Сказки на всякий случай

Городского Главы хватило минуты на три, после этого он стремглав бросился бежать куда попало. Гости тут же побежали вслед за ним, зажимая уши и закатывая глаза к самому небу. К счастью, Водосточная Труба не видела этого: она играла словно в беспамятстве. А когда закончила и огляделась вокруг себя, то не увидела никого, кроме Иоганна Себастьяна Баха.

– Спасибо, – растроганно произнёс Иоганн Себастьян Бах и погладил трубу по алюминиевой поверхности.

– Как Вы смогли это выдержать? – опешила Водосточная Труба.

– Это было прекрасно! – ответил он.

Водосточная Труба горько усмехнулась: она не поверила Иоганну Себастьяну Баху. Но тот продолжал:

– Музыкальное произведение, которое исполняется один-единственный раз в жизни, прекрасно всегда!

А что уж он имел в виду, говоря так… Бог его знает.

ПОДТЯЖКИ СО СВЯЗЯМИ

Нельзя сказать, что подтяжки – это самое важное из того, что человек на себя надевает: некоторые подтяжками вообще не пользуются. Только сами подтяжки почему-то обычно считают, что без них ну никак нельзя обойтись… – и даже полагают, будто иначе брюки упадут на землю! Вот подтяжки и норовят убедить всех вокруг, что если кто-то в этом мире и отвечает за правила приличия, так это они, подтяжки. И что нет ничего неприличнее на свете, чем потерять брюки на глазах у всех. «Представьте себе, пожалуйста, господа, – настаивают обычно подтяжки, – делового человека в дорогом костюме, при галстуке и с портфелем: приходит он на какую-нибудь важную встречу, протягивает руку для знакомства, а в этот самый момент с него соскальзывают брюки – и остается он, стыдно сказать… в трусах!…»

Оно, конечно, не очень приятно, дело ясное, да только так уж совсем просто брюки на землю всё же не падают: у любых порядочных брюк пуговицы есть, а иногда даже и молния!

Впрочем, подтяжки ни пуговицам, ни молниям никогда не доверяют. Наши Подтяжки тоже не доверяли.

– Подумаешь, пуговицы, подумаешь, молнии… – говорили они. – Пуговицы оторваться могут, а молнию часто заклинивает! Вот и получается, что на самом-то деле нет ничего важнее подтяжек.

И с ними соглашались… Ходили даже слухи, что это не просто Подтяжки, а Подтяжки-со-Связями. Кто и когда пустил такие слухи, неизвестно, но, в конце концов, все этим слухам поверили – и многие даже стали побаиваться Подтяжек… Подтяжек-со-Связями!

Ведь если о ком-нибудь говорят «со связями», дело, значит, нешуточное… Дело, значит, такое, что и вправду важная персона перед нами… персона, знакомая с другими важными персонами.

С какими такими важными персонами были знакомы наши Подтяжки, Подтяжки-со-Связями, оставалось только гадать. Может, с министрами, может, с дипломатами, может, с директорами какими-нибудь… Только вели они себя так, словно были знакомы со всеми сразу– и с министрами, и с дипломатами, и с директорами! И со многими другими.

Когда, например, Цепочка-от-Часов пожаловалась, что у неё от постоянного качания всё перед глазами плывет, Подтяжки-со-Связями тут же сказали:

– Не волнуйтесь, Мы свяжемся с кем следует и замолвим за Вас словечко, чтобы Вас на другую должность перевели.

– На какую это другую? – с опаской спросила Цепочка-от-Часов.

– Ну… например, на должность Цепочки-для-Кулона. Ей столько качаться не приходится: она лежит себе вокруг шеи и в ус не дует.

