12 великих пьес

12 великих пьес

Шекспир Уильям. Двенадцатая ночь, или Что угодно

Действующие лица

Орсино, герцог Иллирийский[1].

Себастиан, молодой дворянин, брат Виолы.

Антонио, капитан корабля, друг Себастиана.

Капитан корабля, друг Виолы.

Валентин и Курио, придворные герцога.

Сэр Тоби Белч, дядя Оливии.

Сэр Эндрю Эгчик.

Мальволио[2], управитель Оливии.

Фест, шут Оливии.

Оливия, богатая графиня.

Виола, влюбленная в герцога.

Мария, служанка Оливии.

Фабиан, слуга Оливии.

Придворные, священник, матросы, полицейские, музыканты и слуги.

Действие происходит в Иллирии, в городе и на близлежащем берегу.

Действие I

Комната во дворце герцога.

Входят герцог, Курио и придворные. Вдали – музыканты.

Герцог

Коль музыка, ты – пища для любви,

Играйте громче, насыщайте душу!

И пусть, насытившись, желанье звуков

От полноты зачахнет и умрет.

Еще раз тот напев! Он словно замер!

Он обольстил мой слух, как ветер юга,

Что, вея над фиалковой грядой,

Нам в душу веет сладким ароматом.

Довольно, перестаньте! Нет, уж он

Не нежит слух, как это было прежде.

О дух любви, как свеж ты, как ты жив!

Как океан, ты принимаешь все,

Но что ни попадет в твою пучину,

Каким бы ценным ни было оно,

Всю ценность безвозвратно потеряет.

Любовь так преисполнена мечтаний,

Что истинно мечта – одна любовь.

Курио

Хотите ли на травлю, государь?

Герцог

Кого травить мне?

Курио

Лань.

Герцог

Да, я охочусь

За благороднейшей моею ланью.

Когда я в первый раз Оливию увидел,

Мне показалось, будто самый воздух

Очищен от губительной заразы

Ее дыханием – и в то ж мгновенье

Оленем стал я и, как злые псы[3],

Меня с тех пор преследуют желанья.

Входит Валентин.

Герцог

А, вот и ты! Ну что она сказала?

Валентин

Осмелюсь доложить, что я не видел

Самой графини. Девушка ее

Ходила к ней и, возвратясь, сказала,

Что даже небо прежде семи лет

В лицо ей не заглянет без покрова.

Она монахиней под покрывалом

Решилась жить и келию свою,

Что Божий день, горючими слезами

Вкруг окроплять – и это все затем,

Чтоб брата мертвую любовь почтить

И в памяти печальной сохранить

Ее надолго живо и свежо.

Герцог

Она, в ком сердце создано так нежно,

Что может чтить столь свято память брата,

О, как она полюбит, если рой

Живущих в ней желаний умертвит

Стрела златая, если воцарится

На двух возвышенных ее престолах,

На этих милых, нежных совершенствах,

На сердце и уме – один властитель!

Вперед – в любви свободную обитель!

Сладка мечта любви в тени лесов

Среди благоухающих цветов!

Уходят.

Берег моря.

Входят Виола и капитан корабля.

Виола

Что это за земля, друзья мои?

Капитан

Иллирия, прекрасная синьора.

Виола

Но что же мне в Иллирии здесь делать?

Мой брат в полях Элизиума[4]. бродит!

Но, может быть, он жив, не утонул?

Как думаете вы?

Капитан

Ведь вы спаслись же!

Виола

О, бедный брат! Но, может быть, и он

Не утонул, а спасся тоже?

Капитан

Да.

И чтобы вас возможностью утешить,

Я вот что расскажу: когда корабль

Разбился о скалу и вы, спасаясь,

Вот с ними плыли на ладью, я видел,

Как смелый брат ваш, бодро сохраняя

Среди опасностей присутствие ума,

Связал себя с огромнейшею мачтой —

Его учили смелость и надежда.

Как на хребте дельфина Арион[5],

Он твердо сохранял с волнами дружбу,

Пока я взором мог за ним следить.

Виола (бросая кошелек)

Возьми за эту весть. С моим спасеньем

В душе моей воскресла и надежда;

Твои ж слова ее питают. Он,

Быть может, жив! Ты эту землю знаешь?

Капитан

И очень хорошо. Недалеко

Отсюда я родился и воспитан.

Виола

А кто здесь правит?

Капитан

Благородный

И сердцем и происхожденьем герцог.

Виола

А как зовут его?

Капитан

Орсино, донна.

Виола

Орсино? Да, я помню, мой отец

Его не раз так называл. Тогда

Еще он холост был.

Капитан

Да и теперь,

Или, по крайней мере, незадолго,

Не дальше как за месяц, я оставил

Иллирию: тогда носился слух —

Вы знаете, что мелкие не прочь

Болтать о том, что делают большие, —

Что ищет он Оливии руки.

Виола

Но кто она?

Капитан

Дочь графа и девица,

Исполненная всяких совершенств.

Граф умер год тому назад, ее

Оставивши на попеченье брата,

Который также кончил жизнь; графиня ж,

Любя его горячею любовью,

От общества мужского отреклась.

Виола

О, если бы я ей служить могла

И звание мое перед людьми

Скрывать, пока мой план созреет!

Капитан

Это

Исполнить нелегко. Всем предложеньям,

И даже герцогским, она не внемлет.

Виола

Ты вежлив в обращенье, капитан,

И, несмотря на то что очень часто

Природа под изящной оболочкой

Скрывает смерть, мне верится охотно,

Что благородная твоя осанка

В гармонии с прекрасною душой.

Прошу тебя – за исполненье просьбы

Я щедро награжу – сокрой, кто я,

И помоги мне отыскать одежду,

Приличную для плана моего.

Я герцогу хочу служить. Прошу

Меня ему представить как кастрата.

Твой труд не пропадет напрасно: я

Умею петь, умею восхищать

Игрой на лютне и способна к службе.

Все остальное – время довершит,

Лишь помолчи об умысле моем.

Капитан

Я буду нем: вы будете кастратом —

Иль слепота меня да поразит!

Виола

Прекрасно! Так веди же дальше!

Уходят.

Комната в доме Оливии.

Входят сэр Тоби Белч и Мария.

Сэр Тоби. Кой черт вздумалось моей племяннице так огорчаться смертью своего брата? Право же, заботы – враг жизни.

Мария. Право, сэр Тоби, вам бы следовало пораньше возвращаться домой. Барышня, племянница ваша, сильно возмущается вашими полуночными визитами.

Сэр Тоби. Так пусть возмущается себе, пока против самой не возмутились.

Мария. Однако порядочная жизнь вам бы больше пристала.

Сэр Тоби. Больше пристала? Да к чему мне рядиться? Я и так порядочно одет. Этот кафтан настолько хорош, что в нем можно пить, и сапоги тоже – или чтоб им подавиться собственными голенищами!

Мария. Бражничанье да гулянье доконают вас. Барышня еще вчера об этом говорила, да еще о каком-то дурачке, которого вы как-то вечерком приводили к ней свататься.

Сэр Тоби. О ком это? Об Эндрю Эгчике?

Мария. Да.

Сэр Тоби. Да он не хуже кого другого в Иллирии.

Мария. Какое кому до этого дело?

Сэр Тоби. Да ведь он получает в год три тысячи дукатов.

Мария. Все его дукаты станут ему разве на год: он дурак и мот.

Сэр Тоби. И как ты только можешь так говорить? Он играет на басе, а знает три-четыре языка наизусть слово в слово и многим еще кое-чем одарен от природы.

Мария. Да, правда, порядочно одурен. При всей своей глупости он еще и забияка – и не имей дара трусости для усмирения удальства, так умные головы думают, что ему бы скоро свернули шею.

Сэр Тоби. Клянусь кулаком моим, тот лжец и мерзавец, кто так отзывается о нем! Кто они?

Мария. А те самые, которые утверждают, что он каждый вечер напивается с вами допьяна.

Сэр Тоби. Конечно, за здоровье моей племянницы. Я до тех пор буду пить за нее, пока в глотку льется и есть еще вино в Иллирии. Собака и свинья, кто не пьет в честь моей племянницы до тех пор, пока мозг у него не пойдет кубарем Тише, красотка! Castiliano volgo![6] Сэр Эндрю Эгчик идет.

Входит сэр Эндрю Эгчик.

Сэр Эндрю. Сэр Тоби Белч! Как поживаешь, сэр Тоби Белч?

Сэр Тоби. Дружище, сэр Эндрю!

Сэр Эндрю. Здравствуй, красавица!

Мария. Здравствуйте, сударь.

Сэр Тоби. Приступай, сэр Эндрю, приступай!

Сэр Эндрю. Кто это?

Сэр Тоби. Горничная моей племянницы.

Сэр Эндрю. Милая мамзель Приступай, мне хочется ближе с тобою познакомиться.

Мария. Мое имя Мария, сударь.

Сэр Эндрю. Милая Мария, приступай!

Сэр Тоби. Ты не так меня понял, братец. Приступай – значит разговорись с нею, атакуй ее. Марш на приступ!

Сэр Эндрю. Клянусь честью, в этом обществе я не решился бы сделать это. Так это значит – приступай?

Мария. Мое почтение, господа.

Сэр Тоби. Если она так уйдет, сэр Эндрю, так чтоб тебе никогда не обнажать шпаги!

Сэр Эндрю. Если ты так уйдешь, так чтоб мне никогда не обнажать шпаги! Что ж ты, милочка, думаешь, что водишь дураков за нос?

Мария. Нет, сударь, я вас не вожу за нос.

Сэр Эндрю. Но будешь вести, вот тебе рука моя.

Мария. Конечно, сударь, мысли свободны, но все-таки не худо было бы держать их немного на привязи.

Сэр Эндрю. Это зачем, моя милочка? Что значит эта метафора?

Мария. Она суха, сударь[7], так же, как ваша рука горяча.

Сэр Эндрю. Что же? Ты хоть кого согреешь!

Мария. Нет, у вас холодное сердце – это я могу пересчитать по вашим пальцам.

Сэр Эндрю. А ну попробуй!

Мария. Да я уже пересчитала по ним, что вы и трех не пересчитаете. Прощайте.

(Уходит.)

Сэр Тоби. О рыцарь, тебе нужно бы стакан канарского! Случалось ли, чтобы тебя так сшибали с ног?

Сэр Эндрю. Никогда, вот разве только Канарское сваливало меня с ног. Мне сдается, что иногда во мне не больше остроумия, чем в обыкновенном человеке. Но я ем очень много говядины – и это вредит моему остроумию.

Сэр Тоби. Без сомнения.

Сэр Эндрю. Если бы я это думал, я бы зарекся есть ее. Завтра я поеду домой, сэр Тоби.

Сэр Тоби. Pourquoi[8], любезный рыцарь?

Сэр Эндрю. Что такое pourquoi – поезжай или нет? Жаль, что я не употребил на языки времени, которое ушло на фехтованье, танцы и травлю лисиц. Ах, что бы мне заняться искусствами!

Сэр Тоби. О, тогда голова твоя прекрасно была бы убрана волосами!

Сэр Эндрю. Как так? Разве они исправили бы мои волосы?

Сэр Тоби. Без сомнения! Ты видишь, от природы они не хотят виться.

Сэр Эндрю. Однако они все-таки мне очень к лицу, не правда ли?

Сэр Тоби. Чудесно! Они висят, как лен на прялке, и я надеюсь дожить еще до того, что какая-нибудь баба возьмет тебя между колен и начнет их прясть.

Сэр Эндрю. Ей-богу, я поеду завтра домой, сэр Тоби. Твоя племянница не хочет показываться. Да если бы и показалась, так можно держать десять против одного, что я ей не понравлюсь. Сам герцог к тому же ухаживает за ней.

Сэр Тоби. Герцога она не хочет, так как не хочет выйти за человека, который выше ее званием, летами и умом. Я сам слышал, как она клялась в этом. Веселей, брат! Еще не все пропало.

Сэр Эндрю. Так я останусь еще на месяц. Я человек с самым странным устройством души: иногда меня только и занимают маскарады да поездки.

Сэр Тоби. Неужели ты годен на эти дурачества?

Сэр Эндрю. Да, так же, как и всякий другой в Иллирии, будь он кто угодно, лишь бы не был знатнее меня; а со старшими я сравнивать себя не хочу.

Сэр Тоби. Зачем же скрываются эти таланты? Зачем завеса опущена пред этими дарами? Или, может быть, ты боишься, чтоб они не запылились, как картины миссис Малл? Почему ты не идешь в театр галопом и не возвращаешься вприсядку? Я на твоем месте не ходил бы иначе, как a pas de rigaudon[9]. Что с тобой сделалось? Разве нынешний свет таков, чтоб держать под спудом свои добродетели? Глядя на прекрасное устройство твоих ног, я всегда думал, что ты родился под галопирующею звездою.

Сэр Эндрю. Да, нога мощная, и в чулке розового цвета недурна. Не приняться ли за стаканы?

Сэр Тоби. А что нам больше делать? Разве мы не родились под созвездием Козерога?

Сэр Эндрю. Козерога? Это знаменует толчки и драку.

Сэр Тоби. Нет, дружище, это означает прыжки и пляску. Ну покажи свои скачки, валяй! Выше! Эге, чудесно!

Уходят.

Комната во дворце герцога.

Входят Валентин и Виола в мужском платье.

Валентин. Если герцог всегда будет так милостив, Цезарио, так вы далеко пойдете: всего три дня, как вас знает, – и вы уже не чужой.

Виола. Вы опасаетесь или непостоянства с его стороны, или небрежности с моей, если сомневаетесь в продолжении его благосклонности. Что, он непостоянен в своих милостях?

Валентин. Нет, нисколько.

Входят герцог, Курио и свита.

Виола

Благодарю, но вот и его светлость.

Герцог

Скажите, где Цезарио? Где он?

Виола

Я здесь, к услугам вашим, государь.

Герцог (свите).

Вы все пока постойте в стороне.

Цезарио, ты знаешь все: тебе

Я в книге сердца моего открыл

Страницы глубочайших тайн. Беги,

Лети к ней, милый друг, не принимай

Отказов никаких, стой у дверей, скажи,

Что корни в пол нога твоя пустила,

Что не уйдешь, пока ее ты не увидишь!

Виола

Однако ж, государь, когда тоске

Она действительно так предалась,

Как говорят, – она меня не впустит.

Герцог

Шуми, быть дерзким лучше, чем оставить

Без исполнения твое посольство.

Виола

Положим, государь, что мне удастся

С ней говорить – тогда что?

Герцог

О! Тогда

Раскрой пред ней весь пыл моей любви

И изуми рассказом обо мне.

Тебе излить тоску мою пристало:

Тебя она скорее станет слушать,

Чем старого посла с лицом суровым.

Виола

Не думаю.

Герцог

Поверь мне, милый друг

Тот наклевещет на твою весну,

Кто скажет, что ты муж. Уста Дианы

Не мягче, не алей; твой голосок,

Как голос девушки, и чист и звучен;

Как женщина, ты создан весь. Я знаю,

Твоя звезда посольству твоему

Благоприятна. Четверо из вас

Пусть с ним идут. Ступайте хоть и все,

Когда угодно. Мне дышать тем легче,

Чем менее вокруг меня людей.

Окончи счастливо твое посольство —

Свободен будешь ты, как твой монарх,

И с ним разделишь все.

Виола

Я постараюсь

Все сделать, чтоб графиню покорить.

(Тихо.)

О, как я ни стараюсь, все страдаю!

Его женой сама я быть желаю.

Уходят.

Комната в доме Оливии.

Входят Мария и шут.

Мария. Ну говори, где ты таскался, или я рта не открою, чтобы выгородить тебя. Госпожа прикажет тебя повесить за отлучку.

Шут. По мне – пожалуй. Кто на этом свете хорошо повешен, тому лба не забреют.

Мария. Почему так?

Шут. А потому, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Мария. Дурацкий ответ! Знаешь, кто выдумал это выражение «забрить лоб»?

Шут. Кто, моя красотка?

Мария. Те, кто не умеет плавать. И ты это можешь смело повторять в твоей глупости.

Шут. Да, надели, Господи, мудростью мудрых, а дурачье пусть себе отдают в рост свои дары.

Мария. Тебя все-таки повесят за то, что ты шатался так долго, или выгонят вон; а разве это для тебя не все равно, что быть повешенным?

Шут. Хорошо висеть лучше, чем худо жениться. А что до того, что меня прогонят, так мне все равно, пока на дворе лето.

Мария. Так тебе не нужна моя помощь?

Шут. Зачем? У меня и своих пара помочей.

Мария. А когда одна лопнет, так другая будет держать; а если обе лопнут, то ты потеряешь панталоны.

Шут. Ловко! Ей-богу, ловко! Продолжай, продолжай! Если сэр Тоби оставит пьянство, то ты будешь самой остроумной из дочерей Евы во всей Иллирии.

Мария. Тише, шут! Ни слова больше! Тебе не худо бы извиниться как следует.

(Уходит.)

Шут. Остроумие, если на то будет воля твоя, то помоги мне в доброй шутке! Умные люди, которые думают, что обладают тобою, часто остаются в дураках, а я, который уверен, что не имею тебя, могу прослыть за мудреца, ибо что говорит Квинапал? – «Мудрый глупец, лучше глупого мудреца».

Входят Оливия и Мальволио.

Шут. Желаю здравствовать, сударыня!

Оливия. Выведите глупость вон!

Шут. Слышите вы? Выведите вон графиню!

Оливия. Поди ты, сухой дурак! Я тебя знать не хочу, да, кроме того, ты еще начинаешь худо вести себя.

Шут. Два недостатка, мадонна, которые можно уничтожить питьем и добрым советом. Дайте сухому дураку напиться – он не будет сух. Посоветуйте дурному человеку исправиться – и если он исправится, то это уже не дурной человек; если же он уже не может исправиться, то пусть его портной заштопает. Ведь, что не исправлено, все только штопано. Провинившаяся добродетель штопана грехом; исправившийся грех штопан добродетелью. Годится этот простой вывод – хорошо, нет – что делать! Истинный рогоносец – только несчастье, а красота – цветок. Графиня хотела, чтоб вывели глупость, и я повторяю: выведите графиню вон!

Оливия. Я хотела, чтобы тебя вывели, почтеннейший.

Шут. Жестокая ошибка, сударыня: cucullus non facit monachum[10], то есть: «мой мозг не так пестр, как мой кафтан». Добрейшая мадонна, позвольте доказать, что вы дура.

Оливия. Можешь ли ты это сделать?

Шут. И очень, мадонна!

Оливия. Доказывай.

Шут. Но я должен сперва проэкзаменовать вас, мадонна. Отвечайте мне…

Оливия. Пожалуй. За недостатком лучшего развлечения я послушаю твои доказательства.

Шут. Добрейшая мадонна, о чем грустишь ты?

Оливия. Добрый дурак, о смерти моего брата.

Шут. Я думаю, душа его в аду, мадонна.

Оливия. Я знаю, дурак, что душа его на небесах.

Шут. Тем больше ты дура, если грустишь о том, что душа брата твоего на небесах. Эй, вы! Выведите глупость вон!

Оливия. Что ты думаешь об этом дураке, Мальволио? Не становится ли он лучше?

Мальволио. Конечно, и будет совершенствоваться до последнего издыхания. Старость приводит в упадок умного человека, а дурака совершенствует.

Шут. Ниспошли же тебе Господи раннюю старость, и глупость твоя да расцветет во всей красе! Сэр Тоби поклянется, что я не лисица, но и гроша не заложит, что ты не дурак.

Оливия. Что ты на это скажешь, Мальволио?

Мальволио. Я удивляюсь, как ваше сиятельство можете находить удовольствие в таком бездарном мерзавце! Я видел давеча, как простой дурак, в котором столько же мозга, как в палке, вышиб его из седла. Смотрите, он уже потерялся: если вы не смеетесь и не доставляете ему случая для острот, так у него рот зашит. Ей-ей, умные люди, которые смеются над этими заказными дураками, не что иное, как паяцы этих же дураков.

Оливия. О, ты болен самолюбием, Мальволио, и вкус твой совершенно испорчен. Кто благороден, простодушен и одарен свободой мысли, тот принимает за мыльные пузыри эти выходки, в которых ты видишь пушечные ядра. Привилегированный дурак не клевещет, хотя бы беспрестанно насмехался, так же, как человек, известный за умного, не насмехается, хотя бы всегда осуждал.

Шут. Да ниспошлет тебе Меркурий дар красноречия за то, что ты хорошо говоришь в пользу дураков.

Мария возвращается.

Мария. Сударыня, там у дверей какой-то молодой человек, он очень желает с вами говорить.

Оливия. Он от графа Орсино, не правда ли?

Мария. Не знаю, сударыня: статный молодой человек и с довольно большой свитой.

Оливия. Кто же его удерживает?

Мария. Сэр Тоби, сударыня, ваш дядюшка.

Оливия. Пожалуйста, уведи его: он вечно говорит, как сумасброд.

Мария уходит.

Ступай, Мальволио, – и если это посол от графа, так я больна или меня нет дома. Скажи, что хочешь, лишь бы отвязаться.

Мальволио уходит.

(Шуту.) Видишь, как твои шутки стареют и надоедают?

Шут. Ты же за нас говорила, мадонна, как будто старшему сыну твоему быть шутом; но да набьют боги битком его череп мозгом, так как вот один из твоей родни, у которого очень слабая pia mater[11].

Входит сэр Тоби.

Оливия. Право, он полупьян. Кто там у дверей, дядюшка?

Сэр Тоби. Человек.

Оливия. Человек? Какой человек?

Сэр Тоби. Человек там. (Икает.) Черт возьми эти селедки! (Шуту.). Ты что, болван?

Шут. Почтеннейший сэр Тоби…

Оливия. Дядюшка, дядюшка, так рано и уже в таком непристойном виде.

Сэр Тоби. Недостойном? Велика важность. Там кто-то у дверей.

Оливия. Ну хорошо, да кто же?

Сэр Тоби. По мне, хоть сам черт, если ему угодно. Мне что за дело? Уж поверьте мне, говорю я. Э, все на одно выходит! (Уходит.)

Оливия. С чем можно сравнивать пьяного?

Шут. С утопленником, дураком и бешеным. Первый глоток сверх жажды делает его дураком, второй – бешеным, а третий – утопленником.

Оливия. Ступай же за полицейским, пусть освидетельствует дядюшку, он уже в третьей степени пьянства – он утонул. Ступай, присмотри за ним.

Шут. До сих пор он еще только бешеный, мадонна, и дурак будет смотреть за бешеным. (Уходит.)

Мальволио возвращается.

Мальволио. Сударыня, этот молодой человек клянется, что должен говорить с вами. Я сказал ему, что вы нездоровы, но он уверяет, что уже слышал об этом и потому именно пришел говорить с вами. Я сказал, что вы спите, – и это он как будто знал уже наперед и утверждает, что затем-то и пришел поговорить с вами. Что ему сказать, сударыня? Он вооружен против всякого отказа.

Оливия. Скажи ему, что я не хочу с ним говорить.

Мальволио. Я это уже говорил ему, да он уверяет, что будет стоять у дверей, как будка часового, пока вы его не допустите.

Оливия. Какого же рода этот человек?

Мальволио. Мужского.

Оливия. Ну, а какого рода мужчина?

Мальволио. Очень дерзкого. Волею или неволею, он непременно хочет говорить с вами.

Оливия. Его лета, наружность?

Мальволио. Не довольно стар для мужа, не довольно молод для мальчика; ни рыба ни мясо, так – на меже мальчика и мужа. Лицом смазлив, говорит дерзко, у него как будто еще молоко на губах не обсохло.

Оливия. Впусти его, да позови Марию.

Мальволио (кричит). Мария, графиня зовет! (Уходит.)

Мария возвращается.

Оливия. Подай мне вуаль и накинь ее на меня: попробую еще раз выслушать посольство Орсино.

Входит Виола со свитою.

Виола. Кто из вас благородная хозяйка этого дома?

Оливия. Обратитесь ко мне, я хочу отвечать за нее. Что вам угодно?

Виола. Вселучезарнейшая, превосходнейшая, несравненнейшая красавица, прошу вас покорнейше сказать мне, кто здесь хозяйка? Я никогда ее не видал, и потому мне бы не хотелось промахнуться с моею речью, так как, кроме того, что она мастерски изложена, мне еще стоило большого труда выучить ее наизусть. Красавицы мои, не насмехайтесь надо мной: я очень чувствителен – малейшее неуважение меня раздражает.

Оливия. Откуда вы, сударь?

Виола. Я могу вам рассказать немного больше того, что я выучил, а этого вопроса нет в моей роли. Уверьте меня в том, моя красавица, что вы действительно хозяйка, чтоб я мог продолжать речь мою.

Оливия. Вы актер?

Виола. Нет, мое сокровенное сердце. И при всем том, клянусь вам всеми крючками хитрости, я не то, что представляю. Вы ли хозяйка?

Оливия. Если не слишком много беру на себя, так я.

Виола. Действительно, если это вы, то вы много на себя берете. Что в вашей воле дать, в том отказать вы не властны. Впрочем, это не принадлежит к моему поручению. Итак, я буду продолжать похвальное вам слово, а потом поднесу зерно моего посольства.

Оливия. К делу. Что же касается похвального слова, то я вас освобождаю от него.

Виола. Ах да… А я убил столько труда, чтоб выучить его наизусть, и слово мое так поэтически изложено.

Оливия. Потому-то оно и вымышлено. Пожалуйста, поберегите его для себя. Я слышала, что вы неприлично вели, себя у моих дверей, и впустила вас больше затем, чтоб подивиться вам, чем слушать ваши рассказы. Если вы не безрассудны, то удалитесь; если вы умны, то укоротите речь свою. Сегодня я не расположена быть действующим лицом в подобном странном разговоре.

Мария. Угодно вам сняться с якоря? Вот дорога.

Виола. Нет, милый юнга, я еще здесь покрейсирую. Усмирите немного вашего великана, принцесса!

Оливия. Говорите, что вам угодно?

Виола. Я – посланный.

Оливия. Вероятно, вы должны сказать мне ужасную весть, если делаете к ней такие ужасные приготовления. Исполняйте ваше поручение.

Виола. Оно назначено только для вашего слуха. Я пришел не с объявлением войны, не с требованием дани. Оливковая ветвь в руке моей, и я произношу только слова мира.

Оливия. Тем не менее начало было довольно бурное. Кто вы? Чего хотите?

Виола. Если я выказал невежливость, то этому виной прием, который встретил. Кто я и чего я хочу – таинственно, как девственная прелесть: для вашего слуха – целая поэма, для всякого другого – святотатство.

Оливия. Оставьте нас.

Мария и свита уходят.

Послушаем эту поэму. Ну, сударь, что гласит ваша поэзия?

Виола. Прелестнейшая!..

Оливия. Утешительное учение, и о нем много можно наговорить. Где же стихи ваши?

Виола. В груди Орсино.

Оливия. В его груди? В которой главе?

Виола. Чтоб отвечать методически – в первой.

Оливия. О, ее я читала! Это ересь. Больше ничего вы не имеете сказать мне?

Виола. Красавица, позвольте взглянуть на ваше лицо.

Оливия. Разве герцог дал вам поручение к моему лицу? Вы сбились с текста. Однако ж я отброшу занавес и покажу вам картину. (Сбрасывает вуаль.) Смотрите – такова я действительно в это мгновение. Хороша ли работа?

Виола. Превосходна, если одна природа создала ее.

Оливия. Краса неподдельная: не боится ни дождя, ни ветра.

Виола

Где розы с лилиями сочетала

Природы нежная, искусная рука,

Там красота чиста и неподдельна.

Вы будете жесточе всех, графиня,

Когда в могиле скроете красу,

Изображенья не оставив миру.

Оливия. О, я не хочу быть так жестокосерда! Я издам каталог моей красоты, сделаю опись – и каждая частица, каждый кусочек будет приложен к моему завещанию, как, например: первое – довольно алые губы; второе – пара голубых глаз, при них и ресницы; третье – шея, подбородок и так далее. Что, вы присланы для оценки?

Виола

О, я вас вижу в настоящем виде:

Вы непомерно горды! Но, хоть будь

Сам дьявол заключен в вас, – вы прекрасны.

Мой повелитель любит вас, синьора.

Такой любви нельзя не наградить,

Хотя бы вы, Оливия, носили

Корону беспримерной красоты.

Оливия

Как любит он меня?

Виола

С потоком слез,

С благоговением, с огнем молитвы,

Со вздохами, звучащими любовью.

Оливия

Он знает, что любить я не могу

Его, хотя считаю благородным,

И добрым, и богатым, и отважным.

И знаю, что он молодостью свежей

И незапятнанной цветет. Природа

Прекрасные дары в прекрасной форме

Ему дала, А все же не могу я

Его любить, что мог бы уж давно

Он отгадать.

Виола

Когда б я вас любил

Так горячо, мучительно и страстно,

Как мой монарх, в отказе вашем гордом

Я б никакого смысла не нашел —

Не понял бы его.

Оливия

Но что б вы сделали?

Виола

У вашего порога

Я выстроил бы хижину из ивы,

Взывал бы день и ночь к моей царице,

Писал бы песни о моей любви

И громко пел бы их в тиши ночей.

По холмам пронеслось бы ваше имя,

И эхо повторило б по горам:

«Оливия!» Вам не было б покоя

Меж небом и землей, пока бы жалость

Не овладела вашею душой.

Оливия

Кто знает, вы бы далеко зашли!

Откуда же вы родом?

Виола

Жребий мой

Хотя и не тяжел, но род мой выше:

Я дворянин.

Оливия

Идите же назад

К монарху вашему. Его любить

Я не могу. Пусть он не присылает

Опять ко мне послов, иль разве вы

Придете известить меня, как принял

Орсино мой отказ. Прощайте

Благодарю за труд. Вот вам на память.

Виола

Нет, спрячьте кошелек – я не слуга,

Не мне, а герцогу нужна награда.

Пусть камнем станет сердце человека,

Которого вы будете любить!

Да презирает он твою любовь,

Как презираешь ты любовь Орсино!

Красавица жестокая, прощай.

(Уходит.)

Оливия

А родом вы откуда? «Жребий мой

Хотя и не тяжел, но род мой выше:

Я дворянин». Клянусь, что это правда!

Твое лицо, приемы, смелость, стан,

Твои слова – вот твой богатый герб.

Оливия, не торопись, потише.

Но ежели б слуга был господином —

Ужели заразиться так легко?

Я чувствую, что юношеский образ

Невидимо и осторожно вкрался

В мои глаза. Мальволио, где ты?

Мальволио возвращается.

Мальволио

Я здесь, графиня! Что угодно?

Оливия

Догони

Упрямого посланника Орсино.

Он перстень здесь насильно мне оставил.

Скажи, что я подарка не хочу.

Пусть герцогу не льстит, пусть не ласкает

Его пустой надеждой – никогда он

Оливию своей не назовет.

Когда ж послу угодно завтра утром

Прийти ко мне, я объявлю причину.

Мальволио, спеши!

Мальволио

Сейчас, графиня.

(Уходит.)

Оливия

Что делаю, сама того не знаю.

Мой глаз не обольстил ли это сердце?

Свершай, судьба! Мы не имеем воли,

И нам судьбы своей не избежать.

Уходит.

Действие II

Берег моря.

Входят Антонио и Себастиан.

Антонио. Так ты не хочешь оставаться и не позволяешь мне идти с тобою?

Себастиан. С твоего позволения – нет. Темно светит надо мной звезда моя. Злоба моей судьбы могла бы заразить и твою. Потому, прошу тебя, позволь мне страдать одному. Я худо заплатил бы за твою любовь, поделившись с тобою моим горем.

Антонио. Хоть скажи, куда ты идешь?

Себастиан. Нет, извини. Мое путешествие – прихоть. Но я замечаю в тебе прекрасную черту скромности – ты не хочешь выудить из меня мою тайну; тем охотнее я тебе откроюсь. Знай же, Антонио: меня зовут Себастианом, хоть я и называю себя Родриго. Отец мой был тот Себастиан из Мессалины[12], о котором ты, как мне известно, уже слышал. Он оставил меня и сестру, родившихся в один час. Зачем не угодно было небу, чтоб мы и в одно время умерли? Ты помешал этому: за час до того, как ты спас меня от бушующих волн, сестра моя утонула.

Антонио. Боже!

Себастиан. Хоть и говорили, что она на меня очень похожа, однако многие считали ее красавицей. Я, конечно, не мог разделять с ними их чрезмерного удивления, однако смело скажу, что сама зависть должна была бы назвать ее сердце прекрасным. Она уже утонула в соленой воде, а я топлю ее память снова в соленых слезах.

Антонио. Не взыщи за плохой прием.

Себастиан. О добрейший Антонио, прости только мне все беспокойства!

Антонио. Если ты не хочешь убить меня за мою дружбу, позволь мне быть твоим слугою.

Себастиан. Если ты не хочешь уничтожить сделанного, то есть убить того, кому спас жизнь, так не требуй этого. Прощай однажды и навсегда. Мое сердце так чувствительно – это наследие матери, – что глаза мои при малейшем поводе наполняются слезами. Я иду ко двору графа Орсино. Прощай.

(Уходит.)

Антонио

Благословенье неба будь с тобою!

Врагами я богат в дворце Орсино,

Иначе скоро свиделся б с тобой.

Но что мне в том? Я за тобой лечу!

С опасностями я играть хочу.

Уходит.

Улица.

Входит Виола. Мальволио ее догоняет.

Мальволио. Не вы ли были сейчас у графини Оливии?

Виола. Я только что от нее и шел так медленно, что успел дойти только до этого места.

Мальволио. Она возвращает вам этот перстень. Вы могли бы избавить меня от труда и сами взять его с собою. Она еще приказала вас просить решительно сказать вашему герцогу, что она отвергает его предложения. Еще одно: не осмеливайтесь являться к ней с поручениями от герцога, разве придете известить, как он это принял. Возьмите же!

Виола. Она взяла у меня перстень, и я не приму его назад.

Мальволио. Послушайте, вы дерзко бросили ей перстень, и ей угодно, чтобы он так же был возвращен. Если он стоит того, чтоб нагнуться, – так вот он, а если нет – пусть возьмет его первый прохожий.

(Бросает перстень и уходит.)

Виола

Я не оставила ей никакого перстня!

Что это значит? Боже сохрани!

Не обольстила ли ее наружность?

Она так страстно на меня глядела,

Как будто бы забыла о речах.

Ее слова прерывисты так были!

Она меня – о, это верно! – любит.

Любовь хитра: она меня зовет

Через посредство мрачного посла;

И перстня герцог ей не посылал!

Я – цель ее желаний. Если так,

То лучше бы любить ей сновиденье.

Ты одеянье – хитрость, как я вижу,

В которой силен наш лукавый враг.

Как лицемеру-молодцу нетрудно

На сердце женщины запечатлеть

Свой образ! Ах, не мы, а наша слабость

Тому причиной! Мы должны же быть

Так созданы. Чем кончится все это?

Оливию Орсино любит нежно;

Я, бедная, равно им пленена;

Она ж, обманутая, полюбила,

Как кажется, меня. Что это будет?

Когда я юноша, мне не питать

Надежды на любовь Орсино;

А если женщина, то, Боже, как напрасно

Должна Оливия по мне вздыхать!

Ты этот узел разрешишь, о время!

А для меня он не по силам бремя.

Уходит.

Комната в доме Оливии.

Входит сэр Тоби, за ним сэр Эндрю.

Сэр Тоби. Ступай сюда, сэр Эндрю! Не быть за полночь в постели – значит рано вставать; а diluculo surgere[13] – ты знаешь?

Сэр Эндрю. Нет, ей-богу, не знаю. А знаю, что долго не спать – значит долго не спать.

Сэр Тоби. Ложный вывод столько же для меня противный, как пустая бутылка.

Просидеть за полночь и потом идти спать – значит рано; так, стало быть, ложиться спать за полночь – значит рано ложиться. Разве наша жизнь не состоит из четырех элементов?

Сэр Эндрю. Говорят так; но я думаю, что она состоит из еды и питья.

Сэр Тоби. Ты ученый. Давай же есть и пить. Эй, Мария! Вина!

Входит шут.

Сэр Эндрю. Вот дурак, ей-богу!

Шут. Здорово, ребята! Видали вывеску трех дураков?[14]

Сэр Тоби. Добро пожаловать, болван! Споем-ка хором.

Сэр Эндрю. Ей-богу, славное горло у дурака! Я бы дал сорок шиллингов, когда бы у меня были такие икры и такой славный голос для пения, какие имеет дурак. Ей-ей! Ты вчера! вечером хорошо дурачился, как рассказывал о Пигрогромитусе и Вапианах, что прошли за квебускую линию[15] Чудесно, ей-богу! Я послал тебешестипенсовик для твоей любезной – получил ли ты?

Шут. Я спрятал твой подарок в карман, потому что нос Мальволио – не плеть, моя милая белоручка, а мирмидонцы[16] не пивная лавочка.

Сэр Эндрю. Превосходно! Вот лучшие шутки, в конце концов. Ну, пой же!

Сэр Тоби. Да, спой-ка. Вот тебе шестипенсовик, валяй!

Сэр Эндрю. Вот и от меня: коли один дает шестипенсовик, я даю| другой. Ну же, пой песню!

Шут. Что ж вам спеть? Любовную песенку или нравоучительную и чинную?

Сэр Тоби. Любовную! Любовную!

Сэр Эндрю. Да, что мне нравоучения!

Шут (поет)

Где ты, душенька, гуляешь?

Иль меня ты забываешь,

Что один грустит?

Кто тебя отсюда манит?

Час любви, поверь, настанет,

Быстро пролетит!

Сэр Эндрю. Чудесно, ей-богу!

Сэр Тоби. Славно! Славно!

Шут (поет)

Что любовь? Не за горами,

Не за лесом и полями,

Здесь она – лови!

Если медлишь – проиграешь,

Поцелуй мой потеряешь:

Не теряй, лови!

Сэр Эндрю. Медовый голос, клянусь моим дворянством!

Сэр Тоби. Соблазнительный голос!

Сэр Эндрю. Медовый и соблазнительный, ей-богу!

Сэр Тоби. Так сладок, что даже тошно. Да что, не хватить ли так, чтоб земля пошла вприсядку? Спугнем-ка филина хором, который вытянул бы у ткача три души.

Сэр Эндрю. Пожалуйста, если вы меня любите. Я так люблю хоры, я на песнях собаку съел! Начинайте «Мошенник».

Шут. «Молчи, мошенник»? Да ведь тогда я должен буду назвать вашу милость мошенником.

Сэр Эндрю. Это уже я не в первый раз заставляю называть себя мошенником. Начинай, шут! Оно начинается: «Молчи…»

Шут. Я не могу начать молча.

Сэр Эндрю. Хорошо, ей-богу, хорошо! Ну начинайте!

Поют хором. Входит Мария.

Мария. Это что за кошачий концерт? Если графиня не позовет своего управителя Мальволио, чтоб выгнать вас из дому! так назовите меня чем угодно.

Сэр Тоби. Графиня – родом из Китая, мы – дипломаты, а Мальволио – старая ведьма.

(Поет.)

Вот три веселых молодца!..

Что я ей не родственник, что ли? Разве мы не одной крови с твоей госпожой? (Поет.)

Госпожа, эх госпожа…

Шут. Право, его милость славно дурачится.

Сэр Эндрю. Да, он на это мастер, когда расположен, и я тоже; но только он искуснее, как-то натуральнее.

Сэр Тоби (поет)

Однажды зимним вечерком

Сошлись…

Мария. Ради Бога, молчите!

Входит Мальволио.

Мальволио. Взбесились вы, господа, что ли? Что это у вас ни стыда ни совести – шуметь по ночам? Или вы принимаете дом графини за трактир, что так немилосердно горланите ваши сапожничьи песни? Не знаете ни времени, ни меры.

Сэр Тоби. И время и меру наблюдали, сударь, в нашей песне. Убирайся к черту!

Мальволио. Сэр Тоби, я должен поговорить с вами начистоту. Графиня поручила мне сказать вам, что хотя вы и живете у нее как родственник, но с буйством вашим она не хочет иметь никакого дела. Если вы можете расстаться с дурным поведением, так она вам очень рада; если же нет – и вам угодно с ней проститься, так она очень охотно с вами расстанется.

Сэр Тоби (поет)

Прощай, душа! Твой друг во тьме идет!

Мальволио. Прошу вас, сэр Тоби…

Шут (поет)

И видно по лицу, что пропадет.

Мальволио. Возможно ли…

Сэр Тоби (поет)

Ты никогда, сэр Тоби, не умрешь!

Шут (поет)

Протянешь ноги – врешь!

Мальволио. Это вам делает честь, право!

Сэр Тоби (поет)

Не худо бы его прогнать?

Шут (поет)

Зачем? Ему к лицу здесь постоять.

Сэр Тоби (поет)

Прогнать его, мошенника, за дверь!

Шут (поет)

О трус! Да не посмеешь же, поверь.

Сэр Тоби. Я с такту сбился, по-твоему, приятель! Соврал! Что ж ты за важная особа? Дворецкий! Или ты думаешь, потому что ты добродетелен, так не бывать на свете ни пирогам, ни пиву?[17]

Шут. Да, клянусь святой Анной, и имбирем будут по-прежнему обжигать рот.

Сэр Тоби. Твоя правда. Проваливай-ка! Петушись в лакейской. А подай-ка нам винца, Мария!

Мальволио. Если б ты, Мария, хоть сколько-нибудь дорожила милостью графини, так не потворствовала бы этому разврату. Она узнает об этом, вот мое слово!

(Уходит.)

Мария. Ступай! Помахивай ушами!

Сэр Эндрю. А было бы так же хорошо, как и выпить проголодавшись, вызвать его на поединок да и не явиться, и тем его одурачить.

Сэр Тоби. Сделай-ка это, дружище; я напишу тебе вызов или на словах расскажу ему, как ты сердился.

Мария. Почтеннейший сэр Тоби, будьте потише только эту ночь. Молодой посол от герцога опять был у нее, и с тех пор ей совсем не по себе. А с Мальволио я справлюсь. Если я не сделаю его притчей во языцех и посмешищем, так позволяю вам думать, что не сумею лежать прямо в постели. Я знаю, что могу это сделать.

Сэр Тоби. Расскажи же, расскажи! Что ты о нем знаешь?

Мария. Право, иногда кажется, что он вроде пуританина.

Сэр Эндрю. О, если б я думал это, то прибил бы его как собаку!

Сэр Тоби. Как? За то, что он пуританин? Твои побудительные причины, рыцарь?

Сэр Эндрю. Мои причины хоть и не побудительны, но, напротив, хороши.

Мария. Пусть себе будет – чтоб его нелегкая взяла – пуританином или чем угодно: все-таки он флюгер, что ходит за ветром; осел, который выучил наизусть высокопарные речи и сыплет их пригоршнями; ужасно доволен собою и совершенно уверен в том, что набит совершенствами; он свято верует, что, кто на него ни взглянет, непременно в него влюбится. Этот порок прекрасно поможет моему мщению.

Сэр Тоби. Что ж ты думаешь сделать?

Мария. Я подкину ему туманные любовные письма. В них опишу я цвет его волос, форму ног, поступь, глаза, лоб, черты лица – и он узнает себя непременно. Я могу писать совершенно как графиня, ваша племянница. Когда нам попадется какая-нибудь забытая записка, так мы никак не можем различить наши почерки.

Сэр Тоби. Бесподобно! Я уже чую, в чем дело.

Сэр Эндрю. И мне в нос ударило.

Сэр Тоби. Он подумает, что письма эти от моей племянницы и что она в него влюблена.

Мария. Да, я действительно хочу выехать на этом коньке.

Сэр Эндрю. А, и этот конек сделает его ослом.

Мария. Ослом.

Сэр Эндрю. О, это будет чудесно!

Мария. Богатая штука! Уж поверьте, я знаю, мое зелье на него подействует. Я поставлю вас двоих – шут будет третий – туда, где он должен найти письмо; заметьте только, как он будет объяснять его. На сегодня довольно; желаю, чтобы вам приснилась наша шутка. Прощайте! (Уходит.)

Сэр Тоби. Прощай, амазонка.

Сэр Эндрю. Славная, на мои глаза, она девка!

Сэр Тоби. Хорошо дрессирована и обожает меня; да в этом ее нельзя винить.

Сэр Эндрю. И меня раз как-то обожала!

Сэр Тоби. Пойдем спать, сэр. Не худо бы, если б тебе прислали денег.

Сэр Эндрю. Если мне не удастся жениться на твоей племяннице, так я крепко обчелся.

Сэр Тоби. Вели только прислать денег, если же она не будет наконец твоею, так назови меня лошадью.

Сэр Эндрю. Если я этого не сделаю, так я бесчестный человек. Понимай как хочешь.

Сэр Тоби. Пойдем, пойдем! Я приготовлю грог. Ложиться уже поздно. Идем, брат, идем!

Уходят.

Комната во дворце герцога.

Входят герцог, Виола, Курио и другие.

Герцог

По звукам стосковался я. Здорово!

Цезарио мой добрый, сделай милость,

Спой ту старинную, простую песнь

Вчерашней ночи. Грусть мою как будто

Она отвеяла и дальше, и свежей,

Чем красные слова воздушных арий,

Пленяющих собой наш пестрый век.

Одну строфу, одну строфу всего лишь!

Курио. Извините, государь, того, кто мог бы спеть ее, здесь нет.

Герцог

Кто же это пел?

Курио. Шут Фест, шут, который восхищал, бывало, отца Оливии. Но он, верно, где-нибудь близко.

Герцог

Сыщите же его, а между тем

Сыграйте тот напев неотразимый.

Курио уходит. Музыка.

Цезарио, когда полюбишь ты,

В страданьях сладких вспомни обо мне.

Как я, все любящие своенравны,

Изменчивы в движениях души.

Одно в них держится неколебимо —

То образ милой, глубоко любимой.

Что, нравится ль тебе напев?

Виола

Прекрасно!

Как эхо, раздается он в чертогах,

Где царствует любовь.

Герцог

Твои слова

Искусно выражают чувство страсти,

Ручаюсь жизнью! Как ни молод ты,

Но ты уже искал в глазах любимой

Ответа на любовь, не так ли?

Виола

Да,

Немного, государь.

Герцог

Ну какова ж твоя любезная?

Виола

На вас похожа.

Герцог

Не стоит же она тебя. Как молода?

Виола

Почти что ваших лет.

Герцог

Стара!

Жена должна избрать себе того, кто старше;

Тогда она прилепится к супругу

И будет царствовать в его груди.

Как мы себя, Цезарио, ни хвалим,

А наши склонности непостоянней,

Чем женщины любовь.

Виола

Я тех же мыслей.

Герцог

Так избери подругу помоложе,

Иначе ведь любовь не устоит.

Ведь женщины, как розы:

Чуть расцвела —

Уж отцвела,

И милых нет цветов!

Виола

Да, жребий их таков!

Не доцветать,

А умирать.

Их жизнь – мгновенье, слезы.

Курио возвращается с шутом.

Герцог

Ну спой-ка песнь вчерашней ночи, друг!

Заметь – она старинная, простая.

Крестьянки в поле, убирая хлеб,

Иль, кружево сплетая, молодицы

Поют ее; она немудрена

И сладкою невинности любовью

Играет, как простая старина

Шут

Прикажете начать?

Герцог

Да, пожалуйста, спой.

Шут (поет)

Смерть, скорей прилетай, прилетай —

Кипарисами гроб мой обвит!

Жизнь, скорей улетай, улетай —

Я красавицей гордой убит!

Плющом украсьте саван мой,

Посмертный мой венец!

Никто с любовью такой

Не встретит свой конец.

Нет, нежных, прекрасных цветов

Не бросайте на черный мой гроб

И во прах не склоняйте голов

На укрывший дерновый сугроб!

Чтоб было некому по мне вздыхать,

Заройте труп мой в прах!

Чтоб другу гроб мой не сыскать,

Забудьте о слезах!

Герцог. Вот тебе за труды.

Шут. Что за труд, государь? Я нахожу удовольствие в песнях.

Герцог. Так возьми за удовольствие.

Шут. Пожалуй, за удовольствие, рано или поздно, мы должны расплатиться.

Герцог. Позволь мне тебя уволить.

Шут. Да осенит тебя бог меланхолии, а портной сошьет тебе платье из двуличной тафты! Твой дух – опал, играющий всеми цветами. Людей с твоим постоянством надобно бы посылать в море, чтоб они занимались всем, не находя нигде цели, потому что когда не знаешь, куда идти, то зайдешь всего дальше. Прощайте!

(Уходит.)

Герцог. Оставьте нас.

Курио и придворные уходят.

Цезарио, еще раз

Иди к неограниченно жестокой;

Скажи ей, что моя любовь над миром

Возвышена, как небо над землей:

Ей пыльных областей земных не нужно.

Скажи, что все ее дары, богатства,

Ей счастьем данные, в моих глазах

Ничтожны и изменчивы, как счастье.

Лишь он, тот царь-алмаз, тот образ-чудо,

В который Бог ее оправил душу,

Меня прельстил, меня к ней приковал.

Виола

Однако ж если, государь, она

Не может вас любить?

Герцог

Такой ответ

Не принимаю я.

Виола

Но вы должны.

Положим, девушка влюбилась в вас —

Какая, может быть, и есть на свете —

И сердце ноет у нее по вас,

Как ваше по Оливии; положим,

Что вы не можете ее любить,

Что вы ей это говорите – что ж,

Ответ ваш не должна ль она принять?

Герцог

Грудь женщины не вынесет той бури,

Такого страсти урагана, как в моем

Грохочет сердце; женщины душа

Мала, чтоб уместить в себе так много.

Они непостоянны; их любовь

Желаньем только может называться;

Она в крови у них, а не в душе,

И вслед за ней отягощают сердце

И пресыщение, и тошнота.

Моя ж, как море, голодна любовь —

Ей насыщенья нет! О, не равняй

Мою к Оливии любовь с любовью,

Что может женщина ко мне питать!

Виола

Однако же я знаю…

Герцог

Что ты знаешь?

Скажи.

Виола

Мне слишком хорошо известно,

Как женщина способна полюбить.

