Пять Ватсонов (№3) - О мертвых - ни слова

— Глыба. То есть Безуглов. Он агрессивен, злопамятен и обожает грубые розыгрыши, небезопасные для здоровья. Казалось бы, портрет для нашего убийцы подходящий. Тем более что и мотив нашелся…

— Но?..

— Но сегодня, вернее, уже вчера, когда мы ездили его уличать, я его кандидатуру сняла.

— Почему?

— Понимаешь, ему всегда недоставало дара лицедейства. Глыба очень жаден до популярности, особенно манит его слава шутника и острослова, но его шуткам не хватает блеска, во многом именно из-за неумения играть. По его лицу заметно, что он собирается острить, и это сильно портит впечатление, даже если острота удачная. Про розыгрыши я уже не говорю. Будущая жертва розыгрыша обычно чуяла неладное за версту. Так вот, когда Глыба в запале отрицал свою вину, я не уловила ни единой фальшивой нотки. И Марк тоже. А у Марка очень чуткое ухо на такие вещи — можешь мне поверить.

— Но других психологических несоответствий нет?

— Психологических вроде бы нет. Но кража ключей и посещение беспризорных квартир остаются загадкой. Если Глыба отравил Мефодия, потому что тот знал о его супружеской неверности, то к чему вся эта чехарда с поисками неизвестно чего?

— М-да. Похоже, это наш камень преткновения. Но допустим на минуту, что ключи украл кто-то посторонний. Тогда и Мищенко, и Безуглов годятся в убийцы, пусть и с небольшой натяжкой, так?

— Хм… наверное. Но натяжка все равно остается. И потом, не связанные друг с другом убийство и кражи, совершенные в одно и то же время в одном и том же месте, — слишком маловероятное совпадение.

— Все бывает. Однажды я вел дело, где один собутыльник ухлопал другого из-за расхождения в политических взглядах, — так утверждал победитель. Потом выяснилось, что у покойного при себе в тот день была крупная сумма денег — он собирался отдать долг, но кредитор опоздал на встречу и должника не застал. Тот, прождав минут сорок, поехал прямехонько на свидание с убийцей. Казалось бы, все ясно. Убийство из корыстных побуждений. Ан нет! Деньги вместе с бумажником вытащил в вагоне метро обыкновенный карманник. Денежки забрал, а бумажник с документами бросил в урну. Убийца же в тот день из дому не выходил, что подтверждено показаниями четырех свидетелей. Ну, это так, лирическое отступление. Продолжай свой обзор. Тебе говорили, что тебе удаются психологические портреты?

— Говорили нечто в этом роде. Твой коллега, кстати, — cледователь прокуратуры. Только майор.

— Вот как?

Последней фразе явно не хватало живости. Я подозрительно покосилась на своего спутника. Что означает этот ледок в голосе? Тяжкие последствия прогулки в промозглую ночь? Ладно, неважно. Главное, слушает человек, остальное — мелочи.

— Последний в списке — Архангельский, — заговорила я, проигнорировав селезневскую реплику. — Мотив его не очень ясен, зато, если рассматривать временной аспект, Серж вписывается лучше всех. Мефодий съехал от Сержа три месяца назад — из-за ремонта, который якобы затевал Архангельский. Расстались они по-хорошему. А недавно Мефодий позвонил Сержу, наорал на него, уличил в двуличии, заявил о разрыве отношений и пригрозил негодяю разоблачением. Предположим, помимо обвинения во лжи, Мефодий мог предъявить Архангельскому что-нибудь посерьезнее. Тогда у Сержа появляется причина для убийства. Если Мефодий имел возможность подкрепить это более серьезное обвинение материальными доказательствами, то получает объяснение и кража ключей, и вторжение в квартиры. В этом случае про мусорное ведро, превратившееся в ваньку-встаньку, Серж просто наврал. Вроде бы все концы с концами сходятся, но…

— Психологическое несоответствие? — догадался Селезнев.

— Что значит детективный гений! — восхитилась я. — Прямо в яблочко бьешь!

— И почему же Архангельский не годится в убийцы?