И Цепочка-от-Часов начала мечтать о новой должности, да только всё впустую: дни шли за днями, а кулона на неё никакого так и не вешали. Но когда Цепочка-от-Часов в отчаянии спросила у Подтяжек-со-Связями, скоро ли ей приступать к новой должности, те возмутились:

– Ну можно ли быть такой нетерпеливой, Цепочка-от-Часов! Вашим вопросом сейчас как раз занимаются. Не надо думать, будто это так просто – получить повышение! Мы используем все Наши связи, чтобы улучшить Вашу жизнь, а Вы, неблагодарная, Нас же ещё и торопите! Нам же не только Вам помогать приходится, но и многим другим…

В этом была доля правды. Подтяжки-со-Связями почти каждому чего-нибудь наобещали: Шёлковой Бабочке – что отпустят её на свободу в леса и поля, чтобы ей не сидеть неподвижно на шее все время, Заколке-для-Галстука – что поднимется она по служебной лестнице и станет Заколкой-для-Шляпы, Стальным Наручным Часам – что назначат их Золотыми Наручными Часами, а Замку-от-Портфеля – что похлопочут для него о вакансии Замка-от-Сейфа… И все терпеливо ждали… да только вот перемен никаких не происходило.

– Терпение, друзья! – то и дело утомлённо говорили Подтяжки-со-Связями. – Нам столько всего организовать надо, что просто хоть лопни! Вы думаете, это так просто – вершить судьбы? У Нас, конечно, связей больше чем достаточно, да ведь и свою работу ещё делать надо – брюки держать… они, мерзавцы, так и норовят на землю соскользнуть, за ними глаз да глаз нужен. Отвлекись на секундочку – уже лежат на земле да ухмыляются! И никакие правила приличия им неведомы.

Несмотря на то что никто и никогда не видел брюки лежащими на земле, все, тем не менее, были исполнены уважения к работе Подтяжек-со-Связями. Ещё бы: правила приличия – вещь серьёзная!

А в один прекрасный день Подтяжки-со-Связями сказали:

– Ну, вот что, друзья. У Нас есть кое-какие связи… там, – Подтяжки-со-Связями многозначительно указали на небо, – и Мы решили, что настала пора похлопотать о том, чтобы Нам дали добро на переселение вас всех поближе к Господу Богу. Хватит вам здесь, на Земле, ошиваться да мечтать о маленьких повышениях в должности! Переселим-ка Мы вас всех прямо на небо.

– Как же это может у Вас получиться? – затаив дыхание, спросила Шёлковая Бабочка.

– Во-первых, есть у Нас кое-какие связи, – охотно повторили Подтяжки-со-Связями, – а во-вторых, Мы и сами можем поднапрячься и подтянуть вас туда.

Тут Подтяжки-со-Связями напряглись как могли – и, держась застежками за брюки, начали подтягивать всё сооружение – вместе с человеком – к небесам… Раздался оглушительный треск – и Подтяжки-со-Связями лопнули… безжизненно повиснув где-то у самых ботинок. Брюки, конечно, не упали на землю: им хватило пуговиц и молнии, чтобы удержаться вокруг бёдер. А Подтяжки хотели связать… да ничего не получилось…

Вскоре на брюках вокруг пояса появился замечательный Кожаный Ремень. Он радостно поприветствовал новых знакомых, но те в ответ на его приветствие только тяжело вздохнули: для них это был ужасный день, потому что вместе с подтяжками лопнули сразу все их мечты… О том, что это были пустые мечты, они, конечно же, ничего не знали.

РАССЕЯННЫЙ ВОЗДУШНЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Вообще говоря, когда кому-нибудь посылают воздушный поцелуй, поцелуй этот долетает довольно быстро, потому что воздушный поцелуй – самый лёгкий поцелуй из всех поцелуев на свете. Он легче перышка – и одного слабого дуновения ветерка достаточно, чтобы в мгновение ока перенести такой воздушный поцелуй, например, с одной стороны улицы на другую. Но это, понятное дело, если воздушный поцелуй по дороге ни на что не отвлекается.

Тот Воздушный Поцелуй, который был выбран из других воздушных поцелуев для нашей с вами истории, не отвлекаться не умел – он, в сущности, только и делал, что отвлекался. А послали его с балкона одного дома на балкон другого дома, причём практически через весь город. Это, конечно, было довольно неосмотрительно – посылать через весь город такой Воздушный Поцелуй… который только и делал, что отвлекался! Но, видимо, другого воздушного поцелуя не нашлось под рукой.

