27

Солнце уже склонилось к закату, автомашины спешили к городу, как муравьи к родной куче, чтобы с темнотой быть на покое. Мелкий сброд вышел на охоту; на дверях ресторанов появились таблички с надписью: «Свободных мест нет»; из Юрмалы с мокрыми купальниками, плотно спрессованные в вагонах электричек, возвращались жизнерадостные отдыхающие; цветочницы на углу улицы Меркеля продавали последние цветы; а в парках уже целовались первые парочки. В этот вечерний час к министерству внутренних дел подошла дежурная машина. В нее сел солидный пожилой мужчина в парусиновой куртке и простых сандалиях. В зубах у него была трубка.

— Куда поедем, товарищ полковник?

— В Дони. — И почти тут же спросил: — Вам не мешает, что я курю?

— Я тоже этим грешу.

— Да, бывает все же польза и от грехов ближнего.

Эти несколько часов, которые прошли после телефонограммы Алвиса из Минска, Конрад провел, закрывшись в кабинете. Он не отвечал ни на стук, ни на телефонные звонки. Он только заваривал чай, пыхтел трубкой и, развалясь в мягком кресле, о чем-то размышлял. Выражение его живого лица все время менялось — то оно озарялось радостью, то омрачалось сомнением. Он словно блуждал в лабиринте мыслей, бродил впотьмах, ощупывал стены, и каждый боковой ход оживлял в нем надежду выбраться, но через миг он в очередной раз понимал, что ошибся. И он шел дальше, опять на ощупь.

Потом Конрад перебрался за письменный стол. Взял лист бумаги, нарисовал на нем человека. Со спины. От бедер до линии плеч. Наметил ребра и позвоночник. Приблизительно. Потом, подумав, приколол лист к заключению медэксперта. И отпихнул на самый край стола.

Потом он достал из ящика гильзу охотничьего патрона двенадцатого калибра и кулек с пятимиллиметровой картечью. Несколько раз насыпал картечь в гильзу, оттуда высыпал ее на стол, пересыпал и насыпал опять. Затем он отложил три картечины, остальными наполнил гильзу, потряс, чтобы улеглись ровнее, и, когда это не удалось, на лице появилось удовлетворение.

Все получилось так, как говорили ему охотники, — в гильзу входит шестнадцать картечин и располагаются они по четыре одна над другой.

Затем Конрад вернулся к своему рисунку и заключению экспертизы. В заключении эксперт указал входные отверстия тринадцати дробинок, и Конрад отметил их крестиками на своем рисунке. Теперь стало видно, что убийца находился не прямо за спиной жертвы — выстрел был произведен под небольшим углом и все раны располагались слева от позвоночника. Значит, три картечины прошли мимо левого бока Лангерманиса.

Конрад вспомнил, как лежал Хуго, и попытался представить, как он перед тем должен был стоять. Выстрел. Лангерманис падает… Но почему не разбивается со звоном окно? Окно ведь слева от Лангерманиса! Три дробины пролетают мимо Хуго, и одна из них обязательно должна попасть в окно. Может быть, она угодила в стену? Но коллеги заметили бы это, осматривая место преступления!

Сразу же за калиткой дома Римшей Конрад начал внимательно разглядывать землю. Тогда, ночью, все кругом затоптали. Наконец, около самого порога он обнаружил две параллельные бороздки длиной в полпяди и глубиной в сантиметр — у порога земля была мягче, к тому же это место обычно перешагивают.

Воздух в доме был затхлый, по кухне кружили большие синие мухи. Шаги глухо отдавались в коридоре. Хотелось поскорее выбраться прочь отсюда.

Конрад раскрыл лупу. Она была в серебряной оправе с длинной выдвижной ручкой, и поэтому можно было рассматривать, не тычась носом в пол.

Нет, как он и ожидал, пролетевшие мимо дробинки ничего здесь не попортили, значит их тут вообще не было.

Конрад набрал номер Юриса, но, услыхав его голос, положил трубку. Он сам справится.

