ЛАКИ. 1955

До пятилетнего возраста ее память представляла собой цепочку беспорядочно-туманных и счастливых образов. Тепло. Покой. И красивая, нежная мама с мягкими светлыми волосами и бархатистой кожей. Милая мама, от которой всегда так восхитительно пахло, которая любила смеяться и одевалась в прекрасные платья и пушистые меха.

Отец. Большой и какой-то колючий. Он не приходил к ней без подарка — куклы или плюшевого медвежонка. А обнимал ее так крепко, что иногда казалось — еще немного, и душа вылетит вон из тела.

Братик Дарио. Крошечный, хрупкий. Лаки рано научилась заботиться о нем.

Дарио часто плакал. Лаки была счастливым ребенком. Он плохо ел. Она уминала все, что ставили на стол. Он начал поздно ходить и делал это с большой неохотой. Она встала на ноги и побежала, когда ей едва исполнилось четырнадцать месяцев. В четыре года он только-только научился связно говорить. Она в пять лет болтала без умолку, никому не давая пощады своим язычком.

На ее пятый день рождения родители устроили грандиозный вечер. Было приглашено пятьдесят детишек. Клоуны. Катание по саду на осликах. Огромный шоколадный торт в виде ее любимого кукольного домика.

От волнения Лаки едва дышала. На пей было надето розовое платьице со множеством складок, в черные волосы вплетены ленты, на ногах белые носочки и белые туфельки из натуральной кожи.

Джино подбрасывал дочь в воздух и называл своей маленькой итальянской принцессой. А потом он вручил ей свой подарок: золотую цепочку с медальоном, украшенным бриллиантом и рубинами. Внутри медальона находилась миниатюра — портрет отца и дочери.

— Папочка! — воскликнула девочка, осыпая отца поцелуями.

— Ты испортишь ее! — с шутливым негодованием заметила Мария.

— Некоторых детей Господь и даст для того, чтобы их портили.

И Лаки вновь взлетела в воздух. Она завизжала с притворным ужасом, но отец поймал ее и прижал к своей широкой груди. Дочь с наслаждением вдыхала свои любимые запахи. Его запахи. Запахи отца. Водя носом по его щеке, она шептала Джино в ухо:

— Какой ты славный, папочка! Какой ты у меня замечательный!

Он поставил ее на пол и подмигнул Марии.

— Что за ребенок! Вся в отца! Мария улыбнулась.

— Лицом — в отца, а характер у нее мой. Лаки вцепилась ему в штанину брюк, требуя, чтобы ее еще раз подбросили в воздух, но внимание Джино уже переключилось на жену.

— Ах вот как?

— Ах вот так! — Мария передразнила его интонацию.

— Ах вот как, — радостным голосом протянул Джино, вырываясь из цепких пальчиков дочери и обнимая жену. — И кто же это говорит?

Сунув большой палец в рот, Лаки молча смотрела на родителей. Какие глупые эти взрослые. Стоят и обнимаются, а на нее — ноль внимания, и это в ее день рождения! Пришлось вытащить палец изо рта и заявить:

— У меня животик разболелся. Мария тут же оттолкнула Джино в сторону и склонилась над дочерью.

— Только не сегодня! Где у тебя болит, мое солнышко?

— Везде.

Она с упреком посмотрела на мужа.

— Не стоило тебе ее так растрясать. Ты был слишком небрежен.

— Да ну? — Джино вновь подхватил девочку на руки. — Говоришь, животик болит, малышка? Здесь? — Он принялся щекотать ее. — Здесь? Здесь? А?

Лаки зашлась счастливым смехом.

— Прекрати, Джино, — требовательно сказала Мария.

— А, оставь, пожалуйста. Ей нравится. Ей и в самом деле нравилось. Она так смеялась, что из глаз по щекам катились счастливые, радостные слезы.

— Уже не больно, папочка! Уже все кончилось! — с восторгом кричала Лаки.

Но пальцы отца продолжали проворно бегать по ее телу.

— Не надо! Не надо больше!

— А! Хочешь, чтобы я остановился? — поддразнивал он се. — А я не хочу! Как тебе это поправится?

— Джино, она перевозбудится, — мягко сказала Мария. Праздник тогда будет не в радость.

После этого он и в самом деле прекратил ее щекотать, легонько сжал руками тельце ребенка и прошептал:

— Папочка любит тебя, малышка!

В этот момент вошла миссис Кэмдеп вместе с Дарио, крепко держа мальчика за тонкую ручку. Дарно имел привычку ползать по полу и теряться меж ногами гостей.

— Эй! — воскликнул Джино. — Я-то знаю, что сегодня не твой день рождения, но и для тебя у меня кое-что припасено!

Когда отец протянул сыну огромный сверток в яркой оберточной бумаге, Дарио не попытался даже на шаг отойти от своей няни.

Лаки запрыгала от радости. В ней абсолютно не было никакой ревности, и то, что ее маленький братик тоже не остался без подарка, только радовало ее.

— Ну, открывай же, глупенький, — нетерпеливо торопила она Дарио, а тот и руки к свертку не протянул. Тогда Лаки сама начала с энтузиазмом разворачивать цветную бумагу. Внутри оказался большой игрушечный автомобиль, ярко-красный, с блестящими черными колесами. Казалось, Лаки он пришелся больше по вкусу, чем Дарио. Он коснулся подарка своими пальчиками, а потом, отбросив в сторону руку няни, поспешно заковылял в теплые материнские объятия.

— Эй! Эй! — воскликнул Джино. — Она тебе нравится? Осторожно взяв сына на руки, он стал подбрасывать его над головой, как несколькими минутами раньше проделывал с Лаки.

Мальчик громко расплакался, а через мгновение его начало тошнить.

Джино передал его миссис Кэмден, не преминув заметить, что пора уже его сыну набираться сил, чтобы не уступать своей сестренке.

— Он же только что пообедал, — бросилась на защиту Дарио Мария. — Что ему еще остается делать, если ты обращаешься с ним, как с футбольным мячом?

Джино пожал плечами и вновь повернулся к Лаки. Загудев в унисон, они стали толкать машину к двери.

Мария достала фотоаппарат, чтобы запечатлеть их обоих.

— Улыбнитесь! — скомандовала она.

В ответ сверкнули две одинаковые белозубые улыбки.

Неделей позже Джино пришлось выехать из города по делам.

Лаки не очень-то возражала против поездки отца, поскольку из своих довольно частых отлучек он никогда не возвращался без подарков. Конечно, она по нему скучала. Иногда мамочка позволяла поговорить с отцом по телефону. Для Лаки это становилось наградой.

Когда отец уезжал, дом каким-то образом наполнялся людьми, и Марию это раздражало. Лаки знала об этом — как-то она услышала споры взрослых на эту тему. Но сейчас никого из посторонних в доме не было. Когда же девочка захотела узнать причину этого, ей объяснили, что папа уехал всего на одну ночь. Лаки сразу же подумала: «А не значит ли это, что он приедет без подарков?», В маленьком домике, стоявшем в саду, жили Ред и еще один мужчина. Лаки любила их. Они с удовольствием возили ее на себе верхом и, раскачивая, бросали в воду бассейна. Зато миссис Кэмден их терпеть не могла, называя не иначе как «неотесанной деревенщиной». Правда, Лаки не знала, что значит « неотесанная деревенщина». Когда же они пытались вступить в игру с Дарио, тот начинал плакать. Он вообще очень много плакал. И только Лаки умела рассмешить его.

Перед тем как выйти из дома, папочка крепко поцеловал ее, а мамочку — даже еще крепче. А потом мамочка привела ее в свою спальню и разрешила примерить все свои замечательные платья и туфли, и драгоценности тоже. Лаки отлично повеселилась, крутясь перед зеркалом. Это была ее самая любимая игра, только вот играть в нее дозволялось так редко!

Добившись, правда, не прилагая усилий, благосклонности матери в одном. Лаки надеялась, что ей не откажут и в другом — ей очень хотелось устроиться на ночь в большой маминой спальне. Однако этого не произошло. В шесть часов вечера няня Кэмден отправила ее в ванную мыться, а в семь в спальню к ней заглянула мамочка, чтобы поцеловать на ночь.

Вытянув из-под одеяла свою ручку, Лаки коснулась материнских волос.

— А почему у меня волосы не желтые, мамочка?

— Потому что они у тебя черные, как у папы, моя маленькая. Получается, тебе дважды повезло — с именем и с твоими чудесными вьющимися волосами.

Лаки тихонько рассмеялась. Иногда мама говорила такие смешные вещи!

— А у Дарио волосики желтые.

— Да. Уже пора спать.

— Папочка завтра приедет?

— Приедет.

— И мы все вместе пойдем плавать?

— Если он приедет не очень поздно.

— Ну ладно.

Она сунула в рот большой палец и через несколько минут уже спала крепким и счастливым сном.

Просыпалась Лаки рано, выпрыгивая из кровати между шестью и семью часами утра. Дарио и миссис Кэмден никогда не вставали раньше половины девятого, но она не обращала на это никакого внимания. Она привыкла завтракать сама, а после завтрака можно носиться по всему дому. На улицу без взрослых ее, конечно, не отпускали — все двери и окна в доме оборудовала звонками, начинавшими жутко трещать при любой ее попытке открыть их. Однажды Лаки все же рискнула. Отец едва не сошел с ума: начал кричать и бегать по дому с ружьем в руке. Как в кино. Ей стало смешно, а Дарио расплакался.

Когда отец был дома, он тоже вставал рано. Иногда. Лаки знала, какую ручку на плите повернуть, чтобы чайник закипел. Она знала, как делать папочкин кофе — так, как он больше всего любил. Принося ему чашку, Лаки получала в награду поцелуй.

Мама просыпалась позже, к девяти. Или к половине девятого. Папочка хлопал ее по попке и называл соней. А когда они целовались, Лаки смущалась.

За окном начинали свою утреннюю перебранку птицы. Выскочив из постели, Лаки осторожно раздвинула шторы, чтобы посмотреть на них. Вот это да! Мамочка уже поднялась и плавает в бассейне!

Мария лениво покачивалась в центре бассейна на широком надувном матраце в полоску.

Лаки в волнении бросилась надевать свой желтенький купальник. Папочка говорит, что у псе толстый животик, называет ее колобком. Но ей не обидно, она смеется.

Очутившись внизу, Лаки с радостью увидела, что высокие стеклянные двери дома распахнуты.

— Мамочка! — Она бросилась к бассейну. — Мамочка, мамочка, я тоже хочу плавать. Ну пожалуйста! — Послышался ее звонкий и счастливый смех.

Когда Лаки подбежала к бассейну, она поняла, что мамочка заснула. Ее самая красивая в мире мама — так называл ее папочка — лежала на матраце совсем неподвижно, прекрасные длинные светлые волосы плыли по воде, а свешивавшиеся в стороны руки и ноги едва заметно покачивались.

Лаки поразили две вещи. А мамочка, оказывается, озорница — лежит совсем голенькая. И вода в бассейне почему-то необычного цвета. Розового.

Стоя у бортика, Лаки позвала:

— Мама! — потом громче:

— Мама! Мама! Мамочка! Что-то было не так, только она никак не могла понять что. «Где же папа? Он ведь все знает. Вот глупый какой.

Взял и уехал».

Она села на бортик, свесив вниз коротенькие ножки, которые немного не доставали до воды. Придется ждать, пока мама не проснется. Ничего другого она придумать но может. Просто сидеть и ждать.

СТИВЕН. 1955 — 1964

Как-то раз, когда Стивену уже исполнилось шестнадцать, в школе, которую он посещал, ему предложили срочно отправиться домой.

С красными от слез глазами, чувствуя себя совершенно разбитой, Кэрри сообщила сыну, что Бернард Даймс этой ночью умер во сне. Сердечный приступ.

Известие оглушило Стивена. Зная о том, что Бернард не является родным отцом, мальчик любил его, как любил бы родного. Ведь, в конце концов, другого отца он никогда и не видел. Как чудесно они вдвоем проводили время — в Нью-Йорке или на Файр-Айленде!

На похоронах Стивен стоял рядом с матерью — высокий, привлекательный юноша. А потом, в доме по Парк-авеню, он поддерживал ее дрожащую руку, пока через комнату шел бесконечный поток друзей и знакомых Бернарда, пришедших выразить вдове свои соболезнования.

Кэрри держалась молодцом. Голова ее была высоко поднята, слезы скрыты от глаз окружающих под густой черной вуалью.

Через неделю Стивен вернулся в школу.

— Я справлюсь сама, — сказала ему Кэрри. — Твоя учеба важнее, чем торчать все время здесь со мной, Всегда она на первое место ставила его учебу. Всегда. Это было для нее чем-то вроде наркотика, но сын научился не спорить с матерью, обладающей тем еще характером. От сына она ждала самых высоких отметок по всем дисциплинам. И Стивен рано привык получать только их. Иначе…

В тринадцатилетнем возрасте он несколько охладел к учебе, целиком отдавшись боксу и вообще спортивным соревнованиям. Все складывалось просто великолепно, но вот оценки… Кэрри пришла в ярость. Взгрела его так, что целую неделю он не мог без боли сидеть на стуле. Это послужило хорошим уроком.

— Если ты родился черным, — холодно бросила она сыну, — привыкай работать не покладая рук. Запомни это хорошенько.

Этого Стивен никак не мог уразуметь. До сих пор ему не приходилось сталкиваться ни с какими проявлениями расовых предрассудков. Он жил в прекрасной семье с любящими родителями, не задумываясь о том, что цвет кожи у них разный. Их многочисленных друзей этот факт, по-видимому, тоже нисколько не волновал. Кто только ни бывал у них дома: кинозвезды, известные иностранные режиссеры, музыканты, композиторы, артисты, оперные певцы.

В школе училось только двое черных: Стивен и мальчик по имени Зуна Мгумба. Однако дорогое частное учебное заведение представляло собой настоящий плавильный котел. Там учились дети дипломатов, финансистов, знаменитых путешественников. Эту школу Кэрри выбрала специально, чтобы мальчика больше волновали достижения в учебе, нежели цвет его кожи.

Бернард спорил с ней, утверждая, что в такой атмосфере Стивен окажется неготовым к реальностям жизни. Но Кэрри настояла на своем.

Отец Зуны Мгумбы занимался чем-то очень важным в ООН, Стивен так до конца и не понял, чем именно. Все свое свободное время Зуна посвящал яростному онанизму. «Укрощал свою плоть», как называл это Джерри Майерсон, лучший друг Стивена.

Джерри был парень что надо. Высокий, нескладный, с рыжими волосами. Подобно Стиву, его, кроме учебы, мало что волновало, и, став друзьями, молодые люди часто занимались вместе, помогая друг другу.

В отличие от других парней секс не был у них на первом плане. Интересно, у кого находится время рассуждать о преимуществах этой пары сисек перед той? Многие их сверстники могли часами листать сомнительные журнальчики — да еще и мастурбируя, подобно Зуне, которого в конце концов с позором изгнали из школы за то, что он в один из родительских дней решил предаться своему любимому занятию на виду у трех почтенных мамаш.

К моменту окончания школы у Стивена накопился крайне незначительный сексуальный опыт. Как и Джерри, он не раз думал о девушках, но приблизиться к ним так и не решался.

— Мы возьмем свое в колледже! — хвастливо уверял его друг. — В кампусе полно будет девчонок — вот где мы с тобой развернемся!

Оба решили изучать право, и в конце концов им удалось устроить все так, что они вместе оказались в одном из бостонских колледжей, расположенном неподалеку от города.

Джерри оказался прав. Девушки там сновали повсюду. Маленькие и высокие, худенькие и толстушки. Все размеры грудей, длинные ноги, круглые попки. Такое ощущение испытывает человек, просидевший всю жизнь на диете, а потом волею судьбы оказавшийся предоставленным самому себе в роскошном кондитерском магазине.

Джерри как с цепи сорвался. Делом номер один для пего стало забраться в женские трусики. Потратив на эти попытки шесть месяцев, он ни на шаг не приблизился к своей мечте. С занятиями тоже что-то не ладилось.

Стивен старался помочь другу чем мог. Учеба в колледже доставляла ему чистое наслаждение. Полюбив труд, он относился ко всякому серьезному делу, как к личной потребности. Плюс ко всему, он также входил в сборную колледжа по баскетболу. Мыслям о девушках и сексе просто не оставалось места. Он видел, как мучился Джерри, и меньше всего на свете хотел столкнуться с подобными проблемами в собственной жизни. Ему и без того хватало трудностей, связанных с матерью. После смерти Бернарда она, несмотря на то что у нее было все, превратилась в затворницу. Часами Кэрри просиживала в кабинете мужа. Просто сидела и смотрела в одну точку. День за днем.

Приехав домой на каникулы, Стивен попытался как-то вывести мать из апатии, предложив для разнообразия съездить в их дом на Файр-Айленде.

— Я решила продать его, Стив, — сказала Кэрри печально. — Слишком много воспоминаний.

Он поинтересовался их финансовым положением. Может, ему лучше бросить колледж и начать работать?

Кэрри уверила сына в том, что Бернард позаботился, чтобы они не знали нужды. И ледяным голосом добавила, что, если Стивен все-таки оставит учебу, она собственными руками убьет его.

Ему так и не удалось пробудить ее, и это вселяло беспокойство. В свои сорок лет его мать оставалась чертовски привлекательной женщиной. Ей следовало бы наслаждаться жизнью, а не сидеть в кабинете умершего мужа в окружении будивших мучительные воспоминания вещей.

Как-то Стивену пришла в голову новая мысль.

— Послушай-ка, мам, — бодро сказал он, — а почему бы нам с тобой не отправиться в Кению? Ведь у тебя там должно быть полно всяких родственников. Надо же когда-то познакомиться с ними.

Реакция ее оказалась неожиданной. Она не сказала «я подумаю» или хотя бы «возможно». Очень холодно Кэрри произнесла:

— Никогда не пытайся вернуться в прошлое, Стивен. Запомни это.

Так кончился их разговор.

Он знал о матери то же, что знали все, — это можно было прочесть в газетах или журналах. Но по ночам Стивен иногда просыпался в холодном поту, задавая себе один и тот же вопрос: «Кто я? Кто мой настоящий отец?»

Единственным, что он услышал от Кэрри, было:

— Это очень добрый человек, врач. Он умер, когда тебе исполнился всего год.

Стив пытался разговорить мать, узнать что-нибудь еще о тревожившем его собственном прошлом. Кэрри молчала — на то, видимо, у нее были причины. Если ей не хотелось рассказать сыну, кем был его отец, то придется с этим смириться.

И Стивен смирился.

Год одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмой оказался для Стива наполненным множеством событий. Ему исполнилось восемнадцать, впервые он услышал презрительную кличку «ниггер», впервые познал женщину, научился защищать себя.

Быть черным, как оказалось, вовсе не то же самое, что быть белым. Кэрри говорила об этом бессчетное количество раз, но все ее слова как-то проходили мимо ушей. Теперь же он знал это. Знал как факт. Теперь его интересовал вопрос о гражданских правах, он стал размышлять о способах изменить ситуацию. Стивена привлекала личность Мартина Лютера Кинга и начатая им на Юге кампания за равные права цветного населения.

Сейчас Стивен уже в полную меру сознавал себя чернокожим, наконец поняв, что имела в виду его мать, когда говорила что-то вроде: «Родившись черным — работай не покладая рук».

Он всегда был отличным студентом, но неожиданно для себя, начав «работать не покладая рук», превратился из отличного студента в блестящего.

Сущность отношений между мужчиной и женщиной помогла ему на практике понять смазливенькая чернокожая студенточка по имени Ширли Салливэн. Это был классический университетский секс: на заднем сиденье принадлежавшего его другу автомобиля, с задранной вверх юбочкой и приспущенными до коленей трусиками. Трикотажный свитер Ширли закатала до подбородка. Причиняя ей боль, он с трудом высвободил ее правую грудь из чашечки бюстгальтера.

Сам Стивен был полностью одет, по всей форме, исполненный силы член воинственно оттопыривал брюки.

Барахтаясь на заднем сиденье, он чувствовал себя неудобно и даже несколько унизительно. И все-таки никогда еще ему не было так хорошо за всю его жизнь!

Дружба с Ширли продлилась семь замечательных месяцев. Он предложил ей пожениться и был уязвлен до глубины души, когда она променяла его на студента-медика из другого колледжа.

Урок был дан жестокий. Стив пришел к заключению, что все они говорят одно, а имеют в виду совсем другое. И ни одной из них нельзя верить.

И все же Ширли помогла ему внутренне выпрямиться. Теперь в этой сфере проблем для Стивена не существовало, особенно если принять во внимание его стройную, более шести футов ростом, фигуру и па редкость приятную внешность. Они сами были готовы укладываться перед ним в штабеля, в том числе и белые. Некоторых он пробовал. Но никакой разницы не нашел. Там у них все одинаково — независимо от цвета кожи.

В юридическую школу Стивен поступил, когда ему исполнилось двадцать. В этот же год Кэрри вторично вышла замуж. Она удивила всех, выбрав себе в мужья Эллиота Беркли — дважды разведенного владельца театра, слывшего снобом. Человека, который, несмотря на свои всего лишь сорок пять лет, был набит старыми, доставшимися от отца и деда, деньгами и старыми идеалами.

Кэрри прекрасно сознавала разницу между Эллиотом Беркли и Бернардом Даймсом. Эллиот вовсе не являлся тем мужчиной, с которым ей хотелось бы быть бесконечно искренней. Однако, в отличие от того, в чем она пыталась убедить сына, деньги становились проблемой, требовалось как-то изыскать способ дать Стивену возможность доучиться до конца в колледже и затем в юридической школе, причем, по возможности, ничего не нарушая в привычном для обоих стиле жизни. Способом этим и стало замужество. Беркли домогался ее руки уже в течение нескольких лет, и, хотя Кэрри нисколько его не любила, однажды утром она, проснувшись, подумала: «Л почему бы и нет?»

Еще до церемонии бракосочетания у нее на руках был подписанный документ, гарантировавший Стивену оплату всего курса обучения в юридической школе, сколько бы времени это у него ни отняло. Кэрри убедила также сына в необходимости сменить фамилию на Беркли.

Безопасность — вот так называлась игра. Безопасность для Стивена.

ЛАКИ. 1965

Лаки Сантанджело стояла у порога дома в Бель Эйр и наблюдала за тем, как шофер укладывал ее чемоданы в багажник длинного черного лимузина. Ей исполнилось почти пятнадцать, этой высокой жизнерадостной девочке с волнистыми волосами цвета воронова крыла и широко распахнутыми цыганскими глазами. Тоненькая и грациозная, покрытая ровным загаром, фигурка ее еще окончательно не сложилась, на лице — никаких признаков косметики.

Дарио Сантанджело с несчастным видом устроился на капоте автомобиля, ужасно раздражая шофера. Подобрав с дорожки горсть щебня, он один за другим швырял камешки в висящую у входной двери лампочку. Негромкий стук камней действовал на нервы.

Когда-то беленький, как ангелочек, Дарио загорел, и кожа его была теперь ничуть не светлее, чем у Лаки. В тринадцать с половиной лет он имел на редкость привлекательные черты лица, длинные светлые волосы и пронзительно голубые глаза.

Он сидел и смотрел на свою сестру, а когда это ему наскучило, скорчил рожу водителю, слишком занятому переноской чемоданов, для того чтобы обратить на проделки мальчишки хоть какое-то внимание.

Лаки хихикнула, подмигнула брату и одними губами, беззвучно, как немая, произнесла одно слово — «придурок!» Это было их любимое словечко, которым они награждали большинство окружающих.

Из дома вышла женщина. Высокая и грудастая, она бросила несколько слов шоферу, посмотрела на часы и скомандовала:

— Пора, Лаки! Садись в машину, если не хочешь, чтобы мы опоздали на самолет!

Лаки с независимым видом пожала плечами.

— Я была бы не против… — начала она.

— Шевелитесь, шевелитесь, мисс! — оборвала ее женщина. — Бросьте свои штучки!

За ее спиной Дарио выразительно артикулировал:

«Придурок, придурок, придурок!» Растопырив пальцы, он покачивал ладонями возле своих ушей.

Лаки издала негромкий смешок, хотя на самом деле ей хотелось не смеяться, а плакать.

Появился Марко. Ему предписывалось сопровождать Лаки повсюду, куда бы она ни отправлялась из Бель Эйр. Марко нравился Лаки. Он был та-а-акой симпатичный. К сожалению, к ней он относился всего лишь как к маленькой девочке. Ни разу даже искоса не посмотрел на нее с интересом. Сегодня на нем надеты легкая куртка, спортивная майка и узкие джинсы. Ему, должно быть, около тридцати, но выглядит подтянутым и мускулистым, а не расплывшимся толстяком, как многие мужчины в его возрасте.

Уже в который раз Лаки подумала о том, есть ли у Марко подружка? Чем он занимается тогда, когда не исполняет обязанностей телохранителя?

— Немедленно слезь с машины! — раздался резкий голос грудастой. — И попрощайся с сестрой!

Взмахом руки Дарио послал оставшиеся камни в лампочку, защитное стекло которой покрылось сетью трещин.

— Дарио! — завопила грудастая. — Ты дождешься, что я все расскажу твоему отцу!

«Долго же тебе придется его ждать», — подумала про себя Лаки. Приезды Джино в Бель Эйр становились все более редкими.

Загребая ногами, Дарио поплелся к дому, напустив на себя равнодушный вид, будто его вовсе не трогало то, что сестра отправляется в другой город, в школу, где и будет жить.

— Пока, сестричка, — буркнул он. — Захочешь написать — я не возражаю.

Сделав шаг вперед, Лаки обняла брата. В другое время он оттолкнул бы ее, по сегодня день особый, придется снести эти нежности.

— Не давай им ездить на тебе! — прошептала Лаки ему в ухо. — Я вернусь очень быстро, ты и не заметишь, как пройдет время.

Он смущенно поцеловал ее и влетел в дом прежде, чем кто-либо успел заметить слезы в его глазах.

Лаки уселась в машину. Охваченная какими-то неприятными предчувствиями, отчасти испуганная, она тем не менее испытывала в душе странное облегчение. Наконец-то перед ней раскрывался мир. Закончились десять долгих лет в обществе нянек и домашних учителей. Десять лет жизни в семье, полных одиночества и вызывающего озлобления отсутствия малейшей возможности что-либо сделать самой. Ей жаль расставаться с Дарио, но еще больше она нуждалась в подруге. Сверстнице. А потом, скоро Дарио тоже отправляться в школу.

На том, чтобы отослать Лаки подальше от дома, настояла тетя Дженнифер.

— Не можешь же ты все время держать детей взаперти под своим крылом, Джино, — услышала Лаки фразу, брошенную отцу в один из его приездов. — Я знаю одну прекрасную школу для девочек в Швейцарии. Лаки это пойдет на пользу.

В самолете она помимо поли задремала, а ведь ей так хотелось не упустить ничего вокруг! Сидевшая рядом грудастая дуэнья бдительным оком следила за тем, чтобы с ее подопечной ничего не случилось.

Лаки казалось смешным путешествовать в обществе столь почтенной компаньонки, но пришлось подчиниться отцу.

— Она отправится вместе с тобой. Доставит тебя в целости и сохранности в школу и вернется. Все. Никаких споров.

Отец. Джино. Вечно у него «никаких споров»! Она безумно любила его. И все же временами приходила в голову мысль: а насколько в самом деле она и Дарио дороги ему? Он проводил со своими детьми так мало времени. Лаки жили вместе с Дарио в Бель Эйр, а отец — где ему в данный момент заблагорассудится. В Нью-Йорке, в Лас-Вегасе — квартиры у Джино были везде. Она знала номера телефонов, по никогда не видела самих его жилищ. Иногда, поздней ночью лежа без сна в постели. Лаки вспоминала уже совсем далекую пору детства. Тогда отец постоянно находился рядом. Прижимал ее к себе. Целовал. Баловал. Тогда она чувствовала на себе его любовь и заботу.

Помнила Лаки и свою мать — светловолосую, похожую на богиню, с добрым голосом и нежной, бархатистой кожей…

Поток неясных воспоминаний внезапно оборвался. Продолжение несло с собою боль. Подобно вспышке молнии перед глазами предстало яркое видение. Бассейн. Надувной матрац. Обнаженное тело. Кровь.

Забывшись во сне, она, видимо, сказала что-то вслух. Сторожившая ее пышнотелая дама заботливо переспросила:

— Да, милочка, что такое?

— Ничего. — Лаки потянулась в кресле, просыпаясь. — Можно мне бутылку кока-колы?

Воздух в Швейцарии такой чистый, что Лаки почувствовала: нужно пить его долгими глотками, чтобы поскорее очистить свои легкие от засевшего в них лос-анджелесского смога.

В аэропорту их ждал автомобиль, за полтора часа доставивший Лаки и ее строгую спутницу в пышущую зеленью сельскую местность. «Л'Эвьер», школа, где она будет учиться, располагалась у подножья невысоких холмов, неподалеку начинался густой лес. Красота вокруг стояла сказочная, совсем не похожая на причесанную и подстриженную зелень Бель Эйр и Беверли-Хиллз.

Ее надсмотрщица приказала шоферу ждать, провела Лаки внутрь школы, представила директрисе и после этого отбыла, ограничившись на прощание кратким «до свидания, дорогая, постарайся вести себя здесь прилично».

Эта женщина в течение вот уже трех лет отвечала за воспитание Дарио и Лаки. Любви и заботы они от нее получали столько же, сколько от сухой деревяшки. Расставание ничуть не огорчило Лаки.

— Мисс Сант, — обратилась к ней директриса, — добро пожаловать в «Л'Эвьер». Я уверена, что вам, как и всем остальным моим девочкам, понравится у нас. От вас здесь будут ожидать уважения и послушания. Запомните эти два слова, руководствуйтесь ими, и время, проведенное в этих стенах, окажется полезным и самым счастливым в вашей жизни.

Мисс Сант. Ну и имечко. Лаки Святая. За долгие годы она научилась находить смысл во всем, что делал ее отец. Телохранители, звонки, решетки на окнах первого этажа, собаки — все это говорило о том, что ее отцу приходилось быть человеком осторожным. Но менять фамилию ради того, чтобы учиться в какой-то дурацкой школе?

Какая разница, как ее будут звать: Святой ангел или просто Святая ? Кому до этого может быть дело?

Джино находился в своем особняке, выстроенном на крыше отеля «Мираж» в Лас-Вегасе, когда по телефону сообщили о том, что Лаки благополучно добралась до места назначения. Закурив длинную и тонкую гаванскую сигару, он выпустил к потолку струю дыма.

Последние десять лет оказались довольно тяжелыми. Но он сумел защитить детей, уберечь их от опасности, хотя и виделся с ними гораздо реже, чем того хотелось бы. Но так спокойнее.

Сколько еще последовало смертей после убийства Марии… Он лично позаботился о Розовом Банане… Своими руками… До сих пор в ушах стоит его крик, его трусливая мольба о жалости. А к Марии эта падаль испытала хоть каплю жалости?

Резким движением он поднялся из кресла, подошел к окну, глянул вниз. Почти вся прибрежная полоса была теперь застроена отелями, чьи пылающие неоном названия гнали прочь, в пустыню, ночную тьму. Насчет Вегаса Парнишка оказался прав.

Раздался негромкий стук в дверь. Ред ввел человека, пришедшего просить Джино об одолжении. Гость являлся совладельцем конкурирующего отеля, так сказать, не проходимцем каким-то. Держал себя в присутствии Джино несколько заискивающе. Просьбу свою изложил едва слышно — из осторожности. Джино обещал проследить, чтобы она была удовлетворена.

Заламывая от волнения или в знак благодарности руки, человек пятясь вышел из комнаты.

Джино знал, что за оказанную услугу ему воздается сторицей. Ему приятно выполнять подобные просьбы — это давало ощущение безграничной власти. И дело вовсе не в том, что ему недостает этого ощущения, у него была сама власть. Много власти. Ее хватало на то, чтобы держать в узде нужных политиков, судей, полицию. Многие из занимавших видное положение людей на самом деле оказывались марионетками, готовыми пуститься в пляс в нужное ему время. И в нужном месте.

Пыхнув раза три дымком, Джино затушил дорогую сигару в пепельнице. Сигары подобны женщинам: заплатишь — получишь новую. Не важно, сколько она стоит, всегда найдется другая, не хуже.

Хотя таких, как Мария, больше нет. Нет на свете больше таких, как его бывшая жена, его любовь… его жизнь.

— Лаки Сант, — с недоверием произнесла ее имя белокурая девушка. — Какого черта, что это еще за имя?

Это была первая встреча Лаки с Олимпией Станислопулос — невысокой, пышущей энергией, с маленькими глазками на круглом лице, обрамленном волосами бесподобного золотисто-медового цвета. Кожа у Олимпии выглядела прямо-таки неестественно белой, а высокие круглые груди, казалось, вот-вот прорвут спортивную блузку.

Лаки несколько раз моргнула.

— Я что-то не слышала, чтобы люди смеялись над именами Ринго Старра, Рипа Торна или Рока Хадсона, — обороняясь, сказала она.

— О! — издевательски воскликнула Олимпия. — Прос-с-стите великодушно! До меня как-то не дошло, что я разговариваю с известной кинозвездой, с которой придется делить комнату!

Несмотря на столь прохладно начавшееся знакомство, через неделю они уже стали лучшими подругами.

Олимпии было шестнадцать с половиной, она оказалась весьма непокорной дочерью греческого судовладельца и его американской жены, дамы из общества. После того как родители развелись, девочка некоторое время металась между отцом и матерью, причем каждый из родителей обвинял другого в том, что именно он портит дочь. Из двух американских школ Олимпию уже выгоняли, поэтому мать в отчаянии пристроила се в конце концов в «Л'Эвьер».

— Отцу наплевать на мое образование, — со смехом заметила Олимпия. — Он уже решил, что я выйду замуж за какого-нибудь богатенького жирного кота, которого он присмотрит для меня на своей родине. Мать считает, я должна делать собственную карьеру. Оба они ошибаются. Я собираюсь хорошенько проводить время, только и всего. Мальчики, выпивка, травка, ну и прочее! Составишь мне компанию в охоте за настоящей жизнью?

Идея понравилась Лаки.

— Непременно. — Впервые на поверхность выплеснулась долго томившаяся в тайниках ее души жажда приключений. — Только вот как нам удастся жить настоящей жизнью, будучи запертыми в этих стенах?

Олимпия подмигнула ей.

— Способы найдутся, — несколько загадочно ответила она. — Ты только смотри и учись!

Все оказалось вовсе не таким уж и трудным. Свет выключали в половине десятого вечера, а уже через пять минут Лаки и Олимпия выбирались на свободу.

Окно их спальни очень удобно располагалось напротив большого раскидистого дерева, так что только увечный не смог бы пробраться по ветвям к стволу и соскользнуть в густую траву. Затем — рывок к навесу, к стоянке велосипедов, из которых отбирались чьи-нибудь два полегче. После десяти минут вращения педалей девушки оказывались в ближайшей деревушке.

В свою первую вылазку искательницы приключений уселись за столиком уличного кафе, заказав себе обжигающе-горячий кофе, а к нему еще более бодрящего местного красного вина.

Очень быстро Олимпия освоилась и принялась рассматривать сидевших неподалеку подростков, почти совсем мальчишек. Завязалась перестрелка взглядами. Две компании соединились в одну.

Возглавила застолье Олимпия. Она царственным поворотом головы отбросила за спину тяжелую массу своих роскошных волос и выставила вперед налитые, упругие груди.

Мальчишки в восхищении галдели вокруг нее.

— Я просто обязана выучить язык, — простонала Олимпия. — Такая тоска — сидеть и ни слова не понимать, о чем это они спорят!

Лаки понимала. Она бегло говорила на немецком, итальянском и французском — кое-чему домашние учителя ее все-таки научили. Она подумала только, стоит ли перевести Олимпии то, что говорили друг другу парни, не очень-то даже понижая голос.

— Фантастические сиськи!

— Надеюсь, она умеет трахаться!

— Или сосать!

— Или и то и другое вместе…

Почти опьянев, Лаки все же отдавала себе отчет в том, что они должны встать, найти свои велосипеды и убраться отсюда, пока не стало поздно. Парням хотелось одной-единственной вещи. Все ее няньки, каждая по-своему, много раз втолковывали девочке, что это за вещь. Похоже, няньки не ошибались.

— Пошли, — предложила она подруге.

— Почему? — воспротивилась Олимпия. — Здесь так хорошо. Тебе не нравится?

Любой, не столь погруженный в собственные переживания, как Олимпия, человек мог бы с уверенностью сказать: «Нет, Лаки здесь не нравилось, никакого удовольствия она не получала». В полном одиночестве сидела она у стола, и никто не обращал на нее внимания — мальчишки сгрудились возле Олимпии, вожделенно пожирая глазами ее задиристо торчащие груди.

— Я хочу уйти, — прошипела Лаки. — И тебе тоже пора.

— Ну и иди, — беззаботно отозвалась Олимпия. — Тебя никто не держит.

Лаки действительно никто не держал.

Она поднялась из-за столика, оседлала велосипед и укатила. Где-то на половине пути ей пришлось остановиться. На обочине ее вырвало. Честно ли было оставить подругу там?

«Вполне», — ответила она самой себе. Когда речь шла о том, чтобы позаботиться о себе, Олимпия вовсе не оказывалась такой уж нескладехой.

Кое-как забравшись в свое окно, Лаки, не раздеваясь, рухнула в постель и через пять минут уже видела сны.

Она не слышала, как тремя часами позже в спальню прокралась Олимпия.

Слишком увлекательным был сон, в котором Лаки видела Марко.

— Привет! — У Марабеллы Блю был грудной мягкий голос. — Я умираю от желания познакомиться с вами. Тини так часто говорит о вас.

Марабелла Блю.

Последняя претендентка на корону великой Мэрилин.

Джино устремил на нее свой взгляд. Всего на одно мгновение. Да, это было нечто.

Тини Мартино рассмеялся.

— Мне давно уже не терпелось свести вас, но Марабелла постоянно занята работой. Кочует на фильма в фильм. Как всякой звезде, ей не дает покоя ореол мученичества. — Он вновь позволил себе легкий смешок. — А уж что это такое — можешь спросить меня.

Смех у нее тоже оказался очень приятным, низким, горловым. На Марабелле было платье из серого шифона с блестками, облегавшее тело, подобно перчатке, едва прикрывая соблазнительно высокую грудь.

Джино почувствовал нечто уже давно им не испытанное. После Марии… ни одной постоянной… не было ни одной женщины, интерес к которой продержался бы у него неделю-две, ни одной, с кем рядом было бы приятно проснуться утром. Десять лет, проведенных в одиночестве, — срок немалый.

— Вам когда-нибудь приходится бывать в кино, мистер Сантанджело? — От нее волнами шел аромат духов. Легкий… экзотический… Удивительно женский аромат.

Он пожал плечами.

— В общем-то нет, но я обязательно схожу. Скажите мне, как называется ваша последняя картина.

— «Проказница», — промурлыкала Марабелла. Глаза у нее голубые. К голубым глазам Джино всегда испытывал слабость.

— «Проказница», вот как?

— Да. — Она с восхитительной скромностью опустила глаза. — Глупое название, правда? — Сейчас уже она смотрела на Джино в упор.

Марабелла до странности смущала его своим поведением.

Вот перед ним дама со всеми прелестями нараспашку, любое ее движение, даже самое незаметное, говорит об одном и единственном желании — и все-таки есть в ней нечто по-девически трогательное.

Джино кашлянул, прочищая горло.

— Да, пожалуй, вы нравы.

Он подумал о том, каким предстал в се глазах. Ему пятьдесят девять, но на вид столько не дашь. Загорелый, подтянутый. Волосы и зубы у него до сих пор собственные, слава Богу. В прекрасном состоянии. Ему можно дать лет сорок, в крайнем случае — сорок два. Не то чтобы ему так хотелось. Стареют все, и плохого в этом ничего нет. Но почему-то никто не торопится выглядеть стариком.

— А следующий мой фильм будет называться «Женские уловки». Еще глупее, да? — Засмеявшись, она подняла ладонь, чтобы прикрыть ею рот.

Джино обратил внимание на ее руки, привыкшие к работе, с коротко остриженными ногтями. Они как-то не соответствовали всему ее облику — роскошному телу, тонким чертам привлекательного лица, массе свободно падавших на плечи пепельно-светлых волос.

— Где проходят съемки? — равнодушно спросил он.

— В Лос-Анджелесе. — Кончиком языка Марабелла провела по своим полным, чувственным губам. — Может, вы как-нибудь подъедете к нам па съемочную площадку?

Утром Лаки с трудом заставила себя проснуться, растолкала Олимпию, и обе они в полной тишине принялись торопливо одеваться. До обязательного построения перед завтраком оставались какие-то секунды.

Возможность поговорить предоставилась подругам только во время перерыва на обед. Захватив с собой по тарелке с салатом, девушки опустились на траву.

— Чего это ты убежала? — лениво спросила Олимпия. — Самое интересное-то и пропустила.

— А что было интересного?

— Весело, девочка, было весело. Ну, сама понимаешь — обниматься, ласкаться, гладить друг дружку и чувствовать прикосновения чужих рук. М-м… — Олимпия улыбалась, прикрыв глаза. — Восхитительно!

Лаки поразилась, хотя и старалась не показать этого.

— Со всеми сразу? — ахнула она. Олимпия рассмеялась.

— Конечно нет, глупенькая. Я выбрала одного, кто мне больше пришелся по вкусу. — Она приняла озабоченный вид. — А тебе что, никто из них не поправился?

Лаки прикусила нижнюю губу. В общем-то там был один… так, ничего, но он даже не посмотрел в ее сторону. Глаза парней были прикованы к Олимпии.

Да и потом, что она, Лаки, знает о мальчиках, о сексе и прочих таких вещах? Ровным счетом ничего. О, конечно, какие-то технические моменты ей известны: что идет куда и чем это может кончиться. Но в плане практическом — ноль. Полный ноль. Она и не целовалась-то еще ни разу.

— Ну? — не отступала от нее Олимпия.

— О! — Лаки вскочила на ноги. — Я… я не знаю…

— Ты когда-нибудь этим занималась? — задала неожиданный вопрос Олимпия.

— Близким к этому, — нашла в себе силы кое-как ответить Лаки.

— Ты трахалась с парнем? — невозмутимо уточнила Олимпия.

— А ты? — попыталась отвести от себя удар Лаки.

— Почти, — загадочно ответила ее подруга. — Когда «почти» — это намного веселее. — Она сунула в рот несколько ломтиков картофеля. — Если захочешь, я могу научить тебя, как делать это почти.

Лаки быстро кивнула. Она не совсем понимала, что значит «почти», но звучало это весьма интригующе.

«Уроки» свои Олимпия проводила, когда ей взбредет в голову. Идеи и всякие соображения посещали ее в самое неподходящее время, и в такие моменты она никак не могла не поделиться ими. На уроке кулинарии Лаки слышала ее отчетливый шепот:

— Всегда начинай с поцелуев. Целуйся долго, «тогда научишься наслаждаться ими. Если парень умеет это делать, он высосет и оближет тебя всю, и в этом-то самое оно!

На лекции:

— Если он начинает тянуть руки к твоим грудям — разрешай! Это самый большой кайф. А кстати, где твои груди?

День мысль ее билась в поиске, а потом:

— Лучший способ развить грудь — это дать парню поработать над ней. Откуда, ты думаешь, у меня такое богатство?

По прошествии недели инструкции стали более предметными.

— Если парень заявляет, что хочет просто полежать с тобой рядом и больше ничего не будет делать — выброси это из головы! Он врет. Если он захочет поцеловать тебя внизу, вот здесь — пусть целует.

И — под конец:

— Пососать у парня тоже может быть очень приятно. Только не позволяй ему кончать тебе в рот. Это будет похуже лука — вкус продержится целую неделю!

Прочитав полностью весь курс, Олимпия решила, что пора теперь перейти к внешности Лаки.

— А знаешь, ты и вправду можешь валить мужиков с ног! — воскликнула однажды она, умело наложив Лаки на лицо косметику и взбив расческой волосы.

Та бросила на себя взгляд в зеркало. Сердце учащенно забилось. Она и в самом деле выглядела сногсшибательно — по меньшей мере на восемнадцать, а то и на девятнадцать лет. Что, интересно, сказал бы Марко, увидев ее такой?

— Думаю, что настало время для наших молодых попок еще раз попрыгать на велосипедном седле. Нужно прокатиться в деревню! — заявила как-то Олимпия с коварной усмешкой. — Давай-ка посмотрим, как будет работать то, чему я тебя учила!

Джино не потребовалось много времени, чтобы стать своим человеком на площадке, где шли съемки нового фильма с участием Марабеллы Блю. Его привозил туда изящный черный «кадиллак». Ходили слухи, что автомобиль бронирован, а темного цвета стекла пуленепробиваемы. Выбравшись из машины, Джино в сопровождении двух телохранителей следовал к выставленному для него специальному креслу, откуда неподвижно наблюдал за работой мисс Блю.

Посмотреть было на что. Дубль шел за дублем, но когда роль ей действительно удавалась, это походило на волшебство.

Марабелла Блю. При крещении ее нарекли Мэри Белмонт. В Голливуд она приехала шестнадцатилетней, победив на каком-то смотре юных дарований. В течение года вела полуголодное существование. Поумнела и научилась извлекать пользу из всего, чем одарил ее Создатель. Познакомилась и вышла замуж за одного из ветеранов Голливуда — каскадера, помогавшего ей и направлявшего ее, не дав скатиться на положение статистки, занятой на съемках незначительных эпизодов.

Затем неожиданный взлет к славе. Муж оказался отброшенным куда-то на задворки. Он не вписывался в ее имидж. Это Марабелла понимала. Она была сообразительной девушкой. Ей только что исполнилось двадцать лет.

Джино уложил мисс Блю в свою постель после их второго свидания. Она полностью оправдала все его ожидания.

Чувствовал Джино себя великолепно. Вот он лежит и трахает самку, за которую половина мужского населения Земли не пожалела бы отдать свое левое яйцо. А кое-кто — вместе с правым.

Марабелла Блю.

Он ее не любил. Зато она стала постоянной любовницей.

В одежде Олимпии Лаки чувствовала себя как-то странно. Блузка чересчур коротка, белые туфли жмут, свитер слишком уж болтается.

Выбравшись уже отработанным маршрутом из школы, подруги катили на велосипедах в деревню.

На этот раз Лаки пользовалась куда большим вниманием. О удивительная власть одежды и косметики!

Парня, который ей понравился, звали Урси. Ему было восемнадцать, он немного говорил по-английски. Прождав приличествующее его представлениям о порядочности время после чашки кофе и вежливой беседы, Урси пригласил ее, очень вежливо, прогуляться вдвоем.

Олимпия подмигнула Лаки и ободряюще кивнула головой. Вот он, момент! Посмотрим, справится ли она с «почти»!

Урси довел ее до леса. Сняв куртку, расстелил ее на траве, и, не обронив ни слова, оба уселись. Чуть дрожащие от нетерпения его руки немедленно устремились на завоевание ее тела.

Лаки едва не запаниковала от страха, но тут же вспомнила советы Олимпии. Оттолкнула парня локтем и спокойно проговорила:

— Что за спешка? Успокойся.

Прозвучавшее в ее словах обещание и вправду успокоило Урси, и он принялся целовать ее губы долгими, влажными поцелуями, вызывавшими — и тут Лаки ничего не могла с собой поделать — легкое отвращение. Смежив веки, она изо всех сил надеялась, что дальше все будет лучше. Надежды эти, надо сказать, оправдались. Когда пальцы Урси коснулись ее набухших, отвердевших сосков, дела тут же пошли на лад. Здесь Олимпия оказалась права — это был кайф.

Урси все выше задирал на ней свитер, он был явно разочарован тем, что одежда на Лаки оказалась столь незамысловатой, и через пару минут пальцы его сами собой легли на молнию ее юбочки.

— Нет'. — внезапно остановила его руку Лаки. — Я хочу видеть твой.

Недолго провозившись с брюками, Урси с гордостью извлек из них свой.

Лаки осторожно и тщательно обследовала его своими пальцами. Урси оказался на редкость хорошо развитым в физическом отношении парнем.

— О Боже, — с трепетом в голосе сказала Лаки. — Ну и ну!

Эти слова привели Урси в такое возбуждение, что не успела Лаки понять, в чем, собственно, дело, как он принялся исступленно раскачиваться взад-вперед и очень быстро, с далеким, энергичным выбросом кончил. Она резво отпрыгнула в сторону.

— Эй! — Голос ее сделался жалобным. — Поосторожнее с моей юбкой.

— Милая моя, — выдохнул он, тщательно выговаривая английские слова. — Ты есть самая, самая прекрасная девушка.

Лаки улыбнулась. Она познала вкус власти.

Ей хотелось большего.

СТИВЕН. 1965

-Твоя беда, Стив, дорогой, заключается в том, что на самом деле ты не представляешь себе, каково это — быть черным. Твое сознание — это не сознание чернокожего.

Так заявила ему Дина Мгумба, жена Зуны Мгумбы и убежденная радикалка. Да, Зуна наконец успокоился. После долгих лет мастурбаций он на митинге защитников гражданских прав встретил Дину, влюбился в нее и за ночь превратился в абсолютно другого человека.

Потянувшись на кушетке, Зизи громко зевнула.

Дина метнула в нее пронзительный взгляд.

— В чем дело, милочка? — холодно осведомилась она. — Мы наскучили тебе?

— Ты мне наскучила, Дина, дорогая, — с такой же неприязнью ответила ей Зизи. Обе женщины терпеть не могли друг друга.

— По-видимому, пора по домам. — Поднявшись из кресла, Джерри Майерсон повернулся к своей соседке. — Пошли, кроха.

Крохами он называл всех своих девушек, и это было оптимальным вариантом, поскольку только компьютер запомнил бы все их имена. Девушки у Джерри менялись еженедельно, а бывало, что он успевал проделать это несколько раз в день. Все они блондиночки, маленькие, похожие на мышек. Он говорил, что они — «динамит».

— Не спеши. Давай-ка еще выпьем, — не слишком настойчиво предложил Стивен. Джерри уныло рассмеялся.

— Я бы с удовольствием. Но завтра мне с утра предстоит одно паршивенькое дельце, боюсь, как бы не пострадать.

Зизи снова зевнула и, лениво скатившись с кушетки, встала.

— Спокойной ночи, Джерри. И всем вам тоже. — Пройдя через небольшую квартирку, она остановилась на пороге спальни. — Поторопись. — Это относилось к Стивену. — Я так истомилась, просто ужас. Не заставляй меня долго ждать.

Дверь за ней захлопнулась. Дина осуждающе поджала губы. Она не произнесла ни слова, все читалось на ее лице.

Стивену это выражение было давно знакомо, он постоянно видел его у своей матери.

— Может, поужинаем как-нибудь на той неделе? — Он прекрасно знал, что, несмотря на весь свой энтузиазм, не сможет примирить двух женщин. — Сходили бы сначала в кино. Я бы с удовольствием посмотрел новую картину Полапски «Тупик».

— В каковом сейчас и находишься, — пробормотала Дина.

Зуна бросил взгляд па жену, однако Дина была не из тех, кого можно заставить смолкнуть взглядом.

— Ничего не выйдет, — сказала она. — Мы направляемся в Алабаму, на марш протеста. Насколько я понимаю, ты не собираешься присоединиться?

Стивен покачал головой.

Движению за гражданские права он отдавал немало сил, потратив в шестьдесят третьем почти все свое свободное время па эту деятельность. Он был в Бирмингеме в те самые дни, когда там арестовали Мартина Лютера Кинга и шли жестокие избиения участников марша. Вместе с двумястами тысячами других активистов Стивен отправился в поход на Вашингтон. Он считал это своим долгом, хотя, возможно, и не столь остро воспринимал происходившее вокруг, как те, кто вынужден был жить на Юге, в обстановке унижения и страха.

В конце концов Кэрри удалось убедить сына в том, что он принесет куда больше пользы черной расе, если станет преуспевающим и уважаемым юристом. Знакомство с Зизи окончательно решило вопрос. Хватит разъездов, маршей, демонстраций и сидячих забастовок.

Дина восприняла это как личное оскорбление. Они же были командой. Зуна, она сама и Стив — плечом к плечу кричали, потели, размахивали транспарантами, тем самым уже меняя что-то в жизни. Теперь они превратились в обычных приятелей, встречавшихся за ужином для того, чтобы, как говорила Дина, «потрепаться о дерьме».

— Нет, — ответил ей Стивен. — Я никуда не поеду. Губы Дины дрогнули, но она не произнесла ни слова. Попрощавшись, гости вышли, и Стивен в одиночестве обвел взором комнату: тут и там грязные пустые стаканы и переполненные пепельницы. Зизи и не подумает вычистить их. Живя здесь, в его квартире, она и пальцем ни разу не пошевелила, чтобы навести порядок.

«Что я такого в ней нашел?» — подумал Стивен. Мощный напор в трусах ответил ему. Забыв об уборке, Стивен поспешил в спальню. Зизи в небрежной позе валялась на постели, листая журнал с фотографиями кинозвезд. Одежды на ней не было никакой, только золотой браслет на лодыжке и тонкие золотые кольца на запястьях. Тело профессиональной танцовщицы: всего пяти футов двух дюймов, но на редкость пропорционально сложенное. Наполовину негритянка, наполовину пуэрториканка. Кожа ее отсвечивала нежной сепией. Поражал контраст между обесцвеченными когда-то темными волосами и угольно-черными сверкающими глазами. В свои двадцать девять лет Зизи была на три года старше Стивена.

— Почему ты была так груба с Диной? — спросил Стив.

Медленным, чувственным движением Зизи развела в стороны ноги.

— Не лучше ли будет, если ты оставишь болтовню и покажешь мне на деле, что из себя представляет черное движение?

— Я собираюсь жениться, мам, — заявил Стивен, чувствуя себя подростком-старшеклассником.

Кэрри, занятая цветами в вазе, даже не обернулась.

— Ты слышала, что я сказал? — нерешительно промямлил Стивен, следя взглядом за пчелой, которая кружила по полной цветов и растений роскошной квартире его матери.

— Знаешь, — неторопливо проговорила Кэрри, продолжая заниматься цветами, — такой способный мальчик, как ты, безусловно имеет право свалять иногда дурака.

Стивен вскочил на ноги. До чего же мать бывает несправедливой! Она ведь даже не знает Зизи.

— Почему ты не хочешь, чтобы я женился? Повернувшись, Кэрри посмотрела сыну в глаза.

— Тебе двадцать шесть, Стивен, и я не могу тебя останавливать. Если она представляет собой тот тип девушки, который кажется тебе подходящим, чтобы прожить с ней всю жизнь…

— Что это еще значит — «тот тип девушки»? Какой такой тип?

— Должна ли я говорить то, что ты наверняка уже и так знаешь?

— Дерьмо! — он взорвался. — Это звучит так старомодно и по-ханжески!

В глазах Кэрри вспыхнули искры.

— Выбирай выражения. И не забывай — я твоя мать.

— В этом все долбаное дело.

Она отвесила сыну звонкую пощечину.

— Так вот чему она тебя научила! Как потерять всякое уважение к матери! Как говорить на грязном языке сутенеров из гетто!

Стивен попятился к двери.

— Что ты можешь знать о сутенерах и жизни в гетто? Ты живешь в сказочном мире, населенном добрыми и порядочными людьми. А Зизи я люблю и женюсь на ней, независимо от того, нравится тебе это или нет!

ЛАКИ. 1965

Дарио Сантанджело терпеливо дожидался приезда сестры на летние каникулы. Так о многом нужно поговорить с ней. Грудастая надсмотрщица ушла, ее заменила пожилая женщина, бывшая скорее домоправительницей. Это его полностью устраивало. Теперь уже никто за ним не следит, не шпионит. Ему ужасно хотелось, чтобы каникулы побыстрее закончились — его манила к себе школа. Ведь, в конце концов, ему уже почти четырнадцать, и, подобно Лаки, Дарио мучился из-за отсутствия друзей.

Пребывая в задумчивости, он подошел к зеркалу и стал давить на щеке прыщи. Лаки стала его лучшим другом. Без нее мир был ужасным.

Лаки обвела взглядом зал для встречающих, заметила поджидающего ее Марко и

подумала: «О Боже! Что он подумает, когда увидит меня такой?»

Из Лос-Анджелеса она уехала три месяца назад четырнадцатилетней девочкой. Возвращалась же домой пятнадцатилетней опытной молодой женщиной.

Марко смотрел сквозь нее. Он даже не узнавал ее!

Лаки похлопала его по рукаву.

— Не забыл меня? Он был изумлен.

— Лаки?

— Угадал!

— Господи!

Это вырвалось помимо его воли. Джино удар хватит, когда он встретится со своей маленькой дочкой. Она подстригла свои густые черные волосы так, что они стали короткими, очень короткими, и походили на причудливую шапочку, вплотную облегавшую голову. А косметика! Светлые, холодные цвета, что-то клоунское. Длиннейшие искусственные ресницы, не только на верхнем веке, но и на нижнем, лиловые тени, белесая губная помада. И наряд под стать: мини-платьице с черно-белым геометрическим рисунком едва прикрывало ягодицы, на ногах — белые туфли.

— Ну? — Упершись ладонями в бедра, Лаки с вызовом смотрела на Марко. — Как тебе мой новый облик?

— М-м… он и вправду новый.

— Я и вправду стала новой.

— О?

— Готова поспорить! Теперь ты можешь назвать меня женщиной с опытом. — Она подмигнула. — Ясно, что я имею в виду?

«Господи Всевышний! Джино сойдет с ума!» Он махнул рукой носильщику.

— Пойдем к машине.

Марко работал вместе с Джино Сантанджело уже шесть с половиной лет, и работа нравилась ему. До этого ему приходилось быть таксистом, телохранителем, дровосеком — в Канаде. Словом, профессий испытал немало. Беспокойство начало охватывать Марко после шести мучительных месяцев армейской службы в Корее. Когда рядом с тобой падают от пуль двое лучших твоих друзей, начинаешь смотреть на мир другими глазами.

— Сходи к Джино, — сказала в конце концов его мать. — Он всегда хорошо к тебе относился. Может, он предложит какую-нибудь работу.

Пчелка оказалась права. Джино очень тепло его встретил.

— Будешь при мне. Будешь смотреть и учиться. Мне нужны преданные люди, такие, на которых я могу положиться на все сто процентов.

Шесть с половиной лет пролетели незаметно. За это время ни разу Марко не испытал скуки и очень многому научился.

— Ну и вид у тебя! — воскликнул Дарио.

— Спасибо. — Лаки бросила на брата уничтожающий взгляд. — Хорошо же ты меня встречаешь.

— Хочешь послушать мой новый альбом «Биттлз»? — громким голосом, не обращая внимания на слова сестры, поинтересовался он.

— Нет, не хочу.

С надменным видом Лаки прошла мимо него в дом.

Дарио поплелся следом. Но ведь она и в самом деле выглядела страшной. И какой-то… новой, что ли.

Он решил немедленно поделиться с сестрой своими новостями, постараться поднять ей настроение.

Поднимаясь за ней по лестнице, он с упреком напомнил:

— А ты мне не писала.

Лаки зевнула и уселась на кровать.

— Времени не было.

Он прикрыл дверь спальни.

— Я знаю такую вещь — ты ахнешь.

— Какую? — без всякого интереса спросила Лаки. Ее больше волновало, почему Марко до сих пор так и не заявил ей, что влюблен в нее страстно и навсегда.

— Про отца.

— Ну-ну?

Внезапно ее охватило любопытство. За три месяца Джино всего раз позвонил ей — в ее день рождения. В качестве подарка в школу доставили дорогую стереосистему, тут же конфискованную бдительной директрисой.

— У него теперь новая подружка.

— Кто?

— Кинозвезда.

— Кто, крысенок ты чертов?

— Не обзывайся!

— Кто?

— Марабелла Блю.

— Врешь!

— Это чистая правда.

— Ну и дела! — Она достала из сумочки сигарету, закурила.

На Дарио это произвело впечатление.

— Когда это ты начала?

Лаки затянулась, картинно откинула голову назад, выпустила дым через ноздри.

— Я всегда курила.

— Трепло!

— Расскажи мне поподробнее об отце и о ней. Как ты узнал?

— Об этом все знают.

— А я — нет.

— Про это пишут в газетах.

— За какое число?

— За любое.

— Это еще ни о чем не говорит.

— Он привозил ее сюда. — Дарио сделал паузу, а затем выдал:

— Я видел, как они трахались!

Лаки вскочила с постели, забыв о приличествующей ее новому облику невозмутимости.

— Ничего ты не видел!

— А вот и видел. Я все видел!

В течение последующего часа ни о чем другом они говорить не могли. Дарио рассказал, как, направившись посреди ночи на кухню, чтобы выпить воды, он услышал в спальне отца какой-то шум, как, опустившись на колени перед замочной скважиной, он увидел все, всю процедуру!

Лаки хотела слышать детали. Она потребовала от брата повторять их много раз. К тому моменту, когда она, казалось, была удовлетворена, Дарио уже охрип.

— О'кей, — сказала наконец Лаки. — Я хочу принять душ. Встретимся позже.

Дарио неохотно вышел из ее спальни, па ходу сообщив сестре, что сегодня вечером Джино собирается поужинать вместе с ними.

— Сейчас он в Лас-Вегасе, но пообещал вернуться сюда к вечеру.

Лаки сбросила с себя одежду и встала под душ, сделав воду почти ледяной и открыв ее на полную мощность. Развитая недавними упражнениями грудь мгновенно среагировала: соски тут же набухли и стали твердыми. Олимпия оказалась совершенно права. Легкий массаж, когда его делает тебе парень, приносит удивительные результаты.

— Я не очень-то умею ладить с детьми. Нижняя губа Марабеллы чуть дрогнула. Джино вытянул перед собой руки, до хруста потянулся.

— Они уже не дети, скорее подростки.

— Все равно. — Другое дело.

Нервным взглядом Марабелла изучала отражение своего лица в огромном зеркале. Разговор происходил в ее уборной на студии, куда Джино явился прямо из аэропорта.

— Что мне надеть? — обратилась она к нему с вопросом.

— Не нужно никаких особых туалетов. Ведь они всего лишь дети.

За столом стояла тишина. Джино был мрачен. Он послал дочь в дорогую частную школу, школу для избранных, а девочка вернулась домой похожей на вульгарную циркачку.

Лаки с обиженным лицом сидела по его левую руку. Отец не видел ее целых три месяца, и вместо того чтобы заметить, как она повзрослела, вылил на единственную дочь ушат холодной воды, заявив, что выглядит она просто ужасно.

Сидевший напротив сестры Дарио не сводил глаз с Марабеллы Блю, точнее, с ее грудей.

Сама же Марабелла видела перед собой только Джино. Нижняя губа ее подрагивала, женщина не пыталась даже завязать или поддержать разговор. Она так и знала, что его дети возненавидят ее.

После ужина все четверо занялись каждый своими делами.

Дарио увязался было за Лаки, но та скрылась у себя в комнате, заперев дверь на ключ. Ей потребовалось не менее часа, чтобы наплакаться вдоволь. Наконец она подняла телефонную трубку и дала телефонистке помер уехавшей к себе в Грецию Олимпии.

— Спасай, — заявила она, когда их соединили. — Ты можешь пригласить меня на лето к себе?

— Ну конечно, — ответила ей подруга. — Само собой. Мы устроим тут пир. Настоящий пир!

Так и случилось. В первый же день.

Отец Олимпии, Димитрий Станислопулос, обставил свою жизнь на одном из обласканных солнцем греческих островов с восточной пышностью. Резиденция его была полна гостей, слонявшихся вокруг огромной виллы или восхищавшихся с берега изящными пропорциями красавицы-яхты. Приезду новенькой они были только рады, хотя Лаки, являясь всего-навсего подругой Олимпии, была вне пределов достижения их длинных и цепких рук.

— В отцовских гостях одно плохо — уж больно они все стары! — смеясь, сокрушалась Олимпия. — Зато богаты, как Крезы! А что представляют из себя друзья твоего отца?

На какое-то мгновение Лаки ужасно захотелось сказать ей правду. Друзья ее отца? Самые отъявленные гангстеры в Штатах, пользующиеся весьма специфической славой. Но она тут же вспомнила о своем обещании. Никогда не называть своего настоящего имени. Никогда.

Она пожала плечами.

— Наверное, такие же старики. Одна тоска. Олимпия понимающе кивнула. На протяжении двух недель они валялись на песке, катались на водных лыжах, ныряли с аквалангами.

— Я такая здоровая, что просто тошно становится, — пожаловалась как-то Олимпия. — Нам нужно отправиться отсюда на материк, чтобы предпринять хоть что-то.

Сегодня же!

Лаки согласилась. Как давно они не делали почти.

Их девизом стало «Все, кроме…».

— Мы две маленькие целочки, — со смехом заявляла Олимпия после наиболее яростных и безудержных ласк, — и такими мы намерены пока оставаться!

На берегу они быстро познакомились с двумя молодыми местными рыбаками, и после занявшей изрядное время выпивки и болтовни компания решила отправиться па ближайший пляж.

Лежа на спине, Лаки страстно целовалась с парнем, чьи большие и грубые руки шарили у нее по груди. По-английски он почти не говорил, но они прекрасно понимали друг друга и без слов.

Через несколько минут, когда пальцы парня вцепились в ее трусики, Лаки остановила его и, прежде чем он успел понять, что происходит, ловким движением извлекла из его штанов член и с деловым невозмутимым видом приступила к работе.

Только после того как парень кончил, она позволила ему снять с нее трусики. Затем Лаки улеглась на спину, раздвинула ноги и, вздрагивая от наслаждения, почувствовала, как внутрь ее заползли два его сильных пальца.

Это был оптимальный способ заниматься любовью. Никакого риска. Никаких споров.

Расправляя на себе одежду, Лаки улыбалась.

— Мы две маленькие целочки…

Джино не сразу понял, что Марабелла обманывает его. А поняв, пришел в ярость. Осторожно собранная информация говорила, что его соперник является каким-то сенатором, вашингтонской шишкой, известным политиком, счастливо живущим со своей супругой. Но еще более захватывающим оказалось то, что мисс Блю находилась под постоянным наблюдением агентов ФБР.

Собранная по крупицам, вся эта информация поразила Джино. В особенности сама Марабелла. Но пока еще Джино был не готов расстаться с ней.

Сентябрьским утром он прилетел в Вашингтон, позвонил сенатору и договорился о встрече наедине.

Сорокапятилетний сенатор Петер Ричмонд оказался прямо-таки по-юношески красив. Жажда жизни так и била из него. Петер, женатый на красавице, имел четверых детей и трахался напропалую, когда замечал, что женщина смотрит на него благосклонно. Марабелла Блю пошла куда дальше. Появившись па вечере, устроенном в честь создания очередного фонда, она не сводила своих наивных голубых глаз с его лица и в конце концов овладела им в своей импровизированной артистической уборной, там же, на вечере. С того волшебного мига они стали встречаться два-три раза в месяц — в том или ином городе страны.

Марабелле доставляло удовольствие трахаться с известным политиком.

Петер приходил в восторг от того, что спит с известной кинозвездой.

Джино не устраивало ни то ни другое.

Разговаривал с Петером он спокойно и мягко, как если бы тот был его лучшим другом. К концу же беседы они и в самом деле стали друзьями.

Сенатор Ричмонд поразился, узнав о том, что связывало Марабеллу и Джино Сантанджело. Его благодарности к Джино за сделанное предупреждение не было предела. Последствия возможной огласки просто ужасны.

Подумать только — Марабелла Блю предпочитает кочевать из постели политика под одеяло к гангстеру! Его спасает само провидение.

Ничего этого, конечно, они не сказали вслух. Сенатор лишь кивал головой, слушая Джино, и благодарил его. В ответ Джино обещал свою поддержку, если когда-нибудь Петер решит выставить свою кандидатуру на президентских выборах.

В Лос-Анджелес Джино летел счастливым человеком, довольным и улыбающимся. Может, он будет полезен Петеру Ричмонду. Может, Петер Ричмонд будет полезен ему. Все устроилось, не возникло даже необходимости демонстрировать ему фотоснимки или ставить на магнитофон кассеты. Джино невольно сунул руку во внутренний карман, где лежал толстый конверт. Отныне он будет храниться в его сейфе, рядом с пачкой пожелтевших писем сенатора Дьюка.

Ими так и не пришлось воспользоваться… а Дьюк уже семь лет как сошел в могилу. Но письма его Джино хранил. Как сувенир из прошлого.

По возвращении в школу Лаки из газет узнала о том, что Марабелла Блю пыталась покончить самоубийством. А через шесть недель Джино позвонил дочери — сказать, что они с Марабсллой только что обручились. По он опоздал. Лаки узнала об этом из программы теленовостей. Как он мог?! Полночи прошло в слезах. К ее постели подошла Олимпия, уселась, начала успокаивать. — Что случилось? Ну скажи, в чем дело. Сказать ей Лаки не могла. Она просто прижалась к забравшейся под одеяло подруге. Олимпия ответила страстной лаской.

Нежная кожа грудей и твердые, заострившиеся соски, тепло бедер и уютная теснота лона.

Сделав все, что можно было сделать, девушки заснули в объятиях друг дружки.

Рано утром Олимпия выскользнула из ее постели. Они, не сговариваясь, никогда не вспоминали об этой ночи. Да, это было. И было хорошо. Но не совсем то, что требовалось или хотелось каждой из них.

СТИВЕН. 1966

Морозным февральским утром Стивен и Зизи стали мужем и женой. На церемонию Зизи оделась в ярко-красную мини-юбку, жакет из черного меха и высокие, до бедер, черные сапоги.

За шафера был Джерри Майерсон, свидетелями Зуна и Дина. Зизи не пригласила никого. Она заявила, что родственников у нее нет. Друзья же никогда не играли в ее жизни особой роли.

Церемония бракосочетания в городской мэрии не отняла много времени, оказавшись к тому же совершенно безликой. Выйдя из здания, компания направилась в ближайший бар, где Джерри купил шампанского, а Зизи заставила смутившегося Стивена экспромтом отплясать с ней какой-то немыслимый танец. Не прошло и сорока пяти минут после скучного бракосочетания, как между супругами вспыхнула первая ссора. Никто ей не удивился. Стивен и Зизи, жившие вместе в течение уже почти года, вечно ссорились. Удивляться приходилось тому, что в конце концов они все же решили пожениться. Говорят, противоположности сходятся.

Джерри потратил несколько недель, пытаясь отговорить своего друга от этого шага.

— Что ты выиграешь? — спрашивал он. — У тебя сейчас есть все, к чему связывать себя? Стив пожимал плечами.

— Не знаю, Джерри… Она так хочет.

— Конечно, она этого хочет. Они все этого хотят. Но для чего поддаваться им?

— Послушай, но ведь сам-то я тоже не против.

— Чушь.

— Нет, правда.

— Чушь.

О настоящей причине Стивен не решился сказать даже Джерри. Заключалась эта причина в том, что Зизи пригрозила ему тем, что, если он не согласится, она бросит его.

— Хочешь меня — женись на мне. Потому что, милый, и других охотников достаточно.

Он ей поверил. Мужчины на улице вечно оглядывались ей вслед, глаза их как бы раздевали ее фигурку. Она не возмущалась. Скорее, ей это нравилось. «Если они поженятся, — рассудил Стивен, — она бросит флиртовать и потихоньку успокоится. Может, родит. Если она забеременеет, то прохожий на улице уже не посмеет подмигнуть ей».

Представляя Зизи в обществе другого мужчины, Стивен испытывал приступы такой острой ревности, что сам пугался. Он давно знал, что Зизи с легкостью может разжечь в нем и страсть, и злобу, а это чревато опасностями. Отношения между ними всегда были на грани взрыва. «Замужество, — говорил он себе, — принесет мир и спокойствие в ее душу».

Он ошибся. В Пуэрто-Рико, куда они отправились в свой медовый месяц, он убедился, что Зизи откровенно хвастается своим телом, на котором бикини не оставляло для воображения уже совсем ничего. Зизи была дома. Она чувствовала себя в родной атмосфере.

В беспомощной ярости Стивен следил за тем, как жена флиртует на кромке гостиничного бассейна со всеми, начиная от дежурного спасателя и кончая целой группой американских туристов, приводя своим поведением в негодование толстых жен.

Это был первый раз, когда они отдыхали вместе, и Стивен, вернувшись вместе с ней в номер, не выдержал и пожаловался:

— Слишком уж ты выставляешь себя напоказ. Когда ты вышла из воды, было видно абсолютно все: соски, волосы. Все!

— О Боже, — устало протянула она. — Соски и вокруг них волосы.

— Не стоит этим шутить.

Расстегнув купальник, она дала ему соскользнуть на пол.

— Безусловно, ты прав, милый.

Она повернулась к нему лицом, провокационно покачивая грудью, возбуждая и гипнотизируя его.

Несмотря на свой гнев, Стив немедленно ощутил, что брюки стали вдруг ему тесны. Такое удавалось Зизи без всякого труда.

Медленным движением она положила свой указательный палец на нижнюю губу и облизала его, а затем стала водить его кончиком по тут же напрягшемуся соску.

Наблюдая за ней, Стивен уже едва сдерживал порывы плоти. Сотни раз ему приходилось заниматься с ней любовью, но дрожь и нервное ожидание оставались все теми же, что и в первую ночь.

И с чего это он вдруг так разозлился на нее? Может быть, она и кокетничает, но когда дело доходит до этого, она принадлежит ему — только ему! А остальное не идет в расчет.

Джерри Майерсон в деталях поведал Кэрри о бракосочетании. Он был порядочным молодым человеком, понравившимся Кэрри с первого взгляда, еще тогда, когда Стивен только привел его в дом. Обоим было по шестнадцать. На ее глазах Джерри превратился из нескладного подростка в молодого, прилично зарабатывающего юриста. Он называл ее Кэрри, не забывал хотя бы раз в неделю заходить к ней и втайне восхищался ею. Она это знала, но по какой-то причине оба ни разу не сделали попытки заговорить на эту тему.