— Я не стала бы утверждать категорически, что он не годится в убийцы вообще. Но в убийцы Мефодия — точно. Понимаешь, Серж — баловень судьбы. Баловни судьбы бывают опять-таки двух видов. Одни считают, что своим завидным положением обязаны исключительно себе — своему таланту, трудолюбию, воле к победе и прочим положительным качествам. Эти, как правило, смотрят на остальных сверху вниз. Они спесивы, высокомерны и не прочь дать какому-нибудь бедняге пинка, дабы, наблюдая его падение, еще острее ощутить высоту и непоколебимую устойчивость собственного положения. Серж не имеет с ними ничего общего. Он относится ко второму виду счастливцев — тех, кто бесконечно благодарен судьбе за доброе расположение и старается искупить ее несправедливость по отношению к неудачникам. Возможно, это нечто вроде суеверия, постукивания по деревяшке, чтобы не сглазить, но такие везунчики никогда не пройдут мимо нищей старухи или окоченевшего пьяницы. Они щедры и великодушны. Они не жалеют времени, усилий и денег, помогая тем, кто не так богат, или здоров, или любим. И никогда, ни при каких обстоятельствах, не обидят слабого и убогого. А мне трудно представить себе человека более слабого и убогого, чем Мефодий. Теперь ты понимаешь? Ни один из нашего списка не годится! Я уже устала думать. Только закрою глаза — и сразу вижу их лица, слышу голоса и думаю, прикидываю, анализирую… Я даже заснуть сегодня толком не смогла.

Селезнев снял перчатку и полез было в карман за сигаретой, но, уловив (не без основания) в моей последней фразе жалобу, остановился и положил руку мне на ладонь, лежавшую у него на рукаве. И тут же непроизвольно отдернул:

— С ума сошла!

Здрасьте-пожалуйста! Излюбленный Прошкин диагноз. Стоило удирать из дому в три часа ночи, чтобы поменять шило на мыло! Ну и что, если я в спешке схватила перчатки, которые гораздо уместнее смотрелись бы в сочетании с кружевным зонтиком, чем в комплекте с зимней курткой? Так вот сразу заклеймить за это сумасшедшей — это уж слишком!

Селезнев между тем сдернул вторую перчатку, развернул меня к себе, схватил за обе руки, сунул их к себе в карманы и принялся ожесточенно разминать. Я чуть не взвыла от боли.

— Прекрати!

— И не надейся! Хочешь доиграться до ампутации? — Тут его посетила еще одна светлая мысль. Он уперся грозным взглядом в мои ботинки и рявкнул, точно сержант на плацу:

— На рыбьем меху?!

— Ничего не на рыбьем! Очень даже теплые. Я в них целую зиму ходила. Отпусти!

— Перебьешься!

Я стояла, уткнувшись носом в его пуговицу, и чувствовала себя очень неуютно. Мой богатый жизненный опыт подсказывал, что такая диспозиция до добра не доведет. Мне не так уж часто приходится полировать носом чужие пуговицы, но всякий раз, когда моя голова оказывается в непосредственной близости от мужской грудной клетки, мужчина начинает вести себя неадекватно. Быть может, виной тому мой далекий от идеала манекенщиц рост, но джентльмен в описанной мной ситуации вдруг превращается в чадолюбивого дядюшку, видящего перед собой забитого, недоразвитого ребенка. Приходится прибегать к резким телодвижениям и говорить гадости, дабы напомнить, что я — самостоятельная взрослая женщина с незаурядным интеллектом. Однако хамить Селезневу мне не хотелось. Довольно того, что я вытащила его посреди ночи из теплой постели и заставила бродить по чавкающим лужам.

— Пойдем к машинам! Я замерзла.

Хитрость сработала.

— Я предупреждал! — объявил Селезнев, выпуская одну из моих раздавленных ладоней (вторую он продолжал подвергать истязаниям в своем кармане). — Мало тебе неприятностей? Хочешь еще воспаление легких подхватить? Сейчас поедешь домой, выпьешь сто граммов водки, встанешь под горячий душ, а потом ляжешь и проспишь до вечера!

