Голливудская серия - Голливудские жены

Нет дурака хуже, чем старый дурак… молодой дурак… средних лет…

Вторая женщина, с которой он переспал, была проститутка с Пиккадилли. Она взяла с него пять фунтов и заразила триппером.

Ему было шестнадцать. Пояс с подвязками она не носила.

Вдруг их стало двое.

Джина. Пышная. Шикарная. Секс-бомба, обожаемая всей Америкой.

А с ней рядом хрупкая женщина-евразийка. Темно-оливковая кожа, черные волосы ниспадают завесой до бедер, маленькая грудь и осиная талия. На ней ничего не было, кроме белого кружевного пояса с резинками, который лишь оттенял шелковистые спутанные волосы на лобке.

— Это Тяо Лин, — сказала Джина. — От меня нам с тобой подарок. По-английски она не говорит, но понимает. Искусству любви ее обучали с детства. Отметим наш с тобой контракт, Нийл. А после этого отправимся на прием.

Глава 35

— Ваша кто? — в ужасе переспросил Оливер, все старания которого собрать блистательный актерский ансамбль рушились прямо у него на глазах.

— Твой кто? — заверещала Памела. И покатилась со смеху, заржала, сотрясаясь всем телом. — Это Оливер Истерн, — ловя ртом воздух, выдавливала она между приступами хохота. — Этот… этот… разъяренный недомерок.

Загоготал и Джордж.

— Да, безмозглая ты курица. Не смей оскорблять продюсера, ведь это он нам платит.

Она давилась от смеха.

— Ах, тот самый!

Из своего бешенства и смущения Оливер выдавил слабенькую улыбочку, пытаясь вместе с брюками поддержать и остатки собственного достоинства.

— Миссис Ланкастер, — залебезил он, — простите меня, пожалуйста. Я понятия не имел, миссис Ланкастер. Я так рад наконец-то с вами познакомиться, миссис Ланкастер.

— Ради бога, зовите меня Памелой. По-моему, мы знаем друг друга достаточно интимно, правда?

И с этими словами на нее опять накатил безудержный смех.

Волнение из-за Памелы Лондон и Оливера Истерна улеглось, но герой комедийного сериала и не думал отставать от Ангель.

Бадди пробовал его не замечать.

— Нам надо поговорить, — настаивал он, беря ее под руку.

От его прикосновения она вздрогнула.

— Я… я не думаю, что нам есть о чем говорить.

— Очень о многом.

— Почему бы тебе не отвалить, приятель? — сказал герой комедийного сериала.

Ангель видела, что Бадди закипает, и быстро сказала:

— Пожалуйста, не устраивай скандала. Может, мы поговорим позже?

Как она себя с ним ведет! Что это еще за игры в молчанку! Она его жена. А он ей муж.

— Сейчас же, — категорично заявил он. Ему было что сказать, и не откладывая.

Герой комедийного сериала спросил:

— Что это за хрен?

И прежде чем Ангель успела вмешаться, Бадди развернулся и нанес какой-то сумасшедший удар кулаком, который, однако, только скользнул по подбородку телезвезды. Тот, в прошлом каскадер, увернулся и ответил коротким ловким ударом в живот, от чего у Бадди искры из глаз посыпались. Он согнулся пополам от боли, а когда смог наконец выпрямиться, Ангель и ее галантный кавалер уже исчезли в другой комнате.

Мэрли Сандерсон недовольно тряхнула белыми волосами, уложенными, как у пажа. Элейн ее предупреждала, что пригласит Нийла с женой. Так где же Нийл? И почему Монтана расхаживает, задрав нос, по всему дому словно полоумная индеанка? Со всеми этими косичками и бахромой вид у нее нелепый до смешного. Сколько же ей лет?

Непостижимо, как Нийл вообще мог на ней жениться. Она урод высоченная. Вид безумный не в меру. Все в ней свыше всякой меры.

