Пандора отправилась в Лас-Вегас навестить приятеля, молодого комедийного актера, и проводила там время либо с ним в постели, либо за карточным столом.
      Хлоя оставалась в своем доме на побережье. Она подолгу бродила вдоль берега, размышляя о своем будущем, в случае, если она не получит роль. Брак с Джошем окончен. Юристы уже занимались бракоразводным процессом. Иногда, по необходимости, они с Джошем общались по телефону, как случайные знакомые. Он рассказал ей о своем новом альбоме, говорил, что много работает над сценарием его лондонской пьесы.
      После ужина она сразу шла в постель, к телевизору, неутомимо переключая каналы, сравнивая себя с известными актрисами, мелькавшими на экране, и еще больше расстраиваясь из-за этих сравнений, которые, как ей казалось, были далеко не в ее пользу.
      Однажды позвонил Джонни Свэнсон, пригласив ее поужинать. «Какого черта я должна отказываться? – подумала она. – Он, похоже, замечательный парень. И кого волнует, что он на десять лет моложе меня? Сейчас как раз в моде такие парочки».
      Джонни подъехал к ее дому в черном «порше-911 турбо». Конечно, у него должен был быть именно черный «порш», Хлоя в этом не сомневалась. Она села в машину и оглядела роскошный салон: ее забавляло, что Джонни оборудовал его под мини-офис. Рядом с креслом водителя висел последней модели телефон с автоматическим набором двадцати пяти номеров. Микрофон, вмонтированный сверху, позволял говорить по телефону без помех даже в туннелях. Сложная стереофоническая система с четырьмя колонками усиливала бархатный голос Хлои, доносившийся из магнитофона – звучала песня в ее исполнении «С этой минуты».
      Взволнованная, она невольно улыбнулась. Джонни, несомненно, умел очаровывать женщин. Когда песня закончилась, он поставил любимую запись Хлои – старый альбом классических обработок Кола Портера и Гершвина. Хлоя задумчиво смотрела на красивый профиль Джонни, ей нравилось, как обрамляют его загорелую шею светлые вьющиеся волосы. Породистый молодой человек, ничего не скажешь, думала она.
      В задней части салона стоял маленький телевизор, там же был бар, забитый всевозможными напитками, и миниатюрный холодильник.
      – Выпьем? – предложил Джонни, сворачивая влево по Пасифик Коаст.
      – Нет, спасибо, в машине же нельзя, – ответила Хлоя, вспомнив о последнем происшествии с Джошем. – Будут неприятности с полицией, если тебя остановят.
      – Не волнуйся, сладкая моя, мой дядя – шеф полиции в этом районе, – рассмеялся Джонни. – Ну, тогда попробуй вот это, если не хочешь выпить. – Он протянул ей сигарету с марихуаной.
      – Нет, спасибо, – поблагодарила Хлоя, чувствуя себя слишком старомодной.
      Несмотря на то, что долгие годы вращалась среди музыкантов и рок-звезд, она до сих пор ненавидела наркотики.
      Уже очень давно Хлоя не бывала на свиданиях – последний раз это случилось еще до Джоша, больше десяти лет назад. И вот теперь она ощущала какую-то неловкость. Она чувствовала себя странной и допотопной. Джонни, казалось, не смутил ее отказ от сигареты, и он продолжал непринужденно болтать, пока они не подъехали к живописному ресторанчику, уютно расположенному на крохотной улочке за каньоном Топанга. Хозяин хорошо знал Джонни, горячо приветствовал его, а Джонни, похоже, был здесь как дома, зная по именам почти всех официантов.
      За ужином Хлоя почувствовала какое-то особое расположение к нему. Он был остроумный, очаровательный, жизнерадостный, в нем сочетались самые привлекательные мужские качества. Его чувство юмора напомнило ей Джоша – молодого Джоша. Да, Джонни был молод – ну и что? – думала Хлоя, чувствуя себя тоже молодой и одинокой после двух бутылок шампанского, которые они выпили. К тому же двадцать девять – это уже не такая и молодость.
