Личностный потенциал. Структура и диагностика

Моросанова В.И. Индивидуальный стиль саморегуляции. М.: Наука, 2001.

Моросанова В.И. Субъект и личность в исследованиях осознанной саморегуляции произвольной активности человека // Личностные и когнитивные аспекты саморегуляции деятельности человека / Под ред. В.И. Моросановой. М.: Психол. ин-т РАО, 2006. С. 7—16.

Олпорт Г. Становление личности: избранные труды / Под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2001.

Рассказова Е.И. К проблеме успешности и неудачи в саморегуляции // Личностный ресурс субъекта труда в изменяющейся России: Материалы I Международной конференции. Кисловодск; Ставрополь; Москва, 2006. С. 582–583.

Фестингер Л. Теория когнитивного диссонанса. СПб.: Ювента, 1999.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

Ханзян Э.Дж. Уязвимость сферы саморегуляции у аддиктивных больных: возможные методы лечения // Психология и лечение зависимого поведения / Под ред. С. Даулинга. М.: НФ Класс, 2000. С. 28–54.

Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность: В 2 т. М.: Педагогика, 1986. Т. 1.

Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность. 2-е изд., перераб. М.: Смысл; СПб.: Питер, 2003.

Bacon S.F. Positive Psychology’s Two Cultures // Review of General Psychology. 2005. Vol. 9. № 2. P. 181–192.

Brandstadter J., Rothermund K. The life-course dynamics of goal pursuit and goal adjustment: A two-process framework // Developmental Review. 2002. 22. Р. 117–150.

Carver C. Self-regulation of Action and Affect // Handbook of Self-Regulation: Research, Theory, and Applications / R. Baumeister, K.D. Vohs (Eds.). N.Y.: Guilford, 2004. P. 13–39.

Carver C. Impulse and constraint: Perspectives from personality psychology, convergence with theory in other areas, and potential for integration // Personality and Social Psychology Review. 2005. Vol. 9(4). Р. 312–333.

Carver C., Scheier M. A Control-Systems Approach to Behavioral Self-Regulation // Review of Personality and Social Psychology: 2 / L. Wheeler (Ed.). Beverly Hills: Sage, 1981. P. 107–140.

Carver C., Scheier M. On the Self-Regulation of Behavior. N.Y.: Cambridge University Press, 1998.

Carver C., Scheier M. Perspectives on Personality. 4 ed. Boston etc.: Allyn & Bacon, 2000.

Carver C., Scheier M. Three human strengths // A psychology of human strengths: perspectives of an emerging field / L.G. Aspinwall, U.M. Staudinger (Eds.). Washington (DC): APA, 2003. Р. 87—102.

Csikszentmihalyi M., Nakamura J. Emerging goals and the self-regulation of behavior // Advances in social cognition. Vol. 12: Perspectives on behavioral self-regulation / R.S. Wyer (Ed.). Mahwah (NJ): Erlbaum, 1999. Р. 107–118.

Fitzsimons G.M., Bargh J.A. Automatic Self-Regulation // Handbook of Self-Regulation: Research, Theory, and Applications / R. Baumeister, K.D. Vohs (Eds.). N.Y.: Guilford, 2004. P. 151–170.

Higgins T., Grant H., Shah J. Self-regulation and quality of life: Emotional and non-emotional life experiences // Well-being: The foundations of hedonic psychology / D. Kahneman, E. Diener, N. Schwarz (Eds.). N.Y.: Russell Sage Foundation, 1999. Р. 244–266.

Kelly G. The psychology of personal constructs. N.Y.: Norton, 1955.

Kelly G. A brief introduction to personal construct theory // Perspectives in personal construct theory / D. Bannister (Ed.). L.; N.Y.: Academic press, 1970. P. 1—29.

Maddi S.R. Personology for the 1980’s. // Personality and the prediction of behavior / R.A. Zucker, J. Aronoff, R.I. Rabin (Eds.). N.Y.: Academic Press, 1984.

Morling B., Evered S. Secondary control reviewed and defined // Psychological Bulletin. 2006. Vol. 132. № 2. Р. 269–296.

Morling B., Fiske S. Defining and Measuring Harmony Control // Journal of Research in Personality. 1999. № 33. Р. 379–414.