Рука Рэнди поползла вверх по ее бедру. Она хлопком отогнала ее, словно назойливую муху. В постели Рэнди был хорош, очень даже хорош. Но на вечере вроде этого он как-то терялся, уходил на задний план. Он что — вообще ни с кем не знаком? Ему недостает того, что ее отец называл «социальным нюхом». Раньше это ее никогда не беспокоило, но то, что сегодня он никак не может оторваться от ее юбки, вызывает досаду. Может быть, Карен и Элейн правы. Ни та, ни другая ничего не сказали, но Мэрли могла понять, что они не одобряют. Не бывает так, чтобы сегодня выйти замуж за такого мужчину, как Нийл Грей, а потом появляться в обществе с таким, как Рэнди Феликс. И потом, она стала подозревать, что денег у него нет, а из наследства ее никто и медяка не получит. Это уж точно.

— У самого большого из всех известных мне стервецов был самый малюсенький! — воскликнула холеная дама средних лет в элегантном черном платье.

— Если за то, чтобы посрать, ему надо будет выложить пять центов, так он лучше сблюет, — тараторил продюсер.

— Каждый день является ко мне в кабинет, запирает дверь, лезет под стол и сосет мой член, — говорил босс киностудии.

Голливудские разговоры. Росс все это слышал и раньше. Его одолевали собственные мысли. Почему Элейн позвонила Карен, когда искала меня? Может, видела фотографии? Литтл С. Порц просит десять тысяч долларов. Если Элейн фотографии уже видела, тогда пусть этот хер катится подальше — а это, вероятно, ему так или иначе придется сделать. И речи не может быть, чтобы он раздобыл десять тысяч наличными, он и так уже везде поистратился. Его импресарио звонит каждый день, требует встречи.

Импресарио наложит в штаны, когда хлынут счета за прием.

Остается только надеяться, что Сейди Ласаль спасет его шкуру и вернет наверх, туда, где ему место. Она его однажды уже туда протолкнула.

Оливер Истерн сшивался по углам в поисках такого собеседника, который не был свидетелем, как унизила его жена Джорджа, припадочная дура. Что за ведьма! Даже ему было бы трудно спать с такой бабой, несмотря на все ее миллионы. А ведь Оливер известен как человек, который что хочешь сделает ради денег.

Он стоял и хихикал с какой-то рыжей стервой, а внутри у него все кипело, жгла язва и беспокоил геморрой. Однако он свое еще возьмет. Когда картина будет закончена, окажется, что у него в кармане денег больше, чем у любого из них. За здорово живешь Оливер дела не делал.

Ужин подан. А кто где сидит? В Беверли-Хиллз то, где кто сидит, имеет значение почти такое же, как и сам банкет. Элейн не один час провела, колдуя над списком гостей и решая, как всех рассадить. Двадцать столов по двадцать человек за каждым столом. Хрусталь «баккара». Английский фарфор. Салфетки, свернутые и продетые в обручи. Маргаритки, анемоны и фрезии, собранные букетами в изящные стеклянные вазы и поставленные в центр каждого стола. Каллиграфически выписанные карточки у каждого прибора — сверху имена Элейн и Росса Конти, а под ними — имя гостя.

Себя она посадила между Джорджем Ланкастером и Адамом Саттоном. Росса поместила между Сейди Ласаль и Памелой Лондон.

После инцидента с Памелой и Оливером она помчалась наверх и проглотила еще одну таблетку валиума. А когда снова спустилась к гостям, все уже успокоилось. Оливер извинился. А Памела с Джорджем сочли все случившееся дьявольски смешным.

Как и следовало ожидать, когда хохотал Джордж, весь мир смеялся вместе с ним. Элейн вздохнула с облегчением.

Росс смотрел на Сейди, когда она подходила к его столу.

В пятьдесят с лишним она, безусловно, выглядела лучше, чем в двадцать. Была почти стройной, почти привлекательной. Интересно, по-прежнему ли она стряпает? Какая стряпуха! Как трахается! А сиськи какие! Но к его имиджу она не подходила.

Села.

— Сколько времени прошло! — сказал он душевно. — Слишком уж много, а выглядишь ты потрясающе.

Не отрываясь, смотрела она на него своими лучистыми черными глазами — красивее всего у нее всегда были глаза.

— Ты мне это уже говорил, Росс.