Тщательно заперев дом Римшей, Конрад вышел на улицу и сказал шоферу:

— Если услышишь стрельбу, беги мне на помощь. Но не должно бы…

Враскачку, как моряк, полковник Конрад Улф пересек улицу и вошел во двор Козиндов.

Какое — то время он побродил по двору, ожидая, не появится ли кто-нибудь, но из дома никто не выходил. Он постучал — никто не откликнулся. Подергал ручку двери — дверь была заперта.

Потом Конрад услыхал, как стукнула крышка парника, и насторожился. Слух, казалось, различил шелест мелкого дождичка в листве — наверно, поливали сад.

Где это могло произойти? — Конрад осмотрелся. — Не перед дверью же!

Он думал, что это случилось в закрытом помещении, потому что в противном случае соседи, пожалуй, не приняли бы выстрел за хлопок.

Конрад пошел в сад. По пути заглянул в гараж — дверь была распахнута — и остановился: он увидел, где это случилось. На стене, на высоте пояса, Конрад заметил расположенные почти рядом три желтых

пятна свежей шпаклевки. Это случилось здесь. Здесь вошли в стену те три картечины, которые он тщетно разыскивал в стенах гостиной у Римшей. В воображении отчетливо возникла картина происшедшего.

Хуго Лангерманис стоял примерно тут — напротив этих пятен на стене. Убийца выстрелил ему в спину, подхватил под мышки и потащил в дом Римшей. Лангерманис был в туфлях, ноги его волочились по земле, и каблуки оставляли две бороздки. Убийца потащил труп Лангерманиса прочь сразу после выстрела. Расстояние между домами пустяковое, дистанция во времени совсем невелика, поэтому эксперт и не смог заметить то, что убийство было совершено в другом месте.

Конрад достал лупу, выдвинул ручку на всю длину и осмотрел номер Козиндовой машины. Впрочем, сам номер его не очень-то интересовал, его интересовали крепежные винты.

Эксперты, наверно, смогут установить, что номера на автомашинах Римши и Козинда были прикреплены почти в одно и то же время и одним и тем же гаечным ключом, — подумал Конрад, выходя из гаража. — Эта дрянь, подлец этот знал, что на дорогах стоят милицейские посты, поэтому надежности ради поменял номера «Запорожцев». И добрался до Туркалне! Может, ему нужно было спрятать там добычу? Или успеть на последний автобус до Огре, откуда в Ригу можно попасть и на электричке и на такси? Почему мне раньше не пришло в голову, что преступнику в тот вечер понадобились исправные документы на машину?

Козинд поливал гвоздики. Увидев Конрада, он положил шланг на землю и принялся вытирать о комбинезон облепленные песком ладони.

Засунув руки в карманы куртки, тяжелый и неподвижный, стоял перед ним полковник Улф. В его мрачном взгляде сквозила непреклонность.

28

Выехав из таксомоторного парка, Людвиг Римша увидел Нелли. Она стояла на краю тротуара и махала ему, чтобы он остановился.

Нелли села на переднее сиденье. Плащ распахнулся, и Людвиг увидел белые, округлые колени и подумал: как странно, что дома он никогда не замечал, насколько они соблазнительны.

— Куда тебя подкинуть?

— На рынок.

Нелли казалась усталой, в голосе ее слышалась тревога.

— Когда ты будешь дома?

— Около одиннадцати.

— Я не буду ложиться, подожду тебя… Ой… — Нелли вдруг схватилась рукой за грудь. — Ой!… В глазах темно. Раньше у нее бывали сердечные приступы, и оттого теперь все выглядело очень натурально.

— В поликлинику?

— Не надо. Пройдет. Останови!… Я прилягу… Людвиг остановил машину и опустил спинку сиденья.

— Тебе надо сходить к врачу, — сердился он.

— Ничего, все будет хорошо… Я схожу… Не мог бы ты отвезти меня домой?