— Но я не могу…

— Можешь! Я попробую тянуть кота за хвост до понедельника. — На последней фразе его голос немного увял. Я быстро глянула на него в профиль и увидела, что идальго хмурится.

— Нет. Ты не станешь этого делать! — заявила я ему в тон. — Скажи спасибо, если хоть эта отсрочка сойдет тебе с рук. Признавайся: уже влетело?

— Да нет, не очень. Если бы не следователь прокуратуры, никто ничего и не заметил бы. Но этот въедлив, как черт, зараза!

— Дон, прошу тебя, не надо жертв. Мне и без того достаточно паршиво. Обещай, что не будешь искать на свою голову неприятностей.

— Только в ответ на твое обещание. Ты не будешь больше ломать голову над этим убийством, пока не выспишься. Идет?

— Это нонсенс! Я не могу не думать о зеленой обезьяне.

— Отвлекись. Расскажи мне о себе.

— Тебе Сегун уже все рассказал.

— Рассказы Сегуна — героический эпос, а сейчас мне хотелось бы чего-нибудь полиричнее.

— Лирика — не мой жанр.

— А какой твой?

— Фарс с элементами драмы. И рассказы мои тебе ни к чему. Ты теперь сам один из героев.

Селезнев остановился и посмотрел на меня в упор.

— Нет, подруга, так не пойдет. Ты должна отвлечься от этого чертова убийства, иначе у тебя крыша поедет. Сейчас мы сядем ко мне в машину, включим печку, примем по капельке из заветной фляжки, и ты усладишь мой слух повестью о своем счастливом детстве, первой любви и выпускном бале. Я понятно выразился?

Если есть на свете женщины, млеющие перед сильными, волевыми, властными мужчинами, то я к их числу определенно не отношусь. Откровенно говоря, я вообще ни перед кем не млею, но, когда этакий супермен — дзюдоист и отличный стрелок, — заламывая мои тонкие руки, сообщает, что командовать парадом будет он, ему самое время подумать о душе. Вообще-то человек я мягкий и кроткий, каких поискать, только вот оказывать на меня давление не советую никому, ибо всякой кротости есть предел.

Я прошагала рядом с Селезневым метров тридцать, всем видом изображая рабскую покорность, а когда он, убаюканный моим смирением, немного ослабил хватку, резко выдернула руку и отскочила в сторону. Селезнев дернулся было за мной, но наткнулся на мой взгляд и замер. Минуты три мы стояли под фонарем, сверля друг друга глазами, потом он рассмеялся, шагнул вперед и сказал, явно подражая министру-администратору из «Обыкновенного чуда»:

— Признаю свою ошибку. Я был непростительно дерзок, но раскаиваюсь и готов искупить. Мир?

Я подозрительно посмотрела на протянутую руку. Что это? Жест примирения или мерзкая уловка? Если уловка, то, завладев моей рукой, Селезнев потащит меня к своей машине и бдительности уже не ослабит. Конечно, ему со мной не справиться, но стоит ли рисковать?

Селезнев, наблюдая за моей внутренней борьбой, ухмылялся:

— Надеюсь, тот майор не говорил тебе, что в гневе ты похожа на разъяренную Багиру? А то мне не хотелось бы постоянно цитировать старшего по званию. Есть в этом некий подхалимский душок.

Я не выдержала и фыркнула:

— Тоже мне унтер Пришибеев наоборот! Можешь не волноваться, майор не имеет шансов узнать о твоем подхалимстве. Он иностранец, гражданин Украины, так что выкинь всю эту субординаторскую чушь из головы. И разъяренной Багире он меня не уподоблял. Кстати, если уж искать аналогии в детской литературе, ты похож на Барбоса — того самого, у которого гостил Бобик. Точнее, на Барбоса после изгнания из хозяйской постели посредством палки.

Селезнев ухмыльнулся еще шире:

— Я и чувствую себя примерно так же. Ну так что — мир?

Нельзя сказать, что мои сомнения улетучились, но не стоять же человеку с протянутой рукой до утра.