— А ты выглядишь так, что это можно и повторить, ничего страшного. В конце концов, ты и я — мы ведь знаем друг друга вечность, правда? — Он доверительно к ней наклонился. — Помнишь беднягу Берни Лефтковича? И как я однажды вечером нагрянул к тебе домой, когда ты готовила ему ужин?

Разве она может когда-нибудь это забыть?

— Какого Берни?

— Берни Лефтковича. Остолопа Берни ты должна помнить.

Он уже совсем готов был ошарашить тебя своим предложением.

Ладно тебе, Сейди, то была ночь, когда ты и я… мы в первый раз… — Он прервал себя и ухмыльнулся. — Только не рассказывай, что ты это забыла.

Она слабо улыбнулась.

— Ты же знаешь этот город… легкие встречи, прощание без слез.

Официант завис над ними с вином.

— Наконец-то, — громко произнесла Памела, как будто уже несколько часов — не пять минут — изнывала от жажды. — Официант, покажите-ка этикетку, и если это не приличное «Каберне Совиньон», можете унести назад!

Оливер Истерн налетел прямо на Карен Ланкастер. И в ту же минуту, как ему показалось, он углядел девушку с пляжа, которая вместе с женщиной постарше шла к покрытому навесом внутреннему дворику.

— Разрешите-ка, — быстро проговорил он.

— В чем дело? — спросила Карен с хриплым смешком. — Опять в уборную приспичило?

Он пропустил ее слова мимо ушей и вышел из дома. Девушка усаживалась за столиком, за которым сидела и Памела Лондон.

Как бы ни хотелось ему сделать звезду из этой девушки, подходить к ней, когда та баба рядом, он не собирается. По нему, счастье — это когда тебе больше ни разу не доведется увидеть Памелу Лондон.

Монтана не горела желанием присоединяться к остальным гостям, уже усевшимся за столы. Есть ей не хотелось, и потом она уже просмотрела карточки, узнала, кому где сидеть, и выяснила, что ее засунули между двумя совершенно незнакомыми ей людьми. А в довершение ко всему Нийл еще не появился, и это выводило ее из себя. «Что я здесь делаю? — думала она. — С таким же успехом я могу отсюда убраться, игры эти не для меня».

И тут она увидела Бадди Хадсона, который слонялся возле бара. Он смотрелся таким же пришибленным, как и она сама.

Может, удастся его развеселить. Она подошла и слегка дотронулась до его руки.

— Удивлен? Так же весело, как и мне?

Бадди обернулся, и перед ним предстала дикарка — сплошные косички с бахромой и черные как смоль волосы.

— Монтана Грей, — объявила она, заметив, что он смутился. — В нерабочее время я выгляжу несколько иначе.

Он даже присвистнул от облегчения, что не Фрэнсис его заловила, и обрадовался встрече с Монтаной.

— Можешь еще раз представиться. Дружок жениха или невесты?

— Что?

— По моим прикидкам, семья Конти — невеста, потому как кончится все это тем, что их поимеют, не говоря уж о счете, который им выставят за этот вечер. А Ланкастеры — жених, потому что на всех, кроме себя самих, им наделать.

Он засмеялся, готовый позабыть о тупой боли в животе «.

— Я сам по себе. Никого тут не знаю.

— Так лучше всего. — Она сделала маленький глоток» Перно»с водой, что держала в руке, скорчила физиономию и сказала:

— Вкуса терпеть не могу, а как действует — люблю.

Он разрывался. Болтать и дальше с Монтаной или постараться найти Ангель? Внутренний голос подсказывал ему, что нужно остаться с Монтаной, а сердце посылало его за Ангель.

— Как дела? — машинально спросил он, ожидая услышать очередную блевотину: «Мы по-прежнему рассматриваем вашу кандидатуру».

— Я собиралась позвонить тебе завтра после пресс-конференции Джорджа Ланкастера. — Она заулыбалась. — Но коль скоро ты здесь…

О черт! Неужели она собирается сказать то, на что он надеялся? В горле у него вдруг пересохло.

— Да?

— Ты — Винни, малыш.