Людвиг взглянул на часы. Он колебался.

Это было самое уязвимое место плана: Людвиг мог пересадить Нелли в другое такси, если бы оказалось, что он не успевает в банк.

— Пожалуйста, прошу тебя, отвези… — жалобно щебетала Нелли.

Людвиг погнал «Волгу» почти по белой черте, рассекающей посередине улицу Ленина.

Нелли стонала, и Людвиг еще раз напомнил о враче.

— Ты помоги мне подняться наверх, я вызову врача по телефону… Только заезжай в гараж, я не хочу, чтобы меня видели такой развалюхой.

— Болезни стыдиться нечего!

Нелли не ответила. Она больше не сомневалась, что Людвиг исполнит ее просьбу.

Хуго стоял за выступом стены в гараже Римшей. Чтобы подняться в жилую часть дома, Людвиг и Нелли должны были пройти мимо. Он оглушит Людвига дубинкой, затащит в кочегарку и закроет на задвижку железную дверь.

— А Нелли я скажу, что заткнул Людвигу рот платком, смоченным в хлороформе, — объяснял Хуго Лангерманис Козинду.

— Самый лучший хлороформ — топор, — засмеялся Козинд. — Потом ты распахнешь все шкафы, вытащишь ящики и раскидаешь тряпки, — поучал Козинд. — Пусть фараоны думают, будто ты что-то искал, но тебе помешали. Они должны быть уверены, что тебе помешали. Потом свяжешь Нелли и заткнешь ей рот. Около восьми я на правах соседа войду в дом и освобожу ее. Ты должен оставить ее в кухне, чтобы и мог ее увидеть с крыльца. — Козинд передохнул и веско продолжал: — Виновного они определенно станут искать среди таксистов. Против таксистов будут самые основательные подозрения. Знали, что Людвиг на работе… Знали, может быть, что Нелли вышла. Это выяснить просто: по телефону… Я скажу, что Джери приблизительно в это время лаял, но не зло, и скоро умолк. А это значит — был кто-то знакомый. Может, кто-то из тех, кто приезжал смотреть телевизор? А их тут побывало по крайней мере человек пятнадцать… И дальше — тоже все против таксистов. Удирает на такси, в «бардачке» находит наряд в банк. Как ехать туда и что там делать, он знает. Соблазнительная возможность… Совершенно неожиданно подворачивается удобный случай сделать большое дело… Совсем неожиданно — это самое главное. Мы должны убедить милицию в этом.

— Оставим записочку, — сипло крякнул Хуго.

— Возьми с собой еще какие-нибудь туфли и пошатайся в них по дому. Пусть думают, что было двое.

— Инкассаторы знают шоферов в лицо. Если им покажут таксистов, которые…

— Инкассаторы сидят на заднем сиденье, а я усядусь так, чтобы меня не очень-то было видно в зеркальце. За меня ты не беспокойся, меня не узнают.

— Один может сесть рядом с тобой.

— Надо прихватить какой-нибудь инструмент и разодрать обивку переднего сиденья. Чтобы пружины вылезли. Тогда штаны пожалеет и не сядет, где нам не надо!…

Хуго услыхал, как во двор въезжает автомашина. Открылась дверь гаража, и в тьму подвала ворвался яркий свет. Людвиг развернул «Волгу» и дал задний ход.

— Помоги мне подняться по лестнице и поезжай, — услышал Хуго голос Нелли.

— Хорошо, сейчас…

Они протиснулись мимо «Запорожца» и мимо выступа, за которым стоял Хуго. В сторону лестницы…

— Подожди, у меня здесь должно быть… Тебе сразу станет лучше! — сказал Людвиг и остановился.

Нелли прошла мимо Хуго.

— Я сейчас… — крикнул Людвиг, и Хуго услыхал, что он уже возится в кочегарке. Так и осталось неизвестным, что он хотел там найти.

Одним прыжком Хуго очутился у дверей, захлопнул их и задвинул щеколду.