Их сердце так же верно, как и наше.

Дочь моего родителя любила,

Как, может быть, я полюбила б вас,

Когда бы слабой женщиной была.

Герцог

А жизнь ее?

Виола

Пустой листок, мой государь:

Она ни слова о своей любви

Не проронила, тайну берегла,

И тайна, как червяк, сокрытый в почке,

Питалась пурпуром ее ланит.

Задумчива, бледна, в тоске глубокой,

Как гений христианского терпенья,

Иссеченный на камне гробовом,

Она с улыбкою глядела на тоску —

Иль это не любовь? Конечно, нам,

Мужчинам, легче говорить и клясться;

Да наши обещанья выше воли:

Велики в клятвах мы, в любви – ничтожны.

Герцог

Сестра твоя скончалась от любви?

Виола

Я – вот все дочери и сыновья

Из дома моего отца. При всем том

Не знаю я… Да не пора ль к графине?

Герцог

Да, вот в чем дело! Живо, поспешай!

Вручи ей от меня вот этот перстень

И повтори ей, что моя любовь

Не вынесет отказа иль отсрочки.

Уходят.

Сад Оливии.

Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.

Сэр Тоби. Ступай сюда, синьор Фабиан.

Фабиан. Конечно, пойду. Если я пророню хоть один гран этой шутки, так пусть из меня сделают похлебку на меланхолии.

Сэр Тоби. Не порадует ли тебя, что эта протоканалья осрамится с головы до ног?

Фабиан. Я торжествовал бы! Ты знаешь, однажды он лишил меня милости графини по случаю медвежьей травли.

Сэр Тоби. Назло же ему медведя еще раз спустят, и мы не оставим на нем живого волоска. Не так ли, сэр Эндрю?

Сэр Эндрю. Если мы не сделаем этого, то да сжалится над нами небо!

Входит Мария.

Сэр Тоби. Вот и бесенок. Ну что, мое индийское золото?

Мария. Станьте втроем за куст: Мальволио идет этой дорогой. Он с полчаса стоял там, на солнце, и кривлялся перед собственной тенью. Ради Бога, примечайте за ним! Я знаю, это письмо превратит его в философствующего болвана. Тише, ради всего веселого!

Мужчины прячутся.

Ты лежи здесь. (Бросает письмо.) Вон плывет рыбка, которую надо поймать на удочку. (Уходит.)

Входит Мальволио.

Мальволио. Все только счастье – одно счастье. Мария сказала мне однажды, что графиня ко мне неравнодушна, и я сам слышал, как сама она намекала довольно ясно, что если она влюбится, так в человека с такой фигурой, как у меня; со мною обращается она с большим почтением, чем с кем-либо из остальных слуг ее. Что мне об этом думать?

Сэр Тоби. Надутая скотина!

Фабиан. Эти умствования превращают его в великолепнейшего из индейских петухов. Эк он надувается в своих перьях!

Сэр Эндрю. Ей-ей, так бы и прибил этого мошенника!

Сэр Тоби. Тише!

Мальволио. Быть графом Мальволио…

Сэр Тоби. О, скот!

Сэр Эндрю. Пулю в лоб ему, пулю!

Сэр Тоби. Тише, тише!

Мальволио. Есть примеры: обер-гофмейстерина вышла за камердинера.

Сэр Эндрю. Погибни, Иезавель![18]

Фабиан. Тише! Теперь он окунулся по уши. Смотрите, как воображение его надувает.

Мальволио. Три месяца прошли уж после нашей свадьбы – и я сижу! в великолепном кресле.

Сэр Тоби. О, если бы пустить в него камнем из лука.

Мальволио. Сзываю вокруг себя моих чиновников, сижу в бархатном, цветистом халате, только что встав с постели, где оставил Оливию спящею…

Сэр Тоби. Гром и молния!

Фабиан. Тсс! Тсс!

Мальволио. Потом находит каприз: осматриваешь их важным взором, говоришь им: «Я знаю свое место, так и вы знайте свое!.. – и, наконец, спрашиваешь о сэре Тоби.

Сэр Тоби. Ад и проклятие!

Фабиан. О тише! Тише! Теперь слушай!

Мальволио. Семеро из моих слуг с раболепною поспешностью бросаются за ним. Я между тем наморщиваю лоб, завожу, может быть, мои часы или играю драгоценным перстнем Сэр Тоби входит, отвешивает мне свой поклон…

Сэр Тоби. Неужели оставить его в живых?

Фабиан. Молчи, хоть бы лошадьми тянули из тебя слова.

Мальволио. Так протягиваю я ему руку и благосклонную улыбку подавляю строгим взглядом неудовольствия…

Сэр Тоби. И Тоби не ударит тебя в рожу?

Мальволио. И говорю: «Mon cher Тоби, так как судьба соединила меня с твоею племянницею, то я имею право сделать тебе следующие замечания…»

Сэр Тоби. Что? Как?

Мальволио. Ты должен оставить пьянство…

Сэр Тоби. Осел!

Фабиан. Потерпите, пожалуйста, а то ведь мы все испортим.

Мальволио. Кроме того, ты тратишь драгоценное время с болваном…

Сэр Эндрю. Это я – будьте уверены.

Мальволио. Каким-то сэром Эндрю…

Сэр Эндрю. Я очень хорошо знал, что это я, потому что многие называют меня болваном.

Мальволио. Это что такое? (Поднимает письмо.)

Фабиан. Вот рыбка и на удочке.

Сэр Тоби. Тсс! И да внушит ему дух шутки читать вслух!

Мальволио. Клянусь жизнью, это почерк моей графини! Это точно ее «эры» и «эли», она точно так пишет большие «пе». Это ее рука…

Сэр Эндрю. «Ее эры и эли…» к чему это?

Мальволио (читает). «Неизвестному предмету любви моей это письмо и дружеский привет». Это совершенно ее слог. Постой, и печать ее: Лукреция, которую она обыкновенно употребляет. Это графиня! К кому бы это?

Фабиан

Завяз с душой и телом!

Мальволио (читает)

«Богам известно, я люблю!

Одну мечту лелею!

Кого люблю – я не скажу,

Признаться в том не смею».

«Признаться в том не смею»!

Что дальше? Еще стихи! «Признаться в том не смею»! Если бы это был ты, Мальволио!

Сэр Тоби. Повесить тебя, собаку!

Мальволио (читает)

«Я рождена повелевать,

Тому, к кому душой пылаю;

Но не могу тебя назвать

И молча по тебе страдаю,

M. О. А. И.,

Кумир моей души».

Фабиан. Бестолковая загадка!

Сэр Тоби. Чудесная девка!

Мальволио. «М. О. А. И., кумир моей души». Сначала, однако ж… Посмотрим, посмотрим!

Фабиан. Эк она его разлакомила!

Сэр Тоби. Попался соколик!

Мальволио

«Я рождена повелевать,

Тому, к кому душой пылаю».

Ну конечно, она может мне повелевать, я ей служу, она моя госпожа – это ясно для всякого здравого ума: тут затруднений нет. А конец? Что бы значил этот порядок букв? Если бы мне удалось так или иначе приладить их ко мне. Постой! M. О. А. И.

Сэр Тоби. Ну догадывайся! Попал на след!

Фабиан. Борзая залаяла, как будто почуяла лисицу.

Мальволио. М. – Мальволио – М… Ну, этим начинается мое имя.

Фабиан. Не сказал ли я, что он отыщет свое? У него удивительное чутье.

Мальволио. M… Но тогда нет согласия с следующим: дальше изъяснять нельзя: должно бы стоять А, а стоит О.

Фабиан. Этим О, надеюсь, все и кончится.

Сэр Тоби. Да, или я стану бить его, пока он не закричит «О!»

Мальволио. А за ним следует А.

Фабиан. Если бы у тебя был хоть один глаз позади, ты увидел бы больше стыда за собою, чем счастья впереди.

Мальволио. M. О. А. И. – это уж не так ясно, как сначала; однако ж немножко поворочать, так можно приладить ко мне: в моем имени есть каждая из этих букв. Но вот следует проза. (Читает.)

«Если это письмо попадется в твои руки – обдумай. Звезда моя возвышает меня над тобою, но не бойся величия. Одни родятся великими, – другие приобретают величие, а иным его бросают. Судьба простирает над тобой свою десницу! Душой и телом вцепись в свое счастье; а чтоб привыкнуть к тому, чем ты имеешь надежду сделаться, сбрось эту смиренную оболочку и явись превращенным. Будь груб с моим родственником, ворчи на прислугу; из уст твоих да звучат речи политические; веди себя странно. Это советует тебе та, которая по тебе вздыхает. Вспомни, кто хвалил твои желтые чулки, кто всегда желал тебя видеть с накрест застегнутыми подвязками[19], – я говорю тебе: вспомни! Смелей! Счастье к твоим услугам, если ты этого хочешь. Если нет, то оставайся навсегда дворецким, товарищем лакеев и недостойным коснуться руки Фортуны! Прощай. Та, которая хотела бы поменяться с тобою своим званием.

Счастливая Несчастливица».

Свет солнечный не яснее! Это очевидно. Я буду гордым, буду читать политические книги, ниспровергну сэра Тоби, очищу себя от низких знакомств, до последнего волоска стану таким, как должно. Теперь я не обманываю себя: воображение не имеет надо мною, никакой власти. На днях она хвалила мои желтые чулки, восхищалась моими подвязками; здесь открывается она в любви и тонким намеком заставляет меня одеваться по ее вкусу. Благодарю звезду мою – я счастлив! Я буду странен, горд, стану носить желтые чулки, накрест застегивать подвязки… Да будут благословенны боги и мое созвездие! Вот еще приписка.

«Ты не можешь не догадаться, кто я. Если ты отвечаешь на любовь мою – знаком да будет твоя улыбка. Тебе так к лицу, когда ты улыбаешься, и потому прошу тебя: улыбайся всегда в моем присутствии».

Боги! Благодарю вас! Я буду улыбаться, буду делать все, чего ты ни потребуешь. (Уходит.)

Фабиан. Я не отдал бы моего участья в этой потехе ни за тысячу годовых доходов султана.

Сэр Тоби. За эту шутку я готов бы жениться на этой девке.

Сэр Эндрю. И я бы женился…

Сэр Тоби. И не взял бы другого приданого, кроме еще такой шутки.

Сэр Эндрю. И я не взял бы.

Мария возвращается.

Фабиан. Вот она, наше золото!

Сэр Тоби. Послушай, амазонка, требуй чего хочешь! Сделай из меня табурет для твоих ног, если угодно…

Сэр Эндрю. Или из меня.

Сэр Тоби. Иль прикажи мне проиграть в шашки мою свободу и сделаться рабом твоим.

Сэр Эндрю. Или мне сделаться…

Сэр Тоби. Ты погрузила его в такой сон, что, когда его видения исчезнут, он непременно сойдет с ума.

Мария. Нет, оно не шутя подействовало на него?

Сэр Тоби. Как водка на старую бабу.

Мария. Так если вы хотите увидеть плоды нашей шутки, заметьте появление его при графине. Он придет в желтых чулках, а она ненавидит этот цвет, подвязки будут застегнуты накрест, а она этого терпеть не может; он будет, глядя на нее, улыбаться, а это так мало гармонирует с ее грустью, что он лишится всей ее милости. Если хотите взглянуть на это, так идите за мною.

Сэр Тоби. До ворот самого ада, несравненный дьявол остроумия.

Сэр Эндрю. И я до ворот.

Уходят.

Действие III

Сад Оливии.

Входят Виола и шут с барабаном.

Виола. Привет тебе, друг, со всей твоей музыкой! Каково тебе живется при барабане?

Шут. Мне, сударь, живется при церкви.

Виола. Разве ты священник?

Шут. Нет, не то, просто мне живется в моем доме, а дом мой стоит у самой церкви.

Виола. Да этак ты, пожалуй, можешь сказать, что церковь выстроена при барабане, если барабан стоит подле нее.

Шут. Правда, сударь. Вот век настал! Для умной головы всякая речь, как карман: мигом вывернет наизнанку.

Виола. Ты не шут ли Оливии?

Шут. Нисколько. У Оливии нет дурачества, и она до тех пор не будет держать у себя шута, пока не выйдет замуж; а шуты относятся к мужьям, как сардинка к селедкам: муж – наибольший из двух. Собственно, я не шут ее, а слововыворачиватель.

Виола. На днях я видел тебя у графа Орсино.

Шут. Глупость, как солнце, бродит вокруг света и светит повсюду. Жаль, если дурак не будет посещать вашего господина так же часто, как мою госпожу. Мне кажется, я видел у нее вашу премудрость.

Виола. Если ты хочешь смеяться надо мной, так; мне нечего больше с тобой толковать. Вот тебе на водку.

Шут. Да подарит тебе Зевс для бороды первый клок, который у него сыщется!

Виола (про себя). Да, я почти изнываю по ней, хотя и не желала бы, чтоб она росла на моем подбородке. (Громко.) Графиня дома?

Шут (указывая на деньги). А что? Может эта пара прижить детей?

Виола. И очень, стоит только их свести.

Шут. Я охотно сыграл бы роль Пандара, чтоб этого Троила свести с Крессидой.

Виола. Понимаю, ты искусно нищенствуешь.

Шут. Кажется, невелика штука! Я прошу только о нищей. Крессида была нищая[20]. Графиня дома, сударь. Я расскажу ей, откуда вы; кто же вы и чего вы хотите – это вне моей «сферы»; я мог бы сказать «горизонта», да это слово уже больно истерто. (Уходит.)

Виола

Да, этот молодец смышлен довольно

Играть роль дурака, а чтобы ловко

Ее сыграть, так надобно уменье.

Он должен знать и обстоятельства, и нрав,

И лица тех людей, над кем смеется.

Как сокол, должен он лететь стрелой

На всякую из птиц, пред ним парящих.

И, право, это ремесло не легче

Искусства мудрым быть. Когда дурак

Дурачится, ему дурачество к лицу,

Но уж никак пристать не может мудрецу.

Входят сэр Тоби и сэр Эндрю.

Сэр Тоби. Здравствуйте!

Виола. Мое почтение.

Сэр Эндрю. Dieu vous garde, monsieur[21].

Виола. Et vous aussi; votre serviteur[22].

Сэр Эндрю. Надеюсь, что так, и я к вашим услугам.

Сэр Тоби. Вы хотите войти в дом? Племянница моя желает вас видеть, если у вас есть до нее дело.

Виола. Я очень ей обязан, я хочу сказать: я обязан идти к ней.

Сэр Тоби. Так ноги в карман – и марш!

Виола. Мои ноги понимают меня лучше, чем я ваше выражение.

Сэр Тоби. Да я просто хочу сказать: идите.

Виола. Я отвечу вам делом, но нас предупредили.

Входят Оливия и Мария.

Очаровательная, несравненная графиня! Небо да ниспошлет на вас дождь благоуханий!

Сэр Эндрю. Этот молодой человек отличный придворный. «Дождь благоуханий»! Прекрасно!

Виола. Мое поручение безмолвно для всех, графиня, кроме вашего благосклонного и снисходительного слуха.

Сэр Эндрю. Благоухание! Благосклонное! Снисходительная! Замечу все три.

Оливия. Затворите садовую дверь и оставьте нас. Я хочу его выслушать.

Сэр Тоби, сэр Эндрю и Мария уходят.

Позвольте вашу руку.

Виола

Повелевайте мной, графиня, я

К услугам вашим.

Оливия

Имя ваше как?

Виола

Имя вашего слуги – Цезарио,

Прелестная графиня.

Оливия

Мой слуга?

Не радовался свет еще ни разу,

Когда учтивостью считали лесть.

Вы, юноша, слуга Орсино.

Виола

А он ваш!

Слуга же вашего слуги обязан

И вашим быть, графиня.

Оливия

Я о нем

Не думаю; его же мысли лучше

Пусть будут неисписанным листком,

Чем мной наполнены.

Виола

Графиня, я

Пришел, чтоб ваши помыслы склонить

К нему, чье сердце полно…

Оливия

Извините,

О нем я говорить вам запретила.

Вот если б вам угодно было

Рассказать о ком-нибудь другом,

Мой слух бы этим насладился более,

Чем музыкою сфер.

Виола

Графиня…

Оливия

Позвольте на минуту! Прошлый раз

Вы здесь произвели очарованье,

И я за вами вслед послала перстень.

Я этим обманула и себя,

И моего слугу, и, верно, вас

Теперь невыгодному толкованью

Я подвергаюсь, навязавши вам

С лукавством недостойным эту вещь,

Принадлежащую не вам. Ну что же?

Вы что подумали? Вы честь мою

Мишенью сделали – и полетели

В нее все необузданные мысли,

Как стрелы, из души властолюбивой?

Для прозорливого ума, как ваш,

Я обнаружила довольно: сердце

Мое прикрыто дымкою – не грудью.

Так говорите же теперь и вы.

Виола

Я сожалею…

Оливия

Это шаг к любви.

Виола

Ни на вершок; из опыта мы знаем,

Что часто сожалеют о врагах.

Оливия

Так, стало быть, опять пора смеяться!

Как возгордиться нищему легко!

Но если должно пасть добычей, лучше

Попасться в когти льву, чем в зубы волку.

Бьют часы.

Звон колокольчика напомнил мне,

Что я теряю время. Успокойтесь,

Я не желаю вас, мой друг.

Ваш путь идет туда, на запад.

Когда в вас молодость и ум созреют,

Завидный будет у супруги вашей муж.

Виола

Итак, на запад! Вас да осенят

Дары небес, веселие и счастье!

А государю моему ни слова?

Оливия

Скажи, что думаешь ты обо мне?

Виола

Я думаю, душа в вас говорит

«Оливия – не то, что есть».

Оливия

Так знай:

Я то же думаю и о тебе.

Виола

Вы не ошиблись: я – не я, синьора.

Оливия

Желала бы тебя я видеть тем,

Чем я хочу.

Виола

Когда бы я тогда

Стал чем-нибудь получше – я того

Желал бы: а теперь я ваш дурак.

Оливия

О, сколько прекрасного в этих устах,

Когда на жемчужных в коралле зубах

Змеятся насмешка, и гнев, и презренье.

Любовь, ты недолго свое откровенье

Таишь, как сознанье кровавой вины.

Цезарьо, клянусь тебе розой весны,

Клянусь непорочной души чистотою

И всем, что священно, – любовью святою!

Тебя полюбила я, как ты ни горд!

Мой ум перед сердцем без силы простерт.

Зачем же себя оградил ты молчаньем,

Когда я сгораю безумным желаньем?

Цезарио, сладко в любви тосковать,

Но слаще ответ на любовь отыскать!

Виола

Клянусь моей юностью, в этой груди

Есть сердце и верность; но ими владеет

Не женщина. Кроме меня не посмеет

Никто воцариться на троне души.

Прощайте, графиня. Вперед я не стану

Описывать графа сердечную рану.

(Уходит.)

Оливия

Вернись! Мое сердце ты можешь склонить

Любовью, мне чуждою, графа любить!

Уходит.

Комната в доме Оливии.

Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.

Сэр Эндрю. Нет, ей-богу, я не останусь ни минуты дольше.

Сэр Тоби. Почему, великолепная ярость? Скажи, почему?

Фабиан. Вы непременно должны сказать нам причину, сэр Эндрю.

Сэр Эндрю. Ну, я видел твою племянницу: она гораздо была ласков все со слугою графа, чем со мной когда-нибудь. Там, в саду я это видел.

Сэр Тоби. А видела она тогда тебя, старый ребенок? Ну говори!

Сэр Эндрю. Ясно, как я теперь вас…

Фабиан. Это сильное доказательство, что она вас любит.

Сэр Эндрю. Черт возьми! Хотите вы сделать из меня осла?

Фабиан. Я докажу вам это законным порядком; ум и разум присягнут в этом.

Сэр Тоби. А они были присяжными, когда еще Ной не плавал в ковчеге.

Фабиан. Она любезничала с этим молодцом на ваших глазах единственно для того, чтоб пробудить спящее мужество, наполнить огнем вашу грудь и пламенем – сердце. Вам бы тогда подойти и заставить молчать этого молодца самыми лучшими и свежими, как с иголочки, шутками. Этого от вас ожидали – и обманулись. Вы позволили времени смыть двойную позолоту этого случая, и в мнении графини поплыли на север, где и будете висеть, как ледяная сосулька на бороде голландца, пока не исправите дела каким-нибудь отличным порывом храбрости или тонкою политикой.

Сэр Эндрю. Коли надо этому быть, так надо, чтоб храбростью. Политику я ненавижу. По-моему, лучше уж быть пуританином, чем заниматься политикой.

Сэр Тоби. Пожалуй, построим твое счастье на основании храбрости. Так вызови ж графского посла на дуэль и изрань его в одиннадцати местах. Племянница моя узнает об этом, и будь уверен, что никакая сваха в мире не отрекомендует тебя женщине так хорошо, как слава храбрости.

Фабиан. Другого средства не остается, сэр Эндрю.

Сэр Эндрю. Согласен кто-нибудь из вас отнести к нему мой вызов?

Сэр Тоби. Иди и напиши его рукою Марса, дерзко и кратко. До остроумия дела нет, было бы красноречиво да замысловато. Разругай его во весь лист. Не помешает, если ты ему «тыкнешь» с полдюжины раз. Сади ложь на ложь, сколько их уместится на листе бумаги, будь он длиной в простыню на кровать в Уоре[23], в Англии. Ступай да смотри, чтобы в чернилах твоих нашлось довольно желчи, хоть ты и пишешь гусиным пером. Но это не важность. За дело.

Сэр Эндрю. Где мне вас найти?

Сэр Тоби. Мы позовем тебя ex cubiculo[24]. Иди только.

Сэр Эндрю уходит.

Фабиан. Дорогой это для тебя человек, сэр Тоби.

Сэр Тоби. Да и я ему недешево обошелся: тысячи в две-три.

Фабиан. Мы получим от него редкость, не письмо; но ведь ты его не отдашь?

Сэр Тоби. Уж, конечно, нет; но все-таки буду подстрекать молодца выйти на его вызов. Я думаю, их и волами не стащишь вместе. Что же касается нашего рыцаря, так, если его вскроют и найдут в нем крови блохе на завтрак, – я готов съесть все остальное.

Фабиан. Да и противник его, этот молодой человек, судя по лицу, не обещает особенной свирепости.

Входит Мария.

Сэр Тоби. Смотри, вот и соловей наш!

Мария. Хотите заболеть от смеха, так пойдемте со мной. Этот болван Мальволио сделался идолопоклонником, настоящим ренегатом. Никакой мусульманин, уповающий на блаженство в своей вере, не верует в такую кучу глупейших вещей. Он уже в желтых чулках.

Сэр Тоби. И с подвязками накрест?

Мария. Да, и гуляет, точно цапля в болоте. Я шла за ним тайком как вор, и знаю, что он сообразуется с каждой буквой моего письма. Едва улыбнется он, как на лице его является больше линий, чем на новой карте с обеими Индиями! Вы не можете себе представить всего этого, и я едва могла удержаться, чтоб не швырнуть ему что-нибудь в голову Я уверена, что графиня даст ему пощечину, а он, улыбаясь, примет это как особенную милость.

Сэр Тоби. Пойдем, пойдем! Веди нас.

Улица.

Входят Антонио и Себастиан.

Себастиан

Я не хотел тебя обеспокоить,

Но если этот труд тебе не в тягость,

Так я тебя не стану и бранить.

Антонио

Тебя покинуть я не мог желанье,

Острейшее зубчатой стали шпор,

Меня погнало за тобою следом,

И не одна охота повидаться —

Хотя и этого уже довольно,

Чтобы завлечь меня в далекий путь, —

Но также и забота, каково

Ты совершишь свой путь, страны не зная,

Которая чужому, без друзей

И без путеводителя, нередко

Является угрюмою пустыней.

Вот опасения мои, и с ними

Моя любовь тем больше поспешила

Вслед за тобой.

Себастиан

Мой добрый друг Антонио,

Благодарю, благодарю, благодарю —

Вот все, чем отвечать тебе могу я.

За добрые услуги часто платят

Такой невыгодной монетой… Да,

Будь кошелек мой полон, как душа,

Ты лучшую награду получил бы.

Ну чем заняться? Не пойти ли в город

Взглянуть на древности его?

Антонио

До завтра

Сперва квартиру надо поискать.

Себастиан

Я не устал, и до ночи далеко.

Пожалуйста, порадуем наш взор,

Пойдем взглянуть на славные строенья

И монументы города.

Антонио

Нет, извини,

Мне здесь по улицам ходить опасно.

В морском сраженье с кораблями графа

Раз удалось мне службу сослужить

Такую, что уж мне не оправдаться,

Когда б им удалось меня поймать.

Себастиан

Ты много истребил его людей?

Антонио

Нет, мой проступок не такой кровавый,

Хоть обстоятельства и спор могли

Быть поводом кровавого убийства.

Конечно, дело можно было сладить

Вознагражденьем отнятых вещей,

Да многие из наших добрых граждан

И поступили так торговли ради,

Но я не захотел. Итак, мой друг,

Мне дорого придется покаянье,

Когда меня поймают здесь теперь.

Себастиан

Так не ходи по улицам так явно.

Антонио

И не пойду. На, вот мой кошелек.

Квартиры лучшие в предместье юга,

В гостинице под вывеской «Слона».

Я закажу обед, а ты покамест

Умножь познанья, исходивши город,

И время за нос поводи. Меня

Найдешь в гостинице.

Себастиан

К чему мне кошелек?

Антонио

На случай, если что-нибудь себе

Купить захочешь, чтобы не нуждался.

Себастиан

Итак, твоим я буду казначеем.

Прощай же.

Антонио

Жду под вывеской «Слона».

Себастиан

Явлюсь – не позабуду.

Уходят.

Сад Оливии.

Входят Оливия и Мария.

Оливия

За ним послала я. Когда придет он,

Как угостить его? Чем одарить?

Для молодости золото так мило!

Я говорю так громко! Где Мальволио?

Он вежлив и торжествен. В этом деле

Такой слуга с руки. Мальволио!

Мария

Он

Идет сюда, графиня; только странен

До крайности. Он, верно, помешался.

Оливия

Что сталось с ним? Он бредит?

Мария

Нет, нисколько,

Он только улыбается. Не худо,

Чтоб кто-нибудь, графиня, был при вас

На всякий случай. Право, он рехнулся.

Оливия

Поди-ка позови его скорей.

Мария уходит.

И я безумная, как он, когда

Веселое безумство сходно с грустным.

Мария возвращается с Мальволио.

Оливия. Как поживаешь, Мальволио?

Мальволио (улыбаясь изысканно). Прелестная графиня! Хе-хе!

Оливия. Ты улыбаешься? А я позвала тебя по серьезному делу.

Мальволио. По серьезному, графиня? Конечно, я мог бы быть серьезным, так как эти подвязки накрест останавливают и сгущают кровь. Впрочем, что за дело? Если это приятно взорам одной, то я готов повторить правдивый сонет: «Уж если нравлюсь я одной, то нравлюсь всем, само собой!»

Оливия. Что с тобою, Мальволио? Здоров ли ты?

Мальволио. У меня не черная душа, хотя и желтые чулки. Письмо в моих руках, и повеления должны быть исполнены. Надеюсь, я знаю этот прекрасный латинский почерк.

Оливия. Не лечь ли тебе в постель, Мальволио?

Мальволио. В постель? Да, душа моя, я приду к тебе.

Оливия. Господь с тобой! С какой стати ты улыбаешься и беспрестанно посылаешь воздушные поцелуи?

Мария. Как ваше здоровье, Мальволио?

Мальволио. Вам желательно знать? Но разве соловьи отвечают сорокам?

Мария. Что это значит, что вы являетесь к графине с таким смешным бесстыдством?

Мальволио. «Не бойся величия». Это было прекрасно сказано.

Оливия. Что ты хочешь этим сказать, Мальволио?

Мальволио. «Одни родятся великими…»

Оливия. Ну?

Мальволио. «Другие приобретают величие…»

Оливия. Что ты говоришь?

Мальволио. «А иным его бросают».

Оливия. Да поможет тебе небо!

Мальволио. «Вспомни, кто хвалил твои желтые чулки…»

Оливия. Твои желтые чулки?

Мальволио. «Кто желал тебя видеть с накрест завязанными подвязками…»

Оливия. С подвязками накрест?

Мальволио. «Смелей: счастье к твоим услугам, если ты только хочешь…»

Оливия. К моим услугам?

Мальволио. «Если ж нет, так оставайся навсегда: слугою».

Оливия. Да это совершенное безумие!

Входит слуга.

Слуга. Ваше сиятельство, молодой кавалер от графа Орсино пришел снова, и я едва уговорил его подождать. Он ожидает ваших приказаний.

Оливия. Сейчас приду.

Слуга уходит.

Любезная Мария, пожалуйста, позаботься об этом человеке. Где Тоби? Пусть двое из моих людей хорошенько за ним присматривают. Ни за что в мире не желала бы я чтоб с ним случилось какое-нибудь несчастье.

Оливия и Мария уходят.

Мальволио. Ага, еще яснее! Да-с! Не кто-нибудь, а сам сэр Тоби должен обо мне заботиться, что совершенно согласно с письмом. Она нарочно посылает его ко мне, чтоб я обошелся с ним грубо, о чем сказано и в письме. «Сбрось эту смиренную оболочку, – пишет она, – и будь груб с моим родственником, ворчи на прислугу; из уст твоих да зазвучат речи политические; веди себя странно».

И прибавляет затем, что при этом необходимы «серьезное лицо, важная; поступь, медленная речь, на манер вельмож» и тому подобное. Попалась, голубушка! Конечно, это милость богов! и боги найдут меня благодарным. «А слова при уходе: «Позаботьтесь об этом человеке». Не о Мальволио, не о дворецком, а о человеке! Да, все в наилучшей гармонии: ни скрупула[25], ни грана сомнения, никакого препятствия, никакого невероятного или двусмысленного обстоятельства. Что тут возразить? Ничто не может стать между мною и далекой перспективой моих надежд. Боги, а не я совершили это и им принадлежит благодарение.

Мария возвращается с сэром Тоби и Фабианом.

Сэр Тоби. Где он, во имя всего святого? Я заговорю с ним, хотя бы в него вселились все бесы ада, хотя бы им завладел целый легион их.

Фабиан. Вот он! Вот он! Что с вами, сударь? Что с вами, почтеннейший?

Мальволио. Ступайте, я отпускаю вас. Оставьте меня наслаждаться моим уединением. Ступайте прочь!

Мария. Прислушайтесь, как глухо говорит в нем лукавый! Не говорила ли я вам? Сэр Тоби, графиня просит вас позаботиться о нем.

Мальволио. Эге! В самом деле?

Сэр Тоби. Тише, тише! С ним должно обходиться ласково. Оставьте, уж я знаю как. Что с тобою, Мальволио? Здоров ли ты? Что ж, друг мой, сатане должно противиться; подумай, ведь он враг человека.

Мальволио. Знаете ли вы, что вы говорите?

Мария. Видите, как он принимает к сердцу, когда говорят худо о сатане! Дай Бог, чтоб он не был заколдован!

Фабиан. Показать бы его мочу ворожее.

Мария. Завтра же утром, непременно. Графиня ни за что в мире не хотела бы его лишиться.

Мальволио. Ты думаешь?

Мария. О Господи!

Сэр Тоби. Пожалуйста, замолчи! Это совсем не то, и разве вы не видите, что вы его только раздражаете? Оставьте, уж я один справлюсь.

Фабиан. Не иначе, как ласково: лукавый зол и не терпит возражений.

Сэр Тоби. Ну что ты поделываешь, голубок мой? Как поживаешь, мой цыпленочек?

Мальволио. Милостивый государь!

Сэр Тоби. Поди сюда! Цып, цып! Нет, сударь, важному человеку; не пристало играть с сатаною в бабки. Изыди, окаянный!

Мария. Заставьте его проговорить молитву, добрейший сэр Тоби, заставьте его молиться.

Мальволио. Молиться, выдра?

Мария. Видите, я вам говорила: он и слышать не хочет о страхе Божьем.

Мальволио. Убирайтесь на виселицу! Болваны, ничтожные твари, не к вашей сфере я принадлежу. Вы обо мне еще услышите. (Уходит.)

Сэр Тоби. Возможно ли?

Фабиан. Если представить на сцене, я бы назвал это, может быть, неправдоподобной выдумкой.

Сэр Тоби. Голова его битком набита нашей шуткой.

Мария. Так не отставайте от него, чтоб шутка наша не выдохлась.

Фабиан. Право, мы его сведем с ума.

Мария. Тем спокойнее будет в доме.

Сэр Тоби. Пойдем, свяжем его и засадим в темную комнату. Племянница моя уже уверена, что он сошел с ума, и мы можем продолжать нашу шутку себе на потеху, а ему на покаяние до тех пор, пока нам самим не надоест; а тогда можно и сжалиться. Мы поведем дело судебным порядком, а ты, амазонка, его освидетельствуешь. Смотри!

Входит сэр Эндрю.

Фабиан. Еще потеха!

Сэр Эндрю. Вот вам вызов, читайте! Ручаюсь, что соли и перцу довольно.

Фабиан. Ужели он так дерзко написан?

Сэр Эндрю. Ну да, ручаюсь. Прочтите только.

Сэр Тоби. Подай сюда. (Читает.) «Молодой человек! Кто бы ты ни был, ты все-таки собака».

Фабиан. Изящно и храбро!

Сэр Тоби (читает). «Не удивляйся и не изумляйся в душе своей, почему я тебя так называю, так как не говорю тебе причины».

Фабиан. Славный крючок! На нет и суда нет.

Сэр Тоби (читает). «Ты приходишь к графине Оливии, и она любезничает с тобою на моих глазах. Но ты лжешь – я тебя вовсе не за это вызываю».

Фабиан. Удивительно кратко и удивительно бессмысленно!

Сэр Тоби (читает). «Я подстерегу тебя на обратном пути домой, и если ты будешь столь счастлив, что убьешь меня…»

Фабиан. Славно!

Сэр Тоби (читает). «…то ты убьешь меня, как мерзавец и мошенник».

Фабиан. Ты все от выстрела в сторону.

Сэр Тоби (читает). «Прощай – и Господь да помилует одну из наших душ! Он может помиловать и мою; но я надеюсь на лучшее. Итак – берегись! Твой друг, смотря по тому, как ты меня встретишь, или твой заклятый враг – Эндрю Эгчик». Если это письмо его не взорвет, так его и порохом не сдвинешь с места. Я отдам ему его.

Мария. Вы сейчас можете это сделать, он теперь разговаривает с графиней и скоро уйдет.

Сэр Тоби. Ступай, сэр Эндрю, и подстереги его у садовой решетки, как охотник зайца. Только увидишь его – обнажи шпагу и окати его потоком ужаснейших ругательств. Часто случается, что как проревешь медвежьим басом самую наиужаснейшую ругань, так прослывешь храбрым гораздо больше, чем от настоящего дела. Марш!

Сэр Эндрю. Ну уж ругаться я сумею. (Уходит.)

Сэр Тоби. Письма-то я, конечно, не отдам. Обращение этого молодого человека доказывает, что он умен и хорошо воспитан, да и посредничество его между его господином и моею племянницею подтверждают это. Итак, письмо не испугает его, так как оно глупо как нельзя более, и он тотчас смекнет, что оно написано ослом. Вместо этого я устно передам ему вызов, наговорю с три короба о храбрости Эндрю и поселю в нем высокое мнение о его ярости, ловкости и вспыльчивости. Он так молод, что поверит всему. Это обоих их так перепугает, что они уничтожат друг друга глазами, как василиски[26].

Входят Оливия и Виола.

Фабиан. Вот он с твоей племянницей. Оставим его с ней проститься, а там и на приступ.

Сэр Тоби. А между тем я выдумаю самые страшные выражения для вызова.

Сэр Тоби, Фабиан и Мария уходят.

Оливия

Уж слишком много высказала я

Для сердца каменного. Честь мою

Я необдуманно опасности подвергла;

Меня в проступке что-то укоряет,

Но он так необуздан и силен,

Что насмехается над укоризной.

Виола

Как душу вам снедает злая страсть,

Так от нее мой господин страдает.

Оливия

Прошу, носите из любви ко мне

Вот этот перстень: это мой портрет.

Не откажите – мучить вас не станет

Он болтовней своей – и приходите,

Прошу вас, завтра поутру опять.

В какой из просьб могу я отказать,

Когда она не оскорбляет чести?

Виола

Прошу любви одной для господина.

Оливия

Отдать могу ли без ущерба чести

Я графу то, что вам уж отдала?

Виола

Я разрешаю.

Оливия

Хорошо, но завтра

Будь здесь. Злой дух такой, как ты, друг мой,

Способен в ад увлечь меня с собой!

(Уходит.)

Сэр Тоби и Фабиан возвращаются.

Сэр Тоби. Здравствуй, молодой человек!

Виола. Здравствуйте, сударь.

Сэр Тоби. Какое бы оружие с тобою ни было, изготовь его. Что за обиду ты ему нанес – я не знаю, но твой противник, разъяренный и кровожадный, как охотник, ожидает тебя в конце сада. Шпагу наголо! Не мешкай. Твой неприятель скор, ловок и убийствен.

Виола. Вы ошибаетесь, сударь, я уверен, что у меня ни с кем нет ссоры. Память моя не подсказывает мне никакой нанесенной мною обиды.

Сэр Тоби. Уверяю вас, что дело обстоит как раз наоборот, и, если вы хоть сколько-нибудь дорожите своею жизнью, будьте осторожны: на стороне вашего противника все выгоды, какие только может доставить молодость, сила, ловкость и гнев.

Виола. Скажите же, пожалуйста, кто он?

Сэр Тоби. Он рыцарь, возведенный в это достоинство прикосновением незазубренного меча на шитом ковре, но в поединке он сущий черт он уже трижды отделил душу от тела – и гнев его в эту минуту так непримирим, что нет ему другого удовлетворения, кроме смерти и похорон. Валяй! Девиз его – «все, или ничего»!

Виола. Я возвращусь в дом и выпрошу у графини провожатых. Я не забияка. Слышал, правда, что есть люди, которые нарочно завязывают ссоры с другими в доказательство своей храбрости. Может и он того же десятка.

Сэр Тоби. Нет, сударь, гнев его основан на существенной обиде. Итак, вперед! Вы должны с ним драться. Вы не войдете в дом, не подравшись со мною, а драться вы можете все равно и с ним. Итак, вперед или обнажайте сейчас вашу шпагу. Драться вы должны – это решено, или должны навсегда отказаться от права носить шпагу.

Виола. Это столь же неучтиво, сколь и странно. Сделайте мне одолжение, спросите, чем я его обидел. А если случилось, то, верно, без умысла, по неосторожности.

Сэр Тоби. Извольте! Фабиан, останься с ним, пока я ворочусь. (Уходит.)

Виола. Вы, милостивый государь, знаете что-нибудь об этой ссоре?

Фабиан. Я знаю только, что он очень на вас зол и будет драться не на жизнь, а насмерть. Больше мне ничего неизвестно.

Виола. Скажите, что он за человек?

Фабиан. Наружность его не обещает ничего необыкновенного, но вы на деле узнаете его мужество. Поистине, он самый ловкий, кровожадный и опасный соперник во всей Иллирии. Угодно вам идти ему навстречу – я вас помирю, если возможно.

Виола. Я был бы вам очень благодарен. По мне, лучше иметь дело со священником, чем с рыцарем; я не забочусь о том, считают ли меня храбрым.

Уходят.

Улица рядом с садом Оливии.

Входят сэр Тоби и сэр Эндрю.

Сэр Тоби. Да, братец, это черт, а не человек! Я еще не видывал такого рубаки. Я пошел было с ним на ножнах – так, для пробы, – но он выпадает с такою дьявольскою быстротою, что хоть брось, и если он отпарировал, то наносит удар так же верно, как нога касается земли, когда сделаешь шаг. Он был, говорят, первым фехтовальщиком у турецкого султана.

Сэр Эндрю. Черт возьми! Я не хочу с ним драться!

Сэр Тоби. Да уж теперь он сам не идет назад. Фабиан едва его там сдерживает.

Сэр Эндрю. Провались он! Если б я знал, что он такой бойкий и мастер драться, так черт бы его взял прежде, чем я его вызвал. Постарайся только, чтоб он бросил это дело, – и я дам ему моего серого жеребца.

Сэр Тоби. Пожалуй, я сделаю ему это предложение. Погоди здесь и держи себя бодрее. (В сторону.) Это кончится без крови и убийства. А на твоей лошадке я поеду так же, как и на тебе, дружок.

Входят Фабиан и Виола.

(Фабиану.) Он дает свою лошадь за мировую. Я уверил его, что этот молокосос чуть не сам дьявол.

Фабиан (сэру Тоби). А тот столь же высокого мнения о нашем рыцаре. Он бледен и дрожит, как будто у него медведь за спиною.

Сэр Тоби (Виоле). Нет спасения, сударь, он непременно хочет с вами драться, потому что поклялся. Что же касается ссоры, так он одумался и видит теперь, что дело не стоит порядочного слова. Итак, обнажите шпагу, чтоб дать ему возможность не нарушить своей клятвы. Он уверяет, что не нанесет вам вреда.

Виола (в сторону). Боже, еще немного – и я признаюсь, какой я мужчина.

Фабиан. Когда заметите, что он разгорячился, то отступайте.

Сэр Тоби. Что, брат Эндрю, нет спасения? Впрочем, он хотел сразиться с тобою только чести ради, так как без этого нельзя обойтись по законам дуэли; но он дал мне свое рыцарское слово, что не причинит тебе вреда. Живей же!

Сэр Эндрю. Дай Бог, чтоб он сдержал свое слово! (Обнажает шпагу.)

Виола (обнажая шпагу). Уверяю вас, что это против моей воли.

Входит Антонио.

Антонио (сэру Эндрю)

Стой – и в ножны вложите вашу шпагу!

Когда вас этот юноша обидел,

Я за него дерусь; а если вы

Его обидели, так вас зову на бой.

Сэр Тоби

Как, сударь, вы? Да вы-то кто такой?

Антонио

Я тот, кто больше за своих друзей

На деле делает, чем говорит.

Сэр Тоби (обнажая шпагу). Если вы такой забияка, так я к вашим услугам.

Входят двое полицейских.

Фабиан. Остановись, Тоби! Черт полицию принес.

Сэр Тоби (к Антонио). Мы после поговорим.

Виола (сэру Эндрю). Вложите вашу шпагу, если вам угодно.

Сэр Эндрю. Ей-богу, угодно! А что до того, что я вам обещал, так я сдержу мое слово. Он хорошо выезжен и не тугоузд.

1-й полицейский. Вот он – исполняй свой долг.

2-й полицейский

По повеленью герцога, под стражу

Я вас беру.

Антонио

Любезный, вы ошиблись!

1-й полицейский

Ничуть, я вас немедленно узнал,

Хоть вы теперь и не в матросской шапке.

Бери его: он знает, что я знаю.

Антонио (Виоле)

Я повинуюсь: это же случилось

Все оттого, что я пошел искать вас

Что ж делать, друг, пришлось мне поплатиться!

Что предпринять намерены вы? Я,

Нуждой гонимый, должен вас просить

Мне кошелек, вам данный, возвратить.

О, мысль, что я помочь уж вам не в силе,

Грызет меня сильнее, чем арест!

Я удивил вас. О, не унывайте!

2-й полицейский

Пожалуйте, сударь.

Антонио

Я принужден просить вас возвратить

Хоть часть из вам мной данных денег.

Виола

Деньги!

За теплое участие ко мне,

Которое вам много повредило

И довело отчасти до тюрьмы,

Я уделить готов вам половину

Из скудных средств моих.

Антонио

Ужель отречься

Решились вы? Ужель мои услуги

Я должен вам доказывать словами?

Не искушайте горя моего

И уст моих дойти не заставляйте

До вычисленья их пред вами здесь!

Виола

Увы, из них не знаю ни одной,

Да и лицо мне ваше незнакомо;

Неблагодарность же мне ненавистней лжи,

И хвастовства, и гордости, и пьянства,

И всех других пороков, что живут

И властвуют в крови, как острый яд.

Антонио

О правосудный Бог!

2-й полицейский

Пойдемте, сударь!

Прошу идти.

Антонио

Постой – два слова только!

Стоящего здесь юношу меж вами

Я выхватил почти из пасти смерти,

Берег его с любовию святой

И пред его наружностью склонялся,

Надеясь дух под ней найти высокий.

1-й полицейский

Что нам до этого за дело? Время

Летит стрелой – и нам пора идти.

Антонио

И истуканом стало божество!

Ты светлый лик навек свой обесчестил,

Себастиан! Природу очернила

Твоя душа – она мне заплатила

Неблагодарностью. Добро – есть красота,

Но зло прекрасное – есть пустота,

Одетая в блестящую одежду.

1-й полицейский. Он с ума сходит. Ведите его! Пойдем, пойдем!

Антонио. Ведите. (Уходит с полицейскими.)

Виола

Он говорил так бурно. Верит он

Своим словам; но я не верю.

О, если б вы сбылись, мои мечты!

О, если б, брат, из волн спасен был ты!

Сэр Тоби

Эндрю и Фабиан, в кабак направим путь,

Где, может быть, втроем срифмуем что-нибудь!

Виола

Он называл меня Себастианом!

Мой брат был схож лицом со мною точно

И, как мое, носил такое ж платье

О, если рок осуществит надежду,

Тогда и смерч, и гибельные волны

В моих глазах любови будут полны!

(Уходит.)

Уходят.

Сэр Тоби. Самый бесчестный, ничтожный молокосос и более трусливый, чем заяц. Что он бесчестен, это видно из того, что он оставил друга в нужде и отрекся от него. Что же касается его трусости, то спроси о том у Фабиана.

Фабиан. Трус, самый отъявленнейший из всех трусов!

Сэр Эндрю. Черт возьми, догоню и отваляю его!

Сэр Тоби. Дело! Колоти его, только не обнажай шпаги.

Сэр Эндрю. Еще бы не колотить!

Фабиан. Пойдем посмотрим, чем все это кончится.

Сэр Тоби. Держу пари да что угодно – из этого не выйдет ничего.

Уходят.

Действие IV

Улица перед домом Оливии.

Входят Себастиан и шут.

Шут. Так вы хотите уверить меня, что я не к вам послан?

Себастиан

Довольно – ты, я вижу, ловкий парень,

И потому оставь меня в покое!

Шут. Славно сыграно! Значит, я вас не знаю, и графиня не к вам меня послала, чтоб пригласить к ней на пару слов, и зовут вас не Цезарио, и это не мой нос. Словом – все не так, как оно есть.

Себастиан

Поди и расточай свое безумье

Перед другими. Ты меня не знаешь.

Шут. Расточать свое безумье! Это словечко он подслушал о какой-нибудь знатной особе и применяет его к дураку. Расточать свое безумье! Право, того и смотри, что этот огромный болван, свет, сделается модным франтом. Пожалуйста, брось свои причуды и скажи, чем мне следует расточиться перед графиней? Не вестью ли о том, что ты придешь?

Себастиан

Оставь меня в покое, глупый сводник.

Вот деньги – на, а не уйдешь – тебя

Я награжу и худшею монетой.

Шут. Клянусь честью, у тебя щедрая рука. Мудрецы, дающие деньги дуракам, приобретают тем себе добрую славу, если лет с дюжину не перестают набивать их карманы.

Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.

Сэр Эндрю. А, сударь, попались! Вот вам! (Бьет Себастиана.)

Себастиан (бьет его). А вот тебе и сдача. Да что здесь, все перебесились?

Сэр Тоби. Остановись, или шпага твоя полетит к черту!

Шут. Сейчас все расскажу графине. Ни за какие деньги не хотел бы сидеть в какой-нибудь из ваших шкур. (Уходит.)

Сэр Тоби (хватая Себастиана). Перестаньте, будет!

Сэр Эндрю. Оставь, я иначе с ним расправлюсь. Я подам на него жалобу и, если в Иллирии есть еще законы, обвиню его, хоть я и первый ударил, что, впрочем, вздор.

Себастиан. Прочь руку!

Сэр Тоби. Э, не хочу – и дело с концом. Шпагу в ножны, герой! Хотя ты и храбр, но все-таки довольно.

Себастиан (вырываясь)

Все ж вырвусь я. Ну что теперь ты скажешь?

Ступай, а нет – так шпагу вынимай.

(Обнажает шпагу.)

Сэр Тоби. Что? Что? Так, стало быть, непременно нужно выпустить унции две твоей дерзкой крови? (Обнажает шпагу.)

Входит Оливия.

Оливия

Стой, Тоби, если жизнью дорожишь!

Ужели никогда твои поступки

Не переменятся? Неблагодарный!

Ты сотворен, чтоб жить в глухих степях,

Средь скал, где дикари лишь обитают.

Прочь с глаз моих! А ты не оскорбляйся,

Цезарио мой добрый!

(Сэру Тоби.)

Дерзкий, прочь!

Сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан уходят.

Мой милый друг, не предавайся гневу

И сохрани владычество ума

Над этим грубым, дерзким нападеньем

На твой покой. Пойдем, я расскажу

Тебе про шутки буйные его —

И сам же ты над ними посмеешься.

Ты должен быть со мной – не откажи.

Будь проклят он! Тебя он оскорбил,

В тебе мое он сердце огорчил.

Себастиан

Откуда этот вихрь, видений полный?

В безумстве я или в глубоком сне?

Так усыпите ж чувства, Леты волны!

В таких мечтах не пробудиться мне!

Оливия

Пойдем, пойдем! Иди за мною смело.

Себастиан

Охотно.

Оливия

Слово будь отныне дело.

Уходят.

Комната в доме Оливии.

Входят Мария и шут.

Мария. Пожалуйста, надень вот эту рясу да прицепи бороду и уверь его, что ты отец Топас. Поспеши, а я позову между тем Тоби. (Уходит.)

Шут. Прекрасно, надену рясу и прикинусь святым отцом. Да, впрочем, не первый я притворщик под такой рясой. Я не так важен, чтоб мог сделать честь моему званию, и не так тощ, чтоб прослыть за ученого; однако же быть честным человеком и хорошим хозяином не хуже, чем прослыть великим ученым. Но вот мои товарищи.

