Пять Ватсонов (№3) - О мертвых - ни слова

— Приблизительно через двадцать минут после вашего ухода я вышла размять ноги и столкнулась нос к носу с особой, которую для простоты буду называть Любой. Вы скоро поймете, к чему этот псевдоним. Люба пребывала в весьма расстроенных чувствах, но, узнав меня, слегка воспрянула и попросила выслушать ее печальную повесть. Большую часть повести я опущу — она не имеет к нам никакого отношения. А имеет к нам отношение вот что.

У Любы есть любовник, с которым она встречалась на квартире Архангельского. Серж по доброте душевной сам преподнес девушке ключи, а потом по рассеянности забыл об этом и пригласил пожить Мефодия — опять же по душевной доброте. За нее и пострадал. В один прекрасный день Мефодий ввалился к нему в спальню и застиг Любу с милым в пикантном неглиже. Милый озверел и едва не вытряс из незадачливого вуайериста душу. На Любу потасовка произвела неизгладимое впечатление. Она ночами не спала, оплакивая униженного и оскорбленного Мефодия, вся вина которого состояла лишь в том, что, услышав в неурочное время подозрительную возню в спальне, он туда заглянул. И вот пару недель назад она нечаянно повстречала Мефодия на улице. Движимая состраданием, Люба подошла к нему с ласковыми речами и в числе прочего с потрохами выдала Сержа, выставившего Мефодия из дома под надуманным предлогом, а также узнала фамилию человека, у которого Мефодий нашел кров. Вот и вся история. Остается лишь добавить, что любовника Любы зовут Глеб, фамилия его Безуглов, а фамилия человека, у которого поселился Мефодий, — Великович.

Прошка присвистнул.

— Вот это номер! Браво, Варька! За тебя! — Он поднял на вилке внушительный кусок холодца и целиком запихнул его в рот. — Шитай, мы жагнали жлодея в угол.

— Не плюй в колодец, пока не перепрыгнешь. Мы всего лишь получили мотив и возможность — весьма призрачную, надо сказать. Люба призналась, что рассказала Глыбе о встрече с Мефодием, но не помнит, называла ли она ему Лёнича. И даже склоняется к тому, что не называла. По крайней мере, сегодня она вспомнила его фамилию только по подсказке.

— Да и мотив не ахти, — кисло сказал Леша. — Как я понял, с момента конфликта прошло полгода.

— И что с того? — удивился Прошка. — Недоброжелатель, посвященный в опасную тайну, подобен бомбе замедленного действия. Мефодий в любую минуту мог разоблачить прелюбодея. Глыба, поди, все эти полгода дрожал от страха, как бы Мефодий не избавил его и от второй жены.

— А чего ж тогда набрасывался?

— Ну ты даешь, Леша! А если бы тебя вот так застукали? Диво еще, что Мефодий оттуда на своих ногах ушел. Сгоряча да с перепугу Глыба его и не так мог отделать. А Мефодий-то был злопамятен. Обиды годами лелеял. Когда Глыба немного остыл, наверняка об этом вспомнил. И понял, что влип.

— Почему же он ждал целых полгода?

— Хм, во-первых, созревал. По-твоему, это так просто — решиться на душегубство? А во-вторых, можно подумать, он каждый день с Мефодием виделся! Где им встречаться-то было? На работу Мефодий носу не казал, в гости его не звали — боялись, что загостится.

Я слушала Прошку и одновременно заваривала чай. Обладатели маленьких кухонь пользуются лишь одним, зато весомым преимуществом: почти всю домашнюю работу можно делать, не вставая с места. Я повернулась в кресле, достала с полки заварку и чашки, потом сняла чайник с плиты, плеснула кипятку в заварочный чайник и вылила воду в банку на подоконнике. Руки исполняли привычный ритуал, в котором участие головы не требовалось, а голова между тем работала. Прошкины доводы звучали достаточно убедительно, но меня беспокоила одна маленькая нестыковочка. В нарисованной картинке не хватало одной детали.