— Мир, — ворчливо сказала я, вкладывая свою лилейную ручку в его лапищу. — Без аннексий и контрибуций.

После стычки Селезнев вел себя смирно, как овечка, — куда только девались властный взгляд и командирский тон? Желая поощрить его за примерное поведение, я сама, без всяких просьб, рассказала две захватывающие истории из серии «Мы с друзьями в отпуске». Одна из них о встрече с двумя вооруженными до зубов беглыми зеками в глухом вологодском лесу даже на мой собственный слух звучала не правдоподобно, но Селезнев проглотил ее, не поморщившись. Меня такое легковерие настолько поразило, что я опустилась до суетливых заверений:

— Все это чистая правда! Не веришь — спроси у Леши. Он никогда не врет, хотя и не очень любит вспоминать, как они исполняли групповой стриптиз под дулом автомата.

— Не нервничай, Варька, — успокоил меня идальго. — Я не сомневаюсь, что твоя история правдива, за исключением, вероятно, нескольких деталей, но это ерунда. Для хорошего рассказчика немножко приукрасить события — святое дело.

Я не верила своим ушам.

— Знаешь, ты — первый, кто, услышав эту историю, не поднял меня на смех. Как ты догадался, что я не сочиняю?

— Ты забываешь, как состоялось наше знакомство. Впервые я услышал о тебе от ополоумевшего шофера «скорой», в которую вы подбросили труп. В тот же день Сегун несколько часов развлекал меня рассказами из вашей жизни, своим честным именем ручаясь за достоверность каждого слова. Даже если твой эпизод — чистая выдумка, он настолько в духе ваших приключений, что для меня ее правдивость не подлежит сомнению. Этого просто не могло с вами не произойти. Вы именно те люди, которые отправились бы отдыхать в вологодскую глухомань. Принимая во внимание постоянство, с которым судьба подсовывает вам сюрпризы, бандиты должны были бежать из колонии именно во время вашего похода. И автоматы убитых охранников — тоже неизбежная деталь, иначе встреча не была бы столь драматичной, а то и вовсе не состоялась бы. Пятеро против двоих — не тот расклад, который устроил бы беглых зеков, будь они безоружны. Но при всей своей злокозненности, судьба к вам все-таки милостива. Она не устает над вами подшучивать, но лишиться таких забавных исполнителей своих капризов явно не хочет. Именно поэтому ты набрела на малинник и отстала от друзей за две минуты до роковой встречи. И конечно, увидев нацеленные на себя дула автоматов, друзья в первую очередь должны были подумать о тебе. Какая бы неприятная участь ни ждала их самих, их не могла не ужаснуть мысль о том, что сделают с тобой мерзавцы, невесть сколько не видевшие женщин. Естественно, они не могли предупредить тебя в открытую и изобразили буйно помешанных, чтобы выкрикнуть понятную только тебе кодовую фразу о тортике. И разумеется, сообразив, что тебе велено немедленно убираться оттуда со всей возможной прытью, ты не могла не сунуть свой любопытный Варварин нос в самое пекло. А увидев, что происходит, не стала дожидаться, пока бандиты расстреляют твоих друзей.

— Да-а, тебе понятно, а эти самые друзья меня потом чуть ногами не избили. Марк по сей день утверждает, что зеки не собирались стрелять, им-де нужны были только одежда и продукты.

— Одежда и продукты им были нужны, а живые свидетели — нет. Они знали, на что шли, когда убивали охранников, и не стали бы проявлять милосердие, рискуя собственной шкурой. Нет, ты действовала совершенно правильно. Но скажи, как ты на это решилась? Ведь тот, кого ты огрела по затылку, держал всех под прицелом. А если бы он успел выстрелить?

— Я старалась об этом не думать, ведь другого случая могло бы и не представиться. Второй бандит рылся в Прошкином рюкзаке и держал автомат между ног. Он стоял сравнительно недалеко от ребят, а они видели, что я подкрадываюсь к первому, и успевали прижать второго, прежде чем он схватит оружие. Если бы оба держали автоматы на изготовку, то у нас не было бы шансов. Поэтому я приказала себе думать только о том, как подобраться к первому бесшумно. Сделаю шаг и стою, ищу глазами клочок земли, где нет сухих веток или шишек. Потом еще шаг. Эти двадцать метров от кустов до бандита были самой длинной дорогой в моей жизни. Да еще осколок валуна весил килограммов десять, не меньше. Он здорово отвлекал меня от мучительных раздумий о том, правильное ли решение я приняла.