      Держась за руки, они вышли в прохладу мягкой калифорнийской ночи.
      – Посмотри – звезды. Может, грядет конец света? – сказал Джонни. – Я не видел звезд над Калифорнией уже много лет.
      – А где же смог? Лос-Анджелес без смога не Лос-Анджелес, – рассмеялась Хлоя.
      Она чувствовала себя необыкновенно легко, как будто сбросила тяжесть с плеч. Джонни все больше нравился ей, хотя она и знала его репутацию по части женского пола. Да, но она теперь взрослая, опытная женщина – не та наивная девчонка, какой была с Джошем. Она уже не позволит себя обидеть.
      Теперь игра пойдет по ее правилам. Когда черный «порш» подкатил к ее дому, она пригласила Джонни на чашку кофе.
      – Не надо, – сказал Джонни, открывая перед ней дверь в своей галантной английской манере. – Я с удовольствием выпью коньяк. Или арманьяк, если есть.
      Они сидели у полыхавшего камина, потягивая арманьяк, и беседовали. Она выключила свет, и в огромном окне показалось небо, усыпанное миллионами звезд.
      Губы Джонни внезапно коснулись ее, и она почувствовала, что отвечает на его поцелуй. Его рот был настойчивым, соблазнительным, сладким. Руками он дотронулся до ее лица, потом они потянулись к пуговицам ее шелковой блузки. Уже очень давно Хлою никто не ласкал. Это было так приятно, так нежно.
      Мысли вдруг опять вернулись к Джошу, и она попыталась отстраниться.
      Все, что она сейчас делала, было неверно, неверно, неверно. Джонни был слишком молод для нее. И Хлоя не была готова к этому – ведь прошло не так много времени, как она рассталась с Джошем. Джонни, конечно же, расскажет обо всем своим приятелям в «Ма Мэзон». Он будет хвалиться своей победой.
      «Джош! – тихо вскрикнул внутренний голос. – Джош, о, Джош, я не хочу этого. Не хочу. Я хочу тебя».
      Она попыталась высвободиться из объятий, взять себя в руки, потом поняла, насколько это нелепо. Сорокалетняя женщина, а ведет себя как девчонка. Ломается, как подросток. Целуется, как в шестнадцать лет.
      – Нет, я не могу. Извини, я просто не могу, Джонни. – Она отстранилась от его ласковых настойчивых губ, убрала его руки, которые умело, но нежно стаскивали с нее юбку.
      – Почему нет? – хриплым голосом спросил он; его ласки стали более настойчивыми.
      Он продолжал целовать ее. Казалось, он знал все места, где ей были приятны его поцелуи, и его губы тотчас же оказывались там, и Хлоя уже была бессильна сопротивляться.
      Она не могла ничего объяснить. Воля покинула ее. Она хотела его. Уже месяцы разделяли их с Джошем. На этот раз они, похоже, расстались окончательно. Разумеется, она не была влюблена в Джонни, но он был привлекателен и возбуждал ее.
      Почему нет? Она почувствовала, как нарастает в ней желание, и уже хотела, чтобы он взял ее сейчас же. Она чувствовала, как просыпается в ней сексуальный голод.
      Хлоя вдруг поняла, что не стоит сопротивляться. Оставь все как есть, подумала она. К черту завтра. К черту Джоша. К черту то, что подумают люди. Мысленно и душой она была с Джошем, когда Джонни Свэнсон увлек ее в постель.
      В эти трудные дни ожидания Эмералд окунулась в светскую жизнь. Она была, как всегда, популярна, и с удовольствием принимала приглашения на любые приемы, завтраки, премьеры, почти опустошив свой банковский счет на десятки новых туалетов. Ее менеджер был в отчаянии, но она лишь мило улыбалась и продолжала транжирить деньги.
