом. Она была спокойна и счастлива в своей семье, в благополучной атмосфере родительского дома. Но это не остановило сплетников Флит-стрит, которые накинулись на скандальную новость, как стервятники. Все, что касалось Хлои, само по себе было интересным. Эта же информация была просто сенсационной, и газетчики собирались выжать из нее все соки. Каждый день газеты пестрели заголовками:
       «Хлоя бросает дитя любви», – визжала «Сан».
       «Эгоистичная «мыльная» королева отказывается от ребенка», – вторила ей «Стар».
       «О, Хлоя, Хлоя, как ты могла оказаться такой бессердечной? Где же твои нравственные устои, материнские инстинкты? Глупая женщина. Неужели бриллианты, меха, голливудские особняки и бассейны стоят жизни ребенка? Ребенка, которого ты выносила, а потом отдала родственникам, чтобы продолжать свою карьеру, в погоне за пустой славой и фривольной жизнью, и оставляя на чужое попечение свою плоть и кровь, воспитывая своего ребенка во лжи?..»
      Газеты пороли всякую чушь, кто во что горазд. История была «жареной», и из нее пытались выжать максимум. «Как это отвратительно», – думала Хлоя.
      Она просматривала газеты в самолете, и ее охватывал ужас – как воспримет все это Аннабель. Хлою сопровождала Ванесса, которая была приятно взволнована тем, что возвращается в Лондон. На нее тоже в какой-то степени распространилась слава Хлои, и Ванесса стала своего рода знаменитостью Петтикоат Лейн, где до сих пор жила ее семья. Филипп тоже сидел рядом с Хлоей, похрапывая во сне. Он поддерживал ее с того момента, как разразился скандал, и настоял на том, чтобы поехать вместе с ней.
      – Какое имеет значение, что о тебе говорят, дорогая? – спрашивал он Хлою. – Они все равно будут думать, что ты негодяйка. – Он приводил ее в бешенство своим французским прагматизмом, и их беседы обычно заканчивались ссорами.
      В Хитроу пресса уже была во всеоружии – десятки репортеров, телекамеры. Как только Хлоя спустилась с трапа, ее тут же окружила толпа, толкая, хватая ее, выкрикивая что-то, пока она с высоко поднятой головой шла по коридору аэропорта. На ней было простого покроя рыжевато-коричневое кашемировое пальто, туго схваченное на талии ремнем.
      Льстивый репортер Би-би-си совал ей микрофон прямо в лицо, требуя заявления. Женщина из Ай-ти-ви тоже настаивала на внимании. Были репортеры из Эн-би-си, Эй-би-си, Би-би-си и других телекомпаний Европы и Австралии.
      – Минуту. Подождите все минуту. – Кристофер, пресс-секретарь «Саги», уже был красный от усилий сдержать возбужденную толпу и прессу. – Сейчас мисс Кэррьер не собирается делать никаких заявлений. Как все вы знаете, мы созвали пресс-конференцию в отеле «Ритц» в четыре часа. Там мисс Кэррьер подробно расскажет вам о последних событиях.
      Хлоя, сжав зубы, изобразила подобие улыбки, пока в сопровождении трех полицейских, двух представителей авиакомпании, Ванессы, Филиппа и Кристофера пыталась пробиться сквозь толпу фотографов, журналистов и зевак.
      Да, это было, пожалуй, тяжелее, чем она ожидала. Прошлой ночью они допоздна планировали свои действия. Господи, пусть их план сработает, молила Хлоя.

23

      Уютный мирок Аннабель внезапно взорвался, превратившись в кошмар. Ее фотографии заполнили первые страницы бульварных газет. Приятели-студенты с упоением сплетничали за ее спиной. Почему же тетушка Хлоя, – нет, теперь это мама Хлоя, так ведь? – почему она не сказала ей правду?
      Пресса обрушилась на тихий домик в Барнсе шквалом телефонных звонков, и семья Аннабель была просто в шоке. Положение становилось невыносимым. Когда у дверей стали вести круглосуточную осаду десятки журналистов и фоторепортеров со всего мира, дом превратился в крепость. Ричард и Сьюзан отключили телефон, добрые, сочувствующие соседи приносили им еду, и семья жила в тягостном ожидании скорейшего снятия осады.