Мы добрались наконец до выхода из парка и направились к своим лошадкам.

— Посидим немного? — предложил Селезнев, открывая «жигуленок».

Я посмотрела на часы. Без четверти семь! Сколько нам осталось часов на разгадку преступления? Три? Четыре? А ведь нужно не только определить убийцу, но и убедить его пойти на Петровку с повинной!

— Нет, идальго. Ты поезжай домой, позавтракай. А мне нужно подумать. Я обязательно должна разобраться, понимаешь? Иначе твой въедливый мужик из прокуратуры снимет с ребят три шкуры. И все из-за меня, ведь перевозка тела Мефодия — моя идея.

— Понимаю. — Селезнев ободряюще улыбнулся. — Помнишь, что я говорил о судьбе? Она вас не балует, но в конце концов выручает. Поверь, все закончится хорошо.

— Поживем — увидим. — Я вздохнула и решительно открыла дверцу «Запорожца». — Спасибо за поддержку, идальго. До встречи на Петровке.

Глава 17

Домой я возвращалась самым кружным путем, какой только можно представить. Хотелось немного побыть одной и предпринять последний мозговой штурм крепости, что мы осаждали вот уже трое суток. Разговор с Селезневым мне здорово помог: временно переключившись на воспоминания, я дала мозгам небольшую передышку и теперь соображала на удивление четко.

Итак, есть трое подозреваемых; Лёнича, спасибо Селезневу, можно не рассматривать. У двоих имеется более или менее веский мотив. Наиболее веский, пожалуй, у Мищенко. У Глыбы — чуть менее убедительный. Что же касается Сержа, то с ним все не так просто. Если мы правы и Мефодий действительно угрожал ему разоблачением некой постыдной тайны, то мотив есть, и достаточно основательный. Но, как справедливо заметил идальго, на справедливость этой версии ничто не указывает, кроме кражи ключей и своеобразного траверса чужих квартир. Если кража и убийство не связаны между собой, мотив Сержа превращается в миф.

Но возможно ли такое совпадение? Ведь тот, кто украл ключи, мог заняться обыском квартиры Лёнича только после смерти Мефодия. Поэтому разумно предположить, что эта смерть входила в его планы. Еще один довод: останься Мефодий в живых, он уже в субботу обнаружил бы пропажу ключей. В ту же субботу ключа хватился и Леша. Если одну пропажу можно списать на головотяпство ключеносца, то две, у двух разных людей — едва ли. Мы пришли бы к естественному выводу, что ключи позаимствовал с сомнительной целью кто-то из гостей Генриха. Леша и Лёнич сменили бы замки или личинку замков, и воришка остался бы с носом.

Это во-первых. А во-вторых, что он искал у Леши и Лёнича? Убийца мог искать нечто, связывающее его с убийством. Денег и ценностей он не взял, хотя и мог бы, значит, не воришка. Так что же его интересовало?

А может, это очередная дурацкая шутка Глыбы? Но если бы не Лешина уникальная память на детали, он и не заметил бы, что к нему забирались. Лёнич вообще ни о чем не подозревал, пока я не спросила его, мог ли кто-нибудь побывать в его квартире в отсутствие хозяев. Нет, Глыба не ограничился бы перемещением одного мусорного ведра в квартире Сержа, он оставил бы после себя кавардак.

