Желтофиоли (№2) - Это случилось осенью

— Милорд, — обратилась к нему Лилиан. — Для меня… это имело значение. Кроме того, могут быть последствия. Разве я могу выйти замуж за одного мужчину, если ношу под сердцем ребенка от другого?

— Любовь моя, это встречается сплошь и рядом. Я бы принял ребенка и признал его своим.

— Я не собираюсь больше выслушивать эту чушь, — начал Маркус, злясь все больше.

Не обратив на него никакого внимания, Лилиан смотрела на Сент-Винсента жалобным взглядом.

— Я так не могу. Простите! Жребий брошен, милорд, и ничего нельзя вернуть. Но… — Она протянула ему руку. — Несмотря на все, что произошло, мы останемся друзьями.

Удивленный Сент-Винсент с улыбкой пожал протянутую руку.

— Есть только одно обстоятельство, когда бы я мог отказаться от вас. И это совсем не то, о чем вы думаете. Конечно, я останусь вашим другом.

Глядя поверх ее головы, Сент-Винсент встретился глазами с Уэстклифом и мрачно улыбнулся, давая графу понять, что дело еще не улажено.

— Полагаю, мне незачем оставаться в этом доме, — сказал он учтиво. — Мне бы не хотелось, чтобы мой поспешный отъезд вызвал толки. Не уверен, что смогу скрыть… хм, свое разочарование, поэтому мне все же лучше уехать. Не сомневаюсь, Уэстклиф, мы еще встретимся. Нам придется о многом поговорить.

Сузив глаза, Маркус смотрел, как Сент-Винсент уходит. Дверь за ним закрылась. Повисло тягостное молчание.

— Есть только одно обстоятельство, когда он мог бы отказаться от вас… Интересно, что он имел в виду? — Маркусу не давали покоя слова Сент-Винсента.

Лилиан посмотрела на него сердито.

— Не знаю и не хочу знать. Вы вели себя отвратительно. Сент-Винсент раз в десять больше джентльмен, чем вы.

— Вы думали бы иначе, если б знали о нем хоть что-нибудь.

— Я знаю, что он уважал меня. А для вас я пешка, которую переставляют туда-сюда на доске.

Он попытался ее обнять, но она со всей силы ударила его в грудь крепко сжатыми кулаками.

— Вы бы не были счастливы с ним, — сказал Маркус, отводя ее руки с такой же легкостью, как будто брал за шкирку расшалившегося котенка. Куртка, которую он набросил ей на плечи, упала на пол.

— С чего вы решили, что с вами мне будет лучше?

Он схватил ее за запястья и завел руки ей за спину. Тогда она со всей силы наступила ему на ногу.

— Да потому, что я вам нужен, — сказал он, не давая ей освободиться. — Точно так же, как и вы нужны мне. — Он впился поцелуем в ее губы. — Я ждал вас всю жизнь.

Еще один поцелуй, на сей раз долгий и глубокий.

Может быть, Лилиан продолжала бы упорствовать и дальше, не сделай он нечто уж совсем удивительное — он выпустил ее запястья и обнял. Лилиан была поймана врасплох. Она притихла в теплом и надежном кольце его рук, лишь сердце колотилось в безумном ритме.

— Для меня тоже имеет значение, что произошло между нами, — сказал Маркус шепотом, щекоча ей ухо. — Вчера я наконец-то понял: все то, что меня так раздражало в вас, теперь радует больше всего на свете. Делайте что хотите, лишь бы вам нравилось. Я и слова не скажу! Бегайте босиком по лужайке, ешьте пудинг пальцами, посылайте меня к черту, когда вам заблагорассудится. В общем, будьте собой! Именно такой вы мне и нужны. В конце концов, вы — единственная женщина, не считая, конечно, моих сестер, кто осмелился сказать мне в лицо, что я самодовольный осел. Разве могу я устоять перед вами?

Губами он коснулся ее мягких щек.