Olson K.R. Engagement and Self-Control: Superordinate Dimensions of Big Five Traits // Personality and Individual Differences. 2005. № 38. Р. 1689–1700.

Rothbaum F., Weisz J.R., Snyder S.S. Changing the World and Changing the Self: A Two-Process Model of Perceived Control // Journal of Personality and Social Psychology. 1982. № 42. Р. 5—37.

Scheier M., Carver C. Goals and confidence as self-regulatory elements underlying health and illness behavior // The Self-Regulation of Health and Illness Behaviour / L.C. Cameron, H. Leventhal (Eds.). L.: Routledge, 2003. P. 17–41.

Schneider K. The Paradoxical Self. N.Y.: Plenum, 1990.

Skinner E., Edge K. Self-determination, coping, and development // Handbook of Self-determination Research / E. Deci, R. Ryan (Eds.). Rochester (NY): The University of Rochester Press, 2002. P. 297–337.

Valsiner J. Process Structure of Semiotic Mediation in Human Development // Human Development. 2001. № 44. Р. 84–97.

Часть 2

Составляющие личностного потенциала

Оптимизм как составляющая личностного потенциала

Т.О. Гордеева

Понятие личностного потенциала помогает перейти от анализа разрозненных характеристик к системному комплексному анализу индивидуально-психологических особенностей личности, лежащих в основе психологического благополучия и эффективности деятельности. Оптимизм как умение конструктивно (оптимистично) мыслить и позитивно оценивать свое будущее является комплексным образованием, влияющим на умение целенаправленно действовать во внешнем мире, реализовывать задуманное и противостоять воздействию трудных жизненных обстоятельств, сохраняя психологическое благополучие.

Из европейских философов понятие оптимизма разрабатывал Г. Лейбниц, утверждавший, что мы живем в «лучшем из всех возможных миров», а пессимизму посвятили труды А. Шопенгауэр, Н. Гартман, а также русский философ Владимир Соловьев. В соответствии с философским учением Лейбница, существующий мир, несмотря на все свои недостатки, есть наиболее совершенный из всех возможных, и все в нем происходящее направлено на осуществление блага. Историю исследований оптимизма в России можно отсчитывать от 1907 г., когда И.И. Мечниковым были опубликованы «Этюды об оптимизме». В этих этюдах (серии статей) он предпринимает попытку понять причины возникновения так называемого пессимистического мировоззрения и его обусловленности межличностными проблемами, состоянием здоровья и др. факторами культуры и среды (Мечников, 1988).

Проблематика оптимизма начала активно разрабатываться в последние 30 лет, и эти исследования осуществляются главным образом в рамках двух психологических концепций – концепции диспозиционного оптимизма Чарльза Карвера и Майкла Шейера и теории атрибутивного стиля, предложенной в работах Мартина Селигмана, Кристофера Петерсона и их коллег. М. Селигман обратился к особенностям когниций, характерных для психологически благополучных и неблагополучных индивидов и описал оптимистический и пессимистический атрибутивный стиль. При оптимистическом атрибутивном стиле неудачи воспринимаются как врeменные, затрагивающие лишь небольшую часть жизни и подверженные изменению, а успехи – как стабильные, глобальные и зависящие от собственных усилий индивида. При пессимистическом атрибутивном стиле неудачи воспринимаются как постоянные, универсальные и носящие внутренний характер, а успехи, наоборот, как случайные, локальные и вызванные внешними причинами.

В подходе диспозиционного оптимизма Ч. Карвера и М. Шейера, под оптимизмом/пессимизмом понимается широкое, проявляющееся в разных ситуациях чувство уверенности или сомнения, связанное с обобщенными, касающимися разных сфер жизни положительными или отрицательными ожиданиями относительно будущего. Оптимистами, следовательно, можно назвать людей, которые склонны придерживаться позитивных ожиданий относительно будущего; пессимисты, соответственно, более склонны к негативным.