— Все это хорошо, — сказала я, разливая чай. — Но мне хотелось бы получить ответ на один вопрос. Допустим, Глыба знал, что Мефодий живет у Лёнича. Допустим, он рассчитывал, что Лёнич расскажет Мефодию о приглашении на новоселье и Мефодий увяжется за ним. Непонятно одно: как сам Глыба рассчитывал получить приглашение? Ведь Генрих, зная о нашей вражде, избегал Безуглова. По чистой случайности Глыба и Мищенко оказались в кабинете Архангельского, когда Генрих позвонил. Какова была вероятность, что это произойдет?

— Ерунда! — отмахнулся Прошка. — Как бы ни мала была вероятность события, оно становится достоверным после того, как произошло. Глыба получил приглашение в четверг. Ему оставалось больше суток, чтобы задумать и подготовить убийство.

— Но тогда он должен был рассчитывать, что Генрих позовет Лёнича, — заметил Леша, — а ни с тем, ни с другим Глыба практически не общается. Особенно с Лёничем. Знал ли он вообще, что они с Генрихом работают в одном институте?

— Я даже не уверена, что он помнил о его существовании, — добавила я.

— Возможно, Архангельский напомнил ему, — предположил Марк. — Мищенко с Безугловым сидели у него в кабинете. Позвонил Генрих, пригласил всю троицу. Надо полагать, некоторое время после звонка они обсуждали предстоящее сборище, гадали, кого там увидят. Архангельский назвал Великовича как весьма вероятного гостя, а Глыба вспомнил, что это фамилия человека, у которого, по словам его любовницы, живет Мефодий.

— Звоним Архангельскому? — спросил Прошка.

— Попозже. Скорее всего, он еще на работе.

— Позвоним на работу. Времени-то в обрез! А нам еще нужно выбить из Глыбы признание.

— По-твоему, Архангельскому доставит удовольствие поболтать об убийстве, когда вокруг снуют сотрудники?

— Надо так формулировать вопросы, чтобы ему осталось только отвечать «да» и «нет». И потом не факт, что он на работе.

— Ладно, можно попробовать. Иди, Варвара, поговори со своим дружком.

В последнее слово Марк вложил столько яду, что его с избытком хватило бы на потраву всех крыс и тараканов в нашем микрорайоне. Я окатила его надменным взглядом, неспешно отхлебнула чай и потянулась за домашним печеньем из старушкиных даров.

— У нее теперь новый дружок, ты забыл? — подключился к травле Прошка. — Старому ей теперь звонить не с руки.

— Естественно. Я же приличная девушка, хотя и якшаюсь с порочным типом, к которому дамы сердца ходят стройными шеренгами.

— Что за намеки?

— Нет? Я не права? Интересно, как тогда тебе удается развлекать стольких девиц за те редкие минуты, что ты проводишь вне объятий Морфея, старушек и не за едой? Калерия Львовна как-то пыталась перечислить мне имена твоих пассий, так мне пришлось остановить ее, чтобы не умереть у телефона от голода и жажды.

— Скажи уж — от зависти. К моему щедрому нежному сердцу. Я, в отличие от некоторых, не кручу романы из корыстных побуждений.

— Послушайте, вам самим еще не опротивели эти дурацкие подначки? — устало поинтересовался Марк. — Прошка, ты, кажется, настаивал на срочном звонке Архангельскому. Или препирательства с Варварой — дело гораздо более неотложное?

Прошка нехотя слез с табуретки и скрылся в моей спальне. Я использовала краткую передышку, чтобы налить себе вторую чашку чаю, но не успела отпить и двух глотков, как блаженство кончилось.

— Сержа на работе нет, — объявил Прошка, вновь заполняя собой последний свободный пятачок кухонного пространства. — Домашний телефон не отвечает. Я позвонил в контору второй раз и попросил Глыбу, но мне сказали, что он болен. Едем к нему?

— Только без меня! Я сыта Безугловым на всю оставшуюся жизнь.

— Ага, струсила?! — восторжествовал Прошка.

У меня хватает недостатков, но жить они мне в общем-то не мешают. Все, за исключением одного. Меня ничего не стоит взять «на слабо». Сколько раз я из-за него вляпывалась, сосчитать невозможно. Но так ничему и не научилась. Вот и сейчас проклятый механизм завода сработал безотказно.