— Моя дорогая Лилиан, — шепнул он, целуя ее веки, — если бы я был поэт, засыпал бы вас сонетами. Но я совершенно лишен поэтического дара и не всегда могу подобрать нужные слова. Зато я могу поручиться за свои чувства. И есть одно слово, которое я никак не могу сказать вам. Я не могу вам сказать: «прощайте». Я не смогу смотреть, как вы уходите от меня. Не хотите выходить за меня из чувства долга? Тогда сделайте это ради тех, кому придется терпеть мои недостатки, если вы меня отвергнете. Выходите за меня, потому что мне нужен кто-то, кто научит меня смеяться над самим собой. И еще… кто-то же должен научить меня свистеть! Будьте моей женой, Лилиан, потому что у вас такие очаровательные уши, перед которыми мне не устоять.

— Уши? — удивленно переспросила Лилиан. Маркус наклонился и легонько укусил розовую мочку.

— Самые красивые уши, которые мне доводилось видеть.

Он провел языком по внутренней стороне ушной раковины, одновременно гладя руками ее тело, не скованное пластинами корсета. Лилиан вдруг вспомнила, что под сорочкой ничего нет. А он гладил ее грудь, обводя пальцами соски, пока они не затвердели и не уткнулись ему в ладонь.

— Отлично, — прошептал он и начал расстегивать пуговицы сорочки Лилиан.

Кровь застучала у нее в висках. Она вспомнила тяжесть его могучего тела, когда они любили друг друга, скользящие движения мышц под ее ладонями, слаженность их движений. Ее кожа вздрагивала под его губами. И эта жажда… Неудивительно, что он весь день сдерживал себя.

Взбудораженная его близостью, она схватила его за руки. Им еще так много важного предстояло сказать друг другу!

— Маркус, — сказала она, почти не дыша, — не надо. Не сейчас. Это только все усложнит. Нужно еще…

— Мне и так все ясно.

Он обнял ладонями ее лицо. У него были очень темные глаза, намного темнее, чем у Лилиан. Если бы не янтарные проблески, их можно было бы назвать черными.

— Поцелуйте меня, — шепнул Маркус и нашел ее губы. Полуоткрыв рот, поцеловал сначала верхнюю губу, затем нижнюю. Она вся задрожала. Ей вдруг показалось, что пол качнулся под ногами. Граф целовал ее все настойчивее. Лилиан уже не понимала, где находится.

Не отрываясь от ее губ, он помог ей обнять себя за шею. У нее задрожали ноги, и он опустил ее на ковер. Его губы ласкали грудь и соски сквозь тонкий батист, и в глазах у Лилиан заплясали ослепительные огни — золотые, красные, синие. Она поняла, что они лежат в прямоугольнике солнечного света, проходящего сквозь цветные стекла витража.

Маркус взялся за ткань сорочки и нетерпеливо ее рванул. Пуговицы рассыпались по всему ковру. Его лицо показалось Лилиан моложе и мягче, чем обычно. Щеки порозовели от желания. Он смотрел ей в лицо, словно забыв обо всем на свете. Никто раньше не смотрел на нее так! Маркус нагнулся к ее обнаженной груди, коснувшись языком жемчужно-белой кожи. Ее соски были похожи на плотно скрученные розовые бутоны. Он принялся ласкать их языком.

Тело Лилиан изгибалось, стремясь слиться с ним как можно полнее. Отвечая на ее безмолвную просьбу, он с мучительной нежностью ласкал ее соски языком и зубами. Он спустил сорочку ниже, к самому животу. Средний палец начал описывать круги вокруг ее пупка. Лилиан извивалась от удовольствия, купаясь в фонтане солнечных лучей и красок, чувствуя, как ее охватывает желание. Его пальцы скользнули ниже, туда, где начинали кудрявиться шелковые волоски. Как только он дотронется до маленького бугорка, спрятанного в складках ее потаенного места, она снова испытает ослепляющее наслаждение…

Вдруг он убрал руки, и Лилиан разочарованно захныкала. Маркус выругался и накрыл ее тело своим. Воцарилась тишина, она слышала только свое прерывистое дыхание. Лилиан попыталась выглянуть из своего убежища, но вздрогнула от страха, когда поняла, что они не одни. Кто-то стоял рядом. Саймон Хант! Он сжимал в руках толстенную книгу и несколько папок, перевязанных черной лентой. Он смотрел на лежащую на ковре пару, и выражение его лица было самое озадаченное. К чести Ханта, он сумел сохранить самообладание, хотя это далось ему нелегко. Граф Уэстклиф, известный проповедник воздержания, катается по ковру кабинета, держа в объятиях женщину в разорванной сорочке. Уж от него ожидать подобной сцены никак не приходилось!