      Но не тут-то было. Репортеры прочно окопались на занятых рубежах, готовые к активным действиям, и скоро такая возможность им представилась в связи с приездом Хлои, которого они и ожидали. Когда она подъехала к дому, на нее обрушили шквал бесстыдно грубых, курьезных вопросов. Вспышки фотокамер слились в огромное зарево, и в вечерних сумерках стало светло как днем. Кристофер, который хоть и был мал ростом, но в силе не уступал великанам, ловко проталкивал Хлою сквозь бурлящую толпу. К тому моменту, как дверь им открыла бледная перепуганная Сьюзан, на Кристофере уже лица не было. Сьюзан быстро пропустила их в узкий коридор.
      Сьюзан, Ричард и Хлоя обменялись нежными приветствиями, пытаясь приободрить друг друга; затем Сьюзан отвела Хлою в сторону и знаком указала на закрытую дверь комнаты.
      – Она там, – прошептала Сьюзан, в то время как Ричард увлек Кристофера на кухню.
      – Она очень тяжело восприняла это, Хлоя. Я попыталась объяснить ей, что в этом не было твоей вины, что виновато было время и что ты сделала все возможное, но, кажется, чем больше я говорила, тем грустнее она становилась.
      – Спасибо, Сьюзи. – Хлоя улыбнулась невестке и благодарно пожала ей руку, вспомнив те далекие дни, когда они были школьницами, шушукались, хихикали, делились самым сокровенным – тогда им было по двенадцать лет и они были «лучшими подругами на всю жизнь». И вот они снова делятся секретами.
      – Я сказала ей, что ты приезжаешь, – добавила Сьюзан, – она ничего не ответила.
      – Все так и должно было быть, Сьюзи. Мне надо поговорить с ней. Знаю, насколько ей сейчас тяжело. – Хлоя толкнула дверь в комнату.
      Аннабель сидела в гостиной, устроившись на цветастой софе. Дочь и мать посмотрели друг на друга. Этого момента и опасалась Хлоя. Ей так сдавило горло, что она с трудом могла глотать, один глаз дергался от нервного тика, а может, просто потому, что она не сомкнула глаз все три дня, что разразился этот скандал. Хлоя с любовью смотрела на дочь, но взгляд Аннабель был холодным, чужим и независимым.
      В камине горел огонь. Был холодный мартовский день, и часы показывали только четыре, за окном уже почти стемнело. Зеленые велюровые шторы были опущены, окна плотно закрыты, но, даже несмотря на это, с улицы доносился гул и трескотня репортерской толпы.
      Хлоя приехала прямо из аэропорта и сейчас, в своих рыжих замшевых сапогах и такого же цвета кашемировом пальто, она чувствовала себя по-голливудски разряженной в этой простой неприбранной гостиной. На пианино и камине стояли фотографии Хлои и ее семьи. В одном углу комнаты Хлоя увидела фикус, который она посылала Ричарду в день его рождения, в другом – пластмассовый столик на колесах, уставленный бутылками с виски, джином, водкой и ликерами. Как бы хорошо сейчас выпить, подумала Хлоя, но нет, не время.
      Ее дочь, ее красивая жизнерадостная дочь, отвернулась от нее.
      – Ты, наверное, ожидала, что я брошусь в твои объятия и все прощу, – саркастическим тоном сказала Аннабель.
      – Нет, конечно нет, Аннабель, и никогда не ждала этого от тебя. Ты заслуживаешь объяснения, и я постараюсь рассказать тебе все.
      Хлоя сняла пальто, бросив его в кресло напротив софы, где свернулась калачиком Аннабель, – на лице вместо обычного жизнерадостного выражения застыла холодная маска. Ее черные вьющиеся волосы были схвачены ярко-желтой пластмассовой гребенкой, которая сочеталась с желтым свитером, надетым поверх потертых голубых джинсов, рваных на коленках; на ногах у нее были ковбойские сапоги. Аннабель была очаровательной девушкой и удивительно напоминала молодую Хлою, так что, глядя на них обеих со стороны, безошибочно можно было угадать, что это мать и дочь.
      Сьюзан оставила на столике перед камином поднос с чаем и бисквитами. Там же стояли две чашки и керамическая ваза с ранними нарциссами из их сада. Молчание в комнате длилось, казалось, целую вечность. Аннабель взглянула на Хлою, потом опять отвернулась, глубоко затянувшись сигаретой и уставившись на огонь.