— Еще чего! Струсила! Нечего валить с больной головы на здоровую. Ладно, поехали.

— Куда поехали-то? — остудил нас Леша. — Адреса никто не знает.

— Можете наградить меня за предусмотрительность денежной премией, — разрешил Прошка. — Я узнал.

— А вдруг болезнь — это отговорка и Безуглова нет дома? Надо сначала позвонить, — сказал Марк.

— Нетушки! — энергично возразил Прошка. — Мы должны захватить его врасплох, иначе он как-нибудь выкрутится. Поехали без предупреждения.

Мы наспех убрали со стола, оделись и снова выбрались из теплой уютной квартирки в промозглую ноябрьскую хмарь. С неба сыпалось невесть что, по дороге к машине я оступилась и черпнула ботинком воды из лужи, у «Запорожца» вдруг забарахлило зажигание — в общем, настроение у меня испортилось окончательно, а предстоящий визит к Безуглову не оставлял надежд на перемены к лучшему.

— Нужно выманить Глыбу из дому, — заговорила я, заставив тронуться с места норовистого ишака на колесах. — Аг… Люба жаловалась, что у него жена домоседка.

Прошка с Лешей не заметили моей оговорки, но от Марка ничто не укроется. Он покосился на меня, быстро отвел взгляд и сделал каменное лицо. «Черт, Варвара! Ты сама становишься треплом не хуже Агнюшки!» — выругалась я мысленно и замкнулась в угрюмом молчании. Прошка с Лешей всю дорогу спорили о целесообразности нашего следственного мероприятия. Леша придерживался мнения, что для дожатия Глыбы у нас недостаточно улик, Прошка же уповал на быстроту и натиск.

— Тут главное — внезапность! — разглагольствовал он. — Если нажимать на Глыбу постепенно, мало-помалу, он, может, и выдержит наш напор, а если вломить сразу — расколется, никуда не денется…

— Ладно, теоретик, — сказал Марк, когда мы въехали в арку длинного панельного дома. — Сейчас посмотрим, чего стоят твои теории. Сходи приведи сюда Безуглова.

— Почему я? Ну почему всегда я?

— Потому что у тебя приятная, располагающая к себе внешность, — буркнула я. — Глыба будет просто счастлив с тобой прогуляться.

— Попрошу без намеков! Нет, один я не пойду. А если Глыба упрется? Одному мне с ним не справиться.

— Кто-то что-то говорил о трусости…

— Ладно, идем вместе. — Марк выбрался из машины и подождал, пока Леша и Прошка вылезут следом. — А ты, Варька, оставайся, — добавил он, увидев, что я открываю дверцу со своей стороны. — Он действительно может взбрыкнуть, если увидит тебя.

Отсутствовали они минут десять. Во мне уже зародилась робкая надежда, что Глыба избавил меня от лицезрения своей особы, отказавшись покинуть помещение, но именно в эту минуту впереди появилась процессия во главе с нашим главным подозреваемым.

— Ворона? — проскрипел Глыба, поравнявшись с моим окошком. — Какая встреча! Хотя я должен был догадаться… Куда же стая без вожака?

— Глыба, тебе уже четвертый десяток. Неужели за три десятилетия нельзя было понять, что твой юмор доступен лишь узкому, избранному кругу? Я бы сказала, предельно узкому.

Напускное добродушие Безуглова как корова языком слизнула. Он резко повернулся к Марку:

— Знаешь, Марк, я пошел с вами, потому что ты сказал, будто у вас ко мне серьезный конфиденциальный разговор. Если ты думаешь, что я намерен слушать это карканье…

— Выслушать нас — в твоих интересах, Глеб, — твердо сказал Марк. — Завтра нас, вероятно, вызовут в милицию. Если ты не хочешь, чтобы наши показания стали для тебя неприятным сюрпризом, садись в машину и потерпи полчаса. Варвара, пересядь назад. — Я перелезла на заднее сиденье, следом за мной туда же втиснулись Леша с Прошкой, а Марк сел на водительское место и похлопал рукой по соседнему креслу. — Не тяни, Глеб, мы торопимся.