Входят сэр Тоби и Мария.

Сэр Тоби. Да благословит вас Иегова, отец Топас!

Шут. Bonos dies[27], сэр Тоби. Как седовласый пражский отшельник, не умевший ни читать, ни писать, очень мудро сказал племяннице царя Горбодука[28]: «То, что есть, – есть» – так и я, поскольку я патер Топас, постольку я патер Топас. Ибо что такое то, если не то, и есть, если не есть?

Сэр Тоби. Поговорите с ним, отец Топас.

Шут. Эй, кто там? Да будет мир в сей темнице!

Сэр Тоби. Каналья хорошо подражает, ловкая каналья!

Мальволио (за сценой). Кто меня зовет?

Шут. Патер Топас, пришедший посетить одержимого бесом Мальволио.

Мальволио. Отец Топас, отец Топас, добрый отец Топас, сходите к миледи!

Шут. Изыди, окаянный! Зачем истязуешь ты сего человека и говоришь только о леди?

Сэр Тоби. Премудро сказано, отец Топас!

Мальволио. Отец Топас, так жестоко еще никого вы не обижали. Отец Топас, не верьте, что я сошел с ума. Они засадили меня в ужасную темноту.

Шут. Сатана нечистый! Я называю тебя нежнейшим из твоих имен, ибо я одна из тех кротких душ, которые даже и с чертом обращаются вежливо. Ты говоришь, что в комнате темно?

Мальволио. Как в аду, отец Топас.

Шут. Однако ж в ней есть окна, прозрачные, как ставни и верхние окна, что на северо-юге светят, как черное дерево, а ты жалуешься на темноту.

Мальволио. Я не сумасшедший, отец Топас, говорю вам, что эта комната темна.

Шут. Безумный, ты в заблужденье. Но я говорю, что несть тьмы, кроме незнания, в которое ты погружен больше, чем египтяне в их туман.

Мальволио. Я говорю, что эта комната темна, как незнание, будь оно темно, как сам ад. Повторяю, что никого еще не обижали так жестоко. Я сумасшедший столько же, как и вы. Испытайте это в каком угодно толковом разговоре.

Шут. В чем состоит учение Пифагора касательно диких уток?

Мальволио. В том, что душа нашей бабушки может жить в утке.

Шут. Что ты думаешь об этом учении?

Мальволио. Я считаю душу благородной и не причастен к его учению.

Шут. Прощай! Оставайся во тьме. Прежде чем я признаю в тебе здравый рассудок, ты должен признать учение Пифагора и бояться убить утку, чтоб не изгнать души твоей бабушки. Прощай!

Мальволио. Отец Топас! Отец Топас!

Сэр Тоби. Ай да отец Топас!

Шут. Не правда ли, что мне все к лицу?

Мария. Ты мог бы окончить дело без рясы и бороды: он тебя не видит.

Сэр Тоби. Теперь заговори с ним своим голосом и приди мне сказать, как ты его найдешь. Как бы было хорошо развязаться с этой шуткой добром! Если можно выпустить его кстати, так пусть себе идет, потому что мои отношения с графиней теперь так дурны, что я не могу безопасно дотянуть шутку до конца. Приходи ко мне в комнату.

Сэр Тоби и Мария уходят.

Шут (поет)

Дружок, ты скажи,

Любит ли тебя

Душенька твоя?

Мальволио

Дурак!

Шут (поет)

Нет, не любит – разлюбила!

Мальволио

Дурак!

Шут (поет)

Ой, за что ж тебя забыла?

Мальволио

Дурак, говорю я.

Шут (поет)

Знать, другого полюбила!

Мальволио. Душа моя, шут, если ты хочешь крепко обязать меня, достань мне свечку, перо, бумагу и чернила. Как честный человек, я всю жизнь буду тебе благодарен.

Шут. Господин Мальволио…

Мальволио. Да, любезный шут.

Шут. Ах, сударь, как это вы лишились ваших пяти чувств?

Мальволио. Шут! Никогда и никого еще не обижали так жестоко. Я так же хорошо владею моими чувствами, как и ты, шут.

Шут. Только так? Так ты, право, не в своем уме, если твои чувства не лучше моих, дурацких.

Мальволио. Они заперли меня здесь, держат впотьмах, присылают ко мне священников, ослов и вообще всеми средствами стараются лишить меня рассудка.

Шут. Подумайте, что вы говорите, патер ведь здесь. (Переменив голос.) Мальволио! Мальволио! Да восстановит небо твой рассудок. Постарайся заснуть и перестань врать пустяки.

Мальволио. Отец мой…

Шут. Не заводи с ним речей, сын мой. – Кто? Я, отец Топас? Нет, ни за что! Господь с вами! – Аминь. Да будет так.

Мальволио. Дурак! Дурак!

Шут. Что с вами, успокойтесь! Меня бранят за то, что я с вами разговариваю.

Мальволио. Душенька шут, достань мне огня и бумаги. Уверяю тебя, я не безумнее кого другого в Иллирии.

Шут. Если б это была правда, Господи!

Мальволио. Как честный человек, это правда! Достань мне, милый шут, чернила, свечу и бумаги и передай графине, что я напишу: тебе дадут за это больше, чем когда-нибудь давали почтальону.

Шут. Достану, так и быть. Но скажите мне по правде: вы точно сошли с ума или только так, притворяетесь?

Мальволио. Поверь же, что нет; я говорю правду.

Шут. Помешанному я не поверю, не видев его мозга. Сейчас принесу вам свечу, бумагу и чернила.

Мальволио. Шут, я щедро награжу тебя. Пожалуйста, иди.

Шут уходит.

Сад Оливии.

Входит Себастиан.

Себастиан

Вот светлый Феб, вот воздух, вот земля,

Вот перстень, что она мне подарила;

Он предо мной, я чувствую его,

Хотя я и опутан волшебством.

Но это не безумство. Где Антонио?

Я не нашел в гостинице его;

Но он был там: хозяин мне сказал,

Что в город он пошел меня искать.

Теперь его совет мне был бы дорог,

Как золото. Рассудок в ссоре с чувством,

Хоть я и почитаю все ошибкой,

А не безумством; но прилив Фортуны

Так беспримерен, так непостижим,

Что я готов глазам своим не верить.

Я должен спорить с собственным умом:

Он говорит, что кто-то здесь безумный.

Она – в уме, и это ясно; как

Иначе управлять бы ей прислугой,

Давать приказы, принимать послов —

И все так тихо, твердо и умно?

Тут где-то есть обман. Но вот она!

Входит Оливия со священником.

Оливия

Прости мою поспешность! Если ты

Желаешь мне добра – пойдем со мною:

В часовне, что недалеко отсюда,

Ты передашь духовному отцу

Святую клятву вечного союза —

И успокоится в моей груди

От страха замирающее сердце.

Он в тайне сохранит наш брак,

Пока ты объявить его захочешь, —

И свадьбу мы отпразднуем тогда

Прилично сану моему. Что скажешь?

Себастиан

Я клятву верности готов произнести

И вечно сохранять ее в моей груди.

Оливия (священнику)

Веди же нас, отец. Нас Бог благословит,

И благодать его союз наш осенит.

Действие V

Улица перед домом Оливии.

Входят шут и Фабиан.

Фабиан. Если ты меня любишь, покажи мне письмо его.

Шут. Любезный Фабиан, сделай мне за то другое одолжение.

Фабиан. Все, что ты хочешь.

Шут. Не требуй этого письма.

Фабиан. То есть ты даришь мне собаку и в награду требуешь ее назад.

Входят герцог, Виола, Курио и свита.

Герцог. Вы люди графини Оливии?

Шут. Точно так, мы часть ее домашнего обихода.

Герцог. Тебя-то я хорошо знаю. Каково поживаешь, молодец?

Шут. По правде сказать, с врагами лучше, чем с друзьями.

Герцог. Нет, с друзьями лучше.

Шут. Нет, государь, хуже.

Герцог. Как же это?

Шут. Да вот как друзья хвалят меня и делают из меня осла, а враги прямо говорят мне, что я осел. Следовательно, с врагами я учусь самопознанию, а друзья меня надувают. Итак, если умозаключения похожи на поцелуи и если четыре отрицания составляют два утверждения, то чем больше друзей, тем хуже, чем больше врагов, тем лучше.

Герцог. Хорошо! Прекрасно!

Шут. Нет, государь, право нет, хоть вам и угодно быть одним из моих друзей.

Герцог. От моей дружбы тебе хуже не будет: вот тебе золотой.

Шут. Если бы это не значило повторять дважды то же самое, сэр, так не мешало бы удвоить.

Герцог. О, ты даешь мне худой совет!

Шут. На этот раз опустите, сударь, вашу щедрость в карман – и да повинуются ей ваши кровь и тело!

Герцог. Так и быть, согрешу вдвойне.

Шут. Primo, secundo, tertio[29] – и тогда будет ладно. Старая пословица говорит, «без троицы дом не строится»; такт в три четверти – веселый такт; колокол, созывающий на молитву, может вас убедить в том: он всегда звонит «динь-динь-динь»!

Герцог. Этой шуткой ты не выманишь больше денег из моего кармана. Если тебе угодно доложить графине, что я желаю, с ней говорить, и проводить ее сюда, так это вернее пробудит мою щедрость.

Шут. Пусть же почивает, пока я ворочусь. Я иду, государь Однако вы не должны думать, что моя любовь к золоту есть сребролюбие. Щедрость ваша пусть немного вздремнет – и я ее разбужу. (Уходит.)

Входят Антонио и полицейские.

Виола

Вот, государь, спаситель мой идет.

Герцог

Его лицо знакомо мне, хотя

В последний раз я видел его черным,

Запачканным в дыму, как у Вулкана

Он был начальником на плоскодонном

Ничтожном корабле и так жестоко,

Так разрушительно схватился с лучшей,

Сильнейшей частью флота моего,

Что даже зависть и язык утраты

Ему и честь и славу отдавали.

В чем дело?

1-й полицейский

Государь, вот тот Антоньо,

Который «Феникса», с богатым грузом

К нам плывшего из Кандии[30], схватил.

Вот тот, который полонил «Орла»,

При чем погиб ваш молодой племянник.

Сейчас его на дерзком поединке

Мы на одной из улиц захватили.

Виола

Он шпагу мне в защиту обнажил,

Но под конец заговорил так странно,

Что все слова его за бред я счел.

Герцог

Прославленный пират, вор океана,

Что за безумная отвага предала

Тебя во власть людей, которых кровью

К себе вражду навек запечатлел?

Антонио

Орсино, благородный государь,

Позвольте сбросить эти имена:

Антонио не вор и не пират,

Хотя и был врагом твоим суровым.

Сюда меня волшебство завлекло,

Причем из грозной пасти злого моря

Я юношу бесчувственного спас

Вот он! Он был уже добычей смерти;

Но жизнь ему я смело подарил,

А с ней и страсть без меры и границы,

Со всей ее горячей полнотой.

Я для него, мне милого, решился

Вступить сюда, в враждебный этот город,

И за него же шпагу обнажил.

Когда ж меня схватили, он, презренный,

Не захотев со мною разделить

Моей беды, отрекся от меня.

Тогда он тотчас стал мне вовсе чужд,

Как вещь, погибшая в волнах морских.

Он отказал мне в кошельке моем,

Что я вручил ему пред тем за полчаса.

Виола

Но как могло случиться это все?

Герцог

Когда же к нам он в город возвратился?

Антонио

Сегодня утром, славный государь.

Три месяца мы были неразлучны,

Не расставались ни на полминуты

Ни днем ни ночью.

Входит Оливия со свитой.

Герцог

Вот идет графиня!

На землю к нам спустились небеса!

Ты говоришь, как сумасшедший: он

Три месяца уж служит у меня.

Но мы поговорим об этом после.

Теперь же с ним посторонись скорей.

Оливия

Что вам угодно, славный государь?

Оливия готова вам служить

Во всем и всем, с одним лишь исключеньем.

Цезарио, ты слова не сдержал.

Ну что сказать в ответ на это можешь?

Виола

Мой повелитель хочет говорить —

И я молчу…

Оливия

Когда запеть хотите

На старый лад, то я отвечу вам,

Что это слуху моему противно,

Как после музыки – собачий лай.

Герцог

По-прежнему жестока.

Оливия

Постоянна

По-прежнему.

Герцог

В жестокости? Увы,

Неумолимая красавица, на твой

Алтарь неблагодарный приносил я

Души моей священнейшие жертвы —

И все напрасно! Что же делать мне?

Оливия

Что вы почтете более приличным.

Герцог

Так почему ж бы мне не умертвить

Того, что для меня всего милее,

Как египтянин тот, который в час

Кончины злой убил свою подругу?[31]

И разве необузданная ревность

Не на границе благородства? Слушай,

Ты верностью моей не дорожишь,

А тот, кто вытеснил меня из сердца

И из любви твоей, – того я знаю.

Ты, непреклонная, ты будешь жить,

Но этого любимца твоего,

Которого и я люблю не меньше, —

Его я оторву от гордых взоров,

Где государю своему назло

Он царствует! Цезарио, пойдем!

До зла моя решительность дозрела:

Я умерщвлю любимого ягненка,

Чтоб растерзать в голубке сердце злое.

Виола

Я тысячу смертей готов принять,

Чтоб вам покой и утешенье дать.

Оливия

Цезарио, куда?

Виола

За государем,

Которого люблю, как свет очей,

Как жизнь, как счастие души моей, —

Люблю так страстно, горячо и сильно,

Как женщину мне не любить. Всесильный,

Когда я лгу, права святой любви

Ты смертью отомсти в моей крови!

Оливия

О, я несчастная, он обманул меня!

Виола

Кто обманул вас, кто вас оскорбил?

Оливия

Давно ли? Иль себя ты позабыл?

Позвать священника!

Слуга уходит.

Герцог

Пойдем! За мной!

Оливия

Куда, супруг, Цезарио мой милый?

Герцог

«Супруг»?

Оливия

Супруг! Ты можешь ли отречься?

Герцог

Ты муж ее?

Виола

Нет, государь, не я.

Оливия

О, это страх твой рабский говорит!

От собственности отказаться он

Тебе внушил! Цезарио, не бойся,

Не отвергай Фортуны! Будь открыт

Тем, чем ты стал, чего достиг ты втайне, —

И ты велик, как то, чего боишься.

Входит священник.

Оливия

Добро пожаловать! Я заклинаю

Твоим священным саном: объяви,

Что с этим юношей я совершила

В твоем присутствии. Хотя недавно

Мы в тайне думали все сохранить,

Но случай все теперь разоблачает.

Священник

Союз любви вы предо мной свершили;

Он укреплен соединеньем рук,

Он утвержден разменом ваших колец,

Запечатлен священным поцелуем;

Все брачные обряды скреплены

Моей рукой. И вот двумя часами

С тех пор я ближе к гробу моему.

Герцог

Чем будешь ты, лукавое созданье,

Когда тебя покроет седина?

Иль ты до старости не доживешь

 И жертвой лжи губительной падешь?

Она твоя: ты можешь наслаждаться;

Но берегись, чтоб нам не повстречаться!

Виола

Клянусь вам, государь!

Герцог

О, не клянись

И сохрани хоть каплю чести чистой

Среди избытка страха своего!

Входит сэр Эндрю с окровавленной головой.

Сэр Эндрю. Ради Господа Бога, пошлите за цирюльником! Ради всех святых, фельдшера сэру Тоби!

Оливия. Что такое?

Сэр Эндрю. Он проломил мне голову, да и Тоби не даром обошлось. Ради Господа Бога, помогите! Ничего не пожалею, чтоб только оказаться дома.

Оливия. Кто же это наделал, сэр Эндрю?

Сэр Эндрю. Придворный герцога, какой-то Цезарио. Мы думали, что: он трус, а он вышел воплощенный дьявол.

Герцог. Мой паж, Цезарио?

Сэр Эндрю. Окаянный! Вот он! Вы ни за что ни про что проломили мне голову; а что я наделал, тому научил меня сэр Тоби.

Виола

Что нужно вам? Я вас не трогал, сударь!

Вы сами шпагу первый обнажили,

А я вам ласковым ответил словом.

Сэр Эндрю. Если пробитая голова называется раной, так вы меня поранили. Да вы, кажется, и дыру в голове считаете ни во что?

Шут вводит пьяного сэра Тоби.

Вот и сэр Тоби прихрамывает; он вам еще кое-что порасскажет. Не хвати он лишнего, он бы заставил вас иначе поплясать.

Герцог. Ну, Тоби, что с вами?

Сэр Тоби. Один черт на дьяволе. Ранил – и баста! Болван, не видал ли ты болвана цирюльника?

Шут. Вот уже с час, как он пьян, и глаза его закатились в восемь часов утра.

Сэр Тоби. Вот скот и мерзавец. Я ненавижу этого пьяного скота.

Оливия. Уведите его. Кто это так их отделал?

Сэр Эндрю. Я помогу тебе, Тоби, пусть нам обоим вместе сделают перевязки.

Сэр Тоби. Ты хочешь помогать? Ах ты, осел, болван, дурак, ступа ты медная!

Оливия. Уложите его в постель да перевяжите рану.

Шут, Фабиан, сэр Эндрю и сэр Тоби уходят.

Входит Себастиан.

Себастиан

Мне очень жаль, что вашего родного,

Графиня, ранил я. Но будь он брат мой,

Я, ради безопасности моей,

Не мог с ним поступить иначе. Вижу

Из ваших глаз, что вы оскорблены.

Простите же, прекрасная графиня,

Хоть ради клятв, что мы друг другу дали.

Герцог

Одно лицо, одна одежда, голос

И, вместе с тем, их двое! Точно тень,

Которая и есть и нет.

Себастиан

Мой милый,

Мой дорогой Антонио, терзали

Меня часы с тех пор, как мы расстались!

Антонио

Ты ль это, друг?

Себастиан

Иль можешь сомневаться?

Антонио

Но как же ты надвое разделился?

Вы как две капли сходны меж собой,

И кто ж из вас Себастиан?

Оливия

Непостижимо!

Себастиан

Не я ли то? Я брата не имел

И нет во мне Божественной той силы,

Чтоб вездесущим быть. Моя ж сестра…

Ее валы морские поглотили.

(Виоле.)

О, ради Бога, не родные ль мы?

Откуда вы? Как звать вас, мне скажите?

Виола

Моя отчизна – остров Метелин,

Отец мой назывался Себастьяном,

И был когда-то у меня такой же

И брат Себастиан. В такой же точно

Одежде он пошел на дно морское,

И если духи могут на земле

Присваивать лицо и одеянье,

Так ты пришел нас страхом поразить.

Себастиан

Я точно дух, но только облеченный,

Как все, костьми и мясом естества.

Будь женщиной – и на твои ланиты

Я пролил бы слезу, сказав: «Виола,

Погибшая, будь вновь моей сестрой!»

Виола

У моего умершего отца

Над правой бровью был рубец глубокий.

Себастиан

И мой отец имел такой же знак.

Виола

Он умер в день рождения Виолы,

Когда ей минуло тринадцать лет.

Себастиан

О, этот час живет в моей душе!

Да, смертное свое он кончил дело,

Когда сестре тринадцать лет минуло.

Виола

Итак, одно мужское одеянье

Мешает нам быть счастливыми вновь?

Но ты меня не обнимай: сперва

Пусть время, обстоятельства и место

Докажут, что Виола пред тобой.

Я к капитану поведу тебя —

Он тут неподалеку; у него

Одежда женская сохранена,

И – им спасенная – я поступила

На службу благородного Орсино.

Все, что с тех пор со мной случилось здесь,

Относится к графине и к Орсино.

Себастиан

Так, стало быть, графиня, вы ошиблись?

Но вас не обманул природы голос

Супругой девушки вы захотели быть —

И, я клянусь, что вы не промахнулись,

Ваш муж невинен, как его сестра.

Герцог

Не изумляйтесь: кровь в нем благородна.

Когда все это правда, а не сон,

Так есть и моего частица счастья

В разбитом корабле.

(Виоле.)

Ты говорил

Не раз, а тысячу, что не полюбишь

Так страстно женщину ты, как меня?

Виола

И все слова мои да будут клятвы,

И их я твердо сохраню в душе,

Как свод небесный звезды сохраняет,

И солнце, и луну.

Герцог

Подай же руку;

Дай в женском платье на тебя взглянуть.

Виола

Оно сохранено у капитана,

Который высадил меня на берег.

По жалобе Мальволио он взят

Под стражу.

Оливия

Чтоб сей же час, прошу,

Ему была возвращена свобода!

Мальволио пускай придет сюда.

Теперь я только вспомнила: бедняга,

Как говорят, совсем сошел с ума.

Входят шут с письмом и Фабиан.

Но я сама была в таком расстройстве,

Что о его безумстве позабыла.

Что с ним, друзья? Скажите, что с ним сталось?

Шут. Да что, графиня, он борется с чертом, как только может человек в его обстоятельствах. Вот он написал вам письмо, которое я должен был отдать вам еще утром; но так как письма сумасшедших не Евангелие, то все равно, когда их ни отдашь.

Оливия. Открой же его и прочти.

Шут. Учитесь: дурак читает послание сумасшедшего! «Ей-богу, графиня…»

Оливия. С ума ты сошел?

Шут. Нет, графиня, я только передаю слова сумасшедшего. Если вам угодно, чтоб я читал с чувством, так вы не должны меня перебивать.

Оливия. Пожалуйста, читай с толком.

Шут. Я так и сделаю, мадонна. Но чтоб вычитать из него здравый смысл, так надо читать по-моему. Внимайте же, моя принцесса.

Оливия. Фабиан, прочти ты.

Фабиан (читает). «Ей-богу, графиня, вы меня обидели – и мир об этом узнает. Хотя вы и заперли меня в темную яму и поручили смотреть за мною вашему пьяному дядюшке, но я так же в уме, как и вы. В руках моих ваше письмо, которое побудило меня вести себя таким образом, и я уверен, что могу им себя оправдать, а вас пристыдить. Думайте обо мне что угодно, на время я забываю должное почтение и говорю как обиженный. Почитаемый за сумасшедшего Мальволио».

Оливия. Это он писал?

Шут. Да, графиня.

Герцог. Это не похоже на сумасшествие.

Оливия

Верни ему свободу, Фабиан,

И приведи сюда к нам поскорее.

Когда угодно вам, мой государь,

Любить во мне сестру, а не супругу,

Позвольте предложить, чтоб день один

В моем дворце две свадьбы увенчал.

Герцог

Я принимаю ваше предложенье.

(Виоле.)

Твой государь дает тебе свободу.

За службу же тяжелую твою —

Тяжелую для робости жены,

Привыкшей к попечениям нежнейшим, —

Прими мою ты руку и отныне

Будь господина госпожою.

Оливия

Ты мне сестра!

Фабиан возвращается с Мальволио.

Герцог

Так это сумасшедший?

Оливия

Да, государь. Мальвольо, что с тобой?

Мальволио

Графиня, вы… обидели меня,

Обидели жестоко.

Оливия

Я? Нисколько!

Мальволио

Графиня, да. Прочтите эти строки:

Вы не откажетесь от ваших слов.

Пишите иначе, если возможно,

Перемените слог и форму букв;

Скажите, что печать и эти мысли

Не вам принадлежат. Их отрицать

Не в состоянье вы! Итак, признайтесь,

Зачем так ясно высказали вы

Свою любовь и приказали мне

Являться к вам с улыбкой неизменной,

С подвязками, завязанными накрест,

Обутым в желтые чулки? Зачем

Вы приказали обращаться гордо

С прислугой, с сэром Тоби? И когда

Я все с покорной выполнял надеждой,

Зачем велели вы меня схватить,

Замкнули в тьму, прислали мне попа

И сделали шутом и дураком

Глупейшим, над которым все смеялись?

Скажите мне, зачем?

Оливия

Ах, мой любезный!

Ведь это не моя рука, хоть точно

С моею очень сходна. Без сомненья,

Письмо написано Марией. И теперь

Припоминаю я: она сказала

Мне первая, что ты сошел с ума;

Потом явился ты с своей улыбкой,

В чулках, расхваленных в твоем письме.

Но успокойся же: с тобой сыграли

Презлую шутку, и когда откроем

Зачинщиков, в своем же деле

Ты будешь и судьею, и истцом.

Фабиан

Графиня, час столь светлый и благой,

Блестящий радостью, пусть не мрачат

Ни жалоба, ни будущая ссора

С таким желаньем сознаюсь я смело,

Что выдумали это я и Тоби

Против Мальволио, чтоб проучить

Его за грубость обращенья. Он

Нам надоел. Письмо написано Марией

По настоянью сэра Тоби: он

Посватался к ней за то в награду.

Но в шутке злой веселости так много,

Что, право, смех ей более к лицу,

Чем мщение; к тому ж и оскорблений

Зачтется поровну для каждой стороны.

Оливия. Бедняжка, как одурачили тебя!

Шут. Да, «одни родятся великими, другие приобретают величие, а иным его бросают». Играл и я роль в этой комедии, милостивые государи, роль некого отца Спиридона. Да, впрочем, все равно. «Ей-богу, дурак, я не сумасшедший»! Да помните ли вы еще? «Я удивляюсь, ваше сиятельство, как вы можете находить удовольствие в шутках такого бездарного мерзавца: если вы не смеетесь, так у него рот зашит». Так-то колесо времени приносит свое возмездие.

Мальволио. Я отомщу всей вашей шайке! (Уходит.)

Оливия. Ах, как над ним жестоко насмеялись!

Герцог

Догнать его, уговорить на мир,

Он должен рассказать о капитане.

Когда узнаем все, для нас наступит

Златое время сочетанья душ

На брачном торжестве. А между тем

Я остаюсь у вас в гостях, сестрица.

Цезарио, пойдем! Ты будешь им,

Пока ты муж: перемени костюм —

И будь любви моей царица!

Все уходят.

Шут (оставшись один, поет)

Как я еще мальчишкой был,

Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!

Глупец глупцом все был да был,

А я все пел: ай тра-ла-ла!

Потом, когда я взрослым стал,

Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!

От вора дверь я запирал,

А сам все пел: ай тра-ла-ла!

Когда же я, увы, женился,

Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!

Я с праздностью моей простился,

Но все же пел: ай тра-ла-ла!

И помню, раз, когда напился

Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!

И в грязной яме очутился,

Не унывая пел: тра-ла!

Давно уж создан глупый свет.

Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!

И я бы мог еще пропеть,

Да нет, уж спать пора.

Уходит.

Шекспир Уильям. Гамлет

Действующие лица

Клавдий, датский король.

Гамлет, сын покойного и племянник настоящего короля.

Полоний, обер-камергер.

Гораций, друг Гамлета.

Лаэрт, сын Полония.

Вольтиманд, Корнелий, Розенкранц, Гильденштерн, Озрик – придворные.

Придворный.

Священник.

Марцелло, Бернардо – офицеры.

Франциско, солдат.

Рейнальдо, слуга Полония.

Полковник.

Посол.

Тень отца Гамлета.

Фортинбрас, принц норвежский.

Гертруда, королева датская и мать Гамлета.

Офелия, дочь Полония.

Придворные, офицеры, солдаты, актеры, могильщики, матросы, вестники, слуги и другие.

Действие происходит в Эльсиноре.

Акт I

Эльсинор. Терраса перед замком.

Франциско на часах. Входит Бернардо.

Бернардо

Кто здесь?

Франциско

Сам отвечай мне – кто идет?

Бернардо

Да здравствует король!

Франциско

Бернардо?

Бернардо

Он.

Франциско

Вы вовремя приходите на смену.

Бернардо

Уж за полночь, иди домой, Франциско.

Франциско

Благодарю за смену. Холод резкий —

И мне неловко что-то на душе.

Бернардо

Что, все спокойно было?

Франциско

Как в гробу.

Бернардо

Прощай же, доброй ночи. Если встретишь

Товарищей, Горацьо и Марцелло,

Так попроси их поспешить.

Входят Горацио и Марцелло.

Франциско

Да вот,

Мне кажется, они. Стой! Кто идет?

Горацио

Друзья отечества.

Марцелло

Вассалы короля.

Франциско

Прощайте, доброй ночи!

Марцелло

А, прощай,

Мой бравый друг! А кто тебя сменил?

Франциско

Бернардо. Доброй ночи!

Уходит.

Марцелло

Эй! Бернардо!

Бернардо

Горацио с тобой?

Горацио (подавая руку)

Отчасти.

Бернардо

Здравствуй,

Горацио! Здорово, друг Марцелло!

Горацио

Ну что, являлось нынче привиденье?

Бернардо

Я не видел.

Марцелло

Горацьо говорит,

Что это все игра воображенья,

И призраку, который мы два раза

Видали сами, веры не дает;

Я и просил его прийти сюда,

Чтоб ночь без сна провесть на нашей страже

И, если дух появится опять,

Чтоб убедиться, что не обманули

Глаза нас всех, и с ним заговорить.

Горацио

Вздор, не придет он.

Бернардо

Да, а между тем

Садись. Позволь атаковать еще раз

Твой слух, так недоступный для рассказа

О том, что нам две эти ночи сряду

Являлось на часах.

Горацио

Пожалуй, сядем.

Бернардо, повтори нам твой рассказ.

Бернардо

Прошедшей ночью, в дивный час, когда

Вон та звезда, от полюса на запад,

В пути своем часть неба озаряла,

Где и теперь горит, – я и Марцелло,

Мы видели, едва пробило час…

Марцелло

Постой! Смотри: опять она идет!

Входит Тень.

Бернардо

Взгляни: точь-в-точь покойный наш король.

Марцелло

Горацьо, ты учен: поговори с ним.

Бернардо

Что – не похож ли он на короля?

Взгляни, Горацио.

Горацио

Да, совершенно.

Я трепещу от страха, изумленья.

Бернардо

Он хочет, чтобы с ним заговорили.

Марцелло

Горацио, спроси – заговори с ним.

Горацио

Кто ты, полночным завладевший часом

И образом воинственно-прекрасным,

В котором здесь бродило на земле

Величество умершего Гамлета?

Я заклинаю небом – говори!

Марцелло

Он оскорбился.

Бернардо

Он уходит.

Горацио

Стой.

И говори – тебя я заклинаю!

Тень уходит.

Марцелло

Он удалился: отвечать не хочет.

Бернардо (к Горацио)

Ну что, мой друг? Ты бледен! Ты дрожишь!

Что ж, эта тень не больше ль, чем мечта?

Как думаешь?

Горацио

Клянусь моим творцом,

Когда б глаза мне не были порукой,

Я не поверил бы чужим словам.

Марцелло

Не правда ли, похож на короля?

Горацио

Как ты похож на самого себя.

Точь-в-точь такой на нем надет был панцирь,

Когда с норвежцем гордым он сразился,

И так же грозно хмурил он чело,

Когда на лед, в упорном поединке,

Низвергнул поляка. Непостижимо!

Марцелло

Так дважды он, в глухой час полуночи,

Шагами Марса мимо нас прошел.

Горацио

Что предвещает нам его явленье —

Я не могу сказать; но по всему

Мне кажется, что Дании грозит

Переворот ужасный.

Марцелло

Сядьте здесь —

И тот, кто знает, пусть нам объяснит,

Зачем так строго бдительная стража

Вассалов Дании лишает сна?

Зачем что день, то выливают пушки,

Снаряды свозят из чужих земель,

Берут людей для корабельных верфей,

Где нет им праздника, а только будни?

Зачем народ, трудясь и день и ночь

В поту лица, не смеет отдохнуть?

Кто объяснит мне?

Горацио

Я. По крайней мере

Так говорят: последний наш король —

Его видение нас нынче посетило —

Из зависти был вызван Фортинбрасом,

Норвежским королем, на бой. Наш храбрый,

Наш смелый Гамлет – он таким здесь признан,

На этой бренной половине мира —

Убил врага – и Фортинбрас утратил

С своею жизнью все свои владенья.

Таков был обоюдный договор,

Гербом и подписью бойцов скрепленный.

И наш король давал в залог победы

Свои владения: когда б он пал,

Они бы все достались Фортинбрасу,

Как Гамлету досталась вся страна,

Согласно заключенному условью.

И вот недавно юный Фортинбрас,

С огнем в груди неукротимо-диким,

Набрал по всем Норвегии углам

Толпу бродяг, готовых из-за хлеба

Поддерживать любое предприятье;

А предприятье это, как известно,

Есть возвращенье злой рукой войны

Потерянных отцом его владений.

Вот почему готовится война,

И пушки льют, и держат караул,

И в целой Дании движенье и работа.

Бернардо

Я то же думаю: оно согласно

С видением, в доспехах боевых

На стражу к нам пришедшим из могилы.

Причиною войны усопший Гамлет,

А призрак так с ним схож!

Горацио

Да, это атом,

Исторгший силу из очей души.

Когда, как пальма, цвел великий Рим,

Незадолго до Цезаря кончины,

Покинув гроб, со стонами и воплем

Блуждали мертвецы – и белый саван

Носился вдоль по улицам столицы.

На небесах явились в солнце пятна,

Кометы с огненным хвостом, и падал

Кровавый дождь. Владычица морей,

Звезда Нептунова, померкла в вышине,

Как будто бы пришла кончина мира.

И нам земля и небо ниспослали

Такой же знак переворотов страшных,

Предвестника грозящей нам судьбы.

Тень является опять.

Постой! Смотри: опять явился он!

Пускай меня виденье уничтожит,

Но я, клянусь, его остановлю.

Виденье, стой! Когда людскою речью

Владеешь ты – заговори со мною.

Скажи: иль подвигом благим могу я

Тебе покой твой возвратить,

Или судьба грозит твоей отчизне

И я могу ее предотвратить?

О, говори! В твоей минувшей жизни

Ты золото не предал ли земле,

За что, как говорят, вы, привиденья,

Осуждены скитаться по ночам?

О, дай ответ! Постой и говори!

Петух поет.

Останови его, Марцелло!

Марцелло

Не нанести ль удар ему?

Горацио

Ударь,

Когда остановиться он не хочет.

Бернардо

Он здесь.

Горацио

Он здесь.

Тень исчезает.

Марцелло

Исчез. Мы оскорбили

Величественный, королевский призрак;

Мы удержать его хотели силой,

А он мечу, как воздух, недоступен,

И наш удар – лишь злое оскорбленье.

Бернардо

Ему петух ответить помешал.

Горацио

И вздрогнул он, как грешное творенье

При вопле ужаса. Я слышал, что петух,

Трубач зари, своею звонкой песнью

Сгоняет сон с очей дневного бога,

И по его пронзительному крику

Из вод, огня, эфира и земли

Стекаются блуждающие духи

В свою страну – и истину поверья

Нам доказал мертвец, нас посетивший.

Марцелло

Он вдруг исчез при крике петуха.

Вот говорят, что в ночь на Рождество,

Когда мы ждем Спасителя явленье,

Вплоть до зари поет предвестник утра.

Тогда блуждать не смеют привиденья:

Та ночь чиста, созвездия безвредны;

И леший спит, и ведьмы не колдуют:

Так эта ночь свята и благодатна.

Горацио

Да, слышал я, и верится отчасти.

Но вот и Феб в пурпуровой одежде

Идет на холм по жемчугу росы.

Пора. Оставим пост, идем, идем!

И мой совет – виденье этой ночи

Гамлету рассказать. Клянусь вам жизнью,

Дух нем для нас, но с ним заговорит!

Согласны ль вы сказать об этом принцу,

Как нам велят и долг наш, и любовь?

Марцелло

Конечно – да; я вас прошу об этом.

Я знаю, где его найти.

Уходит.

Торжественный зал в замке.

Входят король, королева, Гамлет, Полоний, Лаэрт, Вольтиманд, Корнелий, придворные и свита.

Король

Хотя свежа еще в нас память смерти

Гамлета-короля, нам дорогого брата;

Хотя в душе должны бы мы скорбеть

И Дания являла бы один

Скорбящий лик, – но наш рассудок светлый

Природу победил, и, вспоминая

Кончину брата с мудрою тоской,

Мы вместе с тем себя не забываем.

Итак – сестру, теперь же королеву,

Наследницу воинственной страны,

Мы нарекли возлюбленной супругой

С восторгом, так сказать, лишенным силы,

С слезой в очах и с ясною улыбкой,

Веселый гимн запев при гробе брата,

За упокой при брачном алтаре,

И на весах души развесив ровно

Веселье и печаль. Мы поступили

Согласно вашей воле, одобрившей

Наш брак, – и мы за все благодарим!

Теперь же мы к другому перейдем.

Вы знаете, что юный Фортинбрас,

Предположив, что я лишен почтенья

Иль что со смертью дорогого нам

От дел земных почившего Гамлета

Распались связь и сила королевства,

В пустых мечтах каких-то мнимых выгод

Не устает послами нас терзать

И требует отдачи всех владений,

Утраченных отцом его в бою

С покойным королем и братом нашим.

Теперь о нас и нынешнем собранье —

И дело вот в чем: к дяде Фортинбраса,

Который слаб, не покидает ложа

И замыслов племянника не знает,

Я написал, чтоб ход такого дела

Он прекратил, тем более что деньги,

Набор солдат и содержанье войску

Берут с его вассалов и земель.

Вас, добрый Вольтиманд, и вас, Корнелий,

Избрал я передать мое посланье

И мой поклон монарху-старику.

В сношеньях с ним мы не даем вам власти

Переступить за точный смысл письма.

Прощайте же! Пусть ваша быстрота

Покажет нам, как вы служить готовы.

Корнелий и Вольтиманд

Теперь, как и всегда, мы наше рвенье

Готовы доказать.

Король

Не сомневаюсь.

Счастливый путь!

Корнелий и Вольтиманд уходят.

Что скажешь ты, Лаэрт?

Ты говорил нам о какой-то просьбе —

В чем состоит она, Лаэрт? Со мною,

Монархом Дании, разумно говоря,

Слов потерять никто не может даром.

О чем просить ты можешь, чтобы Клавдий

Не даровал, еще не слышав просьбы?

Не столько голова родная сердцу,

Не так рука устам служить готова,

Как датский трон Лаэртову отцу.

Чего желаешь ты, скажи?

Лаэрт

Опять

Увидеть Францию, мой государь.

Ее покинул я, в мою отчизну

Без ропота спешил, чтобы исполнить

Свой долг при торжестве коронованья.

Теперь, когда исполнен он, опять

Во Францию летят мои желанья.

Король

Но твой отец? Позволил он тебе?

Что говорит Полоний?

Полоний

Государь,

Он покорил мольбою неотступной

Моей души тяжелое согласье,

И, наконец, к его усильной просьбе

Я приложил печать соизволенья.

Позвольте, государь, ему уехать.

Король

Так пользуйся, Лаэрт, счастливым часом:

Располагай и наслаждайся им.

А ты, наш друг и сын, любезный Гамлет?

Гамлет (тихо)

Поближе сына, но подальше друга.

Король

Как, над тобой еще летают тучи?

Гамлет

О нет: мне солнце слишком ярко светит.

Королева

Отбрось ночную тень, мой добрый Гамлет:

Взгляни как друг на Дании монарха.

Зачем искать с опущенной ресницей

Во прахе благородного отца?

Ты знаешь: все живое умирает

И переходит в вечность от земли.

Гамлет

Да, все умрет.

Королева

А если так, мой сын,

То что ж тебе тут кажется так странно?

Гамлет

Нет, мне не кажется, а точно есть,

И для меня что кажется – ничтожно.

Нет, матушка, ни траурный мой плащ,

Ни черный цвет печального наряда,

Ни грустный вид унылого лица,

Ни бурный вздох стесненного дыханья,

Ни слез текущий из очей поток —

Ничто, ничто из этих знаков скорби

Не скажет истины; их можно и сыграть,

И это все казаться точно может.

В моей душе ношу я то, что есть,

Что выше всех печали украшений.

Король

Оно прекрасно и похвально, Гамлет,

Отдать отцу прискорбный долг печали;

Но вспомни же: отец и дед, и прадед

Лишались все своих отцов. Потомки

Должны надеть, из детского почтенья,

На время, в память их печальный траур,

Но сохранять печаль с таким упорством

Есть недостойная мужчины скорбь,

Знак воли, непокорной провиденью,

Души бессильной, слабого ума.

Когда нас опыт научил, что смертью

Мы все должны окончить нашу жизнь,

И если смерть для нас обыкновенна,

Как самая простая из вещей,

Зачем ее без должного смиренья

Так к сердцу принимать? О, это грех

Перед творцом, усопшему обида,

Проступок пред умом, который вечно

Нам говорил о смерти наших предков

И повторял над трупами людей

От прадедов до нас: «Так быть должно!»

Прошу, покинь бесплодную тоску

И верь, что в нас ты вновь отца находишь.

Пусть знает мир, что ты ближайший к трону

И мной любим любовью благородной,

Любовию нежнейшего отца.

Что до твоей поездки в Виттенберг,

Она с моим желаньем не согласна,

И я прошу тебя – останься здесь,

В лучах моих тебя любящих взоров,

Как первый царедворец, друг и сын.

Королева

Не заставляй и мать просить напрасно:

Останься здесь, не езди в Виттенберг.

Гамлет

Я повинуюсь вам во всем.

Король

Прекрасно.

Вот добрый и приветливый ответ!

Будь в нашей Дании нам равным, Гамлет.

Идем! Согласье дружеское принца

Смеется радостью в моей душе.

Пусть в честь ему раздастся гром орудий;

Он к облакам взнесет заздравный кубок,

И гром небес на гром земли ответит,

Когда король наполнит свой бокал.

Все, кроме Гамлета, уходят.

Гамлет

О если б вы, души моей оковы,

Ты, крепко сплоченный состав костей,

Ниспал росой, туманом испарился;

Иль если б ты, судья земли и неба,

Не запретил греха самоубийства!

О боже мой! О боже милосердный,

Как пошло, пусто, плоско и ничтожно

В глазах моих житье на этом свете!

Презренный мир, ты – опустелый сад,

Негодных трав пустое достоянье.

И до того должно было дойти!

Два месяца: нет, даже и не два,

Как умер он – такой монарх великий,

Гиперион в сравненье с тем Сатиром.

Так пламенно мою любивший мать,

Что и небес неукротимым ветрам

Не дозволял лица ее касаться!

Земля и небо, должен ли я вспомнить,

Она ему была так предана;

Ее любовь, казалось нам, росла

Со счастием любви – и через месяц…

Покинь меня, воспоминанья сила!

Ничтожность, женщина, твое названье!

Один короткий, быстротечный месяц —

И башмаков еще не износила,

В которых шла, в слезах, как Ниобея,

За бедным прахом моего отца…

О небо! Зверь, без разума, без слова,

Грустил бы долее. Супруга дяди,

Супруга брата моего отца!

Но он похож на Гамлета-монарха,

Как я на Геркулеса. Через месяц!

Еще следы ее притворных слез

В очах заплаканных так ясно видны —

Она жена… О гнусная поспешность!

Так быстро пасть в кровосмешенья ложе!

Тут нет добра и быть его не может.

Скорби, душа: уста должны молчать!

Входят Горацио, Бернардо и Марцелло

Горацио

Мое почтенье, благородный принц.

Гамлет

А, очень рад, что вижу вас здоровым,

Горацио! Иль ошибаюсь я?

Горацио

Он самый, принц; всегда слуга ваш бедный.

Гамлет

Мой добрый друг, перемени названье.

Зачем из Виттенберга ты приехал,

Горацио? Марцелло – ты ли?

Марцелло

Принц!

Я очень рад вас видеть. Добрый день!

(К Горацио.)

Нет, не шутя, зачем же ты оставил

Свой Виттенберг?

Горацио

Из лени, добрый принц.

Гамлет

И от врагов твоих я не желал бы

Услышать это, а тем больше ты

Мой слух не должен оскорблять словами

И клеветой на самого себя.

Ты не ленив – я это очень знаю.

Что ж привело тебя к нам в Эльсинор?

Пока ты здесь, тебя еще научат

Стаканы осушать.

Горацио

Я прибыл, принц,

На погребенье вашего отца.

Гамлет

Не смейся надо мной, товарищ детства:

На свадьбу матери ты поспешил.

Горацио

Да, правда, принц! Ее не долго ждали.

Гамлет

Хозяйство, друг Горацио, хозяйство:

От похоронных пирогов осталось

Холодное на свадебный обед.

Врага бы злого легче было встретить

Мне в небесах, чем этот день увидеть!

Отец мой… кажется, его я вижу.

Горацио

Где, принц?

Гамлет

В очах души моей, Горацио.

Горацио

И я покойного когда-то видел:

Он благородный был монарх.

Гамлет

Да, он

Был человек, во всем значенье слова.

Мне не найти подобного ему.

Горацио

Мне кажется, мой принц, прошедшей ночью

Его я видел.

Гамлет

Видел ты! Кого?

Горацио

Принц, вашего отца и короля.

Гамлет

Как? Моего отца и короля?

Горацио

Умерьте на минуту изумленье

И слушайте: я расскажу вам чудо —

И вот они вам подтвердят рассказ.

Гамлет

О, говори, я заклинаю небом!

Горацио

Две ночи сряду, в час их караула,

Средь мертвой тишины глухой полночи,

С Марцелло и Бернардо было вот что:

Видение, как ваш отец покойный,

В доспехах бранных с ног до головы,

Подходит к ним величественным шагом;

Торжественно проходит три раза

Пред их окаменелыми глазами,

Жезлом своим едва их не касаясь.

Они, от ужаса лишившись слова,

Стоят и речи не заводят с ним.

И это все с таинственностью робкой

Они открыли мне. На третью ночь

Я с ними был. Все оказалось правдой:

В тот самый час и в том же самом виде,

Как рассказали мне, приходит тень.

Я помню вашего отца. Взгляните —

Вот две руки: они не больше схожи

Одна с другой.

Гамлет

Но где же это было?

Марцелло

Где караул наш: на террасе замка.

Гамлет

Ты с ним не говорил?

Горацио

Да, говорил.

Но он не отвечал; однажды только

Он голову, казалось нам, возвысил,

Готовый говорить; но в то ж мгновенье

Запел петух, и вместе с звонким криком

Тень ускользнула и исчезла.

Гамлет

Странно!

Горацио

Клянусь вам жизнью, это правда, принц,

И мы сочли за долг сказать об этом.

Гамлет

Да, господа, оно меня тревожит.

На эту ночь вы в карауле?

Все

Да.

Гамлет

Он был вооружен?

Все

Вооружен.

Гамлет

От головы до ног?

Все

От темени до пят.

Гамлет

Так вы лица не видели его?

Горацио

О нет, мой принц! Наличник поднят был.

Гамлет

Что ж, грозно он смотрел?

Горацио

В его лице

Скорее скорбь, чем гнев изображался.

Гамлет

Он был багров иль бледен?

Горацио

Страшно бледен.

Гамлет

И очи устремлял на вас?

Горацио

Не отводя.

Гамлет

Жаль, очень жаль, что я не с вами был.

Горацио

Вы ужаснулись бы.

Гамлет

Весьма, весьма возможно.

И долго пробыл он?

Горацио

Покамест сотню

Успеешь насчитать, считая тихо.

Марцелло и Бернардо

О, дольше, дольше!

Горацио

Нет, при мне не дольше.

Гамлет

И цвет волос на бороде седой?

Горацио

Да, черный с проседью, как был при жизни.

Гамлет

Я эту ночь не сплю: случиться может,

Что он опять придет.

Горацио

Наверно, принц.

Гамлет

И если вновь он примет вид отца,

Я с ним заговорю, хоть самый ад,

Открывши зев, приказывай умолкнуть!

А вас прошу: когда виденья тайну

Вы от других скрывали до сих пор,

Так сохраните же ее и дольше.

Всему, что встретится нам в эту ночь,

Всему давайте смысл, но только молча.

Я вам за дружбу отплачу. Прощайте.

В двенадцатом часу я на террасе

Увижу вас.

Все

К услугам вашим, принц.

Гамлет

Я не услуг прошу у вас, а дружбы,

Какую сам питаю к вам. Прощайте.

Горацио, Марцелло и Бернардо уходят

Родителя вооруженный дух!

Неловко что-то здесь; я злые козни

Подозреваю. О, скорей бы ночь!

До тех же пор, душа моя, спокойся!

Злодейство выступит на свет дневной,

Хоть целой будь засыпано землей.

Уходит.

Комната в доме Полония.

Выходят Лаэрт и Офелия.

Лаэрт

Мои пожитки в корабле. Прощай.

Да не забудь, сестра, когда случится

Попутный ветр с идущим кораблем,

Не спи и дай мне о себе известье.

Офелия

Ты сомневаешься?

Лаэрт

Что до Гамлета

И до его любовных пустяков,

Смотри на них как просто на учтивость,

Как на игру в его крови, фиалку,

Расцветшую в поре весенних лет,

Но ненадолго: сладкую на миг,

Красу и запах одного мгновенья —

Не больше.

Офелия

Только? И не больше?

Лаэрт

Нет.

Природа в нас растет не только телом:

Чем выше храм, тем выше возникает

Души и разума святая служба.

Он, может быть, теперь тебя и любит:

Обман и зло еще не запятнали

В нем добродетели души; но бойся:

Как первый принц, он не имеет воли,

Он раб происхожденья своего;

Не может он, как мы, простые люди,

Избрать подругу по сердцу себе:

С избранием ее сопряжены

Упадок сил иль счастье государства —

И потому души его желанья

Ограждены согласием людей,

Которым он глава. И если снова

Он о любви с тобой заговорит,

Умно ты сделаешь, когда не больше

Поверишь страстному его признанью,

Как сколько может он осуществить

Свои слова: не больше, чем позволит

Всеобщий голос датского народа.

Обдумай, сколько пострадает честь,

Когда твой слух к его любовной песне

Доверчиво прильнет, когда ты сердце

Ему отдашь – и бурное стремленье

Похитит скромности твоей алмаз.

Страшись, Офелия! Страшись, сестра!

Подальше от опасного желанья,

От вспышки склонности твоей.

Из дев чистейшая уж не скромна,

Когда луне ее открыта прелесть.

От клеветы и святость не уйдет.

Детей весны нередко истребляет

Червяк, когда еще закрыта почка;

И в молодости утра на росу

Опасно веет ядовитый ветер.