Для Кэрри восторженность Джерри была весьма лестной. В пятьдесят три года женщине всегда приятно видеть немое почтение в глазах молодого человека, годящегося ей по возрасту в сыновья.

Само собой разумеется, выглядела она прекрасно. В нью-йоркском обществе Кэрри была весьма заметной фигурой. Другие женщины завидовали ей. Относились к ней с уважением, ее мнения обо всем на свете, от косметики до уборки квартиры, постоянно повторялись окружающими.

Довольно часто Кэрри задумывалась о том, что произойдет, если все разом узнают правду? Станут ли тогда се взгляды и суждения пользоваться тем же уважением?

Будут ли благотворительные общества просить ее принять участие в их мероприятиях? Модельеры драться между собой за право поставлять ей свои туалеты?

Никогда.

Какая странная штука жизнь. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь она станет тем, что есть? Да еще Стивен. Как она им гордится. Он блестящий юрист. Даже выступая в качестве всего лишь публичного защитника, на чем он, кстати, настаивает сам, Стивен зарабатывает себе на жизнь, но эти деньги — жалкие гроши по сравнению с тем, что он мог бы иметь, если бы занялся частной практикой. Кэрри готова помочь сыну в финансовом отношении, но стоило ей лишь заговорить об этом, как он ответил матери категорическим отказом.

— Я хочу помогать людям, которые действительно нуждаются во мне, а не каким-то жирным котам, у кого банкноты торчат из карманов. Мне приятно, что могу сделать что-то для тех, кто приходит ко мне.

Она не стала спорить, так как знала: с возрастом он поумнеет и примет другое решение.

А потом в его жизнь вошла Зизи и все рухнуло. Кэрри поняла, что так оно и случится в тот самый момент, когда только впервые увидела ее.

— Долго это не продлится, — уверял ее Джерри. — После церемонии они чуть не подрались.

Кэрри кивнула. Она и сама знала, что долго так тянуться не будет. Неизвестно только — как долго?

С того дня как Стивен поделился с нею своими планами женитьбы, они не виделись. С болью в сердце Кэрри заставила себя не думать о нем, надеясь, что это заставит его одуматься, спохватиться.

— И куда же они отправились? — спросила она Джерри.

— В Сан-Хуан. А куда еще она могла бы его потащить?

Кэрри встала, давая понять, что беседа их подошла к концу.

— Ты ведь появишься еще, да? Если понадоблюсь Стивену, я всегда здесь, по пока он не избавится от этой женщины, не думаю, что сама захочу его видеть. Может, ему легче будет принять правильное решение, находясь подальше от меня.

— Может, вы и правы.

Он целомудренно поцеловал ее в щеку, думая про себя, почему лицо его матери походило на посмертную маску Элизабет Арден, а вот Кэрри была так похожа на Лену Хорн.

— Зайду к вам через неделю, — бросил он на прощание.

— Спасибо тебе, Джерри.

ЛАКИ И ДЖИНО. 1966

-Вы навлекли позор на все наше заведение. — Глаза директрисы метали молнии. — В «Л'Эвьер» такого никогда не видели. Никогда!

Она сняла с переносицы пенсне, и на секунду Лаки показалось, что каменно-строгая англичанка расплачется. Ничего подобного. Директриса просто перевела дух, поджала губы и с негодованием продолжила свое гневное обличение.

— Непорядочно уже одно то, что на территории школы оказались мальчики. Но проводить их тайком в свою комнату, где вас застают… в постели с молодым человеком…

Олимпия не выдержала и хихикнула.

Директриса наградила ее уничтожающим взглядом и со значением в голосе произнесла:

— Можете смеяться, леди. Я очень надеюсь услышать ваш смех и тогда, когда сюда приедет ваш отец, чтобы освободить от вашего присутствия школу, которую вы обесчестили… своим омерзительным поведением. Вы обе отчислены. Вашего отца, Лаки, я тоже поставила в известность. Он будет здесь утром, так же, впрочем, как и мистер Станислопулос. — Пенсне вновь было водружено па длинный и топкий нос. — Пока же, — продолжала директриса, меряя девушек брезгливым взглядом, — вы пойдете в свою комнату, где и останетесь до самого утра, когда за вами приедут. Вы все поняли?

— Вот дерьмо! — воскликнула Олимпия, падая на свою кровать. — Отец наверняка рехнется. Он терпеть не может, когда меня вот так вышвыривают и ему приходится приезжать и вести дурацкие разговоры и извиняться за его нахальную и дерзкую девчонку. Он заставил меня поклясться, что на этот раз со мной все будет в порядке. Вот дерьмо!

— Мой отец не приедет, — с кислой миной отозвалась на ее слова Лаки. — Пошлет кого-нибудь вместо себя.

— Это почему? — с любопытством спросила Олимпия.

— Он очень занятой человек, — повела плечом Лаки.

— Все они очень занятые люди.

— Мой старик особенно.

— Чем же он занимается?

Лаки вновь пожала плечами и неохотно, с осторожностью проговорила:

— У него миллион интересов. Отели… Фабрики… Издательства… Куда ни посмотришь, всюду у него есть кусок своей собственности. — Она раскрыла шкаф и стала копаться в своих платьях.

— А нет ли у него кусочка Марабеллы Блю? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Олимпия.

Развернувшись, Лаки посмотрела в глаза подруге.

— И давно тебе это известно? — На щеках ее вспыхнули два ярких пятна.

Олимпия зевнула и потянулась.

— Порядочно. Я все ждала, пока ты сама мне скажешь. Боже, как бы мне хотелось, чтобы мой отец был прославленным гангстером, а не скучным старикашкой-миллионером.

— Мне не разрешается об этом никому говорить. Олимпия презрительно фыркнула.

— С каких же пор это стало останавливать тебя? Не разрешается, надо же, а!

Лаки почувствовала облегчение от того, что теперь хоть кому-то стало известно, кто она такая. Ей всегда хотелось признаться Олимпии, но Джино заставил Лаки принести такую торжественную клятву…

— Я была бы рада встретиться с ним. Я ведь видела только его фотографии в газетах, а на них он выглядит таким великолепно грубым и чуточку несчастным.

— Несчастным? — Лаки рассмеялась. Какое неподходящее слово для описания человека, которого она всегда помнила радостным, тепло обнимающим ее, смеющимся.

Лаки могла не видеть его много лет, но вряд ли осмелилась бы назвать своего отца «несчастным».

— Скажи, — в волнении продолжала Олимпия, — ему и в самом деле приходилось убивать?

— Не знаю, — коротко ответила Лаки. — Во всем, что о нем пишут, слишком много преувеличений. Он сам мне об этом говорил. Мне кажется, у него такая репутация только потому, что…

Она смолкла. Почему? Откуда ей-то знать? Джино — ее отец. Она любит его. Или ненавидит. Бывает и так. А читать ей приходилось о человеке, которого звали Жеребец Джино Сантанджело. Кем он был? Она этого знать не могла. А выяснять не хотелось.

Или хотелось? Может, да. А может, и нет. Может, когда-нибудь. Всего лишь может…

Обручившись с Марабеллой Блю, Джино совершил роковую ошибку. Женщина оказалась одержимой манией самоубийства и требовала неотлучного внимания. Джино и сам не понимал, что заставило его это сделать. То ли чувство жалости к ней, то ли еще что? Прожив с нею полгода, он все еще был не в состоянии отдать себе в этом отчет. Единственное, что он знал, так это то, что лучше всего ей было бы уйти. С утра до вечера она говорила о предстоящей свадьбе. Нервы Джино не выдерживали.

Удалив из ее жизни Петера Ричмонда, Джино лишил Марабеллу привычного и испытанного якоря. Мужчина типа Петера Ричмонда был ей необходим. Она должна знать, что она красива и желанна, что мужчина готов рисковать своим будущим ради того, чтобы только иметь возможность делить с ней постель. Для Джино она тоже желанна. Но с нею он ничем не рисковал. Неожиданное предательство Петера Ричмонда стало для Марабеллы настоящим ударом. Она ничего не могла с собой поделать. Прославленная кинозвезда бросалась на постель и плакала навзрыд, как маленькая девочка, которую наказали родители.

Джино звонил каждый день, разговаривал с горничной, и та сообщала, что мисс Блю простудилась, что у нее головная боль, зубная боль и так далее.

Студия тоже не была в восторге от происходящего. Съемки картины в самом разгаре, а неожиданные недомогания мисс Блю стоят компании тысячи долларов в день. На четвертые сутки терпение компании кончилось, и к ней отправились нанятые студией юристы и врачи. На следующее утро она вышла на работу, бледная и изможденная. С режиссером у нее вспыхнула ссора, после которой мисс Блю покинула съемочную площадку задолго до окончания рабочего дня. К шести часам вечера Марабелла наглоталась такого количества различных таблеток, что ее

пришлось срочно доставить в клинику, где в самую последнюю минуту ей успели-таки промыть желудок.

Известие об этом застало Джино в Лас-Вегасе. Он тут же вылетел в Лос-Анджелес и примчался из аэропорта прямо в клинику.

Лежавшая в кровати Марабелла походила на ребенка, на светловолосую и голубоглазую двенадцатилетнюю девочку, у которой вдруг высыпали прыщи.

— Ты что, какая-нибудь ненормальная? — едва сохраняя выдержку, спросил он.

— Прости меня, — выговорила она сквозь рыдания. — Вечно у меня все на так… вечно…

— Эй, девочка, ну хочешь, мы обручимся? — Джино и сам не знал, как это у него вырвалось, хотя в тот момент идея казалась не такой уж плохой. Джино Сантанджело. Марабелла Блю. Кто из мужчин в Америке не будет умирать от зависти!

Марабелле предложение пришлось весьма по вкусу. Оставалось решить одну маленькую проблему. Дело в том, что у нее уже был муж — тот самый ветеран Голливуда, что помог ей когда-то на заре се юности.

— В Тихуане тебе могут моментально оформить развод, за этим дело не станет, — сказал ей тогда Джино. — А пока ты можешь уже перебраться ко мне.

Через несколько недель после того, как Марабелла устроилась в Бель Эйр, Джино понял, что совершил ошибку. Съемки закончились, а до начала следующих оставалось еще порядочно времени. Марабелла проводила его лежа в постели, перед телевизором, листая старые киножурналы, или за едой. Марабелла Блю — потрясающий секс-символ Америки — не давала себе труда даже причесаться.

Джино не мог поверить своим глазам.

— Ты собираешься сегодня вставать с постели? — спрашивал он.

Она самодовольно улыбалась.

— Может быть.

Однако чаще всего этого так и не происходило. Она так и оставалась в кровати, и к вечеру спальня благоухала апельсинами, маринованным луком и запахом самой Марабеллы — она никогда не мылась.

Очень скоро Джино исполнился отвращения. Но как ему теперь от нее избавиться? Ведь она же не просто женщина — она кинозвезда, у нее куча бухгалтеров, агентов, управляющих, продюсеров и режиссеров, не считая фанатов-зрителей.

Временами ей все-таки приходилось подниматься, принимать ванну, часа два тратить на косметику и прятать свои платиновые волосы под косынкой — ведь они отрастали, и черные корни становились чуть ли не в дюйм длиной. Ведь нельзя же было рядиться в роскошные туалеты, если от тебя несет, как от свиньи?

Как же его угораздило так вляпаться? Джино вызвал к себе Косту.

— Убери ее из моего дома, — лаконично сказал он другу. — Меня не интересует, во сколько это обойдется. Я еду в Нью-Йорк и хочу, чтобы ты сообщил ей, что все закончилось.

Он знал, что должен был бы сам все уладить, но Боже! Это же все равно, что иметь дело с умственно отсталым ребенком. За несколько дней до этого он попытался объясниться с Марабеллой. Губы ее дрожали, глаза наполнились слезами.

— Неужели ты не счастлив со мной, милый? Разве я не радую тебя больше? — Не успел Джино остановить ее, как она выпрыгнула из постели, сбросила с себя ночную сорочку, раскинула в стороны руки и хорошо поставленным голосом кинозвезды воскликнула:

— Ну приди же ко мне, трахни меня, милый, это сделает тебя счастливым!

Скорее Джино согласился бы трахнуть уличную кошку. Лечь с ней в постель? Ему хватало одного запаха.

Когда Джино уехал, в дом явился Коста и заявил Марабелле, чтобы она убиралась. К услышанному та отнеслась довольно спокойно, глаза ее так и не оторвались от мерцающего телеэкрана.

Вечером того же дня она изрезала себе запястья лезвием, а наутро ее, обнаженную и всю в крови, обнаружила в ванной комнате прислуга и тут же связалась с Костой. Коста примчался немедленно и успел предпринять шаги, чтобы вся эта история не попала в газеты.

В ярости от того, что его загнали в ловушку, Джино вылетел в Лос-Анджелес.

Марабелла вела себя, как раскаявшаяся грешница.

— Прости меня, — всхлипывая проговорила она. — Я постараюсь исправиться, честное слово. Когда мы поженимся, все будет совсем иначе.

— Должно быть, я старею, если мне в голову пришла мысль жениться на ней, — признался Джино Косте.

— Ты? Стареешь? Никогда, дружище!

— Мне почти шестьдесят. Весной жизни это никак не назовешь.

Коста хлопнул его по плечу.

— Я тоже не мальчик, Джино. Разница между нами заключается в том, что я моложе тебя, но выгляжу старше!

— Ты живешь нормальной порядочной жизнью, в этом все дело. Я готов поклясться, что ты ни разу не посмотрел даже на другую женщину. Вы с Дженнифер так и остались детьми.

Глаза Джино затуманились, и без всяких слов Коста понял, что сейчас он вспоминает Марию. Да, все могло быть совершенно иначе.

— Как там Лаки? — быстро спросил он. — Часто пишет?

— Нет. Она какая-то странная. Даже на Рождество не осталась. Пробыла всего два дня и укатила к своей подруге.

— С Марабеллой в доме…

— Господи! Когда я наконец отделаюсь от нее, я и в самом деле собираюсь побольше времени уделять детям, нужно же мне знать, что они из себя представляют. Они приезжают из школы, привозят сюда громкую музыку, непонятные одежды, и я клянусь тебе, Коста, у меня возникает такое чувство, что в дом явились двое незнакомых мне людей! Я, правда, все время так занят… Но следующим летом нужно будет обязательно отправиться куда-нибудь всем вместе.

Неделей позже в голову Джино пришел идеальный способ избавиться от Марабеллы.

— Позвони-ка этому придурку, ее мужу, — обратился он к Косте. — Посмотрим, во что это нам обойдется.

Росту в Дарио Сантанджело было пять футов одиннадцать дюймов. Хорошо сложенный, стройный, с чистой кожей. Правильные черты лица, легкий загар и врожденный вкус в одежде делали его в глазах окружающих чуть старше. Подавляющее большинство мальчиков его класса в школе были какими-то прыщавыми недомерками, вечно дерущимися, занимающимися онанизмом на переменах, спорящими о девчонках, автомобилях или о том, как наиболее эффектно испортить воздух в классе.

Дарио они немедленно восприняли как чужака, аутсайдера. Он не вписывался в их компанию. Умный, любимец учителей. Но сверстники его ненавидели.

Мечты о школе как о чем-то новом и радостном развеялись очень быстро. Чтобы добиться признания, он сказал своим соученикам, кто он есть на самом деле. Дарио Сантанджело. Сын Джино. Результатом стала еще большая ненависть мальчишек. Они из кожи вон лезли, чтобы досадить ему и сделать жизнь Дарио совершенно невозможной.

Тогда Дарио оставил всякие попытки поправиться им и замкнулся, спрятался в раковину, непроницаемую для их насмешек и оскорблений. В письмах к сестре он писал, какая отличная у них школа, какие замечательные у него друзья. Ответов от Лаки не было. Как будто она совсем забыла о его существовании. После прожитых вместе лет ему казалось, что они превратились в одно целое — и вот она уезжает в Швейцарию, знакомится там с какой-то дурой и уходит из его жизни. Такие дела. Даже на Рождество она сказала ему всего пару слов.

Дарио решил больше не писать ей. Отплатить той же монетой. Теперь он забудет о ней.

Лаки не могла спать. Ее преследовали кошмары. Всплески памяти. Голубой плавательный бассейн. Солнце на небе. Надувной матрац, покачивающийся на розовой воде…

Вся покрытая потом, она села в постели. Ей хотелось быть Олимпией, иметь настоящих, живых мать и отца. Ну и что, что они разведены? Какая разница? Зато они есть.

Она сбросила на пол простыни. Интересно, кого Джино пришлет, чтобы отвезти ее домой? Она очень надеялась, что это будет Марко. Хорошо бы он услышал все о ее похождениях. Хорошо бы он узнал в подробностях о том, чем она занималась с парнем, которого провела в школу. Пусть бы представил себе ее обнаженной, лежащей в объятиях мальчишки, а на соседней кровати — Олимпию, с ее приятелем. Ха! Тогда бы, наверное, он перестал считать ее ребенком. Ей уже пятнадцать. Она достаточно взрослая. И опытная. Очень.

Сколько было ночей, когда она, выбираясь из келий «Л'Эвьер», устремлялась туда, где можно на практике постигать великое искусство почти. Даже лежа обнаженной в постели с юношей, она была в состоянии оставаться на высоте этого почти.

А вот с Марко она бы с радостью дошла бы до конца. Да. Олимпия говорила, что до конца она готова была бы добраться только с Марлоном Брандо.

Лаки решила, что се устроит и Марко.

Поднявшись на борт самолета в Нью-Йорке, Джино откинулся на спинку кресла и закурил «Монте-Кристо». Поначалу он думал послать кого-нибудь, чтобы привезти Лаки домой: Марко, Рода или даже Косту. Но Дженнифер убедила его в том, что ехать нужно самому.

— Это твой отцовский долг, Джино, — сказала она. — Это будет означать, что ты действительно заботишься о девочке.

— Я и в самом деле забочусь, черт возьми. Дай мне только до нее добраться — я выбью из нее всю дурь.

— Нет, — мягко возразила Дженнифер, — ты этого не сделаешь. Ты поговоришь с ней и выяснишь, что ее к этому толкнуло.

— Ей уже пятнадцать, Джон, это правда, — взорвался он— Но скажи мне, что это за девушка, если она решила начать трахаться в таком возрасте?

— А чем в пятнадцать лет занимался ты? — спокойно спросила Дженнифер.

Джино нахмурился. Только Дженнифер могла задать подобный вопрос. Дурацкий вопрос. Он был мужчиной. В свои пятнадцать лет он мог делать все, что хотел. Девчонка — совсем другое дело.

И вот Джино сидит в самолете, хотя сам до конца не понимает зачем. Что бы он ни хотел сказать дочери, это может быть сказано где угодно. В Нью-Йорке. Лос-Анджелесе. Вегасе. Где угодно.

Тогда для чего туда лететь? Только потому, что Десен так сказала?

— Вам что-нибудь нужно, сэр? — услышал он голос стюардессы.

Джино заказал себе двойную порцию виски. Мысли его вернулись к Марабелле. Наконец-то она оставила его в покое. Какая все-таки блестящая мысль — связаться с ее мужем. Кому, как не ему, следовало заняться собственной женой?

Старый каскадер захотел встретиться.

— Как Мэри? — с тревогой спросил он.

— Мэри?

— Марабелла, — быстро вставил Коста.

— А, да. — Джино печально покачал головой. — Она просто больной ребенок. Первый ее враг — она сама. Пожилой мужчина согласно кивнул.

— У Мэри и вправду… есть проблемы…

— Проблемы. Как же! Море проблем.

— Вы собираетесь жениться на ней?

— Вот что я вам скажу. Я верну ее вам вместе с небольшим подарком. Я купил вам дом — там, на Малхоллэнд-драйв. Он ваш — только заберите ее отсюда до шести вечера.

Сделка состоялась. Прощайте, Марабелла Блю. Всего! Свобода обошлась в сто тысяч, но она стоила этих денег.

Сидя в кабинете директрисы, они смотрели друг на друга: в одном углу мрачно-дерзкая дочь, в другом — мрачно-яростный отец.

Говорила директриса, ее безукоризненное английское произношение резало слух.

— ..Так что вы сами понимаете, мистер Сант, не в традициях «Л'Эвьер» наказывать за поведение. Это ваш родительский долг — провести свою дочь по жизни самым достойным, па ваш взгляд, путем. Я думаю…

Не обращая внимания на ее слова, Джино изучал взглядом дочь, впервые за многие годы имея возможность рассмотреть ее как следует.

Высокая, как и брат. Когда же это она так выросла?

Изящная, длинноногая, с фигурой молодой женщины. Облик дочери ошеломлял. Смуглая оливковая кожа, черные волосы, густые брови.

Она — это он. Господи! Сходство было всегда — еще Мария называла их близнецами, — но только сейчас это стало больше, чем сходством. Она превратилась в него. Женщина — он.

Вот она сидит — совершенно незнакомый ему человек. Молодая женщина, которую он абсолютно не знает. По своей собственной вине. Он все время так заботился о том, чтобы обеспечить ее и Дарио безопасность, чтобы держать детей подальше от себя. Он так любил их обоих… Именно это и пугало его больше всего. Совершенно сознательно он отдалял себя от них. Бежал от своей любви. Потому что знал, что не переживет повторения того, что однажды случилось. Он считал себя сильным человеком, но на такое даже его сил не хватило бы.

Мария… Мария… Мария… Боже! Сколько же времени эта боль будет еще терзать его? Эта страшная боль по утрам, когда он пробуждался ото сна. Эти кошмары. Хрупкая, несбыточная надежда, что придет день и она вернется. Мстя за нее, он пролил реки крови.

Но что на самом деле дала ему эта месть?

Сидя напротив отца, Лаки тоже не сводила с него пристального взгляда. Почему он приехал сам? Почему не послал кого-то из своих лакеев? Она была сбита с толку.

Его машину они вместе с Олимпией заметили из окна своей комнаты.

— Ого! — воскликнула Олимпия. — Похоже, это твой старик. А мне показалось, будто ты говорила, что он не приедет.

— Я и по д-д-думала, — заикаясь проговорила пораженная Лаки.

— А он взял и приехал… Х-м… А ведь он очень красив, а?

Глядя сейчас на отца, Лаки пыталась определить, красив он или нет. Выглядел Джино моложе своих лет, это уж точно. Со вкусом одет: темный костюм-тройка, белоснежная рубашка, шелковый галстук. Черные волосы по-прежнему густы, они модно, по-современному ниспадают на воротник рубашки. Едва начавшая пробиваться седина только красит его.

Внезапно она вспомнила, как он пахнет. Отцовский запах. Господи, ну почему ей не пять лет? Почему нельзя броситься ему в объятия и кричать, замирая от восторга, взлетая к потолку?

Глаза Лаки наполнились слезами. С огромным трудом она удержалась от того, чтобы не заплакать. Это было бы проявлением слабости. Кто это станет переживать по поводу исключения из школы?

Только не она.

Отец и дочь покидали «Л'Эвьер», сидя бок о бок па заднем сиденье лимузина в полном молчании. Когда машина понеслась, набирая скорость, по шоссе, ведущему в аэропорт, Лаки очень хотелось, чтобы Джино хоть что-нибудь сказал. Или он был слишком для этого зол? Она кашлянула, решив начать разговор первой, но тут же передумала.

Молчание так и не было нарушено: ни по дороге в аэропорт, ни по пути к самолету, ни во время полета в Нью-Йорк, ни после посадки самолета.

Выйдя из зала таможни, оба направились к поджидавшему их обычному черному лимузину. Лаки удивилась про себя. Она полагала, что их багаж перегрузят в другой самолет и они отправятся прямиком в Лос-Анджелес, в тихий и спокойный Бель Эйр. Однако становилось очевидным, что вместо этого ей придется остаться в Нью-Йорке — по крайней мере на ночь, — и это будоражило ее.

Машина доставила их к дорогому жилому дому на Пятой авеню, с фасадом, выходящим на Центральный парк. Следуя за отцом, Лаки вошла в просторный вестибюль. В кабину лифта. Поднялась на двадцать шестой этаж.

Двухэтажная квартира напомнила ей фильмы с участием Фрэнка Синатры. Хромированная металлическая мебель, шкуры животных на полу, зеркала. Так вот в какой обстановке живет Джино в Нью-Йорке. Недурное местечко.

— Привет, дорогая.

Наконец-то с ней хоть кто-то заговорил. Это оказалась тетя Дженнифер, добрая и чуть располневшая, в костюме из розовой шерсти, с жемчугом в ушах, на шее и запястьях.

И вновь Лаки почувствовала, как слезы подступают к глазам. Вот дерьмо! Неужели она окончательно превратилась в маленькую плаксу?

Дженнифер распахнула спои объятия, и Лаки уткнулась ей лицом в грудь, успокаиваясь исходящим от нее теплом и нежным ароматом духов.

— Пойдем, родная моя. Пойдем в спальню и поговорим, — мягко сказала тетя Дженнифер. — Ничто так не поднимает настроение, как хорошая беседа.

Поглядывая со стороны на то, как Дженнифер уводит Лаки в спальню, Джино испытал чувство облегчения. Женщины. Всю свою жизнь он имеет с ними дело. Но Лаки еще не женщина. Она его дочь. Если бы только знать, в кого она превратится в этой швейцарской крысиной норе! Да он своими руками оторвал бы яйца подонку-иностранцу, прокравшемуся ночью в ее комнату.

Лаки оказалась очень красивой — только сейчас он осознал это в полной мере. Джино привык смотреть на нее, как на ребенка, но нет, теперь уже его дочь была в том возрасте, когда всякие озабоченные подонки — иностранные или свои — начинают с вожделением ласкать взглядами ее тело. Пятнадцать лет, всего чуть-чуть до шестнадцатилетия. С кем же ей поговорить по душам? Посоветоваться? Уж ясное дело не с ним. Только Дженнифер сейчас в состоянии объяснить Лаки, что, если он, Джино, еще хоть раз услышит о том, что какой-то там парень пытался получить от нее свое, он снесет негодяю голову — и ей тоже.

Она — дочь Джино Сантанджело, и дай ей Бог поскорее понять, что это значит.

Как легко оказалось дурачить взрослых. Тетя Дженнифер была доброй и ласковой женщиной, но ведь одной ногой она стояла в каменном веке! А какие слова она произносила! Скромность, порядочность, самоуважение, честь — и некуда было спрятаться от этого сентиментального мусора. Лаки быстро поняла, что тетка хочет от псе услышать. Что отец хочет услышать. Да, конечно, парень насильно заставил ее лечь рядом с собой. Она сопротивлялась, защищала свою честь, звала на помощь, которая и пришла в виде учителя физкультуры, ворвавшегося в спальню и спасшего ее… от участи более страшной, чем смерть. Или тут уж она перебрала? Тете Дженнифер так не показалось.

К счастью, то, что Лаки лежала в постели обнаженной, как-то моментально всеми забылось. Не вспоминали и о том, что Олимпия тоже была не одна в своей постели.

Так что отмыться добела было совсем просто. Выражение озабоченности и тревоги бесследно исчезло с лица тети Дженнифер.

— Ты не представляешь, с каким облегчением воспримет все это твой отец, — промурлыкала она счастливо. — Не то чтобы он сомневался в твоем… целомудрии…

Целомудрие! Тетушка Дженнифер! В самом деле?

— А где Марко? — невзначай спросила Лаки.

— Марко? — Дженнифер с недоумением повторила имя.

— Папин Марко, — нетерпеливо повторила Лаки. — Ну ты же знаешь.

— Нет, не знаю. — Дженнифер несколько раз быстро моргнула. — Марко… Марко… Ах да, сын Пчелки…

Сын Пчелки? Кто еще такая эта Пчелка? Но Лаки не подала виду.

— Да. Где он?

— Не знаю, дорогая. Наверное, в Лос-Анджелесе. Странно, но иногда у Лаки совершенно отцовские интонации — и это притом, что она еще и внешне удивительно на него похожа.

Разговор их закончился. Дженнифер готова была идти на доклад.

— Эй, — вдруг тревожно спросила Лаки, — я что, остаюсь здесь?

Дженнифер удивилась.

— А разве отец не сказал тебе? Тебя зачислили в частную школу в Коннектикуте. Ты отправишься туда завтра.

— О!

Из нее как будто выпустили весь воздух. Нет. Джино не говорил ей этого. Но это же так похоже на ее отца, или нет? Строить собственные планы. Делать то, что он хочет. Совершенно не думая о том, чего может хотеть она.

Частная школа в Коннектикуте. Дерьмо! Дважды дерьмо! Трижды! Меньше всего на свете нужна ей была сейчас новая школа.

— Тебе там понравится, моя девочка. У них есть бассейн, есть лошади — ты ведь любишь лошадей, правда?

После того как Джен уверила его в том, что Лаки все еще остается девушкой, Джино стало легче чувствовать себя в компании дочери.

— Лошади! — Лаки скорчила гримасу. — Я ненавижу лошадей!

— Эй! — Он взял со стола вышитую салфетку, вытер рот. Чертова спаржа! Сколько раз еще говорить этой полоумной кухарке, что у себя на столе он не хочет видеть спаржу? — Ненависть — это слишком сильно по отношению к лошадям. Знаешь ведь, они лучшие друзья человека и все такое прочее…

— Лучший друг человека — это собака, отец, — совсем по-взрослому ответила Лаки, пытаясь заставить его почувствовать себя несмышленым малышом.

— Деньги — лучший друг человека, — поправил он се, оставляя, как обычно, последнее слово за собой. — Не забывай об этом.

Как же она ненавидела его. Маленького, самодовольного, не умеющего красиво говорить, с хриплым голосом.

Как же она его любила. Красивого, смелого, умеющего одеться, такого сексуального.

Лаки небрежно взяла пальчиками молодой побег спаржи, ловя языком капавшее с него в тарелку масло.

— Я думала… — задумчиво начала она.

— Да? — Одним глазом Джино косил на экран телевизора, не выключавшегося, по его настоянию, ни днем, пи ночью. Влияние Марабеллы Блю?

— Ну, то есть… через пару месяцев мне уже будет шестнадцать. Зачем мне вообще возвращаться в какую-то школу?

— Образование в состоянии дать тебе очень многое. — Внимание отца привлекли на экране результаты забегов в скачках.

— Само собой, — пробурчала Лаки.

— М-м?

— Я бы не возвращалась в школу, — упрямо заявила она.

— Да? — Джино лениво улыбнулся. — И что же ты стала бы делать целыми днями?

— Кучу разных вещей.

— Например?

— Например, быть с тобой, ездить повсюду с тобой, учиться твоему бизнесу, ну и все такое прочее.

Слова дочери поразили его. Он перевел взгляд с телеэкрана на дочь. Пятнадцатилетний ребенок. Девочки. Да она, наверное, шутит.

— Я говорю совершенно серьезно, — тут же добавила Лаки. — А разве это не то, что должны делать все дети, — интересоваться семейным бизнесом?

Она брала верх, он только не мог разгадать, в чем, собственно, заключался тут фокус. Жаль, что Джен и Коста не смогли остаться на ужин, с ними все было бы проще.

— Слушай, ты должна будешь закончить школу, поступить в колледж, познакомиться там с хорошим парнем и выйти за него замуж. По мне, это звучит неплохо.

Она сузила свои — его — глаза и мрачно сплюнула.

— По мне, это звучит отвратительно! Джино посмотрел на дочь с угрозой.

— Придержи свой язык, дочка. Ты сделаешь так, как я говорю, и когда-нибудь ты скажешь мне за это спасибо. Она не отвела своего взгляда.

— У меня не было никакого образования, — продолжал Джино свою лекцию. — Всякие там школы за границей и прочая дрянь. Я был еще моложе тебя, когда мне пришлось самому зарабатывать первые в своей жизни доллары, так что тебе нужно бы помнить, какой счастливой ты родилась.

Перед глазами его стояло лицо Марии, каким он увидел его в тот день, когда родилась Лаки, — такое бледное, такое нежное и прекрасное. Тут же вспомнился и день, в который они решили, что назовут девочку Лаки — Счастливой! Боже! Если бы можно было вернуть Марию к жизни! Если бы только было можно…

— Новенькая… Новенькая… Новенькая…

Слово это доносилось до нее со всех сторон. Великолепная частная школа в Коннектикуте скорее напоминала частную тюрьму — униформа, охранники под видом учителей, подтянутые, высокомерные ученицы, один вид которых вызывал у Лаки приступы злобы.

Проведя в школе два дня, она поняла, что должна выбраться оттуда во что бы то ни стало.

Через неделю это стало для нее вопросом жизни.

При себе у нее был листок со всеми номерами телефонов, по которым представлялось мыслимым разыскать Олимпию. Под предлогом необходимости позвонить отцу Лаки ушла с математики и дозвонилась таки до своей подруги.

Олимпия жила в Париже, остановившись в доме своего отца на авеню Фот. Па этот раз она решила изучать русский.

— Какая тоска! — стонала она в трубку. — Ты можешь представить себе тот тип людей, что учат русский? Жуть!

— Уверяю, это гораздо лучше, чем торчать в местном дерьме, — жаловалась в ответ Лаки. — Мне необходимо бежать отсюда. У тебя есть какие-нибудь соображения?

— Да. — Долго размышлять Олимпии не пришлось. — Садись в самолет и давай ко мне. Мы угоним один из отцовских автомобилей и двинем на юг Франции. Это будет аб-со-лютно замечательно! Идет?

— Полностью устраивает. Но предположим, я выберусь отсюда, а что мне придется использовать в качестве денег? Сейчас у меня ровно двадцать три доллара пятнадцать центов.

— Нет проблем, — весело отозвалась Олимпия. — Дом битком набит всякими телексами. Мне нужно будет только отстучать на каком-нибудь заказ, чтобы тебе оставили билет в аэропорту Кеннеди. Мы используем мое имя. Ты уносишь оттуда ноги, я делаю все остальное. Паспорт у тебя есть?

— Есть.

Еще несколько минут они потратили на то, чтобы уточнить свои планы, и к тому моменту, когда трубка была повешена, Лаки не менее Олимпии уверилась в том, что с особыми трудностями они не столкнутся. Осложнений и в самом деле не обнаружилось.

На рассвете следующего дня Лаки выскользнула за пределы школы, автостопом добралась до аэропорта, у стойки «Пан Америкэн» забрала оформленный на имя мисс Олимпии Станислопулос билет и к полудню уже летела над Атлантикой.

Приземлившись в парижском аэропорту Орли, она тут же, как и договаривались, позвонила Олимпии, которая завопила от восторга и велела Лаки оставаться где-нибудь там до тех пор, пока она сама за пей не подъедет.

Через три часа они уже неслись по шоссе, уходящему в направлении Лазурного берега, Олимпия уверенно сидела за рулем белого открытого «мерседеса».

— О… Боже! Большего приключения у меня в этом году еще не было! Да, Святой Ангел, ты — не куриное дерьмо!

Лаки улыбнулась.

— Это было нетрудно.

— А я тебе что говорила! — «Мерседес» вильнул в сторону, чтобы не раздавить выскочившую на проезжую часть улочки парижского предместья кошку. — А записки ты оставила, как я тебе велела?

— Одну — Джино, другую — учителям. Трогательную чушь относительно того, что мне нужно время еще раз обо всем подумать, что пусть они за меня не беспокоятся, что я рассчитываю добраться до Лос-Анджелеса.

— Великолепно! Пока до них дойдет, что к чему, мы уже будем далеко, и никто не помешает нам с толком проводить собственное время. — Из своей сумочки Олимпия достала крепкую «житан», сунула в рот, прикурила. — Своей домоправительнице я заявила, что отправилась навестить мамочку. Эта старая ворона едва говорит по-английски, а к тому же терпеть меня не может, так что она была просто счаст-ли-ва, когда я уехала. Мы предоставлены сами себе, детка! Так устроим неслыханные каникулы!

ДЖИНО. 1966

Власть. Это всегда важно. Очень. Когда она есть у тебя, ее вечно не хватает. Постоянно недостает какой-то мелочи. Где-то обязательно торчит вершина, которую еще только нужно покорить…

Джино часто задумывался: что заставляет его работать с таким напряжением? Бегать то туда, то сюда, отдавать распоряжения людям, перекладывать их из кармана в карман, оказывать и принимать услуги…

— В твоем распоряжении вполне законная власть и изрядная пробивная сила, — уже в который раз повторял своему другу Коста. — Почему бы тебе не удовлетвориться тем, что у тебя уже есть, — этого не так мало?

Он держал в руке документы на право владения «Миражем», приносившим изрядный доход. Но ведь он оставался юристом с соответствующим складом ума. Всегда придерживаться наиболее легкого пути. Заплатить пятидесятидолларовый штраф и сохранить свои руки чистыми. Бедный старина Коста. Вечно спорящий. Вечно предостерегающий. И все же достаточно везучий для того, чтобы стать миллионером.

Казино-отель па Багамах, открытое пару лет назад под названием «Принцесса Сант», тоже оказалось весьма прибыльным заведением. Помимо него были еще и игорные дома в Европе. И псе остальное.

Да, бизнес процветал. Банковские счета по всему миру. Деньги уплывали из страны, отмывались и возвращались домой абсолютно чистыми. Вкладывались в дело. Шли в различные фонды. В новые предприятия.

Джино наслаждался жизнью. Она приносила ему чувство удовлетворения. Кое-где возникали проблемы. Но ничего такого, что невозможно было бы уладить.

Проносившиеся над обществом бури не причиняли ему фактически никакого вреда. Комиссия Дьюи в тридцатых. Затем комитет Кефовера, занимавшийся расследованием организованной преступности в пятидесятых. Совсем недавнее — попытка Бобби Кеннеди, бывшего в начале шестидесятых министром юстиции, разобраться в хитросплетениях криминального бизнеса и, наконец, Валачи — ничтожество, вздумавшее поделиться с обществом своими воспоминаниями о том, кто, когда, где и что делал, — с именами, названиями городов, точными датами.

Джино предпочитал молчание и никогда лишний раз не раскрывал свой рот. У властей против него абсолютно ничего не было. Он без страха мог ходить по улицам. Ему везло, как говорил Алдо. Сейчас у Алдо не все в порядке со здоровьем, он фактически отошел от дел, помогая жене управляться с ресторанчиком.

У Джино была идея. Вернее, план. Даже не план, а мечта.

Ему хотелось построить самый большой, самый роскошный, самый лучший отель из всех, что когда-либо были в Лас-Вегасе.

После того как па свет появилось детище Парнишки — «Мираж», Вегас неузнаваемо преобразился. По сравнению с новыми отелями, такими, к примеру, как «Дворец Цезаря», «Мираж» походил на общественную уборную. Неплохую — со своими постоянными посетителями, — но всего лишь уборную. Джино требовалось чего-то большего. Он должен построить отель, который стал бы отличительным признаком города — его признаком. Таким, о котором бы говорили во всем мире.

Присмотрев место для будущего строительства, он начал обсуждать свою идею с архитекторами.

— На это уйдет целое состояние, — простонал Коста, когда Джино впервые поделился с ним задуманным. — А сколько предстоит головной боли! Господи, ведь цены па строительство растут с каждым днем, и вновь придется создавать синдикат, а кому захочется вкладывать деньги, чтобы годами ждать потом от них отдачи? Да еще налоговые службы, которые спят и видят, как ты свернешь себе где-нибудь шею.

Иногда Коста превращался в старую и больную женщину. Несмотря ни на что, Джино построит самый большой в мире отель. И назовет его «Маджириано» — соединив вместе два имени: Мария и Джино. Вот он-то и станет подходящим олицетворением их любви.

Вновь отправив Лаки в школу, Джино не имел больше причин оставаться в Нью-Йорке.

Коннектикут. Неплохой выбор. Рано или поздно Лаки успокоится. Школу ему порекомендовала Бетти, супруга Петера Ричмонда, костлявая женщина с избытком энтузиазма и очарования.

— В вей проучилась наша Лоретта до самого колледжа, она превозносила местные порядки до небес, — уверяла его Бетти, говоря о своей старшей дочери.

У Джино мелькнула ленивая мысль: каково должно быть делить постель с такой матроной, как Бетти Ричмонд? Сам он так и не смог себе этого представить. Раздеть ее — и она станет похожей на ободранного кролика. Ничего удивительного, что Петер предпочитал мягкое тело Марабеллы Блю.

В конце концов между обоими мужчинами завязалось нечто вроде дружбы. Своеобразной, конечно. Никак не проявлявшейся на людях. Но тем не менее Джино был в состоянии оказывать сенатору множество различных услуг. Больших. Маленьких. Но всегда в высшей степени конфиденциальных.

Ему это доставляло удовольствие. Всегда приятно заводить друзей среди тех, кто принадлежит к совсем иным слоям общества. К тому же Джино был уверен, что в один прекрасный день сенатор Петер Ричмонд станет весьма и весьма заметной фигурой.

Из Нью-Йорка он вылетел в Вашингтон, чтобы провести неделю в качестве гостя в загородном поместье Ричмондов. Такой чести сенатор удостоил его впервые. Естественно, Джино понимал, для чего его пригласили. Бетти планировала благотворительный вечер, она ожидала, что Джино предложит ей для этой цели свой «Мираж» — на одну ночь.

Джино понимал это, однако не намеревался сдаваться без боя. Если Бетти так этого хочется, ей придется попросить его. «Да, — ответит он. — Безусловно, дорогая, безусловно. Разве я мог бы вам в чем-то отказать?»

Все это — игра. Однако и в игре нужно соблюдать определенные правила. Когда-нибудь Бетти осознает это.

Звуки ударов ракетки по теннисному мячу. Пронзительные выкрики судьи, оглашающего счет. Отойдя в сторону, Джино наблюдал за партией.

Бетти играла со своим сыном Крейвеном, и, насколько Джино мог видеть, она совсем загоняла бедного мальчишку. Мало того, что ему дали такое имя, так нужно еще обязательно унижать его поражением на спортивной площадке.

Бетти взмахнула ракеткой, резко закрутив мяч. Крей-вен дернулся в сторону, пытаясь отразить удар, промахнулся и с беспомощным видом растянулся на земле.

— Гейм! — довольным голосом провозгласила Бетти и, не повернув головы к распростершемуся на площадке сыну, поспешила навстречу Джино. Поцелуй, еще один. Как будто курица клюнула в щеку.

Вообще-то она была красивой женщиной. Высокой, сильной, со сверкающими карими глазами и волосами, напоминавшими по цвету жженый сахар. На ней был белый теннисный костюм, эластичные туфли, волосы перехвачены лентами в два девчоночьих хвостика. В сорок один год ничто в ее внешности не напоминало о возрасте.

— Ну и как мы сегодня? — обратилась она к Джино с вопросом. — Готовы к игре?

— Готовы к выпивке, — усмехнулся Джино. Бетти шевельнула бровями.

— Всегда нужно уметь выкроить время для занятий спортом.

— Знаю. Ты говоришь мне об этом при каждой встрече.

— А ты каждый раз обещаешь мне взять в руки ракетку.

— Возьму, возьму.

Крепкими пальцами Бетти сжала его локоть. Джино поморщился. Эта баба и не догадывается о своей силище.

— Только один гейм, без беготни, — предложила она.

— Невозможно. Твое представление об игре без беготни слишком уж отличается от моего.

Мимо них вялой походкой плелся Крейвен. Парню исполнился двадцать один год, он был шести футов четырех дюймов ростом и при этом тощим, как ручка от лопаты. Довольно симпатичный, он, конечно же, не имел ни малейших шансов завоевать титул самого подвижного игрока в мире.

— Привет, Джино.

— Привет. Как дела?

— В целом неплохо. Мне тут предложили работу. Ничего особенного, но…

— Позже, Крей, — перебила его Бетти. — Собери мячи, пока до них не добрались собаки.

— Да, мама.

Бетти взяла Джино под руку.

— Я так рада, что ты смог прийти, — сказала она, увлекая Джино к дому. — Мне так давно уже нужно было обратиться к тебе с одной просьбой…

Да, миссис Ричмонд не привыкла терять времени даром. Из нее выйдет прекрасная Первая Леди. Энергичная. Спортивная. Прямая. Чего еще может желать Америка?

Ночью Джино без сна лежал в комнате для гостей и невидящим взором изучал потолок. Давала о себе знать не так давно приобретенная язва. Изысканная пища… На время лучше забыть о ней. Но кто бы удержался от свежих устриц с лимонным соком, сочной телятины и только что сорванной ежевики под острым соусом?

Бетти Ричмонд умела накормить своих гостей. Ужин удался на славу. За столом сидело всего двенадцать человек. Сами супруги, их сын Крейвен, еще три супружеских пары плюс две дамы, за которыми хозяева попросили его поухаживать. С чего это Ричмонды взяли, что он на выданье? Джино, имевший возможность выбора между голливудскими красавицами, нью-йоркскими манекенщицами и бойкими девушками из Лас-Вегаса?

Пятьдесят девять лет. Марии было бы сейчас тридцать семь. Он ежегодно отмечал ее день рождения непритязательным ужином в одиночестве, сидя у бассейна в своем нетхэмптонском поместье. Да, он сохранил их дом. Обнес его забором, по верху которого был пропущен электрический ток. Пусть сад станет таким же, каким был раньше, — диким и запущенным.

Марию похоронили в этом же саду — под деревом, возле которого они впервые любили друг друга. В доме все оставалось в том же виде, что и в день ее смерти. Появляться в поместье было запрещено абсолютно всем. Ездил туда только он. В ее день рождения. Каждый год. Ожидая этого момента с нетерпением. Могла ли любая другая женщина вытеснить из его сердца Марию или память о ней?

Раздавшийся стук в дверь удивил Джино. Он бросил взгляд на часы. Половина третьего ночи.

— Кто там?

Дверь приоткрылась. На пороге стояла Бетти Ричмонд, одетая в парчовый халат, волосы свободно ниспадали на плечи.

— Зашла проведать тебя, — негромко произнесла Бетти твердым голосом, настолько уверенным, что Джино с трудом услышал в нем некоторое колебание.

Рука его, крепко сжимавшая рукоятку предусмотрительно положенного под подушку пистолета, ослабила свою хватку.

— Мне тут очень удобно, спасибо, Бетти, — медленно проговорил он.

— Ну еще бы, — протянула она, закрывая за собою дверь и приближаясь к его постели. — А вот мне — нет.

Не дав ему ни мгновения на размышление, она сорвала со своих широких плеч тяжелую узорчатую ткань и встала перед его лицом совершенно обнаженная.

— Я хочу, чтобы вы, мистер Сантанджело — друг семьи, друг всего этого, будь он проклят, мира, — я хочу, чтобы вы взяли меня.

Джино как током ударило. «Да она шлюха!»

Очень тихо он сказал ей:

— Надень свой халат и возвращайся к Петеру.

— Почему? Я тебе неприятна?

Будь осторожнее. Оскорбленная женщина…

— Я этого не говорил. Но ситуация…

— Ситуация такова, что Петер отправился навестить свою подружку и, скорее всего, в эту самую минуту сует свой безобразный член ей в рот. У меня нет ни малейшего желания сидеть у постели и ждать его.

— А у меня — вмешиваться в ваши отношения. Бетти пожала плечами. Куда ни брось взгляд — всюду мускулы. Маленькие острые груди, широкие бедра, сильные ягодицы.

— Мне казалось, что ты находишь меня привлекательной… — проговорила она.

— Это так. — Он быстро перебил ее. Без всякого приглашения она забралась к нему в постель.

— Петеру я ничего не скажу, — хрипло сказала Бетти. — Обещаю.

Такой тяжелой атлетикой ему еще ни разу в жизни не приходилось заниматься. Она работала с его пенисом так, будто это был вытянутый теннисный мяч. Туда. Сюда. Туда. Сюда. Вверх. Вниз. Закрутить. От центра. К центру. Гейм!

Второй сет. Та же тактика мастера. Профессионала. Наконец она оставила его одного.

Джино погрузился в сон. На утро ему показалось, что он видел какой-то фантастический, дикий сон.

ЛАКИ. 1966

Олимпия гнала машину так, будто кроме нее на дороге никого не было. Небрежно и яростно, как бы давая понять другим — прочь, иначе пожалеете! Путешествие на юг Франции потребовало двадцати двух часов, пяти остановок для заправки, бесчисленного количества сандвичей и банок кока-колы.

— У тебя есть водительские права? — спросила Лаки после довольно утомительного участка запутанных сельских дорог, преодоленного к тому же на головокружительной скорости.

— Права? Что это такое? — бодро прокричала в ответ Олимпия.

Лаки решила больше ни о чем ее не спрашивать. Откинувшись на спинку сиденья, она прикрыла глаза, надеясь, что все окончится благополучно.

На двоих у них было целых девяносто четыре доллара, но деньги таяли с удивительной скоростью на каждой остановке. Выглядевшие такими соблазнительными маленькие пансионы и отели становились не по карману.

— Когда доберемся до Канн, то сразу же отправимся на виллу моей тетки, — приняла решение Олимпия. — Сама она никогда там не бывает — ну разве что недельку в сентябре. Отличное местечко. Конечно, там, скорее всего, все позакрывали, но я знаю, как можно пробраться внутрь. Я проводила на вилле почти каждое лето со своей нянькой, поскольку у родителей не хватало на меня времени. — Олимпия рассмеялась, но не очень весело. — Сейчас не то, чтобы многое переменилось, просто теперь им труднее сплавить меня куда-либо — теперь я и сама могу за себя постоять.

Лаки прекрасно понимала подругу. Ужиная вместе с Джино в его нью-йоркской квартире, она отчетливо сознавала, что отец чувствовал бы себя гораздо более счастливым где-нибудь в другом месте. Она для него стала источником неудобств, она кожей ощущала это. В его присутствии она немела и не могла ничего сказать, превращаясь в собственную тень. Господи, ведь у нее не хватало мужества даже на то, чтобы спросить его, где Марко.

Внезапно она подумала о том, что предпримет отец, когда узнает о бегстве. Естественно, он будет вне себя, ну так что? Пошлет ее в другую школу — что еще он может? А она сбежит и оттуда — и так до тех пор, пока до него не дойдет.

А что было неразумного в ее желании постигать понемногу то, чем он занимался, его бизнес? У Лаки не возникало ни малейшего желания следовать путем, который он избрал для нее. Школа. Колледж. Замужество. Ну уж нет. Она будет такой же, как он. Богатой. Имеющей в своих руках власть. Пользующейся в глазах окружающих уважением. Люди прыгать будут, спеша исполнить ее приказы — точно так же, как они это делают по воле Джино.

— А мы неплохо идем, — пропела Олимпия, па полной скорости пролетая по узкому, высеченному в скале коридору. — Только что миновали поворот на Сен-Тропез. Еще час, и мы на месте.

Тыльной стороной ладони Лаки вытерла пот со лба. Стоял май, однако полуденное солнце палило так нещадно, тем более что в машине спрятаться от него некуда.

— Готова поклясться, что от нас разит потом! — Она засмеялась. — Две маленькие зловонные девственницы!

— Вынуждена внести поправку, — невозмутимо заметила Олимпия.

— М-м?

— Я собиралась сказать тебе, когда мы приедем. Знаешь, это как лежать у бассейна и потягивать сухое белое вино. А потом…

— Хочешь сказать, что ты… решилась на это? Чувственные губы Олимпии сложились в усмешку.

— А га.

Лаки невольно подалась вперед.

— Когда? С кем? Как это было? Олимпия крутанула руль, чтобы объехать скатившийся на дорогу валуи.

— Ужасно! — Носик ее сморщился. — Уж лучше держаться почти. Куда больше удовольствия!

Олимпия оказалась права в своих предположениях — теткина вилла была надежно закрыта от возможных пришельцев на все мыслимые запоры. Окруженный великолепным садом из мимозы и жасмина, дом стоял в горах, высящихся над Каннами.

Выпрыгнув из машины, Олимпия развела в стороны створки тяжелых, из кованого железа, ворот, вернулась за руль и подогнала «мерседес» прямо к дверям виллы, выстроенной из бледно-розового камня.

— Неплохо, а? — Она скорее утверждала, чем спрашивала.

— Сказка. — Лаки вздохнула. — А ты уверена в том, что твоя тетка не возмутится нашим вторжением?

— Но ведь она ничего и не узнает, не правда ли? — мудро заметила Олимпия. К тому же единственное, что может ее возмутить, — это если Баленсиага или Бальмен вдруг бросят свой бизнес. В вопросах моды она просто зомби.

Бросив машину на стоянке, Олимпия показала подруге свой собственный способ проникновения внутрь. Она взобралась на персиковое дерево, толкнула рукой створку форточки со сломанной задвижкой, потянула за шпингалет и открыла небольшое окно над лестницей, что вела на второй этаж.

Лаки терпеливо дожидалась у парадного входа. Через пару минут Олимпия отыскала запасную связку ключей, и дверь распахнулась.

— Милости просим в замок «Чудные времена»! — Она хихикнула.

Обстановка виллы говорила о хорошем французском вкусе и несчитанных греческих деньгах. Почти вся мебель стояла под чехлами, но там, где они соскользнули на пол, можно было видеть уголок крытой набивным ситцем кушетки, обитый кожей столик. Повсюду свисала паутина.

— Я же говорила тебе, что она приезжает сюда раз в год, и то всего на неделю. За несколько дней до того как она нагрянет, сюда привозят женщин, и они наводят тут чистоту и блеск. Теперь ты понимаешь, что мы можем жить здесь несколько месяцев? Никому и в голову не придет разыскивать нас здесь.

Лаки как-то не приходила в голову мысль числиться в бегах в течение нескольких месяцев. Недель — еще куда ни шло, но месяцев? Джино будет слишком обеспокоен, не говоря уже о тете Дженнифер, Косте и Дарио. Ему-то она должна написать. Сколько раз уже собиралась, но вечно что-нибудь отвлекало, сбивало.

— С кем же это ты дошла до конца? — возбужденно спросила Лаки.

— С маленьким грязным французишкой, явным «ком-ми». Он все уверял меня, что моего отца должны расстрелять, что я ничего в жизни не понимаю. Как-то ночью я провела его в дом. Он украл серебряную пепельницу и отказался довольствоваться почти. Это было что-то чудовищное — я залила кровью всю кожаную кушетку у отца в кабинете. Даже сейчас вспоминать противно. Слава Богу, на следующий день позвонила ты. Все равно я не смогла бы уже вернуться на эти отвратительные курсы русского, где пришлось бы снова встретиться с ним.

До наступления ночи они успели устроиться так, как им того хотелось.

— Займем только одну комнату, — решила Олимпия. — Легче будет наводить порядок перед отъездом.

Лаки пришла к выводу, что удобнее всего расположиться в большой комнате на первом этаже рядом с кухней. В ней стояли две раскладывающиеся кушетки, крытый зеленым сукном карточный столик и три удобных кресла.

— Комната для служанок, — презрительно бросила Олимпия.

— Сойдет и для нас, — настояла на своем Лаки. С собой у девушек было лишь по небольшой сумке с косметикой и кое-какой легкой одеждой. На то, чтобы распаковать свой багаж, им не потребовалось много времени.

Холодильник в кухне оказался набитым бутылками с вином, пивом и банками с прохладительными напитками. В буфете нашлись коробки с картофельными чипсами, сладкие и подсоленные орешки, а также двадцать четыре жестянки с тунцом в собственном соку.

— Да мы можем устроить пир! — воскликнула Лаки.

— О нет, — тут же отозвалась Олимпия. — Только не сегодня-Сегодня мы отправимся в город, чтобы поесть настоящей еды. Я уже с ума схожу по большой тарелке буайбесса . Или свеженький лобстер под майонезом… М-м… Неплохо, да?

— Но у нас нет денег. Олимпия улыбнулась.

— Лаки, для красивой девушки ты иногда бываешь удивительно глупенькой. Для чего нам с тобой деньги, когда у нас есть наши полные силы стройные тела?

Знаменитый Каннский кинофестиваль подходил к концу. Оставались, собственно говоря, только всякие неудачники. Невезучие карманные воришки, отчаянно надеющиеся в последний момент вытащить набитый бумажник. Невезучие продюсеры, так и не нашедшие для себя ничего подходящего. Невезучие будущие кинозвезды — с фальшивыми улыбками и огромными грудями.

К категории невезучих продюсеров принадлежал и Уоррис Чартере. В Канны он приехал с двумя весьма ценными, на его взгляд, предметами. Он ошибся в обоих.

Ценностью номер один была Пиппа Санчес. Гибкая мексиканочка, игравшая главные роли в паре очень неплохих испанских фильмов, снятых еще в пятидесятых. Лет сорока, хотя сама Пиппа настаивала на тридцати пяти и действительно выглядела на тридцать пять. Но Уоррису была известна правда. Он собрал информацию еще месяц назад, когда Пиппа впервые подошла к нему в Мадриде.

Это произошло после какого-то званого ужина.

— Мистер Чартере, я видела ваш фильм «Поцелуй и убей» — я в восторге от него. И у меня с собой сценарий, который приведет вас в восторг.

«Поцелуй и убей». Его единственная удачная попытка. Снят в Париже в пятьдесят девятом всего за семьсот тысяч долларов. К сегодняшнему дню сборы от него составили шестнадцать миллионов. Случайное везение. Все остальное, к чему бы он ни прикасался, представляло собой безусловное я несомненное дерьмо.

Ценность номер два: привезенный ему сценарий. Энергичное, полное насилия действие под названием «Застреленный». История об американском гангстере двадцатых-тридцатых годов. Убийце с сердцем из чистого золота.

Сценарий Уоррису понравился. Прекрасная штучка. Но отдав своему бизнесу двадцать три года жизни, он знал, что имя победителя станет известным только в самом конце.

— Чей это сценарий? — спросил он Пиппу.

— Мой, — с нажимом ответила та. — Я его оплатила. Он принадлежит мне. По контракту с автором у меня абсолютно все на него права.

— Что же ты собираешься с ним делать? Продать? — осторожно задал вопрос Уоррис, боясь проявить излишнюю заинтересованность.

— Нет, — твердо ответила ему Пиппа. — Я хочу сыграть в нем роль. Женская роль написана специально для меня.

«Конечно для тебя, — цинично подумал Уоррис, — только сбросить бы тебе лет двадцать. И все же, и все же, если она готова без всяких денег, так вот, передать ему сценарий… если он сможет договориться с… в таком случае нужно будет сразу же дать ей понять, что на роль героини она абсолютно не подходит».

И они отправились в Канны, Уоррис Чартере и две его драгоценности… И им действительно удалось привлечь к себе интерес — один-единственный раз, когда она устроила ему публичную сцену в вестибюле отеля «Карлтон Террас».

Сидя в баре ресторана на набережной Круазетт, Уоррис время от времени доливал в стакан с «перпо» воды и размышлял о том, как ему в последнее время не везет. Сейчас ему тридцать два. Еще ребенком он начал сниматься в Голливуде, но когда ему исполнилось тринадцать и голос стал ломаться, дорога в мир кинозвезд оказалась перекрытой. В двадцать пять он выпустил «Поцелуй и убей», вернувшись в Голливуд, страну своих мальчишеских грез. Потерпев затем две последовавшие друг за другом неудачи, Уоррис отправился в Европу, кочуя из одной киностолицы в другую в надежде подыскать что-нибудь для себя стоящее. Как-то в момент полного отчаяния и накачавшись наркотиками, он женился на богатой семндесятидвухлетней испанке, вдове. Когда через год после свадьбы его супруга благополучно отправилась на тот свет, ее многочисленная родня вышвырнула Уорриса из дома с легкостью, как выбрасывают за ненадобностью из ванной комнаты обмылок. Вот что значит жениться на деньгах.

Уоррис негромко присвистнул, обнажив при этом великолепные белые зубы. Сознание его не могло поверить представшему внезапно перед глазами зрелищу. Из изящного, безукоризненных линий «мерседеса» выбирались два очаровательных цыпленка. Внимание Уорриса тут же привлекла блондинка с вызывающе поднятыми грудями. Легкие золотистые волосы струились по спине, а шорты настолько коротенькие, что оставляли открытыми взору значительные части внушительных ягодиц. Спутница блондинки — на первый взгляд — не такая уж ошеломляюще привлекательная. Узкие выцветшие джинсы и спортивная майка. Высокая и длинноногая. Лицо скрыто под массой густых черных волос.

Да. Блондинка определенно ниспослана Уоррису самим Провидением. Своим невезением он заслужил этот дар.

Он следил за тем, как девушки неторопливой походкой направляются к входу в ресторан. Инстинкт подсказал ему, что явились они сюда в расчете на то, что кто-нибудь пригласит их за свой столик.

Когда небесные создания поравнялись с ним, Уоррис вскочил со стула и на своем школьном французском осведомился, не согласятся ли они разделить с ним вечер.

Черноволосая произнесла в ответ какую-то быструю французскую фразу, что-то насчет друзей, которых они обе ждут, но уж коли так, то почему бы не подождать в его обществе…

Потом блондинка вставила что-то на английском, и Уоррис тут же воскликнул:

— Вы из Америки? Я тоже!

Заказав всем «перпо», он подумал: «А есть ли у них деньги?» У него самого оставались последние пятьдесят долларов, зато лежавший во внутреннем кармане пакет с великолепной травкой прожигал, казалось, ткань до самого тела. Может, удастся продать им…

«Х-м, — подумала Лаки. — Ничего. Хотя и не особенно. Не в моем вкусе». Да, пожалуй, это и к лучшему, поскольку он явно положил глаз на Олимпию. Как, собственно, и все остальные мужчины. Может, и вправду, как говорят, джентльмены предпочитают блондинок? А с другой стороны, кому они нужны, эти джентльмены?

Сквозь полуопущенные веки Лаки наблюдала за тем, как Уоррис Чартере обхаживал Олимпию. Стройный, подтянутый, очень симпатичный — если вам нравятся мужчины с волосами цвета спелой кукурузы, зелеными проницательными глазами и светлыми ресницами. Честно говоря, Лаки от таких не собирается терять голову. Ей больше по вкусу смуглые… очень смуглые… и чем темнее, тем лучше. Такие, как Марко. Великолепный, демонический Марко и его мрачный взгляд, его мужская хватка во всем.

Она пригубила свой «перпо», решив, что по вкусу это нечто вроде отвратительной микстуры, и подумала, что пора бы уже заговорить о еде. Похоже, что Олимпия совершенно забыла о буйабессе и лобстере под майонезом.

— Эй, я умираю от голода. Мы будем что-нибудь есть?

— Да, — согласилась с подругой Олимпия. — Должна признаться, я тоже немножечко проголодалась. Что у них тут готовят, Уоррис?

Чартере бросил взгляд на Лаки. «С чего это она решила завести речь о еде? Кому нужна ее жратва? Кто будет за нее платить?»

С доверительным видом он наклонился к уху Олимпии.

— В моем кармане есть кое-что гораздо лучше какой-то там еды, — прошептали его губы.

— Правда? — маленькие глазки Олимпии вспыхнули.

— Высшего качества. Класс А. Почему бы нам с тобой…

— И Лаки.

— Само собой, и Лаки. Так почему бы нам втроем не отыскать уютное местечко и не повеселиться как следует?

Олимпия чуть было не захлопала в ладоши от радости. Вот он — человек, который хочет того же, чего и она.

— Где?

На мгновение Уоррис задумался. В целях экономии он двумя днями раньше выехал из отеля «Мартипес», а те две маленькие комнатки, которые он снимал в дешевом пансионе на одной из боковых улочек, были слишком уж бедными.

— А где вы сами остановились? Колебалась Олимпия недолго. Лаки едва поверила собственным ушам, когда услышала:

— У нас вилла в горах. При желании можно отправиться и туда.

Вся их секретность полетела к чертям.

— Мы никому не скажем, где живем, — непререкаемо заявляла Олимпия по дороге в город.

И вот не прошло после этого и полутора часов, как она приглашает в их убежище какого-то Уорриса. Это уже чересчур.

— Отлично! — Исполнившись воодушевления. Чартере дал официанту знак принести счет. — Едем!

Стоя перед огромным зеркалом, Пиппа Санчес критическим взором еще и еще раз окидывала свое отражение. Она поворачивалась из стороны в сторону до тех пор, пока не осталась полностью удовлетворенной тем, что видела. А видела она в зеркале то, что было вместе с нею всю се жизнь: совершенство. Темную кожу. Иссиня-черные волосы. Подтянутую, на редкость сексуальную фигуру. Может, ей и в самом деле сорок два, и все-таки она — совершенство. Ни складочки, ни морщинки — ничего намекавшего бы на прожитые годы. Так какого же черта она не стала еще величайшей кинозвездой?

Какого черта? Да потому что эти заправлявшие кино-бизнесом недоучки ни разу не дали ей нормальной роли, вот почему. Она всегда оставалась другой женщиной», «соблазнительной шлюхой», «обольстительной танцовщицей». Придурки? Что они понимают — со своими длинными и вонючими сигарами и блондинками с силиконовыми грудями!

Она совершенно сознательно держалась подальше от Голливуда. Во-первых, потому что слишком испугалась, узнав из газет о найденном в песчаной могиле Парнишке. Во-вторых, ее полностью устраивала Испания. Она ни на день не прекращала работать — успела сняться в десятке-другом фильмов, причем два из них оказались очень и очень неплохими. Вышла замуж за известного в Испании киноактера, через пять бурных лет супружеской жизни развелась с ним, а последние семь предпочитала жить одна. Так ей хотелось. От мужчин не было отбоя. Время от времени она позволяла себе кое-что — после тщательного и требовательного отбора. Но превыше всего была карьера. Ей вовсе не хотелось уходить со сцены всего лишь испанской кинозвездой. Так что же? Кому какое дело? Ей нужна международная слава — ей нужен Голливуд.

На то, чтобы вынянчить сценарий, у нее ушли годы. Насколько она могла судить, сценарий был весьма ценным приобретением, со всеми атрибутами: любовь, юмор, пафос, насилие.

Он обязан принести ей успех. В качестве основы взята реальная жизнь Джино Сантанджело.

Проблема заключалась в том, что сценарий этот Джино ни разу не прочитал. Пиппе пришлось покинуть город в спешке, еще до того как работа над сценарием закончилась.

Однако переписка с автором велась самым аккуратным образом, и когда в 1955 году жену Джино Сантанджело обнаружили убитой в бассейне их ист-хэмптонского поместья, Пиппа потребовала от автора изменить концовку — чтобы та соответствовала действительности. Это превратило сценарий в разрушительной силы заряд динамита… Пиппа пришла в такой восторг, что, едва дождавшись срока окончания траура, выслала Джино копию вместе с письмом, напоминавшим о его желании вложить деньги в киноиндустрию. Через полгода сценарий вернулся с язвительной припиской секретарши: «У мистера Сантанджело нет времени читать киносценарии»…

У множества людей в течение долгих-долгих лет не находилось времени прочитать его. Потом появился Уоррис Чартере, и Пиппа поняла — просто поняла — это ее человек.

И вот теперь — Каины. И — ничего. Никаких сделок. Никаких съемок. Ничего.

Сказать, что Пиппа разочарован, — значит, почти ничего, опять это слово, не сказать.

Еще раз она окинула взглядом свое отражение в зеркале, прежде чем отправиться па встречу с Уоррисом. Пора бы этому подонку вернуть ей сценарий. Он тоже оказался ничтожным болтуном, так пусть же убирается вон из ее жизни Кому нужно, чтобы этот Чартере кругами ходил, пытаясь продать ее сокровище? Уж во всяком случае не ей. Деньги для съемок она разыщет и сама — как-нибудь, где-нибудь.

Покурить травку — для Лаки в этом не было ничего нового. Ей приятно было считать себя все испытавшей личностью. Честно говоря, до сегодняшнего вечера ей приходилось пробовать это всего дважды. Первый раз вместе с Олимпией, лежа под солнцем на горячем песке принадлежавшего ее отцу острова. Божественно! Она тут же уснула и проснулась как раз вовремя — для того, чтобы проглотить за обедом четыре порции шоколадного мусса.

Второй случай представился, когда вместе с Олимпией она столкнулась где-то в Европе с парочкой шведских хиппи — в и компании они провели долгий и приятный день.

Уоррис Чартере принес с собой отличный, очень крепкий сорт — «акапулько голд». Двумя уже готовыми закрутками он щедро поделился с девушками.

Все трое развалились в шезлонгах рядом с бассейном, вода в котором уже начала темнеть. Олимпия зажгла свечи, открыла вино.

— Жаль, что у нас нет музыки, — посетовала она.

Уоррис ни на что не сетовал. Он размышлял о том, что угодил в какую-то приятную легкую интрижку. Вилла. Машина. У этих двух славных курочек наверняка водятся денежки. А он уже давно заслужил небольшой отдых — перед тем как вновь обречь себя на невыразимые муки единения души и тела.

Олимпия глубоко затянулась, с наслаждением выдохнула из легких дым и медленным движением передала тонкую сигарету Лаки.

Лаки все еще была поглощена мыслями о еде, но общая атмосфера вечера уже начала

подчинять ее себе; она плавно поднесла сигарету ко рту, сделала вдох, позволяя волшебному дыму окутать и унести вдаль ее душу.

Минут десять они провели в полном молчании, передавая друг другу две закрутки. Тихий вначале стрекот сверчков переходил в крещендо. Лаки хихикнула.

— Ну и шумные же зверушки! Ой какие шумные! Эти ее слова вызвали у Олимпии и Уорриса приступ истерического хохота. Лаки улыбнулась, чувствуя себя величайшей и искуснейшей ведьмой на свете.

— А давайте-ка поплаваем! — Олимпия поднялась, начала срывать с себя одежду. Она повернула свое тело к Уоррису так, чтобы тот смог рассмотреть все его нежные изгибы и выпуклости. Уоррис трясущимися руками расстегивал брюки. Когда он отбросил в сторону трусы, стало видно, что эрекция превратила его пенис в восьмидюймовый флагшток, которому не хватает только самого флажка.

— М-м, — невразумительно промычала Олимпия и прыгнула в воду в тот момент, когда Уоррис приблизился, чтобы схватить ее.

К тому времени, когда Лаки наконец разделась, Олимпия и Уоррис вовсю уже боролись друг с другом под водой. Внезапно Лаки расхотелось купаться. К чертям плаванье! Ее мучил голод.

Обнаженная, она прошла в дом, на ощупь нашла банку тунца и вскрыла ее. С жадностью принялась глотать куски нежного мяса. Было необычайно вкусно.

Затем на нее навалилось чувство огромной усталости, порожденной столькими бессонными ночами.

Олимпия и Уоррис продолжали возиться в воде, до Лаки доносились их вопли и крики. Вряд ли они обратят внимание на ее отсутствие, если она сейчас тихонько проберется в постель… тихо-тихо…

Уорриса не было ни в одном из его излюбленных местечек. Пиппа побывала в ресторанчике на Круазетт, в «Карлтоне», в баре отеля «Мартинес» — и везде по несколько раз. В конце концов, когда уже окончательно стемнело, она сдалась, позволив бойкому на язык англичанину, владельцу компании по производству одежды, доставить себе удовольствие, купив ей бутылку шампанского. Естественно, самого лучшего. Пиппу интересовало все только самое лучшее.

Позже она разрешила ему приступить к занятиям любовью. Он оказался неплох, полон энтузиазма. Но все равно до Парнишки ему далеко. До Джейка всем было далеко…

Назойливые москиты заставили Лаки раскрыть глаза. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, где она находится. Потом все вспомнилось.

Она вылезла из постели, надела бикини, набросила сверху старую рубашку и вышла за дверь. Олимпию Лаки обнаружила в хозяйской спальне лежащей на широченной кровати в совершенно беспутном виде, широко разбросав в стороны ноги. Рядом с ней на животе спал Уоррис, давая Лаки прекрасную возможность полюбоваться своими маленькими мускулистыми ягодицами. Зрелище и в самом деле приятное.

В течение последующих трех дней Уоррис превратился в незаменимую, любимую игрушку. Олимпия была влюблена и не собиралась никуда отпускать его.

Видя их вместе, Лаки испытывала приступы ревности, но поделать ничего не могла, так что ей оставалось только лежать, загорая, у бассейна и размышлять о том, хватился ли ее уже Джино или нет.

Неподалеку от виллы располагалось небольшое селение, где они покупали горячие французские булочки, свежую ветчину и сыр, а также всевозможные фрукты.

— Я бы смогла прожить здесь целую вечность! — мечтательно вздыхала Олимпия.

— Ну, а мне становится скучно.

— Можешь брать машину и ехать на поиски приключений.

— Ты же знаешь, что я не умею водить, — раздраженно заметила Лаки.

— Милый, научи ее, — повернулась Олимпия к своему любовнику.

Уоррис изобразил на лице живейшую готовность. По прошествии трех дней он уже знал, что имеет дело с действительно богатой партнершей. Имя Станислопулоса было ничуть не менее известным, чем Онассис. К тому же девчушка оказалась и страстной, и опытной. Стоило лишь сломать ее первичное нежелание трахаться, как на следующее же утро она уже и думать ни о чем другом не хотела. Уоррису было чему научить ее, и новые знания Олимпия впитывала в себя наподобие губки. Конечно, болтавшаяся по вилле ее подруга только мешала. Она не нравилась ему, и он чувствовал, что сам тоже пришелся ей не по вкусу. Научить ее водить машину — значит найти лучший способ избавиться от нее.

Искусством вождения Лаки овладела в первые же полчаса. Уверившись в собственных силах, она высадила Уорриса возле виллы и дальше отправилась одна — на целый день. Она решила, что любит сидеть за рулем. Ее будоражило ощущение мощи, скрытой под педалью акселератора.

Лаки выбрала путь в сторону Италии. Она добралась до Сан-Ремо, оставила машину на стоянке и пробродила по городку несколько часов, а потом по повторяющей все изгибы берега автостраде вернулась на виллу уже за полночь, дрожа от нового ощущения.

Под музыку, лившуюся из радиоприемника, Олимпия и Уоррис танцевали румбу. На подруге была только узенькая полосочка бикини, ноги — в туфлях на высоченном каблуке. Уоррис танцевал в брюках и рубашке. Лица обоих оставались неподвижными и серьезными, а вот груди Олимпии, по обыкновению, ходили ходуном. Накурились они, и Олимпия и Уоррис, до чертиков — весь остаток травки ушел в одну-единственную закрутку.