— Простите, милорд, — сказал Хант, стараясь не выдать своего удивления. — Не ожидал, что у вас… назначена встреча на столь ранний час.

Маркус пригвоздил его злобным взглядом:

— В следующий раз не забудь постучать.

— Разумеется, ты прав.

Хант хотел было еще что-то добавить, но передумал и закашлялся.

— Не буду мешать. Заканчивай свой… разговор. Выходя из кабинета, Хант не смог удержаться, чтобы ехидно не спросить:

— Так ты говоришь, раз в неделю?

— Уходи и закрой дверь, — приказал Маркус ледяным тоном.

Хант удалился. Лилиан могла бы поклясться, что он смеялся.

Лилиан уткнулась лицом в плечо Маркуса. Когда-то она бегала по лужайке в панталонах и ужасно боялась, что их кто-нибудь увидит. На сей раз вышло в сто раз хуже. Как она сможет смотреть в глаза Саймону Ханту? Лилиан даже застонала от досады.

— Все в порядке, — услышала она шепот Маркуса. — Он никому не скажет.

— Мне плевать, кому он скажет, — выдавила из себя Лилиан. — Можете компрометировать меня хоть сто раз, я все равно не собираюсь за вас замуж.

— Лилиан, — сказал он, смеясь. — Я бы с величайшим удовольствием компрометировал вас хоть сто раз на дню. Но сначала я хотел бы знать, что такое ужасное и непростительное я совершил сегодня утром?

— Начнем с того, что вы говорили с папой. Он слегка приподнял брови:

— И это вас обидело?

— А разве не обидно? Вы отправились улаживать дело с отцом за моей спиной, не сказав мне ни слова! Вы совершенно не считаетесь со мной. Какое своеволие!

— Погодите, — ехидно отозвался Маркус, легким движением перекатившись на бок и сев. — Ничего такого не было. Я просто встретился с вашим отцом, соблюдая традицию. Будущий жених обязательно разговаривает сначала с отцом девушки, а уж потом делает официальное предложение.

Ей почудилась едкая усмешка в его голосе, когда он добавил:

— Так делают даже в Америке. Или меня обманули? Часы на каминной полке отсчитали, пожалуй, минуту, пока Лилиан нашлась что ответить:

— Да, так это обычно и бывает. Но я предполагала, что папа и вы уже пришли к соглашению насчет помолвки, не спросив меня, хочу ли я этого.

— Вы ошиблись. Мы говорили не о помолвке. Ничего насчет приданого или свадьбы. Я хотел только, чтобы ваш отец разрешил мне ухаживать за вами.

Лилиан смотрела на него, и ей вдруг стало досадно. Потом она вспомнила еще кое-что.

— О чем вы только что говорили с лордом Сент-Винсентом?

Теперь Маркусу стало досадно. Он сказал:

— Вот тут я проявил своеволие. Вероятно, мне следовало бы сказать, что я сожалею, но это не так. Я не сожалею. Я не хотел рисковать, ведь Сент-Винсент мог уговорить вас выйти за него, а не за меня. Тогда я счел необходимым предупредить его, чтобы он держался от вас подальше.

Помолчав, Маркус продолжил как-то неуверенно:

— Несколько лет назад Сент-Винсенту понравилась женщина, с которой у меня была связь. Я не любил ее, но дело обстояло так, что мы могли бы…

Он замолчал, избегая смотреть на Лилиан.

— Не знаю, что бы из этого вышло. Возможности проверить у меня не оказалось. Сент-Винсент начал преследовать ее, и она бросила меня ради него.

Он грустно улыбнулся.

— Как я и предполагал, она надоела ему через пару недель.

Лилиан с состраданием смотрела на его строгий профиль. Маркус рассказывал эту горькую историю без гнева и жалости к самому себе. Но она понимала — это был жестокий урок. Маркус слишком ценил верность. Должно быть, ему особенно тяжело дались предательство друга и вероломство любимой.