Смотри ж, сестра, остерегайся! Страх —

Ограда от беды; а наша юность

И без врагов в борьбе сама с собой.

Офелия

Я сохраню прекрасный смысл урока:

Он будет сторожем моей груди.

Но, милый брат, не поступай со мною,

Как лицемер в священнической рясе;

Не говори: вот путь тернистый к небу,

Когда ты сам, как дерзкий сластолюбец,

Пойдешь цветистою тропой греха

И свой урок с усмешкой позабудешь.

Лаэрт

О нет! Но я промедлил слишком долго.

Да вот и батюшка.

Входит Полоний.

Благословите дважды —

И благость дважды на меня сойдет.

Судьба опять свела нас на прощанье.

Полоний

Ты здесь еще, Лаэрт? На борт, на борт!

Попутный ветр наполнил паруса;

Тебя там ждут.

(Кладет ему на голову руки.)

Мое благословенье

Да будет над тобою навсегда!

И эти правила запечатлей

В твоей душе: не говори, что мыслишь,

И мысль незрелую не исполняй;

Будь ласков, но не будь приятель общий;

Друзей, которых испытал, железом

Прикуй к душе, но не марай руки,

Со всяким встречным заключая братство;

Остерегись, чтоб не попасться в ссору:

Попал – так чтобы враг остерегался;

Всех слушай, но не всем давай свой голос;

Советы принимай от всех дающих,

Но собственное мненье береги,

Смотря по средствам, одевайся пышно,

Но не смешно, богато – не пестро.

Одежда говорит о человеке,

А высший круг одет в Париже с тонким,

С разборчивым и благородным вкусом.

Не занимай и не давай взаймы:

Заем нередко исчезает с дружбой,

А долг есть яд в хозяйственном расчете.

Но главное: будь верен самому себе,

И, следственно, как дважды два – четыре,

Ни перед кем не будешь ты фальшив.

Прощай, Лаэрт. Небес благословенье

Да подкрепит в тебе мои советы.

Лаэрт

Прощайте, батюшка.

Полоний

Пора, пора!

Ступай, тебя твоя прислуга ждет.

Лаэрт

Прощай, Офелия, и не забудь

Мои слова.

Офелия

Я крепко их замкнула

В моей груди, а ключ возьми с собой.

Лаэрт

Прощай.

Уходит.

Полоний

О чем, Офелия, он говорил?

Офелия

О принце Гамлете.

Полоний

Ах, кстати, да!

Мне говорят, что с некоторых пор

С тобою делит он уединенье;

Что Гамлету всегда сама ты рада.

А если это так – по крайней мере

Так говорили мне, остерегая, —

Я принужден, Офелия, заметить,

Что дочери моей бы не мешало

Смотреть ясней, для собственной же чести,

На эту связь. Скажи-ка мне всю правду:

Что за союз у вас?

Офелия

Он признавался

Мне в склонности своей.

Полоний

Да, склонность!

Ты говоришь, как малое дитя,

Опасности такой не постигая.

Что ж, ты поверила его признанью?

Офелия

Не знаю, право, что и думать мне.

Полоний

Так я скажу тебе, что надо думать:

Ты, дурочка, за чистую монету

Сочла его пустые восклицанья.

Офелия

Отец, он мне в любви своей открылся

Почтительно и скромно.

Полоний

Да! Пожалуй,

Все можно скромностью назвать – поди!

Офелия

Он клятвой подкрепил свои слова.

Полоний

Свистки для перепелок. Знаю, знаю,

Когда кипит в нас кровь, куда как щедро

Душа ссужает клятвами язык.

Но это блеск, светящий без тепла;

Не почитай его огнем: он гаснет

Со звуком слов. Скупись вперед побольше

Своим сообществом; не будь всегда

Готовою к беседе по приказу.

А Гамлету ты можешь верить вот как:

Он молод, он в своих поступках волен,

Как ты не можешь быть вольна… и, словом,

Не верь его словам: они обманут;

Они не то, чем кажутся снаружи,

Ходатаи преступных наслаждений.

Они звучат, как набожных обеты,

Чтоб легче обольстить. И коротко и ясно,

Однажды навсегда: ты не должна

Часы свободы убивать на то,

Чтоб с Гамлетом вести переговоры.

Смотри же, помни, дочь! Ступай.

Офелия

Я повинуюся.

Уходят.

Терраса.

Входят Гамлет, Горацио и Марцелло.

Гамлет

Мороз ужасный – ветер так и режет.

Горацио

Да, холод проникает до костей.

Который час?

Гамлет

Горацио

Двенадцатый в исходе.

Марцелло

Нет, полночь уж пробило.

Горацио

В самом деле?

Я не слыхал. Так, значит, ближе время,

Когда блуждает дух обыкновенно.

Звук трубы и пушечные выстрелы за сценой.

Что это значит, принц?

Гамлет

Король всю ночь гуляет напролет,

Шумит, и пьет, и мчится в быстром вальсе.

Едва осушит он стакан рейнвейна,

Как слышен гром и пушек, и литавр,

Гремящих в честь победы над вином.

Горацио

Обычай это?

Гамлет

Да, конечно, так —

И я к нему, как здешний уроженец,

Хоть и привык, однако же по мне

Забыть его гораздо благородней,

Чем сохранять. Похмелье и пирушки

Марают нас в понятии народа:

За них зовут нас Бахуса жрецами —

И с нашим именем соединяют

Прозванье черное. Сказать по правде,

Всю славу дел великих и прекрасных

Смывает с нас вино. Такую участь

Несет и честный человек: его,

Когда он заклеймен пятном природы,

Как, например, не в меру пылкой кровью,

Берущей верх над силою ума, —

В чем и невинен он: его рожденье

Есть случай без разумной воли —

Или привычкою, которая, как ржа,

Съедает блеск поступков благородных,

Его, я говорю, людское мненье

Лишит достоинства; его осудят

За то, что в нем одно пятно порока,

Хоть будь оно клеймо слепой природы

И сам он будь так чист, как добродетель,

С безмерно благородною душой.

Пылинка зла уничтожает благо.

Входит Тень.

Горацио

Смотрите, принц: он снова к нам идет!

Гамлет

Спасите нас, о неба серафимы!

Блаженный дух иль демон проклятой,

Облекся ль ты в благоуханье неба

Иль в ада дым, со злом или с любовью

Приходишь ты? Твой образ так заманчив!

Я говорю с тобой: тебя зову я

Гамлетом, королем, отцом, монархом!

Не дай в незнании погибнуть мне!

Скажи, зачем твои святые кости

Расторгли саван твой? Зачем гробница,

Куда тебя мы с миром опустили,

Разверзла мраморный, тяжелый зев

И вновь извергнула тебя? Зачем

Ты, мертвый труп, в воинственных доспехах

Опять идешь в сиянии луны,

Во тьму ночей вселяя грозный ужас,

И нас, слепцов среди природы, мучишь

Для наших душ непостижимой мыслью

Скажи, зачем? Зачем? Что делать нам?

Тень манит Гамлета.

Горацио

Он манит вас, чтоб вы пошли за ним,

Как будто хочет сообщить вам что-то

Наедине.

Марцелло

Вот посмотрите, принц,

С какою ласковой улыбкой он

Зовет вас за собой в другое место.

Но не ходите с ним.

Горацио

Нет, ни за что!

Гамлет

Но он молчит: так я за ним иду.

Горацио

Нет, не ходите, принц!

Гамлет

Чего бояться?

Мне жизнь моя ничтожнее булавки!

Моей душе что может сделать он,

Моей душе, бессмертной, как он сам?

Он манит вновь – я следую за ним!

Горацио

Что, если вас он к морю заманит

Иль на скалы бесплодную вершину,

Что там, склонясь, глядится в океан?

Что, если там, приняв ужасный образ,

Он вас лишит владычества рассудка?

Подумайте! Одна пустынность места,

Сама собой, готова привести

К отчаянью, когда посмотришь в бездну

И слышишь в ней далекий плеск волны.

Гамлет

Он все манит. Иди – я за тобою!

Марцелло

Вы не должны идти, мой принц!

Гамлет

Прочь руки!

Горацио

Послушайтесь и не ходите, принц.

Гамлет

Нет, я иду: судьба меня зовет!

В малейший нерв она вдохнула крепость

Льва африканского. Он все манит —

Пустите, или – я клянусь вам небом —

Тот будет сам виденьем, кто посмеет

Держать меня! Вперед! Я за тобою!

Тень и Гамлет уходят.

Горацио

Он вне себя – увы, он помешался!

Марцелло

За ним: мы не должны повиноваться.

Горацио

Пойдем, пойдем! Чем кончится все это?

Марцелло

Нечисто что-то в Датском королевстве.

Горацио

Друзья, господь устроит все.

Марцелло

Идем.

Уходят.

Другая часть террасы.

Входят тень и Гамлет.

Гамлет

Куда ведешь? Я далее нейду.

Тень

Внимай!

Гамлет

Я слушаю.

Тень

Уж близок час,

Когда я должен возвратиться в недра

Мучительного серного огня.

Гамлет

О, бедный дух!

Тень

Не сожалей, но слушай

Внимательно, что я тебе скажу.

Гамлет

О, говори! Мой долг тебе внимать.

Тень

И отомстить, когда услышишь.

Гамлет

Что?

Тень

Я твоего отца бессмертный дух,

Во тьме ночей скитаться осужденный,

А днем в огне обязанный страдать,

Пока мои земные прегрешенья

Не выгорят среди моих страданий.

Когда б мне не было запрещено

Открыть тебе моей темницы тайну,

Я начал бы рассказ, который душу

Твою легчайшим раздавил бы словом,

Охолодил бы молодую кровь,

Глаза из сфер их вырвал бы, как звезды,

И каждый волос вьющихся кудрей

Поставил бы на голове отдельно,

Как иглы на сердитом дикобразе.

Но слух из крови и костей не может

Постигнуть откровенья вечных тайн.

Внимай, внимай, внимай, когда любил

Ты своего отца, мой сын!

Гамлет

О небо!

Тень

Отмсти, отмсти за гнусное убийство!

Гамлет

Убийство?

Тень

Подлое, как все убийства.

Но твой отец убит бесчеловечно,

Неслыханно.

Гамлет

Скажи скорей! На крыльях,

Как мысль любви, как вдохновенье, быстрых,

Я полечу к ней!

Тень

Вижу, ты готов;

Но будь ты вял, как сонная трава,

Что мирно спит на Леты берегах,

Проснуться ты при этой должен вести!

Внимай же, Гамлет: говорят, что я

Уснул в саду и был змеей ужален.

Народа слух бесстыдно обманули

Такою выдумкой моей кончины;

Но знай, мой благородный Гамлет: змей,

Смертельный яд в мое изливший тело,

Теперь в моем красуется венце.

Гамлет

О ты, пророчество моей души!

Мой дядя?

Тень

Да. Он, зверь-кровосмеситель,

Очарованьем слов и даром лжи —

Презренный дар, способный обольщать, —

Успел склонить к греховным наслажденьям

Лжедобродетельной Гертруды волю.

Что за измена то была, о Гамлет!

Меня, с моей любовью неизменной,

Как клятву, данную при алтаре,

Меня забыть и пасть в его объятья,

Его, который – прах передо мною!

Как добродетели не обольстит

Разврат, хоть будь он в одеяньи неба,

Так точно страсть и с ангелом в союзе

Наскучит, наконец, небесным ложем —

И жаждет недостойного. Постой!

Я утренний почуял ветерок:

Я сокращу рассказ. Когда в саду

Я спал по окончании обеда,

Подкрался дядя твой со склянкой сока

Злой белены и яд мне в ухо влил,

Людской природе столько ненавистный,

Что он, как ртуть, бежит в каналах тела,

Внезапной силой растворяя кровь.

И этот яд покрыл меня мгновенно,

Как Лазаря, корой нечистых струпьев.

Так я во сне убит рукою брата,

Убит в весне грехов, без покаянья,

Без исповеди и без тайн святых.

Не кончив счет, я был на суд отозван

Со всею тяжестью земных грехов.

Ужасно! о, ужасно! О, ужасно!

Не потерпи, когда в тебе природа есть, —

Не потерпи, чтоб Дании престол

Кроватью был для гнусного разврата.

Но как бы ты ни вздумал отомстить,

Не запятнай души: да не коснется

Отмщенья мысль до матери твоей!

Оставь ее Творцу и острым тернам,

В ее груди уже пустившим корни.

Прощай! прощай! Светящийся червяк

Мне говорит, что близко утро:

Бессильный свет его уже бледнеет,

Прощай, прощай и помни обо мне!

Уходит.

Гамлет

Господь земли и неба! Что еще?

Не вызвать ли и ад? Нет, тише, тише,

Моя душа! О, не старейте, нервы!

Держите персть возвышенно и прямо!

Мне помнить о тебе? Да, бедный дух,

Пока есть память в черепе моем.

Мне помнить? Да, с страниц воспоминанья

Все пошлые рассказы я сотру,

Все изреченья книг, все впечатленья,

Минувшего следы, плоды рассудка

И наблюдений юности моей.

Твои слова, родитель мой, одни

Пусть в книге сердца моего живут

Без примеси других, ничтожных слов.

Клянуся в том благими небесами!

О, женщина преступная! Злодей,

Злодей, смеющийся, проклятый изверг!

Где мой бумажник? Запишу, что можно

С улыбкой вечною злодеем быть,

По крайней мере в Дании возможно.

(Пишет.)

Здесь, дядюшка. Теперь пароль и отзыв:

«Прощай, прощай и помни обо мне!»

Я поклялся.

Горацио (за сценой)

Принц! Принц!

Марцелло (за сценой)

Принц Гамлет!

Горацио (за сценой)

Бог да защитит вас!

Гамлет

Аминь!

Марцелло (за сценой)

Эй, где вы, принц?

Гамлет

Сюда, мой сокол!

Входят Горацио и Марцелло.

Марцелло

Что с вами, принц?

Горацио

Ну что, узнали вы?

Гамлет

О, удивительно!

Горацио

Скажите, принц.

Гамлет

Нет, вы расскажете.

Горацио

Я – нет, мой принц!

Клянусь вам небом.

Марцелло

Я не расскажу.

Гамлет

Вот видите… И кто бы мог подумать!

Но, чур, молчать.

Горацио и Марцелло

Клянусь вам небом, принц!

Гамлет

Нет в Дании ни одного злодея,

Который не был бы негодным плутом.

Горацио

Чтоб это нам сказать, не стоит

Вставать из гроба мертвецу.

Гамлет

Вы правы —

И потому, без дальних объяснений,

Я думаю – простимся и пойдем.

Вы – по делам или желаньям вашим:

У всех свои желанья и дела;

А бедный Гамлет – он пойдет молиться.

Горацио

Да это, принц, бессвязные слова.

Гамлет

Мне очень жаль, что вам они обидны;

Душевно жаль.

Горацио

Тут нет обиды, принц.

Гамлет

Горацьо, есть: клянусь святым Патриком,

Обида страшная! Что до виденья —

Он честный дух, поверьте мне, друзья;

Желанье ж знать, что было между нами,

Одолевай как может кто. Теперь,

Когда вы мне товарищи, друзья,

Когда солдаты вы, прошу исполнить,

О чем я попрошу.

Горацио

Охотно. Что же?

Гамлет

Не говорить, что видели вы ночью.

Горацио и Марцелло

Не скажем, принц.

Гамлет

Однако ж поклянитесь.

Горацио

Клянусь вам честью, принц, не разглашать.

Марцелло

Я также.

Гамлет

Нет! Клянитесь на мече!

Марцелло

Мы поклялись уже.

Гамлет

На меч, на меч мой!

Тень (под землею)

Клянитесь!

Гамлет

А! Ты здесь, товарищ верный?

Что ж, господа, вы слышите – приятель

Не спит в гробу: угодно вам поклясться?

Горацио

Скажите: в чем?

Гамлет

Чтоб никогда до смерти

О том, что видели, не говорить ни слова.

Клянитесь на моем мече!

Тень (под землею)

Клянитесь!

Гамлет

Hic et ubique: переменим место —

Сюда, друзья. Сложите снова руки

На меч мой и клянитесь: никогда

О том, что видели, не говорить ни слова.

Тень (под землею)

Клянитесь на мече!

Гамлет

А, браво, крот!

Как роешься ты быстро под землей!

Отличный рудокоп! Еще раз дальше.

Горацио

Непостижимо, странно!

Гамлет

Эту странность

Как странника, укрой в своем жилище.

Есть многое на небе и земле,

Что и во сне, Горацио, не снилось

Твоей учености. Однако дальше!

Здесь, как и там, клянитесь мне блаженством,

Что как бы странно я себя ни вел —

Я, может быть, сочту необходимым

Явиться чудаком, – что вы тогда

Не станете руками делать знаков,

Ни головой качать, ни говорить

Двусмысленно, как, например: «да, знаем»,

Или: «могли бы мы, когда б хотели»,

Или: «когда бы смели мы сказать»,

Иль: «люди есть, которые могли бы…»

Или другим неявственным намеком

Не скажете, что дело вам известно.

Вот в чем клянитесь мне, клянитесь Богом

И в смертный час его святой защитой.

Тень (под землею)

Клянитесь!

Гамлет

Успокойся, успокойся,

Ты, страждущая тень! Ну, господа,

Прошу любить и жаловать меня —

И сколько бедный человек, как Гамлет,

Вам может оказать любви и дружбы,

Он вам окажет их, бог даст. Идем!

Ни слова боле: пала связь времен!

Зачем же я связать ее рожден?

Итак, пойдемте вместе, господа.

Уходят.

Акт II

Комната в доме Полония.

Входят Полоний и Рейнальдо.

Полоний

Отдай ему, Рейнальдо, эти деньги

И письма.

Рейнальдо

Слушаю.

Полоний

Куда умно,

Рейнальдо, добрый мой, было б сначала

Узнать о том, как он себя ведет,

А там и посетить.

Рейнальдо

Я так и думал.

Полоний

Прекрасно сказано, прекрасно! Видишь;

Сперва спроси, кто из датчан в Париже,

И где, и как, и почему живут,

С кем знаются и сколько проживают.

Потом, когда окольною дорогой

Твоих расспросов ты дойдешь до цели,

Заметишь, что они Лаэрта знают, —

И ближе приступи. Спроси о нем,

Как будто вы издалека знакомы;

Скажи, что знаешь ты его отца,

Приятелей, отчасти и его.

Что, понял ли, Рейнальдо?

Рейнальдо

Понимаю.

Полоний

Отчасти и его, впрочем, мало;

И если это тот, так он буян,

И водится за ним и то и се —

А там налги, что хочешь, на Лаэрта,

Лишь чести не затрагивай его —

От этого остерегись, а этак

Про разные веселые проказы,

Известные сопутники свободы

И юности.

Рейнальдо

Как, например, игра?

Полоний

Да, или пьянство, клятвы, поединки,

Разврат, но дальше уж нейди.

Рейнальдо

Но это запятнает честь.

Полоний

Нисколько,

Когда сумеешь к делу подойти.

Его не должен ты давать в добычу,

Как невоздержного, злословию людей.

Я разумел не то! Его проступки

Старайся осветить пристойным светом:

Пусть кажутся они пятном свободы,

Огнем и вспышкой пламенной души,

Волнением неукротимой крови —

Уделом всех.

Рейнальдо

Однако…

Полоний

Ты хотел бы

Узнать, зачем все это надо делать?

Рейнальдо

Да, мне хотелось бы.

Полоний

Ну, вот мой план —

И, кажется, ловушка не дурна.

Когда слегка его ты запятнаешь,

Как будто он в делах своих нечист,

Заметь – и тот, с которым говоришь ты,

Видал когда-нибудь, что молодец

Виновен был в означенных пороках,

Поверь, что так начнет он говорить:

«Любезный друг», «почтеннейший» иль «сударь»,

Как водится приветствовать людей

У них в земле.

Рейнальдо

Я слушаю – что дальше?

Полоний. Потом – он вот что сделает: он… Да что, бишь, я хотел сказать? Ей-богу, я что-то хотел сказать! На чем я остановился?

Рейнальдо. На том, что «так начнет он говорить…»

Полоний

Что так начнет он говорить: «Да, точно»,

Он скажет: «Я ведь молодца-то знаю:

На днях, или вчера, или тогда-то

Его я видел с тем или другим;

И-точно – он, как говорите вы,

Вел страшную игру; тогда был пьян,

Тогда поссорился за карточным столом…»

Иль даже: «Я видел, как заходил он

В публичный дом» – и прочее такое.

И примечай, как на приманку лжи

Ты рыбку истины поймаешь. Так

Мы, люди с толком и умом, умеем

Обходами за скрытым переулком

Лаэрта испытать. Меня ты понял —

Ты можешь, следуя моим советам,

Проселками пройти в село. Итак,

Не правда ль?

Рейнальдо

Да.

Полоний

Ну, бог с тобой!

Рейнальдо

Прощайте.

Полоний

Сам наблюдай его поступки.

Рейнальдо

Слышу.

Полоний

Да музыку чтоб он не покидал.

Рейнальдо

Исполню все.

Уходит.

Входит Офелия.

Полоний

Прощай. Ну что, Офелия, что скажешь?

Офелия

Ах, как я испугалась, о мой Боже!

Полоний

Чего же, Бог с тобой? Что там случилось?

Офелия

Я шила в комнате моей, как вдруг

Вбегает Гамлет: плащ на нем разорван,

На голове нет шляпы, а чулки

Развязаны и спущены до пяток;

Он бледен, как стена; колени гнутся;

Глаза блестят каким-то жалким светом,

Как будто он был послан преисподней,

Чтоб рассказать об ужасах ее.

Таков он был.

Полоний

Безумный от любви?

Офелия

Не знаю, но боюсь, что это так.

Полоний

О чем же он с тобою говорил?

Офелия

Он крепко за руку меня схватил,

И, отступив потом во всю длину

Руки своей, другою осенил он

Глаза и пристально смотрел в лицо мне,

Как будто бы хотел его писать.

Так долго он стоял; потом, слегка

Пожавши руку мне, он покачал

Три раза головой и так глубоко,

Так жалобно вздохнул, как будто тело

На части распадется с этим вздохом

И жизнь из груди улетит. Вздохнувши,

Он отпустил меня; через плечо

Закинув голову, казалось, путь свой

Он видел без очей: без их участья,

Он вышел за порог и до конца

Меня их светом озарял.

Полоний

Пойдем,

Пойдем со мной – я короля сыщу.

Вот истинно безумие любви:

Оно свирепствует против себя

И нас влечет к отчаянным делам

Не реже, чем любая из страстей,

Терзающих нас под луною. Жаль!

Ты с ним не говорила ль слишком грубо?

Офелия

Я только не брала его посланий

И самого к себе не принимала,

Как вы вчера, отец, мне приказали.

Полоний

Он оттого и помешался. Жаль,

Что раньше я об этом не подумал;

Но я боялся, что Гамлет шалит

И только хочет погубить тебя.

Будь проклято такое подозренье!

Мы, старики, мне кажется, готовы

Во мнениях переступать за цель,

Как юноша нередко забывает

Предусмотрительность. Идем же к королю,

Он должен все узнать. Гораздо хуже

Скрыть эту страсть от короля,

Чем тайну Гамлета разоблачить.

Пойдем.

Уходят.

Комната в замке.

Король, королева, Розенкранц, Гильденштерн и свита.

Король

Добро пожаловать, мой Розенкранц

И Гильденштерн! Желанье вас увидеть

И вместе с тем потребность в вашей службе

Заставили призвать вас так поспешно.

Вы слышали уже о том, что Гамлет

Преобразился вдруг. Так говорю я

Затем, что он ни телом, ни душою

Не тот, что был. И я не понимаю,

Что – если не родителя кончина —

Могло так глубоко его расстроить.

Обоих вас прошу я, господа, —

Вы с ним воспитаны, вы так знакомы

С его душой – останьтесь здесь на время

В моем дворце. Старайтесь заманить

Его в веселости, игру, в забавы

И – сколько вам на след напасть удастся —

Узнайте, чем он сильно так расстроен.

Быть может, мы, найдя тому причину,

Найдем и средство излечить болезнь.

Королева

Он очень часто вспоминал о вас,

И я уверена, что нет других,

К кому бы он привязан был так сильно.

Когда вы так добры, что захотите

Нам времени немного посвятить,

Мы вас по-королевски наградим.

Розенкранц

Вы властью царскою облечены:

К чему просить? Вам стоит повелеть.

Гильденштерн

Мы повинуемся. К стопам монаршим,

По мере сил, готовы нашу службу

Повергнуть мы. Повелевайте нами.

Король

Благодарим вас, верный Розенкранц

И добрый Гильденштерн.

Королева

Благодарим

Вас, Гильденштерн и добрый Розенкранц.

Прошу сейчас отправиться к Гамлету.

Как изменился он, мое дитя!

Пусть кто-нибудь из свиты вас проводит.

Гильденштерн

Господь благослови – ему на радость

И благоденствие – старанья наши все.

Королева

Аминь.

Розенкранц, Гильденштерн и некоторые из свиты уходят.

Входит Полоний.

Полоний

Корнелий, посланный к норвежскому двору,

И Вольтиманд счастливо воротились

С ответом радостным, мой государь.

Король

Ты был всегда отцом вестей счастливых.

Полоний

Я был им, да? О, смею вас уверить,

Что долг мой, государь, люблю я так же,

Как жизнь мою, а короля-как Бога.

И я вполне, мне кажется, успел —

Иль этот мозг по хитрости дороге

Летит не так уж метко, как бывало, —

Мне кажется, что я успел открыть,

Что, собственно, ума лишило принца.

Король

О, говори! Я жажду это слышать.

Полоний

Сперва послушайте послов; мое же

Известье будет за столом десертом.

Король

Так сделай же им честь, введи их сам.

Полоний уходит.

Он говорит, любезная Гертруда,

Что он открыл причину и источник

Расстройства сына твоего.

Королева

Причина

Одна, боюсь я: смерть его отца

И скорый брак наш.

Король

Хорошо, узнаем.

Полоний возвращается с Корнелием и Вольтимандом.

Добро пожаловать! Что ты привез

От славного норвежского монарха,

Мой добрый Вольтиманд?

Вольтиманд

Желанье счастья,

Поклон за дружелюбный ваш поклон.

Едва успели мы промолвить слово,

Как он велел набор остановить.

Он полагал, что цель вооруженья —

Поход на поляков; но, вникнув в дело,

Нашел, что вам готовится удар.

Обиженный, что так легко играют

Его болезнью, саном и летами,

Арестовать велит он Фортинбраса.

Принц повинуется; из уст монарха

Он строго осужден и, наконец,

Дает пред дядею обет вовеки

Оружия на вас не подымать.

Старик, в восторге, подарил ему

Пять тысяч крон доходов ежегодных

И полномочие вести солдат,

Им набранных, на поляков. Он просит…

Все это здесь изложено подробно…

(Подает бумагу.)

Чтоб вы благоволили разрешить

Войскам поход чрез датские владенья

На тех условиях о платеже

И безопасности, какие здесь

Означены в письме, мной вам врученном.

Король

Мы на досуге разберем письмо,

Дадим ответ и дело все обсудим,

А между тем благодарим за труд.

Теперь идите отдохнуть, а ночью

Мы попируем вместе. Очень рады

Вас видеть здесь!

Вольтиманд и Корнелий уходят.

Полоний

Благополучно дело

Окончено. Пресветлый государь

И государыня, распространяться,

Что значит преданность, что власть монарха,

Зачем день-день, ночь – ночь и время —

Все значило бы это расточать

И день, и ночь, и время по-пустому.

И так как краткость есть душа ума,

А многословие – его прикраса,

Я буду краток. Сын помешан ваш.

Так называю я его затем,

Что в чем ином и состоит безумство,

Когда не в том, что человек безумен?

Но не о том…

Королева

Поменее искусства,

Но дела больше!

Полоний

Честью вам клянусь,

В моих словах нисколько нет искусства.

Что он безумен – это правда; правда,

Что жаль его, и жаль, что это правда.

Метафора глупа, так прочь ее!

Я без искусства к делу приступаю.

Мы приняли, что он сошел с ума, —

Что остается нам? Открыть причину

Сего эффекта – правильней: дефекта,

Затем что дефективный сей эффект

На чем-нибудь основан. Вот в чем дело!

Подумайте об этом, королева.

Я дочь имею, ибо эта дочь

Моя; из должного повиновенья

Она мне вот что отдала. Теперь

Прошу отгадывать и заключать,

(Читает.)

«Небесной, идолу души моей, прелестнейшей Офелии». Дурное выражение, истертое. «Прелестнейшая» – истертое выражение. Но слушайте только: «Ее милой, снежной груди» – и прочее.

Королева

И это Гамлет к ней писал?

Я все вам расскажу.

Полоний

Позвольте:

(Читает.)

«Не верь, что есть огонь в звездах,

Что солнце ходит в небесах

И согревает грудь твою:

Но верь, что я тебя люблю.

О, милая Офелия, стихи мне не даются: я не владею искусством размерять свои вздохи, но верь мне, что я тебя глубоко люблю, моя милая! Прощай. Твой навсегда, пока живет еще это тело. Гамлет».

Вот что мне дочь послушная вручила

И все подробно рассказала мне:

Когда и как в любви он признавался.

Король

Как приняла она его любовь?

Полоний

Какого мнения вы обо мне?

Король

Ты – честный, благородный человек.

Полоний

И это я желал бы доказать.

Но что подумали бы вы, узнавши,

Что видел я, как вспыхнула любовь?

А должно знать, что я ее заметил,

Когда мне дочь еще не говорила.

Что обо мне подумали бы вы

Иль государыня, супруга ваша,

Играй я роль кармана для записок

Иль писчего стола? Смотри я праздно

На их любовь, что думали бы вы?

Но нет, я прямо к делу приступил;

Моей красавице сказал я вот что:

«Ведь Гамлет – принц; он не тебе чета,

И этому не быть». Я приказал ей

Пред Гамлетом замкнуть покрепче дверь,

Не принимать любви его залогов

И посланных его не допускать.

Она вкусила плод моих советов,

А он, отверженный, – чтоб сократить рассказ —

Предался грусти, вслед затем – посту,

Потом бессоннице, потом впал в слабость,

Потом в рассеянность и, шаг за шагом,

Дошел к безумию, а нас поверг в печаль.

Король

Ты думаешь, что так?

Королева

Оно весьма возможно.

Полоний

Желательно бы знать, когда случилось,

Чтоб положительно сказал я: это так,

А вышло иначе?

Король

Я не припомню.

Полоний

Так с плеч мне голову снимите,

Когда оно не так. Уж если я

Попал на след, так истину сыщу,

Хоть будь она сокрыта в самом центре.

Король

Но как бы нам разведать все поближе?

Полоний

Вы знаете, он в этой галерее

Часа четыре иногда гуляет.

Королева

Да, правда.

Полоний

И в такой-то час пошлю я

К нему Офелию. Мы с вами станем

Здесь за ковром. Заметьте их свиданье,

И если он не от любви безумен,

Так пусть вперед не буду я придворным,

А конюхом, крестьянином простым.

Король

Увидим.

Входит Гамлет, читая.

Королева

Посмотри, как грустно, бедный,

Идет он и читает.

Полоний

Прочь, прошу вас!

Идите оба прочь! Я с ним займусь.

Позвольте!

Король, королева и придворные уходят.

Как поживаете, принц Гамлет?

Гамлет. Слава Богу, хорошо.

Полоний. Знаете вы меня, принц?

Гамлет. Совершенно. Ты – рыбак.

Полоний. Нет, принц.

Гамлет. Так я желал бы, чтобы ты был так же честен.

Полоний. Честен, принц?

Гамлет. Да, сударь, быть честным – значит, как ведется на этом свете, быть избранным из десяти тысяч.

Полоний. Сущая правда, принц.

Гамлет. Потому что, если солнце, божество, зарождает червей, касаясь мертвого тела… Есть у тебя дочь?

Полоний. Есть, принц.

Гамлет. Не пускай ее на солнце. Плодородие благодатно; но если такая благодать достанется в удел твоей дочери – берегись, дружок!

Полоний. Что вы хотите этим сказать? (Тихо.) Все на мою дочь сворачивает. А сначала он меня не узнал; сказал, что я рыбак! Далеко, далеко зашел он! А право, в молодости и я страдал от любви немало, почти так же, как и он. Заговорю с ним опять. (Громко.) Что вы читаете, принц?

Гамлет. Слова, слова, слова.

Полоний. Но о чем они говорят?

Гамлет. С кем?

Полоний. Я разумею, что написано в книге, принц?

Гамлет. Клевета. Этот мерзавец сатирик утверждает, что у стариков седые волосы, что лица их в морщинах, что с ресниц течет амбра и вишневый клей, что у них излишний недостаток остроумия и слабые ноги. Хотя я свято и крепко во все это верую, но, мне кажется, не годится это писать. Вы сами, сударь, сделались бы так же стары, как я, если бы могли ползти, как рак, назад.

Полоний. (тихо). Это хотя и безумие, однако систематическое. (Громко.) Не угодно ли вам укрыться от ветра, принц?

Гамлет. В могиле?

Полоний. Да, это точно значило бы укрыться от ветра. (Тихо.) Как метки иногда его ответы! И это часто удастся безумию, а уму и здравому рассудку – не так-то. Оставлю его и постараюсь устроить свидание его с моею дочерью. (Громко.) Позвольте, принц, засвидетельствовать вам мое почтение и попросить вас дать мне отпуск.

Гамлет. Я ничего не дам вам охотнее, исключая моей жизни, моей жизни, моей жизни.

Полоний. Прощайте, принц.

Гамлет (тихо). Несносные старые дураки!

Входят Розенкранц и Гильденштерн.

Полоний. Вы ищете принца Гамлета? Он там.

Розенкранц. Благодарю вас.

Полоний уходит.

Гильденштерн. Ваше высочество!

Розенкранц. Глубокоуважаемый принц!

Гамлет. Дорогие друзья мои! Что ты поделываешь, Гильденштерн? А, Розенкранц! Каково поживаете?

Розенкранц. Как все ничтожные сыны персти.

Гильденштерн. Мы счастливы, потому что не слишком счастливы; мы не маковка на шляпе Фортуны.

Гамлет. Но и не подошва ее башмаков?

Розенкранц. И то нет.

Гамлет. Стало быть, вы живете около ее пояса, в средоточии ее милостей?

Гильденштерн. Да, правда, мы с нею близки.

Гамлет. Как! Оба? Правда – она женщина легкого поведения… Что нового?

Розенкранц. Ничего, принц; разве что свет стал честным.

Гамлет. Значит, близок день Страшного суда. Но ваша новость несправедлива! Позвольте порасспросить вас подробнее. В чем провинились вы, друзья, перед Фортуною, что она посылает вас сюда в тюрьму?

Гильденштерн. В тюрьму, принц?

Гамлет. Дания – тюрьма.

Розенкранц. Так и весь свет тюрьма.

Гамлет. Превосходная. В ней много ям, каморок и конурок. Дания – одна из худших.

Розенкранц. Мы другого мнения, принц.

Гамлет. Так для вас она и не тюрьма. Само по себе ничто не дурно, ни хорошо; мысль делает его тем или другим. Для меня Дания – тюрьма.

Розенкранц. Ваша любовь к славе делает ее тюрьмою; она слишком тесна для вашего духа.

Гамлет. О боже! Я мог бы заключиться в ореховую скорлупу и считать себя королем необъятного пространства, если бы не злые сны мои.

Гильденштерн. Эти сны – честолюбие. Истинная сущность честолюбия есть только тень сновидения.

Гамлет. Сновидение само есть только тень.

Розенкранц. Конечно, и мне кажется, что честолюбие так воздушно и туманно, что оно только тень тени.

Гамлет. Итак, наши нищие – тела, а короли и великолепные герои – тени нищих. Не пойти ли ко двору? Я, право, не мастер рассуждать.

Розенкранц и Гильденштерн. Мы к вашим услугам.

Гамлет. Ни слова об этом. Я не хочу считать вас заодно с прочими моими покорнейшими слугами; должно отдать им справедливость, они мне ужасно прислуживают. Будем же говорить, как друзья: зачем вы в Эльсиноре?

Розенкранц. Мы желали посетить вас – и только.

Гамлет. Нищий, я беден и благодарностью; но благодарю вас, друзья, и поверьте, мое спасибо еще полушкою дороже. За вами не посылали? Вы сами вздумали приехать? Добровольно? Ну, руку на сердце и говорите прямо.

Гильденштерн. Что же сказать нам, принц?

Гамлет. Что угодно-только дело. За вами посылали, и в ваших взорах есть что-то вроде признания: ваша скромность не довольно хитро его скрывает. Я знаю, добрый король и королева послали за вами.

Розенкранц. Зачем, принц?

Гамлет. Это вы должны мне сказать! Заклинаю вас правами нашего товарищества, союзом юности, всегда верною любовью, всем еще более дорогим, чем тронул бы вашу душу лучший оратор, – скажите прямо: посылали за вами или нет?

Розенкранц (Гильденштерну). Что ты на это скажешь?

Гамлет (тихо). Довольно: понимаю. (Громко.) Не скрывайте ничего, если вы меня любите.

Гильденштерн. Принц, за нами посылали.

Гамлет. Я скажу вам зачем; моя догадка предупредит ваше признание, и вы не нарушите тайны короля и королевы. С недавних пор, не знаю отчего, утратил я всю мою веселость, оставил обычные занятия, и точно – в душе моей так худо, что это прекрасное создание, земля, кажется мне бесплодною скалою; этот чудесный небосклон, эта величественная кровля, сверкающая золотым огнем, – что ж, мне она кажется только смешением ядовитых паров. Какое образцовое создание человек! Как благороден разумом! Как безграничен способностями! Как значителен и чудесен в образе и движениях! В делах как подобен ангелу, в понятии – Богу! Краса мира! Венец всего живого! И что ж для меня эта эссенция праха? Мне мужчины скучны, а женщины-тоже, хотя твоя улыбка и не согласна, кажется, с этим.

Розенкранц. У меня и в мыслях этого не было, принц.

Гамлет. Чего же ты смеялся, когда я сказал, что мужчины мне скучны?

Розенкранц. Я думал, как постно угостите вы актеров, если это так. Мы съехались с ними дорогой; они едут сюда предложить вам свои услуги.

Гамлет. Играющий королей – добро пожаловать. Я заплачу дань его величеству. Странствующий рыцарь найдет дело мечу и копью; любовник не будет вздыхать даром; весельчак спокойно дотянет роль свою; дурак рассмешит смешливых, и героиня свободно выскажет свои мысли, если они не споткнутся о стихи. Что это за актеры?

Розенкранц. Те самые, которые вам так нравились: городские трагики.

Гамлет. Зачем же они странствуют? Постоянное жилище выгоднее для славы и доходов их.

Розенкранц. Я думаю, что причиной кой-какие нововведения.

Гамлет. Что, пользуются они тем же уважением, как и прежде, когда я был в городе? По-прежнему их посещают?

Розенкранц. Нет, уже не столько.

Гамлет. Отчего? Позаржавели они?

Розенкранц. Нет, они трудятся, как и прежде. Но нашлось гнездо детей, маленьких птенцов, которые вечно пищат громче смысла, и им бесчеловечно за то аплодируют. Теперь они в моде и шумят на народных театрах-как называют они их – до того, что многие со шпагою в руке боятся гусиного пера и не смеют туда войти.

Гамлет. Как? Они дети? Кто же содержит их? Как им платят? И покинут ли они свое искусство, когда потеряют голос? Выросши до обыкновенных актеров – что очень вероятно, если они лишены лучших средств, – не обвинят ли они в несправедливости своих авторов, заставлявших их декламировать против собственной будущности?

Розенкранц. Право, с обеих сторон довольно было дела, и народ не совестился раздражать их друг против друга. Несколько времени нельзя было выручить ни копейки за пьесу, если автор и актеры не бранились в ней со своими противниками.

Гамлет. Возможно ли!

Гильденштерн. И головам доставалось.

Гамлет. И дети победили?

Розенкранц. Без сомнения, принц, и самого Геркулеса.

Гамлет. Неудивительно, потому что мой дядя стал королем Дании, и те, которые делали ему рожи при жизни отца моего, дают теперь 20, 40, 50, даже 100 червонцев за миниатюрный портрет его. Черт возьми! Тут оказалось бы нечто сверхъестественное, если бы философии удалось доискаться истины!

Трубы за сценой.

Гильденштерн. Вот и актеры.

Гамлет. Друзья, я рад видеть вас в Эльсиноре. Дайте ваши руки. Гостей всегда принимают с комплиментами и церемониями: позвольте же и вас принять на тот же манер, затем что иначе мое обращение с актерами, которое, уверяю вас, наружно будет очень хорошо, покажется лучше, нежели с вами. Добро пожаловать! Но мой дядя-отец и тетка-мать ошибаются…

Гильденштерн. В чем, принц?

Гамлет. Я безумен только при норд-весте; если же ветер с юга, я еще могу отличить сокола от цапли.

Входит Полоний.

Полоний. Здравствуйте, господа.

Гамлет. Послушай, Гильденштерн, и ты, Розенкранц, – на каждое ухо по слушателю: это большое дитя еще не вышло из пеленок.

Розенкранц. Может быть, он снова попал в них. Говорят же, что старые люди делаются детьми.

Гамлет. Я предсказываю, что он пришел известить об актерах. Замечайте! Да, точно, это было в понедельник утром.

Полоний. У меня есть новости, принц.

Гамлет. И у меня есть новости: когда Росций был в Риме актером…

Полоний. Актеры приехали, принц.

Гамлет. Быть не может!

Полоний. Уверяю вас честью.

Гамлет. И каждый ехал на осле…

Полоний. Лучшие актеры в свете! Лучшие для трагедий, комедий, пастушеских драм, пастушеско-комических, историко-пастушеских, трагико-исторических, траги-комико-историко-пастушеских, для нераздельного действия и безграничных поэм. Сенека для них не слишком печален, Плавт – не слишком весел. Нет равных им ни в заученном, ни в импровизации.

Гамлет. О, Иевфай, судья Израиля! Каким сокровищем обладал ты!

Полоний. Каким, принц?

Гамлет. Каким?

Он красавицу дочь

Всей душою любил.

Полоний (тихо). Все о моей дочери!

Гамлет. Не прав ли я, старый Иевфай?

Полоний. Если вы называете меня Иевфаем, принц, так у меня есть дочь, которую я горячо люблю.

Гамлет. Нет, этого вовсе не следует.

Полоний. Что же следует, принц?

Гамлет. Что?

Что придет все к концу,

Как угодно Творцу.

А потом – ты сам знаешь:

И случилось с ней то,

Что нам всем суждено.

Остальное ты можешь дочитать в святочной песне. Речь мою прерывают новые лица.

Входят актеры.

Добро пожаловать, приятели! Здравствуйте! Рад видеть тебя здоровым! Здорово, друзья! А, старый друг, как же обросло лицо твое с тех пор, как я видел тебя в последний раз! Надеюсь, ты не будешь шептать себе в бороду? А, красавица моя! Ты поднялась к небу на целый каблук. Дай Бог, чтобы твой голос не потерял свою звонкость, как истертая монета. Добро пожаловать, господа!

Бросимся же, как французские соколиные охотники, на первое, что ни встретится. Сейчас что-нибудь представить! Покажите ваше искусство. Ну, патетический монолог!

1-й актер. Что прикажете, принц?

Гамлет. Я слышал когда-то, как ты декламировал монолог – но его никогда не произносили на сцене или не больше одного раза: я помню, пьеса не понравилась толпе; это был апельсин для известного рода животных. Но я и другие, которых мнение в этих вещах гораздо основательнее моего, почитали ее превосходной пьесой; сцены были расположены искусно и обработаны с умом и простотою. Я помню, кто-то сказал, что в стихах нет соли и перцу для приправы смысла, а в выражениях нет мыслей, которые обличали бы в авторе чувство; но он назвал эту пьесу простою, здоровою и приятною и гораздо больше прекрасною, чем украшенною. Один отрывок нравился мне особенно: рассказ Энея Дидоне, особенно в том месте, где он говорит об убийстве Приама. Если помнишь, начни с этого стиха… Постой… постой… «Суровый Пирр, как африканский лев…» Нет, я ошибаюсь; но начинается Пирром…

«Суровый Пирр, которого доспехи,

Как черный замысел, подобны были тьме

Той полночи, когда лежал он в чреве

Бедой грозившего коня, – теперь

Переменил на образе ужасном

Ужасный цвет: от головы до пят

Он весь багров; обрызган алой кровью

Родителей, сынов и дочерей;

Весь закален огнем горящих улиц,

Предательски светящих на пути

К цареубийству. Распаленный гневом,

В крови, засохшей на его доспехах,

С огнем в очах, свирепый ищет Пирр

Отца Приама…»

Продолжай!

Полоний. Ей-богу, принц; вы прекрасно декламируете: с хорошим выражением и благородно!

1-й актер

«Он его находит:

Приама меч не досягает греков;

Не повинуется ему клинок —

Лежит, где пал, не внемля повеленью.

В неравный бой вступает Пирр с Приамом;

Во гневе меч занес он далеко,

Но старец пал, не выждавши удара,

От свиста лезвия. Казалось, Троя

Полмертвая воскресла от удара,

Главою пламенной поникла в прах

И Пирра слух сковала страшным треском.

Его клинок, уже летящий долу

На снежную главу Приама-старца,

Казалось, в воздухе повис —

Так Пирр стоял, как статуя тирана,

И будто бы без силы и без воли

Не делал ничего. Но так же,

Как часто мы пред бурей замечаем,

Притих зефир, безмолвны облака,

Улегся ветер, земля, как смерть, недвижна —

И вдруг пространство рассекает гром:

Так, после тихого мгновенья, Пирр

Опять восстал для яростного мщенья —

И никогда циклопов тяжкий молот

Не падал так на Марсову броню,

Как Пирра меч пал на царя Приама.

Погибни же, изменница Фортуна!

Владычества ее лишите, боги!

Переломайте спицы колеса

И в недра тартара скатите обод

С высот небесных!»

Полоний. Это слишком длинно.

Гамлет. Как твоя борода. Не худо бы и то, и другое обрить. Пожалуйста, продолжай. Он спит, когда не слышит пошлостей или непристойностей. Продолжай о Гекубе.

1-й актер

«Но кто – увы, кто в скорбном одеяньи

Царицу зрел?»

Гамлет. Царицу в скорбном одеяньи?

Полоний. Это хорошо. Царица в скорбном одеяньи хорошо.

1-й актер

«Как босоногая она блуждала,

Грозя огонь залить рекою слез;

Лоскут на голове, где так недавно

Сиял венец; на место царской мантьи

Наброшено, в испуге, покрывало

На плечи, исхудавшие от горя.

Кто это видел, ядовитой бранью

Тот обесчестил бы богиню счастья!

И если бы ее узрели боги,

Когда она увидела, как Пирр

Супруга труп надменно рассекал, —

Взрыв вопля их, когда они не чужды

Чувств смертного, заставил бы рыдать

Небес огнистые глаза и пробудил бы

В сердцах богов бессмертных состраданье!»

Полоний. Смотрите: он изменился в лице, он плачет. Ради Бога, перестань!

Гамлет. Довольно. Остальное доскажешь в другой раз. Не угодно ли вам позаботиться об угощении актеров? Слышите! Чтоб их хорошо приняли. Они зеркало и краткая летопись своего времени. Плохая эпитафия повредит тебе после смерти меньше, чем злая эпиграмма из уст их, пока ты жив.

Полоний. Принц, я приму их по заслугам.

Гамлет. Нет, прими их лучше. Если обращаться с каждым по за слугам, кто же избавится от пощечины? Прими их согласно с твоею честью и саном; чем меньше они стоят, тем выше будет твое снисхождение. Возьми их с собою!

Полоний. Пойдемте, господа.

Гамлет. Идите за ним, друзья. Завтра вы сыграете пьесу.

Полоний и все актеры, кроме 1-го, уходят.

Послушай, старый приятель, можете вы сыграть убийство Гонзаго?

1-й актер. Можно, принц.

Гамлет. Так представьте же его завтра ввечеру. В случае нужды ведь можно выучить строчек двенадцать, которые мне хочется сочинить и вставить в пьесу, – не правда ли?

1-й актер. Можно, ваше высочество.

Гамлет. Прекрасно! Ступайте за ним, только не смейтесь над ним.

1-й актер уходит.

Друзья мои, прощайте до вечера. Очень рад видеть вас в Эльсиноре.

Розенкранц и Гильденштерн. Слушаем, принц.

Уходят.

Гамлет

Бог с вами! Я один теперь.

Какой злодей, какой я раб презренный!

Не дивно ли: актер, при тени страсти,

При вымысле пустом, был в состоянье

Своим мечтам всю душу покорить;

Его лицо от силы их бледнеет;

В глазах слеза дрожит, и млеет голос.

В чертах лица отчаянье и ужас,

И весь состав его покорен мысли.

И все из ничего – из-за Гекубы!

Что он Гекубе? Что она ему?

Что плачет он о ней? О! Если б он,

Как я, владел призывом к страсти,

Что б сделал он? Он потопил бы сцену

В своих слезах и страшными словами

Народный слух бы поразил, преступных

В безумство бы поверг, невинных в ужас,

Незнающих привел бы он в смятенье,

Исторг бы силу из очей и слуха.

А я, презренный, малодушный раб,

Я дела чужд, в мечтаниях бесплодных

Боюсь за короля промолвить слово,

Над чьим венцом и жизнью драгоценной

Совершено проклятое злодейство.

Я трус? Кто назовет меня негодным?

Кто череп раскроит? Кто прикоснется

До моего лица? Кто скажет мне: ты лжешь?

Кто оскорбит меня рукой иль словом?

А я обиду перенес бы. Да!

Я голубь мужеством; во мне нет желчи,

И мне обида не горька; иначе

Уже давно раба гниющим трупом

Я воронов окрестных угостил бы.

Кровавый сластолюбец, лицемер!

Бесчувственный, продажный, подлый изверг!

Глупец, глупец! Куда как я отважен!

Сын милого убитого отца,

На мщенье вызванный и небесами,

И тартаром, я расточаю сердце

В пустых словах, как красота за деньги:

Как женщина, весь изливаюсь в клятвах.