— Приехала! — воскликнула при виде Лаки Олимпия. — А мы уже собрались было пешком отправиться вниз, в казино. Поедешь с нами?

— Само собой, — быстро откликнулась Лаки.

— Тогда нам нужно переодеться. Я уверена, что у тетушки наверняка найдется в шкафах нечто подходящее.

Пиппа Санчес кипела от гнева. То, что Уоррис Чартере смылся от нее, — это еще ладно. Но вот то, что он смылся вместе с шестью ксерокопиями ее драгоценного сценария, черт бы его побрал! Да за такое поведение мужчинам яйца отрезают!

Пиппа отказалась от мысли покинуть Канны до того, как ей удастся разыскать Уорриса. Возможно, этот гаденыш прячется где-то, рассчитывая на то, что она уедет и оставит свое сокровище в его полное и безраздельное пользование. Раз сваляв дурака, начинаешь почему-то делать это постоянно. Уж ей-то следовало бы знать. Она должна была бы его почуять. Этому ведь ее учил Джейк.

— Привыкай вынюхивать беду еще до того, как она подойдет вплотную. Тогда твой нос всегда сможет позаботиться о тебе.

Но почему же его собственный нос не позаботился о нем самом?

Будь все проклято.

Пиппа натянула на себя красное платье, то самое, не оставлявшее равнодушным ни одного мужчину, и отправилась в город с боливийским ювелиром, своим недавним знакомым. Если он и на самом деле так же богат, каким кажется, то, возможно, она заинтересует его предложением вложить часть своих капиталов в ее картину.

Одетые с ног до головы в туалеты тетки, они с ревом неслись по шоссе в Канны. За рулем «мерседеса» сидел Уоррис.

— Мне тоже нужно сменить одежду, — сказал он. — Вы подождете меня возле бара, я вернусь через десять минут.

— А почему мы не можем пойти с тобой? — поинтересовалась Олимпия.

— Потому. Так будет лучше.

Ему вовсе не хотелось, чтобы они увидели, в какой дыре он вынужден жить. К тому же требовалось забрать из отеля и положить в багажник «мерседеса» два его чемодана. Почему бы не воспользоваться преимуществами той ситуации, в которой он очутился?

— О'кей, — протянула Олимпия. — Но если я повстречаю парня посимпатичнее, не думай, что я стану дожидаться тебя.

— Десять минут. Последи за ней, Лаки. Лаки едва улыбнулась. Последи за ней, как же! Да она своими руками схватит и приведет Олимпии первого же попавшегося более или менее приличного мужчину и заставит ее изнасиловать его. Что угодно будет лучше, чем терпеть присутствие этого дешевого дрочильщика? Лаки ненавидела его день ото дня все больше.

Он усадил их за столик, оставил официанту заказ и умчался.

— Эй, — тут же обратилась Лаки к подруге. — Видишь парня вон там? Он глаз от тебя не отрывает. Олимпия выпрямилась.

— Где? — быстро спросила она, как можно выше вздымая свою мощную грудь.

ДЖИНО. 1966

Джино лежал на королевских размеров кровати в собственном номере отеля «Мираж» и наблюдал за тем, как девушка одевается. Она была совсем худенькой. Длинные ноги, плечи с проступающими косточками, крошечная грудь. Он и сам не понимал, почему выбрал именно ее. Вовсе не в его обычном вкусе.

Натягивая на себя платьице, девушка повернулась к нему лицом.

— Было так хорошо, — прошептала она. — Я увижу вас еще?

Он вспомнил, почему обратил на нее внимание. Было что-то такое во взгляде ее голубых глаз — чистое и невинное… Однако и не такое уж невинное, когда он уложил ее к себе в постель. Она ползала по нему, как муравей, и язычок ее неустанно работал, пробуя все, что попадалось на глаза.

Женщины. Они изменились. Он вовсе не считал себя ханжой, но их сексуальные пристрастия становились просто смешными! Такая вот чудачка наверняка может заставить свернуться лыком любой самый несгибаемый член.

— Держи, — сказал он, беря из тумбочки конверт и протягивая ей. — Это для тебя. Купишь что-нибудь.

— О! — Она взяла конверт, деликатно подбросила его на ладони. — Это совсем не обязательно.

«Знаю, что не обязательно, — подумал Джино. — Но я так хочу. Так проще — никаких осложнений».

— Бери и наслаждайся, — произнес он.

Полностью одетая, девушка стояла у постели и, казалось, чего-то ждала. Ему хотелось, чтобы она побыстрее уходила.

— Ну, — проговорил Джино, — ночь еще только началась. Я позвоню сейчас метрдотелю и скажу ему, чтобы он оставил для тебя столик — на шоу Тини Мартино, за счет отеля. Тебе понравится. Можешь привести с собой приятеля.

Когда она вышла, Джино поднялся, сделал несколько резких движений руками и направился в душ. Затем тщательно оделся и по интеркому связался с Марко.

Не прошло и трех минут, как Марко уже находился в номере. Одним из его достоинств было то, что он всегда в нужную минуту оказывался под рукой. К тому же Марко предан Джино, его нельзя купить. Марко являлся как бы членом семьи. Для Джино это значило очень много. Не так давно он сделал Марко управляющим «Миража». Пусть приобретает опыт. Когда придет время. Марко будет командовать «Маджириано».

— Что происходит? — обратился Джино к вошедшему.

Марко пожал плечами.

— Все, как обычно. Тини Мартино спустил все свои деньги па рулетке. Бизнесмен из Японии оставил нам семьдесят три тысячи. Как ты и распорядился, я отправил четырех девушек в номер к судье. Вечер как вечер.

Джино усмехнулся. Из всего множества его заведений «Мираж» оставался самым любимым. В насквозь кондиционированном Лас-Вегасе именно здесь он чувствовал себя счастливым.

— Супруга сенатора Ричмонда уже прибыла?

— Нет еще. «Люкс» ждет ее. Равно как и четыре дюжины желтых роз. Профессиональный теннисист уже нанят на весь завтрашний день.

— Отлично.

Джино должен был увериться в том, что Бетти Ричмонд будет оказан надлежащий прием. В ее джорджтаунском поместье его принимали чуть ли не как коронованную особу, и сейчас Джино не хотел остаться в долгу. А спать ему с ней или пет — это уже совсем другой вопрос. В сексуальном плане Бетти ничуть не возбуждала его. Однако когда он оказывался рядом с ней в постели, когда его обвивали ее мускулистые ноги, а лоно звало, звало к себе — о Боже! При одном воспоминании об этом Джино почувствовал неодолимое желание. И это буквально через пять минут после Мисс-Как-Ее-Там. Совсем неплохо для мужчины, которому через две недели исполнится шестьдесят.

Бетти Ричмонд имела все основания остаться довольной тем, как к ней отнеслись в «Мираже». Крейвен, ее сын, с восторгом озирался вокруг.

Они вошли в свой номер-люкс, пропустив вперед носильщиков, тащивших пятнадцать битком набитых чемоданов.

— Пф! — пренебрежительно бросила Бетти, раскрывая настежь окна. — Большей безвкусицы мне еще не приходилось видеть.

— Да, мама, — согласился Крейвен. — Полная безвкусица.

— Какая вульгарность.

— Абсолютная.

— Краны из золота, а!

— Ужасно.

— Ну, а чего же еще следовало ожидать?

— Она здесь, — объявил Марко.

Джино кивнул. На день позже, по все-таки приехала.

— Чем она занята?

— Играет в теннис. Разделывается с профессионалом.

— Ты смеешься!

— У нее просто убийственный удар. Джино расхохотался.

— Сообщи ей, что мне хотелось бы поужинать с ней. Пусть приходит сюда в половине седьмого.

— Хорошо, босс.

Чуть позже Марко вернулся, чтобы уведомить Джино: миссис Ричмонд благодарит за приглашение, однако она уже связана предыдущей договоренностью, поэтому нельзя ли встретиться несколько позднее, скажем, в десять вечера?

Джино пришел в ярость. Она приехала, чтобы просить его об одолжении, и вот он должен болтаться где-то, дожидаясь ее! Неслыханно!

— Передай миссис Ричмонд, что десять вечера для меня неудобно, — звенящим от напряжения голосом сказал он. — Пусть тогда уж будет одиннадцать, От нее Марко пришел со следующим: миссис Ричмонд сказала, что одиннадцать ее полностью устраивает — в ее номере.

— Замечательно, — откликнулся на это Джино. — В моем.

Бетти Ричмонд появилась в пять минут первого, выглядя настоящей спортсменкой — голубого цвета платье, загорелая кожа, волосы зачесаны назад и охвачены голубой же лентой.

— Прошу меня извинить, но это такое очаровательное место — не знаешь даже, с кем столкнешься в следующее мгновение.

— Да.

Джино демонстративно посмотрел на часы.

— Надеюсь, я не заставила тебя ждать, — с тревогой в голосе проговорила она. — Или теперь уже слитком поздно обсуждать вопрос нашего благотворительного вечера? Может, утром, во время завтрака?

— Можно и сейчас. Я беседовал с Тини Мартино, он говорит, что, возможно, — всего лишь возможно, обрати на это внимание — он будет в состоянии устроить это.

— О, он все сделает!

— Я же сказал — возможно.

— Нет-нет, все в порядке. Он наверняка все сделает. Я виделась с ним сегодня вечером, замечательный мужчина, и он дал мне свое твердое «да».

Джино нахмурился. Господи! Зачем же он ей понадобился? Она сама все может организовать. Он пожалел о том, что обещал помочь с этим чертовым благотворительным спектаклем.

В семь часов утра его разбудил телефонный звонок личного аппарата: этим номером пользовались лишь самые близкие ему люди, да и то лишь в случае крайней нужды. Звонил Коста, из Нью-Йорка.

— Джино, у меня плохие новости.

— Что такое?

— Лаки. Она удрала из школы.

— О Боже!

— Оставила две записки.

— Что в них?

— Что-то насчет того, что ей необходимо обо всем подумать, чтобы мы не беспокоились за нее, что она отправляется в Лос-Анджелес.

— Черт возьми!

— Я велел школе не поднимать шума. Они стараются помочь.

— Хоть это хорошо.

— Что ты хочешь, чтобы я предпринял?

— Не знаю… Господи! Вот дурочка'. — На мгновение он задумался. — Вот что, ничего не делай. Просто положи трубку. Я сейчас же лечу к тебе. Поговорим, когда доберусь до Нью-Йорка.

— По-моему, это самое лучшее.

— Пока.

Он перевел дух. Лаки. Дрянная девчонка. Она сама напрашивается на порку. Что ж, придется ей это устроить. Когда она отыщется, конечно.

ЛАКИ. 1966

Два исключительно вежливых француза, одетых в безукоризненные смокинги и темные брюки, негромко, по настойчиво спорили о чем-то с встревоженным Уоррисом Чартерсом.

— Да говорю же вам — им обеим давно уже больше двадцати одного года, — настаивал он.

— Я уверен в этом, сэр, — согласился с ним один из споривших. — Но у нас тут свои правила, и пока леди не предъявят свои паспорта… — Он по-галльски пожал плечами.

Лаки захотелось хихикнуть. Вся эта сцена представлялась ей такой нелепой. Вот — они с Олимпией, разодетые в тетушкины платья, вот — злой, краснолицый Уоррис, вот — глазеющая на них публика.

— Господи Боже мой! — громко произнесла Олимпия. — Это просто смешно. Пошли!

— Нет, — упрямо воспротивился Уоррис. — Правила пишутся для того, чтобы их нарушать.

— Только не в этом казино, сэр, — невозмутимо заметил один из «смокингов».

— Долбаные лягушатники! — неожиданно взорвался Чартере. — Что вы вообще понимаете?

Видя, что посетитель вышел из себя, француз сделал знак двум фигурам у дверей. Фигуры надвинулись на Уорриса, с обеих сторон крепко подхватив его под локти. Это окончательно взбесило Чартерса, и он еще более громким голосом принялся выкрикивать оскорбления.

— Дивно! — вздохнула Лаки, кося взглядом на Олимпию. — Кто же он такой, этот твой друг?

Олимпия нервно накручивала на палец белокурый локон.

В это мгновение из подъехавшего белого «роллс-ройса» выбралась энергичная темноволосая женщина в высшей степени откровенном платье, а следом за ней появился высокий седовласый мужчина.

— Уоррис! — пронзительно закричала женщина. — Висельник проклятый! Где ты пропадал?

Чартере тут же перестал биться в крепких руках державших его мужчин и смолк. Фигуры неохотно разжали свои объятия. Чартере привел в порядок одежду.

— Пиппа, — робко проблеял он, — я как раз собирался звонить тебе.

— Ну да, — с ехидством отозвалась та, — а помешало тебе только то, что президент вляпался в дерьмо на Вашингтон-сквер.

Теперь уже Олимпия не могла не вступить в перепалку. Она повернулась к потрясенному Уоррису и хозяйским голосом осведомилась:

— Что это за женщина, дорогой? Пиппа едва смерила ее взглядом.

— А я и не знала, что ты уже перешел на детей. Уоррис. В чем дело, что, все взрослые девочки уже выяснили, что ты всего-навсего дерьмовый актеришка?

— Пиппа, я хотел познакомить тебя с Олимпией Станислопулос, — натянуто произнес Чартере. — Это дочь того самого Станислопулоса.

— О!

— Олимпия, дорогая, позволь тебе представить Пиппу Санчес, моего делового партнера.

«А кто, интересно, я, — подумала Лаки, — ливерная колбаса?» Тем не менее она наслаждалась разыгрывавшейся на ее глазах сценой. Для нее огромное удовольствие видеть, как Уорриса смешивают с дерьмом.

— Итак, — впервые разомкнул губы молчавший до этого седовласый мужчина, — это все твои друзья, Пиппа. Так может быть, нам чего-нибудь выпить?

«By Коломбье» было названием большого, напоминавшего пещеру ресторана, расположенного в Жуап-ле-Пипс прямо на морском берегу. Там имелась просторная площадка для танцев, где заезжие группы играли джаз.

Лаки это местечко тут же понравилось. Пора и ей развлечься, а судя по поведению бросавших на нее взгляды молодых людей, сегодня — ее ночь. В то время как Олимпия и Уоррис трахались до полного самозабвения, она, Лаки, не могла себе позволить даже примитивного почти. Нет-нет, действительно пора сравняться с ними в счете.

В данный момент Уоррис был увлечен откровенной беседой с Пиппой, Олимпия бросала зазывные взгляды на седовласого боливийца. Лаки поднялась со своего места, чтобы пересечь едва освещенный зал, в противоположном углу которого находилась дамская комната. На полпути ее остановил привлекательный юноша в тесных джинсах.

— Ты американка? — улыбаясь, спросил он. Кивнув в ответ, Лаки тоже улыбнулась.

— Спляшем? — Он сделал рукой жест в сторону танцевальной площадки, где в немыслимых корчах бились людские тела.

— С удовольствием.

Пиппу что-то беспокоило. Она с полной откровенностью обсуждала с Уоррисом проблему своего сценария, и в это самое время нечто молоточком стучало у нее в мозгу.

— Если я только смогу пробиться к ее отцу, — твердил ей Чартере, — то… Да ты представляешь себе, сколько у семейства Станислопулос денег?

— А другая кто? Черненькая, подруга Олимпии?

— Не обращай на нее внимании, это просто зануда какая-то.

— Но кто она?

— Чья-то там дочь. Они учились вместе в одной школе. Да в чем дело?

Пиппа покачала головой.

— Сама не пойму, она мне кого-то напоминает…

— Ну да, как и любая другая битница на ее месте. Пиппа кивнула.

— Когда ты намереваешься встретиться с отцом Олимпии?

— Довольно скоро. Это должно быть сыграно очень аккуратно, тут не может быть никакой спешки.

Пиппа следила взглядом за черноволосой девушкой, чья фигурка на танцевальной площадке дергалась из стороны в сторону. Что в ней было такого?

— Ты трахаешь эту Олимпию?

С Уоррисом Пиппа поддерживала исключительно деловые отношения — за исключением одной пьяной ночи, на второй день работы кинофестиваля, когда обоим показалось, что они заключили весьма удачную сделку. В постели у них и в самом деле вышло все не так уж и плохо, а вот сделка провалилась. После этого никому из них не хотелось попробовать еще раз.

— Нет-нет, — с сарказмом ответил Уоррис. — Там у них на вилле я всего лишь присматриваю за домашними растениями. Естественно, я долблю ее каждую ночь.

— Она такая молоденькая. С чего ты взял, что ее отец придет от этого в восторг?

— К тому времени, как мы с ним познакомимся, у пего не останется другого выбора. Может, я женюсь на ней. А тебе-то что за дело?

Пиппа улыбнулась и шепнула:

— Тс-с…

Олимпия возвращалась к столику рука об руку с ювелиром, пригласившим девушку пройтись с ним по всему заведению.

— А где Лаки? — Олимпия похлопала себя по щекам тыльной стороной ладони.

— Кто? — резко переспросила ее Пиппа.

— Лаки. Моя подруга.

Ну конечно! Так и есть! Так и должно было быть! Она же знала, что лицо девушки ей чем-то знакомо. Лицо Джино. Джино Сантанджело! Это его дочь — наверняка его дочь. Так ли уж много девушек в мире носят имя Лаки? Пиппа совершенно четко помнила, как Парнишка покупал в подарок девочке Джино набор расчесок из чистого золота, там еще была гравировка: ЛАКИ САНТАНДЖЕЛО. Пятнадцать лет назад. Господи Всемогущий! А Уоррис всего лишь думал, что у него затевается что-то с дочкой Станислопулоса. Как же мало он знал…

Лицо Пиппы просияло.

— Уоррис, — радостно воскликнула она, — будем веселиться! Закажи шампанского. По-моему, сегодняшний вечер окажется очень важным для всех нас.

ДЖИНО. 1966

Дочь отсутствовала уже четыре дня, и Джино не находил себе места от гнева. Он съездил в школу, из которой она сбежала, прочел оставленные ею записки, наговорил кучу угроз директрисе, после чего вернулся в Нью-Йорк ждать известий.

Его люди торчали в Бель Эйр, рассчитывая, что Лаки все же объявится там. Когда стало очевидно, что она и не собирается этого делать, Джино сам взял па себя роль детектива. Вернувшись в школу вместе с Костой, он опросил всех подруг Лаки, но так ничего и не выяснил. Директриса исходила злостью, ледяным голосом она объявила Джино, что им лучше всего обратиться в полицию. Косте потребовалось два часа для того, чтобы убедить ее в обратном, и к тому же пришлось пожертвовать кругленькую сумму в фонд строительства нового здания школы.

Затем Джино удалось разыскать мать Олимпии, лучшей подруги Лаки, однако та уверила его, что ее дочь находится в Париже, с головой уйдя в изучение русского языка, и ничего о Лаки не знает.

После этого Джино пришла в голову мысль позвонить в школу, где учился Дарио — может, сыну что-то известно, — но и там его ждало разочарование.

Положив трубку после разговора с отцом, Дарио почувствовал необыкновенное волнение. Почему же ему не пришла в голову мысль о побеге? Школу он ненавидел: в ней ему становилось все отвратительнее, день ото дня.

Если бы только знать, куда Лаки скрылась — он смог бы присоединиться к ней. Но нет — у него и представления не было о том, где находится сестра. Расстроенный, он вернулся в класс.

— Все в порядке, Дарио? — обратился к нему учитель рисования, Эрик.

— Да, сэр.

— Ты уверен?

— Да, сэр.

Сидевший сзади паренек негромко передразнил: «Да, сэр» и хихикнул.

Дарио не обратил на это внимания. Он воспитал в себе удобную привычку не замечать того, что делали вокруг него другие. Холодное равнодушие к происходящему вокруг давало ему чувство некоторого духовного превосходства. Это куда лучше, чем болезненно реагировать на всевозможные выпады я постоянно ввязываться в драки.

Эрик подошел к его столу, чтобы окинуть критическим взглядом выполненный углем набросок пловца.

— Х-м, — промурлыкал он. — Неплохо, Дарио, очень неплохо. Задержись после занятия, я хочу поговорить с тобой.

— Да, сэр.

В голову Джино лезли самые разные мысли. Он представлял себе Лаки добирающейся автостопом до Калифорнии — в узеньких выцветших джинсах и свободно болтающейся спортивной майке. Он так и видел какого-нибудь придурка-водителя грузовика, согласившегося подвезти ее. А потом недолгая борьба, он овладевает ею — и безжизненное тело дочери летит в придорожную канаву.

Ей всего пятнадцать лет. Ребенок. И если только этот выродок дотронется до нее…

Дженнифер в Коста находились при нем неотлучно. Дженнифер все суетилась, следила за тем, чтобы Джино хоть что-нибудь ел, уверяла его в том, что с Лаки ничего страшного не случилось.

— Она ведь в точности, как ты, Джино, дорогой. Она сможет за себя постоять.

— Она ребенок, Джен.

— Нет, Джино, она уже выросла. Я чувствую, что у нее все в порядке. Я это знаю.

Джино свел брови и подумал, что с Олимпией Станислопулос он будет говорить сам. Требовалось убедиться, что она и в самом деле ничего не слышала о Лаки.

Матери Олимпии дома не оказалось, она отправилась в какой-то круиз, но ее секретарь дала Джино номер парижского телефона Олимпии. Целый день без всякого результата он накручивал диск. В конце концов, отчаявшись, он дозвонился до Афин, ее отцу. Тот не пришел в восторг, когда его подозвали к телефону в разгар важного совещания.

— Олимпия, без всяких сомнений, находится в Париже, где берет уроки иностранного языка, — кратко ответил он. — Я свяжусь с ней и попрошу ее перезвонить вам.

— Благодарю вас, — так же сухо произнес на другом конце провода Джино. — И чем быстрее, тем лучше.

Эрик, учитель рисования, сказал:

— Я заметил, что ты, похоже, не вписываешься в класс. Ты… совсем другой.

— Да, — вызывающим голосом бросил в ответ Дарио. — Я не такой, как эти маленькие

ничтожества.

— Знаю. Это и так видно. Ты более… чувствительный. Добрый.

Дарио не приходилось задумываться над этим, однако он тут же отозвался.

— Да, видимо, так.

— Я знал это, — негромко проговорил Эрик. — Я понял это сразу же, как только тебя увидел.

Внезапно Дарио почувствовал себя неловко. Эрик как-то очень странно смотрел на него.

— Ты похож на меня, — продолжал Эрик. — Я тоже был… другим в школе. Одноклассники ненавидели меня за то, что я любил рисовать… любил хорошие книги… красивые вещи…

— Правда? — Дарио старался выглядеть заинтересованным, хотя на самом деле слушать историю жизни Эрика ему уже наскучило.

— Может, ты захочешь провести у меня уик-энд? — будничным голосом заметил Эрик. — Ты ведь никогда не ездишь домой. Мы бы неплохо провели время, тебе наверняка понравилось бы.

Дарио попытался представить себя рядом с Эриком. Тому было двадцать четыре года, песочного цвета волосы, крепкое телосложение и чистые, прозрачные серые глаза.

— А что мы будем делать? — осторожно спросил Дарио.

— Что захочешь. Кино, боулинг, можно поплавать в бассейне, нас ждет куча вкусной еды. Что скажешь?

— Пожалуй, — медленно выговорил Дарио. — А почему бы и нет?

Эрик улыбнулся.

— Ив самом деле — почему? Только пусть это будет нашим маленьким секретом. Не нужно никому ничего говорить. Сам понимаешь — школьные правила и все прочее.

Дарио улыбнулся. Неожиданно он ощутил, что кому-то нужен. Ведь не каждого приглашает к себе Эрик на уик-энд.

Димитрий Станислопулос позвонил Джино ровно через двадцать четыре часа.

— У нас возникла проблема, — напряженным голосом сказал он в трубку.

Теперь это было «у нас».

— Да?

— Олимпии в Париже нет. Она взяла одну из моих машин и удрала.

— А-а… — Джино вздохнул и сразу же почувствовал себя увереннее. По крайней мере, известно, что Лаки наверняка находится вместе с подругой.

— Она у меня очень упрямая и самостоятельная, — устало пояснил Станислопулос. — Вы, пожалуй, назвали бы ее неконтролируемой. К тому же Олимпия легко поддается влиянию. Подозреваю, что вместе с вашей дочерью, Лаки…

— Вы представляете себе, где они могут быть?

— Понятия не имею. По я тут же объявил машину в розыск. Думаю, что поиски не займут много времени.

— Надеюсь. Если бы ваша супруга не настаивала так на том, что Олимпия в Париже…

— Моя жена верит в то, что ей говорят. Жаль, что вы не связались со мной раньше.

— Да мне и самому жаль.

Они договорились встретиться в Париже на следующий же день. Разговор был закончен.

— Лучше бы тебе отправиться со мной, Джен, — умоляющим голосом произнес Джино. — Один я с ней не справлюсь.

— Ты должен. Она твоя дочь. Ты обязан найти с ней общий язык, пока еще не стало слишком поздно. Поговори с ней, разберись, выясни, почему она это сделала.

Ну что ж, он попробует. После того как выбьет из этой чертовки душу. Он попробует.

ЛАКИ. 1966

Как это случилось, что Пиппа Санчес вошла в их жизнь?

Вечером она послала боливийского ювелира ко всем чертям, забрала из отеля свои вещи и забралась на сиденье белого «мерседеса».

— Ты не будешь против? — нежным голоском осведомилась она у Олимпии. — Пока мы не покончим с нашими делами?

— О чем речь!

Утром следующего дня Лаки, выйдя на кухню, уставилась на свою подругу.

— Почему мы здесь торчим? В конце концов, это уже начинает надоедать. Я думала, что мы будем развлекаться.

— А я и развлекаюсь, — ответила ей Олимпия. — Уоррис — просто великолепный парень.

— Пусть так. А что ты скажешь насчет этой мексиканской хлопушки? Она-то как к нам затесалась?

— Всего на день-другой. У них общий бизнес.

— Ну, мне она не нравится. Не сводит с меня своих рыбьих глаз.

— Может, тебя-то она и хочет, — хихикнула Олимпия.

— Может, ты засунешь язык себе в задницу? — взорвалась Лаки. — Я отчаливаю.

— Каким образом? У тебя пи машины, ни денег — ничего!

— Очень любезно с твоей стороны напомнить мне об этом.

— Брось, Лаки! Все, что тебе нужно — это приятель. Мы разыщем его сегодня же вечером.

— Я еще вчера нашла себе одного, и что же? Ему не хватило места в машине благодаря твоему дорогому Уоррису.

— Сегодня все будет совсем по-другому, — уверила ее Олимпия. — Обещаю тебе, что так или иначе мы доставим сюда вечером твоего избранника.

Лаки была удовлетворена.

— О'кей.

Подруги вышли из дома под нежные лучи солнца. Уоррис сидел возле бассейна, рядом с ним, полулежа в шезлонге, Пиппа демонстрировала свое великолепное, натертое маслом для загара, тело.

— Прекрасная вилла, — проворковала она. — И давно вы, девочки, здесь живете?

— Изрядно, — оскорбительно кратко ответила Лаки.

— И никакой школы?

— Со школой покончено, — уточнила Олимпия, усевшись на живот Уорриса, растянувшегося на песке.

— Ты слишком тяжелая! — запротестовал он.

— А ночью ты на это не жаловался! — хихикнула Олимпия.

— Тогда у меня стоял!

Лаки бросилась в воду резким, стремительным движением и вынырнула на поверхность только почти у противоположного края бассейна.

Из травы выползла ящерка, ее чешуйчатое тело посверкивало под лучами солнца.

— О-о! — содрогнулась Олимпия. — Ненавижу эту мерзость!

— Она не причинит тебе вреда, — объяснила Пиппа.

— Да, только испугает до смерти. Уоррис расхохотался.

— Поверь мне, — сказала Пиппа. — Может, мы устроим сегодня здесь вечеринку?

— Вечеринку? — переспросила Олимпия. — По мы же тут никого не знаем.

— Зато я знаю, — ответила Пиппа. — Я знаю всех. Всех, кто умеет веселиться и веселить. Глаза Олимпии вспыхнули.

— Правда?

— Чистейшая. Я знакома даже с некоторыми музыкантами, их группа готова играть за так — за еду, выпивку и просто хорошую компанию.

— Это великолепно, но где мы возьмем еду и выпивку? В настоящий момент у меня кое-какие проблемы с наличностью… дожидаюсь, пока банк перешлет мне сюда деньги.

Пиппа подалась вперед.

— Ни о чем не беспокойся. Предоставь все заботы мне. Можно воспользоваться твоей машиной?

— Конечно. Но… Пиппа улыбнулась.

— Беру всю организацию на себя. Ты можешь лежать па солнце. — Она уже натягивала поверх своего бикини легкое пляжное платье. — Пока!

— Угу. — Олимпия захихикала. — До чего энергичная женщина!

Уоррис потянул завязки ее купальника, груди Олимпии обнажились.

— Как и ты, моя девочка, так же, как и ты. Глаза Олимпии с одобрением скользнули по его коротким белым плавкам.

— Ну-ка покажи мне, что у тебя есть для своей маленькой девочки?

Уоррис поднялся и протянул оставшейся лежать на песке Олимпии руку.

— Я сделаю лучше. Я покажу тебе, что у меня есть для большой девочки. Пойдем в дом.

Лаки ни на что не обращала внимания. Подобно автомату, она круг за кругом проплывала в бирюзовой воде бассейна.

Пиппа быстро вела «мерседес» по узкой и извилистой дороге, напевая что-то негромким голосом. Как хорошо жить! Ей не потребовалось много времени, чтобы разобраться во всем. Девчонки просто удрали, это смог бы понять и идиот. Ни денег, ни планов. Явно чужая вилла, вся заросшая пылью. Конечно, они удрали, тут и сомнений быть не может. Из школы… из дома… Кто-то наверняка уже тревожится из-за них.

Джино Сантанджело. Звучание этого имени вызывало легкую дрожь. Интересно, ищет ли он дочь? Очень возможно. А если это и вправду так, то кто лучше, чем Пиппа Санчес, объяснит ему, где она находится?

Он будет признателен ей. Может быть, настолько признателен, что согласится дать денег на съемки ее фильма…

Она улыбнулась, почувствовав на мгновение легкую жалость к Уоррису, и тут же сказала себе, что не доверять ему до конца было единственно правильным решением. В конце концов, в данный момент его интересовала только дочка Станислопулоса. У кого бы повернулся язык обвинить его в этом?

Улыбка Пиппы сделалась еще шире. Как все это, оказывается, легко. Предоставь все заботы мне. Можно воспользоваться твоей машиной? И вот теперь они заперты там, на вилле, в ловушке, без всяких средств выбраться. А вместо того чтобы устраивать вечеринку, Пиппа устроит так, что Джино прилетит сюда — где бы он ни был, он прилетит сюда. Она лично отведет его к Лаки. О такой удаче нельзя было даже и мечтать!

Коснувшись ручки приемника, она прибавила громкости. Нога в легкой туфельке нажала на педаль акселератора.

Так, кто из актеров лучше других справится с ролью Джино Сантанджело? Марлон Брандо? Топи Кертис? Пол Ньюмен? Какое это наслаждение чувствовать, что все они в твоей власти! Да, Марлон в самый раз — он обладает необходимым сочетанием: сексуален и крут. То, что надо…

Поворот возник перед ее взором слишком внезапно. Дорога сворачивала почти в обратном направлении, а скорость сбрасывать было уже поздно. Навстречу приближался лязгающий всеми деталями «ситроен», набитый туристами-англичанами.

Машины столкнулись лоб в лоб. Грохот от удара можно было услышать, наверное, за целую милю.

Пиппа Санчес умерла мгновенно. Вместе со всеми своими мечтами.

ДЖИНО. 1966

Джино вылетел в Париж один. Из Вегаса сообщали, что миссис Ричмонд предъявляет самые нелепые требования. Она выехала из отеля следом за Джино, поручив Крейвену проследить за организацией вечера. Она звонила из Вашингтона ежедневно и в течение долгих часов заставляла сына и персонал отеля выслушивать ее инструкции.

— Это просто смешно, — сказал ему Марко по телефону. — Она хочет, чтобы на ночь половину гостей разместили в люксах. Она требует специальное меню, а цветы заказала такие, что ты не поверишь! Это ее причуда обойдется нам в целое состояние!

Однако с этим Джино поделать ничего не мог. Он обещал ей этот вечер, он не мог взять назад свое собственное слово. Но она провела его, как последнего идиота, сочтя, видимо, что ночь в его постели — достаточная плата за все. Подумать только — трахать ее костистое тело!

— Дайте ей все, что она хочет, — сказал Джино.. — Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Ничего, он еще преподаст миссис Ричмонд урок. Никто еще не обращался с Джино, как с дурачком. Она получит свой благотворительный вечер в том виде, в каком сама захочет. Но придет день, и ей придется заплатить. Когда это будет удобнее ему.

— Что-нибудь слышно о Лаки? — спросил Марко.

— Я только что приехал. Разузнаю — позвоню.

— Сигарету, Дарио? — предложил Эрик.

— Благодарю.

Он взял сигарету, прикурил и откинулся на спинку шезлонга, занимавшего большую часть небольшой террасы.

Квартирка Эрика находилась в Сан-Диего, в нескольких милях от школы. Дарио приехал автобусом в субботу утром. Эрик встретил его у станции. Они провели приятный день, разъезжая по городку на машине, делая покупки, заходя в книжные магазины и крошечные выставочные залы. Вечером, когда они вернулись к Эрику, тот порхал вокруг Дарио, излучая заботу и внимание.

Дарио признавался себе в том, что это внимание ему весьма приятно. В школе его окружала только враждебность. Дома же, в присутствии Лаки, ему почти ничего не доставалось.

— В школе говорят, что твой отец — Джино Сантанджело, — сказал Эрик, нервным кашлем прочищая горло. — Это правда?

Дарио кивнул.

— Я думаю… ну, собственно говоря, я не думаю даже, что ты станешь, но я… э-э…

Дарио еще раз кивнул и улыбнулся. Он чувствовал себя гораздо старше своих лет, представлял себя человеком, уже немало повидавшим.

— Все в порядке, Эрик. Я и не собирался говорить ему, что был у тебя здесь в гостях. Эрик с облегчением вздохнул.

— Это всего лишь потому…

— Тебе нет нужды объяснять.

Эрик взял его за руку, это был их первый физический контакт. Дарио позволил ему удержать свою руку. Сердце его стучало учащенно. Он знал, чего хочет Эрик. Таким наивным он не был. Другое дело, разрешит ли он ему это.

— Ты так прекрасен, — прошептал Эрик подрагивающим от волнения голосом. — Я заметил тебя в первый же день, когда ты вошел в мой класс. Увидел тебя и подумал, что этот мальчик должен быть совсем не таким, как остальные. Что он уже прошел через боль и печаль. Я был прав?

Их сплетенные пальцы становились все более горячими и влажными, но у Дарио не было никакого желания убирать свою руку. Он испытывал возбуждение, то самое, которое почувствовал впервые, увидев отца в постели с Марабеллой Блю, и которое давало о себе знать, когда он подсматривал за раздевающейся Лаки или когда вместе с другими мальчиками мылся в душе.

— Да.

Перед глазами у него стояло романтическое видение: вот он сам, и на лице его следы пережитых мук, горестей и печалей. Но ведь это и на самом деле так, разве нет? Его жизнь всегда была такой одинокой…

Губы Эрика приблизились вплотную к его губам. Дарио не ощутил никакого отвращения — только какое-то необычное любопытство.

— Мне кажется, я смог бы полюбить такого мальчика, как ты, — неясным, сдавленным шепотом проговорил Эрик.

Дарио не устоял перед его поцелуями. Не устоял перед тем, что последовало за ними…

Впервые в жизни он чувствовал себя любимым, желанным и находящимся в абсолютной безопасности.

Димитрий Станислопулос — крупный мужчина с ястребиным носом, густой копной белоснежных волос, своенравным взглядом и раздражающей собеседника привычкой начинать каждую фразу с высокомерного «Я считаю…»

Через пятнадцать минут их знакомства Джино был уже по горло сыт тем, что он там считает.

Вместе они отправились в парижскую резиденцию Димитрия, чтобы расспросить домоправительницу. Пожилая женщина оказалась напуганной и тупой; при виде двух мужчин те немногие английские слова, что она знала, напрочь выпали из ее памяти. Димитрий обратился к ней по-французски, быстро выговаривая фразы и энергично размахивая руками. Он был похож на ветряную мельницу.

Она отвечала ему мрачным, малоразборчивым бормотанием.

— Глупая корова! — пожаловался Станислопулос. — Боится, что я обвиню ее во всем и дам пипка под зад.

— Что она говорит? — с нетерпением спросил Джино.

— Ничего такого, что было бы для нас новостью.

Олимпия забрала машину в прошлый понедельник. Сказала, что собирается навестить мать.

— То есть пять дней назад. За это время они могли уехать черт-те куда.

— Я считаю, что частная компания, которой я поручил разыскать машину, сделает это уже сегодня. Там работают лучшие детективы. А потом, не забывайте — две привлекательные девушки в дорогом автомобиле. На них неизбежно будут обращать внимание.

В три часа пополудни частная компания, о которой говорил Димитрий Станислопулос, действительно получила информацию об автомобиле. Машина превратилась в кучу мятого искореженного металла, столкнувшись на большой скорости со встречной на узком шоссе где-то неподалеку от Канн. За рулем было найдено тело девушки, опознать которую не представилось возможным.

Не прошло и часа, как Джино вместе с Димитрием вылетели на юг Франции.

ЛАКИ. 1966

Небо стало медленно затягиваться облаками, солнце скрылось. Поднялся неприятный холодный ветер.

— Мистраль, — с отвращением проговорил Уоррис. — Черт возьми, вечеринка накрылась!

— Это почему? — удивилась Олимпия.

— Да потому, малышка, что надвигается настоящая буря, а кто захочет, чтобы она захватила его в горах?

— Какой позор! Я-то думала, что у нас будет фантастическое сборище, правда. Лаки? Лаки!

— Что? — От неожиданности Лаки вздрогнула. Она погрузилась в воспоминания о Бель Эйр. Большой прохладный дом, окруженный ухоженным садом. Ее комната, просторная и светлая, с телевизором, коллекцией пластинок, с книгами и со всеми ее старыми игрушками. — Я думаю, мне нужно возвращаться домой.

— Что-о-о?! — Глаза Олимпии расширились.

— Нет, правда.

— Оставь. С чего это?

Лаки неуверенно пожала плечами.

— Не знаю… Просто мне самой так хочется. Теперь уже глаза Олимпии превратились в две щелочки.

— Но ты не можешь этого сделать.

— Это почему?

— Потому что не можешь, вот почему. Мы ввязались в эту авантюру вместе и, значит, так же ее и закончим вместе.

— Это вовсе не обязательно, — усмехнулась Лаки.

— Но сегодня утром ты обещала мне, что останешься.

— Я не обещала. И я хочу уехать.

— Какая же ты эгоистка!

Ха! Она — эгоистка. Ха! Все утро Олимпия провела, запершись в спальне с Уоррисом. Сейчас два часа дня, а они только-только соизволили вылезти на белый свет. Ей надоело чувствовать себя здесь лишней.

— Слушай, — сказала Лаки. — Я ухожу, и тут ты ничего не сделаешь.

Уоррис со стороны наблюдал за девушками, и впервые за все это время он вдруг неожиданно увидел, как необычайно красива Лаки. Он никогда особенно не вглядывался в нее, а оказывается, за этими черными волосами и смуглой оливковой кожей скрыта настоящая, дикая, какая-то цыганская красота! Как же так — прожить с ней под одной крышей столько времени и не рассмотреть'. Да ведь она куда более привлекательна, чем Олимпия. Та, если забыть о ее грудях и длинных, цвета спелой пшеницы волосах — самая обыкновенная девушка, с самой обыденной внешностью. В Лаки же не было ни грамма обыденности.

— У меня от твоих речей разболелась голова. Пойду прилягу, — бросила Олимпия. — Поговори с ней, Уоррис, постарайся ей объяснить, что, вернувшись назад, она опять угодит в какую-нибудь дурацкую школу. Скажи ей!

Она прошла в спальню и захлопнула за собой дверь. Уоррис и Лаки продолжали сидеть в гостиной, где по углам от предгрозового неба ужо залегли ранние тени. Глядя друг на друга, оба молчали.

— Почему ты хочешь уехать? — спросил в конце концов он.

— У меня нет никаких особых причин, — холодно ответила Лаки. — И не ей меня здесь удерживать. Уоррис встал, потянулся.

— Когда Пиппа вернется, я отвезу тебя в аэропорт, если захочешь. А чем ты собираешься оплатить свой билет на самолет?

— Я подумаю над этим, когда выберусь отсюда. — После крохотной паузы она окинула его подозрительным взглядом. — И вправду отвезешь?

Он медленно направился к ней.

— А почему нет?

Лаки сидела на полу в шортах и вязаной голубой блузке, вытянув свои длинные загорелые ноги. Уоррис протянул ей руки.

— Поднимайся. С билетом что-нибудь придумаем. Она вложила свои ладони в его, и Уоррис помог ей встать.

— Что придумаем?

— Не знаю. Нужно подумать.

Так и не выпустив ее рук, он приблизился к Лаки вплотную, и не успела она понять, что происходит, не успела остановить его, как Уоррис уже целовал ее.

— Эй, — запротестовала Лаки, отталкивая его. — Прекрати это немедленно.

— Почему? — Каким-то образом руки его оказались во всех местах сразу. — Я заметил, как ты смотрела на нас с Олимпией. Ты думаешь, я не понимаю, что нравлюсь и тебе тоже?

— У тебя в голове дерьмо вместо мозгов!

— Посмотрим, что ты скажешь, когда я разложу тебя на постели, когда мой малыш войдет в тебя, когда…

Со всей силой, на которую она была способна, Лаки нанесла Уоррису удар коленом. Тот мгновенно скрючился от боли, зажав ладонями пах, будто вся его жизнь зависела от того, сможет ли он их там удержать.

— Сука!

Она с опаской смотрела на него. Внезапно ей захотелось рассмеяться: Уоррис выглядел так потешно. Но тут же Лаки поняла, что это разозлит его еще больше, а кто знает, что этот тип тогда вытворит?

Не в силах разогнуться, Уоррис упал на кушетку.

— Что же ты не спешишь в аэропорт? — прохрипел он. — Уж я-то тебя туда не повезу, не рассчитывай. И чем скорее ты уберешься отсюда, тем лучше будет для всех.

— Что же мне, пешком туда идти?

— А кого это колышет?

Лаки и сама не поняла, отчего вдруг глаза ее наполнились слезами. Как же это она умудрилась вляпаться в такое дерьмо? Забраться во Францию на какую-то дурацкую виллу, где нет никого, кроме Олимпии и этого подонка? А ведь если бы не он, то как бы чудесно они провели время! Надо же было ему все испортить. Глядя сквозь высокие, от пола до потолка, окна, она размышляла над тем, что ей делать. Пошел дождь — настоящий ливень, падающий из темных туч, подобно водопаду. Лаки очень хотелось стать опять маленькой девочкой, чтобы кто-нибудь из взрослых пожалел ее и научил, что делать.

— Не волнуйся, — пробормотала она, — уйду. Как только дождь кончится.

Оставив Уорриса лежащим на кушетке, Лаки пошла собирать те немногие вещи, что были у нее с собой.

Долбать его. Равно как и ее лучшую подругу, Олимпию.

Она уезжает, и никому не удастся остановить ее.

Не дававшие Джино покоя в полете мысли становились далеко не самыми приятными. Что, если тело в машине было телом Лаки? Что, если это его маленькая девочка?

На память пришла их последняя встреча. Квартира в Нью-Йорке. Неестественное молчание за столом. В то время, как она бубнила себе под нос что-то о том, что не желает возвращаться в школу, он одним глазом косил на экран телевизора. Не слушал ее. А жаль. На следующее утро она села в его черный лимузин и была такова; он даже не проводил ее. Но, черт побери, тогда он еще не отошел от ее выходки в Швейцарии. Что оставалось ему делать — расцеловать дочь за то, что ее застали ночью голой в постели с парнем? В пятнадцать лет. Пятнадцать, Господи!

Димитрий Станислопулос тоже хранил молчание, задавая себе один и тот же вопрос: почему Богу угодно было наградить его дочерью, доставлявшей хлопот больше, чем все бывшие жены, вместе взятые?

Наконец самолет приземлился в аэропорту Ниццы. Прямо у трапа их ждала машина. Шел проливной дождь, а сильный ветер не мог разогнать тяжелые, низко ползущие тучи.

Джино посмотрел на часы. Семь вечера. Урчание в желудке напоминало о том, что за целый день у него и крошки во рту не было. Но кто станет думать о еде в такой ситуации?

С тяжелым сердцем он сел в машину, приходя в ужас от поездки, конечной целью которой был городской морг.

Сама с собой Лаки рассуждала, что же ей предпринять. Она собрала все свои вещи и вторую половину дня, до самого вечера, просидела, ожидая, что вот-вот вернется Пиппа или закончится дождь. В семь часов ливень хлестал по-прежнему, и не было даже намека на то, что Пиппа все же появится.

В четыре часа в гостиную вышла Олимпия и, убрав куда-то пыльные покрывала, стала расставлять на столе фужеры, видимо, рассчитывая все же на приезд гостей. Подруги старательно избегали всяких попыток начать разговор.

Уоррис спал на кушетке, и храп его раздражал их обеих.

В шесть Олимпия зажгла в доме свечи, разбудила Уорриса и сказала:

— Ну, куда же запропастилась твоя чертова подружка?

Мрачное настроение Уорриса ничуть не улучшилось после сна, мошонка от неожиданного контакта с коленом Лаки продолжала гореть.

— Приедет.

— Она наверняка не теряет времени даром.

— Она приедет, я же уже сказал.

Уоррис сполз с кушетки и вместе с Олимпией направился в спальню, захлопнув за собою дверь.

Лаки сидела у окна, безучастно глядя на резкие вспышки молний, на бесконечные струи падающей воды, затопившей уже половину сада. Чувствовала она себя совершенно подавленной. Очутиться в клетке само по себе уже отвратительно, но насколько гаже быть пойманной в капкан!

С огромным облегчением увидела она приближающийся издалека свет автомобильных фар. Если Пиппа откажется довезти ее до аэропорта; что ж, придется забрать «мерседес» и отправиться самой. Что может быть проще?

Подобрав с полу свою сумку. Лаки потянула на себя створку высокой двери и бросилась наружу.

Непрекращающийся дождь в одно мгновение превратил ее в подобие мокрой кошки.

Когда она осознала, что это не «мерседес» и не Пиппа, было уже слишком поздно. Господи Всеблагий! Джино!

Приехал ее отец.

СТИВЕН. 1967

Зизи любила пойти куда-нибудь потанцевать — Стивен предпочитал остаться дома и

послушать музыку. Он знал толк в джазе, не был против рока, но особенно ценил соул. Часами он мог сидеть, включив стереоколонки на полную громкость, полностью отдавая себя стихии звуков. Айзек Хэйес, Марвин Гей, Арета Фрэнклип.

Зизи больше нравилась ритмичная музыка диско и латиноамериканские мелодии. Супруги вечно спорили о том, чья очередь ставить на вертушку новую пластинку.

— Терпеть не могу дерьма, которое ты слушаешь, — жаловалась Зизи. — Где ритм, где огонь? Давай-ка лучше двинем куда-нибудь и затанцуем это дело.

Любимый ее дансинг находился в испанском квартале Гарлема. Крошечный, всегда переполненный, с грохочущей музыкой. Зизи неизбежно оказывалась в центре внимания. Глядя на то, как она извивается и кружится на небольшом пятачке со своим партнером, а то и с несколькими сразу, Стивен начинал медленно закипать. Вот уже год они были мужем и женой, однако ревность его ничуть не ослабевала.

Зизи это нравилось. Она всячески дразнила его, наслаждаясь тем, как выдержка начинала изменять Стивену, и приходила в восторг, когда он, бывало, выбрасывал ее незадачливого партнера за дверь.

— Ты совершенно не умеешь ладить с людьми, — сказал ему как-то за обедом Джерри. — Подумай, ну что это за юрист, если он то и дело затевает драки? Кончится все это тем, что кто-нибудь вызовет тебя повесткой в твой собственный суд. Как ты думаешь, что скажет на это судья?

— Ты прав, но что я еще могу поделать? Она ведь растворена в каждой клеточке моего тела, Джерри. Я люблю ее.

— Любишь! Да ты смеешься. Она же веревки из тебя вьет.

Стивен в рассеянности ковырял вилкой в салате.

— Ты говорил с моей матерью.

— Конечно говорил. А ты представляешь себе, какие чувства она испытывает?

— Проблема с матерью заключается в том, что слишком уж она любит натягивать вожжи. Ее бы воля — и я был бы сейчас женат на черной старой деве лет двадцати пяти, из безукоризненной семьи, с университетским дипломом в сумочке и мастерице готовить.

— Неужели среди выпускниц университета можно найти девственницу?

Стивен аккуратными кусочками нарезал свой бифштекс.

— Мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с пей еще раз, — может, тебе удастся убедить ее, что мы должны встретиться, она и я.

— Попробую.

Джерри знал, что затея эта обречена на провал, что с каждой проходящей неделей Кэрри исполнялась все большей решимости не иметь с сыном никаких дел до тех пор, пока он не избавится от «этого мусора», как она определила для себя Зизи.

— Я был бы очень признателен тебе, — сказал Стивен. — Знаешь, порой кажется, что у меня уже не осталось друзей.

— А я кто? Бутерброд с цыпленком? Стивен рассмеялся.

— Нет, ты и вправду друг — единственный. Произнеся эту фразу, Стивен неожиданно для себя понял, что это так и есть. У него была работа. Была Зизи и все.

— А о предложении моем ты не забыл? — мимоходом поинтересовался Джерри, когда принесли кофе.

— Я много думал о нем, и должен сказать, что оно изрядно льстит моему самолюбию. Но все-таки частная практика — не для меня.

— Не зарекайся до тех пор, пока не попробуешь.

— Я и не зарекаюсь, я говорю только, что это не для меня.

— Может, ты еще изменишь свое мнение. — Джерри сделал знак официанту.

— За обед плачу я, — быстро проговорил Стивен.

— Не пори чепухи. — И Джерри полез в бумажник за кредитной карточкой. — Потом сочтемся.

— У меня, конечно, нет частной практики, — с некоторым вызовом произнес Стивен, — но расплатиться за обед денег хватит.

— Нравится?

Расставив ноги, Зизи стояла перед рабочим столом Стивена, занимавшим едва ли не половину их маленькой квартирки.

Стивен с головой ушел в бумаги, выстраивая в голове аргументы, необходимые для предстоящего завтра слушания очередного дела. Отсутствующим взглядом он посмотрел на жену.

Зизи была одета в переливающееся люрексом платье, у которого спереди шел разрез чуть ли не до пупа.

— Чудесно, да?

Более отвратительного туалета Стивену еще не приходилось видеть. Кричащая, вульгарная дешевка.

— Я видеть его не могу.

На лице Зизи появилось выражение скуки.

— А было бы лучше, если бы оно тебе поправилось, поскольку твой кошелек полегчал на сто двадцать долларов. — Она сплюнула.

Вновь погрузившись в изучение документов, Стивен рассеянно проговорил:

— Отнеси его назад, и они вернут тебе деньги. Он оказался абсолютно не готов к вспышке ее дикой ярости. Дернувшись, как от удара током, Зизи подскочила к столу, скомкала лежавшие перед мужем бумаги, а затем своими длинными и отточенными ногтями вцепилась ему в лицо.

— Что бы я ни делала, тебе все не так! — истошным голосом завопила она. — Я по горло сыта твоими вечными придирками, ты, сукин сын! Тоже мне умник выискался!

Стивен успел перехватить эти хищные руки и с силой прижал их к се телу.

— Что это с тобой? — начал он, и в этот момент на него накатило — так, как это бывало всякий раз, как только он касался ее тела. Молния на брюках встопорщилась, казалось, еще одно мгновение — и она не выдержит давления распиравшей ее изнутри плоти. Во всяком случае, ощущение у него было именно таким.

Он принялся срывать с нее расшитую золотой нитью ткань, не обращая ни малейшего внимания на то, что под его сильными пальцами та рвется. Зизи же только распаляла его своими низкими стонами и вздохами. Джерри оказался прав. Зизи и в самом деле могла веревки из него вить, и она сама знала это.

— Вот так, миссис Беркли. Замечательно! Великолепно! Покажите ваши зубки — чуть-чуть. Отлично!

Фотограф продолжал счастливо ворковать, пока Кэрри автоматически меняла позы и выражение лица. Это было для нее привычным — сколько раз ей приходилось делать это прежде.

Смешно, не правда ли? Так легко стать знаменитостью, именем, не ударив даже пальцем о палец. Ненужным оказывался и талант. Важны только деньги, немножко вкуса и правильно выбранный муж.

Она была замужем за двумя такими, только Бернард помнился ей нежным и щедрым, а Эллиот — сноб, начисто лишенный чувства юмора. Временами она даже удивлялась тому, что он решил жениться на ней. Она же черная, а черных он на дух не переносил. Для него они представлялись людьми второго сорта. Он просто никогда не замечал цвета ее кожи — только ее вкус и манеры. Он считал себя владельцем собственной Африканской Принцессы. О Боже! Если бы Эллиот когда-нибудь узнал о ней всю правду, он, наверное, убил бы себя и ее.

Она не любила Эллиота, но безусловно получала удовольствие от своего образа жизни.

— Последняя пленка, — радостным голосом сообщил фотограф. — Может, вам стоит сменить туалет на что-нибудь от Ива Сен-Лорана? Если вы, конечно, не против.

Нет, она вовсе не против. В сопровождении парикмахера, косметолога и двух девушек-костюмерш Кэрри прошла в соседнее помещение фотостудии. Поднялась обычная суета. Кэрри переоделась.

Посмотрев на себя в зеркало, она изумилась тому, что увидела. Когда же произошло это превращение ничтожной чернокожей проститутки в изысканно-элегантное создание, смотревшее на нее из зеркала?

С приходом в ее жизнь Бернарда, естественно. Это он сделал ее такой.

— Вы выглядите божественно, милочка, — пропел парикмахер.

Кэрри не могла не признать это правдой. Однако каким трудным оказался ее путь к горным высям.

ЛАКИ. 1966

Прошло четыре недели. Вилла на юге Франции превратилась в смутное воспоминание. Реальность представляла собой особняк в Бель Эйр. Точнее сказать, тюрьму в Бель Эйр. С момента возвращения свобода Лаки подверглась жестким ограничениям. На сцене появилась домоправительница мисс Дрю. Она глаз не спускала с Лаки.

И все-таки в памяти ее иногда всплывала та, пропитанная дождем, ночь. Потрясение, испытанное при виде Джино, его мрачного, злого лица. Он цепко схватил тогда ее за плечи, так, что пальцы, казалось, вонзались в тело. Не произнеся ни слова, он затряс дочь с таким ожесточением, что у Лаки в буквальном смысле застучали зубы.

Это был какой-то кошмар. Из машины появился отец Олимпии.

— Я так и знал! Я знал, что они здесь!

Втроем они так и стояли под потоками воды, и Лаки с отчаянием думала, как бы ей предупредить Олимпию, которая, скорее всего, лежит сейчас в постели с Уоррисом — большую часть времени эти двое проводили именно там.

Все вместе они направились в дом. Джино крепко держал ее за руку, как бы боясь, что она вырвется и убежит, а Димитрий потрясение вздыхал:

— Боже мой! Во что они превратили дом сестры! Проливной дождь в этот момент перешел в ужасающую по силе грозу. Ослепительные вспышки молний, чудовищные раскаты грома.

В то самое время, когда Джино прокричал ей в ухо вопрос о том, каким образом с ними оказалась Пиппа Санчес, Димитрий потянул на себя обе створки двери спальни, и взглядам их предстала Олимпия, вернее, ее круглая попка, обращенная к потолку, а сама она, подобно прилежной прихожанке, стоя на коленях меж расставленных ног Уорриса, неистово и со знанием дела работала губами и языком, доставляя своему партнеру наслаждение, которого тому еще не приходилось испытывать.

В спальне стояла полная тишина, нарушаемая лишь чмокающими и чавкающими звуками, издаваемыми Олимпией.

Без всяких колебаний Димитрий шагнул к постели и со всего маху обрушил свою ладонь на пухлые ягодицы. К сожалению, вышло так, что именно в это мгновение Уоррис кончил, и когда Олимпия с криком «В чем дело?» повалилась от отцовского ударе на бок, сгусток спермы, описав в воздухе безукоризненную дугу, шлепнулся на руку мистера Станислопулоса.

— Боже! — вскричал Димитрий.

— Боже — вскричал Уоррис.

Известие о смерти Пиппы набросило на происходящее вуаль некоторой печали. Уоррис скорчился в кресле, закрыв лицо руками.

— О Господи! Я не могу в это поверить.

— Что она здесь делала? — требовательно спросил Джино.

— Ее здесь в не было, — пробормотал Уоррис. — Она просто моя хорошая знакомая, она всего лишь попросила машину, и все.

Ярость двух мужчин не имела пределов.

— Вы превратили дом в помойку! — ревел Димитрий. — Воя отсюда!

— И побыстрее, — вставил Джино, — все, разом! Все остальное вспоминалось как поток бессвязных раздраженных криков, истерики Олимпии, взаимных обвинений всех я вся. Уорриса заставили собрать свои вещи и вышвырнули из дома прямо под дождь, в ночь, с двумя его новенькими кожаными чемоданами от Гуччи. А потом полный молчания полет домой, полет, в течение которого с лица отца не сходило каменное выражение. Самолет в Лос-Анджелес. Самолет в Бель Эйр. И ни слова. Почему же он не пытался даже заговорить с ней? Почему они не могли ничего сказать друг другу?

Ее даже не стали наказывать. Но наказанием стало уже то, что Лаки осталась в одиночестве — на следующий же по возвращении день Джино снова куда-то уехал, и она оказалась в обществе мисс Дрю, всего лишь мисс. Дрю, атлетического телосложения дамы лет тридцати, которая даже и не пробовала хоть как-то с ней сблизиться.

«Интересно, как там Олимпия? Наверное, ее сослали в другой город, в другую школу. Ничего, когда-нибудь они сами за ней побегут». Лаки пыталась дозвониться до подруги по нескольким адресам, но обнаружила, что телефонные номера повсюду сменились.

— Твой отец против того, чтобы ты общалась с мисс Станислопулос, — прямо сообщила ей мисс Дрю.

Очевидно, так оно и было.

Проснувшись утром в день своего шестнадцатилетия, Лаки обнаружила, что отец вернулся. Спускаясь вниз к завтраку, она увидела его сидящим во внутреннем дворике у бассейна с чашкой кофе в руке и улыбающимся. Вот так.

Ей очень о многом хотелось расспросить его. Как он умудрился отыскать ее во Франции? Что он думал? Рад ли тому, что она опять дома?

— Привет, папа. — Она испытующе посмотрела на пего.

Улыбка отца стала еще шире.

— Я решил паши проблемы, малышка.

«Наши проблемы? Что это еще за наши проблемы? Другая школа?» Если так, то ей вновь придется удариться в бега.

— У тебя есть приличное платье? Вот так хорошо он ее знает. Платья она ненавидела и никогда их не носила.

— А что такое? — с подозрением в голосе спросила Лаки.

— А то, что я хочу отправиться с тобой в небольшое путешествие, познакомить тебя со своими друзьями.

— Путешествие куда?

— В Вегас. Миссис Петер Ричмонд устраивает в моем отеле грандиозный благотворительный вечер.

— Вегас?

Лицо Лаки прояснилось. Лас-Вегас был таким местом, которое ей всегда хотелось увидеть собственными глазами.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Вылетим где-то около часа. Пойди собери вещи.

Она не могла поверить такой удаче.

— Честное слово? Джино расхохотался.

— Честное слово. И упакуй, пожалуйста, в свою сумку что-нибудь действительно приличное. Мне надоели твои дырявые джинсы и старая майка, из которых ты не вылезаешь.

— Само собой.

Лаки бросилась в свою комнату и начала суетливо копаться в гардеробе. В Вегасе жил Марко. Необходимо найти какой-нибудь сногсшибательный туалет.

В дверях встала мисс Дрю, ее топкие губы раздвинулись в улыбке.

— Как я понимаю, ты пробудешь там несколько дней. Несколько дней! Ура! Настроение у Лаки продолжало подниматься.

— Да, — ответила она. — Джино э-э… Папа берет меня с собой.

— Замечательно.

— Еще бы!

— С днем рождения, малышка.

Джино чокнулся с ней бокалом шампанского, вручил дочери маленькую коробочку.

У Лаки было такое ощущение, что в жизни ее вдруг все удивительным образом наладилось. Ей шестнадцать. Вот она, сидит рядом со своим отцом в отеле «Мираж» в Лас-Вегасе. Напротив — Марко, загорелый и серьезный, ставший даже еще более привлекательным по сравнению с тем, каким она его помнила. Правда, ее собственный внешний вид шел вразрез с ее уже сложившимся вкусом. Но если Джино он нравился…

Сразу по прибытии в Лас-Вегас отец настоял на том, чтобы Лаки отправилась в салон красоты при отеле. Парикмахерша в салоне получила от Джино строжайшие инструкции относительно того, как должна выглядеть его дочь. Аккуратно уложен каждый локон. Просто ужас какой-то! Джино сказал, что выглядит она неотразимо.

И платье он ей выбрал сам. Розовое. С кружевами вокруг шеи и по подолу. Трудно представить себе нечто более отвратительное. Уф! Джино сказал, что в нем она очаровательна.

Нетерпеливым движением Лаки вскрыла коробочку и едва не вскрикнула от восторга. На бархатной подушечке лежали бриллиантовые сережки. Руками она обвила шею отца, крепко прижалась.

Джино со смехом оттолкнул дочь от себя.

Похоже, наступило время, когда все ее мечты начали осуществляться в действительности. Ощущение счастья переполняло ее.

— Это и в самом деле нечто! — сказал ей Марко. С горделиво-кокетливым видом Лаки поднесла сережки к ушам.

— Пойди и надень их, там, в дамской комнате, есть зеркало, — велел ей Джино, улыбаясь. Она сорвалась с места.

— Ты уже сказал ей? — спросил Марко, провожая взглядом стройную фигурку.

— Нет еще. Только подбираюсь к этому.

— Какова, по-твоему, будет ее реакция? Джино откинулся на спинку стула, черные его глаза внезапно затуманились.

— Собственно говоря, меня это не очень-то волнует. Я поступаю так для ее же пользы. Когда-нибудь она меня поблагодарит за это.

Марко неуверенно кивнул головой.

— Пожалуй.

— Наверняка.

Голос Джино был тверд.

Бетти Ричмонд уже была готова идти, полностью закончив свой туалет. Петер, ее муж, все еще крутился перед зеркалом.

— Поторопись, — бросила она. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу опаздывать. Тем более на свой собственный вечер.

— Джино Сантанджело, ты хотела сказать.

— Мой.

Завязывая галстук, Петер скорчил гримасу.

— Когда человек сам лезет в грязь, она неизбежно покроет его с головы до ног, как говорится в старой пословице. Именно это ждет и нас, дорогая.

— Но, Петер, ведь это ты всю свою жизнь копаешься в грязи, — ядовито заметила Бетти. — Будь это не так, мы бы не оказались сейчас в таком положении.

— О, ради Бога…

— Пошли. Я отказываюсь опаздывать.

Стоя перед зеркалом, Лаки внимательным взглядом изучала свой подарок. Серьги ослепляли. Взяв с полочки щетку, она принялась лохматить ею свои волосы, стараясь сделать так, чтобы они не выглядели такими прилизанными. К великой ее жалости придумать что-нибудь с платьем оказалось куда сложнее. Лаки скорчила рожицу своему отражению, вызывающе улыбнулась и высунула кончик языка. Ну и что? Ведь Марко наверняка сможет понять, что кроется под этим дурацким нарядом?

Она поспешила вернуться к столу, гостей вокруг которого все прибавлялось. Марко куда-то исчез. Проскользнув на свое место рядом с Джино, Лаки заметила здесь и там несколько известных лиц. Присутствовали также и супружеские пары, уже в возрасте и весьма состоятельные — дамы увешаны бриллиантами и жемчугом, мужчины лениво перекатывают из угла в угол рта сигары. В противоположном конце зала она, как ей показалось, узнала Элвиса Пресли, Тома Джонса, Тину Тернер и Рэлея Уэлч. Это уж было чересчур.

— Не может быть! — прошептала она Джино.

— Может, — легко отозвался он. — Я рад, что тебе здесь нравится.

В этот момент в зал вошли сенатор Ричмонд и его супруга. Лаки много раз приходилось видеть их фотографии в журналах. Сенатор на них постоянно изображался занимающимся спортом: поло, каноэ, гонки на скутерах. Выглядел он загорелым и пышущим здоровьем. Так же, впрочем, как и его жена.

Когда супруги приблизились, Джино поднялся и представил им свою дочь.

— Познакомьтесь. Это Лаки, — с гордостью сказал он.

Сенатор крепко пожал ей руку, миссис Ричмонд смерила Лаки внимательным женским взглядом с головы до пят. Из-за спины ее возникла какая-то нескладная длинная личность.

— А это Крейвен Ричмонд, — добавил Джино. — Он немного поухаживает за тобой сегодня.

Прежде чем Лаки успела понять, что происходит, Джино уже вышел из-за стола, а его место занял молодой отпрыск четы Ричмондов.

— Ты разве не будешь сидеть здесь, папочка? — невольно вырвалось у Лаки, и она тут же пожалела об этом — вопрос прозвучал совершенно по-детски.

— Мы увидимся позже, малышка. Развлекайся. Так она и знала. Слишком уж хорошо все было, чтобы оказаться правдой.

Вечер оборачивался совершеннейшей тоской. Приходилось сидеть в окружении целого стада престарелых знаменитостей, не спуская одного глаза с Джино, помещавшегося в центре стола среди действительно важных персон, а другим постоянно кося На двери, в которые должен был, как она с нетерпением ожидала, войти, но никак не входил Марко. И кто стал бы его винить? Шоу представляло собой нечто жалкое. Ни одной рок-звезды, ни приличной музыки, всего лишь заслуженные ветераны, до которых Лаки не было ровным счетом никакого дела, заставлявшие тем не менее присутствовавших гостей биться в пароксизмах аплодисментов.

Плюс ко всему еще этот сидевший рядом Крейвен Ричмонд. Внимательный, вежливый, скучный! Он принадлежал к тому типу молодых людей, для которого у нее с Олимпией была целая куча кличек: дрочильщик, урод, зануда.

Но вот шоу закончилось, и можно было бы, казалось, просто пообщаться. Однако Лаки никак не могла стряхнуть с себя этого прилипалу, не могла подойти к Джино, а когда она наконец увидела Марко, тот оказался занятым беседой с девушкой, которую следовало бы убить на месте. Теперь Лаки хотелось одного — выбраться отсюда.

— Я устала, — сказала она Крейвену.

— Я тоже, — с готовностью согласился он.

— Отправлюсь-ка я спать.

— Позвольте мне проводить вас до лифта. Позвольте мне проводить вас до лифта! От отвращения хотелось кричать. Он дошел с ней до холла.

— Как насчет партии в теннис завтра утром? — вежливо осведомился Крейвен.

— Я еще не знаю, во сколько проснусь.

— Я позвоню вам в десять, тогда и договоримся.

— Мне… м-м… — Лаки никак не удавалось придумать какой-нибудь предлог.

Чуть склонившись, Крейвен запечатлел на ее щеке невинный, бесполый поцелуй.

Да, он был высок. Настоящий зануда.

— До завтра, — сказал он. — И не беспокойтесь, все будет отлично.

Лаки ступила в кабину лифта и быстро нажала на кнопку закрытия дверей. Ну и уродина! И что, интересно, он хотел этим сказать — не беспокойтесь, все будет отлично? Идиот. Оставалось только надеяться, что больше ей в жизни не придется сидеть ни на одном вечере рядом с ним.

Войдя в свою комнату номера-люкс, который занимал Джино, Лаки судорожными движениями начала высвобождаться из мерзкого розового туалета. Швырнула его в угол ванной и вышла из нее в одних узеньких трусиках-бикини. Она никогда не утруждала себя ношением лифчика. Во-первых, потому, что грудь ее вовсе не ошеломляла размерами, а во-вторых, он просто стеснял движения. Уставившись на собственное отражение в огромном зеркале, вделанном в стойку бара, Лаки танцующим шагом прошлась по комнате, подражая телодвижениям девиц из шоу, выступавших на вечере. Развеселилась, хихикнула. Зарабатывать на жизнь, тряся своими телесами, а? Что же они будут делать, когда эти телеса покроются морщинами?

Она покопалась в своей сумке и извлекла из нее пару когда-то бывших белыми джинсов и старую спортивную майку, быстро надела их на себя. Было всего половина первого. Это же ее первая ночь в Лас-Вегасе, и к тому же — ее день рождения. Нет, она вовсе не собиралась ложиться в постель, во всяком случае, не сейчас.

Взяв из стола в комнате Джино двадцатидолларовую банкноту, Лаки вернулась к себе, сунула под одеяло на постели пару подушек, так, чтобы с первого взгляда могло показаться, будто она мирно спит, положила в карман ключ от номера и была такова.

В пятнадцать минут третьего Джино расцеловал Бетти Ричмонд в обе щеки, обменялся рукопожатием с Петером и сказал:

— Иду спать.

— Вечер получился просто замечательный. Замечательный! — Бетти все еще была полна энергии.

— Безусловно, — согласился с женой Петер, похлопывая Джино по плечу. — Выше всяких ожиданий.

— Пожалуй, — скромно кивнул Джино. — По-моему, все остались довольны.

Поднявшись в номер, он снял пиджак, ослабил узел галстука, плеснул в стакан бренди и уселся в широкой лоджии, выходившей на сияющий неоновыми огнями бульвар. Вечер и в самом деле удался. Все прошло в соответствии с планами.

Несколько огорчало только то, что Лаки ушла так рано и даже не пожелала ему спокойной ночи. Занятная малышка. Наверное, просто устала от впечатлений. Он заметил, как она уходила в сопровождении Крейвена, и когда тот через несколько «минут вернулся к гостям, подошел к нему и спросил:

— С Лаки все в порядке?

— О да, сэр, она всего лишь немного утомилась.

— Не нужно называть меня сэром, я еще не столетний старик.

— Извините, сэр… э-э… мистер Сантанджело.

— Джино.

— Да, сэр.

Джино бесшумно приблизился к двери со спальни, посмотрел в узкую щелочку. Спит. Неплохое все-таки здесь место.

Он прошел в свою комнату, разделся и упал на кровать. Не прошло и пяти минут, как он уже спал. Тоже.

— Ах ты, маленькая членососка! — Голос мужчины был полон ярости. — Или ты сейчас сама все сделаешь, или я заставлю тебя. Поняла?

Он прижал ее к кирпичной стене, окружавшей автостоянку рядом с «Миражем». Она сама виновата. Встретились они в какой-то переполненной забегаловке, а потом пару часов шлялись по заведениям с игральными автоматами, дешевым барам, где стояли игорные столы. Лаки умудрилась выиграть двести долларов. А когда мужчина предложил довезти ее до отеля, они уже стали старыми друзьями. Загнав свою машину в самый конец стоянки, мужчина полез к ней с ласками. Лаки не возражала — чем-то он похож на Марко. С ним было весело. К тому же ей казалось, что прошли уже годы с того времени, когда она в последний раз занималась почти.

Но когда дело стало заходить слишком уж далеко, Лаки проворно выбралась из машины. Мужчина резво последовал за ней. Тут-то вот он и прижал ее к кирпичной стене.

Брюки были уже расстегнуты и приспущены, и он пихал свой набухший пенис куда-то ей в ногу. Одна рука грубо шарила под ее майкой, другая пыталась справиться с кнопкой на поясе джинсов.

— Да прекратишь ты или нет? — процедила Лаки сквозь стиснутые зубы. Она не испугалась, только кипела от бешенства.

— Слушай, ты, дыра, сначала ты меня распалила, а теперь пытаешься отвалить, да? Бросить меня, когда у меня такой стояк?! К чертям долбимым! Ничего у тебя не выйдет!

Обеими руками он потянул с нее джинсы. Пальцы скользнули меж ног, требовательно и неостановимо.

Она чуточку опоздала — слишком много было выпито дешевого вина. Нужно было бы отшить его раньше. Не оставалось ничего иного, как, собрав все силы, нанести старому другу знаменитый удар Сантанджело — удар коленом в пах. Что Лаки и сделала.

От боли мужчина испустил сдавленный вопль и разжал руки.

Она бросилась прочь, поддерживая на бегу спадающие джинсы, лавируя между машинами. Безмозглый онанист. Будь он поласковее и повнимательнее, она бы сама у него отсосала, и позволила бы ему сделать то же.

Было четыре часа утра, но когда Лаки свернула за угол и оказалась у главного входа в отель, то увидела, что празднество все еще продолжалось: машины подъезжали и отъезжали, кто-то из гостей пьяной походкой выползал глотнуть свежего воздуха, кто-то хвастался своими победами, кто-то проклинал поражения.

Она привела в порядок джинсы. Молния была в порядке, а вот верхняя кнопка на поясе отсутствовала. Быстрым движением Лаки одернула вниз майку, чтобы прикрыть зияющую дырку, и нырнула внутрь. Стараясь не обращать на себя внимания, она прошла сквозь казино и вдоль стен направилась к заднему лифтовому холлу.

— Лаки?

Oна не остановилась, даже шага но замедлила.

— Лаки! — Голос раздался ближе, на плечо легла чья-то рука.

Она обернулась с широко раскрытыми, по-детски невинными глазами. Рядом стоял Марко. Настоящий Марко, а не какая-нибудь жалкая его копия.