— Да плевать я на это хотел! — взорвался Глыба. — Не знаю, о каких показаниях вы там сговорились, меня вам на пушку не взять. Мне тоже есть о чем порассказать следователю.

— Ладно, только не говори потом, что мы действовали исподтишка. — Марк открыл дверцу со своей стороны и опустил ногу на тротуар. — Давай, Варька, садись на место. Разговора не получилось.

Глыба, рассчитывавший на более энергичные уговоры, несколько подрастерял решимость.

— Ладно, раз уж вы меня вытащили, валяйте! Выкладывайте, что там у вас. — И он сел рядом с Марком.

В эту минуту я осознала, что мы сейчас выдадим Агнюшку. Ведь Глыба, в отличие от остальных, прекрасно знает имя собственной любовницы.

— Марк, можно мне? — закричала я в отчаянии.

Марк повернулся, одарил меня скептическим взглядом и веско произнес:

— Не стоит. — Он выдержал паузу. — Я справлюсь лучше.

У меня отлегло от сердца. Конечно, Марк раньше меня сообразил, как сохранить инкогнито моей осведомительницы.

— Глеб, помнишь, вчера ты произнес такую фразу: «Мои мотивы давно быльем поросли». У нас к тебе вопрос: что ты имел в виду?

— Ты ее спроси. — Глыба ткнул большим пальцем через плечо в мою сторону. — Она тебе все объяснит.

— Извини, но мне хотелось бы услышать твой собственный ответ.

— Да ради бога! Ни для кого не секрет, что из-за Мефодия от меня ушла первая жена. Только этот анекдот с бородой. Восемь лет — многовато, чтобы вынашивать планы мести. Я не граф Монте-Кристо, и до первой жены мне давно нет дела.

— А до второй?

Глыба резко выпрямился и проглотил язык. Молчание затянулось.

— Сегодня мы встретили в крематории приятеля Мефодия, — снова заговорил Марк. — Нашего однокурсника, с которым Мефодий виделся буквально за два дня до смерти. По случаю встречи они зашли в пивбар, и Мефодий долго жаловался приятелю на жизнь, на безденежье, на невозможность работать без компьютера, на Архангельского, который избавился от него обманом, и на многое другое. В частности, он упомянул один неприятный эпизод, который произошел вскоре после того, как Мефодий переехал к Архангельскому. Мне продолжать?

— Вот сволочь! — выплюнул Глыба сквозь зубы. — А еще блеял, будто никогда никому не проболтается!

— Его уже нет, Глеб, — напомнил Марк.

— И что теперь? Петь ему дифирамбы?! Эта скотина как будто задалась целью изгадить мне личную жизнь. Сначала вламывался без стука к нам с женой — чуть не довел ее до инфаркта… Лучше бы я его тогда прикончил!.. Нет, каков подлец! «Честное слово, я никому не скажу!» Сукин сын!

— Слушай, если не можешь изъясняться нормально, лучше помолчи. Человек мертв, и мы только сегодня с ним прощались.

— О мертвых — только хорошее или ничего? Тогда Мефодий заслуживает вечного молчания. Вот уж кто за всю свою жизнь никому не принес добра. Даже умереть не мог, не причиняя окружающим вреда.

— Ну, вред окружающим причинил, скорее, убийца, — подал голос Леша.

— Да, — поддержал его Марк. — И сейчас самое время поговорить о мотивах. Ты прав, Глеб, таить смертельную обиду восемь лет способны немногие. А полгода? Да еще если обидчик угрожает новому браку?

— Вы с ума сошли! — взревел Глыба. — Говорю вам, этот вонючий слизняк обещал молчать. Я и думать забыл о том эпизоде!

— Но две недели назад тебе о нем напомнили, правда? — вкрадчиво спросил Прошка. — Мефодий рассказал своему приятелю и о недавней встрече с твоей подругой. Она ведь призналась тебе, как подвела Сержа Архангельского, давшего вам приют?

— Ну и что? — Глыба повернулся назад, чтобы испепелить Прошку взглядом. — Почему ее оплошность должна была толкнуть меня на убийство? Я не настолько пекусь о душевном покое Архангельского.

— Мы тебя в этом и не подозреваем, — успокоил его Марк.

— А в чем подозреваете?