В основе подхода к оптимизму Карвера и Шейера лежит предложенная ими модель поведенческой саморегуляции (см. например, Carver, Scheier, 1981, 1991; Scheier, Carver, 1988). Корни ее лежат в традиции теорий мотивации как ожидаемой ценности, которые учитывают два важнейших условия мотивации – привлекательность результата и веру в его достижимость (ожидания относительно будущего). Конструкт диспозиционного оптимизма раскрывает именно эту, вторую составляющую эффективной саморегуляции. Согласно этой модели, люди совершают усилия, направленные на преодоление трудностей для достижения поставленных целей, лишь до тех пор, пока их ожидания будущих успехов достаточно благоприятны. Когда же у людей возникают серьезные сомнения в достижении успешного результата, они склонны оставлять попытки достичь своих целей. Предполагается, что эти различные ожидания также сопровождаются различными эмоциональными переживаниями. Ощущение приближения к желаемым целям связано с преобладанием позитивного аффекта, и, напротив, при возникновении существенных проблем на пути к достижению целей возникает негативный аффект.

Такой взгляд на поведение и эмоции может быть применен как в контексте анализа ситуативных вариаций в ожиданиях под влиянием разного рода событий, так и в контексте анализа индивидуальных различий. Для объяснения этих различий была введена переменная диспозиционного оптимизма, понимаемая как стабильная личностная характеристика, отражающая позитивные ожидания субъекта относительно будущего. Оптимисты склонны к позитивным обобщенным ожиданиям относительно будущего, пессимисты, в свою очередь, к более негативным ожиданиям. Поскольку оптимисты видят желаемые результаты как достижимые, они чаще реагируют на трудности в активной манере, увеличивая настойчивость в своих попытках достижения цели. Люди с низким уровнем диспозиционного оптимизма, напротив, не испытывают позитивных ожиданий в отношении преодоления трудностей и чаще отвечают на последние пассивным и избегающим поведением.

В последние годы европейскими и американскими исследователями обсуждается проблема однородности конструкта оптимизма (Herzberg, Glaesmer, Hoyer, 2006). Существующие данные о факторной структуре английского оригинала опросника LOT свидетельствуют как в пользу однофакторного, так и двухфакторного решений (Marshall, Wortman, Kusulas et al., 1992). Несмотря на то, что данные конфирматорного факторного анализа утверждений опросника соответствуют как однофакторному, так и двухфакторному решениям, Шейер и Карвер рекомендуют рассматривать диспозиционный оптимизм как единый биполярный конструкт оптимизма – пессимизма из соображений простоты. В пользу одномерной модели оптимизма говорит как высокая корреляция между двумя факторами (r=0,64), так и отсутствие теоретической модели, которая бы поддерживала двумерную структуру оптимизма – пессимизма, то есть трудности ее интерпретации. Еще одним аргументом в пользу рассмотрения оптимизма – пессимизма как единого биполярного конструкта является отсутствие последовательных данных, подтверждающих разные отношения двух факторов с различными психологическими переменными и другими внешними критериями.

Проблематика атрибутивного, или объяснительного, стиля разрабатывалась начиная с конца 70-х гг. в работах Мартина Селигмана, Кристофера Петерсона, Лин Абрамсон и их коллег. Под атрибутивным стилем понимается характерный способ, которым люди объясняют себе причины различных событий. Понятие атрибутивного (или объяснительного) стиля является ключевым понятием переформулированной теории выученной беспомощности и депрессии, предложенной Селигманом, Абрамсон и Дж. Тисдейлом (Abramson, Seligman, Teasdale, 1978) и ее последней версии, теории безнадежности (Abramson, Metalsky, Alloy, 1989).

Продолжая направление работ, начатое Б. Вайнером (Weiner, 1979, 1985 – см. Гордеева, 2006), Селигман ввел понятие атрибутивного стиля и охарактеризовал его, используя параметры локуса, стабильности и глобальности (Seligman, 1990). Параметр локуса призван описать направленность причинного объяснения: на себя, когда индивид воспринимает произошедшее событие как вызванное внутренними причинами («моя вина»), или на внешний мир и других людей («вы/он/она/они в этом виноваты»). Постоянство – временнaя характеристика, позволяющая оценивать причину как имеющую постоянный или временный характер. Под глобальностью, или широтой, понимается пространственная характеристика, позволяющая описать универсальность или конкретность причинных объяснений, склонность к чрезмерным обобщениям или, напротив, конкретному рассмотрению отдельно взятых ситуаций.