— И все-таки вы сохранили дружбу с Сент-Винсентом? — спросила она, смягчив голос.

Было видно: слова ему даются с трудом.

— В каждой дружбе есть свои шрамы. Думаю, если бы Сент-Винсент знал про мои чувства к той женщине, он не стал бы преследовать ее. А на этот раз я уж никак не могу допустить, чтобы прошлое повторилось. Вы слишком важны для меня, вы нужны мне.

Лилиан почувствовала укол ревности. У него были чувства к другой женщине! Ее сердце екнуло. Маркус — типичный англичанин с врожденной нелюбовью к проявлению эмоций, и этот разговор для него — нелегкая попытка раскрыть ей душу.

— Так как Сент-Винсент привлекательнее и красивее меня, — ровным голосом продолжал Маркус, — я понял, что мне следует действовать быстро и решительно. Вот почему я встретился с ним утром. Я собирался сказать ему…

— Это неправда, — не сдержалась Лилиан. Он взглянул на нее озадаченно:

— Простите?

— Он вовсе не привлекательнее вас. — Лилиан покраснела. Оказывается, ей ничуть не легче признаваться, что лежит у нее на сердце, чем Маркусу. — Вы можете быть таким очаровательным, если захотите. А ваша внешность… — Ее лицо заливала краска. — Я нахожу вас очень красивым и привлекательным, — выпалила она. — Всегда думала, что вы очень привлекательный. Вчера я оказалась в вашей постели только потому, что хотела быть с вами, и совсем не потому, что напилась бренди.

Внезапная улыбка осветила его лицо. Он взялся за края лифа и осторожно прикрыл ее грудь.

— Отсюда я могу сделать вывод, что вы отказываетесь выйти за меня замуж скорее в силу неприязни к принуждению, а не по личной неприязни ко мне?

Лилиан бросила на него смущенный взгляд, и граф засмеялся.

— Тогда я спрошу так: подумайте над предложением стать моей женой при условии, что вас никто не будет к этому принуждать.

Она осторожно кивнула.

— Я могла бы подумать над вашим предложением. Но если вы будете вести себя, как средневековый лорд, заставлять угрозами исполнять то, что угодно вам…

— Нет, я не стану вам угрожать, — серьезно ответил Маркус, хотя в его глазах сверкали озорные искорки. — Совершенно ясно, что такая тактика не принесет успеха. Кажется, я встретил достойного противника.

Лилиан смягчилась и немного успокоилась. Она даже не возражала, когда он усадил ее к себе на колени. Его ладонь скользнула под рубашку и легла ей на бедро скорее успокаивающим жестом, чем возбуждающим.

— Брак — это партнерское соглашение, — сказал он. — Я никогда еще не заключал партнерских соглашений, не обсудив предварительно условий. Сейчас я хочу сделать то же самое. Мы обсудим все с глазу на глаз, вы и я. Несомненно, по некоторым пунктам будут разногласия. Однако вы убедитесь в том, что я — мастер компромиссов.

— Окончательное слово о моем приданом скажет отец.

— Я имел в виду не денежные вопросы. Дела, где решаете вы, а не ваш отец.

— Вы хотите поговорить о том, чего мы оба ждем от супружеской жизни, где будем жить и все такое?

— Совершенно верно.

— А если я скажу, что жизнь в деревне не для меня и я хочу переехать из Гэмпшира в Лондон и жить в Марсден-Террас?

Маркус задумчиво посмотрел на нее, подбирая слова для ответа:

— Придется пойти на уступки. Однако мне придется часто наезжать сюда, чтобы управлять имением. Я так понимаю, что вам не по душе Стоуни-Кросс-Парк?

— Нет, я его очень люблю. Я спросила просто так.

— Но вы привыкли к удобствам городской жизни?

— Я бы хотела жить здесь, — сказала вдруг Лилиан. Она вспомнила красоты Гэмпшира, леса и реки, луга… В один прекрасный день она будет играть там со своими детьми. Ей нравились обитатели деревень с их причудами, хозяева сельских магазинчиков, местные праздники, так оживляющие тихое течение деревенской жизни. А сам дом! Он такой огромный и уютный, с его углами и закоулками, где так приятно дремать в дождливый день. И ночи, полные любви.