      Сисси с фанатизмом истязала свое тело. Она потеряла еще три фунта благодаря новой чудодейственной диете, состоящей из проросших пшеничных зерен, рисовых пирожных и киви. Утро она посвящала бегу, гимнастике и йоге, а послеобеденное время проводила в телефонных разговорах с Дафни и Робином Феликсом, агентом, обсуждая свои шансы на успех.
      Большую часть времени Розалинд Ламаз проводила в своей солнечной маленькой кухне, где больше всего любила готовить и одновременно смотреть мыльные оперы по восьмому, испанскому, каналу. Сейчас она готовила бобы с рисом, и запах в кухне был отменный. Розалинд не терпелось отведать это блюдо со своей молоденькой племянницей Анжеликой, а потом полакомиться и ею самой. Они сидели в укромном уголке кухни, ели бобы с рисом и завороженно следили за Лолитой Лопес, великой мексиканской звездой пятидесятых, которую показывали сейчас на телеэкране в фильме «Mis ninos у Mis Hombres», самом любимом в испанской общине Лос-Анджелеса.
      Розалинд была счастлива, что можно вот так просто слоняться по дому, ничего не делая. В душе она была простой женщиной. Простой во всем, кроме секса. Но за последние несколько лет ее утомили многочисленные любовники. Их толстые тела, тяжелое дыхание, потная горячая плоть, запахи алкоголя и табака стали вызывать у нее отвращение.
      В последнее время каждый раз, когда она занималась любовью с мужчиной, она пыталась уловить хоть какое-то возбуждение, но ничего не чувствовала. Тогда она тут же отсылала мужчин и искала удовлетворения своими пальцами. Вскоре и это перестало возбуждать. Когда же Анжелика, ее аккуратненькая восемнадцатилетняя племянница, приехала к ней жить, она поняла, что у них с Анжеликой очень много общего, кроме любви к бобам и мыльным операм восьмого канала.
      Не было ничего восхитительнее тех ночей, которые они проводили с юной Анжеликой, исследуя каждую клеточку тела друг друга.
 
      Когда позвонил агент Хлои и сообщил, что Дионн Уорвин внезапно заболела и не сможет выступить в отеле «Эмпайр» в Лас-Вегасе, Хлоя тут же ухватилась за возможность заменить ее. Так она могла бы избавиться от Джонни, который теперь ее преследовал, в надежде получить то, что ему не полагалось. Хлоя поняла, что ее интерес к нему угасал гораздо быстрее, чем она могла предполагать. То, что для нее было маленьким приключением – так, в отместку Джошу, – для Джонни значило куда больше, и он с настойчивостью искал с ней встреч, чего нельзя было сказать о ней.
      – Пение отвлечет тебя от тягостного ожидания, милочка, – ласково говорил Джаспер.
      – Ты прав, Джаспер, это слишком большое напряжение даже для моих стальных нервов, – Хлоя была благодарна старику за внимание.
      – А ты сможешь выехать послезавтра? – заволновался Джаспер. – Будь готова к девятичасовому выступлению.
      – Что? – У Хлои перехватило дыхание. – Джаспер, я знаю, что мы оба англичане и способны на многое, но, дорогой мой, я ведь не репетировала. Я не спела ни одной ноты с тех пор как вернулась с последних гастролей.
      – Но это же было всего два месяца назад, дорогая, – мягко проговорил Джаспер. – Если тебе удастся вылететь в час дня в четверг, сможешь в три порепетировать в зале отеля. Для такого соловья, как ты, милочка, этого времени более чем достаточно.
      – Ох и плут ты, Джаспер! – Хлоя невольно улыбнулась. – Но все-таки это может быть волнующим мероприятием, по крайней мере, хоть как-то отвлечет меня от этого чертова ожидания.