Выделив оптимистический и пессимистический атрибутивный стиль, Селигман обратил внимание на асимметричность восприятия позитивных и негативных событий, которые характерны для людей в состоянии психологического благополучия (Buchanan, Seligman, 1995). Пессимистичный стиль объяснения характеризуется наделением плохих (неблагоприятных) событий постоянными, универсальными и внутренними характеристиками, а оптимистический стиль – временными, конкретными и внешними. Напротив, хорошие события при пессимистическом стиле объяснения рассматриваются прямо противоположным образом – как временные, внешне заданные и относящиеся к конкретной области, а при оптимистическом стиле – как постоянные, универсальные и внутренние.

Действительно, как показывают результаты метаанализа, люди в целом склонны предлагать более внутренние, стабильные и глобальные объяснения в случае объяснения хороших событий и менее внутренние, стабильные и глобальные объяснения в случае объяснения плохих (см. Mezulis, Abramson, Hyde, Hankin, 2004).

Таблица 1

Оптимистический и пессимистический стили объяснения по М. Селигману (Селигман, 2006)

Примечание: курсивом выделены пессимистичные утверждения.

Элегантность теории Селигмана в ее специфичности. Однако ее недостатки – продолжение ее достоинств. В последние годы идут активные дебаты в связи с операционализацией понятия «оптимистический атрибутивный стиль». Они касаются трех базовых вопросов: 1) Какие параметры атрибутивного стиля следует использовать для его описания? 2) Какова роль и ценность атрибуций успехов и неудач и можно ли обойтись только особенностями интерпретации неблагоприятных событий? 3) Является ли атрибутивный стиль обобщенной личностной чертой или он специфичен в разных типах деятельности, и в особенности в области достижений и межличностных отношений?

Первоначально выделялись три параметра атрибутивного стиля – интернальность (локус), стабильность, глобальность. Однако ряд проведенных исследований показал, что шкала интернальности является многомерной и обнаруживает достаточно низкую внутреннюю согласованность. Дальнейшие эмпирические исследования и прогресс в области теории привели к тому, что параметр интернальности в последней версии теории был исключен (см. Abramson, Metalsky, Alloy, 1989; Peterson, 2000; Peterson, Bossio, 2000; Peterson, Steen, 2002). Сравнительно недавно М. Селигман также отказался от использования параметра локуса при оценке атрибутивного стиля (Seligman, 2002/ Селигман, 2006).

Действительно, использование параметра локуса представляется проблематичным, поскольку, хотя люди в состоянии депрессии и склонны к самообвинениям, обвинение других в своих неудачах соотносится не с психологическим благополучием, а с агрессией. Кроме того, за внутренним локусом при объяснении неудач может скрываться как обвинение себя и самобичевание, так и принятие на себя личной ответственности за произошедшие события. За внутренними объяснениями негативных событий, постулировавшихся как пессимистичные, могут скрываться как пессимистические самообвинения («Я глупый, никчемный, совершенно неспособный к математике»), так и конструктивные оптимистические объяснения, отражающие ощущения контроля («Я недостаточно работал и плохо подготовился к этому экзамену»). То же касается и внешних объяснений, которые могут быть как оптимистическими («Это был просто не мой день»), так и пессимистическими («Мне не везет на экзаменах», «Преподаватели меня не любят»). Кроме того, за внутренним локусом может скрываться самобичевание («Это моя вина»), а за внешним – обвинение других, и при этом вторая реакция на неудачу вряд ли может быть признана более конструктивной и оптимистичной, отражающей психологическое благополучие. Действительно, было показано, что люди в состоянии депрессии более склонны обвинять себя, чем других. Но обвинение других также не указывает на психологическое благополучие, так как соотносится с агрессивностью, самообманом и когнитивными искажениями. Психологически благополучные люди скорее вообще меньше фиксируются на вопросе «Кто виноват?», а больше интересуются тем, можно ли что-то сделать, чтобы исправить ситуацию, или направляют свои усилия на адаптацию к ней, если изменение невозможно.