— Кричи! — показал он знаками Нелли.

Нелли завизжала и для правдоподобности выкрикнула несколько бессвязных слов, что-то вроде;

— Пустите! Милиция! На помощь!

Людвиг Римша, услыхав крики жены, всем телом бросился на железную дверь, но она даже не дрогнула.

Хуго вскочил в «Волгу», включил зажигание и выехал на улицу. Пока он закрывал гараж и ворота, место водителя занял Козинд. Хуго не сказал ему, что не привязал Нелли — времени не было.

— Путевка в «бардачке»? — быстро спросил Козинд.

— Да, я проверил!

— Ну, тогда к черту.

Колеса такси швырнули пыль в лицо Хуго. Он пошел за машиной к центру — времени у него было еще достаточно. Нет, он не скажет Козинду, что не связал Нелли.

Хуго вошел в будку телефона-автомата и набрал номер Нелли.

— Алло!

— Привет, моя милая! Теперь я люблю тебя больше всего на свете. Я тебя люблю! Ты слышишь? Я люблю тебя! Я только потому позвонил, что не мог этого не сказать: я хочу тебя!

— Дорогой… — В трубке слышалось ее страстное, прерывистое дыхание.

Правильно пишет журнал «Здоровье», что эти яловые гиперсексуальны, подумал он. Как и все мужчины. Хуго испытывал презрение к бесплодным дамочкам, в бездетности которых он сам не был виноват. Он тоже подсознательно стремился к семье, а бездетная женщина — это всего лишь меблированная дача, снятая на лето, где можно с удовольствием провести три солнечных месяца в году, но где не устроишь постоянное жилье с очагом.

— В восемь позвони в милицию и скажи так, как мы договорились. Только не забудь добавить, что ты сама развязала веревку, которой тебя привязали к стулу. До их приезда выпусти Людвига…

— Мне противно к нему прикасаться!

— Милая, но это же нужно для дела.

— Но я уже не могу звонить…

— Что?

— Я только что говорила с Терезой по телефону.

— Как — говорила?

— Она мне позвонила. Она видела, как ты вошел, и решила, что мы в постели. К счастью, она думает, что на машине уехал Людвиг, а не ты.

— Никуда не уходи! Жди меня! Целую! — он в сердцах повесил трубку.

Лоб покрывала испарина, колени дрожали. Он будто слышал голос Козинда:

— Пусть Нелли оставит одно окно со стороны леса открытым. Перелезь через забор, а потом через окно — в дом. Особенно не топчись по клумбам, иначе мильтоны сообразят, что в дом вошел только один человек…

А он взял у Нелли ключ, потому что так казалось проще! От страха Хуго стала бить нервная дрожь. Он зашел в ближайшее кафе и выпил стакан коньяка, но ничуть не захмелел. Потом он заехал домой за фальшивым паспортом. Вообще-то паспорт не был фальшивым, и человек на фотографии не очень-то походил на Хуго. Это был паспорт моториста со спасательной станции. За несколько дней до намеченного нападения на инкассаторов этот паспорт попался на глаза Хуго, и он его прибрал.

Пути назад Хуго не видел. Как только он получит деньги, он убежит, куда глаза глядят. Он еще надеялся, что Козинду удастся заставить Терезу молчать. Он знал, что Козинд постарается это сделать, но только так, чтобы не навлечь подозрения на себя.

В скверике, остановки за две до магазина на улице Вирснавас, он заметил Крысу. Старик сидел на скамеечке и, расстегнув ворот рубашки, грел на солнце тощую утиную шею.

Шел бы этот Крыса спать, зло подумал Хуго. Никакого долга он не получит! Мне теперь деньги нужны больше, чем им обоим вместе.

Ах, как жаль, что не удастся запустить руку и в Козиндову долю.

Когда Козинд въезжал во двор банка, он тоже дрожал, но теперь страха больше не было.