Перво-наперво Воздушный Поцелуй осмотрелся в воздухе, а это как раз то, чего воздушным поцелуям делать вообще не рекомендуется. Ну и, конечно, внимание его привлекло множество разных забавных вещей. Прежде всего – трепетавшее лишь в каком-нибудь метре-полутора от него разноцветное шёлковое полотнище. Воздушный Поцелуй с осторожностью приблизился к нему и поздоровался:

– Добрый день, я Воздушный Поцелуй.

– Очень приятно, – сказало полотнище и зарделось.

Воздушный Поцелуй подождал с минуту и удивился:

– А почему Вы себя не называете?

– Я думал, Вы обо мне наслышаны, – раздалось в ответ. – Я Государственный Флаг.

– Ох ты, Боже мой!… – опешил Воздушный Поцелуй: он никак не ожидал залететь так высоко.

– А Вы, что же… мне посланы? – поторопился спросить Государственный Флаг, становясь пунцовее некуда.

– Почему Вы решили, что Вам? – снова удивился Воздушный Поцелуй.

– Да потому, что, кроме меня, поблизости никого нет… – объяснил Государственный Флаг. – Однако Вы удивились так, словно мне и воздушного поцелуя послать никто не может!

– А кто, например, может? – поинтересовался Воздушный Поцелуй.

– Во-первых, народ… – торжественно начал Государственный Флаг и торжественно же продолжил: – Или правительство страны. Или правительство другой какой-нибудь страны…

Воздушный Поцелуй вздохнул и сказал:

– Нет… я не от народа… и не от правительства, – и поспешно полетел дальше.

Но уже через минуту он чуть не столкнулся с высоченным памятником Усатому Полководцу. Усатый Полководец сразу охотно подставил щёку, а Воздушный Поцелуй смутился.

– Не смущайся! – ободрил его Усатый Полководец. – Расскажи лучше, кто тебя послал.

– Это военная тайна, – нашёлся Воздушный Поцелуй. – И, между прочим, я послан не Вам.

– Не мне? – оторопел Усатый Полководец – и можно было подумать, что все воздушные поцелуи на свете всегда предназначались только ему.

– Вы же каменный, – напомнил Воздушный Поцелуй. – А каменным воздушные поцелуи не нужны.

– Воздушные поцелуи нужны всем, – не согласился Усатый Полководец и хотел было тяжело вздохнуть, но внезапно вспомнил, кто он, и вместо этого отдал приказ: – Следуйте по назначению!

Так Воздушный Поцелуй и поступил – тем более что разговаривать с Усатым Полководцем ему всё равно не очень хотелось. Однако совсем уж по назначению полететь ему не удалось, поскольку на пути возникло высокое дерево.

– Я Воздушный Поцелуй, предназначенный не Вам, – сразу сказал Воздушный Поцелуй, чтобы не возникло никаких недоразумений.

– А я Магнолия, – представилось высокое дерево и, внимательно осмотрев Воздушный Поцелуй, добавило: – Жалко, что не мне! Вы аппетитный.

Тут уж Воздушный Поцелуй просто испугался: «аппетитный» прозвучало так хищно, как будто Магнолия собиралась съесть его. И он, в ужасе озираясь на Магнолию, припустил прямо к балкону, который был теперь совсем близко.

Правда, уже у самого балкона кто-то со всего размаху налетел на него. И оказался этим кем-то встречный Воздушный Поцелуй.

– Поболтаем? – предложил наш Воздушный Поцелуй встречному.

– Ну уж нет, – возмутился тот, – не все же такие, как Вы! Некоторые воздушные поцелуи очень обязательные: куда их послали, туда они и летят. А Вам сейчас, кстати, зададут трёпку, потому что Вас уже целый час дожидаются!

…трёпки Воздушному Поцелую, конечно, не задали, а простили, но при этом сказали: «Прощаем Вас, Воздушный Поцелуй, в последний раз! Если же Вы и впредь будете так долго добираться, то Вас уже больше никогда посылать не будут!»

И, говорят, урок этот так сильно подействовал на Воздушный Поцелуй, что отныне он всегда долетал от одного балкона до другого за одну секунду! Ну, максимум – за полторы.