— В том, что вчера ты скрыл свою осведомленность относительно последнего адреса Мефодия. Он ведь сказал твоей даме, что живет у Великовича.

— Ничего я не скрывал! Она мне этого не говорила! А если и говорила, я не обратил внимания. Я и помнить не помнил до пятницы, кто такой Великович. На курсе училось четыреста человек! Я что, по-вашему, каждый день листаю выпускной альбом? И вообще, прекратите на меня наседать! Я не убивал Мефодия! Я не приглашал его к Генриху на новоселье, не подливал ему в стакан яда, не избавлялся от его трупа и не просил остальных помалкивать! Понятно? И моя личная жизнь — это мое дело. Не смейте совать в нее нос!

— Не ори, жена услышит, — буркнула я из своего угла.

Глыба мгновенно заткнулся.

— Значит, до пятницы ты не вспоминал о Великовиче? — продолжал Марк как ни в чем не бывало. — А в четверг, когда Генрих позвонил Архангельскому и пригласил вас в гости, никто о Лёниче не упоминал? Может быть, вы гадали, кто еще попал в число приглашенных, и кто-нибудь — например, Архангельский — назвал его фамилию? Не спеши с ответом, Глеб, подумай. Конечно, мы могли бы спросить об этом самого Архангельского или Мищенко…

— Вот и спросите! Я ничего такого не помню. Вы исчерпали свои вопросы? Тогда я, пожалуй, пойду. Меня жена с ребенком ждут. — Глыба выскочил из машины и уже собрался хлопнуть дверцей, но в последнюю секунду удержал руку, наклонился и попросил почти по-человечески:

— Будьте так добры, не трепитесь о моей связи направо и налево. Мне только разборок с женой не хватало!

— Тогда расскажи обо всем в милиции сам, если тебя вызовут, — посоветовал Марк. — Остальных нам просвещать незачем.

Глыба отвернулся, сунул руки в карманы и, не простившись, зашагал к своему подъезду. Я пересела на свое место и с третьей попытки завела машину.

— Ну и чего мы добились? Где обещанное признание, Прошка? Или ты уже переменил свое мнение насчет личности убийцы?

— М-да-а, — уныло протянул Прошка. — Ничего-то у нас не вышло! Если бы Глыба как-то снял с себя подозрения, был бы хоть какой-то прок. А так — от чего ушли, к тому и вернулись. Мотив у него был, возможность — весьма вероятно, а улик никаких.

— А как вам показалось его поведение? — поинтересовался Марк. — Похоже на поведение убийцы?

— Можно подумать, мы с убийцами каждый день общаемся, — проворчал Прошка.

— Не похоже, — решила я. — Он злился вполне искренне. Никакой наигранности я не заметила.

— Мне тоже так показалось, — кивнул Марк.

— А я с самого начала предполагал, что это не Глыба, — сообщил Леша. — Зачем ему было лазить в квартиру Лёнича? Какие улики мог хранить Мефодий? Ведь не фотографировал же он любовников! Я уж не говорю о визите в мою квартиру…

— В общем, только напрасно время потеряли, — вздохнув, подвел итог Прошка. — Лучше бы Генриха дождались, может быть, Гусь спьяну уже во всем ему сознался.

— Ну, какой-то прок от этой поездки все же есть, — заметила я. — Теперь Глыба не будет так уж рваться на Петровку с разоблачениями.

Глава 15

Дома нас встретил встревоженный Генрих.

— Что-нибудь случилось? — спросил он, показавшись в дверях кухни, когда мы заполонили прихожую.

— Да нет вроде, — успокоил его Марк, вешая куртку. — Так, ездили проверить одну гипотезу. Варвара, ты рассказывала Генриху о встрече с безугловской пассией?

— Когда? В машине, пока мы транспортировали рыдающего Мищенко? Так Гусь всю дорогу выступал соло. И потом не могла же я разглашать тайны следствия при подозреваемом, пусть и пьяном в дым? Как он, кстати, Генрих?

— Уснул. Не знаю, в каком состоянии проснется. Надо бы позвонить ему завтра утром.

