Пять Ватсонов (№3) - О мертвых - ни слова

Варвара КЛЮЕВА

О МЕРТВЫХ — НИ СЛОВА

Глава 1

Упакованная в ватное одеяло, связанная по рукам и ногам, я лежала на верхней полке парилки и боролась за свою жизнь. Впрочем, «боролась» — сильно сказано. Я не могла даже позвать на помощь, поскольку рот мой был залеплен какой-то гадостью. Посему мне оставалось лишь отчаянно извиваться, чтобы подползти к краю полки и упасть пониже, туда, где жар был не таким нестерпимым. Сантиметр, еще сантиметр… вот край уже совсем рядом. Последний отчаянный рывок, и… получив сокрушительный удар по затылку, я проснулась.

Мой нос упирался в полотнище раскладушки, изголовье которой покоилось у меня на загривке. Я лежала в перекрученном спальном мешке в полуметре от батареи парового отопления. Во рту было сухо, как в Сахаре, губы запеклись, пить хотелось неимоверно. «Интересно, где я и что со мной приключилось? — гадала я, кося глазом на незнакомые обои. — Насколько я помню, эти ромбики и розовые цветочки не украшают стены ни у одного из моих знакомых. С другой стороны, спальник как будто мой… Да, точно мой! — вон заплата, вырезанная из старого плаща. Я собственноручно ставила ее на дыру, прожженную в позапрошлом году искрой от костра. И что же, интересно, я делаю в чужом доме со своим спальником?»

Несмотря на тяжесть в голове, ответ пришел почти сразу: лежу на раскладушке. Порадовавшись собственной сообразительности, я задала себе следующий вопрос: зачем? Ответить на него оказалось посложнее. И в самом деле, зачем я сплю в чужом доме на раскладушке, если с гораздо большим комфортом могла бы валяться у себя в уютной постели? Не сомневаюсь, рано или поздно мне удалось бы разгадать и эту хитрую загадку, если бы не мучившая меня жажда. Решив отложить интеллектуальные упражнения на потом, я начала выползать из тугого кокона. И хотя действовала я с максимальной осторожностью, подлая раскладушка снова взбрыкнула. Теперь у нее подогнулась задняя ножка. Скользкий спальник съехал как с горки, и ваша покорная слуга очутилась на полу. Здесь осторожность можно было не соблюдать, поэтому уже через каких-нибудь пять минут я стояла на ногах и разглядывала абсолютно пустую комнату. Рухнувшая раскладушка оказалась единственным предметом обстановки. Я повернулась к окну и увидела многочисленные подъемные краны и недостроенные дома. Тут в мозгу у меня щелкнуло, и все встало на свои места.

Комната в розовый цветочек была частью квартиры, которую мы обмывали со вчерашнего вечера по сегодняшнее утро. Сухость во рту и тяжесть в голове объяснялись потреблением напитков, предназначенных для обмывания. Раскладушку вкупе с тремя матрасами я лично притащила сюда на горбу старого заслуженного «Запорожца». Ну, если честно, лично я доставила «Запорожец», а барахло на одиннадцатый этаж без лифта затаскивали Леша и Прошка, причем последний всю дорогу пыхтел, брюзжал и клялся, что ни в жизнь не оторвал бы от сердца украденные еще из студенческого общежития матрасы, если бы знал, что лифты у Генриха будут отключены.

Да, обмытая нами квартира принадлежала Генриху и его семейству. Принадлежала совсем с недавних пор; еще две недели назад они не подозревали о ее существовании и не надеялись когда-либо покинуть свое нынешнее жилье — зимнюю дачу в Опалихе. «Они» — это сам Генрих (мой старинный и горячо любимый друг), его жена Машенька (в высшей степени восхитительное существо с золотым характером), пятеро их детей (о характерах которых лучше промолчу), две собаки (симпатичные дворняги), два кота (мерзкие животные), черепаха, три крысы и волнистый попугайчик.

Вспомнив о Генриховом семействе, я вздрогнула и посмотрела на часы, после чего подпрыгнула и с криком: «Полундра! Свистать всех наверх!» — выскочила из комнаты. Толкнув соседнюю дверь, я включилась на полную громкость.

