Пролог

Пятница, 17.50, Санкт-Петербург

– Павел, – сказал Петр Володин. – Я ничего не понимаю.

Павел Одинцов, крепче стиснув руль микроавтобуса, неодобрительно посмотрел на мужчину, сидящего рядом с ним.

– Что ты не понимаешь, Петя?

– Ты прощаешь французов, – ответил Петр, теребя жесткие баки, – так почему же ты не можешь простить немцев? Ведь и те и другие вторгались в Россию.

Павел нахмурился:

– Если ты не видишь разницу, Петя, значит, ты полный дурак.

– Это не ответ, – вмешался Иван, один из четверых, сидевших сзади.

– Хоть это и соответствует действительности, – усмехнулся Эдуард, устроившийся рядом с ним, – но Иван прав. Это не ответ.

Павел переключил передачу. Этот отрезок ежедневной получасовой дороги до жилого квартала на проспекте Непокоренных неизменно вызывал у него наибольшую ненависть. Не успев отъехать от Эрмитажа, они уже через пару минут вынуждены были сбрасывать скорость, воткнувшись в вечно забитое машинами узкое горло Дворцовой набережной. Вот и сейчас они застряли в плотном транспортном потоке, а тем временем его политическая Немезида несется на полной скорости.

Павел достал из нагрудного кармана папиросу. Петр щелкнул зажигалкой.

– Спасибо.

– Ты мне так и не ответил, – напомнил Петр.

– Отвечу, – упрямо промолвил Павел, – когда заедем на мост. Я не могу одновременно думать и ругаться.

Павел резко выкрутил руль, перестраиваясь в левый ряд, и всех сидящих в микроавтобусе отбросило в противоположную сторону. Олег и Константин, успевшие заснуть сразу же после того, как сели в машину, встрепенувшись, проснулись.

– Ты слишком нетерпелив, Павел, – заметил Иван. – Зачем тебе так спешить домой? К жене? С каких это пор ты так торопишься возвращаться к ней?

– Очень смешно, – буркнул Павел. По правде сказать, он никуда не торопился. Он спешил удрать от давления, от приближающегося конечного срока, который вот уже несколько месяцев висел над ним дамокловым мечом. И сейчас, когда все уже почти закончено, Павел мечтал только о том, как бы поскорее вернуться на киностудию "Мосфильм", где он разрабатывал компьютерное программное обеспечение для мультипликационных фильмов.

Снова переключив передачу, Павел принялся лавировать в сплошном потоке крошечных "Запорожцев", нещадно тарахтящих своими сорокатрехсильными двигателями, и большими, пятиместными "Волгами". Изредка встречались и иномарки, однако на них ездили только правительственные чиновники и воротилы "черного рынка"; позволить себе подобную роскошь больше не мог никто. Павел и его товарищи были обязаны за этот микроавтобус руководству телестудии. Эта мощная машина швейцарского производства – единственное, чего ему будет недоставать.

"Нет, неправда", – подумал Павел, взглянув на запад, где на противоположном берегу Невы красовалась величественная Петропавловская крепость. Лучи заходящего солнца сверкали на ее высоком, изящном золоченом шпиле.

Он будет скучать по Петербургу. По красоте пламенеющих оранжевых закатов над Финским заливом, по спокойному течению голубых вод Невы, Фонтанки и Екатерингофки, по скромной простоте множества каналов. Хотя водные артерии, опутавшие густой сетью сердце этого древнего города, русской Венеции, до сих пор оставались грязными – наследие многих лет пренебрежения нормами экологии, чем славился коммунистический режим, – по крайней мере, теперь они не были покрыты толстой пленкой зловонных промышленных отходов. Павел подумал о том, что будет скучать по величию рубиново-красного дворца Белосельских-Белозерских на Фонтанке, по позолоте внутреннего убранства Александро-Невской лавры, куда он иногда ходил помолиться, по высоким позолоченным луковкам Екатерининского дворца, по умиротворенным лужайкам и каскадам фонтанов Петродворца, детища Петра Великого. Он будет скучать по изящным белым "Ракетам" на подводных крыльях, скользящим по Неве, подобно кораблям будущего из научно-фантастических романов Станислава Лема, и по могучим боевым кораблям, огромным по сравнению с этими малютками, подходящим к Нахимовскому военно-морскому училищу, расположенному на Аптекарском острове на Неве.

И, разумеется, он будет скучать по несравненному Эрмитажу. Хотя им не разрешалось разгуливать по музею, Павлу всегда удавалось выкроить время и побродить по залам, когда полковник Росский был занят. Даже если кто-то и обращал внимание на то, что он здесь бывает каждый день, считалось, что он является сотрудником Эрмитажа. Никто не придавал этому значения. Кроме того, нельзя поместить человека верующего в окружение таких шедевров, как "Снятие с креста" Рембрандта[1] и «Святые жены у гроба Христа» Карраччи или «Святой Винсент в темнице» работы мастера школы Рибальта Франсиско, любимого полотна Павла, и ждать, что он не будет на них смотреть. Особенно если он ощущает родство с плененным, но полным решимости святым Винсентом.

Но он с радостью расстанется со своими компьютерами, отдохнет от стресса работы без выходных, под бдительным оком полковника Росского. Павлу довелось служить под началом этого ублюдка в Афганистане, и теперь он проклинал судьбу, которая снова свела их на последние полтора года.

Подъезжая к Кировскому мосту через Неву, ведущему в северные районы города, Павел, как обычно, перестроился в левый ряд, отделенный от встречной полосы невысоким бетонным ограждением. По этому ряду двигались самые бесстрашные водители. Павел облегченно вздохнул, вливаясь в поток быстро едущих машин.

– Вы хотите услышать ответ? – спросил он, делая глубокую затяжку.

– На который из вопросов? – сострил Иван. – Про твою жену?

Павел нахмурился.

– Я объясню разницу между немцами и французами. Французы пошли за Наполеоном, потому что были голодны. Они всегда ставили личные удобства выше моральных принципов.

– А как же движение Сопротивления? – спросил Петр.

– Причуда. Рефлекторное подрагивание трупа. Если бы французское Сопротивление обладало хоть каплей стойкости советских войск под Сталинградом, немцы никогда не вошли бы в Париж.

Павел надавил на педаль газа, не позволяя какому-то "Фольксвагену" подрезать его справа. Увидев за рулем легковушки угрюмую дамочку, он решил, что это спекулянтка. Бросив взгляд в зеркало заднего обзора, Павел отметил, как следом за микроавтобусом пристраивается выруливший из среднего ряда грузовик.

– Французы по природе своей не злые, – продолжал Павел. – А вот немцы последовали за Гитлером, потому что в сердце своем они по-прежнему остаются вандалами. Дайте им время, и их заводы снова станут выпускать танки и бомбардировщики, это я вам обещаю.

Петр покачал головой:

– А что насчет Японии?

– Тоже страна ублюдков, – ответил Павел. – Если Догин победит на выборах, он им покажет кузькину мать.

– Неужели мания преследования является достаточным основанием для того, чтобы голосовать за человека, претендующего на президентский пост?

– Относиться с опаской к давнишним врагам – это никакая не мания преследования. Это обыкновенная осторожность.

– Это ведь провокация! – воскликнул Петр. – Нельзя поддерживать человека, потому что он поклялся во всеуслышание при малейших же признаках ремилитаризации всыпать Германии по первое число.

– Это только одна из причин. – Дорога впереди стала свободной, и Павел увеличил скорость, въезжая на мост. Внизу показалась широкая полоса темной воды. Павел поднял стекло, спасаясь от пронизывающего ветра. – Догин обещает возродить космическую программу, а это укрепит всю российскую экономику. Он создаст еще много таких же студий, как наша, а строительство новых заводов вдоль Транссибирской железной дороги обеспечит страну дешевыми товарами и доступным жильем.

– А где твой Догин возьмет деньги на все эти чудеса? – спросил Петр. – Наше маленькое гнездышко здесь обошлось в двадцать пять миллиардов рублей! Неужели ты действительно веришь, что, если Догин одержит победу на выборах, он срежет жирок с правительственных чиновников и с иностранных предпринимателей?

Выпустив дым, Павел кивнул.

Нахмурившись, Петр ткнул большим пальцем через плечо.

– Я услышал там совсем другое. Номер два говорил со своим помощником о ворах в законе. Вот где он собирается доставать деньги, а это очень опасный путь...

"Фольксваген" резко дернулся, перегораживая микроавтобусу дорогу. Павел инстинктивно, что есть силы, нажал на тормоз и выкрутил руль вправо. В этот самый момент послышался глухой хлопок, и из-под приборной панели повалил густой зеленый дым.

– В чем дело?.. – закашлялся Петр.

– Опустите стекло! – задыхаясь, крикнул один из сидящих сзади.

Но Павел уже повалился на рулевое колесо, теряя сознание. В неуправляемый микроавтобус сзади врезался грузовик.

Навалившись на него всей своей массой, грузовик швырнул микроавтобус на "Фольксваген", успевший перестроиться в правый ряд. Микроавтобус зацепил легковушку левым краем переднего бампера, царапая ей правый бок и высекая искры. Развернувшись поперек моста, он наскочил на невысокое бетонное ограждение и вздыбился вверх, подчиняясь неумолимому давлению грузовика. Правая покрышка взорвалась, ось перепрыгнула через ограждение, и микроавтобус повалился передом вниз, в покрытую рябью реку.

Упав в воду, микроавтобус простоял довольно долгое время вертикально, затем с громким шипением завалился на крышу. Из всех щелей вырвались потоки пара и пузырьков воздуха, смешиваясь с редеющим зеленым дымом. Некоторое время перевернутый вверх колесами микроавтобус держался на поверхности, но в салоне уже вовсю хозяйничала вода.

Коренастый водитель грузовика и молодая блондинка, сидевшая за рулем "Фольксвагена", были первыми, кто подбежал к сломанному ограждению. К ним присоединились другие водители, выскочившие из своих машин.

Ни коренастый мужчина, ни женщина не сказали друг другу ни слова. Они лишь проводили взглядом микроавтобус, уплывающий на юго-запад. Его медленно кружило течением; пузырьки воздуха редели, а от дыма осталась лишь едва различимая пелена. Машину уже отнесло слишком далеко, так что нырять в реку и искать оставшихся в живых было бесполезно. Мужчина и женщина заверили всех, что с ними все в порядке. Затем вернулись к своим машинам и стали ждать приезда ГАИ.

Никто не заметил, что водитель грузовика, отходя от края моста, бросил в реку маленькую прямоугольную коробочку.

Глава 1

Суббота, 10.00, Москва

Высокий, широкоплечий и мускулистый министр внутренних дел Николай Догин сидел за дубовым письменным столом, насчитывающим несколько сотен лет, в своем рабочем кабинете в Кремле. Середину массивной, потемневшей от времени столешницы занимал компьютер. Справа стоял черный телефон, слева – маленькая фотография родителей в рамке. Выцветший снимок был пересечен горизонтальным рубцом. Отец Догина, сложив пополам, проносил его в нагрудном кармане гимнастерки всю войну.

Серебристо-седые волосы Догина были зачесаны назад. Щеки его впали, глаза выглядели усталыми. Простой коричневый костюм, купленный в ГУМе, был помят, а у светло-коричневых ботинок сбились носы: эта тщательная, старательно поддерживаемая неопрятность верой и правдой служила Догину уже много лет.

"Так было до этой недели", – с горечью подумал он.

Впервые за тридцать лет работы на государственной службе облик простого человека из народа его подвел. Со свойственной ему страстностью Догин обещал своему народу национальное возрождение, о чем народ, как уверяли его советники, давно мечтал. Он призывал снова начать гордиться своей армией и раздувал подозрительность в отношении прежних врагов. Однако народ от него отвернулся.

И Догин, разумеется, понимал, почему это произошло. Его соперник Кирилл Жанин в последний раз закинул дырявые, залатанные сети, вылавливая золотую рыбку из сказки, способную выполнить любое желание.

Капитализм.

В ожидании помощника Догин окинул взглядом сидящих перед ним семерых человек, однако смотрел он не на них, а на стены у них за спиной, на которых были собраны свидетельства многовековой истории торжества тоталитаризма.

Как и от письменного стола министра, от этих стен буквально исходил аромат древности. Они были увешаны картами в дорогих, красивых рамах, самые старые из которых насчитывали уже несколько столетий. Это были карты Российского государства при различных царях, начиная с Ивана Третьего. Догин устало обвел взглядом все карты, от выцветшего пергамента, изображение на котором, по преданию, было выполнено кровью тевтонских рыцарей, взятых в плен после Ледового побоища, до плана Кремля, выполненного на подкладочной ткани брюк обезвреженного германского убийцы.

"Мир такой, каким он был", – подумал Догин, задерживая взгляд на карте Советского Союза, которая в августе 1961 года побывала в космосе вместе с космонавтом номер два Германом Титовым. Мир, каким он станет снова.

Семеро мужчин, рассевшихся на диване и в креслах, также несли на себе следы возраста. Всем им уже было далеко за пятьдесят, кое-кто разменял седьмой десяток. Почти все были в костюмах, двое в военной форме. Все молчали. Тишину нарушал лишь шум вентилятора в корпусе компьютера. Наконец раздался стук в дверь.

– Войдите.

Дверь открылась, и в кабинет вошел молодой мужчина со свежим лицом. У Догина в груди все оборвалось. Глаза помощника были наполнены бесконечным огорчением, и министр сразу же догадался, что это означает.

– Ну? – нетерпеливо спросил он.

– Я очень сожалею, – тихо произнес молодой мужчина, – но это уже официальные данные. Я сам проверил цифры.

Догин кивнул.

– Благодарю вас.

– Мне отдать необходимые распоряжения?

Догин снова молча кивнул, и молодой мужчина, пятясь, вышел из кабинета и тихо закрыл за собой дверь.

Наконец Догин посмотрел на собравшихся. Как и он сам эти люди внешне никак не отреагировали на известие.

– Этого следовало ожидать, – произнес министр внутренних дел. Пододвинув фотографию родителей ближе, он провел по стеклу кончиками пальцев. Казалось, он обращается к ним. – Победу на выборах одержал министр иностранных дел Жанин. Сами понимаете, такое сейчас время. Все опьянены свободой, однако это свобода без ответственности, вседозволенность без здравого смысла, экспериментирование без осторожности. Россия выбрала президента, который хочет пустить в обращение новую валюту, заставить нашу экономику рабски и беспрекословно подчиняться тому, что можно продавать за границу. Этот человек собирается ликвидировать "черный рынок", полностью обесценив вращающиеся на нем деньги и товары. Ликвидировать политических соперников, лишив их возможности сместить его с поста без катастрофического обвала на всех международных рынках. Ликвидировать армию, как своего главного противника, выплачивая генералам огромные деньги не за то, чтобы они защищали Родину-мать, а за то, чтобы они прислуживали ему лично. "Подобно Германии и Японии, – говорит он нам, – сильная в экономическом плане Россия не должна бояться никаких врагов". – Прищурившись, Догин всмотрелся в лицо отца на фотографии. – На протяжении семидесяти лет мы не боялись абсолютно никого. Наш герой Сталин правил не только Россией – он правил всем миром! Недаром его фамилия происходит от слова "сталь". И наш народ в то время был выкован из стали. И подчинялся только силе и власти. А сегодня люди думают только о личном комфорте и верят пустым обещаниям.

– Добро пожаловать в демократию, дорогой мой Николай, – протрубил генерал-полковник Виктор Мавик, широкоплечий вояка с зычным командирским голосом. – Добро пожаловать в мир, в котором НАТО обхаживает Чехословакию, Венгрию и Польшу, бывших участников Варшавского договора, уговаривая их присоединиться к альянсу, даже не проконсультировавшись с нами!

Заместитель министра финансов Евгений Гровлев подался вперед, положив острый подбородок на оттопыренные большие пальцы.

– Нам нужно следить за тем, чтобы не спешить без надобности, – сказал он. – Быстро осуществить свои обещанные реформы Жанин не сможет. Народ отвернется от него быстрее, чем в свое время отвернулся от Горбачева и Ельцина.

– Мой соперник молод, но не глуп, – возразил Догин. – Он не стал бы давать обещания, не заключив предварительные договоренности. А когда он их выполнит, немцы и японцы получат то, что им не удалось получить в ходе Второй мировой войны. Соединенные Штаты получат то, что им не удалось получить в ходе "холодной войны". Тем самым они поделят между собой нашу Родину.

Догин перевел взгляд еще на одну карту: на карту России и Восточной Европы на экране компьютера. Он нажал клавишу, и Восточная Европа стала крупнее. Россия исчезла.

– Одно нажатие клавиши истории, и нас нет, – сказал министр.

– Только если мы будем бездействовать, – возразил долговязый Гровлев.

– Да, – согласился Догин. – Если мы будем бездействовать. – В кабинете становилось все более душно, и он промокнул носовым платком выступивший на верхней губе пот. – Народ отбросил подозрительное отношение к иностранцам, купившись на обещанное благосостояние. Но мы докажем, что это не выход. – Догин обвел взглядом присутствующих. – То обстоятельство, что вы или ваш кандидат проиграл выборы, демонстрирует, как сильно сбит с толку наш народ. Однако то, что сегодня утром вы пришли сюда, говорит, что вы не намерены с этим мириться.

– Совершенно верно, – подтвердил генерал Мавик, проводя пальцем под воротником. – И мы в вас верим. Вы были сильным руководителем московского горкома партии и проявили себя в Политбюро с лучшей стороны. Но во время нашей первой встречи вы ни словом не обмолвились о том, что собираетесь делать, если старой гвардии не удастся вернуть Кремль. Мы, старая гвардия, потерпели поражение. И теперь мне бы хотелось услышать подробности вашего плана.

– И мне тоже, – подхватил маршал ВВС Дайка, сверкнув серыми глазами из-под густых бровей. – Любой из нас сможет стать влиятельным лидером оппозиции. Почему мы должны поддерживать вас? Вы обещали нам совместные действия с Украиной. Пока же мы наблюдали лишь второстепенные сухопутные маневры рядом с границей, которые быстренько одобрил и сам Жанин. Но даже если бы совместные маневры состоялись, чего бы мы этим добились? Старые советские братья объединяются, и Запад дрожит. Но каким образом это поможет нам возродить Россию? Если вы хотите, чтобы мы последовали за вами, посвятите нас в детали.

Догин посмотрел на маршала. Пухлые щеки Дайки раскраснелись, нависший подбородок скрывал туго затянутый узел галстука. Министр понимал, что, услышав эти самые детали, присутствующие сгрудятся вокруг Мавика или даже переметнутся к Жанину.

Он осмотрел их, подолгу задерживая взгляд на каждом. Почти на всех лицах Догин увидел убежденность и силу, но на лицах Мавика и в особенности Гровлева лежала тень тревоги. Нерешительность ближайших соратников возмутила министра, потому что он был единственным, кто предлагал России спасение. Однако Догину удалось сохранить внешнее спокойствие.

– Вам нужны детали? – спросил он.

Догин набрал с клавиатуры команду, затем развернул компьютерный монитор так, чтобы его было видно всем присутствующим. Пока жужжал жесткий диск, министр внутренних дел смотрел на лицо своего отца на фотографии. С войны Догин старший вернулся увешанный наградами, а впоследствии он стал одним из самых преданных телохранителей Сталина. Однажды он сказал своему сыну, что на войне научился носить с собой только одно: знамя Родины. И где бы он ни находился, в какие бы переделки ни попадал, каким бы опасностям ни подвергался, это всегда позволяло ему найти друга и союзника.

Когда дисковод наконец умолк, Догин и пятеро из присутствующих тотчас же встали. Мавик и Гровлев, подозрительно переглянувшись, также медленно поднялись на ноги. Оба вытянулись по стойке "смирно".

– Вот как я намереваюсь возродить Россию, – объяснил Догин. Обойдя вокруг стола, он указал на изображение, заполнившее экран: золотые звезда и серп и молот на красном поле старого советского флага. – Напомним нашему народу о его долге. Истинные патриоты без колебаний выполнят все необходимое, не задавая вопросов и не считаясь с ценой.

Все сели – все, кроме Гровлева.

– Все мы являемся патриотами, – сказал заместитель министра финансов. – Но лично мне театральные эффекты не по душе. Если мне предстоит вложить в ваши руки те ресурсы, которыми я располагаю, я хочу знать, как будут они использованы. На подготовку военного переворота? На вторую революцию? Или вы не настолько нам доверяете, товарищ министр, чтобы по-настоящему раскрыть ваши планы?

Догин смерил Гровлева взглядом. Он не может открыть ему все. Не может рассказать о своих планах в отношении армии и о связях с организованной преступностью. Большинство российских граждан до сих пор считают себя убогими, необразованными крестьянами. Узнав о планах Догина, Гровлев может пойти на попятную или поддержать Жанина.

– Да, товарищ министр, я вам не доверяю, – подтвердил Догин.

Гровлев напрягся.

– А из вашего вопроса следует, – продолжал Догин, – что и вы мне также не доверяете. Я собираюсь завоевать ваше доверие своими поступками, и вы должны последовать моему примеру. Жанину известно, кто его враги, и теперь, став президентом, он получит в свои руки силу. Вполне вероятно, он предложит вам какую-нибудь должность или назначение, такие, что вам захочется согласиться. После чего, возможно, попросит вас действовать против меня. Я должен попросить вас в течение следующих семидесяти двух часов проявить терпение.

– Но почему именно семьдесят два часа? – спросил молодой голубоглазый помощник директора Федеральной службы безопасности Скуле.

– Столько времени потребуется на то, чтобы мой командный центр начал действовать.

Скуле застыл.

– Семьдесят два часа? Вы хотите сказать, что речь идет о Санкт-Петербурге?

Догин молча кивнул.

– И вы будете полностью контролировать работу центра?

Догин снова кивнул.

Скуле шумно выдохнул, и остальные вопросительно посмотрели на него.

– Примите мои самые искренние поздравления, товарищ министр. В таком случае, в ваших руках весь мир.

– В буквальном смысле, – улыбнулся Догин. – Как это было во времена генерального секретаря товарища Сталина.

– Прошу прощения, – вмешался Гровлев, – но я опять оказался в положении постороннего, который заглядывает с улицы через запотевшее стекло. Николай Александрович, что именно вы полностью контролируете?

– Операционный центр в Санкт-Петербурге, – объяснил Догин, – является самым современным и технически оснащенным центром связи и сбора разведывательной информации в России. Через него мы получим доступ ко всему, начиная от снимков любого уголка земного шара, сделанных со спутников, и до электронных линий связи. Кроме того, в центре имеется свой собственный персонал для проведения "хирургических" операций.

Казалось, Гровлев сбит с толку.

– Вы имеете в виду телевизионную станцию в Эрмитаже?

– Да, – подтвердил Догин. – Но это только прикрытие, Евгений Сергеевич. Ваше министерство выделило средства для обустройства фасада – функционирующей телевизионной студии. Но деньги на создание секретного комплекса поступили от моего ведомства. И финансирование продолжает осуществлять Министерство внутренних дел. – Догин ткнул себя в грудь пальцем. – Лично я.

Гровлев опустился в кресло.

– Вы уже давно готовились к этому.

– На протяжении двух лет, – ответил Догин. – Центр приступает к работе в понедельник ночью.

– Ну а этот центр, – заговорил маршал Дайка. – Его задача ведь будет заключаться не только в том, чтобы в течение этих семидесяти двух часов следить за Жаниным.

– Далеко не только в этом, – подтвердил Догин.

– Но вы не хотите открыть нам, в чем именно! – возмущенно промолвил Гровлев. – Вы требуете нашей беспрекословной поддержки, но не собираетесь раскрывать нам свои карты!

– Евгений Сергеевич, вы хотите, чтобы я был с вами откровенен? – зловещим тоном произнес Догин. – Что ж, это вполне справедливо. На протяжении последних шести месяцев мой человек в операционном центре использовал личный состав и уже установленное электронное оборудование для наблюдения не только за моими противниками, но и за потенциальными союзниками. Мы собрали большой объем информации о взятках, любовных связях и, – сверкнув глазами, он посмотрел на Гровлева, – о необычных личных пристрастиях. Я с радостью поделюсь с вами всем этим – как со всеми вместе, так и с каждым по отдельности, сейчас или позже.

Кое-кто из присутствующих неуютно заерзал. Гровлев сидел, словно каменное изваяние.

– Ублюдок!.. – наконец прорычал он.

– Да, – согласился Догин. – Именно так. Я ублюдок, который доведет дело до конца. – Взглянув на часы, министр внутренних дел подошел к Гровлеву и, прищурившись, посмотрел ему в лицо: – Сейчас мне пора идти, товарищ министр. У меня назначена встреча с новым президентом. Надо будет поздравить его с победой на выборах, затем он подпишет кое-какие бумаги. Но уже через двенадцать часов вы сможете убедиться сами, что руководит моими действиями – тщеславие или, – он повернулся к красному флагу на экране компьютера, – или вот это.

Кивнув притихшим собравшимся, министр Догин вышел из кабинета. В сопровождении помощника он поспешил к машине, которая отвезет его к Жанину, а затем обратно. И, оказавшись у себя в кабинете один, он закроет дверь и сделает один телефонный звонок. Этот звонок приведет в действие силы, которые изменят мир.

Глава 2

Суббота, 10.30, Москва

Ворвавшись в свой номер в только что отреставрированной гостинице "Россия", Кейт Филдс-Хаттон швырнул ключ на тумбочку и поспешил в туалет. По дороге он, нагнувшись, подобрал два скрученных листка бумаги, выпавших из факса.

Именно эту часть своей работы Кейт ненавидел больше всего. Не опасность, временами значительную; не долгие часы, проведенные в аэропорту в ожидании рейса "Аэрофлота", который так и не вылетел; и не долгие недели разлуки с Пегги, самое мучительное во всем этом.

Но больше всего Кейт ненавидел все эти бесчисленные чашки чая, которые ему приходилось выпивать.

Приезжая в Москву раз в месяц, Филдс-Хаттон неизменно останавливался в "России", расположенной у самых стен Кремля. Каждое утро он подолгу завтракал в изящном ресторане гостиницы. Это давало ему время прочитывать газеты от первой полосы до последней. Но, что гораздо важнее, постоянно пустеющая чашка давала официанту Андрею повод подходить к столу и наполнять ее снова, принося три, четыре, а иногда пять свежих пакетиков заварки. К каждому пакетику на ниточке был прикреплен картонный ярлычок со словами "Майский чай". А внутрь ярлычка была спрятана кассета с микропленкой, которую Филдс-Хаттон убирал в карман, когда никто на него не смотрел. Как правило, с него не спускал глаз метрдотель, поэтому Филдс-Хаттону приходилось убирать микропленку в тот момент, когда метрдотель отвлекался, встречая новых посетителей.

На Андрея вышла Пегги. Его фамилия значилась в списке бывших солдат, и Пегги уже гораздо позднее узнала, что он сначала собирался зарабатывать деньги на нефтяном месторождении в Западной Сибири. Но дала знать старая рана, полученная в Афганистане. После операции на спине Андрею врачи запретили поднимать тяжести. А когда к власти пришел Горбачев, ему стало трудно сводить концы с концами. Андрей оказался идеальным связным; в его задачу входило передавать информацию от глубоко законспирированных агентов, которых он в глаза не видел и чьих имен не знал, Филдс-Хаттону. В случае разоблачения Андрея рисковал один только Филдс-Хаттон... а это уже было в пределах допустимого.

Несмотря на общее заблуждение, распространенное среди непосвященных, КГБ не развалился с падением коммунизма. Напротив, преобразованный в Федеральную службу безопасности, он стал вездесущим как никогда. Ведомство просто превратилось из армии профессионалов в еще более многочисленное полчище гражданских вольных стрелков. Этим людям платили за каждую крупицу достоверной информации. Как следствие, ветераны и любители дружно искали шпионов повсюду. Пегги назвала это российским вариантом "Вечернего развлечения"[2], с внештатными сотрудниками повсюду. И она была права. Вместо знаменитостей охота велась на иностранцев, однако цель была той же самой: сообщать обо всех скрытых или подозрительных действиях. А поскольку многие деловые люди наивно полагали, что угрозы больше нет, они попадали в беду, помогая своим российским партнерам обменивать рубли на доллары или немецкие марки, привозя ювелирные украшения или дорогую одежду для продажи на «черном рынке» или шпионя за конкурирующими иностранными компаниями, ведущими дело в России. А вместо уголовного преследования – иностранные безделушки, а также видеокассеты и игрушки. Филдс-Хаттон не уставал поражаться, как дешевым подарком, вроде кружки с героем комикса, махрового полотенца со звездно-полосатым флагом или футболки с логотипом известной хоккейной команды, можно завоевать расположение сотрудников авиакомпаний, гостиничных служащих и даже милиционеров. И неважно, продавали ли они эти вещи на «черном рынке» или отдавали своим детям, – бартер в России представлял собой великую силу.