В ту минуту он чуть с ума не сошел и думал, что в штаны напрудит.

— Святой Мик Джеггер! Херовина небесная! Быть того не может!

Он орал дурным голосом. Ну и что?

— Tec… — Монтана смеялась, наслаждаясь его ликованием. — Я не назначила тебя президентом.

Он был в облаках.

— Это то же самое!

— Рада, что ты доволен.

— Дай дух перевести — я спятил! — Он ее крепко обнял. — Ты это серьезно? Без трепа?

— Зачем же мне врать?

— Черт! Не могу поверить.

— Так поверь.

— Мне… мне, наверное, снится.

— Бадди! Деревенщиной-то я тебя никогда не считала. Успокойся. Это всего лишь кино.

— Для тебя это кино. А для меня — моя жизнь.

История с Оливером Истерном кочевала среди всеобщего веселья от стола к столу. Ангель не поняла того, что услышала, — по ее разумению, он казался психически неполноценным. Она признала в нем мужчину с пляжа и понадеялась, что он ее не помнит.

Все ее мысли занимал Бадди. Ей хотелось сказать, что она его любит. Но он все испортил, и нет пути назад. Только какой красивый он сегодня вечером! И она ждет от него ребенка. Может, им надо все-таки поговорить, несмотря ни на что. Она переживала из-за того, что комедийная звезда отколотил Бадди, но он сам в этом виноват, он первым начал.

Она вздохнула в замешательстве. Она хочет Бадди. Не хочет она его. Но она по-прежнему его любит.

— У тебя все в порядке? — Миссис Лидерман наклонилась через стол. — Что-то ты бледненькая.

— Все хорошо, — ответила она вежливо. Она и в самом деле замечательно должна была бы проводить время, но Бадди все испортил.

К ней перегнулся через стол кудрявый мужчина в ослепительно белом костюме и пьяным голосом произнес:

— Мне пора идти поработать с публикой… думаете, мне быть мной легко? А кто вы, милочка? Я Фрэнк.

Он был красив. Но не так, как Бадди.

— ..поселиться в моей квартире? Радость моя, я бы тебе и туалетной бумаги своей не дал!

— ..Знаешь, что мне говорит эта рвань? Он говорит: «Не трахайся в моих владениях… хочешь порезвиться, делай это на кровати, за которую платит кто-нибудь еще»

Элейн пристальным взглядом обвела комнату, своих гостей и вымученной улыбкой улыбнулась Джорджу Ланкастеру.

— Всем вроде бы неплохо, правда?

— Истинная правда. Только почему рядом со мной пустое кресло? — посетовал он.

Элейн тут же вытянулась по стойке «смирно».

— Прошу извинить! Джина должна была тут сидеть. Вы видели ее?

Джордж бросил плотоядный взгляд.

— Если бы видел, то об этом бы не забыл. Она та самая с большими…

— Именно, — сухо заметила Элейн, отодвигая свое кресло и выбираясь из-за стола. — Пойду посмотрю, где она. Наверное, еще в доме. Я вернусь через минутку.

— Ради Бога, малыш.

Она поспешила в дом, где в разных местах еще сидели группками гости. Возле бара увидела Монтану Грей, болтающую с незнакомым мужчиной. Рядом увлечены были разговором Шон Коннери и Роджер Мур с женами. Из гостевой ванной вышли Карен Ланкастер и Шарон Ричман, смеясь и хихикая.

О, Карен, я с тобой еще не закончила. Я, собственно, еще и не начинала, сука.

Она прошла к парадному входу и справилась у охранников.

Джина Джермейн еще не приезжала.

— Где Нийл? — громовым голосом спросила Памела Лондон. — Я за весь вечер его ни разу не видела.

Росс, который пытался сосредоточиться на Сейди-Ласаль, повернулся к почетной гостье. Видик у нее, будто нацепила алый парик, каким ворон пугают, — почему ей не скажут насчет ее волос?

— Он где-то туг, разве нет?

— Я его не видела, а он должен был сидеть рядом со мной.