Нет, стыдно, стыдно! К делу, голова!

Гм! Слышал я, не раз преступных душу

Так глубоко искусство поражало,

Когда они глядели на актеров,

Что признавалися они в злодействах.

Убийство немо, но оно порою

Таинственно, но внятно говорит.

Пусть кое-что пред дядею представят

Подобное отцовскому убийству:

Я буду взор его следить, я испытаю

Всю глубину его душевной раны.

Смутится он-тогда свой путь я знаю.

Дух мог быть сатана; лукавый властен

Принять заманчивый, прекрасный образ.

Я слаб и предан грусти; может статься,

Он, сильный над скорбящею душой,

Влечет меня на вечную погибель.

Мне нужно основание потверже.

Злодею зеркалом пусть будет представленье,

И совесть скажется и выдаст преступленье.

Уходит.

Акт III

Входят король, королева, Полоний, Офелия, Розенкранц и Гильденштерн.

Король

И вам никак не удалось дознаться,

Зачем он роль безумного играет?

Зачем покой его так дико нарушает

Безумия опасный ураган?

Розенкранц

Он говорит, что ум его расстроен,

Но чем – про то, увы, не говорит.

Гильденштерн

Он испытать себя не допустил:

Он нас хитро безумством отдалял,

Когда мы у него старались вырвать

Признанье в истине.

Королева

А как

Он принял вас?

Розенкранц

Как светский человек.

Гильденштерн

Но в обращенье был он очень связан.

Розенкранц

Скуп на вопросы, на ответы щедр.

Королева

К забавам вы его не приглашали?

Розенкранц

Нечаянно мы встретили актеров,

Идя к нему. Сказали это принцу —

И он как будто с радостью нас слушал.

Они здесь, при дворе, и в этот вечер

Он приказал им, кажется, играть.

Полоний

Да, правда; мне он поручил просить вас

Послушать и взглянуть на представленье.

Король

От всей души. Я очень рад, что Гамлет

Склонился к этому – и я прошу вас

Еще сильней возвысить и возжечь в нем

Желание таких увеселений.

Розенкранц

Мы постараемся.

Розенкранц и Гильденштерн уходят.

Король

Оставь и ты нас, милая Гертруда;

Мы тайно Гамлета сюда призвали,

Чтоб здесь он встретился, как бы случайно,

С Офелией. Ее отец и я,

Мы станем здесь – законные шпионы,

Невидимо увидим их свиданье

И из поступков заключим,

Тоской любви он болен или нет.

Королева

Я удалюсь. Что до меня, так я желаю,

Офелия, чтоб ваша красота

Была одна счастливою причиной

Безумства Гамлета: тогда могу я

Надеяться, что ваша добродетель

Его на путь обычный возвратит.

Офелия

Я то же, государыня, желаю.

Королева уходит.

Полоний

Офелия, будь здесь. Мы, государь,

Займем места свои.

(Офелии.)

Вот книга, дочь!

Читай для вида: этим ты прикроешь

Уединение. Нас должно порицать

За то, что мы – случается частенько —

Святым лицом и маскою смиренной

И черта проведем.

Король (тихо)

О, слишком правда!

Как тяжело упали мне на совесть

Его слова! Лицо красы продажной

Не отвратительней в сравненье с краской,

Его покрывшею поддельной красотой,

Чем грех мой тяжкий с лживыми словами!

О, бремя тяжкое!

Полоний

Я слышу – он идет.

Укроемся.

Полоний и король уходят.

Входит Гамлет.

Гамлет

Быть или не быть? Вот в чем вопрос!

Что благороднее: сносить ли гром и стрелы

Враждующей судьбы или восстать

На море бед и кончить их борьбою?

Окончить жизнь – уснуть,

Не более! И знать, что этот сон

Окончит грусть и тысячи ударов, —

Удел живых. Такой конец достоин

Желаний жарких. Умереть? Уснуть?

Но если сон виденья посетят?

Что за мечты на смертный сон слетят,

Когда стряхнем мы суету земную?

Вот что дальнейший заграждает путь!

Вот отчего беда так долговечна!

Кто снес бы бич и посмеянье века,

Бессилье прав, тиранов притесненье,

Обиды гордого, забытую любовь,

Презренных душ презрение к заслугам,

Когда бы мог нас подарить покоем

Один удар? Кто нес бы бремя жизни,

Кто гнулся бы под тяжестью трудов?

Да, только страх чего-то после смерти —

Страна безвестная, откуда путник

Не возвращался к нам, смущает волю,

И мы скорей снесем земное горе,

Чем убежим к безвестности за гробом.

Так всех нас совесть обращает в трусов,

Так блекнет в нас румянец сильной воли,

Когда начнем мы размышлять: слабеет

Живой полет отважных предприятий,

И робкий путь склоняет прочь от цели.

Офелия! О нимфа! Помяни

Мои грехи в твоей святой молитве!

Офелия

Как провели вы эти дни, мой принц?

Здоровы ль вы?

Гамлет

Благодарю покорно.

Офелия

Уже давно желала я отдать вам

Кой-что, мой принц, что вы мне в память дали.

Возьмите же теперь.

Гамлет

Я не возьму;

Я никогда и ничего вам не дарил.

Офелия

Любезный принц, вам слишком хорошо

Известно, что дарили вы с словами,

Которых смысл цену вещей удвоил.

Букет исчез – возьмите ж их назад.

Для сердца благородного не дорог

Подарок от того, кто нас не любит.

Возьмите, принц!

Гамлет. А-а! Ты честная девушка?

Офелия. Принц!

Гамлет. И хороша собой?

Офелия. Что вы хотите сказать, принц?

Гамлет. То, что если ты добродетельна и хороша, так добродетель твоя не должна иметь дела с красотою.

Офелия. Можно ли красоте сыскать собеседницу лучше добродетели?

Гамлет. Да, конечно, красота скорее превратит добродетель в распутство, чем добродетель сделает красоту себе подобною. Прежде это был парадокс; теперь это аксиома. Я любил когда-то.

Офелия. Да, принц, – и вы заставили меня этому верить.

Гамлет. А не должно было верить. Добродетель не привьешь к нам так, чтобы в нас не осталось и следа старых грехов. Я не любил тебя.

Офелия. Тем более я была обманута.

Гамлет. Ступай в монастырь. Зачем рождать на свет грешников? Я сам, пополам с грехом, человек добродетельный, однако могу обвинять себя в таких вещах, что лучше бы мне на свет не родиться. Я горд, я мстителен, честолюбив. К моим услугам столько грехов, что я не могу и уместить их в уме, не могу дать им образа в воображении, не имею времени их исполнить. К чему таким тварям, как я, ползать между небом и землею? Мы обманщики все до одного. Не верь никому из нас. Иди лучше в монастырь. Где твой отец?

Офелия. Дома, принц.

Гамлет. Замкни же за ним дверь, чтоб он играл роль шута только у себя дома. Прощай.

Офелия. Милосердый боже, помоги ему.

Гамлет. Когда ты выйдешь замуж, вот тебе в приданое мое проклятие; будь чиста, как лед, бела, как снег, – ты все-таки не уйдешь от клеветы. Ступай в монастырь. Прощай! Или, если ты хочешь непременно выйти замуж, выбери дурака: умные люди знают слишком хорошо, каких чудовищ вы из них делаете. В монастырь – и скорее! Прощай.

Офелия. Исцелите его, силы небесные!

Гамлет. Слышал я и о вашей живописи, слышал довольно. Бог дает вам лицо, вы делаете другое. Вы таскаетесь, пляшете и поете: созданиям божьим даете имена в насмешку; притворяясь, будто все это от незнания, а оно просто легкомысленность. Подите! Ни слова! Это свело меня с ума. Я говорю – у нас не будет больше браков. Которые уже женились – пусть живут все, кроме одного; остальные останутся тем, что они теперь. В монастырь!

Уходит.

Офелия

Какой высокий омрачился дух!

Язык ученого, глаз царедворца,

Героя меч, цвет и надежда царства,

Ума и нравов образец – все, все погибло!

А мне, ничтожнейшей, мне суждено,

Весь нектар клятв его вкусивши, видеть,

Как пала мощь высокого ума,

Как свежей юности краса погибла,

Цветок весны под бурею увядший

О, горе мне! Что видела я прежде,

И что теперь я вижу пред собой!

Входят король и Полоний.

Король

Любовь? О нет: он не любовью болен!

Его слова хотя немного дики,

Но не безумны. У него на сердце

Запало семя; грусть его взрастит,

Оно взойдет – и плод опасен будет.

Затем я вот что наскоро решил:

Он в Англию немедленно поедет

Потребовать уплату должной дани.

Быть может, море, новая страна

Отгонят от души его тот призрак,

Вокруг которого так постоянно

Летает мысль его, что он лишился

Почти сознанья самого себя.

Полоний

Да, это будет для него полезно;

Но я еще уверен, что источник

Его тоски – несчастная любовь.

Ну что, Офелия? Тебе не нужно

Рассказывать, что Гамлет говорил:

Мы все подслушали. Распорядитесь,

Как вашему величеству угодно;

Но, если вы сочтете сообразным,

Пусть государыня, по окончаньи пьесы,

Попросит Гамлета наедине

Открыть ей грусть свою. Пусть откровенно

С ним говорит; а я, когда угодно,

Здесь стану так, чтоб слышать разговор.

Когда и ей он сердце не откроет,

Пусть едет в Англию иль пусть простится

С своей свободою, когда тюрьму

За лучшее сочтете вы лекарство.

Король

Быть так: безумству знатного не должно

Блуждать без стражи.

Уходят.

Зала в замке.

Входят Гамлет и актеры.

Гамлет. Пожалуйста, произнеси эту речь, как я показал тебе: легко и развязно. Если ты будешь кричать, как многие из наших актеров, так это будет мне так же приятно, как если бы стихи мои распевал разносчик. Не пили слишком усердно воздуха руками – так, будь умереннее. Среди потопа, бури и, так сказать, водоворота твоей страсти должен ты сохранить умеренность, которая смягчит их резкость. О, мне всегда ужасно досадно, если какой-нибудь дюжий длинноволосый молодец разрывает страсть в клочки, чтобы греметь в ушах райка, который не смыслит ничего, кроме неизъяснимой немой пантомимы и крика. Такого актера я в состоянии бы высечь за его крик и натяжку. Пожалуйста, избегай этого.

1-й актер. Ваше высочество, сможете на нас положиться.

Гамлет. Не будь, однако же, и слишком вял. Твоим учителем пусть будет собственное суждение. Мимика и слова должны соответствовать друг другу; особенно обращай внимание на то, чтобы не переступать за границу естественного. Все, что изысканно, противоречит намерению театра, цель которого была, есть и будет – отражать в себе природу: добро, зло, время и люди должны видеть себя в нем, как в зеркале. Если представить их слишком сильно или слишком слабо, конечно, профана заставишь иногда смеяться, но знатоку будет досадно; а для вас суждение знатока должно перевешивать мнение всех остальных. Я видел актеров, которых превозносили до небес – и что же? В словах и походке они не походили ни на христиан, ни на жидов, ни вообще на людей; выступали и орали так, что я подумал: должно быть, какой-нибудь поденщик природы наделал людей, да неудачно – так ужасно подражали они человечеству.

1-й актер. У нас это редко встретится, надеюсь.

Гамлет. Уничтожьте вовсе. Да и шуты пусть не говорят, чего не написано в роли: чтобы заставить смеяться толпу глупцов они хохочут иногда сами в то время, когда зрителям должно обдумать важный момент пьесы; это стыдно и доказывает жалкое честолюбие шута. Идите, приготовьтесь?

Актеры уходят.

Входят Полоний, Розенкранц и Гильденштерн.

Ну, что? Угодно ли королю послушать эту пьесу?

Полоний. Да – и королеве тоже, и притом сейчас же.

Гамлет. Велите актерам поспешить.

Полоний уходит.

Не угодно ли вам обоим помочь им?

Розенкранц и Гильденштерн. Охотно, принц.

Уходят.

Гамлет. Эй, Горацио!

Входит Горацио.

Горацио. Я здесь, любезный принц, к услугам вашим.

Гамлет

Горацио, ты – лучший из людей,

С которыми случалось мне сдружиться.

Горацио. Принц…

Гамлет

Нет, поверь мне, я тебе не льщу.

Что мне ждать от бедняка, как ты?

Твой светлый ум – вот все твое богатство:

Ты им питаешься и им одет.

Зачем же льстить тебе? Язык медовый

Пусть лижет прах с презренного богатства,

И пусть колен покорные суставы

Сгибаются, где их награда ждет.

Послушай: с той поры, как это сердце

Властителем своих избраний стало

И научилось различать людей,

Оно тебя избрало перед всеми.

Страдая, ты, казалось, не страдал;

Ты брал удары и дары судьбы,

Благодаря за то и за другое.

И благословен: рассудок с кровью

В тебе так смешаны, что ты не служишь

Для счастья дудкою, не издаешь

По прихоти его различных звуков.

Дай мужа мне, которого бы страсть

Не сделала рабом, – и я укрою

Его в души моей святейших недрах,

Как я укрыл тебя. Довольно – к делу!

Пред королем сыграют нынче пьесу:

Одна из сцен похожа на кончину

Отца, как я рассказывал тебе.

Прошу, когда дойдет до этой сцены,

Всей силою души смотри на дядю,

И если скрытый грех при этой сцене

Не скажется, тот дух, что нам являлся,

Был не отец, а наважденье ада,

И подозрения мои чернее

Брони вулкановой. Смотри ж на дядю,

Следи за ним, а я вопьюсь глазами

Ему в лицо; потом свои сужденья

Сравним – и вывод будет верен.

Горацио

Извольте, принц: когда во время пьесы,

Укравши что-нибудь, он ускользнет,

Так я плачу за воровство.

Гамлет

Идут.

Я должен праздным быть. Ступай на место.

Датский марш. Входят король, королева. Полоний, Офелия, Розенкранц, Гильденштерн и другие.

Король. Как поживаешь, друг наш Гамлет?

Гамлет. О, превосходно! Живу пищею хамелеона: ем воздух, нашпигованный обещаниями. Каплуна вы этим не откормите.

Король. Я не понимаю твоего ответа, Гамлет. Это не мои слова.

Гамлет. И не мои уже. (Полонию.) Вы играли когда-то в университете, говорили вы?

Полоний. Играл, ваше высочество, и слыл за хорошего актера.

Гамлет. Кого же вы играли?

Полоний. Юлия Цезаря. Меня убили в Капитолии, и убийцей был Брут.

Гамлет. Он поступил, как шут, убивши капитолийского гуся. Что, актеры готовы?

Розенкранц. Готовы, принц. Ждут вашего приказа.

Королева. Поди сюда, любезный Гамлет; сядь подле меня.

Гамлет. Нет, матушка, здесь есть магнит посильнее.

Полоний (королю). Ого! Слышите?

Гамлет. Позволено мне прилечь к вам?

Садится у ног Офелии.

Офелия. Нет, принц.

Гамлет. Я хотел сказать: приклонить голову к вашим коленам.

Офелия. Да, принц.

Гамлет. А вы вообразили, что я бог знает что задумал?

Офелия. Я ничего не думала.

Гамлет. Прекрасная мысль лежать у ног девушки.

Офелия. Что такое, принц?

Гамлет. Ничего.

Офелия. Вы веселы.

Гамлет. Кто? Я?

Офелия. Да, принц.

Гамлет. Я готов всегда быть вашим шутом. Что нам и делать, если не веселиться? Посмотрите, как весело смотрит матушка, а ведь и двух часов нет, как скончался отец мой.

Офелия. Нет, принц, уже четыре месяца.

Гамлет. Так давно уже? Так пусть же сам сатана ходит в трауре; я же надену соболью мантию. Боже, уже два месяца, как умер, и еще не забыт! Так можно надеяться, что память великого человека переживает его целым полугодом. Но, клянусь, он должен строить церкви, если не хочет, чтобы его забыли, как прошлогодний снег.

Звуки труб. Начинается пантомима. Входят король и королева. Они обнимаются, изъявляя знаки любви. Она становится на колени, делает знаки уверения, он подымает ее, склонив голову на се грудь, потом ложится на скамью из цветов и засыпает. Королева его оставляет. Тотчас после того входит человек, снимает с него корону, целует ее, вливает яд в ухо короля и уходит. Королева возвращается, видит короля мертвым и делает патетические жесты. Отравитель возвращается с двумя или тремя немыми и как будто огорчен вместе с нею. Труп уносят. Отравитель предлагает королеве свою руку и подарки. Сначала она кажется недовольною и не согласною, но наконец принимает их. Они уходят.

Офелия. Что это значит, принц?

Гамлет. Здесь скрывается преступление!

Офелия. Вероятно, эта пантомима показывает содержание пьесы?

Входит Пролог.

Гамлет. А вот мы узнаем от этого молодца. Актеры ничего не могут сохранить в тайне – все выболтают.

Офелия. Скажет он нам, что значит это представление?

Гамлет. Да, как и всякое представление, которое вы ему представите. Не постыдитесь только представить, а он не постыдится сказать вам, что это значит.

Офелия. Нехорошо, принц, нехорошо. Я лучше буду слушать пьесу.

Пролог

Для нас и представленья

В покорном униженье

Мы просим снисхожденья.

Уходит.

Гамлет. И только? Что ж это: пролог или надпись кольца?

Офелия. Оно кратко.

Гамлет. Как любовь женщины.

На сцену выходят король и королева.

Король (на театре)

Уж тридцать раз промчались кони Феба

Вкруг моря и земли по тверди неба,

И тридцать лет заемный блеск луны

То меркнул, то светил с небесной вышины,

С тех пор как сердце в нас Амур воспламенил

И руки Гименей на брак соединил.

Королева (на театре)

Пусть солнце и луна свершают снова

Свой горний путь; еще свежо и ново

Пылает в нас любовь. Но ты забыл

Веселье прошлое; ты так уныл,

Что страшно мне. Спокойся, милый друг,

Не разделяй души моей недуг.

Любовь и страх жены неизмеримы:

Они ничто, иль нет пределов им.

Ты знаешь, друг, как мною ты любим!

Любовь и страх во мне неукротимы:

Любовь великую страшит все глубоко;

Ее величие и в малом велико.

Король (на театре)

Нас скоро, милая, разлучит время:

Я стар, мне не по силам жизни бремя.

Ты будешь жить, мой незабвенный друг,

Средь мира светлого; другой супруг,

Быть может…

Королева (на театре)

О, молчи! Измена злая —

А не любовь – была б любовь такая.

Супругой вновь быть может только та,

Кто кровью первого обагрена.

Гамлет (в сторону)

Пилюля хороша.

Королева (на театре)

Что новый брак? И что к нему ведет?

Не пыл любви, а выгоды расчет.

И вновь упасть в объятия другого

Не все ль равно, что свесть в могилу снова

Того, кто умер уже раз?

Король (на театре)

Ты мне от сердца говоришь – я верю.

Но как легко намеренье забыть!

Оно всегда есть раб воспоминанья,

Родится сильным и слабеет вдруг:

Так крепко держится зеленый плод,

Когда ж созреет – с дерева падет.

Естественно, что всякий забывает

О том, что должен самому себе.

На что решились мы в минуту страсти,

Со страстью и умрет. Порыв восторга

Или тоски умчит с собою замысл.

Где громко изливается восторг,

Там и тоска льет слезы не в тиши,

Грустит восторг и радуется горе.

Изменчив свет; не мудрено, что в нем

За счастием летает и любовь.

Не разрешен вопрос: любовь ли счастье,

Иль счастие ведет с собой любовь?

Падет великий человек – любимцы

Его бегут, разбогатеет бедный —

Его враги вдруг сделались друзьями.

Так, кажется, любовь бежит за счастьем.

Когда друзья не нужны – много их;

А обратись к кому-нибудь в нужде —

Он вдруг в врага преобразится.

Окончу тем, с чего начал: судьба

И воля в нас всегда с собою в ссоре,

Все замыслы уничтожает жребий;

Мы думаем, а исполняет он.

Ты не желаешь быть женой другого,

Но эта мысль умрет со мною вместе.

Королева (на театре)

О, не питай меня земля, и свет небесный

Мне не свети; ночь, не давай покоя,

И день – утех: пусть все мои надежды

Умчит порыв отчаянья, а цепи

И пост пусть будут жребием моим!

Пусть все, что потемняет в жизни радость,

Иссушит цвет любимейших желаний!

И здесь, и там со мною будь страданье,

Когда, вдова, я стану вновь невестой!

Гамлет (Офелии)

Что ж, если она нарушит клятву?

Король (на театре)

Довольно клятв! Оставь меня теперь!

Я утомлен и отдохнуть желаю:

Пусть сон отгонит от меня заботы.

Он засыпает.

Королева (на театре)

Спи, милый друг! Благословенье мира

Да ниспошлет на нас Господь.

Уходит.

Гамлет. Как вам нравится пьеса, матушка?

Королева. Мне кажется, королева наобещала слишком много.

Гамлет. О да, ведь она сдержит слово!

Король. Ты знаешь содержание? Нет ли чего-нибудь непозволительного?

Гамлет. Нет, нет, они только шутят: отравляют шутя. Ничего непозволительного.

Король. А как называется пьеса?

Гамлет. «Мышеловка». Как это? Метафорически. Это представление убийства, совершенного в Вене. Гонзаго – имя герцога, жена его – Баптиста. Вы сейчас увидите: это злодейское дело. Но что до того? До вашего величества и до нас оно не касается. Совесть у нас чиста, а шапка горит только на воре.

На сцену входит Луциан.

Это Луциан, племянник короля.

Офелия. Вы берете на себя обязанность хора, принц.

Гамлет. И мог бы быть посредником между вами и вашим любовником, если бы вам вздумалось сыграть такую комедию.

Офелия. Вы остры, принц, вы остры.

Гамлет. Да, вам пришлось бы постонать, пока притупится моя острота.

Офелия. Час от часу хуже.

Гамлет. Так же, как вы выбираете себе мужей. Начинай, убийца! Оставь свою негодную мимику и начинай! И ворон, каркая, ко мщению зовет!

Луциан (на театре)

Мой ад готов, рука верна – и мысли черны!

Безлюдно здесь – и час благоприятен.

Ты, острый сок полуночной травы,

Проклятием Гекаты утонченный,

Пусть силою твоих волшебных чар

Мгновенно в нем исчезнет жизни дар.

Он вливает яд в ухо спящего.

Гамлет. Он отравляет его в саду, чтобы завладеть его царством. Имя его – Гонзаго. История налицо: она превосходно описана по-итальянски. Вы сейчас увидите, как убийца вкрадется в любовь супруги Гонзаго.

Офелия. Король встает.

Гамлет. Как? Испуган ложною тревогой?

Королева. Что с тобою, друг мой?

Полоний. Прекратите представление.

Король. Посветите мне! Идем!

Полоний. Огня! Огня! Огня!

Все, кроме Гамлета и Горацио, уходят.

Гамлет

А, раненый олень лежит,

А лань здоровая смеется.

Один заснул, другой не спит —

И так на свете все ведется!

Что? Разве эта штука, с лесом перьев на голове и парой бантов на башмаках, не доставила бы мне места в труппе актеров, если бы остальное счастье мое меня не покинуло?

Горацио. Да, на половинном жалованье.

Гамлет. Нет, на полном.

Ты знаешь, милый мой Дамон:

Юпитер украшал престол —

И кто ж теперь воссел на трон?

Всесовершеннейший… попугай.

Горацио. Вы могли бы поставить рифму.

Гамлет. О, любезный Горацио, я тысячи прозакладую за слова духа. Заметил ты?

Горацио. И очень хорошо.

Гамлет. Когда говорил об отравлении?

Горацио. Я пристально наблюдал за ним.

Гамлет

Ха-ха-ха! Музыку! Эй, флейтщики!

О, если наш театр не нравится ему,

Так, значит, он – не нравится ему.

Музыку!

Входят Розенкранц и Гильденштерн.

Гильденштерн. Принц, позвольте сказать вам пару слов.

Гамлет. Целую историю.

Гильденштерн. Его величество…

Гамлет. Ну, что с ним?

Гильденштерн. Он удалился в свою комнату и очень нездоров.

Гамлет. От вина?

Гильденштерн. Нет, от желчи.

Гамлет. Вам следовало бы показать больше здравого смысла и известить об этом доктора, потому что если я пропишу ему лекарство, так желчь его разольется, может быть, еще больше.

Гильденштерн. Принц, приведите в порядок ваши речи и не отдаляйтесь так от предмета моего поручения.

Гамлет. Я стал ручным – говорите.

Гильденштерн. Королева, матушка ваша, в глубочайшей скорби сердца послала меня к вам.

Гамлет. Добро пожаловать.

Гильденштерн. Нет, принц, эта вежливость не у места. Если вам угодно дать мне здравый ответ, я исполню приказание вашей матушки, если же нет, так извините: я удалюсь – и дело мое кончено.

Гамлет. Я не могу.

Гильденштерн. Что, принц?

Гамлет. Дать вам здравый ответ: мой ум болен. Ответ, какой в моей власти, – к вашим услугам или, лучше сказать, к услугам моей матушки. Итак, без околичностей, к делу. Матушка, говорите вы…

Розенкранц. Говорит вот что: ваше поведение удивило, изумило ее.

Гамлет. О дивный сын, который может изумлять так мать свою! Но разве за этим родительским изумлением ничего не следует? Говорите.

Розенкранц. Она желает поговорить с вами в своей комнате, прежде чем вы ляжете спать.

Гамлет. Я повинуюсь, хоть будь она десять раз моею матерью. Есть у вас до меня еще какое-нибудь дело?

Розенкранц. Когда-то вы меня любили, принц.

Гамлет. И теперь еще, клянусь вам этой парой воровских крючков!

Розенкранц. Принц, что причиною вашего расстройства? Поистине, вы налагаете цепи на вашу свободу, скрывая грусть свою от друга.

Гамлет. Мне нельзя возвыситься.

Розенкранц. Как может это быть, когда сам король назначил вас наследником датского престола?

Гамлет. Да; однако же, «покуда травка подрастет…». Впрочем, пословица это устарела.

Входят флейтщики.

А, флейты! Подайте мне одну из них. (Берет флейту. Гильденштерну.) На пару слов! (Отводит Гильденштерна в сторону.) Зачем ухаживаете вы за мною, как будто хотите заманить меня в сети?

Гильденштерн. О принц, если преданность моя слишком смела, это значит, что я люблю вас слишком глубоко.

Гамлет. Я плохо вас понимаю. Не угодно ли сыграть что-нибудь на флейте?

Гильденштерн. Я не умею, принц.

Гамлет. Прошу вас.

Гильденштерн. Поверьте, я не умею.

Гамлет. Сделайте одолжение.

Гильденштерн. Но я не знаю, как взяться за нее, принц.

Гамлет. Это так же легко, как лгать. Пусть пальцы и клапаны управляют отверстиями; дайте инструменту дыхание из ваших уст – и он заговорит красноречивейшею музыкой. Смотрите, вот как надо это делать.

Гильденштерн. Я не владею искусством извлекать гармонию.

Гамлет. Видишь ли, какую ничтожную вещь ты из меня делаешь? Ты хочешь играть на мне, ты хочешь проникнуть в тайны моего сердца, ты хочешь испытать меня от низшей до высочайшей ноты. Вот в этом маленьком инструменте много гармонии, прекрасный голос – и ты не можешь заставить говорить его. Черт возьми, думаешь ли ты, что на мне легче играть, чем на флейте? Назови меня каким угодно инструментом – ты можешь меня расстроить но не играть на мне.

Входит Полоний.

Здравствуйте.

Полоний. Королева желает говорить с вами, принц, и притом сейчас.

Гамлет. Видите это облако? Точно верблюд.

Полоний. Клянусь святой обедней, совершенный верблюд.

Гамлет. Мне кажется, оно похоже на хорька.

Полоний. Спина точь-в-точь как у хорька.

Гамлет. Или как у кита?

Полоний. Совершенный кит.

Гамлет. Так я иду к матушке сию минуту. (Тихо.) Они дурачат меня так, что мое терпение лопается. (Полонию.) Иду сию минуту.

Полоний. Я сейчас доложу.

Уходит.

Гамлет. Легко сказать: сию минуту. Оставьте меня, друзья.

Розенкранц, Гильденштерн, Горацио и другие уходят.

Вот час духов! Гробы стоят отверсты,

И самый ад на мир заразой дышит.

Теперь отведать бы горячей крови,

Теперь удар бы нанести, чтоб дрогнул

Веселый день… Но к матери пора!

О сердце, не забудь твою природу!

Пусть в эту грудь не вступит дух Нерона!

Будь человечески жесток, о Гамлет!

Кинжалы на словах, но не на деле!

Полицемерьте же, язык и сердце!

Как ни язвили бы мои слова,

Исполнить их, душа, не соглашайся!

Уходит.

Комната в замке.

Входят король, Розенкранц и Гильденштерн.

Король

Я дольше не могу его терпеть:

Его безумие грозит бедою.

Готовьтесь в путь: вам выдадут сейчас же

Приказ в Британию уехать с принцем.

Я, как монарх, не должен допускать

Беду так близко, а она грозит

В его безумии ежеминутно.

Гильденштерн

Мы изготовимся. То страх священный,

Благоразумный – сохранить для жизни

Так много, много душ, живущих вами.

Розенкранц

Простой и честный человек обязан

Стоять за жизнь всей силою души;

Тем больше тот, от сохраненья сил

Которого зависит счастье многих.

Монарх не может умереть один:

В свое паденье увлекает он

Все близкое, как горный водопад.

Он – колесо гигантского размера,

Стоящее на высоте горы;

И тысячи вещей прикреплены

К его огромным и могучим спинам;

Падет оно – ужасное паденье

Разделят с ним все вещи мелочные.

Еще монарх ни разу не вздыхал,

Чтобы народ с ним вместе не стонал.

Король

Прошу, готовьтесь в путь. На этот страх

Должны мы наложить оковы.

Его свобода слишком велика.

Розенкранц и Гильденштерн

Мы поспешим.

Уходят.

Входит Полоний.

Полоний

Он к матери идет, мой государь.

Я стану за ковром, чтобы услышать

Их разговор. Поверьте, королева

Его порядком побранит; но должно

Как вы сказали – а сказали вы умно, —

Чтоб кто-нибудь, свидетель посторонний,

Их разговор подслушал тихомолком

Затем, что мать пристрастна от природы.

Прощайте, государь. Я к вам зайду

И расскажу, что удалось узнать.

Король

Благодарю, мой дорогой Полоний.

Полоний уходит.

Смрад моего греха доходит к небу;

На мне лежит древнейшее проклятье —

Убийство брата. Не могу молиться,

Хотя влечет меня к молитве воля.

Сильнейший грех сражает силу слова.

И я, как человек с двояким долгом,

Стою в сомнении – с чего начать?

А дело позабыл. Будь кровью брата

Насквозь проникнута моя рука,

Что ж? Разве нет дождя на небесах,

Чтоб убелить ее, как снег весенний?

Зачем же есть святое милосердье,

Как не затем, чтобы прощать грехи?

И разве нет двойной в молитве силы —

Паденье грешника остановить

И падшим милость испросить? Взгляну горе:

Мой грех свершен. Но как молиться мне?

«Прости мне гнусное убийство»? Нет,

Тому не быть! Я все еще владею

Всем, что меня к убийству повлекло:

Короной, честолюбием, женой.

Простят ли там, где грех еще живет?

В испорченном житье на этом свете

Горсть золота в преступника руке

Искупит казнь; постыдною ценою

Закона власть нередко подкупали.

Но там не так! Обман там не поможет;

Деянья там в их настоящем виде,

И сами мы должны разоблачать

Своих грехов преступную природу.

Итак, что остается мне? Подумать,

Раскаянье что может совершить?

Что невозможно для него? Но если

Нет сил к раскаянью – оно бессильно.

О горе мне! О грудь, чернее смерти!

Душа в борьбе за светлую свободу

Еще тесней закована в цепях.

Спасите, ангелы! Колени, гнитесь!

Стальная грудь, смягчись, как грудь ребенка!

Быть может, вновь все будет хорошо!

(Становится на колени.)

Входит Гамлет.

Гамлет

Теперь легко я мог бы совершить:

Он молится. Теперь я совершу —

И дух его пойдет на небеса,

И я отмщен? Что ж это будет значить:

Злодей убил родителя, а я,

Я, сын его, единственный на свете,

На небеса злодея отправляю!

Нет, то была б награда, а не месть.

В беспечном сне отца он умертвил,

В весне грехов цветущего, как май.

Что сталось с ним, то ведает создатель;

Но думаю, судьба его тяжка.

Отмщу ли я, убив его в молитве,

Готового в далекую дорогу?

Нет, меч в ножны! Ты будешь обнажен

Ужаснее; когда он будет пьян,

Во сне, в игре, в забавах сладострастных,

С ругательством в устах, среди занятий,

В которых нет святыни и следа, —

Тогда рази, чтобы пятами к небу

Он в тартар полетел с душою черной

И проклятой, как ад. Мать ждет меня.

Живи еще, но ты уже мертвец.

Уходит.

Король (встает)

Слова летят, но мысль моя лежит;

Без мысли слово к небу не взлетит.

Уходит.

Комната королевы.

Входят королева и Полоний.

Полоний

Сейчас придет. Вы будьте с ним построже;

Скажите, что его поступков дерзость

Нельзя терпеть, что вашим заступленьем

Утишен гнев обиженного дяди.

Я спрячусь здесь. Прошу вас, не щадите.

Королева

Ручаюсь вам; о мне не беспокойтесь.

Я слышу, он идет – уйдите.

Полоний прячется за ковер.

Входит Гамлет.

Гамлет

Ну, матушка, скажите, что угодно?

Королева

Отец твой, Гамлет, оскорблен тобою.

Гамлет

Увы, отец мой вами оскорблен.

Королева

Ну, полно, сын, ты отвечаешь дерзко.

Гамлет

И, полно, матушка: вы говорите зло.

Королева

Что это значит, Гамлет?

Гамлет

Что такое?

Королева

Иль ты забыл меня?

Гамлет

О нет, клянусь вам Богом!

Царица вы, вы-деверя супруга,

И – если бы не так – моя вы мать.

Королева

Так пусть с тобой другие говорят.

Гамлет

Постой, садись: ты с места не сойдешь,

Пока я зеркала тебе не покажу,

В котором ты свою увидишь душу.

Королева

Что хочешь делать ты? Убить меня?

Эй, помогите!

Полоний (за ковром)

Помогите! Эй!

Гамлет

Как! Мышь?

Обнажает шпагу.

Мертва, мертва, держу червонец!

Прокалывает шпагою ковер.

Полоний (за ковром)

О, я убит!

Падает и умирает.

Королева

О горе! Что ты сделал?

Гамлет

Не знаю. Что? Король?

Вытаскивает Полония из-за ковра.

Королева

Какой кровавый необдуманный поступок!

Гамлет

Кровавый? Да, почти такой же гнусный,

Как короля-супруга умертвить

И вслед за тем с его венчаться братом.

Королева

Как короля убить?

Гамлет

Да, так сказал я.

(Полонию.)

Ты, жалкий, суетливый шут, прощай.

Тебя я высшим счел: возьми свой жребий!

Ты видишь, поспевать везде – опасно.

(Королеве.)

Да не ломай так рук, потише! Сядь!

Пусть лучше я твое сломаю сердце.

А я сломлю его, когда оно не вовсе

Преступным навыком закалено,

Когда для чувств оно еще доступно.

Королева

В чем простудилась я, что ты дерзаешь

Так грозно порицать?

Гамлет

Ты запятнала

Стыдливый цвет душевной чистоты:

Ты назвала изменой добродетель;

С чела любви ты розы сорвала,

И, вместо их невинной красоты,

Цветет болезнь; в твоих устах, о матерь,

Обет при брачном алтаре стал ложен,

Как клятва игрока! О, твой поступок

Исторг весь дух из брачного обряда,

В пустых словах излил всю сладость веры!

Горит чело небес, земли твердыня

При мрачной думе о твоих делах

Грустна, как в день перед судом последним.

Королева

О, горе мне! Какой поступок, Гамлет,

Так громко говорит, гремит так грозно?

Гамлет

Взгляни сюда: вот два изображенья,

Портреты двух родных по телу братьев,

Взгляни на этот – что за красота!

Чело Юпитера и кудри Аполлона,

И Марса взор, на страх врагам горящий:

В нем гордый вид посланника богов,

Когда на гор заоблачные выси

Слетает он с небес; в его чертах

Видна печать всех жителей Олимпа,

Чтоб мир признал, что он был человек:

То был твой муж. Теперь взгляни сюда!

Вот твой супруг: он, как сожженный колос,

Похитил жизнь у брата своего.

Есть очи у тебя? Могла ты бросить

Прекрасный луг нагорной вышины,

Чтобы гнилым питать себя болотом?

Есть очи у тебя? Нет, ты не можешь

Назвать любовь: в твои лета не пышет

Огонь в крови: она уже покорно

Ждет выводов ума. Но чей рассудок

Мог привести от этого к тому?

Ты чувств не лишена; иначе как

Могла бы страсть в твое закрасться тело?

Но это чувственность – она больна!

Тут не ошибся бы и сумасшедший.

Безумство чувственности не подавит

Так глубоко, чтоб в ней не оставалась

Хоть капля выбора: довольно капли,

Чтоб здесь избрать. Какой же черный демон

Толкнул тебя, играя в эти жмурки?

Глаза без рук, рука без глаз и слуха,

Здоровых чувств малейшая частица

Не промахнулася бы так жестоко!

Где ж твой румянец, стыд? Когда ты можешь,

Лукавый ад, гореть в костях матроны,

Так пусть, как воск, растопится стыдливость

Горячей юности в твоем огне!

Не восклицай «о стыд», когда взыграет

Младая кровь: и самый снег холодный

Горит, а разум волю соблазняет.

Королева

Умолкни, Гамлет! В глубь моей души

Ты обратил мой взор: я вижу пятна —

Их черный цвет впитался так глубоко,

Что их не смыть водами океана.

Гамлет

Ужель возможно жить на гнусном ложе,

Дыша грехом, сгнивать в его объятьях,

Любить и льстить в гнезде кровосмешенья?

Королева

О, замолчи! Слова твои, как нож,

Мне режут слух. Умолкни, милый Гамлет!

Гамлет

Убийца и злодей! Раб, недостойный

И сотой части прежнего супруга!

Король-паяц, укравший диадему

И тайно спрятавший ее в карман!

Король из тряпок и лоскутьев.

Входит Тень.

Спаси меня, закрой меня крылами,

Сонм небожителей святых!

Чего ты хочешь, образ благородный?

Королева

О горе мне! Что с ним? Он обезумел!

Гамлет

Ты не с укором ли явился к сыну,

За то, что он не внял минуте страсти

И грозного веленья не свершил?

Скажи!

Тень

Не позабудь! Мое явленье

Угасший замысел должно воспламенить.

Взгляни: над матерью витает ужас.

Стань между ней и тяжкою борьбою

Ее души; воображенье в слабых

Всего сильней. Заговори с ней, Гамлет!

Королева

О, что с тобою,

Что глаза вонзил в пустое место

И говоришь с пространством бестелесным?

В твоих очах душа сверкает дико;

Как спящий стан на звук тревоги бранной,

Встают власы на голове твоей!

О милый сын, залей огонь недуга

Росой терпения! Куда глядишь ты?

Гамлет

На него.

Смотри, как тускло взор его горит?

И камни поняли бы горький смысл

Его лица, его обиды тяжкой.

О, не гляди! Твой жалкий, грустный образ

Смягчит мое суровое решенье —

И я его не совершу. Быть может,

Слеза, не кровь, моею местью будет.

Королева

Скажи, кому ты это говоришь?

Гамлет

Ты ничего не видишь там, скажи?

Королева

Нет, ничего: но все, что там, я вижу.

Гамлет

И ничего не слышала?

Королева

Ни слова!

Гамлет

Взгляни, смотри, как тихо он уходит!

Отец мой, точно как живой. Смотри;

Вон, вон идет он; вот выходит в дверь.

Тень уходит.

Королева

То лишь мечта фантазии твоей.

Душа сильна в созданьях бестелесных,

Когда рассудок горем омрачен.

Гамлет

Ты говоришь: «Рассудок омрачен».

Мой пульс, как твой, играет в стройном такте;

Его мелодия здорова, как в твоем;

Мои слова не бред души безумной.

Угодно ли – я повторю их снова;

Безумие ж отпрянуло бы прочь.

Спасением души я заклинаю:

Не умягчай душевных ран, о матерь,

Бальзамом лести – будто говорит

Мое безумство, а не твой проступок.

Ты лишь слегка покроешь злую язву,

А яд невидимо вопьется внутрь.

Поведай Господу твои грехи;

Покайся в том, что совершила ты,

И отврати грядущее молитвой:

Не удобряй негодную траву,

Чтоб не росла она в избытке силы;

А мне – прости мою ты добродетель!

В наш злой, развратный век и добродетель

Должна просить прощенья у порока —

Да, ползать и молить, чтоб он позволил ей

Творить ему добро.

Королева

О Гамлет, Гамлет,

Ты надвое мне сердце растерзал!

Гамлет

Отбрось его худую половину,

Живи чиста с его чистейшей частью.

Прощай – усни, но не ложе дяди!

Пусть нет в тебе добра – по крайней мере

Набрось личину добрых дел. Привычка —

Чудовище: она, как черный дьявол,

Познанье зла в душе уничтожает;

Но здесь она есть ангел благодатный:

Свершенью добрых, благородных дел

Она дает удобную одежду,

Которую носить совсем легко.

Будь в эту ночь воздержною; потом

Воздержность будет для тебя все легче.

Привычка может изменить природу

И чудной силой навсегда смирить

Иль истребить врага. Прощай еще раз.

И если ты благословенья жаждешь,

Благослови меня!

(Полонию.)

Тебя, старик,

Тебя мне жаль! Судьбе угодно было,

Чтоб я тобой, а ты был мной наказан:

Она меня бичом твоим избрала.

За эту смерть ответ я дать сумею.

Я приберу его. Покойной ночи.

Я был жесток, но это от любви.

Зло сделано – но худшее нас ждет.

Еще два слова.

Королева

Что должна я делать?

Гамлет

Отнюдь не то, что я тебе сказал.

Пусть этот царь тебя на ложе неги

Заманит вновь, зовет своею милой

И треплет по щеке. За поцелуй нечистый,

За ласку проклятой руки – ты скажешь,

Что я притворствую, что я не сумасшедший.

Да, расскажи: оно не помешает.

Тебе ль, прекрасной, непорочной, умной,

Такие вещи скрыть от крокодила,

От жабы, от змеи? И кто их скрыл бы?

Нет, нет! Уму и тайне вопреки,

Открой силок – пусть птицы разлетятся,

А ты сама, как обезьяна в басне,

Попробуй испытать его устройство —

Он голову тебе свернет.

Королева

Поверь, когда слова – дыханье жизни,

То я мертва и нет во мне дыханья,

Чтоб тайну рассказать твою.

Гамлет

Я должен

Уехать в Англию: известно вам?

Королева

Я позабыла. Да – так решено.

Гамлет

Приказ готов, подписан, запечатан

И школьным поручен моим друзьям.

Я доверяю им как двум ехиднам.

Они должны дорогу мне очистить

Герольдами вести меня к измене —

Так пусть ведут. Забавно будет видеть,

Как инженер взлетит с своим снарядом.

Под их подкоп, когда я не обчелся,

Я подведу другой, аршином глубже,

И он взорвет их до луны. О, как отрадно

Столкнуть две силы на одном пути!

Теперь пора с собой взять эту ношу:

Я в ближний отнесу его покой.

Прощайте, матушка, покойной ночи.

Как стал он важен, молчалив и тих,

Глупец, всю жизнь болтавший без умолку!

Пойдем, ведь надобно ж с тобой покончить

Покойной ночи, матушка – прощайте!

Уходят в разные стороны, причем Гамлет уносит тело Полония.

Акт IV

Комната в замке.

Входят король, королева, Розенкранц и Гильденштерн.

Король (королеве)

В твоих глубоких вздохах

Сокрыт какой-то смысл; нам не мешает

Узнать его – так объяснись. Где сын твой?

Королева

Оставьте нас.

Розенкранц и Гильденштерн уходят.

Что видела я ночью!

Король

Как? Что, жена? Что делает Гамлет?

Королева

Свирепствует, как ураган на море:

В безумной ярости он вдруг услышал

Какой-то шорох за ковром – мгновенно

Он шпагу выхватил и с криком «мышь»,

Не видя, старика убил.

Король

Ужасно!

То было б и со мною – будь я там.

Его свобода угрожает всем:

Тебе, и мне, и всякому другому.

Кто даст ответ в таком кровавом деле?

На нас падет упрек, что мы безумца

От общества людей не удалили.

Но нас любовь к Гамлету ослепила:

Я не хотел понять, что нам полезно;

Я скрыл его, как гнусную болезнь,

От взоров всех – и яд впитался в тело

И отравил всю кровь. Куда пошел он?

Королева

Понес убитого. На этот раз

Его безумство оказалось чистым,

Как искра золота в простой руде.

Он слезы льет о том, что совершил.

Король

Пойдем, Гертруда.

Как скоро солнце горы озарит,

Он сядет на корабль. Мы всем искусством

И всем могуществом должны покрыть

И извинить его поступок гнусный.

Эй, Гильденштерн!

Розенкранц и Гильденштерн входят.

Друзья, возьмите в помощь

Себе кого-нибудь и поспешите…

В припадке бешенства Гамлет убил

Полония и утащил с собою

Из комнат матери. Сыщите принца,

Поговорите с ним словами ласки,

А труп велите отнести в часовню.

Прошу скорей!

Розенкранц и Гильденштерн уходят.

Пойдем, пойдем, Гертруда.

Мы созовем умнейших из друзей:

Откроем им, что сделать мы готовы

И что, к несчастию, совершено.

Так, может быть, шипение злословья,

Как выстрел пушечный, до верной цели

Несущее из края в край земли

Свой острый яд, промчится мимо нас

И ранит лишь неразделимый воздух.

Пойдем, пойдем! Моя душа

Борьбы и ужаса полна.

Уходят.

Другая комната в замке.

Входит Гамлет.

Гамлет. Надежно запрятан.

Розенкранц и Гильденштерн (за сценой). Гамлет! Принц Гамлет!

Гамлет. Тс! Что за шум! Кто зовет Гамлета? А, вот они!

Входят Розенкранц и Гильденштерн.

Розенкранц. Что вы сделали с трупом, принц?

Гамлет. Приобщил его к праху, которому он сродни.

Розенкранц

Скажите где, чтоб мы могли в часовню

Его отнесть.

Гамлет

О нет, не верьте!

Розенкранц

Чему не верить?

Гамлет. Чтобы я умел беречь вашу тайну, а свою нет. И кроме того – отвечать на вопросы губки. Что отвечать на это сыну короля?

Розенкранц. Вы меня принимаете за губку, принц?

Гамлет. Да, за губку, которая всасывает выражение лица, повеления и короля. И такие-то люди оказывают под конец королю самую лучшую: он держит их, как обезьяна лакомый кусочек, за щекою; прежде всех возьмет их в рот и после всех съест. Когда ему понадобится то, что ты всосал, ему стоит только подавить тебя – и ты опять сухая губка.

Розенкранц. Я не понимаю вас.

Гамлет. Очень рад: острое слово спит в ушах глупца.

Розенкранц. Принц, вы должны сказать нам, где труп, и идти с нами к его величеству.

Гамлет. Труп у короля, однако же короля нет при трупе. Король есть нечто…

Гильденштерн. Нечто?

Гамлет. Или ничто. Пойдем к нему.

Уходят.

Другая комната в замке.

Входит король со свитою.

Король

Я труп и принца отыскать велел.

О, как опасно, что его свобода

Неограниченна! Но я не смею

С ним поступить по строгости законов:

Он так любим бессмысленной толпой,

Любящей взорами, а не рассудком.

А если любят так – перед глазами

Одно страдание, а не вина.

Чтоб сгладить все, внезапная поездка

Должна плодом расчета показаться.

Одно отчаянное средство может

Болезнь отчаянную излечить.

Входит Розенкранц.

Король

Ну, что?

Розенкранц

Куда он мертвого запрятал,

Никак не удалось нам допытаться.

Король

А где он сам?

Розенкранц

Недалеко отсюда,

Со стражею, ждет ваших приказаний.

Король

Приведите его сюда.

Розенкранц

Гильденштерн, введите принца.

Входят Гамлет и Гильденштерн.

Король

Ну, Гамлет, где Полоний?

Гамлет

За ужином.

Король

За ужином?

Гамлет. Только не он кушает, а его кушают! Конгресс политических червей только что за него принялся. А что касается съестного, так этакой червячишка – единственный монарх. Мы откармливаем животных, чтобы откормить себя, а себя – для червей. Жирный король и тощий бедняк-только различные кушанья, два блюда для одного стола. Этим все кончается.

Король. Увы!

Гамлет. Дело возможное – удить червяком, который ел короля, и скушать потом рыбу, проглотившую червяка.

Король. Что ты хочешь этим сказать?

Гамлет. Я хочу только показать вам, как король может прогуляться по пищеварительным органам нищего.

Король. Где Полоний?

Гамлет. На небесах. Пошлите справиться; если же ваш посланный не найдет его там, ищите сами в другом месте. Однако же, уверяю вас, если вы не отыщете его в продолжение месяца, так он сам скажется вашему носу на лестнице, что ведет в галерею.

Король (свите). Ступайте, ищите его там!

Гамлет. Он вас подождет.

Некоторые из свиты уходят.

Король

Я столько ж беспокоюсь, как жалею

О безопасности твоей, мой Гамлет,

О том, что сделал ты: ты должен быстро,

Как молния, отсюда удалиться.

Готовься в путь! Корабль уже готов,

Матросы ждут, попутный ветер веет.

Все в Англию бежать тебе велит.

Гамлет

Что – в Англию?

Король

Да, Гамлет.

Гамлет

Хорошо.

Король

Да, точно так, когда бы мог ты видеть

Мои намеренья.

Гамлет

Я вижу херувима,

Который видит их.