ЛЁГКОЕ ОБЛАЧКО ПЕНЫ

Речь у нас пойдёт о стакане ледяного лимонада в жаркий день… а что, очень приятная тема! Только какой же стакан ледяного лимонада в жаркий день без лёгкого облачка пены над ним?…

Стало быть, разрешите вам представить: Лёгкое Облачко Пены.

Я так спешу представить его потому, что Лёгкое Облачко Пены имеет обыкновение таять, то есть исчезать без следа. Глазом моргнуть не успеешь, как его уже и нет… только что с ним поздоровался: здра-а-авствуйте, дескать, дорогое Лёгкое Облачко Пены… – как уже прощаться пора: до свида-а-анья, нет, прощайте навсегда-а-а-а, дорогое Лёгкое Облачко Пены! Очень всё-таки у него жизнь короткая – короче не придумаешь.

Правда, если совсем быстро схватить стакан лимонада из рук продавщицы и тут же начать пить, то можно успеть сохранить часть Лёгкого Облачка Пены в виде таких смешных белых усов над верхней губой – и тогда ты некоторое время походишь на дедушку: все вокруг даже начинают удивляться, как быстро человек состарился! Но уже через несколько секунд усы пропадают сами собой – и все вокруг понимают, что никакой ты не дедушка, а всего-навсего маленький мальчик.

Между прочим, я был знаком с одним Лёгким Облачком Пены, с которым приключилась удивительная история. А всё из-за случайного порыва ветра: хотите верьте, хотите нет, но бывают на свете такие случайные порывы ветра, которые возникают совершенно внезапно. В середине невыносимо жаркого безветренного дня возьмёт да подует откуда-то сбоку – и длится такое дуновение только один миг… многие его даже не замечают. Зато некоторые замечают очень хорошо: именно потому даже в самые жаркие дни случаются простуды… а потом все начинают гадать: как же можно было простудиться в такой жаркий день? Но всему виной – какой-нибудь случайный порыв ветра.

В нашей истории Случайный Порыв Ветра никого не простудил. Дело и вообще было совсем не в этом…

Лёгкое Облачко Пены едва только образовалось над стаканом ледяного лимонада в жаркий день и хотело немедленно начинать таять, и уже сказало всем: «Я та-а-аю», – как вдруг – «Разрешите с Вами познакомиться?»

Лёгкое Облачко Пены настолько удивилось, что даже забыло продолжать таять и замерло над стаканом ледяного лимонада в полном недоумении: оно никак не ожидало, что кто-то может успеть познакомиться с ним… при такой-то его короткой жизни! Но, разумеется, ответило:

– Конечно, разрешаю – причём с большим удовольствием… только если Вы это успеете, потому что я как раз, видите ли, таю…

– Я, вообще-то, и сам ненадолго, – признался Случайный Порыв Ветра и пообещал: – Но я успею. – И сказал, кто он.

Тогда Лёгкое Облачко Пены тоже назвалось в ответ. Так они и познакомились.

– Мне почему-то очень не хочется, чтобы Вы таяли, – тихо произнёс Случайный Порыв Ветра.

Лёгкое Облачко Пены минутку подумало, но так и не придумало, чем его утешить, и прошептало:

– Я всё равно растаю… потому что тут очень жарко. В такую жару всем лёгким облачкам пены положено таять.

– А если я подниму Вас высоко над землей – туда, где прохладно? – спросил Случайный Порыв Ветра.

– Тогда… тогда я не знаю, – немножко смутилось Лёгкое Облачко Пены. – Но если Вы поднимете меня очень высоко, мне кажется, я не растаю! Можно, конечно, попробовать…

Тут Случайный Порыв Ветра подхватил Лёгкое Облачко Пены – и сразу же раздался взволнованный крик маленького мальчика:

– Ой, смотрите, смотрите: у меня вся пена со стакана слетела!…

А Лёгкое Облачко Пены уже поднималось всё выше и выше над землёй. Там, высоко над землёй, были другие облака, которые с удивлением смотрели на Лёгкое Облачко Пены и говорили между собой: какое, дескать, необычное облачко… мы таких никогда прежде не видели!