— Эй, вы! Поднимайтесь немедленно! Через час здесь будет Машенька с детьми!

Посреди комнаты поперек двух положенных рядом матрасов лежали четыре фигуры, завернутые в спальные мешки. С ближней ко мне стороны из мешков торчали босые пятки, выглядевшие на голом полу довольно трогательно (для ног матрасов не хватило). С другой стороны на трех горках одежды лежали головы — одна почти черная и две темно-русые. Четвертая горка, равно как и недостающая светлая голова, были накрыты целиком.

Мой отчаянный призыв никакого действия не возымел. Я набрала в легкие побольше воздуху и предприняла вторую попытку:

— Рота, подъем!!! Боевая тревога!

На этот раз мне повезло больше. Нельзя сказать, чтобы успех был полным, но каких-то сдвигов я все же добилась. Темная голова приподнялась на пару сантиметров над импровизированной подушкой и изрекла:

— Чего орешь, будто тебе таракана за шиворот посадили, — после чего снова опустилась на место. Зато обе русые головы оторвались от матраса вместе с плечами.

— Что случилось, Варька? — хлопая глазами, спросил Генрих.

Леша повернулся на бок и стал шарить левой рукой по полу, нащупывая очки.

— Через час приедет Машенька с детьми, — повторила я. — Вы помните, какой бардак оставили вчера в гостиной?

Генрих резким движением откинул спальник и еще более стремительно запахнул его.

— Ладно, встаем, дай только одеться, — пробормотал он смущенно.

Темная голова поднялась снова, на сей раз гораздо выше.

— А который час?

— Половина двенадцатого.

— Черт! — Марк повернулся к укутанной фигуре и принялся энергично ее трясти. — Прошка, вставай немедленно! Хватит дрыхнуть!

Я удовлетворенно хмыкнула, закрыла за собой дверь и помчалась в ванную, пока меня не опередили. Напившись вволю воды из-под крана, я встала под душ и постаралась расслабиться. Времени у нас было мало, работы — страшно подумать сколько, но если браться за нее взвинченными, скандала не избежать. А уж если начнется скандал, об уборке можно забыть навеки.

Не прошло и пяти минут, как стук в дверь положил конец моей попытке настроить себя надлежащим образом.

— Имей совесть, Варвара! Тут очередь.

Когда бы не скорый приезд Машеньки, я непременно вступила бы в дискуссию и отвоевала бы право пользоваться душем, сколько мне будет угодно, но одна мысль о том, какое лицо будет у хозяйки новой квартиры, когда она увидит свою НОВУЮ гостиную, отбила у меня всякую охоту вступать в пререкания с очередью. Я быстро натянула одежду на мокрое тело и освободила помещение.

Прошка юркой мышью ринулся в ванную, а я побрела на кухню. Прежде чем выгребать авгиевы конюшни, следовало хотя бы хлебнуть чаю.

Чайник уже стоял на плите. На порожке у балконной двери сидели хмурый Марк и сонный Генрих, а Леша стоял напротив, подпирая стену.

— А принести стулья, естественно, не додумались? — едко поинтересовалась я.

— На пустой желудок любоваться на тамошний хлев… — буркнул Марк.

— Откуда вдруг эта нежная забота о желудке? От Прошки, что ли, заразился? И чем ты его, интересно, наполнишь, свой желудок? Кипяточком? И как его прихлебывать? Из пригоршни?

— Черт! — Марк поморщился. — Леша, у тебя нервы что канаты, ты выдюжишь. Сгоняй в гостиную за заваркой, стаканами и стульями.

Долговязый Генрих неохотно поднялся со своего места.

— Я с тобой, — сказал он Леше. — Одному все не донести.

Я посторонилась, пропуская их в коридор, а потом устроилась на порожке рядом с Марком. Хотя на нервы я никогда не жаловалась, заглядывать лишний раз в гостиную мне решительно не улыбалось.