      – Умница, хорошая девочка, – ласково сказал Джаспер. – Я там поприжал отель в плане денег, дорогая. Конечно, это не совсем то, что они собирались платить Дионне, но сорок пять тысяч в неделю, по-моему, неплохо, как ты считаешь, любовь моя?
      – Ноги не протяну, конечно, да и у Валентино смогу еще немного продержаться. – Хлоя мысленно уже прикидывала свой гардероб. – Хорошо, Джаспер, увидимся в аэропорту. Мне надо собираться.
      Хлоя паковала чемоданы быстро и умело. Двадцать лет жизни на колесах приучили ее собирать все необходимое в короткое время. Критическим взглядом она окинула вешалки с вечерними платьями, просмотрела и другие туалеты, тщательно выбирая лучшие. Она отложила красное, расшитое бисером платье от Боба Макки с разрезом до бедра, шифоновое платье от Нолана Миллера телесного цвета с накладными экзотическими цветами по линии плеч, гладкое черное шелковое платье фирмы «Шанель» с пышными рукавами, отделанными черной лисой. Белое кружевное платье Валентино, расшитое жемчугом и искусственными бриллиантами, с красивым вырезом, подчеркивающим простоту и изящество длинного, облегающего фигуру платья, завершало отобранный Хлоей ансамбль сценических туалетов. Пока горничная ходила за пластиковыми мешками и упаковочной бумагой, Хлоя еще раз придирчиво оценила свой гардероб.
      Она отобрала пару вешалок с короткими экстравагантными вечерними туалетами – платьями и костюмами, в которых она могла появиться после концерта за ужином в ресторане или пройтись по казино Лас-Вегаса. Три костюма от Сен-Лорана, три Брюса Олдфилда, два-три Каверис, один Донны Каран и ее любимое платье – черное кружевное, фасон которого придумала она сама, а исполнил Фредди Лэнглан. Хватит ли этих туалетов на две недели? Бог не простит, если она появится вечером после концерта в том же платье, что и накануне. А вдруг Синатра будет выступать в это же время в «Цезаре»? Тогда и Барбара обязательно будет там. Лас-Вегас небольшой городок, наверняка каждый вечер они все будут встречаться на одних и тех же приемах. Надо быть готовой к этому. Поэтому лучше перестараться с гардеробом.
      Хлоя достала еще два коротких платья – от Карла Лагерфельда и Энтони Прайса и попросила Мануэлу упаковать аксессуары, которые были подобраны в отдельных коробках, стоявших под каждым платьем. Хлоя была на редкость аккуратна в одежде. Каждый туалет она рассматривала как вложение капитала и очень заботливо относилась к вещам.
      Она вытащила целый ворох свитеров, рубашек и юбок, разложила их на кровати и приступила к осмотру своих бесчисленных ящичков с драгоценностями, которые тоже были подобраны к каждому костюму. Хлою никогда не прельщала перспектива жить в постоянном волнении за судьбу своих украшений, поэтому ее единственными настоящими драгоценностями были кольцо с сапфиром и бриллиантом и бриллиантовые часики «Бушерон», все остальное было подделкой. Но тем не менее коллекция была подобрана с большим вкусом, стоила немалых денег, и Хлоя ее очень любила.
      Мануэла уже упаковала сценические платья и аксессуары в пластиковые мешки и теперь укладывала остальные вещи в чемоданы.
      Утром звонил Джонни, пробурчал что-то насчет того, что у него назначена встреча в спортзале с Ричардом Харрелом, а обедать будет с ребятами в «Ма Мэзон».
      Хлоя причесалась, быстро нанесла макияж и попыталась связаться с Джонни в спортзале. Его там не было. В «Ма Мэзон» его ждали лишь в половине второго. Хлоя оставила записку у его секретаря.
      – Куда ты едешь? – В дверях возникла Салли.
      Она вошла, как всегда, без стука. Ее новая прическа в стиле «панк» как нельзя лучше сочеталась с наглой манерой держаться.