Среди обилия журналов и игрушек в своем багаже Филдс-Хаттон без труда прятал микропленки – иногда вложив их в корочку книжки с комиксами, в другой раз засунув в полый коготь игрушечного человека-тигра. Как это ни смешно, распространение комиксов зажило своей собственной жизнью, и британская разведка Д-16 получала с этого неплохие доходы. Правда, ее устав запрещал всякую предпринимательскую деятельность. "В конце концов, это ведь правительственное ведомство", – ответил однажды Уинстон Черчилль одному агенту, предложившему продавать криптографическую игру, в которой нужно было бы вскрывать учебные шифры. Однако затем премьер-министр Джон Мейджор, заручившись поддержкой парламента, разрешил направлять прибыль от продажи комиксов на социальные программы помощи родственникам сотрудников британских спецслужб, погибших или искалеченных при исполнении своих обязанностей.

Хотя Филдс-Хаттону настолько полюбился книжный бизнес, что он даже решил, выйдя в отставку, стать писателем, – реального материала у него было более чем достаточно, – на самом деле его работа в британской разведке заключалась в том, чтобы наблюдать за строительством новых объектов в европейской части России, осуществляемым как местными, так и иностранными компаниями. Тайные комнаты, глубоко запрятанные подслушивающие "жучки", многоуровневые подвалы никуда не делись – и когда удавалось их обнаружить и, что еще лучше, установить за ними наблюдение, это оказывалось настоящим кладом развединформации. Нынешние агенты Филдс-Хаттона, Андрей и Лев, художник-иллюстратор из Санкт-Петербурга, обеспечивали его чертежами и сделанными на месте фотографиями всех новых зданий, которые возводились в двух российских столицах, а также всех старых зданий, в которых осуществлялась капитальная реконструкция.

Выйдя из туалета, Филдс-Хаттон присел на край кровати и, достав из кармана ярлычки от пакетиков чая, поочередно их вскрыл. Осторожно достав из каждого ярлычка крошечный рулон микропленки, он вставил их в мощный диапроектор – который, как он объяснил на таможне, ему нужен для просмотра слайдов с изображениями обложек. ("Да, сэр, таких бейсболок у меня действительно больше, чем мне нужно. Разумеется, можете взять одну для своего сына. А почему бы вам также не взять еще парочку для его друзей?")

Увиденное на микропленке имело какое-то отношение к небольшой заметке, которую Филдс-Хаттон прочитал в сегодняшней газете. На одном снимке были изображены рулоны брезента, которые загружались в служебный лифт Эрмитажа. На других снимках, сделанных в последующие дни, были видны большие ящики с произведениями искусства.

Вообще-то ничего подозрительного в этом вроде бы не было. В музее шли широкомасштабные ремонтные работы в преддверии приближающегося трехсотлетия Санкт-Петербурга, которое должно было отмечаться в 2003 году. Больше того, музей находился на самом берегу Невы. Вполне возможно, брезентом собирались закрыть стены, защищая экспонаты от сырости.

Однако Лев переслал Филдс-Хаттону по факсу два листка с рисунками. Если верить капитану Ледженду, герою первого комикса, побывавшему на планете Гермес, он, то есть Лев, посетил Эрмитаж через неделю после того, как были сделаны снимки. По его словам, ни на одном из трех этажей ни одного из трех зданий строительные работы с использованием брезента не проводились. Что же касается ящиков, то хотя Эрмитаж постоянно получал от других собраний экспонаты для временных экспозиций, ни одна подобная выставка в последнее время в нем не проводилась, не было также и сообщений о появлении новых экспонатов. Больше того, поскольку несколько залов были закрыты на реконструкцию, свободные площади в музее отсутствовали. Филдс-Хаттон решил: надо будет попросить Д-16 проверить, не присылали ли в последнее время в Эрмитаж другие музеи или частные коллекционеры свои экспонаты, хотя результат, скорее всего, будет отрицательный.

Далее, оставался вопрос рабочего времени тех сотрудников, которые носили брезент и ящики к лифтам. Согласно сообщению Льва – на рисунке из комикса рабы с планеты Гера носили оружие и продовольствие на секретную базу, – эти сотрудники утром спускались в подвал и появлялись оттуда только в начале вечера. Лев внимательно наблюдал за двоими из них, которые исправно приходили на работу каждый день. Он готов был проследить за ними, если Д-16 сочтет это необходимым. Хотя, конечно, это могли быть обыкновенные трудяги, занятые реставрационными работами, нельзя было исключать вероятность того, что это лишь прикрытие, а на самом деле они занимаются какими-то секретными работами в обширных подвалах музея.

Все это имело косвенное отношение к происшествию, описанному в утренней газете; этому же событию была посвящена вторая страница факса, полученного от Льва. Вчера микроавтобус с шестью сотрудниками Эрмитажа, возвращавшимися после работы домой, сорвался с Кировского моста и упал в Неву. Все шестеро утонули. Лев побывал на месте происшествия, и его грубый набросок капитана Ледженда содержал больше информации, чем два с половиной дюйма газетного шрифта. На рисунке капитан помогал рабам выбраться из ракеты, совершившей аварийную посадку на зыбучие пески. Подпись над дымом, который поднимался над зыбучими песками, гласила: "зеленый". Хлор.

Эти люди были отравлены? А грузовик, столкнувший микроавтобус с моста, специально оказался на месте, чтобы замести следы преступления?

Возможно, речь идет о случайном совпадении, однако в разведке нельзя исключать никаких возможностей. Все признаки указывали на то, что в Санкт-Петербурге происходит что-то необычное, и Филдс-Хаттон решил узнать, что именно.

Переправив по факсу рисунки Льва в Лондон, Филдс-Хаттон от себя добавил просьбу выплатить ему аванс в размере двадцати семи фунтов – тем самым предложив ознакомиться с седьмой страницей сегодняшней газеты "День" – и сообщил, что он отправляется в Санкт-Петербург для личной встречи с художником по поводу последних работ.

– Кажется, здесь намечается что-то интересное, – написал он. – Я считаю, если этот художник сможет придумать связь между зыбучими песками и подземными шахтами на планете Гера, получится весьма интересный сюжет. Я непременно сообщу, какие у Льва мысли на этот счет.

Получив от Лондона "добро", Филдс-Хаттон сложил фотоаппарат, небольшой пакет с туалетными принадлежностями, портативный магнитофон, рисунки и игрушки в сумку, перекинул ее через плечо, быстро спустился вниз и поймал такси, чтобы проехать две мили на северо-восток. На Ленинградском вокзале, одном из трех на Комсомольской площади, он купил билет на поезд, которому предстояло преодолеть четыреста миль до древнего города на берегу Финского залива. Устроившись на жесткой деревянной скамейке, он стал ждать, когда объявят посадку.

Глава 3

Воскресенье, 12.20, Вашингтон

Во времена "холодной войны" в этом ничем не примечательном двухэтажном здании, расположенном неподалеку от резервной взлетно-посадочной полосы военно-морской авиации базы ВВС США "Эндрюс", находилась комната "постоянной боевой готовности". Здесь дежурили экипажи самолетов, которым в случае ядерного удара по территории Соединенных Штатов предстояло эвакуировать из Вашингтона всех ключевых государственных деятелей.

Однако в настоящее время это здание, выкрашенное в цвет слоновой кости, не стало пережитком прошлого, памятником "холодной войне". Газоны теперь содержались более аккуратно, а на месте полосы препятствий, где отрабатывали свои навыки солдаты сил специального назначения, был разбит сад. По всему периметру были разбиты цветочные клумбы на массивных железобетонных основаниях, чтобы преградить путь террористам-смертникам на машинах, начиненных взрывчаткой. И новые сотрудники приезжали сюда на работу не на джипах армейского образца, а на "Вольво" и "Тойотах", среди которых изредка встречались "Саабы" и "БМВ".

Семьдесят восемь человек, работающих здесь на постоянной основе в настоящее время, являлись сотрудниками Национального центра разрешения кризисных ситуаций. Это были тщательно отобранные военачальники, дипломаты, специалисты в области аналитической разведки, психологи, юристы, специалисты по охране окружающей среды и даже деятели средств массовой информации. Еще сорок два человека, которых привлекал для своих нужд центр, трудились в Министерстве обороны и ЦРУ. Центру также подчинялась тактическая ударная группа, известная под названием "Бомбардир", которая базировалась на территории, расположенной неподалеку от академии ФБР в Квонтико.

Устав центра не был похож на уставы всех остальных государственных ведомств, какие только были в истории страны. Всего за два года центр израсходовал больше ста миллионов долларов на высокотехнологичное оборудование, преобразив бывшую комнату "постоянной боевой готовности" в современный оперативный центр, призванный осуществлять взаимодействие Центрального разведывательного управления, Агентства национальной безопасности[3], Белого дома, Государственного департамента, Министерства обороны, Управления военной разведки, Отдела национальной разведки и Центра анализа внутренних и внешних угроз. Однако после полугодового периода утряски, в течение которого центру пришлось иметь дело как с внутренними, так и с международными кризисами, «Опцентр», как его теперь любовно называли, по статусу и значению сравнялся со всеми вышеперечисленными ведомствами, а в чем-то даже их превзошел. Директор центра Поль Худ отчитывался лично перед президентом Майклом Лоуренсом; ведомство, начинавшее как информационное чистилище с приданными ему силами специального назначения, теперь обладало уникальными возможностями следить за происходящим во всем мире и при необходимости оперативно вмешиваться.

Личный состав центра представлял собой не имеющий аналогов сплав профессионалов старой школы, обладающих традиционным, методичным, обстоятельным подходом к разведке, и молодых парней, ярых сторонников новых технологий и решительных действий. И возглавлял этот пестрый коллектив Поль Худ. Хотя его нельзя было назвать святым, своей бескорыстностью он снискал среди сотрудников ласковое прозвище "папа римский Павел". Несмотря на бурную карьеру в банковском деле во время президентства Рейгана, Худ оставался скрупулезно честен. Кроме того, хотя он и пробыл два года мэром Лос-Анджелеса, он был также необычайно прост в обращении. Худ постоянно натаскивал свою команду в новом ремесле – решении кризисных ситуаций. Он видел в центре, которым руководил, альтернативу традиционному вашингтонскому подходу, состоявшему из двух крайностей: полного бездействия и полномасштабной войны. В бытность градоначальником в Лос-Анджелесе Худ впервые стал проповедовать искусство рассечения проблемы на отдельные сегменты, каждым из которых занимались профессионалы, работающие в тесном взаимодействии друг с другом. В Лос-Анджелесе подобная тактика помогла добиться выдающихся результатов; работала она и тут, хотя и шла вразрез с идеологией "здесь я главный", прочно укоренившейся в Вашингтоне. Майк Роджерс, первый заместитель Худа, как-то пожаловался шефу, что в столице у них врагов, пожалуй, больше, чем где бы то ни было еще, поскольку министры, директора агентств и ведомств и выборные должностные лица видят в стиле деятельности центра угрозу своим феодальным владениям. И многие из этих людей старались всеми силами принизить значение работы Опцентра.

– Вашингтонские политики подобны зомби, – заметил Роджерс. – В зависимости от смены политических настроений они воскресают из политического небытия – достаточно взглянуть на Никсона и Джимми Картера. Как следствие, соперники стараются не просто разрушить карьеру, но и искалечить жизнь своего оппонента. А если и этого оказывается недостаточно, они обрушиваются также на его родных и близких.

Однако Худу это было безразлично. Задача их ведомства, прописанная в уставе, состояла в защите безопасности Соединенных Штатов, а не в создании благоприятного образа Опцентра и его сотрудников, и Худ подходил к своей миссии очень серьезно. Кроме того, он верил, что если они будут делать то, что должны, так называемые соперники не посмеют и пальцем их тронуть.

Однако сейчас Анна Фаррис видела в кресле директора не разведчика, не политика и не "папу римского". Перед ее карими глазами был неуклюжий мальчишка в облике взрослого мужчины. Несмотря на волевой подбородок, вьющиеся черные волосы и серо-стальные глаза, Худ внешне напоминал подростка, который решил, вместо того чтобы на каникулы уехать из Вашингтона с родителями, остаться в городе и вместе с друзьями играть в шпионов и разведчиков. Анна понимала, что Полю приходится нелегко без друзей детства, и переезд на Восточное побережье отрицательно сказался на его семейной жизни; и все же Худ не смог отказаться от такого предложения.

Сорокатрехлетний директор Опцентра сидел в своем просторном кабинете. Первый заместитель директора Майк Роджерс устроился в кресле слева от письменного стола, а пресс-секретарь Фаррис сидела на диванчике справа. На экран компьютера был выведен предполагаемый распорядок пребывания Худа в Южной Калифорнии.

– Шарон выкраивает свободную неделю у своего босса Энди Макдоннела, хоть тот и утверждает, что его телешоу не сможет прожить без ее раздела о здоровом питании, – сказал Худ. – И мы в конечном счете попадаем в ресторан "Блуперс", антипод здоровой пищи. В любом случае, вот где мы проводим наш первый вечер. Мои малыши видели это заведение по каналу МТВ; если ты сбросишь мне сообщение на пейджер, когда я буду находиться там, я, возможно, не услышу сигнал.

Подавшись вперед, Анна погладила себя тыльной стороной руки. Ее ослепительная белая улыбка оказалась еще ярче, чем платок из известного дома моды, которым были повязаны ее длинные темные волосы.

– Не сомневаюсь, что, если вы будете держать себя раскованно, вам там все придется по душе, – сказала она. – Я читала о "Блуперсе" в каком-то журнале. Закажете сосиску в тесте под маринадом и французскую булочку. Вам это понравится.

Худ усмехнулся:

– Как насчет того, чтобы вынести эту фразу на герб нашего ведомства? "Оперативный центр обеспечивает безопасность всего мира за сосиски в тесте под маринадом".

– Надо спросить у Лоуэлла, как это будет звучать на латыни, – улыбнулась Анна. – Нам нужно, чтобы наш девиз звучал высокопарно.

Роджерс шумно вздохнул, и Худ и Анна посмотрели на него. Генерал с двумя звездами на погонах сидел, закинув ногу на ногу и покачивая ею.

– Извини, Майк, – сказал Худ. – Кажется, я слишком рано вошел в образ.

– Дело не в этом, – буркнул Роджерс. – Просто вы говорите на языке, который я не понимаю.

В качестве пресс-секретаря Анна привыкла слышать правду под внешне мягкими словами. Сейчас она уловила в голосе Роджерса осуждение и зависть.

– Для меня этот язык также является чужим, – признался Худ. – Но первое, чему учишься у детей, – и тут Анна меня полностью поддержит, – надо подстраиваться. Черт побери, я ловлю себя на том, что мне хочется говорить про рэп и тяжелый рок то же самое, что мои родители говорили о "Битлз". Надо идти в ногу со временем.

На лице Роджерса отразилось сомнение.

– Ты знаешь, что сказал про необходимость подстраиваться Джордж Бернард Шоу?

– Если честно, не знаю, – признался Худ.

– Он сказал: "Человек рассудительный подстраивается под окружающий мир; человек безрассудный упорно пытается подстроить мир под себя. Следовательно, прогресс всецело зависит от безрассудных". Я не люблю тяжелый рок и никогда его не полюблю. Больше того, я даже не стану притворяться, что люблю его.

– И как ты поступаешь, когда подполковник Скуайрс его слушает? – спросил Худ.

– Приказываю ему выключить, – ответил Роджерс. – А тот пытается взывать к моему рассудку.

– И вы только что цитировали Шоу, – заметила Анна.

Взглянув на нее, Роджерс молча кивнул.

Худ вопросительно поднял бровь:

– Очень любопытно. Ладно, давайте все-таки посмотрим, сможем ли мы прийти к соглашению по поводу следующих нескольких дней. Во-первых, мой распорядок.

Прогнав с лица мальчишескую улыбку, Худ деловито посмотрел на экран компьютера. Анна подмигнула заместителю директора, пытаясь вызвать у него улыбку, но тщетно. Сказать по правде, Роджерс улыбался крайне редко, а радовался он искренне только тогда, когда охотился на дикого кабана, на сторонников тоталитарных режимов, а также на всех тех, кто ставил свою карьеру превыше безопасности сотрудников разведывательных ведомств.

– На понедельник у меня запланировано посещение киностудии "Магна", – продолжал Худ. – На вторник – парк развлечений Уоллеса. Ребята хотят искупаться, так что среда – пляжный день. И так далее. Если я вам понадоблюсь, у меня постоянно будет с собой сотовый телефон. Ну а если нужно будет срочно поговорить по закрытой линии, я без проблем подъеду до ближайшего полицейского участка или отделения ФБР.

– Неделя обещает быть спокойной, – сказала Анна. Перед тем как отправиться на совещание, она сбросила на свой переносной компьютер самую свежую информацию, полученную у главы разведывательного отдела центра Боба Герберта. Она подняла экран, раскрывая компьютер. – На границах в Восточной Европе и на Ближнем Востоке относительно спокойно. ЦРУ помогло мексиканским властям ликвидировать базу мятежников в Халапе. После того как в Корее чуть было не началась новая война, в Азии тоже полная тишина. Ну а русские и украинцы опять спорят по поводу того, что кому принадлежит в Крыму.

– Майк, повлияют ли как-нибудь на это результаты президентских выборов в России? – спросил Худ.

– Мы так не думаем, – ответил Роджерс. – Новый российский президент Кирилл Жанин в прошлом уже скрещивал шпаги с украинским лидером Весником, но Жанин профессионал. Он протянет оливковую ветвь. В любом случае, по нашим прогнозам, ситуаций с "красным" кодом на следующей неделе быть не должно.

Худ кивнул. Анна знала, что он не доверяет прогнозам, результатам опроса общественного мнения и психологам; однако сейчас директор центра хотя бы начал делать вид, что прислушивается к ним. Когда же он только возглавил Опцентр, они с Лиз Гордон, штатным психологом, постоянно собачились, словно Кларенс Дарроу и Уильям Дженнингс Брайан[4].

– Надеюсь, ты прав, – сказал Худ. – Однако если Опцентр столкнется с какой-нибудь проблемной ситуацией, чей уровень выше "синего", я займусь этим лично.

Роджерс перестал покачивать ногой. Его светло-карие глаза, обычно кажущиеся золотистыми, потемнели.

– Поль, я сам со всем справлюсь.

– А я вовсе и не говорю, что не справишься. Ты продемонстрировал всем, на что способен, не позволив взлететь тем ракетам в Северной Корее.

– Так в чем же дело?

– Ни в чем, – ответил Худ. – Я не сомневаюсь в твоих способностях, Майк. Но отвечаю за все я.

– Я прекрасно это понимаю, – вежливо, но решительно настаивал Роджерс. – Однако устав такое допускает. В отсутствие директора вся полнота власти переходит к его первому заместителю.

– В уставе сказано не в "отсутствие", а в случае "невозможности выполнять свои обязанности", – поправил Худ. – Я буду в состоянии выполнять свои обязанности, а ты сам знаешь, как Конгресс относится ко всем авантюрам за границей. Если что-либо пойдет наперекосяк, отчитываться перед сенатской комиссией придется мне. И я хочу иметь возможность объясняться со знанием дела, а не просто ознакомившись с твоим докладом.

Длинный нос Роджерса, четырежды сломанный на студенческой баскетбольной площадке, заметно сник.

– Понимаю.

– Но по-прежнему не хочешь согласиться, – сказал Худ.

– Ты прав. Если честно, я бы с радостью воспользовался возможностью отправиться в Конгресс. Я бы преподал этим любителям просиживать штаны урок, как нужно добиваться цели действием, а не консенсусом.

– Вот почему, Майк, я хочу иметь с ними дело сам, – сказал Худ. – Как-никак, смету на наши расходы по-прежнему утверждают именно они.

– Вот поэтому такие люди, как Олли Норт[5], и занимаются тем, чем они занимаются, – заметил Роджерс. – Им приходится лавировать между координационными советами различных ведомств. А эти безвольные тряпки берут предложение на рассмотрение, просиживают на нем несколько месяцев и наконец возвращают его, слишком сильно разбавленное и слишком поздно, чтобы от него был какой-то толк.

Казалось, Худ хотел что-то сказать, а Роджерс хотел это выслушать, чтобы тотчас же возразить. Однако в конце концов оба лишь молча переглянулись.

– Итак, – бойко вмешалась Анна, – на нас взваливается контроль за самыми сложными "зелеными" – захват одного заложника – и "синими" – захват нескольких заложников – ситуациями в стране. А все пустяки, "желтые" – захват заложников за границей – и "красные" – угроза войны – ситуации, вы оставляете себе. – Закрыв переносной компьютер, она взглянула на часы и встала. – Поль, вы перешлете свой предполагаемый распорядок нам на компьютеры?

Повернувшись к своему компьютеру, Худ ввел с клавиатуры несколько команд.

– Готово.

– Замечательно. Надеюсь, вы постараетесь отдохнуть и расслабиться?

Худ кивнул. Затем снова посмотрел на Роджерса.

– Благодарю за помощь, – сказал он и, встав, пожал ему руку через стол. – Майк, если бы я знал, как облегчить тебе жизнь, я бы это обязательно сделал.

– Увидимся через неделю, – угрюмо буркнул Роджерс и, развернувшись, прошел мимо Анны.

– До встречи, – сказала Худу Анна. Помахав рукой, она улыбнулась, подбадривая шефа. – Не забывайте писать письма... и отдыхать.

– Я пришлю тебе открытку из "Блуперса", – пообещал Худ.

Закрыв дверь, Анна поспешила следом за Роджерсом. Протискиваясь через толпу коллег мимо открытых дверей рабочих кабинетов и закрытых дверей информационно-разведывательного центра, она наконец его догнала.

– Вы себя хорошо чувствуете? – спросила Анна, поравнявшись с Роджерсом.

Тот молча кивнул.

– А выглядите вы неважно.

– Мне по-прежнему никак не удается попасть с ним в одну тональность.

– Знаю, – сказала Анна. – Иногда вам кажется, что босс действительно имеет в руках рычаги, способные влиять на весь мир. А все остальное время вы чувствуете себя так, словно он постоянно пытается вас приструнить, будто школьный староста.

Роджерс пристально посмотрел на нее.

– Весьма справедливое суждение, Анна. Несомненно, вы много думали над этим... и о своем начальнике.

Она вспыхнула.

– У меня склонность раскладывать все и всех по полочкам. Это дурная привычка.

Чтобы переменить тему разговора, Анна сознательно подчеркнула слово "всех". И тотчас же поняла, что совершила ошибку.

– И что же представляю собой я? – спросил Роджерс.

Анна посмотрела ему в лицо:

– Вы честный, открытый, прямолинейный человек, живущий в мире, который стал чересчур сложным для этих качеств.

Они остановились перед кабинетом Роджерса.

– А это хорошо или плохо? – спросил он.

– Это доставляет много хлопот, – ответила Анна. – Будь вы чуточку гибче, возможно, вы бы добились гораздо большего.

Не отрывая взгляда от лица Анны, Роджерс набрал на клавиатуре на дверном косяке кодовую комбинацию.

– Но если тебе это не нужно, стоит ли это иметь? – спросил он.

– Я всегда считала, что половина лучше, чем совсем ничего, – ответила Анна.

– Понимаю. Просто я с этим не согласен. – Роджерс улыбнулся. – И знаете что, Анна? Когда вам в следующий раз захочется назвать меня упрямым, вы так и говорите.

Козырнув, Роджерс шагнул в свой кабинет и закрыл за собой дверь.

Постояв немного, Анна развернулась и медленно направилась к себе в кабинет. Ей было жаль Роджерса. Хороший человек и очень умный. Но у него роковой недостаток – стремление к решительным действиям, не прибегая к дипломатии, даже в тех случаях, когда подобные действия попирают такие мелочи, как национальный суверенитет и одобрение Конгресса. Именно репутация драчуна стала причиной того, что Роджерса не назначили заместителем министра обороны, отправив вместо этого в почетную ссылку в Опцентр. Роджерс принял это назначение, потому что в первую очередь был хорошим солдатом, но он был ему не рад... как и тому, что ему приходилось подчиняться гражданскому начальнику.

"С другой стороны, – подумала Анна, – у всех свои проблемы. Как, например, у нее самой. Проблемы, о которых так бесцеремонно высказался Роджерс".

Она будет скучать о Поле, о своем благородном кавалере, о рыцаре, который никогда не бросит жену, хотя та воспринимает его как нечто само собой разумеющееся. Хуже того, Анна не могла прогнать фантазии на тему того, как бы она помогла Полю отдохнуть и расслабиться, если бы в поездку в Южную Калифорнию его сопровождала она со своим сыном, а не Шарон с детьми...

Глава 4

Суббота, 14.00, Брайтон-Бич

С тех самых пор, как красивый, темноволосый Герман Юсупов, покинув в 1989 году Советский Союз, обосновался в Америке, он работал в одной и той же булочной-пекарне "Бестония" на Брайтон-Бич в Бруклине. В его задачи входило посыпать горячие, только что из печи булочки и рогалики солью, семенами кунжута, чесноком, луком, маком и их всевозможными сочетаниями. Работа в душной, горячей пекарне летом была невыносимой, зимой приятной, и круглый год безмятежно-спокойной. Большую часть времени работа здесь не шла ни в какое сравнение с его работой в Москве.

Арнольд Бельник, владелец пекарни, связался с Юсуповым по внутреннему коммутатору.

– Герман, зайди ко мне, – сказал он. – У меня специальный заказ.

Каждый раз, услышав эти слова, стройный тридцатисемилетний бывший москвич понимал, что о спокойствии придется забыть. Тотчас же оживали прежние привычки и чувства. Инстинкт самосохранения, чувство долга перед родиной, стремление выполнить приказ. Это мастерство оттачивалось в течение десяти лет работы в КГБ, пока его ведомство не было преобразовано.

Бросив фартук на разделочный стол и передав процесс приготовления рогаликов младшему сыну Бельника, Герман взбежал по старой скрипучей лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Он прошел прямо в кабинет хозяина, освещенный настольной люминесцентной лампой и светом, пробивающимся через грязное окно в потолке. Герман закрыл за собой дверь, запер ее, затем подошел к письменному столу, за которым сидел пожилой мужчина.

Выпустив облако табачного дыма, Бельник посмотрел на своего сотрудника.

– Вот, прочти, – сказал он, протягивая Герману листок бумаги.

Взглянув на листок, Герман вернул его Бельнику. Круглый, лысеющий мужчина положил листок в пепельницу и, прикоснувшись к нему тлеющим концом сигареты, поджег. Когда листок полностью сгорел, Бельник высыпал пепел на пол и растер его подошвой в пыль.

– Вопросы есть?

– Да. Я отправлюсь в конспиративный дом?

– Нет, – ответил Бельник. – Даже если за тобой следят, не будет никаких оснований связать тебя с тем, что произойдет.

Герман кивнул. Один раз ему уже приходилось воспользоваться гостеприимством особняка на Форест-Роуд в пригороде Нью-Йорка Велли-Стрим после того, как он убил чеченского боевика, собиравшего в Америке деньги для сепаратистов. Этот конспиративный дом содержала, для своих людей русская мафия. Отсюда было всего пятнадцать минут езды на машине до международного аэропорта имени Кеннеди или двадцать минут до причалов бухты Джамайка. Если становилось горячо, обитатель дома мог быстро покинуть пределы страны. Но в случае с Германом все прошло гладко, и он через какое-то время смог вернуться на Брайтон-Бич, в "Бестонию".

Пройдя к шкафу в дальнем углу кабинета, Герман снял фальшивую заднюю панель и невозмутимо, словно беря солонку или пакетик с маком, начал доставать то, что должно было ему понадобиться.

Глава 5

Воскресенье, 12.00, Санкт-Петербург Закинув через плечо свой проверенный 35-мм «Никон», Кейт Филдс-Хаттон купил в кассе на набережной Невы билет в Эрмитаж, затем направился к расположенному рядом величественному музею под золоченой крышей. Как всегда, проходя между белыми мраморными колоннами на первый этаж, он ощутил робость. Это чувство Филдс-Хаттон испытывал всегда, входя в один из крупнейших музеев мира, который к тому же обладал собственной богатой историей.

Государственный Эрмитаж является самым большим музеем России. Он был основан в 1764 году императрицей Екатериной Великой в отдельной пристройке к Зимнему дворцу, возведение которого завершилось всего за два года до этого. Его собрание быстро разрослось от 225 предметов искусства, приобретенных императрицей для музея, до нынешних трех с лишним миллионов экспонатов. В музее собраны работы Леонардо да Винчи, Ван Гога, Рембрандта, Эль Греко, Моне и бесчисленного количества других мастеров, а также древние памятники палеолита, мезолита, неолита, бронзового и железного веков.