— Завтра нам самим небо с овчинку покажется, причем без всякого похмелья. Так что Мищенко придется сражаться со своей депрессией самостоятельно. Пошли в гостиную, обсудим положение.

— А не заморить ли сначала червячка? — с плохо скрытым воодушевлением предложил Прошка.

Марк фыркнул:

— Тот, что обитает в твоем желудке, зовется боа-констриктором, его ничем не проймешь.

— Plenus venter not studet libenter, — изрек Леша.

— Все, хватит о жратве. Вы и голодные-то сообразительностью не блещете. Прения закрыты, идем в гостиную.

Прошка уныло поплелся в указанном направлении, всем своим видом выражая вселенскую скорбь. У остальных вид тоже был далеко не счастливый, правда, по иной причине. Расположившись в креслах и на диване, мы рассказали Генриху о своих подозрениях по поводу Глыбы и о неудачной попытке выбить из подозреваемого признание.

— Глыба не скрывает злобы, которую вызывает у него Мефодий. Более того, он даже не стал отрицать, что его подружка, рассказывая о нечаянной встрече с покойным, возможно, и называла фамилию Лёнича, — подытожил Марк. — Но он категорически утверждает, что не помнит этого и вообще до пятницы не представлял себе, кто такой Великович. Ну и естественно, с пеной у рта настаивает на своей невиновности. Как это ни печально, у нас с Варварой сложилось впечатление, что он не врет.

— А я думаю — вполне может врать, — не согласился Прошка. — Помните его дурацкие студенческие розыгрыши? Керосин, налитый в бутылку из-под подсолнечного масла, когда у Чернова был жуткий насморк, натертые мылом полы в комнате Суханова и Пивоварова, шоколадные конфеты с ликеро-пургеновой начинкой? Атропин в портвейне — шутка как раз в его вкусе.

— Ну все-таки столько лет прошло, — неуверенно сказал Генрих. — Наверное, он с тех пор поумнел.

— Горбатого могила исправит.

— А мне кажется подозрительным Мищенко, — высказал свое мнение Леша. — С чего бы ему убиваться по Мефодию, который ничего хорошего ему не сделал?

Генрих вздохнул, потер лоб и неохотно выдавил из себя:

— Вообще-то Мищенко действительно за что-то себя казнит. Он несколько раз заговаривал о своей вине. Но у меня сложилось впечатление, что Игорек считает смерть Мефодия самоубийством. Как вы понимаете, он выражал свои мысли не очень внятно, поэтому не берусь утверждать наверняка.

— Леша, а не ты ли говорил, что не веришь в виновность Глыбы, потому что ему незачем было забираться в квартиру к Лёничу и тем более к тебе, — напомнила я. — А зачем, по-твоему, туда полез бы Мищенко? Если он и отравил Мефодия, то неожиданно для себя. Гусь не рассчитывал встретить его у Генриха, атропин же носил с собой, потому что подумывал о самоубийстве, — такова была наша версия? Как впихнуть в нее исчезновение ключей и загадочного воришку, который ничего не украл?

— Не знаю, — признался Леша. — Но ведь мы пока не впихнули воришку ни в одну версию…

— Как это не впихнули! — Марк хищно подался вперед. — Мы решили, что шарить по квартирам мог Архангельский — в поисках улик, которые указывают на него как на убийцу.

— Да, но у Архангельского нет мотива, — напомнил Леша. — Если, конечно, не принимать всерьез Прошкины выдумки.

— Почему это не принимать?! — возмутился Прошка. — Отличный мотив, комар носа не подточит! И я что-то не упомню, чтобы вы привели хоть один убедительный контрдовод. Получается, вы отбрасываете эту версию только потому, что ее автор — я? Завидуете моему интеллектуальному превосходству?

— Завидуем твоему апломбу, — поправила я. — Ничем, кстати, не оправданному. Если Серж пошел на убийство из-за своих противоестественных наклонностей, которые продемонстрировал Мефодию, то за какими уликами он лазил к Лёничу и Леше? Может быть, Мефодий любовно хранил фотографии, где он и Серж предаются порочной страсти?