Что же касается Лёгкого Облачка Пены, то оно в небесах неожиданно начало увеличиваться и синеть – и прямо на глазах превратилось в большую синюю тучу, а потом ударил гром и начался лимонадный дождь.

То-то было радости в городе! Люди внизу, на земле, подставляли под дождь стаканы и бокалы – ив них проливался ледяной лимонад, который тут же выпивали, после чего опять подставляли под дождь стаканы и бокалы. И небесный лимонад так пенился, что у каждого над верхней губой сразу же образовывались белые усы – некоторое время даже казалось, что в городе живут одни дедушки! Конечно, усы довольно скоро пропадали сами собой – и тогда становилось видно, что это никакие не дедушки, а обычные люди.

Маленький же мальчик, со стакана которого слетело Лёгкое 0блачко Пены, ужасно радовался, что смог напоить лимонадом целый город, и всем рассказывал:

– Мне дали стакан лимонада, а Лёгкое Облачко Пены с него ка-а-ак слетит! И ка-а-ак поднимется в небо! И ка-а-ак польётся лимонадный дождь!…

И все его просили, чтобы он ещё раз так сделал, но – увы… над каждым стаканом ледяного лимонада в жаркий день бывает одно и только одно лёгкое облачко пены. Да и случайные порывы ветра, честно сказать, в жару случаются крайне редко…

ГЛУПЫЙ БЕЗЫМЯННЫЙ ПОБЕГ

Конечно, на первый взгляд это может показаться романтичным – вырасти на железной дороге… именно так оно и показалось Безымянному Побегу, в один прекрасный день обнаружившему, что он пророс между шпал.

– Вот повезло-то, – вслух подумал он, – теперь я со всеми поездами перезнакомлюсь и передружусь!

– Перезнакомишься – это уж точно, – ответил ему какой-то Чахлый Стебель поблизости, – а вот насчёт передружиться… Ложись!

Безымянный Побег и глазом моргнуть не успел, как Чахлый Стебель уже припал к земле – и, видимо, вовремя: над головами у них пронёсся Скорый Поезд.

– Скорый Поезд Номер Сто Пятьдесят, – представился он на ходу.

– Очень приятно, Безымянный Побег, – представился в ответ Безымянный Побег и хотел было спросить, куда же направляется Скорый Поезд Номер Сто Пятьдесят, но не успел.

– И не успеешь, – распрямляясь, сказал Чахлый Стебель, – они всегда ужасно спешат, эти скорые поезда…

– А зачем я должен был ложиться? – поинтересовался Безымянный Побег.

– Привыкать надо, – ответил Чахлый Стебель. – Не будешь ложиться – не вырастешь.

Безымянный Побег не понял, что имел в виду Чахлый Стебель, но спрашивать не стал: он пока был совсем маленький – и думать о том времени, когда он вырастет, было ещё рано.

Между тем дни летели даже быстрее, чем скорые поезда. Безымянный Побег давно уже успел перезнакомиться со всеми этими поездами – и даже знал, когда тот или иной возникнет на горизонте. Ложиться при их появлении он так и не научился, за что Чахлый Стебель то и дело ворчал на него, полагая, что вот-вот настанет время, когда учиться будет поздно.

И время такое настало. В очередной раз пролетая над Безымянным Побегом, Скорый Поезд Номер Шестьдесят Шесть со всего размаху отхватил ему макушку и, даже не извинившись, помчался дальше.

– Эй-эй! – крикнул вслед Безымянный Побег и хотел объяснить, что так, вообще-то говоря, не годится между друзьями, да Скорого Поезда Номер Шестьдесят Шесть уже и след простыл.

– Я же говорил тебе: не будешь ложиться – не вырастешь! – напомнил Чахлый Стебель, распрямляясь и оказываясь на целую голову выше Безымянного Побега. И тут только Безымянному Побегу стал понятен смысл этих слов.

Конечно же, Чахлый Стебель оказался прав. Видимо, и в самом деле надо было привыкать ложиться при появлении скорых поездов – и сегодня стало окончательно ясно, что дружба дружбой, а служба службой… Скорые поезда – они ведь на службе и вовсе не должны обращать внимания на такие мелочи, как всякие безымянные побеги на дороге: скорым поездам положено вовремя успевать на станцию назначения… досуг ли им думать о чьих бы то ни было макушках!