В настоящее время музей размещается в четырех стоящих бок о бок зданиях: в Зимнем дворце, выходящем на Дворцовую набережную, в Малом Эрмитаже, пристроенном к нему с северо-востока, в Старом Эрмитаже, расположенном рядом, и в пристроенном к нему под прямым углом Новом Эрмитаже. До 1917 года доступ в Эрмитаж был закрыт для всех за исключением членов царской семьи, их друзей и высшей аристократии. Лишь после революции он был открыт для широкой публики.

Проходя через просторный вестибюль, заставленный сувенирными киосками, Филдс-Хаттон сокрушался по поводу того, что вынужден находиться здесь. Екатерина, основав музей, составила мудрые правила поведения для гостей. Первой и главной была Статья номер один: "При входе надлежит складывать с себя титулы и звания, а также шляпу и шпагу".

Она была права. Общение с искусством должно улаживать политические и личные неурядицы, а не скрывать их. Но Филдс-Хаттон и Лев полагали, что русские нарушили эту заповедь. К гибели шестерых сотрудников и доставке оборудования и материалов следовало добавить то, что в районе Эрмитажа значительно повысился уровень микроволнового излучения. Перед приездом своего заказчика Лев посетил музей и проверил, как работает в различных залах сотовый телефон. Чем ближе к реке он находился, тем чаще возникали сбои в связи. Возможно, именно этим и объяснялась необходимость в брезенте. Если русские действительно разместили в подвалах, ниже уровня воды, центр связи, радиоэлектронную аппаратуру потребовалось защитить от сырости.

То обстоятельство, что центр устроен под музеем, обладало стратегическим смыслом. Искусство ценится дороже золота, и даже во время войны музеи стараются не бомбить. Лишь Гитлер нарушил священную неприкосновенность Эрмитажа, обрушив на него бомбы. Однако жители Санкт-Петербурга, который тогда назывался Ленинградом, предусмотрительно вывезли бесценные сокровища за Урал, в Свердловск.

Филдс-Хаттон гадал: неужели русские построили здесь оперативный центр, готовясь к войне?

Достав путеводитель, английский разведчик сверился, в какую сторону идти. На самом деле он еще в поезде выучил маршрут наизусть, однако ему не хотелось вызывать подозрение охранников, показывая, что он свободно ориентируется в музее. Каждого охранника следовало считать потенциальным осведомителем Федеральной службы безопасности.

Взглянув на план, Филдс-Хаттон повернул налево, в длинную колоннаду галереи Растрелли. Каждый квадратный дюйм пола оставался у всех на виду, следовательно, скрыть потайное подземное помещение или секретную лестницу, ведущую в подвал, здесь было невозможно. Неспешно прогуливаясь вдоль стены, отделяющей галерею Растрелли от Восточного крыла, Филдс-Хаттон наткнулся на дверь, за которой когда-то находилась комната отдыха обслуживающего персонала музея. Сейчас на косяке был установлен кодовый замок. Прочитав табличку на стенде слева от двери, Филдс-Хаттон усмехнулся. На ней было написано:

Здесь будет дом «Искусства для детей», новой телевизионной передачи, которая расскажет о сокровищах Эрмитажа школьникам всей страны.

"Может, и будет, – подумал Филдс-Хаттон. – А может, и нет".

Уткнув нос в путеводитель, он незаметно следил за охранником, и как только тот отвернулся, быстро подошел к двери. Под потолком была установлена видеокамера наблюдения, поэтому Филдс-Хаттон проследил за тем, чтобы не отрываться от путеводителя и не показывать свое лицо. Притворившись, будто он чихает, он прикрыл лицо ладонью и украдкой взглянул на объектив видеокамеры. Короткий, фокусное расстояние меньше двадцати миллиметров. Значит, объектив широкоугольный, в поле наблюдения попадает не только сама дверь, но и пространство справа и слева от нее, но не пол непосредственно под ней.

Сунув руку в карман брюк, Филдс-Хаттон достал носовой платок. В нем было спрятано мексиканское песо, одна из немногих монет, не имеющая в России никакой цены. В худшем случае, если песо найдут, его возьмут в качестве сувенира, – как хотелось надеяться Филдс-Хаттону, монетка попадет какому-нибудь высокопоставленному чиновнику, который и у себя дома не стесняется обсуждать важные секреты.

Снова чихнув, Филдс-Хаттон нагнулся и просунул песо под дверь. Он практически не сомневался, что с другой стороны двери должен быть датчик, реагирующий на движение, однако его чувствительности не хватит, чтобы заметить монетку. В противном случае он бы срабатывал на всех тараканов и мышей музея. Быстро выпрямившись, Филдс-Хаттон удалился, по-прежнему закрывая лицо платком.

Неторопливо вернувшись к главному входу, он позволил охраннику осмотреть свою сумку, после чего вышел на улицу, устроился на скамейке под деревом на набережной и достал из сумки портативный проигрыватель компакт-дисков. Листая каталог песен, записанных на диске, Филдс-Хаттон тем самым с помощью специального кода ввел в проигрыватель информацию о том, что только что увидел в музее. Эти числовые комбинации записались на компьютерный диск. Вечером, оказавшись подальше от приемников, которые могут быть установлены в Эрмитаже, он переведет проигрыватель в режим передачи сигналов и отправит сообщение в британское консульство в Хельсинки, откуда оно будет переправлено в Лондон.

Завершив составление сообщения про детскую телестудию, Филдс-Хаттон уселся поудобнее и приготовился слушать то, что происходило рядом с его маленьким песо.

Глава 6

Воскресенье, 12.30, Санкт-Петербург

Как только монетка очутилась за входной дверью, она попала в электромагнитное поле детектора радиосигналов. Этот детектор был настроен так, чтобы реагировать на любые сигналы, которые оказывались в зоне его действия, вплоть до излучения кадмиевых батареек, питающих электронные часы.

Это событие было отмечено тревожным гудком, который заглушил всю остальную информацию, поступающую в наушники начальника службы безопасности оперативного центра Глинки. Глинка не был паникером – но вот полковник Росский определенно им стал, особенно сейчас, когда до часа "X" оставалось чуть больше суток, при этом появились слухи, что в течение последних нескольких дней кто-то наблюдает за центром снаружи.

Глинка позвонил Раисе, секретарше, дежурившей у входа, но та ответила, что вот уже несколько минут никто не входил и не выходил в единственную дверь, ведущую в подвал. Поблагодарив ее, невысокий, мускулистый начальник службы безопасности снял наушники, передал их своему помощнику и, встав из-за стола, направился по узкому коридору в кабинет полковника Росского.

Он был рад любому поводу размять ноги, так как ему пришлось непрерывно просидеть девять часов, только и делая, что прослушивая пробную информацию, поступающую с "жучков", которые были недавно установлены в нескольких десятках иностранных посольств. А это после четырех часов тщательнейшей проверки двух телефонных линий оперативного центра во всех режимах работы: напряжение сигнала снятия трубки, прослушивание линии во время паузы, набор номера, тест прохождения импульсов высокого напряжения и всевозможные тесты внутреннего коммутатора.

Центральный коридор длиной и шириной напоминал узкий проход между рядами сидений в сочлененном автобусе. Тусклое освещение обеспечивали три двадцатипятиваттные лампочки, подвешенные под потолком в черных патронах без абажуров. Звукоизоляция была настолько совершенной, что снаружи можно было бы услышать разве что орудийный выстрел или грохот отбойного молотка. Внутренние и наружные стены были сложены из кирпича, покрытого жидким вспененным материалом и шестью перемежающимися слоями стекловолоконной пряжи и пористой черной резины толщиной в дюйм. Затем шел плотный брезент, защищающий внутренние помещения от сырости, и, наконец, листы клееного картона. Слой матовой черной краски полностью поглощал свет, который мог бы пробиваться сквозь щели в полу первого этажа.

От центрального коридора, словно от ствола дерева, отходили ответвления, ведущие в компьютерный центр, отдел аудионаблюдения, отдел авиационно-космической разведки, центр связи, библиотеку и другие помещения. В одном конце находился кабинет генерала Орлова, в другом – полковника Росского.

Подойдя к двери кабинета полковника, Глинка нажал красную кнопку переговорного устройства.

– Да? – послышался искаженный динамиком скрипучий голос.

– Товарищ полковник, это Глинка. В районе входной двери зафиксировано возмущение электромагнитного поля продолжительностью 0,98 секунды. Этого времени недостаточно, чтобы кто-либо успел проникнуть в центр, но вы просили сообщать обо всех...

– Где дежурный?

Глинка сказал:

– Сейчас он работает в крыле, где хранятся сокровища Скифских курганов...

– Благодарю вас, – остановил его Росский. – Я сам займусь этим.

– Товарищ полковник, я могу подняться наверх и...

– Вы свободны, – отрезал полковник.

Глинка провел ладонью по коротко остриженным светлым волосам.

– Слушаюсь, – ответил он и, развернувшись, направился к себе.

Увы, о короткой прогулке наверх придется забыть. Но лучше немного потерпеть, чем вызвать недовольство полковника Росского. Полковник никому не дает спуска и сурово карает за малейшую провинность. Достаточно вспомнить беднягу Павла Одинцова, похитившего кое-какое оборудование из центра. Глинка доложил об этой краже Росскому только потому, что хотел обезопасить себя от гнева полковника. Он даже не мог представить себе, что разработчика компьютерного обеспечения постигнет такая страшная участь. Никто не сомневался, что аварию на мосту подстроил Росский.

Уныло вернувшись к себе, Глинка надел наушники и приготовился к однообразной скуке, которую, как он не сомневался, ему придется терпеть еще часов пять, а то и больше.

Единственным утешением было мечтать о том, как бы он расквитался с этим сукиным сыном Росским, если бы у него хватило мужества...

Надев свой старый, но безукоризненно отутюженный черный форменный китель с яркими красными петлицами и фуражку с поднятой тульей, невысокий, поджарый полковник Леонид Росский вышел из кабинета и направился к огнеупорной двери, ведущей на лестницу. Как и у любого сотрудника спецназа, войск специального назначения, нервы и характер полковника были словно высечены из гранита. И это проявлялось в резком, жестком выражении его лица. Черные брови круто ныряли к переносице, а тонкие губы, на концах загнутые вниз, сливались с глубокими, отчетливыми складками, отходившими от длинного, прямого носа. Росский носил густые усы, что для сотрудников его ведомства было очень непривычно. Однако походка его не оставляла никаких сомнений: быстрая и уверенная, она сразу же выдавала в нем ветерана спецназа. Казалось, лишь какая-то невидимая привязь удерживает полковника, не давая ему устремиться к цели, которую видит лишь он один.

Открыв дверь и плотно закрыв ее за собой, Росский набрал на клавиатуре кодовую комбинацию, запирая замок, затем нажал кнопку внутреннего переговорного устройства.

– Раиса, заприте входную дверь.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – ответила она.

После чего полковник быстро прошел по погруженному в полумрак коридору, поднялся по лестнице и через другую дверь с кодовым замком попал в телевизионную студию. Обычно перед тем, как появиться здесь, Росский переодевался в штатское, однако сейчас на это не было времени.

Технический персонал устанавливал освещение, мониторы и телекамеры. На Росского никто не обратил внимания, и он, перешагивая через многочисленные кабели, обходя ящики с еще не распакованным оборудованием, прошел к застекленной режиссерской будке, за которой начиналась крутая, ярко освещенная лестница. Поднявшись наверх, Росский оказался в небольшой приемной. Раиса, вскочив при его появлении, вежливо кивнула. Она начала было что-то говорить, но Росский остановил ее, приложив палец к губам, и внимательно осмотрелся по сторонам.

Полковник сразу же увидел монетку, невинно лежащую на полу под столом секретарши, справа от двери. Два сотрудника, разбирающих оборудование, умолкли, вопросительно глядя на него. Росский знаком показал, чтобы они продолжали как ни в чем не бывало разговаривать. Техники снова стали обсуждать недавний футбольный матч, а полковник принялся изучать монету. Он ходил вокруг нее, словно удав, обвивающий добычу, не прикасаясь к ней, опасаясь даже дышать на нее. Возможно, сигнал тревоги, прозвучавший в наушниках у Глинки, явился следствием обычного броска напряжения, а монета представляет собой именно то, чем кажется со стороны. Однако двадцать лет службы в силах специального назначения приучили Росского ничего не принимать на веру.

Полковник отметил, что песо потертое, как будто уже много лет было в обращении. Казалось, выбитая дата чеканки – 1982 год – подтверждала состояние монеты. Росский изучил гурт, полустертую насечку, забившуюся в нее грязь. Монета выглядела подлинной. Однако провести полковника было нельзя. Выдернув на затылке длинный черный волосок, Росский медленно поднес его к монетке. Кончик волоска дернулся вниз, словно прут в руке лозохода. Прикоснувшись указательным пальцем к языку, полковник осторожно смочил поверхность песо слюной. Внимательно осмотрев свой палец, он увидел на нем следы пыли; там же, где палец прикоснулся к монете, он остался чистым.

И пыль, и волосок откликнулись на действие статического электричества. Это означает, что внутри монеты находится какой-то источник электромагнитного излучения. Гневно поджав губы, Росский встал и вернулся в оперативный центр. Передатчик, спрятанный в песо, является маломощным. Тот, кто ловит поступающие с него сигналы, должен находиться в радиусе нескольких сотен метров от музея. Видеокамеры наблюдения сообщат Росскому, кто это такой, и тогда шпионом можно будет заняться плотнее.

Глава 7

Воскресенье, 09.00, Вашингтон

Майк Роджерс жизнерадостно набрал на клавиатуре код, отпирая дверь первого этажа Опцентра. Поздоровавшись с вооруженными часовыми, сообщившими ему пароль на сегодняшний день, Роджерс быстро прошел по второму этажу, где теперь в бывших помещениях эвакуационного центра были устроены кабинеты высшего руководства центра. Подобно Полю Худу, Роджерс предпочитал находиться внизу, под землей, там, где располагалось сердце Опцентра.

У лифта дежурила еще одна вооруженная женщина-часовой, которая пропустила Роджерса только после того, как тот назвал ей пароль. Опцентр предпочел допотопных и значительно более дешевых часовых, окликающих всех посетителей: "Кто идет?", отказавшись от сложных высокотехнологичных систем безопасности, которые были развернуты в других ведомствах. Бывали случаи, что ключи, основанные на отпечатках пальцев, вскрывали посредством специальных перчаток, на которых лазером с помощью компьютера наносился нужный папиллярный узор, а синтезаторы речи обманывали детектор распознавания голоса. Хотя женщина-часовой видела Роджерса почти каждый день на протяжении вот уже полугода, и тот знал, как зовут ее мужа и детей, она не пропустила бы его, если бы он не назвал пароль. Если же первый заместитель директора попытался бы проникнуть в центр без пароля, его бы задержали. И в том случае, если бы он оказал сопротивление, его могли бы даже застрелить. В Опцентре исполнительность, точность и патриотизм значили больше, чем дружба.

Оказавшись в самом сердце Опцентра, получившем прозвище "стойло", Роджерс прошел через лабиринт огороженных закутков, в которых сосредоточенно работали аналитики. В отличие от кабинетов наверху, эти помещения имели прямой доступ к самым разным источникам разведывательной информации, начиная от выведенных на орбиту специальных спутников и до непосредственного контакта с агентами во всех уголках земного шара. В центре шутили, что полные и совершенные базы данных позволяют предсказать с точностью до одной тонны, какой урожай риса будет собран в Бангладеш через пять лет.

В отсутствие Худа Роджерс занял кабинет директора. Этот кабинет размещался непосредственно рядом с залом совещаний, любовно прозванным "баком". "Бак" был окружен стеной электромагнитных импульсов, которая полностью исключала возможность подслушивания с использованием электронных средств. Ходили слухи, что сверхкороткие волны также приводят к бесплодию и психическому расстройству. Главный психолог центра Лиз Гордон полушутя заявила, что этим излучением объясняется значительная часть странностей, происходящих в этих стенах.

Бодрый и полный энергии, несмотря на то что за плечами остался субботний вечер, Роджерс ввел кодовую комбинацию на клавиатуре у двери в кабинет Худа. Дверь распахнулась, в кабинете вспыхнул свет, и впервые за шесть месяцев на лице у Роджерса появилась удовлетворенная улыбка. Наконец он вступил в командование Опцентром.

Роджерс отдавал себе отчет, что он относится к своему непосредственному начальнику не совсем справедливо. У него было собственное логово – на "материнской" стороне, как выразилась Анна Фаррис. Но директор Худ – неплохой человек. Он болеет душой за дело и, что гораздо важнее, он очень талантливый руководитель. Именно он придумал эффективный способ распределять ответственность между своими относительно автономными заместителями: Мартой Маколл, Лоуэллом Коффи младшим, Мэттом Столлом и Анной Фаррис. Однако Роджерс все больше и больше приходил к выводу, что Опцентр должен подчиняться воле одного человека – как это было с ФБР при Гувере[6]. И этот человек, перед тем как начать действовать, не должен бежать за советом в ЦРУ или Совет национальной безопасности, а, наоборот, лишь сообщать в другие ведомства о случившемся, ставить их перед фактом. С трудом рассеяв угрозу новой войны в Корее и бомбардировок Японии, Роджерс укрепился в мысли, что Опцентру надлежит действовать более агрессивно, а не довольствоваться реакцией на уже свершившиеся события.

Именно по этой причине, в частности, размышлял Роджерс, все это не может и дальше оставаться анонимным. Но есть время что-либо предпринять по этому поводу... что-либо пассивное, вроде утечки информации в прессу, или что-либо более решительное, как отправка "Бомбардира" на такое задание, за которое уважают и боятся израильских коммандос. Причем лавры за успешное выполнение этого задания не пожнут другие, как это произошло с недавним ударом по северокорейскому ракетному полигону, который все приписали Южной Корее.

Роджерс и Худ много раз спорили по этому поводу, и директор центра неизменно указывал на то, что устав центра категорически запрещает авантюризм. Опцентру надлежит выполнять функции международной полиции, а не "пятой колонны". Однако для генерала Роджерса устав был подобен музыке, записанной нотами. Конечно, ноты надлежит исполнять, следуя указаниям композитора, однако при этом остается значительная свобода для интерпретаций. Во Вьетнаме Роджерс читал и перечитывал "Историю упадка и крушения Римской империи" Эдуарда Гиббона, и вслед за известным английским историком он укрепился в убеждении, что первым и главным счастливым даром на земле является независимость.

Черпая духовные силы в Гиббоне и в затрепанном экземпляре книги "Война, какой я ее узнал Джорджа Паттона[7], подаренной ему отцом, Роджерс провел во Вьетнаме два срока. Возвратившись в Штаты, он защитил диссертацию по всемирной истории в Принстонском университете, после чего служил в Западной Германии и в Японии. Во время войны в Персидском заливе Роджерс командовал механизированной бригадой, затем некоторое время оставался в Саудовской Аравии. Вернувшись в Соединенные Штаты, он рассчитывал получить высокое назначение в Государственный департамент, однако президент вместо этого предложил ему должность заместителя директора Опцентра. Роджерс не жалел о том, что дал согласие. Он испытывал пьянящий восторг, принимая участие в разрешении кризисных ситуаций во всем мире. У него в груди до сих пор не утихла радость по поводу своей последней успешной операции в Северной Корее. Но Роджерс терпеть не мог быть на вторых ролях при ком бы то ни было. Особенно при Поле Худе.

Призывно запищал компьютер. Роджерс прошел к столу и набрал на клавиатуре команду установления связи. Экран заполнило круглое лицо Боба Герберта, переданное по оптоволоконному кабелю от видеокамеры, установленной на мониторе тридцативосьмилетнего начальника разведывательного отдела. Боб выглядел усталым.

– Доброе утро, Майк.

– Привет, Боб, – ответил Роджерс. – А ты что здесь делаешь в воскресенье?

– Сижу на месте с прошлого вечера. Меня вызвал из дома Стивен Вьенс из Отдела национальной разведки. Разве ты не ознакомился с моим сообщением?

– Пока что нет, – ответил Роджерс. – А в чем дело?

– Предлагаю тебе проверить электронную почту, а потом пискнуть мне, – сказал Герберт. – В сообщении приведено точное время, оригинальный текст и данные спутниковой...

– А почему бы тебе просто не рассказать мне вкратце обо всем? – остановил его Роджерс, устало проводя рукой по лицу. Электронная почта. "Пискнуть". Селекторные совещания по оптоволоконной сети. Черт побери, как могла разведка уйти от несгибаемого Натана Хейла[8] до глупой заставки на экране компьютера Мэтта Столла, на которой Джеймс Бонд в исполнении Шона Коннери отплясывает танец маленьких лебедей? Работа разведчика должна быть физически изнуряющей, подобно настоящему сексу, а не какому-то электронному пассивному созерцанию.

– Хорошо, Майк. Сейчас изложу основные пункты. – В голосе Герберта прозвучала озабоченность. – Ты себя хорошо чувствуешь?

– Прекрасно, – буркнул Роджерс. – Просто мне трудно идти в ногу с последними тенденциями рубежа тысячелетий.

– Как скажешь, – не стал спорить Герберт.

Роджерс не потрудился объясниться. Начальник разведывательного отдела был толковым специалистом; к тому же ему пришлось дорого заплатить за свое ремесло. Во время взрыва в американском посольстве в Бейруте в 1983 году у Герберта погибла жена, а сам он лишился обеих ног. Однако после длительного упорного нежелания принимать технический прогресс даже Боб Герберт пал жертвой компьютеров, спутников и оптоволоконных кабелей. Эту троицу он прозвал "божьим взглядом на мир".

– Вот что у нас есть, – начал Герберт. – Мы имеем два факта, может быть, связанных между собой, может быть, нет. Тебе известно, что в последнее время мы наблюдали повышенный фон микроволнового излучения в Санкт-Петербурге, в районе реки Невы напротив Эрмитажа.

– Да, – подтвердил Роджерс.

– Сначала мы предположили, что это является следствием работы новой телевизионной студии, которую создают в музее русские, чтобы знакомить школьников всей страны с сокровищами Эрмитажа. Однако наш специалист по проблемам телекоммуникаций наблюдал за пробными трансляциями и определил, что все передачи ведутся в диапазоне от 153 до 11 950 килогерц. А это совсем не то, что мы видим с Невы.

– Значит, телестудия является лишь ширмой, прикрывающей какую-то другую деятельность, – заметил Роджерс.

– Скорее всего. Мы также думали, что речь может идти о новой системе безопасности, призванной обслуживать поток туристов, который должен будет резко возрасти в дни празднования трехсотлетнего юбилея города, однако тут возникает неувязка.

– И какая же?

– Марта Маколл связалась со своим знакомым в Министерстве финансов и получила данные о бюджетах Министерства культуры и Министерства образования Российской Федерации, – продолжал Герберт. – Ни в одном из них не выделено ни рубля на подобную систему, которая должна стоить от пяти до семи миллионов долларов. Поэтому мы, порывшись, отыскали средства на создание этой студии в бюджете Министерства внутренних дел.

– Это еще ничего не значит, – возразил Роджерс. – Наше правительство постоянно перераспределяет деньги между ведомствами.

– Да, – настаивал Герберт. – Однако Министерство внутренних дел получило на проведение этих работ кругленькую сумму в двадцать миллионов долларов.

– Это министерство возглавляет Догин, человек, который только что потерпел поражение на президентских выборах, – напомнил Роджерс. – Вполне вероятно, часть этих денег была потрачена на его избирательную кампанию.

– Не исключено, – согласился Герберт. – Но есть еще одно обстоятельство, указывающее на то, что телевизионная студия в Эрмитаже является прикрытием чего-то большего. Вчера в час тридцать дня мы перехватили сообщение, отправленное из северной части Петербурга. Заказ на рогалики.

– Ну-ка, еще раз? – переспросил Роджерс.

– Это был заказ на завтрак, отправленный по факсу из Петербурга в кафе-пекарню "Бестония" на Брайтон-Бич. Неизвестный заказал один острый рогалик с луком и сыром, один соленый рогалик с маслом, два простых рогалика без всего и два чесночных рогалика с копченой лососиной.

– Кто-то заказал завтрак на противоположном конце земного шара, – задумчиво промолвил Роджерс. – Это точно не шутка?

– Нет, – решительно произнес Герберт. – Из "Бестонии" пришло подтверждение. Определенно, мы имеем дело со шпионами.

– Верно, – согласился Роджерс. – Есть какие-нибудь мысли насчет того, что это может означать?

– Мы отправили перехват нашим криптографам, – продолжал Герберт, – и были поставлены в тупик. Линии Доминик говорит, что различные типы рогаликов могут означать разные районы города или разные регионы земного шара. А может быть, речь идет об агентах. Различная начинка может означать разные цели. Линии обещала поработать над этим. Она уже позвонила в "Бестонию", и выяснилось, что там несколько десятков различных видов рогаликов и больше двадцати разных приправ. Так что на это потребуется время.

– А что насчет этого заведения, этой самой "Бестонии"? – спросил Роджерс.

– Пока что все чисто. Принадлежит неким Бельникам, семье, эмигрировавшей в 1961 году из Киева и попавшей на Брайтон-Бич через Монреаль.

– То есть агенты глубокого внедрения, – заметил Роджерс.

– Очень глубокого, – подтвердил Герберт. – Даррел предупредил ФБР, и те установили за пекарней наблюдение. Пока что ничего, кроме доставки булочек и рогаликов.

Даррел Маккаски отвечал в Опцентре за связь с ФБР и Интерполом. Обеспечивая взаимодействие различных ведомств, он помогал им максимально эффективно использовать ресурсы друг друга.

– Ты уверен, что это действительно рогалики? – спросил Роджерс.

– Мы снимали открытый пакет с выпечкой на видеокамеру с крыши, через мощный телеобъектив, а затем внимательно просмотрели запись, – сказал Герберт. – С виду самые обыкновенные рогалики. Кроме того, разносчик получает деньги строго в соответствии с размером заказа. И те, кто заказывает выпечку, на обеденный перерыв никуда не выходят, так что, судя по всему, они съедают именно то, что им приносят в пакетах.

Роджерс кивнул.

– Итак, мы возвращаемся к тому, что варится в Петербурге. Как на это отреагировала Д-16?

– У них на месте работает человек, – сказал Герберт. – Коммандер Хаббард обещал держать нас в курсе.

– Хорошо, – сказал Роджерс. – А ты сам что думаешь?

– Я чувствую себя так, словно совершил скачок в прошлое, в шестидесятые годы, – сказал Герберт. – Когда в наши дни русские начинают расходовать на что-то большие деньги, меня охватывает беспокойство.

Кивнув, Роджерс окончил связь. Герберт прав. Русские не умеют проигрывать благородно; и сейчас не исключено, что проигравший в президентской гонке имеет какое-то отношение к тайной операции, которая осуществляется на территории Соединенных Штатов.

Генерала тоже охватило беспокойство.

Глава 8

Воскресенье, 16.35, Санкт-Петербург

В любое время года дневное тепло покидает Санкт-Петербург практически мгновенно, повинуясь холодному ветру, который вечером начинает дуть со стороны залива. Прохладный воздух разносится во все уголки города по густой паутине рек и каналов, и поэтому теплые огни в домах зажигаются раньше. Также по этой причине прохожие, которым приходится бросать вызов пронизывающим ветрам и жестокому холоду, с заходом солнца проникаются особым братским чувством по отношению друг к другу.

Последствия захода солнца являются чуть ли не сверхъестественными, размышлял Филдс-Хаттон. Вот уже в течение почти двух часов он сидел под деревом на набережной Невы, читая рукопись, записанную в своем переносном компьютере. Одновременно он также слушал портативный проигрыватель компакт-дисков, который на самом деле был радиоприемником, настроенным на частоту просунутого под дверь песо. И вот сейчас Филдс-Хаттон наблюдал за тем, как солнце опускается к горизонту, а улицы и набережные начинают пустеть, и ему казалось, что все люди должны поторопиться укрыться в своих домах, пока вампиры и призраки не вышли на охоту.

"А может быть, – подумал он, – я просто редактирую слишком много фантастических комиксов и боевиков".

Филдс-Хаттон начинал мерзнуть. Здесь было гораздо холоднее, чем был способен выносить даже его организм, закаленный промозглой лондонской сыростью. Что хуже, он начинал приходить к выводу, что день пропал впустую. С тех самых пор, как английский разведчик включил "жучок", он слушал лишь ничего не значащую болтовню о футболе, о женщинах и о суровом начальстве, скрежет гвоздодеров, вскрывающих ящики с оборудованием, и шаги сотрудников телестудии. Не совсем та информация, от которой в Д-16 начинает чаще биться сердце.