Лилиан покраснела. «Самое лучшее, что есть в Стоуни-Кросс-Парке, — это его владелец. И где бы мы ни жили, нам не будет скучно».

— Разумеется, — продолжала она важно, — я буду крайне расположена жить в Гэмпшире, если мне позволят кататься верхом.

Уэстклиф рассмеялся в открытую.

— Я прикажу оседлать Звездный Свет этим же утром. Седло будет мужским.

— О, благодарю вас! — с преувеличенной любезностью ответила Лилиан. — До отъезда гостей еще два дня, а я уже получила позволение кататься верхом. Это потому, что я спала с вами?

Его губы скривились в усмешке, и он похлопал ее по бедру.

— Если бы вы переспали со мной неделю назад, я бы уже разрешил вам управлять поместьем.

Лилиан с трудом удержалась от улыбки.

— Понятно. В нашем браке дело будет обстоять так: мне придется всякий раз использовать свои чары, когда захочется что-то получить.

— Не совсем, хотя…

В его глазах плясали дразнящие искорки.

— Ваши чары, несомненно, сделают меня уступчивее. Лилиан никогда еще не видела Маркуса таким веселым.

Он заигрывал, дразнил, подшучивал над ней. Очевидно, ему было легко и спокойно. Этот мужчина, развалившийся на ковре рядом с ней, ничем не напоминал надменного лорда Уэстклифа, каким все его знают. Он усадил ее поудобнее и провел рукой по ее ноге, обхватив наконец узенькую лодыжку. И ее вдруг затопила волна счастья. «И дело тут не только в физической близости, — подумала она. — Я просто люблю его всей душой».

— Вы думаете, мы поладим? — спросила она нерешительно, играя с узлом его серого муарового галстука. — Мы ведь противоположности во всем, куда ни кинь.

Маркус поцеловал ее запястья, проведя губами по линии тонких голубых вен под нежной белой кожей.

— Я прихожу к мнению, что было бы неразумно брать жену, которая во всем похожа на меня. Это стало бы в высшей степени ошибочным решением.

— Возможно, вы правы, — согласилась Лилиан, гладя его коротко остриженные виски. — Вам нужна жена, которая не даст вам пребывать в мрачности все время. Которая… — Она замерла, когда его язык коснулся нежной кожи в сгибе локтя, пытаясь собраться с мыслями. — Которая сможет привести вас в чувство, когда вы напустите на себя особенно напыщенный вид.

— Я никогда не бываю слишком уж напыщенным, — возразил Маркус, отводя в сторону ворот ее рубашки, закрывающий восхитительный изгиб шеи. У нее захватило дыхание, когда он начал целовать ее ключицу.

— А как бы вы назвали того, кто держит себя с такой самоуверенностью, словно знает все на свете, и считает идиотами всех, кто с ним не согласен?

— В большинстве случаев люди, которые не соглашаются со мной, действительно идиоты. Ничего не поделаешь.

Лилиан тихо засмеялась и положила голову на сгиб его локтя, позволяя ему целовать себя в шею.

— Когда же мы приступим к переговорам? — спросила она. «Какой хриплый у меня голос», — удивилась она.

— Сегодня вечером. Вы придете в мою спальню. Она посмотрела на него с сомнением.

— Это особая хитрость, с помощью которой вы сможете оказывать на меня давление?

Маркус откинулся назад, чтобы посмотреть ей в лицо, и сурово ответил:

— Разумеется, нет. Я намерен самым серьезным образом обсудить все спорные вопросы, чтобы исключить в дальнейшем любые ваши сомнения по поводу брака со мной.

— Понятно…

— А после этого я стану оказывать на вас давление самым бессовестным образом.

И он поцеловал ее. Она даже не успела улыбнуться. В первый раз за все время она услышала от него фривольную фразу. Обычно пуританская сдержанность сковывала его язык, а вот ей такие фразы давались без малейших усилий. Может быть, он уже учится у нее?

— Но сейчас, — сказал Маркус, — мне нужно решить одну задачку из области логики.