Что произошло в магазине, Козинд толком не видел, потому что на какое-то мгновение его внимание отвлекла дубинка, лежавшая под соседним сиденьем. Парень на заднем сиденье одним глазом читал газету, другим поглядывал на дверь магазина.

Козинд уже держал дубинку на коленях. Он подумал, что мог бы ударить инкассатора прямо сейчас. И тогда, когда подойдет Хуго, останется только вытащить его из машины. Но он не был уверен, что Хуго не устроит какую-нибудь путаницу. Прежде всего ему нужно увидеть, как Хуго выходит из магазина. Тогда он сразу ударит. Заряженный обрез, который он прихватил на всякий случай, был заткнут за пояс и давил в бок; Козинд довольно легко мог выхватить его левой рукой. Но огнестрельное оружие было предусмотрено на самый крайний случай. Все бы, наверно, произошло именно так, как замышлял Козинд, если бы солнце не отражалось в стеклянных дверях магазина и не слепило бы Козинда. Остановись машина метром дальше или ближе, угол отражения был бы другим и, может быть, тогда луч слепил бы инкассатора, но сейчас он слепил Козинда. А инкассатору солнце даже помогало — просматривался весь магазин до самой кассы. Он увидел, что лро-изошло в магазине. И потому он угрем выскользнул из машины — на какую-то десятую долю секунды раньше, чем Козинд размахнулся, чтобы ударить его дубинкой по голове.

Выскочив из машины, инкассатор лихорадочно выхватил пистолет. Но Козинд выстрелил первым, и парень упал лицом в траву. Только тогда Козинд по-настоящему понял, что он наделал. Дикий страх, который охватил Козинда, когда он сообразил, что они засыпались и его ждут суд и тюрьма, — этот дикий страх был неукротим. Если бы Хуго не подбежал уже к машине, Козинд удрал бы один. Кровь стучала в висках, и все внутри кричало: «Беги! Беги! Беги!»

До моста через Юглу он ехал как с автопилотом. Автоматически замечал на перекрестках красный свет, автоматически выключал передачу, автоматически тормозил, потом так же автоматически давал газ. Только когда они миновали мост, Козинд постепенно пришел в себя, и ему даже показалось, что все кончится хорошо.

— Почему ты его… — робко заговорил дрожавший от страха Хуго.

— Так надежнее. Он, оказывается, узнал меня — встречались когда-то!

Ложь прозвучала на удивление убедительно. Хуго сразу же ясно понял, что и пальцем не сможет тронуть долю Козинда и возьмет ровно столько, сколько Козинд даст. У Крысы больше не было ни малейшего шанса вернуть свои деньги.

И тут вдруг Козинд увидел впереди на шоссе милиционеров. У него не было времени размышлять, почему они тут стоят, почему проверяют всех подряд. Он видел только машины и милиционеров — впереди на шоссе. Даже если бы он знал, что это автоинспекция, проверяющая технической состояние машин, то и тогда не рискнул бы ехать дальше — «Волга» неслась со скоростью сто десять километров в час, на заднем сиденье валялись брезентовые инкассаторские мешки с деньгами и в путевке было написано, что машина отряжена в банк.

Козинд сделал единственно возможное: затормозил и. свернул на лесную дорогу. Это была старая дорога, которая вела к дому Людвига Римши.

— Брось машину здесь, — пролепетал Хуго.

— Идиот! С собаками нас сразу же найдут! «Волгу» надо загнать в гараж Римши! А ночью перегоним куда-нибудь подальше.

Километрах в сорока от Риги они устроили один тайник, а в лесу за Туркалнской школой — другой.

— До тайника нам не добраться! Вся милиция будет на ногах!

Когда к дому подъехала милицейская машина, Хуго Лангерманис дрожмя дрожал в спальне на втором этаже. Он был так перепуган, что едва догадался в последний момент запихнуть инкассаторские мешочки под кровать. Неизвестно почему он вообразил, что достаточно Алвису войти и увидеть его, чтобы тут же арестовать, хотя на самом деле в тот момент он был для Алвиса всего лишь незнакомым человеком.