Господи, думал Росс, ну что это за организация! И у того, и у другого почетного гостя — рядом пустые кресла. Хоть что-нибудь Элейн может сделать как надо?

Как только Элейн вышла из-за стола, Биби принялась действовать и подсела к Джорджу.

— Джордж, пусик! — вздохнула она. — Банкет очень хорош, но уж очень много народу. У меня для тебя и Памелы готов совсем особый ужин. Всего несколько друзей. Что ты думаешь?

— Я думаю, что для старой девки ты довольно хорошо сохранилась. — Он ущипнул ее за ляжку. — Все еще аппетитная бабенка.

— Джордж! — Она оттолкнула его руку и попыталась изобразить оскорбленную честь, но ничего не вышло. Джордж знал ее с тех пор, как ей было шестнадцать и она обхаживала Елисейские поля, что, как она надеялась, он давно позабыл.

Монтана прижала палец к губам и сказала:

— Никому, Бадди, ни слова. Я не должна была тебе говорить, пока не будет объявлено об участии Джорджа Ланкастера.

— Я буду сниматься в твоем фильме, и ты мне говоришь, что я не могу ничего об этом сказать? Будет тебе — я не настолько хорошо владею собой.

— Научись.

— А если бы у меня была жена, я мог бы ей рассказать?

— А что, есть?

Секунду он не знал, что ответить, потом сообразил, что время для откровений еще не подошло.

— Я похож на тех, кто женится?

Она рассмеялась.

— Так зачем задаешь глупые вопросы?

— Я в смущении.

— Так перестань смущаться. Должен соображать, что в твоих же собственных интересах не говорить никому ни слова. Закон Голливуда, детка, — не сглазь.

— А что будет теперь?

— Мы позвоним твоему агенту.

— У меня нет агента.

— Найди.

— Как же я найду агента, если предполагается, что я никому ничего не должен говорить?

— Агенты как духовники — им можно доверять. Я вот что тебе скажу. Я поговорю с Сейди Ласаль, может, устрою, чтобы она тебя завтра приняла. Как ты на это смотришь?

— По-моему, я тебя люблю.

Они оба рассмеялись.

Издалека он углядел, как к нему со свирепой физиономией приближается Фрэнсис Кавендиш.

— Похоже, надо сматываться, — торопливо заговорил он. — Эта… э… особа, у которой я сегодня в паре, идет по мою душу, и я не хочу, чтобы ты слушала ее ругань.

Монтана кивнула с серьезным видом.

— Понимаю.

Он ей нравился — чутье ей подсказывало, откуда ему пришлось выбиваться и через что пройти. Она была рада, что свой шанс в жизни он теперь получит.

Бадди взял ее руку и крепко сжал.

— Спасибо, — сказал он тепло. — Я думаю, ты спасла мне жизнь.

— Будет тебе. Мне-то не устраивай душещипательных сцен — оставь их для кино.

Карен сгорала от злости. Как получилось, что ее запихнули за самый дрянной стол, где сидит одна шелупонь? Как Элейн смеет так с ней обращаться?

Последней каплей стал Рон Гордино, который подошел этакой небрежной походочкой и расселся. Ее посадили рядом с Роном Гордино, говенным физкультурником. Чем она такое заслужила?

«Я прибью Элейн Конти, — думала она. — Чтобы так меня унизить и остаться как ни в чем не бывало, — да никогда в жизни!

А еще лучше, если раз и навсегда я уведу у нее мужа и буду закатывать прием за приемом, ни на один из которых ее не пригласят.

Толстозадая Этта Гродински. Да-да. Мне все известно, из какой ты вышла грязи. Твой дорогой, любимый, неверный муженек мне рассказал».

— А… прекрасный прием, — тянул Рон Гордино.

— Скажи-ка, — мило улыбаясь, проговорила Карен, — сколько раз ты трахал нашу хозяйку?

Глава 36

Ноги, руки, груди. Шепот уст, дразнящие языки, жаркое дыхание, слюна, вкус и прикосновение и осязательная чувственность.

Много лет прошло с тех пор, как был он с двумя женщинами.

Может быть, десять. Париж. И они были сестрами, невыносимо похожими друг на друга.