Филдс-Хаттон посмотрел на противоположный берег, затем снова перевел взгляд на Эрмитаж. Здание музея выглядело просто восхитительно; закат выкрасил в бронзу многочисленные мраморные колонны и вспыхнул костром на позолоченном куполе Исаакиевского собора. Туристические автобусы отъезжали от Эрмитажа, забирая группы посетителей. Сотрудники дневной смены, покидая работу, садились на троллейбусы или шли пешком до расположенной всего в пятнадцати минутах станции метро "Невский проспект". Вскоре огромный музей, как и улицы, опустеет.

Филдс-Хаттону хотелось надеяться, что Лев смог снять ему номер в гостинице: он собирался завтра утром вернуться сюда и продолжить наблюдение. Он был убежден, что, если в музее действительно происходит что-то необычное, искать корни этого следует в телестудии.

Английский разведчик решил вернуться в Эрмитаж и понаблюдать какое-то время за таинственной дверью с кодовым замком: быть может, перед закрытием ею воспользуется кто-либо помимо технического персонала. Если повезет, ему удастся описать физиогномическому отделу Д-16 какого-нибудь странного посетителя – военного, переодетого в штатское, правительственного чиновника, сотрудника спецслужб. Кроме того, последние дни перед началом какого-либо нового проекта и первые дни после этого всегда проходят в суматохе и напряжении. Возможно, простой техник, уходя с работы, случайно сказанным словом невольно сообщит разведчику, что же все-таки происходит за закрытой дверью.

Закрыв компьютер, Филдс-Хаттон поднялся на ноги, хрустя суставами, – один американский агент как-то пошутил, что его кости принадлежат известному дирижеру Артуру Филдеру, – и, расправив брюки, быстрым шагом направился ко входу в музей, не выключая приемник.

Справа от него молодая парочка, только что вышедшая из Эрмитажа, в обнимку направилась к реке. Филдс-Хаттон вспомнил Пегги, не ту судьбоносную прогулку, во время которой она вовлекла его в ремесло разведки, а другую, состоявшуюся за пять дней до той на набережных Темзы. Тогда они впервые заговорили о свадьбе, и Пегги призналась, что начинает склоняться к такому финалу. Разумеется, Пегги обладала характером Пизанской башни, и процесс "склонения" мог растянуться до бесконечности, но Филдс-Хаттон был готов рискнуть. Пегги совсем не походила на то мягкое, беззащитное создание, которое он всегда представлял своей жизненной спутницей, однако ее бойкая дерзость приводила его в восторг. У нее было ангельское личико. И, что самое главное, ее стоило ждать.

Филдс-Хаттон улыбнулся молодой женщине, которая бежала трусцой по набережной в сопровождении стаффордширского терьера. Он удивился, поскольку ему казалось, что в России эту породу собак не разводят. Впрочем, в наши дни "черный рынок" привозит в страну все, в том числе собак, модных на Западе.

Женщина была в спортивном костюме и бейсболке; в руке она держала маленькую пластиковую бутылку с водой. Когда она подбежала ближе, Филдс-Хаттон обратил внимание на то, что она совсем не вспотела. Это показалось ему странным, поскольку до ближайшего жилого квартала было не меньше полумили, и бегунья определенно должна уже была взмокнуть от пота. Молодая женщина улыбнулась. Он улыбнулся в ответ. Внезапно собака сорвалась с поводка, бросилась к нему и вцепилась в лодыжку, прежде чем бегунья успела ее оттащить.

– Ой, извините, ради бога! – воскликнула она, удерживая лающую собаку за ошейник.

– Да ничего страшного.

Морщась от боли, Филдс-Хаттон опустился на правое колено, изучая место укуса. Положив компьютер на землю, он достал носовой платок и вытер кровь с двух красных полумесяцев, оставленных зубами собаки.

Женщина с озабоченным лицом присела на корточки рядом с ним. Правой рукой держа словно обезумевшую собаку, она левой протянула Филдс-Хаттону бутылочку с водой.

– Это поможет, – сказала она.

– Благодарю вас, не надо, – пробормотал Филдс-Хаттон, глядя, как следы от укуса снова заполняются кровью. Поведение женщины показалось ему странным. Она была чересчур обеспокоена, чересчур внимательна. Русские так себя не ведут. Ему надо поскорее уходить отсюда.

Прежде чем он успел помешать женщине, та плеснула на рану воды. Смешавшись с кровью, вода розоватыми струйками устремилась по лодыжке в носок. Филдс-Хаттон попытался отстранить женщину.

– Что вы делаете? – недовольно произнес он, но та уже полностью вылила ему на ногу содержимое бутылочки. – Мисс, пожалуйста...

Он выпрямился. Женщина последовала его примеру, отступая назад. Озабоченное выражение исчезло бесследно, ее лицо теперь было сосредоточенно-равнодушным. Даже собака умолкла. Филдс-Хаттон ощутил, как боль в ноге проходит – вместе с чувствительностью. Его подозрения окрепли, превращаясь в жуткую реальность.

– Кто вы такая? – спросил он, чувствуя, как нога онемела уже до самого колена. Вместе с этим пришло головокружение. – Что вы со мной сделали?

Женщина ничего не ответила. В этом не было необходимости. Филдс-Хаттон догадался, что его отравили быстродействующим химическим веществом. Мир вокруг вращался все быстрее. Подумав о Льве, английский разведчик нагнулся, чтобы поднять компьютер. Повалившись на землю, он ухватил компьютер за ручку и пополз к реке, волоча его за собой. Когда ноги полностью отказали ему, Филдс-Хаттон попробовал цепляться за землю руками. Сознание его оставалось ясным. Ему хотелось продержаться еще совсем немного, чтобы бросить компьютер в Неву. Но вот и плечи начали терять чувствительность. Руки безвольно упали, и английский разведчик повалился лицом на землю.

Последним, что увидел в своей жизни Кейт Филдс-Хаттон, была золотистая гладь реки, текущей всего в каких-то нескольких метрах от него. Последним, что он услышал, был голос молодой женщины, сказавшей: "Прощай". А последнее, о чем он подумал, было то, как будет плакать Пегги, когда коммандер Хаббард сообщит ей о гибели ее возлюбленного при выполнении задания в Санкт-Петербурге.

Филдс-Хаттон уронил голову набок. Нервно-паралитический реагент заставил остановиться его сердце.

Глава 9

Воскресенье, 21.00, Белгородская область, недалеко от российско-украинской границы

Вертолет "Камов-26" с двумя соосными несущими винтами приземлился на залитом ярким светом пятачке, поднимая и закручивая столбы пыли. Подбежавшие солдаты принялись разгружать ящики со связным оборудованием, сложенные в грузовом отсеке за пилотской кабиной. Министр внутренних дел Догин спрыгнул на землю и, придерживая мягкую шляпу одной рукой и полы пальто другой, низко пригнувшись, поднырнул под вращающимися винтами и быстро пошел прочь от вертолета.

Догину всегда нравились временные базы, подобные этой: пустое поле, за одну ночь превращенное в пульсирующий центр, отпечатки сапог на земле, пыльный воздух, пропитанный запахом солярки и авиационного керосина.

Эта база была создана для отработки боевых действий в горных условиях, с использованием методов, разработанных на заключительном этапе войны в Афганистане. Справа от министра, приблизительно в сотне ярдов, тянулись ряды больших палаток, в каждой из которых могло разместиться десять человек – мотострелковое отделение. В каждом ряду было по двадцать палаток, и они уходили в темноту, далеко за пределы круга света прожекторов, чуть ли не до отдаленных холмов. За палатками, на северной и южной оконечностях лагеря, размещались окопы и крытые бревнами блиндажи. В случае войны эти позиции должны были служить для обороны лагеря от партизан. Слева, где простирались ровные поля, стояли танки, бронетранспортеры и вертолеты. Там же располагались столовая, душевые кабинки, разделенные брезентовыми перегородками, яма для сбора мусора, палатки лазарета и склады. Даже ночью здесь кипела жизнь – механизированная, электрическая, бурлящая.

Прямо перед собой на некотором расстоянии Догин увидел древний, но находящийся в идеальном состоянии двухмоторный моноплан "ПС-89", принадлежащий Дмитрию Шовичу. Возле самолета стояли двое часовых с автоматами Калашникова; летчик дежурил в кабине, готовый в любой момент взлететь.

Увидев самолет, министр внутренних дел ощутил в груди леденящий холод. То, что до сих пор было только разговорами, теперь становилось реальностью. Люди и снаряжение уже на месте. Но для того, чтобы достать деньги, необходимые для пересмотра катастрофических результатов выборов, Догину предстоит заключить союз с дьяволом. Оставалось надеяться только на то, что Косыгин прав, и когда придет время, можно будет воспользоваться заранее заготовленным путем отхода.

За складом стояли еще три палатки: метеорологическая лаборатория, вокруг которой были расставлены на треногах приборы, подключенные к компьютеру, центр связи с двумя спутниковыми тарелками, направленными одна на северо-запад, другая на юго-восток, и штаб.

У входа в последнюю палатку стоял генерал армии Михаил Косыгин, широко расставив ноги, сплетя руки за спиной, напряженно вскинув голову. Справа за ним стоял адъютант, придерживая рукой фуражку.

Казалось, генерал не замечал, как ветер треплет полы его мундира и форменные брюки, как бешено хлопает полог палатки. От воронено-черных глаз и глубоко рассеченного подбородка до багрового шрама, пересекающего наискосок все лицо, широкоплечий Косыгин всеми шестью футами четырьмя дюймами своего роста олицетворял могучую, уверенную породу потомственных казаков.

– Добро пожаловать, Николай! – воскликнул генерал. – Рад тебя видеть!

Косыгин говорил, не напрягая связки, но его голос заглушил рев вертолета.

Догин пожал ему руку:

– Я тоже очень рад видеть тебя, Михаил.

– Вот как? В таком случае, почему ты такой мрачный?

– Никакой я не мрачный, – возразил Догин. – Просто дел по горло.

– Ага, великий ум никогда не перестает трудиться. Как Троцкий в ссылке.

Догин сверкнул глазами.

– Мне это сравнение совсем не по душе. Я бы ни за что не пошел против Сталина, и, надеюсь, мне не суждено окончить свои дни, получив по голове удар ледорубом.

Министр оглядел Косыгина с ног до головы. От генерала исходили сила и обаяние. В молодости он был двукратным чемпионом мира и олимпийским призером по стрельбе из пистолета, чему в немалой степени поспособствовало членство в ДОСААФе, Добровольном обществе содействия армии, авиации и флоту, военизированной общественной организации, которая культивировала среди молодежи военно-прикладные виды спорта. Затем последовала быстрая и блестящая карьера в армии – однако недостаточно стремительная, чтобы удовлетворить непомерное честолюбие Косыгина. Догин не сомневался, что в настоящий момент генералу можно полностью доверять. Он нужен Косыгину, чтобы тот с его помощью перескочил через голову тех, кто пока что стоит выше по служебной лестнице. Но что будет дальше? С такими людьми, как Косыгин, этот вопрос всегда остается одним из самых главных.

Косыгин улыбнулся:

– Не беспокойся. Здесь нет наемных убийц. Только друзья и союзники. Которым надоели всевозможные маневры, которым не терпится заняться чем-нибудь стоящим... но, – его улыбка стала шире, – которые при этом как никогда готовы служить министру Догину.

– И генералу Косыгину, – добавил Догин.

– Ну разумеется. – Улыбнувшись, Косыгин развернулся и предложил зайти в палатку.

Войдя, министр увидел третьего члена этого странного триумвирата: Дмитрия Шовича. Мафиози сидел на одном из трех складных стульчиков, расставленных вокруг маленького зеленого столика.

При появлении Догина Шович встал.

– Здравствуйте, мой добрый друг, – тихо промолвил он.

Догин не смог заставить себя назвать этого изверга "другом".

– Здравствуйте, Дмитрий, – кивнув, ответил он. Министр всмотрелся в карие глаза щуплого Шовича.

Они были холодными, эти глаза, причем впечатление усиливали коротко остриженные платиново-белые волосы и брови. Вытянутое лицо Шовича было начисто лишено какого-либо выражения; кожа казалась неестественно гладкой. Догин где-то читал, что Шович сделал сложную операцию по химическому удалению загрубелой, сморщенной кожи лица, наследия девяти лет, проведенных в колонии строгого режима в Сибири.

Шович снова сел, не отрывая взгляда от новоприбывшего.

– Товарищ министр, вас что-то тревожит.

– Вот видишь, Николай? – подхватил генерал Косыгин. – Это всем бросается в глаза. – Развернув стул, он уселся на него верхом и ткнул в Догина указательным пальцем, при этом большим делая вид, что взводит курок. – Если бы ты не был таким серьезным, возможно, нам сейчас не пришлось бы здесь собираться. Новая Россия любит тех вождей, которые пьют и веселятся вместе с ней, а не тех, кто словно несет на своих плечах весь мир.

Расстегнув пальто, Догин опустился на последний стул. На столе стоял поднос с чашками, чайником и бутылкой водки. Министр налил себе чаю.

– Новая Россия последовала за дудочником, который поведет ее, пьющую и веселящуюся, к разрушению.

– Увы, – согласился Косыгин. – Русский народ никогда не мог решить, что для него лучше. Но, к счастью, сейчас мы поможем ему сделать правильный выбор. Какие же мы благородные!

Шович сплел руки на столе:

– Генерал, во мне нет ни капли благородства и меня нисколько не интересует спасение России. По милости России я девять лет валил деревья в сибирской тайге, пока меня не освободила всеобщая амнистия, объявленная Горбачевым. Я принимаю участие в нашем союзе только на тех условиях, которые мы обсуждали. Вы по-прежнему с ними согласны?

– Согласны, – подтвердил генерал.

Гангстер перевел взгляд своих холодных глаз на Догина.

– Он высказался и от вашего имени, Николай Александрович?

Положив в чашку кусок сахара, министр внутренних дел не спеша его размешал. За пять лет, прошедших с момента его освобождения, Шович прошел путь от вора-рецидивиста до главы международной преступной сети, объединившей под своим началом армию из ста тысяч человек в России, Европе, Соединенных Штатах, Японии, по всему земному шару. Большая часть этих людей попадала в организацию, доказав свою верность, согласно древним законам воровского мира: убив друга или родственника.

"Неужели я сошел с ума, если объединяю усилия с этим человеком?" – спросил себя Догин. Шович будет хранить верность только до тех пор, пока будет получать двадцать процентов всех богатств бывших советских республик, в том числе крупнейших запасов нефти на земле, древесины, объемом вдвое превосходящей леса Амазонки, почти четверти мировых запасов золота и необработанных алмазов, а также значительных запасов урана, плутония, свинца, железной руды, угля, меди, никеля, серебра и платины. Этот человек – не патриот своей родины. Он стремится лишь нажиться на природных ресурсах возрожденного Советского Союза и обрести легитимное средство отмывать деньги, полученные от продажи наркотиков.

От одной этой мысли Догину стало тошно, однако Косыгин утверждает, что, до тех пор пока у него и его товарищей в подчинении находится самая большая в мире армия, а в распоряжении у Догина имеется новый секретный разведывательный центр в Санкт-Петербурге, им нечего бояться Шовича. Придет время, и его можно будет вывести из игры, отправить в ссылку в одну из своих резиденций в Нью-Йорке, Лондоне, Мехико, Гонконге или Буэнос-Айресе. Или просто физически устранить, если он откажется подчиниться.

Догин был в этом совсем не уверен, однако, похоже, выбора не оставалось. Ему нужно очень много денег, для того чтобы подкупать политиков и военных деятелей, чтобы вести агрессивную войну без согласия Кремля. В отличие от Афганистана, это будет война, в которой Россия одержит победу. Однако ключевым фактором успеха являются деньги. Как бы рассвирепел Карл Маркс, узнав об этом!

– Я сам выскажусь за себя, – обратился к Шовичу Догин. – Я принимаю ваши условия. В тот самый день, когда правительство Жанина будет смещено и я стану новым президентом, ваш избранник будет назначен на должность министра внутренних дел.

Лицо Шовича скривилось в ледяной улыбке:

– А если я остановлю свой выбор на себе самом?

У Догина похолодело в груди, однако он был слишком опытным политиком, чтобы это показать.

– Как я сказал, вам будет предоставлена полная свобода выбора.

Напряжение взаимного недоверия сгустилось до опасного предела. Косыгин разрядил обстановку, спросив нарочито громким голосом:

– А что насчет Украины? Что насчет Весника?

Догин перевел взгляд с Шовича на генерала.

– Украинский президент с нами.

– Но почему? – удивился Шович. – Украина наконец получила независимость, которой добивалась многие десятилетия.

– У Весника на руках столько социальных и межнациональных проблем, что без посторонней помощи украинской армии с ними не справиться, – пояснил Догин. – Он хочет разрубить их разом, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля. И мы ему в этом поможем. Кроме того, Весник также тоскует по былому величию Советского Союза, как и мы с Косыгиным. – Догин смерил взглядом сидящее перед ним бесстрастное чудовище. – Мои союзники в Польше намереваются провести в стране одну акцию, которая произойдет во вторник, в 0.30 ночи по местному времени.

– Какую акцию? – спросил Шович.

– Мой помощник уже отправил из Санкт-Петербурга в приграничный польский город Пшемысль отряд спецназа, – объяснил Догин. – Этот отряд устроит взрыв в местном отделении Польской коммунистической партии. Коммунисты этого не потерпят, и мои люди на месте обеспечат то, что возмущение выльется в массовые беспорядки. Польское правительство будет вынуждено направить в Пшемысль войска, и конфликт выплеснется к украинской границе, до которой всего шесть километров. Ночью, воспользовавшись суматохой, войска Весника откроют огонь по польским вооруженным силам.

– И как только это случится, – подхватил Косыгин, – Весник свяжется со мной и попросит о военной помощи. К этому моменту Жанин уже поймет, что у него в руках нет настоящей власти. Ему придется срочно выяснять, кто из генералов его поддержит, как это делал Ельцин, когда его военачальники решили ударить по Чечне. Союзников у него окажется очень немного, и политики, которых мы сейчас покупаем, также не станут его поддерживать. В Польше начнется преследование граждан украинской и белорусской национальностей. Когда мы с Украиной нанесем ответный удар, к нам присоединится и Белоруссия, и фронт окажется всего в ста километрах от Варшавы. Русский народ захлестнет волна патриотического национализма, а тем временем иностранные банкиры и бизнесмены отвернутся от Жанина. С ним будет покончено.

– Ключ к нашему успеху, – снова заговорил Догин, – заключается в том, чтобы удержать Соединенные Штаты и Европу от вооруженного вмешательства. – Он посмотрел на Шовича. – Мы будем работать над этим по дипломатическим каналам, утверждая, что речь идет не об империалистической агрессии, а о защите федерации. Но если с этим ничего не получится, генерал Косыгин говорил с вами о том, чтобы запугать кое-кого из ведущих политических фигур...

– Говорил, – подтвердил Косыгин, – но Дмитрий предложил мне более хорошую мысль. Дима, почему бы тебе самому не рассказать о ней Николаю Александровичу?

Догин перевел взгляд на бандита. Тот не спеша уселся поудобнее. Догин почувствовал, что делает он это, лишь чтобы заставить его ждать. Шович откинулся назад, закинул ногу за ногу, смахнул с лакированного черного ботинка несуществующую пылинку.

– Мои люди в Америке говорят, что ФБР наловчилось мастерски наносить "ответные удары", – начал Шович. – Пока мы заправляем игорным бизнесом или торговлей наркотиками, нас лишь стараются сдерживать. Но стоит нам только затронуть американских граждан, следует неминуемый жесткий ответный удар. Тем самым американские власти не позволяют улицам городов превратиться в арену кровавых сражений. Поскольку наших людей интересуют в первую очередь деньги, а не политика, они наотрез отказываются наносить удары по правительственным целям.

– В таком случае, что вы предлагаете? – нетерпеливо спросил Догин.

– Преподать урок, ударив по гражданской цели, – мрачно усмехнулся Шович.

– Зачем? – спросил Догин.

За гангстера ответил Косыгин:

– Для того, чтобы безраздельно привлечь внимание всей Америки. Как только это произойдет, мы скажем, что если нас оставят в покое в Восточной Европе, новых террористических актов не последует. Больше того, мы даже выдадим американским властям непосредственного исполнителя, тем самым позволив президенту Лоуренсу показать, как быстро и решительно он реагирует на критические ситуации.

– Разумеется, – вмешался Шович, – вам придется возместить моим людям в Америке потерю человека. Но эти деньги вы возьмете из своей маленькой сокровищницы.

– Естественно, – согласился Косыгин. Взяв бутылку водки, он вопросительно посмотрел на Догина. – Как мы всегда с тобой говорили, Коля, достаточно будет удержать Соединенные Штаты до тех пор, пока в вечерних выпусках новостей не появятся сюжеты с убитыми и искалеченными солдатами. Американский народ не потерпит, чтобы американская армия несла потери. Поскольку до президентских выборов остается всего несколько месяцев, Лоуренс не станет вмешиваться.

Догин посмотрел на Шовича.

– По какой именно гражданской цели вы намереваетесь нанести удар?

– Сам я не знаю и не хочу знать, – с безразличным видом ответил тот. – Мои люди живут там. Среди них есть наемники, есть и патриоты. Но тот, на кого падет выбор, будет знать, как лучше всего нанести удар на американской земле. Я полностью оставляю это на их усмотрение. – Он усмехнулся. – Завтра в это же время мы узнаем о случившемся из средств массовой информации.

– Завтра! – воскликнул Косыгин. – Мы люди дела! – Он плеснул водки себе и Шовичу. – Наш друг Николай не пьет, так что мы разрешим ему чокнуться с нами чаем. – Он поднял чашку. – За наш союз!

Когда все трое чокнулись, Догин ощутил в животе огонь. Это переворот, вторая революция. Предстоит возродить империю, и будут человеческие жертвы. Но хотя Догин принимал это, ему претило безразличие Шовича. Гангстер перешел от похищения к убийству так, словно это было одно и то же.

Отпив чай, Догин напомнил себе, что этот чудовищный брак по расчету необходим. Каждому лидеру приходится идти на компромиссы, чтобы двигаться вперед. Петр Великий преобразовал российскую промышленность и русское искусство, руководствуясь идеями, привезенными из Европы. Сотрудничество с Германией позволило Ленину свергнуть царя и выйти из Первой мировой войны. Сталин упрочил свою власть, расправившись с Троцким и сотнями тысяч других людей. Ельцин, чтобы спасти экономику от полного коллапса, пошел на сделку с воротилами "черного рынка".

И вот сейчас ему самому приходится заключить союз с гангстером. По крайней мере, Шович свой, русский. Это все же лучше, чем отправляться в Соединенные Штаты с протянутой рукой, умоляя о деньгах и моральной поддержке, как это когда-то сделал Горбачев и делает сейчас Жанин...

Косыгин и Шович залпом выпили водку. Догин старался не смотреть Шовичу в глаза. Он не хотел думать о средствах – только о цели. Вместо этого министр мысленно представил карту, висящую на стене у него в кабинете. Карту великого возрожденного Советского Союза.

Глава 10

Воскресенье, 20.00, Нью-Йорк

Получив заказ на рогалики из Санкт-Петербурга, Герман Юсупов положил в хозяйственную сумку десять фунтов пластида. Сверху он прикрыл взрывчатку рогаликами. Затем он прошел к расположенному в трех кварталах магазину "Все русское", в котором продавались книги, видеокассеты и другие товары из России. Еще через час он отнес другие десять фунтов взрывчатки в ломбард Микки на Брайтон-Бич.

В течение дня Герман обошел пятнадцать адресов, доставив в общей сложности сто пятьдесят фунтов пластида. Он не знал, следят ли за ним, но исходил из предположения, что следят. Поэтому в каждом месте Герман исправно получал деньги за доставленный заказ и даже громко ругался по поводу недостаточных чаевых.

После ухода Германа другой курьер забирал взрывчатку и относил ее в дом престарелых святого Николая, где их укладывали в мешок для переноски тела. Затем этот мешок отвезли в погребальную контору Черкасова в район Сент-Марк и загрузили в гроб. Семейство Майковых доверило поставку оружия и взрывчатки Бельникам. Сами Чайковы специализировались на планировании и осуществлении операций.

Тоннель, связывающий Куинс с центром Нью-Йорка, проходит под проливом Ист-Ривер. Начинается он от Тридцать шестой улицы между Второй и Третьей авеню. Тоннель соединяет остров Манхэттен со скоростным шоссе, ведущим на Лонг-Айленд, которое выходит из Куинса. Тоннель, возраст которого насчитывает уже пятьдесят пять лет, является одной из главных транспортных артерий города, и в любое время суток на всем своем протяжении в шесть тысяч футов заполнен машинами.

В этот теплый воскресный вечер в тоннеле не было тех, кто спешил домой с работы. Ярко-оранжевые лампы освещали дорогу семьям, возвращающимся из города, и путешественникам, которые направлялись в международный аэропорт имени Кеннеди или аэропорт "Ла-Гуардиа".

Высокий, светловолосый и светлобородый Эйваль Экдол опустил вниз стекло катафалка и вдохнул полной грудью насыщенный выхлопными газами воздух, который напомнил ему Москву. Экдол не думал о том, кто те люди, что едут сейчас по тоннелю, и чем они занимаются в жизни. Это не имело значения. Их смерть станет той ценой, которую надо будет заплатить в войне за новый мировой порядок.

Подъезжая к выезду из тоннеля, уроженец Советского Союза нажал кнопку зажигалки. В то же мгновение лопнула левая передняя покрышка, и Экдол направил завилявший катафалк к стене, не обращая внимания на сердитые возгласы других водителей, которым пришлось перестраиваться в другой ряд, чтобы не врезаться в него. Американцы всегда ругаются, как будто плохое не имеет права происходить и, более того, направлено на каждого из них лично.

Включив аварийные огни, Экдол вышел из катафалка и направился пешком к выезду из тоннеля. Достав из кармана сотовый телефон, он сделал вид, что кому-то звонит. Продолжая притворяться, что он ведет разговор, Экдол подошел к будкам контролеров, собиравших плату за проезд по тоннелю.

Он прошел мимо полицейской машины, стоявшей рядом с будками. Молодой полицейский справился у него, не нужна ли помощь.

– Благодарю вас, нет, – по-английски с сильным акцентом ответил Экдол. – Я уже позвонил в контору.

– Покрышка лопнула? – продолжал полицейский.

– Хуже, – ответил Экдол. – Сломалась шаровая опора.

– В тоннеле темно, – сказал полицейский. – В вас кто-нибудь врежется. У вас есть аварийный фонарь?

– Нет, сэр.

Полицейский открыл багажник своей машины.

– Надо будет сходить и поставить.

– Спасибо, – сказал Экдол. – Сейчас я к вам подойду. Мне надо предупредить родственников покойного.

– Да, – усмехнулся полицейский. – Чертовски неприятная штуковина – похороны без тела.

– Совершенно верно, сэр, – согласился Экдол.

Выйдя из машины, полицейский полез в багажник. Достав аварийный фонарь, он, посвистывая, направился в тоннель.

Продолжая делать вид, что разговаривает по телефону, Экдол обошел будки. Через мгновение из ворот выехал "Форд", остановившийся рядом с ним. Перед тем как сесть в машину, Экдол нажал на клавиатуре телефона кнопку с "решеткой".

"Форд" рванул с места. Из горловины тоннеля вдогонку ему устремился огненно-желтый шар, извергающий во все стороны дым, битый камень и куски металла. Машины, не успевшие отъехать далеко, мгновенно вспыхнули. Одна легковушка, потеряв управление, сбила полицейского с аварийным фонарем и врезалась в грузовик, остановившийся у контрольной будки. Обе машины взорвались, пламя тотчас же перекинулось на будку. Несколько машин были раздавлены упавшими обломками, а в глубине тоннеля гремели новые приглушенные взрывы: в горящих машинах детонировали бензобаки. Через считанные секунды все место страшной катастрофы затянули густые клубы белого дыма.

Так продолжалось несколько минут, после чего тишину разорвал низкий стон гнущихся стальных опор и треск лопающегося бетона. Через мгновение скоростное шоссе содрогнулось на протяжении четверти мили вместе со стоящими вдоль зданиями: обрушился свод тоннеля. С жутким ревом обезумевший поток устремился в пролом. Под огромным давлением воды обвалились стены тоннеля, и обломки вместе с растерзанными машинами вышвырнуло из горловины. Шипение гаснущего пламени потонуло в грохоте реки, которая выплеснулась из берегов вдоль шоссе, валя фонарные столбы и смывая немногие уцелевшие машины. Из горловины тоннеля повалил пар, который поднимался к небу, смешиваясь с более темным дымом.