— О! — со вздохом облегчения вырвалось у нее. — Это ты!

Марко смотрел на нес странным взглядом.

— Что это ты тут делаешь?

— Я… не могла заснуть. Вышла прогуляться.

— Где же это ты гуляла?

От Лаки волнами исходил крепкий винный дух.

Она неопределенно пожала плечами.

— Так. Тут неподалеку.

— А Джино знает, что ты вышла?

— Он спит. — Лаки решила рискнуть — вдруг и правда? — Мне не хотелось тревожить его.

— Девочка, если бы он узнал, что ты вышла па улицу, он и в самом деле встревожился бы, будь уверена.

Топ, которым произносились эти слова, заставил Лаки вздрогнуть.

— Я проголодалась, — кротко сказала она. — Тут где-нибудь можно раздобыть сандвич?

— Я распоряжусь, чтобы тебе принесли в номер. Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Мне еще не хочется возвращаться в номер. В задумчивости Марко почесал щеку, соображая, что предпринять. Если Джино проснется и обнаружит, что дочери в номере нет, он сокрушит стены. Где же она все-таки шлялась? Вид у нее такой, будто она стала непосредственной участницей собачьих боев.

— О'кей, сейчас мы раздобудем тебе сандвич. Пошли. Марко отвел ее в небольшую кофейню, усадил в кабинку, подозвал официантку и сказал Лаки, что отлучится ровно на минуту.

А затем он сделал совершенно правильную вещь. Он позвонил Джино, чтобы поставить его в известность.

— Сукина дочь, — прозвучало в трубке. — И где же она была?

— Не знаю, — ответил Марко. — Попытаюсь выяснить, а затем приведу ее наверх.

Лаки довольная сидела в кабинке, жевала изобретенный Синатрой сандвич, запивая его кока-колой. Марко уселся рядом.

— Это просто шик! — с подъемом воскликнула Лаки. — Нам с тобой нужно общаться вот так почаще.

Накинув на себя купальный халат, Джино прошел в спальню дочери, обнаружив там засунутые под одеяло подушки, и едва слышно выругался. Похоже, что приручить Лаки совершенно невозможно. Ее нужно защитить от нее самой. Значит, он принял правильное решение. Теперь в этом можно быть полностью уверенным.

Марко проводил Лаки до дверей номера.

— Тс-с, — шепнула она, хихикая, вытащила ключ и покачала им в воздухе. — Папочку нельзя будить.

Марко почувствовал нечто похожее па угрызения совести. Некрасиво, конечно, закладывать девочку, по она сама виновата, это для ее же блага.

— Я бы пригласила тебя зайти, — Лаки вновь хихикнула, открывая дверь, — но ему это не понравится. Конечно, ты мог бы позвать меня в свою комнату…

И все в таком роде, так что это даже стало доставать Марко. Джино хватил бы удар, услышь он это.

— Спокойной ночи, Лаки, — быстро проговорил Марко, легонько подтолкнув ее в спину.

— Эй, а поцелуя я что, так и не получу?

Не успел Марко сделать и шагу, как она обвила его шею руками, ее влажные раскрытые губы оказались напротив его рта.

Отстранившись, он быстрым шагом направился к лифту.

За спиной его послышался тяжелый голос Джино.

— Входи, Лаки, нам нужно кое о чем поговорить. Отец и дочь стояли лицом к лицу. Вдвоем. Больше никого.

Глаза Джино скользили по фигуре дочери вверх и вниз, не упуская ничего: грязные порванные джинсы, мятая майка, сбитые в беспорядке волосы.

— Где же ты была, малышка? Лежала под кем-нибудь?

Лаки вспыхнула.

— Что?

— Ты думаешь, я только вчера появился на свет, девочка? Ты считаешь, что если я не так молод, как ты, то, значит, не понимаю, что вокруг происходит?

— Прости… — начала Лаки.

— Мне не нужны твои сраные «прости»! — взорвался он. — Такого дерьма и в моей собственной заднице хватает. С кем это, по-твоему, ты валяешь дурака?

Лаки поразилась не столько крепостью отцовских выражений, сколько тем, что адресованы они были ей.

— Я только вышла пройтись, — смутившись, сказала она.

— Пройтись, да? Вот, значит, почему у тебя такой вид? Одежда — рванье, руки в царапинах. Джинсы сваливаются. Пройтись, да?

— На меня напал мужчина. — В ее голосе послышался вызов. — Я подходила к стоянке, и он напрыгнул на меня.

— Ах вот как? Так же, как тот парень в Швейцарии, правда? Просто получилось так, что он оказался в твоей комнате, снял свою одежду, снял твою одежду и забрался к тебе в постель. В то самое время, как с твоей подругой, спавшей у противоположной стены, происходило то же самое. А что же никто из вас не закричал, но позвал па помощь, а? Ответь же!

Лаки уставилась в пол.

— И Франция, — продолжал Джино. — Чья-то вилла и ты — опять в компании своей гулящей подружки. Сколько же у тебя было там мальчиков, а? Сколько? Или ты вместе с этой дурой делила того прыща, что жил там вместе с вами?

— Нет! — не выдержала Лаки. — Этого не было!

— Хватит с меня твоей лжи, слышишь? — Джино был вне себя от злости, черные глаза его опасно сверкали, пальцы тряслись от волнения. — Теперь я знаю, что мне с тобой делать, — знаю это очень хорошо, — и ты должна на коленях благодарить меня за мою доброту!

— И что же это? — с внутренним страхом прошептала она. Что бы ее ни ждало, она сумеет выкарабкаться.

— У тебя же трусы промокли. Тебе но терпится трахнуться с кем попало… Лаки побагровела.

— Но ты — моя дочь, дочь Джино Сантанджело. Я такого не потерплю.

— Я не… трахаюсь с кем попало. — Ей едва удалось стоя перед отцом выговорить это слово. — Нет! Честно, папа.

Джино не обратил на ее слова никакого внимания.

— Ты выходишь замуж, малышка. Я подыскал тебе мужа. Ты выходишь замуж. И трахаться теперь ты будешь только на супружеском ложе и нигде больше. — Он вдруг сорвался на крик. — Ты поняла меня, малышка?! Ты меня поняла?

— Но я не хочу замуж…

Тогда Джино ударил ее. В первый и единственный раз. Ладонью по щеке. С маху.

Пощечина оказалась такой сильной, что Лаки полетела через всю комнату.

Он бросился к дочери, поднял ее с пола, прижал к себе, заговорил, не успевая выговаривать слова:

— Прости меня, девочка, прости. Поверь мне. Я знаю, так будет лучше. Ты должна делать то, что я скажу. Тебе нужно научиться слушать меня.

В теплых его объятиях Лаки расплакалась. Как хорошо от него пахло, о, как хорошо! Пахло папой. Покоем. Любовью. Ну почему ей не пять лет? Почему нет в живых мамы?

— Хорошо, папа. Я буду послушной. Я сделаю это. Я люблю тебя, я так люблю тебя. Я сделаю все, что ты захочешь, только бы нам с тобой было хорошо.

Как не хотелось ей уходить из его сильных и теплых рук. Никогда. Никогда.

— Замечательно, малышка, — мягко отозвался Джино. — Это к лучшему, ты сама увидишь.

— Кто он? — прошептала Лаки, зная, чувствуя сердцем, что отец назовет имя Марко.

— Крейвен Ричмонд, — сказал Джино с гордостью. — Все уже обговорено.

СТИВЕН. 1970

После пяти лет супружеской жизни, становившейся год от года псе невыносимее, Стивен вынужден был признать, что мать его оказалась с самого начала права. Зизи и в самом деле была обыкновенной маленькой потаскушкой. Вечно озабоченной сучкой, которой не дано понять ни любви, ни порядочности, без которой просто нельзя прожить жизнь. Прошло немало времени, пока он понял это, зато понял очень хорошо.

В один из дней, вернувшись домой с работы раньше обычного, Стив обнаружил, что изнутри накинута цепочка. Зная, что жена дома, он давил на кнопку звонка до тех пор, пока едва одетая Зизи не открыла ему дверь. Позади нее топтался некий молодой человек. Не успел Стивен и слова сказать, как бойкий юноша проскользнул мимо него и бросился вниз по лестнице.

— Он просто принес продукты из магазина, — с ходу отмела обвинения Стивена Зизи. — А цепочку я накидываю всегда. Привычка.

Ему хотелось ей верить — и он поверил. Хотя и знал, что жена изменяет ему налево и направо.

Вскоре после этого они вместе с Джерри сидели и выпивали, судача о том, о сем, как вдруг Джерри признался:

— Знаешь, я спал с твоей женой.

— Что?

Поначалу Стивен решил, что Джерри просто по-дурацки шутит, что случалось довольно часто.

— Но я не виноват, — с отчаянием продолжал Джерри. — Это случилось неделю назад. Помнишь, когда я заносил тебе какие-то бумаги, а тебя не оказалось дома. Она прямо-таки набросилась на меня, черт побери. У меня не было выхода.

Стивен смотрел на друга, отказываясь верить услышанному.

— И для чего ты мне это рассказываешь?

— Видишь ли, я вовсе не горжусь тем, что было, но, дьявол, не могу я ходить с таким грузом на совести. Ты мне друг. Я должен был сказать тебе, Стивен выскочил из бара и зашагал домой. Войдя в квартиру, он застал Зизи и двух ее пуэрто-риканских подруг тренирующимися в танцах — они готовились выступить па каком-то состязании. В гневе он выставил гостей за дверь. Последовала безобразная сцена. Зизи не терпелось высказать ему все, облегчить душу. Да, она трахалась с Джерри. И с другими тоже — со многими. Ее мучила скука, она пресытилась псом, ей хотелось чего-то необычного — отправиться, к примеру, в Голливуд и стать там известной танцовщицей, сниматься в кино.

— Да я красивее, чем Рита Морено! — кричала Зизи. — И талантливее! Выйдя за тебя, я живу впустую!

— Тогда почему бы нам не развестись? — холодно спросил Стивен, глядя на жену и впервые за пять лет совместной жизни ощущая, что тело ее больше не притягивает его магнитом. Как же это раньше он не замечал, что она одевается, как шлюха? Говорит, как шлюха?

Даже ведет себя, как шлюха?

— Меня это устроит полностью, мистер, — издевательски бросила Зизи. — Ты — просто толстокожий зануда. С нудными друзьями и нудной работой.

Почему она не сказала ему этого до того, как ее перетрахало пол-Нью-Йорка?

Стивену хотелось, чтобы она как можно быстрее убралась из его жизни. Без шума, без скандалов. Поэтому он купил ей билет па самолет до Голливуда, отсчитал тысячу долларов, согласился выплачивать ей содержание и немедленно начал оформлять развод.

После отъезда Зизи прошло два месяца, прежде чем Стивен решился позвонить Кэрри. И в самом деле, смешно. Ему уже тридцать один, а он до сих пор робеет перед разговором с матерью. Ее разрыв с ним задел Стивена куда сильнее, чем он сам предполагал. Но теперь он знал, что мать была права, и, не простив еще ей ее непримиримости, он все же мог уже попять причины этого разрыва.

Джерри постоянно держал его в курсе всего, чем была занята Кэрри. У нее все шло нормально, она отдавала свое время почти целиком заботе о сирых и неимущих, поддерживая репутацию первой в Нью-Йорке дамы-благотворительницы.

— Твоя мать — удивительная женщина, — сказал Джерри. — Ее энергичности позавидовала бы женщина вдвое моложе.

Несмотря ни на что, Стивен и Джерри остались друзьями. Конечно, от признания Джерри Стивен не пришел в восторг, но случившееся вряд ли стоило того, чтобы ломать четырнадцатилетнюю дружбу.

После ухода Зизп Стивен с удивлением внезапно обнаружил, что его жизнь вступила в совершенно новое качество. Работал он так же напряженно, как и всегда, зато, возвращаясь домой, знал, что там не будет Зизи — вечно раздраженной, ноющей, издевающейся над ним. Теперь можно было в любое время повидаться с друзьями, можно было посмотреть фильм, который он хотел посмотреть, послушать музыку, которая ему правилась, — и без всяких жалоб или истерик. Господи, а раньше он, видимо, не понимал, что Зизи сразу после их бракосочетания просто зажала его в своем кулачке, лишив всякой мужественности. Стивен решил, что такое с ним больше никогда не повторится. Ни одной женщине не удастся, как маленькой Зизи, пробраться в его душу.

Глядя в собственное прошлое, он никак но мог взять в толк: что в ней было такого особенного? Как-то вечером он зашел вместе с Джерри в бар. Разговор сам зашел на эту тему.

— Я скажу тебе. — У Джерри был вид умудренного годами человека. — Все дело тут в том, что у нее меж ногами. Да ее ведь любой за милю чуял. Как кошка в период течки — вот к ней и бежали все коты.

— Спасибо, — с горечью отозвался Стив. — И это ты говоришь о моей жене.

— О твоей бывшей жене. Зато ты научился кое-чему. Теперь ты знаешь, чего не стоит искать в женщине. Это уже немало.

— Да. Похоже, ты прав.

Джерри хлопнул его по спине.

— Конечно же, я прав. Слушай, я нагнел тебе девушку!

— Благодарю, но сейчас мне нужен тайм-аут.

— Кто же берет тайм-амут в таких делах!

— Перед тобой именно этот чудак.

— Черт возьми!

— Не беспокойся, я же знаю, что могу рассчитывать на тебя — ты в состоянии поработать в постели за двоих. Джерри рассмеялся.

— Согласен, приятель, полностью согласен!

Кэрри расхаживала по прекрасно обставленной квартире. С минуты на минуту она ожидала прихода Стивена. Смешно сказать, но она волновалась. Волновалась перед встречей с собственным сыном!

Немало же ему потребовалось времени, чтобы в конце концов как-то связаться с ней. Кэрри точно знала, когда Зизи покинула город. Еще бы. Та позвонила ей неделю назад.

— Алло, миссис Беркли, с вами говорит другая миссис Беркли. Та, которую вы так привыкли ненавидеть. У меня к вам маленькое предложение.

— Да? — холодно отозвалась Кэрри.

— Помните наш с вами разговор накануне того дня, когда мы с вашим мальчиком стали мужем и женой?

— Да.

Кэрри тогда предложила ей пять тысяч долларов — за то, чтобы она навсегда ушла из жизни Стивена. Зизи рассмеялась ей в лицо.

— Так вот, мы с ним решили развестись.

Сердце Кэрри забилось от радости. Она промолчала.

— И, — продолжала Зизи, — насколько мне известно, вы в этом деле заинтересованная сторона, поэтому-то я вам и звоню. Вы же знаете, мне не стоило особого труда повернуть все по-иному. Я могла бы проявить чуть-чуть ласки… Вам понятно, о чем я говорю…

— Сколько?

— Десять тысяч. Наличными, — проворковала Зизи. — Не позже, чем через два дня.

— Если мы… договоримся, могу ли я быть уверена, что Стив никогда больше вас не увидит?

— Не пройдет и недели, как я переберусь в Лос-Анджелес.

— И вы подпишете все бумаги?

— За десять тысяч я готова стоять на голове в Центральном парке!

«Да, — подумала Кэрри, — это уж точно».

— Ну? — торопила ее с ответом Зизи.

— Я перезвоню вам через час. Мне нужно отдать кое-какие… распоряжения.

— Никаких перекрестных допросов, мне вовсе не улыбается, если вы сейчас помчитесь к мальчику жаловаться на то, что я требую от вас денег. Если вы это сделаете — вините себя потом сами. Уж поверьте мне, я в любую минуту могу заговорить зубы вашему котеночку.

— Верю.

В задумчивости Кэрри положила трубку. Она надеялась, что Стивен наконец все сам понял, но полной уверенности в этом не было. Лучше уж заплатить и избавиться от нее — им обоим. К счастью, нет никакой необходимости обращаться к Эллиоту за деньгами. У нее до сих пор сохранились пятнадцать тысяч после продажи поместья Бернарда.

Кэрри заплатила требуемую сумму. На руках у нее был подписанный Зизи документ. Теперь оставалось ждать телефонного звонка от Стивена.

И вот он позвонил.

В дверь. Кэрри вскочила, но тут же взяла себя в руки и вновь уселась, стала листать какой-то журнал.

Открывать пошла прислуга. Через несколько минут Стивен уже входил в комнату. Высокий и красивый, со вкусом одетый — в нем сразу виден класс. Она позаботилась о том, чтобы у сына в жизни были все возможности — те, которых так не хватало ей самой. Он мог отправиться куда захочет, делать то, что ему заблагорассудится. А теперь, с отъездом Зизи…

Он опустился рядом с ней на колени и произнес всего одно слово:

— Мама.

Кэрри обняла сына.

— Я люблю тебя, упрямая ты женщина! — сказал он… — Но почему у меня ушло столько времени, чтобы попять — ты всегда оказываешься права?

ЛАКИ. 1970

-Вам что-нибудь нужно, миссис Ричмонд? Да, развод, пожалуйста.

— Что? — Прикрыв рукой глаза от солнца, Лаки смотрела на симпатичного парня, обслуживавшего посетителей бассейна. Ее неторопливый взгляд дюйм за дюймом изучал каждый кусочек его тела. Коренастый, с узкими бедрами, затянутыми в тяжело отвисавшие спереди плавки. Широкая грудь заросла густыми светлыми волосами. — Если только бутылку коки.

— Да, мэм. — Неторопливой походкой он скрылся из глаз.

Поднявшись из шезлонга, Лаки окинула взором бассейн отеля на Багамах. За четыре года, что она вместе с Крейвеном приезжает сюда, никаких перемен не произошло. Здесь все так же. Туристы по-прежнему поджаривают на солнце свои задницы, потрясая роскошными формами, с подносами в руках их обносят напитками чернокожие «багамские мамочки». Группа музыкантов наигрывает вариации из ранних «Битлз».

Чуть повернув голову, Лаки заметила направлявшегося к ней Крейвена. Мужа. Четыре года они вместе, и до сих пор ее бросает в дрожь от одного его вида. И дело тут вовсе не в ненависти, так она сказать не могла бы. Он просто постоянно раздражал се. Скучнейшая личность: с ним не о чем поговорить, в нем нет никакой изюминки, он не в состоянии «завести» женщину.

Крейвен Ричмонд. Ее муж. Какая насмешка! Одетый в расписную гавайскую рубашку, белые шорты, теннисные туфли и короткие оранжевые носки. Нос и окружье губ обильно смазаны белой цинковой пастой, предохраняющей от загара.

Быстрым движением Лаки вновь улеглась и прикрыла глаза. Она не чувствовала в себе сил на поддержание их обычной беседы.

Ей вспомнился их первый приезд на Багамы. Их медовый месяц. Еще одна насмешка судьбы. Отец считал Лаки маленькой нимфоманкой, которую необходимо побыстрее выдать замуж, чтобы на великое имя Сантанджело не легла порочащая его тень. Он, видимо, и не подозревал, что его дочь — девственница, еще ни разу в жизни не позволившая себе… Да, конечно, она занималась чем угодно, но как только дело доходило до настоящего траханья…

В этом Крейвен был таким же новичком. Женившись в возрасте двадцати одного года, он оказался еще большим девственником, чем она!

После тошнотворной церемонии бракосочетания в Вегасе их сразу же посадили в самолет. И вот они, двое чужих друг другу людей, на Багамах. Всего неделю прожила Лаки шестнадцатилетней. И что это была за неделя! Когда Джино сказал ей, что все уже обговорено, он именно это и имел в виду: все было известно всем, кроме нее. Крейвена эта перспектива приводила в восторг. Бетти Ричмонд демонстрировала наигранную теплоту. Ее муж вел себя сдержанно.

Многочисленным родственникам Ричмондов потребовался не один самолет, чтобы прилететь на свадьбу, которая оказалась отвратительной, вульгарной процедурой, к тому же пресса расписала ее во всех, в том числе и несуществующих, деталях. В какое-то неуловимое мгновение маленькая, никому не известная Лаки Сант превратилась в Лаки Сантанджело, красавицу-дочь Джино Сантанджело, выходившую замуж за Крейвена Ричмонда из клана Ричмондов. Даже Дарио позволено было приехать из школы ради такого события. Лаки с трудом узнала брата. Мальчик превратился в юношу. Длинные белокурые волосы и лукавые голубые глаза.

— Ты там у себя всех девчонок с ума сводишь! — пошутила она.

— Какие девчонки? — Дарио искренне удивился. — У пас мужская школа.

— Подожди, вот поступишь в колледж — ты им еще покажешь!

Однако царившая когда-то в их общении непосредственность куда-то ушла.

Присутствовал па свадьбе и Марко, будь он проклят! Предатель, как она прозвала его в душе, старательно не обращая на своего кумира никакого внимания.

В аэропорту Пассау их встретили с музыкой. «Кадиллак» с откинутым верхом перенес молодых супругов па остров Пэрэдайз , где из отеля «Принцесса Сант» их вышел приветствовать управляющий, как две капли воды похожий на Марко. Загорелый, мускулистый — опасный мужчина. Лаки приветствовала его довольно прохладно. Крейвен был более любезен.

Лаки должна признать, что Пэрэдайз произвел на нее впечатление. Очень подходящее название для полоски песка, на которой выстроены несколько шикарных отелей.

Молодым предоставили в их распоряжение небольшую виллу, стоявшую в нескольких десятках метров от берега. Из окоп можно было видеть никем еще не потревоженный белый песок пляжа, прозрачную зеленоватую океанскую воду и экзотические пальмы. Лаки не терпелось побыстрее переодеться в бикини и растянуться на мягком песке. Крейвен поспешил за ней. Увидев наконец его тощее белое тело, Лаки пришла в ужас. Как бы в насмешку, руки и ноги Крейвена были коричневыми от загара, что только подчеркивало всю его остальную белизну.

Почему же она смирилась со всем этим? Чтобы сделать отца счастливым? Или просто выбора не было? В шестнадцать лет быть отданной замуж за человека, которого она совершенно не знает, не говоря уже о любви.

День стоял довольно ветреный, по Лаки солнечный ожог не грозил, поскольку к смуглой от рождения коже уже успел пристать полученный на юге Франции загар. Несколько раз она предупреждала Крейвена, чье лицо и тело скоро стали ярко-розовыми.

— Со мной все в порядке, — уверял он. — Я в жизни еще не обгорал.

Но рано или поздно всегда приходит первый раз. Ночью Крейвен не мог лежать без стонов, пока она натирала его мазью.

— Солнце у нас здесь просто убивает, мэм, — с широкой улыбкой сказал чернокожий продавец расположенной на первом этаже отеля аптеки. — Раз сгорев, всю жизнь не забудешь!

Воистину так. Крейвен целых пять дней не мог выйти из номере. И не только выйти — всего остального он тоже не мог.

Лаки терпеливо ждала. Теперь она была замужем. Она хотела мужчину. Если крепко-крепко смежить веки, может, удастся представить Марко на месте Крейвена? Должна же быть ей хоть какая-то награда за это замужество.

На шестой день их медового месяца стало ясно, что если она не сделает первого шага, то его не сделает никто. Ожоги Крейвена уже проходили. С него дважды сошла кожа, и теперь — осторожно — он был готов вновь выйти под палящие солнечные лучи.

Вместо того чтобы накинуть на себя пижаму, в которой она обычно ложилась в постель, Лаки вышла из ванной комнаты совершенно голой. Не испытывая от своей наготы ни малейшего смущения, она прошла в спальню и, явно провоцируя, остановилась перед пораженным Крейвеном, чьи пижамные брюки тут же продемонстрировали степень его заинтересованности.

— Привет, милый, — Лаки растягивала слоги, подражая Мэй Уэст, — не хочешь ли попробовать моего медку?

Эрекции как и не было. Лаки потребовалось полтора часа на то, чтобы уговорить ее вернуться. Но к этому времени оба так устали, что были уже не в состоянии найти ей хоть какое-то применение.

Прошло еще три дня, прежде чем брак свершился по-настоящему, после чего Лаки тихо плакала во сне. Ничего более разочаровывающего она еще в жизни не испытывала. Так что же это такое? Несколько судорожных рывков — и все? Потом он повернулся к ней спиной и благополучно захрапел.

Очевидно, что Крейвена это полностью удовлетворило. Он казался весьма довольным самим собой. Постепенно он приобрел многозначительный вид, который приводил Лаки в бешенство, и потребность раз в ночь, перед тем как почистить зубы, трахнуть ее, на что уходило ровно три минуты. Она так и не смогла привить ему интерес к почти. О почти Крейвен и слышать не хотел. Пососать ей грудь, поласкать ее киску, вложить ей в рот или дать работу собственному языку — нет, нет и нет. Крейвен знал, что должен делать мужчина, и не имел намерений опускаться до того, что он называл «извращениями». Его даже нисколько не волновало, кончила ли она, а кто бы мог кончить в компании секундомера с вялым членом?

Четыре года. Впустую.

— Ваша кола, мадам. Лаки раскрыла глаза.

— Доброе утро, — приветствовал ее Крейвен. — Как ты себя чувствуешь?

Она взяла у загорелого юноши бутылку, покосившись при этом на внушительный бугор в его плавках, улыбнулась и поставила свою подпись на чеке. Затем повернулась к мужу. Теперь уже она не была шестнадцатилетней девочкой. Ей уже исполнилось двадцать, и все это время из головы у нее не шел развод.

— А, цинковый мальчик, — протянула она. Ведь Крейвен знал, что она терпеть не может, когда он мажет свое лицо этой дрянью!

— Я что-то неважно спал. — Он вздохнул. — Всю ночь в комнате летал москит. Ты слышала?

Ему обязательно нужно хоть на что-нибудь жаловаться. Как старику.

— Нет. Ты испугался его маленького хоботка? — невинным голосом спросила Лаки. Крейвен покосился на нее.

— Жала, Лаки, жала.

— Ну да, жала.

Маленький хоботок доставался ей. Время от времени. Если повезет. Или не повезет. Зависит от того, как па это смотреть.

На третий месяц их супружеской жизни Крейвен стал посвящать своим любовным утехам всего один раз в педелю. Потом — раз в четыре недели. Потом — тогда, когда захочется, а хотелось ему не часто. Лаки пришлось утешать себя тем, что ее муж, по-видимому, просто не любит секс. Джино вынудил ее выйти замуж, считая, что дочь — беспокойная нимфоманка. Ну что же, ей не потребовалось много времени для того, чтобы решиться доказать отцу его правоту.

Своего первого любовника Лаки завела еще до окончания медового месяца: им стал управляющий отелем, почти точная копия Марко. Наемный служащий отца. Великолепно. Она совратила его, сама поднявшись в небольшой особняк, выстроенный на крыше отеля, под тем предлогом, что должна передать ему послание отца. Оказавшись там, Лаки в одно мгновение сбросила с себя одежду и потребовала ответа на месте — да или нет? Управляющему было страшно отказывать. И не менее страшно было сказать «да». В любом случае он проигрывал — ведь перед ним стояла дочь Джино Сантанджело. Это значительно осложняло ситуацию.

«Как приятно ощущение своей власти, — решила для себя Лаки. — Но еще приятнее, когда тебя трахает настоящий мужчина».

Она не оглядывалась назад. Если видела мужчину, который ей правился, то мужчина приходил к ней. За весьма редкими исключениями. Конечно, все это делалось не на виду. До отца ни в коем случае не должно дойти то, что ее замужество — вместо того чтобы остановить Лаки — только подтолкнуло вперед по старому пути.

— Ты давно уже здесь? — спросил ее Крейвен.

— Около часа. А что?

— Просто так.

Он принялся раскладывать свои вещи возле соседнего шезлонга.

Как только Крейвен уселся, Лаки поднялась и нырнула в бирюзовую воду бассейна. Она полностью отдавала себе отчет в том, что едва ли не каждый мужчина, находившийся рядом, провожал ее взглядом. В шестнадцать она была дикой маргариткой, в двадцать превратилась в дикую розу. Смуглая загорелая кожа. Черные глаза. Гибкая, по-девичьи изящная фигурка, но груди уже палились, наполнились, придавая всему облику неожиданно чувственный вид. Она отпустила длинные волосы, каскадом падавшие до середины спины.

Лаки почти не пользовалась косметикой. Не было нужды. Только самую малость подведены глаза, чуть подкрашены губы, тут и там несколько золотых блесток.

Бодро она проплыла всю длину бассейна, надолго уходя под воду и лишь изредка выныривая за глотком воздуха.

В который уже раз Лаки размышляла о своей жизни. Мистер и миссис Крейвен Ричмонд жили в прекрасной вашингтонской квартире. Она разъезжала на красном «феррари» — свадебном подарке отца. У Крейвена был свой «линкольн-континенталь» кремового цвета. На счету в швейцарском банке у него лежали двести тысяч долларов плюс набежавшие за четыре года проценты. Джино заплатил Крейвену за женитьбу на ней. Шантажировал Бетти и Петера Ричмонда, чтобы они согласились на это. Об этом рассказала ей сама Бетти, не упоминая фактов, в ходе какой-то их стычки. Лаки решила для себя когда-нибудь выяснить, в чем именно заключался шантаж.

То, что Джино заплатил кому-то за согласие жениться на его дочери, было чудовищным, было таким ужасным, что поначалу Лаки отказывалась в это поверить. Но в один из дней она прилетела в Нью-Йорк, чтобы напрямик спросить отца.

— Ну и что? — удивился он. — Ты вошла в одну из лучших семей этих долбаных пятидесяти штатов. Это серьезное дело, вот я и дал ему определенную сумму, начальный, так сказать, капитал.

Начальный капитал для чего? Крейвен нигде не работал. Он сшивался вокруг своего отца, играл в теннис с матерью. Предполагалось, что Лаки будет сопровождать мужа во всех развлечениях семейства Ричмондов. Гольф. Скачки. Турниры по настольному теннису. И все это в преданной подаче прессы. Очень скоро Лаки поняла, что Петер Ричмонд и пальцем не пошевелит, если рядом не будет фотографа.

Это оказалась вовсе не та жизнь, о которой она мечтала. Разочарование ждало ее на каждом шагу.

— Я хочу начать работать, — заявила она Крейвену. — Не могу я, как ты. У меня мозги начинают превращаться в теннисный мячик.

— Не самая здравая мысль, — сказал Крейвен.

— Не самая здравая мысль, — сказала Бетти.

— Не самая здравая мысль, — сказал Петер. В Ричмондах примечательно то, что они всегда держатся вместе.

— А тебе не приходила в голову мысль забеременеть, дорогая? — спросила ее однажды Бетти.

Приходила ли ей в голову мысль забеременеть? Да, и от нее Лаки по ночам мучилась кошмарами.

— Я говорю на четырех языках, у меня активный склад ума — мне пока не хочется иметь детей, Бетти. Я должна найти работу, или же я просто рехнусь!

Они с неохотой позволили ей работать в офисе Петера — неполный рабочий день. Через неделю Лаки сдалась. Вкалывать на Петера рядом с сослуживцами, готовыми лизать ему задницу, оказалось еще хуже, чем вообще ничего не делать.

Лаки убивала дни походами по магазинам, чтением, обедами с подругами, собственно говоря, даже не подругами, а так, обыкновенными знакомыми. Часами она гоняла па своем «феррари» по автострадам — от нечего делать. На запредельных скоростях, под льющуюся из стерсоколонок хорошую музыку. Заводила множество быстро и остро протекавших романов, длившихся, так ей самой хотелось, всего несколько дней. Время от времени видела отца. То он сам прилетал в Вашингтон, то она вместе с Крейвеном отправлялась в Нью-Йорк. На какое-нибудь мероприятие. На ужин, па презентацию. Постоянно они находились в окружении людей. Пару раз ей попадался па глаза Дарио. Брат, с которым она когда-то была так близка, превратился теперь в скрытного чужака, и больше им было не о чем поговорить друг с другом.

Лаки чувствовала себя в этой жизни, как в ловушке, и вынудил ее жить этой жизнью именно Джино.

Так почему же она не уходит? Она и сама пока еще не знала. В ней поселилась страстная ненависть к отцу, по в то же время Лаки отчаянно хотелось угодить ему.

Оставаться замужем за этим слизняком — это для него.

Трахаться напропалую с любовниками — для себя.

Вылезая из воды, Лаки заметила, что Крейвен призывно размахивает руками. Подчеркнуто неторопливой походкой она подошла к своему шезлонгу.

— В чем дело? — Она встряхнула мокрыми волосами, обдав мужа мелкими капельками воды.

— Тебя разыскивает твой отец, — с раздражением ответил Крейвен. — Они с ног сбились, разыскивая тебя.

— Вот как? — Сердце забилось чуть быстрее. Вот уже несколько месяцев от Джино не было никаких новостей. Неужели он вдруг соскучился по пой?

Не потрудившись набросить на себя хотя бы полотенце, Лаки поспешила к стеклянной телефонной будке.

— Да? — голос ее звучал буднично.

— Лаки? Как у тебя дела, малышка?

— Отлично. А как там ты?

— Кое-какие проблемы, но ничего серьезного. Он говорил ей о своих проблемах. Впервые. В трубке наступило неловкое молчание, затем Джино сказал:

— Слушай, малышка, я хочу, чтобы ты прилетела в Нью-Йорк.

На языке у Лаки закрутилась куча вопросов сразу.

— Когда? — торопливо спросила она.

— Сегодня, завтра — не стоит нестись сломя голову, но хорошо бы побыстрее.

— Я только-только почувствовала вкус отдыха, — сдержанно ответила Лаки.

— Вся твоя жизнь — сплошной отдых, черт возьми! — взорвался Джино.

— И вообще, в чем там дело? — На вспышку отца она не обратила никакого внимания.

— Не хочу говорить об этом по телефону, — напряжение слышалось в голосе Джино. — Давай быстрее в Нью-Йорк. Это важно, в противном случае я не стал бы тебя беспокоить.

— Мы прилетим сегодня вечером, — приняла наконец она решение.

— Нет, Крейвена с собой не бери. Пусть остается там.

Это чисто семейное дело.

Мысль о полете в Нью-Йорк без мужа пришлась Лаки по вкусу.

— О'кей, — медленно выговорила она, гадая про себя, что же происходит. — До встречи.

— Постарайся вылететь пораньше. Можем вместе поужинать. Дарио тоже должен быть.

В голове Лаки все окончательно смешалось. Дарио. Она сама. Джино. Все семейство Сантанджело. Может, Джино заболел? А вдруг у него какая-нибудь смертельная болезнь, и жить ему осталось пять минут?

— Ты себя… нормально чувствуешь? — мягко спросила она.

— Великолепно. Лучше не бывает. До встречи, малышка. Позвони Косте, когда узнаешь номер своего рейса, он распорядится, чтобы в аэропорту тебя встретили.

Раздавшийся в трубке гудок сообщил ей, что разговор с отцом окончен.

Несколькими часами раньше точно такой же разговор с отцом состоялся и у Дарио. Брат удивился не меньше сестры.

Если говорить в целом, то Джино никак не вмешивался в его жизнь.

— Получи хорошее образование, и весь мир тебе будет нипочем, — любил повторять Джино.

Дарио послушался совета. Закончив в семнадцатилетнем возрасте школу, он убедил отца разрешить ему отправиться в Сан-Франциско, в Институт изящных искусств.

Поначалу Джино отнесся скептически к этой идее.

— Художник? Что это еще за образование? По в то же время он гордился тем, что у его сына открылся настоящий талант. Косте он сказал так:

— Пусть мальчик повеселится, пусть займется чем хочет. Пусть перетрахает там всех студенток, а вот когда ему исполнится двадцать один — я научу его всему, что знаю сам. Это станет хорошим завершением его образования. Когда-то ему придется унаследовать всю империю Сантанджело. Я не хочу его пока торопить, нужно, чтобы мальчик хорошенько к этому подготовился.

И Дарио получил полную свободу.

Нисколько не стесненный в средствах, предоставляемых ему отцом, оп снял в Сан-Франциско квартиру, где поселился с Эриком, бросившим работу и перебравшимся из Сан-Диего поближе к своему любовнику.

Дарио был весьма доволен развитием их отношений. Эрик восхищался им, превозносил его до небес, а так приятно ощущать себя объектом поклонения. Ничего ненормального или хотя бы порочного он в этом не находил, чувство какой-то вины Дарио испытывал лишь тогда, когда в голову приходила мысль о том, что рано или поздно обо всем может узнать отец. Об этом и подумать было страшно.

И его самого, и Эрика вполне устраивало общество друг друга. Они не присоединились к коммуне хиппи, не посещали гей-клубы, они вообще почти не контактировали с другими людьми. А Эрику больше ничего и не нужно было. Ему очень не хотелось, чтобы кто-то еще положил свой глаз на Дарио.

В институте девушки прохода не давали Дарио, но без всякого, впрочем, успеха. Ему было с ними неинтересно. Эрик умел удовлетворять все его потребности.

Время летело быстро. Отца Дарно видел лишь от случая к случаю. На Рождество, потом несколько дней во время летних каникул, когда нужно исполнить сыновний долг и съездить навестить Джино в Лас-Вегас. Несколько визитов в Нью-Йорк. Все.

В Вегасе Джино подвел к сыну девушку.

— Познакомься, это Дженни, она впервые у нас в городе. Может, вы заедете к Крисси — я знаю, что она на днях поссорилась со своим парнем.

И Дарио провел с девушками целый день, даже поцеловал каждую, желая им спокойной ночи. Вдруг они вздумают что-нибудь рассказать отцу? Эрик убил бы его, если бы узнал об этом!

Целовать девушек не так уж и страшно. По сути говоря, его это нисколько не трогало. Чего Дарио терпеть не мог, так это липкого прикосновения покрытых помадой губ и тошнотворного запаха пудры и прочей косметики. Мысль об обнаженной женщине заставляла вздрогнуть от отвращения. Мерзко-податливая плоть. Огромные груди. Потаенные уголки. Вспомнилась Марабелла Блю в постели. Дарио передернуло.

— Зачем тебе лететь в Нью-Йорк? — спросил его Эрик.

Дарио тщательно расчесывал волосы, соображая, стоит ли их подстричь, прежде чем он придет к отцу.

— Просто нужно. Семейная встреча, как мне было сказано.

— Но что значит — «семейная встреча»? — пробрюзжал Эрик.

Дарио пожал плечами.

— Кто его знает? За этим-то я и лечу, чтобы выяснить.

ДЖИНО. 1970

Он с нетерпением ожидал приезда детей. Первой должна появиться Лаки — ей всего два часа лету. Дарио будет позднее — его самолет приземлится в аэропорту имени Кеннеди в семь пятнадцать вечера. «Какой позор, — подумал Джино, — сын — не старший из детей». Мальчику, мужчине полагалось бы родиться первым. И как жаль, что они не могут обменяться внешностью! Почему бы Лаки не быть похожей на Марию, а Дарио — смуглым и черноволосым? Нет, не то, чтобы его сыну не хватало мужественности. Джино сидел его в деле — как тот увивался за девчонками в Вегасе. Можно представить, сколько было па его счету побед во Фриско. Подумать только — его сын в Институте изящных искусств! Джино улыбнулся и подумал, как думал каждый день:

«Если бы Мария могла сейчас увидеть своих детей! Интересно, что бы она предприняла в отношении дочери?»

Джино нутром сознавал, что поступил весьма мудро и дальновидно, выдав Лаки замуж, хотя и несколько рановато для ее возраста. Теперь, когда она стала членом клана Ричмондов, у псе появлялись все мыслимые преимущества перед сверстницами. Ведь наступит день, и Петер Ричмонд выставит свою кандидатуру на президентские выборы.

А все оказалось так легко. Люди — это просто сосунки, которые ждут, чтобы ими кто-нибудь манипулировал. Потребовалось совсем немного для того, чтобы убедить Ричмондов принять Лаки в свой круг: чуть-чуть денег и всего лишь упоминания о довольно-таки откровенных фотографиях и кассетах с пленкой, запечатлевших мгновения сладостных свиданий Петера и Марабеллы Блю. И снимки и кассеты были заперты в сейфе Джино.

Правда, Бетти Ричмонд пришла в ярость. Она даже решила вновь попытаться соблазнить его, рассчитывая, видимо, па то, что се костистое тело заставит Джино отказаться от засевшей в его голове идеи.

На это он ответил ей ее же монетой. Квиты. Через неделю Лаки и Крейвен стали мужем и женой. Теперь лишь время покажет, прав ли был Джино. Видеться отец и дочь стали реже, но, когда виделись, Джино всегда казалось, что Лаки выглядит превосходно. Может, только чуточку напряжена? Почему бы ей не родить? Вот тогда он был бы уверен в том, что поступил верно. Нужно будет поговорить с ней, сказать, что он с радостью стал бы дедом. В конце концов, время же идет безостановочно, и никому еще не удавалось стать моложе.

В комнату вошел Коста. Он здорово сдал после того, как год назад умерла его любимая Дженнифер. Рак. Слава Богу, что унес ее он очень быстро.

Джино жаль друга. Ни детей, ни семьи. В живых оставалась только Леонора — законченная алкоголичка. О ней не хотелось и вспоминать. В груди сразу поднималось тяжелое чувство презрения. А как она относилась к Марии — единственному своему ребенку! Эта сука не приехала даже на се похороны и за все прошедшие годы даже не попыталась повидать Лаки или Дарио. Да Джино и сам бы этого не позволил. Никогда.

— Ред отправился в аэропорт, — сообщил Коста. — Он успеет доставить сюда Лаки и съездить за Дарио.

— Хорошо, — отозвался Джино, проведя рукой по непокорно торчащим в разные стороны волосам, по-юношески густым. Там, ниже пояса, у него тоже все было в полном порядке, он мог лечь в постель с женщиной в любую минуту, когда бы этого сам захотел. Иногда только подводил его желудок. Чертова язва, просто с ума можно сойти. Иногда боль становилась такой невыносимой, что Джино приходилось по полу кататься.

— Здесь хорошо пахнет, — заметил Коста, принюхиваясь.

— Ты должен завести себе повариху, обрасти жирком. Нет ничего хуже старого отощавшего мужчины.

— А старая отощавшая женщина? Джино засмеялся.

— Ты прав! Я ни за что не лягу с той, что старше двадцати девяти. Поговорить с молодыми, конечно, не о чем, зато какие у них прелестные шейки!

Ему очень хотелось, чтобы Коста начал хоть иногда выходить в свет. Когда мужчина с равнодушием относится к тому, стоит ли у него или нет, обязательно что-то случается. Коста в опасности. У пего мрачный, остановившийся взгляд. Дженнифер уже год как похоронили. Пора.

Разговор пока шел ни о чем. Джино сидел во главе стола, Коста — напротив, Лаки — по левую руку, Дарио — по правую.

Безусловно, он мог гордиться своими детьми. Оба красивы — каждый своей красотой. Конечно, волосы у Дарио слишком уж длинны, но ведь это мода, ведь так, кажется, все парни сейчас ходят? И все же Джино не вытерпел:

— Тебе следовало бы подстричься, Дарио, ты походишь на хиппи или на кого-то из этих рок-групп.

— А мне нравится! — Лаки тут же бросилась на помощь брату, как привыкла делать еще в детстве.

— Тебе! — проворчал Джино. — Когда я говорю, что мне что-то не по вкусу, ты тут же заявляешь, что тебе это нравится. И вот так всегда.

— Неужели? — Лаки искренне удивилась.

— Именно. Правда же, Коста? Коста кивнул. Лаки рассмеялась.

— А что же делать, если у пас разные взгляды? Ей было радостно сидеть за столом рядом с отцом и братом. Приятно чувствовать себя в своей семье. Она уже и не помнила, когда в последний раз они вместе вот так сидели за столом и ужинали. А потом, в конце концов, выглядел отец хорошо, значит, позвал он их сюда вовсе не для разговора о своем здоровье.

Лаки вспомнилось лицо Крейвена, когда она сообщила ему, что летит в Нью-Йорк и что ему придется остаться одному.

— Почему я не могу лететь вместе с тобой? — взвился он. Вымазанный белым снадобьем, он выглядел еще более несуразным, чем всегда.

— Семейные дела, — легко бросила ему Лаки. — Ты же знаешь, как это важно — семья.

Удар был рассчитан точно. Их жизнью заправляла его семья. Шишка-Бетти и Кролик-Петер, как она про себя называла их. Неужели Петер и в самом деле выставит свою кандидатуру на президентские выборы и, чего доброго, выиграет их? Насколько понимала Лаки, шансов у пего не было никаких — это вам не Кеннеди. Помимо всего прочего, она приходилась ему невесткой, и это-то больше всего настраивало Лаки против Петера.

Жареный барашек оказался восхитительным. За ним последовала традиционная кассета, любимое блюдо Джино. Ел он быстро, десерт исчезал из его тарелки прямо па глазах. «Конечно, — ностальгически вспоминал Джино, — сейчас мороженое уже не то, вот Ларри подавал действительно кассету — пышно взбитые сливки с кусочками фруктов». Но и эта была неплоха.

Когда с мороженым покончили и перешли к кофе, Джино поднялся из-за стола, подошел к двери и распахнул ее, чтобы убедиться, не отирается ли кто поблизости. Затем он вернулся к столу, занял свое место во главе.

— Вы, наверное, гадаете, для чего я вас обоих вызвал сюда.

Лаки бросила быстрый взгляд на Дарио. Гадаете! Она сгорала от любопытства!

— Я должен ненадолго отойти от дел, — продолжал Джино. — Отдохну где-нибудь за пределами страны.

— Ну и что в этом такого исключительного? — «Лаки вытащила сигарету.

— Я могу отсутствовать несколько недель, а может, и месяцев. Сейчас сказать трудно.

— А что такое? — спросила Лаки, внезапно встревожившись.

Джино красноречиво пожал плечами.

— Что такое? Хороший вопрос. — Он потер пальцами шрам на щеке, теперь уже едва заметный. — Эй, Коста, не объяснишь ли ты детям, в чем тут дело?

Сделав вид, что откашливается, Коста кивнул.

— Вашему отцу необходимо на время покинуть Америку, — мрачно сказал он. — Мы надеемся, что это ненадолго, тут все будет зависеть от… некоторых обстоятельств.

— Да-да, это мы понимаем, — нетерпеливо перебила его Лаки. — Отец должен уехать — но почему? Джино нахмурился.

— Заткнись и слушай.

Коста еще раз откашлялся. Лаки заметила, что руки его подрагивают, ей стало жалко друга отца. После смерти тетушки Джен Коста постарел лет на двадцать.

— Видишь ли, вот в чем вся штука, — медленно проговорил он. — Последние несколько лет Служба внутренних доходов охотится за Джино, подозревая его в уклонении от уплаты налогов и сокрытии своих доходов. Началось это довольно давно, но, как вы и сами знаете, этих ищеек ничем не остановишь.

— Будь они прокляты, сукины дети! — с горечью произнес Джино. — Налогов я выплатил уже столько, что на них можно было бы содержать Белый дом лет двадцать!

— Вот мы и подошли к самому главному, — продолжал между тем Коста. — Не стану утомлять вас деталями, но из абсолютно надежного источника мы узнали, что созвана специальная комиссия — Большое жюри — именно для расследования этого вопроса. Они собираются вызвать Джино судебной повесткой, а это — прямая дорога за решетку.

— Но если ты платил все свои налоги, — у Лаки был озадаченный вид, — то я не понимаю…

— Не будь дурочкой! — фыркнул Джино. — Я всегда считал тебя умной девушкой. Естественно, я платил налоги, и даже больше, чем нужно. Но кое-какие я не считал нужным платить. И таких много.

— Значит, если ты их заплатишь сейчас… Оба друга невесело рассмеялись.

— Все это далеко не так просто. Лаки, — мягко произнес Коста. — Проблемы так запутаны, что тебе будет трудно даже попытаться их понять. Я сообщаю вам лишь голые факты. Начни я объяснять все подробно, у меня уйдет на это целая неделя.

— Да, — поддержал его Джино, — но тут нет ничего такого, что нельзя было бы уладить. И я вовсе не собираюсь сидеть в вонючей тюремной камере, когда они там все закончат. Поэтому-то мне и нужно уехать.

— Куда? — с тревогой спросила Лаки.

— Возможно, в Лондон, — у нас там есть доля в игорном бизнесе. А может, во Францию. Я пока по знаю. Глаза Лаки внезапно вспыхнули. Она увидела путь к спасению.

— Можно мне поехать с тобой, папа? — Так она не называла отца уже несколько лет.

— Что за чушь ты несешь? Поехать со мной! Хорошенькое предложение! Ты живешь здесь своей жизнью, и вовсе не такой уж плохой!

— Кто это сказал? — невнятно пробормотала Лаки. Не обращая больше на дочь внимания, Джино повернулся к Дарио, молча игравшему ложкой.

— Что-то ты притих, сынок. Неужели у тебя пет никаких вопросов?

Дарио вздрогнул, не успев собраться с мыслями. Если Джино должен уехать, то его это не беспокоило нисколько.

— Нет, — быстро ответил он. — Я все понимаю.

— Вот и хорошо. — Джино поднялся из-за стола, подошел к окну. — В качестве мер предосторожности я подписал кучу бумаг, оставив вам обоим немало ценного. Беспокоиться вам ни о чем не придется — только проставить при случае свои имена на документах. В качестве моего адвоката Коста позаботится обо всем остальном. Дарио, — он посмотрел на сына, — я хочу, чтобы ты перебрался в Нью-Йорк. Тебе нужно будет многому научиться. Коста поможет тебе в этом.

Тут в Дарио проснулись какие-то чувства.

— В Нью-Йорк! — воскликнул он. — Но почему?

— Я только что объяснил тебе это, — терпеливо ответил Джино. — Потому что ты — мой сын. Ты — Сантанджело, вот почему. Ты и так уже слишком долго торчишь в этом своем дрянном институте, валяя дурака. Настало время входить в бизнес, сыпок.

— Но я не хочу жить в Нью-Йорке, — попытался протестовать Дарио. — Я ненавижу Нью-Йорк.

Взгляд Джино сделался непроницаемо холодным.

— А я и не спрашиваю тебя, мальчик мой. Я тебе приказываю. Ясно?

Дарио нервно кивнул.

— А как со мной? — вновь подала голос Лаки.

— А что с тобой?

— Если Дарио будет заниматься бизнесом, то я тоже хочу этого.

— Не будь дурочкой, — ласково сказал отец. Лаки почувствовала, что ярость, копившаяся целых четыре года, вот-вот вырвется наружу. Глаза ее стали такими же холодными, как у отца.

— Почему? — требовательно спросила она. — Почему?

— Потому что ты — женщина, — спокойно ответил Джино, — замужняя женщина, которая должна оставаться рядом с мужем и вести себя, как положено добропорядочной жене. — Помолчав, он добавил:

— К тому же пора тебе подумать о ребенке. Чего ты ждешь?

— Чего я жду? — взорвалась Лаки. — Сначала я жду жизни — вот чего я жду!

Взглянув на Косту, Джино в шутливом отчаянии поднял вверх руки.

— Жизни. Она ждет жизни. Мало ей всего того самого лучшего, что можно купить за деньги…

— Включая мужа! — со злостью бросила Лаки. — Даже его ты купил мне на свои вшивые деньги. Ты…

— Хватит.

— Нет, не хватит. Мне нужно большего. Почему Дарио ты даешь такую возможность, а мне нет?

— Прекрати это немедленно, Лаки. — Голос у отца стал ледяным.

— Это почему же? Какого хрена'!

Глаза Джино превратились в две узкие щелочки.

— Потому что это я тебе говорю, вот почему. И придержи свой язык. Леди должна выбирать выражения.

Уперев руки в бедра, Лаки вызывающе уставилась на отца.

— Я не леди. Я — Сантанджело! — передразнила она его. — Я такая же, как ты, а ты — не джентльмен!

Джино смотрел на свою дикую, так и не прирученную дочь и думал: «Господи! Кого же я взрастил? Я дал ей все, что можно купить за деньги. Чего же ей еще нужно?»

— Почему бы тебе не сесть и не помолчать? — устало спросил он.

Эти слова привели Лаки в еще большую ярость.

— Как же! Заткните ей рот! Она всего лишь женщина, с ней можно не считаться! Заткните ей рот, выдайте ее замуж — и кого волнует, счастлива она или пет? — Она сделала глубокий вдох и прошипела:

— Ты — жалкий самец-шовинист, который думает, что женщины нужны только для того, чтобы трахаться и готовить пищу. Что им место на кухне или в спальне. Ты, наверное, так и поступал с матерью до того, как ее убили? Ты запирал… Нанесенный с размаху удар по лицу заставил Лаки смолкнуть.

Коста вскочил со стула.

— Джино!

Дарио с отвращением смотрел на происходящее, но не шевелился.

Лаки с трудом сдерживала жгучие слезы, готовые вот-вот скатиться по щекам.

— Я ненавижу тебя, — негромко выговорила она. — Я и вправду тебя ненавижу. И я не хочу больше тебя видеть.

— Лаки… — начал Джино.

Она бросилась вон из комнаты. За спиной послышался голос отца:

— Дети! Ну что ты будешь с ними делать? Стараешься изо всех сил… Женщина в бизнесе… нужно совсем рехнуться… Эмоции… Боже, ну до чего они все нервные… Она не была нервной. Ее только переполняла тяжелая, холодная злость.

Зачем она убежала? Почему не осталась, чтобы довести дело до конца? Почему не убедила его дать ей шанс?

Я не хочу быть замужней женщиной, папа. Я не хочу оставаться рядом со своим мужем Крейвеном Ричмондом в качестве добропорядочной жены. Он не умеет нормально трахаться. Он ничего не умеет делать нормально.

Ты заставил меня выйти за него. Я пошла на это, чтобы сделать тебе приятное, а еще потому, что была слишком молодой, чтобы понять: твое слово — еще не закон. Теперь с меня хватит. Я хочу быть такой, как ты.

И я буду такой.

Да, буду.

Никто не в силах меня остановить. Уверяю тебя'.

Да. Я твоя дочь. Разве ты сам не говорил, что слово Сантанджело — это как камень?

Ты сам увидишь.

Все еще увидят.

СТИВЕН. 1971

После примирения с матерью Стивен с головой погрузился в работу; Противиться желанию Кэрри, а ей очень хотелось, чтобы сын занялся частной практикой, оказалось делом весьма трудным. Стивен боготворил мать, тем более что она помогла ему окончательно развязаться с Зизи. Из благодарности он согласился войти в качестве партнера в юридическую фирму Джерри. Однако, проработав в ней полгода, Стивен вернулся к своему прежнему занятию. Расстался с Джерри он тепло, по-дружески.

—  — Я знаю, чего ты для меня хочешь, — сказал он разочарованной матери, — и поверь мне, я и сам того же хочу. Но я должен чувствовать, что делаю нечто стоящее, а защищать интересы богатых дам, вступивших в тяжбу с еще более богатыми корпорациями, — не так я себе представляю стоящее дело.

Кэрри пыталась понять сына. Нелегко видеть, как Джерри день ото дня набирает вес в глазах общества, а се собственный ребенок прозябает, считая свою работу «стоящим делом».

Он начал вновь встречаться с девушками.

— Твой петушок совсем утратит свои бойцовские качества, если время от времени не давать ему погулять, — убеждал друга Джерри. Тот самый Джерри, который трахал его жену. Но об этом лучше не вспоминать.

С опаской Стивен вновь вышел на тропу любви. Он продвигался по ней вперед медленно и осторожно. Первой девушкой, с которой он лег в постель, стала студентка юридического факультета, очаровательная африканка.

Первая девушка после Зиан. Период воздержания длился год, в общем, не так уж и долго. Ощущение при этом Стивен испытал такое, какое бывает у человека, вернувшегося из пустыни и погрузившего ногу в ванну с теплой водой. Он наслаждался. Но мог запросто обойтись и без этого.

Другие появлявшиеся вслед за африканской девушки только мелькали в его жизни. Никогда больше не позволит он ни одной из них водить себя за… Никогда. — Стивен усердно работал, время от времени встречался с женщинами, когда это его устраивало, и подолгу общался с Кэрри, пытаясь восполнить упущенное. И какой бы уверенной в себе красавицей ни казалась ему мать, он все же сомневался в том, что она счастлива. Неоднократно он пробовал заговорить с ней, но Кэрри воздвигала невидимые барьеры между собой и сыном, как только речь заходила о ее жизни.

Однако когда Стивену пришлось заняться делом Берта Шугара, то в карьере его произошли значительные перемены.

Берт Шугар представлял собой мелкого мошенника, за которым не числилось ничего серьезного. Он был арестован по обвинению в зверском изнасиловании пятнадцатилетней девочки, и полисмен, доставивший его в камеру, сказал:

— Ты просидишь за решеткой до конца своих дней, подонок. Потому что, когда другие заключенные раздерут своими шишками твою вонючую задницу, ты и сам не захочешь уже ничего другого.

— Я невиновен, мистер Беркли, — сказал Шугар Стивену со слезами на глазах при их первом свидании. — Все это подстроено.

Глядя на ничтожного, сломленного человека, Стивен уже был готов поверить ему. По одному только внешнему виду Берта становилось ясно, что он не решится и пописать в людном месте, не говоря уже об изнасиловании.

И Стивен блестяще построил свою защиту. И вытащил своего клиента, несмотря даже на то, что обвинение полагало, будто собранных свидетельств хватит на два пожизненных заключения.

Стивен был уверен в том, что Берт невиновен. Он уличал свидетелей в неточностях, со сдержанной болью описывал полную лишений жизнь своего подзащитного и в конце концов убедил присяжных дать Шугару шанс.

Из зала суда Берт Шугар вышел свободным человеком.

У дверей Стивена поджидала мать жертвы. С горящим взглядом она вцепилась в его рукав и возопила:

— Брат! Да простит тебе Господь то, что ты сегодня сделал!

Стивен попытался высвободить руку, но у женщины оказалась стальная хватка.

— Ты впал в заблуждение! — продолжала она кричать. — Ты выпустил белого дьявола на свободу! Ты за это заплатишь! Мы все за это заплатим!

Все-таки Стивену удалось вырваться, он зашагал по улице. Естественно, она не могла согласиться с тем, что Берт Шугар оказался вовсе не тем человеком, который напал на ее дочь. Душа ее жаждала возмездия. Берт устраивал ее полностью: он жил неподалеку, безработный, а значит, целыми днями торчал дома; его, наконец, видели поблизости от их квартиры за несколько минут до свершения преступления. Все косвенные улики, так сказать, налицо. Сама девочка была не в состоянии опознать нападавшего. Он забрался в квартиру через окно, набросился на свою жертву, которая в это время спала, завязал ей глаза, веревкой стянул за спиной руки, избил и изнасиловал несколько раз подряд. Стивен был рад тому, что Берта удалось отстоять. Он сознавал, что с другим адвокатом у маленького жалкого человечка шансов на оправдательный приговор не было бы.

За сутки ощущение триумфа сменилось у Стива самым настоящим ужасом. Оказывается, выйдя из здания суда, Берт Шугар отправился прямиком в ближайший бар, где, попивая «будвайзер», принялся во всеуслышание хвастать, как он «надул черножопого мудрилку» и «глупого ниггера, вытащившего его из тюрьмы».

В стельку пьяный, Берт убрался из бара около одиннадцати вечера, и пошел не куда-нибудь, а на квартиру жертвы, где ударом подобранного в подвале металлического прута уложил без сознания мать, а затем бросился к окаменевшей от ужаса девочке и стал срывать с нее ночную рубашку, пытаясь повторить уже содеянное. Однако на этот раз Берту Шугару не удалось возбудить себя в достаточной мере. Берт Шугар для этого оказался слишком пьян.

Полиция прибыла как раз вовремя, чтобы сдернуть ничего не соображавшего насильника с ополоумевшей жертвы. Но полисмены опоздали спасти жизнь матери. От раны в голове она скончалась по дороге в больницу.

Стивен чувствовал себя совершенно раздавленным. Это была его вина, его ошибка. Из-за него погибла женщина. Он стал соучастником убийства.

Никто и ничто не могло его успокоить. В конце концов Кэрри убедила сына взять отпуск. У одного из друзей Эллиота был небольшой коттедж в Монтауке, они договорились, что Стивен может оставаться там сколько захочет. Кэрри пожелала поехать вместе с ним.

Стивен отговорил ее.

— Прошу тебя, ма, мне нужно побыть одному, подумать.

Ему нравилось одиночество. Нравились долгие прогулки по пустынному берегу, ветер, дождь.

Долго и мучительно он размышлял о собственной жизни, о том, чего достиг, чего надеялся достичь.

Больше других донимали мысли о взаимоотношениях с окружавшими его людьми. Кэрри, например, — кто же она в действительности? Стивен любил ее, по так и не знал мать до конца. Где-то в глубине памяти лежали смутные образы детства. Женщины, много женщин, и они поют ему: «С днем рожденья тебя»… Но где это было? Как-то он спросил Кэрри — та только пожала плечами. Таким же был ее ответ и на вопрос о человеке по имени Лерой. Стивен помнил, что когда-то рядом с ним находился какой-то мужчина с таким именем. Оно запало в память. Кэрри сказала, что в жизни этого имени не слышала.

Зизи. Долгий дурной сон. Слава Богу, с ним навсегда покопчено.

По возвращении из Монтаука Стивен принял решение.

— Перехожу на противоположную сторону, — поделился он им с Джерри. — Больше никакой защиты. Теперь я собираюсь стать обвинителем. Прокурором. Думаю, так от меня будет больше пользы. В городе накопилось слишком много грязи, и если я смогу хоть немного помочь в расчистке…

Джерри заметил в глазах друга вдохновенный блеск.

— Займешься частной практикой или останешься на государственной службе? — спросил он, как будто ответ на этот вопрос был ему неизвестен.

— Конечно, па государственной. — Стивен нахмурился.

— Само собой. — Джерри засмеялся. — Ну, какие у тебя еще новости?

ЛАКИ. 1970 — 1974

Отъезд Джино в семидесятом году не прошел незамеченным.

Заголовки газет кричали о том, что наконец-то Америка избавилась от одного из наиболее влиятельных мафиозо. У трапа самолета бесновались толпы фоторепортеров.

На Джино был традиционный темного цвета костюм, глаза под низко надвинутой шляпой скрывались за стеклами солнцезащитных очков. На орды журналистов он не прореагировал ни улыбкой, ни жестом. И как только этим ищейкам удалось пронюхать об отъезде?

Заняв свое место па борту, Джино с отвращением обнаружил, что писаки затесались и в число его спутников. Следовало бы уже тогда понять, что тут что-то не так.

Полет до Рима прошел гладко. Неприятности начались после посадки. На всю жизнь Джино запомнил этот кошмар.

Власти отказали ему в праве па въезд на том основании, что он являлся для страны «нежелательным лицом, прибывшим с враждебными намерениями». И это Италия! Страна, где он родился!

Пришлось лететь в Женеву, но там история повторилась. Во Франции Джино несколько часов продержали в мрачной комнате, а потом тоже ответили отказом. Немыслимо!

Навалилось чувство усталости и бесконечного унижения. А по пятам неотступно следовала пресса, с восторгом смакуя детали.

Конечно же, он связался с Костой, и тот объяснил, что, по-видимому, где-то произошла утечка информации, что цель замысла — заставить Джино вернуться в Америку. Однако Коста не сидел сложа руки. Он предложил Джино вылететь в Лондон, где, по его словам, все же был некоторый шанс не оказаться выставленным за ворота.

— Если и там не выйдет, попробуй Израиль — ты меня понял?

Да. Джино понимал друга. Коста намекал на то, что в Израиле его примут, хотя над этим придется поработать. В Израиле имелось множество контактов. К тому же Джино пожертвовал миллион долларов одной из местных детских благотворительных организаций, обещав в будущем дополнительные переводы.

Он и в самом деле попытался пробиться в Англию. Вновь ожидание в маленькой комнатке, через которую снуют туда и сюда различные чиновники. От нечего делать Джино начал вспоминать встречу с детьми. Прошла она вовсе не так, как он надеялся. Дарио был скучным и отстраненным. Лаки — неукротима, как и прежде. Впечатлительный ребенок, сама не знающая, чего хочет. Какая жалость, что расстались они так враждебно, но ничего, скоро он вернется домой. Он выкроит для дочери время, они побудут вместе, и мир будет восстановлен.

В Англии все повторилось сначала. Враждебный пришелец. Господи! В их устах это звучит так, будто он прилетел с другой планеты!

Через сорок два мучительно долгих часа после вылета из Америки Джино, по временной визе, получил разрешение на въезд в Израиль. Сняв на три месяца в качестве своей резиденции пентхаус в отеле «Дан», он тут же переехал в домик на берегу моря, где и зажил тихой жизнью с двумя телохранителями, поваром, двумя восточноевропейскими овчарками. Время от времени к нему приходили женщины.

Он ждал возвращения домой.

Переговоры по этому вопросу продвигались вперед туго.

После отъезда Джино Лаки сразу же вылетела на Багамы, отбыла до конца свой срок с Крейвеном, а потом — назад, в Вашингтон, в рутину будней. До сих пор в пей так и не утих гнев на отца, позволившего себе так обращаться с нею. Лаки хотелось найти способ доказать Джино, что он был не прав. Да как он посмел разговаривать с ней, как с неразумной девчонкой? Женщины слишком впечатлительны, чтобы заниматься бизнесом, — надо же, а? Ничего, он еще увидит.

Ричмонды были смущены шумихой, поднятой в прессе вокруг имени Джино. Они тоже смущала их. Поэтому, когда Коста через несколько недель прислал ей на подпись какие-то бумаги, Лаки решила отправиться в Нью-Йорк и лично доставить их ему.

Листая на борту самолета документы, она с возбуждением открыла для себя, что назначена директором принадлежавших Джино компаний и предприятий. Еще раз мельком пробежала глазами коротенькую записку Косты. Можешь не утруждать себя чтением… поставь свою подпись там, где помечено галочкой… Это чистая формальность…»

Не утруждай себя чтением — ха! Я должна знать, что подписываю.

Номер ей был заказан в «Шерри Незерлэнд», и, зарегистрировавшись, Лаки тут же позвонила Косте.

— Не поверишь! Я уже в городе. Как насчет того, чтобы накормить умирающую от голода девочку ужином?

— Что ты тут делаешь? — изумился Коста. — А где Крейвен?

— Крейвен в Вашингтоне, вместе со своими мамочкой и папочкой, дома — вот он где, — сладким голоском пропела она в трубку. Я приехала за покупками.

— Хорошо, — с сомнением отозвался Коста.

— От отца есть какие-нибудь известия?

— Мало. И не по телефону, — осторожно ответил он.

— Поняла. Ну, тогда до встречи.

Инстинкт подсказывал Лаки, что с Костой необходимо держать ухо востро, прикинуться простодушной овечкой.

Такой она и оставалась на протяжении всего ужина. Заказала себе рекомендованную им утку, восхитилась деревянными панелями стен и свисавшими с потолка на тоненьких ниточках детскими игрушками, маленькими, благовоспитанными глоточками отпивала из бокала вино.

— Я здесь впервые, — с наивным видом призналась Лаки. — Дивное местечко.

Косте польстило, что его любимый ресторан пришелся по вкусу и Лаки.

— Как ты думаешь, — склонившись над блюдом с креветками, будничным тоном спросила Лаки, — Джино скоро вернется?

Со значительным видом Коста покачал головой.

— Для этого потребуется куда больше времени, чем мы предполагали.

— Сколько?

— Пока это еще неизвестно.

— Недели? Месяцы? Годы? Он пожал плечами.

— Во всяком случае, по скоро. Точнее тебе сейчас никто не скажет.

Показалось ли ему, или он и в самом деле увидел мелькнувшую по губам Лаки улыбку? В какую красавицу она незаметно превратилась. Даже как-то странно видеть рядом с собой эту молодую прекрасную женщину.

Поначалу Коста испытывал какую-то необъяснимую неловкость, но скоро Лаки разговорила его, и он пустился в воспоминания о былом.

Она оказалась внимательной слушательницей, время от времени вставлявшей к месту уточняющие и ободряющие реплики. За довольно короткое время Лаки узнала о Джино и его жизни куда больше, чем знала до этого ужина. Более или менее ей был известен последний период, когда к Джино уже пришло богатство, в конце концов, сама она именно тогда и родилась, но какими романтическими казались ей рассказы Косты о том, как Джино зарабатывал свои первые доллары, живя в крохотной убогой комнатке.

— А как вы познакомились? — спросила она. Коста сразу же поскучнел. Лаки заметила смущение и настаивать на ответе не стала.

Дядя Коста. Она знала его всю свою жизнь, но вот поди ж ты — впервые они сидят вдвоем за столом и ведут обычный, нормальный разговор. Ей очень хотелось узнать, как Коста теперь, после смерти тети Дженнифер, решает свои мужские вопросы. Или он так уже постарел, что они его и не беспокоят? А может, именно это его угнетает тайком? Выглядит он еще довольно привлекательным: невысокого роста, худощавый, седоволосый.

Хорошее красное вино все-таки действительно развязало Косте язык. Он заговорил о Леоноре, доводившейся Лаки бабушкой. Долгие годы эта тема оставалась запретной. При одном упоминании ее имени тетя Джен бледнела.

— Джино очень любил ее, — проговорил Коста и, как бы вдруг осознав, что слишком увлекся, смолк.

— Дядя Коста, — бесхитростным голосом сказала Лаки, — помнишь разговор перед самым отъездом отца? Коста кивнул.

— Ты еще предупредил меня, что нужно будет подписать какие-то бумаги, ты говорил, что объяснять их суть — слишком долгое дело, потребуется не меньше недели.

Он вновь утвердительно наклонил голову.

— Так вот, у меня есть целая неделя, и я была бы признательна, если бы ты наконец эту суть мне объяснил.

Как он мог отказаться? Ведь сейчас перед ним сидит уже не та дикая и непокорная Лаки, что прежде. Теперь она превратилась в обворожительную женщину, испытывающую неподдельный интерес к делам.

День за днем Лаки ходила к нему в офис, и Коста начал — сперва с неохотой, поскольку считал, что интерес этот угаснет, — объяснять ей принципы деятельности различных компаний.

— Естественно, ты считаешься главой всего бизнеса лишь номинально. Никто и не предполагает, что от тебя потребуется фактическое участие в управлении.

Бот как? Это он так думает.

— Я буду посылать тебе документы на подпись. Впредь ты можешь быть уверена в том, что подписываешь только то, что проверено и одобрено мною лично.

Лаки с пониманием кивнула. Она впитывала в себя информацию, как губка.

Из Вашингтона позвонил раздраженный Крейвен.

— Когда ты собираешься домой?

— Я не собираюсь домой, — холодно ответила Лаки. — Наш брак кончился. Распорядись, пожалуйста, чтобы мои вещи упаковали и выслали сюда.

Больше всего Крейвена огорчал не предстоящий развод, а то, что скажет по этому поводу его отец.

Звонок от Петера Ричмонда раздался на следующий же день. Голосом плохого политика Петер проговорил в трубку:

— Лаки! О чем ты думаешь? Приезжай, мы должны все обсудить.

— Обсуждать абсолютно нечего.

— Если ты не приедешь, — я сам прилечу к тебе.

— Отлично.

О своих планах она никому не сказала ни слова. Ее развод был только ее делом. Коста постоянно спрашивал, не пора ли ей возвращаться в Вашингтон, на что Лаки только качала головой, бормоча себе под нос: «К чему спешить».

С Петером она по телефону договорилась встретиться за ужином. До этого все вечера Лаки ужинала в компании Косты, набираясь у пего опыта и учась, так что, когда она сообщила ему, что этот вечор у псе занят, Коста огорчился.

— Я хотел повести тебя в совершенно особое место, — жалобно сказал он.

— Завтра, дядя Коста, обещаю тебе.

— Но столик-то я заказал на сегодня, — начал сдаваться он.

— Где?

— Это секрет.

— Ну завтра, ладно?

— Ладно.

Костюм Петера Ричмонда был как бы предназначен для общения с народом: обычный спортивный пиджак, рубашка с расстегнутым воротом, прямые, хорошо сидящие брюки. Проходя по залу ресторана в отеле «Шерри Незерлэпд», он налево и направо улыбался, приветственно помахивал рукой, кивал головой, словом, вел себя так, будто вокруг находились члены одной дружной, счастливой семьи.

Сидевшая за столиком и наблюдавшая за этим действом Лаки вдруг почувствовала приступ сильнейшего отвращения. Дома Петер представлял собой мини-тирана: дети боялись отца без памяти. И только неустрашимая Бетти не обращала па мужа никакого внимания. Па публике Петер становился Мистером Обаяние, дома — Мистером Ничтожество.

— Привет, Петер, — ядовито воскликнула Лаки — А ты опоздал.

— Неужели? — На загорелом лице его было написано мальчишеское удивление. — Мне очень неудобно. Надеюсь, ты заказала чего-нибудь выпить?

Видимо, у этого мерина глаза на заднице, если он не видит литровой бутылки водки, стоящей прямо перед ним.

Петер уселся, жестом подозвал к себе официанта с картой вин и потребовал себе шпритцер — коктейль из белого вина с содовой.

— Так-так, — произнес он, откидываясь на спинку кресла и изучающе глядя на Лаки. — Значит, птичка хочет улететь.

— Начать нужно с того, — ровным голосом ответила Лаки, — что птичка никогда и не хотела быть пойманной.

— Ты, наверное, шутишь, дорогая. Любая птичка будет рада оказаться в семействе Ричмондов.

— Петер, тебе когда-нибудь говорили, что ты просто мешок с дерьмом?

Он опешил, но лишь на мгновение. В течение четырех лет они и двумя словами не обменялись. Теперь же, смотрите-ка, она открыла рот.

— Ты — точная копия своего отца, — холодно проговорил Петер.

— Да. Думаю, что так оно и есть. Только отец никогда не позволил бы загнать себя в угол нелепой женитьбой. Вижу, мне придется обзавестись яйцами — такими же, как у моего бедного старого папочки.

— Боже! Как ты вульгарна!

— Зато ты безупречен. Весь Вашингтон знает, что ты готов трахаться с любой встречной.

— Ты не можешь развестись с Крейвеном, — звенящим от напряжения голосом сказал Петер.