— Слушайте, мы толчем воду в ступе, — раздраженно сказал Марк. — Нужно зайти с другой стороны, а то так и будем талдычить одно и то же до завтрашнего утра. К примеру, возьмем атропин. Почему убийца применил именно его? Может, у него плохое зрение? Недавно побывал у окулиста, и ему капали атропин в глаза?

— Приговаривая при этом, что пить эту гадость ни в коем случае не стоит? — уточнила я с ехидцей.

— А может быть, прав Лёнич: атропин выбрали, чтобы подставить его? — предположил Леша. — Зная, что у него жена окулист.

— Да, мы как-то совсем упустили это из виду! — встрепенулся Прошка.

— Но, по словам Лёнича, у него нет врагов, — заметил Генрих.

— И не надо! Лёнич и без врагов мог управиться с Мефодием. Как ни крути, а он — наш самый многообещающий кандидат. Мотив, правда, не ахти, зато возможности — пальчики оближешь! В пятницу в первой половине дня Генрих зовет его в гости. Лёнич утверждает, что звонил домой и нарвался на Мефодия уже в четыре часа, однако, заметьте, это только его слова. И даже если он сказал правду, у него было три часа, чтобы съездить к жене на работу, взять атропин и в радостном предвкушении отправиться на встречу с будущей жертвой.

— Постой, Прошка! Жена должна была сидеть дома — ведь именно ей и звонил Лёнич, — напомнил Леша.

— Мы знаем это опять-таки только с его слов. И потом после Лёничева звонка она запросто могла сходить на работу, взять атропин и доставить мужу. Кстати, не она ли его надоумила? Наверняка ее Мефодий достал еще больше, чем Лёнича. А Лёнич над женой трясется.

— А исчезнувшие ключи? А проникновение в квартиры? — поинтересовалась я.

— Лёнич все наврал. Ты, Варька, сама его надоумила, попросив поискать дома Мефодиев ключ. А уж когда Лёнич услышал, что у Леши побывал неизвестный, он и вовсе обрадовался. Этакий нежданный подарок судьбы, уводящий следствие в неведомые дали! Вот он и намекнул, что к ним тоже наведались…

— А кто же тогда посетил Лешу?

— Никто. Леша сам посеял ключ, а насчет переложенных словарей ему все померещилось.

— Ничего мне не померещилось! Словари лежали не в том порядке. И клавиатуру компьютера кто-то переставил, телефон сдвинули.

— Это у тебя в голове что-то сдвинулось, — убежденно заявил Прошка.

— Хватит препираться! — прикрикнул на них Марк. — Не верю я, что Леша ошибся. Можно провести маленький опыт. Вот скажи, Леша: сколько чашек у Варвары в сушилке и что стоит у нее на кухонном подоконнике?

— В сушилке четыре синих кружки, белая чашка в черно-красную клетку и один стакан с подстаканником, — не раздумывая выдал Леша. — На подоконнике две трехлитровые банки, одна пустая, другая на треть наполнена водой, жестянка с обгорелыми спичками, спичечный коробок, керамический кувшин и кусок черного гранита с розовыми прожилками.

Прошка прытко покинул гостиную и вернулся разочарованный.

— Все точно.

— Короче, твоя гипотеза несостоятельна, — сказал Марк. — Как уже было замечено, Великович не дурак, чтобы совершать такое топорное убийство. Подозрение падет на него в первую очередь.

— На нас, — уныло поправила я. — В первую очередь подозрение падет на нас. Возможности Великовича по сравнению с нашими просто смешны. Кто устраивал прием, кто выбирал гостей, кто уничтожил улики, перемыв всю посуду и выбросив бутылки, кто избавился от тела, наконец?

Все тяжело вздохнули, и только Леша попробовал отрицать очевидное:

— Но мы же не звали Мефодия!

— Зато звали Лёнича, — хмуро сказал Марк. — Как ты докажешь, что не знал, у кого жил Мефодий?

— Зачем мне это доказывать? Из того, что мы пригласили Великовича, вовсе не следует, что он должен был привести с собой Мефодия. Это вышло случайно!

— Случайно, но в милиции могут решить, что такая случайность вполне предсказуема. Почему бы Великовичу не рассказать Мефодию о встрече с однокашниками? Почему бы Мефодию не выразить желание присутствовать на этой встрече?