Не успела вода успокоиться, как вдалеке послышался вой сирен. Через несколько минут над шоссе уже носились полицейские вертолеты, снимая на видеокамеры машины, отъезжающие от места катастрофы.

Но Экдола это нисколько не беспокоило. Меньше чем через полчаса он уже будет в конспиративном доме. "Форд" разберут в гараже на отдельные детали, а он сам сожжет фальшивую бороду, усы, солнцезащитные очки и бейсболку, которые были на нем.

Пока что его работа завершена. Арнольду Бельнику и его наемникам из "бригады рогаликов" будет щедро заплачено за участие, после чего настанет очередь других солдат из ячейки "Грозная" продолжить то, что начал Экдол.

Хотя сам он был обречен, ему оказали высокую честь, позволив отдать свою жизнь во имя возрождения Советского Союза.

Глава 11

Воскресенье, 21.05, Вашингтон

Майк Роджерс любил "Хартум".

Конечно, этот фильм не был таким мягким и теплым, как какая-нибудь Элизабет, Линда, Кейт или Рути, зато ему не нужно было выходить на улицу среди ночи, чтобы взять его себе домой. Лазерный диск с фильмом был всегда под рукой, в домашней видеотеке, вместе с другими любимыми фильмами: "Эль-Сид", "Лоуренс Аравийский", "Человек, который собирался стать королем" и абсолютно всем творчеством актера Джона Уэйна, создававшего на экране образы мужественных и сильных покорителей Дикого Запада. Больше того, Роджерсу не нужно было напрягаться и вести любезные разговоры. Достаточно было лишь вставить диск в проигрыватель, усесться поудобнее и получать наслаждение.

Роджерс весь день мечтал о том, чтобы посмотреть "Хартум", поэтому у него не было сомнений, что между ним и его любимым фильмом обязательно возникнет какое-нибудь препятствие.

Воскресное утро он начал ежедневной пятимильной пробежкой. Затем сварил кофе – черный, без сахара, – сел за стол, раскрыл переносной компьютер и быстро ознакомился с планом дел на следующую неделю, составленную Полем Худом, – теперь заниматься этим предстояло ему. Были намечены встречи с главами других разведывательных ведомств Соединенных Штатов, посвященные проблемам более эффективного обмена информацией, предварительное заседание бюджетной комиссии, обед с главой Французской национальной жандармерии Бенжамином. Лишь от одной мысли о том, сколько ему придется говорить, у Роджерса пересохло в горле. Однако были запланированы и серьезные испытания. Ему предстоит засесть вместе с Бобом Гербертом и Мэттом Столлом, компьютерным гением, за разработку программы для нового спутника ПЭП (постановки электронных помех). Этот спутник был опробован в небе над Японией; выяснилось, что он способен мешать работе даже таких небольших электронных устройств, как настольный компьютер. Кроме того, поступят оперативные данные от людей на местах, работающих на Ближнем Востоке, в Южной Америке и в других регионах. Также будут готовы донесения американских агентов, внедренных в российскую армию. Роджерс с нетерпением ждал подробный отчет о поставках в войска бензина, дизельного топлива и машинных масел; его очень интересовало и то, как новый российский президент собирается восполнять нехватку личного состава в строевых и тыловых частях.

Но больше всего Роджерсу не терпелось собрать ведущих специалистов Опцентра на первое заседание, посвященное созданию регионального отделения. После корейского кризиса он укрепился в мысли о необходимости иметь специальные мобильные подразделения, которые можно оперативно переправить в любую точку земного шара. Если это предложение получит поддержку, создание одного или нескольких региональных отделений превратит СМП в еще более действенную силу.

После обеда Роджерс отправился на полигон на базе Эндрюс. Бывали дни, когда он выпускал целый магазин патронов 45-го калибра из древней "масленки", пистолета-пулемета "М-3" времен Второй мировой войны, но все пули ложились вокруг "яблочка", упрямо не желая попадать в центр. С другой стороны, бывали дни, когда он мог пользоваться кольтом 22-го калибра вместо зубочистки. Сегодня как раз был один из этих хороших дней. Проведя на стрельбище два часа и поразив своим мастерством военных летчиков, Роджерс навестил мать, которая жила в доме престарелых Ван-Гельдера. Сознание так и не вернулось к ней после инсульта, перенесенного два года назад, но Роджерс, как обычно, почитал матери стихи ее любимого поэта Уолта Уитмена, затем просто молча посидел рядом с кроватью, держа ее за руку. После этого он поужинал со старинным другом, с которым вместе воевал во Вьетнаме. Эндрю Портеру принадлежала сеть развлекательных заведений на Восточном побережье, и никто не мог рассмешить Роджерса так, как это получалось у него.

Когда они уже пили кофе, собираясь затем сразиться в шахматы, у Роджерса загудел пейджер. Сообщение было от помощника директора Управления национальной безопасности Тоби Грумет. Роджерс тотчас же перезвонил ей с сотового телефона.

Тоби сообщила ему о взрыве в Нью-Йорке и о чрезвычайном совещании в Овальном кабинете, которое созвал президент. Извинившись перед Портером, Роджерс немедленно поехал в Белый дом.

Мчась по шоссе, Роджерс в мыслях постоянно возвращался к английскому генералу Чарльзу Гордону, по прозвищу Китаец. Попытка Гордона защитить совершенно не подготовленный к обороне Хартум от орд Мухаммеда Махди явилась одновременно одной из самых доблестных и одной из самых безумных военных операций в мировой истории. Гордон заплатил за свой героизм собственной жизнью. Грудь ему пронзил меч, и его отрубленную голову, насаженную на пику, торжественно пронесли по захваченному Хартуму. Но Роджерс не сомневался, что сам Гордон мечтал именно о такой смерти. Английский полководец променял свою жизнь за возможность сказать мятежнику: "Нет. Этот город без боя вам не достанется".

Сейчас Роджерс испытывал то же самое. Никто не посмеет совершить с его страной ничего подобного. Дерзнувшему дадут бой.

По дороге в Белый дом Роджерс слушал выпуски новостей по радио и разговаривал по сотовому телефону. Он был рад возможности чем-то занять себя: это не давало ему зацикливаться мыслями на ужасе. Свыше двухсот погибших. Тоннель под Ист-Ривер больше не существует, а движение по шоссе имени Рузвельта на восточном берегу Манхэттена будет перекрыто на несколько дней, в течение которых предстоит провести оценку повреждений технических сооружений. Особый режим введен во всех местах повышенной опасности: на мостах, железных дорогах, в аэропортах, в метро, а это означает, что в ближайший понедельник деловая жизнь в экономическом центре мира полностью замрет.

Даррел Маккаски, отвечающий в Опцентре за связь с ФБР, позвонил Роджерсу и сообщил, что ФБР взяло расследование в свои руки, и директор Бюро Идженс будет присутствовать на совещании. Кроме того, Маккаски добавил, что уже были звонки от всех известных террористических организаций, поспешивших взять на себя ответственность за взрыв в тоннеле. Однако никто не верит, что истинный исполнитель уже дал о себе знать, и у самого Маккаски пока что не было никаких мыслей относительно того, кто в действительности стоит за этим страшным терактом.

Кроме того, Роджерсу позвонила его помощник Карен Вонг, координировавшая работу Опцентра вечером в выходные дни.

– Господин генерал, – сказала она, – насколько я понимаю, вас вызвали на совещание.

– Да, вызвали.

– В таком случае у нас есть кое-какая информация, которая вам пригодится. Как только наш ведущий криптограф Линии Доминик узнала о взрывах, она бросила свежий взгляд на пришедший из-за моря заказ на рогалики. Время и местонахождение получателя, похоже, позволяют сделать достаточно убедительное предположение.

– И что она обнаружила?

– Зная конечный результат, Линии двинулась в обратном направлении, – объяснила Вонг, – и очень быстро. Похоже, ей удалось подобрать ключ. Исходя из предположения, что последний рогалик означает тоннель, Линии составила карту. У нее получилось, что остальные части заказа указывают на различные точки на Манхэттене – например, места, куда предстояло доставить отдельные компоненты бомбы.

"В таком случае, за взрывом стоят русские, – с холодеющим сердцем подумал Роджерс. – А если это действительно так, взрыв в тоннеле следует рассматривать не как террористический акт, а как объявление войны".

– Передай Линии, что сейчас это первоочередная работа, – сказал Роджерс. – Пусть она вкратце изложит на бумаге свои выводы и перешлет по закрытому факсу в Овальный кабинет.

– Будет сделано. Есть еще кое-что, на этот раз из Санкт-Петербурга, – продолжала Вонг. – Мы только что получили сообщение из Лондона, от руководителя Д-16 Гарри Хаббарда. Он потерял в Петербурге двух своих людей. Первый случай произошел вчера вечером, погиб ветеран по имени Кейт Филдс-Хаттон. Находясь на набережной Невы напротив Эрмитажа, он умер, по словам русских, "от сердечного приступа".

– Иносказательное выражение, означающее: "Мы его убили", – проворчал Роджерс. – Он изучал деятельность новой телестудии?

– Да, – подтвердила Вонг. – Однако ни одного доклада ему передать так и не удалось. Вот насколько оперативно его раскрыли и устранили.

– Благодарю, – сказал Роджерс. – Поль уже поставлен в известность?

– Да, – сказала Вонг. – Мистер Худ позвонил, как только услышал о взрыве. Он просил вас перезвонить ему сразу же после совещания.

– Обязательно позвоню, – сказал Роджерс, останавливаясь перед часовым у ворот, за которыми начиналась извилистая дорожка, ведущая к Белому дому.

Глава 12

Понедельник, 06.00, Санкт-Петербург

Когда маленький Сергей Орлов в начале пятидесятых жил в городке Нарьян-Мар на побережье Северного Ледовитого океана, ему казалось, что самым прекрасным зрелищем является оранжевое свечение огня в печи, согревающей дом родителей, куда ему не раз приходилось возвращаться в снежный буран с рюкзаком за плечами, в котором лежали две-три рыбины, выловленные в озере неподалеку от города. Для Орлова горящий очаг был не просто маяком в холодной темной ночи; он олицетворял для него полную надежды жизнь в этой голой, ледяной пустыне.

Облетев в конце семидесятых вокруг Земли, пять раз побывав в космосе на кораблях "Союз" – экспедиции на орбите продолжались от восьми до восемнадцати суток, причем в последних трех он был командиром, – генерал Сергей Орлов увидел нечто более памятное. Вроде бы ничего нового он не открыл. До него уже десятки космонавтов видели Землю с орбиты. Но как бы они ни описывали нашу планету – сравнивая ее с голубым пузырем, прекрасным шариком или елочной игрушкой, – все сходились во мнении, что это зрелище заставило их по-новому взглянуть на жизнь. Никаким политическим идеологиям не сравняться силой с этим хрупким шариком. Космические путешественники первыми осознали, что если у человечества есть будущее, заключается оно не в борьбе за установление контроля над родной планетой, а в сохранении на ней мира и тепла и в устремлении к звездам.

"А потом приходится возвращаться на землю", – подумал Орлов, выходя из 44-го автобуса на Невском проспекте. Решимость и вдохновение ослабевают, когда к тебе обращаются с просьбой сделать что-нибудь во имя своей Родины, а ты не можешь отказать. Русские никогда не отказываются. Дед Орлова, убежденный монархист, тем не менее в Гражданскую войну сражался против белых. Отец в Великую Отечественную войну воевал в частях Второго Украинского фронта. Именно ради них, а не ради Брежнева, сам Орлов готовил новое поколение космонавтов, чтобы шпионить из космоса за Соединенными Штатами и странами НАТО, а также разрабатывать в условиях невесомости новые химические яды. Он был обучен видеть нашу планету не как дом всего человечества, а как некую вещь, которую можно очистить, разрезать и сожрать во имя человека по имени Ленин.

А еще не надо забывать о том, о чем страстно мечтают такие люди, как министр Догин, размышлял Орлов, быстро шагая по проспекту. Несмотря на ранний час, сотрудники Эрмитажа уже спешили на рабочие места, готовясь к ежедневному наплыву посетителей.

Хотя внешне Догин достаточно вежлив и обходителен, а когда речь заходит о российской истории, в особенности о годах правления Сталина, его охватывает чуть ли не наркотический экстаз, его взгляды на мир отстали от времени. А после поездок в Санкт-Петербург, которые министр совершает каждый месяц, его воспоминания о советской власти, похоже, становятся все более идеализированными.

А еще есть такие люди, как полковник Росский, у которых, кажется, вообще нет никаких взглядов на жизнь. Они просто наслаждаются властью и могуществом. Орлова очень встревожил звонок Глинки. Начальник службы безопасности тайком позвонил генералу домой. Глинка был из тех, кто улыбается и нашим и вашим, но Орлов поверил ему, когда он сообщил, что на протяжении последних двадцати четырех часов Росский ведет себя исключительно скрытно. Вначале Росский настоял на том, чтобы лично расследовать тривиальный инцидент срабатывания системы сигнализации. Вслед за этим у него был незафиксированный в журнале разговор по защищенной линии с оперативным агентом. Затем Росский покинул Эрмитаж, не сообщив никому, куда он идет. Известно было только то, что у него состоялась встреча за закрытыми дверями с районным прокурором.

"Мне приказано работать вместе с Росским, – сказал себе Орлов, – но я не позволю ему никаких противозаконных авантюр". Нравится это Росскому или нет, но есть определенные границы, переступать которые ему не дадут; в противном случае он будет переведен на кабинетную работу. Конечно, поскольку за Росским стоит министр внутренних дел Догин, противостоять ему будет нелегко. Но Орлову уже не раз приходилось преодолевать трудности. В доказательство тому у него на теле были шрамы, и он был готов при необходимости получить новые. Он самостоятельно выучил английский язык, чтобы путешествовать по миру посланником доброй воли, – на самом деле он тайком таскал книги домой и занимался урывками, в свободное время, чтобы узнать, что думает и читает остальной мир.

Орлов поднял воротник серо-стальной шинели, защищаясь от пронизывающего ветра, и убрал в карман очки в старомодной черной оправе. Стекла в них всегда запотевали, когда он выходил на мороз из натопленного сверх меры салона автобуса, и у него не было времени с ними возиться. Как будто недостаточно уже одного того, что ему вообще приходится пользоваться очками, тогда как в свое время он острым взором различал с орбиты, с высоты трехсот миль Великую Китайскую стену.

Несмотря на проблемы с Росским, полные губы Орлова оставались расслабленными, широкий лоб под краем генеральской папахи не портила ни одна морщина. Красивые карие глаза, широкие скулы и смуглую кожу, как и врожденную страсть к приключениям, Орлов унаследовал от азиатских племен монголов. Прадедушка как-то сказал ему, что род Орловых является потомками первой волны степных воинов, пронесшихся через Китай и Древнюю Русь в тринадцатом столетии. Орлов не представлял себе, откуда у старика такие точные сведения. Однако ему нравилось считать себя наследником народа-первопроходца, милостивого, несмотря на завоевательные походы.

Чуть ниже пяти футов семи дюймов роста, Орлов обладал узкими плечами и стройным телосложением, что делало его идеальным, исключительно живучим космонавтом. Хотя служба в истребительной авиации прошла без происшествий, о годах, связанных с космосом, напоминали физические и душевные раны. Орлов заметно прихрамывал вследствие серьезного перелома обеих берцовых и бедренной кости – у него не раскрылся парашют во время возвращения из очередной космической экспедиции, ставшей последней. Правая рука была изуродована страшными шрамами, когда он вытаскивал члена отряда космонавтов из обломков разбившегося учебного "МиГа-27". Чтобы сохранить возможность самостоятельно ходить, Орлову пришлось вставить в бедро титановые спицы, однако он наотрез отказался от пластической операции на руке. Ему нравилось, как охает и ахает его жена всякий раз, когда видит своего бедного опаленного сокола.

При мысли о любимой Маше Орлов улыбнулся. Хотя сегодняшний завтрак был оборван внезапным звонком Глинки, генерал по-прежнему ощущал тепло совместно проведенных минут. В особенности, поскольку он сознавал, что чувство это ему придется сохранить до завтрашнего утра – самое раннее, когда он сможет снова увидеть жену. Перед тем как ему предстояло уйти на работу, они с Машей привычно выполнили ритуал, начало которому было положено почти двадцать лет назад, еще до того, как огненная ракета впервые унесла Орлова в космическое пространство: они крепко обнялись, убеждаясь в том, что расстаются, не держа друг на друга невысказанные обиды, что между ними нет ничего такого, о чем они бы пожалели, если бы он не вернулся. Со временем Маша поверила, что как только они нарушат эту традицию, ее муж не возвратится домой.

Эх, какие это были славные дни – полеты на орбитальных станциях "Салют" и "Мир"! Годы работы с Кизимом, Соловьевым, Титовым, Манаровым и другими космонавтами, проводившими в космосе многие недели и месяцы. Простая красота космических кораблей "Восток" и "Восход", совершенство астрономического модуля "Квант", позволившего заглянуть в глубины Вселенной. Грозный ураган могучей ракеты-носителя "Энергия", выводящей на орбиту целых сто тонн полезного груза. Как скучал по всему этому Орлов! Однако российская космическая программа, испытывающая острую нехватку финансирования, находилась на грани полного коллапса, и одиннадцать месяцев назад сорокадевятилетний генерал-майор авиации согласился возглавить этот высокотехнологичный операционный центр, предназначенный для того, чтобы присматривать за друзьями и врагами как за границей, так и у себя дома. Директор Федеральной службы безопасности Черкасов заверил Орлова, что его спокойная, но дотошная натура как нельзя лучше подходит для руководства таким разведывательным центром, находящимся на переднем крае борьбы с внутренними и внешними врагами, – и все же Орлов не мог избавиться от чувства, что для него это назначение стало шагом вниз. Он, прикасавшийся к небесному своду, избалованный интереснейшей работой со многими выдающимися учеными в Космическом центре имени Гагарина под Москвой, был низвергнут в подземелье ада. Как в свое время осознали монголы, прогресс и могущество нужно использовать на дело облагораживания людей, побуждая их ради этого идти на жертвы, а не погонять их, словно стадо баранов.

Но Маша поддержала предложение Черкасова. Она убедила мужа, что пусть лучше операционным центром будет руководить человек с его темпераментом, чем кто-нибудь вроде полковника Росского, и в этом она была права. Похоже, ни сам полковник, ни его лучший друг, министр внутренних дел Догин, не знали, где заканчиваются интересы России и начинаются их личные амбиции.

Быстро шагая по широкому проспекту с пакетом, в который заботливая жена положила обед и ужин, Орлов смотрел на противоположный берег реки, на Военно-морское училище имени Фрунзе, на территории которого разместились несколько десятков бойцов отряда специального назначения "Молот", подчиненного операционному центру.

Маша оказалась полностью права и в отношении Росского. Когда Орлов сказал жене, кто будет его первым заместителем – а Орловы имели возможность познакомиться с Росским, когда тот вмешался в одно очень неприятное происшествие, приключившееся с их сыном в Москве, – Маша попросила его приложить все силы, чтобы Догин не навязывал ему Росского. Она опасалась, что между ними неизбежно возникнут трения, в то время как сам он считал, что совместная работа в тесном взаимодействии породит между ними взаимное доверие, а может быть, и уважение.

Однако сейчас оставалось только гадать: почему его жена такая проницательная... а он сам такой наивный?

Орлов скользнул взглядом по зданиям на противоположном берегу Невы. Косые лучи солнца позолотили фасады величественной Академии наук и Кунсткамеры, отбросив позади них длинные бурые тени. Генерал задержался на мгновение, упиваясь их красотой, и лишь после этого вошел в музей, в подвалах которого создавался новый центр. Хотя он уже не мог любоваться Землей из космоса, наслаждаться ее красотами можно было и вблизи. Орлов никак не мог понять, почему Росский и министр Догин никогда не останавливаются, чтобы посмотреть на противоположный берег реки, на прекрасные здания. Для них красота была лишь чем-то таким, под чем можно спрятаться.

Войдя в Эрмитаж, Орлов повернул к Иорданской лестнице, где находился вход в новое секретное ведомство Кремля, необычайно эффективное и уникальное.

Эффективность заключалась в самом его расположении: на территории Эрмитажа. Музею было отдано предпочтение перед двумя другими потенциальными местами в Москве и Волгограде, потому что сотрудники смогут приходить сюда незаметно в составе экскурсионных групп, потому что сюда смогут приезжать агенты из Скандинавии и Европы, потому что Нева скроет и рассеет большую часть электромагнитного излучения, испускаемого оборудованием центра, потому что функционирующая телевизионная студия обеспечит доступ к спутникам связи, и, самое главное, потому что никто не посмеет нанести удар по Эрмитажу.

Уникальность выбора явилась следствием увлечения министра Догина историей, увлечения, граничившего с помешательством. Министр собирал старые карты, и на одной кальке был изображен план Ставки Сталина, оборудованной во время войны под Кремлем: там были не только бомбоубежища, но и секретное ответвление от линии метро, которое позволило бы Сталину, в случае наступления немецких войск, покинуть Москву. Догин боготворил Сталина, и когда он и тогдашний министр иностранных дел Жанин, ставший сейчас президентом, вместе с директором ФСБ Черкасовым разрабатывали этот разведывательный центр по заказу Бориса Ельцина, Догин добился того, чтобы Ставка Сталина была воспроизведена во всех деталях в Петербурге. Впрочем, Орлов должен был признать, что в этом оказались и свои плюсы. Как и на борту подводной лодки, тесные помещения, вызывавшие клаустрофобию, помогали сотрудникам полностью сосредоточиться на работе.

Орлов кивнул, здороваясь с охранником. Затем он набрал на клавиатуре код доступа и, войдя внутрь, показал секретарше свое удостоверение, хотя та приходилась Маше двоюродной сестрой и прекрасно его знала. После этого генерал спустился по лестнице в телестудию. В дальнем конце коридора он снова набрал на клавиатуре четырехзначный код доступа, меняющийся каждый день, и дверь распахнулась. Как только Орлов захлопнул ее за собой, под потолком автоматически вспыхнула единственная лампочка, освещающая лестницу. Генерал спустился вниз, и еще одна дверь с кодовым замком наконец открыла ему дорогу в операционный центр. Оказавшись в тускло освещенном центральном коридоре, Орлов повернул направо и направился в кабинет полковника Росского.

Глава 13

Воскресенье, 21.40, Вашингтон

Роджерса быстро провели через наружные и внутренние ворота, и в дверях Белого дома его встретила заместитель директора Управления национальной безопасности Тоби Грумет. В пятидесятилетней женщине было почти шесть футов роста; у нее были длинные, прямые светлые волосы, и она практически не пользовалась косметикой. Роджерс с большим уважением относился к ней как к ветерану вьетнамской войны, потерявшей при падении сбитого вертолета левую руку.

– Вы меня ждали, – сказал Роджерс. – Я опоздал?

– Вовсе нет, сэр, – ответила Грумет, козыряя генералу. – Просто кроме вас все мы – люди пожилые, семейные, которые в момент взрыва сидели дома и смотрели телевизор. Так что мы стартовали с некоторой форой. Клянусь, только начинаешь думать, что хуже этот мир уже не станет...

– О, я изучал историю, – возразил Роджерс. – У меня никогда не возникают подобные мысли.

Подойдя к дверям, Роджерс снял форменный китель и протянул его вооруженному морскому пехотинцу, дежурившему у входа. В противном случае медные пуговицы вызвали бы срабатывание металлодетектора, спрятанного в косяке. Детектор промолчал. Проверив китель портативным металлоискателем, пехотинец возвратил его Роджерсу и отдал честь.

– Что произошло дальше? – спросил генерал у Грумет, пока они шли по короткому коридору к Овальному кабинету.

– Мы откликнулись в полном соответствии с предписанным порядком, – ответила та. – Полностью перекрыли въезд в страну и установили наблюдение за всеми обычными подозреваемыми. ФБР поднято по тревоге, задействованы все отделения. Водолазы уже спустились в пролив и изучают обломки. Директор Рахлин жаловался, что ЦРУ тратит слишком много денег на выработку политического чутья и не обращает достаточного внимания на общественно опасных типов, сумасшедших ученых и идеологических врагов.

– Узнаю Ларри, – сказал Роджерс. – Выразительностью речи он не уступит мистеру Кидду[9]. Черт побери, Тоби, что нужно этим людям?

– Пока в наше распоряжение не поступит необходимая информация, мы будем относиться к случившемуся, как к обычному террористическому акту. Возможно, за этим стоят простые преступники, и вскоре последует требование денег. Также нельзя исключать, что этот взрыв является делом рук психопата-одиночки или небольшой группы.

– Как это было в Оклахоме[10].

– Совершенно верно. Группа обиженных, затаивших на общество непримиримую злобу.

– Но вы так не считаете?

– Нет, Майк, не считаем. Мы склоняемся к тому, что это работа иностранной террористической группировки.

– Террористы.

– Вот именно. Если это так, возможно, они просто хотят привлечь внимание к своей борьбе. Однако, как правило, террористические акты являются лишь инструментом – то есть частью общего плана, ведущего к достижению более значительных целей.

– Вопрос в том, чего добиваются эти люди?

– Скоро мы все узнаем, – сказала Тоби. – Пять минут назад в ФБР поступил звонок с предупреждением о том, что террорист выйдет на связь с президентом. Звонивший сообщил данные о взрыве: его мощность, точное местонахождение заложенного заряда, тип использованной взрывчатки. Совпадение полное.

– Президент лично ответит на звонок? – удивился Роджерс.

– Формально нет, – ответила Тоби. – Но он будет присутствовать при разговоре. Мы надеемся, это удовлетворит... так, поспешим! – воскликнула она, взглянув на экран пискнувшего пейджера. – Нас срочно требуют в Овальный кабинет.

Они побежали по коридору. Встретивший их в приемной помощник махнул рукой, приглашая идти дальше, и распахнул перед ними внутреннюю дверь.

Президент Соединенных Штатов Майкл Лоуренс стоял за своим письменным столом. Он стоял, выпрямившись во все свои шесть футов четыре дюйма, подбоченившись, в одной рубашке с аккуратно закатанными рукавами. Напротив него стоял государственный секретарь Эйв Линкольн. У Линкольна, бывшего подающего профессиональной бейсбольной лиги, было круглое лицо с редеющими волосами, острым клином спускающимися на лоб.

Кроме них, в кабинете присутствовали еще четыре высокопоставленных государственных чиновника: директор ФБР Гриффен Идженс, директор ЦРУ Ларри Рахлин, председатель объединенного комитета начальников штабов Мелвин Паркер и помощник по вопросам национальной безопасности Стив Беркоу.

Все с мрачным видом слушали голос, доносящийся из громкоговорящего устройства, подключенного к телефону на столе президента.

– ...избавлю вас от хлопот по прослеживанию этого звонка, – говорил голос с едва уловимым славянским акцентом. – Меня зовут Эйваль Экдол. В настоящий момент я нахожусь в доме номер 1016 по Форест-роуд, это в Велли-Стрим на Лонг-Айленде. Это конспиративный дом ячейки "Грозная", и вы можете захватить его и забрать меня. Я также дам показания на суде и только похвалю тех, кто меня задержал. Спектакль получится отличный.

"Ячейка "Грозная", – подумал Роджерс, усаживаясь рядом с щеголеватым молодым помощником по вопросам национальной безопасности. – О, господи!"

Аскетичный директор ФБР Идженс черкнул на листке бумаги: "Разрешите мне направить туда людей и потяните еще немного разговор".

Прочитав записку, президент кивнул, и Идженс тотчас же покинул кабинет.

– После того, как вы меня получите, – закончил Экдол, – новых террористических актов не будет.

– Зачем взрывать тоннель, а потом сдаваться властям? – спросил Беркоу. – Что вы хотите взамен?

– Ничего. То есть мы хотим, чтобы Соединенные Штаты ничего не предпринимали.

– Где, когда и почему? – спросил Беркоу.

– В Восточной Европе, – ответил Экдол. – В самое ближайшее время там возникнет кризисная ситуация, и мы хотим, чтобы ни Соединенные Штаты, ни их союзники ни во что не вмешивались.

Председатель объединенного комитета начальников штабов Паркер снял трубку со стоящего рядом аппарата и, отвернувшись, заговорил вполголоса, так, чтобы его не было слышно.

Беркоу сказал:

– Этого мы обещать не можем. У Соединенных Штатов есть свои интересы в Польше, Венгрии...