Мы молча сидели на порожке балкона в ожидании стаканов и стульев. Через минуту-другую на плите зашумел чайник, и до нас наконец дошло, что ждем мы что-то больно уж долго. Хотя новое жилье Генриха отличалось простором, но все же не настолько, чтобы дорога от кухни до любой из комнат занимала больше минуты.

— Заблудились они, что ли? — начал ворчать Марк.

Но тут шипение чайника заглушили странные звуки. Похоже, в гостиной поднялся переполох. Я нахмурилась, припоминая, что же такого мы могли там оставить, чтобы у железного Леши сдали нервы, и через минуту меня осенило:

— Слушай, там же…

Договорить я не успела, потому что в кухню ворвались Генрих и Леша, оба с вытаращенными глазами.

— Мефодий! — выпалил Леша.

Не успели мы должным образом отреагировать на это пренеприятнейшее известие, как Генрих дополнил Лешино сообщение:

— Мертвый.

Генрих выдохнул это слово почти беззвучно, но даже если бы он заорал что есть мочи и от души огрел нас по макушке чем-нибудь тяжелым, то и тогда едва ли добился бы более сильного эффекта. У меня даже в глазах потемнело. Весть о внезапной кончине старого знакомого вызывает потрясение всегда — что же сказать о чувствах людей, еще несколько часов назад пировавших в обществе ныне покойного, пускай приперся тот незваным?

Мертвый… Мертвый… Нет, это уже ни в какие ворота. Мало мы с ним намучились! Марка вон последнее время от одного имени Мефодия трясло. Сплошные неприятности и нервотрепка, и вот — достойный финал. Ведь это надо умудриться сыграть в ящик в гостях, наутро после вечеринки. Господи! А как же быть с Машенькой? Ну и свинью же он нам подложил!

«Что же будет? Что же теперь будет?» — назойливо причитал у меня в голове противный бабий голос, полностью блокируя процесс мышления.

Неизвестно, сколько длилась бы немая сцена на кухне, если бы не Прошка, который покинул ванную и, бодро мурлыкая, явился завтракать.

— Вы чего это? — спросил он, с интересом разглядывая нашу скульптурную группу.

Я помотала головой, стряхивая оцепенение, и посмотрела на часы. До приезда Машеньки оставалось сорок пять минут. Ни она, ни дети не должны увидеть здесь мертвого — вот единственное, что стало мне совершенно ясно. Похоже, чаепитие придется отменить. С этой тоскливой мыслью я побежала в гостиную. Прежде чем принимать какое-либо решение, следовало убедиться в том, что у нас на руках действительно труп. Стараясь не глядеть по сторонам, я подскочила к матрасу, брошенному у дальней стены. На матрасе, скрючившись на боку, лежал Мефодий — человек-недоразумение, ошибка Господа Бога и наше наказание. Я схватила его за запястье, тщетно пытаясь нащупать пульс, потом перевернула тело на спину и склонила ухо над открытым ртом.

— Бесполезно, — раздался сзади Лешин голос. — Он уже начал остывать.

И действительно, рука, которую я все еще держала, была неестественно холодной.

— Что же делать? — беспомощно спросил Генрих.

— По-моему, вызвать «скорую», — неуверенно предложил позеленевший Прошка.

— Нет. — Я встала с колен и обвела присутствующих твердым взглядом. — Пока вы разыщете автомат, пока она подъедет, Машенька уже будет здесь.

Генрих судорожно вздохнул и прикрыл глаза рукой.

— Машенька никогда не согласится жить в этой квартире, если узнает… — пробормотал он.

— Значит, она не должна ничего узнать, — решила я.

— Но… как же это? — растерялся Леша.

— Нужно самим отвезти Мефодия в больницу и оставить в приемном покое. Если повезет и нас не остановят, никто никогда не узнает, где он скончался.

— С ума сошла! — прошипел Прошка. — Такие штучки пахнут тюремной пайкой.

— Почему? Что-то мне никогда не доводилось слышать, чтобы доставка покойников в больницу считалась уголовно наказуемым деянием. В конце концов, телефона под рукой у нас нет, и где его искать, мы не имеем ни малейшего представления. Так почему бы нам самим не отвезти умершего туда, куда он все равно рано или поздно попадет?