Вернемся к нашим баранам. Что интересовало злоумышленника в чужих квартирах? Шевели мозгами, Варвара! Поставь себя на его место. Ты идешь на немалый риск. Вставляя ключ в чужой замок, ты можешь столкнуться с любопытными соседями. Или со сверхбдительными соседями, которые, ни о чем не спрашивая, вызовут милицию. Не исключено даже, что ты пошла на убийство, лишь бы попасть сейчас в эту квартиру. В Лешину, например. И вот ты закрываешь за собой дверь и, стараясь унять сердцебиение, прислушиваешься. Вроде бы все тихо. Ты у цели. Еще несколько шагов, и твоя мечта исполнится. В каком направлении? В гостиную, конечно! К столу. Так, вот он, стол. Открываем ящики. Ничего интересного. Деньги, папки, бумага, конверты… ты к ним даже не прикасаешься. Значит, тебя занимают не ящики. Что у нас на столе? Вот стопка справочников и словарей. На подставке открытая книга, которую переводит Леша. Настольная лампа. Телефон. Компьютер. Компьютер! Если можно унести что-то из квартиры, не привлекая внимания хозяина, то это информация из компьютера. Переписал на свою дискету, и готово дело! Так, садимся, подвигаем к себе клавиатуру… Черт! Стопка книг на углу стола падает. В каком же порядке они лежали? А, неважно! Кто обращает внимание на то, как лежат книги? Так, стопку обратно на стол. Передвинули немного телефон? Плевать! Скорее обратно, к компьютеру. Включаем. Да загружайся же ты скорее! Так, отлично. Что же дальше? Что мы ищем в Лешином компьютере? Его переводы? Зачем нам его переводы? Сервисные пакеты? Они установлены практически на каждом компьютере, стоило ради них рисковать? Лешины научные статьи? Леша, конечно, умница, но сомневаюсь, чтобы его статьи представляли уникальную научную ценность. Но не игры же? Даже такой маньяк, каким был Мефодий, не полез бы в чужую квартиру, чтобы поиграть на компьютере…

Стоп! Мефодий… Мефодий жил у Леши года полтора назад и работал за этим компьютером. Правда, никто не верил, будто он работает, ибо, по его словам, он трудился в поте лица вот уже десять лет, а результатов этого каторжного труда никто не видел. Он отказывался показывать свои программы под тем предлогом, что боится кражи идей. Все считали это неуклюжей отговоркой, которой он прикрывает свое безделье, но если Мефодий говорил правду…

Тогда, возможно, не обманывал он и в другом: его программы могли принести миллионы. Трудно поверить, но допустим на минутку, что это так. Все-таки Мефодий был гением. Он действительно за ночь писал программы, на какие у других студентов уходили месяцы. У способных, умных студентов, потому что все бездари и бездельники сели на шею Мефодию и попросту не имели понятия, что значит написать толковую программу.

Итак, берем эту гипотезу за основу. Мефодий и правда создал продукт, обладающий огромной товарной ценностью, и убийца охотился за этим продуктом.

Я сама не заметила, как перестала кружить и напрямик поехала к дому. Я уже не сомневалась, что вычислила убийцу. Да, из троих и даже четверых подозреваемых остался только один. Для полноты картины не хватало ответа на два вопроса: откуда он знал, что Мефодий придет к Генриху, и почему из всех наших ключей с самого начала выбрал Лешины.

С ключами Мефодия все ясно. Убийца собирался пошарить в его вещах и отыскать дискеты с вожделенными программами. Можно допустить, что он решил подстраховаться и взять ключ у одного из тех, кто предоставлял Мефодию кров и компьютер. Если бы поиски у Лёнича ничего не дали, оставался шанс найти требуемое в архивах предыдущих гостеприимных хозяев. Но почему именно у Леши? Ведь полтора года назад программы наверняка существовали только в самом сыром виде или не существовали вовсе. Иначе Мефодий давно закончил бы их, огреб кучу денег и перестал бы мыкаться по чужим углам. Если убийца думал подстраховаться, он должен был нацелиться на квартиру Малахова, у которого Мефодий обитал до Лёнича. Почему же он выбрал Лешу? Почему хотя бы не Мищенко, приютившего Мефодия на полгода позже?