– Мистер Беркоу, в первую очередь у вас интересы в самих Соединенных Штатах.

Похоже, Беркоу был застигнут врасплох. Роджерс сидел неподвижно, жадно ловя каждое слово.

– Правильно ли я понял, что вы угрожаете нанести удар по другим объектам на американской земле? – спросил Беркоу.

– Да, правильно, – подтвердил Экдол. – Если быть точным, в четверть одиннадцатого в другом крупном американском городе будет взорван стратегический подвесной мост. Если, конечно, мы к этому времени не придем к соглашению.

Все присутствующие посмотрели на часы.

– Не сомневаюсь, вы понимаете, – продолжал Экдол, – что у вас остается чуть меньше четырех минут.

Заговорил президент:

– Мистер Экдол, говорит президент Лоуренс. Нам нужно время.

– У вас будет столько времени, господин президент, сколько вы захотите, – усмехнулся Экдол. – Но только вам придется заплатить за него жизнями американских граждан. Вы не успеете добраться до меня, даже если уже отправили своих людей по указанному мной адресу. И даже если вы возьмете меня, ячейка "Грозная" все равно останется.

Президент рубанул рукой, и Беркоу отключил громкоговорящую связь.

– Ущипните меня, – воскликнул Лоуренс. – И быстрее.

– Мы не ведем с террористами никаких переговоров, – решительно заявил Беркоу. – Точка.

– Да нет же, естественно, ведем, – возразил Линкольн. – Только втайне от широкой общественности. У нас нет выхода, кроме как заключить сделку с этим человеком.

– А что если это будет новый Тодзио[11] с атомной бомбой? – спросил Беркоу. – А что, если следующим нам выдвинет ультиматум Саддам Хусейн? Или какой-нибудь доморощенный неонацист?

– Больше мы не допустим ничего подобного, – сказал директор ЦРУ Рахлин. – Это послужит нам хорошим уроком. А пока что нам не нужно повторение Нью-Йорка. Первым делом надо разминировать бомбу, а с ублюдками можно будет разобраться и потом.

– Но, может быть, этот Экдол просто блефует, – упрямо стоял на своем Беркоу. – Может быть, это какой-нибудь придурок, который просадил под Ист-Ривер кучу денег...

– Господин президент, – вмешался Роджерс, – дайте ублюдку то, что он просит. Мне кое-что известно об этих фанатиках из ячейки "Грозная". Они не блефуют, и вы сами можете видеть, какие жестокие они наносят удары. Пусть сейчас они празднуют победу; мы еще сквитаемся с ними на финише.

– У вас есть какая-то информация?

– Есть, – подтвердил генерал.

– По крайней мере, это хоть что-то, – сказал президент.

– Сейчас и харкотина, заряженная в рогатку, уже будет хоть чем-то, – проворчал Беркоу. – Вот только достаточно ли будет этого чего-то?

Лоуренс потер лицо ладонями. Беркоу хмуро посмотрел на Роджерса. Помощник по вопросам национальной безопасности не любил признавать свое поражение, а, судя по всему, Роджерса он до самого недавнего времени считал своим союзником. Вообще-то в нормальной обстановке это действительно было так. Однако сейчас происходило нечто неизмеримо большее, и для того, чтобы адекватно отреагировать на это, нужны ясные головы и время.

– Извини, Стив, – наконец сказал президент. – Принципиально я с тобой согласен. Видит бог, это так. Однако сейчас я вынужден дать этому чудовищу то, что он просит. Посадить его на цепь.

Беркоу ткнул пальцем кнопку на телефоне, снова подключая громкоговорящую связь.

– Вы меня слушаете? – спросил президент.

– Слушаю.

– Если мы примем ваши условия, больше взрывов не будет?

– Только если вы сделаете это немедленно, – уточнил Экдол. – У вас осталось меньше минуты.

– В таком случае, мы согласны, – дрогнувшим голосом промолвил Лоуренс. – Будьте вы прокляты, мы согласны.

– Очень хорошо, – усмехнулся Экдол.

Наступило молчание.

– Где взрывчатка? – спросил Беркоу.

– В кузове еще одного грузовика, который в настоящий момент проезжает еще по одному мосту, – уклончиво произнес Экдол. – Но я только что связался с водителем и попросил его не доставлять взрывчатку по назначению. Ну а теперь, как я и обещал, можете приезжать и забирать меня. Я не скажу ни слова о нашем уговоре. Но если вы, господин президент, нарушите свое обещание, вам не удастся остановить моих товарищей в других городах. Вы все понимаете?

– Все, – сказал Лоуренс.

В трубке послышались частые гудки.

Глава 14

Понедельник, 06.45, Санкт-Петербург

Орлов прикоснулся к кнопке переговорного устройства у двери в кабинет Росского.

– Да? – послышался резкий голос полковника.

– Здравствуйте, полковник, это генерал Орлов.

Дверь с жужжанием открылась, и Орлов вошел в кабинет. Росский сидел за небольшим письменным столом слева от двери. На полированной металлической поверхности стояли компьютер, телефон, чашка кофе, аппарат факсимильной связи и российский флаг. Справа от входа за заваленным бумагами столом сидела помощник и секретарь Росского прапорщик Валентина Беляева. При появлении генерала Орлова оба встали и отдали честь, Беляева молодцевато, Росский медленно, с неохотой.

Ответив на приветствие, Орлов попросил Валентину оставить их с Росским одних. Как только за секретаршей захлопнулась дверь, он повернулся к полковнику.

– В мое отсутствие не было никаких чрезвычайных происшествий, о которых мне следует знать? – спросил генерал.

Росский медленно опустился за стол.

– Произошло много всего. Что же касается того, о чем вам следует знать, товарищ генерал, сегодня вечером на наши плечи ляжет ответственность за разведывательные спутники, оперативных агентов на местах, радиоперехваты, службу дешифрования. Работа предстоит большая.

– Я генерал, начальник этого центра, – сказал Орлов. – Всю работу выполняют мои подчиненные. Я же хочу знать, полковник, не берете ли вы на себя больше, чем следует.

– Прошу прощения, товарищ генерал, что именно вы имеете в виду?

– Зачем вы вчера встречались с районным прокурором? – спросил Орлов.

– Нам нужно было избавиться от трупа, – сказал Росский. – Британский шпион. Храбрый парень – мы следили за ним уже несколько дней. Когда наши люди приперли его к стенке, он предпочел покончить с собой.

– Когда это произошло? – спросил Орлов.

– Вчера.

– Почему вы никому об этом не доложили?

– Доложил, – спокойно произнес Росский. – Министру внутренних дел Догину.

У Орлова потемнело лицо.

– Все донесения обязаны заноситься на компьютер с обязательной отправкой копии ко мне...

– Совершенно верно, товарищ генерал, – прервал его Росский. – В штатном режиме работы центра. Однако этот момент еще не наступил. Закрытая линия связи между вашим кабинетом и рабочим местом министра будет установлена только через четыре часа. А моя уже установлена и проверена, поэтому я ею воспользовался.

– Ну а местная линия между нашими кабинетами? – спросил Орлов. – Она защищена?

– Разве вы не получили доклад?

– Вы же знаете, что не получил...

– Виноват, недосмотрел, – усмехнулся Росский. – Надо будет сделать замечание прапорщику Беляевой. Подробный доклад будет у вас через несколько минут – если вы позволите мне позвать Беляеву обратно.

Орлов долго молча смотрел на полковника.

– Вы вступили в ДОСААФ, когда вам не было и четырнадцати, не так ли? – наконец спросил он.

– Совершенно верно, – подтвердил Росский.

– В шестнадцать вы уже выполнили норматив кандидата в мастера спорта по стрельбе, и в то время как ваши сверстники преодолевали полосу препятствий в спортивном костюме и кроссовках, вы по собственной инициативе уже делали это в тяжелых кирзовых сапогах и с полной выкладкой. Генерал-полковник Остроумов лично учил вас в составе группы избранных искусству убивать и совершать террористические акты. Если мне не изменяет память, однажды в Афганистане вы расправились с предателем, метнув в него с расстояния пятьдесят метров саперную лопатку.

– Пятьдесят два метра. – Росский поднял взгляд на своего начальника. – Рекорд спецназа.

Подойдя к столу полковника, Орлов присел на край.

– Вы провели в Афганистане три года, до тех пор пока во время операции по захвату в плен полевого командира моджахедов не был ранен один боец вашего взвода. Командир взвода принял решение не добивать раненого, а вернуться вместе с ним в расположение своих. Вы, как заместитель командира, напомнили ему, что тот должен сделать раненому инъекцию смертельного препарата. Командир отказался, тогда вы расправились с ним – зажали ладонью рот и полоснули ножом по горлу. После чего добили раненого.

– Если бы я этого не сделал, – напомнил Росский, – командование приказало бы расстрелять весь наш взвод за предательство.

– Ну разумеется, – согласился Орлов. – Вот только при расследовании этого инцидента возник вопрос, настолько ли тяжелой была рана того солдата, что его нужно было добивать.

– Он был ранен в ногу, – сказал Росский, – и из-за него мы не могли двигаться быстро. Правила на этот счет очень четкие. Так что расследование было чистой формальностью.

– Тем не менее, – продолжал Орлов, – кое-кто из ваших бойцов был не в восторге от этого поступка. Честолюбие, стремление к продвижению по службе – если не ошибаюсь, именно такие обвинения были выдвинуты против вас. Возникло беспокойство за вашу личную безопасность, поэтому вас отозвали на Родину и назначили на работу на специальный факультет Военно-дипломатической академии. Вы преподавали моему сыну. Тогда же вы познакомились с будущим министром Догиным, когда тот еще возглавлял московский городской комитет партии. Я нигде не ошибся?

– Так точно, товарищ генерал.

Пододвинувшись еще ближе, Орлов перешел чуть ли не на шепот:

– Вы больше двадцати лет доблестно служили отечеству и армии, рисковали своей жизнью. У вас такой большой опыт, полковник, так скажите же: неужели вас не научили, что сидеть в присутствии старшего по званию можно только с его разрешения?

Вспыхнув, Росский вскочил и вытянулся по стойке "смирно".

– Виноват, товарищ генерал.

Орлов продолжал сидеть на столе.

– Моя карьера в армии сложилась совершенно иначе, полковник. Мой отец своими глазами видел, что творили самолеты "Люфтваффе" во время Великой Отечественной. И это невольное уважение к мощи военной авиации передалось от него мне. Восемь лет я прослужил в авиации войск противовоздушной обороны, четыре года летал на разведывательных самолетах, затем помогал учить молодых летчиков выполнять роль приманки – заманивать вражеские самолеты в зону действия наших средств ПВО. – Встав, он бросил гневный взгляд в лицо разъяренному Росскому: – Известно ли вам все это, полковник? Вы ознакомились с моим личным делом?

– Ознакомился, товарищ генерал.

– В таком случае вам известно, что я никогда не придирался к своим подчиненным в вопросах дисциплины. Большинство тех, кто служит в армии, люди порядочные, – даже те, кого призвали. Они хотят лишь делать свое дело и получать за это вознаграждение. Бывает, что кто-то честно ошибается, и нет смысла из-за этого портить им послужной список. Я всегда готов поверить солдату, патриоту. В том числе и вам, полковник. – Он наклонился к Росскому так, что между ними остались какие-то дюймы. – Но если вы попробуете еще раз обмануть меня, – закончил он, – я выведу вас на чистую воду и отправлю обратно в академию – добавив в личное дело запись о неповиновении начальству. Это вам понятно, полковник?

– Так точно, понятно... товарищ генерал, – буквально выплюнул эти слова Росский.

– Хорошо.

Они козырнули друг другу, и генерал, развернувшись, направился к двери.

– Товарищ генерал... – остановил его Росский. Орлов оглянулся. Полковник по-прежнему стоял навытяжку.

– В чем дело? – спросил Орлов.

– А тот случай с вашим сыном в Москве – это тоже была честная ошибка?

– Это были глупость и безответственность, – ответил Орлов. – Вы с Догиным обошлись с ним более чем справедливо.

– Мы действовали так, исходя из уважения к вашим выдающимся свершениям, товарищ генерал, – сказал Росский. – Вашего сына ждет впереди большое будущее. Вы ознакомились с отчетом о том происшествии?

Орлов прищурился.

– Нет. У меня никогда не возникало такого желания.

– У меня есть копия, – продолжал Росский. – Отчет был изъят из личного дела, переданного в кадровый отдел. К делу была приложена характеристика. Вам это известно?

Орлов молчал.

– Старший сержант Горошин, командир отделения, в котором учился Никита, потребовал исключить его из академии за хулиганство. Причем главная вина вашего сына состояла не в том, что он осквернил храм Греческой православной церкви на улице Архипова и избил священника, а в том, что он ворвался на склад академии за краской и ударил караульного, который попытался ему помешать. – Росский усмехнулся. – Полагаю, на вашего мальчика произвел впечатление мой рассказ о том, что греческая армия поставляла оружие афганским мятежникам.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Орлов. – То, что вам удалось подучить Никиту нападать на безоружных, беззащитных людей?

– Мирное население – это мягкое брюхо той самой машины, которая движет армией, товарищ генерал, – сказал Росский. – В глазах спецназа – законная цель. Но вы вряд ли захотите обсуждать со мной тонкости военной политики.

– У меня вообще нет никакого желания что-либо обсуждать с вами, полковник Росский, – резко произнес Орлов. – Нам нужно думать о том, как ввести в действие операционный центр.

Генерал направился к двери, но Росский вновь его остановил.

– Разумеется, товарищ генерал. Однако, поскольку вы попросили держать вас в курсе всего, что относится к моим служебным обязанностям, предупреждаю, что я изложу в отчете подробности этого разговора – и в том числе следующее: обвинения с вашего сына не были сняты. Просто рапорт старшего сержанта Горошина был оставлен без последствий, а это, согласитесь, совсем не одно и то же. Если этот рапорт попадет в кадровое управление, обязательно будут приняты соответствующие меры.

Орлов стоял, положив руку на ручку двери, спиной к Росскому.

– Моему сыну придется ответить за свои проступки, хотя, не сомневаюсь, трибунал учтет его безупречный послужной список, а также то, как определенные документы были сначала скрыты, а потом снова извлечены.

– Товарищ генерал, иногда папка может просто сама собой появиться на столе.

Орлов открыл дверь. Стоявшая за ней прапорщик Беляева снова молодцевато козырнула.

– А в моем отчете будет упомянуто ваше вызывающее поведение, полковник Росский, – сказал Орлов, переводя взгляд с Беляевой на Росского. – Вы хотите еще что-нибудь добавить к этому пункту?

Росский медленно поднялся из-за стола.

– Никак нет, товарищ генерал. Пока что ничего не хочу.

Генерал Орлов вышел в коридор, а Беляева шагнула в кабинет полковника. Она закрыла за собой звуконепроницаемую дверь, и генералу осталось только гадать, что произойдет в кабинете.

Впрочем, это не имело значения. Росский предупрежден; он будет вынужден соблюдать все правила вплоть до последней запятой... вот только у Орлова возникло предчувствие, что правила эти начнут меняться, как только полковник свяжется по телефону с министром внутренних дел Догиным.

Глава 15

Воскресенье, 22.15, Вашингтон

Гриффен Идженс вернулся в Овальный кабинет.

– Полиция штата уже направляется на Форест-роуд, – сказал он, – и к ним на подмогу спешит на вертолете группа моих людей. Не пройдет и получаса, как этого сумасшедшего схватят.

– Он не окажет никакого сопротивления, – мрачно пробурчал Беркоу.

Директор ФБР грузно опустился в кресло.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что мы выполнили его требование. Он отбарабанит какой-нибудь радикальный бред и сдастся без сопротивления.

– Проклятие! – выругался Идженс. – А мне очень хотелось хорошенько его прижать.

– И мне тоже, – сказал Беркоу.

Помощник по вопросам национальной безопасности повернулся к Майку Роджерсу. Хотя все присутствующие в Овальном кабинете были мрачнее тучи, самое удрученное лицо было у Беркоу.

– Итак, Майк? – спросил он. – Кто эти твари и как нам раздавить остальных?

– Прежде чем вы начнете отвечать, – остановил Роджерса президент, – возможно, кто-либо из присутствующих здесь проинформирует нас, затевает ли российская армия что-либо такое, что сможет перерасти в полномасштабное вторжение? Разве мы не должны следить за этим?

Мелвин Паркер, председатель объединенного комитета начальников штабов, один из самых немногословных сотрудников администрации, впервые взял слово:

– Пока этот Экдол диктовал условия безоговорочной капитуляции, я связался с министром обороны Колоном. Он позвонил в Пентагон. Мне сообщили, что несколько российских дивизий проводят маневры у самой границы с Украиной. Численность задействованных войск для данного региона достаточно большая, однако пока что никаких тревожных сигналов не поступало.

– Больше нигде никаких перемещений войск? – спросил Роджерс.

– Военная разведка бросила все силы, чтобы это выяснить, – ответил Паркер.

– Но приграничные районы могут стать зоной сосредоточения российских войск, – заметил Лоуренс.

– Совершенно верно, сэр, – согласился Паркер.

– Вот в чем проблема, черт побери, – проворчал глава ФБР Идженс. – Все эти новые технологии... У нас слишком мало агентов на местах. Никакой спутник не сможет узнать о том, что простые солдаты ругаются по поводу назначенного на завтра марша, и о том, что нанесено на карту, которая лежит в штабной палатке. А именно в этом и заключается настоящая разведка.

– Да, такая проблема есть, – согласился Роджерс. – Однако она не имеет никакого отношения к нынешней ситуации.

– Это еще почему? – спросил Рахлин.

– Все дело в том, – сказал Роджерс, – что эти ребята из ячейки "Грозная" ничего не выгадали.

– Что вы имеете в виду? – спросила Тоби Грумет, которая до сих пор молчала, стенографируя разговор для своего шефа.

– Предположим, произойдет вторжение, – начал Роджерс, – скажем, Россия нападет на Украину. Мы все равно не станем вмешиваться.

– Это еще почему? – удивилась Грумет.

– Потому что это будет означать объявление войны России, – продолжал Роджерс. – А что нам делать дальше? У нас нет возможности эффективно вести обычную наземную войну. Это было наглядно доказано на Гаити и в Сомали. Если мы попробуем что-либо предпринять, потери будут очень большие, и телевидение тотчас же раструбит о них на весь мир. Общественное мнение и Конгресс выкрутят нам руки быстрее, чем выгоняют из церкви игроков в кости. А ограничиться одними ракетами и бомбардировками мы не сможем из-за неизбежных жертв из числа мирных жителей.

– У меня уже ручьями текут огромные слезы, как у Бетти Буп[12], – презрительно промолвил Беркоу. – Война есть война. Без жертв не обойтись. И, если не ошибаюсь, именно русские первыми дали этот залп по мирным жителям Нью-Йорка.

– У нас нет никаких данных, подтверждающих, что эту акцию одобрило российское правительство, – заметил Идженс.

– Совершенно верно, – подтвердил государственный секретарь Линкольн. – И, если честно, можете думать обо мне что хотите, но лично я не желал бы, чтобы мы вели войну в Восточной Европе, даже справедливую. Германия и Франция нас не поддержат. Возможно, они даже не одобрят наши действия. Вполне вероятно, и НАТО отвернется от нас. А затраты на усмирение России и послевоенное восстановление затронутых государств окажутся неисчислимыми.

– Да уж, – с нескрываемым презрением произнес Беркоу, – лучше возвести новую линию Мажино и отгородиться от врага, как это сделали поросенок Ниф-Ниф из сказки, построивший домик из соломы. Лично я категорически не согласен с таким подходом. Мое мнение – нужно отправиться прямо в логово Большого страшного волка, выжечь его дотла напалмом, а из того, что останется, сшить шубу. Понимаю, что подобный подход не является политически разумным, однако начали все это не мы.

– Скажите мне вот что, – обратился к Роджерсу Линкольн. – Японцы прислали вам коробку шоколадных конфет с благодарственной открыткой за то, что вы не дали Северной Корее стереть Токио с лица земли своими ракетами "нодон"?

– Я старался не ради того, чтобы меня дружески потрепали по плечу, – возразил Роджерс. – Я сделал это потому, что так нужно.

– И все мы очень гордимся вами, – согласился Линкольн, – и все же счет потерь – двое погибших американцев и ни одного японца.

Вмешался президент:

– Здесь я на стороне Майка, однако мы отходим от той проблемы, которая у нас на руках: кто стоит за взрывом в тоннеле и что этим людям надо? – Он взглянул на часы. – В десять минут двенадцатого я должен выступить в прямом эфире с обращением к нации по поводу трагедии в Нью-Йорке. Тоби, будьте добры, подкорректируйте текст обращения, добавив информацию о том, что террорист был задержан по горячим следам, благодаря слаженным действиям ФБР, ЦРУ и других спецслужб, хорошо?

Кивнув, заместитель помощника по вопросам национальной безопасности направилась к ближайшему телефону.

Президент повернулся к Роджерсу:

– Генерал, вы именно поэтому посоветовали мне капитулировать перед террористом? Потому что нам все равно придется выполнить его требования?

– Нет, сэр, – возразил Роджерс. – На самом деле мы не капитулировали. Мы лишь отвлекли его внимание.

Откинувшись назад, Лоуренс сплел руки на затылке.

– От чего?

– От нашего ответного удара, – сказал Роджерс.

– И по кому же будет нанесен наш удар? – спросил Беркоу. – Долбанный ублюдок сам признался, на кого работает, и сдался без сопротивления.

– Но мы последуем за ниточкой в обратную сторону, – возразил Роджерс.

– Мы вас внимательно слушаем, – сказал президент.

Подавшись вперед, Роджерс поставил локти на колени:

– Сэр, ячейка "Грозная" названа в честь царя Ивана Грозного...

– Почему-то это меня нисколько не удивляет, – пробормотал Рахлин.

– Еще со времен русской революции эти люди действуют не ради денег, а во имя политических целей, – продолжал Роджерс. – Во время войны они были "пятой колонной" в нацистской Германии, впоследствии, в годы "холодной войны", устраивали мелкие пакости здесь, в Штатах. Так, нам удалось установить, что именно "Грозная" стояла за авариями первых беспилотных космических ракет, запущенных Центром космических полетов имени Маршалла.

– Откуда ячейка получает финансирование? – спросил Паркер.

– До самого недавнего времени, – ответил Роджерс, – этих людей опекали различные политические силы националистического и экстремистского толка, которым требовалась поддержка террористов. В середине восьмидесятых "Грозную" распустил Горбачев, после чего оставшиеся члены ячейки перебрались в Соединенные Штаты и Латинскую Америку, где объединили усилия с набирающей силы русской мафией, ведя борьбу против прозападного руководства новой России.

– Значит, Жанина они просто ненавидят, – заметил Линкольн.

– Вы попали в самую точку, – подтвердил Роджерс.

– Но если "Грозная" не связана с официальным российским правительством, – сказал президент, – как может она планировать какие-то действия в Восточной Европе? Никакую хоть сколько-нибудь значимую военную операцию невозможно осуществить без одобрения Кремля. Это не Чечня, где горстка генералов диктовала военную политику президенту Ельцину.

– Проклятие, – заметил Рахлин. – Лично я никогда не сомневался в том, что Ельцин не контролирует свое окружение.

– Совершенно верно, – согласился Роджерс. – Так что и сейчас в стенах Кремля может идти тайная борьба. То, что произошло в 1994 году в Чечне, явилось первым шагом к децентрализации власти в России. Это огромная страна, простирающаяся на восемь часовых поясов. Предположим, кто-то наконец опомнился и сказал: "Россия как динозавр, и ей для работы необходимо минимум два головных мозга".

Президент внимательно посмотрел на Роджерса:

– А действительно, кто-то уже задавался таким вопросом?

– Перед самым взрывом, господин президент, – ответил Роджерс, – мы перехватили заказ на рогалики, отправленный из Санкт-Петербурга в одну нью-йоркскую пекарню.

– Заказ на рогалики? – переспросил Беркоу. – Выражайтесь пояснее.

– Такой же была и моя первая реакция, – сказал Роджерс. – Наши люди бились над этой загадкой, однако увидеть в ней какой-то смысл стало возможно только после взрыва. Взяв тоннель под Ист-Ривер за отправную точку, наша ведущая криптограф предположила, что речь идет о плане Нью-Йорка.

– А остальные точки обозначают запасные цели? – спросил Идженс. – В конце концов, у террористов, атаковавших башни Всемирного торгового центра, также были запасные цели, в том числе тоннель имени Линкольна.

– Не думаю, – возразил Роджерс. – Наш аналитик пришел к выводу, что речь скорее идет об остановках на пути приготовления бомбы. Далее, Ларри, тут вы меня поддержите. Вот уже два месяца мы фиксируем интенсивное микроволновое излучение в районе Невы в Санкт-Петербурге.

– Определенно, там что-то варится, – подтвердил Рахлин.

– Сначала мы думали, что источником излучения является новая телевизионная студия, созданная в Эрмитаже, – продолжал Роджерс. – Однако теперь мы считаем, что телестудия является лишь прикрытием для какой-то совершенно секретной деятельности.

– Второй "головной мозг" динозавра, – сказал Линкольн.

– Вот именно, – согласился Роджерс. – Как выяснилось, финансирование осуществлялось из фондов Министерства внутренних дел, которое возглавляет Николай Догин.

– Проигравший президентские выборы, – напомнил Лоуренс.

– Он самый, – подтвердил Роджерс. – И еще кое-что. Британский агент, попытавшийся присмотреться к Эрмитажу поближе, был убит. То есть там определенно что-то происходит. И что бы это ни было – командный центр или военная база, по всей видимости, через заказ на рогалики это как-то связано со взрывом в Нью-Йорке.

– Итак, – подытожил Эйв Линкольн. – Мы имеем следующее: российское правительство или какая-то группировка в нем действует заодно с находящейся вне закона террористической ячейкой, а также, весьма вероятно, с русской мафией. Кроме того, судя по всему, эта группировка контролирует в какой-то степени российскую армию, что позволяет ей устроить в Восточной Европе что-то значительное.

– Совершенно верно, – подтвердил Роджерс.

Рахлин сказал:

– Господи, я с удовольствием лично зажарю этого хорька из "Грозной", когда он попадет к нам в руки.

– Уверяю, мы из него ничего не вытянем, – возразил Идженс. – Неужели вы полагаете, что этой мелкой сошке сообщили бы какую-нибудь важную информацию, после чего отдали его в наши руки?

– Это было бы весьма глупо, – согласился Рахлин. – Его отдали нам, только для того, чтобы мы смогли сохранить лицо, показать, насколько быстр карающий меч правосудия.

– Не будем относиться к этому пренебрежительно, – заметил Лоуренс. – Всем нам известно, что президенту Кеннеди пришлось вывести американские войска из Турции, чтобы заставить Хрущева убрать советские ракеты с Кубы. Широкая общественность узнала только о половине этой сделки, в результате – Кеннеди стал в ее глазах героем, а Хрущев – болваном. Поэтому, – закончил он, – будем исходить из предположения, что какой-то высокопоставленный член российского правительства через Санкт-Петербург приказал совершить террористический акт в Нью-Йорке. Это мог быть президент Жанин?

– Сомневаюсь, – сказал госсекретарь Линкольн. – Жанин хочет с Западом дружить, а не воевать.

– Можно ли быть в этом абсолютно уверенными? – спросил Беркоу. – Один раз мы уже обожглись на Борисе Ельцине.

– Жанину обострение отношений не нужно, – решительно произнес Линкольн. – Он последовательно выступает за сокращение военных расходов. К тому же Жанин и "Грозная" – заклятые враги.

– А что насчет Догина? – спросил президент. – Возможно ли, что это его рук дело?

– Он гораздо более вероятный кандидат, – согласился Роджерс. – Это Догин заплатил за тот центр в Петербурге, который, скорее всего, подчиняется лично ему.

– Есть какая-либо возможность переговорить обо всем с Жаниным? – спросила Тоби Грумет.

– Я бы не стал рисковать, – сказал Роджерс. – Даже если сам он не имеет к случившемуся никакого отношения, высока вероятность, что в его ближайшем окружении есть предатель.

– Итак, что вы предлагаете, Майк? – язвительно произнес Беркоу. – У меня складывается впечатление, что всего один взрыв мастерски вывел Соединенные Штаты из игры. Господи, помнится, в былые времена подобные события гальванизировали нацию, заставляя нас вступить в войну.

Роджерс сказал:

– Стив, эта бомба нас не остановила. Наоборот, в стратегическом плане она, возможно, даже нам помогла.

– Это еще чем? – удивился Беркоу.