      – Что ты здесь делаешь? – спросила Хлоя как можно спокойнее.
      – Мне нужно забрать кое-что из моих вещей. Отец купил мне квартиру в Уилшир Тауэрс. Я ее сама украшаю. – При этом Салли как бы между прочим ткнула пальцем в одну из галльских ваз Хлои.
      – Разумеется, все будет в современном стиле. Шедевр высокой технологии.
      – Как мило, – учтиво сказала Хлоя, желая только одного – чтобы девочка перестала трогать ее вещи и ушла.
      Волосы Салли были выбриты над ушами, а то, что все-таки оставалось на голове, было выкрашено в черно-серебристую полоску и так залито лаком, что над головой взметались семи-восьмидюймовые стрелы, которые торчали в разные стороны. Помада на губах была фиолетового цвета, так же были накрашены и глаза. Ее туалет был совершенно невообразимым – фиолетовая юбка из винила, едва прикрывающая самые интимные места, серебристые гетры, натянутые на вышитые серебром колготы, безразмерный бледно-лиловый мохеровый свитер почти полностью прикрывал юбку. На шее болталась тусклая серебряная цепь, к которой была подвешена пятидюймовая статуэтка распятого Христа. Из одного уха свисала черная резиновая змея – подобие того, что продают в магазинах игрушек по пятьдесят центов, в другом ухе сверкала одна из самых дорогих сережек Хлои от Диора. Салли, казалось, уже была навеселе – то ли выпила, то ли приняла наркотик, хотя еще не было и одиннадцати.
      – Ну, и куда ты отбываешь? – спросила Салли, открывая и закрывая бельевые ящики в спальне Хлои, вытаскивая оттуда самые интимные предметы туалета.
      – В Лас-Вегас. – Хлоя стиснула зубы, стараясь держать себя в руках и не отвечать на вызов Салли.
      – Гастроли?
      – Да, две недели в «Эмпайр» в Лас-Вегасе. – Хлоя сделала вид, что занялась прической, и краем глаза наблюдала, как Салли, открыв ванную, деловито изучает там содержимое шкафчиков.
      Хлоя кипела от негодования, но не могла же она вышвырнуть нахалку на улицу.
      – О да, я думаю, тебе лучше оставаться певицей, – с усмешкой сказала Салли. – Похоже, у тебя нет шансов получить роль, не так ли?
      – Почему ты так думаешь, Салли? – Хлоя отреагировала спокойно: она не позволит этой мерзкой девчонке вывести ее из себя.
      – Так пишут в газетах, ты еще не читала?
      – Нет. Так скажи мне, что там пишут, милая, а то я опаздываю на самолет.
      – Это в колонке Арми – он говорит, что самые верные шансы у Розалинд Ламаз. – Салли вышла из комнаты и вернулась с газетой. – Вот, посмотри.
      Хлоя пробежала глазами заметку, сердце сжалось.
      – Это всего лишь домыслы, – коротко бросила она, проверив еще раз, положила ли в сумку свои талисманы.
      – Конечно, – ухмыльнулась Салли, обнажая в улыбке маленький бриллиант, вставленный в передний зуб. – Ну что ж, удачи тебе в Лас-Вегасе, Хлоя. Пока.
      Хлоя заметила, что, уходя, Салли прихватила с собой пузырек валиума, сиреневый шифоновый шарф и четыре серебряных браслета.
      – Машина уже внизу, мисс Кэррьер, – позвонила Мануэла. – Шофер готов взять багаж.
      – Пошли его наверх, – ответила Хлоя. – Я готова. – Глубоко вздохнув, она быстро спустилась по лестнице.
 
      Розалинд прочитала заметку и улыбнулась. Ее новый агент по связям с прессой все-таки доказал, на что способен.
      Она согласилась подписать с его фирмой контракт на три тысячи долларов в месяц при условии, что они в течение недели протолкнут ее имя в колонку Арми Арчерда. Ну что ж, им это удалось. Это стоило трех тысяч. Она позвонила своему менеджеру и попросила выслать чек.