Были выдвинуты серьезные аргументы в пользу важности параметра контролируемости, выделенного еще в работах Вайнера, поскольку именно ощущение неподконтрольности происходящего приводит к беспомощности и депрессии. Параметр контролируемости, первоначально отсутствовавший в классической версии опросника атрибутивного стиля ASQ, в последние годы стал включаться в его новые версии (WASQ – см. Столц, 2003; Гордеева, Осин, Шевяхова, 2009). Это с необходимостью ставит вопрос о внесении изменений в понимание оптимистического/пессимистического стиля объяснения. В соответствии с ними при оптимистическом атрибутивном стиле успехи воспринимаются как стабильные, глобальные и контролируемые, а неудачи как временные (случайные), локальные (затрагивающие лишь небольшую часть жизни) и изменяемые (контролируемые). Оптимист видит в неудаче вызов, то есть интересную и трудную задачу, которую предстоит решить, а не опасность или угрозу (например, угрозу своей самооценке в случае возможного проигрыша). При пессимистическом стиле объяснения человек рассматривает происходящие с ним негативные события как вызванные постоянными и широкими причинами (как нечто, что продлится долго и затронет большую часть его жизни) и не склонен верить, что он может их контролировать. Пессимисты часто задают себе вопрос «кто виноват?», веря, что в любой неприятности всегда кто-то виноват и важно выяснить, кто именно, они склонны к обобщениям, а также ригидному застреванию на одной-единственной возможной причине происходящего. Удачи же, напротив, воспринимаются ими как временные, случайные и, по сути, не поддающиеся контролю, от них независящие.

Вторая активно дискутируемая проблема касается анализа атрибутивного стиля (АС) в области успехов и неудач – анализировать ли их совместно, по отдельности или при игнорировании одного типа ситуаций (обычно успехов). В оригинальной версии ASQ количество позитивных и негативных событий уравнено. Впоследствии предпринимался ряд попыток создать вопросник атрибутивного стиля с большей внутренней согласованностью и в них обычно увеличивалось количество негативных событий и изымались положительные ситуации. В некоторых вариантах опросника АС позитивные события присутствовали, однако, они не учитывались при подсчете балла оптимизма/пессимизма (см. Столц, 2003). Это было связано главным образом с тем, что объяснение позитивных событий внешними, конкретными и нестабильными причинами было в меньшей степени связано с депрессией, чем объяснение негативных событий внутренними, стабильными и глобальными. Преимущество негативных событий по отношению к позитивным, как более надежного и валидного инструмента, предсказывающего успешность в деятельности, также базировалось на ряде данных (см. Seligman, Shulman, 1986).

К. Петерсон полагает, что атрибутивный стиль касается объяснения причин негативных событий (Peterson, 1991). Это связано с тем, что и переформулированная теория выученной беспомощности и ее последняя версия (теория безнадежности) предсказывают реакцию именно на негативные жизненные события, а также с тем, что именно показатели по АС по негативным событиям наиболее надежно предсказывают (униполярную) депрессию (Sweeney, Anderson, Bailey, 1986).

Тем не менее, в последние годы появились исследования, последовательно подтверждающие прогностическую ценность информации об АС по благоприятным событиям (Johnson, Han, Douglas et al., 1998; Abramson, Dykman, Needles, 1991; Yates, Yates, 1995). Как показывают эти исследования, объяснительный стиль по позитивным событиям представляет безусловный самостоятельный интерес. Становится ясным, что было ошибкой отказываться от анализа объяснения позитивных событий в атрибутивных опросниках. Так, Д. Нидлес и Л. Абрамсон была предложена модель выздоровления после депрессии, и в специальном исследовании ими было показано, что выздоровление депрессивных клиентов было связано с оптимистическими объяснениями позитивных событий при наличии одновременного опыта переживания ими этих событий (Needles, Abramson, 1990).