Однако идем? В Англию! Счастливо оставаться, любезнейшая матушка.

Король. Твой любящий отец, Гамлет.

Гамлет. Моя мать. Отец и мать – муж и жена; муж и жена – одно тело, следовательно – счастливо оставаться, матушка. Идем в Англию!

Король

Ступайте по пятам за ним; скорее

Старайтесь заманить его на борт.

Не медлите: он ночью должен в путь

Отправиться. Что нужно для дороги,

Все сделано. Прошу вас, поспешите!

Розенкранц и Гильденштерн уходят

О Англия, когда ты дорожишь

Моей любовью (власть моя научит

Тебя ценить ее: еще свежа

Мечом датчан нанесенная рана,

И ты покорствуешь беспрекословно),

Ты не посмеешь пренебречь указом

Властителя: ты умертвишь Гамлета

Немедленно. О, умертви его!

Он, словно яд, свирепствует во мне.

Ты исцелишь меня! Пока он жив,

И в самом счастии лишен я наслажденья.

Уходит.

Равнина в Дании.

Входят Фортинбрас, полковник и войско.

Фортинбрас

Полковник, передайте мой поклон

Монарху Дании и доложите,

Что Фортинбрас желает получить

Проводников для перехода войска

Через владения датчан.

Вы знаете, где нас найти. Когда угодно

Его величеству со мной поговорить,

Я лично выполню мой долг. Скажите так.

Полковник

Исполню, принц.

Фортинбрас

Вперед! Не торопиться!

Фортинбрас и войско уходят.

Входят Гамлет, Розенкранц, Гильденштерн и другие.

Гамлет

Мой друг, что это за войска?

Полковник

Норвежцы.

Гамлет

Куда назначены?

Полковник

На поляков.

Гамлет

А кто ведет их?

Полковник

Фортинбрас, племянник

Маститого норвежского монарха.

Гамлет

Вся Польша вашего похода цель

Или одно из пограничных мест?

Полковник

Сказать вам истину без прибавленья,

Так мы идем завоевать местечко,

Которое не даст нам ничего,

За исключеньем своего названья.

Я за него не дал бы трех червонцев,

Да больше и не даст оно дохода

Ни нам, ни Польше, если б и продали.

Гамлет

Так поляки и защищать его не будут.

Полковник

О нет, они его уж укрепили.

Гамлет

Две тысячи солдат и двадцать тысяч

Червонцев не решат ничтожный спор!

Вот язва благоденствия и мира:

Она горит внутри, когда снаружи

Причины к смерти нет. Благодарю вас.

Полковник

Бог да хранит вас.

Уходит.

Розенкранц

Принц, угодно вам

Идти?

Гамлет

Я тотчас буду к вам, идите.

Розенкранц и прочие уходят.

Как все винит меня! Малейший случай

Мне говорит: проснись, ленивый мститель;

Что человек, когда свое все благо

Он полагает в сне? Он зверь – и только.

Кто создал нас с такою силой мысли,

Что в прошлое и в будущность глядим,

Тот, верно, в нас богоподобный разум

Вселил не с тем, чтоб он без всякой пользы

Истлел в душе. Слепое ль то забвенье

Или желание узнать конец

Со всей подробностью? О, в этой мысли,

Как разложить ее, на часть ума

Три части трусости. Не понимаю,

Зачем живу, чтоб только говорить:

«Свершай, свершай», когда во мне для дела

И сила есть, и средства, и желанье!

Меня зовут великие примеры,

Великие, как мир. Вот это войско

И юный вождь, принц нежный и цветущий:

Его душа горит желаньем славы,

Лицом к лицу он встретился с безвестным

Исходом битв, и оболочку духа

Он предал смерти, счастью и мечам

Из-за яичной скорлупы. Велик

Тот истинно, кто без великой цели

Не восстает, но бьется за песчинку,

Когда задета честь. Каков же я,

Когда меня ни матери бесчестье,

Ни смерть отца, ни доводы рассудка,

Ни кровь родства не могут пробудить?

Гляжу с стыдом, как двадцать тысяч войска

Идут на смерть и за виденье славы

В гробах, как в лагере, уснут. За что?

За клок земли, где даже нет и места

Сражаться всем, где для одних убитых

Нельзя довольно накопать могил.

Отныне мысль проникнута будь кровью

Иль будь ничто!

Уходит.

Эльсинор. Комната в замке.

Входят королева, Горацио и придворный.

Королева

Я не хочу с ней говорить.

Придворный

Она

Вас просит так тепло и неотступно,

Что вам нельзя о ней не пожалеть.

Королева

Чего же надо ей?

Придворный

Она мечтает

Все про отца, все говорит, что слышно,

Как дурен свет, бьет в грудь себя и стонет;

Малейший вздор готов ее встревожить;

В ее словах нет половины смысла,

Все дико в них – они пустые звуки,

Но их безобразность на заключенья

Наводит ум того, кто им внимает.

Из этих слов с догадкою слагаешь

Какой-то смысл, сокрытый в этих минах,

В движенье рук, в качанье головы;

Невольно думаешь, что много злого

Тут кроется, хотя ничто не ясно.

Горацио

Вам не мешало б с ней поговорить:

Она легко к опасным заключеньям

Умы строптивых приведет.

Королева

Впусти ее.

Горацио уходит.

Больной душе моей малейший случай

Является предвестником несчастья.

Грех боязлив: страшась везде измены,

Он сам себе невольно изменяет.

Горацио возвращается с Офелией.

Офелия. Где прекрасная королева Дании?

Королева. Что с тобою, Офелия?

Офелия (поет)

Где же милый твой, девица?

Он пошел к святым местам

Босиком и в власянице —

Скоро ль будет снова к нам?

Королева. К чему эта песня, милая Офелия?

Офелия. Что вы говорите? Нет, пожалуйста, послушайте. (Поет.)

Будь покойна: схоронили —

Не воротится домой!

Вечный домик осенили

Крест и камень гробовой.

Королева. Однако же, Офелия…

Офелия. Пожалуйста, слушайте. (Поет.)

Как прекрасен был твой милый…

Входит король.

Королева

Ах, смотри, друг мой!

Офелия (поет)

В белом саване в цветах!

Как вокруг его могилы

Все стояли мы в слезах!

Король. Что с тобою, милая Офелия?

Офелия. Благодарю вас, ничего. Говорят, сова была дочь хлебника. Боже мой! Мы знаем, что мы, да не знаем, что с нами будет. Хлеб-соль вам!

Офелия. Полно об этом говорить; но если вас спросят, что это значит, так отвечайте. (Поет.)

Занялась уже денница,

Валентинов день настал,

Под окном стоит девица:

«Спишь ли, милый, или встал?»

Он услышал, встрепенулся,

Быстро двери отворил,

С нею в комнату вернулся,

Но не деву отпустил.

Король. Милая Офелия.

Офелия. Право, обижаться нечего, а я сейчас кончу. (Поет.)

Пресвятая! как безбожно

Клятву верности забыть!

Ах, мужчине только можно

Полюбить и разлюбить!

«Ты хотел на мне жениться», —

Говорит ему она.

Он отвечает:

«Позабыл! Хоть побожиться,

В этом не моя вина».

Король. Как давно она в этом положении?

Офелия. Надеюсь, все пойдет хорошо. Надо быть терпеливым, а невольно плачется, как подумаешь, что они положили его в холодную землю. Брат мой должен все узнать. Спасибо вам за совет. Подать мою карету! Покойной ночи, прекрасные дамы, покойной ночи!

Уходит.

Король

Ступай вслед, Горацио, за нею

И охраняй, пожалуйста, ее.

Горацио уходит.

О, это яд глубокой скорби сердца!

Всему причиной смерть отца, Гертруда,

Невзгоды, собираясь на ловитву,

Не крадутся отдельно, как шпионы,

Но в тесно сомкнутых идут рядах.

Отец ее убит, твой сын уехал,

Виновник справедливого изгнанья;

Народ погряз в догадках, в мрачных думах

О быстрой смерти честного министра…

Как опрометчиво мы поступили,

Похоронив его так втихомолку!

Офелия, бедняжечка, в раздоре

Сама с собой и с разумом прекрасным,

А без него мы звери иль картины.

Но наконец, что хуже всех событий,

Лаэрт, из Франции вернувшись втайне,

Питает дух угрюмый изумленьем

И скрылся в облаках; нет недостатка

В наушниках, чтоб заразить его

Рассказом ядовитым об убийстве,

Причем они, за недостатком знанья,

Конечно, нас без страха обвинят.

Вот что меня, о милая Гертруда,

Как градом пуль изранило насмерть.

Шум за сценой.

Королева

О боже, что за шум?

Входит придворный.

Король

Сюда!

Где гвардия? Пусть защищают дверь.

Что сделалось?

Придворный

Спасайтесь, государь!

Сам океан, сломив брегов ограду,

На гладь лугов не ринулся б сильней,

Чем молодой Лаэрт с толпою черни

На ваших слуг. Народ провозглашает

Лаэрта королем, как будто мир

Едва лишь создан, и забыта древность,

И нет обычаев – опоры слов.

Они кричат: «Мы изберем Лаэрта!

Лаэрт, будь королем!» Уста и шапки

До облаков возносят дикий вопль:

«Лаэрт, будь королем! Лаэрт – король!»

Королева

Как весело залаяли, напав

На ложный след! Ошиблись, псы-датчане!

Шум за сценой.

Король

Дверь сломана.

Входит Лаэрт вооруженный, за ним датчане.

Лаэрт

Где он – где, где король?

Вы, господа, останьтесь за порогом.

Датчане

Впустите нас с собой!

Лаэрт

Нет, нет, прошу вас.

Датчане

Пожалуй, мы уйдем.

Они уходят.

Лаэрт

Благодарю.

Загородите дверь. Король презренный,

Отдай мне моего отца!

Королева

О, успокойся,

Лаэрт мой добрый!

Лаэрт

Гран спокойной крови

Изобличит во мне дитя порока,

Навек стыдом покроет честь отца,

Клеймом разврата запятнает мать!

Король

К чему твое гигантское восстанье?

(Гертруде.)

Оставь его; не бойся за меня.

Вкруг короля такая дышит святость,

Что, встретясь с ним, измена забывает

Свой черный замысел. Скажи, Лаэрт,

Чем распален ты так? Оставь, Гертруда!

Ну, говори, Лаэрт.

Лаэрт

Где мой отец?

Король

Убит, Лаэрт!

Королева

Но не его рукою.

Король

Пусть надает мне досыта вопросов.

Лаэрт

Как он погиб? О, я не допущу

Себя дурачить! В ад – вассала верность!

Пусть сатана возьмет мои все клятвы!

Смиренье, совесть – в глубочайший тартар!

Я вечному проклятию смеюсь,

Так далеко зашел я; оба мира

Зову на бой, и будь со мной что будет!

Я одного хочу – кровавой мести

За смерть отца.

Король

И кто же помешает?

Лаэрт

Одна моя, а не вселенной воля!

Я с средствами ничтожными сумею

Свершить великое.

Король

Лаэрт, послушай:

Ты хочешь знать, как умер твой отец?

Скажи же мне: неужели на мщенье

Обрек ты всех, врагов, как и друзей?

Лаэрт

Одних врагов.

Король

И хочешь ты узнать их?

Лаэрт

О, я друзей приму в мои объятья;

Как пеликан, я их своею кровью

Готов питать.

Король

Теперь ты говоришь

Как добрый сын, как дворянин прямой.

Что я не виноват в его убийстве

И истинно, глубоко огорчен —

Ты это все увидишь так же ясно,

Как око свет дневной.

Датчане (за сценой)

Впустить ее!

Лаэрт

Что это? Что за шум?

Входит Офелия, странно убранная травами и цветами.

О пламень, иссуши мой мозг; сожги,

Слеза горючая, моих очей кристаллы!

Клянусь творцом, мне за твое безумство

Заплатят на весах так, что на землю

Падет моя наполненная чаша.

О роза майская! Офелия! Сестра!

Дитя невинное! О боже мой!

Неужели ум девицы молодой

Не крепче жизни старика седого?

О, как в любви природа утонченна!

Свой лучший дар, рассудок драгоценный,

Она ее заставила отдать

Тому, кого однажды полюбила.

Офелия (поет)

С лицом непокрытым лежал он в гробу:

Его опустили в могилу;

По нем не одну проронили слезу…

Прощай, мой голубок!

Лаэрт

Имей ты ум и проповедуй мщенье,

Так глубоко не тронула б ты нас!

Офелия. Вам надо петь: «в могилу, в могилу, зовите в могилу его!» А как идет этот напев к шуму колеса на самопрялке! Ведь это управитель соблазнил дочь своего господина.

Лаэрт. Этот вздор значительнее смысла.

Офелия. Вот незабудки – это на память: не забывай меня, милый друг! А вот повилика – она означает верность.

Лаэрт. Поучение среди безумства; помянуты любовь и верность.

Офелия (королю). Вот вам – хмель и васильки. (Королеве.) Вам – полынь; она горька, как горько бывает раскаяние. Вот – нетронь-меня. Я хотела дать и фиалок, да все они завяли, когда умер отец мой. Говорят, он тихо скончался. (Поет.)

Добрый молодой Роберт,

Радость светлая моя…

Лаэрт

Тоску и грусть, страданья, самый ад —

Все в красоту она преобразила.

Офелия (поет)

Так не придет он к нам опять?

Его нам больше не видать?

Его уж нет, его уж нет!

Как опустел вдруг белый свет:

Он не придет уж к нам опять!

Его волос пушистых лен

Весенним снегом убелен.

Но что печаль? Моей слезе

Не возвратить его земле!

Будь в небесах превознесен!

Так же, как и все христиане! Вот моя молитва. Счастливо оставаться.

Уходит.

Лаэрт

Вы это видите ль? О Боже!

Король

Да, Лаэрт.

С твоей тоской я должен объясниться;

Не отрицай мои права. Иди,

Сбери умнейших из твоих друзей —

И пусть они рассудят между нами.

Когда найдут, что стороной иль прямо

Я виноват, я отдаю корону,

Престол и жизнь – все, что моим зовется,

В вознаграждение тебе; но если нет —

Довольствуйся нас подарить терпеньем:

С твоей душой соединясь на мщенье,

Мы возвратим ей мир.

Лаэрт

Да будет так!

Род самой смерти, тайна похорон,

Отсутствие меча с гербом на гробе

И торжества в свершении обряда —

Все это громко, как небесный гром

Гремя, велит мне требовать отчета.

Король

Тебе дадут его – и меч возмездья

Пусть на убийцу упадет. Пойдем со мною!

Уходят.

Другая комната в замке.

Входят Горацио и слуга.

Горацио

Кто хочет говорить со мной?

Слуга

Матросы:

У них есть письма к вам.

Горацио

Впусти их.

Слуга уходит.

Не знаю, кто б во всей вселенной

Мог мне поклон прислать, когда не Гамлет.

Входят матросы.

1-й матрос. Бог помощь.

Горацио. Спасибо.

1-й матрос. Вот к вам письмо от посланника, ехавшего в Англию, если вы Горацио, как мне сказали.

Горацио (читает). «Горацио! Когда ты просмотришь этот листок, доставь матросам доступ к королю: у них есть к нему письма. Мы и двух дней еще не были на море, как сильный корсар вздумал за нами поохотиться. Наш корабль шел не довольно быстро, и нам пришлось поневоле быть храбрыми. Во время схватки я взошел на корсарский фрегат, но в то же мгновение они отчалили от нашего корабля, и я один попался в плен. Они обошлись со мною как благородные мошенники. Впрочем, они хорошо знали, что делают; должно отплатить им тем же. Постарайся доставить королю посланные письма и поспеши ко мне, как бы бежал от смерти. Я скажу тебе на ушко слова, которые тебя оглушат, а они все еще слишком легки в сравнении с их содержанием. Матросы приведут тебя ко мне. Розенкранц и Гильденштерн продолжают свое путешествие в Англию. О них есть много чего рассказать. Прощай. Вечно твой Гамлет».

(Матросам.)

Пойдем: вы отдадите ваши письма

И тем скорей, что надо вам со мною

Идти к тому, кто вам вручил их.

Уходят.

Другая комната в замке.

Входят король и Лаэрт.

Король

Теперь, Лаэрт, ты принужден сознаться,

Что я не виноват; меня как друга

Ты должен в сердце заключить: ты слышал,

Что тот, кто твоего отца убил,

И на мою отваживался жизнь.

Лаэрт

Да, это ясно. Но скажите мне,

Зачем же вы не прекратили силой

Таких злодейств? Величие престола,

Рассудок, ваш покой – все, наконец,

Хотело этого.

Король

По двум причинам.

Тебе они покажутся пустыми,

Но для меня они довольно сильны.

Гертруда, мать его, живет и дышит

Почти лишь им одним. Что до меня,

Я с ней сроднился телом и душой

И, как звезда в своей горит лишь сфере,

Так я угас бы без нее. Другая

Причина, что я скрыл его проступок, —

Народа сильная к нему любовь.

Она с него смывает все пороки

И из цепей творит благодеянья.

Моя стрела легка в такую бурю:

Ее вонзил бы ураган в меня,

А не в него.

Лаэрт

А я отца утратил;

Сестра ж во тьме безумства безнадежной,

Она, чья красота и добродетель —

Когда погибшее позволено хвалить —

Не знала равного. Но погоди:

Час мщения придет!

Король

Однако ж это

Тебя покоя не должно лишать.

Не почитай меня довольно слабым,

Чтоб я опасность допустил схватить

Меня за бороду и счел бы это шуткой.

Ты в скорости, Лаэрт, услышишь больше.

Я твоего отца любил, но также

Мы любим и самих себя. Надеюся,

Из этого ты можешь заключить…

Входит вестник.

Что нового?

Вестник

От Гамлета письмо:

Вот к вам одно, другое – к королеве.

Король

От Гамлета? Но кто же их принес?

Вестник

Матросы, государь, как мне сказали.

Я не видал их: эти письма отдал

Мне Клавдио; он взял их у матросов.

Король

Лаэрт, послушай, что в письме.

(Вестнику.)

Оставь нас.

Вестник уходит.

(Читает.) «Великомощный, знайте, что я нагой высажен на берега ваших владений. Завтра я попрошу позволения явиться пред ваши королевские очи, чтоб рассказать вам, испросив наперед прощение, причину моего внезапного и чудесного возвращения».

Как? Это что? Ужели все вернулись?

Иль это все не больше, как обман?

Лаэрт

Рука знакома вам?

Король

Да, почерк принца.

«Нагой», а здесь прибавлено: «один».

Не можешь ли, Лаэрт, помочь советом?

Лаэрт

Мне все загадочно. Но пусть придет:

Он вылечит болезнь моей души;

Его в глаза я назову убийцей.

Король

О, если так, Лаэрт, но полно, так ли?

Да, иначе не может быть. Ты хочешь

Принять совет мой?

Лаэрт

Государь, хочу,

Когда на мир меня он не преклонит.

Король

Он мир душевный возвратит тебе.

Ведь он, приехавши, забудет думать,

Что должно вновь отправиться в дорогу.

Тогда его склоню я на поступок,

Давно обдуманный в моем уме, —

И он погиб. Вокруг его могилы

И ветер подозренья не дохнет;

Да мать сама все случаю припишет.

Лаэрт

Я вам последую – и тем скорее,

Когда меня орудьем вы избрали.

Король

Ты угадал. С тех пор как ты уехал,

Тебя не раз хвалили за искусство,

В котором ты, как говорят, велик;

При том бывал и он – и ни один

Из всех даров твоих не возбуждал

В нем столько зависти, как этот дар,

По-моему последний.

Лаэрт

Что за дар?

Король

На шляпе юности пустой цветок,

Но также нужный; легкая одежда

Прилична юноше, как шуба старику;

Тем – красота, другим здоровье нужно.

Здесь был, два месяца тому назад,

Один нормандец. Я французов знаю:

Сам был в походе против них и видел,

Что на коне французы молодцы.

Но это был как будто чародей.

К седлу, казалось, он прирос и лошадь

К таким чудесным принуждал движеньям,

Что он и конь его как будто были

Одно творение. Его искусство

Так превзошло мое воображенье,

Что я его скачков и оборотов

Постичь не в силах.

Лаэрт

Он нормандец?

Король

Да.

Лаэрт

Ламор, клянусь в том жизнью!

Король

Точно, он.

Лаэрт

Он мне знаком: бесценный перл народа!

Король

Рассказывая часто о тебе,

Он горячо хвалил свое искусство

Владеть мечом, в особенности шпагой,

И восклицал: «Вы б увидали чудо,

Когда б ему нашелся в битве равный».

Он клялся, что бойцы его отчизны

Теряли глаз, и силу, и проворство,

Сходясь с тобою. Эти похвалы

Яд зависти у Гамлета развили,

И он желал, чтоб только ты скорее

Приехал к нам, чтобы с тобой сразиться.

Из этого…

Лаэрт

Ну, что ж из этого?

Король

Отец твой дорог был тебе, Лаэрт,

Иль ты-как скорбь на мертвом полотне,

Лицо без сердца?

Лаэрт

Но к чему вопрос?

Король

Не потому, чтоб я питал сомненье

В твоей любви к покойному отцу;

Но знаю я – любовь рождает время,

А время, говорят пример и опыт,

Ее огонь и искры умеряет.

Средь пламени любви горит светильня:

Ее нагар уничтожает блеск.

Ничто не остается вечно годным:

Избыток сил уничтожает жизнь.

Когда ты что-нибудь готов свершить,

Свершай, пока на то согласна воля.

Она изменчива, ослабнуть ей легко,

Легко уснуть от тысячи советов,

Упасть от случая иль сильных рук.

И что ж тогда родит твоя готовность?

Бесплодный вздох, вредящий облегченьем.

Но к делу! Гамлет будет здесь; тогда

На что решишься ты, чтоб не словами,

А делом доказать любовь к отцу?

Лаэрт

Я в храм пойду за ним, чтоб отомстить!

Король

Конечно, храм убийце не защита,

И мщенье не должно иметь границ;

Но если б ты убить его решился,

Так будь же дома. Гамлет, возвратясь,

Услышит тотчас о твоем приезде.

Мы станем выхвалять твое искусство,

Удвоим похвалы нормандца, – словом,

Мы вас сведем, устроим поединок.

Прямой, беспечный, чуждый подозренья,

Рапир осматривать не станет он,

И ты легко, с уловкой небольшою,

Возьмешь рапиру с острым лезвием

И добрым наградишь его ударом

За смерть отца.

Лаэрт

Я награжу его:

Я шпаги острие намажу ядом.

Он куплен мной у продавца лекарств

И так силен, что, если омоченный

В его состав коснется крови ножик,

К спасенью средства нет: во всей подлунной

Такой целебной не растет травы,

Которая могла б спасти от смерти

Того, кто ранен им. В таком-то яде

Я шпагу омочу; едва коснувшись,

Она убьет его.

Король

Обдумаем же дальше,

Какие средства приведут нас к цели.

Когда мы плохо разыграем роли

И сквозь игру проглянет наша мысль,

Так лучше бы не начинать. Нам должно

Затем иметь в запасе план другой:

Пропал один, так выручил другой.

Сообразим: заклад о вашей силе

И ловкости предложим мы… Нашел!

Когда в бою томить вас станет жажда —

Ты выпадай нарочно с большим жаром —

И Гамлет спросит пить, я приготовлю

Ему питье; пусть лишь омочит губы —

И он погиб, хотя бы от удара

Клинка смертельного и был спасен.

Но тише! Что за шум?

Входит королева.

Ну что, Гертруда?

Королева

За горем горе мчится по пятам:

Твоя сестра, Офелья, – утонула.

Лаэрт

Как, утонула? Где? Творец небесный!

Королева

Там ива есть: она, склонивши ветви,

Глядится в зеркале кристальных вод.

В ее тени плела она гирлянды

Из лилий, роз, фиалок и жасмина.

Венки цветущие на ветвях ивы

Желая разместить, она взобралась

На дерево; вдруг ветвь под ней сломалась

И в воды плачущие пали с нею

Гирлянды и цветы. Ее одежда,

Широко расстилаясь по волнам,

Несла ее с минуту, как сирену.

Несчастная, беды не постигая,

Плыла и пела, пела и плыла,

Как существо, рожденное в волнах.

Но это не могло продлиться долго:

Одежда смокла – и пошла ко дну.

Умолкли жизнь и нежные напевы!

Лаэрт

Так умерла она?

Королева

Да, умерла!

Лаэрт

Тебя, сестра, вода лишила жизни —

К чему ж моим слезам еще катиться?

А все бегут, все на глазах: природа

Берет свое, что стыд ни говори.

Но пусть бегут – потом я снова муж.

Прощайте, государь. Во мне есть много

Слов пламенных – и вспыхнули б они,

Когда бы глупость та их не гасила.

Уходит.

Король

Пойдем за ним. С каким трудом, Гертруда,

Я гнев в нем усмирил! И что же? Снова

Готов он вспыхнуть. О, пойдем, пойдем!

Уходят.

Акт V

Кладбище.

Входят два могильщика с заступами и другими принадлежностями.

1-й могильщик. А что, ее по-христиански будут хоронить? Ведь она самовольно искала спасения.

2-й могильщик. Говорят тебе, по-христиански. Копай же проворней могилу! Было следствие, и решили похоронить ее как христианку.

1-й могильщик. Да как же это, если она утопилась не для своей защиты?

2-й могильщик. Выходит так.

1-й могильщик. Нет, дудки! Верно, это случилось se offendendo. Ведь вот в чем дело; коли я топлюсь, так, значит, лезу в воду; а полез, так хотел утопиться. Стало быть, она утопилась-то не сдуру.

2-й могильщик. Не то ты говоришь.

1-й могильщик. Погоди. Вот вода, да; а вот человек. Ну, идет он в воду и топится, так что ж? Вольно топиться, вольно нет, а все-таки пропал. Слышь ты? А как вода-то к нему приступит да зальет, так ведь он не сам утопился. Стало, кто не наложит на себя рук, тот и жизни не укоротил.

2-й могильщик. И в законе так сказано?

1-й могильщик. И в законе так.

2-й могильщик. А сказать правду? Не будь она дворянка, так не хоронили бы ее по-христиански.

1-й могильщик. Твоя правда; да то-то и горе: знатным господам и вешаться, и топиться сподручнее. Ну-тка за заступы! Садовники да могильщики самые старинные дворяне: Адамово ремесло!

2-й могильщик. А Адам был дворянин?

1-й могильщик. Еще бы!

2-й могильщик. Полно.

1-й могильщик. Ей-ей так. Я задам тебе еще один вопрос, и если ты не ответишь, так сознайся, что ты…

2-й могильщик. Задавай.

1-й могильщик. Кто строит прочнее каменщика, корабельщика и плотника?

2-й могильщик. Висельщик. Виселица переживает всех своих жильцов.

1-й могильщик. Недурно. Виселица делает добро, да как? Она делает добро тем, кто сам худо поступает. А ты ведь худо сделал, сказавши, что она состроена прочнее церкви; так выходит, виселица сделала бы тебе добро. Отвечай еще раз.

2-й могильщик. Кто строит прочнее каменщика, корабельщика и плотника?

1-й могильщик. Да, отвечай – и баста.

2-й могильщик. А вот же знаю.

1-й могильщик. Ну?

2-й могильщик. Нет, не знаю.

Гамлет и Горацио показываются вдали.

1-й могильщик. Не ломай башки. Осел не побежит, хоть убей его; а если кто опять задаст тебе этот вопрос, так отвечай: могильщик. Его дома стоят до Страшного суда. Сходи-ка в питейный да принеси кварту.

2-й могильщик уходит.

1-й могильщик (копая, поет.)

Что я был за славный малый:

Волочился во всю мочь —

И как весело, бывало,

Проходили день и ночь.

Гамлет. Неужели он не чувствует, чем занят! Копает могилу и поет.

Горацио. Привычка сделала его равнодушным.

Гамлет. Так обыкновенно бывает: чем меньше рука работает, тем нежнее у нее чувство.

1-й могильщик (поет)

Но пришла колдунья-старость,

Заморозила всю кровь:

Прочь прогнавши смех и шалость,

Как рукой сняла любовь.

Выбрасывает череп.

Гамлет. В этом черепе был когда-то язык, и он мог петь, а этот бездельник швырнул его оземь, точно челюсть Каина, первого убийцы. Может быть, это была голова политика, мечтавшего перехитрить самого Господа Бога, а этот осел перехитрил его теперь – не так ли?

Горацио. Дело возможное.

Гамлет. Или придворного, которому ничего не стоило говорить: «Доброго утра, ваше высочество! Позвольте пожелать вам всевозможного счастья!» Он мог быть черепом господина такого-то, который хвалил лошадь господина такого-то, потому что ему хотелось получить ее в подарок, – не так ли?

Горацио. Все может быть, принц.

Гамлет. И вот он стал достояньем господ червей, сгнил, и челюсти его сносят удары от заступа могильщика. Превращение не дурно: жаль только, что мы не знаем искусства подсмотреть его. Неужели питание и воспитание этих костей стоило так мало, что ими можно играть в кегли? Мои собственные болят, когда подумаю об этом.

1-й могильщик (поет)

Что же? Факел погребальный,

Из шести досок ларец,

Саван, крест да хор печальный —

Вот и песенки конец.

Выбрасывает другой череп.

Гамлет. Вот еще один. Почему не быть ему черепом приказного? Где теперь его кляузы, ябедничества, крючки, взятки? Зачем терпит он толчки этого грубияна и не грозится подать на него жалобу о побоях? Гм! Этот молодец был, может статься, в свое время ловким прожектером, скупал и продавал имения. А где теперь его крепости, векселя и проценты? Неужели всеми купчими купил он только клочок земли, который могут покрыть пара документов? Все его крепостные записи едва ли поместились бы в этом ящике, а самому владельцу досталось не больше пространства – а?

Горацио. Не более, принц?

Гамлет. Пергамент делается из бараньей кожи?

Горацио. Да и из телячьей.

Гамлет. Телята же и бараны те, кто полагается на пергамент. Заговорю с этим молодцом. Эй, чья эта могила?

1-й могильщик. Моя, сударь. (Поет.)

Саван, крест да хор печальный

Вот и песенки конец.

Гамлет. Конечно, твоя, потому что ты в ней.

1-й могильщик. Вы не в ней, значит, она и не ваша; а вот я, хотя и не лежу в ней, а она моя.

Гамлет. Ты лжешь, говоря, что она твоя; могилы роют для мертвых, а не для живых. Что за человек будет похоронен в ней?

1-й могильщик. Никакой.

Гамлет. Ну так женщина?

1-й могильщик. И не женщина.

Гамлет. Кто же наконец?

1-й могильщик. То, что было некогда женщиной: теперь она скончалась – спаси Господи ее душу!

Гамлет. Каков смельчак! С ним надо говорить осторожнее: он загоняет словами как раз. Наш век, Горацио, заметил я, так помешан на остротах, что все острят: и крестьянин, и писатель; только первый обыкновенно удачнее. Как давно ты могильщиком?

1-й могильщик. Из всех дней в году я поступил в могильщики именно в тот день, когда покойный король Гамлет победил Фортинбраса.

Гамлет. А давно это?

1-й могильщик. Будто вы не знаете? Всякий дурак это знает. В тот же день родился Гамлет, что сошел с ума и отправлен в Англию.

Гамлет. Право? Зачем он туда отправлен?

1-й могильщик. Затем, что рехнулся. Там, вишь ты, поумнеет; а впрочем, хоть и нет, так в Англии это не беда.

Гамлет. Отчего?

1-й могильщик. Там не заметят: там все такие ж полоумные.

Гамлет. Отчего же сошел он с ума?

1-й могильщик. Да говорят, как-то чудно.

Гамлет. Как чудно?

1-й могильщик. Да будто бы оттого, что помешался.

Гамлет. На чем же он помешался?

1-й могильщик. Да на датской земле. Вот уж тридцать лет, как я здесь могильщиком.

Гамлет. Долго ли может пролежать человек в земле, не сгнивши?

1-й могильщик. Если не сгнил заживо – а нынче это случается частенько, – так продержится лет восемь или девять. Кожевник девять лет.

Гамлет. Отчего же он держится дольше других?

1-й могильщик. Эх, сударь, его работа так выделывает его кожу, что она долго не пропускает воды; а вода куда скоро уничтожает негодные трупы. Вот этот череп двадцать три года пролежал в земле.

Гамлет. Чей он?

1-й могильщик. Безмозглого дурака. Как вы думаете, чей?

Гамлет. Не знаю.

1-й могильщик. Провал бы его побрал, мошенника! Он вылил мне раз на голову целую бутылку рейнвейна. Это череп Йорика, что был шутом у короля.

Гамлет. Этот?

Берет череп.

1-й могильщик. Этот самый.

Гамлет. Бедный Йорик! Я знал его, Горацио: это был человек с бесконечным юмором и дивною фантазиею. Тысячу раз носил он меня на плечах, а теперь… Как отталкивают мое воображение эти останки! Мне почти дурно. Тут были уста – я целовал их так часто. Где теперь твои шутки, твои ужимки? Где песни, молнии острот, от которых все пирующие хохотали до упаду? Кто сострит теперь над твоею же костяной улыбкой? Все пропало. Ступай-ка теперь в будуар знатной дамы и скажи ей – пусть она хоть на палец наложит румян, а все-таки лицо ее будет, наконец, таким же. Заставь ее посмеяться этому. Сделай милость, Горацио, скажи мне только это.

Горацио. Что, принц?

Гамлет. Как ты думаешь, был Александр в земле таким же?

Горацио. Точно таким.

Гамлет. И имел такой же запах? Фи!

Бросает череп.

Горацио. Такой же.

Гамлет. До какого низкого употребления мы нисходим, Горацио! Почему не проследить воображению благородный прах Александра до пивной бочки, где им замажут ее втулку?

Горацио. Рассматривать вещи так – значило бы рассматривать их слишком подробно.

Гамлет. Нисколько. До этого можно дойти очень скромно и по пути вероятности. Например: Александр умер, Александр похоронен, Александр сделался прахом; прах – земля; из земли делается замазка, и почему же бочке не быть замазанной именно прахом Александра?

Кто поселял в народах страх,

Пред кем дышать едва лишь смели,

Великий цезарь – ныне прах,

И им замазывают щели!

Но тише! Отойдем: идет король.

Входит процессия. Впереди священники с гробом Офелии, за ними Лаэрт и траурная свита, потом король, королева, придворные и прочие.

Король и двор идут сюда поспешно.

Кого они так скромно провожают?

Как видно, он из знатных и пресек

Сам жизнь свою отчаянной рукою.

Посторонимся, друг мой, поглядим.

Отходит с Горацио в сторону.

Лаэрт

Какие же еще обряды будут?

Гамлет

Вот благородный юноша, Лаэрт.

Смотри!

Лаэрт

Какие же еще обряды?

1-й священник

Обряд печальный нами совершен,

Насколько нам дозволено: кончина

Ее сомнительна, и если б высший

Приказ не изменил порядка церкви,

Она б до Страшного суда лежала

В земле неосвященной. Прах и камни,

А не молитвы чистых христиан

Должны б ее в могилу провожать.

Она ж в венке девическом лежит;

На гроб легли невинные цветы,

И он святой покроется землею

При похоронных звуках меди.

Лаэрт

Как —

И больше ничего?

1-й священник

Нет, ничего.

Мы осквернили бы святую службу,

Пропев ей реквием, как всем, почившим в мире.

Лаэрт

Спустите гроб. Из девственного праха

Фиалки вырастут. Священник грубый,

Я говорю тебе: страдая в аде,

Ты ангелом сестру мою увидишь.

Гамлет

Офелия!

Королева (бросая на гроб цветы)

Цветы – цветку. Прощай! Ты будешь

Супругой Гамлета – мечтала я!

Не ранний гроб твой – свадебное ложе,

Дитя прекрасное, я думала убрать.

Лаэрт

О горе, горе без числа и меры

Проклятую да поразит главу

Того, кто погасил в тебе рассудок

Своим злодейством! Не бросайте землю:

В последний раз хочу ее обнять я!

Прыгает в могилу.

Теперь над мертвой и живым насыпьте

Могильный холм превыше Пелиона

И звездного Олимпа голубой главы!

Гамлет (приближаясь)

Кто тот, кто пышно так здесь горесть выражает,

Кому, остановись в своем пути,

Внимают с ужасом луна и звезды?

Я Гамлет, датский принц!

Прыгает в могилу.

Лаэрт

Пусть сатана твою исторгнет душу!

Борется с Гамлетом.

Гамлет

Ты худо молишься. Подальше руки!

Не пылок я, но берегись: во мне

Есть кое-что опасное. Прочь руки!

Король

Разнять их!

Королева

Гамлет! Гамлет!

Все

Господа!

Горацио

Принц, успокойтесь!

Некоторые из свиты разнимают их, и они выходят из могилы.

Гамлет

Об этом я готов с Лаэртом биться,

Пока глаза навеки не померкнут.

Королева

О чем, мой милый Гамлет?

Гамлет

Я любил

Офелию – и сорок тысяч братьев

Со всею полнотой любви не могут

Ее любить так горячо. Скажи:

На что готов ты для нее?

Король

Лаэрт,

Он сумасшедший.

Королева

Ради всех святых,

Оставь его!

Гамлет

Скажи, на что готов ты? Плакать? Драться?

Простить? Терзать себя? Пить острый яд?

Я то же сделаю. Ты выть пришел?

Ты мне назло спрыгнул в ее могилу?

Ты хочешь с ней зарытым быть? Я тоже.

Ты говоришь о высях гор? Так пусть же

На нас навалят миллион холмов.

Чтоб их глава страны огня коснулась

И Осса перед ним была б песчинкой!

Я разглагольствовать умею, как и ты.

Королева

Гамлет безумствует; но не надолго

Припадок бешеный им овладел;

Мгновение – и он, как голубица,

Родив на свет детей золотоперых,

Опустит крылья на покой.

Гамлет

Послушай,

За что ты так обходишься со мною?

Тебя всегда как брата я любил.

Да впрочем, что до этого за дело!

Пусть силу грозную являет нам Алкид,

А кот мяукает и пес себе ворчит.

Уходит.

Король

Горацио, прошу, иди за ним.

Горацио уходит.

Лаэрт, вчерашний разговор наш должен

Твое терпенье укрепить. Гертруда,

Смотри, чтоб сын твой не ходил без стражи.

Мы здесь живой воздвигнем мавзолей!

Лаэрт, уж близок час успокоенья,

Но к цели доведет одно терпенье.

Уходят.

Зала в замке.

Входят Гамлет и Горацио.

Гамлет

Довольно, друг; теперь узнай другое.

Все обстоятельства ты помнишь хорошо?

Горацио

Их помнить, принц!

Гамлет

Какой-то род борьбы

В моей груди лишал меня покоя.

Мне чудилось, что скован я теснее

Убийцы в кандалах. В одно мгновенье…

Благословенна будь моя решимость!

Нас иногда спасает безрассудство,

А план обдуманный не удается.

Есть божество, ведущее нас к цели,

Какой бы путь ни избирали мы.

Горацио

Да, это верно.

Гамлет

Из моей каюты,

Набросив плащ, я выскочил поспешно,

Искал их в тьме, нашел благополучно,

Схватил пакет – и вновь в мою каюту.

Мой страх изгнал всю скромность из души,

И смело вскрыл я короля приказ.

Я подлость царскую нашел, Горацио:

Приказ, чтоб по бесчисленным причинам,

Для блага Дании, для истребленья

Великих бед, грозящих государству,

Меня сейчас немедленно казнить,

И палачу не давши даже срока,

Чтоб наточить топор.

Горацио

Возможно ль, Гамлет?

Гамлет

Вот и приказ: прочтешь в другое время.

Но хочешь знать, как поступил я дальше?

Горацио

Прошу вас, принц.

Гамлет

Опутанный коварством,

Я не успел и с мыслями собраться,

Как план уже созрел. Присев к столу,

Я выдумал и написал указ.

Когда-то я, как знатные вельможи,

Считал стыдом иметь хороший почерк

И позабыть его хотел; теперь

Он службу верную мне сослужил.

Ты хочешь знать, что написал я?

Горацио

Да.

Гамлет

От царского лица я заклинал,

Когда Британия ему верна,

Когда союзу их цвести, как пальме,

И если мир хотят они украсить

Венком неувядающих колосьев,

То чтоб тотчас, бумагу прочитавши,

Посланников без дальних рассуждений,

Не дав им и на исповедь минуты,

Лишить голов.

Горацио

Но как же удалось вам

Печать к конверту приложить?

Гамлет

И тут

Мне провиденье помогло. Со мною

Была печать покойного отца,

Модель теперешней печати датской.

Сложив письмо по образцу другого,

Я сделал надпись, приложил печать

И положил, откуда взял. Подлог

Замечен не был. В следующий день

Случилась битва – и конец ты знаешь.

Горацио

Так Гильденштерн, Розенкранц пошли

На смерть.

Гамлет

Они искали порученья:

Их смерть мою не потревожит совесть.

Не сами ль смерть накликали они,

Ввязавшись в дело? Плохо, если слабый

Бросается в средину меж мечей

Бойцов сильнейших.

Горацио

Вот король!

Гамлет

Ну что?

Теперь довольно ли меня задели?

Тому, кто отравил отца-монарха;

Кто матерь развратил; кто ловко втерся

Между избраньем и моей надеждой;

Кто так хитро свои забросил сети

На жизнь мою – с ним рассчитаться

Не вправе ли моя рука? Не грех ли

Терпеть, чтоб эта язва истребила

Все тело до костей?

Горацио

Конечно, скоро

Из Англии дадут ему известье,

Как выполнен его приказ.

Гамлет

Да, скоро:

Но промежуток – мой. Жизнь человека

Быстра – и одного счесть не успеешь.

А жаль мне, друг Горацио, что с Лаэртом

Я так забылся: в жребии его

Я вижу мой. Его я уважаю;

Но, право, друг, риторика печали

Меня взбесила.

Горацио

Тише! Это кто?

Входит Озрик.

Озрик. Честь имею поздравить, ваше высочество, с приездом.

Гамлет. Благодарю покорно. (К Горацио) Знаешь ты эту стрекозу?

Горацио. Нет, принц.

Гамлет. Тем лучше для тебя: знать его – уже порок. У него много земли, и очень плодородной. Пусть скот будет царем скотов, и его ясли будут стоять наряду с царским столом. Это сорока, но, как я уже сказал, владыка огромного пространства грязи.

Озрик. Если бы вашему высочеству было время, я желал бы сообщить вам кое-что от его величества.

Гамлет. Я выслушаю вас с полным вниманием. Наденьте шляпу: она для головы.

Озрик. Благодарю, ваше высочество; очень жарко.

Гамлет. Нет, мне кажется, очень холодно: ветер с севера.

Озрик. Точно, довольно холодно, принц.

Гамлет. Однако ж, мне как будто ужасно жарко и душно, или, может быть, мое сложение!..

Озрик. Необыкновенно жарко, принц; так и душит, точно как будто… право, я не знаю. Его величество приказал мне известить вас, принц, что он держит за вас значительное пари. Вот в чем дело…

Гамлет. Пожалуйста, не забывайте.

Он заставляет надеть его шляпу.

Озрик. Нет, принц, позвольте: мне так свободнее. Недавно прибыл сюда Лаэрт. Клянусь честью, это молодец, исполненный дарований, красноречивый и красавец! Должно отдать ему справедливость: он образец хорошего тона; в нем найдете вы все, что может пожелать себе благородный юноша.

Гамлет. Исчисление его достоинств не теряет ничего в ваших устах, хотя мне и известно, что память потеряла бы счет, составляя полный каталог его свойств. Да он и всегда был бы неполон в сравнении с быстрым полетом его к совершенству. Но, клянусь истиной панегирика, я почитаю его гением первой величины и внутренние дары духа его так прекрасными, так редкими, что только зеркало может изобразить равного ему.

Озрик. Ваше высочество говорите о нем совершенно справедливо.

Гамлет. Но в чем же дело? К чему облекаем мы имя его нашим далеко не столь совершенным дыханием?

Озрик. Принц?

Горацио. Неужели нельзя выражаться другим языком?

Гамлет. Зачем мы о нем говорим?

Озрик. О Лаэрте?

Горацио. Кошелек его уже опустел; все золотые слова растрачены.

Гамлет. Да, о нем.

Озрик. Я знаю, вы не несведущи.

Гамлет. Желательно, чтобы вы это знали, хоть оно мне немного принесет чести. Продолжайте.

Озрик. Вам небезызвестно, какими совершенствами обладает Лаэрт.

Гамлет. Этим знанием я не могу похвалиться, чтоб не равнять себя с ним, так как знать совершенно другого – значит знать самого себя.

Озрик. Я хотел сказать, принц, что касается фехтованья: если верить, что о нем говорят, ему нет равного.

Гамлет. Какое его оружие?

Озрик. Шпага и кинжал.

Гамлет. Стало быть, два оружия. Дальше.

Озрик. Король прозакладывал ему шесть арабских жеребцов; Лаэрт, с своей стороны, как я слышал, шесть французских шпаг и кинжалов со всеми принадлежностями, как-то: портупеями и прочим. Три из этих принадлежностей точно чрезвычайно красивы, соответствуют рукояткам. Эти необыкновенные принадлежности сделаны с большим вкусом.

Гамлет. Что вы называете принадлежностями?

Горацио. Я знал, что вам придется поучаться его комментариями, пока он кончит.

Озрик. Принадлежности, принц, – портупеи.

Гамлет. Это выражение было бы больше кстати, если бы мы могли носить при себе пушку, а покамест пусть останутся портупеями. Однако дальше. Шесть арабских жеребцов против шести французских шпаг с их прибором и тремя принадлежностями с большим вкусом – это французский заклад против датского. По какому же случаю они все это прозакладывали?

Озрик. Король держал пари, ваше высочество, что из двенадцати ударов Лаэрт выиграет перед вами только три; он же ручается за девять. Опыт сделают сейчас же, если вашему высочеству угодно дать ответ.

Гамлет. А если я отвечу нет?

Озрик. Я хотел сказать, принц, если вы согласитесь.

Гамлет. Я буду прохаживаться здесь в зале. С позволения его величества, теперь я наслаждаюсь здесь свежим воздухом. Прикажите принесть рапиры; если Лаэрту есть охота и король остается при своем намерении, я постараюсь выиграть ему заклад, когда сумею; не удастся – так на мою долю достанутся стыд и лишние удары.

Озрик. Прикажете так и доложить?

Гамлет. Да, с украшениями в вашем вкусе.

Озрик. Поручаю себя вашей милости, принц.

Уходит.

Гамлет. К вашим услугам. Он хорошо делает, что поручает сам себя моей милости: ничей язык не постарался бы об этом.

Горацио. Улетела птичка с скорлупой яичка.

Гамлет. Он и за грудь матери не принимался, я думаю, без комплиментов. Он, как и многие, того же разбора, в которых влюблен пустой век, поймали только наружность разговора, род шипучего газа, вылетающего посреди глупейших суждений, а коснись их для опыта – и пузыри исчезли.

Входит придворный.

Придворный. Его величество, принц, посылал к вам молодого Озрика, и он доложил, что вы дождетесь его в зале. Его величество прислал меня узнать, не прошла ли у вас охота сразиться с Лаэртом и не желаете ли вы отсрочки?

Гамлет. Я верен своим намерениям: они соображаются с желаниями короля. Если ему досуг, я готов теперь или когда угодно, предполагая, что буду так же, как и теперь, в состоянии держать рапиру.

Придворный. Король, королева и все идут сюда.

Гамлет. В добрый час.

Придворный. Королева желает, чтобы вы ласково обратились к Лаэрту, прежде чем начнете поединок.

Гамлет. Ее совет хорош.

Придворный уходит.

Горацио. Вы проиграете заклад, принц.

Гамлет. Не думаю. С тех пор как он уехал во Францию, я беспрестанно упражнялся. Я выиграю заклад. Однако ты не можешь себе представить, как мне тяжело на сердце. Да это вздор.

Горацио. Нет, принц.

Гамлет. Это глупость, а между тем род грустного предчувствия; женщину оно могло бы испугать.

Горацио. Если душе вашей что-нибудь не нравится – повинуйтесь ей. Я предупрежу их приход, скажу, что вы не расположены.

Гамлет. Нисколько. Я смеюсь над предчувствиями: и воробей не погибнет без воли провидения. Не после, так теперь; теперь, так не после; а не теперь, тогда когда-нибудь да придется же. Быть готовым – вот все. Никто не знает, что теряет он; так что за важность потерять рано? Будь что будет!

Входят король, королева, Лаэрт, Озрик, придворные и слуги с рапирами.

Король

Ну полно, Гамлет! Вот рука Лаэрта —

Прими ее от нас.

Соединяет их руки.

Гамлет

Прости, Лаэрт!

Я виноват; но я прошу прощенья —

И ты, как благородный человек,

Меня простишь. Всему двору известно,

И до тебя дошли, конечно, слухи,

Что тяжкою страдаю я болезнью.

Поступок мой, так грубо оскорбивший

Твою природу, сердце, чувство чести,

Он был – я объявляю здесь – безумство.

Лаэрта Гамлет оскорбил? О нет!

Когда Гамлет, раздвоенный в душе

И сам не свой, Лаэрта оскорбляет, —

Не Гамлет то, не он нанес обиду —

Его безумие. А если так,

То он и сам обижен глубоко:

Безумство – враг несчастному Гамлету.

Вот целый двор: пред ним я отрицаю

Злой умысел – ив сердце благородном

Оправдан я. Я через кровлю дома

Пустил стрелу – она попала в брата.

Лаэрт

Довольно, принц! Усмирена природа,

Хотя б она должна взывать ко мщенью

Сильней всего. Но, по законам чести,

От мира я далек, пока другие,

Которых честь не подлежит сомненью,

Не скажут мне: «Мирись». Тогда их словом

Честь имени ограждена. Теперь же

Любовь я принимаю как любовь

И оскорбить ее я не намерен.

Гамлет

Ни я; мы братски разрешим заклад.

Подать рапиры!

Лаэрт

Дай и мне одну.

Гамлет

Лаэрт, я для тебя – венок лавровый:

Как яркая звезда во тьме ночной,

В моем незнании блеснет твое искусство.