— Какую задачку?

Лилиан вдруг пришлось приподняться и сесть прямо. Она почувствовала возбуждение его плоти, нараставшее под весом ее тела…

Большим пальцем он погладил ее губы, а потом, не в силах удержаться, поцеловал в последний раз. Ошеломленная бурей собственных чувств, разбуженных этим поцелуем, она обмякла в его руках, пытаясь отдышаться.

— Задача состоит в том, — шепнул Маркус, — чтобы отправить вас наверх, в вашу комнату, да так, чтобы никто не смог увидеть вас в ночной рубашке.

Глава 20

Так и осталось неясным, то ли это Дейзи «рассыпала горох», как выражались в Америке, то ли новость разнесла Аннабел, которой муж, видимо, поведал о сцене в кабинете. Встретившись с «желтофиолями» за обедом, Лилиан сразу поняла, что ее тайна выплыла наружу. Они знали — это читалось у них на лицах. Смущенная улыбка Эви, заговорщицкий вид Дейзи, нарочитая беззаботность Аннабел. Лилиан покраснела. Ей захотелось провалиться сквозь землю, только бы избежать их любопытных взглядов. Раньше она с легкостью могла нацепить на себя циничный вид. Он служил ей маской всякий раз, когда ей хотелось скрыть испуг, замешательство, одиночество. Но сейчас ей не хотелось притворяться. Она чувствовала себя открытой и уязвимой.

Аннабел заговорила первой:

— Какое скучное выдалось утро! — Она деланно зевнула, прикрыв рот рукой. — Надеюсь, кто-нибудь придумает, о чем поболтать? Нет ли свежих новостей?

Она не сводила пристального взгляда с напряженного лица Лилиан. Подошел лакей и принес чай для Лилиан. Дождавшись, когда он уйдет, Аннабел продолжила:

— Ты сегодня что-то припозднилась, дорогая. Тебе хорошо спалось?

Лилиан прищурилась и пристально посмотрела на веселящуюся подругу.

— По правде говоря, нет.

Эви подавилась чаем, а Аннабел усмехнулась и весело сказала:

— Почему бы тебе не поделиться новостью, Лилиан? А потом я расскажу тебе еще одну. Не сомневаюсь, однако, что твоя новость гораздо интереснее моей.

— Ты, кажется, и так все уже знаешь, — буркнула Лилиан и сделала глубокий глоток, пытаясь скрыть смущение. Чай оказался слишком горячим, и она обожгла язык. Пришлось поставить чашку на стол и выдержать пристальный взгляд Аннабел. Но подруга уже смягчилась и с симпатией посматривала на Лилиан.

— Все в порядке? — участливо спросила Аннабел.

— Не знаю, — призналась Лилиан. — Я словно сама не своя. Я рада, счастлива, но в то же время…

— Ты боишься? — тихо спросила Аннабел.

Месяц назад Лилиан предпочла бы умереть под пыткой, чем признаться, что ей страшно, сейчас же она просто кивнула.

— Человек, который, по общему мнению, не отличается добросердечием или особой чувствительностью, может подумать, что я у него в руках. Мне это не нравится. Ясно ведь, что мы не совсем совпадаем по темпераменту.

— Но физически он тебе нравится? — спросила Аннабел.

— К сожалению, да.

— Почему «к сожалению»?

— Потому что намного проще выйти замуж за человека, с которым тебя связывает просто дружба, а не…

Все трое наклонились к ней поближе.

— Ч-что? — спросила Эви, округлив глаза.

— Страсть. Огненная, испепеляющая, непристойная.

— Боже! — ахнула Эви, без сил бросаясь на спинку стула. Аннабел хмыкнула, а Дейзи изумленно уставилась на сестру.

— И это тот мужчина, поцелуи которого «можно терпеть»? — напомнила Аннабел.

Лилиан ухмыльнулась и уставилась в чашку с дымящимся чаем.

— Кто бы мог подумать, что этот накрахмаленный и застегнутый на все пуговицы господин в постели будет совсем другим?

Аннабел заметила:

— Боюсь, с тобой он просто не мог вести себя иначе. Лилиан оторвала взгляд от чашки.