– Те, кто за этим стоит, теперь, вероятно, успокоятся и решат, что можно не присматривать за нами внимательно, – объяснил Роджерс. – То же самое думали Советы про Гитлера, подписав Пакт о ненападении.

– Они ошиблись, – сказал Линкольн. – Германия все равно напала на них.

– Вот именно, – подтвердил Роджерс. Он повернулся к Лоуренсу: – Господин президент, предлагаю сделать то же самое. Разрешите мне направить в Санкт-Петербург тактическую группу "Бомбардир". Как и было обещано, мы ничего не станем предпринимать в Восточной Европе. Больше того, мы полностью устранимся из происходящего, и старушка Европа вздрогнет от страха.

– Определенно это соответствует нынешним настроениям американского народа, – сказал Линкольн.

– А тем временем, – продолжал Роджерс, – "Бомбардир" разберется с этими людьми, начиная с "головного мозга" и дальше по цепочке.

Президент Лоуренс поочередно вгляделся в лица присутствующих. Роджерс почувствовал, как меняется общее настроение в Овальном кабинете.

– Мне это нравится, – наконец нарушил молчание Беркоу. – Очень нравится.

Президент подошел вплотную к Роджерсу.

– Так сделайте же это, – сказал он. – Принесите мне голову Большого страшного волка.

Глава 16

Воскресенье, 20.00, Лос-Анджелес

Поль Худ сидел в шезлонге на берегу открытого бассейна гостиницы. Рядом на столике лежали пейджер и сотовый телефон, а панама была низко надвинута на лицо, чтобы его никто не узнал. Сейчас бывший мэр Лос-Анджелеса был не в том настроении, чтобы пережевывать прошлое со своими бывшими избирателями. Если бы не подозрительное отсутствие загара, Худа, наверное, можно было бы принять за независимого кинопродюсера, полностью погруженного в себя.

Однако на самом деле, даже несмотря на то что Шарон с детьми резвились всего в нескольких ярдах от него, в глубокой части бассейна, Поль Худ ощущал себя совершенно одиноким. Настроив приемник на частоту круглосуточного канала новостей, он ждал обращения президента к нации. Ему уже давно не приходилось следить за развитием критической ситуации в качестве частного лица, а не государственного деятеля, и он был совсем не рад этому. Худу не нравилось ощущение беспомощности, не нравилось, что он не имеет возможности поделиться своим горем со средствами массовой информации, с другими представителями власти. Ему хотелось внести свой вклад в исцеление ран, в общую ярость, в возмездие.

А он сейчас был простым обывателем, который сидел в шезлонге и, как все, ждал свежих новостей.

Нет, понимал Худ, не совсем как все. Он ждал звонка Майка Роджерса. Хотя линия связи и незащищенная, Роджерс обязательно найдет способ сказать что-то существенное. Если, конечно, у него будет что-то существенное.

Ожидая звонка, Худ мысленно все время возвращался к взрыву. Целью не обязательно должен был стать тоннель. С таким же успехом это мог быть вестибюль вот этой самой гостиницы, заселенной туристами и бизнесменами из Азии, деятелями кинематографа из Италии, Испании, Южной Америки и даже из России. Если их запугать, заставить уехать прочь, это нанесет ощутимый удар по местной экономике, начиная от агентств проката машин и до ресторанов. Еще будучи мэром Лос-Анджелеса, Худ принимал участие в нескольких семинарах, посвященных проблемам терроризма. Хотя террористами движут разные цели и у каждого свои методы борьбы, одно является общим для всех. Они наносят удар в том месте, которым пользуется большое количество народа, будь то армейский командный центр, крупный транспортный узел или административное здание. Вот как им удается усадить правительство за стол переговоров, несмотря на то что общественность решительно заверяют в обратном.

Также Худ вспоминал Боба Герберта, потерявшего при террористическом акте жену и обе ноги. Невозможно представить, какой шрам оставило это у него на сердце.

Молодой официант с крашеными белесыми волосами приблизился к Худу и спросил, не желает ли он что-нибудь выпить. Худ заказал стакан содовой. Вернувшись, официант долго смотрел на него.

– Вы ведь – это он, не так ли?

Худ снял наушники.

– Прошу прощения?

– Вы – мэр Худ.

– Да, – улыбнувшись, кивнул он.

– Клево, – обрадовался парень. – Вчера я обслуживал дочь знаменитого киноактера Бориса Карлоффа. – Он поставил стакан на шатающийся металлический столик. – Невозможно поверить про Нью-Йорк, правда? О таких вещах не хочется думать, однако они не выходят из головы.

– Это точно, – согласился Худ.

Наливая в стакан искрящийся напиток, официант склонился к нему.

– Вам это понравится. А может быть, не понравится. Я слышал, как наш управляющий мистер Мозура говорил начальнику службы безопасности, что страховая компания требует от нас, чтобы мы ежедневно проводили учения по эвакуации при чрезвычайном происшествии, как это делается на круизных лайнерах. На тот случай, чтобы, если нас взорвут, никто не подавал на руководство гостиницы в суд.

– Надо беречь гостей и доходы, – заметил Худ.

– Это вы точно подметили, – согласился официант.

Подписав чек, Худ поблагодарил официанта. В этот момент защебетал его сотовый телефон. Он тотчас же ответил на вызов.

– Как там у вас, Майк? – спросил Худ. Взяв телефон, он направился в тенистый уголок, где никого не было.

– Хреново, – ответил Роджерс. – Меня переполняют ужас и злость.

– Что ты мне можешь сообщить? – спросил Худ.

– Я сейчас возвращаюсь к нам после встречи с боссом, – сказал Роджерс. – Произошло много событий. Самое главное, позвонил преступник. Он сдался. Мы его задержали.

– Все так просто? – удивился Худ.

– Это еще далеко не все, – возразил Роджерс. – Мы должны будем оставаться в стороне от одного дела, которое, по словам преступника, начнется по ту сторону океана. В бывшей Красной зоне. В противном случае нас ждет многократное повторение случившегося.

– Речь идет о чем-то серьезном? – спросил Худ.

– Пока что нам ничего не известно. Похоже, тут замешана армия.

– Это рука нового президента? – спросил Худ.

– Мы так не думаем, – сказал Роджерс. – Судя по всему, это реакция на его победу на выборах, и он сам, скорее всего, тут ни при чем.

– Понятно, – сказал Худ.

– На самом деле, мы полагаем, что приказ поступил из той телестудии, о которой нам уже сообщали. Мы раскопали весьма солидный бумажный след. Босс дал "добро" на то, чтобы присмотреться к этому повнимательнее, не дожидаясь, когда мы полностью разберемся во всех бумагах. Лоуэллу предстоит поработать.

Худ, расхаживавший под пальмой, застыл на месте. Значит, президент разрешил группе "Бомбардир" совершить экскурсию в Санкт-Петербург, а Лоуэлл Коффи, юридический советник Опцентра, отправится получать санкцию специальной комиссии Конгресса по надзору за разведывательными ведомствами. Выходит, действительно все очень серьезно.

Худ взглянул на часы:

– Майк, я постараюсь вернуться ночным рейсом.

– Не надо, – остановил его Роджерс. – Время в запасе у нас есть. А если начнется что-то настоящее, я всегда смогу перебросить тебя вертолетом в Сакраменто, а потом ты с авиабазы "Марч" вылетишь сюда.

Худ оглянулся на детей. Завтра утром они собрались совершить обзорную экскурсию в Голливуд. И Роджерс прав. До базы ВВС на вертолете лететь чуть больше получаса, а оттуда он меньше чем за пять часов доберется до Вашингтона. Однако, вступая в должность, он принес клятву, и у него нет желания переваливать свою работу – точнее, ношу, ответственность – на чужие плечи.

У него учащенно забилось сердце. Худ понимал, чем оно озабочено. Сердце уже начинало перекачивать свежую кровь к ногам, чтобы он успел на самолет.

– Разреши мне переговорить с Шарон, – попросил Худ своего заместителя.

– Она тебе голову оторвет, – сказал Роджерс. – Выдохни и соверши оздоровительную пробежку по парку. Мы со всем справимся сами.

– Спасибо, – сказал Худ, – но я обязательно дам тебе знать, если что-нибудь надумаю. Спасибо за то, что держишь меня в курсе. Я еще позвоню.

– Не сомневаюсь, – угрюмо буркнул Роджерс.

Окончив разговор, Худ закрыл телефон и осторожно подбросил его на ладони.

Шарон оторвет ему голову, а дети будут убиты горем. Александр так давно мечтал сходить с отцом в парк виртуальных аттракционов.

"Господи, ну почему в жизни ничего никогда не бывает просто?" – мысленно спросил себя Худ, направляясь обратно к бассейну.

– Потому что в этом случае в отношениях между людьми не было бы никакой динамики, – пробурчал он себе под нос, – и жизнь стала бы невыносимо скучной.

Хотя, надо признать, как раз сейчас немного скуки не помешало бы. Именно в надежде ее найти он приехал в Лос-Анджелес.

– Пап, ты нырнешь к нам? – радостно завопила, увидев отца, Харлей.

– Нет, балда, – возразил Александр. – Разве ты не видишь, у него в руке телефон?

– Сам балда, – ответила девочка. – На таком расстоянии я без очков ничего не вижу.

Шарон, перестав поливать сына из водяного пистолета, подплыла к бортику. По ее лицу Худ понял, что она уже обо всем догадалась.

– Собираемся в кружок, – позвала Шарон детей, когда муж опустился на корточки у края бассейна. – Кажется, папа вознамерился нам что-то сообщить.

– Мне нужно возвращаться, – просто сказал Худ. – То, что произошло сегодня... мы должны принять ответные меры.

– Папа нужен в Вашингтоне, чтобы надавать негодяям по заднице, – прокомментировал Александр.

– Тише, – остановил сына Худ. – Помни, болтливые языки...

– ...топят корабли, – закончил за отца десятилетний мальчишка. – Прошу меня пра-астить... – с этими словами он скрылся под водой.

Двенадцатилетняя сестра попыталась было его удержать, но Александр выскользнул у нее из рук.

Сверкнув глазами, Шарон посмотрела на мужа.

– А эти ответные меры, – тихо промолвила она, – их никак нельзя принять без тебя?

– Можно.

– Так оставайся.

– Не могу, – сказал Худ. Он опустил взгляд, затем посмотрел в сторону. Куда угодно, лишь бы не встречаться глазами с Шарон. – Извини. Я тебе позвоню.

Поднявшись, Худ окликнул детей, которые, на минуту оторвавшись от игры в салки, помахали ему.

– Привезите мне из парка развлечений футболку, – сказал он.

– Обязательно! – крикнул Александр.

Развернувшись, Худ направился прочь.

– Поль! – окликнула его Шарон.

Остановившись, он оглянулся.

– Понимаю, как тебе сейчас трудно, – сказала она, – и ничем не могу тебе помочь. Но нам ты тоже нужен. Особенно Александру. Завтра он весь день только и будет сокрушаться: "О, папе это очень понравилось бы!" и "Папа был бы в восторге!". И очень скоро тебе придется принимать "ответные меры" по поводу того, что тебя постоянно не бывает дома.

– Неужели ты думаешь, что меня самого это не убивает? – спросил Худ.

– Значит, недостаточно, – сказала Шарон, отталкиваясь от бортика. – Не настолько, чтобы оторваться от своих игрушек в Вашингтоне. Ты подумай об этом, Поль.

"Обязательно подумаю", – мысленно заверил себя Худ.

А пока ему нужно успеть на самолет.

Глава 17

Понедельник, 03.33, Вирджиния

Подполковник У. Чарльз Скуайрс стоял на погруженной в темноту взлетно-посадочной полосе базы в Квонтико. На нем были штатский костюм и кожаная куртка. Поставив переносной компьютер между ногами на бетон, Скуайрс поторапливал остальных шестерых членов группы "Бомбардир", занимавших места в двух вертолетах "Джет-Рейнджер", которым предстояло перебросить их на базу ВВС Эндрюс. Оттуда собственный "Си-141Б", совершив одиннадцатичасовой беспосадочный полет, доставит их в Хельсинки.

Ночной воздух был прохладным и бодрящим, хотя, как обычно, наибольшее возбуждение Скуайрс получал от самой работы. Еще в детстве, когда жил на Ямайке, он испытывал ни с чем не сравнимый восторг, выбегая на футбольное поле перед началом матча, даже когда предстояла встреча с грозным соперником; то же самое чувство Скуайрс переживал сейчас, руководя работой "Бомбардира". Именно зная о любви Скуайрса к футболу, Худ позволил ему назвать свой отряд в честь той позиции, на которой тот играл на поле.

Скуайрс спал в своем маленьком домике на базе, когда ему позвонил Роджерс и отдал приказ об отправке в Финляндию. Извинившись, Роджерс сообщил, что Конгресс одобрил отправку только семи человек вместо обычных двенадцати. Конгресс всегда придирчиво изучал все подробности предстоящей операции, стараясь максимально обезопасить себя от возможных последствий, и на этот раз было принято решение сократить численность группы. К счастью, в последнее время Скуайрс приспособился вести игру практически с любым численным составом своей команды.

Скуайрс не стал целовать жену на прощание: расставания получались гораздо безболезненнее, если она в этот момент спала. Вместо этого он взял в ванную телефон защищенной связи и поговорил с Роджерсом. Общий план состоял в том, что группе Скуайрса предстоит выдавать себя за туристов. Роджерс обещал еще раз связаться со Скуайрсом, когда самолет поднимется в воздух, и сообщить дополнительные подробности. Пока что троим оперативникам предстояло отправиться в Санкт-Петербург, а четверо останутся ждать их в Хельсинки, в качестве группы прикрытия.

Члены "Бомбардира", оставшиеся в Штатах, будут разочарованы, и не они одни. Группе нечасто приходилось вступать в дело, но Скуайрс поддерживал ее в состоянии постоянной боевой готовности непрерывными занятиями, общей физической подготовкой и тактическими играми. Больше всего будут расстроены те четверо, которым предстоит остаться в Хельсинки: подойти так близко, но не принять участие в операции. Однако, как и подобает опытному командиру, Роджерс настоял на том, чтобы иметь людей наготове на тот случай, если потребуется прикрывать отход.

Как только члены группы заняли места в "Джет-Рейнджерах", Скуайрс поднялся на борт второго вертолета. Не успела винтокрылая машина оторваться от земли, а он уже раскрыл на коленях переносной компьютер, вставил в него дискету, переданную пилотом, и стал проверять список снаряжения, уже загруженного в транспортный самолет, от вооружения и одежды до военной формы стран, считающихся потенциальными "пороховыми бочками", в которых возможно проведение экстренных операций: Китая, России, а также нескольких ближневосточных и латиноамериканских государств. Кроме того, на борту "Си-141Б" было достаточно подводного, альпинистского и арктического снаряжения. Правда, фотоаппаратов, видеокамер, путеводителей, словарей и билетов на регулярные авиалинии пока что не было, а все это непременно потребуется, если членам группы придется выдавать себя за туристов. Но Майк Роджерс гордился своим вниманием к мелочам, и Скуайрс не сомневался, что к их прибытию на базу Эндрюс все необходимое уже будет там.

Подполковник обвел взглядом членов группы, летящих вместе с ним. Светловолосый, сияющий Дэвид Джордж не принимал участия в последней операции, когда его место занял сам Майк Роджерс. Новичок Сондра Де-Вонн начинала подготовку в "Морских львах"[13] и лишь недавно была переведена в «Бомбардир», чтобы заменить человека, погибшего в Северной Корее.

Как всегда, вглядываясь в их лица, Скуайрс ощутил прилив гордости... и острой ответственности, порожденной сознанием того, что, возможно, назад возвратятся не все. Подполковник вкладывал в свое ремесло всего себя, и все же он был большим фаталистом, чем Роджерс, чьим жизненным кредо было: "До тех пор пока в моих руках есть оружие, моя судьба не находится в руках господа".

Скуайрс перевел взгляд на экран компьютера и улыбнулся, мысленно представив жену и маленького сына Билли, забывшихся блаженным сном. И ощутил гордость от сознания того, что его близкие сейчас спокойно спят, поскольку на протяжении двухсот с лишним лет другие парни боролись с теми же самыми мыслями, что и он, переживали те же страхи, скача на конях и плывя через океаны, ведя машины и самолеты, чтобы своей грудью защитить демократию, в которую все они так страстно верили...

Глава 18

Понедельник, 08.20, Вашингтон

Небольшая столовая для руководства находилась на первом этаже Опцентра, сразу за столовой для сотрудников. Стены ее были покрыты звукоизолирующим материалом, плотные шторы всегда опущены, а ультракоротковолновый передатчик, установленный рядом со зданием на неиспользуемой взлетно-посадочной полосе, надежно заглушал любую аппаратуру подслушивания, которая могла быть здесь установлена.

Возглавив центр, Поль Худ настоял на том, чтобы в обеих столовых подавалось полноценное меню в духе ресторанов быстрого обслуживания, от булочки с яйцом вкрутую до пиццы. И за этим стояла не только забота о своих подчиненных; во время операции "Буря в пустыне" неприятель догадался о предстоящем наступлении, проанализировав информацию от шпионов, которые зафиксировали резкое увеличение заказов на доставку пиццы и гамбургеров в Пентагон. Если Опцентру по какой-то причине придется перейти в режим повышенной готовности, нельзя допустить, чтобы вражеские шпионы, журналисты и вообще кто бы то ни было узнал это от мальчишки, развозящего бутерброды на мотороллере.

Наибольшее оживление в столовой для руководства обычно царило от восьми до девяти часов утра. Дневная смена заступает на дежурство в шесть утра, и следующие два часа уходят на то, чтобы ознакомиться с разведывательной информацией, поступившей со всего мира. К восьми часам вся эта информация проанализирована и разобрана, и, если только речь не идет о каком-то масштабном кризисе, начальники всех отделений собираются в столовой, чтобы вместе позавтракать и сверить свои записи. Сегодня Роджерс разослал по электронной почте предупреждение об общем собрании руководства, назначенном на девять утра, поэтому уже через несколько минут столовая должна была полностью опустеть: всем предстояло отправиться в "бак".

Как только пресс-секретарь Анна Фаррис вошла в зал, ее изящный красный брючный костюм удостоился одобрительного кивка со стороны Лоуэлла Коффи. Молодая женщина сразу же поняла, что юридическому советнику выпала напряженная ночь. Когда Лоуэлл был бодрым и отдохнувшим, он неизменно обрушивался с конструктивной критикой на все – от моды до литературы.

– Пришлось работать всю ночь? – спросила Анна.

– Я был в комиссии Конгресса по надзору за разведывательными ведомствами, – ответил юрист, отворачиваясь к аккуратно сложенному свежему номеру "Вашингтон пост".

– А, – проронила Анна. – Ночка выдалась длинная. Что произошло?

– Майк считает, что у него есть ниточка, ведущая к тем русским, которые стоят за взрывом в тоннеле, – сказал Коффи. – И он пустил по следу "Бомбардира".

– Значит, этот маленький человечек Эйваль Экдол, которого задержали, работал не один.

– Далеко не один, – подтвердил Лоуэлл.

Подойдя к кофейному автомату, Анна вставила в него однодолларовую бумажку.

– Поль знает?

– Поль возвращается, – сказал Лоуэлл.

– Правда? – просияла Анна.

– Правда, правда, – ответил Лоуэлл. – Сел на ночной рейс из Лос-Анджелеса и утром уже будет здесь. В девять часов Майк собирает всю команду в "баке".

"Бедный Поль, – подумала Анна, взяв из автомата большой стаканчик черного кофе и забрав сдачу. – Не прошло и двадцати четырех часов, а он уже возвращается. Наверное, Шарон просто без ума от счастья".

Сотрудники, сидевшие за шестью круглыми столиками, похоже, никуда не торопились. Психолог Лиз Гордон жевала резинку с никотином, поскольку курить в столовой было запрещено, и, нервно теребя прядь коротких каштановых волос, потягивала черный кофе с тремя кусками сахара и изучала рекламные странички гламурных журналов.

Сотрудник вспомогательного оперативного отдела Мэтт Столл играл в покер с руководителем отдела контроля за окружающей средой Филом Катценом. На столике между ними высилась небольшая горка монет, а вместо колоды карт они пользовались двумя переносными компьютерами, подключенными друг к другу кабелем. Проходя мимо них, Анна безошибочно догадалась, что Столл проигрывает. Впрочем, он и сам всегда признавал, что играет в покер из рук вон плохо. Когда дела у Столла шли неважно – резался ли он в карты или пытался починить компьютер, играющий незаменимую роль в деле защиты свободного мира, – все поры его круглого херувимского личика источали капельки пота.

Столл скинул шестерку пик и четверку треф. Фил сдал ему взамен пятерку пик и семерку червей.

– Ну вот, по крайней мере теперь у меня карты более высокого достоинства, – заявил Мэтт, пасуя. – Еще одну партию, – предложил он. – Жаль, что это не похоже на квантовый компьютер. Там помешай себе ионы в паутину магнитных и электрических полей, обрушивай на попавшую в сети частицу поток лазерного излучения, чтобы перевести ее в возбужденное энергетическое состояние, затем повторяй все то же самое до тех пор, пока не добьешься нужного результата. Вот в чем фишка. Стройные ряды заряженных частиц, спешащих в квантовые логические вентили, – самый маленький, самый быстродействующий компьютер на свете. Все аккуратно, чисто и идеально.

– Да, – согласился Фил Катцен, – жаль, что это не так.

– Не смейся, – сказал Столл, отправляя в рот последнюю булочку, облитую шоколадным кремом, затем запивая ее черным кофе. – В следующий раз мы сыграем в бак-кару, и тогда все будет по-другому.

– Не будет, – уверенно заявил Катцен, откидываясь назад и сгребая выигрыш. – Ты и в баккару всегда проигрываешь.

– Знаю, – согласился Столл. – Но мне почему-то всегда неприятно, когда я проигрываю в покер. Понятия не имею, чем это вызвано.

– Потеря мужского достоинства, – вставила Лиз Гордон, не отрываясь от своего журнала.

Столл обернулся:

– Прошу прощения?

– Сами задумайтесь, – объяснила Лиз. – Твердая рука, блеф с каменным лицом, размеры ставок... и вообще вся эта атмосфера постоянных сигар, Дикого Запада, игральных комнат, ночей, проведенных с друзьями за игрой.

Столл и Катцен удивленно посмотрели на нее.

– Поверьте, – продолжала Лиз, переворачивая страницу, – я знаю, о чем говорю.

– Как можно верить человеку, который все новости получает из бульварных журналов? – удивился Катцен.

– Не новости, – возразила Лиз. – Психов. Знаменитости живут в особой, разреженной атмосфере, что делает их таким интересным объектом для изучения. А что касается любителей азартных игр, то в свое время мне в Атлантик-Сити пришлось иметь дело с запущенными хроническими случаями. Бильярд и покер – это те две игры, в которые мужчины отчаянно не любят проигрывать. Попробуйте играть в кинга или в настольный теннис – они не так пагубно влияют на самомнение.

Анна Фаррис подсела за столик к Лиз.

– А что насчет интеллектуальных игр, таких, как шахматы или скрэббл? – спросила она.

– В них мужское достоинство проявляется иначе, – ответила Лиз. – Мужчинам и тут не нравится терпеть поражение, однако проигрыш другому мужчине они переносят значительно легче, чем проигрыш женщине.

Лоуэлл Коффи презрительно фыркнул:

– Именно это я и ожидал услышать от женщины. Знаете, сенатор Барбара Фокс вчера потрепала мне нервы так, как это еще не удавалось ни одному мужчине.

– А может быть, она просто выполняет свою работу лучше, чем мужчины, – невозмутимо заметила Лиз.

– Нет, – возразил Коффи. – Я не смог разговаривать с ней на том профессиональном жаргоне, на котором привык общаться с мужчинами – членами комиссии. Вот спросите у Марты, она там была.

– Сенатор Фокс является ярой изоляционисткой с тех самых пор, как несколько лет назад во Франции была убита ее дочь, – вставила Анна.

– Послушайте, – сказала Лиз. – Все это не мое личное мнение. По этому вопросу написано несчетное множество работ.

– Несчетное множество работ написано и про НЛО, – возразил Коффи, – но я все равно убежден в том, что все это дерьмо собачье. Люди общаются с людьми, и половые различия тут ни при чем.

– Кэрол Лайнинг, Лоуэлл, – мило улыбнулась Лиз.

– Прошу прощения? – недоуменно спросил Коффи.

– Я не могу говорить об этом, – сказала Лиз, – а вот вы можете – если у вас хватит мужества.

– Вы имеете в виду прокурора Лайнинг? Дело Фрейзер против штата Мэриленд? И это есть в моем досье?

Лиз ничего не ответила.

Коффи покраснел. Развернув газету, он сложил ее по-новому, аккуратно разгладил складку и уставился в страницу.

– Тут вы ошибаетесь, Элизабет. После суда я врезался в ее машину случайно. Это было мое первое дело, я очень расстроился и не следил за дорогой. И тут совершенно ни при чем, что проиграл я женщине.

– Ну разумеется, – усмехнулась Лиз.

– Честное слово, – упорно настаивал Коффи. В этот момент у него запищал пейджер. Взглянув на номер, он бросил газету на стол и встал. – Прощу прощения, малыши, но мои заключительные аргументы вам придется выслушать как-нибудь в другой раз. Мне предстоит разговор с одним мировым лидером.

– С мужчиной или женщиной? – насмешливо спросил Фил.

Скорчив гримасу, Коффи вышел из столовой. Когда он ушел, Анна обратилась к Лиз Гордон:

– Лиз, тебе не кажется, что ты обошлась с ним несколько резковато?

Долистав до конца последний журнал, Лиз встала и посмотрела сверху вниз на брюнетку с розовыми щеками.

– Самую малость, Анна. Но Лоуэллу это только на пользу. Несмотря на напускную браваду, он прислушивается к тому, что говорят люди, и кое-что из услышанного пускает корни. Чего нельзя сказать про некоторых.

– Огромное спасибо, – откликнулся Столл, закрывая компьютер и отсоединяя кабель. – До твоего прихода, Анна, мы с Лиз "спорили", чем обусловлено ее патологическое неумение работать с аппаратным обеспечением: физическими ограничениями или подсознательным отрицанием всего мужского.

– Первым, – решительно заявила Лиз. – В противном случае это означало бы, что ваш профессионализм в работе с "железом" ipso facto[14] делает вас мужчиной.

– Еще раз огромное спасибо, – сказал Столл.

– О господи, – пробормотала Анна. – Делаю поправку на то, что все получили с самого утра ударную дозу кофеина и сахара.

– Дело вовсе не в этом, – возразил Столл, после того как Лиз ушла. – Просто сегодня понедельник, а вчера вечером произошла серьезная международная катастрофа. Мы пришли к выводу, что, вероятно, все немного на взводе, потому что никто не догадался предварительно запрограммировать свой видеомагнитофон, чтобы тот записывал все интересные передачи на предстоящей неделе, которую нам придется целиком провести здесь.

Взяв компьютер под мышку, Катцен поднялся из-за стола.

– Мне нужно подготовить к совещанию кое-какой материал, – сказал он. – Увидимся через пятнадцать минут.

– А затем будем видеться через каждые четверть часа, – добавил Столл, направляясь следом за ним, – и так будет продолжаться до тех пор, пока мы не станем старыми и совершенно седыми.

Оставшись одна, пресс-секретарь, попивая кофе, размышляла о ведущих игроках Опцентра. Да, здесь собрались те еще натуры: Мэтт Столл, великовозрастный ребенок, Лиз Гордон, язвительный язычок. Впрочем, в любой сфере деятельности лучшие из лучших, как правило, отличаются эксцентричным поведением. Собрать их вместе и заставить работать единым механизмом – задача неблагодарная. Максимум, на что мог рассчитывать Поль Худ, – это мирное сосуществование своих эклектичных сотрудников, объединенных общей целью, и определенная доля взаимного профессионального уважения. Он добился этого тем, что постоянно держал руку на пульсе, чутко реагируя на все зарождающиеся конфликты, однако, как было прекрасно известно Анне, это непрерывное напряжение грозило разрушить его семейную жизнь.

Выйдя из столовой, чтобы направиться на совещание, Анна столкнулась с Мартой Маколл. Сорокадевятилетняя советник по политическим вопросам и лингвистике тоже спешила на совещание, хотя она, казалось, никогда и никуда не торопится. Дочь покойного певца в стиле соул Мэка Маколла Марта обладала лучезарной улыбкой, вкрадчивым голосом и непринужденными манерами – за которыми скрывалась сердцевина из прочнейшей стали. Марта всегда оставалась хладнокровной – следствие того, что в детстве ей приходилось разъезжать по всей стране вместе с отцом, и она усвоила, что пьяных, дебоширов и расистов легче устрашить острым словцом, чем острым ножом. После того как Мэк погиб в автокатастрофе, Марта перебралась жить к тетке, которая заставляла ее усердно учиться, оплатила обучение в колледже и дожила до тех дней, когда ее племянницу взяли на работу в Государственный департамент.