Я остановила машину, влетела в подъезд, перепрыгивая ступеньки, взбежала на четвертый этаж, открыла дверь и ворвалась в квартиру. Из прихожей хорошо просматривается кухня, поэтому я сразу увидела Лешу. Он сидел в одиночестве за столом и, гримасничая, таращился в потолок. Нет, ничего ужасного не произошло. Просто у Леши всегда такой идиотский вид, когда он глубоко задумается. Я скинула куртку и ботинки, в два прыжка достигла кухни, крикнула: «Леша!» — постучала кулаком по столу, похлопала в ладоши и даже попрыгала на одной ноге. Тщетно. Когда Леша думает думу, вывести его из транса могут лишь самые радикальные средства. В обычных обстоятельствах я бы подождала, пока он обмозгует свою мысль до конца и вернется к действительности самостоятельно. Но было уже утро пятницы, последнего дня подаренной нам отсрочки, а для благополучного разрешения наших проблем требовалось еще признание убийцы. Поэтому я не стала миндальничать. Проведенная мною водная процедура привела Лешу в чувство за две секунды.

— Варька, — сказал он невозмутимо, словно ледяная вода не капала у него с носа и не стекала ему за шиворот, — ты не могла бы уточнить, когда любовница Глыбы повстречала Мефодия?

— Пару недель назад, а что?

— Пара — это две или несколько? Понимаешь, когда Серж две недели назад рассказывал нам о звонке взбешенного Мефодия, он упомянул, будто с тех пор прошло около месяца. Но если твоя Люба проговорилась о несуществующем ремонте всего две недели назад, то сроки не совпадают…

— Лешенька! Ты гений! — Я наклонилась через стол и звонко чмокнула его в макушку. — Подожди минутку, я сейчас! — и со всех ног бросилась в спальню, к телефону.

По счастью, Агнюшка еще не успела уйти на работу.

— Привет, это Варвара, — сказала я быстро. — Не задавай, пожалуйста, вопросов, у меня ровно тридцать секунд. Ты можешь сказать точно, в какой день встретила на улице Мефодия?

— Ой, за тридцать секунд я не вспомню! — испуганно воскликнула Агнюшка. — Помню точно, что это было в конце прошлого месяца — я ездила в типографию сдавать макет журнала, а у них с начала ноября очень плотное расписание, и они торопили со сроками. Да, да, это была последняя неделя октября. Кажется, среда. Или четверг?

— Ладно, неважно. Спасибо тебе и извини за наскок. В ближайшие дни перезвоню и все объясню. Пока.

Я положила трубку, выскочила в коридор, пнула дверь гостиной и заорала во всю глотку:

— Подъем, сонные тетери! Мы с Лешей вычислили убийцу!!!

На этот раз второй попытки не понадобилось. Марк, Прошка и Генрих подскочили как ужаленные и судорожно вцепились в одежду. Я вышла, целомудренно прикрыв за собой дверь.

— Ты уверена? — спросил Леша, выглядывая из-за угла.

— Да. А если ты ответишь мне, чем ты так выделяешься из всех бывших хозяев Мефодия, буду уверена еще больше.

— Я? Выделяюсь? Ты о чем?

— Неважно. Не отвлекайся на мелочи. Вспомни все рассказы жертв Мефодия, подумай о вашей совместной жизни и найди различия.

Леша надолго уставился в потолок. За время его молчания Марк успел одеться и прошествовать в ванную.

— Ну… Я не ругал его за беспорядок.

— Еще?

— Отдал ему второй телевизор и разрешил смотреть, сколько влезет.

— Еще?

— Повесил везде таблички: «Выключи газ!», «Выключи свет!», «Закрой дверь на замок!» А то он вечно все забывал. Вот, вспомнил! Однажды он потерял ключ и всю ночь просидел под дверью, потому что я уехал к тебе играть в бридж.

— Это не то.

— Но ведь ключ!

— Все равно не то. Ладно, идем варить кофе.

Мы перешли на кухню, и скоро к нам присоединился Марк, а потом и Генрих. Они попытались было приставать ко мне с вопросами, но я отмахнулась.

— Давайте сначала переберемся в гостиную, а то сейчас придет Прошка и невозможно будет вздохнуть.

— Из-за меня? — заорал Прошка из ванной. — Да я среди вас самый миниатюрный!