— Почему ты так говоришь? — спросила она осторожно. Может быть, Аннабел имеет в виду духи?

— Граф вмиг оживляется, стоит тебе войти в комнату. Ясно, ты его очаровала. С ним невозможно разговаривать. Он все время старается расслышать, что говоришь ты в другом конце комнаты. Ловит каждое твое движение.

— В самом деле?

Очень довольная, Лилиан постаралась сделать безразличный вид.

— Почему ты раньше мне не говорила?

— Не хотела вмешиваться. Мне казалось, ты предпочитаешь общество Сент-Винсента.

Лилиан сморщилась и закрыла лицо руками. Ей пришлось рассказать подругам об ужасной сцене, которая произошла сегодня утром между ней, Маркусом и Сент-Винсентом. Ей так нужно было их сочувствие!

— Лорд Сент-Винсент мог бы вызвать сострадание, — сказала Аннабел, — если бы не одно обстоятельство. Как известно, он разбил немало сердец, из-за него проливались моря слез. Поделом ему — пусть знает, как тяжело быть отвергнутым.

— Но мне-то кажется, что я его обманула, — виновато сказала Лилиан. — А он был так мил! Ни слова укора. Мне показалось, его можно за это уважать.

— Б-будь осторожна, — тихо сказала Эви. — Мы много слышали о лорде Сент-Винсенте. Он не из тех, кто легко сдается. Если встретишься с ним еще раз, никуда не ходи с ним вдвоем. Обещай!

Лицо у Эви было встревоженное, а Лилиан улыбнулась:

— Эви, ты говоришь ужасные вещи. Ну хорошо, я обещаю. Но, по-моему, бояться нечего. Вряд ли лорд Сент-Винсент настолько глуп, чтобы ссориться с таким могущественным человеком, как граф.

Ей захотелось сменить тему разговора, и она повернулась к Аннабел:

— Вот я и выложила все новости. Теперь твоя очередь. Что случилось?

Она внимательно посмотрела на подругу. Ее глаза сияли, а солнечные лучи прыгали в светлых шелковистых волосах. Аннабел выглядела двенадцатилетней девочкой. Она быстро осмотрелась по сторонам — не слышит ли кто — и прошептала:

— Я почти уверена, что у меня… недавно появились признаки. Мне все время хочется спать, меня тошнит, уже второй раз нет месячных…

Все раскрыли рты от восторга. Дейзи перегнулась через стол и схватила Аннабел за руку.

— Дорогая, вот это новость! А мистер Хант знает? Аннабел вдруг поскучнела.

— Еще нет. Хочу окончательно убедиться, потом скажу. Я вообще хочу, чтобы он не знал как можно дольше.

— Почему? — удивилась Лилиан.

— Стоит ему узнать, и он окружит меня такой заботой, что… мне нельзя будет никуда выходить одной.

«Желтофиоли» согласно кивнули. Они прекрасно знали, как трепетно Саймон Хант относится к жене. Узнай он, что Аннабел ждет ребенка, будет кружить над ней, как ястреб.

— Вот это успех! — воскликнула Дейзи, стараясь не кричать. — В прошлом году ты была одной из «желтофиолей», а теперь станешь матерью. Как чудесно все устроилось, дорогая!

— Следующей будет Лилиан, — прибавила Аннабел, улыбаясь.

Лилиан стало радостно и тревожно одновременно.

— В чем дело? — спросила Дейзи вполголоса, пока Эви с Аннабел, продолжали весело болтать. — У тебя встревоженный вид. Ты сомневаешься? Это естественно…

— Если я выйду за него, мы обязательно будем ссориться, как кошка с собакой, — нервно сказала Лилиан.

Дейзи улыбнулась.

— Может быть, ты преувеличиваешь? У меня есть подозрение, что вы с графом не так уж непохожи, как тебе кажется.

— И в чем же, интересно, мы сходимся?

— А ты подумай, — посоветовала младшая сестра, лукаво улыбнувшись. — Уверена, тебе придет что-нибудь в голову.