Теперь было по-другому. Две женщины из двух различных культур, и переносили они его в мир такого экстаза, в котором он и не чаял уже побывать.

Тяо Лин была поистине художницей, только работала она не палитрой с красками, а ароматными маслами и легкими, словно из перьев, детскими пальцами. Она занималась сразу и Джиной, и Нийлом, сначала прикасаясь к набухшим соскам Джины, а затем — к восставшей плоти Нийла, пенис которого вот-вот мог разорваться в клочья, так натянулась на нем кожа.

Она перебиралась от нее к нему, терлась о них, и ее длинные волосы стелились у них по коже, как пряди тонких шелковых нитей.

Вскоре это стало пыткой.

Утонченной пыткой.

Он оттолкнул евразийку и взгромоздился на Джину, которая желала его так же сильно, как и он ее. Она настолько была мокрой там, внутри, настолько готовой к нему, что он чуть из нее не выскочил, но Тяо Лин их не оставила, она была рядом, чтобы помочь ему войти в мокрую теплоту второй по популярности блондинки в Америке. Она отвела его в рай. И он знал — и знал точно, — что этому суждено быть самым волнующим сексуальным событием его жизни.

Давно забыта была Монтана.

Давно забыты «Люди улицы».

Прием давно забыт.

Он входил в страну райского блаженства.

Глава 37

Ровно в одиннадцать «Трио Дзанкусси» сыграло последний аккорд очаровательной, берущей за душу мелодии из «Крестного отца»и умолкло. Теперь настал черед Рика и Фила — динамики расставлены по местам, длинные патлы бешено развеваются.

Словно взрыв, грянул из семи динамиков, упрятанных так, что их не было видно, ансамбль «Кул энд гэнг», заклиная каждого «Наброситься!».

— Зараза! — Росс вскочил как ужаленный. — Оглохнуть можно!

Площадка для танцев была свободна, и Памела решила, что это он ее приглашает. Она тоже вскочила.

— Давай, Росс, давай покажем им, как это делается!

Памела Лондон, рыжая каланча шести футов, потащила его танцевать. Сейди, которую он уже задавил своим шармом, была только рада немного от него отдохнуть. Он приставал к ней весь вечер, а она, хотя и знала, что это только его «штучки», не могла им не поддаться, как ни старалась. Она пришла в сексуальное возбуждение и была этим не очень довольна.

По-прежнему он способен распалить ее одними только словами. А ведь если б он не бросил ее, жизнь могла бы сложиться иначе.

— Спляшем? — потребовала Карен Ланкастер у Бадди Хадсона.

Он сидел между ней и Фрэнсис Кавендиш — и пребывал в растерянности. Должен, по идее, чувствовать себя превосходно, а вместо этого он пялится на Ангель, стол которой — в другом конце, и вовсю нервничает, напоминая самому себе — сдерживайся, подожди, пока не будет подписан контракт.

Черт! Это лучший вечер в его жизни. Но и худший тоже. С каким это хером сидит Ангель? Он подумал, что сейчас вот пойдет и пригласит ее на танец. Потом отведет в укромный уголок и спросит: «Почему ты избавилась от нашего ребенка? Почему ты ушла от меня? Почему бы нам снова не попробовать?»

— Ну, так что — спляшем? — невнятно лопотала Карен. Она здорово набралась, зрачки огромные. Они с Шелли под стать друг другу.

Он хотел отказаться, но прикинул, что с таким папашей, как Джордж Ланкастер, и со всем прочим будет, наверное, лучше сказать «да», и повернулся к Фрэнсис, только что вернувшейся из туалета, где она выкурила сигаретку с марихуаной.

— Не возражаешь, если я потанцую? — спросил он.

— Делай как знаешь, — раздраженно буркнула Фрэнси. Она была недовольна. На внимательного кавалера, каким она его себе представляла, он вряд ли тянет. А о работе на «Юниверсал» пусть и не думает. Она так ему и скажет, когда он отвезет ее домой.

— Да, конечно, пошли, — сказал он Карен, и они пустились в круговерть вместе с третьей самой богатой женщиной в мире, которая танцевать не умела, и с Россом Конти, который танцевать не умел.