— Не могу?

— Нет. Это невозможно. У меня договоренность с твоим отцом. Только с его разрешением разрешу и я.

— Да ты и вправду полон дерьма. Мне почти двадцать один, ты, дырка от задницы. Я смогу делать что захочу.

— Настоящая леди.

— А ты — настоящее ничтожество. Официант принес шпритцер и, ставя бокал на стол, с почтением приветствовал Петера:

— Рад видеть вас в нашем городе, сенатор!

На лицо Петера моментально вернулась улыбка.

— Да, у вас здесь неплохо!

— Вы уже решили, что будете заказывать, сенатор?

— Пожалуй.

— Мэтр займется вами сию минуту. От скуки Лаки опустила указательный палец в бокал с водкой, стала помешивать кубики льда.

— Чем Джино тебя шантажировал? — с любопытством спросила она.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — натянуто произнес Петер.

С меню в руке подошел метрдотель. Лаки и сенатор заказали каждый свое.

— Я предложил бы дождаться дня, когда твой отец вернется и мы сможем сесть вместе, чтобы обсудить вопрос о разводе так, как принято в цивилизованном обществе. В конце концов, если это именно то, чего ты сама хочешь, я не вижу, как он сможет воспротивиться этому. Я бы, откровенно говоря, вздохнул с облегчением.

— Накось, выкуси! Джино еще не скоро вернется, так что готовься. Я развожусь с Крейвеном, и мне наплевать на то, что станут об этом говорить. В том числе и ты.

Сидя за рулем черного «линкольна», неторопливо продвигавшегося по нью-йоркским улицам, Коста с гордостью в голосе проговорил:

— Мы едем к Риккадди. Лаки свела брови.

— Риккадди? Впервые слышу. Где это? Коста уже познакомил ее с лучшими нью-йоркскими ресторанами, и Лаки наслаждалась каждым мгновением этого волнующего процесса. Так приятно находиться в обществе мужчины, относящегося к тебе с трогательно-старомодной учтивостью. Эту, ставшую уже антикварной, галантность Лаки больше всего любила в дяде Косте.

— Риккадди — это замечательный итальянский ресторанчик. Я хожу туда более двадцати лет.

— Правда? — Лаки приникла к окну машины. — Где это? Нью-Джерси?

Коста ласково рассмеялся.

— Не будь такой нетерпеливой. Мы уже совсем близко.

— Хочется побыстрее!

Эта их вечерняя экскурсия привела Косту в необычное возбуждение. До самого последнего момента он отказывался сообщить Лаки, где они будут ужинать. Каким-то чутьем Лаки догадалась, что «Риккадди» — вовсе не просто еще один итальянский ресторан.

И она оказалась права. Когда они вошли в небольшой уютный зал, то Косте на ее глазах принялись воздавать прямо-таки королевские почести. Пожилая женщина заключила его в свои объятия.

— Коста! Сколько времени ты не бывал у нас!

— Барбара! А ты все та же, по-прежнему сводишь всех с ума своей красотой!

— Да, только вот постарела, поседела, устала. — Отступив па шаг назад, она ласковым взглядом окинула Лаки.

— Значит, вот она какая — Лаки. Даже если бы ты ничего не говорил мне, я и так бы ее узнала. Точная копия отца.

— Лаки, — обратился к пей Коста, — это великая Барбара Динунцио — во всем Нью-Йорке никто лучше псе не умеет готовить макароны!

Лаки с улыбкой протянула пожилой женщине руку. Не обратив па это внимания, Барбара крепко прижала Лаки к себе.

— От дочки Джино я жду поцелуя. Последний раз я видела тебя пятилетней девочкой, а вот помнила всегда. Проходите же.

Обняв Лаки за плечи, Барбара подвела ее к стоявшему в углу столику, за которым сидели двое мужчин. Один из них, неимоверный толстяк, сделал попытку подняться.

— Это Алдо, твой дядя, — сказала Барбара. — Когда ты была совсем крошечной, он менял тебе пеленки и учил детским стишкам. Помнишь?

В отчаянии Лаки оглянулась на Косту. Куда он ее привел? Почему но предупредил заранее?

— Н-нет, — заикаясь от волнения и неловкости перед незнакомыми людьми, смотревшими на нее с такой теплотой, выговорила Лаки.

— Ничего удивительного, — мягко отозвалась Барбара. — Любой ребенок, который прошел через то, что довелось пережить тебе… Бедная твоя мама, она была такая красивая…

— Вы знали мою мать? — быстро спросила Лаки.

— Мы все любили ее. Все. — Пальцами Барбара нежно коснулась ее щеки. — Ну, садись же. Будем пить вино и говорить о других, более радостных вещах.

— Значит, ты — Лаки, — проговорил второй мужчина. — А меня ты знаешь? Она покачала головой. Мужчина рассмеялся.

— Меня зовут Энцо Боннатти, я твой крестный отец. Пока Джино нет, можешь всегда приходить ко мне. Просто повидаться или по делу — мы ведь друг другу не чужие.

Лаки во все глаза смотрела на говорившего. Неужели это и есть тот самый знаменитый Энцо Боннатти, ее крестный отец — с ввалившимися щеками, глубоко сидящими глазами и доброй улыбкой?

Сзади подошел Коста.

— Лаки, эти люди — самые старые и самые близкие друзья Джино. Полюби их, ведь они тебя так любят.

Тогда она не сразу осознала, что он имел в виду. Но шел месяц за месяцем, и постепенно к Лаки пришло понимание. Кое-чему Коста успел уже научить ее, но сколько еще предстояло постичь! Иметь в качестве крестного отца такого человека, как Энцо Боннатти, было просто подарком судьбы, давало огромные возможности. Лаки неоднократно принимала приглашения Энцо посетить его дом на Лонг-Айлендс, где выслушивала от друга отца множество бесконечных историй.

Дом этот всегда был полон родственников и гостей. Каждую неделю там появлялись два сына Энцо — Карло и Сантипо, каждый со своей семьей. Между собой они не поддерживали никаких отношений, даже не разговаривали друг с другом, что приводило их отца в бешенство. Сыновей он называл «парой клоунов».

— В мире и так хватает врагов, — говаривал он. — Семья — это кровь, семью нужно уважать.

Лаки ему нравилась. И не только потому, что она дочь Джино. Хватка у Лаки чисто мужская, и это восхищало Энцо.

В свою очередь, Лаки тоже очень быстро прониклась почтением к главе семейства. Он являлся олицетворением силы и власти, а перед такими людьми Лаки преклонялась.

Скоро она все свое время делила между двумя стариками: в городе — с Костой, а по уик-эндам — с Боннатти. Секс, игравший до этого столь важную роль в ее жизни, был теперь забыт. Куда насущнее сейчас впитать в себя всю мудрость двух старых отцовских друзей. Процесс этот доставлял Лаки наслаждение — наконец-то она училась тому, чему сама хотела. Этого для нее достаточно.

В один из жарких дней нью-йоркского лета Лаки сидела в архиве одной из крупнейших дневных газет, листая пыльные подшивки. Постепенно она добралась до папки с вырезками — кто-то собрал целое досье на ее отца, Джино Сантанджело. «Жеребец Джино» — так назвала его тогда пресса — беспощадный убийца.

Заголовки кричали об его аресте, о суде за убийство собственного отца. Крошечная заметка сообщала о том, что после нескольких лет, проведенных в тюремной камере, он был освобожден, и чудовищное обвинение, возведенное по ошибке, снято.

Прочитала Лаки о смерти его первой жены… Прочитала и задумалась. Неужели отец и вправду был таким, каким его подавали газеты? Они называли Джино «знаменитым бутлсггером», «дерзким преступником», «рэкетиром», «прославленным гангстером». Если верить репортерам, он являлся близким другом и сообщником Лаки Лючиано, Багси Сигала и других наиболее известных главарей мафии.

Добравшись до вырезок, относящихся к пятидесятым годам, Лаки неожиданно наткнулась на собственную фотографию: ее, маленькую девочку, подсаживает в автомобиль грузная няня. «ДОЧЬ ДЖИНО САНТАНДЖЕЛО ПЕРВОЙ ОБНАРУЖИЛА ТЕЛО СВОЕЙ МАТЕРИ, ЗВЕРСКИ УБИТОЙ ГАНГСТЕРАМИ ИЗ ПОБУЖДЕНИИ МЕСТИ», — поясняла подпись к снимку.

Разум отказывался воспринимать дальнейшую информацию. Хватит! Огорченная и взволнованная, Лаки вышла на улицу.

Благодаря общественному положению Ричмондов развод прошел довольно быстро и гладко, почти не привлекая внимания публики. Поняв, что он не в состоянии остановить Лаки, Петер приложил все усилия к тому, чтобы как можно быстрее избавиться от нее.

Лаки радовалась жизни. Зато Коста был шокирован.

— Твой отец очень расстроится, — тревожно предупредил он ее.

— Тогда мы ничего ему не сообщим, — урезонила она Косту. — И расстраиваться будет не из-за чего, верно?

Не будучи в этом уверенным, Коста все же кивнул, а потом, не сказав Лаки ни слова, позвонил Джино и проинформировал его обо всем.

— Я пока бессилен, — коротко ответил ему Джино. — Вот вернусь — сам займусь всеми делами. Ведь ты понимаешь — находясь здесь, я не могу позволить себе поднимать волны. Это ты, должен заботиться о моих интересах, и самое главное — помочь мне как можно быстрее вернуться в Америку.

— Я работаю в этом направлении, — защищаясь, произнес Коста.

Джино стал настоящим шизофреником во всем том, что касалось способов поддержания связи. Он был абсолютно уверен, что телефонные разговоры его прослушиваются, письма прочитываются, и вообще, чем тише он будет себя держать, тем лучше.

— Безусловно работаешь, я знаю, знаю. — Он устало вздохнул.

Со специальным курьером Коста отослал Джино информацию, где говорилось, что им собрана группа юристов-экспертов, специалистов по налоговому обложению, которые, изучив досконально всю ситуацию, выдвигали свои рекомендации относительно того, что, как и в какой последовательности должно делаться. Любая спешка здесь была противопоказана. Слишком уж деликатная ситуация возникла вокруг имени Джино. На протяжении всей своей жизни он постоянно находился в фокусе внимания общественности. Что бы он ни предпринимал, об этом сразу же пронюхивали газеты. И если только со службой внутренних доходов удастся договориться, необходимо сделать так, чтобы тут и комар носа не подточил, чтобы эта сделка выдержала расследование на любом уровне.

— Так вот, слушай, — продолжал Джино. — Тебе нужно приглядывать за Лаки. Я не хочу, чтобы она металась по Нью-Йорку, как дикая кошка.

— Я не отхожу от нее ни на шаг, — заверил друга Коста.

И это было правдой. Причем казалось, что Лаки в его обществе чувствует себя счастливой. Коста радовался тому, как развиваются ее отношения с Барбарой и Алдо. Она все больше времени проводила с Энцо. Вот и хорошо — люди эти для Джино самые преданные друзья, значит, и дочь его они не дадут в обиду.

— Я позвоню тебе в ближайшее время, — тепло сказал Коста в трубку. — Береги там себя.

— Обязательно, — сухо рассмеялся Джино. — Буду беречь себя, чтобы не объесться фаршированной рыбой и яблочным струделем! Господи, и ведь абсолютно никого не волнует, что эта еда делает с моей язвой! Забери меня домой, Коста. Тихая и спокойная жизнь не для меня. Забери побыстрее.

Дарио должен был приехать в Нью-Йорк сразу же по окончании семестра. Лаки вовсе не приходила от этого в восторг. То и дело она настойчиво повторяла Косте, что брат не хочет здесь жить… что глупо со стороны Джино принуждать его… что он ничего по поймет в делах… что он слишком молод, незрел…

Ко дню приезда Дарио мозги Косты были промыты самым тщательным образом. Зачем только Джино нужно заставлять мальчика делать то, чего он не хочет?

Лаки решила выехать из огромной квартиры Джино, где она жила все это время.

— Почему? — спросил ее Коста. — Там вполне хватит места для вас обоих.

— Джино оставил квартиру Дарио, — ответила Лаки. — Да и потом мне в любом случае нужно обзавестись собственным жильем.

Она подыскала себе небольшую уютную квартирку в районе Шестьдесят первой и Парка и немедленно перебралась в нее.

Чтобы выжить в бизнесе, необходимо быть жестким, решительным, уметь мгновенно принимать на себя ответственность. У Лаки есть все эти качества. У Дарио — нет. Когда он наконец приехал, Коста посадил его в небольшой офис и поручил заняться какими-то не самыми важными и запутанными вопросами. Дарио заблудился в них и не решил ничего, а когда Коста принялся отчитывать его за это, выслушал всю его брань с совершенно равнодушным видом.

Коста недоумевал. Чему можно научить человека, который не хочет учиться?

— Может, тебе лучше отдохнуть пока? — в конце концов сдался Коста. — Познакомься с городом. Мы сработаемся с тобой, и довольно скоро. Так что ни о чем не волнуйся.

Дарио последовал совету.

Полный тоски и обиды Эрик остался в Сан-Франциско.

— Я дам тебе знать, когда немного освоюсь там, — пообещал ему Дарио.

Сейчас же он исподволь вкушал от маленьких радостей свободы. Возможностей для этого Нью-Йорк предоставлял более чем достаточно. Очень скоро Дарио забыл о своем обещании…

Шли недели и месяцы, а Лаки все так же упорно впитывала в себя ту мудрость, которой делились с ною друзья отца. Мозг ее очень быстро научился распознавать и анализировать наиболее деликатные проблемы, связанные с деятельностью принадлежавших Джино предприятий. Даже Коста поразился. Его восхищала проницательность Лаки, позволявшая в мгновение ока выявлять серьезные упущения и неточности в уже оформленных контрактах и отчетных документах, способность ее задавать вопросы, ведущие прямо к сути. У нее был на редкость практичный склад ума. Как и у Джино. Лаки унаследовала все качества бизнесмена. И когда она заявила Косте, что хочет взять на себя руководство некоторыми направлениями деятельности, останавливать ее было уже слишком поздно.

Джино организовал синдикат инвесторов для того, чтобы обеспечить средствами строительство «Маджириано». Работы на площадке только начались, недельные затраты составляли астрономические суммы. После отъезда Джино отдельные источники финансирования стали истощаться.

— Боже мой! — не выдержала как-то Лаки. — У нас что, нет с ними контрактов? Коста покачал головой.

— Контрактов нет… Все договоренности скреплялись только пожатием рук.

— То есть они дали Джино слово, не так ли?

— Ну конечно.

— А что бы стал делать он, если бы денежные поступления прекратились?

Коста нервно кашлянул.

— У него имелись собственные… методы.

— В его отсутствие дела ведешь ты. Тогда почему же ты не пользуешься этими методами?

— К определенным вещам лучше не прибегать — до поры до времени. Нам следует дожидаться Джино. Лаки пристально посмотрела на него.

— Мы не можем ждать. Мы не знаем, как долго его еще не будет. Даже ты, говоришь, что могут пройти годы. Нет, — она повысила голос, — строительство должно продолжаться. Если они дали слово, то нужно заставить их сдержать его. Дай мне список. Я подумаю, что можно предпринять.

Коста с недоверием рассмеялся.

— Не будь глупенькой девчонкой, это все жилистые мужики…

Глаза Лаки сделались ледяными.

— Никогда больше не зови меня глупенькой девчонкой, Коста. Ты понял меня?

Он вспомнил Джино, когда тому было столько же, сколько сейчас ей. Как же они похожи… неотличимо…

— Да, Лаки, — со вздохом сказал он.

В эту минуту Коста понял совсем другое: стало ясно, что, пока Джино здесь пет, ее уже не остановишь, она приберет к рукам все. Не остановишь ничем.

Размышляла Лаки долго и напряженно. Конечно, Коста прекрасный человек, замечательный юрист. Лучше него никто не справится с рутиной документов, с каждодневной кропотливой работой. Но совершенно очевидно, что он — не человек действия.

Строительные работы ни в коем случае не могут остановиться. Она должна быть в этом абсолютно уверена.

Лаки заметила, что по воскресеньям Энцо Бониатти утром около часа проводил в своем кабинете. В это время к нему заходили кто на несколько минут, кто на час. Покидали же кабинет они с неизменной улыбкой на губах.

— В чем тут дело? — спросила Лаки у Сантино, бывшего ей более симпатичным. — Кто эти люди?

Сантино пожал плечами. Роста он невысокого, с преждевременной лысиной и привычкой постоянно грызть ногти.

— Раздача милостей, — кратко сказал он. — Энпо нравится выставлять себя Богом.

— Я тоже хочу его милости.

— Так пойди и попроси. — Сантипо сузил свои маленькие глазки. — Тебе он никогда не откажет. Но будет ждать, что когда-нибудь ты вернешь ему долг.

Лаки пошла к Энпо. Усевшись на угол стола, она попросила совета.

— Коста действовать не будет, — сказала Лаки, объяснив Энпо ситуацию. — А я хочу. Я готова предпринять все, что сделал бы сейчас отец.

Энпо улыбнулся.

— Джино никогда не позволял всяким засранцам гадить себе па голову — прости за язык. Хочешь быть, как он? Пожалуйста. Я дам тебе пару своих ребят. Разберись с первым в твоем списке, и тогда с другими уже не возникнет никаких проблем. Я ясно излагаю?

Лаки кивнула, с наслаждением ощущая, как возбуждается и как закипает в ней кровь.

Энцо бросил на нее проницательный взгляд.

— Само собой разумеется, если ты захочешь, чтобы это для тебя сделал я — буду только рад. Она отрицательно покачала головой.

— Мне нужна только помощь. Боннатти вновь улыбнулся.

— Ты и в самом деле дочь Джино. Он гордился бы сейчас тобой. Вот что я сделаю. Я дам тебе двух парией, которые подстрахуют в любой долбаной, прости за выражение, ситуации. Хотя и тебе нужно помнить: угрожая, ты и свою жизнь подвергаешь опасности. Это понятно?

— Понятно.

Где Лаки могла научиться уличным манерам? Или они были заложены в гены?

Она решила начать со стоявшего первым в списке крупнейшего инвестора, Рудольфе Кроуна, банкира, сколачивавшего свой капитал, безбожно обманывая богатеньких старушек, которым деньги жгли кошелек. Однажды судьба улыбнулась ему — он женился па одной из таких клиенток, а ровно через шесть недель после свадьбы она возьми да и отдай Богу душу.

— Она умерла от наслаждения, — любил повторять Рудольфе каждому готовому его слушать. — Подумать только — двадцать два года ее никто не трахал!

После смерти супруги ему достались три миллиона долларов, половину из которых он спустил на шлюх и иные удовольствия, а оставшиеся деньги решил вложить в дело.

Сидя за массивным столом у себя в офисе, Рудольфе наглыми глазами пялился на Лаки, в то время как она пыталась разбудить его совесть.

— Но вы же обещали, мистер Кроун, — холодно проговорила она. — Вы же входите в синдикат. Если другие последуют вашему примеру, строительство отеля остановится.

— Да. — Он принялся ковырять в зубах картонной спичкой. — Я дал Джино свое слово. И сдержу его, когда он вернется.

— Какая разница, где сейчас находится Джино, — вкрадчиво произнесла Лаки. — Вы дали слово. И вы должны понять — он хочет, чтобы это слово было сдержано — сейчас.

Рудольфе усмехнулся.

— Боюсь, что в настоящее время Джино находится не в том положении, чтобы чего-то хотеть. Поговаривают, что вернется он очень нескоро, если вообще вернется.

Лаки одарила его очаровательной улыбкой.

— Вы рискуете, мистер Кроун.

— Рискую чем?

— Вы рискуете проснуться однажды утром и обнаружить, что жуете собственные яйца, а член ваш поджаривается в гриле вместо сосиски.

Он побагровел.

— Пойди и вымой рот с мылом, ты, сучка. Мне еще никто не угрожал.

Лаки встала, расправила руками юбку изящно скроенного костюма, едва заметно улыбнулась.

— Я не угрожаю вам, мистер Кроун. Я вам это обещаю. А свои обещания я сдерживаю. Так же, как мой отец.

Он ей не поверил. И намерения вкладывать деньги в строительство — пока тут нет Джино, приводившего в движение все колеса, — у него не было. Пусть убирается к черту. Что из того, что она — дочь Джино? Обыкновенная дрянь, только разговорчивая.

Неделей позже он проснулся около полуночи от прикосновения к мошонке холодной стали. Открыл глаза и тут же, в ужасе, закрыл их вновь. У постели стояли двое мужчин, касаясь остриями своих ножей его пожухнувшего пениса. С отчаянными криками Рудольфе принялся умолять пришедших пощадить его.

У двери шевельнулась чья-то тень, и женский голос произнес:

— Это всего лишь генеральная репетиция, мистер Кроун. Если в ближайшее время ваши деньги не поступят на счет в банке, первое представление состоится на следующей неделе.

Положенную сумму Рудольфе Кроун перевел очень быстро. Не менее расторопными оказались и все остальные члены списка. Строительство «Маджириано» продолжалось.

Коста так и не узнал, как Лаки это удалось. Он подозревал, что без Энцо не обошлось, но уверен не был, а Лаки хранила молчание.

Она выглядела теперь гораздо спокойнее, почти безмятежной. Испытанное ею ощущение власти дарило такое возбуждение, подобного которому ей переживать еще не приходилось. Она, Лаки Сантанджело, теперь могла все. А почему нет? Доказательства тому налицо.

Вскоре после того как вопрос со своевольными инвесторами благополучно разрешился, Лаки вылетела в Лас-Вегас — ей было необходимо на месте убедиться в том, что работа идет полным ходом. Само собой, остановилась она в «Мираже», и, само собой, Марко лично вышел ее поприветствовать.

В конце концов Лаки все же выяснила, кто такая Пчелка. Коста рассказал ей все: как Пчелка приютила у себя истекающего кровью после удара ножом Джино, как вернула его к жизни и как терпеливо и преданно ждала его целых семь лет, которые он провел в тюремной камере.

— Похоже, она и вправду порядочная женщина. Почему же они не поженились?

— Они собирались, по, видимо, после рождения Марко она не могла уже иметь других детей.

Лаки пришла в ярость.

— Ты, значит, хочешь сказать, что Джино не женился на ней только потому, что она бесплодна? Какая же он свинья!

Узнав же о том, как Марко рос с Джино, заменившим ему отца. Лаки почувствовала вдруг необъяснимую ревность.

На его приветствие она ответила довольно прохладно. Впервые за последние годы они говорили друг с другом.

— Ты выглядишь потрясающе, Лаки, честное слово!

— А ты потихоньку сдаешь, Марко. Жжешь свечу с обоих концов? — Она быстро прикинула в уме, сколько ему должно быть сейчас, выходило — сорок один. И это заметно, хотя и не вся его привлекательность ушла безвозвратно. По-прежнему Марко казался ей очень красивым мужчиной, она сгорала от желания лечь с ним в постель. Впервые за долгое время она вновь подумала о сексе.

— А почему это мне не дали номера Джино? — как бы мимоходом спросила Лаки.

— Я сам в нем живу, пока твой отец в отъезде.

— О, вот как? — Ей хотелось, чтобы Марко услышал в се голосе и удивление, и насмешку. Он не обратил на них внимание.

— Как долго ты рассчитываешь пробыть здесь? — вежливо поинтересовался он.

Столько, сколько потребуется, чтобы уложить тебя в кровать.

Она сделала неопределенное движение рукой.

— Несколько дней, может, неделю.

— Вот и прекрасно. Я хочу познакомить тебя с моей женой. Поужинаем сегодня вместе? Моей женой!

— И давно ты женился? — Лаки с трудом контролировала свое дыхание.

— Ровно сорок шесть часов назад. Ты чуть-чуть опоздала. Да, кстати, а где же Крейвен?

Вновь он ее предал. В душе Лаки шевельнулась ненависть; ледяным голосом она ответила:

— Ты что, ничего не слышал? Я получила развод.

— Ты? А Джино знает об этом?

— Тебя, наверное, это удивит, Марко, но я свободная белая женщина, мне уже исполнился двадцать один год, и я могу делать что хочу, не спрашивая на то папочкиного разрешения. — Она смерила его холодным взглядом. — Возможно, тебе приходится ходить перед ним на задних лапках, мне — нет. Марко расхохотался.

— А ты не изменилась! Все та же прежняя Лаки!

— Да. Все та же. Правда, теперь у меня стали вылезать острые углы, ты сам в этом скоро убедишься.

Совершенно очевидно, что он ничего не слышал и не знал.

— Буду ждать с нетерпением.

Глаза их на мгновение встретились. Лаки еще ни разу не встречала мужчину, которого нельзя было бы соблазнить, если ей этого хотелось. Она и в самом деле его хочет?

Да. И черт бы его взял!

Хелена, супруга Марко, была девушкой из шоу. Росту в ней не меньше шести футов. Крутые бедра. Полыхающие рыжим пламенем волосы. «И, без сомнения, такая же рыжая, пышущая жаром тесная норка», — подумала про себя Лаки. Словом, Хелена — к вящему неудовольствию Лаки — очень красива.

Все трое встретились в баре, чтобы выпить чего-нибудь. Небольшая группа играла какую-то латиноамериканскую мелодию, официантки в кокетливых фартучках разносили экзотические коктейли. В уме Лаки сделала пометку: «Неплохое местечко, только пресновато. Джаза не хватает, шума. Уж больно старомодно и чинно».

«Жаль, что она явилась сюда одна, без спутника», — подумала Лаки. Марко по-прежнему относился к ней, как к маленькой девочке.

У его супруги была настолько огромная и роскошная грудь, что, казалось, без силикона здесь не обошлось. Наметанным взглядом Лаки определила, что Хелене нет еще и тридцати; и мгновенно прониклась к ней ненавистью. Совершенно глупой, она и сама это понимала, поскольку жена Марко действительно очень хорошенькая.

— Какая жалость, что тебя не было на нашей свадьбе, — проговорила Хелена. — Мне она показалась такой причудливой.

Причудливой! Интересно, слышал ли кто-нибудь о причудливой свадьбе?

— Почему? — протянула Лаки. — Что, вместо друзей жениха у вас были эльфы, а вместо подружек невесты — поганки?

Хелена расхохоталась. Услышав ее смех со стороны, можно было подумать, что где-то тонет лошадь. Груди ходили ходуном, рыжие волосы разметались.

— А скажи мне, — Лаки с заговорщическим видом подалась к ней, — волосы там у тебя такого же роскошного цвета, что и па голове?

— Нет, почему, — начала Хелена, — однажды я их покрасила, но при этом так щипало… — она смолкла, так и не поняв, смеется над пей Лаки или нет.

Идиотка! Марко женился на восхитительной идиотке! Какое разочарование — убедиться в том, что у человека, правящегося тебе, поразительно дурной вкус. Хотя что она знает о его вкусах? Может, ему показалось, что эта слониха все же лучше, чем другие, из-за того, что носит лифчик на меху?

— Ну, так как же вы встретились? — решительно спросила Лаки, приготовившись до конца выслушать ее нудный рассказ.

Марко сидел рядом и смотрел в пространство, но, когда Хелена заговорила, он с вниманием повернул к ней голову.

— На похоронах моего первого мужа. Получилось так смешно…

Под его взглядом она замолчала.

— Не хочешь еще выпить, дорогая?

Поскольку перед Хеленой стоял почти полный стакан с банановым дайкири, вопрос представлялся абсолютно бессмысленным. По она поняла. Не такой уж дурой была. Довольно неуклюже она сменила тему беседы.

— У тебя замечательный туалет, Лаки. Ты его здесь приобрела?

Лаки подумала, что ей в общем-то совсем неинтересно знать, как они встретились, почему они встретились, или даже когда они встретились. Они встретились, и этого довольно.

Вечер из скучного превращался в удручающе скучный.

Когда около двенадцати они расстались у дверей ее номера, Лаки сгорала от нетерпения спуститься вниз и обследовать казино. Теперь, если даже она в наткнется на Марко, он уже не сможет купить ей сандвич, потом побежать к отцу заложить ее, а потом отослать спать.

В казино ей сразу бросился в глаза высокий загорелый ковбой с нерешительным взглядом.

— Можно я куплю тебе выпивку? — безразличным голосом обратилась к нему Лаки.

Парень долго изучал ее глазами и, по-видимому, остался доволен увиденным.

— А я-то думал, что, пока играешь здесь, напитки подают бесплатно. Лаки улыбнулась.

— Здесь, но не в моем номере.

— А ты не…

— Конечно пет. А вместо денег тебе понадобится лишь… талант.

Вдвоем они вошли в кабину лифта. Она не шлюха. И нимфоманкой тоже не была. Просто время от времени ей хотелось потрахаться без всей этой чуши — долгого знакомства, отношений и прочего. С сотворения мира мужчины укладывали себе в постель случайных незнакомок. Почему же женщинам этого нельзя? А потом, сегодня ей это просто необходимо.

Он пробыл у нее в номере один час. Он и вправду оказался талантливым. Она в этом разбиралась. Но когда уходил, бормоча себе под нос что-то насчет пообедать завтра вместе, ей пришлось прямо-таки выталкивать его за дверь. Не было на свете такого мужчины, с которым бы ей хотелось остаться. Не было.

Лаки ходила по комнате и размышляла о том, что такого в Марко, что заставляло се столь сильно желать его. Ей казалось, что ковбой унесет с собой тоску, охватившую ее в тот момент, когда Марко сказал, что женился. Но и ковбой оказался бессильным. Нет-нет, в траханье он знал толк. Только этого оказалось мало.

На этот раз с Марко у псе ничего не вышло. Однако, когда Лаки начала постепенно осознавать, какая в ее руках теперь сосредоточена власть, Марко впервые за все время стал обращать на псе свое внимание. Вернувшись в Нью-Йорк, Лаки заявила Косте:

— «Мираж» выглядит, как потасканная шлюха среди преуспевающих дам. Появляющийся пару раз в год Тини Мартино и какие-то неудачники из скучных телешоу ничуть не делают его более привлекательным. «Миражу» нужна встряска. Облезлые панели, мрачный бар — нет, пора что-то предпринимать.

Коста отмахнулся рукой от табачного дыма, который Лаки пускала ему чуть ли не в глаза.

— Марко следит там за всем. И если какие-то перемены необходимы, я уверен… Она резко оборвала его.

— Марко не отличит дырку в собственной заднице от мышиной норы. Женившись, он, похоже, никак не натрахается.

Коста поморщился. Где она только набралась таких выражений? Будь на ее месте мужчина, в этих словах не слышалось бы ничего режущего слух, но ведь она-то не мужчина. Негоже женщине так изъясняться.

— Марко полностью контролирует ситуацию. У него все схвачено — деньги, то, се. Джино доверяет ему, как себе. Нам нельзя раскачивать лодку.

— Подумаешь! Главным держателем акций являюсь я, и прав у меня больше, чем у кого бы то ни было. Перемены нужны мне, и я сама прослежу за тем, чтобы они произошли. Если Марко это придется не по вкусу, он может убираться.

К ее словам Коста отнесся со всей серьезностью. Неужели он породил к жизни чудовище? Что сказал бы Джино, узнай он, какие вещи тут творятся? Слава Богу, он этого не знает. Он полагает, что бизнес катится вперед, как по рельсам, что Дарио набирается опыта в управлении, что Коста всегда найдет способ справиться со случайно возникшими трудностями. Джино и не подозревает об активности, развитой Лаки. А у самого Косты нет никакого желания ставить его об этом в известность.

В течение последующих нескольких месяцев Лаки металась между Вегасом и Нью-Йорком с командой дизайнеров и декораторов, внося коррективы в планы предстоящих перемен и присматривая между делом за ходом строительства нового отеля.

— Что вообще происходит? — кричал Марко в телефонную трубку. — Коста, она повсюду сует свой нос!

Убери ее от меня!

— Не могу, — кратко отвечал на это Коста. — Большая часть акций принадлежит ей. У нее есть все права делать то, что она хочет.

Бесясь от ярости, Марко наконец заметил ее. Но к тому времени, когда он заметил ее настолько, чтобы возжелать, Лаки уже охладела, стала по-деловому безразличной, отдалилась. У нее пропало всякое желание делить Марко с его женой.

Постепенно перемены, к которым так стремилась Лаки, начинали наполняться конкретным содержанием. «Мираж» приобрел новый облик. Нашли новеньких исполнительниц для шоу — теперь это не усталые певички в открытых до пояса платьицах, а молодые и полные энергии рок-группы, принесшие с собой дыхание настоящей жизни.

Лаки наняла специалистов из наиболее престижной фирмы по связям с общественностью — чтобы те помогли создать новый имидж отеля.

— Нам нужно подумать, чем привлечь молодежь, — сказала она раздраженному Марко. — «Мираж» чем дальше, тем больше становится похожим на дом для престарелых!

— Чушь. Именно старики набиты деньгами для большой игры. Казино приносит нам максимальные сборы.

— Да. Зато отель на протяжении последних десяти лет приносит одни убытки. Увидишь — все переменится. Почему бы нам не получать выгоду от обоих заведений?

Она оказалась права. Не сразу, но бизнес пошел в гору. Вечерние шоу, собиравшие от силы половину зала, привлекали теперь все больше посетителей, рестораны вновь заполнились людьми, все новые и новые любители развлечений тянулись к неузнаваемо переоборудованному бару. И не только отель приносил теперь ощутимую прибыль — возросшие ставки в казино тоже кое о чем говорили.

Лаки с удовольствием врывалась и в другие сферы отцовского бизнеса. Было у нее какое-то магическое чутье: только начав знакомиться с постановкой дела на том или ином предприятии, она тут же находила пути и способы улучшить организацию, увеличить доходы. Так же, как и Джино, ей сразу удавалось определить правильное направление. Она всегда шла самым коротким путем — на самый верх — к председателю совета, управляющему директору, к тем, кого Джино назначил руководить и командовать. Поначалу они относились к ней с пренебрежением или пытались опекать. Но когда Лаки напоминала о том, что у нее есть законное право делать то, что хочет, включая и право выставить их за дверь, они начинали прислушиваться к се словам, вдумываться в них, и обычно получалось так, что в конце концов им оставалось только признать ее правоту.

В 1968 году в качестве дружеской услуги Джино приобрел небольшую компанию по производству косметики. Ежегодно компания приносила одни убытки и медленно, но неуклонно продвигалась к полному банкротству. Лаки решила, что тяжелобольная компания должна стать ее любимым детищем. Начала она с того, что сменила старое название, обновила управляющий персонал, назначила себя директором и в конце концов заявила Косте:

— Можешь наблюдать за тем, как я разверну эту посудину на сто восемьдесят градусов.

Коста наблюдал, хотя с самого начала был уверен, что это ей удастся.

Иногда Лаки наведывалась в Вегас — проведать «Маджириано». Прогресс был медленным. Очень медленным. Слишком медленным. Проблемы, море проблем. Но ничего такого, что было бы ей не по силам.

Марко все время находился рядом — сказать теплое слово, поделиться городскими новостями.

— До сих пор женат? — легкомысленно спрашивала она его, хотя у самой внутри все холодело от нетерпения увидеть его вновь холостым.

— Конечно. А как ты? По-прежнему трахаешься с кем попало?

— Предложи мне что-нибудь лучшее взамен, и я попробую, — насмешливо протянула она, зная, как бесят его се случайные связи.

Притяжение плоти между ними постоянно нарастало. Она это чувствовала. И знала, что он ощущает то же самое.

Однажды вечером Марко не выдержал. Хелены в городе не было — укатила куда-то к друзьям в гости. Они долго ужинали вдвоем, вспоминая старые времена, Джино, дом в Бель Эйр, Дарио. Когда же Лаки остановилась у двери своего номера, он крепко стиснул ее руку.

— Я зайду к тебе. Лаки покачала головой.

— Нет.

— Почему? — Марко удивился.

— У меня сложилась привычка избегать женатых мужчин.

— Мне казалось, что ты не интересуешься даже их именами, не говоря уж о том, есть ли у них жены или нет.

Он стоял так близко, что Лаки ощущала его дыхание на своей щеке. Она хотела, она жаждала Марко больше, чем кого бы то ни было в своей жизни.

— Засунь эти остроумные замечания себе в задницу, — ласково обратилась к нему Лаки, — и прибереги до того момента, когда над ними будет кому посмеяться. Спокойной ночи, Марко. Бай-бай.

Пройдя в комнату, Лаки решительно закрыла за собою дверь, не дав себе времени расслабиться, сдаться.

О Боже! Неужели это и есть любовь — гложущая, сосущая боль во всем теле, в душе, причем абсолютно наплевать, что у тебя па лице — безраздельное отчаяние или шутовское веселье? Отличная возможность заполучить его — и она сама отвергла се. Почему?

Потому что, когда она его получит, то захочет остаться с ним навсегда. Так должно быть. Другого пути нет.

И так будет. Так она сделает.

Поскольку Дарио так и не послал за Эриком, через полгода Эрик появился сам — субботним утром, с двумя чемоданами и кучей упреков.

— Я занят, — скучным голосом отозвался Дарио. — Здесь тебе оставаться нельзя.

«Здесь» было роскошной квартирой Джино, с кухаркой, жившей там же, и приходящей прислугой.

— Почему? — Эрик, казалось, исполнился решимости вновь запять место в жизни Дарио.

— Потому что нельзя. Об этом узнают: Коста, сестра…

— Но ведь в Сан-Франциско мы жили вместе.

— Это совсем другое дело.

— Почему?

Спор длился минут десять, в результате Дарио неохотно позволил Эрику войти. Однако он вовсе не собирался разрешить ему остаться. Он уже понял все преимущества и радости жизни одному. И охоты в одиночку. Кому теперь нужен Эрик?

Обойдя просторную квартиру, Эрик решил, что сделал правильный шаг. Усевшись в кресло, он отказался двигаться с места.

Дарио был вне себя от злости и раздражения. Ему и так хватало проблем с Лаки. Недоставало еще, чтобы она открыла для себя, что се брат — гей.

Эта сука победила. Пока он слонялся по офису, ничем особым себя не утруждая, Лаки, оказывается, уже налаживала связи, и Коста смотрел на это сквозь пальцы. И не то чтобы Дарио так уж хотелось заниматься всем этим, нет, в ярость его приводило то, что с ним обращались, как с ничтожеством, в то время как сестре доставались все почести.

— Джино требовал, чтобы я учился бизнесу, — однажды едко заметил он Косте. — А вовсе не Лаки.

— Если хочешь учиться, тебе придется каждое утро приходить сюда к восьми часам. И будь готовым уходить в семь, восемь, девять, — неприязненно ответил ему Коста. — Как Лаки.

Такого желания Дарио не испытывал. Он любил просыпаться поздно. После завтрака садился в спой спортивный «порше» и ехал в Гринвич-Вилледж — па встречу с друзьями. Ежедневно он собирал своих приближенных в небольшом итальянском ресторанчике, где его постоянно ждал накрытый в углу столик, который в иные дни окружали человек пятнадцать — двадцать приятелей. С деньгами проблем не было — от Дарио требовалось только сказать, что ему нужно. На этот счет Джино оставил специальные инструкции.

Да, у него много друзей и ни малейшего желания делить их с Эриком. Но отбрасывать его тоже не стоило.

Может еще пригодиться.

— Здесь тебе оставаться нельзя, — повторил Дарио.

— Но мне некуда больше идти, — проскулил Эрик. — Я приехал для того, чтобы быть с тобой.

Он сделал шаг, чтобы обнять Дарио, по в этот момент тот ударил его с такой силой, которую и сам не подозревал в себе.

Эрик застонал от боли и наслаждения.

— Я не знал, что тебе нравится насилие… О Дарри, как хорошо нам будет вдвоем!

Шло время, и Лаки, не дававшая в работе пощады себе, не щадила и других. Она превратилась в решительную деловую женщину, максимально требовательную к тем, кого она нанимала.

Крошечная, разваливающаяся на глазах компания по производству косметики потихоньку встала на ноги и начала приносить доход. Методы, которыми в своей деятельности пользовалась Лаки, трудно было бы назвать ортодоксальными: небольшая взятка здесь, угроза там. Но зная, что предлагаемая ею продукция действительно хороша, она ничуть не смущалась, если окружающих приходилось в той или иной форме убеждать в этом. Как правило, одного упоминания имени Сантанджело оказывалось достаточным.

По-прежнему Лаки регулярно наведывалась в Лас-Вегас, каждый раз замечая, что союз Марко с прекрасной Хеленой не дал пока ни единой трещины. Марко оставался все таким же желанным, она хотела его с неменьшей силой, но до конца она будет согласна идти только на собственных условиях.

Иногда Лаки вспоминала об отце, чью империю сейчас исподволь прибирала к своим рукам. Она строила его отель, реализовывала его мечту — в тем не менее они не то чтобы словом не перекидывались — они даже не видели друг друга.

Значит, женщина не годится для бизнеса, да? Слишком нервна, так? Ничего, она покажет ему.

Уезжая, Джино не предложил ей ничего. С помощью Косты она сейчас забирала все. По закону это все в любом случае принадлежало ей — ей и Дарио.

Подумав о брате. Лаки нахмурилась. Вот трахнутый мальчишка. Сможет ли оп в конце концов выпрямиться, и если сможет — то когда? Бедный Дарио, бедный прекрасноликий блондин. Все впустую…

Дарио и Эрик жили вместе беспокойной, тревожной жизнью, в равной степени новой для каждого. Развлечений в Нью-Йорке хватало, а у Дарио имелись деньги на все: на клубы и вечеринки, на необычные и изысканные наслаждения, будоражившие кровь.

Вдвоем они отправились в волнующее путешествие по скрытому от взглядов толпы миру однополой любви. Оказался он совсем не таким романтическим и чарующим, полным вздохов томных взглядов через стойку бара. Была у него и своя мрачная сторона — с быстрой, торопливой любовью, побоями, шантажом, садомазохистскями сходками. Эрик совершенно освоился в этом мире. И повсюду таскал за собой Дарио.

Довольно скоро они и сами стали устраивать дикие оргии в квартире Джино, развлекая своих гостей бесплатной кока-колой и травкой.

Слухам об этих фееричесикх вечерах не потребовалось много времени, чтобы достичь ушей Косты, сначала категорически отказывавшегося поверить им, но поставившего в известность Лаки. Та ничуть не удивилась. Оказывается, она давно уже подозревала это.

— Я повидаюсь с ним, — сказала она встревоженному Косте.

— Отправимся к нему вместе.

Лаки позвонила брату и сказала, что вместе с Костой они хотят зайти в гости сегодня после обеда. Выслушав сестру, Дарио положил трубку. Его не очень беспокоило то, что Лаки фактически уже подчинила себе отцовскую империю. Он не чувствовал себя ущемленным в правах до тех пор, пока его оставляли в покое и не лишали средств. Но сейчас слова ее прозвучали так, будто эта сучка выведала его секрет. Шпионов у нее хватало повсюду.

Дарио был уверен, что Джино в любом случае уже никогда не вернется в Америку. Время шло, а ни одна из его проблем так и не была решена. Каждые три-четыре месяца он писал отцу письмо — так, приличия ради. Ответов он никогда не получал, хотя Коста и говорил, что письма отец получает и наслаждается ими. Вот во что превратилась их связь. В конце концов Дарио прекратил писать, и по этому поводу не было произнесено ни слова.

— Эрик, пойди прогуляйся где-нибудь подальше от дома. Встретимся позже.

Сестра. Лаки. В белом костюме она выглядела спокойной, уверенной в себе и очень деловой. Коста, верный пес, терся рядом.

Она не затрудняла себя подбором слов.

— Дальше так продолжаться не будет, Дарио. Ты позволяешь себе на публике такое, что может иметь место только в твоей частной жизни. Тебе понятно, о чем идет речь?

— Отца убьет это, если он узнает. Может, обратиться к врачу? Тебя вылечат? — добавил Коста.

Что этот старый пердун себе вообразил? Что у Дарио корь?

— Я вправе делать то, что хочу, — ответил он, глядя в упор на Лаки. — И не тебе указывать, что я должен делать.

Лаки вздохнула.

— Вот в этом ты очень, очень ошибаешься, братик. Если ты не захочешь немного остыть, утихомириться, тогда я постараюсь, чтобы у тебя возникли некоторые проблемы.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты помнишь бумаги, которые подписывал? Да, это он помнит. Время от времени Коста или Лаки обращались к нему с просьбой зайти в офис поставить свою подпись на том или другом документе. Ему никогда не приходило в голову прочитать, что он подписывает. Он черкал ручкой и устремлялся к выходу. Теперь же Лаки короткими, точными словами объяснила ему, что он, Дарио, собственной рукой отписал ей абсолютно все.

— Я выселяю тебя из этой квартиры в другую, поменьше, и сажаю на скромное денежное содержание. Может, это поможет тебе избавиться от своих «друзей».

— Если ты сделаешь это, я позвоню Джино.

— Да? Ну давай. Звони. Он тут же рехнется, когда узнает обо всем.

С лица Дарио сошел весь румянец.

— Ты не можешь так поступить.

Она бросила на брата красноречивый взгляд.

— Не беспокойся, твой секрет знаю только я, братик. До тех пор, пока ты будешь делать то, что я хочу, можешь не волноваться, от меня Джино ничего не узнает. Да — и забудь о наркотиках. Чуточку марихуаны — еще куда пи шло, но не больше. Понял?

Сука! Сука! Сука!

Но он еще доберется до нее, он найдет способ.

Ведь он тоже — Сантанджело.

СТИВЕН. 1975

Начав свою новую работу в качестве помощника окружного прокурора, Стивен за короткое время показал себя несгибаемым и умелым обвинителем. Поначалу было непривычно чувствовать себя на противоположной стороне барьера, но буквально через несколько недель стало ясно, что это то самое, для чего он и был предназначен: обрушивать всю мощь закона на подонков, продающих наркотики детям, па коррумпированных офицеров полиции, на насильников и убийц. Видя, как их отправляют за решетку, Стивен испытывал то самое удовлетворение от работы, о котором долгое время мечтал.

Со временем репутация его крепла, и адвокаты поднимали вверх руки, как только становилось известно, что в зале суда им предстоит сразиться со Стивеном Беркли.

Полицейские же, наоборот, ликовали, узнав, что дело, которое они долго и с усердием расследовали, попало в его надежные руки. Стивен был победителем. Сквозь раскидываемую им частую сеть не удалось проскользнуть ни одному преступнику. Каждый получал по заслугам. Не для того Стивен брался за дело, чтобы проиграть его.

Подкупить его невозможно, что вдохновляло многих следователей, которым иногда месяцами приходилось раскалывать какой-нибудь особенно головоломный случай. В такую честность с трудом верилось — коррупция пронизывала все общество, от сержанта из ночного патруля до капитана полиции.

Стивен оказался совершенно другим. Причем доказал это в самом начале своей карьеры, когда однажды вечером возле дома, где он жил, к нему приблизились двое мужчин со словами, что если он согласится «поговорить с ними пару минут», от этого выиграют все.

Не нужно быть гением, чтобы догадаться, о чем должна пойти речь. На руках у Стивена находилось дело о вымогательстве, и если все пойдет, как и предусматривалось, Луи Легс Лавинчи, шантажист-гастролер, получит свои десять или одиннадцать лет казенного содержания.

— Конечно, — моментально отозвался Стивен, с ходу все сообразив. — Давайте поговорим. Завтра утром, в восемь, здесь же.

Мужчины удивились. Они слышали, что с ним придется повозиться, что, возможно, его нужно будет «по-дружески» убеждать.

— А почему не сейчас? — спросил Стивена один из них.

— Поверьте мне, — оглянувшись по сторонам, ответил он, — сейчас не время. Лучше завтра. О'кей?

Совсем сбитые с толку, они проводили его взглядами до самого подъезда дома.

Закрыв за собой дверь квартиры, Стивен тут же позвонил своему шефу и поставил его в известность о происшедшем.

— Я хочу, чтобы мои телефонные разговоры прослушивались, — заявил Стивен. — Тех двоих нужно взять за попытку подкупа должностного лица.

— Брось, Стивен, ты юрист, а не полицейский. Это может быть опасно.

— Поддержи мою просьбу. И пусть мне дадут магнитофон. Я хочу довести это до конца.

И он осуществил свое желание. Спрятанный на груди миниатюрный магнитофон записал каждое слово двух мужчин, по очереди то уговаривавших его, то угрожавших от имени бедного Лавинчи.

Как только деньги перешли из рук в руки, неизвестно откуда взявшаяся группа задержания арестовала обоих мужчин, и каждый из них получил свой срок за «попытку подкупа официального должностного лица, а также за запугивание и угрозы в адрес упомянутого выше лица». Луи Легс Лавинчи ушел за решетку на двенадцать лет, а авторитет Стивена поднялся еще выше. Но он редко оглядывался на прошлое. В течение четырех лет он делал на своем посту все, что мог, и от души наслаждался этим.

В эти годы Стивен довольно близко сошелся с молодым чернокожим детективом по имени Бобби Де Уолт. Бобби занимался главным образом вопросами тайного сбыта наркотиков. Ему было двадцать с чем-то, но выглядел он лет на десять моложе, особенно в своих немыслимых костюмах, с копной густых курчавых волос. От него постоянно приходилось ждать какого-нибудь дружеского розыгрыша. Но под беззаботной и легкомысленной внешностью скрывался настоящий энергичный детектив. На счету Бобби Де Уолта было больше раскрытых торговых точек наркотиков, чем у любого другого копа в подразделении. Что же касается Стивена, то он имел удовольствие отправить за решетку владельцев нескольких из них.

Странную они составляли пару, идя рядом по улице: стройный и привлекательный Стивен и Бобби — дикий и хулиганистый. Довольно часто они просиживали в расположенном неподалеку от здания суда баре, болтая до самого закрытия. Иногда шли в ресторан. Компания друг друга их устраивала полностью. Впрочем, равно как и компания прекрасных женщин.

Стивен приятно удивился, когда одним холодным январским вечером семьдесят пятого года Бобби вдруг сказал ему:

— Завтра ты должен отужинать со мной. В мои силки угодила лучшая киска в мире, парень. Я женюсь.

Стивен сгорал от любопытства. Ему всегда казалось, что Бобби не из тех, кто спешит поскорее устроить свою семейную жизнь. Но познакомившись со Сью-Энн, девятнадцатилетней обладательницей волнистых мягких волос, очень приятной улыбки и еще более обворожительной фигуры, он сразу же все понял.

Бобби не терял времени даром. Не прошло и месяца, как Стивен обнаружил себя стоящим рядом с брачующимися в качестве шафера в каком-то уютном храме. Там-то он и встретил кузину Сью-Эпл, Айлин. Он обратил на нее внимание сразу же: высокая, ухоженная, симпатичная. Работала она переводчиком в здании ООН, а жила вместе с родителями в приличном доме из коричневого кирпича где-то на Семьдесят девятой улице.

Четырежды он приглашал Айлин составить ему компанию, но, когда во время их четвертой встречи она отказалась лечь с ним в постель, Стивен решил отступиться от нее. Вежливо.

Он вновь стал встречаться с другими девушками, однако об Айлин не забывал. Все-таки она оказалась первой, кто ответил ему отказом. Все остальные были куда более покладистыми — несмотря на свою привлекательность и внушаемое окружающим уважение. И, отдавая себе отчет в том, что в нынешнее время, когда женщины изо всех сил добиваются равных прав с мужчинами, в этом нет ничего необычного, Стивен тем не менее продолжал вот уже несколько месяцев думать об Айлин.

Груз прожитых лет Кэрри почувствовала совершенно неожиданно. Стоя перед зеркалом, она видела то же лицо, ту же гладкую кожу, только почти невидимые глазом морщинки здесь и там выдавали, что она уже перешагнула шестидесятилетний рубеж. Но хуже было то, что Кэрри ощущала незаметно подкравшуюся старость изнутри, и чувство это пугало, его нельзя было стряхнуть.

Для чего же она прожила жизнь? Угнетала мысль о том, что последние тридцать два года стали годами постоянной лжи. Даже собственному сыну не могла она рассказать о себе всей правды. В особенности сыну, поскольку он всю свою жизнь борется именно с теми людьми, среди которых она была своей, — наркоманы, проститутки, алкоголики и сутенеры. Не все они так уж плохи, Стивен. Некоторые поступки люди совершают потому, что у них нет другого выхода.

По утрам она часто лежала в постели, возвращаясь в мыслях к прошлому. Белый Джек. Какой это был мужчина. Как любила она его когда-то. Она, Джек и Люсиль… Обшарпанные дансинги… Клуб «Коттон»… модные одежды, танцы, жаркая любовь… Как хорошо все было поначалу, до того как появилась Долли… Большая, белокожая Долли… и наркотики…

Высвободив руки из-под одеяла, Кэрри стала рассматривать едва видимые точки, оставленные иглой, шрамы — их и не различишь уже, если не знать, что они там есть.

Годы, проведенные в лечебнице, она почти не помнила, они стерлись.

Перед глазами встал облик Бернарда, и Кэрри улыбнулась. Вот кто знал о пей абсолютно все — и тем не менее любил ее.

Эллиот был совсем другим. Для него Кэрри являлась игрушкой, вещью. Он женился на ней по каким-то своим собственным соображениям. Вполне возможно, что он что-то подозревал, заметил что-то в ее глазах. В их спальне, над интерьером которой поработал известный декоратор, он всегда обращался с ней, как со шлюхой.

И все-таки самое ужасное в этом то, что она смирилась со всем, позволяя ему поступать, как он хочет, она тем самым поощряла его. Страх лишиться положения, средств к жизни привязал ее к мужу невидимыми прочными нитями.

Но теперь и он тоже постарел. Постельные запросы его стали куда скромнее. А ведь однажды он уйдет навсегда. Мысль эта напугала Кэрри. Она не хотела оставаться одна. В одиночестве она не сможет смотреть жизни в лицо.

Невеселые размышления прервал телефонный звонок. Поначалу Кэрри решила не поднимать трубку — пусть себе звонит. Однако тут же она подумала: «А вдруг это Стивен?» Рука потянулась к телефону.

— Кэрри? Как дела?

Джерри Майерсон. Ну конечно. Неделя не проходила без его звонка. Очень лестна мысль, что молодой тридцатишестилетний мужчина может быть в нее влюблен. Она устало вздохнула.

— Привет, Джерри. Как дела?

— У меня — отлично. А вот ты что-то загрустила.

— Да, хандра какая-то.

— Отлично. Я тот, кто тебе в данную минуту нужен. Обедаем вместе. Во «Временах года».

— Не сегодня, Джерри.

— Нет, сегодня. Расскажу тебе о сенсационном разводе, ты наверняка заинтересуешься. Будешь смеяться и плакать… Всю грусть как рукой снимет.

Кэрри вспомнила о своем попом туалете от Сен-Лорана и решила, что подняться и выйти куда-нибудь будет все же лучше, чем проваляться весь день в постели.

— Я подумаю…

— Великолепно. В час дня. Не опаздывай.

Бобби Де Уолт уже несколько месяцев занимался расследованием дела. Сью-Энн, носившая в себе их первого ребенка, почти не видела мужа. Стивен заходил к ним довольно часто — составить ей компанию.

Однажды вечером он застал у нее Айлин, с которой не виделся вот уже восемь месяцев. Она удивилась встрече не менее его.

Оба вопросительно повернулись к Сью-Энн, невозмутимо пожавшей плечами. , — Сегодня я не ждала никого из вас.

— Я ненадолго, — тут же решила Айлин. — Просто заглянула проведать тебя.

— Думаю, что поужинать-то вы оба у меня сможете, — проворковала Сью-Энн, ставя на стол тарелки с горячими сочными свиными ребрышками, кукурузой и картофельным салатом.

Стивен почувствовал, как разыгрался аппетит. Рот наполнился слюной.

— У меня, пожалуй, найдется немного времени, — сказал он, усаживаясь за стол.

Айлин тоже целый день ничего не ела. Она посмотрела на тарелки, перевела взгляд па Стивена и тоже села.

— Мне нужно позвонить матери, — проговорила Сью-Энн и вышла, оставив их вдвоем.

— Ну, как поживаешь? — спросил Стивен, разгрызая зубами мягкое ребрышко.

Айлин наложила себе на тарелку огромную порцию кукурузы.

— Вся в делах. А ты?

— То же самое.

Ему вспомнилась их последняя встреча. Кино. Ужин в хорошем ресторане, когда будничным голосом он предложил ей:

— Пойдем ко мне.

Он был настолько уверен, что Айлин ответит согласием, что уже в мыслях сидел за рулем и жал на педаль газа.

— Нет, — сказала она. — Мне не хочется. Отвези меня, пожалуйста, домой.

Стивен так и сделал, а доведя Айлин до ее подъезда, проговорил:

— Не думаю, что мне стоит звонить. Никаких серьезных планов я не строю.

Потом он скучал по ней. С Айлин было так приятно появляться на людях, и вряд ли он мог представить Кэрри лучшую, чем она, девушку.

Он принялся за следующее ребрышко.

— Часто бываешь в свете? Айлин слабо улыбнулась.

— Иногда. Я, наверное, делаю что-то такое, отчего мои кавалеры после третьего или четвертого свидания разбегаются.

Стивен улыбнулся.

— А может, ты чего-то не делаешь?

Она деликатно обкусывала кончик ребрышка.

— Как насчет кино на следующей неделе? Стивен решил, что она определенно стоит еще одной попытки.

На лице Айлин отразилось сомнение.

— Я не изменилась, Стив. И принципы у меня… те же.

— А я и не хочу, чтобы ты менялась. Так как насчет вторника?

В комнату вошла Сью-Энн. Она была па седьмом месяце, живот уже значительно увеличился в объеме.

— Ну что? — спросила она. — Будете вы опять вместе, или я целый день зря готовила?

Заседание суда шло полным ходом, когда известие достигло Стивена. По рядам пошел какой-то шепоток, и деталей Стивен не разобрал. Бобби Де Уолт попал в переделку. В Гарлемс, в подвале одного из жилых домов, на него набросились двое мужчин и жестоко избили, успев при этом нанести несколько ударов ножом. Он сумел выбраться на улицу, потерял сознание и был доставлен в больницу скорой помощи. Стивен попросил объявить перерыв и помчался к другу.

Сью-Энн была уже там, лицо залито слезами. Припав к груди Стивена, она прошептала:

— Почему мой Бобби? Почему? Стивен разыскал санитара, помогавшего нести носилки.

— Как он?

— Не очень. Потерял много крови, сломана пара ребер. По если организм у пего крепкий — выберется.

— Здоровья ему не занимать. Айлин появилась к вечеру, раскрасневшаяся, едва переводя дух.

— Всю дорогу неслась как угорелая. Ну что?

— Положение критическое, — мрачно ответил Стивен.

Положение оставалось критическим еще два дня. Затем выносливый организм Бобби победил, и дело стало двигаться па поправку. Хирургам пришлось наложить семьдесят шесть швов. Сломанные ребра болели, но он улыбался.

Последовавшие за этим педели и месяцы оказались нелегкими. Бобби не терпелось выбраться из клиники, чтобы продолжить свое расследование.

— Имел я их всех, — жаловался он Стивену, — мне нужно делать свое дело! Ведь я был уже близко — совсем близко!

— Слишком близко, — отозвался Стивен.

— Никогда не может быть «слишком близко». У Де Уолтов Стивен проводил значительную часть своего времени, как, впрочем, и Айлин. Ее присутствие духа и умение поддержать оказались весьма кстати. Скоро у Стивена уже выработалась привычка заезжать, если он был свободен, за Айлин к ней на работу, а оттуда они вместе направлялись к Сью-Энн и Бобби. Этот устоявшийся порядок доставлял Стиву удовольствие.

— Пора бы вам пожениться, — бросал им шутливо Бобби. — Вдвоем вы отлично смотритесь — прекрасная пара.

Раньше Стивен над этим как-то не задумывался, но сейчас он решил представить Айлин матери — посмотреть, что из этого выйдет.

Покинув больничную палату, Бобби начал быстро поправляться. Сью-Энн родила прелестную девочку, и к этому времени Бобби почувствовал, что вполне готов вернуться к своему расследованию. Он явился в кабинет Стивена, просто лопаясь от избытка информации, имен, цифр, и совершенно красный от гнева: это надо же — быть так близко к раскрытию крупнейшего за всю его карьеру дела и…

— Слушай, — обратился он к Стивену, — у меня уже собрано более чем достаточно улик, чтобы начать операцию против этого грязного и вонючего Боннатти. Он находится на самом верху, заправляет всем, и, думаю, нам удастся прижать его.

— Откуда в тебе такая уверенность? — с внезапно пробудившимся интересом спросил Стивен. Посадить на скамью подсудимых пресловутого Энпо Боннатти было мечтой каждого прокурора.

— Во мне говорит уличный инстинкт, — ответил Бобби, расхаживая по офису. — У меня есть кое-кто на примете, кого можно вызвать повесткой. У меня есть свидетели. У меня связи со множеством людей, которые заинтересованы в том, чтобы Бониатти пошел ко дну. Я знаю, что был совсем рядом. Кому, ты думаешь, было выгодно убрать меня?

— Ты считаешь, над тобой поработали люди Боннатти?

— Я уверен в этом. У них тоже есть свои источники. Кто-то выболтал им мое прикрытие.

В задумчивости Стивен барабанил пальцами по крышке стола.

— Так что ты предлагаешь?

— Я предлагаю создать специальную комиссию по расследованию деятельности Боннатти. Если ты согласен возглавить ее, никому в голову не придет отвергнуть твою кандидатуру — с твоей-то репутацией.

Стивен знал, что это правда. До сегодняшнего дня к нему уже дважды обращались с просьбой взять на себя руководство специальными расследованиями по некоторым делам. Оба раза он отказывался — ему неинтересна специфика этих дел. Но Энцо Боппатти был худшим из худших — хладнокровный убийца, начинавший рядовым бутлеггером в Чикаго еще в двадцатых, а сейчас контролировавший большую часть нью-йоркского преступного мира. Коньком его были наркотики и проституция.

— В прошлом против пего уже выдвигались обвинения, — медленно проговорил Стивен.

— Да, и он все время откупался. Или убирал свидетелей. Или подворачивалась другая возможность продолжать разгуливать на свободе. — Бобби завел себя так, что уже не мог устоять на одном месте, ему требовалось постоянно двигаться. С размаху он опустил свой кулак на стол. — Ты в состоянии достать его. У тебя есть свой метод, парень. Я еще ни разу не видел тебя проигравшим. Что скажешь?

— Скажу, что мне нужно подумать. Это тебя устраивает?

Бобби расхохотался.

— Это то же самое, что сказать «да». Стоит тебе только заглянуть в жизнь этого сукина сына, и ты его уже не выпустишь. Я знаю тебя.

— Ты так полагаешь?

— Готов поспорить на свое левое яйцо, милый мой. А им я дорожу!

ЛАКИ. 1975

Прожекторы выстрелили в небо. Подсвеченные фонтаны рассыпали вокруг «Маджириано» мириады разноцветных искр. К отелю бесконечной змеей ползли лимузины. Его белая громада напоминала стены средневекового замка. Впечатляющее зрелище. Великолепное. Необычное.

Марко, в новом черном блестящем смокинге, метался по вестибюлю, успевая цепким взглядом заметить любую мелочь. И все-таки она добилась своего. Девочка сделала это. Ей потребовалось пять долгих лет, полных забот и волнений, забастовок и угроз, но в конце концов она вышла победительницей.

Маленькая Лаки. Она и в самом деле оказалась дочерью Джино, настоящей Сантанджело. Если бы Джино мог сейчас видеть дело ее рук, он имел бы все основания гордиться ею.

Конечно, он, Марко, помогал девочке. Направлял ее, обеспечивал поддержку и защиту, следил за тем, чтобы она не сбилась с пути.

Но какова ученица! Была в ней какая-то хватка, помогавшая доводить любое начатое дело до успешного конца. А в голове, похоже, находился компьютер, просчитывавший сделки и прибыли с такой скоростью, какую невозможно и представить.

Марко заметил, что к нему направляется Скип — специалист по связям с общественностью, нанятый Лаки. Он тут же повернулся к нему спиной и зашагал в противоположном направлении. Для пего Скип был хуже зубной боли с его скороговоркой и утомительным остроумием. Марко знал, что Лаки переспала с ним, и одна эта мысль ввергала его в бешенство. И что же это она тащит к себе в постель всякую шваль, как последняя шлюха? В конце концов, кого из настоящих мужчин она в своей жизни знала? Крейвена Ричмонда-слизняка? Пригожих студентиков, мелькавших в ночи, как мотыльки? Теннисистов-профессионалов? Тупиц-актеров? Молоденьких мальчиков? Но ведь ей-то нужен настоящий мужчина. Джино с ума сошел бы, дойди только до него слухи обо всех приятелях дочери. И все же… И все же, шлюха она или нет, Марко хотел ее… Уже давно… и сегодняшняя ночь станет его ночью. Прекрасную Хелену, несмотря на все ее протесты, он отослал в Лос-Анджелес.

— Отдохни, съезди в Беверли-Хиллз, посиди у бассейна, походи по магазинам, можешь купить себе всего Сакса. Ты заслужила это.

— Но Марко, скоро же открытие. У меня уже готово новое платье. Я не могу отсутствовать во время открытия…

— Можешь, можешь. Я буду слишком занят, чтобы заниматься еще и тобой.

Пока, Хелена. Па время нам нужно расстаться. Вместе с Лаки Сантанджело у меня есть одно незаконченное дело, и именно сейчас пора им заняться.

Лаки стояла под секущими тело острыми струйками ледяного душа и с удовлетворением отмечала про себя, что сегодня холодная вода была действительно холодной, вчера же лилась комнатной температуры.

— Болезни роста, мисс Сантанджело, — уверяли и успокаивали ее. — Не беспокойтесь, все будет исправлено.

Болваны. Тупицы. Задницу готовы лизать. О, как они все увивались вокруг нее. О, как ей это нравилось.

Из-под душа она ступила на пол своей персональной ванной комнаты, далеко перешагнувшей все стандарты. Выложенной и увешанной шкурами белой ламы, расписанной пейзажами джунглей, украшенной лепниной из алебастра.

Лаки запахнула на себе махровый халат и прошла в спальню, поражающую современностью отделки. Классической выглядела только постель. Черные шелковые простыни и покрывала из тигровых шкур.

Опустившись на них, она позвонила вниз управляющему.

— В течение часа ни с кем меня не соединять. Кто бы ни звонил.

Затем Лаки поднялась, сбросила на пол халат и скользнула в декадентски-черные простыни.

Но как только она закрыла глаза, в мозгу закружились тысячи мыслей, мешая заснуть.

Она принялась вспоминать наставления своего учителя йоги. Расслабиться — дюйм за дюймом. Сначала пальцы па ногах, потом вся ступня, голени, бедра… Нет, невозможно. Слишком сильно возбуждение.

Ощущая всей кожей нежные прикосновения простыней, Лаки попыталась представить себе того, кто этой ночью будет лежать на них с ней рядом. Хотя, какая, в принципе, разница. Все они одинаковы, дарители удовольствия. Однообразны. Шалые жеребцы.

Кроме Марко, конечно. Милого женатого Марко. Сукина сына Марко. Она хотела его с прежней силой, но навсегда, а он до сих пор не подавал никаких признаков готовности расстаться со своей великолепной Хеленой.

Черт побери! Она никак не может заснуть.

Поднявшись с постели, Лаки направилась в гостиную. Огромные окна из затемненного стекла выходили на широкую террасу. Нажатие кнопки — и створки окна поползли в стороны. Обнаженная, Лаки вышла на террасу. Было всего семь вечера, и теплый воздух Лас-Вегаса показался обжигающим после кондиционированной прохлады номера.

Да, этот вечер стал вечером ее триумфа. Сегодня раскрывал свои двери «Маджириано», о котором так мечтал Джино, и заслуга в этом принадлежит исключительно ей.

Лаки до локтей погрузила руки в свои пышные черные волосы, подняла их высоко над головой. Позволила им свободно упасть на плечи, глубоко вздохнула. Лаки Сантанджело. Вот именно. Они думали, что имеют дело с обыкновенной подстилкой. Теперь же они знают — и это далось им потом и кровью, — что имеют дело с Сантанджело.

Коста приехал неделей раньше. Он никак не мог поверить, что день этот наконец наступил. Господи! Сколько всего пришлось преодолеть, чтобы отель был все-таки построен. И тем не менее Лаки удалось это. Постройка «Маджириано» стала ее жизнью.

Она собрала вокруг себя лучших людей — Марко, к примеру, который учился у самого Джино. Девять лет он заправлял «Миражом», а это далеко не простое дело. Зато сейчас Марко без всякого труда мог взвалить на себя многотрудные обязанности управляющего новым отелем. Естественно, он привел с собой своих людей, которые теперь стали людьми Лаки. Все они — члены одной большой семьи. И каждый стоит на защите интересов Джино.

Помимо всего прочего у Лаки появился могущественный покровитель — Энцо Боннатти — ее крестный отец, консультант и советчик.

Она научилась быть осторожной. Не делала и шага без своего личного шофера Боджи Паттерсона. На вид Боджи не представлял собой ничего особенного. Одет всегда в мятые джинсы и старую армейскую куртку. Двадцать девять лет, вьетнамский ветеран и весьма крепкий орешек.

Лаки он нравился тем, что почти никогда не раскрывал рта. То, что она вынуждена была иметь телохранителя, отвратительно само по себе, но терпеть рядом с собой болтуна — это выше всяких возможностей.

«Да, — подумал Коста, — Лаки определенно знает, что делает». В отличие от Дарио, этого извращенца, как называл его про себя он. «Что же дальше будет с парнем? Что произойдет, когда обо всем узнает Джино?»

Если когда-нибудь узнает. Уж слишком туманны перспективы его возвращения в Америку. Коста делал что мог, старался изо всех сил. Но с неразберихой, воцарившейся в Вашингтоне по поводу Уотергейтского скандала, — и последовавшей за ним отставкой Никсона — у людей исчезло ощущение безопасности, надежности их бытия. Закулисные игры. Взятки. Угрозы. Косте приходилось беседовать с влиятельными друзьями Джино, с теми, кому он оказывал весьма значительные услуги, — с политиками, судьями, высокопоставленными чиновниками из полиции. И ни один из них не решился помочь. Слишком свежо у всех в памяти открытое против Джино Сантанджело дело по неуплате налогов. Попятно: если Служба внутренних доходов объявила за ним охоту, значит, шальной пулей может задеть и их.

И несмотря на то, что вся система коррумпирована сверху донизу, Косте никак не удавалось найти выход. Пять лет бесконечных попыток — срок немалый. Но если даже Косте потребуется вечность, он не отступит. Джино рассчитывает на него. И он сделает это.

Вынужденная перемена образа жизни приводила Дарио в исступленную ярость, недостаточную, однако, для того, чтобы заставить его предпринять хоть какие-то действия. Он так и продолжал жить, стремясь доставлять себе максимум удовольствий. Устраиваемые им вечеринки утратили былой размах, сложнее стало добывать зелье, и все же он умудрялся существовать более или менее так, как ему нравится, не обращая никакого внимания на читаемые время от времени Лаки или Костой нравоучения. Что они, долбаные ничтожества, о себе вообразили? Он вовсе не обязан держать перед ними ответ.

В один из дней Дарио арестовали. Получилось все донельзя по-идиотски. Какой-то сопляк обратился в полицию с жалобой, что несколько мужчин связали его, избили, а затем изнасиловали. Все это происходило на квартире у Дарио. Сам он о случившемся имел довольно смутное представление. Шестнадцатилетнего мальчишку привел Эрик, причем будущая жертва на протяжении всего вечера просто млела от восторга. Дарио даже не принимал в их забавах никакого участия, поскольку был слишком занят в спальне с «нормалом», женатым мужчиной, желавшим раз в месяц доставить себе какое-то разнообразие.

«Дерьмо! Так вляпаться, когда не имеешь к этому ни малейшего отношения!»

Коста все уладил. С белым от гнева лицом он заявил Дарио:

— Все. Хватит. Тебе придется уважать имя, которое ты носишь.

После чего он, Коста, и эта сучка, его родная сестра, урезали выплачиваемое Дарио денежное содержание до каких-то жалких грошей и предложили Эрику убраться из города к чертовой матери. О последнем Дарио не очень и жалел. Избавиться от старого друга было для него в некотором роде облегчением.

Получив приглашение на открытие «Маджириано», Дарио долгое время никак не мог решить — принимать его или нет.

Но позвонил Коста, сказал:

— Ты обязан присутствовать. Тебя будут ждать. Кто именно? Сестра, эта подлая тварь?

— Я не смогу, — коротко ответил в трубку Дарио. Однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что его отказ, возможно, это именно то, чего так хочет Лаки. И Дарио принял твердое решение — ехать. Может, по пути он придумает, как испортить ей все торжество. А почему бы в нет? Она это заслужила.

Подойдя к ограждению просторной террасы, Лаки облокотилась на поручни, стала смотреть вниз. От открывавшегося вида захватывало дыхание — море сверкающих огней, сказочное сияние неона.

Приближалось время одеваться и спускаться к гостям, съехавшимся со всех концов страны. Открытие «Маджириано» представляло собой событие такой важности, ради которого любая звезда не поленилась заказать себе новый туалет и добраться до Лас-Вегаса.

Коста много раз рассказывал Лаки об открытии «Миража».

— Это что-то невообразимое. Джино был похож на короля.

Глаза его при этом блестели.

Хорошо, тогда она сегодня будет королевой. В черном платье от Альстона, с бриллиантами и изумрудами, которые она подарила себе сама. Она не нуждалась в мужчинах, подносящих такие подарки. Временами она вообще не нуждалась в мужчинах. Иногда… из медицинских соображений.

Мягко рассмеявшись, Лаки вошла в номер.

После того как сложная процедура наложения косметики завершилась, настал черед туалета. Платье представляло собой закопченное произведение искусства; черный шелк, мягко струясь по обнаженному телу, возбуждал.

Лаки провела щеткой по волосам, забросила их назад, скрепила двумя заколками из черного дерева.