Когда мать и сестра уселись, Уэстклиф встал перед ними, сцепив руки за спиной. Ситуация была для него непривычной. Предстояло рассказать им, что у него на сердце. Открыть душу, а не взывать к доводам разума. Совсем не в духе Марсденов. Все члены семьи славились своей расчетливостью, за исключением Алины и Ливии, конечно. Маркус вырос типичным Марсденом. Но вот в его жизнь вошла Лилиан Боумен, ворвалась как ураган.

Готовясь связать свою судьбу с этой своевольной молодой особой, Маркус впервые в жизни ощутил в душе мир и покой. Его губы против воли начали складываться в веселую гримасу. Он представил, как объявит матери, что у нее наконец появится невестка. Эту девушку графиня меньше всего представляла в роли невестки.

Ливия села в кресло, а графиня, как всегда, устроилась на диванчике. В который раз Маркус подивился, какие они разные. Ласковые ждущие глаза сестры и безразличный, пустой взгляд матери.

— Вы лишили меня послеобеденного отдыха, — едко сказала графиня, — так говорите же, милорд, умоляю. Что за новость вы собираетесь нам сообщить? Должно быть, нечто важное, раз вы вызвали меня сюда в столь неурочный час. Полагаю, речь опять пойдет об этом злосчастном младенце, сыне вашей сестры. Итак, мы слушаем.

Маркус сжал зубы. Он хотел сообщить им новость деликатно и осторожно. Теперь, когда мать так непростительно отозвалась о новорожденном племяннике, благие намерения улетучились без следа. Маркус со злобной радостью предвкушал сцену, когда мать узнает… Все ее внуки, в том числе и наследник титула, будут наполовину американцами.

— Уверен, вы обрадуетесь, когда узнаете, что я прислушался к вашим советам и выбрал невесту, — сказал он бесстрастно. — Я еще не сделал ей официального предложения, но думаю, оно будет принято.

Графиня заморгала, не веря своим ушам. Обычное самообладание дало трещину.

Ливия смотрела на него с сияющей улыбкой. Маркус вдруг заметил, что в ее веселых глазах пляшут злобные чертики. Неужели сестра догадалась, кто невеста?

— Как чудесно! — воскликнула она. — Неужели нашлась женщина, готовая тебя терпеть?

Он широко улыбнулся в ответ:

— Похоже, что да. Боюсь, однако, мне придется поспешить со свадебными приготовлениями, а то она опомнится и сбежит.

— Чушь! — сурово заявила графиня. — Ни одна женщина не откажется стать графиней Уэстклиф. У вас древнейший титул в Британии. В тот день, когда вы женитесь, ваша жена превзойдет знатностью любую некоронованную особу на земле. А теперь скажите же, кто она.

— Мисс Лилиан Боумен.

Графиня чуть не подавилась от возмущения:

— Хватит дурацких шуток, Уэстклиф. Назовите ее имя.

Зато Ливия от восторга едва могла усидеть на месте. Нагнувшись к матери, она произнесла громким театральным шепотом:

— Думаю, он вполне серьезен, матушка. Это и в самом деле мисс Боумен.

— Не может быть! — Графиня была ошеломлена. На ее щеках ясно выступили кровеносные сосуды. — Я требую, чтобы вы пришли в себя, Уэстклиф. Подумайте! Никогда не признаю эту отвратительную девицу своей невесткой.

— Вам придется это сделать, — безжалостно сказал Маркус.

— Ты мог выбрать любую девушку здесь или на континенте, девушку безупречного происхождения и воспитания…

— Мне нужна мисс Боумен.

— Из нее никогда не получится подходящая жена для Марсдена. Не тот металл, чтобы заливать его в нашу форму.

— Значит, я разобью эту форму.

Графиня рассмеялась так грубо и некрасиво! Ливии пришлось вцепиться руками в стул, чтобы избежать соблазна заткнуть себе уши.

— Какое безумие! Эта девица Боумен просто дворняжка. Как вы можете допустить, чтобы матерью ваших детей стала особа, которая подрывает наши устои, высмеивает традиции, презирает наши правила? Она смеется над хорошими манерами. Зачем вам такая жена? Боже правый, Уэстклиф!

Она замолчала, чтобы перевести дух. Взглянув на Ливию, старая дама снова разъярилась.

— С какой стати наша семья так полюбила этих американцев?