— Бесполезно, — хмуро бросил Марк. — При вскрытии выяснится время смерти, и любой из наших вчерашних гостей догадается, что Мефодий окочурился здесь. Рано или поздно слухи дойдут до Машеньки.

— Не обязательно, — возразила я. — В числе званых гостей Мефодий не значился, о его присутствии здесь, помимо нас, знают только четверо, причем все они к Генриху благоволят. Надо объяснить им ситуацию, и, я уверена, они будут молчать.

— Но… — Генрих запнулся, и на лице его отразилась мучительная борьба. — По-моему, это как-то нехорошо. Бросить его… мертвого…

— Мы же не на свалку его выбрасываем, а везем в больницу. «Скорая» отправила бы его туда же. Документы останутся при нем, личность установят сразу же, родных оповестят, так что никакого святотатства мы не совершаем. Зато Машенька будет жить спокойно.

— Ну… я не знаю…

— Решайся, Генрих, — поддержал меня Марк. — Вряд ли вам предложат вторую квартиру. А от этой Машенька точно откажется, мы-то ее знаем.

— И подумай, что с ней будет, когда она привезет детей посмотреть на новое жилье и увидит Мефодия.

Генрих болезненно поморщился, провел ладонью по лицу и решился:

— Ладно.

Марк повернулся к Прошке:

— С Варькой поедем я и Леша. Ты останешься здесь с Генрихом. У вас полчаса на уборку гостиной. Не вздумай отлынивать!

— А с какой это стати ты раскомандовался? — возмутился Прошка, физиономия которого к этому времени уже приняла цвет, близкий к нормальному. — И почему всегда, когда требуется выгребать всякую гадость, я остаюсь в гордом одиночестве? С чего вы взяли, что быть золотарем — моя заветная мечта?

Марк пригвоздил Прошку к полу разъяренным взглядом и уже собирался вежливо объяснить ему, кто он такой, но хорошая реакция помогла мне предотвратить назревающий скандал.

— Спокойно, Марк! Прошка, ты желаешь поехать со мной? Прекрасно! Леша, Генрих и Марк пусть принимаются за уборку, а ты, золотко мое чистопробное, подними Мефодия и отнеси ко мне в машину. Будем надеяться, что по дороге тебя никто не остановит.

Прошкина неприязнь к грязной работе как-то сразу сошла на нет. Трудно сказать, что способствовало этому больше: нежелание тесного физического контакта с покойным, мысль об отключенном лифте или боязнь встретить в неподходящую минуту новых соседей Генриха. Так или иначе, Прошка, не удостоив меня ответом, начал демонстративно сгребать с садового столика грязную посуду. Генрих стоял у стены и смотрел перед собой отсутствующим взглядом, но, когда Леша с Марком подняли с двух сторон Мефодия и потащили к двери, встрепенулся и предложил свою помощь.

— Помоги лучше Прошке, — проворчал Марк, остановившись. — И приходи поскорее в себя. Если ты встретишь свое семейство с такой траурной физиономией, считай, все наши усилия пошли прахом. Прошка! Машенька не должна ничего заметить. Делай что хочешь, хоть на голове стой, а отвлеки ее от Генриха. И помните: о Мефодии — ни слова.

Глава 2

Я осторожно открыла входную дверь и высунула голову в коридор. В гулкой пустоте незаселенного дома отчетливо слышался каждый звук. Где-то далеко внизу хлопнула дверь. Под нами кто-то насвистывал и стучал — видимо, возился с замком. Наверху громко переговаривалась супружеская пара, приехавшая в выходной день взглянуть на свое будущее жилье.

Скверно. Учитывая неработающие лифты, наши шансы незаметно отнести Мефодия к машине приближались к нулю. Умоляя Всевышнего о чуде, я сунулась в тамбур с лифтами и нажала на кнопку. Чуда не произошло. Я тяжело вздохнула и вернулась к дверям квартиры.

— Не тяни резину, Варвара! — негромко, но сердито сказал Марк. — Думаешь, он очень легкий?