Лаэрт

Насмешка, принц.

Гамлет

Ничуть, клянусь в том честью!

Король

Подай рапиры им, мой милый Озрик.

Заклад тебе известен, Гамлет?

Гамлет

Да.

Вы избрали слабейшего бойца.

Король

Я не боюсь: я видел вас обоих.

Он стал искуснее и дал вперед.

Лаэрт (взяв шпагу)

Нет, эта тяжела; подай другую.

Гамлет

Дай эту мне. Что, все одной длины?

Озрик

Все, все одной, мой благородный принц.

Король

Поставьте мне вино на этот стол;

И если Гамлет первый даст удар,

Второй или сквитается за третьим,

Со всех бойниц пусть выстрелят из пушек.

Теперь король пьет Гамлета здоровье

И в кубок перл бросает многоценный;

Он стоит больше, чем в короне датской

Сиявший на главах трех королей.

Подать мне кубки. Пусть труба литаврам,

Литавры пушкам, пушки небесам

И небеса земле воскликнут хором:

«Король за Гамлета здоровье пьет!»

Начните! Судьи, примечать прилежно!

Гамлет

Начнем!

Лаэрт

Начнемте, принц.

Дерутся.

Гамлет (нанося удар)

Раз.

Лаэрт

Нет.

Гамлет

Пусть судят.

Озрик

Удар, и очень явственный.

Лаэрт

Пусть так.

Начнем сначала.

Король

Эй, вина! Стой: Гамлет,

Жемчужина – твоя! Твое здоровье!

Подайте кубок принцу!

Звуки труб и пушечные выстрелы.

Гамлет

Нет, потом!

Поставь бокал: сперва еще сразимся,

Начнем!

Дерутся.

Опять удар, что скажешь?

Лаэрт

Да,

Коснулся, сознаюсь.

Король

Наш сын одержит верх.

Королева

Он потен и устал. Возьми платок мой,

Отри лицо, мой Гамлет. Королева

Пьет за здоровие твое.

Берет отравленный кубок.

Гамлет

Благодарю.

Король

Не пей, Гертруда!

Королева

Я хочу; позволь мне.

Пьет.

Король (в сторону)

Отравлен кубок тот. Теперь уж поздно.

Гамлет

Теперь мне пить еще нельзя – потом.

Королева

Поди, я оботру твое лицо.

Лаэрт (королю)

Теперь я нанесу удар.

Король

Навряд ли.

Лаэрт (тихо)

Меня как будто совесть упрекает.

Гамлет

Ну, в третий раз, Лаэрт! Ты шутишь.

Прошу же, выпадай со всею силой.

Мне кажется, ты надо мной смеешься.

Лаэрт

Ты думаешь? Увидим.

Озрик

Нет удара.

Лаэрт

Теперь смотри.

Лаэрт ранит Гамлета, после чего, в жару битвы, они меняются рапирами, и Гамлет ранит Лаэрта.

Король

Они разгорячились —

Развесть их!

Королева падает.

Озрик

Что с королевой?

Горацио

Они в крови!

Озрик

Вам каково, Лаэрт.

Лаэрт

Я в собственную сеть попался, Озрик:

Я собственной изменою убит —

И поделом.

Гамлет

Что сталось с королевой?

Король

Ей дурно; кровь увидела она.

Королева

Нет, нет! Питье, питье! О милый Гамлет!

Питье, питье… Оно отравлено!

Умирает.

Гамлет

Злодейство! Двери на запор! Измена,

Где скрылась ты?

Лаэрт (падая)

Здесь, Гамлет. Ты убит;

Тебя спасти нет средства во вселенной;

В тебе нет жизни и на полчаса:

Клинок изменника в твоей руке —

Он отравлен и остр. Мое злодейство

Сразило самого меня. Смотри:

Я пал, лежу – и мне уже не встать.

И мать отравлена. Не в силах больше!

Король, король всему виной.

Гамлет

И шпага

Отравлена? Так соверши свое,

Отрава!

Закалывает короля.

Озрик и придворные

Боже праведный, измена!

Король

Друзья, спасите: я ведь только ранен.

Гамлет (взяв отравленный кубок и заставляя короля его выпить)

Допей же яд, кровосмеситель подлый!

А жемчуг здесь? Ступай за королевой.

Король умирает.

Лаэрт

Он по заслугам угощен. Отраву

Он приготовил сам, своей рукою.

Простим друг друга, благородный Гамлет!

Моя и моего отца кончина

Да не падет на голову твою,

Твоя же – на мою.

Умирает.

Гамлет

Прости тебя Господь!

Я за тобой. Горацио, я умираю.

Царица бедная, прощай. Вы бледны;

Дрожа, глядите вы на катастрофу,

Немые зрители явлений смерти!

О, если б время я имел, но смерть,

Сержант проворный, вдруг берет под стражу.

Я рассказал бы вам… Пусть будет так!

Горацио, ты остаешься жив,

Ты обо мне и о моих поступках

Расскажешь тем, кто знать их пожелает.

Горацио (хватая со стола кубок)

Ты ошибаешься: я – не датчанин,

А древний римлянин – стакан не допит.

Гамлет (вырывая кубок)

Когда ты муж, отдай его ты мне!

Оставь! Я заклинаю небом, дай!

Какое я оставлю по себе

Запятнанное имя, друг Горацьо,

Когда все так останется безвестным!

О, если ты меня любил – постой!

Не отворяй себе врата блаженства

И пострадай еще в ничтожном мире,

Чтоб повесть рассказать мою.

Вдали слышен марш и выстрелы

Что за военный шум?

Озрик

То – юный Фортинбрас

Из Польши возвращается с победой

И английских приветствует послов.

Гамлет

Горацио, я умираю. Яд

Стеснил мой дух. Я не дождусь вестей

Из Англии, но предрекаю: выбор

Падет на молодого Фортинбраса.

Ему даю я голос мой предсмертный.

Ты обо всем случившемся ему

Подробно расскажи: конец – молчанье.

Умирает.

Горацио

Вот сердце благородное угасло!

Покойной ночи, милый принц! Спи мирно

Под светлых ангелов небесный хор!

Гром барабанов ближе.

Марш за сценой.

Входят Фортинбрас, английские послы и прочие.

Фортинбрас

Какое зрелище!

Горацио

Чего ты ищешь?

Несчастья и чудес? Так не ищи их дальше.

Фортинбрас

Кровавый вид! Какому торжеству

Ты в вечных принесла своих чертогах,

Смерть гордая, так много царских жертв?

1-й посланник

Ужасен этот вид! Мы опоздали

По делу Англии. То ухо мертво,

Которому должны бы мы донесть,

Что Розенкранц и Гильденштерн скончались

Согласно королевскому приказу.

Кто скажет нам «благодарю»?

Горацио

Не он,

Хотя б уста его и были живы.

Он не давал на казнь их повеленья.

Но так как быстро за кровавым делом

Явились вы из Англии и Польши,

Велите же, чтоб мертвых положили

На катафалк в виду всего народа;

А мне незнающим позвольте рассказать,

Как все произошло. То будет повесть

Кровавых, неестественных убийств,

Суда случайного, нечаянных кончин

И козней, павших на главу злодеев.

Всю истину могу я вам открыть.

Фортинбрас

Мы поспешим послушать твой рассказ,

Созвавши на совет вельможей царства.

Я с горестью мое встречаю счастье.

На датский трон имею я права.

И их я объявляю всенародно.

Горацио

Я должен и об этом говорить.

Вам тот дал голос свой, за кем все царство

Признает вас царем. Но к делу, к делу!

Умы людей раздражены: нетрудно злобе

Настроить бед средь общего смятенья.

Фортинбрас

Пусть Гамлета как воина несут

На катафалк четыре капитана.

Он все величье царское явил бы,

Когда б остался жив. Будь он почтен

При погребенье почестью военной!

Возьмите трупы доблестные эти:

На поле битвы место их.

Скажите, чтобы начали пальбу!

Похоронный марш; все уходят и уносят с собою тела.

Вскоре потом слышны пушечные выстрелы.

Шеридан Ричард. Школа злословия. Комедия в пяти действиях

Портрет, посылаемый миссис Крью, вместе с комедией «Школа злословия» Р. Б. Шериданом

Вы, вскормленницы Школы Клеветы,

Доведшие поклеп до красоты,

Ужели нет на свете ни одной,

Настолько милой и совсем иной,

Чтоб даже вы хвалу воздали ей

Безмолвием и завистью своей?

Сейчас живой предстанет образец

На суд суровый ваших злых сердец.

Решите сами, верен ли портрет,

Иль то Любви и Музы легкий бред.

Сюда, о, племя многомудрых дев.

О сонм матрон, чей беспощаден гнев,

Чей острый взгляд и хмурые черты

Не терпят юности и красоты;

Вы, по природе хладные своей;

Вы в долгом девстве лютые как змей, —

Сюда, о, мастерицы сплесть навет,

Создать улики, если слухов нет!

О вы, чья память, сторожа порок,

Все, кроме факта, знает на зубок!

Сюда, о клеветницы, стар и млад,

Ходячее злословье, станьте в ряд,

Чтоб нашей теме был противовес,

Как гимну – пасквиль, как святому – бес.

Ты, Аморетта (это имя нам

Уже знакомо по другим стихам),

Приди и ты; пусть милый жар ланит

Твою улыбку робко оттенит,

И, с нежно-неуверенным лицом,

Мне послужи желанным образцом.

О Муза, если б ты создать могла

Хоть слабый очерк этого чела,

Счастливой кистью вызвать на мольберт

Хоть бледный отцвет этих чудных черт,

Поэты бы воспели гений твой,

И Рейнольдс[32] бы склонился головой,

Он, в чьем искусстве более чудес,

Чем в чудесах Природы и Небес,

Он взору Дэвон давший новый жар,

Ланитам Грэнби – прелесть новых чар!

Нелегкий подвиг – дань хвалы принесть

Красе, чей разум презирает лесть!

Но, славя Аморетту, прав весь свет:

Пред нею, как пред небом, лести нет,

И, прихотью судеб, она одна

Правдивость нашу отрицать склонна!

От мод не краше, крася их сама,

Проста влеченьем вкуса и ума,

Скромна в движеньях, чуждая вполне

И сухости, и буйных чувств волне,

Она не ходит, на себя надев

Лицо богинь иль облик королев.

Ее живая прелесть, всякий раз,

Не поражает, а пленяет нас;

То не величье, но ее черты

Мы не измерим мерой красоты!

Природный цвет ее ланит так жив,

Что, создавая это диво див,

Вполне бы мог божественный творец

На них бледнее наложить багрец,

Велев затворнице прелестных стен —

Стыдливой Скромности – служить взамен.

А этих губ кто воспоет вино?

Лишите их улыбки – все равно!

Сама Любовь как будто учит их

Движению, хоть не звучит на них;

Ты, видящий, не слыша эту речь,

Не сожалей, что звук не мог дотечь;

Смотри на эти губы, ты всегда

Беседу их постигнешь без труда:

Они повиты прелестью такой,

Что полон думы самый их покой!

Но если взглянешь на игру лучей

Волшебно-нерешительных очей,

Следя, как часто, манием ресниц,

Бывает прерван пламень их зарниц,

Ты в них увидишь: крошка Купидон,

Своей опасной должностью смущен,

То скроет, то откроет дивный луч,

Который взорам смертных слишком жгуч.

От этих стрел, ласкающих разя,

В беззлобных ямочках спастись нельзя

Хотя бы сердце в ней и не могло

Жестоким гневом ополчить чело,

Я кознями Любви поклясться рад —

Ее улыбка гибельней стократ!

При виде той, что получила в дар

Всю полноту, всю яркость женских чар,

Мы были бы должны тщеславный нрав

Отнесть к числу ее природных прав.

Но Аморетта, в милой простоте,

Сама своей не верит красоте

И стрелы чар, разящие кругом,

Невинно хочет оперить умом:

Всех женских знаний совмещая груз,

Воспитанница Грэвиля[33] и Муз,

Любя учиться, помня грань пути,

Докуда можно женщине итти,

Она бы Фебу, если б встарь жила,

Не жрицей, а возлюбленной была,

С застенчивою робостью очей

И кроткою покорностью речей;

Как ни разумно говорит она,

В ней словно неуверенность слышна;

И, этой женской прелестью дыша,

Как разум мил, как мудрость хороша!

Ее дары, ее душевный склад

О сердце, дружном с мыслью, говорят:

Веселость, оттененная мечтой,

Насмешливость в союзе с добротой,

Брезгливость, скрытая не без труда,

Страх пред талантом, чем она горда.

Умолкни, Муза! Песнь свою прерви

И похвалу бессильной назови;

Поэзия достигнуть не могла

Ее достоинств, но твоя хвала

Смутила хор завистниц красоты

И омрачила царство Клеветы!

Все эти ведьмы, черствым языком,

Шипят, что этот облик им знаком,

И называют ту, кого пою,

Вас, мой прообраз и мой гений – Крью!

Действующие лица:[34]

Сэр Питер Тизл.

Сэр Оливер Сэрфэс

Сэр Гарри Бэмпэр

Сэр Бэнджамэн Бэкбайт.

Джозэф Сэрфэс.

Чарльз Сэрфэс.

Кэйрлесс.

Снэйк.

Крэбтри.

Раули.

Мозэс.

Трип.

Лэди Тизл.

Лэди Снируэл.

Миссис Кэндэр.

Мария.

Джентльмэны, горничная и слуги.

Место действия – Лондон.

Пролог, написанный мистером Гарриком.[35]

«Школа злословья»? Полно! Неужели

Без школы мы злословить не умели?

Какие тут уроки могут быть?

Еще бы нас учили есть и пить!

Когда красавиц наших, ту иль эту,

Тревожит печень, – дайте им газету;

В ней сильнодействующих – quantum satis;

Чего бы вы ни пожелали – нате-с.

«О боже!» – лэди Уксус (что не прочь

За картами прощебетать всю ночь),

К полудню встав, свой крепкий чай мешает

Со сплетнями – Как это освежает!

Дай мне газету, Лисп, – как хорошо!

(Отхлебывает.)

«Вчера лорд Л.

(отхлебывает)

был пойман с лэди О.».

Как это помогает от мигрени!

(Отхлебывает.)

«Хоть миссис Б. и опускает шторы,

«Сквозь них легко проникнут наши взоры».

Да, это зло; жестокая заметка;

Но, между нами

(отхлебывает),

право, очень метко.

Ну, Лисп, читайте вы, отсюда вот!

Так-с!

«Пусть лорд К., тот самый, что живет

«На Гровнор Сквэр, себя побережет:

«Хоть лэди У. он и дороже сына,

«Но уксус горек». – «Это я! Скотина!

Сейчас сожгите, и чтоб в дом мой эту

Впредь не носили подлую газету!»

Так мы смеемся, если кто задет;

А нас заденут, – смеха больше нет.

Ужель наш юный бард так юн, что тщится

От моря лжи плотиной оградиться?

Иль он так мало знает грешный мир?

С нечистой силой как вести турнир?

Он биться с грозным чудищем идет:

Срежь Сплетне голову, – язык живет.

Горд вашей благосклонностью былой,

Наш юный Дон Кихот вновь вышел в бой;

В угоду вам, он обнажил перо

И жаждет Гидре погрузить в нутро.

Дабы снискать ваш плеск, он будет, полон пыла,

Разить, – то бишь писать, – пока в руке есть сила,

И рад пролить для вас всю кровь, – то бишь чернила.

Действие I

Уборная лэди Снируэл.

Лэди Снируэл за туалетом. Снэйк пьет шоколад.

Лэди Снируэл. Итак, м-р Снэйк, все напечатано?

Снэйк. Да, милэди; я сам переписывал измененным почерком, так что никто и не догадается, откуда все это идет.

Лэди Снируэл. А что, распустили вы слух о связи лэди Бритл с капитаном Бостол?

Снэйк. Я повел это так тонко, что лучше и желать нельзя. Если все пойдет нормально, то, я думаю, слух достигнет до ушей м-с Клаккит в двадцать четыре часа, а уж тогда, вы знаете, – дело сделано.

Лэди Снируэл. Да, это верно: у миссис Клаккит большой талант и много усердия.

Снэйк. Совершенно справедливо, миледи; и до сих пор действовала она не без успеха. По моим сведениям из-за нее расстроилось шесть свадеб, три сына лишились наследства, случилось четыре скандальных побега и столько же арестов, девять супружеских пар разъехались и две развелись. Кроме того, в журнале «Столица и провинция» она печатает происходившие tete-a-tete разговоры людей, которые даже и в глаза друг друга не видели. Я не раз ее на этом ловил.

Лэди Снируэл. Да, конечно, она талантлива, но грубовата.

Снэйк. Совершенно справедливо. Вообще она описывает недурно, язык у ней свободный и смелое воображение; но краски она кладет слишком густо и часто хватает через край. Ей недостает той мягкости колорита, той приятной, веселости, какою отличается злословие вашего сиятельства.

Лэди Снируэл. Вы пристрастны, Снэйк.

Снэйк. Нимало. Лэди Снируэл словом или взглядом выразит больше, чем иные подробнейшим описанием, хотя бы на их стороне и была крупица истины. Это всем известно.

Лэди Снируэл. Да, милейший Снэйк; без всякой ложной скромности, я скажу, что удовлетворена своими успехами. В юности и меня ранил ядовитый язык сплетни, и с той поры я не знаю наслаждения выше, чем доводить репутацию других до уровня моей собственной.

Снэйк. Это вполне понятно. Но знаете, лэди Снируэл, что касается последнего вашего поручения, то тут, признаюсь, ваши намерения мне не ясны.

Лэди Снируэл. А, это насчет моего соседа, сэра Питера Тизл и его семейства?

Снэйк. Вот, вот! Речь идет о двух молодых людях, для которых сэр Питер со времени смерти их отца был как бы опекуном; у старшего – превосходный характер, и о нем говорят только хорошее; младший – самый распущенный и сумасбродный юноша во всем королевстве; у него нет ни друзей, ни доброго имени; первый – ваш призванный поклонник и, видимо, пользуется вашею благосклонностью; второй влюблен в Марию, воспитанницу сэра Питера, и бесспорно любим ею. При таких обстоятельствах для меня совершенно непонятно, почему бы вам, имеющей после смерти мужа хорошее имя и хорошее состояние, не вступить в союз с человеком, имеющим такую репутацию и будущность, словом – с м-ром Сэрфэсом. И еще более непонятно, почему это для вас так важно расстроить взаимную привязанность его брата Чарльза и Марии.

Лэди Снируэл. Ну, чтобы сразу же объяснить эту тайну, я должна сказать вам, что в моих отношениях к м-ру Сэрфэсу любовь совершенно не при чем.

Снэйк. Нет!

Лэди Снируэл. На самом деле – он влюблен в Марию, или в ее приданое. Но он нашел счастливого соперника в своем брате, и ему пришлось замаскировать свои намерения, а также прибегнуть к моей помощи.

Снэйк. И все-таки для меня остается загадкой, почему вы заинтересованы в его успехе.

Лэди Снируэл. Боже, как вы бестолковы! Неужели же вы не можете догадаться о слабости, которую я из стыда до сих пор скрывала даже от вас? Не прикажете ли мне сознаться, что только ради Чарльза, – ради этого гуляки, этого сумасброда, потерявшего состояние и репутацию, – я так беспокоюсь и злюсь? Я всем готова пожертвовать, чтобы только завладеть им.

Снэйк. Ну, вот, теперь ваша тактика мне понятна. Но что же вас так сблизило с м-ром Сэрфэсом?

Лэди Снируэл. Наша взаимная выгода. Я давно разгадала его. Я знаю, что он ловок, себялюбив и зол, короче, это – умный плут, тогда как сэр Питер и все знакомые Джозэфа Сэрфэса считают его чудом ума и доброты.

Снэйк. Да, сэр Питер уверяет, что нет ему равного во всей Англии; особенно расхваливает его, как человека высокой морали.

Лэди Снируэл. Вот этой самой моралью и своим ханжеством м-р Сэрфэс совсем покорил старика, и тот выдаст за него Марию. А у бедного Чарльза нет ни одного друга в доме, но я боюсь, у него сильный друг в сердце Марии, – против нее-то мы и должны направить нашу атаку.

Входит слуга.

Слуга. М-р Сэрфэс.

Лэди Снируэл. Проси. (Слуга уходит.) Он всегда является примерно в этот час. Не удивительно, что его считают моим любовником.

Входит Джозэфф Сэрфэс.

Джоээф Сэрфэс. Дорогая лэди Снируэл, как ваше здоровье? М-р Снэйк, рад вас видеть.

Лэди Снируэл. Снэйк только что подшучивал над нашей взаимной привязанностью. Пришлось объяснить ему действительные наши намерения. Вы знаете, как он был нам полезен; поверьте мне, он стоит доверия.

Джозеф Сэрфэс. По-моему нельзя даже и сомневаться в человеке, одаренном такой проницательностью и таким вкусом.

Лэди Снируэл. Ну, ну, без комплиментов. Скажите мне лучше, когда вы видели вашу возлюбленную Марию, – или нет: вашего брата?

Джоээф Сэрфэс. Ни того, ни другой я не видел после моего последнего свидания с вами; могу, впрочем, сказать вам, что они не встречались друг с другом. Некоторые из ваших историй хорошо подействовали на Марию.

Лэди Снируэл. Ну, милейший Снэйк, это уж ваша заслуга! А как ваш брат? Дела его все хуже?

Джоээф Сэрфэс. Час от часу. Мне говорили, что вчера опять наложили арест на его имущество. Словом, его расточительность и сумасбродство неслыханны.

Лэди Снируэл. Бедный Чарльз!

Джоээф Сэрфэс. Да, несмотря на все его пороки, о нем нельзя не пожалеть. Бедный Чарльз! Если бы я только мог по-настоящему помочь ему! Человек, который оставляет брата своего в несчастьи, даже если тот заслуживает этого своими пороками, – такой человек…

Лэди Снируэл. О, боже, вы, кажется, собираетесь читать проповедь! Не забывайте, что тут – ваши друзья.

Джоээф Сэрфэс. Вы правы. Я приберегу эту сентенцию для сэра Питера. Как бы то ни было, но ведь это сущее благодеяние – избавить Марию от кутилы, которого если и может кто-нибудь исправить, то разве только особа с такими высокими совершенствами и с таким умом, как у вас.

Снэйк. Мне кажется, лэди Снируэл, сюда идут посторонние. Пойду переписывать письмо, о котором говорил вам. М-р Сэрфэс – ваш всепокорнейший…

Джоээф Сэрфэс. Сэр, свидетельствую вам свое глубочайшее… (Снэйк уходит.) Лэди Снируэл, очень жаль, что вы доверились этому типу.

Лэди Снируэл. Почему же?

Джоээф Сэрфэс. Я не раз заставал его в беседах со старым Раули, который прежде был дворецким у моего отца и, как вам известно, никогда не был мне другом.

Лэди Снируэл. И вы думаете, что он может изменить нам?

Джоээф Сэрфэс. Нет ничего вероятнее. Верьте моему слову, лэди Снируэл, у этого человека не хватит совести быть верным даже собственной своей подлости. Ах, Мария!

Входит Мария.

Лэди Снируэл. Мария, дорогая моя, что с вами? Что случилось?

Мария. Этот противный мой поклонник, сэр Бэнджамэн Бэкбайт, только что явился к моему опекуну со своим несносным дядей, Крэбтри. Я ускользнула и прибежала сюда, чтобы не встретиться с ними.

Лэди Снируэл. И это все?

Джозэф Сэрфэс. Если б мой брат был в их компании, может быть, вы бы их так не испугались?

Лэди Снируэл. Не придирайтесь. Мария просто услышала, что вы здесь, – ручаюсь, в этом все дело. Но, дорогая моя, что такое вам сделал сэр Бэнджамэн? Почему вы его так избегаете?

Мария. Мне он ничего не сделал, но я не выношу его языка. Его разговор – это сплошной пасквиль на всех его знакомых.

Джоээф Сэрфэс. Да, и хуже всего то, что нет никакой выгоды быть с ним незнакомым. Он такой же охотник насплетничать про незнакомого, как и про своего лучшего друга; да и его дядя – тоже не лучше.

Лэди Снируэл. Нельзя же так, нужно быть снисходительной. Сэр Бэнджамэн – человек остроумный, и он – поэт.

Мария. Что касается меня, то, право, остроумие теряет в моих глазах, если оно неразлучно со злостью. Как вы думаете, м-р Сзрфэс?

Джозэф Сэрфэс. Ну, конечно – так! Улыбаться шутке, которая должна уколоть нашего ближнего – это значит быть соучастником злодеяния.

Лэди Снируэл. Ну! Невозможно быть остроумным без некоторой доли злости; в злости вся соль. Как ваше мнение, м-р Сэрфэс?

Джозэф Сэрфэс. Совершенно правильно: если запретить в разговоре насмешку, он непременно покажется скучным и безвкусным.

Мария. Хорошо, я не стану спорить, насколько допустимо злословие; но уж в мужчине-то оно всегда противно. В нас есть тщеславие, зависть, соперничество и тысячи причин ставить ни во что друг друга; но мужчина-сплетник должен обладать трусостью женщины, чтобы решиться на клевету.

Входит слуга.

Слуга. Миссис Кэндэр ждет внизу. Если у вашего сиятельства есть время, она выйдет из кареты.

Лэди Снируэл. Просите ее войти. (Слуга уходит.) Вот, Мария, особа в вашем вкусе: хоть м-с Кэндэр немного и болтлива, но все согласны, что она добрейшая и превосходнейшая женщина.

Мария. Да, щеголяя своим добродушием и доброжелательством, она делает больше зла, чем явная злость старого Крэбтри.

Джоээф Сэрфэс. Честное слово, лэди Снируэл, – это верно; всякий рад, как я слышу, что разговор начинает переходить на репутации моих друзей, я больше всего боюсь за них, если их примется защищать миссис Кэндэр.

Лэди Снируэл. – Шш… – вот она!

Входит миссис Кэндэр.

М-с Кэндэр. Дорогая моя лэди Снируэл, мы не виделись целую вечность! М-р Сэрфэс, что слышно нового? Впрочем, мне все равно; ведь, я думаю, кроме дурного, ничего не услышишь.

Джоээф Сэрфэс. Именно так. Вы правы, сударыня.

М-с Кэндэр. А, Мария! Ну, милое дитя, как у вас с Чарльзом? Не вышло дело, а? Да, уж эти его сумасбродства… в городе ни о чем другом не говорят…

Мария. Очень жаль, что им больше нечего делать.

М-с Кэндэр. Верно, верно, дитя; да ведь рот людям не зашьешь. Мне приходилось слышать, – очень мне надо было это знать! – что ваш опекун, сэр Питер, и лэди Тизл не совсем-то поладили друг с другом. Сознаюсь: мне это было неприятно.

Мария. Удивительная наглость – лезть не в свое дело.

М-с Кэндэр. Совершенно верно, дитя, но как же быть? Люди вечно болтают – ничего не поделаешь. Вот не далее, как вчера, мне передавали, что мисс Гадабаут убежала с сэром Филигри Флэрт. Но, боже мой, нечего обращать внимание на слухи; правда, этот слух идет из верного источника…

Мария. Такие сплетни просто возмутительны!

M-с Кэндэр. Именно так, дитя, это совершенно неприлично, да, неприлично. Но свет так любит сплетни – никого не пощадит. Ну вот, кто бы мог заподозрить в нескромности вашего друга, мисс Прим? Но люди так злы: они уверяют, будто на прошлой неделе ее дядя задержал ее как раз в тот момент, когда она садилась в Йоркский дилижанс со своим учителем танцев.

Мария. Я ручаюсь, что этот слух не имеет никаких оснований.

М-с Кэндэр. Ну, да – никаких оснований! Во всем этом, пожалуй, не больше правды, чем в истории насчет м-с Фестино и полковника Кассино, – помните? – об этом говорили прошлый месяц. Впрочем, этот случай так и остался невыясненным…

Джозэф Сэрфэс. Наглость иных клеветников просто чудовищна.

Мария. Это так, но по-моему одинаково виновны и те, кто разносит эти сплетни по городу.

М-с Кэндэр. Ну, ясно: пересказчики не лучше выдумщиков – это старое замечание и очень верное, но что же делать, скажите на милость? Как помешаешь людям болтать? Сегодня м-с Клаккит уверяла меня, что м-р и м-с Хонимун[36] стали, наконец, настоящими мужем и женой. Она также намекнула мне, – что некоторая вдова, – она живет на соседней улице, – неожиданно оправилась от своей «водянки» и удивительнейшим образом приобрела прежнюю талию. А по словам мисс Таттл[37] – она своими глазами это видела! – лорд Буффало застал свою супругу в доме довольно-таки неважной репутации; а сэр Гарри Букет и Том Соунтэр[38] дрались на дуэли по тому же поводу. Но, боже мой, неужели вы думаете, что я стану распространять эти сплетни? Нет, нет! Пересказчики, повторяю, не лучше выдумщиков.

Джозэф Сэрфэс. Ах, м-с Кэндэр, если б все были так добродушны и снисходительны, как вы!

М-с Кэндэр. Откровенно скажу, м-р Сэрфэс, я терпеть не могу, когда на людей нападают за глаза; если даже какие-нибудь некрасивые факты говорят против моих знакомых, то я все-таки предпочитаю думать о них самое лучшее. Кстати, это ведь, надеюсь, не верно, будто бы ваш брат совершенно разорился?

Джозэф Сэрфэс. Боюсь, что его дела и в самом деле очень плохи.

М-с Кэндэр. Ах, я это слышала… но вы должны передать ему, чтобы он не падал духом: почти все идут к тому же – лорд Спиндл, сэр Томас Сплинт, капитан Квинз и м-р Никкит, – все они, я слышала, вылетят в трубу на этой неделе; так что, если Чарльз погиб, то он увидит, что и половина его знакомых разорилась, а это, знаете ли, утешение.

Джозэф Сэрфэс. Еще бы, и даже очень большое.

Входит слуга.

Слуга. М-р Крэбтри и сэр Бэнджамэн Бэкбайт. (Уходит.)

Лэди Снируэл. Как видите, Мария, ваш обожатель преследует вас; теперь уж вам наверное не уйти от него.

Входят Крэбтри и сэр Бэнджамэн Бэкбайт.

Крэбтри. Лэди Снируэл, целую ваши ручки. М-с Кэндэр, кажется, вы незнакомы с моим племянником? Сэр Бэнджамэн Бэкбайт. Ей-богу, он очень неглуп и к тому же отличный поэт. Не так ли, лэди Снируэл?

Сэр Бэнджамэн. Ну, дядя, что это!

Крэбтри. Нет, ей-богу, это верно; по части ребуса или шарады он, по-моему, поспорит с лучшим стихотворцем в королевстве. Слышали ли вы, ваше сиятельство, его эпиграмму насчет того, как загорелись перья на шляпе лэди Фризл?[39] А ну, Бенджамэн, повтори ее. Или скажи шараду, которую ты экспромтом сочинил на вечере у м-с Драузи.[40] Ну, как это: первое – название рыбы, второе – великий мореплаватель…

Сэр Бэнджамэн. Дядя, ну… пожалуйста.

Крэбтри. Честное слово, вы просто поразились бы, если б только слышали, какой он мастер на такие штуки.

Лэди Снируэл. Удивляюсь, сэр Бэнджамэн, почему вы это до сих пор не напечатали ни одной иэ своих вещей?

Сэр Бэнджамэн. По правде говоря, очень уж это вульгарно – печатать свои произведения. Мои безделушки – по большей части шутки и сатиры на отдельных лиц, и я нахожу, что они лучше расходятся втихомолку, между друзьями этих лиц. Впрочем, у меня готово несколько любовных элегий, которые я думаю отдать на суд публики, но в том только случае, если они будут одобрены улыбкой этой лэди (указывает на Марию).

Крэбтри. Клянусь богом, милэди, он обессмертит вас. Вы будете известны потомству, как Петраркова Лаура или Уоллерова[41] Сахарисса.

Сэр Бэнджамэн (Марии). Да, я думаю, они вам понравятся, когда вы их увидите в прекрасном томе in quarto, где милый ручеек текста будет струиться по нежному лугу страницы. Клянусь богом, эти элегантные стихи будут совершенством в своем роде!

Крэбтри. Все это прекрасно – но слышали ли вы новость?

М-с Кэндэр. Как, сэр, вы намекаете на слух о…

Крэбтри. Нет, нет не то. Мисс Найсли[42] выходит замуж за собственного лакея.

М-с Кэндэр. Не может быть!

Крэбтри. Спросите сэра Бэнджамэна.

Сэр Бэнджамэн. Это верно: дело решенное; уже заказаны свадебные… ливреи.

Крэбтри. Да – и говорят были причины спешить с этой свадьбой.

Лэди Снируэл. Ну, я кое-что об этом и раньше слышала.

М-с Кэндэр. Этого не может быть, – и я удивляюсь, как можно верить сплетне насчет такой благоразумной лэди, как мисс Найсли.

Сэр Бэнджамэн. Да, боже мой, именно потому сразу и поверили. Она всегда была так осторожна и сдержанна, что для этого, конечно, были свои причины. Все в этом уверены.

М-с Кэндэр. Да, да: для репутации женщин ее типа скандал так же пагубен, как горячка для людей с крепким телосложением. И наоборот, слабые, болезненные, вечно прихварывающие репутации переживают сотню репутаций более прочных.

Сэр Бэнджамэн. Верно, милэди. Люди с плохой репутацией поступают так же, как люди с плохим здоровьем: зная свои слабые стороны, они избегают малейшего дуновения ветерка и заменяют недостаток жизненной силы заботливостью и осторожностью.

М-с Кэндэр. Хорошо, но все-таки это, может быть, только сплетня. Вы знаете, сэр Бэнджамэн, из-за таких пустяков часто возникают самые несправедливые слухи.

Крэбтри. Что это так, я ручаюсь. Слышали ли вы, как мисс Пайпер этим летом в Тэнбридже потеряла жениха и доброе имя? Сэр Бэнджамэн, вы помните?

Сэр Бэнджамэн. О, конечно, – презабавная история.

Лэди Снируэл. Как это было? Пожалуйста…

Крэбтри. Как-то вечером у м-с Понто зашел разговор о разведении у нас в Англии овец ново-шотландской породы. Одна из присутствовавших молодых лэди и говорит: «Я знаю такой случай: мисс Летиция Пайпер, моя кузина, купила ново-шотландскую овцу, от которой родились двойни». «Как! – восклицает вдовствующая лэди Дэндиззи (вы ведь знаете, она глуха, как колода), – как, – говорит, – у мисс Пайпер родились двойни?» Это недоразумение, как вы можете себе вообразить, вызвало взрыв хохота. На утро слух об этом пошел по всему городу, через три дня уже все поверили, что мисс Летиция Пайпер родила прехорошеньких мальчика и девочку, а через неделю уже стали называть имя отца и даже имя фермера, которому малютки отданы на воспитание.

Лэди Снируэл. Странно!

Крэбтри. Это факт, уверяю вас. Ей-богу! М-р Сэрфэс, извините, правда ли, что ваш дядя, сэр Оливер, возвращается на родину?

Джозэф Сэрфэс. Насколько мне известно – нет, сэр.

Крэбтри. Долгонько он пробыл в Ост-Индии. Вы едва ли его помните, – правда, ведь? Плохое для него будет утешение, когда он вернется и узнает, до чего дошел ваш брат!

Джоээф Сэрфэс. Чарльз был неблагоразумен, сэр, это, конечно, так; но я надеюсь, никто не станет восстанавливать против него сэра Оливера. Он еще может исправиться.

Сэр Бэнджамэн. Конечно, может; что касается меня, то я никогда не думал о нем, что это человек без всяких принципов. Конечно, он растерял всех своих друзей, но я слышал, что евреи ни о ком так хорошо не отзываются, как о нем.

Крэбтри. Ей-богу, верно, племянник. Будь у евреев свое управление, я думаю, Чарльз был бы у них олдэрмэном; он у них так популярен, ей-богу! Я слышал, с него в год дерут столько же процентов, сколько с ирландского займа. А когда он болен, о его выздоровлении молятся во всех синагогах.

Сэр Бэнджамэн. Однако, никто не живет роскошнее его. Мне передавали, что когда он угощает своих друзей, то за обед вместе с ним садится целая дюжина его поручителей; в это время десятка два кредиторов ждут в передней, а за каждым гостем стоит по судебному приставу.

Джоээф Сэрфэс. Вам, господа, это может быть и забавно, но вы совсем не щадите мои братские чувства.

Мария (в сторону). Эти сплетни невыносимы. (Громко.) Лэди Снируэл, я должна проститься с вами; мне нездоровится. (Уходит.)

М-с Кэндэр. Господи! Как она побледнела!

Лэди Снируэл. Пожалуйста, м-с Кэндэр? проводите ее: ей может понадобиться ваша помощь.

М-с Кэндэр. С величайшим удовольствием. Бедная девушка! Кто энает, в каком она положении? (Уходит.)

Лэдис Снируэл. Ничего особенного. Все дело в том, что она не выносит нападок на Чарльза, несмотря на размолвку с ним.

Сэр Бэнджамэн. Явное доказательство, что она к нему неравнодушна.

Крэбтри. Но, Бэнджамэн, из этого еще не следует, что ты должен от нее отказаться: ступай за ней и развесели ее. Почитай ей свои стихи. Пойдем, я тебе помогу.

Сэр Бэнджамэн. М-р Сэрфэс, я не имел намерения огорчать вас, но будьте уверены, что ваш брат – человек конченый.

Крэбтри. Совсем, совсем конченый. Ей-богу! Ему и гинеи не поверят в долг.

Сэр Бэнджамэн. И говорят, он уже распродал все, что только можно.

Крэбтри. Ничего не осталось, кроме нескольких незамеченных приставом пустых бутылок и фамильных портретов, и то, кажется, только потому, что портреты вделаны в стену.

Сэр Бэнджамэн. К сожалению, я слышал о нем и еще кое-какие скверные истории.

Крэбтри. Да, да, есть-таки за ним грешки, это уж верно!

Сэр Бэнджамэн (уходя). Впрочем, так. как он ваш брат…

Крэбтри. Мы вам все расскажем в другой раз.

Крэбтри и сэр Бэнджамэн уходят.

Лэди Снируэл. Ха, ха! До чего тяжело им бросить такой сюжет, не обработав его до конца.

Джоээф Сэрфэс. Мне кажется, вам слушать все это было не более приятно, чем Марии.

Лэди Снируэл. Может быть ее чувства сильнее, чем мы думаем. Вся семья будет здесь вечером, поэтому можете остаться здесь обедать: нам представится случай для дальнейших наблюдений. Пока что, я пойду разработать план интриги, а вы готовьтесь к роли влюбленного. (Уходят.)

Комната в доме сэра Питера Тизл.

Входит сэр Питер Тизл.

Сэр Питер. Когда старый холостяк берет молодую жену, чего следует ждать? Уже шесть месяцев назад лэди Тизл, как говорится, сделала меня счастливейшим человеком, а на самом деле я несчастен, как собака. По дороге в церковь – мы уже немножко поспорили, а прежде чем отзвонили в колокола – мы уже великолепно переругались. Во время медового месяца я чуть не задохнулся от злости; и я потерял всякую отраду в жизни раньше, чем знакомые кончили меня поздравлять. А ведь, уж кажется, я выбирал осторожно: я взял девушку, воспитанную в деревне; верхом роскоши ей казалось шелковое платье, а наилучшим развлечением – ежегодный бал во время скачек. А теперь она так вошла во вкус всяких модных столичных дурачеств, как будто весь век свой не видела ни кустика, ни былинки дальше Гровенор-сквера. Знакомые издеваются надо мной, а в газетах на меня пишут пасквили. Она бросает на ветер мои деньги и противоречит всякому моему желанию; но хуже всего то, что, боюсь, я люблю ее, иначе я не мог бы вынести всего этого. Как бы то ни было, я никогда не дойду до такой слабости, чтобы сказать вслух об этом.

Входит Раули.

Раули. Мое почтение, сэр Питер. Как поживаете, сэр?

Сэр Питер. Прескверно, мистер Раули, прескверно. У меня одни огорчения и неприятности.

Раули. Что же такое случилось за один день?

Сэр Питер. Задавать такой вопрос женатому человеку!

Раули. Но не может же ваша супруга быть причиной ваших огорчений?

Сэр Питер. Как? Вам кто-нибудь сказал, что она умерла?

Раули. Вот, вот, сэр Питер, вы же ее любите, хоть вы и не совсем сошлись характерами.

Сэр Питер. Она одна во всем виновата, мистер Раули. Я – кротчайший человек в мире и ненавижу людей с тяжелым характером; я ей это повторяю по сто раэ в день.

Раули. Скажите!

Сэр Питер. Да, и что особенно странно, во всех наших спорах всегда неправа она. А лэди Снируэл и вся компания, с которой моя жена встречается в ее доме, еще больше подстрекают ее. В довершение всего, Мария, которой я все равно что отец, вздумала тоже бунтоваться против меня. Она решительно отказывает человеку, которого я, ее опекун, давно наметил ей в мужья. Она, кажется, хочет выйти за его беспутного брата.

Раули. Вам известно, сэр Питер, что я всегда брал на себя смелость не соглашаться с вами во взглядах на этих двух юношей. Смотрите, не ошибитесь в своем мнении относительно старшего. За Чарльза – я головой ручаюсь, что он еще загладит все свои грехи. Его достойный отец, когда-то – мой уважаемый господин, был таким же гулякой в молодые годы; однако после его смерти не осталось ни одного хорошего человека, который бы его не оплакивал.

Сэр Питер. Вы неправы, мистер Раули. Вы знаете, после смерти их отца я был их опекуном до тех пор, пока они не стали преждевременно независимы, благодаря щедрости дяди их, сэра Оливера. Уж, конечно, никто не имел больше меня случаев оценить их сердце, а я во всю свою жизнь никогда не ошибался. Джозэф – это прямой образец для наших молодых людей. Он человек высокой морали и живет согласно моральным правилам, которые исповедует. А другой… Даю вам слово: если он унаследовал хоть зерно нравственности, то уж давно промотал его вместе с прочим наследством. Да, старый друг, сэр Оливер, будет глубоко огорчен, когда поймет, как плохо воспользовались его щедростью.

Раули. Мне очень жаль, что вы так строги к этому юноше. Теперь в судьбе его наступает кризис. Я явился к вам с новостями удивительными.

Сэр Питер. Вот что? Послушаем.

Раули. Приехал сэр Оливер. В эту самую минуту он уже в Лондоне.

Сэр Питер. Что вы? Вы меня изумляете. Я думал, что в этом месяце вы его приезда никак не ждали.

Раули. Я и не ждал: его путешествие кончилось удивительно скоро.

Сэр Питер. Ей-богу, я буду очень рад увидеть старого друга. Ведь целых шестнадцать лет мы с ним не видались. Немало дней провели мы вместе… И что же, он пока не извещает племянников о своем приезде?

Раули. И извещать запретил строго-настрого. Он хочет сначала подвергнуть некоторому испытанию их характеры.

Сэр Питер. О, для того, чтобы оценить их по достоинству, никаких хитростей не нужно; впрочем, пусть его делает, как знает. Известно ему, что я женился?

Раули. Да, – и он скоро явится сюда поздравить вас.

Сэр Питер. Ну, это то же, что пить за здоровье человека, больного чахоткой… Ах, и посмеется же надо мной Оливер! Бывало, мы вместе издевались над браком, и он остался верен себе. Так, значит, он скоро будет у меня? Пойду распорядиться относительно его приема. Только прогну вас, мистер Раули: пожалуйста, ни слова насчет того, что лэди Тизл и я… иной раз, случается… поспорим…

Раули. Будьте спокойны.

Сэр Питер. Я не перенесу насмешек старика Нолля. Заставлю его думать, – прости мне, господи! – что мы очень счастливая парочка.

Раули. Понимаю вас. Но в таком случае, пока он будет здесь, вы должны остерегаться всяких размолвок с женой.

Сэр Питэр. Должны – ей-богу, так. Но как раз это и невозможно. Ах, мистер Раули, когда старый холостяк берет себе молодую жену, то его бы за это… впрочем, нет, – преступление в самом себе несет и наказание. (Уходит.)

Действие II

Комната в доме сэра Питера Тизл.

Входят сэр Питер и лэди Тизл.

Сэр Питер. Лэди Тизл, лэди Тизл, я не потерплю этого!

Лэди Тизл. Сэр Питер, сэр Питер, терпите или не терпите это, как вам угодно, но я все должна делать по-своему – и буду, буду делать! – понимаете? Хоть я и воспитывалась в деревне, но отлично знаю, что замужние светские женщины в Лондоне никому не обязаны отчетом в своих действиях.

Сэр Питер. Очень хорошо, сударыня, очень хорошо! Значит, муж не должен иметь никакого влияния, никакой власти?

Лэди Тизл. Власти? Разумеется – нет. Если вам хотелось власти надо мной, вам бы следовало удочерить меня, а не жениться на мне: вы достаточно стары для этого.

Сэр Питер. Стар! Вот она где самая суть! Хороню, хорошо, лэди Тизл, своим характером вы можете сделать мою жизнь несчастной, но я не хочу разориться от вашего мотовства.

Лэди Тизл. Мотовства! Я уверена, что трачу не больше, чем прилично светской женщине.

Сэр Питер. Нет, нет, сударыня, вы не будете больше бросать денег на такую безумную роскошь. Ну, жизнь! Зимой убирать свой будуар цветами! Тратить на это столько, что на эти деньги можно бы превратить Пантеон в оранжерею или устроить маевку на Рождестве!

Лэди Тизл. Сэр Питер, разве я виновата, что зимою цветы дороги? Браните климат, а не меня. Я, конечно, хотела бы, чтоб весна была круглый год и розы росли у нас под ногами.

Сэр Питер. Ох, сударыня, если б вы для этого родились, я не дивился бы таким речам. Но вы забываете, каково было ваше положение в свете, когда я женился на вас.

Лэди Тизл. Нет, нет, я не забываю, оно было очень неприятно, а то бы я никогда не вышла за вас.

Сэр Питер. Да, да, сударыня, тогда вы были куда скромнее – вы были просто дочерью бедного помещика! Припомните-ка, лэди Тизл: когда я увидел вас в первый раз, вы сидели за пяльцами в простеньком холщевом платье, со связкой ключей у пояса, с гладко причесанными волосами, а ваша комната была увешана цветами из шерсти вашего вязанья.

Лэди Тизл. О, да! Я помню это очень хорошо. И забавную же я жизнь вела тогда! Мне приходилось смотреть за молочной фермой, за птичьим двором, делать выписки из семейной книги рецептов и чесать собачонку тети Деборы.

Сэр Питер. Да, да, сударыня, именно так и было.

Лэди Тизл. А мои вечерние развлечения! Делать выкройки для рукавчиков, которых не из чего было шить; играть в карты с приходским священником; читать что-нибудь «духовное» тетке или бренчать на разбитых клавикордах, чтобы усыпить отца после охоты за лисицей.

Сэр Питер. Я очень рад, что у вас такая хорошая память. Да, сударыня, и вот от этаких развлечений я избавил вас; а теперь вам нужно карету vis-a-vis и троих напудренных лакеев и летом пару каких-то белых котят, а не лошадей, чтобы ездить в Кэнсингтон-Гарден. Похоже, вы уж забыли, как тряслись верхом на кляче, да и на этой кляче вы сидели вдвоем – с своим ключником.

Лэди Тизл. Нет, клянусь, этого никогда не было! Никакого ключника и никакой клячи!

Сэр Питер. Да, сударыня, вот какое было ваше положение. А что я сделал для вас? Я сделал вас женщиной светской, богатой, знатной – словом, я сделал вас своей женой.

Лэди Тизл. Прекрасно, теперь, чтобы довершить благодеяния, вам остается только…

Сэр Питер. Оставить вас вдовой, я полагаю?

Лэди Тизл. Гм! Гм!

Сэр Питер. Благодарю вас, сударыня, – но не обольщайтесь этой надеждой; хотя ваше поведение и нарушает мое душевное спокойствие, но оно не разобьет мне сердца, это я вам могу обещать. Во всяком случае, позвольте поблагодарить вас за намек.

Лэди Тизл. Вольно же вам делать мне такие неприятности и попрекать меня грошами, истраченными на какую-нибудь элегантную вещь.

Сэр Питер. Ну, жизнь! Слушайте, сударыня, а были у вас эти элегантные расходы, когда вы выходили за меня замуж?

Лэди Тизл. Боже, сэр Питер, неужто вы хотели бы, чтоб я отстала от моды?

Сэр Питер. От моды, скажите на милость! Много вы думали о моде до вашего замужества?

Лэди Тизл. Я думала, вы сами не прочь, чтоб вашу жену считали за женщину со вкусом.

Сэр Питер. Тоже… со вкусом! Довольно, сударыня! Никакого у вас не было вкуса, когда вы выходили за меня.

Лэди Тизл. Вот уж это, сэр Питер, совершенно верно. Да, я согласна: раз я вышла за вас замуж – я не имею никакого права говорить о вкусе. Ну, а теперь полагающуюся на сегодня по расписанию ссору мы уже кончили, и я, пожалуй, могу отправиться к лэди Снируэл, – мы с ней условились.

Сэр Питер. Еще бы – это очень важно! Ну, и очаровательный же круг знакомства вы завели себе!

Лэди Тизл. Сэр Питер, это люди богатые и знатные, и они очень дорожат своей репутацией.

Сэр Питер. Да уж – своей репутацией они дорожат, и, должно быть, поэтому они не терпят, чтобы у кого-нибудь, кроме них, было честное имя: таким они мстят. Этакая шайка! На эшафот идут бедняки, сделавшие куда меньше зла, чем все эти сплетники, ябедники, клеветники.

Лэди Тизл. Как? Вы хотели бы ограничить свободу слова?

Сэр Питер. Ох, вы стали не лучше, чем все прочие из этой компании.

Лэди Тизл. Что ж, надеюсь, что я выполняю свой долг там с достаточным милосердием.

Сэр Питер. Да уж – с милосердием!