В наступившей тишине противно замяукал телефонный звонок. Я бросилась в спальню. На определителе светился номер Архангельского.

— Да, Серж?

— Варька, лапонька, как у вас дела?

— Как сажа бела. Но еще не вечер. Мы этого поганца вычислим, не сомневайся!

— Надеюсь, — осторожно сказал Серж. — А у меня тут творится нечто непонятное. Правда, не знаю, имеет ли это отношение к делу…

— У тебя в квартире кто-то побывал?

— Да, а как ты догадалась? Но что самое странное, ничего не пропало. Я и не заметил бы, если бы не мусорное ведро. Понимаешь, я собирался вынести его утром перед работой и выставил в прихожую, а потом понял, что опаздываю на встречу, и решил: подождет до вечера. И разумеется, в спешке его опрокинул. А вернувшись домой, узрел его стоящим в сторонке, под вешалкой. Но я точно помню, что не поднимал ведра. Посмотрел на него, чертыхнулся и выскочил за дверь.

— Серж, а когда ты ушел и когда вернулся?

— Ушел в десять, а вернулся только что.

— Мы звонили тебе часа в три на работу, и нам сказали, что тебя нет.

— Ездил на выставку после обеда. На ту самую, куда сослал во вторник Безуглова.

— Кто-нибудь знал, где ты и когда вернешься?

— Естественно. Я известил секретаршу. Сказал, куда еду, и предупредил, что буду там до вечера. А почему ты спрашиваешь? У тебя есть какие-то соображения насчет личности моего лжедомушника?

— Никаких. Просто я хочу убедиться, что твой неизвестный гость мог получить информацию о твоих планах и действовать, не опасаясь сюрпризов вроде непредвиденной встречи с тобой. Ведь твоя секретарша не стала бы замыкаться в гордом молчании, если бы кто-нибудь позвонил и спросил, как с тобой связаться?

— Не стала бы. Но зачем кому-то забираться в мою квартиру, если не за материальными ценностями, объясни, солнышко. И как ты догадалась, что ко мне забрались? К вам что — тоже?

— Да. К Леше. Серж, извини, пожалуйста, но позволь мне поделиться с тобой новостями в другой раз. Если помнишь, мы должны разобраться с убийством до завтра, иначе придется тебе носить нам передачи. Пока, ладно?

— Я тебя не узнаю, милая! Где твой несгибаемый дух, где гонор? Ты давай не раскисай. Все как-нибудь образуется. Удачи вам! Целую.

— Ой, подожди! Совсем из головы вылетело! У тебя ключи от квартиры за последние несколько дней не пропадали?

— Насколько мне известно, нет.

Я вздохнула, подумав, что тот же вопрос следовало бы задать Агнюшке. А учитывая широкую натуру Сержа, возможно, и не только ей.

— Тогда последний вопрос: ты забрал свои ключи у Мефодия, когда попросил его съехать?

— Нет. Я же вроде как не на совсем его выгонял, а до окончания мнимого ремонта.

— Ясно. Все, Серж, пока. Может быть, позвоню тебе завтра.

— Да уж постарайся! Не позвонишь — сгорю от нетерпения. Пока.

Я вернулась в гостиную и выложила друзьям новость.

— Та-ак! Это уже становится интересным, — задумчиво сказал Марк. — У вас имеются хоть какие-нибудь догадки?

— Маловато информации, чтобы строить догадки, — проворчал Леша. — Мы даже не знаем, лазает ли этот тип только в квартиры участников вечеринки или вообще в квартиры всех бывших хозяев Мефодия.

— Если допустить, что ключами он разжился на вечеринке, первое предположение больше похоже на правду, — высказалась я.

— Убей меня, не могу понять, при чем здесь Леша! — выпалил Прошка. — Лёнич — ясно: у него Мефодий жил и хранил свое имущество. Серж — еще как-то объяснимо: от него Мефодий съехал всего три месяца назад. Возможно, оставил там кое-что из вещей. Но Леша? Пускай даже Мефодий у него что-то забыл. За полтора года его пожитки сто раз бы выбросили или вернули хозяину. Какой резон убийце обшаривать Лешину квартиру?