Я посмотрела на тщедушное тело Мефодия, висевшее между Марком и Лешей. Тяжелым усопший не выглядел. Ребята закинули его руки себе на плечи и крепко держали за запястья, а свободными руками обнимали за талию. Коротенькие, почти детские ножки Мефодия не доставали до пола, несуразно крупная голова свесилась на грудь.

Я подавила очередной вздох и скомандовала:

— Вперед. Я спускаюсь первая. Если услышите шаги на лестнице, ныряйте за ближайшую дверь и ждите. Я останусь на стреме и заговорю с пришельцами, если они направятся к вам. У вас будет время спрятаться возле лифтов.

Миновав предбанник, куда выходили двери квартир, узкий закуток с мусоропроводом и балкон, мы прошли на лестницу. Несмотря на свежую краску и побелку, пахло здесь как в вокзальном туалете. Я осторожно спускалась, внимательно глядя себе под ноги и прислушиваясь. Марк и Леша, отдуваясь и топая, тяжело шагали следом. До пятого этажа добрались сравнительно спокойно. Я уже начала надеяться, что транспортировка Мефодия обойдется без эксцессов, но тут хлопнула дверь подъезда, затем послышались голоса и бодрый топот. Леша, Марк и покойник неожиданно прытко преодолели последние пять ступенек до балконной двери, которую я для них придержала.

— Может, сразу пойдем к лифтам, а, Марк? — пропыхтел Леша.

Марк поудобнее перехватил руку Мефодия и покачал головой:

— Двадцать против одного, что они идут на другой этаж. А если сюда, Варвара их задержит.

Я закрыла за ними дверь и привалилась к ней спиной. «Девятнадцать против одного, восемнадцать, семнадцать», — считала я в уме, слушая шаги. Вот над перилами показалась мужская шапка, еще одна, и на лестничную площадку подо мной выкатились два мужика. Один постарше, плотный, приземистый, мордастый, второй помоложе и повыше, но, судя по физиономии, явно родственник первого.

— Пятый, — возвестил тип помоложе.

— Вот и пришли, — облегченно вздохнул второй.

Тут они обратили внимание на меня.

— Девушка, вы, часом, не нас ждете? — игриво поинтересовался младшенький.

— Может, и вас, — изрекла я угрюмо и рявкнула что было мочи:

— Ваши документы, граждане!

Пришельцы на миг остолбенели. Пользуясь их замешательством, я помахала перед собой красной книжицей, старательно закрывая надпись «Читательский билет», и представилась:

— Старший лейтенант Петрова.

На балконе у меня за спиной началась возня, потом хлопнула дверь. Я немного расслабилась.

— А что случилось-то? — растерянно спросил субъект постарше.

— Документы, — повторила я ледяным тоном.

Они синхронно, точно два автомата, сунули правые руки за пазуху, вытащили паспорта и протянули мне.

— Прокопов Анатолий Иванович, — прочитала я вслух, посмотрела на фотографию и впилась долгим взглядом в напряженную физиономию мужика помоложе. — И Прокопов Всеволод Иванович. — Я повторила процедуру, подвергнув пристальному осмотру старшего Прокопова, потом перелистнула несколько страниц и уставилась на штампик о прописке. — Ордер на квартиру с собой?

— Да.

— Нет.

Они посмотрели друг на друга, и старший торопливо объяснил:

— Я его в машине оставил. Толик, сбегай вниз, а?

— Ладно, не нужно, — смилостивилась я, решив, что Леша с Марком давно успели укрыться в тамбуре с лифтами. — Можете идти.

Я отлепилась от двери и приглашающе махнула рукой.

— А что все-таки случилось, товарищ старший лейтенант?

— Да вот… подъезд уже весь загадили и лампочки воруют, — удовлетворила я любопытство Прокоповых.

Широкая ряха Всеволода Ивановича вдруг налилась кровью.

— Ты… сопля зеленая… я тебе сейчас…

Коленки у меня дрогнули, но это не помешало мне состроить зверскую рожу.

— Та-ак, — зловеще протянула я. — Оскорбление при исполнении. Пятнадцать суток исправительных работ и штраф… десять минимальных зарплат.