Хуго слышал, как Нелли разговаривает с милиционером. Она говорила спокойно и сдержанно, хотя в любую минуту Людвиг мог начать колотить в дверь, а на кухне это было бы прекрасно слышно. Правда, в кочегарке не было ничего такого, чем можно бить в дверь, Хуго это проверил. Он даже вынес оттуда ведро с брикетами, не говоря уж о кочерге. Хуго вспомнил, что на стене кочегарки висел пучок высохшей травы. Может, это трава от сердца, и Людвиг как раз за ней пошел, чтобы помочь Нелли?

Хуго проклинал Козинда, который сейчас, наверно, копается в своем саду, чтобы все прохожие видели, что он дома и занят делом, и решил, что если они засыпятся, он Козинда не пожалеет. Это была Козиндова идея, вот пусть сам и расплачивается. Потом Хуго стал думать, как отделаться от Нелли. Бежать вместе с ней было бы неразумно, парочку поймать легче. Он хотел придумать какое-нибудь алиби для Нелли, но ничего путного в голову не приходило, и тогда он, неизвестно почему, обратился к воспоминаниям. К тому вечеру, когда он уговорил Нелли стать его сообщницей. Он перекрыл реку любви старой, но надежной мережей. Он сказал, что его преследуют несчастья, что он беден, и единственное, что у него есть — это ее любовь. И как бы ему ни было трудно, он будет бороться за свою любовь. Он поедет далеко-далеко и заработает денег на их гнездышко. Поедет на Север, там можно много заработать. Нет, ее он оставит в Риге. Там, где ему обещали работу, женщин не берут. И вообще он не может принять от нее такой жертвы. Нет, он не переживет, если с ней что-нибудь случится, если она заболеет. Пусть остается здесь. И ждет. Год, может быть, два… Конечно, поначалу, пока не приобретешь навыков, много не заработаешь, но потом — на третий, четвертый год — ну, тогда он станет грести деньги лопатой!

Нелли знала, что она не самая красивая женщина на свете, но была почти уверена, что для Хуго она самая красивая, самая красивая до тех пор, пока бдительно стоит рядом. Она знала, что такие дальние и длительные отлучки мужчин не сулят ничего хорошего даже их законным женам и детям. Мало ли что может случиться в такой дали! Она разузнала о вербовщиках рабочей силы из южных республик, где они оба могли получить работу. Хуго обрадовался, но потом выяснил, что оттуда люди возвращаются не богаче прежнего.

Когда в ее присутствии Хуго начал заполнять анкету отдела кадров, Нелли была близка к полнейшему отчаянию.

— Если бы сберкнижка была не на имя Людвига! — запричитала она. — Я могу продать вещи, мне все равно, что он скажет, но за поношенные много не дадут…

— Копейки.

— Рублей двести-триста… Ну, пятьсот!

— Я и говорю.

На следующий день он пришел с предложением. Он встретил старого школьного товарища, который теперь работает инкассатором. У него такие же трудности с финансами, а второй инкассатор — тоже свой парень. Если бы Хуго смог достать такси, которое в этот день должно ехать в банк, и смог бы на несколько часов обезвредить настоящего шофера, они бы заплатили ему за это сорок тысяч.

Это был немного более смягченный вариант, чем тот, который слышал Крыса.

Нелли согласилась сразу. И заодно нашла себе оправдание.

— Римша погубил мою жизнь. Пусть его выкинут с работы! Больше времени останется на морковку и укроп. Знаешь, он мне отвратителен!

Весь вечер они считали деньги, раскладывая их по кучкам. Хуго увлекся, раскраснелся и почти что забыл, что эти деньги будут разыскивать. Он гордился собой, потому что для него понятия «работа» и «деньги» не были взаимосвязаны. А если он когда-то их и связывал, то только для того, чтобы повторить, что «заработанных денег» не хватает и надо «добыть» еще. Он еще в детстве сообразил, что в его семье тратят в основном «добытые деньги». Это было вполне нормальное, обыденное явление. Слова «добыть» и «украсть» имели совсем разный смысл. Крали банки с вареньем из подвалов и вывешенные для просушки простыни с чердаков. А деньги — нет, деньги доставали.