Ей исполнилось двадцать пять лет. В ее распоряжении власть, она управляла огромным концерном, у нее было все, к чему она стремилась.

Кроме Марко.

Когда-нибудь она заполучит в его — и очень может быть, когда это случится, он потеряет для нее всякий интерес.

Может быть…

Марко приветствовал Энцо Боннатти крепким дружеским рукопожатием. Постаревший глава могущественного клана прибыл в сопровождении сына, Карло, невозмутимого блондина, которого никому в голову не пришло представлять гостям. Позади них топтались два телохранителя.

— Лаки очень беспокоилась о том, как вы перенесете дорогу, — с почтением обратился к старику Марко. — Пойду-ка я позвоню ей, сообщу о вашем приезде.

Энцо кивнул.

— Да. Я хочу повидаться с ней. Сесть где-нибудь в тихом уголке и поговорить с вами обоими.

Голос Энцо постарел вместе с его телом, и Марко приходилось напрягать слух, чтобы расслышать собеседника. В памяти всплыл тот день, когда Джино впервые свел его с Боппатти. Тогда Марко было семь с половиной лет, но впечатление не изгладилось и до сих пор.

Он подвел Энцо и его сына к лучшему в зале столику, на котором уже стояли три бутылки любимой стариком марки виски, тарелки с копчеными креветками и холодной цыплячьей печенкой.

Энцо улыбнулся.

— Ты знаешь мои вкусы. Это Лаки тебя предупредила?

Марко кивнул.

— Конечно. Энцо расцвел.

— Малышка никогда ничего не забывает, поэтому-то ей все и удается. Не то, что ее братец — как там его зовут? До меня доходят разные вещи. Марко. Что скажешь? Парень и в самом деле гомик? Это правда?

Марко пожал плечами.

— Не знаю, я никогда не видел его.

— Джино выбил бы из него дух. Любой мужчина поступил бы так на его месте, узнав, что сын… — Энцо смолк, проводив взглядом проходившую мимо блондинку. — У кого же это, интересно, такие груди? — спросил старик, не обращая внимания на сопровождавшую его и сына даму.

Марко улыбнулся. Привычки Энцо ничуть не изменились.

— Не знаю. Но если хотите, могу выяснить.

— Выясни. Может, такой старец, как я, еще в состоянии оказать ей услугу. Или две.

В аэропорту Дарио сел в такси. Машины за ним не прислали. Конечно — с какой стати? Он всего лишь на всего сын, что ом может значить? О том, что он все же приедет, Дарио никому не сообщил, однако счел уместным забыть об этом.

— Я слышал, что это заведение обошлось дороже, чем «Цезарь» и «Хилтон», вместе взятые, — обратился к нему таксист. — Что скажешь, приятель?

Дарио решил промолчать. Глядя в окно, он обдумывал складывавшуюся ситуацию. Он получал вшивые двести пятьдесят долларов содержания в неделю. «Перше», на котором он ездил, исполнилось уже пять лет. Квартиру и счета по кредитным карточкам ему оплачивали. Но это было все. Хоть задолбись.

— Мне больше по нраву «Серкус серкус», — продолжал водитель, ничуть не обидевшись на молчание своего пассажира. — Там можно классно провести время, да еще и детишкам найдется чем заняться — и никто тебе не помешает.

«И правда, — подумал Дарио, — кому взбредет в голову мешать тебе. До тех пор пока ты не встал на чьем-то пути, можешь жить так, как хочешь».

После ухода Эрика у Дарио не было постоянного партнера. Он привык удовлетворять свои потребности со случайными знакомыми. Никаких долгих связей. Просто здоровый уличный секс с предпочтительно черноволосыми мальчиками. Единственным блондином был, опять-таки, Эрик. Дарио нисколько не хотелось трахать или быть трахнутым своей зеркальной копией. Оргии тоже прекратились. Ему никак не улыбалось оказаться вовсе лишенным средств к жизни, а именно об этом его предупреждали Коста и Лаки.

— Может, тебе лучше здесь выйти? — поинтересовался водитель, затормозив машину у тротуара в самом конце длинной вереницы автомобилей. — Если хочешь подъехать прямо туда, мы простоим тут до самого утра.

Заплатив, Дарио выбрался из такси, бросив на согнутый локоть пластиковый пакет с лежащим внутри смокингом. Машина, взревев мотором, отъехала, и он уставился на стоявшую в некотором удалении залитую неоновыми огнями громаду отеля. Белоснежный утес. Сразу видно, что миллионы сюда бухали без счету. А он жил всего на двести пятьдесят баксов в неделю.

Пора это менять. Сегодня же.

Решительным шагом Дарио направился к зданию.

Лаки было несвойственно нервничать. Однако этот вечер отличался от многих других, казалось бы, таких же. Значительно. Полностью одетая, готовая выйти к своим гостям, она вздрагивала от возбуждения, подобно четырнадцатилетней девочке, впервые вышедшей в свет.

Услышав звонок в дверь, она едва не подпрыгнула от волнения.

— Кто?

— Коста.

Она обняла его на пороге.

— Я так благодарна тебе, — произнесла Лаки с чувством, — за то, что ты дал мне возможность делать дело, которое, ты знал, мне по силам.

Коста прижал ее к себе. Вырвавшись из его объятий, Лаки закружилась по номеру. Никогда прежде Коста не видел ее такой прекрасной.

— Шампанского! — Лаки сияла. — Да, я знаю, что ты не пьешь его, но только сегодня — ради меня.

— От этих пузырьков у меня изжога, — начал он.

— Чепуха. — Она протянула ему бокал. — Выпьем за «Маджириано». И пусть его казино оставит позади все остальные в Лас-Вегасе!

Бокалы мелодично звякнули.

— И за Джино, — добавил Коста, — ведь идея принадлежала ему.

Лаки отвернулась в сторону, на лицо ее легла тень.

— Не пытайся испортить мне вечер.

— Лаки, — мягко произнес Коста, — если бы не твой отец, все это было бы невозможным. Не станешь же ты обижаться на него вечно.

— Это почему же?

— Потому что когда-нибудь он вернется и вновь возьмет все в свои руки. И тогда тебе придется научиться ладить с ним и принимать его идеи.

— Он никогда не вернется, — легко возразила Лаки. — Слишком уж много прошло времени. Ему просто не позволят вернуться.

— Об этом позабочусь я.

В задумчивости Лаки смотрела на Косту, соображая, как бы дать ему понять, что для всех было бы лучше, если бы Джино оставался там, где он сейчас. Новый звонок удержал ее от того, чтобы сказать хоть слово.

— Это Скип, — послышался голос за дверью. — Я пришел спросить, готовы ли вы уже спуститься вниз. Там собралась целая куча знаменитостей, и мне хотелось бы, чтобы вы сфотографировались с ними.

Лаки рывком распахнула дверь и холодным взором уставилась на бойкого говоруна.

— Я же предупреждала тебя — никакой персональной рекламы.

— Да, я знаю, но мне казалось, что сегодня, в день открытия и все такое…

— Нет, Скип. Определенно — нет.

Дверь перед его носом захлопнулась. И с чего это ей взбрело в голову лечь в постель с таким недоумком? Кончал он так же быстро, как и говорил.

Лаки повернулась к Косте, протянула к нему руки.

— Пойдем посмотрим, все ли готово. Эту неделю меня каждую ночь мучили кошмары, мне снилось, что в самый ответственный момент здесь все рушится, и я сижу на обломках в чем мать родила, а люди со всех сторон кричат мне: «Дура! Мы же давно сказали тебе, что у женщины тут ничего не выйдет!»

Почтительно взяв Лаки за руку, Коста повел ее к двери.

— Лаки, — торжественно произнес он, — дурой тебя никто не посмеет назвать. Это я могу обещать.

Марко заметил их издалека: Лаки — в сногсшибательном черном платье, строгом, но все же чуточку открывавшем ее грудь, с вызывающим, упрямым взглядом, и Коста — он шагал рядом с ней с гордым видом человека, которому принадлежит весь мир.

Марко поспешил им навстречу. На какое-то время гости были предоставлены сами себе: целый выводок суперзвезд, продюсеры, финансовые воротилы, известные спортсмены, какие-то разряженные шлюхи, их сутенеры, некие артистические натуры, развлекавшие эту толпу.

Приблизившись, Марко поцеловал Лаки в щеку.

— Вид у тебя… самый затрапезный, — в шутку бросил он.

Она улыбнулась.

— Где Хелена?

— Тебе покажется это смешным, но ее здесь нет.

— Почему?

Он выдержал ее взгляд.

— Ты знаешь почему.

— Знаю?

— Сегодня особенный вечер, так?

— Но пока еще ты женатый человек.

— Послушай, — Марко склонился к ее плечу, и голос у него стал совсем тихим, — думаю, что пора бы тебе сделать исключение.

Сердце у Лаки забилось так, будто только что ей пришлось спортивной трусцой описать десяток кругов по Таймс-сквер.

— Исключений я не делаю никогда, — скучным голосом ответила она, уже зная, что нарушит свои принципы. Сегодня же.

— Но начинать когда-то придется, не так ли? Взгляды обоих соединились.

— Энцо уже приехал? — спросил Коста нетерпеливо, желая положить конец этому чем-то неприятному для него диалогу.

— Да, минут пять назад. Я как раз собирался позвонить вам.

— Пошли, Лаки, — Коста повернулся к своей спутнице. — Нам нужно повидаться с ним. Лаки улыбнулась.

— Конечно. — Она легонько коснулась ладонью руки Марко. — Потом.

Уоррис Чартере сидел на высоком табурете у стойки бара, посматривая по сторонам. Старый проныра Уоррис Чартере. Сорок один год, если честно назвать возраст. Облик его значительно изменялся. Прежде всего: он выкрасил в черный цвет не только волосы на голове, ко и брови с ресницами. Под глазами появились тяжелые мешки, великолепные когда-то зубы поредели, с отвратительной очевидностью выдавая его возраст.

Жизнь была не особенно ласковой к нему в течение последних девяти лет. Та ужасная буря, в которую он оказался выброшенным с виллы в Каннах, вовсе не способствовала укреплению здоровья. У Уорриса началось тяжелое воспаление легких, и в конце концов он очутился в местной клинике, в палате для бедных. Он едва не отправился на тот свет, и никого бы это не огорчило.

Как только ему стало чуть лучше, Уоррис попытался связаться с Олимпией. Напрасная трата времени и сил. Когда родителям хочется, чтобы их богатенькая девочка на время исчезла, девочка исчезает, будьте уверены, да так, что лучше и не пытаться отыскать ее.

Через некоторое время Уоррис махнул на Олимпию рукой и перебрался в квартирку к дружелюбной и общительной проститутке, решившей подработать в самом конце туристского сезона. В декабре он вместе с ней отправился в Париж. К сожалению, перед отъездом женщина забыла упомянуть о том, что в Париже у нее уже есть хозяин — постоянный. В результате Уоррис опять очутился на больничной койке, на этот раз с парой сломанных ребер.

Не оставалось ничего другого, как возвращаться домой, в Мадрид. Что он и сделал, вновь сведя дружбу со своими старыми приятелями: торговцами наркотиками и их клиентурой. На жизнь Уоррис зарабатывал тем, что организовывал шоу с живым сексом на сцене. Поднакопив денег, решил сделать порнофильм. А когда исполнитель главной мужской роли перед самыми съемками куда-то пропал, Уоррис посчитал, что справится и сам — и покрасил себе волосы. Какие-то принципы у него все же были. Равно как и где-то живущая мать. Неудобно, если на экране его кто-то узнает.

В Европе фильм завоевал некоторую популярность. Вырученных денег Уоррису хватило на то, чтобы добраться до Америки, где в Пасадене, в кое-как переоборудованном гараже, заняться продолжением съемок. Звезд долго искать не приходилось. Девушки слетались в Лос-Анджелес, как бабочки в ночи стремятся на свет фонаря. Многим из них и дела не было до того, в каком фильме сниматься. Так что Уоррис обеспечил себя стабильным, хотя и не слишком высоким доходом, разнообразными и изысканными любовными приключениями и теперь больше, чем когда-либо раньше, хотел вновь вернуться в мир большого кино. На руках у него до сих пор оставался сценарий, привезенный в Канны Пиппой — теперь его сценарий. Кому взбредет в голову доказывать обратное? Автор его уже семь лет как отдал Богу душу.

Насколько Уоррис что-нибудь понимал в кинобизнесе, «Застреленный» представлялся ему весьма выигрышным сценарием. Безусловно, кое-где потребуется внести некоторые изменения, но сюжет в целом был великолепен. Здесь время оказалось бессильным.

Долго и тщательно Уоррис прикидывал, как подступиться. Финансировать съемки новой картины — это примерно то же, что идти спиной вперед по канату, натянутому над большим Каньоном, — это непросто. И вдруг в какой-то день на него свалилась удача — неожиданная, как золотой дождь. В Вегасе он появился в компании весьма легкомысленного поведения девицы и ее чернокожего приятеля. Втроем они шлялись из отеля в отель, и в одном из них черномазый, указывая на кого-то своим костлявым пальцем, проговорил:

— Видишь сучонку с вертлявой задницей — во-о-он там? Это дочка Джино Сантанджело. Не поверишь! Говорят, что у нее яйца — как у мужика, ее отца. Ну и ну! Я бы не отказался их потрогать!

Уоррис присмотрелся. И вздрогнул. И всмотрелся еще раз.

Лаки.

Этого быть не могло.

Но это было.

Лаки Сант. Лаки Сантанджело;

Пиппа должна была все знать. Ну почему только эта тупая шлюха ничего ему не сказала?

И тогда мозг его заработал с размеренностью компьютера. Вручая сценарий, Пиппа сказала ему, что это настоящая, правдивая история жизни Джино Сантанджело. Но кому тогда было хоть что-то известно о Джино Сантанджело? Единственная газета, которую Уоррис изредка держал в руках, была «Варайети». Но имя запало в память. Как Микки Коэн, Мейер Лански — имя вроде бы знакомо, но вот сам человек…

Он поставил себе целью узнать все, что только можно узнать. Уоррис решил, что когда соберет достаточно информации, то со сценарием в руках отправится к Лаки и потребует, чтобы она познакомила с ним своего отца. Расчет делался на то, что сценарий либо понравится Джино — ив таком случае он с радостью даст денег на съемки, либо нет — и тогда он с радостью даст денег Уоррису на съемки любого другого фильма, при условии, что все копии «Застреленного» будут уничтожены.

Ситуация складывалась беспроигрышная. Лаки в ней отводилась роль связующего звена. Однако вопрос являлся настолько деликатным, что говорить о нем можно лишь с глазу на глаз — а как этого с ней добиться? В конце концов Уоррису удалось купить приглашение на открытие «Маджириано» — у какой-то королевы порнофильмов, которая и так уже числилась в списке гостей, благодаря Тини Мартино. Уоррис заплатил ей сто долларов, помимо которых ему пришлось еще и трахнуть августейшую персону.

И вот он здесь — сидит в ожидании своего хода. Карты сданы. У него на руках туз. В любом случае победа принадлежит ему.

Зарегистрировавшись, Дарио поднялся в свой номер, принял душ, облачился в смокинг и направился вниз.

Вокруг он не видел ни одного знакомого лица. Его тоже никто не знал. Он прошел к стойке бара и заказал себе виски. Боже! Кому все это нужно? Ему-то и требуется всего лишь переговорить со своей сукой-сестрой и тут же свалить отсюда.

Рудольфе Кроун вцепился в руку проходившей мимо его столика Лаки. Он был пьян, волосы потными прядями свешивались на лоб.

— Мы сделали это, девочка, мы это сделали, — мурлыкнул он.

Лаки грубым движением вырвала свою руку. Не было такого месяца, чтобы Рудольфе Кроун не опоздал со своим очередным взносом. А во время профсоюзной забастовки он вообще попытался выскользнуть из ее рук, так что ей пришлось вновь напомнить ему о своей первоначальной угрозе. А теперь, видите ли, он льет пьяные слезы умиления. «Мы это сделали!»

— Неужели ты не присядешь и не выпьешь со мной и моими друзьями? — Это было похоже на рыдание. — Им так хочется познакомиться с тобой, они столько о тебе слышали!

Лаки обвела сидевших за столом мужчин быстрым взглядом. Они показались ей сборищем каких-то ублюдков — ни одной достойной личности. И спутницы выглядели как самые дешевые голливудские шлюхи.

— Очень жаль, но сейчас у меня нет времени, — проговорила она холодно. — Желаю вам приятно провести время. — Она двинулась дальше.

— Он мне не понравился, — шепнул ей Коста.

— А кому он нравится? — ответила Лаки. — Но деньги платит неплохие. — Она помахала рукой Тини Мартино, стоявшему в компании пятнадцатилетней восходящей кинозвезды и ее матери.

— Отвратительно, — выдохнул Коста.

— Нисколько. — Лаки рассмеялась. — Это жизнь. Энцо приветствовал ее стоя. Он заключил Лаки в по-родственному теплые объятия.

— Поздравляю тебя! Ты все-таки сделала это! Глаза Лаки просияли.

— Правда? Правда?

— Безусловно. Я с самого начала знал, что в тебе это есть. — Он поднял бокал с виски. — Никогда я не сомневался в тебе, Лаки, ни одной долбаной минуты, прости мне мой грубый язык.

Последовавшие за этим несколько часов стали счастливейшими в ее жизни. Она и в самом деле королева и наслаждалась каждым мгновением происходившего вокруг. Она присаживалась к столам, танцевала, болтала. Где-то в толпе мелькнуло лицо Дарио. Она была искренне рада, что брат все же приехал.

— Почему ты не позвонил? Не сказал, что сможешь приехать?

Смущенный ее словами, Дарио сразу же напрягся.

— Мне нужно поговорить с тобой, — глядя в сторону, произнес он.

— Разыщи меня немного позже, — успела бросить ему Лаки до того, как вновь закружиться в танце.

Партнерами ее были знаменитости и вовсе никому не знакомые мужчины. Она танцевала, ела, пила и чувствовала себя на вершине счастья. Ровно в полночь она собственной рукой бросила кости на зеленое сукно, а затем раскрутила рулетку. После этого входные двери были раскрыты для публики, а приглашенные удалились в «Белую гостиную», где прибывший из Англии Эл Кинг, звезда рока и соул, готовился блеснуть своим талантом. У него и вправду такой голос, от которого у Лаки холодок побежал по спине. Будучи белым, Эл Кинг пел соул так, как и следует: по-негритянски расслабленно и чувственно.

Затем все вышли полюбоваться устроенным вокруг М-образного бассейна фейерверком, причем те, кто помоложе, скинули с себя одежду и тут же поплюхались в воду. Лаки боролась с искушением присоединиться к ним. Ей приходилось отдавать себе отчет в том, что это будет неверно понято. Нужно сдерживать в себе вспышки этой неукротимой импульсивности. Тем, что она сделала, она заслужила уважение. Этим не бросаются. Не стоит в их глазах превращаться в недалекую, доступную каждому дурочку.

Оставалось лишь одно: стоять с улыбкой возле бассейна, взирать на все и знать — это успех!

Дарио со скучным и мрачным видом бродил где-то на задворках празднества. Разыщи меня позже, как же! За весь вечер эта сука ни разу не присела.

Он не сводил взгляда с ее фигуры, стоявшей у бассейна и сверкавшей блеском драгоценностей, стоивших целое состояние. За кого она себя принимает? Его пронзило детское, мальчишеское желание подойти сейчас к сестре сзади и спихнуть ее в бассейн. Так он и решил сделать. А что? Уж больно у нее довольный собою вид.

Дарио направился к ней, но как только он приблизился, Лаки обернулась.

— Дарио, вот ты где. А я искала тебя. Ложь!

— Ночь уже почти заканчивается. Почему бы нам с тобой не позавтракать утром вместе? Он закусил нижнюю губу.

— Я не рассчитывал задерживаться здесь так надолго.

В демонстративном изумлении Лаки подняла бровь.

— Вот как? Что же это за срочное дело, ради которого ты обязан побыстрее вернуться?

Сука! Сука! Сука!

— О'кей, завтрак вместе, — пробормотал он. — Мне многое нужно сказать тебе.

— Вот и хорошо. Какая приятная перемена. В десять утра, ресторан «Патио».

Голубые его глаза смотрели на Лаки с болью и жалостью. Дарио раскрыл рот, чтобы сказать что-нибудь обидное.

Уоррис Чартере выбрал именно этот момент, чтобы сделать свой ход. Ступив между братом и сестрой, он слащавым голосом произнес:

— Маленькая Лаки Сант! Кто бы мог подумать! Лаки смерила его недоумевающим взглядом.

— Кто вы?

— Кто я? Да ты шутишь'.

Она быстрым движением глаз осмотрелась вокруг.

Боджи находился неподалеку.

— Мы будем играть в загадки, или ты просто назовешь мне свое имя? — с вызывающей резкостью спросила Лаки.

Уоррис не обратил на ее тон никакого внимания.

— Ты хочешь честно признаться, что не помнишь меня? Я же учил тебя водить машину. Я учил тебя куче вещей. Ты, я, Олимпия — вспомнила? Три мушкетера?

Лаки смотрела на него с нескрываемым удивлением.

— Господи помилуй! Уоррис Чартере! Откуда это ты выполз? И что с тобой случилось? Вид у тебя просто ужасный!

Дарио внимательно рассматривал объект нападок сестры. Ему он вовсе не казался ужасным. Наоборот, скорее, привлекательным. А мешочки под глазами чертовски возбуждали и притягивали.

— Рад видеть, что ты ни чуточки не изменилась, — сухо произнес Уоррис.

— О, еще как изменилась, можешь быть уверен. — На мгновение она смолкла, а затем в задумчивости добавила:

— Что тебе нужно, Уоррис?

— С чего ты взяла, что мне что-то нужно?

— Брось. Если хочешь сказать, что приехал, чтобы приветствовать меня — можешь не трудиться. Так что же тебе нужно?

Уоррис скосил взгляд на Дарио.

— Поговорить с тобой.

Лаки повела рукой вокруг себя.

— У меня сейчас нет настроения вести задушевные беседы. Как-нибудь потом.

— Зато у меня есть кое-что небезынтересное для тебя и, — он сделал многозначительную паузу, — для твоего отца.

Чем таким мог обладать Уоррис Чартере, что заинтересовало бы ее или Джино?

— Мне это безразлично.

— Ты изменишь свою точку зрения, как только увидишь это.

— В таком случае прекрати корчить из себя Мистера Загадку и говори прямо. Насчет него можешь не волноваться, это мой брат. Ну же?

Уоррис не удержался и еще раз внимательно посмотрел на белокурого юношу. Он заметил его еще раньше, когда тот в одиночестве сидел у стойки бара. Мелькнула мысль, не актер ли од… и если вдруг да, то, возможно, он согласится на маленькую, но интересную роль в одном из порнофильмов? Слава Богу, что тогда он все же сдержал себя и не спросил!

— В моем распоряжении сценарий. Это история жизни твоего отца. Я думал, что ему стоит ознакомиться с ним до того, как я запущу производство.

Лаки зевнула.

— Так пошли его отцу — тебя же никто не останавливает. — Она заметила Косту, махнула ему рукой. — Спокойной ночи, Уоррис! Это было просто замечательно — повидаться с тобой вновь!

Она зашагала прочь, не удостоив Чартерса даже прощальным взглядом.

— Дерьмо! — со злостью произнес Уоррис. Стоявший рядом Дарио опустил голову вниз — со стороны это выглядело как согласие. У него было такое ощущение, что человек этот поможет ему добраться до Лаки. Не уверенность, а лишь ощущение. Но ничего, позже выяснится. Он протянул Уоррису руку.

— Меня зовут Дарио Сантанджело. Может быть, я окажусь в состоянии помочь вам.

За всю ночь ей всего несколько раз представилась возможность увидеть Марко. Взгляд через весь зал, улыбка. Он так же напряженно работал в толпе гостей, как и она: комплименты знаменитости, обаяние и шарм другим приглашенным и строгий проверяющий взгляд своим людям — все ли идет, как нужно?

Когда Лаки подвели к Элу Кингу, чтобы познакомить с певцом, рядом как из-под земли вырос вдруг Марко и незаметно для окружающих мягко оттеснил Лаки к ее столику, за которым сидел Энцо. У Эла Кинга была определенная репутация. Как, впрочем, и у Лаки. Марко счел за лучшее держать их подальше друг от друга.

Не прошло после этого и трех минут, как вокруг Кинга уже крутились три очень внимательные и любезные дамы. Усмехнувшись, Лаки заметила, что Марко на всякий случай, чтобы не промахнуться, подослал к певцу брюнетку, рыжеволосую и пепельную блондинку — он играл наверняка. Мог бы и не беспокоиться. Какими бы пригожими звезды, любимцы толпы, ни были, она терпеть не могла ложиться с ними в постель. Подумаешь — какую услугу они оказывают, согласившись разделить с тобой ту часть своего тела, о которой мечтают миллионы и миллионы женщин. Ту самую часть, которая имела уже порядочный километраж, требовала бережного управления собою и всяческого пиетета. Исполнение ею своих обязанностей никогда даже и не приближалось к средне-стандартному, в особенности же — в закрытых помещениях.

По одну сторону от Энцо сидела сопровождавшая его и его сына блондинка, по другую — молодая особа с огромным бюстом, которая привлекла его внимание несколькими часами раньше.

— Ты удовлетворена? — ласково спросил Энцо у Лаки.

— Более чем. — Она улыбнулась.

— Отлично. Замечательно. — Подавшись к Лаки, он прошептал ей в ухо:

— Знаешь, кого это вонючее дерьмо Кроун привел сюда сегодня?

Непроизвольным движением Лаки повернула голову, чтобы посмотреть через весь зал на занимаемый Рудольфе Кроуном столик. Сидевшие за ним люди были пьяны и разговаривали между собой излишне громкими голосами.

— Кого?

Энцо скорчил гримасу.

— Наверное, будет лучше, если я сейчас промолчу.

— Кого? — настаивала Лаки.

— Близнецов Кассари.

Лаки ощутила, как похолодел ее голос.

— Не верю.

— Ты считаешь, что Энцо Боннатти лжет? — мягко спросил он ее.

— Нет, я вовсе не это имела в виду. Я хотела сказать, что он вряд ли решился бы на такое.

— И все-таки это так. Он просто законченный долбаный тупица. Может, он и сам об этом не знает. Мне нужно будет послать к нему людей, которые объяснили бы ему, в чем тут дело.

Близнецы Кассари. Дети Розового Банана от его первого брака. Лаки никогда в жизни их не видела. Ей было это ни к чему. Их отец убил ее мать. К тому же Джино сам стремился избавиться от Банана — и преуспел в этом. Она вынудила Косту признаться в этом. Энцо впоследствии подтвердил информацию.

— Как только они посмели появиться в моем отеле, — возмутилась Лаки. — Я хочу, чтобы их вышвырнули вон… немедленно.

— Пусть остаются, придурки. Дело уже близится к концу. Стоит ли портить праздник из-за каких-то недоумков? Не беспокойся, больше они здесь никогда не покажутся. Я сам прослежу за этим — они будут знать, что сюда путь им заказан. Почту за честь оказать тебе эту услугу.

Лаки поцеловала его в щеку.

— Спасибо, Энцо.

В последний раз она бросила взгляд в сторону Рудольфе Кроуна. Ну и свинья. Он и в самом деле заслужил, чтобы ему отрезали яйца.

Было уже четыре часа утра, но празднество все продолжалось. Наконец Лаки поняла, что пора уже оставить гостей. Разыскав Косту, она прошептала ему в ухо:

— Я отправляюсь спать. Фантастический получился вечер, а?

— Великолепный.

— А ты почему все еще шляешься здесь? Ведь тебе-то уже давно пора в постель!

— Мне хочется рассказать об этом вечере Джино в деталях, от начала до самого конца. Я рассчитываю проводить последнего гостя.

Джино. Джино. Джино. Проклятый Коста никогда не даст забыть о нем.

— Ну конечно, — довольно прохладным голосом сказала Лаки. — Развлекайся. До завтра.

В кабине личного лифта она поднялась в пентхаус. Молчаливый Боджи, сопровождавший ее, проверил, нет ли в номере каких-либо незваных гостей, после чего прошел в отведенную ему комнату. Они жили в раздельных помещениях, но в случае опасности Лаки стоило лишь нажать одну из предусмотрительно расположенных кнопок — и в течение нескольких секунд Боджи пришел бы на помощь.

В голове ее беспорядочно метались мысли. Зачем нужно Рудольфе приводить близнецов Кассари в ее отель? Чего хотел Дарио? Правильно ли она поступила, без колебаний отказавшись выслушать Уорриса Чартерса?

Сбросив туфли от Шарля Журдена, Лаки подошла к полке с дисками, выбрала один — Марвина Гея «Что происходит?». Номер заполнили спокойные, расслабляющие звуки музыки.

Сколько Марко потребуется времени, чтобы подняться сюда? Пять минут? Десять? Вряд ли больше.

Забросив руку за спину, она с тихим щелчком расстегнула застежку, и черный «альстон» без звука соскользнул на пол. Подобрав с полу платье, Лаки прошла в спальню и выбрала в шкафу свою самую любимую и самую поношенную спортивную майку. Ту самую, что она носила вот уже лет десять. Марко часто приходилось видеть ее в ней… хотя и довольно давно.

В ванной комнате она тщательно удалила с лица всю косметику, сняла драгоценности, энергичными движениями расчесала волосы и аккуратно уложила их. Выглядела она сейчас как четырнадцатилетняя девочка. Затем Лаки встала под душ и полностью подготовила себя к встрече с мужчиной, которого любила так долго.

Она была полностью готова, когда раздался его стук в дверь.

— Что же тебя задержало? — мягко спросила Лаки.

— Всего пятнадцать минут… Эй, вы только взгляните на нее. Что это ты с собой сделала? Лаки улыбнулась.

— Завела часы в обратную сторону. Нравится? Сейчас ты видишь меня такой, какая я и на самом деле есть.

Марко выглядел озадаченным. Перед ним стояла вовсе не исполненная чувственности молодая женщина, как всего несколько минут назад. Теперь это была та девушка, которую он знал когда-то давно.

— Господи, да ты похожа на настоящего ребенка.

— Так ты и называл меня. Ты и Джино.

Он был совершенно сбит с толку.

Положив руки на бедра, Лаки в упор рассматривала его: длинные обнаженные загорелые ноги расставлены широко в стороны, голова склонена на бок, в глазах опасный блеск.

— Эй, мистер, вы что, решили сыграть в доктора? Марко рассмеялся.

— Глупышка. Ты заставляешь меня чувствовать себя старым развратником.

— Ну так давай. Будь им. Сегодня я делаю исключение. Первое и последнее — если ты останешься женатым.

— Лаки. — Он сжал ее лицо меж своих ладоней и медленно, очень медленно поцеловал.

Она ответила ему со сдерживаемой в течение десяти лет страстью, язык ее торопился проникнуть в его рот, пробежать по его губам, зубам, небу. Она почувствовала, как твердеет и напрягается его плоть.

— Пусть сегодняшний день станет исключением, которое запомним мы оба, — прошептала она.

Они продолжали целоваться, а потом руки Марко, не торопясь, как бы лениво, поползли вниз, к ее грудям, прикрытым лишь тонкой, уже износившейся тканью майки. Пальцы легли на соски, стали нежно ласкать их.

— Хорошо… Мне так хорошо… — прошептала она.

— Можешь сказать это еще раз.

— Скажу… я скажу…

Руки его проникли под майку, однако Марко не попытался снять ее, он только гладил и сжимал расслабившееся, ставшее податливым тело Лаки.

— Ты сводишь меня с ума, — выдохнула она наконец. — Давай разденемся и покончим с этим.

— Ради Бога, Лаки, я же не зубной врач!

— Марко! Но я уже не могу ждать! Я ждала десять проклятых лет.

Движения его стали такими быстрыми, что она не сразу поняла, что произошло. Одежда куда-то исчезла, сама она оказалась сначала на его плече, затем в постели, под его крепким, мускулистым телом, и вот он уже проник внутрь ее, и с такой энергией заходила в ней его плоть, что у Лаки мелькнула мысль — а выдержит ли его сердце?

Но тут же мысли оказались отброшенными, всякие мысли. Она кончала так быстро и так остро, что едва не теряла сознание от удовольствия. Со стоном раненого животного кончал и Марко.

Мокрые от пота, превратившиеся в единое целое, они расслабленно рассмеялись.

— Никогда больше не подпускай меня к себе так близко, — проговорил Марко. — Посмотри, что я с тобой сделал.

— Ты сделал то, чего мне всегда хотелось. — Лаки поднялась на локте, жадными глазами стала рассматривать его тело, покрытое темным загаром и густыми черными волосами. Пальчики ее легонько пробежали по его груди. — А ты знаешь, как долго я об этом мечтала? Хоть можешь себе представить?

Марко покачал головой, улыбнулся.

Лаки положила голову ему на грудь, начала целовать ее, опускаясь все ниже: соски, живот, пах… Уставший было член стал тут же пробуждаться к жизни. Лаки чуть помедлила.

— А ты, Марко? Давно ли ты меня хочешь? Когда я была маленькой девочкой, когда ты возил меня на машине — тогда ты тоже хотел меня? Соблазняло тебя тогда мое девчоночье тело?

— Тогда ты была абсолютно невыносимой. Взяв в рот его наполовину увеличившийся в размере член, Лаки осторожно стиснула его зубами. Лицо Марко испуганно вздрогнуло.

— Эй!

— Я вовсе не собираюсь его откусывать, — голосом невинной девочки проговорила Лаки. — С чего бы это я стала делать такую гадкую вещь?

Он сел в постели, привлек ее к себе, и они вновь принялись целовать друг друга. Лаки должна была честно признаться самой себе, что никогда прежде поцелуи не доставляли ей такого наслаждения. С Марко все было совсем по-другому. В кончике его языка таилась некая магическая сила, и когда он покидал ее рот и опускался к соскам, ей казалось, что она уже умерла и в этот самый момент возносится на небеса. С губ ее готовы были сорваться слова любви. Но Лаки знала, что должна молчать. Ведь он все еще был женат. Черт побери! Почему он до сих пор женат?

Она оттолкнула Марко в сторону и потянулась за сигаретой, одновременно с этим натягивая на себя простыню.

— А тебе известно, что на открытии присутствовали двое близнецов Кассари? — вдруг спросила она.

— Да, — настороженно ответил Марко. — Мне не хотелось портить тебе праздник.

— Если кто-нибудь сказал бы мне о них раньше, их можно было бы просто вышвырнуть вон.

— Ну конечно. А Рудольфе поднял бы истерику из-за того, как несправедливо обошлись с его друзьями. Все вышло случайно. Я думаю, он ни о чем и не знал.

— Энцо сказал, что позаботится о том, чтобы Рудольфе узнал об этом.

— Вот и хорошо. — Он вытащил у нее изо рта сигарету, затушил в пепельнице. Потянул на себя простыню.

— Иди ко мне, малышка.

Во второй раз они делали это уже не торопясь. Они начали понемногу понимать друг друга — какие позы, какие движения приносили удовольствие, какие — нет.

Лаки смотрела на Марко так, как никогда еще до этого не смотрела на мужчину. Глаза у него зеленовато-серые, в обрамлении густых черных ресниц. Большие руки. Крепкое, какое-то твердое тело — ни одного мягкого местечка. На бедре его она увидела шрам, и ей тут же захотелось узнать, откуда он там появился. Марко начал рассказывать ей о своей жизни. Впервые он раскрывался перед ней, и Лаки ловила каждое слово. Марко говорил о том, чем ему приходилось заниматься, о неуспокоенности, в которой он пребывал до того, пока мать не предложила ему прийти к Джино.

— Она оказалась права. — Марко пожал плечами. — Мы не виделись с ним много лет, и все же он принял меня, как родного сына. Твой отец — великий человек. Ты должна гордиться им.

Ни с кем до этого Лаки не говорила о своих отношениях с отцом. Это принадлежало только ей.

— М-м, — протянула она. — Расскажи мне о том времени, когда ты был еще ребенком, когда Джино жил вместе с вами. Каким он был тогда? Какой была твоя мать? Почему они не поженились?

— А я-то думал, что мы говорим обо мне. Лаки выпрыгнула из постели.

— А почему бы нам не плюнуть на разговоры и не принять душ? Посмотрим, что из этого получится. Марко издал протяжный стон.

— Ничего не получится. Мне уже сорок пять, и сейчас я как выжатый лимон. Пора мне утихомириться и поспать немного.

Она делила постель со многими мужчинами, но ни с кем из них ей еще не хотелось остаться. И теперь Лаки просто не знала, что сказать, что делать в такой ситуации. Она понимала одно: нельзя позволить ему уйти.

— Будешь спать здесь, а я приготовлю тебе завтрак, и денег за это не потребую, — шутливо бросила она.

Но Марко уже выбрался из постели и начал подбирать с полу свою одежду.

О, Боже. К чему же они пришли? Что будет дальше? Ну почему он ей ничего не скажет?

Стоя перед ним обнаженной, со спутанными волосами, Лаки вдруг почувствовала себя совсем беззащитной. Марко натягивал брюки.

— Я все-таки пойду в душ, — произнесла она, ожидая, что он остановит ее. Он зевнул.

— Хорошая мысль.

С чувством полнейшего одиночества на сердце Лаки прошла в ванную, открыла воду. Когда она выйдет из душа, его, наверное, уже здесь не будет. А завтра опять начнется бизнес — и только?

Господи! Такого с ней никогда еще не было! Одно дело хотеть его столько долгих лет, и совсем другое — получить то, что хочешь.

Полностью одетый и застегнутый на все пуговицы, Марко вошел в ванную.

На полочке позади Лаки стоял флакон с шампунем. Сделав вид, что она не заметила вошедшего, Лаки плеснула на себя из флакона и принялась энергично растирать груди.

— Ого! Точно такую же сцену я видел в каком-то порнофильме!

— Скажи, а у твоей жены груди на силиконе? — сладким голосом спросила Лаки. Марко расхохотался.

— Стоять тут голой и вспоминать о Хелене! Когда же я начну тебя понимать?

Разозленная, Лаки резким движением вышла из-под падающих струй, поскользнувшись и едва не упав.

— Ты очень остроумен. Марко протянул ей полотенце.

— Да что это с тобой?

— А сколько раз за ночь ты проделываешь это с ней? В голосе ее прозвучала самая настоящая ревность, и, услышав ее, Лаки сама себя возненавидела.

— Остынь. — Он уже больше не смеялся. — Женщине с твоим опытом не стоило бы задавать подобных вопросов.

Она пришла в ярость.

— Мой опыт? Это что же ты имеешь в виду?

— Твои многочисленные похождения — вот что.

— Я не замужем. Кто может мне запретить? Готова поспорить, что ты тоже до брака не зажимал свои яйца в кулак.

— Это совсем другое дело.

— Что другое дело?

— Я — мужчина.

— Боже! Говоришь ты и в самом деле как сорокапятилетний! Значит, мужчине можно трахаться напропалую, а девушке нет — ты это хочешь сказать?

Марко ухмыльнулся.

— Ты и сама знаешь правила.

— Какие еще долбаные правила? — Лаки почти кричала. — Кто, черт возьми, их установил? Мужчины — вот кто!

— Успокойся, детка. Совершенно не из-за чего лезть в драку.

— А я хочу лезть в драку. Я хочу, чтобы ты понял меня.

— Я понимаю тебя.

Она заговорила спокойнее.

— Нет, не понимаешь. Но поймешь. Мне нравятся привлекательные мужчины. Когда у меня нет более интересного занятия, я приглашаю их в свою постель — потому что мне нравится секс. Я не нимфоманка и не шлюха. В постель с мужчиной я ложусь на своих собственных условиях, а после этого я никогда больше его не вижу — потому что я так хочу. — Она сделала драматическую паузу. — А теперь скажи мне, Марко, скольких девчонок ты уложил в свою постель просто так, от нечего делать, потому лишь только, что тебе понравились их груди, или ягодицы, или красивые длинные ноги? Честно? Ну, сколько?

Он пожал плечами.

— Много.

— Ас многими ли ты после этого встречался? На лице его появилась улыбка.

— О'кей, о'кей. Я понял, к чему ты клонишь. Полотенце упало на пол; Лаки подошла к Марко, обвила руками, прижалась к нему.

— Спасибо и на этом!

Пальцы Марко начали подрагивать.

— Но сейчас тебе никто больше не нужен, потому что у тебя есть я. Так, маленькая? Так, да?

— Ты делаешь мне больно!

— Так, бэби?

Чувство облегчения волной прошло по ее телу. Все-таки она поймала его. О Хелене они будут беспокоиться завтра.

— Сними свою одежду — ив постель, — прошептала она.

Марко подхватил ее на руки и вновь отнес под душ.

— Да, я ведь забыл рассказать тебе про тот порнофильм — она там выделывала такую штуку с мылом… это было нечто! Может, и нам тоже попробовать…

— Может быть, — со счастливой улыбкой согласилась Лаки.

Он начал раздеваться.

— Может, мы…

— А мне показалось, ты говорил, что два раза — это твой предел.

— Послушайте, леди, вы вынуждаете меня превратиться в лжеца!

Рудольфе Кроун и его приятели вышли из дверей «Маджириано» на рассвете. Походка их была нетвердой, манеры — вульгарными. Направлявшаяся домой официантка из бара вызвала у них живейший интерес, и в то время как мужчины впятером занимались тщательным тактильным изучением ее тела, их спутницы, стоя чуть в стороне, пронзительно вскрикивали от смеха. Молодая супружеская пара подверглась потоку грязной, площадной брани. Одна из сопровождавших мужчин представительниц прекрасного пола, стянув с себя верхнюю половину платья, потрясала перед лицом изумленного швейцара огромными грудями.

Рудольфе был не в состоянии разогнуться от смеха. Более веселой шутки он в жизни не видел.

На плечо ему легла твердая рука Сальваторе Кассари, внешне наиболее отталкивающего из близнецов.

— У тебя здесь просто золотые прииски. Не хочешь продать свою долю?

Рудольфе со счастливым видом покачал головой. Праздник прошел на славу. Каждый долбаный доллар, с которым ему так жаль было расставаться, обещал принести прибыль. И какую. Ведь этой шлюшонке — Лаки Сантанджело — все-таки удалось сделать дело. Теперь Рудольфе принадлежал хороший, жирный кусок лучшего на побережье отеля.

И вновь он ощутил на своем плече тяжелую длань Сальваторе.

— По-моему, ты меня не расслышал. Так продаешь? Рудольфе оказался слишком пьяным, чтобы услышать в его голосе угрожающую ноту. Братья Кассари были на вершине успеха. Их клан протянул свои щупальца из Филадельфии во всех направлениях. За несколько недель до приезда в Вегас их привел в офис Рудольфе один из его друзей. Близнецы изъявили желание вложить деньги в какое-нибудь прибыльное предприятие, принадлежавшее Кроуну. Рудольфе почувствовал себя польщенным.

— Подойди-ка, — вспомнил Пьетро, выглядевший помоложе, — ведь у тебя есть доля в новом отеле, который должен вот-вот открыться в Вегасе?

И Рудольфе почел для себя за честь пригласить братьев на открытие. Он заказал самолет, Кассари привезли с собой девочек — и вот они здесь! Ах, что это за вечер!

В «Маджириано» у Рудольфе свой номер-люкс, но близнецы остановились в «Сэндсе». Чуть раньше разговор зашел о продолжении столь успешно прошедшего мероприятия, и Рудольфе никак не хотелось упустить шанс расслабиться окончательно.

— Ничего продавать я не собираюсь, — смеясь, ответил он.

Своим ботинком Сальваторе ударил его по ноге — больно.

От удивления Рудольфе замер на месте с отвисшей нижней челюстью.

Сальваторе засмеялся и сунул ему в живот свой огромный кулак — больно.

— Шутка. Ты ведь не возражаешь, а? Пьяный Рудольфе возражал.

— Прекрати это! — начал он.

Сальваторе с силой ударил Рудольфе в пах чем-то, что показалось ему куском стального рельса. Согнувшись пополам, Кроун застонал, хватая ртом воздух.

— Значит, продаешь, да? — ласково спросил Сальваторе.

Рудольфе отказывался поверить мысли, что все это происходит именно с ним. Он достаточно натерпелся тогда, когда к нему домой с угрозами заявилась эта Лаки Сантанджело. Однако теперешняя ситуация просто не умещалась в его сознании. Они стояли перед входом в его отель. И никто из окружавших людей, казалось, не замечал ничего особенного в том, что творилось у них на глазах. При свете дня, Господи!

Пьетро схватил его за одну руку, в другую стальной хваткой вцепился Сальваторе. Приятели Рудольфе рассаживались по машинам, женщины о чем-то болтали.

— Что, черт побери, происходит? — кривясь от боли, выдохнул он.

— Ничего особенного, партнер. — Пьетро оскалил в усмешке желтые от никотина зубы. — Просто мы сейчас совершим небольшую прогулку и оформим нашу сделку. Ты ничего не проиграешь — мы вернем тебе твою долю сполна.

— Но я не хочу ничего продавать.

— Нет? — бодро переспросил его Пьетро. — Но, может быть, ты еще передумаешь.

— Я не пере…

Железными пальцами Сальваторе сжал его яйца, защищенные лишь тонкой материей брюк.

— Не стоит торопиться с принятием решений, — проговорил он, поворачивая кисть руки то вправо, то влево. — Интересная штука — жизнь. Кто знает, чего тебе захочется завтра?

Когда братья Кассари стали запихивать его в машину, Рудольфе вырубился. Мистер Кроун трус. Конечно, он продаст им свою долю. В конце концов.

Во сне Лаки шевельнулась, протянула в темноту руку, коснувшуюся волосатой груди Марко. Прикосновение разбудило ее, она улыбнулась. Лаки не знала, который сейчас час, да ей и не было до этого никакого дела. Звала она лишь одно — сегодня счастливейший день в ее жизни.

Смочив слюной пальцы, она стала нежно водить ими по его соскам, легонько сдавливая их время от времени.

Марко застонал, и она увидела, как простыня меж его ног начинает вздыматься. Веки его глаз медленно поползли вверх.

— Я люблю тебя, — сказала она. — И хочу, чтобы ты развелся со своей женой.

Боже! Она сказала именно то, чего вовсе не собирались говорить — вот так, запросто.

— Да, — отозвался он. — Конечно. Только тебе придется держаться подальше от других мужчин, иначе я сверну твою прелестную шейку.

Лаки никак не могла решить, шутит он или нет. Неужели она получит все без малейшего труда?

— Ты и вправду разведешься с Хеленой? — осторожно спросила она.

— Выслушай меня, девочка. — Марко сел в постели, лицо его стало серьезным. — Я знал, что буду разводиться с ней через неделю после того, как мы поженились.

— Что? — Она не поверила своим ушам.

— Много лет назад ты убежала от меня, как непослушный ребенок. И вот ты вернулась. А я всегда знал, что придет день, и мы будем вместе — ты и я.

Произнеся эту фразу, Марко понял, что сказал самую настоящую правду.

Глаза Лаки сузились.

— В самом деле?

— В самом деле.

— Тогда почему же ты ничего не сказал мне? Не подал знака? Хоть какого-нибудь?

— Я давал целую кучу знаков. Но ты не хотела и знать обо мне — ты была слишком увлечена поиском талантов. А потом, ты в состоянии представить себе реакцию Джино, если бы я хотя бы посмотрел в твоем направлении?

Она села в постели на колени, нервным движением забросив за спину длинные черные волосы.

— Но-но! Не забывай о своей жене. Что я должна была делать? Не обращать на нее внимания?

— Как этой ночью.

— То есть как и ты.

— Боже мой, Лаки. Сколько времени прошло впустую…

— По твоей вине.

— Я постараюсь нагнать его. Она обняла Марко.

— Мы оба.

Они начали целоваться. Он со смехом оттолкнул ее от себя.

— Мне нужно пописать.

— Неужели? Только я успела подумать, что мне так везет!

— Оставайся здесь. Не трогайся с места. Как будто она собиралась. Ей хотелось ущипнуть себя, чтобы увериться, что это не сон.

Вернувшись из туалета, Марко улегся и строгим, мрачным взглядом впился ей в глаза.

— Я скажу тебе одну вещь, которую, по-моему, ты должна знать. Если тебе просто не терпится потрахаться, то ты ошиблась в выборе. Я ясно выразил свою мысль, не правда ли?

— Да, сэр.

— Я считал, что обязан сказать тебе это.

— Да, сэр !

— Такое почтение мне по душе.

Лаки нырнула под черные шелковые простыни.

— Сейчас я окажу тебе почтение — там, где оно действительно что-то значит'.

Господи, как она его любила. Это был не просто секс, хотя и в нем она никогда раньше не находила такого удовлетворения. Но нет — это было нечто куда большее. Это была поглощавшая ее без остатка забота о нем — о том, что он делает, что ощущает. Он должен был принадлежать ей, а она — ему. Вот как все у них должно быть.

Когда они закончили заниматься любовью, на лице Лаки блуждала рассеянная улыбка.

— Когда мы расскажем об этом людям? Марко потянулся, забросил руки за голову.

— Сначала мне нужно будет развязаться с Хеленой. Между нами далеко не все так просто. Она…

— Дура?

— Нет. И прекрати ругаться. Видишь ли, больше всего ее интересует она сама. Она очень красива и… скучна, по-моему. Мне нужно будет купить ей дом в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке, где захочет. На это уйдет месяц-другой.

Лаки встревожилась.

— Месяц-другой? Я не смогу так долго ждать! Марко засмеялся.

— Ну тогда я сегодня же вылечу в Лос-Анджелес и сообщу ей обо всем. Это тебя устраивает?

— Меня устраиваешь ты. Господи! Ты устраиваешь меня так, как никто другой!

Прошел еще час, прежде чем он поднялся с постели и принялся одеваться. Они болтали, хихикали, смеялись, походя со стороны на пару сумасшедших.

— Не могу в это поверить. — Марко покачал головой. — Я знал, что так и будет, но я не знал, что будет именно так.

— А скажи мне — как так? — с интересом спросила Лаки.

— Как… О Боже, я не знаю! Мне сорок пять лет, и у меня такое чувство, что я только сейчас нашел нечто… Да в твоем присутствии я ощущаю себя кретином'.

Она бросилась целовать его, будоража, щекоча своим язычком. Наконец Марко мягко отстранил ее, сказав:

— Все-таки сегодня у меня еще есть и дела. Бизнес — если ты о нем помнишь. Лаки улыбнулась.

— Ну так что же ты не уносишь отсюда свою задницу, любовник?

Даже после его ухода улыбка долго еще не сходила с ее лица. Поднявшись с постели, Лаки быстро оделась в белые джинсы и блузку из мягкого шелка. Затемненные очки смягчили блеск ее глаз. Если так чувствуют себя все влюбленные — нужно разливать это чувство в бутылки, как шампанское. Ничего не стоит сколотить состояние!

Дарио безмятежно сидел в ресторане, играя вилкой в тарелке с яичницей и беконом и размышляя о своем знакомстве с Уоррисом Чартерсом. Было в их встрече нечто особенное — это наверняка. Жизнь еще не сталкивала Дарио с человеком, подобным Уоррису.

— Что это за сценарий, о котором вы говорили? — спросил он после того, как назвал свое имя.

Уоррис со злостью смотрел вслед уходящей от них Лаки.

— Твоя сестрица — это просто бешеная сучка, ты знаешь об этом?

Дарио улыбнулся.

— Приятно встретить человека, чьи взгляды совпадают с твоими.

После такого вступления они очень быстро поладили. Уоррис решил, что если ему не удалось подвигнуть Лаки на разговор с отцом, то, может быть, ее брат окажется более полезным. Он рассказал ему о «Застреленном». О своем намерении либо поставить фильм, либо положить его под сукно — на то время, в течение которого Джино не откажется платить.

— Ты возьмешься помочь мне доставить копию твоему отцу? И выяснить, в какой форме ему будет удобнее платить?

Дарио кивнул, не в силах оторвать своего взгляда от лица Уорриса. Ему виделось в нем что-то декадентское, что-то влекущее, печальное… что-то, к чему он неосознанно стремился…

Остаток вечера они провели в разговорах, и чем больше Дарио делился с ним своими мыслями, тем более заинтересованным становился его собеседник. Потом откуда-то взялись две девицы с длинными волосами и довольно-таки приятными фигурами. Интерес Уорриса к Дарио начал тут же угасать, рука его легла на бедро той, что была пониже ростом.

— Эта киска будет моей. Ты не против? — обратился он к Дарио.

Тот почувствовал резкий укол ревности. Уоррис не понял, не знал…

— Ничуть, — будничным голосом ответил он. — Когда ты передашь мне сценарий?

— Как насчет завтрашнего полудня? Где ты будешь в это время?

— В самолете. Я возвращаюсь в Нью-Йорк.

— Так быстро?

— Здесь мне абсолютно нечего делать.

Похоже, только в этот момент до Уорриса дошло, кем был Дарио, чего он хотел. Глаза их встретились. Уоррис и сам удивился: почему ему потребовалось столько времени, чтобы понять? Рука его соскользнула с бедра девицы.

— Прости, милашка, но только не сегодня. У меня дела.

Та поднялась со стула, обиженная, и потянула за собой подругу.

— Ты мог бы сказать мне, — Уоррис смотрел на него в упор.

Дарио ощутил, как откуда-то снизу в нем начинает подниматься жаркая волна.

— Зачем?

— Все было бы гораздо яснее.

— А сейчас уже ясно?

Уоррис медленно кивнул.

Вспомнив, видимо, о чем-то, Дарио улыбнулся. Он водил вилкой по тарелке с яичницей, посматривая то на входную дверь ресторана, то на часы. Лаки сказала, что завтрак в десять, в «Патио». Сейчас уже половина одиннадцатого, а ее и не видно. Естественно — ведь она условилась о встрече всего лишь с ним, а какое он имеет значение для нее?

Подзывая официантку, он щелкнул пальцами. Ни минуты больше он здесь сидеть не будет. Не лакей же он, в конце концов. А потом, Уоррис сказал, что он вовсе не должен выпрашивать у нее денег, так как есть и другие способы получить то, что принадлежит ему по праву.

Официантка вручила ему счет.

— Желаю вам приятного дня! — Она улыбнулась. Дарио верил, что так оно и окажется. Уоррис пригласил его погостить в Лос-Анджелес.

— Поможешь мне, а я помогу тебе. Вдвоем мы добьемся этих денег — твоих денег, Дарио. У тебя на них не меньше прав, чем у нее. Придумаем, как сорвать приличный куш.

Поднявшись из-за столика, он поспешил к выходу. С Уоррисом они договорились встретиться в аэропорту в одиннадцать тридцать. Опаздывать Дарио не хотел.

Рудольфе горбился на заднем сиденье несущегося по пустынной автостраде «мерседеса». От царившего в машине запаха новой кожи его тошнило, но даже поблевать он не мог — нечем было. Ничего в желудке не осталось.

Он готов умолять, выпрашивая стакан воды — или кофе — чего-нибудь, лишь бы

заглушить омерзительный привкус во рту. С трудом Кроун выпрямил спину — от водителя его отделяла перегородка из толстого стекла, снабженная к тому же матерчатой занавеской.

С губ его сорвался низкий стон. Каждая мышца, каждая косточка тела ныла тупой, безысходной болью, но куда сильнее пугали ее пульсирующие всплески в паху. Рудольфе всегда считал себя виртуозом по части постельных забав. Если что-нибудь серьезно повреждено там… нет, об этом лучше вовсе не думать.

Он прикрыл глаза и снова издал мучительный стон. Поверит ли кто-нибудь, что человек может пройти через такие муки? Ну кто ему поверит?

Братья Кассари — такие обходительные, такие вежливые. Их болтовня у него в офисе о каких-то деньгах, которые они якобы горят желанием вложить в его бизнес.

И они-таки очаровали его. Приехали вместе с ним в Вегас. Привезли с собой пять неоглядных задниц, предложив ему любую на выбор.

Выбор свой Рудольфе сделал: брюнетка с ногами, росшими, казалось, из подмышек. Но только выбор, и больше ничего. Не успел, а?

Братья Кассари. Ну что ж, они заслужили свою репутацию. Взяли его на небольшую прогулку, в конце которой Рудольфе упрашивал их купить у него его долю в «Маджириано», упрашивал, воя и скуля подобно какому-нибудь животному.

Все документы у них оказались наготове, заполненные так, что комар носа не подточит. А свидетелями подписания выступали такие личности, которые ни при каких условиях не признают, что он ставил на бумагах свое имя под страхом смерти. Когда же все закончилось, его затолкали в «мерседес».

— Тебя довезут до Лос-Анджелеса, — небрежно бросил Сальваторе. — Оттуда можешь лететь в Нью-Йорк.

Только смотри, никаких звонков. Мы тоже не дураки.

Один твой дурацкий звонок — и можешь считать себя трупом.

За кого они его принимают? За придурка? Зажав мошонку руками, он снова застонал. Деньги.

Дерьмо. Уж лучше сидеть со шляпой на обочине дороги.

Энцо Боннатти вместе со своим сыном стоял у входа в «Маджириано» и смотрел на то, как их чемоданы укладывают в багажник длинного роскошного «линкольна».

Лаки находилась рядом.

— Жаль, что вы не можете пожить здесь еще. Проделать такую дорогу ради одной-единственной ночи — просто смешно!

— Доживешь до моих лет, девочка, сама будешь знать, что для тебя хорошо, а для меня хороша моя собственная долбаная постель, прости мне мой непотребный язык.

— Вам плохо спалось этой ночью? — быстро спросила Лаки.

Энцо хрипло рассмеялся.

— Это почему же? Подушки у тебя такие же, как и те, на которых я сплю, на тумбочке у кровати две бутылки с моей любимой минеральной водой, и шоколад в холодильнике. Откуда тебе только известны все эти мелочи?

Рассмеялась и Лаки.

— Я посчитала своим долгом знать их. Энцо подался вперед, чтобы расцеловать ее в обе щеки.

— Ты хорошая девочка.

— Я не девочка, Энцо.

— А кто же ты — пожилой мужчина вроде меня? Для меня ты девочка. Но прежде всего ты — Сантанджело — и это самое главное. Когда Джино притащится сюда…

— На следующей неделе я буду в Нью-Йорке, — перебила она его быстро. — Не могли бы мы вместе поужинать?

Энцо улыбнулся.

— И она еще спрашивает. Тебе незачем это делать, Лаки, ты же член семьи.

— Я знаю. — Она тепло обняла его. — Спасибо, что приехали. Для меня это очень много значит.

— Мне нужно было собственными глазами посмотреть на то, что ты тут сделала.

— И вам понравилось?

— Ты победила. Все остальное здесь смотрится как помойка. — Он забрался в машину.

Лаки стояла у дверей до тех пор, пока автомобиль не скрылся из виду. Потом до нее дошло, что время уже перевалило за полдень, а работы хоть отбавляй. Целый час ушел на досужие разговоры с Энцо. Попрощаться с ним вышел на минуту и Марко — при виде его любовь вспыхнула в Лаки с такой силой, что она ощутила почти физическую боль. Почему, ну почему никому нельзя рассказать об атом? Почему она не может забраться на крышу отеля и через громкоговоритель оповестить весь Лас-Вегас?

Черт возьми. Марко, расскажи обо всем Хелене, а, уж я расскажу всему миру.

Интересно, что подумает Джино, когда узнает? Если бы тогда он сам устроил ее брак с Марко вместо Крейвена Ричмонда…

Распрощавшись с Энцо, Марко подмигнул Лаки:

— Мне нужно будет заглянуть в «Мираж». Может, пообедаем в два, в «Патио»?

— Конечно.

Она старалась изо всех сил, чтобы голос ее звучал, как обычно, однако ее сияющее лицо пускало насмарку всю игру.

— Лаки. — Позади стоял Скип, помахивая конвертом. — Я подумал, что ты, наверное, захочешь увидеть вчерашние фотографии. Их отпечатали только что.

— С удовольствием бы, Скип, но я и так уже повсюду опаздываю.

— О. — У него был разочарованный вид. — А я-то надеялся, что мы сможем с вами пораньше пообедать, и я поделился бы некоторыми своими планами. Реакция прессы…

— А не лучше ли будет, если ты отпечатаешь все это на машинке и перешлешь мне вместе с фотографиями? Я на два часа опоздала на встречу с моим братом, а ведь это всего лишь самая ничтожная из всех моих проблем!

Она бросилась в вестибюль отеля и принялась внимательно осматриваться по сторонам. Кругом толпились люди. Куда ей пойти в первую очередь? Попытаться выяснить, где находится Дарио? Если он прождал ее целых два часа, дополнительные двадцать минут не убьют его. В данную минуту ей совершенно необходимо увидеть Косту, потом нужно было перекинуться парой слов кое с кем из персонала, сделать несколько неотложных телефонных звонков…

Хотелось же ей совсем другого — ей хотелось всю оставшуюся жизнь провести в постели с Марко.

— Мисс Сантанджело… просят мисс Сантанджело! — отчетливо донеслось до нее по громкоговорящей связи.

Она подошла к стойке администратора, подняла телефонную трубку.

— Да?

— Лаки Сантанджело?

— Кто это?

— Лаки, с тобой говорит один из твоих новых деловых партнеров.

— Что?

— Ты слышала, что я сказал.

— Кто это?

— Я только хотел поставить тебя в известность.

— Что?

Но говоривший, кто бы он ни был, повесил трубку. В упор глядя на испуганно сидевшего за стойкой клерка, Лаки в раздражении отчеканила:

— Передайте телефонисткам, что я не желаю, чтобы меня подзывали к телефону по всяким пустякам. И сначала все звонки должны направляться в мой кабинет.

— Да, мэм.

Дурацкий звонок. Идиотка-телефонистка.

— Соедините меня с Дарио Сантанджело.

— Он уже выехал, мэм.

— Когда?

— Около полутора часов назад.

— Вы уверены?

— Я лично относил его счет в бухгалтерию.

— О'кей. Благодарю вас.

Если Дарио не дал себе труда подождать ее, ну что ж — это не ее проблемы. В Нью-Йорке она с ним за все посчитается.

При мысли о Марко ей захотелось, чтобы поскорее наступило два часа дня — время, когда они вновь встретятся.

Близнецы отмечали удачную сделку шампанским и девочками.

В то время как они беззаветно отдавали себя наслаждениям плоти, их люди продолжали действовать. Доли Рудольфе Кроуна в «Маджириано» было слишком мало, чтобы удовлетворить братьев. К тому же ведь в синдикат входили и другие члены — почему бы не поработать с ними? И уж они-то не получат своих денежек сразу, как Рудольфе, нет, им придется подождать.

Сальваторе похлопал по ядреным ягодицам лежавшей с ним в постели женщины.

— Тебе хорошо, не правда ли? Приятно, когда тебя трахает такой мужчина, как я?

— Ну еще бы, — с готовностью ответила та. — В тебе сразу видно большого человека.

Он повернул голову чуть в сторону, туда, где на соседней кровати под его братом лежала другая.

— А тебе? Тебе тоже нравится?

— О-о! Да! Да! Вы оба как заведенные! Как заведенные! Он почувствовал себя польщенным. Умеют все же они сказать — эти девки, которые зарабатывают деньги только в лежачем положении. Обычно Сальваторе никогда не утруждал себя оплатой их услуг. Но сегодня день особенный. Сегодня шлюхи оказывались полезными…

В дверь постучали.

— Это коридорный, — послышалось из-за нее.

— Входите! — прокричал в ответ Сальваторе, Своим ключом служащий открыл дверь и вкатил в номер поднос, уставленный едой. Увидев, что происходит в комнате, он в изумлении остановился. Сальваторе из-под подушки достал двадцатидолларовую банкноту и протянул ее коридорному.

— Все о'кей. Ты ничего не видел. Занесешь потом чек на подпись.

На своем веку коридорный повидал немало сцен, двадцать лет он ходит из номера в номер, но такое представало перед его глазами впервые. Пьетро Кассари без устали качал свою подругу, вверх-вниз, вверх-вниз. Сальваторе Кассари лежал на постели в чем мать родила — так же, впрочем, как и женщина, приникшая к нему.

Служащему не терпелось побыстрее вернуться на кухню, чтобы рассказать коллегам в деталях эту историю. Но чек он все же занес.

Сальваторе расписался на нем с улыбкой.

— А который сейчас час, парень? Коридорный аккуратно поддернул рукав.

— Десять минут третьего, сэр.

Лаки закурила новую сигарету и заметила:

— Что-то это непохоже на Марко — опаздывать. Он сказал в два, а теперь уже двадцать минут третьего.

Коста сделал глоток горячего сладкого чая и окинул Лаки внимательным взглядом.

— Я разговаривал сегодня утром с Джино.

— Вот как? — послышался как бы издалека ее голос. Впечатление было такое, что она его не слушает.

— Рано или поздно, но тебе придется однажды столкнуться лицом к лицу с тем, что он — твой отец. Что все то, чего ты достигла, стало возможным лишь благодаря…

Она не слушала его. Отказывалась слушать. Ну почему он так хочет испортить ей этот день? Почему он вечно говорит о Джино?

В противоположном конце зала она заметила Боджи, с кем-то ожесточенно спорившего. От скуки Лаки стала наблюдать за ним, демонстративно пропуская мимо ушей слова Косты. Похоже, что Боджи ругался с кем-то из персонала автостоянки. Что нужно было парню со стоянки в ресторане? Этому нужно немедленно положить конец.

— Рано или поздно, — продолжал гнуть свое Коста, — отец твой вернется назад, и тогда ты вынуждена будешь…

Боджи двигался к ней через зал, ловко лавируя между столиками. Абсолютно бесшумно, как пантера, быстро и без всякого звука. По мере его приближения Лаки почувствовала, как ее начинают охватывать какие-то смутные подозрения. Что-то тут не так. Она поднялась из-за столика еще до того, как Боджи успел подойти.

— В чем дело?

Лицо его осталось невозмутимым.

— Там снаружи стреляли.

— Стреляли? Что ты хочешь этим сказать? Подошел Коста.

— Что случилось?

Боджи покачал головой.

— Не знаю. Кого-то там застрелили. Я хочу, чтобы ты, Лаки, поднялась наверх — немедленно. — Мертвой хваткой он сжал ее запястье.

Лаки попыталась высвободить руку.

— Я не хочу никуда подниматься, — начала было она.

— Да, Боджи, проводи ее наверх, — приказал Коста. — А я пока узнаю, в чем там дело.

— Черт бы вас всех побрал! — взорвалась Лаки. — Я не собираюсь никуда подниматься. Отпусти меня!

Боджи скосил глаз на Косту, незаметно кивнувшего ему головой. Пальцы телохранителя разжались.

Лаки вздрагивала от гнева. На кого же это, интересно, Боджи работает, в конце концов?

— Пойдемте и выясним, что там такое происходит, — негромко сказала она.

Лежавший на раскаленном асфальте мужчина уже почти ничего не мог видеть или слышать. Говорят, что перед самой смертью человек в состоянии одним взглядом охватить всю свою жизнь. Это не так. Абсолютно не так. В эти мгновения тело мужчины находилось в безраздельной власти боли. Ослепляющей, бесконечной боли, вызванной тремя пулями, впившимися в него, когда он спешил ко входу в отель. Боль уносила его прочь, звала в недолгое путешествие, которое вот-вот завершится. Губы хватали воздух. Последний вздох. И когда он уже отлетал, мужчина успел все же услышать ее душераздирающий крик:

— М-А-Р-К-О! О, н-е-ет! ГОСПОДИ! Н-Е-Е-Т… М-А-Р-К-О!..

ВТОРНИК, 14 ИЮЛЯ 1977 ГОДА. НЬЮ-ЙОРК

Усталая, Лаки добралась до последнего пролета лестницы.

Хотя было всего семь утра, жара уже навалилась на город. Насквозь мокрая от пота, она умирала от желания встать под душ.

Ступени лестницы вели в расположенный в подвальной части здания гараж. Оказавшись в нем, Лаки направилась к своей машине — бронзового цвета спортивной модели «мерседеса». Она поставила огромную сумку на капот и принялась разыскивать ключи зажигания. И чем дольше она копалась в содержимом сумки, тем больше ее охватывало раздражение. Этих чертовых ключей не было!

В ярости она вытряхнула из сумки все, что там находилось, — однако ни ключей зажигания, ни ключа от дома обнаружить не удалось.

И тут Лаки вспомнила, что вот так же она перетряхивала сумку в кабине лифта в поисках зажигалки. Идиотка! Значит, она просто забыла подобрать ключи с пола. Они, наверное, так там и лежат.

Это уже чересчур.

— Проклятье! — Она со злостью пнула колесо. На пороге гаража появился Стивен.

— В чем дело?

— Оставила свои ключи в лифте. Не поверишь!

— Как же вы могли совершить такую глупость?

— «Как же вы могли совершить такую глупость»! — передразнила его Лаки. — Конечно, я сделала это специально, чтобы ты подвез меня. Как будто мы еще не надоели друг другу, а? Стивен вздохнул.

— Может, не стоит?

Она запихала свои мелочи в сумку и направилась за Стивеном к его машине, «шевроле», на котором он ездил уже два года.

Стивен раскрыл дверцы, и Лаки устроилась на переднем сиденье.

— Включи кондиционер, — требовательно бросила она.

Не обратив на эти слова никакого внимания, Стивен мягко повернул ключ зажигания. Мотор тихо заурчал.

— Включи кондиционер, — повторила Лаки.

— Нет. Двигателю необходимо поработать минут десять.

— Это почему?

— Потому что в противном случае он заглохнет, — терпеливо объяснил Стивен.

— Так что же ты не купишь новую машину?

— Мне нравится эта. Если, конечно, вы не имеете ничего против.

В полном молчании он вывел «шевроле» из гаража. Улицы уже ожили — во всех направлениях по своим делам спешили люди.

— Где вы живете? — вежливо спросил ее Стивен. Лаки зевнула, даже не попытавшись прикрыть рот рукой.

— Перекресток Шестьдесят первой и Парк-авеню. Но ехать туда нет никакого смысла. Ключи я потеряла, а прислуга появится там не раньше десяти.

— У консьержки обязательно должны быть запасные?

Лаки покачала головой.

Губы Стивена затвердели. Нет уж, с него хватит.

— Так куда же тогда?

— А где живешь ты?

— Это еще зачем?

Лаки извлекла из своей пачки сигарету, со злостью хлопнула по головке автомобильной зажигалки.

— Господи! Да это неважно. Я просто собиралась спросить, нельзя ли мне поторчать у тебя до десяти часов, но можешь забыть об этом. Мне вовсе не хочется доставлять тебе каких-то неудобств.

— Никаких неудобств, — натянуто ответил Стив, недоумевая: почему она не попросит его подвезти ее к друзьям или родственникам.

— Спасибо.

Зажигалка сработала, Лаки ткнулась в нее сигаретой, жадно затянулась.

В молчании они продолжали приближаться к дому Стивена. Светофоры работали еще в ночном режиме, так что машина продвигалась вперед довольно медленно.

Стивен размышлял о предстоящей работе. Мысли его были сосредоточены на деле Боннатти. Два года потрачены на то, чтобы до мелочей воссоздать жизнь этого человека, Энцо Боннатти, уличного мальчишки, превратившегося в конце концов в одного из крупнейших боссов преступного мира. Проституция, порнография, азартные игры, наркотики. Не говоря уже об убийствах, шантаже, взятках.

Самым трудным было убедить людей начать говорить. Атмосфера вокруг Боннатти оказалась густо замешенной на страхе. И тем не менее находились такие, кто осмеливался, — главным образом благодаря Бобби Де Уолту. Это были ключевые свидетели, показания которых могли навсегда отправить Энцо в тюремную камеру. Безопасности ради, Стивен держал их в стороне. Главным сейчас являлось подготовить бумаги с формулировками обвинения и обязать Боннатти явиться в суд.

Стивен осторожно загнал «шевроле» на стоянку рядом со своим домом на углу Пятьдесят восьмой улицы и Лексингтон-авеню. Раз в год на ней можно было отыскать свободное местечко — сегодня выпал этот самый счастливый случай. Первое доброе предзнаменование после чертовски неудачной ночи.

Лаки вновь зевнула.

— Так мы, оказывается, соседи, — заявила она, со вкусом потягиваясь. — В десять я и пешком смогу добраться до дома.

Чем же ее развлекать в течение целых трех часов? И почему вдруг он обязан превращаться в эдакого Мистера Добряка? Почему не посоветовать ей поискать себе иное пристанище?

Стивен вышел из машины, но не успел он открыть ей дверцу, как Лаки выбралась сама, опять-таки потягиваясь и оборачиваясь к нему.

— Я проголодалась. А ты? Еда у тебя какая-нибудь есть?

Честно говоря, Лаки вовсе не рассчитывала, что он будет готовить ей завтрак. Однако Стивен не был в этом так уверен.

— В холодильнике есть яйца, если вы согласитесь заняться ими, — сухо ответил он.

Следом за ним Лаки направилась к подъезду.

— Я не умею готовить.

— Даже яйца?

Она неопределенно пожала плечами.

— Боюсь, что не смогу назвать себя королевой кухни. Стоит мне только посмотреть на продукты, как к горлу подступает…

— Можно не продолжать.

Кирпичный особняк был поделен на четыре квартиры. Стивен жил на первом этаже. Кэрри постоянно пыталась заставить его придать хоть какой-то уют своему жилищу, однако Стивену оно нравилось и так: темное дерево, кожаные кушетки, массивный старинный стол, забитые книгами полки и единственная дань современности — умопомрачительная квадрофоническая аппаратура вместе с внушительной коллекцией блюзов и соул.

Лаки осмотрелась. Она ожидала увидеть нечто совсем иное. Однако интерьер ничуть не помог ей составить о Стивене сколько-нибудь четкое представление. Бесспорно, он являлся одним из самых красивых мужчин, которых она когда-либо видела. Проблема заключалась в том, что такие представители мужского пола были, как правило, полны спеси и высокомерия. Этот же на них не походил. Похоже, он и в самом деле не отдавал себе отчета в том, насколько он красив. Но само собой разумеется, это вовсе не меняло того факта, что он казался исключительным занудой.