— Сева! Угомонись! — испугался младший Прокопов. — Простите его, товарищ старлей, это он с перепугу. Мы ж подумали, тут убили кого… А что вы хулиганов подъездных ловите, так это очень даже правильно. Смотрите, не успели дом построить, а лестницу уже в сортир превратили. Мерзавцы…

— Да я!.. Да чтобы меня!… — кипел Всеволод Иванович, но Толик схватил его в охапку и вытащил на балкон.

Я прислушалась. Вот хлопнула вторая балконная дверь, потом дверь закутка с мусоропроводом и, наконец, спустя долгую-долгую минуту — квартирная. Уф! Честно говоря, я здорово перетрусила. Вспышка Прокопова-старшего могла привести к непредсказуемым последствиям. Еще немного, и разразился бы скандал, сбежались бы новоселы, и в лучшем случае вояж в больницу пришлось бы отложить на неопределенный срок, а Леша с Марком перетряслись бы от страха — ведь в тамбуре с неработающими лифтами покойника не спрячешь. В худшем же случае кто-нибудь из соседей мог обнаружить Мефодия, и все наши усилия пошли бы насмарку. Нет, расставание с братьями Прокоповыми не слишком меня огорчило, хотя я так и не узнала, какой сюрприз планировал для меня любезный Всеволод Иванович.

Я вышла на балкон и открыла дверь, ведущую к мусоропроводу. Тут меня посетила весьма и весьма неприятная мысль. Чтобы попасть на лестницу, Леша и Марк вынуждены были миновать предбанник, куда выходят двери квартир. А вдруг разгоряченный нашей встречей Прокопов-старший, услышав шум, выскочит выпустить пар?

С замиранием сердца я слушала, как открылась дверь лифтового тамбура… захлопнулась… тяжелые, но осторожные шаги замерли…

Не выдержав напряжения, я в два прыжка преодолела закуток с мусоропроводом, толкнула дверь, ведущую к квартирам, и едва не сбила с ног Марка и Лешу. Увидев их перекошенные физиономии, я поняла, что в своем рвении помочь слегка переусердствовала. Мое внезапное появление вполне могло привести сразу к двум сердечным приступам.

— Ах, простите, — пробормотала я покаянно.

— Бог простит, — процедил Марк сквозь стиснутые зубы и одарил меня взглядом, который кого-нибудь послабее до сердечного приступа довел бы наверняка.

Мы вернулись на лестницу. На первом этаже перед дверью на улицу стояла непроглядная тьма.

— Подождите здесь, — прошептала я. — Надо бы подогнать машину поближе.

— А раньше сообразить не могла? — прошипел в ответ Марк. — Сейчас сюда непременно кто-нибудь сунется.

— И ничего не увидит, — заверила я и, не дожидаясь продолжения дискуссии, выбежала за дверь.

Поставив «Запорожец» в двух метрах от крыльца, я подала гудком условный сигнал, открыла дверцу с пассажирской стороны и наклонила вперед сиденье, освобождая доступ в заднюю часть салона.

Леша и Марк, потные и красные от натуги, подтащили Мефодия к машине и начали запихивать его на заднее сиденье. С первой попытки у них ничего не вышло. Голова покойника уперлась в сиденье, и тело застряло в проходе.

— Нет, Леша, так не пойдет, — сообразил Марк, переведя дух. — Давай вытащим его, а потом ты полезешь в салон и затащишь оттуда.

Они как раз проделывали упомянутую операцию, когда на крыльцо высыпала небольшая толпа молодежи в легком подпитии. Поскольку мой «Запорожец» стоял почти вплотную к крыльцу, не заметить наших манипуляций они просто не могли.

— Ого! — крикнул долговязый парень в красной лыжной шапочке. — Кто-то успел упиться на радостях.

— Помощь не нужна? — жизнерадостно предложил другой молодой оболтус, похожий на годовалого бычка.

— Нет, спасибо, — произнес Марк таким тоном, что вся их веселость куда-то улетучилась.

— А чего с ним? Сердце? — озабоченно спросил долговязый.

— Бубонная чума.