Безымянный Побег вздохнул и, обратившись к Чахлому Стеблю, сказал:

– Ну… как там ложатся-то?

– Да вот так, – засуетился Чахлый Стебель и принялся показывать: – Перегибаешься у самого основания и начинаешь стелиться по земле, прижимаясь к ней настолько плотно, насколько можешь.

– А дальше? – подождав ещё каких-нибудь объяснений, спросил Безымянный Побег.

– Дальше… дальше – ничего! Лег и лежи себе. А потом, когда скорый поезд проедет, распрямляйся да улюлюкай ему вслед – до появления следующего скорого поезда! Тут наука простая, только вот привычка нужна.

– И так всю жизнь… ложись и распрямляйся? – с тоской спросил Безымянный Побег.

– Ну, зачем же – всю… Когда наберёшь достаточно сил, можно проползти под рельсом, вылезти на другой стороне железнодорожного полотна и там зажить настоящей жизнью!

Безымянный Побег задумался и объявил:

– Нет, не получится у меня это… ложиться, распрямляться, под рельсом проползать…

– Ложись! – опять раздалось в ответ…

Но… Скорый Поезд Номер Девяносто опять снёс макушку Безымянного Побега… Так оно с тех пор и повелось: не успевал Безымянный Побег чуть подрасти, как тот или иной скорый поезд оставлял его без макушки.

– Ну, и чего ты добиваешься? – спрашивал Чахлый Стебель уже с другой стороны железнодорожного полотна.

– Не знаю… – честно отвечал Безымянный Побег, но снова распрямлялся во весь рост навстречу каждому следующему скорому поезду… Глупый Безымянный Побег!

Мне неизвестно, добился ли чего-нибудь Безымянный Побег, – думаю, что вряд ли… Наверное, скорые поезда продолжали сносить ему макушку всякий раз, когда он немножко подрастал. Я знаю только, что Безымянный Побег так и не научился ложиться при их появлении, а то, что впоследствии на месте, где он рос, построили железнодорожную станцию и назвали её «Безымянный Побег», – это… это, скорее всего, чистая случайность!

ПРОСТО АПЕЛЬСИНОВАЯ КОРОЧКА

Как-то совсем уж внезапно взяло вдруг да и подумалось: а почему бы не написать сказку о просто апельсиновой корочке? Причем сказку так и назвать– «Просто Апельсиновая Корочка»! Ведь в мире нет ничего, о чём не стоило бы написать сказку, – ив этом смысле Просто Апельсиновая Корочка ничем не хуже других.

Только что ж напишешь об апельсиновой-то корочке… а уж тем более о Просто Апельсиновой Корочке? Разве что-нибудь совсем грустное… дескать, апельсин очистили и съели, а корочку выбросили – вот и вся тебе сказка!

– Погодите-погодите, – откликается Просто Апельсиновая Корочка, – сказка ведь ещё даже не начиналась! Сказка ведь начинается там, где от Просто Апельсиновой Корочки остаётся запах, запах дальних стран. А потом…

Широкополая Соломенная Шляпа спланировала с антресолей на пол: то ли резкий порыв ветра распахнул дверцу под потолком, то ли защёлка, на которую закрывалась эта дверца, внезапно отказалась служить дальше… как бы там ни было, а Широкополая Соломенная Шляпа лежала на полу в прихожей и казалась там совсем неуместной, потому что была зима.

– Ну, и чего пожаловали? – не сказать чтобы очень вежливо поинтересовалась Деревянная-Трость-Прислонённая-к-Тумбочке, а Широкополая Соломенная Шляпа сразу смутилась. – Вы ведь понимаете, – продолжала Деревянная-Трость-Прислонённая-к-Тумбочке, – что Ваш сезон ещё не настал? Тут у нас пока январь, видите ли…

– Январь? – повторила Широкополая Соломенная Шляпа: этого слова она не знала. – Что такое «январь»?

Деревянная-Трость-Прислонённая-к-Тумбочке вздохнула и скучным голосом объяснила:

– Январь – это зимний месяц… если кому-то непонятно.