Лаки испытывала сильнейшее искушение соблазнить его улечься с нею в постель. Забраться под простыни и посмотреть — может, ей удастся все-таки хоть чуть-чуть его растопить.

Она едва не расхохоталась вслух. Ну и поворот! До этого первыми всегда клевали мужчины. От нее требовалось лишь зайти в какой-нибудь бар и прогуляться мимо стойки — тут же со всех сторон на нее устремлялись жадные взгляды, так что можно было подумать, что женские прелести вот-вот выйдут из моды и необходимо в спешном порядке успеть урвать свой кусок. Она любила такие бары, там никто не знает твоего имени. В этом было нечто волнующее — зайти, выбрать партнера, не имея ни малейшего представления о том, как его зовут. Ни имени. Ни разочарования.

— Может, все же присядете? Я пока вскипячу воду для кофе.

— У тебя газ или электричество?

— Газ.

— Счастливчик.

— Да. — Стивен направился в кухню.

Лаки уселась на кушетку. Ей необходимо было ободриться: столько мыслей в голове, столько дел предстоит сделать…

Она прикрыла глаза. Джино возвращался домой… он мог быть здесь в любую минуту… в любой день…

Я не хочу снова стать маленькой девочкой. Прошу тебя, папа, не лишай меня всего этого… пожалуйста…

Глаза ее внезапно раскрылись. О Господи! Да что же это со мной? Никто — ведь никто же — у меня ничего не забирает.

В комнату вернулся Стивен. Пиджак свой он снял и казался сейчас уже более расслабленным.

— Чайник я поставил, скоро он закипит. Поставить вам какую-нибудь музыку, пока я буду в душе?

Лаки кивнула, веки ее отяжелели, готовые вот-вот снова сомкнуться — всего на секунду, на одну только секунду Стивен быстро перебрал альбомы с дисками, выбрал один из своих любимых. По крайней мере, в музыке у нее вкус был. А не испытать ли ее на раннем Марвине Гее? «Что происходит?» Это же классика.

Установив диск, Стивен скрылся в ванной, чтобы поспешно сорвать с себя одежду и с наслаждением подставить тело бодрящим холодным струям.

Лаки уже почти заснула, когда до ее дремлющего сознания донеслись звуки музыки. Марвин Гей. «Что происходит?» Господи! Марко. Ночь, и он рядом с ней. Клятвы в вечной верности. Марвин Гей из колонок. «Что происходит?» — раз, другой, третий… Воспоминания нахлынули прежде, чем она успела остановить их.

Марко. Лаки запрещала себе думать о нем. Он жил в самом дальнем, самом темном уголке ее сознания, куда она уже не решалась заглядывать. Он мертв… ушел навсегда…

Марко… Марко… Марко…

До сих пор в ушах Лаки стоял ее собственный крик. До сих пор она видела распростертое на сером асфальте его тело. До сих пор помнила кровь, толчками выходившую из его груди. Из ее Марко, ее любви.

И людей, стоявших вокруг и о чем-то переговаривавшихся, как будто они видели перед собой еще одну достопримечательность Лас-Вегаса. Отвратительных толстух в нелепых открытых платьях, их суетливых отпрысков и представительных мужчин в темных костюмах.

А один из них снимал все на пленку. Вытащил свой «инстаматик» и щелкал кадр за кадром.

Она прыгнула на него, как дикая кошка, выбила камеру из его потных рук, грохнула ее со всего маху об асфальт и из последних сил закричала:

— Подонок… подонок… подонок…

Боджи потащил ее в сторону от испуганного туриста, но она вырвалась, опустилась на землю возле Марко, приподняла его голову и прижала к своей груди.

А кровь все текла и текла… Медленно… Неостановимо… Безвозвратно…

— Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя… Ей казалось, что произнеси она эту фразу тысячу раз — и Марко не уйдет… не оставит ее навсегда…

— Он умер, Лаки, — грустно сказал Коста. — Он умер.

— Отвали! — закричала она с искаженным от боли лицом. — Отвали! С ним все будет в порядке… Все будет хорошо…

Машины «скорой» и полиции прибыли одновременно.

— Его необходимо доставить в больницу! — Она вскочила на ноги. — Прошу вас! Быстрее! Дорога каждая секунда!

— Он уже мертв, мисс, — негромко проговорил санитар, мягко беря ее за руку.

Она со злостью оттолкнула его.

— Откуда ты знаешь? Ты даже не попытался помочь ему!

Перед Лаки лежал тот Марко, с которым она рассталась только утром. Она не видела его неподвижного тела.

Не видела, что половина лица снесена, а на ее месте пузырящаяся кровь и осколки кости. Она не видела огромной темно-красной лужи, натекшей вокруг нее.

Неторопливым шагом к ней приближался ведавший виды детектив в сопровождении нескольких полицейских. На ходу он сыпал распоряжениями, уговаривал толпу разойтись, а свидетелей, наоборот, остаться.

— Кто это? — спросил он, указав на Лаки. — Уберите женщину прочь от погибшего и выясните, что тут, в конце концов, произошло.

Вперед выступил молодой полисмен. Он попытался оторвать Лаки от мертвого тела, но получил от нее удар, повергший его на землю.

Тогда пришлось действовать Боджи. Силы ему не занимать, несмотря на невзрачную внешность. Он оттащил Лаки от неподвижно лежащего на асфальте Марко и понес на руках к входу в отель.

Что происходило потом, она помнила смутно. Какая-то мешанина из лиц, голосов, врачей, пустоты. Она провалилась в нее, в спасительную пустоту, где однажды уже побывала. Как там тихо и спокойно! Такое же было и после смерти матери…

Лаки пришла в себя через сутки в частной клинике. Открыв глаза, она резким голосом спросила:

— Что это за место? Почему я здесь?

Сиделка, дремавшая в кресле, вскочила на ноги.

— О, мисс Сантанджело… Одну минутку, прошу вас… — она бросилась вон из палаты.

Лаки осторожно села в постели, ощупала руками тело. Ей почему-то казалось, что она попала в автокатастрофу. Восстанавливая в памяти цепочку событий, она добралась до торжеств, посвященных открытию «Маджириано»… Там были Энцо, Коста, Марко, Уоррис Чартере, Дарио плюс целое скопление звезд. Она вспомнила весь вечер, до конца, а потом… пустота.

Одетый в белый халат, к ней торопливо вошел врач.

— Почему я нахожусь здесь? — требовательно спросила Лаки. — Попала в аварию?

— Это больше похоже на душевную травму, мисс Сантанджело. Вы пережили тяжелое потрясение. Сейчас сюда уже едет мистер Дзеннокотти, я думаю, он все объяснит вам лучше, чем я.

Коста приехал. Объяснил.

…Теперь, два года спустя, услышав Марвина Гея, Лаки позволила себе наконец вспомнить всю правду и всю боль.

…Она разрыдалась. Тяжелым, рвущим душу плачем. Мести, к которой она стремилась, одной только этой мести было мало. Ведь рядом уже нет Марко, к кому всегда можно прийти за советом и поддержкой. Нет Марко, бывшего для нее такой надежной опорой. Лаки несла на себе груз ответственности за множество различных дел, но мастерски управлять двумя огромными отелями по плечу было только ему. Ему одному.

Конечно, Энпо Боннатти оказался, как всегда, на высоте. Из своих людей он лично отобрал двоих самых способных, поручив им руководить всем бизнесом в Вегасе, и к тому времени, когда Лаки вышла из клиники, эти двое уже приступили к своему делу и делали его грамотно. Ее такое решение устраивало полностью. Она не желала оставаться в столице игорного бизнеса — она хотела вернуться в Нью-Йорк.

С признательностью поблагодарив Энпо, Лаки спросила его, не будет ли он возражать, если его людям придется задержаться на время.

— Не беспокойся, — сказал он. — Делай то, что считаешь нужным, Лаки. Мои парни за

всем присмотрят. Мы договоримся.

А затем он сам занялся организацией розыска убийц Марко.

Через две недели после прозвучавших в Лас-Вегасе выстрелов он сообщил Лаки:

— Мы нашли его — это оказался какой-то подонок, решивший отомстить Марко за его везение в игре. Прочтешь о нем в завтрашних газетах.

Она и в самом деле прочла. Заметка информировала читателей о том, что некий мистер Мортимер Саурис заживо сгорел в собственном автомобиле в результате «загадочной», как выразилась газета, аварии.

— Этот членосос, извини меня за такой оборот, умирал медленно, — объяснил ей Энцо.

Он олицетворял собой несокрушимую власть. Лаки с отвращением подумала о братьях Кассари, вскоре после гибели Марко сделавших попытку прибрать «Маджириано» к своим рукам. Энцо пообещал разобраться с этим лично. Прошло несколько недель, и он сказал Лаки:

— Рудольфе Кроун, близнецы Кассари и кое кто еще, вздумавшие подкопаться под синдикат, вышли из игры. У меня на руках документы, подтверждающие, что все принадлежит нам. Полностью.

И опять Лаки была ему благодарна, но не выказала ни малейшего желания вернуться в Вегас. У нее не хватало сил находиться там, где все напоминает о Марко.

Деньги из «Миража» продолжали поступать обычным порядком. Специальные люди забирали из казино мешки с наличностью и развозили их по различным городам, где капитал отмывался, превращаясь в законный, и направлялся затем в то или иное принадлежавшее Сантанджело предприятие. Прибыль из «Маджириано» шла тем же путем, до того дня, когда Энцо пригласил Лаки в свое поместье на Лонг-Айленде и сказал:

— Я приготовил тебе сюрприз, Лаки. Я заключил сделку, которая для всех нас обернется большими деньгами. Пришлось поставить на кон и твои средства от «Маджириано». Верь мне, Лаки.

— Я тебе верю. — Она улыбнулась.

Услышав об этом от Лаки, Коста горячо запротестовал. Как только речь заходила о деньгах, он тут же начинал подозревать всех и вся. Временами, считал Коста, Лаки очень недостает чувства ответственности. Джино никогда и никому не доверил бы своих денег, даже такому проверенному временем другу, как Энцо. Лаки еще слишком молода, чтобы иметь правильное представление о власти и могуществе хотя бы одного-единственного доллара.

— Оставь, Коста! — вступила она в спор. — Ведь это же Энцо, он мне как отец, ради Бога. Неужели ты хочешь сказать, что он попытается обмануть меня?

— Я всего лишь хочу узнать, зачем нам менять всю систему в «Мираже», если она с успехом работает уже больше двадцати лет?

— Здесь совсем другое дело: мы же говорим о новом помещении капитала. А потом, доход прямо сейчас нам не нужен. Пусть Энцо поступает по-своему. Свое мы возьмем тогда, когда захотим, — проблем с этим никаких не будет…

Песни Марвина Гея. По комнате кружатся и плавают воспоминания, прокладывая свету дорогу в самые темные и потаенные уголки сознания.

Господи! Но ведь она же любила Марко. Зачем же было лишать себя удовольствия памяти?

В комнату вошел Стивен в выцветших джинсах и голубой рубашке с коротким рукавом. Курчавые черные волосы влажно поблескивали, ноги — босые.

— Про чайник вы забыли? — Взглянув на Лаки внимательнее, он добавил:

— С вами все в порядке?

Слезы Лаки высохли, и чувствовала она себя теперь удивительно умиротворенно. Давившая на плечи тяжесть свалилась.

— В полном. Все отлично. — Она осторожно провела пальцами под глазами, чтобы вытереть потекшую было тушь. — Просто этот диск навеял кое-какие давние ассоциации.

— Тогда простите. Если бы я знал… Она рассмеялась.

— Но ты же не мог этого знать, ведь правда? И почему это ты все время так отвратительно вежлив?

Стоило Стивену только подумать о том, что в общем-то не так уж она и плоха, как Лаки вновь наступила на больную мозоль. В какое-то мгновение она была похожа на маленькую, всеми покинутую девочку, но вот эта бедняжка раскрывает рот и тут же превращается в ведьму. Интересно, многим она успела разбить яйца всмятку?

— А я-то полагал, что вы хоть чуть-чуть расслабились и приготовили кофе, — холодно проговорил он.

— Гость здесь я, — подчеркнула Лаки.

— Незваный, — не сдержался Стивен.

Мгновенно обидевшись, Лаки вскочила с кушетки.

— Если я мешаю… — начала она. Пропустив это мимо ушей, Стивен отправился в кухню. Вода в чайнике почти выкипела.

— Черный или с молоком? — прокричал он оттуда. — Сахар класть?

— Черный. Без сахара. Ты не будешь против, если и я воспользуюсь твоей ванной комнатой? Стивен был против.

— Давайте.

Она отыскала ванную комнату. Порядка в ней явно не хватало. Грязные полотенца на полу, волосы в раковине, бритва, дезодорант, зубной эликсир, щетка и паста валяются небрежно на уголке ванной. Лаки осталась довольна — не везде он, оказывается, Мистер Совершенство.

Она закрыла за собой дверь, изучила содержимое его аптечки, после чего решила принять ванну. А почему нет? Он же позволил ею воспользоваться, правда?

Стивен в кухне сделал глоток обжигающе горячего кофе и поднял телефонную трубку. Звонить Кэрри или Айлин было слишком рано, а вот Бобби можно потревожить в любое время.

— Что случилось, приятель? — услышал он недоумевающий голос друга. — Я полночи пытаюсь дозвониться до тебя.

— Не поверишь — застрял в лифте в небоскребе, где находится офис Джерри.

— Почему же, поверю. В городе черт знает что творится. Тебе стоит позвонить Айлин, сказать, что с тобой ничего страшного. Я успокаиваю ее каждый час.

— Она в порядке?

— Да. Когда отключили электричество, она была уже доме, и слава Богу. На улицах сейчас все равно что в джунглях.

— Пожалуй. Слушай, Бобби, я только что вошел. Я позвонил, просто чтобы сказать, что мы встретимся где-то около половины одиннадцатого. Тогда и поговорим.

— Ты считаешь, сегодня уже… — с тревогой спросил Бобби.

— У нас неплохие шансы. Не сегодня, так завтра — в крайнем случае.

— Мне не терпится распять этого подонка. Мне снятся кошмары, как будто он пронюхал о том, что готовится, и смылся из города.

Стивен бросил взгляд на дверь.

— Боннатти никуда не будет смываться. Он уверен, что его адвокаты отмажут его с таким же блеском, как делают это на протяжении стольких лет, сколько ты еще и не прожил. Но мы прижали этого мерзавца, не беспокойся, Бобби.

— Да, я знаю, знаю. Просто немного нервничаю, вот и все.

— А ты не нервничай. Встретимся в десять тридцать. Положив трубку, Стивен допил свой кофе. Желудок недовольно заурчал, напоминая, что пора бы уже поесть. Но Стивен сказал себе, что будь он проклят, если станет готовить завтрак для Лаки. Уж лучше остаться голодным.

Куда это она пропала? Что-то уж больно долго занята ванная. И так дел невпроворот, а тут еще с ней возиться. Присутствие Лаки выбивало из колеи. Стивен посмотрел на часы — всего половина восьмого. Время тянулось невыносимо медленно. Он подошел к двери ванной и громко постучал.

— Чем вы там занимаетесь?

— Принимаю ванну! — прокричала в ответ Лаки. — Не хочешь присоединиться?

Стивен торопливо отошел от двери. Ну и язычок у этой девицы. Следовало бы поймать ее на слове, зайти и посмотреть, как она будет реагировать на это.

Но он знал, как она будет реагировать. Не такой была Лаки женщиной, которую можно поймать на слове. Она и в самом деле говорила лишь то, что имела в виду. Это за время их короткого знакомства он все же успел понять.

Удалившись в спальню, Стивен включил переносной приемник — нужно послушать последние новости.

«Последствия оказались чудовищными. Почти три тысячи человек арестованы за кражи в магазинах. Напряженной стала прошедшая ночь и для поджигателей. В отдельных частях города пожары полыхали так ярко, что дополнительного освещения улицам и не требовалось. В Манхэттене…»

Блаженствуя в теплой воде, Лаки улыбалась от удовольствия. Настроение у нее было лучше некуда. Позволив себе наконец вспомнить всю правду о Марко, о своей любви к нему, она как бы ожила. Слезы, как это ни странно, привели ее в состояние эйфории. Что, в свою очередь, доказывало: она может еще любить, чувствовать, заботиться о другом человеке. За последние два года у нее были лишь кратковременные, так сказать, ночные контакты с более или менее симпатичными мужчинами, никого из которых наутро ей уже не хотелось видеть. Секс присутствовал. Человеческих отношений как ни бывало. Такого Марко не пожелал бы ей — сейчас она это знала.

Мозг ее строил фантастические планы на будущее. Принимая во внимание то, что Джино вот-вот объявится в городе, следовало действовать быстро. Энцо любезно согласился помочь ей в Лас-Вегасе, но «Маджириано» все-таки принадлежал не ему — наступило время восстановить свой контроль. В противном случае вернется папочка… войдет… приберет все к рукам… и вновь она превратится в маленькую девочку. В глупую, чувствительную женщину.

Коста прав. Ей не следовало доверять отель другому человеку. Но ничего страшного. Энцо все поймет. А сейчас пора получить причитающиеся ей денежки. Коста проверял отчетность… но официальные цифры раскрывали лишь часть всей картины. По самым скромным подсчетам Косты, Боннатти должен был выплатить им более миллиона долларов, а если помещение от ее имени капитала оказалось хотя бы вполовину таким прибыльным, как это обещал Энцо, то миллион превращался в два. Совсем неплохо для человека, которому и пальцем не пришлось пошевелить.

Усилия, потраченные Лаки в течение последних двух лет на создание и упрочение компании по производству косметики, завершились тем, что компания эта стала одной из крупнейших в Америке. Она наслаждалась ощущением безраздельной власти — успех ее в данной сфере бизнеса феноменален и общепризнан. Сейчас Лаки уже чувствовала себя готовой вернуться в Вегас.

Вода, текшая из крана, стала вдруг неприятно холодной. Погрузившись с головой, она выбралась из ванны, встряхнула волосы и превратилась на мгновение в рассерженного дикобраза.

Единственное полотенце — то, которым вытирался Стив — валялось на полу мокрое, так что ей пришлось высунуть в дверь голову и прокричать:

— Эй! Тут есть кто-нибудь, чтобы принести мне чистое полотенце?

Он приготовил несколько тостов и яичницу с кусочками ветчины. Лаки в небрежно накинутом полотенце поглощала их с такой скоростью, как будто годами жила на голодном пайке.

— А ты неплохо готовишь, — с восхищением сказала она. — Когда тебе потребуется работа…

— В качестве кого? Вашего мальчика для услуг?

— Фу! Какой же ты нервный! Ты что, всегда так колюч?

Она смотрела на него в упор, получая от этого удовольствие и зная, что на разговоры с ним уже потратила куда больше времени, чем на любого из своих ночных знакомых. А как насчет более серьезных отношений? Она готова — если готов и он.

Стивен заметил ее взгляд и сделал вид, что полностью занят едой.

— Кто-нибудь говорил тебе… — начала Лаки. Телефонный звонок не дал закончить ей фразу. С некоторым раздражением Стивен поднял трубку.

— Да?

Пока он разговаривал с кем-то, Лаки не спускала с него глаз. Судя по его репликам, на том конце провода была какая-то его подружка. Кожа Стивена приводила ее в восхищение: гладкая, светло-шоколадного цвета, какой бывает у загара после полуторамесячного пребывания на хорошем курорте. А волосы у него еще чернее, чем ее, если это только возможно. Курчавые, блестящие и упругие. Глаза чуть удлинены: кошачьи глаза, зеленые, глубокие, полные чувства. «Интересно, — подумала Лаки, — кем были его предки? Наверняка он не стопроцентно чернокожий».

Стивен прикрыл трубку рукой.

— Почему бы вам не пойти одеться? — прошипел он Лаки.

Она кивнула, но не сделала даже попытки подняться из-за стола. Если он думал, что она собирается вновь влезть в свою грязную и пропахшую потом одежду — то пусть подумает еще раз. Когда разговор закончится, она просто попросит что-нибудь из его гардероба.

— Нет, это всего лишь радио, — сказал Стивен в трубку, бросив на Лаки косой взгляд. — Конечно, дорогая, конечно. Я позвоню тебе позже. — Трубка вернулась на свое место. — Спасибо, что дали поговорить.

Лаки расширила глаза.

— Что же ты мне не сказал?

— Мне как-то не пришло в голову, что об этом нужно говорить.

— Одеться сейчас я в любом случае не могу — от меня будет разить потом. Я подумала, что, может быть, ты дашь мне что-нибудь, и тогда я тут же скроюсь из твоей жизни. Посижу, в конце концов, на пороге квартиры — я вижу, гостеприимства от тебя ждать не приходится.

А ведь его очень нетрудно вычислить — как только Лаки начинала говорить гадости, Стивен становился подчеркнуто вежливым.

— Но я уже сказал, что вы можете оставаться здесь.

— Не хочу тебе мешать. Глубокий вздох.

— Вы мне не мешаете.

— Вот и хорошо.

Лаки поднялась. Полотенце почти ничего не скрывало. Стивен посмотрел на нее, но тут же отвел взгляд.

— Может, пойдем и посмотрим, что у тебя висит в шкафу? — невинным голосом спросила Лаки, сделав вид, что не заметила его взгляда.

— Ничего такого, что бы вам подошло.

— Ради Бога, мне же не нужен костюм! Старую рубашку, какие-нибудь джинсы, которые я подверну, и ремень — чтобы они не свалились с меня. Собственно говоря, рубашка, что сейчас на тебе, меня абсолютно устроит. — Она улыбнулась. — Теперь ты скажешь, что я снимаю с тебя последнее.

Стивен тоже не удержался от улыбки. Что-то в ней все-таки было… Ей и в самом деле лучше одеться. Он чувствовал себя неспокойно при виде ее обнаженного тела, едва прикрытого полотенцем… Господи! О чем это он думает? После того как Айлин все же пустила его в свою постель, других женщин у Стивена не было. А когда оба получают от этого удовлетворение, другая мужчине и не нужна…

Они прошли в спальню. Стивен отыскал для Лаки севшие после стирки джинсы и ремень, которым она смогла бы опоясать себя дважды.

Шторы в маленькой комнате были задернуты, не пропуская солнечный свет, но, несмотря на это, в спальне царила духота. Совершенно нечем дышать.

— Дай мне свою рубашку. Я пойду в ванную и оденусь.

Прекрасно зная, что в шкафу висит еще дюжина других, Стивен принялся расстегивать пуговицы. Лаки сделала шаг, чтобы взять у него рубашку, и, не произнеся ни единого слова, они начали целоваться. Сперва осторожно, затем, поняв, что хотят этого оба, все энергичнее и серьезнее.

Стивен тут же забыл об Айлин, обо всем на свете, кроме непреодолимого желания удержать в своих объятиях эту своенравную, взбалмошную, обольстительную женщину с черными, похожими на опал глазами. Медленно и плавно он подводил ее к постели.

Лаки ощущала во всем теле какую-то необычайную, нереальную легкость. Как много событий произошло за такое короткое время. Воспоминания о Марко… а теперь это… Непостижимо как, но она знала, что Стивену не суждено стать одним из тех, с кем она просто провела бы ночь.

Полностью отдавая себе отчет в том, что она делает, Лаки упала на спину, позволив полотенцу соскользнуть на пол. Стивен сражался с «молнией» на джинсах. Она протянула руку, чтобы помочь.

В этот момент зазвонил телефон.

У обоих возникло такое ощущение, будто в квартиру кто-то ворвался. Стивен замер.

— Не обращай внимания, — прошептала она.

— Не могу. — Он снял трубку. — Слушаю вас. Голос звучал хрипло.

Уже одетая и полностью готовая к небольшой прогулке пешком до здания ООН, Айлин проговорила:

— Стивен? У тебя такой озабоченный голос. Я подумала, что смогу забежать к тебе и приготовить что-нибудь на завтрак. Ты же, наверное, умираешь от голода после своего заключения.

Тяжелой волной на него накатило чувство вины. Что это он собирался сделать? Он вскочил с кровати.

— Я не голоден. Меня ждет целая куча бумаг.

— У тебя все в порядке?

Айлин хорошо его знала. Слишком хорошо.

— Да. Просто устал. Переутомился.

— Тогда хороший завтрак тебе совершенно необходим. Я зайду в магазин и буду у тебя через полчаса.

Она положила трубку еще до того, как Стивен успел сказать хотя бы слово.

Лаки поняла, что теперь уже все кончено. Перевернулась на живот.

— Твоя подружка?

— Невеста.

— А я и не знала, что люди до сих пор делают такие вещи.

— Какие вещи?

— Помолвка, и все такое прочее. Стивен застегнул брюки и подошел к шкафу, чтобы выбрать себе другую рубашку.

— Она сейчас придет, — сказал он.

— Я слышала.

— Мне очень жаль.

— Да ну? — Лаки была бы не прочь узнать: ему и в самом деле жаль, или это его обычная вежливость? Будь все проклято! И надо же было звонить этому чертову телефону. Она поднялась с постели, укрылась простыней.

— Пора мне одеваться и сваливать. Не хочу поставить тебя в дурацкое положение.

— Эй, Лаки! — Стивен подошел к ней, положил руки ей на плечи, внимательно и требовательно заглянув в глаза. — Я пока еще не могу понять, что происходит, но что-то наверняка есть. Что именно — я не знаю, но знаю, что захочу увидеть тебя снова. Можно?

— Ненавижу мужчин, которые просят.

Схватив свою, то есть его одежду, она скрылась в ванной.

Стивен нахмурился. Ему не нужны были в личной жизни никакие осложнения, и тем не менее он чувствовал, что не сможет не увидеться с ней вновь. Это как брошенная на середине работа, а Стивен никогда в жизни не останавливался на половине пути, Он прошел в кухню и налил две чашки кофе. С улыбкой на лице из ванной появилась Лаки.

— Тебе нравится?

— Мне нравится.

— Может, я открою новое направление в моде?

— А почему бы и нет?

— Тогда я запатентую его. Под названием «Узница лифта».

Ой смотрел на нее серьезными глазами, пытаясь разгадать, что она на самом деле испытывает под ребячливой маской.

— Держи. — Он протянул ей чашку. — Я сделал кофе.

— Нет, спасибо, пора уносить ноги. Побегу в кондитерскую. Я, наверное, прибавлю фунтов пять в весе, дожидаясь, пока откроют квартиру. — Она подхватила свою сумку. — Отчего бы мне не засунуть сюда свою одежду и не сказать тебе «прощай»? Все это было так интересно.

— Какой у тебя номер? — безотчетно спросил Стивен.

— Это еще зачем?

— Я хочу тебя еще увидеть. Она рассмеялась.

— Скорее, ты хочешь, чтобы я не забыла вернуть тебе одежду, верно?

— Мне нужен номер твоего телефона. Лаки испытующе посмотрела на него.

— У меня есть твой номер. Я сама позвоню тебе. Если ответит женщина, клянусь, я положу трубку.

— Как твое полное имя?

— Чтобы ты разыскал меня по телефонному справочнику? Забудь об этом. Моего номера в нем нет. — Она коснулась ладонью щеки. — Но я позвоню тебе. Честно.

— Мне бы очень этого хотелось. — На мгновение Стивен смолк и посмотрел на нее значительно. — Очень.

— Я знаю, — мягко отозвалась Лаки. — После того как мы столько времени провели вместе, у тебя не было шансов устоять.

Когда Лаки наконец попала в квартиру, телефон ее, казалось, вот-вот разорвется. На одной из фабрик компании по производству косметики возникли непредвиденные проблемы. Вышел из строя электрогенератор, резервный, и люди находились чуть ли не в панике. Лаки едва хватило времени принять душ и переодеться, как за ней заехал один из управляющих фабрики и повез на производство.

Лаки очень хотелось отдохнуть, связаться с Энпо, поспать, однако, добравшись до дома, она обнаружила, что уже пять часов пополудни. Измотанная, Лаки смогла лишь доплестись до постели, рухнуть на нее и тут же заснуть.

Во сне она видела Марко, что было приятно, Стивена — что несколько смущало, и Джино — отчего она в страхе проснулась. Джино. С минуты на минуту будет здесь. Чтобы лишить ее всего. Дьявол! Нужно как можно быстрее оказаться в Вегасе.

Лаки посмотрела на часы. Было около семи. Она заснула, даже не раздеваясь. Пришлось сменить одежду. Налив в стакан чаю со льдом, набрала номер Энпо.

— Его нет, — сухо проинформировала его прислуга. — Вернется поздно.

Попробовала дозвониться до Косты, но там к телефону вообще никто не подходил. Лаки подумала было о Стивене, но тут же решила: «Слишком рано». Слишком рано для чего? Она легонько повела плечами и усмехнулась. Стивен — это нечто. Нечто особенное. Его ни в коем случае нельзя спугнуть.

Раздался звонок, и она схватила трубку в надежде, что это Энпо. Но ошиблась. Звонил Боджи Паттерсон, ее бывший шофер и телохранитель, непробиваемый флегматик Боджи, который так хотел приехать в Нью-Йорк вместе с ней и которого она все-таки отговорила: слишком живо напоминал бы он ей о Вегасе, о пролившейся там крови Марко. Боджи остался на побережье и открыл собственную контору по прокату автомобилей — Лаки помогла с деньгами. Звонили они друг другу не часто, но остались добрыми друзьями.

— Привет, Боджи. Как ты там? Какие новости?

— Лаки! — Стоя в телефонной кабине, ему приходилось напрягать голос, заглушаемый лязгом игральных автоматов. — Мне необходимо поговорить с тобой.

— Ты удачно выбрал время. Я собиралась звонить тебе. Я буду в Вегасе — скорее всего, завтра — и хочу, чтобы ты меня встретил.

— Ты летишь сюда? — Ей показалось, что Боджи изумлен.

— Ну да. Прошло уже достаточно времени. Я возвращаюсь.

— Не делай этого.

— Что?

— Я еду в аэропорт. Есть вещи, о которых ты должна узнать. Я сам только что получил сведения…

— Какие сведения? — В тоне Лаки послышалось раздражение.

— Лаки… Я знаю, тебе будет трудно поверить, но Энпо Боннатти вовсе не друг, каким ты привыкла его считать.

— Боджи, что с тобой? Ты рехнулся? Ты понимаешь, что говоришь?

— Понимаю. — Он сделал многозначительную паузу. — Но и тебе следует понять. Мортимер Саурис никоим образом не виновен в убийстве Марко. Боннатти сжег совершенно постороннего человека. И это только начало.

— Что? — У нее перехватило дыхание, в спине похолодело.

— Мы скоро встретимся — остальное не для телефона. Это настоящий террариум, и гады в нем шипят и плюются ядом. До нашего разговора никому ни слова, поняла? Никому.

— Я поняла. Дай мне телеграмму с номером рейса. С отрешенным видом она положила трубку. Марко… Марко… Любимый, я найду их. Кто бы они ни были, я сама доберусь до них. Обещаю тебе это.

ЧЕТВЕРГ, 14 ИЮЛЯ 1977 ГОДА. НЬЮ-ЙОРК

Право вернуться в Америку Джино купил у Службы внутренних доходов, заплатив сумму в шесть миллионов долларов.

Все было обставлено самым законным образом и прошло абсолютно гладко. Как и должно было. Хотя времени на эту сделку потребовалось немало. Длительные деликатные переговоры, которым, казалось, не будет конца, прерывались телефонными разговорами с Костой.

— Заплати им! — кричал Джино в трубку. — Мне плевать, сколько это будет стоить. Заплати этим подонкам, что они хотят, лишь бы мне вернуться!

Сумма и вправду немалая, но сами по себе деньги проблемы не представляли. В конце концов, до тех пор, пока они к нему текут… а они текут…

И вот он вернулся, и Коста ждет его сейчас у «Пьера».

Они заключили друг друга в объятия.

— Я так рад тебя видеть! — воскликнул Джино. — Волосы, я заметил, поредели, но в целом ты выглядишь так, что еще пару раундов продержишься.

Коста улыбнулся.

— А ты все тот же. Ничуть не изменился.

— С чего бы это мне меняться, приятель? Я собираюсь уходить туда с собственными зубами и не потеряв ни единого волоса. А что?

Коста кивнул. Он не видел в друге никаких перемен — внешность его осталась совершенно прежней. Загар, густые черные волосы без намека на седину, и живот не свисает безобразно над брюками. Коста бессознательно подобрал свой.

— Я хочу есть, — заявил Джино. — Может, ты закажешь что-нибудь в номер, а я пока переоденусь в нечто более удобное. — Он направился в ванную комнату. — Пусть принесут мне большой и сочный бифштекс по-американски. С жареным картофелем. И сухого вина, красного. Заказывай, я буду готов через минуту.

Коста подошел к телефону, а Джино принялся осматривать ванную. То, что он увидел, удовлетворило его, и все-таки не то, что дома. Вернувшись в страну, он теперь хотел как можно быстрее попасть домой. Хватит отелей. Слишком он для них стар.

Джино вспомнил Косту. В противоположность тому, что он сказал, Коста выглядел вовсе не так хорошо. Ему можно смело дать его возраст и даже больше: серого оттенка кожа, усталость в глазах. Уезжая, Джино оставил под его началом все. Возможно, для Косты это оказалось слишком много. В течение всего своего семилетнего изгнания Джино намеренно избегал всего того, что происходило в Америке. Он знал, что будет не в состоянии удержать под контролем свои чувства, если новости разочаруют, и тем более он не сможет хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию.

— Присматривай тут, — сказал он Косте. — Если понадобится что-нибудь — обращайся к Энпо.

Поскольку деньги к нему продолжали поступать, Джино оставался доволен. Специальный курьер еженедельно вносил суммы на один из его номерных счетов в швейцарском банке — и все шло гладко. Затем убили Марко, и поток денег остановился. Это было самое тяжелое время. Вот оно — оказаться запертым в чужой стране, не имея власти предпринять что-либо, кипеть от ярости и беспомощной злости. Марко был для него как сын, а он ничем не мог отомстить убийце. Джино немедленно связался с Энпо. Он жаждал справедливости. Немедленно. Буквально через несколько дней поступило сообщение, что справедливость восстановлена, и деньги потекли снова. Джино считал себя должником Энцо.

Даже в Израиле до него, конечно же, доходили слухи о Лаки. Он сознавал, что дочь стала частью его империи. Не было даже информации о том, насколько неотъемлемой частью.

Он быстро переоделся, сменив костюм на удобные брюки и шерстяной свитер. Чем скорее он услышит обо всем, тем лучше. Ему не терпелось начать действовать.

Сал молчаливо рассматривала спящего Дарио Сантанджело. Какой красавчик — светлые волосы, приятные черты лица. Но он не только красив, он к тому же и ценен. Почему она должна отказываться от удачи, которая сама идет в руки?

После того как она дала Дарио две капсулы со снотворным, гарантирующим не менее двенадцати часов крепкого сна, ей пришлось хорошенько потрудиться. Сначала Сал вытащила из квартиры безжизненное тело темноволосого парня и, взвалив его на плечи, как мешок с мукой, спустилась по запасной лестнице в гараж, где уложила его на заднее сиденье своего старенького «крайслера» и набросила сверху одеяло. Отсутствие в городе электричества облегчало ее задачу. Люди были заняты каждый своим. Проехав кварталов пятнадцать, она вышвырнула труп прямо на тротуар. Затем Сал вернулась в квартиру Дарио, вытерла с пола кровь и теперь уже взвалила на плечи его.

Сил у нее хватило бы на двух мужчин. Но когда Сал устроила Дарио в своей машине, она уже задыхалась. Всю дорогу до Куинса она негромко насвистывала какую-то мелодию.

Рут у себя ждала ее. Блистательная Рут, бывшая танцовщица из шоу, бывшая проститутка — после того как кто-то плеснул ей в лицо кислотой, мужчины избегали даже смотреть на нее. Но кому нужны эти мужчины, если рядом Сал?

— Все в порядке, милочка? — с тревогой спросила Рут.

— В полном, — отозвалась Сал, нежно целуя ее в ту половину лица, которая была наиболее обезображена кислотой. — Сегодня у нас гость. Приготовь ему постель, и я расскажу тебе все.

Рут подчинилась. Вдвоем они раздели Дарио и накрыли простыней.

— Кто он? — прошептала Рут. Сал не сводила взгляда со спящего.

— Если я сыграю верно, то он — наш с тобой домик в Аризоне. Если нет, то он — труп.

Наконец Эллиот Беркли был готов отправиться в свой офис.

— Я хочу, чтобы ты серьезно подумала о том, как нам уехать куда-нибудь отсюда на пару недель, — мягко увещевал он, перед тем как переступить порог квартиры.

— Хорошо, я подумаю, — без всякого энтузиазма отозвалась Кэрри.

Нет. Это невозможно. Во всяком случае, не раньше, чем я узнаю, кто меня шантажировал. Не раньше, чем ситуация прояснится.

В течение всего этого неспокойного дня Кэрри нервно расхаживала по квартире, вздрагивая при каждом телефонном звонке.

Даже со Стивеном, когда он позвонил, она была весьма немногословна, ничего не сказав ему о том, что ей пришлось пережить прошлым вечером.

— Я перезвоню тебе завтра. — Стивен почувствовал, что мать не склонна продолжать разговор. — Знаешь, я жду хороших известий в связи с этим расследованием, ну, тем, чем я сейчас занимаюсь.

— М-м… Вот и славно. Ну, до завтра.

Кэрри быстро положила трубку, ей не хотелось держать линию занятой. Новый звонок раздался почти немедленно.

— Вам не нужен хорошенький заряд электричества? — протянул в трубке чей-то гнусавый голос.

— О-о, Джерри. Что тебе?

— Что мне? Вот это приветствие! Я хотел… Она пропустила мимо ушей длинное перечисление всего того, что хотел Джерри. Милый, добрый Джерри. Милый, добрый молодой Джерри. Он ей нравился, и с этим ничего уже не поделаешь.

— Джерри, сегодня я очень занята, — перебила его Кэрри. — Давай я позвоню тебе позже.

— Когда?

— Очень скоро.

— Обещаешь?

— Да.

Джерри был одержим, почти как настоящий влюбленный. Он относился к ней, как к принцессе, за которую ее когда-то выдавали. Разница в возрасте, похоже, нисколько не беспокоила его.

В пять часов телефон зазвонил снова. Говорили из телефона-автомата. Сердце Кэрри учащенно забилось, — Кэрри Беркли у телефона, — отчетливо назвала она свое имя. — С кем я имею дело?

— Завтра. Ровно в полдень. На том же месте. — Услышала она приглушенный шепот.

— Одну минуту… — начала было она, но трубка в ее дрожащей руке уже молчала.

Беседа двух старых друзей в номере Джино тянулась уже несколько часов. Поначалу Коста испытывал некоторые колебания, но чем дальше он говорил, тем увереннее себя чувствовал.

Джино не перебивал его. Он внимательно слушал, глядя на своего собеседника, вновь отмечая про себя, как Коста постарел. Бедняга, наверное, впал в старческий маразм. Я просто не могу поверить тому, что он говорит.

То, чему Джино не мог поверить, было историей взлета Лаки к вершинам власти. Да и как поверить, что взбалмошная девчонка, которую он в последний раз видел в семидесятом году, превратилась в хладнокровную, умную деловую женщину, крепко держащую в своих руках нити управления огромным бизнесом и справляющуюся хорошо со своими обязанностями — так, по крайней мере, казалось. По словам Косты, Лаки и по воде смогла бы пройти, если бы захотела. Он с гордостью излагал Джино перипетии ее борьбы из-за строительства «Маджириано». Далее последовал рассказ о смерти Марко, о помощи и поддержке старого Энцо Боннатти.

— То есть ты хочешь сказать мне, — с изумлением протянул Джино, — что в течение почти целого года денет из «Маджириано» на меня не поступает? Не вшивого цента?

— Мне показалось, что я объяснил тебе все, — монотонно проговорил Коста. — После убийства Марко Лаки не пожелала оставаться в Лас-Вегасе, так что там ее заменили люди Боннатти. Это временная мера. Потом сделка с новым помещением капиталов.. — Потом приехал ты.

— «Петом приехал ты»! В этом можешь не сомневаться! О Боже, Коста! Я сказал тебе, что можно обратиться к Энцо в случае нужды, но я не говорил, чтобы вы подносили ему подарки на тарелочке. Ты же знаешь, как он завязан с наркотиками и проституцией… Господи! Мне в моих отелях ничего этого не нужно!

— Нет таких проблем, которые мы оказались бы не в состоянии решить. Энцо сойдет со сцены, как только мы этого захотим.

— И ты готов побиться об заклад, Коста? Поставить на это свои денежки? А своих людей у тебя что, не было? Ты не мог провести небольшую реорганизацию и сам встать к рулю? Ты и моя такая умненькая девочка? Не верю. А что Дарио? О нем ты не сказал ни слова.

Коста с сожалением пожал плечами.

— У него ни малейшего интереса к бизнесу.

— Это что еще значит?

Чистым белым платком Коста вытер со лба пот.

— По-моему, Дарио нуждается в помощи.

— Помощи? — вскинулся Джино. — Ты о чем?

— У него… сексуальные проблемы, — неуверенно закончил фразу Коста.

— Какие проблемы? — Джино оглушительно захохотал. — Слишком много женщин? С каких пор это стало проблемой?

Коста смешался. Он надеялся, что не ему выпадет рассказывать Джино о предпочтениях его сына. Однако приходилось говорить правду.

— Дарио… он… э-э… он любит парней.

— Парней? — Лицо Джино потемнело от ярости. — ПАРНЕЙ? Ты хочешь сказать, что мой сын — гомик? Коста кивнул.

— Не верю!

— К сожалению, это так.

Вскочив со стула, Джино заходил кругами по номеру, тыча в ладонь безжалостно сжатым кулаком.

— Так, значит, ты ставишь меня в известность о том, что мой сын — педераст, что у дочери меж ног свешиваются яйца, что сам ты отдал кому-то за просто так мой отель. Я ничего не упустил?

— О Лаки я ничего такого не говорил, — быстро сказал Коста. — Она — замечательная деловая женщина, ум у нее — как бритва. Она в точности, как ты, Джино, ты должен гордиться ею. Без нее «Маджириано» никогда бы не был построен. Я думаю, что когда ты с ней увидишься…

— Где Дарио? — ледяным голосом осведомился Джино.

О Дарио и о его безумном телефонном звонке Коста совсем забыл. Но Сал к этому времени должна была позаботиться обо всем.

— В городе. У него квартира на берегу реки. Устроить вам встречу?

— Ничего не нужно устраивать. Дай мне только его адрес. Я сам с ним поговорю.

Коста пожал плечами. Не хотелось бы ему сейчас оказаться на месте Дарио. Но ведь, в конце концов, кто-то же должен был научить его жизни. А если бы Джино еще узнал о порнографическом фильме, где Дарио исполнил главную роль… Слава Богу, об этом позаботилась Лаки. Забота обошлась недешево, такой злой Коста ее еще не видел, но дело было сделано. Однако, может, ему стоит все же рассказать Джино? Если он узнает об этом от кого-то еще… Но лучше потом, позже. Не то у Джино сейчас настроение, чтобы восхищаться кинокарьерой сына.

— А Лаки? — задал следующий вопрос Джино.

— У нее тоже своя квартира. На углу Шестьдесят первой и Парк-авеню.

— А я-то думал, что она живет в моей.

— Ее продали шесть лет назад. За мной по пятам ходят два торговца жильем, я жду, когда ты решишь, где обосноваться.

Глаза Джино опасно блеснули.

— Но дом в Ист-Хэмптоне она не продала, ведь правда?

— Нет. Конечно, нет.

— И там все в нетронутом виде?

— Абсолютно.

Коста вспомнил ожесточенный спор с Лаки по поводу этого дома. Она действительно хотела его продать, но тут Коста впервые воспротивился ей.

— Возможно, я поселюсь там, — неожиданно сказал Джино. — Я как-то уже привык жить в доме…

— Отличная идея, — согласился Коста, обрадовавшись тому, что Джино перешел с крика на обычную речь. — Безусловно, там нужно будет навести порядок.

— Ну так что? Отправлюсь туда завтра же, посмотрю. Ты подыскал мне хорошего водителя?

— Я нашел тебе лучшего. Он работал с семейством Витторио в Чикаго, переехал к нам год назад. Энпо рекомендовал его лично.

— Рекомендовал лично, а?

— Он рад твоему возвращению. Джино задумчиво смотрел в пустоту.

— Рад. Как же. Коста откашлялся.

— Энпо говорит, что готов с тобой встретиться, когда тебе будет удобно. Через пару недель, через месяц — когда скажешь. Он знает, что тебе необходимо время устроиться, обвыкнуть. Он…

— Что, черт побери, с тобой такое?! — вдруг вновь сорвался в крик Джино. — Из ума выживаешь? Мне незачем обвыкать. Я здесь, уже здесь. И то, что тут у вас происходит, мне не нравится. Я хочу, чтобы ты устроил мне встречу с Энпо завтра. А когда я выясню, на что он, мать его, рассчитывает, вот тогда я буду разбираться с Лаки и Дарио. — Он сделал паузу, посмотрел искоса на Косту. — Они знают, что я уже в городе?

Коста вторично провел платком по лбу.

— Я считал, что лучше подождать, а потом просто сказать им, что ты уже прибыл. После аварии с электроэнергией в городе такая неразбериха. Последний раз я разговаривал с ними вчера.

— Это хорошо. Это отлично. И ничего им пока не сообщай. Хочу сделать для обоих сюрприз.

Коста вяло кивнул. От Лаки у него не могло быть никаких секретов.

— А сейчас я устал, — сдался Джино. — Нужно выспаться.

— Конечно, — быстро согласился Коста, глядя, как его старый друг расхаживает по номеру, точно запертый в клетке лев.

— Договорись о встрече с Боннатти. На завтра. Отрицательный ответ меня не устроит.

— Я уверен, что Энцо будет только счастлив…

— Да-да. Посмотрим. — Джино подошел к окну. — Странное чувство, — произнес он почти про себя.

— Это только поначалу так, — заговорил было Коста.

— Дерьма-то! Всего один день — и я как будто никуда не уезжал.

В это Коста готов был поверить. Он согласно кивнул.

— Значит, на сегодня все? Все. Для первого дня Джино выслушал уже достаточно. Ему требовалось действовать, а не болтать.

— Поезжай домой, Коста.

— Так и сделаю. Я тоже утомился. Руссо в соседней комнате, если он тебе понадобится.

— Да, я знаю.

Руссо был новым телохранителем Джино. И рекомендовал его опять-таки Энцо. Из старых знакомых никого не осталось. Ушли на отдых или поумирали. Руссо принадлежал уже к другой школе: двадцать с небольшим лет, отличная реакция, прилично одет. Про себя Джино решил, что парень не сумеет даже муху на стене прихлопнуть.

Он проводил Косту до двери.

— Эй, не обращай внимания на мои вопли. Я же знаю, ты делал все, что мог.

Коста торопливо вышел. Шел восьмой час вечера, а ему еще необходимо выдержать долгую и серьезную беседу с Лаки. Когда до нее дойдет, что отец и в самом деле вернулся… Что-то нужно будет предпринимать. Отец и дочь просто вынуждены научиться жить в мире друг с другом.

После ухода Косты Джино раскурил сигару и вновь принялся мерить шагами номер. Почему же этот идиот ничего не сказал ему о Лаки и о Дарио раньше? И тут же вспомнил — в полном соответствии с его, Джино, инструкциями. «Не надоедай мне ничем. Единственное, чего я хочу — это вернуться». Дерьмо! Где-то была допущена ошибка. Он чувствовал это. Чисто физическое ощущение, что-то такое в желудке.

Но что?

Нужно набраться терпения и ждать, чтобы понять. Стать осторожнее и внимательнее, и мысль эта тут же воплотилась в действие. Он снял телефонную трубку, назвал телефонистке номер. Не прошло и часа, как он обзавелся новым шофером и новым телохранителем. Дело не в том, что Джино не устраивали данные Энцо рекомендации, но его правило номер один гласило: окружать себя людьми, которые будут преданы только тебе — одному тебе.

Годы, прожитые в изгнании, не притупили его чувств. Наоборот, Джино ощущал себя более бодрым и готовым к схватке, чем был до отъезда. Семь лет сидения на одном месте — срок слишком долгий, но в целом в Израиле было не так уж плохо: хороший дом, море, пляж, два его пса и, когда хотелось, женщина.

На третий год он познакомился с одной из них. Ее первая молодость давно прошла — ей было чуть-чуть за сорок. Но какое значение имеет первая молодость женщины для мужчины его лет? Юные создания своими глупыми вопросами вызывали у Джино несварение желудка.

Его новая знакомая оказалась вдовой с приятной внешностью, высоко подобранными светлыми волосами и голубыми глазами. Джино удивился, когда женщина сказала ему, что она еврейка — она нисколько не походила на еврейку. Израильские девушки, как правило, обезоруживающе красивы, но их жгуче-черные волосы никогда не привлекали Джино. Нет, ему всегда нравились блондинки. Розалайн Глутцман была блондинкой. Плюс к этому она была также великолепной кухаркой, великолепной слушательницей и великолепной любовницей для мужчины, которому уже не хотелось кончать десять раз за ночь. Он пригласил ее в свой дом, она приняла приглашение, оставшись с Джино до самого его отъезда. И ни разу он не слышал от нее никаких требований.

Джино не предложил ей отправиться вместе с ним в Нью-Йорк. Она не спросила, можно ли ей поехать с ним. Они расстались как двое цивилизованных людей. Он подарил ей манто из соболя — до пят. На этом все закончилось.

А сейчас Джино осознал вдруг, что сожалеет об этом, — нужно было привезти ее с собой. Как легко ему было бы говорить с ней о Дарио и Лаки. О своих детях, превратившихся в посторонних людей.

Лаки. Какая она теперь? Судя по отзывам, она — его точная копия. Джино невесело усмехнулся. Неужели это так плохо — быть на него похожим? Он запомнил ее маленькой девочкой, упрямой и своенравной. И куда более живой, чем Дарио.

На лицо его наползла мрачная тень. Его сын — голубой? Нет, здесь наверняка ошибка.

Коста что-то напутал с самого начала.

Раздевшись до трусов, Джино улегся на постель. В комнате было жарко по-прежнему, несмотря на то что кондиционеры опять включились.

Что там замыслил Боннатти? До Джино доходили слухи, что у Энцо были самые приятельские отношения с братьями Кассари. А ведь он знал, как Джино относится к тем, кто носит эту фамилию. Но какое Энцо до всего этого дело? С отъездом Джино ему нужно было поладить всего лишь с девчонкой и выжившим из ума старым пердуном — прости меня, Коста, но это так.

Прибрать к рукам «Маджириано», видимо, оказалось делом несложным. Особенно после того, как не стало Марко. Настоящей проверкой Энцо Боннатти на дружбу и преданность будет то, с какой легкостью он вернет Джино бразды правления двумя отелями в Вегасе. Коста склонен считать, что Энцо «будет счастлив». У Джино такой уверенности не было. Инстинкт предупреждал его о неприятностях. И этот инстинкт ни разу еще не подводил Джино.

Он прикрыл глаза.

Мысли сами вернулись к Лаки и Дарио. Лаки и Дарио. Подобно двум висящим на ниточках марионеткам, они плясали у него в мозгу до тех пор, пока Джино не провалился в беспокойный сон.

ПЯТНИЦА, 15 ИЮЛЯ 1977 ГОДА. НЬЮ-ЙОРК. УТРО

Лаки спала плохо, просыпаясь каждый час, чтобы посмотреть, сколько времени. Она оборвала Косту, позвонившего сразу же после Боджи, короткой фразой:

— Завтра, не хочу, чтобы меня сейчас беспокоили. Он даже и не попытался навязать ей разговор. Момент, для того чтобы сообщить ей о приезде Джино, был выбран неудачно. Коста понял это сразу же по тону ее голоса.

Поскольку Лаки все равно уже проснулась, она решила поехать в аэропорт, чтобы встретить Боджи. Ожидание сводило ее с ума. Она позвонила вниз, попросила привратника остановить для нее такси и доехала до гаража, в котором стоял ее «мерседес». Открывая машину лежавшим дома запасным ключом, Лаки заметила на ветровом стекле бумажку. Она поднесла ее к глазам, быстро пробежала две строчки, исполненные аккуратным почерком.

«Даю тебе три дня — потом вычислю тебя по номерному знаку и позвоню. Стивен».

Лаки не смогла сдержать улыбки. Ему пришлось ведь специально сюда заехать, чтобы оставить записку. Она позвонит ему… она хочет ему позвонить… сразу же после того, как узнает новости, привезенные Боджи.

Джино проснулся в шесть, к семи он уже оделся, позавтракал и звонил Косте.

— Ну? Во сколько у меня встреча с Боннатти?

— Энцо предлагает в час. В Бруклине, в его любимом ресторане. Там есть садик, и он обещал, что ты получишь удовольствие от кассаты. А еще он сказал…

— Что-нибудь не в порядке с Риккадди?

— Все там в порядке, — несколько нервно ответил Коста. — Если тебе там нравится больше, я, естественно, поговорю с Энцо и…

— Так-то лучше. У Риккадди, в два. Там и увидимся.

Дарио пытался проснуться, но веки оказались слишком тяжелыми…

День только начался, он это знал. Дарио слышал, как принялись за свою работу мусорщики, как дети галдели по пути в школу. Однако находился он не у себя дома… Он не знал, где… И вновь на него навалился глубокий сон.

Внизу, в кухоньке, Сал поцеловала Рут в щеку и спросила:

— Ты точно знаешь, что делать?

Кивнув, Рут разгладила складки на платье.

— Абсолютно точно.

— Вот и хорошо. — Сал скрестила два пальца на удачу. — Тогда приступай.

Кэрри встала с постели намного раньше мужа — это было необычно, однако повторялось уже второй день кряду. Сейчас она была одета в простой черный костюм с брюками, без всяких украшений. Волосы стянуты в тугой узел на затылке. В восемь утра Кэрри была полностью готова выйти из дома.

— Кэрри, — удивленно протянул Эллиот, — куда ты направляешься?

— В новый гимнастический зал — чудное местечко.

— Мне не терпится выехать отсюда сегодня же, а она собралась в гимнастический зал!

— Я вернусь до обеда. — Она попыталась улыбнуться, но мышцы лица как закоченели.

Эллиот пренебрежительно фыркнул.

— Не знаю, что с тобой происходит. После этой аварии…

— Со мной ничего не происходит. Просто думаю о своем здоровье.

— Я заказал билеты на Багамы. На вечер.

Она покорно кивнула. Возможно. Всего лишь — возможно.

— Как ты доберешься до зала? — спросил он, когда Кэрри уже занесла ногу над порогом.

Мозг ее был затуманен. Ответила она не сразу.

— Я прогуляюсь пешком. Это всего в нескольких кварталах.

— Где?

— Совсем рядом.

Открыв дверь, Кэрри поспешно захлопнула ее за собой.

На улице она глубоко вдохнула утренний воздух и решительно зашагала к станции подземки. Нервы напряглись. Чем быстрее эта встреча состоится, тем лучше.

Стивен привык просыпаться в половине седьмого. Нарушать сложившийся распорядок дня он не любил. Ледяной душ, затем полчаса наказания зарядкой, затем завтрак: стакан холодного апельсинового сока, овсяная каша, кукурузные хлопья, мед, чашка горячего кофе — и он готов к встрече с кем или чем угодно.

На сегодня это был Энцо Боннатти. Сегодня станет ясно, чего стоит двухлетняя кропотливая работа, по большей части с бумагами.

Мысль эта вдохновляла и одновременно пугала Стивена. Вдохновляла, потому что такой человек, как Боннатти, заслуживал того, чтобы провести остаток своей жизни за решеткой. Пугала, потому что все могло еще сорваться.

Когда он уже заканчивал одеваться, мелькнула короткая мысль о своей собственной жизни. О частичке этой жизни — Айлин. Идеальной жене — такой собранной, способной, красивой.

Хватило одной ночи в кабине лифта и компании этой остренькой на язык Лаки, чтобы Стивен понял — Айлин не для него. Просто ему не хотелось бы прожить с ней до окончания своих дней, и все тут.

Он глубоко вздохнул. Как ей это объяснить — вот в чем штука.

Энцо Боннатти проснулся с ощущением человека, не совсем еще оправившегося от похмелья. Во рту стоял привкус несвежей куриной печенки, побаливал затылок, тело чуть ломило, и ощущение такое, будто он давно уже не мылся. Да, ночь прошла неплохо. Много великолепного красного вина, множество похотливых блондинок, готовых делать все, что он пожелает. Женщины. Какие же они все путаны. В этом, конечно, ничего нового, он всегда знал это. Но каким-то образом — в семидесятых — они все же изменились. Теперь казалось, что они наслаждаются траханьем, сосанием и прочими штучками. А ведь в памяти живы времена и совсем недавние, когда такими вещами занимались только шлюхи. Но в эти дни женщины любят секс — да-да, просто любят. Удовольствие, которое Энцо получал в качестве зрителя, сводилось тем самым почти на нет. «Впредь, — подумал он, — для приятного времяпровождения необходимо будет подбирать более невинных девиц. К примеру, девственниц. Только можно ли их еще отыскать?»

Он снял с лица косметическую маску, которую накладывал перед сном, и зашелся в хриплом утреннем кашле. Остановившись, нажал на кнопку звонка рядом с кроватью, чтобы вызвать Большого Виктора — своего телохранителя в течение вот уже тридцати пяти лет.

День обещал быть напряженным. Вернулся Джино Сантанджело, и предстояло очень много сделать.

Лаки наблюдала за тем, как самолет, в котором летел Боджи, приземлился. С нетерпением она дожидалась, когда ее бывший телохранитель выйдет в зал.

Он нисколько не изменился. Тот же самый старина Боджи — худощавый, длинноволосый, одетый, похоже, в те же джинсы и ту же армейскую куртку.

Лаки бросилась навстречу, обняла его. Боджи заметно смутился — он не был сторонником бурных проявлений чувств. Цепким взглядом повел по сторонам.

— Еще кто-нибудь знает, что я прилетел?

— Ты велел никому не говорить, но, честно говоря, Боджи, у меня здесь и друзей-то таких нет, чтобы было кому сказать. Так что у тебя там такое?

Своими твердыми пальцами он коснулся ее руки.

— Чем быстрее мы поговорим, Лаки, тем быстрее ты станешь куда более мудрой.

— Тогда пошли. Я с машиной. Поговорим по дороге в город.

— За руль сяду я. Когда ты услышишь, что я хочу тебе рассказать, ты, боюсь, можешь рехнуться. Лаки, тебя обставили, обвели вокруг пальца, как маленькую описавшуюся девочку.

Слова Боджи попали в цель. Глаза Лаки загорелись опасным огнем.

— Говори же мне все быстрее, Боджи. Я не могу ждать.

Утренние газеты сообщали о возвращении в Америку Джино Сантанджело. Не на первых полосах, а так, странице на третьей, как «Нью-Йорк тайме».

Джино пробежал глазами заметку и с отвращением отбросил газету в сторону. Писакам удалось немало разнюхать о Лаки и Дарио. Позвонив Косте, Джино приказал ему организовать встречу с детьми — после обеда. € детьми. Какая насмешка. Один — гомик, другая крушит мужчинам яйца. И все же мысль в встрече с ними волновала Джино куда больше, чем он готов был признаться самому себе.

Лаки и Дарно. Дети от его брака с Марией. Дорогой, любимой Марией. Всякий раз, когда он вспоминал о ней, его пронзала боль, не утратившая с годами остроты. И убийца ее будет жить в его мозгу до того дня, когда Джино сам соберется на встречу с ней. Мария. Такая нежная, такая добрая. Почему же Лаки не стала похожей на свою мать?

Все утро Джино просидел у телефона, восстанавливая старые связи и знакомства, оповещая нужных людей, что он вернулся — чтобы остаться. Он внимательно выслушивал все, что ему говорили: новости, слухи, сплетни, правду. К тому часу, когда пора уже было отправляться на ленч с Боннатти, Джино узнал достаточно, чтобы понять: своих позиций в Лас-Вегасе без боя Энцо не уступит.

Ну что ж, если он хочет схватки, то Джино к ней готов. Он уже предпринял некоторые меры, так что Боннатти, если у него хватит ума, должен будет сдаться и без борьбы. Джино Сантанджело всегда выигрывал. В его жизни это было непреложным фактом.

На этот раз Карри не привлекала ничьих взглядов. Чернокожая в окружении чернокожих — что в этом такого? Никаких дорогих штучек в виде украшений, хотя прикрывавшие ее глаза солнечные очки стоили в магазине Анри Бенделя более сотни долларов.

Поездка на подземке была настоящим приключением: духота, грязь, вонь, толпы народу. Сколько лет прошло с тех пор, когда она в последний раз спускалась в подземку? Во всяком случае, вполне достаточно для того, чтобы понять, почувствовать глубину пропасти, отделяющей ее теперешнее положение от жизни обычного прохожего.

«Тебе повезло, Кэрри, — говорила она самой себе. — Ты живешь в американской мечте. У тебя есть деньги, свой образ жизни, социальное положение. И все-таки ты — подделка, ведь правда? Тебя окружает ложь. Все твое прошлое — сплошная ложь!»

До двенадцати еще было полно времени, а ей хотелось, чтобы полдень уже давно миновал. Полная тревожных предчувствий, Кэрри зашла в аптеку, уселась на высокий стул у стойки и попросила себе кофе.

— Жаркий сегодня будет денек, — бросила тощая женщина за стойкой, лениво почесывая под мышкой. — Пожарче, чем во рту у Мухаммеда Али! — Она громко расхохоталась собственной шутке. — Вот уж у кого любовь — так это любовь'.

Кэрри слабо улыбнулась в ответ. Еще три часа ожидания.

Если бы Уоррис Чартере прилетел в аэропорт имени Кеннеди на полчаса раньше, он наверняка столкнулся бы там с Лаки. На борт самолета в Лос-Анджелесе он поднимался в исключительно приятном расположении духа. Утренние газеты принесли весть о возвращении в Америку Джино Сантанджело, так что лучше, чем он, рассчитать время было просто невозможно.

Уоррис улыбнулся. На это потребовалось немало времени, но все же он добился своего — в конце концов «Застреленный» будет снят, причем вовсе не благодаря Дарио Сантанджело, хотя, как с неохотой был вынужден в душе признать Уоррис, кое в чем тот все-таки оказался полезен.

Перед глазами Уорриса прошли события двух последних лет. Дарио. Привлекательный симпатичный юноша с потрясающим сексуальным аппетитом. Оказавшийся совершенно никчемным, как только речь зашла о том, чтобы переправить его отцу сценарий фильма. Ревнивый, неспокойный, изворотливый. О Боже! Сколько таких женщин знал Уоррис. Дарио, без всякого приглашения поселившийся у него, быстро превратился в Мистера Повелителя. Такое Уоррису было абсолютно ни к чему, тем более если он от этого ничего не имел. Единственным семейным качеством Сантанджело у Дарио была его фамилия. Деньги и власть достались Джино и Лаки. Это Уоррис понял достаточно быстро.

А когда он осознал, что нет никакого особого смысла в том, чтобы допускать Дарио в свою постель, он заставил парня работать. Надо было видеть, с каким энтузиазмом тот включился в работу. Дарио Сантанджело стал Дэвидом Дирком, порнозвездой первой величины, тем, для чего, видимо, и был создан. Единственным его недостатком являлась полная невозможность, точнее, неспособность поладить с актерами-женщинами. Дарио-Дэвиду везло лишь с мужчинами.

— Для тебя очень трудно подбирать партнеров, — жаловался Уоррис. — А потом, гетеросексуалы приносят куда большие сборы.

— Так напиши сценарий специально для меня, — не задумываясь, бросил в ответ Дарио.

Идея неплохая. Уоррис воплотил ее под названием «Спешащий ковбой». Фильм собирал в порнокинотеатрах толпы. Дарио, выглядевший на экране улучшенной копией Роберта Редфорда, влюбил в себя все голубое население Штатов. Письма поклонников приносили в студию мешками. Дарио стал звездой экрана.

Однако карьера его продлилась недолго. Ранним утром на квартиру, которую они оба снимали в Марина-дель-Рей, явились двое мужчин. Они принадлежали к тому типу людей, с которыми не принято спорить. Так что услышав о том, что их хочет видеть Энцо Боннатти, ни Уоррис, ни Дарио не сделали попытки отказаться. Как два послушных щенка, они последовали за мужчинами в Лос-Анджелес, где в пентхаусе на крыше «Маджириано» их принял сам великий мистер Боннатти.

Особых слов Боннатти выбирать не стал.

— Уноси свою задницу в Нью-Йорк и не высовывай оттуда носа. Если я еще раз увижу твою рожу на экране, ты больше никогда не узнаешь себя в зеркале. Ясно? — сказал он Дарво.

Дарио все понял. Он тут же вылетел в Нью-Йорк, даже не попрощавшись с Уоррисом.

— Ты, — повернулся Энцо к Чартерсу, когда Дарио вышел, — ты знаешь, кто я?

— Мистер Боннатти, — почтительно произнес Уоррис, — я всегда был полон к вам искреннего уважения. Энцо кивнул и усмехнулся.

— Значит, мне ты больше не доставишь никаких хлопот. Так?

Уоррис воздел над собой руки.

— Только скажите мне, что вам угодно, мистер Боннатти.

— Сестрица этого выродка дышит мне в затылок. Ей нужна картина, поэтому ее должен получить я. Все негативы, все снимки и никаких дешевых сделок с кем бы то ни было. В противном случае тебе придется жевать кактусы где-нибудь в пустыне. Вопросы?

— Мне, конечно, возместят мои расходы, — мрачно заметил Уоррис.

Энцо громко рассмеялся.

— Да, безусловно. У тебя голова работает. Сам все делал?

— Я написал сценарий, я руководил съемками, набирал актеров. И фильм приносил доход, как вы наверняка знаете.

— Да-да, знаю. — Энцо задумчиво потер кончик носа. — Я хочу, чтобы ты написал сценарий для меня. Побольше грудей, круглых попок и блондиночек с прелестями нараспашку. Замысел ясен?

Замысел Уоррису был ясен.

— Финансировать все буду я — во сколько мне это обойдется?

— После успеха «Спешащего ковбоя» у меня нет недостатка в людях, готовых предоставить для новых съемок свои средства, — осторожно ответил Уоррис.

— Так чего же ты хочешь? — раздраженно спросил Энцо. — Не стоит пичкать меня информацией, которая мне ни к чему. Говори.

Глаза Уорриса блеснули.

— Я намереваюсь сделать настоящую картину по сценарию, названному мною «Застреленный». Я уверен, что, если вы его прочтете, он вам понравится…

Беседа эта состоялась четыре месяца назад. Все эти четыре месяца Уоррис был занят так, как еще ему не приходилось ни разу в жизни. Энцо Боннатти и в самом деле понравилась идея снять фильм о жизни Джино Сантанджело, он пожелал только, чтобы в сценарий были внесены некоторые изменения — совсем незначительные. К примеру, героем картины должен был стать он сам, друг Джино и его учитель, в то время как мистеру Сантанджело отводилась скромная роль заурядного головореза.

На все замечания Боннатти Уоррис отвечал полным согласием. В задницу его, этого Энцо. Только бы начались съемки — а там уж Уоррис будет действовать по-своему. Он ждет этого вот уже десять долгих лет.

Между тем Боннатти подсчитал все предсъемочные издержки и выдал Уоррису четыре с половиной миллиона долларов. Тот подобрал первоклассных операторов и целое созвездие молодых, еще не известных широкой публике талантов. Камнем преткновения оставалась роль героини фильма. Уоррис знал, кто ему нужен, у Боннатти были свои идеи. Теперешний приезд в Нью-Йорк необходим для того, чтобы окончательно решить финансовые вопросы и выбрать актрису на роль героини. Принимая во внимание то, что съемки должны начаться через десять дней, времени на развлечения не оставалось.

Что-то насвистывая, Уоррис сел в такси. Под локтем у него лежала жестяная коробка с

пленкой, на которой записана проба его кандидатки. Стоит только Боннатти посмотреть на нее — и все споры сразу станут ненужными.

Почти бегом Рут устремилась к ближайшему супермаркету. Она уже привыкла ловить на себе эти взгляды: сначала восхищенные — ведь когда-то она и вправду была красивой; но восхищение тут же сменялось жалостью, смущением, ужасом, как только люди замечали обезображенную половину ее лица.

— Эй, милаш… — Стоявший у входа парень не договорил, и Рут прошла мимо.

Она не обратила на него никакого внимания. Безмозглый тупица. Что он может понимать? У телефона-автомата Рут остановилась, перевела дух. Дарио Сантанджело крепким сном спал в ее постели. Сал была уверена, что они обе сидят на мешке с сокровищем; у Рут хватало мозгов сообразить, что это не совсем так. Никогда не путайся под ногами у шишек, если хочешь выжить в большом городе. Временами Сал тоже превращалась в безмозглую тупицу.

Из кошелька Рут извлекла несколько монет и принялась набирать номер.

— Виктор, — прошептала она в трубку, — это Рути. Хочу попросить тебя помочь мне в одном деле…

При дневном свете улица показалась совсем незнакомой. Однако Кэрри разыскала все же мясной рынок и встала неподалеку от входа, вздрагивая всякий раз, когда кто-то проходил мимо ближе, чем в ярде от нее.

Зрачки ее глаз метались то вправо, то влево, с тревогой фиксируя лица, походки, манеру держать себя. Кто посмел, черт возьми, подвергнуть ее этой пытке? Она уничтожит их. Как только в руках у нее появится оружие, она уничтожит их.

На автомобили Кэрри не смотрела, поэтому и не обратила внимания на белый «форд», остановившийся перед входом на рынок. Она даже не услышала собственного имени, когда его кто-то выкрикнул. Второй окрик заставил ее все-таки повернуть голову к машине. Медленным шагом Кэрри направилась к ней.

Силуэт сидевшего за рулем человека было почти невозможно различить сквозь затемненные стекла.

— Кто ты такой? — свистящим шепотом спросила Кэрри.

Распахнулась задняя дверца.

— Садись, — услышала она тот же голос, что и в телефонной трубке. — И быстрее, пожалуйста.

Боджи не умолкал в течение часа. Тот самый Боджи, которому было трудно произнести два предложения сразу.

Не прерывая, Лаки слушала его повествование, излагаемое ровным, начисто лишенным каких-либо интонаций, голосом. И верила каждому слову. Ей Боджи никогда не стал бы лгать — зачем? Слушая, она ощущала, как в пей начинает подниматься ярость, холодная неукротимая ярость, загнать которую внутрь, и Лаки это знала, будет уже невозможно. «Глупенькая девочка» — так, кажется, сказал про нее Боджи. Ну что ж, он оказался прав. Долбаная дура.

Они сидели в ее квартире. Лаки поднялась, подошла к столу, открыла ключом выдвижной ящик и достала из него небольшой жестяной ящичек. Умело свернула сигарету, прикурила, сделала пару глубоких затяжек и передала ее Боджи. Наркотик успокоил, освежил мозги. Травка вовсе не расслабляла ее, не заставляла хихикать — нет, эффект был противоположным. Пользовалась она этим зельем в исключительных случаях, когда нужно быть максимально бодрой и собранной.

Боджи заканчивал свой рассказ.

Выговорившись полностью, он проницательно посмотрел на Лаки.

— Я ведь должен был поставить тебя в известность, правда?

— Абсолютная.

Он энергично потянулся своим мускулистым телом.

— Я так сразу и подумал.

В полном молчании они докурили самокрутку, каждый размышляя о своем.

— Как ты собираешься действовать? — решился он наконец нарушить тишину.

— Как «черная вдова» , — холодно ответила Лаки. — Беззвучно и быстро — и горе тому, кто окажется на моем пути.

ПЯТНИЦА, 15 ИЮЛЯ 1977 ГОДА. НЬЮ-ЙОРК. ДЕНЬ

-Так вот, — Джино просиял, — Энцо, друг мой, я готов держать пари, что ты уже и не чаял сидеть здесь, у Риккадди, вместе со мной в окружении всех наших верных соратников.

— Джино, дружище! Каждый день твоего столь долгого отсутствия я мечтал об этой минуте.

— Конечно. А как же иначе? Мы же росли вместе, мы вместе держали за яйца весь мир, помогая друг другу чем могли. — Джино поднял свой бокал. — Были у нас с тобой и разногласия, но нам всегда удавалось найти общий язык. Я пью за нас, Энцо, — за тебя и за себя. Мы — два старых боевых коня, доживших до сегодняшних дней и не растерявших своего достоинства и веры.

Энцо протянул руку с бокалом, они негромко чокнулись, выпили.

— Расскажи мне, — буднично обратился к нему Джино, — во что это ты вложил мои деньги из «Маджириано»?

— А. — Энцо внимательно рассматривал свои короткие, хорошо ухоженные ногти. — Я рад, что ты задал мне этот вопрос. Ты вернулся так неожиданно, для всех нас это стало просто сюрпризом. В данную минуту я не готов — мне бы хотелось показать тебе бумаги, цифры… Я приготовил для тебя отличный подарок.

— Чем же он так хорош? — вкрадчиво спросил Джино.

— Увидишь. Где-нибудь на этой неделе я тебе все покажу.

— Ладно, ладно. — Джино вертел в руках вилку с намотанными на нее спагетти. — Я ценю все, что ты для меня сделал, Энцо. Помощь в Вегасе, поддержку Лаки — я знаю, ты был ей вместо отца.

Энцо улыбнулся. Зубы его были в отвратительном состоянии — он так боялся идти к дантисту, что в конце концов у него их почти не осталось.

— Она — настоящая Сантанджело, Джино. Ты должен ею гордиться.

— Так я и делаю, Энцо, так я и делаю. Но давай не будем забывать, что она, ко всему прочему, еще и женщина, слабый пол. К сожалению, всегда найдется кто-нибудь, чтобы воспользоваться этим…

Правый глаз Энцо сверкнул — такое уж у него свойство, — предупреждая собеседника о том, что Боннатти собирается сейчас солгать.