      Она взглянула на пустующую половину постели. Анжелика уехала на уик-энд в Мехико навестить больную мать. У меня есть еще три дня, чтобы заняться загаром, думала Розалинд, нежась на мятых цветастых простынях. И, кто знает, может быть, ей удастся получить роль. Видит Бог, она пошла даже на исповедь, признавшись в давно забытых грехах, поставила тридцать свечей Деве Марии и младенцу Иисусу в прошлое воскресенье. С Божьей помощью Розалинд надеялась получить Миранду.
 
      Кэлвин снова и снова перечитывал заметку в газете. Холодная ярость охватила его. Что за идиоты в этом Голливуде! Они что, не могут отличить настоящую звезду? Как могут они пройти мимо самой красивой в мире, самой талантливой актрисы? Как могут они всерьез рассматривать эту испанскую проститутку Розалинд? Это было чудовищное оскорбление, пощечина Эмералд.
      Теперь Кэлвин каждый вечер дежурил с репортерами возле самых престижных ресторанов, где, как они узнавали из тайных источников, намечалась премьера или презентация.
      За последние две недели Кэлвин редко бывал разочарован – у Эмералд был как раз пик светской активности. Болезненно переживая за результаты проб, она искала утешения в бесконечных светских раутах, появляясь везде, куда бы ни приглашали.
 
      Эмералд начинала терять самообладание. Она злилась на себя, но ничего не могла изменить. Ей необходимо было отвлечься от этих проб, забыть о том, как нужна ей эта роль. Забыть о том, что, несмотря на роскошный особняк и драгоценности, она была практически разорена. Забыть о том, что ей уже далеко за сорок и что после многочисленных неудачных браков она уже не такой привлекательный материал для очередного замужества. Эмералд с головой окунулась в светскую жизнь; она и не помышляла о том, что какой-то неприметный светловолосый человек с водянистыми глазами следит за каждым ее шагом. Везде, где бы она ни появилась – в ресторане, на приеме, премьере, – Кэлвин был рядом; он не сводил с нее взгляда, не смея перевести дух от ее красоты, впитывая ее плоть, ее очарование.
      Его комната стала мемориалом Эмералд. Стены были увешаны ее фотопортретами. Их было более двухсот, многие из них Кэлвин сделал сам. Огромные альбомы с ее фотографиями кипами лежали на книжных полках, здесь же стояли и семнадцать книг, написанных о карьере Эмералд и ее еще более волнующей личной жизни.
      У Кэлвина была даже одна из кукол Эмералд, столь популярная среди американских девочек в тридцатых годах, когда Эмералд, еще ребенок, стала звездой киноэкрана. Кукла была размером в три фута, с соломенными локонами и огромными зелеными глазами, опушенными густыми каштановыми ресницами. Маленький накрашенный ротик выделялся на лице ярким бантиком, ногти на фарфоровых пальчиках были с розовым маникюром. Кукла продавалась в белой коробке, с тремя комплектами одежды – купальником в лимонно-белую полоску с крошечной резиновой шапочкой, банным халатиком и роскошным зеленым вечерним платьем. В коробке лежало и маленькое зеркальце в зеленой оправе с расческой и щеткой.
      Иногда Кэлвин садился и сам причесывал куклу. Укладывал ее нейлоновые кудри, разговаривал с ней. «Ты Миранда, моя любимая девочка, – шептал он в кукольное личико. – Никто, никто, кроме тебя, не может быть ею». С любовью и нежностью он переодевал куклу, внимательно рассматривая и поглаживая гладкое безжизненное тельце. Он надевал крошечные носочки на ее прелестные ножки, черные кожаные туфельки «Мэри Джейн».
      Кэлвин любил эту куклу. Но еще больше он любил настоящую Эмералд.

13