С Лешиной помощью Марк наконец впихнул покойника в машину, плюхнулся на переднее сиденье и изо всех сил хлопнул дверцей. Я тут же рванула с места.

— Ты спятил, — сообщила я, покосившись на Марка. — После твоего бенефиса восторженные зрители обеспечат нам такое паблисити, что как минимум года три жильцы этого дома будут встречать нас овациями. И слухов не оберешься…

— По-твоему, ты выступила менее удачно? — огрызнулся Марк. — Милиционерша балаганная! Тебе еще повезло, что попались такие лопухи. Надо же, поверили! Да скорее уж Прошку можно принять за святого отшельника, чем тебя за лейтенанта милиции.

— Старшего лейтенанта, — уточнила я и въехала по брюхо в жидкую грязь.

— Марк, не отвлекай Варьку разговорами, — отверз уста Леша. — Она за рулем.

— Если бы меня отвлекали ваши разговоры, мы все давно уже пребывали бы в царствии небесном, — проворчала я, включая дворники, поскольку ветровое стекло стало напоминать расцветкой леопардову шкуру. — Или в геенне огненной.

Евангельская терминология направила мысли моих спутников к нашему бессловесному пассажиру, и в салоне повисла тяжелая тишина. Первым нарушил ее Марк:

— Ты знаешь, куда ехать?

— Да. До моста и по набережной. Где-то в районе Павелецкого будет больница, там два года назад лежала Лида. Номера я не помню, зато помню тамошний бардак. Можно хоть вагон с трупами оставить, никто и глазом не моргнет. Единственная сложность — проехать в ворота. Но, кажется, я догадываюсь, как ее преодолеть. Словом, молитесь, чтобы по дороге туда нас не остановил постовой, а там как-нибудь прорвемся.

Не знаю, услышал ли Бог наши молитвы, но милицию мы не встретили. После получасовой езды по набережной я увидела впереди длинную чугунную ограду и остановила машину.

— Ты куда? — нервно спросили Леша с Марком, когда я открыла дверцу.

— Нужно замазать номера грязью. Иначе привратник сообщит куда следует о нашем прорыве.

Чего-чего, а грязи в ноябрьской Москве хватает. Далеко ходить мне не пришлось. Через минуту обе таблички с номерами покрывал ровный слой густой коричневой субстанции, а я вытирала руки ветошью из багажника. Еще через пять минут мимо нас проехала, сигналя о повороте, «скорая помощь», и я медленно тронула «Запорожец» с места. Мы поравнялись с воротами больницы как раз вовремя. Белый фургончик «скорой», мигнув задними огнями, скрылся за длинным больничным корпусом, и створки ворот медленно тронулись навстречу друг другу. В тот же миг я резко вывернула руль и нажала на газ. «Запорожец» шальным зайцем метнулся в сужающуюся брешь и, натужно тарахтя мотором, рванул вслед за «скорой». Я покосилась на зеркало и успела заметить, как из привратницкой будочки выскочил старик в тулупе и истово погрозил кулаком нам вслед. Но мы уже вильнули за угол.

— Не погонится? — тревожно спросил Леша.

— Ему нельзя отходить от ворот, — бросила я через плечо и притормозила.

«Скорая помощь», обеспечившая нам доступ на территорию больницы, остановилась на круглой площадке перед центральным входом в длинное здание. Едва ее мотор заглох, правая передняя дверца распахнулась, чернявый парень в белом халате спрыгнул на мокрый асфальт, торопливо преодолел несколько метров от машины до крыльца, взбежал по ступенькам и позвонил. Тем временем открылись и задние двери фургона. Несколько секунд там ничего не происходило, потом внизу показались ноги в черных ботинках, и из-за дверцы выступил дюжий мужик, сжимающий в огромных кулачищах ручки носилок. Секунду-другую он стоял неподвижно, потом под дверцей появилась еще одна пара ботинок, и оба санитара с носилками устремились к стеклянным дверям, которые уже открыла чернявому доктору немолодая особа в белом. Вся группа исчезла в недрах вестибюля, но немолодая особа перед исчезновением задержалась, очевидно сражаясь с замком.