Присутствующие в прихожей фыркнули, а Широкополая Соломенная Шляпа с недоверием произнесла:

– Никогда не слышала о таком месяце… несмотря на то, что я знаю названия всех месяцев в году. Их четыре: май, июнь, июль и август.

– Четыре! Да их гораздо больше, чем четыре! – рассмеялась Деревянная-Трость-Прислонённая-к-Тумбочке. – Просто в остальные месяцы широкополых соломенных шляп не носят…

– Как грустно… – сказала Широкополая Соломенная Шляпа.

– Что ж тут поделаешь… – смягчилась Деревянная-Трость-Прислонённая-к-Тумбочке. – Вам, голубушка, ничего не остаётся, как опять запорхнуть к себе на антресоли.

Широкополая Соломенная Шляпа смерила взглядом расстояние до антресолей и вздохнула:

– Теперь уж мне туда не запорхнуть… Ой, привет! – Последние её слова относились к Лёгким Парусиновым Тапочкам, высунувшимся из-под шкафа.

– А Вам-то что тут надо? – чуть ли не возмутились, увидев ещё и их, Стоптанные Домашние Туфли.

– Да так… прогуляться вышли, – испуганно ответили Лёгкие Парусиновые Тапочки и направились прямо к Широкополой Соломенной Шляпе, радостно повторяя: – Привет-привет!

А из соседней комнаты уже летели в прихожую Плетёная Сумка, Крепдешиновое Платье, ещё одно, а потом и ещё два, Светлые Брюки и Рубашки-с-Короткими-Рукавами… Все они с хохотом падали на пол – прямо поверх Широкополой Соломенной Шляпы и Лёгких Парусиновых Тапочек, между тем как откуда-то везли уже и Пыльный-Чемодан-на-Колесиках. Было видно, что до этого он спал крепким сном. Теперь Пыльный-Чемодан-на-Колесиках бурчал на ходу, поскольку разбудили его явно не вовремя:

– …без всякого предупреждения… в январе… среди ночи…

Но только кто-то уже поспешно кидал в чемодан всё, что горой лежало на полу. При этом Стоптанные Домашние Туфли то и дело отодвигали в сторону, а Деревянную Трость без конца роняли и снова приставляли к тумбочке…

– Тут, я вижу, все с ума посходили! – брюзжала Деревянная Трость. – Можно подумать, что настало лето…

Однако, грохоча по паркету Пыльным-Чемоданом-на-Колесиках, чада и домочадцы исчезали уже в проёме двери, а потом стало слышно, как в замочной скважине быстро поворачивается ключ.

– Минуточку! – крикнула им вслед Деревянная Трость, снова прислонённая к тумбочке. – Так всё-таки куда вы?

– В дальние страны! – раздалось из-за двери. – Мы вернёмся через месяц…

Деревянная-Трость-Прислонённая-к-Тумбочке и Стоптанные Домашние Туфли непонимающе переглянулись и спросили:

– Так о чём же эта сказка?

А эта сказка о Просто Апельсиновой Корочке. О Просто Апельсиновой Корочке и о запахе дальних стран, который иногда совершенно неожиданно уводит за собой сначала Широкополую Соломенную Шляпу, а потом… потом и нас с вами.

БАРАБАН, КОТОРЫЙ УМЕЛ УЖАСНО ГРОМКО СТУЧАТЬ

Не заметить, что в доме появился Барабан, было невозможно: он таким оглушительным треском поприветствовал всех сразу, что все сразу даже поёжились. Особенно Дедушка поёжился, но всё равно гостеприимно сказал в ответ:

– Здравствуйте, дорогой Барабан, и добро пожаловать… экий Вы громкий!

– Я такой оттого, – с радостью отчитался Барабан, – что новёхонький. И умею стучать ужасно громко.

– Это хорошо, что Вы умеете стучать громко, – улыбнулся Дедушка. – Но ведь дело не в этом.

– А в чём? – очень заинтересовался Барабан.

Однако Дедушка только покачал головой и ответил, что пока не скажет Барабану, в чём дело, потому как, дескать, рано ещё об этом говорить.