Отчима я все же не перещеголял, подумал Хуго, глядя на кучки зеленых, красных и сиреневых купюр. Он словно сравнивал себя с отчимом в тяжелой борьбе за «добычу денег». Он, конечно, проигрывал, и проигрывал значительно, но в общем был достойным противником.

У Нелли награбленные деньги никаких положительных эмоций не вызвали. Если ей сейчас предложили бы сделать то, что она сделала, она отказалась бы наотрез, даже если бы из-за этого пришлось потерять Хуго. Она не могла сформулировать, почему, но она совершенно определенно знала, что отказалась бы. А ведь она не знала всей правды!

— Платья мне брать с собой?

— Не бери, — Хуго обнял ее за плечи.

Груда денег успокоила его, потому что в них таилась странная власть, и теперь ему нужно было обдумать, как скрыться.

Он начал изображать их будущую жизнь и рассказывал, как прекрасна она будет. Где-нибудь на берегу другого моря он построит дом — «такой же красивый, как этот», заведет собаку — «еще больше, чем Джери», купит «Волгу». Нелли тихо встала и села у окна.

— Что с тобой?

— Ничего. Я хочу немножко посидеть.

— Будем ходить в театры, я одену тебя, как принцессу! Раз в неделю в определенный день мы станем принимать гостей. Столы будут ломиться, а стены — дрожать от песен.

По щеке Нелли скатилась тихая слеза. Она не знала, чего хочет, но знала: того, что обещает Хуго, ей не нужно вовсе. Почти все, о чем говорил Хуго, у нее уже было, но этого оказалось мало, чтобы жить. Только теперь ока поняла, что искала совсем не Хуго. Она искала, чем заполнить жизнь, искала смысл. Может быть, ребенка. Это был бы ее вклад. Дети не пошлина, а вклад. Дети — это ты сам. Вечный.

Внизу, в гараже, что-то упало. Шум был резкий и громкий. Хуго вскочил и бросился вниз по лестнице.

Странно, но Нелли чувствовала себя так, будто муж застал ее в постели с любовником. Суровый и безжалостный муж.

Ей было мерзко от того, что Людвиг заперт в кочегарке. Правда, пока они с Людвигом оставались в доме вдвоем, пока он время от времени колотил в дверь кочегарки, ее настроение даже приподнялось, потому что все это было похоже на розыгрыш. На фрагмент из старой комедии. Но потом приехал Хуго. Это был любовник, а Людвиг — муж. Хотя он и не имел возможности действовать, но он был рядом, и Нелли почти физически ощущала его присутствие. Она пыталась вызвать в памяти самые отвратительные сцены их совместной жизни, старалась вспоминать о Людвиге только самое худое и впридачу взвалила на него половину своих грехов, обзывала его про себя тварью и гадиной, но чем дольше она его ругала, тем меньше смысла оставалось в словах: они превращались в пустой, бесплотный звук. И вместе с тем она все четче осознавала свою вину. Она старалась избавиться от несносной мысли, старалась извести ее, как сорняк, и на миг ей это удавалось, но мысль тут же возвращалась, укоренялась и расцветала пышным цветом.

Теперь наверно Людвиг вырвался. Она, правда, надеялась, что этого не случилось — просто в гараже что-то упало, какой-то крупный предмет; здравый смысл подсказывал ей, что ни с того ни с сего вещи не падают, и что в гараже нечему падать, кроме двери котельной. Но все же она надеялась.

Если бы ей грозила физическая расплата, она встретила бы ее, не моргнув глазом. Ее пугала расплата моральная. И Нелли знала, что она уже близка, что она уже пришла.