— Ну и как же ты рассчитывала протащить в это заведение вагон с трупами? — холодно осведомился Марк.

Я почесала в затылке.

— М-да. Но кто бы мог подумать, что приемный покой у них охраняется не хуже Мавзолея? Видели бы вы, что творится в палатах! Медсестер не докричишься, санитарок не найдешь днем с огнем, посетители заявляются в любое время и в любых количествах, прямо в верхней одежде, пациенты распивают на лестницах всякую дрянь, а иногда и просто валяются где попало в пьяном бесчувствии… А может, и не в пьяном, только никто не берет на себя труд проверить.

— Тогда зачем нам приемный покой?

— В любом другом месте на нас наверняка обратят внимание. Здесь, как видишь, пустынно, а по лестницам и коридорам шастают посетители и больные. Последние отличаются нездоровым любопытством — должно быть, из-за острой нехватки других развлечений.

— Придется рискнуть, — угрюмо объявил Марк. — Едва ли тетушка из приемного покоя не выкажет любопытства, когда мы предъявим ей Мефодия.

— Погодите, кажется, у нас есть более безопасный вариант, — сообщила я, трогая с места машину.

Между дорогой и больничным корпусом тянулся длинный газон, огороженный кустами с красной корой. Листья давно осыпались, но кусты были насажены довольно густо и могли служить хорошим укрытием. Перед центральным входом кусты образовывали полукруг, повторяя очертания площадки. Я провела «Запорожец» мимо широкого просвета, оставленного для подъездной дорожки, загнала машину в уголок на стыке полукруга и прямой линии кустов и начала раздеваться.

Леша с Марком довольно спокойно смотрели, как я стягиваю куртку, но, когда за курткой последовал свитер, за ним — рубашка и на мне осталась синяя маечка с тонкими бретельками, их спокойствие сменилось тревогой, а когда я выскочила из машины, достала из багажника старые тренировочные брюки и скрылась в кустах, тревога переросла в легкую панику.

— Варвара, вернись немедленно и изволь объяснить свое дурацкое поведение! — раздался у меня за спиной грозный, хотя и несколько растерянный рык Марка.

Но я уже скинула джинсы, а потому не могла подчиниться этому требованию, не вызвав у зрителей нового потрясения. Поскольку их нервная система и без того подверглась сегодня перегрузке, едва ли стоило рисковать. И лишь облачившись в тренировки, я воссоединилась с друзьями.

— Что за маскарад?! — набросился на меня Марк, когда я устроилась на водительском месте.

— Впечатляет? — спросила я и нагнулась, чтобы закатать до колен штанины. — Стало быть, мой замысел обречен на успех. — Услышав звук, который издал Марк, я торопливо пояснила:

— Вы подложите Мефодия в следующую машину «скорой помощи», а я буду отвлекать внимание шофера.

— В таком виде?!

— Если я буду в нормальном виде, он в лучшем случае удостоит меня ленивым взглядом, а нам нужно, чтобы он пожирал меня глазами на протяжении трех минут. За это время вы донесете Мефодия от кустов до машины, уложите там и быстро смоетесь.

— Идиотский план! — фыркнул Марк. — Только тебе могло прийти в голову изображать шута горохового, когда достаточно просто подойти к шоферу и затеять с ним разговор.

— Ничего не достаточно. Разговаривая со мной, он вполне может кинуть рассеянный взгляд по сторонам или в зеркало заднего обзора, а узрев, как вы устраиваете Мефодия у него в машине, вряд ли станет обращать внимание на мои попытки развлечь его беседой. Нет, необходимо, чтобы он остолбенел от изумления, только в этом случае у нас появится шанс. Эх, для верности стоило бы поскакать перед «скорой» нагишом, тогда хоть целый караван загружай в машину у шофера под носом.

— Ну уж нет! — Марк даже дернулся от возмущения. — Это развлечение тебе не светит, и не мечтай. Нам и без того страшно повезет, если санитары не успеют надеть на тебя смирительную рубашку. Кстати, если это все же случится, мы с тобой незнакомы. Я скорее предпочту объясняться с властями по поводу Мефодия, чем выступать в роли твоего опекуна.