Тогда Барабан решил подождать, когда настанет время, а сам пока принялся стучать во всю мощь – просто хоть уши зажимай! Так, между прочим, и поступило одно комнатное растение под названием Аспарагус… кстати, это было очень вежливое растение и – перед тем как заткнуть уши – оно извинилось и сказало, что у него с утра сильно голова болит. А Барабан ответил, что, мол, сочувствует и что в таком случае уши, конечно, следует зажать, поскольку он, Барабан, как раз намерен сейчас ужасно громко стучать… – и опять застучал.

– Простите, Вы когда-нибудь отдыхаете? – спросила Барабан Настольная Лампа, которая от его треска даже принялась нервно мигать.

– Никогда! – браво отрапортовал Барабан. – Я же новёхонький! И пока я новёхонький, я буду стучать без передышки.

– Понятно… – вздохнула Настольная Лампа, нервно мигая. А Дедушка только развел руками.

Через несколько дней, когда всем уже казалось, что они вот-вот сойдут с ума от постоянного беспорядочного треска, Барабан наконец выучил одну дробь – хоть и короткую, но всё-таки ритмичную. Так что слушать его стало уже не так мучительно – и Дедушка сказал:

– Ну вот, дорогой Барабан, а теперь мы с Вами пойдём в цирк.

И они пошли в цирк – и в цирке Барабан увидел один Очень Большой Барабан, а увидев, подумал: «Наверное, этот Очень Большой Барабан умеет громче меня стучать». И Очень Большой Барабан застучал… но оказалось, что стучит он довольно тихо. А в это самое время под куполом цирка одна гимнастка делала всякие упражнения на трапеции. И тогда наш Барабан подумал, что Очень Большой Барабан всё-таки слишком тихо стучит, и решил ему помочь. Тут он ка-а-ак начнёт трещать… и все зрители принялись оборачиваться в его сторону и шикать, а гимнастка чуть не упала со своей трапеции – и зрители ужасно испугались за неё, что она разобьётся, но всё, слава Богу, обошлось.

А наш Барабан, конечно, обиделся и сказал:

– Я же помочь хотел своим громким стуком!

И услышал в ответ от Дедушки:

– Это хорошо, что Вы умеете стучать громко, но ведь дело не в этом.

– А в чём? – снова, как в день знакомства с Дедушкой, спросил Барабан.

Однако Дедушка опять только покачал головой и ответил, что пока не скажет Барабану, в чём дело, потому как, дескать, рано ещё об этом говорить.

Тогда Барабан решил ждать дальше, когда настанет время, а сам снова принялся стучать и выучил ещё одну дробь, а потом ещё одну. И наступил день, когда Дедушка сказал Барабану:

– Теперь мы с Вами пойдём на военный парад.

На военном параде наш Барабан увидел много разных барабанов – от самых маленьких до самых больших. Они шли и барабанили – невероятно слаженно. Тут наш Барабан решил, что его стука явно не хватает в их мелодии – и принялся выдавать свои дроби, одну за другой. А под барабанный бой маршировали военные – и когда наш Барабан вмешался в общую мелодию своими дробями, все окружающие на него зашикали – и военные сразу сбились с ноги, чуть не попадав друг на друга… и даже мелодия на время прекратилась, но потом всё, слава Богу, обошлось. А наш Барабан, разумеется, обиделся и сказал:

– Я же только хотел как лучше!

Снова услышав в ответ от Дедушки:

– Это хорошо, что Вы умеете стучать громко, но ведь дело не в этом.

И вот какая странность: как бы громко ни барабанил Барабан потом, дело опять и опять было не в этом. А в чём было дело… оставалось загадкой, потому что говорить об этом всегда было рано.

Между тем Барабан давно уже стучал не так часто. Он знал теперь великое множество всяких дробей и множество разных коротких мелодий, но исполнял их не всё время, а от случая к случаю: например, бодрые – утром, деловые – днем, тихие-претихие – вечером, и лишь по праздникам просто барабанил вовсю. А если в доме случалась беда – и вовсе молчал, дожидаясь хороших перемен. И только когда хорошие перемены наконец приходили, Барабан разражался самой долгой и бравурной своей дробью.