Лэди Тизл. Но я же не желаю никакого зла людям, о которых злословлю: если я и говорю что-нибудь дурное, так это бывает просто потому, что у меня хорошее настроение; и я не прочь, чтоб и со мной поступали точно так же. Однако, сэр Питер, вы ведь обещали также быть у лэди Снируэл.

Сэр Питер. Хорошо, хорошо, я зайду, хотя бы для того, чтобы защищать свою репутацию.

Лэди Тизл. В таком случае, поторопитесь, иначе будет поздно. До свидания. (Уходит.)

Сэр Питер. Нечего сказать – много я выиграл своими наставлениями! Однако, как очаровательно противоречит она каждому моему слову и как мило высказывает свое презрение к моей власти. Что ж, пусть я не могу заставить ее любить меня, но зато какое это удовольствие – ссориться с ней! И мне кажется, она никогда не бывает так хороша, как в такие минуты, когда она старается всячески мучить меня. (Уходит.)

Комната в доме лэди Снируэл.

Лэди Снируэл, м-с Кэндэр, Крэбтри, сэр Бэнджамэн Бркбаит и Джозэф Сэрфэс.

Лэди Снируэл. Нет, мы непременно хотим ее услышать!

Джозэф Сэрфэс. Да, да, эпиграмму! Непременно!

Сэр Бэнджамэн. Да ну ее… Это просто пустяк!

Крэбтри. Нет, нет; ей-богу, для экспромта это очень умно.

Сэр Бэнджамэн. Но тогда прежде всего вам следует познакомиться с обстоятельствами дела. В один прекрасный день на прошлой неделе лэди Бэтти Кэррикл[43] пускала пыль в глаза в Гайд-Парке своим миниатюрнейшим фаэтоном; она увидела меня и попросила написать стихи в честь ее пони. Я вынул мою записную книжку и в один момент написал следующее:

Ничьи еще пони меня так не трогали:

Другие, как хамы, а эти, как щеголи.

Никто не оспорит моей правоты:

Так стройны их ноги и длинны хвосты.

Крэбтри. Вот, лэди, написал – как хлыстом, а? И вдобавок – сидя верхом на лошади!

Джоээф Сэрфэс. Ну, сэр Бэнджамэн, вы – прямо-таки Феб верхом на Пегасе!

Сэр Бэнджамэн. Что вы, сэр! Это такие пустяки!

М-с Кэндэр. Я должна получить копию.

Входят лэди Тизл и Мария.

Лэди Снируэл. Лэди Тизл, надеюсь, мы увидим сэра Питера?

Лэди Тизл. Я думаю, он сейчас явится засвидетельствовать свое почтение вашему сиятельству.

Лэди Снируэл. Мария, душа моя, вы что-то не в духе. Сядьте-ка за пикет с м-ром Сэрфэсом.

Мария. Я не люблю карт; впрочем, если вам угодно – пожалуйста.

Лэди Тизл (в сторону). Странно будет, если м-р Сэрфэс усядется с нею… Я думала, он воспользуется случаем поговорить со мной до прихода сэра Питера.

М-с Кэндэр. Ох, умру от смеха! Вы невозможны, я отказываюсь говорить с вами!

Лэди Тизл. В чем дело, м-с Кэндэр?

М-с Кэндэр. Они не хотят признать красавицей нашего друга, мисс Вермильон.[44]

Лэди Снируэл. Ну, конечно, она хорошенькая женщина.

Крэбтри. Очень рад, что вы так думаете.

М-с Кэндэр. У нее очаровательно свежий цвет лица.

Лэди Тизл. Да, когда она свеже-накрашена.

М-с Кэндэр. Фу! Я чем угодно ручаюсь, что у нее естественный румянец: я видела, как он появлялся и исчезал.

Лэди Тизл. Весьма возможно, милэди: он исчезает на ночь и появляется по утрам.

Сэр Бэнджамэн. Да, да, он не только появляется и исчезает, но, что еще более удивительно, горничная может его принести и унести обратно.

М-с Кэндэр. Ха, ха, ха! Я ненавижу, когда вы так говорите! Но вот ее сестра – так это уж настоящая красавица – или была красавицей.

Крэбтри. Кто? М-с Эвергрин?[45] О боже, да ей пятьдесят шесть лет!

М-с Кэндэр. Нет, положительно вы несправедливы к ней; ей пятьдесят два, или пятьдесят три – в крайнем случае, и я не думаю, чтобы она казалась старше.

Сэр Бэнджамэн. А ее лицо – вы видели?

Лэди Снируэл. Ну, что там… Если м-с Эвергрин и старается исправить кое-что поврежденное временем, то вы должны согласиться, что она это делает с большим искусством; и, конечно, это лучше, чем конопатить свои морщины так небрежно, как это делает вдова Охр.[46]

Сэр Бэнджамэн. Нет, лэди Снируэл, вы слишком строги к бедной вдове. Не то, чтобы она плохо владела красками – нет! – но, закончив отделку лица, она так неумело соединяет его с шеей, что становится похожа на реставрированную статую, и знаток сразу видит, что голова новая, а туловище – древнее.

Крэбтри. Ха, ха, ха! Хорошо сказано, племянник!

М-с Кэндэр. Ха, ха, ха! Как вы меня смешите, я просто ненавижу вас за это! Что вы думаете о мисс Симпэр?[47]

Сэр Бэнджамэн. Что ж, у нее очень хорошие зубы.

Лэди Тизл. Да, и потому, когда она не болтает или не смеется (а это бывает очень редко), она оставляет рот полуоткрытым, вот так. (Показывает свои зубы.)

М-с Кэндэр. Можно ли быть такой злой?

Лэди Тизл. Все же это лучше, чем старания м-с Прим[48] скрыть потерю передних зубов. Она так стягивает свой рот, что он становится похож на отверстие кружки для сбора подаяний, и тогда она цедит сквозь зубы: «Как поживаете, сударыня? Да, сударыня». (Передразнивает.)

Лэди Снируэл. Отлично, лэди Тизл; вижу, что и вы тоже можете быть довольно жестокой.

Лэди Тизл. Когда защищаешь друга, быть жестокой – это только справедливо. Ах, сюда идет сэр Питер; испортит он наше веселье!

Входит сэр Питер Тизл.

Сэр Питер. Лэди, мое вам нижайшее… (В сторону.) Господи, помилуй: вся шайка в сборе! Стало быть, каждое слово убивает чью-нибудь репутацию…

М-с Кэндэр. Я рада, что вы пришли, сэр Питер. Они тут прохаживались насчет слабостей ближних, и лэди Тизл нисколько не лучше других.

Сэр Питер. Вам это, конечно, было очень неприятно, м-с Кэндэр.

М-с Кэндэр. О, они ни в ком не хотят видеть ничего хорошего; они. отрицают даже доброту нашего друга, м-с Пэрси.[49]

Лэди Тизл. А-а, этой жирной вдовы, что вчера вечером была у м-с Куодрил?[50]

М-с Кэндэр. Толщина – это ее несчастье; и если она так силится похудеть, вы не должны за это нападать на нее.

Лэди Снируэл. Совершенно верно.

Лэди Тизл. Да, я знаю, она живет только уксусом и сывороткой, шнуруется с помощью блоков, и часто в самую жару в полдень вы можете увидеть ее в манеже на коренастом пони: причесанная как барабанщик, она пыхтит полным ходом.

М-с Кэндэр. Благодарю вас, лэди Тизл, что вы так ее защищаете.

Сэр Питер. Хороша защита, нечего сказать!

М-с Кэндэр. Оказывается, лэди Тизл критикует не хуже, чем мисс Саллоу.[51]

Крэбтри. Да, но любопытно, что мисс Саллоу позволяет себе критиковать других: чем сама-то она может похвастать – эта неуклюжая дура?

М-с Кэндэр. Вы не должны осуждать ее так строго. Мисс Саллоу близкая мне родственница по мужу, и я требую снисходительности к ней. К тому же, позвольте сказать вам, это очень нелегкое дело – стараться быть девушкой не старше тридцати шести лет.

Лэди Снируэл. Но, конечно, она все-таки еще красива. Глаза, правда, слабоваты, но если вспомнить, как она много читает при свечах, так это неудивительно.

М-с Кэндэр. Ну да, конечно. А что касается ее манер, то, честное слово, я считаю их поразительно изящными, если вспомнить, что она не получила никакого воспитания: вы ведь знаете – ее мать была модисткой из Уэльса, а отец был кондитером в Бристоле.

Сэр Бэнджамэн. Ах, вы обе слишком добры!

Сэр Питер (в сторону). Да, чертовски добры! И это про свою же родственницу! Помилуй мя, боже!

М-с Кэндэр. Что касается меня, то, право, я терпеть не могу, чтобы дурно говорили о моих друзьях.

Сэр Питер. Ну, ясно!

Сэр Бэнжамэн. Да, у вас есть эта склонность к морали. М-с Кэндэр и я можем часами сидеть и слушать, как лэди Стэкко[52] говорит о нравственности.

Лэди Тизл. А с лэди Стэкко приятно посидеть за дессертом после обеда; она похожа на французские конфеты, которые берешь ради надписей на них: она вся состоит из живописи и изречений.

М-с Кэндэр. Нет, а вот я так не люблю смеяться над моими друзьями; я постоянно напоминаю об этом моей кузине Огл[53] – вы знаете ее претензию быть знатоком красоты.

Крэбтри. Ну, конечно: у нее физиономия на редкость странная: это – целая коллекция, собранная из разных частей света.

Сэр Бэнджамэн. Да, да: у нее ирландский лоб…

Крэбтри. Каледонские волосы…

Сэр Бэнджамэн. Голландский нос…

Крэбтри. Австрийские губы…

Сэр Бэнджамэн. Цвет лица испанский…

Крэбтри. Зубы китайские…

Сэр Бэнджамэн. Одним словом, ее лицо похоже на table d'hote в Спа,[54] где не найдется и двух человек одной нации…

Крэбтри. Или на конгресс, по окончании мировой войны: все участники конгрессу, исключительно до глаз, смотрят в разные стороны, и только у подбородка и носа замечается склонность к сближению.

М-с Кэндэр. Ха, ха, ха!

Сэр Питер (в сторону). Господи, помилуй и защити! И это говорится про женщину, у которой они обедают дважды в неделю!

М-с Кэндэр. Нет, право, нельзя так насмехаться над людьми. Позвольте мне сказать, что м-с Огл…

Сэр Питер. Простите, сударыня, но я думаю, что застопорить языки у этих джентльмэнов вам не удастся. Впрочем, если я скажу вам, м-с Кэндэр, что лэди, на которую они нападают, мой близкий друг, то, надеюсь, вы не станете на ее сторону.

Лэди Снируэл. Ха, ха, ха! Отлично сказано, сэр Питер. Однако вы прежестокое создание: вы сами слишком флегматичны, чтоб шутить, и слишком раздражительны, чтобы допускать остроумие в других.

Сэр Питер. Ах, сударыня, истинное остроумие гораздо ближе к добродушию, чем вы это полагаете.

Лэди Тизл. Вот это верно, сэр Питер; по-моему, они даже в таком близком родстве, что им никак нельзя вступить в брак.

Сэр Бэнджамэн. Или, вернее, назовите их мужем и женой, потому что их редко видишь вместе.

Лэди Тизл. Во всяком случае, сэр Питер такой враг злословия, что не прочь бы запретить его парламентским законом.

Сэр Питер. Клянусь богом, если б к охоте за чужими репутациями относились бы так же серьезно, как к охоте за дичью в чужих поместьях, и провели бы билль об охране репутаций, так же как и дичи, так многие бы поблагодарили бы их за это.

Лэди Снируэл. Бог мой! Сэр Питер, да вы хотите лишить нас наших привилегий?

Сэр Питэр. Да, хочу; только признанным старым девам и разочарованным вдовам можно разрешить это занятие: убивать честные имена и губить репутации.

Лэди Снируэл. Молчите, чудовище!

М-с Кэндэр. Но, конечно, вы не были бы так строги к тем, кто только передает слухи?

Сэр Питер. Нет, сударыня, к ним я бы применил «коммерческий» закон: во всех случаях, когда пойдет в обращение сплетня, а того, кто ее выпустил, нельзя найти, – оскорбленные стороны имеют право начать иск против посредников клеветы.

Крэбтри. Ну, а по-моему, нет слухов без основания.

Лэди Снируэл. А что, господа, не сесть ли нам за карты в соседней комнате?

Входит слуга и что-то шепчет сэру Питеру.

Сэр Питер. Я сейчас буду у них. (Слуга уходит.) (В сторону.) Уйду тайком.

Лэди Снируэл. Как, сэр Питер, вы хотите уйти?

Сэр Питер. Ваше сиятельство должны извинить меня; меня вызывают по важному делу. Но я оставляю вам свою репутацию. (Уходит.)

Сэр Бэнджамэн. Лэди Тизл, ваш супруг – странное существо: не будь он вашим мужем, я рассказал бы вам о нем несколько историй, которые заставили бы вас от души посмеяться.

Лэди Тизл. О, пожалуйста, не стесняйтесь; дайте нам возможность услышать их.

Все уходят, кроме Джоррфа Сэрфэса и Марии.

Джозэф Сэрфэс. Мария, я вижу, вас не удовлетворяет это общество?

Мария. Разве могло бы быть иначе? Если ум и юмор выражаются только в том, чтобы издеваться над слабостями или несчастьями тех, кто нам ничего дурного не сделал, то уж я скорее согласна получить от бога двойную порцию глупости.

Джозэф Сэрфэс. Впрочем, они кажутся злее, чем в действительности; сердце у них доброе.

Мария. Тем презренней их поведение; простить невоздержанность языка можно только человеку, не владеющему собою и злобному по натуре.

Джозэф Сэрфэс. Вы правы; и по-моему распустить злостную сплетню от нечего делать – это еще подлее, чем оклеветать из мести. Но отчего, Мария, вы так добры к другим и строги только ко мне одному? Неужели я должен бросить всякую надежду?

Мария. Опять вы начинаете все о том же – вы хотите довести меня до отчаяния?

Джозэф Сэрфэс. Ах, Мария! Вы не были бы так жестоки со мной и не противились бы воле сэра Питера – вашего опекуна, если бы не этот беспутный Чарльз: я вижу, он – мой счастливый соперник.

Мария. Ну, вы не слишком-то великодушны! Все равно, каковы мои чувства к нему. Но вы можете быть уверены: то, что его несчастья оттолкнули от него даже родного брата, – это не заставит меня отказаться от бедного Чарльза.

Джозэф Сэрфэс. Нет, Мария, не уходите от меня в таком гневе! Честью вам клянусь… (Становится на колени.)

Сзади них показывается лэди Тизл.

Джозэф Сэрфэс (в сторону). Чорт возьми… лэди Тизл! (К Марии.) Вы не должны, нет, вы не сделаете этого… ведь хотя я и питаю глубочайшее уважение к лэди Тизл…

Мария. К лэди Тизл?

Джозэф Сэрфэс. Однако, если сэр Питер заподозрит…

Лэди Тизл (выходя вперед, про себя). Что это такое, скажите, пожалуйста? Не принимает ли он ее за меня? Дитя мое, вас ждут в той комнате. (Мария уходит.) Что все это значит, скажите, пожалуйста?

Джозэф Сэрфэс. Пренеприятная история! Мария каким-то образом приметила мою нежную заботливость о вашем счастьи и грозила все рассказать сэру Питеру. Вы вошли как раз в ту минуту, когда я старался убедить ее, чтобы она…

Лэди Тизл. Вот как? Какой у вас, однако, нежный способ убеждать… И что же – это вы всегда так убеждаете, стоя на коленях?

Джоээф Сэрфэс. О, она совсем еще ребенок, и я думал, что немного пафоса… Но, лэди Тизл, когда же вы соберетесь познакомиться с моей библиотекой, как вы обещали?

Лэди Тизл. Нет, нет; я начинаю думать, что это было бы неблагоразумно… Вы знаете, я допускаю ваши ухаживания лишь настолько, насколько этого требует мода.

Джоээф Сэрфэс. Да, правда… Я самый платонический вздыхатель, с каким приходилось иметь дело женщинам.

Лэди Тизл. Конечно, нельзя отставать от моды. Я уже бросила столько провинциальных привычек, что сколько бы сэр Питер ни мучил меня своими капризами, они не доведут меня до…

Джоээф Сэрфэс. Единственного доступного для вас способа мести. Превосходно! Я аплодирую вашей скромности!

Лэди Тизл. Молчите! – вы опасный человек. Но нас, пожалуй, могут хватиться – идемте туда, где все остальные.

Джоээф Сэрфэс. Нам лучше бы итти туда порознь.

Лэди Тизл. Хорошо. Но только вам незачем оставаться здесь: Мария уже больше не придет сюда слушать ваши увещания – за это я вам ручаюсь. (Уходит.)

Джоээф Сэрфэс. Да, в курьезное положение попал я со своей политикой! Я хотел войти в милость у лэди Тизл, только чтоб она не стала моим врагом вместе с Марией – и вот, сам не знаю как, попал в ее обожатели. Говоря откровенно, я начинаю жалеть, что так старался приобрести безукоризненную репутацию: это запутало меня в такую сеть интриг, что я боюсь, как бы в конце концов меня не вывели на свежую воду. (Уходит.)

Комната в доме сэра Питера.

Входят сэр Оливер Сэрфэс и Раули.

Сэр Оливер. Ха, ха, ха! Так мой старый приятель женат, а? Молодая жена из деревни? Ха, ха, ха! Долго крепился старый холостяк, а в конце-концов все-таки увяз в браке!

Раули. Не годится шутить над ним, сэр Оливер; уверяю вас – это его больное место, хоть он женат всего семь месяцев.

Сэр Оливер. Значит, уже полгода, как он начал отбывать наказание. Бедный Питер! Но вы говорите, что он совершенно отступился от Чарльза и больше не видится с ним, а?

Раули. У сэра Питера прямо странное предубеждение против Чарльза. По-моему он ревнует его к лэди Тизл, причем эту ревность в нем очень искусно вызвали наши соседи-сплетники; они немало прибавили дурной славы Чарльзу. А все дело в том, что если лэди и неравнодушна к одному из братьев, так именно к Джозэфу.

Сэр Оливер. Да, это я знаю: здесь целая шайка злых клеветников и благожелательных сплетников, которые убивают репутации, чтобы только убить время, и еще не успеет человек оценить, что значит доброе имя, как он уже его потерял. Но этим господам не вооружить меня против моего племянника, это уж будьте уверены. Нет, нет; если Чарльз не сделал ничего бесчестного или низкого, я готов простить ему все сумасбродства.

Раули. Если так, то я жизнью ручаюсь, что вы его обратите на путь истинный! Ах, сэр, я воскресаю: я вижу, что ваше сердце не отвратилось от него. У сына моего доброго господина остался все-таки друг.

Сэр Оливер. Да неужели я могу забыть, мистер Раули, каким я сам был в его годы? Ей-богу, и мой брат, и я – мы были не слишком-то благоразумными юношами; и все же я думаю, вы немного людей видели лучше своего старого господина.

Раули. Сэр, именно это и дает мне уверенность, что Чарльз может восстановить честь своей семьи. Но сюда идет сэр Питер…

Сэр Оливер. Да, идет… Боже праведный, до чего он изменился! Окончательно женатый человек, у него на лице написано, что он супруг – это видно за версту.

Входит сэр Питер Тизл.

Сэр Питер. А, сэр Оливер – старый дружище! С приездом в Англию!

Сэр Оливер. Спасибо, спасибо, сэр Питер. Честное слово, я рад видеть вас в добром здоровьи.

Сэр Питер. Ну, давненько мы не видались – пятнадцать лет: даже не верится, сэр Оливер! За это время много было всяких огорчений…

Сэр Оливер. Да, и у меня тоже. Но это что! А вот вы, оказывается, женаты, а, старина? Ну, этому уж не поможешь, так что значит – поздравляю вас от всего сердца.

Сэр Питер. Спасибо, спасибо, сэр Рливер! Да, попал я в… в… рай… Но не стоит сейчас говорить об этом.

Сэр Оливер. Верно, верно, сэр Питер, не годится старым друзьям при первой же встрече начинать с жалоб.

Раули (тихо – сэру Оливеру). Будьте осторожны, сэр, умоляю вас.

Сэр Оливер. Так, стало быть, один из моих племянников – беспутный кутила?

Сэр Питер. Ах, старый друг, грустно думать мне, как вы разочаруетесь в нем! Он – погибший человек. Но за Чарльза вас вознаградит его брат, Джозэф: это – действительно образцовый юноша; весь свет о нем хорошо говорит.

Сэр Оливер. Очень прискорбно это слышать: у него слишком хорошая репутация, чтобы он оказался честным малым. Весь свет о нем хорошо говорит! Это значит, он кланялся одинаково низко и мудрецам, и дуракам, и мерзавцам, и честным людям.

Сэр Питер. Как, сэр Оливер? Неужели вы ставите ему в вину, что он не нажил себе врагов?

Сэр Оливер. Да, если он человек порядочный, то он заслуживает врагов.

Сэр Питер. Ну, хорошо; вы не будете так думать, когда узнаете его. Говорит он так назидательно, выказывает такие благородные чувства!

Сэр Оливер. К чорту его чувства! Если он встретит меня с объедками морали во рту, меня сразу стошнит. Поймите меня, сэр Питер: я и не думаю защищать ошибок Чарльза; но прежде чем составить мнение о каждом из братьев, я собираюсь сделать испытание их сердцу. Я и приятель мой Раули кое-что придумали для этой цели.

Раули. Сэр Питер хоть раз в жизни должен будет узнать, что он ошибался.

Сэр Питер. О, я жизнью ручаюсь за Джозэфа!

Сэр Оливер. Ладно, идем, поставьте нам бутылку доброго вина, выпьем за здоровье этих ребят, и мы объясним вам наш план.

Сэр Питер. Идем, идем.

Сэр Оливер. И не будьте вы, сэр Питер, так строги к сыну своего старого приятеля. Чорт побери! Не беда по-моему, что он немного вышел из колеи; что касается меня, так я терпеть не могу, когда благоразумие уродует зеленые побеги юности: оно похоже на плющ, который обвивается вокруг молодого деревца и мешает ему расти. (Уходят.)

Действие III

Комната в доме сэра Питера.

Входят сэр Питер Тизл, сэр Оливер Сэрфэс и Раули.

Сэр Питер. Ну, так мы сперва посмотрим на него, а за вино сядем после. Но как же так, мистер Раули? Я все еще не уразумел, в чем суть вашего плана?

Раули. А видите ли, сэр, этот мистер Стэнли, о котором я говорил, – близкий их родственник по матери. Он был когда-то купцом в Дублине, но разорился после ряда несчастных случайностей. Когда его арестовали, он обратился письменно к обоим, к м-ру Сэрфэсу и к Чарльзу; от первого он не получил ничего, кроме уклончивых обещаний, а Чарльз сделал все, что мог. Как раз теперь Чарльз старается занять у кого-нибудь денег, и часть их, несмотря на собственное отчаянное положение, он намерен отдать бедному Стэнли.

Сэр Оливер. А! Ну, Чарльз – сын моего брата.

Сэр Питер. Хорошо, но как же может сэр Оливер лично…

Раули. А вот как: я извещу братьев, что Стэнли добился разрешения лично обратиться к своим друзьям. Ни Джозэф, ни Чарльз никогда не видали этого Стэнли, так пусть сэр Оливер и назовется им. Вот и представится прекрасный случай судить об их характерах. И поверьте мне, сэр, в младшем брате вы найдете человека, у которого, несмотря на все его сумасбродство и беспутство, по выражению нашего поэта,

…и сердце, и рука

Для чистого открыты состраданья.

Сэр Питер. Гм… что из этого, что у него щедрая рука, если давать-то нечего? Производите, производите свои испытания, сколько угодно. Но где же этот человек, который должен рассказать сэру Оливеру о положении дел Чарльза?

Раули. Внизу, ждет приказаний. Он даст самые верные сведения. Это, сэр Оливер, добрейший еврей; и он, надо отдать ему справедливость, сделал с своей стороны все возможное, чтобы показать вашему племяннику его поступки в истинном свете.

Сэр Оливэр. Пожалуйста, распорядитесь позвать его сюда.

Раули (говорит в дверь слуге). Попроси войти м-ра Мозеса.

Сэр Питер. Но, скажите, пожалуйста, с какой ему стати говорить правду?

Раули. О, я убедил его, что он может получить кое-какие долги с Чарльза только чрез сэра Оливера, о приезде которого ему известно; значит, не лгать – в его интересах. В моих руках есть еще и другой свидетель, некий Снэйк; я накрыл его в одном деле, очень смахивающем на подлог; он рассеет ваши, сэр Питер, подозрения относительно Чарльза и лэди Тизл.

Сэр Питер. Про это я уж столько слышал, что с меня довольно.

Раули. Вот и честнейший сын Израиля пожаловал. (Входит Мозес.) Сэр Оливер здесь.

Сэр Оливер. Сэр, как мне известно, у вас за последнее время были серьезные дела с моим племянником Чарльзом?

Мозес. Да, сэр Оливер, я сделал все, что мог для него; но он был разорен раньше, чем обратился ко мне за помощью.

Сэр Оливер. Не повезло вам; значит, вам не пришлось показать свой талант?

Мозес. Нет, я имел удовольствие услышать об его несчастиях не раньше, чем он задолжал безнадежно несколько тысяч фунтов.

Сэр Оливер. Какая неудача! Все-таки, я полагаю, вы сделали для него все, что было в вашей власти, почтенный Мозес?

Мозес. Да, и он это знает. Как раз сегодня вечером я должен был привести к нему джентльмэна из Сити, который мог дать ему денег в долг, потому что он еще не имел дела с м-ром Чарльзом.

Сэр Питер. Как? Нашелся человек, у которого Чарльз ни разу не занял денег?

Мозес. Да, некто м-р Премиум,[55] с улицы Крэчд-Фрайарс, бывший маклер.

Сэр Питер. Сэр Оливер, блестящая идея, ей-богу! Вы говорите, Чарльз не знает м-ра Премиум?

Мозес. Нет, не знает.

Сэр Питер. Вот вам, сэр Оливер, и случай удовлетворить свое любопытство, случай куда более удобный, чем старая романическая сказка про бедного родственника: ступайте с моим другом Мозесом и разыгрывайте роль м-ра Премиум; тогда вы увидите племянника в полном блеске.

Сэр Оливер. Эта мысль мне больше по вкусу, а Джозэфа я могу посетить потом в качестве старого Стэнли.

Сэр Питер. Верно, так будет хорошо.

Раули. Ну, это значит поставить Чарльза в невыгодные для него условия. Но все равно: Мозес, вы поняли сэра Питера и вы не измените нам?

Мозес. Можете на меня положиться. (Смотрит на свои часы.) Я собирался зайти к м-ру Чарльзу именно в это время.

Сэр Оливер. Ну, Мозес, я готов итти с вами – хоть сейчас. Постойте, об этом я и забыл совсем: как, чорт возьми, мне сойти за еврея?

Мозес. В этом нет надобности: м-р Премиум – христианин.

Сэр Оливер. Да что вы? Очень жаль. А вот еще вопрос: не слишком ли я нарядно одет для кредитора?

Сэр Питер. Нисколько. Если б вы приехали в собственной карете, даже и это не испортило бы роли, – правда, Мозэс?

Мозес. Истинная правда.

Сэр Оливер. Но как я должен говорить? Ведь у ростовщиков, наверное, есть свой жаргон, свои методы в разговоре, – мне все это надо знать.

Сэр Питер. О, тут нечему учиться! Главное – предъявлять непомерные требования. Так, Мозес?

Мозес. Да, это самое главное.

Сэр Оливер. Ладно. На это меня хватит, ручаюсь. Я потребую с него процентов восемь или десять, не меньше.

Мозес. Если вы потребуете только это, вас сейчас же узнают.

Сэр Оливер. О, чорт побери! Сколько же надо?

Мозес. Это зависит от обстоятельств. Если вам покажется, что он не очень нуждается в деньгах, вам следует потребовать только сорок или пятьдесят процентов; но если он в очень трудном положении, можете спросить вдвое.

Сэр Питер. Хорошему ремеслу вы учитесь, сэр Оливер!

Сэр Оливер. Да, и не безвыгодному.

Мозес. Затем, видите ли, у вас у самого денег нет, и вы должны занять их для м-ра Чарльза у своего приятеля.

Сэр Оливер. А, занять их у приятеля… Так, так!

Мозес. А ваш приятель – бессовестный пес, но вы уж тут не при чем.

Сэр Оливер. Мой приятель – бессовестный пес? Так, так!

Мозес. Да, у него наличных денег тоже нет, и поэтому он должен продать свои ценные бумаги с большим убытком.

Сэр Оливер. Должен продать бумаги и с большим убытком? Это, знаете, очень любезно с его стороны.

Сэр Питер. Ну, сэр Оливер… то бишь – м-р Премиум – скоро вы будете мастером своего дела. А что, Мозес, не заставить ли его пройтись насчет закона о процентах? По-моему, это подошло бы к его роли.

Мозес. И даже очень.

Раули. А если еще упомянуть, что теперь молодой человек должен стать совершеннолетним, прежде чем ему позволят разориться: разве это не обидно?

Мозес. Да, очень обидно!

Сэр Питер. А если еще обругать тех, кто одобряет такой закон? Вы только подумайте; единственная цель его – вырвать из лап ростовщиков несчастных и неосторожных молодых людей и дать им возможность получить наследство еще не совсем растраченным!

Сэр Оливер. Так, так… Дальнейшие инструкции Мозес даст мне дорогой.

Сэр Питер. Ну, времени для этого у вас будет немного: ваш племянник живет совсем близко.

Сэр Оливер. О, не беспокойтесь, у меня, повидимому, такой талантливый учитель, что, живи Чарльз хоть рядом, я стану совершенным мошенником, прежде чем мы завернем за угол. (Уходят с Моресом.)

Сэр Питер. Уж теперь-то, я думаю, сэр Оливер узнает истину: ведь вы, Раули, пристрастны к Чарльзу и могли предупредить его о первом своем плане.

Раули. Нет, честное слово, сэр Питер!

Сэр Питер. Хорошо, ступайте, приведите ко мне этого Снэйка. Послушаем, что он скажет. А, я вижу – идет Мария; мне надо поговорить с ней. (Раули уходит.) С какой бы я радостью убедился, что мои подозрения относительно лэди Тизл и Чарльза не основательны. Я ни разу еще не говорил об этом с моим другом Джозэфом. Решено: сделаю это, а он чистосердечно скажет мне свое мнение.

Входит Мария.

Сэр Питер. Ну, что, дитя мое, м-р Сэрфэс вернулся с вами?

Мария. Нет, сэр; его задержали.

Сэр Питер. Вот что, Мария: вам все чаще приходится беседовать с этим милым молодым человеком, неужели вы еще не видите, какой награды заслуживает его склонность к вам?

Мария. Знаете, сэр Питер, вы меня приводите в отчаяние вашими постоянными разговорами об этом. Вы заставляете меня сказать вам, что среди моих поклонников нет человека, которого я не предпочла бы м-ру Сэрфэсу.

Сэр Питер. Какая испорченность! Нет, нет, Мария, вы предпочли бы одного: Чарльза. Это ясно. Его пороки и безумства покорили ваше сердце.

Мария. Это жестоко, сэр. Вы знаете, я послушалась вас, я не вижусь и не переписываюсь с ним: я уж довольно наслышалась о нем и теперь убедилась, что он не стоит моего внимания. Но все-таки, разве это преступление, что мое сердце жалеет его за его несчастья, хотя умом я строго его осуждаю?

Сэр Питер. Хорошо, хорошо, жалейте его, сколько вам угодно, но руку и сердце от-дайте более достойному.

Мария. Только не его брату!

Сэр Питер. Вы испорчены и упрямы. Но берегитесь, мисс, вы до сих пор не знали еще, что такое власть опекуна, – и лучше не заставляйте меня показать вам ее.

Мария. Я могу только сказать, что вы будете неправы. Правда, по желанию моего отца, я некоторое время обязана смотреть на вас как на его заместителя; но я обязана перестать считать вас им, если вы вздумаете сделать меня несчастной. (Уходит.)

Сэр Питер. Ну, у кого может быть столько неприятностей, как у меня? Все будто сговорились меня злить. И двух недель не прошло со времени моего брака, как умер ее отец, здоровый и крепкий человек, – умер, по-моему, единственно ради удовольствия помучить меня хлопотами о его дочке. (Лэди Тизл поет за сценой.) Однако сюда идет моя супруга. Она, повидимому, в хорошем настроении. Как бы я был счастлив, если б мог внушить ей хоть немного любви ко мне!

Входит лэди Тизл.

Лэди Тизл. Господи, сэр Питер, надеюсь, вы не ссорились с Марией? Нехорошо с вашей стороны сердиться, когда меня нет при этом.

Сэр Питер. Ах, лэди Тизл, привести меня в хорошее настроение – это всегда в вашей власти.

Лэди Тизл. Конечно! Этого я и хочу: мне надо, чтобы вы сейчас были в очаровательном настроении. Развеселитесь же и дайте мне двести фунтов; дадите?

Сэр Питер. Двести фунтов! Как будто бы я не могу быть веселым бесплатно! Впрочем, стоит вам только говорить со мной вот так, как теперь, и тогда для меня нет ничего, в чем бы я мог вам отказать. Вы получите деньги, а в награду соблаговолите приложить печать к нашему договору.

Лэди Тизл. О, нет… вот вам – рука, Этого довольно. (Подносит к его губам руку.)

Сэр Питер. И вы не станете больше упрекать меня за то, что я не выделяю вам самостоятельного капитала. Я скоро сделаю вам сюрприз, только всегда ли мы будем так жить, а?

Лэди Тизл. Если хотите – всегда. Я ничего не имею против того, чтобы прекратить наши ссоры, если вы только сознаетесь, что вам первому это надоело.

Сэр Питер. Хорошо, значит, теперь мы будем состязаться во взаимной уступчивости?

Лэди Тизл. Уверяю вас, сэр Питер: доброе настроение вам очень к лицу. Вы теперь похожи на прежнего сэра Питера до нашей свадьбы, когда вы бывало гуляли со мною под вязами и рассказывали мне, каким вы были щеголем в юности, и брали меня за подбородок, и спрашивали, не полюблю ли я старика, который мне ни в чем не будет отказывать, так ведь?

Сэр Питер. Да, да, и вы были так нежны, так внимательны…

Лэди Тизл. Да, конечно, и я всегда принимала вашу сторону, когда мои знакомые дурно говорили о вас и поднимали вас насмех.

Сэр Питер. В самом деле?

Лэди Тизл. Да, и когда моя кузина Софи называла вас брюзгой и старым холостяком и смеялась над моей затеей – выйти замуж за человека, который годится мне в отцы, я всегда вас защищала и говорила, что вовсе не считаю вас таким противным.

Сэр Питер. Спасибо вам.

Лэди Тизл. И я даже говорила, что из вас пыйдет очень хороший муж.

Сэр Питер. Ваше предсказание было справедливо; и мы теперь будем счастливейшей парой…

Лэди Тизл. И никогда не станем ссориться?

Сэр Питер. Никогда! Но все же, дорогая моя лэди Тизл, вы должны очень серьезно следить за своим характером; ведь во всех наших маленьких столкновениях, припомните-ка, моя дорогая, вы всегда были зачинщицей.

Лэди Тизл. Извините, дорогой мой сэр Питер, – это вы всегда начинали первый.

Сэр Питер. Ну, вот видите, мой ангел! Будьте осторожны: противоречие никак не помогает дружбе.

Лэди Тизл. Ну, что, мой любимый, разве не вы начинаете первый?

Сэр Питер. Вот опять пошла! Вы не замечаете, душа моя, что делаете именно то, что, знаете ли, всегда меня сердит.

Лэди Тизл. Да, но, знаете, дорогой мой, если вы будете сердиться без всякой причины…

Сэр Питер. Значит, вам опять хочется поссориться?

Лэди Тизл. Нет, мне не хочется, но если вы будете таким брюзгой…

Сэр Питер. Ну, кто же начинает?

Лэди Тизл. Да вы, вы же, конечно. Я ничего такого не говорила, но у вас невыносимый характер.

Сэр Питер. Нет, нет, сударыня; вините свой собственный характер.

Лэди Тизл. А, значит, вы как раз и есть то, что про вас говорила кузина Софи.

Сэр Питер. Ваша кузина Софи – наглая, дерзкая вертушка.

Лэди Тизл. Вы – грубиян! Не смейте бранить моих родственников!

Сэр Питер. Ну, если я еще когда-нибудь попытаюсь мириться с вами, пусть меня вдвое скрючит эта чума, именуемая браком!

Лэди Тизл. Если скрючит – тем лучше!

Сэр Питер. Нет, нет, сударыня! Теперь ясно: вы никогда даже вот настолько не думали обо мне, и я был сумасшедший, когда женился на вас – дерзкой деревенской кокетке, которая отказала половине честных сквайров-соседей.

Лэди Тизл. И мне тоже ясно: какая я была дура, что пошла за вас – старого волокиту-холостяка, который до пятидесяти лет не женился только потому, что никто не шел за него.

Сэр Питер. Ладно, ладно! Однако вам было довольно приятно слушать меня: таких женихов, как я, у вас никогда не было.

Лэди Тизл. Не было? А разве не отказала я сэру Тиви Тэрьеру?[56] Уж он-то был бы партией получше, – это все говорили. Имение его было не хуже вашего, и он сломал себе шею после нашей свадьбы.

Сэр Питер. Между нами, сударыня, все кончено! Вы бесчувственная, неблагодарная… Но всему есть конец! Я считаю вас способной на всякую мерзость… Да, сударыня, я теперь верю слухам относительно вас и Чарльза, сударыня. Да, сударыня, про вас и Чарльза не без оснований…

Лэди Тизл. Берегитесь, сэр Питер! Лучше бы вы не намекали на такие вещи! Впредь вы не будете подозревать меня без причины, – это я вам могу обещать.

Сэр Питер. Очень хорошо, сударыня, очень хорошо! Разъедемся хоть сию минуту, если вам угодно. Да, сударыня, или даже – разведемся. Я дам собою благой пример всем старым холостякам. Разведемся, сударыня.

Лэди Тизл. Я согласна, я согласна. Вот, дорогой мой сэр Питер, мы опять пришли к согласию, мы можем стать счастливой парой и никогда не ссориться… ха, ха, ха! Ну, вы, я вижу, собираетесь опять рассердиться, и я вам только помешаю – прощайте, прощайте! (Уходит.)

Сэр Питер. Мука, пытка! Неужели я не могу ее рассердить? О, я несчастнейший чело век! Но я не потерплю, чтобы она была спокойна: нет, пусть она разобьет мне сердце, но она не смеет быть спокойной. (Уходит.)

Комната в доме Чарльза Сэрфэса.

Входят Трип, Мозес и сэр Оливер Сэрфэс.

Трип. Сюда, мистер Мозес! Если вы подождете немного, я попытаюсь… Как зовут джентльмэна?

Сэр Оливер (тихо – Мозесу). М-р Мозес, как мое имя?

Мозес. М-р Премиум.

Трип. Премиум – отлично! (Нюхая табак, уходит.)

Сэр Оливер. Ну, слуги не производят впечатления, что хозяин разорен. Но позвольте? Ведь это дом моего брата?

Мозес. Да, сэр; м-р Чарльз купил этот дом у м-ра Джозэфа с мебелью, картинами и всем прочим, – купил в совершенно таком виде, в каком старый джентльмэн все оставил после смерти. По мнению сэра Питера, это один из случаев расточительности Чарльза.

Сэр Оливер. По-моему гораздо непростительнее экономия Джозэфа, продавшего отцовский дом.

Возвращается Трип.

Трип. Мой хозяин просит вас подождать, джентльмэны: у него гости, и он пока не может говорить с вами.

Сэр Оливер. Если бы он знал, кто желает его видеть, быть может, он не прислал бы такого ответа.

Трип. Да, да, сэр; он знает, что вы здесь. Я не забыл про м-ра Премиума, нет, нет, нет!

Сэр Оливер. Очень хорошо, сэр; а… извините, сэр, как вас зовут?

Трип. Трип, сэр; мое имя Трип – к вашим услугам.

Сэр Оливер. Я вижу, м-р Трип, вам здесь неплохо служить, а?

Трип. Да что же… здесь нас трое или четверо, и проводим мы время довольно приятно; только вот иной раз жалованье нам задерживают, да и не очень-то оно велико: только пятьдесят фунтов в год, а, например, кошельки или цветы – на свой счет.

Сэр Оливер (в сторону). Кошельки! Цветы! Палок бы им! Веревок!

Трип. Да, кстати, Мозес, не согласились ли бы вы учесть вот этот векселек?

Сэр Оливер (в сторону). Тоже хочет занять денег! Господи, помилуй! Готов ручаться, что у него такое же положение, как у хозяина, и тоже куча кредиторов и заимодавцев.

Мозес. Право, никак не могу, м-р Трип.

Трип. Вот тебе и на, вы меня удивляете. Приятель мой Браш[57] сделал на нем передаточную надпись, и я думал, что если он расписался, так это все равно, что наличные деньги.

Мозес. Нет, это не все равно.

Трип. Да ведь небольшая сумма – всего двадцать фунтов. Слушайте-ка, Мозес, не дадите ли вы их мне под обеспечение моего годового дохода?

Сэр Оливер (в сторону). Под годовой доход! Ха, ха! Лакей занимает деньги под свой годовой доход… Ну, и ловкач… ей-богу!

Мозес. Хорошо, только вы должны застраховать свое место.

Трип. О, с величайшим удовольствием! Я застрахую свое место – и жизнь тоже, если вам угодно.

Сэр Оливер (в сторону). Ну, жизнь этого вексельника я бы не взялся страховать…

Мозес. Но разве Вам нечего заложить?

Трип. Да все ценное из гардероба моего хозяина уже давно исчезло. Впрочем, я могу вам предложить кое-что из его зимней одежды с правом выкупа до ноября. А то есть еще и французский бархат и синий камзол с серебром, да в придачу несколько пар кружевных манжет: Это, я полагаю, годится? Ну, приятель, как? а?

Мозес. Хорошо, хорошо. (Звонок.)

Трип. Эге, звонок! Вот теперь, джентльмэны, думаю, уж можно вас провести к нему. Не забудьте про мой годовой доход, Мозес! Сюда, джентльмэны! Я застрахую свое место, будьте покойны.

Сэр Оливер (в сторону). Если слуга – хоть тень своего господина, так здесь и в самом деле – храм расточительности. (Уходит.)

Другая комната в том же доме.

На сцене Чарльз Сэрфэс, сэр Гарри Бэмпэр, Кэйрлесс и джентльмены – пьют.

Чарльз Сэрфэс. Это верно, чорт возьми! Наше поколение вырождается. Многие из наших знакомых – люди со вкусом, умом и светским лоском; но, чорт их возьми, не умеют жить!

Кэйрлесс. Верно, верно, Чарльз! Из всего изобилия на столе они выбирают что посущественней и боятся только вина и остоумия. Ну, конечно, в обществе это просто невыносимо! Бывало, над стаканом доброго бургундского разговор их кипел весельем, а теперь он стал похож на воду из Спа, которую они пьют; в ней есть игра и пена, как в шампанском, но нет ни вкуса, ни аромата.

1-й джентльмэн. Но что же им делать, если они игру любят больше вина?

Кэйрлесс. Верно! Вот, например, сэр Гарри играет в диэту и потому сидит на строжайшем режиме.

Чарльз Сэрфэс. Тем хуже для него. Слыханное ли это дело: готовить лошадь для скачек и не давать ей корму? Ну вот, а мне больше всего везет тогда, когда я навеселе: дайте мне бутылку шампанского, и я никогда не проиграю.

Все. Что? Что?

Чарльз Сэрфэс. По крайней мере, я тогда не чувствую проигрыша, а это решительно одно и то же.

2-й джентльмэн. А, с этим и я согласен.

Входит Трип и говорит на ухо Чарльзу Сэрфэсу.

Примечания

1

Герцог Иллирийский. – Иллирия (лат. Illyricum) – название области на Адриатическом побережье Балканского полуострова. Здесь – некая вымышленная приморская страна.

2

Мальволио – от итальянского mala voglia: «злокозненный»

3

«Оленем стал я и, как злые псы…» – намек на миф об Актеоне (лат. Actaeon); в греческой мифологии сын Аристея и Автонои, знаменитый охотник, воспитанный кентавром Хироном. Однажды он случайно застал Артемиду и ее нимф купающимися. Разгневанная богиня превратила Актеона в оленя, и его разорвали собственные собаки.

4

Элизиум – в греческой мифологии Елисейские поля, часть загробного мира, обитель праведных душ, получивших бессмертие от богов

5

Арион – знаменитый греческий поэт и музыкант, живший в VII веке до н. э. на острове Лесбос. По одной из легенд, при возвращении на корабле из Таррента в Коринф с богатым грузом, он был ограблен моряками и, спасаясь, прыгнул за борт. В воде Ариона спасли дельфины, очарованные его пением и звуками лиры, которые и доставили его к Тарренскому мысу.

6

На разговорном кастильском (исп.).

7

«Она суха, сударь…» – Мария намекает на то, что влажная рука считалась признаком страстной натуры.

8

Почему (фр.).

9

Ригодоновым шагом (фр.). Ригодон – старинный французский танец.

10

«…cucullus non fasit monacbum». – Латинскую пословицу «Клобук не делает монахом» шут толкует применительно к себе.

11

Серое вещество мозга (лат.).

12

Мессалина – такое же вымышленное название города, как Иллирия – название страны.

13

Начало латинского выражения «раннее вставание очень полезно».

14

«Видали вывеску трех дураков?» – Имеется в виду трактирная вывеска с изображением двух ослиных голов и надписью «Нас трое». Третьим считался читающий надпись.

15

«…o Пигрогромитусе и Вапианах, что прошли за квебукскую линию…» – Имена и названия, выдуманные шутом.

16

Мирмидонцы – маленькое племя, из которого Ахилл набирал себе воинов. Упоминается в «Илиаде» Гомера.

17

Даровая раздача пирогов и пива в определенные праздничные дни, вошедшаяв обычай с незапамятных времен, во времена Шекспира была объявлена пуританами предосудительным обычаем папистов.

18

Иезавель – высокородная и порочная израильская царица, жена царя Ахава, за жестокость выброшенная из окна на съедение псам. В устах сэра Эндрю – просто ругательство.

19

Мода завязывать подвязки крест-накрест была принята у пуритан, которые также пренебрегали всякими излишествами и не носили манжет на рукавах.

20

«Крессида была нищая». – Намек на то, что Крессида была наказана за свое вероломство смертью в нищете.

21

Да хранит вас Бог, сударь (фр.).

22

И вас тоже; ваш слуга (фр.).

23

«…длиной в простыню на кровать в Уоре». – Огромная кровать в г. Уор (графство Херефордшир) в главной спальне в гостинице «Лось» была достопримечательностью в Англии. Ее ширина равнялась восьми футам, и на ней могли поместиться 24 человека.

24

В спальню (лат.); здесь: в жилище.

25

Скрупул – старинная аптекарская мера веса, равная 20 гранам, или 1,3 грамма.

26

Василиск (лат. Basiliscus) – мифический чудовищный змей, наделенный сверхъестественной способностью убивать не только ядом, но и взглядом, и даже дыханием, от которого сохла трава и растрескивались скалы.

27

Добрый день (искаж. исп.).

28

«…племяннице царя Горбодука». – Шут выдумывает отшельника, как и до того разные имена и истории. Здесь он приписал древнему британскому королю совершенно неведомую племянницу.

29

Во-первых, во-вторых, в-третьих (лат.).

30

Кандия – древнее название острова Крит.

31

Имеется в виду герой греческого романа «Теаген и Хариклея» Теаген, который, чувствуя приближение собственной смерти, убил свою возлюбленную.

32

Рейнольдс – известный английский художник конца XVIII века, особенно прославленный своими портретами, некоторые из которых упоминаются в следующих строках

33

Джордж Грэвиль – член парламента и министр в кабинете Питта – был известен своим благородством, воспитанностью, знанием всех светских обычаев; от Питта он получил прозвище «gentle shepherd» – «благородный пастырь».

34

Драматурги эпохи Шеридана очень часто выбирали имена действующих лиц так, чтобы в них отражался характер того или иного человека. Этим приемом пользуется и Шеридан в «Школе злословия». Имя «Тизл» – взято от глагола to tease – раздражать, сердить; «Сэрфэс» – наружность; «Бэмпэр» – полный до краев стакан; «Бэкбайт» – от глагола to backbite – злословить за глаза; «Кэйрлесс» – беззаботный, легкомысленный; «Снэйк» – змея; «Крэбтри» – дерево – дикая яблоня; «Раули» – от Row – шум, суматоха; «Трип» – обмолвка; «Снируэл» – насмешница; «Кэндэр» – откровенность.

35

Гаррик – известный актер эпохи Шеридана, директор лондонского театра Друри-Лэйн, где впервые была поставлена «Школа злословия».

36

«Хонимун» – медовый месяц.

37

«Таттл» – от глагола tattle – сплетничать.

38

«Соунтэр» – гуляка.

39

«Фризл» – кудряшка.

40

«Драузи» – соня.

41

Петрарка – прославленный итальянский поэт (XIV в.); своей возлюбленной Лауре он посвятил целый ряд своих стихов. Эдм. Уоллер – английский поэт XVII в., современник Оливера Кромвеля; под именем «Сахариссы» в поэме Уоллера воспета лэди Доротея Сиднэй.

42

От слова «nice» – красивый.

43

«Кэррикл» – двухколесный экипаж.

44

«Вермильон» – румяна.

45

«Эвергрин» – вечнозеленая.

46

«Охр» – охра.

47

«Симпэр» – от глагола simper – скалить зубы.

48

«Прим» – жеманница.

49

«Пэрси» – толстуха.

50

«Коудрил» – кадриль.

51

«Саллоу» – желтая.

52

«Стэкко» – штукатурку.

53

«Огл» – делать глазки.

54

Спа – курорт в Бельгии.

55

«Премиум» – премия, награда.

56

«Тэрьер» – такса (собака).

57

«Браш» – лисий хвось.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.