Результаты ряда исследований подтверждают, что позитивные и негативные события представляют собой независимые переменные. Некоторые люди могут демонстрировать высокие баллы по одному из параметров атрибутивного стиля по позитивным событиям и при этом вовсе не обнаруживают низких баллов по тому же параметру по негативным событиям (см. Xenikou, Furnham, McCarrey, 1997). Результаты факторного анализа опросников АС подтверждают, что позитивные и негативные события выделяются как независимые факторы (там же). Современные исследования, посвященные позитивной атрибутивной ошибке в пользу своего Я (self-serving bias), также показывают, что люди демонстрируют различные атрибутивные стили для позитивных и негативных событий, то есть АС по позитивным и негативным событиям независимы друг от друга.

По-видимому, АС в области позитивных событий может помочь понять природу связи оптимизма и успешности в деятельности. Связь АС и успешности в учебной деятельности студентов-юристов была показана именно на материале объяснения благоприятных событий (Satterfield, Monahan, Seligman et al., 1997). Также показатели оптимизма по позитивным событиям выступили предикторами высоких достижений и продуктивности в профессиональной деятельности у страховых агентов в исследовании английских психологов Ф. Кора и Д. Грея (см. Corr, Gray, 1996a). Все эти данные способствовали тому, что в последние годы стали проводиться исследования роли атрибутивного стиля в ситуации успехов, как в успешности деятельности, так и в психологическом благополучии.

Наконец, третий важный вопрос касается содержательной специфичности атрибутивного стиля. К. Петерсон с коллегами (Peterson, Semmel, von Bayer et al., 1982) предлагают оценивать атрибутивный стиль по достиженческим и межличностным ситуациям в совокупности, утверждая, что достаточные основания для разведения этих двух областей отсутствуют. Это соответствует идее Селигман и Петерсона о том, что стиль объяснения – это стабильная личностная характеристика. Однако существуют и данные, подтверждающие специфику когнитивного реагирования людей на различные трудные жизненные ситуации, что привело к разработке специальных опросников, диагностирующих атрибутивный стиль в ситуациях, связанных с выполнением основных типов деятельности: учебной, трудовой/профессиональной, спортивной.

В обоих подходах к исследованию оптимизма: как атрибутивного стиля и как позитивных ожиданий относительно будущего – обнаруживается ряд общих позиций, но прослеживаются и существенные различия. Это позволяет считать феномены, рассматриваемые с помощью этих подходов, в качестве разных сторон оптимизма. С одной стороны, анализ связи двух конструктов показывает, что диспозиционный оптимизм и оптимистический АС умеренно слабо связаны друг с другом (r=0,2–0,3) (Гордеева, Осин, 2010; Carver, Scheier, 1991). Оптимизм в подходе Селигмана понимается как гибкие конструктивные объяснения жизненных ситуаций, успехов и неудач. Оптимизм в концепции Карвера и Шейера – как позитивные ожидания от будущего. Первое понимание носит выраженно когнитивный характер, отражает характеристики размышлений, со всеми возможными искажениями, им присущими, и основано на оценке прошлых событий, при этом второе понимание оптимизма отражает эмоционально окрашенные представления и ожидания, касающиеся будущего. Это подтверждается и более выраженными связями диспозиционного оптимизма со шкалами, отражающими позитивные эмоции, в отличие от атрибутивного стиля.

С другой стороны, литература в области атрибутивного стиля и диспозиционного оптимизма носит ряд существенных сходных черт, что во многом связано с тем, что оба подхода произошли из попыток понять реакции на трудности и неудачи. Подход Селигмана и Петерсона начался с попытки понять природу депрессии, подход Карвера и Шейера – понять природу реагирования людей на стрессовые соматические заболевания. Общей для двух подходов является идея о том, что ожидания и представления человека существенно определяют его поведение. Оба подхода исходят из предположения о роли ожиданий в отношении будущего в поведении. В основе подхода М. Селигмана лежит предположение о том, что ожидания человека относительно будущих событий определяются его взглядами на причины прошлых событий. В соответствии с ранней моделью беспомощности Л. Абрамсон и ее коллег (Abramson, Seligman, Teasdale, 1978), влияние атрибуций на поведение, мотивацию и когниции (за исключением самооценки) опосредовано ожиданиями будущих результатов. Однако концептуализация оптимизма в подходе Селигмана и его коллег не сводится лишь к позитивным ожиданиям, а рассматривает оптимизм как значительно более сложное и комплексное образование. Это сходство подходов является источником и близких результатов, получаемых в соответствующих исследованиях.