Карен могла бы исполнять «Наброситься!»с самыми лучшими из танцоров. Ее движения были такими, что тело устремлялось в одну сторону, а грудь с экзотическими сосками, не прикрытая лифчиком, — совсем в другую.

— Эй! — воскликнул Бадди. Танцевал он всегда с удовольствием, а в такой компании — с особым.

Ангель, детка, пойми: это только дела ради.

Карен перескочила поближе к Россу.

— Памела, старая ты пройдоха, — зачастила она, глотая слова. — Не знала, что ты можешь так выкаблучивать. Иди-ка сюда, Бадди, ты танцуй с Памми… а я забираю Росса.

Она ловко пролезла между ними, и получилось, что Бадци оказался напротив Памелы Лондон, от чего он ошалел.

Бадди вежливо осклабился. В ответ Памела ощерила желтые лошадиные зубы.

— Пойдем, Элейн, раз у них получается, то и мы ничуть не хуже, старушенция, — прогудел Джордж Ланкастер, вытаскивая ее из-за стола.

Элейн выдавила улыбочку. «Старушенция» особой радости ей не доставила. Карен стиснула Росса и, как похотливая сука, терлась своим поганым телом о его ногу. И все это видели.

Изобрази радость, Элейн.

А пошла ты на хрен, Этта!

— Кажется, я сейчас кончу от твоей коленки, . — пьяно просипела ему в ухо Карен.

— Возьми себя в руки, все смотрят, — бросил он резко, не спуская глаз с Сейди, которая занята была беседой с Шакирой и Майклом Кейнами.

— Ну и что? — невнятно бормотнула Карен.

— Уймись, вот что.

— Уймись… уймись. — Она задрала руки над головой и стала извиваться, словно в стриптизе.

— Во девка моя дает! — гаркнул Джордж и, бросив Элейн, перескочил к дочери.

И получилось, что Росс — к его неохоте — стал танцевать с Элейн. В этот самый момент рядом оказалась, отплясывая буги-вуги, та блондинка, которая утром-махала ему из «Порша». Он узнал в ней сейчас Шарон Ричмонд.

— Так у кого ты сегодня утром был? — захихикала она. — Что, застукала я тебя? — И снова захихикала. — Шучу, Элейн, шучу.

Всем же известно, что только в моем доме практикуют три зубных врача.

Ее партнер, почувствовав, что Росс взбешен, уволок ее в сторону.

Элейн сощурилась.

— Ах ты, сволочь! — прошипела она.

Оба разом покинули танцевальную площадку.

— Бег трусцой — полное дерьмо! — заметила девица в кудряшках, вульгарно икая.

— Знаешь, что я хочу? — задумчиво произнесла ее подруга, со вкусом одетая брюнетка, у которой фигура была, как у Бо Дерек. — Я бы хотела, чтобы какая-нибудь большая кинозвезда мыла мне окна.

«Блеск остроумия», — подумала Монтана.

Поскольку на музыкальную вахту заступили Рик и Фил, а после трехчасовых возлияний у всех и каждого отпустили тормоза, тут и пошло-поехало. Но только не у нее. Может, если б показался Нийл, и она бы развеселилась. А его отсутствие начинало ее тревожить. Оливер не знает, где он. Она разыскала его секретаршу, но и та ничего не знала. Стали вдруг закрадываться неприятные мысли — о том, как он водит свой «Мазерати». Гоняет. Очень уж гоняет. Не попал ли в аварию?

Как только Памела вышла из-за стола, Оливер вскочил и поспешил к Ангель.

— Это ведь вы, правда? — спросил он, наклонившись над ее креслом.

Она вздрогнула.

— Простите?

— Это вы та девушка с пляжа? Только не уверяйте меня, что я ошибся. Я знаю, что это вы.

— А…да.

— Я посылал людей, чтобы разыскать вас. Вам разве не хочется стать кинозвездой?

— Я… я… — Она подумала, что ребенок Бадди, которого она носит в себе, куда важнее восхождения к звездам.

— Нет, — ответила она.