      Хлоя попыталась проглотить слюну. Она чувствовала, что не может говорить, не может сказать ту тысячу и одну вещь, что должна была сказать, хотела сказать. Ей нужен был глоток чая. Горло настолько пересохло, что даже болело.
      – Хочешь чаю, дорогая? – Ее голос прозвучал слишком звонко, театрально, а новоприобретенный заокеанский акцент был совсем неуместен в этой сугубо английской обстановке.
      – Нет, не хочу, – низким голосом ответила Аннабель. – Чего я на самом деле хочу, так это объяснения, тетушка. Сейчас. – Сарказм ей совсем не шел.
      Аннабель не привыкла к проблемам, ее жизнь всегда была счастливой, полной смеха и веселья.
      – Я знаю, дорогая, я знаю, и я… я хочу объяснить. Я действительно хочу. Но у меня что-то в горле пересохло после самолета. – Хлоя вымучила слабую улыбку, дрожащей рукой наливая чай.
      – Продолжай, – холодно сказала Аннабель, опять отвернувшись от Хлои и уставившись в камин.
      Хлоя с блаженством отхлебнула обжигающе горячий чай.
      – Аннабель, ты должна понять, что это нелегко для всех нас.
      – Ты права. Боже, как я презираю лжецов. – Она с вызовом посмотрела на Хлою. – Я ненавижу то, что вы все лгали мне всю жизнь – каждый из вас лгал. Мама лгала, отец лгал, ты лгала. Почему вы не могли сказать мне правду, ради Бога, или, по крайней мере, объяснить мне, что я незаконнорожденная, когда я уже стала достаточно взрослой, чтобы понять, что это значит? – горько сказала Аннабель. Хлоя заметила, что ее ногти были изгрызены до мяса и она все сжимала и разжимала руки, комкая в ладонях влажный носовой платок. – Я хочу знать, почему вы не сказали мне? Почему? – с укором спрашивала Аннабель.
      – Я буду откровенна с тобой. – Хлоя заговорила со спокойствием, которого вовсе не ощущала. – Но события, о которых я должна рассказать тебе, принадлежат, можно сказать, к другой эре, с совершенно иной моралью; тебе, возможно, трудно будет воспринять то время, но, пожалуйста, попытайся.
      Девочка с вызовом взглянула на Хлою.
      – Я вся внимание. – Опять этот сарказм.
      Ее враждебность мешала. Аннабель колотило от ярости. Да, потрясение оказалось тяжелее, чем могла представить Хлоя.
      – Мне был двадцать один год, почти столько же, сколько и тебе сейчас, так что я уверена, ты сможешь хотя бы немного понять меня, – медленно начала Хлоя.
      – Конечно, – холодно произнесла Аннабель.
      – Я полюбила впервые в жизни, – продолжала Хлоя. – Он был женат, но для меня это не имело значения. Я была полностью в его власти, околдована им. Я не могла думать ни о ком и ни о чем другом. Это стало как наваждение. – Она остановилась, дрожащей рукой зажгла сигарету.
      – Пожалуйста, не кури. Мама не любит, когда курят в доме. – Голос девушки был ледяным, а лицо, казалось, выражало еще большую ненависть к матери. Хлоя начала было протестовать – ведь Аннабель сама только что курила, но потом решила, что не стоит спорить по этому поводу.
      Она проглотила слюну.
      Вдруг начала дрожать нога – казалось, она живет своей жизнью. Бешено задергался глаз. Она должна все рассказать. Аннабель ведь ее ребенок. Даже если это разрушит ту нежную дружбу, которая связывала их до сих пор, она все равно расскажет все до мельчайших деталей. Подробно, запинаясь, Хлоя описала свой горький и сладостный роман с Мэттом. Рассказала о тех чувствах, которые испытала, когда Мэтт предложил аборт. О той боли, которую чувствовала, когда Мэтт бросил ее.
      – Я не могла убить то, что мы вместе создали. Просто не могла, это было слишком ценно. Если когда-либо и было настоящее «дитя любви», так это была ты, милая.
      Аннабель не ответила, но, по крайней мере, ее внимание переключилось с мерцающего пламени на Хлою.