Феномен пессимистического, или депрессивного, неконструктивного мышления исследуется и в рамках других парадигм, и потому результаты, в них полученные, также вносят вклад в понимание феномена атрибутивного стиля. Это парадигмы двух типов – собственно исследовательские, ставящие своей задачей лучше понять и структурировать изучение феномена оптимизма, и психотерапевтические, исходящие из задачи описания ошибок мышления, свойственных людям с низким уровнем психологического благополучия. Говоря о последних, следует отметить, что весьма продуктивное изучение особенностей мышления на материале значимых для него ситуаций происходило в рамках когнитивной психотерапии. В работах А. Бека описываются особенности «примитивного» и «зрелого» мышления (адаптивного и дезадаптивного), в работах А. Эллиса и Р. Мак-Маллина – мышления рационального и иррационального. Благодаря этим работам, стало ясно, что низкий уровень психического здоровья и психологического благополучия соотносится с множеством разного рода ошибок и искажений: склонностью к необоснованному сверхобобщению, катастрофизации (при предсказании будущего), ригидности в оценках и выводах, жестким требованиям к себе, окружающим и миру (должномания), фиксации внимания на негативных аспектах ситуации, преувеличению или преуменьшению последствий определенных событий, склонности осуществлять сравнения не в свою пользу, негативному избирательному абстрагированию информации, дихотомическому мышлению и т. п.

В научной психологии довольно давно уже были подмечены трудности, с которыми сталкивается познание субъектом самого себя и других людей, что привело к открытию феноменов фундаментальной ошибки атрибуции, а также ингруппового фаворитизма, отражающих очевидную нелогичность и иррациональность такого мышления. Это привело к возникновению исследований социального мышления людей в отношении себя и других в рамках понятий «социальный интеллект», практический интеллект (Р. Стернберг), конструктивное – неконструктивное мышление (С. Эпштейн) и др.

В результате в последние годы стали появляться системные модели, описывающие оптимистическое или позитивное мышление личности, свойственное людям с выраженным психологическим благополучием (Гордеева, Осин, 2010; Caprara, Steca, 2005, 2006; Leeson, Ciarrochi, Heaven, 2008). Например, Дж. Капрара и П. Стека предлагают рассматривать позитивное мышление как общий латентный конструкт, объединяющий объяснение и оценку себя, настоящего и будущего индивида, который обладает большей объяснительной и предсказательной силой, чем его составляющие. Во всех вышеупомянутых системных моделях предпринимаются попытки дифференцировать различные стороны оптимистичного – пессимистичного мышления (оптимизм в отношении себя, других людей, мира в целом, позитивных и негативных событий прошлого и ожиданий в отношении будущего) и их связь друг с другом. Психологам еще предстоит проделать большую работу по интеграции исследований диспозиционного оптимизма и атрибутивного стиля, а также в рамках других направлений психологии, изучавших обыденное мышление людей в отношении значимых для них явлений и ситуаций (в том числе практической психологии и психотерапии). Пока же мы остановимся на тех данных, которые известны на сегодняшний день в отношении оптимизма и пессимизма и получены в рамках двух основных подходов к их исследованию, активно развивавшихся в последние годы.

Атрибутивный стиль традиционно операционализировался как когнитивный фактор риска для депрессии (Seligman, 1990). Психологические исследования показывают, что люди в состоянии депрессии действительно склонны к пессимистическим размышлениям и негативным объяснениям различных жизненных событий. В серии исследований, проведенных под руководством М. Селигмана, было показано, что люди, обладающие пессимистическим стилем объяснения, в большей мере поддаются депрессии. Он обследовал студентов, получивших на экзамене более низкую оценку, чем та, на которую они рассчитывали, и установил, что у людей с пессимистическим стилем объяснения чаще отмечаются депрессивные симптомы (там же).

В другом исследовании изучалось влияние атрибутивного стиля на последующее возникновение депрессии у заключенных. Было обнаружено, что люди с пессимистическим атрибутивным стилем, оказавшиеся в тюрьме, переживали там более тяжелую депрессию, чем оптимисты (Abramson, Metalsky, Alloy, 1989).