— Нет? — переспросил он, не веря своим ушам.

— Нет, — твердо повторила она.

— В чем дело? Вы нездоровы? Никто никогда не говорит «нет» предложению стать звездой.

— А я говорю, — произнесла она тихо.

— Сейди, у нас ведь с тобой было все так здорово. Где же сбились мы с дороги?

Мы. Еще имеет наглость говорить «мы». Какой же Росс Конти себялюб, помешанный на самом себе эгоист!

Так что он еще ей такого скажет?

Она помахала Уоррену Битти и Джеку Николсону, которые, опоздав, только-только появились.

— Иногда проснусь среди ночи, — продолжал он, — и думаю про себя: почему тут не лежит Сейди? Почему нет ее рядом?

С мягким теплым телом и с дивными большими сиськами.

Этот мужик по-прежнему называет их сиськами. Прямо ей в лицо. И думает, что ей это льстит. Он что, ничего не слышал о движении феминисток и сексуальной революции? Вяжется к ней как к дуре-девке, которой зубы заговорил — и тащи в постель.

Бедный Росс. За эти долгие годы так ничему и не научился.

А он совсем разошелся.

— Я хочу тебя, Сейди, — шептал он. — Я так тебя хочу, что, если ты сунешь ко мне сейчас руку под столом, почувствуешь, как сильно я хочу.

— Желаю, чтобы меня отвезли домой, — сухо бросила Фрэнсис Кавендиш.

— Сейчас?

— Нет. Можно и завтра утром. — Она прищурила недобрые глаза. — Сию же минуту, Бадди.

— Но вечер-то как раз и начинается.

— А для нас он как раз кончается.

На какое-то мгновение он подумал, что надо бы послать ее куда подальше. В конце концов, он теперь — в «Людях улицы».

Кому нужна Фрэнсис Кавендиш? Но здравый смысл взял верх, и он решил отвезти ее домой, потом вернуться на прием, отозвать Ангель в сторону и поговорить с ней начистоту.

— Поехали, — сказал он, довольный своим решением.

— Я должна попрощаться с Конти.

На это он и рассчитывал. Пока Фрэнсис благодарила Элейн, он поспешил к столику Ангель, наклонился к ней и сказал:

— Мне надо отъехать кое-куда, но через двадцать минут я буду обратно, нам надо поговорить… и чтоб не встревали никакие охломоны. Уж это ты должна бы для меня сделать?

Она нахмурила брови.

— Я тебе ничего не должна. После того что Шелли мне рассказала…

— Что тебе рассказала Шелли?

— Что ты и она… — Ангель запнулась, не в состоянии повторить. — Это правда?

Пропади пропадом эта Шелли! Она что, опять болтала с Ангель, а ему не сказала?

— Что происходит, дорогая? — спросил мужчина в кудряшках, сидевший слева от нее и теперь ухе не такой ослепительный, а, наоборот, неряшливый и растрепанный. Ангель пропустила его слова мимо ушей и отодвинулась от стола.

— Ладно, давай поговорим. Уединимся где-нибудь, где тихо и…

— Бадди, я жду, — скомандовала, подходя к ним, Фрэнсис Кавендиш.

— Через двадцать минут, — в отчаянии прошептал он хрипло. — Вот только отвезу эту бабу домой. Вроде как моя работа, понятно?

Она печально кивнула. Бадди не меняется. Что толку разговаривать с ним?

— Уверяю тебя, Монтана, она подходит. Больше, чем все, кого пробовали, — волновался Оливер. — Я хочу, чтобы ты с ней поговорила. Тебя она послушает. Когда…

— Что, по-твоему, могло случиться с Нийлом? Может, позвонить в полицию? — перебила она, тревожась.

— Ты что, спятила? Я тебе рассказываю об идеальной Никки, а ты несешь про полицию.

— Я беспокоюсь за Нийла.

— Он взрослый парень.

— Правда?

Сарказм ее от него отскочил как горох от стенки.

— Ладно тебе, забудь о Нийле — он и сам может за собой присмотреть. Девушку зовут — ты можешь в это поверить? — Ангель.