— Никто не посмеет попытаться обмануть Лаки, пока я рядом. Никто.

— Конечно, мой дорогой друг, конечно, пока ты рядом, я знаю, ты поступишь так же, как поступил бы и я, в случае чего. Ты растопчешь наглеца ногами — как козявку, как червяка. Я прав?

Энцо молчал и смотрел на Джино. Джино — на Энцо.

— Завтра, — медленно проговорил Джино, — я приму меры к тому, чтобы в моих отелях работали мои люди. — Он осторожно потер старый шрам. — Ты прикажешь своим парням не выступать. Давай проделаем все гладко и побыстрее. Какой смысл ждать — а, друг мой? А?

Кэрри не узнала пожилую женщину, сидевшую за рулем белого «кадиллака», но тут же быстро скользнула на заднее сиденье машины. В конце концов, для этого-то она и приехала в Гарлем — чтобы все узнать.

В машине на полную мощность работал кондиционер, от затемненных стекол царил странный полумрак.

Как только Кэрри уселась, автомобиль резко взял с места. Нервное напряжение давало о себе знать мельчайшими бисеринками пота. Кэрри чувствовала, как становятся влажными ладони, подмышки, бедра. Однако в голосе, когда она заговорила, колебаний не слышалось.

— Кто ты? — повторила она свой вопрос. — Что тебе нужно?

Женщина рассмеялась неожиданно печальным смехом. Она была толстой, одетой в немыслимый белый наряд, нервные жирные пальцы унизаны кольцами. Ее ничуть не красили огромные, в белой оправе, солнечные очки, крашеные черные волосы, высоко подобранные на испанский манер, и до неприличия яркая губная помада. Оливкового цвета кожа покрыта морщинами и пигментными пятнами, щеки обвисли складками. От нее пахло сладковатыми духами, вызывавшими у Кэрри тошноту.

— Не помнишь меня? — проговорила женщина раздельным шепотом.

— Я тебя не знаю, — с отчаянием ответила Кэрри. — Ради Бога, скажи мне, чего ты хочешь. У меня не так много денег, но…

— Ха! У нее не так много денег! Да ты посмотри на себя, милочка, — от тебя же смердит деньгами!

— Сколько ты хочешь?

— Мне не нужны твои деньги. — Голос женщины смягчился. — Маленький Стивен уже вырос и превратился в красавца-мужчину?

— Что тебе известно о Стивене? — С тревогой повернулась к ней Кэрри.

— Я его помню, а ты меня — нет.

В голосе ее прозвучала какая-то нота… Память Кэрри напряженно работала. Акцент — что-то знакомое в ее акценте…

— Я любила его, он был и моим сыном тоже. А когда ты убежала от меня, ты забрала с собой и маленького Стиви. — Женщина устало вздохнула. — Но я не виню тебя, Кэрри, я тебя не виню. Тебе это принесло пользу, ты стала настоящей дамой, ты…

— Сьюзита? — не веря себе, в изумлении прошептала Кэрри. — Сьюзита?

Женщина ухмыльнулась.

— Конечно, я немножко разжирела, немножко постарела. Это для тебя время остановилось. А я, — она пожала плечами, — я всю свою жизнь работаю.

Кэрри почувствовала, что вот-вот расплачется. Эта отвратительная толстуха не может быть Сьюзитой — молодой Сьюзитой, за чье гибкое тело мужчины вступали в драки. Как же жестока судьба.

— Я вызвала тебя совсем не для того, чтобы шантажировать, — скороговоркой произнесла Сьюзита. — Хотя тебе и могло так показаться.

Кэрри смешалась, в голове ее беспорядочно мелькали мысли.

— А зачем? После стольких лет? Как ты нашла меня?

— Я никогда и не теряла тебя, милочка, — невозмутимо ответила Сьюзита. — Я шла за тобой всю жизнь — сразу же после того, как увидела твое фото на обложке журнала, года через два после того, как ты ушла. Я обрадовалась, когда узнала, что ты порвала с прошлым. Немногим удавалось уйти от Боннатти, очень немногим…

Боннатти. Это имя принесло с собой тяжелые, жестокие воспоминания. Боннатти всегда относился к ней, как к мебели — столу, стулу, дверной ручке, как к неодушевленному предмету, с которым от скуки можно поиграть.

Боннатти. Хозяин. Окружающие для него всегда были чем-то вроде грязи.

— Сьюзита, — грустно сказала она, — последние несколько дней я благодаря тебе живу в настоящем аду. В среду вечером я была у входа на рынок. Ты не пришла. Я ждала тебя. Потом на меня напали… Я была арестована… это какой-то кошмар. Прошу тебя, скажи, чего ты от меня хочешь, и позволь мне дальше жить моей жизнью.

— Да, конечно, я все понимаю. Теперь между тобой и мной нет ничего общего. Ты — леди, я — шлюха, хозяйка публичного дома, принадлежащего Боннатти. С чего бы это тебе захотелось якшаться со мной?

— Заклинаю тебя! — Кэрри готова была сорваться. — Скажи мне, чего ты хочешь.

Сьюзита полюбовалась своими кольцами.

— Я хочу предупредить тебя, вот и все.

— Предупредить меня?

— Да. О расследовании по делу Боннатти.

— О каком расследовании?

Сьюзита приподняла солнечные очки и с недоверием воззрилась на Кэрри. Глаза ее блеснули поразительно живым блеском на поблекшей уже сероватой коже лица.

— О расследовании, проводимом твоим сыном. Кэрри как током ударило. О расследовании, проводимом твоим сыном. Она знала, что Стивен над чем-то работает, но из соображений безопасности он никогда не упоминал ничьих имен. Он не доверял никому. Даже Джерри ничего не знал.

— Тебе это неизвестно, — констатировала Сьюзита. Она отрицательно качнула головой.

— Вот дерьмо! — воскликнула Сьюзита. — Да-а, но Боннатти в курсе… и он ничуть не взволнован.

— Что ты имеешь в виду?

— Не я одна шла за тобой все эти годы. В горле у Кэрри стоял тугой комок.

— Боннатти знает, чей Стивен сын. Это-то и придает ему сил. Когда его поставят перед Большим жюри, он им про тебя все и выложит. Можешь представить, что тогда будет с этим расследованием Стивена? Его же поднимут в зале суда на смех — с такой-то матерью. Так вот, Боннатти именно этого и не терпится. Это как объявить об открытии нового шоу — и он готовится, чтобы не ударить лицом в грязь. А на тебя у пего есть все: наркотики, фотографии, медицинские справки из больниц — все. У него есть даже те снимки Стивена с нашими девушками — помнишь, ему тогда было четыре года? Прелестный малыш, одетый в белый шелковый костюмчик, стоит на столе…

Потерявшая сознание Кэрри сползла с сиденья на пол машины.

Забросив нога на ногу, Лаки сидела на своей постели. Глаза закрыты, пальцы прижаты к вискам. Энцо Боннатти. Ее крестный отец. Ее учитель. Мужчина, которому она верила, которого любила. Человек, заменивший ей Джино.

Энцо Боннатти. Ядовитая змея, спрятавшаяся в траве. Убийца. Мясник. Это он расправился с Марко — не собственными, чужими руками. Но команду отдал он. «Покончите с ним, — так он, наверное, сказал. — Марко — единственный, кто знает все. Девчонки и Косты можно не опасаться. Они отвалятся сами по себе. У них не хватит мозгов, чтобы остаться».

И ведь Энцо оказался прав. Как, должно быть, у него ходил ходуном кадык, когда Лаки сама принесла ему на блюдечке все, к чему он стремился. Ему и этим близнецам Кассари, сыновьям убийцы ее матери.

До самого последнего момента она ни о чем не подозревала. Маленькая глупышка Сантанджело. Маленькая описавшаяся девочка Лаки. Дура.

И если бы не Боджи, она бы и сегодня не стала ничуть умнее. Боджи, всего-навсего кое-что услышавший из разговора двух чикагских громил, воспользовавшихся его такси десять дней назад. И хотя услышал Боджи немного: какие-то обрывки, чьи-то имена и даты, этого оказалось достаточно, чтобы возбудить в нем интерес, достаточно, чтобы он начал размышлять об Энцо Боннатти и его преданности Лаки. Этого хватило, чтобы Боджи рискнул провести свое собственное небольшое расследование.

Узнать ему удалось многое. И без особого труда. У него был приятель в полицейском управлении, который по его просьбе покопался в папке с делом об убийстве Марко. «Убийца не найден» — стояла пометка на папке. А внутри были длиннейшие полицейские отчеты о беседах с подозреваемыми. Допрашивали и братьев Кассари, но у них оказалось несокрушимое алиби. Тогда допросили одного из их боевиков. Арестовали его, затем выпустили под залог, а на следующий же день его сбил какой-то сумасшедший водитель, которого так и не нашли. Мортимер Саурис был мелким игроком, причем в тот день, когда застрелили Марко, он находился далеко от города. Известен Мортимер был тем, что заключал различные пари, но, проигрывая, просто сматывался, не платя денег. Он вовсе не собирался кому-либо мстить, но очень многие хотели бы отомстить ему.

Марко убили братья Кассари по прямому приказу Энцо Боннатти. В общем-то это не составляло большого секрета.

Пальцами Лаки еще сильнее сдавила виски. Как же она не смогла разобраться в том, что происходит? Почему даже подозрений у нее не возникло?

Внезапно она вскочила с постели. Теперь она знала, что делать.

Когда они уходили от Риккадди, Коста был насквозь мокрым от пота. Всю жизнь он любил улаживать самые запутанные дела миром. Но сейчас, когда Джино вернулся, мир и спокойствие остались в прошлом.

— Грязный сукин сын, — пробормотал Джино, когда они уже сидели в машине. — Грязный вонючий лжец.

— А что не так? — неохотно спросил Коста. — Он же согласился со всем, что ты говорил. Он ведь даже не спорил.

— Выживаешь из ума, Коста? Меня здесь не было, а ты — единственный, кто ничего не знает.

— Ты считаешь, что он собирается обмануть нас?

— Да проснись же, старина. Его планы идут дальше. Он собирается нанести удар, я знаю. Я вижу это в его глазах.

Коста искренне поразился.

— Значит, ты думаешь, что Энцо, твой старый друг…

— Спокойно, Коста. Выброси из головы свой идеализм. Люди меняются. Мне нужно подумать. Мне нужен покой. И совершенно необходимо усилить безопасность. Он готовится нанести удар. Я знаю.

— Но Джино…

— Что, Коста? Что? Думаешь, такого не бывает?

— Я только…

— Ты сообщил Лаки и Дарио, во сколько я хочу с ними встретиться?

— Я пытался найти их…

— Нечего пытаться, приведи их в отель. Если Энцо планирует покончить со мной, то следующей может стать Лаки. Кто знает? Мне нужно, чтобы они прибыли в отель как можно быстрее. Привези их лично.

Коста кивнул; пот с него катился ручьем.

Энцо забрался на заднее сиденье своего шоколадного цвета «понтиака» с пуленепробиваемыми стеклами и стереосистемой, стоившей дороже самой этой чертовой машины. В раздражении он вставил кассету Тони Беннета и под звуки «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско» сказал Большому Виктору:

— Пора. Ты сам позаботишься обо всем. Ошибок я не потерплю.

— У меня есть идея, босс, — проговорил большой Виктор, капая слюной.

— Говори.

— Почему бы нам не использовать парня? Дарио? Если это сделает он, то никто не посмеет указать на вас пальцем. У Сантанджело немало влиятельных друзей, которым может не понравиться, если вы окажетесь причастны. А если мы используем мальчишку, то никто и не пикнет.

— А башка у тебя работает! — воскликнул Энцо. — Парень сейчас на квартире, так?

— Как вы и велели, босс, — подтвердил Виктор. Про себя он подумал, что нужно будет не забыть и о Рут. Она его не подвела, в нужный момент сделала то, что требовалось. Позвонила своему старому дядюшке и попросила совета. Виктор сразу же понял выгоды, посланные ему судьбой в образе сына Джино Сантанджело.

— Держись подальше от дома. Я пришлю своих людей, — сказал он Рут. — Ты у меня умница. Правильно сделала, что позвонила.

— А как насчет Сал? Они не причинят ей вреда? «Какое тебе до нее дело, — хотел сказать Виктор. — Подумай лучше о себе».

— Конечно нет, детка, — уверил он ее. — Придешь домой вечером. К этому времени все уже будет кончено.

— Когда вернемся, приведи его ко мне, — решил Энцо. — Знаешь, Виктор, если парень нам сгодится, это будет лучшим выходом.

— Так я и сказал, босс.

— Нет, это я так сказал.

Кэрри выбралась из «кадиллака» на углу Сто девятой улицы, поймала такси и направилась домой. Дома отпустила прислугу и заперлась в кабинете Эллиота, где уселась перед витриной с принадлежавшей мужу коллекцией оружия. Что она понимала в пистолетах? Едва ли много. Однако знаний ее хватит на то, чтобы выбрать самый маленький и зарядить его. Должно хватить и на то, чтобы им воспользоваться. Но не Сьюзиту наметила Кэрри в качестве жертвы. Сьюзита пришла предупредить ее, одному Богу известно, зачем это ей, после стольких-то лет.

Нет, ее мишенью должен стать Энцо Боннатти, живший, по словам Сьюзиты, в хорошо охраняемом особняке на Лонг-Айленде, откуда и тянулись по всему городу нити его зловещей паутины.

Кэрри смотрела на оружие, и взгляд ее остановился на небольшом револьвере 38-го калибра.

Она медленно поднялась, подошла к окну и достала из цветочной вазы ключ от витрины.

Стоявший перед нею выбор был очень прост. Карьера сына — либо жизнь Энцо Боннатти.

Выбора, собственно говоря, не было.

Коста нетерпеливо давил на кнопку звонка у двери Лаки. Все утро он пытался дозвониться до нее, но впустую. То же самое было и с Дарио. Никто не ответил и на его звонки, сделанные во время обеда.

И вот он стоит перед ее квартирой и молится в душе, чтобы Лаки оказалась дома. Пришла пора и ей обратиться лицом к реальности. Джино вернулся, сомнений в этом быть уже не может.

Наконец за дверью послышался какой-то шум. Сдерживаемая цепочкой, она раскрылась.

— Коста? — Голоса он не узнал. Он встревожился. Где прислуга? Кто еще находится с ней в квартире?

— Да, — коротко ответил он.

Дверь распахнулась полностью, на пороге стоял Боджи Паттерсон.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил Коста.

— Он у меня в гостях. Мне ведь дозволено принимать посетителей, не так ли? — Из спальни в коротком халатике выступила Лаки.

— Я целый день пытаюсь разыскать тебя, — обиженно проговорил Коста.

— Я выходила, а вернувшись, отключила телефон. В чем дело?

— Ты читала газеты?

— Нет. А что такое?

Он сделал глубокий вдох.

— Твой отец вернулся. И хочет видеть тебя.

Дарио пребывал в растерянности. Что, черт возьми, происходит вокруг? Он сидел на кухне в доме Энцо Боннатти, пил чашку за чашкой горячий крепкий кофе, и за каждым его движением настороженно следили двое каких-то громил.

— Я хочу домой, — уже в четвертый раз прохныкал он.

— Мы отвезем тебя туда, — ответил ему один из мужчин, его звали Руссо, — как только ты должным образом поблагодаришь мистера Боннатти.

— Я никак не возьму в толк, в чем тут дело, — пробормотал Дарио.

Он пришел в себя в машине. Рядом сидел Руссо, а второй мужчина правил. Последнее, что Дарио помнил, — это таблетки, которые ему давала Сал. Ни Руссо, ни его напарник не горели желанием дать Дарио хоть какие-то пояснения. Спрашивать о Сал или о том парне, которого он ударил ножом, Дарио не решался.

Когда они подъехали к какому-то дому, Руссо сказал:

— Это резиденция мистера Боннатти. Он помог тебе выпутаться из очень скверной истории. Когда он даст нам понять, что все о'кей, мы отвезем тебя домой. Ничего другого Дарио услышать не удалось. Он скривил губы и сделал очередной глоток горячего напитка.

— Я могу позвонить по телефону?

— Мне не…

На кухню ввалился третий — толстый мужчина в пропахшем потом костюме с пятнами соуса на лацканах.

— Дарио! — воскликнул он, будто увидел старого друга. — Последний раз мы виделись с тобой в Вегасе. Помнишь?

Дарио всмотрелся в него. Да. Этот толстяк присутствовал, когда Боннатти вызвал к себе Дарио вместе с Уоррисом. «Убирайся в Нью-Йорк», — сказал тогда Боннатти, и этот человек лично посадил его в самолет.

— Слушай, что здесь происходит? — раздраженно спросил его Дарио.

— У тебя возникли кое-какие проблемы. О них услышал мистер Боннатти и, посчитав, что все мы — свои люди, решил, что тебе необходима помощь. Пошли. Он хочет говорить с тобой.

Энцо Боннатти сидел в мягком, обитом парчой, кресле, выбирая из хрустальной вазы фисташки.

— Садись, — бросил он Дарио таким тоном, каким обращаются к собаке.

Дарио сел. Он знал, когда спорить бессмысленно. Энцо Боннатти умел иногда выглядеть, как чей-нибудь добрый дедушка, но его голос, его глаза, манера похрустывать пальцами, отдавая команду, давали понять, что под благообразной внешностью скрывается совсем другая натура.

Пока он разглядывал Дарио, в комнате стояла полная тишина. Наконец Энцо заговорил.

— Не люблю тратить время зря, и никогда этого не делал. Сейчас я расскажу тебе, что мне требуется. Дарио кивнул. Энцо извлек из скорлупки орешек, отправил его в рот.

— Кто-то подослал того гомика в твою квартиру, чтобы убить тебя. Но ты оказался ловчее. Ты успокоил его прежде, чем он успел проделать это с тобой.

Дарио быстро заморгал. Похоже было, что он и шага не мог ступить без того, чтобы этот долбаный Боннатти остался в неведении.

— И знаешь что, — продолжал Энцо, — я не считал тебя особенно умным никогда, но на этот раз ты оказался на высоте. — Он забросил в рот еще один орешек и протянул руку к стакану с минеральной водой. — Итак, ты уложил гостя, позвонил Косте, а он направил к тебе Сал, чтобы прибраться. Только вот что же получилось в конце концов?

— Я тоже хотел бы это знать, — выдавил из себя Дарио.

— Сал похитила тебя! — трагическим голосом воскликнул Энцо. — Человек, которого Коста послал тебе ни помощь, похитил тебя!

Дарио весь подался вперед, стремясь не пропустить ни слова.

— Зачем? — продолжал Энцо. — Спроси себя — зачем? — Он сделал паузу, бросил на Дарио многозначительный взгляд и заговорил уже тише. — Да потому что твои родственники горят желанием избавиться от тебя. Ты понимаешь? Они хотят выбросить тебя, как мусор, убрать с дороги, спрятать футов на десять под землю. Джино и Лаки нужна твоя смерть, Дарио, им нужна твоя смерть. Понимаешь, мальчик? Смерть.

Дарио сделал глубокий вдох. Значит, это и вправду была Лаки.

Коста почувствовал облегчение, когда Лаки наконец согласилась встретиться со своим отцом. Вид у нее был несколько странный, но этого следовало ожидать.

— Поедем со мной вместе, — уговаривал он ее. — Джино ждет.

— Сейчас не могу, — холодно ответила Лаки. Мне нужно сделать несколько звонков. Я подъеду позже — обещаю.

Коста бросил быстрый взгляд на часы — почти половина третьего.

— Тогда в четыре у «Пьера»? — в волнении спросил он.

— Отлично. Я буду там. Не беспокойся, приду — честно. — Она похлопала Косту по щеке. Он выглядел таким уставшим, таким встревоженным, постаревшим. Но он совсем бы сошел с ума, если бы знал то, что было известно ей…

Коста поспешил в свой офис.

— А, мистер Дзеннокотти, — подняла голову его секретарша. — Вам как раз звонит Дарио Сантанджело. Уже в третий раз.

Коста вырвал у нее из пальцев трубку.

— Дарио? Где ты находишься? Я пытался разыскать тебя. С тобой все в порядке?

— Все нормально. Я выходил прогуляться с друзьями. Эй, я прочитал в газетах, что Джино вернулся. Хочу повидаться с папочкой.

— А он хочет поговорить с тобой. Сможешь подъехать к «Пьеру» в четыре?

— Конечно. — На мгновение Дарио запнулся. — Лаки там тоже будет?

— Да. Хорошо бы, если теперь, когда отец вернулся, вы с ней вдвоем поладили. Я думаю…

— Потом. — Дарио положил трубку.

— Ну? — Энцо так и сидел в своем кресле, не сводя с Дарио взгляда.

Дарио перевел дух.

— В четыре часа у «Пьера». Они будут там оба. Энцо кивнул.

— Тогда тебе остается сделать то, что ты должен сделать, — ласково проговорил он. — Правда, Дарио?

Джино расхаживал по номеру. Мозг его напряженно работал. Ему нужна была злость. Нужна демонстрация силы. Боннатти должен понять и однозначно, что Джино не уступит и дюйма. Ни одного дюйма. Два отеля в Вегасе принадлежат ему, Джино. Конечно, у Боннатти есть своя доля в «Мираже», но это все. Маленький кусочек от целого пирога.

К сожалению, у Боннатти есть еще и его армия, а действовать по законам мафии было не в стиле Джино. Он предпочитал руководствоваться законами большого бизнеса — иметь дело с нужными людьми, завязывать полезные связи, приносящие гораздо больше пользы, чем армия наемных убийц.

До приезда Лаки он успел кое-кому позвонить и увериться в том, что машина следствия запущена на полный ход. В любой день Боннатти могло быть предъявлено обвинение. До этого Энцо умудрялся выпутываться из всех подобных ситуаций, однако на сей раз ему, похоже, уже не уйти.

Джино мрачно усмехнулся. Если Боппатти сойдет со сцены, это сразу решит множество проблем. Не мешает побыстрее получить с него долги…

Проведя Лаки в комнату к отцу, Коста тут же скрылся в спальне. Джино уставился на дочь. Испытываемое им чувство было очень близко к потрясению, как будто он смотрел в зеркало. Взрослея, Лаки становилась все больше похожей на него. Те же волосы, те же глаза — бездонные черные колодцы, те же скулы, чувственный рот, сверкающие перламутром зубы. Боже! И все же она — это не он. Она была прекрасна, как дикая черная орхидея.

Джино сразу же понял, что перед ним стоит не та испорченная девчонка, с которой он расстался семь лет назад. Теперь его дочь превратилась в настоящую женщину, полную сознания собственной силы, уверенную в себе.

Он широко улыбнулся, распахнул объятия.

— Лаки!

Она сделала шаг назад. Неужели он и в самом деле считает, что все окажется так просто? Улыбка и трогательное «Лаки»?

Не обратив внимания на его распростертые руки, она подчеркнуто независимым голосом произнесла:

— Привет, Джино. Добро пожаловать домой. Дура. Дура. Дура. Зачем она сказала «Добро пожаловать», когда сама вовсе не имела этого в виду?

Он озадаченно посмотрел на нее, попытавшись превратить свои неудавшиеся объятия в подобие отеческого похлопывания по плечу.

— Ну-ну. Дай-ка мне взглянуть на тебя. Выросла.

— Мне показалось, что я выросла еще тогда, когда ты шестнадцатилетней выдал меня замуж, — холодно ответила Лаки отцу.

На его лице появилась гримаса.

— Что ж, это не сработало. Зато помогло тебе избежать множества неприятностей, верно? Ты собираешься дуться на меня вечно, малышка?

Она шагнула к столу, заметив на нем бутылку виски.

— Тебе тоже плеснуть?

— В это время дня я не пью, — ответил Джино. Она налила себе в стакан изрядную порцию ароматной жидкости, непринужденно сделала хороший глоток. Джино не сводил с дочери глаз.

— Думаю, нам все же лучше поговорить, — произнес наконец он.

Его пристальный взгляд не причинял Лаки никаких неудобств.

— Да, — с вызовом отозвалась она. — За время твоего отсутствия здесь многое переменилось.

— Вот как? — задушевно спросил Джино.

— Да. — Она попыталась посмотреть на него в упор, но долго выдержать отцовский взгляд оказалась не в силах. Приблизившись к окну, стала глядеть вниз. — Теперь я в деле. Я стала его частью.

— Я так и слышал.

Она развернулась к Джино лицом, черные глаза засверкали.

— И вот что я тебе скажу: ты не сможешь выбросить меня вон. Никак.

Поднимаясь в кабине лифта, Дарио облизывал губы. Они стали вдруг сухими, потрескались. Прикусив большой палец, Дарио попытался заставить себя рассуждать трезво. Энцо Боннатти прав. Или он — или они. С какой это стати он должен позволить им превращать свою жизнь в ад? Подослать к нему убийцу. Кто этому поверит? Разве можно продолжать жить так дальше? Не зная, кого они подошлют в следующий раз. Любой парень, приглашенный с улицы, может вытащить нож. Что же его ждет за будущее?

Энцо Боннатти прав.

И все же, поднять руку на свою же плоть и кровь, пойти на обдуманное убийство…

— Почему именно я? — задал он Боннатти вопрос.

— Потому что ты ничего не потеряешь, а только приобретешь, — ответил Энцо. — К тому же Джино очень подозрителен. Из моих парней к нему никто не сможет даже приблизиться. Не сваляй дурака. Работа должна быть выполнена как следует. Когда ты выйдешь из отеля, тебя будет ждать машина и билет до Рио — и миллион наличными, когда ты окажешься там. Можешь быть в этом уверен.

— Откуда мне знать… — начал было Дарио.

— Что я тебя не обману? — Энцо хрипло рассмеялся. — А ты этого и не знаешь. Ты просто пользуешься шансом, но этот шанс лучше того, что предоставят тебе сестра или отец. Вот в этом ты можешь побиться об заклад.

К четырем часам дня Стивен уже дрожал от нервного возбуждения. Все утро у него ушло на связывание концов и ожидание необходимых документов. Ему непременно хотелось присутствовать при аресте Боннатти. Ему хотелось видеть выражение его лица, когда на руки ему станут надевать наручники. Вот тогда он прочтет ему выдержки из закона, определяющие его права, и отправит в полицейский участок.

Конечно, такой человек, как Боннатти, сразу же попытается выйти под залог. У Стивена были планы помешать ему сделать этот маленький шаг.

Вместе с Бобби они сидели в кабинете Стивена, пили кофе, потеряв уже счет чашкам, и ждали звонка, который известил бы их о том, что все уже готово.

— Черт побери, парень! — воскликнул Бобби. — Два года я работал над этим делом как одержимый, и сейчас мне уже не хватает терпения — так хочется увидеть его гнусную рожу.

Стивен кивнул.

— Ты это мне говоришь?

— Может, еще по чашке? Что скажешь? Стивен покачал головой, зевнул.

— Сколько времени уходит на проверку номерного знака машины?

— Минут пять. У меня там работает приятель. А что за номер?

Стивен прочитал номер принадлежавшего Лаки «мерседеса», записанный на каком-то клочке бумаги.

— Если желаешь увидеть класс — я тебе покажу его, — бросил в шутку Бобби и стал крутить телефонный диск.

Не прошло и пяти минут, как он выяснил название компании, где машина была зарегистрирована.

— Кому это ты сел на хвост? — с любопытствам спросил он.

— Так, есть тут кое-кто, — отделался от друга Стивен, думая о Лаки и теша себя мыслью об их встрече.

— Ну, значит, кое-чей автомобиль числится за компанией по производству косметики. На случай, если ты захочешь выследить кое-кого до конца, у меня тут есть адрес.

— Можно и позже.

— А Айлин знает кое о ком?

— Почему бы тебе не заткнуться, Бобби, и не налить нам еще по одной чашке?

— Есть, босс, сию минуту!

Беседа между Лаки и Джино протекала вовсе не так гладко. Дочь слишком озлоблена, чтобы всерьез задуматься над перспективой примирения с отцом. Джино держался по-дружески тепло и мягко, но чем дольше он говорил, чем приветливее становился, тем больше в ней крепло ощущение того, что опять с ней обращаются, как с маленькой девочкой, опять до нее снисходят.

— Вегас принадлежит мне, — заявила она в конце концов. — Я возвращаюсь туда сегодня же.

— Поздновато.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну же, Лаки, ты же умная женщина. Ты отдала Вегас Боннатти — ты вручила его ему. А теперь ты думаешь, что он с улыбкой отойдет в сторону?

— Я знаю, как с ним обращаться. Джино захохотал.

— Как же вовремя я вернулся. Неужели ты до сих пор не поняла, что Боннатти нам больше не друг?

На щеках Лаки вспыхнули два ярко-красных пятна. Даже Джино это было известно…

Не успела она ничего произнести в ответ, как раздался стук в дверь. Лаки поднялась и распахнула ее.

На пороге стоял Дарио — стройный, светловолосый, с невинным взглядом голубых глаз.

— Привет всем, — сказал он. — Рад вас обоих видеть.

В два часа пополудни в конторе Герца Кэрри взяла напрокат автомобиль. В три она остановила машину неподалеку от ворот, дорога через которые вела к особняку Энцо Боннатти.

Она сидела, положив рядом с собой свою сумочку, где лежало оружие. Она ждала. Правда, сама не знала точно чего. Но Кэрри твердо знала одно: если она просидит здесь достаточно долго, то в конце концов у нее хватит мужества пойти и сделать что-то с жившим в нескольких десятках метров от ее машины чудовищем.

Уоррис Чартере решил остановиться в «Плазе». А почему бы и нет? Платил Боннатти.

Он сходил в сауну, где ему сделали массаж и маникюр. Дважды он пытался дозвониться до особняка мистера Боннатти, но оба раза Энцо не оказывалось дома. В три пятнадцать Уоррис позвонил еще и услышал наконец в трубке голос Энцо.

— У меня с собой лента, и я хотел бы, чтобы вы просмотрели ее. — Уоррис почувствовал облегчение от того, что дозвонился-таки до своего благодетеля. В кинобизнесе никогда и ни в чем нельзя быть уверенным.

— Отлично, — ответил ему Энцо. — Я уже хочу ее посмотреть. А потом, у меня появилась идея концовки, она убьет тебя, когда ты ее услышишь.

— Приехать прямо сейчас?

— У тебя есть машина?

— Нет, я собирался взять се напрокат.

— Не суетись. Я пошлю за тобой одного из своих ребят. Руссо подъедет около шести. Будь готов к этому времени.

С улыбкой на лице Уоррис положил трубку.

Никакого удовольствия от прихода Дарио Лаки не испытала. Его-то кто пригласил? Предполагалась чисто деловая встреча, а сейчас она превращалась в трогательную сцену семейного примирения. Дерьмо! И это при том, что у нее куча дел. — Вот уж этого ей абсолютно не нужно.

С Дарио она теперь и вовсе не разговаривала. После выхода на экраны того фильма и имевшей вслед за ним место беседы брат и сестра почти не поддерживали между собой отношений.

Атмосфера в номере Джино, мягко говоря, сгущалась. Дарио старался вести себя непринужденно и естественно, однако находившийся в кобуре под мышкой небольшой пистолет причинял определенные неудобства. На лице выступили крупные капли пота.

— Сними пиджак, — предложил ему Джино. — Устраивайся поудобнее.

— Сейчас.

Сейчас я размажу ваши мозги по стенам. Но кого первого? Если сучку-сестру — то что будет делать Джино? И наоборот?

Господи всеблагий! Боннатти сунул ему пистолет и Сказал: «Сделай это».

Но как? Кого первого, ради Бога? Кого первого?

— Мне пора идти, — внезапно сказала Лаки. Стреляй сначала в нее. Ведь самые крупные неприятности доставила тебе она!

Рука Дарио скользнула к оружию. Рио. Миллион долларов. Свобода.

— Джино, — из спальни появился Коста, — может, я попрошу принести в номер чего-нибудь из еды?

Черт побери! Коста! На всех троих у него духу не хватит. Черт побери! Почему Боннатти ничего не сказал о Косте?

Чересчур уж все осложнилось. Он сделает это, безусловно, он сделает это, но позже. Завтра. Послезавтра. Боппатти поймет его. Должен понять. День-другой Рио может и подождать. Миллион тоже никуда не денется.

Рука выползла из-под пиджака. Джино как-то странно смотрит на него, как будто ему все известно.

Дарио бросился к двери.

— Должен бежать — я совсем забыл, у меня же дело, — невнятно пробормотал он.

Теперь на него уставились все трое. Рука Дарио, мокрая от пота, соскользнула с ручки двери.

— Эй! — крикнул ему Джино, — что это с тобой? Нам нужно поговорить. Я хочу…

Дарио нажал-таки ручку и с силой захлопнул за собой дверь. Он услышал за своей спиной разъяренный голос отца, но, даже не повернув головы, бросился к пожарной лестнице, той самой, о которой ему говорил Боннатти. Перепрыгивая через две ступеньки сразу, он с трудом хватал ртом воздух, чертова кобура до боли натирала подмышку.

Чего ради он спасается бегством? Он же не совершил никакого преступления!

Движения его замедлились. Когда он ступил на последнюю ступеньку лестницы, дыхание уже полностью восстановилось.

Дарио спокойно вышел из отеля, посмотрел по сторонам. Через улицу он заметил Руссо и кивнул ему, давая понять, что все нормально.

Руссо понял его знак и в ответ поднял руку.

Затем произошло нечто такое, чего Дарио осознать не успел. Он стоял у входа в отель, дожидаясь, пока Руссо пересечет улицу и сядет за руль автомобиля, но тут ему что-то с силой ударило в спину. Господи! Ну и боль!

Дарио повернулся, чтобы посмотреть, в чем дело, раскрыл рот, и из него пузырясь, толчками полилась кровь.

Лицо его приняло выражение безграничного удивления. Он падал. Вокруг закричали люди. , Я умираю, — пронеслось в голове. — меня застрелили».

На тротуар он упал уже мертвым.

Стивен сгорбившись сидел за своим столом, намеренно зарывшись в кучу бумаг, просмотренных им уже сотню раз. Нужно было как-то убить время.

В кабинет его вошел Бобби.

— Эй, приятель, чем это ты тут занят? Стивен поднял голову.

— Так, лишний раз просмотреть не мешает.

— Нет, я хотел спросить, чем тебя так занимает эта машина — «мерседес»? Я узнал, кому она принадлежит.

— Кому?

— Имя Лаки Сантанджело тебе говорит о чем-нибудь?

— Лаки… Сантанджело… — медленно повторил Стивен.

— Дочь того самого Джино, только вчера вернувшегося в страну. Друга и сообщника Боннатти — хотя у нас на него ничего нет, он не занимается наркотиками или проституцией. У него сильные связи.

Бобби хлопнул листок с информацией на стол перед Стивом.

— Ну, поделись же со мной!

На мгновение в кабинете воцарилась тишина.

— Ты уверен? — спросил наконец Стивен.

— Когда Бобби Де Уолт приносят информацию, он в ней уверен.

Стивен нахмурился. Почему она ему ничего не сказала? А почему она должна была ему что-то говорить? Ведь и он ей о себе ничего не сообщил, не так ли?

Но скорее всего она все о нем заранее знала. Скорее всего, что она же и организовала все, чтобы посмотреть, что ей удастся таким образом выведать.

Организовала аварию в электроснабжении города? Поистине воображение его не знало границ. Да нет же, это чистое совпадение.

— Очень соблазнительная самочка, — заметил Бобби. — Я разыскал ее фото. Бониатти приходится ей крестным отцом. Она присутствовала на открытии «Маджириано» в Лас-Вегасе. Ну же, Стив, выкладывай, что тебе известно?

— Ничего. — Стивен сделал неопределенный жест рукой.

— Ничего? Зачем тогда тебе понадобился ее автомобиль?

— Господи! Если я узнаю, что она является партнером Боннатти — я тут же дам тебе знать, — в раздражении выдал Стивен. Внезапно он почувствовал себя отвратительно. Как это он умудрился связаться с дочерью Джино Сантанджело?

Послышался негромкий сигнал внутренней связи.

— Слушаю вас! — почти выкрикнул Стивен.

— Вас хочет видеть ваша мать, мистер Беркли. И мне только что сообщили, что нужные вам бумаги уже подписаны и ждут вас.

— Спасибо, Шейла. А что понадобилось тут моей матери?

— Я не знаю. Направить ее к вам?

— Да, я думаю, это самое наилучшее. — Он поднялся из-за стола и показал Бобби поднятый вверх большой палец. — Дело двигается!

Вошла Кэрри, и Стивен, сжав ее в своих могучих объятиях, закружил по кабинету.

— Ма, я так рад, что ты выкроила наконец время, чтобы посмотреть, где я работаю, но сейчас у меня срочное дело. Может, ты заглянешь завтра? Обещаю угостить тебя обедом.

— Стивен, — произнесла Кэрри задыхающимся голосом, — мне необходимо поговорить с тобой.

— Только же сейчас, моя дорогая. Мне очень жаль, но в данную минуту мне нужно бежать оформлять самое громкое деле года. Это, так сказать, вопрос «П.Г.»

— Профессиональной гордости, миссис Би, — рассмеялся Бобби.

— Мое дело более важное, — понизив голос, ответила сыну Кэрри. — Я не стала бы к тебе заходить, будь это не так.

— В таком случае я сам загляну к тебе немного позже. — Сняв со спинки стула пиджак, Стивен перебросил его через плечо.

К нему подошел Бобби.

— Твоя мать сегодня что-то неважно выглядит, — шепнул он.

Стивен посмотрел па Кэрри. Она и в самом деле была не такая, как обычно.

— Чуть позже. — Он поцеловал мать. — Обещаю. Тебе лучше сейчас пойти домой и немного отдохнуть. Ты па себя не похожа. Ты па машине?

Кэрри слабо кивнула.

— Дай мне ключ от своей квартиры, я подожду тебя там, — прошептала она, едва сдерживая охватывавшую ее дрожь.

— О! Понял! — воскликнул Стивен. — У тебя вышла ссора с Эллиотом.

Кэрри промолчала. Она просто боялась произнести слово.

Он порылся в карманах и протянул матери ключ.

— Меня не будет по крайней мере еще пару часов. Чувствуй себя как дома. Пошли, Бобби, пора!

Глядя вслед сыну, Кэрри уже в тысячный раз спрашивала себя, правильно ли она поступает. Пока она сидела в машине у особняка Энцо Бониатти, у нее было достаточно времени, чтобы все обдумать. Что она, в конце концов, собирается сделать? Подойти к парадной двери, сказать, что хочет увидеть мистера Боннатти и выстрелить в него? Такое часто бывает в кино, но в жизни все происходит несколько иначе.

Слишком много вопросов.

Сможет ли она встретиться с ним лично? Сможет ли воспользоваться оружием? Сможет ли, собственно говоря, хладнокровно убить другого человека, живое существо? Сможет ли добраться до машины и скрыться незамеченной?

Сидя во взятом напрокат автомобиле с выключенным кондиционером и обливаясь потом, она постепенно осознала, насколько неосуществим ее план. И будучи вынужденной отказаться от него, Кэрри стала искать альтернативы.

Их было немного — точнее всего, одна. Рассказать Стивену правду. Рассказать ему все. Приняв это решение, Кэрри почувствовала себя ожившей, помолодевшей. Она тронула машину с места и направилась в город, даже не оглянувшись на стоявший за забором особняк.

— Что, черт возьми, произошло с парнем? — взорвался Джино. — Знаешь, у него был такой вид, будто он вот-вот вытащит пушку. Ты видел эту сцену, Коста?

— Нет, не успел.

— Я видела, — ответила Лаки. — От Дарио я могу ожидать чего угодно.

— Не понимаю я, что тут творится, — с тревогой сказал Джино. — Родной сын приходит сюда ко мне с пистолетом. Верни его, Коста. Пора, мне думается, взяться за мальчишку всерьез.

— О, — пренебрежительно заметила Лаки, — по-моему, ты с этим несколько опоздал. Тебе бы стоило обращать на него побольше внимания, когда он был еще подростком.

— Ты это с кем так разговариваешь? — взвился Джино.

Лаки вспыхнула, но не отступила.

— С тобой. Так я разговариваю с тобой. Когда мы с Дарио были совсем маленькими, мы не имели ничего похожего на нормальную семейную жизнь. Запертые в этом мавзолее в Бель Эйр, как двое прокаженных. Нам не дозволялось заводить друзей. Мы не могли, как другие дети, сходить в кино. Даже в магазин нас вечно сопровождала какая-нибудь нанятая тобой нянька. Что же странного в том, что Дарио стал таким, какой он есть?

Джино не сводил с дочери взгляда.

— Нечего сказать, действительно ужасная жизнь. Да у вас был великолепный дом — лучший из тех, что можно купить за деньги.

Голос Лаки поднялся почти до крика.

— Деньги! Кому нужны эти деньги? Пока я росла, мне нужен был ты! Я хотела, чтобы ты заботился обо мне, чтобы ты был со мной. Я хотела, чтобы ты был настоящим отцом!

Ее слова резанули Джино по сердцу.

— Для вас обоих я всегда делал все, что мог. Так, как мог…

— Но этого оказалось недостаточно! — злорадно бросила Лаки.

На улице раздался вой полицейских сирен. Коста подошел к окну, стараясь рассмотреть, что происходит внизу.

— Убирайся и приведи сюда Дарио! — заорал на него Джино.

Коста исчез. Лаки вздохнула.

— Мне пора. Видишь, мы не можем даже разговаривать — ты и я. И никогда не могли.

— Ты сказала, что я не был настоящим отцом, — простонал Джино. — А ты? Ты была порядочной дочерью? Побеги из школы. Траханье с прохожими. Отправилась в…

— Не была, — Лаки перебила отца, в ней клокотала ярость. — Но если бы и была — так что?

— И она говорит « так что»! Так что? — Джино печально покачал головой. — Ты права. Лаки. Мы живем в разных измерениях — ты и я. Можешь идти. Семь лет — и ни одной хотя бы открытки. Вот это дочь.

— Ты сам мне не писал! — бросила она в ответ. Внезапно Джино почувствовал себя усталым. Раздался стук в дверь.

— Кто там еще? — недовольно спросил он.

— Это Коста. Откройте, быстрее!

Лаки подхватила свою сумочку. Ей хотелось расплакаться — она и сама не знала почему.

Джино распахнул дверь, и в номер ввалился Коста, белый и дрожащий.

— В Дарио стреляли, — выдохнул он. — У входа в отель. Он мертв.

— Матерь Божья! — вскричал Джино. — Матерь Божья!

Лаки окаменела.

Резким движением ударив себя кулаками в грудь, Джино спотыкаясь побрел к кушетке. С губ его сорвался стон.

— В чем дело? ; — Лаки вздрагивала. — В чем дело? Что с тобой?

Он вновь застонал, лицо его стало серым. В одно мгновение Джино состарился, на глазах превратившись в того, кем и был, — в семидесятилетнего старика.

— Я… думаю… что… это… серде… — едва слышно выговорил Джино. — Вызовите… врача… скорее…

ПЯТНИЦА, 15 ИЮЛЯ 1977 ГОДА. НЬЮ-ЙОРК. ВЕЧЕР

Держа в руке панель дистанционного управления, Энцо торопливо нажимал па кнопки, переключаясь с канала на канал, с одной программы новостей на другую.

— Дорогой, — плаксиво протянула пышная блондинка, развалившаяся на роскошной, королевских размеров кровати в одних чулках розового цвета, — я хочу посмотреть « Любовные игры».

— Ради Бога, оденься! — буркнул Энцо. — Твои сиськи надоели мне уже на месяц вперед.

— А я думала, они тебе нравятся. — Она обиделась.

— Одевайся, дура! Я специально вызвал этого парня из Голливуда, чтобы он посмотрел на тебя. Одевайся и помолчи!

Все еще обиженная, женщина поднялась с постели, мимоходом восхитилась собой в зеркале и прошествовала в ванную.

Энцо усмехнулся и вновь принялся нажимать кнопки. Жалкая шлюшонка — только на одно и годится. Однако ему нравилось входить в зал ресторана с такой спутницей, от которой присутствовавшие глаз не могли отвести, — а эта была одной из лучших. Имоджин. Восемнадцати лет. Бывшая победительница конкурса «Киска месяца». Объем груди — сто пять сантиметров. Такой у Энцо езде не бывало.

Этой самодовольной шлюхе не терпелось стать кинозвездой. Ну так он ее звездой и сделает. Тоже мне штука.

— Вик! — громко позвал Энцо. — Где, черт побери, сообщение о Джино и Лаки? Ведь сейчас уже должно быть что-то в новостях? Дарио-то только что показали.

В комнату вошел Большой Виктор.

— Сам не понимаю, босс. Возможно, их еще не обнаружили.

— У тебя вместо головы жопа. Они же в отеле. Так не бывает, чтобы кого-то застрелили в отеле, а люди вокруг ничего не заметили. Горничная или любопытная дура из соседнего номера — кто-то должен был слышать выстрелы! Кто-то!

— Не понимаю, босс.

— И это все, что ты можешь сказать? Ты уверен, что дело сделано?

— Да, босс, уверен. Руссо сам видел, как Дарио подал сигнал, они же договорились.

— А где сам Руссо?

— Должен быть здесь с минуты на минуту. Он отправился за приезжим продюсером, в «Плазу». Вы же сами ему приказали.

— О'кей.

Энцо вновь обратился к экрану. Ведущая теленовостей со строгим выражением лица рассказывала о стрельбе у входа в «Пьер». Выглядела она довольно-таки хорошенькой, только уж чересчур худосочна. Энцо прищурился, попытавшись представить ее без одежды.

— Вик, окажи мне услугу. Позвони им туда, попроси проверить номер Сантанджело и повесь трубку. Сделай это из телефона-автомата.

Тот кивнул.

— Отличная мысль, босс.

— Моя мысль. Здесь я единственный, у кого есть такие мысли.

— Я люблю тебя, папа, — шептала Лаки, наклонившись над отцом в карете «скорой помощи». — С тобой все будет в порядке, я же знаю, вот увидишь. Все будет хорошо, честное слово.

Он ничего не мог сказать ей в ответ — лицо было почти полностью скрыто под кислородной маской, но Лаки прочла этот ответ в его черных глазах: отец простил ее.

Всю дорогу до клиники она крепко держала его руку в своих. Ей хотелось так много сказать Джино, но теперь оставалось только надеяться, что она еще не опоздала.

На носилках Джино сразу же пронесли в реанимацию. Через несколько минут подъехал Коста. Лаки заметила, что он плакал — глаза у него стали совсем красными. Она погладила старика по руке.

— С отцом все будет хорошо, я чувствую это. Чуть позже ей удалось остановить на ходу вышедшего из дверей реанимационной врача. Длинное, худое, какое-то лошадиное лицо его было серьезным.

— У вашего отца острый коронарный тромбоз.

— Он поправится?

Врач кашлянул, вежливо прикрыв рукой рот.

— Пока сказать трудно. Точнее было бы определить его заболевание как атеросклероз. Это такое состояние, когда коронарные артерии, питающие сердце кровью, отвердевают, что, в свою очередь, ведет к их сужению или закупорке. В случае закупорки…

Он продолжал что-то говорить, но Лаки уже не слышала его: перед глазами ее стоял отец — таким, каким она помнила его, когда была девочкой. Он подбрасывал ее высоко над головой, ловил, обнимал, целовал. Как она тогда любила этого человека — того самого, что лежал сейчас где-то рядом и боролся за свою жизнь.

Врач между тем уже заканчивал свои объяснения.

— Так что, мисс Сантанджело, как видите, возможно двоякое развитие событий. Многие пациенты живут довольно активной жизнью и с сужением и с закупоркой сосудов — в течение целого ряда лет. В нашем распоряжении есть отлично зарекомендовавшие себя новые средства, способствующие активизации кровообращения, так что в целом можно рассчитывать на благополучный исход. — Он невозмутимо пожал плечами. — В случае с вашим отцом нам трудно в данный момент определить ущерб, уже нанесенный организму. Если за ночь ничего не случится, то прогноз должен быть обнадеживающим.

Обнадеживающим. Обнадеживающим. Что это может значить?

Лаки с ненавистью смотрела на врача. Какое ему дело до того, будет Джино жить или нет?

— Спасибо вам, — через силу поблагодарила она его.

— Сейчас его состояние довольно стабильно. Вам лучше поехать домой, мы известим вас, если наметятся какие-то перемены…

Как будто она торопится побыстрее попасть домой.

— Можно мне посмотреть на него? — негромко спросила Лаки.

— Только одну минуту. Ему необходим покой…

— Спасибо.

С белым, как снег, лицом Джино лежал на неудобной больничной кровати. К руке тянется трубка от капельницы. Глаза закрыты. Рядом — сиделка, ширококостная женщина, при появлении Лаки сразу вскочившая на ноги.

— Никаких посетителей! Ему сейчас очень плохо.

— Это мой отец, — сверкнула на нее глазами Лаки, — и врач разрешил мне пройти к нему. Не могли бы вы ненадолго выйти?

Крылья носа у женщины расширились от негодования, однако спорить она не стала, а просто с достоинством направилась к двери, всей своей походкой демонстрируя возмущение.

Лаки остановилась у кровати. По лицу ее текли слезы, она их не замечала. Легонько сжала пальцы отца, прошептала:

— Мне очень жаль, что только теперь я поняла, как я тебя люблю. И говорить мы друг с другом можем, если оба будем хотеть этого, а я этого хочу. Я отдалялась от тебя, потому что ты сам толкал меня к этому. Я должна была отвергнуть тебя первой, чтобы ты не сделал этого. Я люблю тебя. И я хочу, чтобы ты жил, ничего в жизни я еще так не хотела.

Веки Джино дрогнули и приподнялись.

— Будь так добра… Прибереги… эмоции… до того дня… когда у меня… хватит сил… иметь с ними дело…

Голос его был очень слабым, но Лаки услышала его, осознала, что он ее понял, и лицо ее осветилось улыбкой.

— Все в порядке, а?

— Да… Все, малышка.

Глаза его вновь закрылись, в палате установилась тишина. Лаки держала руку отца, и ей казалось, что она чувствует, физически ощущает, как любовь и понимание связывают их в единое целое.

Джино произнес что-то. Она наклонилась ближе, чтобы лучше слышать. Голосом более тихим, чем шепот, он выдохнул:

— Дарио… Честь семьи… Имя Сантанджело.

— Да?

— Проследи… за… этим, Лаки… — Рот Джино хватал воздух. — Отомсти… за… нас… обоих. Это… Боннатти… Бон…

— Сестра! — закричала Лаки. — Сестра!

Одетый с иголочки Уоррис Чартере был полностью готов к выходу. Калифорнийский шик. Светлые брюки. Пиджак от Армани. Мокасины от Гуччи. Баснословной цены солнцезащитные очки. Наконец-то. Наконец. Наконец. Вот оно — и все сразу!

Задержавшись на мгновение перед зеркалом, он провел рукой по волосам и стал неторопливо спускаться по ступеням лестницы, ведущей в вестибюль отеля «Плаза».

Решительной походкой Лаки вышла из здания клиники. Она уже решила, что будет делать, — решение перешло к ней еще днем. А то, что превзошло позже, только укрепило ее готовность действовать.

Она отправилась прямо домой, где ее ждал Боджи.

— Лаки, мне искрение жаль, что все так получилось…

— Да, — не дала она ему договорить, — это многое меняет. Сейчас я не готова к тому,

чтобы заняться Боннатти. Мне нужно время. Тебе лучше вернуться в Вегас. Мы поговорим с тобой примерно через неделю, подумаем, что можно предпринять, Боджи заглянул ей в глаза.

— Мне казалось, что ты предпочитаешь действовать, а не говорить.

— Мне тоже так казалось. Но в данный момент мне просто необходимо собраться с мыслями. Я так расстроена, Боджи. Я никогда особенно не любила Дарио, но ведь он был моим братом…

— Кто стрелял?

— Я узнаю это.

Он беспомощно развел руками.

— Ну, если мне здесь нечего делать…

— Кое-что есть, — невозмутимо ответила Лаки. — Мне нужны братья Кассари. Оба. — Она закурила сигарету. — Ты найдешь мне лучших людей. За конечный результат я плачу сто тысяч долларов — по пятьдесят за брата. Наличными. Ты в состоянии это устроить? Я хочу, чтобы это было сделано немедленно.

— И ты доверишь мне сто тысяч?

— Я доверяла тебе свою жизнь, не так ли? Он молча кивнул.

— В состоянии. Но что насчет Боннатти?

— Он подождет.

После ухода Боджи она решила переодеться. Наиболее подходящим Лаки сочла белый цвет — шелковое платье от Альстона, которое она еще ни разу не надевала. Она сменила косметику, расчесала щеткой волосы. Поворотом ключа открыла ящик стола, достала из него тончайшей работы золотую цепочку с медальоном, украшенным бриллиантом и рубинами, — ту самую, что Джино подарил, когда ей исполнилось пять лет. Раскрыв медальон, стала пристально смотреть на лежавшую внутри фотографию — Джино и она сама, маленькая девочка. Как же они оба были похожи друг на друга уже тогда! Лаки улыбнулась ж надела цепочку. Затем наступила очередь бриллиантовых серег — его подарка к шестнадцатилетию. Камешки искрились точно так же, как и в тот день, когда она сидела за одним столом с Джино и Марко в Лас-Вегасе…

О, Марко. Сегодня вечером я отомщу не только за Джино, но и за тебя, мой милый, и за тебя тоже.

Лаки бросила оценивающий взгляд в зеркало.

Она готова.

Имоджин была готова.

Ее кружевные трусики и шляпка-цилиндр вывели Энцо из равновесия.

— Сними с себя это дерьмо! — рявкнул он. — Ты похожа на шлюху, которую только что отымел полк мексиканских солдат.

— Ха, а я этого даже не почувствовала. — Брови ее вопросительно изогнулись.

Большой Виктор маслеными глазами смотрел, как Имоджин выходит из комнаты. Ничего, вот когда босс с ней закончит…

— Не понимаю, — рассерженно фыркнул Энцо. — Уже семь часов, а в новостях до сих пор ни слова. Ты позвонил в отель?

Телохранитель кивнул.

— В девять объявят наверняка.

— Уж думаю. Иначе головы полетят.

Развалившись на заднем сиденье принадлежавшего Энцо Боннатти огромного черного «мерседеса», Уоррис Чартере размышлял о том, каково это — чувствовать себя богатым человеком. И не вшиво богатым — каких-нибудь жалких два миллиона долларов, а богатым по-настоящему, чтобы иметь в своем распоряжении неограниченные средства. Господи! Мечта! Но если «Застреленный» выйдет на экран, то это будет уже не мечта. Это будет самая что ни на есть реальность!

Он постучал костяшками пальцев в стеклянную перегородку, отделявшую его от водителя. Стекло опустилось на пару дюймов.

— Сколько нам еще ехать? — спросил Уоррис. На него пахнуло крепким дорогим табаком, смешанным с травкой.

— Недолго, — бросил шофер с глазами убийцы, одетый в темный костюм и рубашку с галстуком.

— Ты всегда балуешься травкой, когда за рулем? — дружески спросил Уоррис в надежде, что тот предложит ему пару затяжек. Но в ответ водитель доверху поднял стекло.

Уоррис откинулся на обтянутую кожей спинку сиденья, забарабанил пальцами по коробке с фильмом, лежавшей рядом.

Скоро… скоро…

— А так тебе нравится, котик?

Энцо, прищурившись, окинул Имоджин взглядом.

Сейчас на ней была красная блузка, стянутая узлом под ее неимоверными грудями, красная же, давно вышедшая из моды, мини-юбка и белой кожи сапоги до колен.

— Ничего. — Он сплюнул. На самом деле то, как Имоджин была одета, ничего не значило. Если он захочет ее использовать, то сделает это, не обращая внимания на Уорриса. Чартере — ничтожество, вывеска, и не более. Фильм будет снят так, как того желает Энцо — или не будет снят вообще.

На пороге появился Виктор.

— Он здесь. Куда мне его провести?

Лаки мчалась на своем спортивном «мерседесе», как заправская гонщика. Она профессионально маневрировала в немыслимом уличном движении раннего вечера. Через стереоколонки на нее изливал свою страсть Тедди Пендерграсс. Лаки не выпускала изо рта сигарету, прикуривая каждую новую от окурка старой. Дорогу до дома Энцо она знала лучше, чем собственную ладонь. Она могла бы закрыть глаза, и машина сама довезла бы ее туда. Сколько уик-эндов там проведено! Она ночевала в комнате для гостей. Плавала в бассейне. Сидела за одним столом с Энцо и тем из его сыновей, кого он удостаивал приглашения. Она была его дочерью, которой его так и не наградила природа. Так, во всяком случае, говорил он сам.

Грязный лицемерный лжец. А ведь она так верила ему. Как же он, должно быть, смеялся за ее спиной.

По мере приближения к особняку все явственнее обозначалась в уголках ее рта горькая складка.

В мчащемся по дороге полицейском автомобиле сидели Стивен и Бобби. Конечным пунктом их маршрута должен стать дом Энцо Боннатти на Лонг-Айленде.

— Как настроение, приятель? — подбодрил друга Бобби.

— Лучше не бывает, — отозвался Стивен. — Но то ли еще будет, когда он окажется в наших руках.

— А на маленькую затяжку у тебя для своей детки не найдется? — умоляюще протянула Имоджин, вцепившись в рукав его смокинга.

Энцо стряхнул ее руку.

— Сколько же в тебе дерьма! Он уже здесь. Я хочу вас познакомить.

— Знаю, дорогой. Но мне так хочется произвести на пего хорошее впечатление. Ну пожалуйста… для детки?

Энцо скорчил гримасу. Нынешние молодые люди предпочитали наркотики там, где его поколение считало достаточным спиртное.

— У меня в столе. Только одну затяжку. Короткую. Мне вовсе не нужно, чтобы ты вошла в комнату со стеклянными глазами.

— Котик, один вдох — и я засеребрюсь!

— Думаю, с него хватит и твоих сисек. Ну же, быстрее.

Энцо вышел из комнаты. Новый смокинг стеснял движения. Обошелся он в шесть сотен, а ощущение такое, что надел на себя спасательный жилет. Мода. «Сделано в Италии». Кому к черту это нужно?

В библиотеке Уоррис восхищался книжными шкафами, битком забитыми великолепными изданиями. Он был искренне изумлен. Кто бы мог подумать, что культурные запросы Энцо столь высоки?

— Хочешь выпить? — спросил его Большой Виктор. — Энцо сейчас подойдет.

— Белое вино со льдом, — ответил ему Уоррис, внутренне вздрогнув от взгляда, брошенного на пего этим громилой.

У Виктора отвисла челюсть.

— Чего?

— Белое вино. У вас что, с ним проблемы? И несколько кусочков льда в стакан.

— Ага, понял. Но мне придется открывать бутылку. Кто будет допивать остальное? Уоррис не верил своим ушам.

— Тогда можно водки, — сказал он и саркастически добавил:

— Если, конечно, бутылка открыта.

Телохранитель свирепо посмотрел па него. В этот момент в библиотеку вошел Энцо.

Уоррису захотелось рассмеяться. Старик выглядел смешным и нелепым в новом блестящем смокинге, который производил впечатление сделанного из жести и грозил вот-вот сломать его уже немощную фигуру.

— Какой на вас превосходный смокинг! — Он моментально нашел нужную фразу.

— Нравится? — Энцо остался доволен произведенным впечатлением.

— На вас — великолепно смотрится!

По дороге к дому Боннатти Стивен позволил себе немного расслабиться, но хронометр в его голове уже заработал. Получалось так, что после ареста Боннатти почти всю работу придется начинать заново. Необходимо будет перевернуть горы — но такое дело было как раз по нему.

Мыслями его незаметно и исподволь овладела Лаки. Он попытался представить себя рядом с ней — интересно, каково это?

Нет — он должен запретить себе думать о ней. Выбросить ее из головы.

Лаки Сантанджело. Но что страшного случится, если он все-таки увидит ее — еще один раз?

Нет. Нельзя. Он рассуждает, как идиот. Лучше забыть о Лаки. Забыть ее черные бездонные глаза… гибкое совершенное тело… пухлые чувственные губы…

— Эй, парень! — окликнул его Бобби. — Подъезжаем!

Лаки приветливо махнула рукой охраннику у ворот. Она знала их всех, а они, в свою очередь, знали ее. Инстинкт подсказывал ей, что о предательстве Энпо было известно только ему самому и его наиболее доверенным людям.

Она выбралась из машины и направилась к входу в особняк. Два звонка — и на пороге стоял Большой Виктор, глядя па нее в немом изумлении.

— Лаки? — Как будто он и в самом деле сомневался, она ли это.

— Собственной персоной, — весело отозвалась та. — А что такое? Я сильно изменилась?

— Нет-нет. Просто мы тебя не ждали.

— Еду на вечеринку к друзьям, они живут здесь неподалеку. Вот и подумала — загляну к вам, проведаю старика. Он ведь дома?

Виктор громко сглотнул слюну. Кого-то придется выдрать за этот промах. Вряд ли Энпо обрадуется ее приходу.

Лаки прошла мимо него в дом.

— Сейчас он ничем не занят?

— М-м… да… Нет, у него дела.

— О? Гость? Я с ним знакома?

Виктор испытующе смотрел на Лаки. На лице ее ни тени сомнений, одета, как на прием. Может, ее и вовсе в «Пьере» не было. Может, она ничего и не знает о Дарио.

— Ты не против подождать минутку? Я скажу Энцо, что у него еще одна гостья.

— Само собой. Только поторопись, Виктор. Мне бы не хотелось опоздать на вечеринку.

Бросив па Лаки еще один внимательный взгляд, он провел ее в гостиную, предложил сесть в кресло и вышел, аккуратно закрыв за собой двери.

— Если бы мы могли отдать роль моей девушке… — проговорил Уоррис. — Я хотел бы, чтобы вы только взглянули.

— Согласен, — лениво протянул Энцо. — Но у меня тоже есть кое-что для тебя, отчего твои глаза на лоб полезут.

— Замечательно, — вежливо промурлыкал Уоррис, с ходу приняв решение вставить какую-нибудь маленькую роль в сценарий для понравившейся Энцо киски. — Вы говорили, что где-то у вас есть кинозал?

— Мы в нем и сидим, — самодовольно ответил Энцо. — Видишь эти сраные книжки? Смотри! — Он нажал пару кнопок на вделанной в стену панели, и огромные стеллажи куда-то уехали, открыв взгляду нишу с кинопроектором. На противоположной стене библиотеки появился экран. — Ловко, а? — хвастливо спросил он.

— Вы хотите сказать, что все эти книги — лишь декорация?

— Ну да… Пустые обложки. Умно придумано, согласен?

Уоррис кивнул и направился к проектору, чтобы поставить ленту.

В библиотеку вошел Виктор и, приблизившись к боссу, прошептал ему что-то на ухо.

— О'кей, — громко произнес Энцо. — Приготовь тут все, Уоррис. У меня небольшое дельце — вернусь через пару минут. Давай!

— О! Как вы меня напугали! — вскрикнула Имодасин при виде бесшумно появившейся в спальне Лаки. — Кто вы?

Лаки улыбнулась. И без того неважный вкус Энпо, по-видимому, изменил ему окончательно. Эту сучонку с уродливыми формами она здесь видела впервые. Похоже, его новое открытие.

— Орлеанская дева, — ответила Лаки, по-прежнему улыбаясь.

Имоджин хихикнула.

— Приехали вместе с голливудским продюсером?

— Точно. Энцо отправил меня сюда, чтобы вы поделились со мной травкой, которую так жадно ингалируете.

— Иига… что?

— Вдыхаете, милочка. Вы еще не накурились? Глаза Имоджин расширились от удивления.

— А что? Энпо уже торопит меня?

— Он сказал, что если вы сию же минуту не соизволите переместить свою маленькую задорную попку вниз, в салон, то ему придется заняться вами лично. Ну, а уж нам-то с вами известно, что это значит, не так ли?

Имоджин торопливо положила в пепельницу золотой мундштук с дымящейся сигаретой.

— Можете докурить, — щедро разрешила она.

— Вы слишком добры.

Девица исчезла, и Лаки без колебаний направилась прямо в личную ванную комнату Энцо Бониатти. Там она открыла шкафчик, где стояли двенадцать различных флаконов с лосьонами после бритья и — в специальном отделении — один из трех хранившихся в спальне револьверов. Как те в воскресенье после обеда он сам похвастался им перед ней.

— Если какой-нибудь долбаный воришка рискнет попытать здесь счастья — я готов. Ты простишь мне мой вульгарный язык.

— Привет! — прощебетала Имоджин. — Это вы — продюсер?

Уоррис смотрел на нее во все глаза. Ну и параметры! Такого видеть ему еще не приходилось.

— Да, — выдавил он из себя. — А вы?..

— Имоджин. Я буду сниматься в вашем фильме!

— Где она? — прорычал Энцо. Большой Виктор с недоумением осматривал пустую гостиную.

— Я не знаю, босс. Я оставил ее здесь. Может, она ушла? Она говорила, что опаздывает к друзьям.

— И тебе показалось, что ей ничего не известно? — с недоверием спросил Энцо.

— Она была абсолютно спокойна, босс. Одета для гостей. На лице никаких забот — кроме как повеселиться.

— Ты уверен?

— Я разбираюсь в людях, босс. Я изучаю их всю свою жизнь.

Главное — не ошибиться со временем. Лаки убедилась в том, что револьвер Энцо заряжен, затем медленно, неохотно разорвала сверху донизу свое роскошное белое платье. Подошла к телефону, сняла трубку, набрала помер полицейского участка и заговорила срывающимся, отчаянным голосом.

— Помогите!.. Быстрее!.. На меня напали!.. Назвала сквозь рыдания адрес и положила трубку. Все было рассчитано до минуты. Она знала это.

В ней бешено клокотала подстегнутая адреналином кровь.

Джино… Марко… Вот оно. Подбежав к ступеням лестницы, Лаки громко, па весь дом, прокричала:

— Энцо, я здесь, наверху!

Боннатти повернулся к телохранителю.

— Какого хрена она туда забралась? Большой Виктор развел руками.

— Я не знаю, босс. Это же Лаки, она чувствует себя здесь как дома.

— А не могла она пронести с собой?..

— Исключается, босс. На ней платье в обтяжку, а под ним — ничего. В руках даже сумочки не было. Говорю вам, босс, она ни черта не слышала.

— Хм-м… — Энцо нахмурился, слова Виктора его не очень-то убедили. — Тогда что ей нужно?

— Почему бы нам не подняться и не спросить ее?

— Нет, — резко ответил Энцо. Не хватало еще ронять себя в его глазах. Ведь Виктор сочтет, что он испугался глупой девчонки. — Я сам с ней справлюсь. Отправляйся к Уоррису. Предложи ему выпить и скажи, что я сейчас вернусь.

— Выпивку я ему уже принес.

— Так налей еще, — нетерпеливо рявкнул Энцо. — В моем доме нет сухого закона.

Джино Сантанджело шевельнулся на больничной койке и раскрыл глаза. Боль, чудовищная, черная боль, клещами стискивавшая грудь, ушла.

Он попытался сесть, но что-то помешало — эта чертова капельница, присоединенная к его руке.

Сиделка вскочила на ноги.

— Мистер Сантанджело, пожалуйста, не двигайтесь.

— Это почему же? — Слова выговаривались легко и четко.

Такого вопроса ей еще не приходилось слышать. Обычно пациенты ее были послушными и спокойными.

— Я позову врача, — заявила сиделка, поджав губы. Джино посмотрел на нее с улыбкой.

— Эй, сестра, а вам кто-нибудь уже говорил, какая у вас чудесная попка? Ее как ветром сдуло.

Энцо медленно поднимался по ступеням. Но если Лаки здесь, то, получается, что Джино тоже жив? Неужели этот подонок Дарио посмел его надуть? Или, что еще хуже, он рассказал им все?

— Лаки! — позвал Энцо. — Где ты?

— В твоей спальне, — пропела она. — Твоя подружка затащила меня к себе попробовать ее зелья.

— Чертова шлюха! — пробормотал себе под нос Энцо.

Имоджин обладала двумя неотъемлемыми достоинствами: ошеломляющей грудью и такой же тупостью.

Он вошел в спальню.

— Я в ванной, — подала игривый голос Лаки. — Я хочу тебе кое-что показать.

Энцо потянул на себя дверь ванной и тут же все понял, только слишком поздно. Она поймала его.

Замерев на пороге, он, не мигая, смотрел на Лаки, державшую в руке его собственный револьвер.

— Мы можем поговорить, — начал было он.

— Никогда не следует недооценивать силу женщины, старик, — ровным голосом произнесла Лаки. — Это тебе прощальный привет от Джино, Дарио и Марко… Особенно от Марко. Да — и от меня, конечно.

Она нажала на курок, и первая пуля разворотила Энцо живот так, что на золотистого цвета ковер, устилавший пол ванной, поползли внутренности. Вторая попала в шею — когда он уже падал. Третьей Энцо не почувствовал. Энцо Боннатти больше не существовало. Где-то вдалеке послышался нарастающий рев полицейской сирены.

— О'кей, Марко? — шепотом спросила Лаки. — О'кей, милый?

Когда автомобиль, в котором сидели Стивен, Бобби и еще двое детективов с ордером на арест, подъехал к особняку, один из офицеров сказал:

— Там что-то происходит. Похоже, нас кто-то обогнал.

У Стивена похолодело в желудке. Прямо перед собой он видел мигалки двух полицейских машин.

— Дерьмо!

Инстинкт говорил ему, что момент триумфа был безнадежно испорчен.

На посту охранника у ворот стоял полисмен в форме. Подняв руку, он остановил их.

— Что здесь происходит? — в волнении спросил Стивен, выскакивая из автомобиля и на ходу суя полисмену под нос свою карточку.

Тот пожал плечами.

— Здесь только что стреляли. Какая-то девчонка отправила на тот свет Боннатти, который пытался изнасиловать ее.

К холоду прибавилась тяжесть.

— Он мертв?

— А вы бы с тремя пулями выжили?

— О Господи.

— Аминь, — добавил Бобби.

— Давай подойдем к дому, — решил Стивен.

— Да, — согласился Бобби. — Должны же мы хоть взглянуть на его труп.

Завернутая в одеяло, Лаки сидела в кухне и как можно правдоподобнее отвечала на вопросы детектива.

— Я так удивилась, когда он набросился на меня! — глаза ее наполнились слезами. — Поймите, прошу вас — этот человек всегда был мне как отец.

Полисмен сочувственно кивнул головой.

— Он… он превратился в какое-то животное. Он разорвал на мне платье, стал хватать за грудь… — Лаки разрыдалась. Это было ужасно… Ужасно!

— Я знаю, что вам пришлось трудно, мэм. Но что произошло потом?

— Я помнила, что в ванной он хранил револьвер, — он сам показывал мне его много раз. Я побежала туда. Он — за мной. Больше я ничего не помню.

— Но вы стреляли в него?

— Чтобы защитить себя.

— Само собой.

Стивен посмотрел на мертвое тело. Он не стал разглядывать его, как Бобби, — просто скользнул глазами.

— А где девушка? — спросил он.

— В кухне, — ответил ему фотограф. — И таких еще надо поискать!

В вестибюле у лестницы стояла группа людей: астрономических пропорций блондинка с глупым коровьим лицом, массивный, приземистый мужчина с глазами убийцы и загорелый неопределенного возраста человек, готовый вот-вот расплакаться.

Бесполезные, никому не нужные осколки жизни Энцо Боннатти.

— Заберем их с собой. Нужно будет снять с них показания, — бросил полисмен с густой шапкой волос, подталкивая их к выходу.

— Я требую адвоката! — подала голос блондинка.

— Это зачем же тебе понадобился адвокат, пышечка? — осведомился коп, красноречивым взглядом скользя по ее формам. — Ведь ты же ничего не натворила, правда?

Стивен вошел в кухню.

Лаки подняла голову, и глаза их встретились. На какое-то мгновение ему показалось, что она поздоровается, но приветствия не последовало.

— Это подозреваемая? — Стивен не смог сдержать изумления.

— Куда ты рвешься? Здесь тебе не аэропорт имени Кеннеди! — заорал на него офицер, который вел допрос. — Кто ты такой?

Стивен показал ему свое удостоверение.

— Стивен Беркли, аппарат окружного прокурора, — громко, чтобы Лаки смогла слышать, произнес он. Взгляд ее оставался пустым и безучастным.

— Быстро же вы, парни, пронюхали, — с досадой пожаловался офицер.

— По Боннатти уже работает целая комиссия. Я возглавляю расследование. У меня с собой ордер на его арест.

— А вот тут вы опоздали.

— Я и сам это вижу. Не мог бы я переговорить с вами?

Детектив вздохнул и поднялся. Вдвоем они направились к двери.

— Что тут произошло? — негромко спросил Стивен.

— Этот старый развратник попытался изнасиловать ее. Сдается мне, что это обычный случай самообороны.

— Мне просто было интересно. — Стивен еще раз посмотрел на сидевшую у стола Лаки. — Похоже, в моей помощи вы не нуждаетесь.

— Помощи! — фыркнул детектив. — Давно ли вы стали предлагать свою помощь, парни?

Он вернулся в кухню, чтобы продолжить свои записи в потрепанном блокноте.

Неожиданно Стивен почувствовал на себе ее взгляд. Вторично их взгляды встретились.

Очень медленно, одними губами Лаки обозначила слова: «Привет, Стивен» и следом: «Прощайте, окружной прокурор».

Ему захотелось ответить ей, но что бы он мог сказать? Ничего.

Лаки едва заметно улыбнулась, и в тот самый момент, когда он начал ощущать себя таким же несчастным, какой ему казалась она, Лаки вдруг подмигнула ему. Дерзко и вызывающе, так, как и должна была подмигнуть Лаки Сантанджело.

Черт побери! Два года работы пошли коту под хвост, а она подмигивает.

Он чуть-чуть не рассмеялся.

Чуть-чуть.