      – Тогда было совсем другое время. Мир только что очнулся от моралистических пятидесятых, – говорила Хлоя. – Женщины все еще оставались гражданами второго сорта, в это трудно поверить, я знаю, но это были годы до сексуальной революции. Еще не было того сексуального равенства, что сегодня. Это было время, когда красивые девочки не знали, что такое секс, у них не было любовников. Я работала в шоу-бизнесе, там царили несколько иные моральные устои, так что к нам все это не относилось. Но, когда я забеременела, Мэтт объявил мне, что расстается со мной, и я просто не знала, что делать. Это был тупик. Единственное, чем я могла зарабатывать на жизнь – пением. Я должна была зарабатывать, ведь мой отец умер, а мать получала крохи, работая в магазине.
      – Понятно. – Аннабель подалась вперед, глаза все еще были холодными, и в первый раз отхлебнула чай, который Хлоя налила ей. – Продолжай.
      – Я хотела иметь тебя, Аннабель. Я так хотела ребенка. Я не могла сделать то, что делали некоторые мои подруги, когда беременели, – пойти к какому-то мяснику на окраине, вырезать, погубить чью-то жизнь. Я просто не могла. Я хотела тебя, Аннабель. Можешь ты это понять, милая?
      Аннабель не ответила, и Хлоя продолжала, стараясь, по возможности, ничего не упустить. Стараясь не быть слишком эмоциональной, стараясь сдерживать слезы – они рождались и воспоминаниями, и той враждебностью, которая исходила от девочки, которую она безумно любила.
      – В моей душе не было сомнений, Аннабель, я не могла погубить эту жизнь. Твою жизнь. Но я мучилась от сознания того, что рождение внебрачного ребенка в том, 1964 году, разрушит тот ничтожный шанс сделать карьеру, что у меня был, и что ребенок станет расти с клеймом «незаконнорожденного». Тогда это было клеймо. Вырастить тебя в тех условиях, в которых я жила, было бы просто невозможно. Молодая певица, мотающаяся по провинциальным ночным клубам, в постоянных переездах на автобусах, грузовиках, в бесконечном ожидании ночных поездов, которые доставят тебя в Виган, или Сандерланд, или Скегнесс. И все это вместе с ребенком – нет, невозможно. Пение было для меня единственным средством заработать на жизнь, а если бы я осталась с тобой, то не смогла бы этим заниматься. Можешь ты это понять?
      Глаза Хлои застилали слезы, но Аннабель так и не смягчилась.
      – Что бы ты ни придумала, чтобы оправдать себя, дражайшая мамочка, ничто не изменит того, что ты не захотела меня, что в твоей жизни не нашлось для меня места. Ты бросила меня. Я тебя попросту не волновала, и у тебя не хватило мозгов сказать мне об этом раньше. Тебе пришлось ждать, пока проболтается какая-то паршивая газетенка. Хватит нести мне эту чушь о том, что ты меня любила. На самом деле ты никогда не любила меня, я тебя даже не волновала. Единственное, что имело для тебя значение, – твоя чертова карьера. Свет рампы ослепил тебя. – Казалось, она вот-вот заплачет; враждебность и злость, накопившиеся за эти три дня, выплеснулись наружу. – Что же ты за женщина?! Эгоистка, беспечная эгоистка, ты даже не задумывалась о последствиях, когда крутилась в чужой постели – постели женатого мужчины, – с отвращением произнесла она. – В отсутствие его жены. Это же омерзительно. О, я знаю все о сексуальной революции шестидесятых, когда женщины решили, что могут трахаться по всем углам наравне с мужчинами. Мы сегодня не такие, – с укором продолжала Аннабель. – Девушки сегодня немножко больше думают, прежде чем залезть в постель, мы стараемся нести ответственность за свои поступки, мы предохраняемся, в нас есть хоть немного сознательности. Мы не ведем себя как блудливые неразборчивые суки во время течки. – Ее голос звенел от ярости.
      Да, Аннабель принадлежала к новому поколению сексуально грамотных молодых женщин – поколению эпохи СПИДа. Их девизом было: «Осторожность и прежде всего осторожность».
      – Аннабель, я не была неразборчива, так что прекрати так говорить, прекрати сейчас же. – Внезапно Хлою охватила злость. – С меня довольно.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22