Хуго был босиком и потому сбежал по лестнице бесшумно. Он пробежал всего шагов тридцать, но от волнения перехватило дыхание. Он приложил ухо к двери в гараж, но поначалу не мог расслышать ничего кроме толчков собственного сердца. Но в конце концов он услыхал, как кто-то шарит в темноте по стенам, как натыкается на автомашину, слышал еще какие-то неопределенные звуки. И тут, отступив от двери, он наткнулся спиной на что-то острое. Это был угол оружейного шкафа.

«Я не дам ему уйти», — внезапно решил он. Патроны лежат на верхней полке — это Хуго помнил. Людвиг хвастался перед гостями своими ружьями, и Хуго запомнил, что патроны с зелеными, коричневыми и красными гильзами были уложены на верхней полке шкафа, а на второй, пониже, было все остальное, что необходимо для заряжания.

Хуго нащупал и взял патроны. Он не имел ни малейшего представления об охоте, с таким же успехом он мог взять патроны с голубиной дробью седьмого номера, которая не пробивает даже рубашку из плотной ткани. Но он взял патроны, заряженные «жаканом». А «жакан», встречаясь с целью, открывается и ввинчивается как пропеллер, оставляя огромные раны.

Хуго зарядил ружье и толкнул дверь.

Людвиг включил фары «Волги» и, стоя посредине этого белого круга, пытался заводной рукояткой сломать железные пруты, служившие вместо щеколды.

Прут с правой стороны уже был сбит, и теперь он трудился над левым.

— Иди назад, в котельную, не то стрелять буду! Людвиг обернулся и бросился на пол, укрывшись за автомашиной, потом перевернулся на спину и обеими ногами стал бить по воротам. Наверно, левый прут уже едва держался, и он рассчитывал отбить его без лома.

Если я его упущу, мне конец… Если он, этот увалень, этот крестьянин, подойдет ко мне, мне конец…

Людвиг еще раз стукнул ногами по воротам.

Хуго почти не видел Людвига — его скрывала автомашина — и выстрелил наугад. И услышал звук, какой бывает, если ударить кулаком по мягкой, жирной глине.

Крик ужаса раздался на лестнице за его спиной, и тут же мимо промчалась Нелли. Она подбежала к Людвигу — тот уже был мертв — упала на колени и завопила:

— Прости! Прости! Прости! Прости!

Хуго подошел чуть ближе, она посмотрела на него расширенными от ужаса глазами и крикнула:

— Чудовище! Чудовище! Убирайся!

Он поднял ружье и выстрелил второй раз.

На следствии Козинд сказал, что он вынужден был ликвидировать Лангерманиса, потому что тот сошел с ума. Может быть, Козинд просто все выдумал, чтобы хоть как-то облегчить свою судьбу, ведь это звучало гораздо лучше, чем, скажем, — убил, чтобы избавиться от единственного свидетеля и забрать его долю. Но, возможно, Козинд говорил правду: по его показаниям психиатры определили, что Хуго Лангерманис, очевидно, страдал манией преследования. Заслышав какой — либо шум, он вставал и говорил: «Суд идет! Отчим и Крыса хотят отсудить свои тысячи, но я ничего не могу им дать, потому что у меня маленькая зарплата!»

Папки, в которых содержались документы по этому делу: протоколы, доклады, объяснения, заключения — давно уже отправились в архив министерства, чтобы покрыться там пылью забвения. И вот однажды, октябрьским вечером, Алвису опять пришлось ехать в Дони. Он долго искал свидетеля автокатастрофы, и ему только что позвонили, что тот живет в Донях.

Алвис попросил шофера ехать лесом по старой ухабистой дороге.

Волны с шумом разбивались о мель и обдавали берег озера белой пеной.

Во дворе Козиндова дома Тереза развешивала на веревках белье. Злой, пронизывающий ветер развевал ее черные волосы, трепал желтое платьице, высоко открывая загорелые дочерна ноги. Гладиолусы в саду пылали, как воткнутые в землю факелы.