— Только в высоту, — бодро уточнил Генрих. — А что до размера в обхвате, ты запросто обставишь всех нас, вместе взятых.

— И ты, Брут! — донесся до нас горестный возглас.

Мы забрали посуду, кофейник, хлеб, масло, сыр и перебазировались в гостиную. Когда Прошка вылез из ванной и все расселись за столом, я в двух словах изложила свою догадку насчет цели, которую преследовал убийца. Мой маленький спич вызвал бурные дебаты, стенограмму которых я опущу. В конце концов все согласились принять допущение, что гениальные программы Мефодия существовали не только в его воображении.

— Ладно, будем считать, мотив мы установили, — сказал Прошка. — И нашли объяснение квартирным проискам. Но кто из двоих убил: Глыба или Мищенко?

— Как это ни прискорбно, вынуждена констатировать, что этот смертный грех взял на душу Серж.

— С ума сошла! — поставил привычный диагноз Прошка. — К нему же в квартиру тоже забирались!

— Об этом мы знаем только с его слов, а его слова в данном случае доверия, увы, не заслуживают.

— Не торопись, Варька, — попросил расстроенный Генрих. — Объясни, почему ты так уверена в виновности Сержа?

— Это же очевидно, Генрих, — сказал Марк. — Убийца должен был знать совершенно точно, что программы существуют и, более того, представляют большую ценность. В противном случае риск себя не оправдывал, ты согласен? Так вот, только один человек имел возможность выяснить это наверняка. Архангельский.

— Но почему?

— Потому что Мефодий, служивший мишенью всем шутникам мехмата, научился никому не доверять. Слишком часто из него делали дурака. Хвастун по природе, он не мог не рассказать всему свету о своих гениальных программах, но никому их не показывал. Даже одним глазком не давал взглянуть — вдруг сопрут идею? И все решили, что его похвальба — пустой треп. Никто не воспринимал его всерьез уже много лет. И вдруг девять месяцев назад Архангельский берет Мефодия в свою фирму и начинает платить деньги. Помнишь, в среду Гусь громко сетовал на то, что Архангельский без должного внимания отнесся к его совету не доверять байкам Мефодия? Думаю, не один Гусь предупреждал босса…

— Но Сержа всегда отличала широта натуры, — возразил Генрих. — Он вполне мог взять к себе Мефодия из сострадания.

— Да, но тогда не стал бы платить такие деньги, — заметила я. — Ты же знаешь, все программисты Сержа получают по триста долларов в месяц плюс проценты от продажи написанных ими программ. Иногда набегают весьма приличные суммы, но Мефодий-то свои программы не закончил, а получал пятьсот долларов. Не сто, которые Серж мог бы положить ему в благотворительных целях, и не триста, как получают все остальные, а пятьсот!

— Может быть, Архангельский поверил Мефодию на слово, — из чистой любви к искусству спорил Прошка.

— При всей широте натуры Серж — бизнесмен. И довольно удачливый. Конечно, миллионами он не ворочает, но фирма растет и процветает, несмотря на конкуренцию. А толковый бизнесмен никогда не станет покупать кота в мешке, — заявила я.

— И это все, на чем основана твоя уверенность, Варька? — спросил Генрих. — Мне кажется, этого маловато. Обвинение-то очень серьезное.

— Нет, Генрих, я еще не закончила свою аргументацию. Давай снова переберем всех наших подозреваемых, учитывая новый мотив. Начнем с Лёнича. Он прекрасный математик, но о программировании имеет самое общее представление. Предположим, Мефодий проникся к нему таким доверием, что показал свои программы. Сомневаюсь, что Лёнич сумел бы оценить их стоимость. Не говоря уже о том, что он просто не знает, с какой стороны подступиться к продаже такого товара. У него нет нужных связей, нет представления о рынке, о потенциальных потребителях, о юридической стороне дела. Акулы бизнеса обманули бы его, как младенца, оставили бы ни с чем. Кроме того, в любой фирме, куда бы он ни обратился, сразу раскусили бы, что он этих программ не писал. Одним словом, Лёничу все это ни к чему, верно?