– Доброе утро, радость моя, – поздоровалась Марта.

– Доброе утро, Марта, – ответила Анна, ускоряя шаг, чтобы не отставать от высокой негритянки. – Насколько я понимаю, у вас выдалась бурная ночь.

– Нам с Лоуэллом пришлось исполнить на Капитолийском холме танец с семью покрывалами, – подтвердила Марта. – Конгрессмены с большим трудом поддались на наши убеждения.

Оставшуюся часть пути обе женщины шли молча. Марта была не из тех, кто ведет пустую болтовню на каком бы то ни было из известных ей языков – если только речь не идет о встрече с сильными мира сего. У Анны крепло чувство, что если кто-то и мечтает втайне занять место Поля Худа, то никак не Майк Роджерс.

Когда Анна и Марта вошли в "бак", Майк Роджерс, Боб Герберт, Мэтт Столл, Фил Катцен и Лиз Гордон уже сидели за большим овальным столом для заседаний. Анна отметила, что Боб Герберт выглядит осунувшимся. Она предположила, что он вместе со своим давним другом Роджерсом всю ночь напролет готовил операцию "Бомбардира", а также пытался совладать с эмоциями, рожденными вчерашним взрывом в душе прикованного к инвалидному креслу разведчика.

Следом за женщинами в комнату прошли Поль Худ и суетливый Лоуэлл Коффи. Не успел юридический консультант переступить порог, как Роджерс уже нажал кнопку сбоку стола, и массивная дверь начала закрываться.

Небольшое помещение было освещено люминесцентными лампами; на стене напротив Роджерса застыли на нуле большие электронные часы. Во время кризиса с жесткими сроками эти часы запускались на обратный отсчет, и такие же показания повторялись в каждом кабинете, чтобы ни у кого не возникало никаких мыслей по поводу того, что нужно делать.

Стены, пол, дверь и потолок "бака" были покрыты специальным звукопоглощающим синтетическим материалом "Акустикс", выкрашенным в серый цвет с мелкими черными пятнами. Под этим "Акустиксом" шли несколько слоев пробки, фут железобетона и снова "Акустикс". По всем шести углам помещения в толще бетона были спрятаны решетки из металлической проволоки, излучающие волны меняющейся длины в звуковом диапазоне; любая электронная информация, покидающая его стены, оказывалась полностью и безвозвратно искаженной.

Поль Худ занял место во главе стола. Справа от него на небольшой тумбочке стояли компьютерный монитор, клавиатура и телефон. Крошечная видеокамера, установленная сверху на мониторе и подсоединенная к компьютеру оптоволоконным кабелем, позволяла видеть на экране в режиме реального времени всех, у кого имелось такое же приспособление.

Как только дверь полностью закрылась, Худ сказал:

– Я знаю, какие чувства все присутствующие испытывают по поводу вчерашней трагедии, поэтому не будем на этом останавливаться. В первую очередь мне бы хотелось поблагодарить Майка за тот невероятный объем работы, который он проделал. Об этом он расскажет сам. На тот случай, если кто-то еще не слышал: эта история не ограничивается тем, что было в выпусках новостей. Я пришел сю-да прямиком с борта самолета, успев лишь сполоснуться в душе, так что мне не меньше вас не терпится услышать из уст Майка то, что он имеет нам сообщить. Однако я бы хотел напомнить, что все, о чем вы сейчас услышите, является совершенно секретной информацией особой важности. Когда мы закончим, Майк и Марта составят список всех тех, кто к ней допущен. – Он повернулся к Роджерсу: – Итак, Майк, мы тебя слушаем.

Поблагодарив начальника, Роджерс вкратце доложил собравшимся о том, что произошло в Овальном кабинете. Затем он сообщил, что группа "Бомбардир" в 4.47 утра вылетела с авиабазы Эндрюс и должна прибыть в Хельсинки приблизительно в 20.50 по местному времени.

– Лоуэлл, – сказал Роджерс, – как дела у нас с послом Финляндии?

– Он дал нам временное "добро", – ответил юрист. – Понятно, последнее слово остается за президентом.

– И когда будет решен этот вопрос?

– Сегодня утром, – ответил Коффи.

Роджерс взглянул на часы.

– В Европе уже четыре часа дня. Ты уверен?

– Уверен. Там начинают работу поздно и засиживаются до самого вечера. А решения на высшем уровне принимаются только после обеда.

Роджерс перевел взгляд с Коффи на Даррела Маккаски:

– Если предположить, что мы получим от финского правительства все необходимое, сможет ли Интерпол как-нибудь помочь нам разведывательной информацией из Санкт-Петербурга?

– Вы имеете в виду Эрмитаж?

Роджерс кивнул.

– Мне упомянуть про английского агента, убитого накануне?

Роджерс повернулся к Худу:

– Д-16 потеряла человека, который пытался наблюдать за этой странной телестудией.

– Мы собираемся просить Интерпол заняться тем же самым? – спросил Худ.

Роджерс снова кивнул.

– В таком случае, обязательно расскажите про англичанина, – сказал Худ.

– Не сомневаюсь, в Интерполе обязательно найдется горячая голова, которая с радостью примет вызов.

– А что насчет пересечения границы? – спросил Роджерс. – Если нам придется перебираться в Россию по суше, у финнов есть какой-нибудь способ переправить нашу группу незаметно?

– У меня есть кое-какие связи в Министерстве обороны, – ответил Маккаски, – и я посмотрю, можно ли будет что-нибудь придумать. Но только имейте в виду, Майк, что во всей пограничной службе Финляндии меньше четырех тысяч сотрудников. И никому из них не хочется серьезно ссориться с русскими.

– Понятно, – проронил заместитель директора. Он повернулся к Мэтту Столлу. Упитанный компьютерный эксперт барабанил по столу сплетенными пальцами. – Мэтт, – сказал Роджерс, – я хочу, чтобы ты через свои связи в мире компьютеров выяснил, не заказывали и не складировали ли в последнее время русские что-либо необычное. И не переводились ли за последний год в Санкт-Петербург их ведущие специалисты по вычислительной технике.

– Эти ребята привыкли держать язык за зубами, – заметил Столл. – Я хочу сказать, если правительство перестанет им доверять, выбор у них останется небогатый. Но я постараюсь...

– Не постарайся – сделай, – оборвал его Роджерс. И тотчас же опустил взгляд и поджал губы. – Извини, – помолчав, добавил он. – Ночь выдалась напряженная. Мэтт, возможно, мне придется отправить в Россию своих людей, и это будет не увеселительная прогулка на пляж. Я хочу, чтобы они знали все возможное о своей цели и о тех, с кем им придется иметь дело. И тут ты им можешь существенно помочь.

– Понимаю, – натянуто произнес Столл. – Я покопаюсь в Интернете, попробую взломать защищенные странички.

– Спасибо, – сказал Роджерс.

Анна Фаррис внимательно следила за ним. Заместитель директора повернулся к Лиз Гордон. Та удивилась, когда он к ней обратился. В отличие от Худа, не доверяющего психологическим портретам иностранных государственных деятелей, Роджерс придавал им большое значение.

– Лиз, – сказал он, – я хочу, чтобы ты пропустила через компьютер российского министра внутренних дел Догина. Прими в расчет проигрыш борьбы за президентское кресло Жанину, а также влияние на него генерала Михаила Косыгина. Если тебе понадобится, у Боба есть на Косыгина все данные.

– Кажется, его фамилия мне знакома, – сказала Марта. – Не сомневаюсь, он есть у меня в досье.

Роджерс повернулся к начальнику отдела по контролю за окружающей средой Филу Катцену, который ждал, раскрыв свой переносной компьютер.

– Фил, мне нужны данные по тому месту Финского залива, где в него впадает Нева, а также по самой Неве, особенно на том участке, где она протекает мимо Эрмитажа. Температура воды, скорость течения, преобладающие ветры.

Справа от Худа запищал компьютер. Директор нажал кнопку, принимая вызов, и поставил его в ожидание.

Роджерс продолжал:

– И мне нужно все, что у тебя есть по составу почвы под музеем. Я хочу знать, как глубоко могли зарыться в землю русские.

Кивнув, Катцен постучал по клавишам.

Худ нажал кнопку, отвечая на вызов. На экране компьютера появилось лицо помощника Худа Стивена Беннета, по прозвищу Жучок.

– Сэр, – начал Беннет, – поступил срочный вызов от руководителя Д-16 коммандера Хаббарда. Поскольку это имеет отношение к делу, я решил...

– Благодарю, – остановил его Худ. – Соединяй.

Ткнув на телефоне кнопку громкоговорящей связи, Худ стал ждать. Через мгновение на экране появилось лицо, чем-то похожее на морду гончей.

– Доброе утро, коммандер, – сказал Худ. – Я сейчас вместе со всеми своими ребятами, поэтому позволил себе вывести вас на громкоговорящую связь.

– Замечательно, – произнес Хаббард низким резким голосом с сильно выраженным британским акцентом. – И я сделаю то же самое. Мистер Худ, позвольте перейти прямо к делу. У нас есть один оперативник, желающий войти в состав группы, которую вы отправили в Хельсинки.

Поморщившись, Роджерс покачал головой.

– Коммандер Хаббард, – ответил Худ, – у нас тщательно сбалансированная группа...

– Понимаю, – остановил его Хаббард, – но прошу вас выслушать меня. Я потерял двух агентов, третий вынужден скрываться. Наше руководство хочет направить в Петербург собственную группу "Бенгалия", но не выйдет ничего хорошего, если наши группы будут действовать разрозненно, постоянно перебегая друг другу дорогу.

– А ваша "Бенгалия" сможет связать меня по телефону с руководителем этого нового центра в Санкт-Петербурге?

– Прошу прощения? – удивился Хаббард.

– Я хочу сказать только то, – продолжал Худ, – что вы не предлагаете мне ничего такого, что я не смогу получить сам. Разумеется, мы, как обычно, поделимся всем, что нам удастся найти.

– Естественно, – сказал Хаббард. – Однако я с вами не согласен. Кое-что мы вам предлагаем. Мы вам предлагаем мисс Пегги Джеймс.

Худ быстро вызвал программу просмотра личных дел агентов. Набрав фамилию "Джеймс", он ткнул кнопку ввода, и на экране появилась фотография женщины лет тридцати с небольшим.

Поднявшись с места, Роджерс встал за спиной Худа, читая досье, составленное из сведений, полученных от Д-16, и независимой информации, добытой Опцентром, ЦРУ и другими разведывательными ведомствами Соединенных Штатов.

– А у нее завидный послужной список, – уважительно произнес Худ. – Внучка лорда, провела три года на оперативной работе в Южной Африке, затем два в Сирии, после чего семь лет работала на административных должностях. Прошла курс подготовки бойцов сил специального назначения, свободно владеет шестью языками, имеет четыре правительственных награды. В свободное время восстанавливает старинные мотоциклы и участвует в гонках.

Он умолк, заметив, что Майк Роджерс указывает на ссылку на другое досье.

– Коммандер Хаббард, говорит Майк Роджерс, – начал заместитель директора. – Как я вижу, именно мисс Джеймс завербовала мистера Филдс-Хаттона.

– Совершенно верно, генерал, – подтвердил глава Д-16. – Они были очень близки.

– Берегитесь, крайне опасно, когда к работе примешиваются личные обиды, – пробормотала Лиз Гордон, покачав головой.

– Коммандер, вы слышали? – спросил Худ. – Это была наш штатный психолог.

– Слышали, – ответил резкий женский голос, – и, уверяю вас, мной движет не месть. Я просто хочу довести до конца дело, начатое Кейтом.

– Никто не ставит под сомнение ваши профессиональные способности, агент Джеймс, – твердо и решительно произнесла Лиз. Ее тон, начисто лишенный раскаяния, не оставлял места для споров. – Однако эмоциональное участие и субъективность притупляют чувство осторожности, а мы в своей работе не имеем права...

– Вздор, – оборвала ее Пегги. – Я или буду с вами, или пойду одна. Но я не отступлюсь.

– Этого уже вполне достаточно, – решительно промолвил Хаббард.

Кашлянув, Коффи сплел руки на столе.

– Коммандер Хаббард, агент Джеймс, с вами говорит Лоуэлл Коффи-младший, юридический консультант Опцентра. – Он посмотрел на Худа. – Поль, наверное, вы мне за это голову снимите, но, на мой взгляд, вам следует задуматься над предложением наших британских коллег.

Выражение лица Худа не изменилось, но Роджерс в гневе широко раскрыл глаза. Коффи старательно отвернулся, чтобы не встречаться с ними взглядом.

– Нам с Мартой еще предстоит уладить кое-какие вопросы с комиссией Конгресса, – продолжал Коффи, – и если мы сможем сказать, что группа будет интернациональная, нам с большей вероятностью удастся выторговать такие моменты, как более длительный временной срок, более широкая зона действия и так далее.

– Майк, наверное, вам захочется и меня насадить на меч, – подхватил Маккаски, – но и мне будет проще, если в состав нашей группы войдет агент Джеймс. Министр обороны Финляндии в очень близких отношениях с адмиралом Мэрроу, командующим Королевской морской пехотой. Если нам, по мере развития событий, понадобятся от финских военных какие-то услуги, Мэрроу – тот самый человек, к чьей просьбе они охотно прислушаются.

Генерал Роджерс ничего не ответил. В Лондоне тоже воцарилось многозначительное молчание. Наконец Худ посмотрел на Боба Герберта. Поджав губы, начальник разведывательного отдела барабанил по кожаному подлокотнику своего кресла-каталки.

– Боб, – спросил Худ, – а ты что скажешь?

Мягкий голос разведчика хранил воспоминания о молодости, проведенной на берегах Миссисипи.

– Я скажу, что мы и сами прекрасно справимся с задачей, – решительно произнес Герберт. – Если эта дамочка хочет работать в одиночку, решать коммандеру Хаббарду. Лично я не вижу никаких причин добавлять еще одну лишнюю шестеренку в безукоризненно отлаженный механизм.

Заговорила Марта Маколл:

– А я считаю, что мы скатываемся в местничество, а это опасно. Агент Джеймс профессионал. Она великолепно дополнит ваш безукоризненно отлаженный механизм.

– Благодарю вас, – послышался голос Пегги, – хоть я и не знаю, кто вы такая.

– Марта Маколл, – представилась Марта, – советник по политическим вопросам. А что касается вашей благодарности – всегда пожалуйста. Я знаю, каково женщине находиться в этом мужском клубе.

– Это все вздор, – махнул рукой Герберт, показывая, что споры окончены. – Речь идет не о черных и белых, не о мужчинах и женщинах и не о руке, находящейся по ту сторону проклятого океана. С нашей стороны в операции и так задействован один новичок – Сондра Де-Вонн, занявшая место покойного Бейса Мора. Я только хочу сказать, что взять еще одного новичка будет чистейшим безумием.

– Вы имели в виду, еще одну женщину-новичка, – уточнила Марта.

– Еще одного желторотого новобранца, – парировал Герберт. – Господи, ну с каких это пор каждое командное решение стало актом, направленным против кого бы то ни было?

– Благодарю за ваши замечания – это относится ко всем, – сказал Худ. – Коммандер Хаббард, надеюсь, вы простите нас за то, что мы обсуждали вашего человека за глаза.

– Лично я этому только рада, – ответила Пегги. – Мне всегда хочется знать, где я стою.

– У меня тоже есть возражения, – продолжал Худ, – однако Лоуэлл прав. Многонациональная группа имеет свои плюсы, а ваша Пегги, похоже, это как раз то, что нужно.

Герберт уперся ладонями в край стола и просвистел несколько первых тактов "Какой это маленький мир". Роджерс вернулся на свое место. Его шея выше воротника форменной рубашки густо побагровела, смуглое лицо, казалось, потемнело еще больше.

– Я позабочусь о том, чтобы вы получили всю необходимую информацию, – заключил Худ. – Это позволит вашему агенту сразу же влиться в состав "Бомбардира". Наверное, нет нужды говорить, что командир группы подполковник Скуайрс пользуется нашим полным доверием. Надеюсь, агент Джеймс будет беспрекословно ему подчиняться.

– Разумеется, мистер Худ, – подтвердил глава Д-16. – И огромное вам спасибо.

Экран, моргнув, погас. Худ повернулся к Роджерсу.

– Майк, – сказал он. – Гарри все равно ее послал бы. По крайней мере, теперь мы будем знать, где она.

– Решения принимаешь ты, – ответил Роджерс. – Просто на твоем месте я бы поступил иначе. – Он посмотрел Худу в лицо: – Это не высадка в Нормандии и не операция "Буря в пустыне". Сейчас нам не требуется согласие мирового сообщества. Соединенные Штаты Америки подверглись нападению, и вооруженные силы Соединенных Штатов наносят ответный удар. Точка.

– Точка с запятой, – поправил Худ. – Британская Д-16 также понесла потери. Информация, полученная от наших заокеанских коллег, подкрепила наши подозрения относительно цели. Они заслужили право сделать выстрел по этой цели.

– Как я уже сказал, тут наши мнения расходятся, – упрямо произнес Роджерс. – Мисс Джеймс не желает подчиняться даже собственному начальству. Определенно она не будет слушать Скуайрса. Но ты вернулся и полностью взял руководство на себя. – Генерал обвел взглядом сидящих за столом. – Я доложил все, что у меня было. Благодарю всех за внимание.

Худ также оглядел присутствующих.

– Есть еще вопросы?

– Да, – сказал Герберт. – Считаю, что Майк Роджерс, Линии Доминик и Карен Вонг заслужили по медали, черт побери, за то, что они вчера ночью сотворили из дерьма конфетку. В то время, как вся страна заламывала руки, сокрушаясь по поводу жертв взрыва, эти трое вычислили, кто это сделал и, вероятно, почему. Однако вместо того чтобы вручить Майку "Пурпурное сердце"[15], мы только что надрали ему задницу. Прошу прощения, но я вас не понимаю.

– Из того, что мы с генералом Роджерсом разошлись во мнениях, – вмешался Лоуэлл Коффи, – вовсе не следует, что мы не оценили по достоинству его подвиг.

– Боб, вы уже старый и слишком много времени провели на государственной службе, – сказала Лиз Гордон. – Все дело не в Майке, а в том, что мы живем в современном мире.

Недовольно буркнув что-то по поводу современного мира, Герберт откатился от стола.

Худ встал.

– В течение сегодняшнего утра я свяжусь с каждым из вас лично, чтобы выяснить ход дела, – сказал он. Затем директор Опцентра повернулся к Майку Роджерсу: – Повторяю еще раз, на тот случай, если кто-то пропустил это мимо ушей: ни один из присутствующих в этой комнате вчера ночью не сработал бы лучше Майка.

Едва заметно кивнув, Роджерс нажал кнопку открытия двери и следом за Бобом Гербертом покинул "бак".

Глава 19

Понедельник, 20.00, Санкт-Петербург

Как только цифры часов в углу компьютерного монитора перешли с 19:59:59 на следующее значение, в операционном центре произошла разительная перемена. Голубоватые отсветы от двух с лишним десятков компьютерных экранов сменились потоком меняющихся цветов, отразившихся на лицах и одежде всех присутствующих. Общее настроение также переменилось. Хотя аплодисментов не было, напряженность ощутимо спала. Центр ожил.

Дежурный офицер Федор Бурыба, сидящий за одинокой консолью управления в переднем правом углу, посмотрел на Орлова. Лицо молодого офицера, обрамленное аккуратной черной бородкой, расплылось в улыбке, карие глаза блеснули.

– Товарищ генерал, центр работает на полную мощность, – доложил он.

Сергей Орлов стоял посреди просторного помещения с низко нависшим потолком, сплетя руки за спиной, и переводил взгляд с одного экрана на другой.

– Спасибо, товарищ Бурыба, – сказал Орлов, – и обращаюсь ко всем: благодарю за службу. Всем постам проверить и перепроверить информацию перед тем, как мы сообщим в Москву, что подготовка центра вышла на финишную прямую.

Генерал медленно направился по залу, заглядывая через плечо своим сотрудникам. Двадцать четыре компьютера с мониторами были расставлены полукругом на сильно загнутом, напоминающем подкову столе. Каждый монитор обслуживался отдельным оператором. Орлов испытал некоторое облегчение, увидев, что ровно в 20.00 голубой фон на всех экранах сменился потоками данных, фотографиями, картами, диаграммами. Десять из этих мониторов обрабатывали информацию, поступающую с разведывательных спутников. Четыре были подключены к международной базе данных, объединяющей правоохранительные органы разных стран; однако помимо сообщений, полученных законным путем, здесь были отчеты, выкраденные из полицейских управлений, посольств и других правительственных ведомств. Еще девять компьютеров были связаны с радио– и сотовыми телефонами, через которые поступала информация от оперативных агентов, разбросанных по всему земному шару. И, наконец, последний был подсоединен напрямую к Кремлю, к кабинетам глав важнейших министерств, в том числе и министра внутренних дел Догина. Этот монитор обслуживал прапорщик Ивашин, отобранный лично полковником Росским и подчиняющийся непосредственно ему. Вся информация, кроме карт, была зашифрована. Кодовые фразы не имели никакого смысла ни для Орлова, ни для сотрудника за соседним монитором, ни вообще для кого бы то ни было в центре. Каждая ветвь защищалась своим собственным шифром, так что ущерб, который мог бы причинить предатель, был сведен к минимуму. На тот случай, если кто-нибудь из сотрудников не сможет выполнять свои обязанности, например, из-за болезни, была предусмотрена специальная программа расшифрования, запустить которую могли только Орлов и Росский вдвоем, поскольку у каждого имелась лишь половина ключа.

Когда после долгих недель отладки и настройки мониторы ожили, Орлов ощутил то самое чувство, которое испытывал каждый раз, когда под ним с ревом пробуждалась огромная космическая ракета: облегчение, вызванное тем, что все прошло, как запланировано. И хотя теперь его жизни больше ничто не угрожало, как в те времена, когда он улетал в космос, правда заключалась в том, что Орлов, совершая орбитальные полеты, никогда не задумывался о вопросах жизни и смерти. Этим мыслям не было места в космических исследованиях, в полетах на сверхзвуковых истребителях и даже просто в повседневной жизни. Для Орлова репутация значила больше, чем собственная жизнь, и он всегда думал только о том, как выполнить поставленную задачу и не совершить ошибки.

Всю переднюю стену зала занимала огромная карта мира. С помощью проектора, установленного под потолком, вместо нее можно было вывести изображение с любого из мониторов. На полках вдоль стен хранились компьютерные дискеты и лазерные диски, папки с совершенно секретными документами и материалами о правительственных органах, вооруженных силах и разведывательных ведомствах всех государств мира. Посреди задней стены имелась дверь, ведущая в коридор, откуда можно было попасть в криптографический центр, службу безопасности, столовую, туалеты и к выходу. Двери в кабинеты Орлова и Росского были расположены соответственно справа и слева.

Стоя в сердце центра, Орлов чувствовал себя капитаном корабля будущего, который, хотя и не перемещался в пространстве, обладал возможностью взирать на землю с небес и заглядывать под камни, который буквально за считанные мгновения мог узнать практически все, практически обо всех. Даже находясь на орбите и глядя на медленно вращающуюся внизу Землю, он никогда не ощущал себя таким всемогущим. А поскольку любому правительству требуются точные и своевременные разведданные, на финансирование работ по созданию этого центра никак не сказывались катаклизмы, имевшие место в различных регионах России. Теперь Орлов представлял себе, как, наверное, чувствовал себя император Николай Второй, до самого конца живший в блаженной изоляции от окружающего мира. Очень легко находиться в таком месте, в полной оторванности от повседневных проблем других, и Орлов мысленно взял на заметку ежедневно прочитывать три-четыре разных газеты, чтобы не потерять контакт с действительностью.

Внезапно прапорщик Ивашин вскочил с места и, повернувшись к генералу, отдал честь. Сняв с головы наушники с микрофоном, он протянул их Орлову.

– Товарищ генерал, – сказал Ивашин, – из центра связи сообщают, что для вас поступил вызов.

– Благодарю вас, – ответил Орлов, жестом показывая убрать наушники. – Я буду говорить из своего кабинета.

Развернувшись, он направился к двери в дальнем правом конце зала.

Введя личный код доступа с клавиатуры, расположенной слева от двери, Орлов вошел в кабинет. Его помощница Нина Терова, услышав шум, высунулась из-за перегородки в дальней части помещения. Дородная, широкоплечая тридцатипятилетняя женщина была в темно-синем обтягивающем пиджаке и юбке. Ее каштановые волосы, как всегда, забраны в пучок; красивое лицо с большими глазами не портил даже пересекающий лоб наискосок шрам, оставленный скользнувшей пулей. Бывшая сотрудница петербургской милиции Терова несла также шрамы на груди и на правом плече, свидетельства мужества, проявленного при задержании двух преступников, совершивших вооруженное нападение на обменный пункт валюты.

– Примите мои поздравления, товарищ генерал, – приветствовала Орлова Нина.

– Спасибо, – ответил тот, закрывая за собой дверь. – Однако нам нужно выполнить еще несколько сотен тестов...

– Знаю, – сказала Нина, – а когда будут успешно проведены все тесты, вы станете ждать окончания первого – полноценного рабочего дня, затем первой недели, первого года и так далее...

– Что значит жизнь без новых целей? – спросил генерал, усаживаясь за свой письменный стол. Черная акриловая столешница была установлена на четыре тонкие белые ножки, сделанные из деталей ракеты-носителя "Восток", которая впервые вывела Орлова на орбиту. Весь кабинет был заполнен фотографиями, моделями, наградами и памятными вещами, свидетельствами многих лет, связанных с космосом. Почетное место было отдано самому ценному сувениру – приборной панели того примитивного корабля, в котором Юрий Гагарин совершил первый управляемый полет в космос.

Опустившись в обтянутое кожей кресло, Орлов развернулся к компьютеру и ввел с клавиатуры код доступа. На экране тотчас же появилось изображение затылка министра Догина.

– Здравия желаю, товарищ министр, – произнес Орлов в конденсаторный микрофон, закрепленный в левом нижнем углу монитора.

Прошло несколько секунд, прежде чем Догин обернулся. Орлов не мог сказать, то ли министру нравится заставлять других ждать, то ли ему не хочется показывать, что он сам кого-то ждет. В любом случае, это была игра, что пришлось Орлову совсем не по душе.

Министр внутренних дел улыбнулся.

– Прапорщик Ивашин доложил, что все прошло, как и было запланировано.

– Прапорщик перескочил через голову начальства, не говоря уж о том, что он поторопился, – заметил Орлов. – Мы пока что не успели проверить все поступающие данные.

– Не сомневаюсь, все будет в полном порядке, – заверил Догин. – И не сердитесь на Ивашина за его чрезмерную радость. Для всей вашей команды это знаменательный день.

"Для всей команды". Орлов мысленно прокрутил эту фразу. Когда он работал в Центре управления полетами, команда представляла собой группу преданных делу людей, работающих во имя одной цели: расширения человеческого присутствия в космосе. Конечно, за всем этим стояла политика, однако важность работы была такова, что остальное по сравнению с этим меркло. Но здесь у Орлова не было единой команды. Команд было несколько, и каждая тянула в свою сторону, даже группа одержимых манией преследования посредников, возглавляемая начальником службы безопасности Глинкой, которые отчаянно пытались определить, какую из команд ей поддерживать. Возможно, это будет стоить ему должности, но Орлов дал себе слово, что все его подчиненные будут работать как единая команда.

– Как выясняется, – продолжал Догин, – мы не могли бы подгадать время начала работы Центра более удачно. Именно в настоящий момент реактивный "Гольфстрим" пересекает южную часть Тихого океана, направляясь в Японию. Дозаправившись в Токио, самолет полетит дальше во Владивосток. Я попрошу своего помощника направить вам его полетный план. Мне нужно, чтобы Центр следил за продвижением этого самолета. У летчика есть приказ связаться с вами сразу же по прилете во Владивосток, что произойдет приблизительно в пять часов утра по местному времени. Как только это случится, дайте мне знать, и я сообщу вам, какие дальнейшие инструкции вы должны будете ему переслать.

– Это также входит в программу тестирования? – поинтересовался Орлов.

– Нет, генерал. Груз, находящийся на борту "Гольфстрима", имеет огромную важность для вашего Центра.

– В таком случае, Николай Александрович, – заметил Орлов, – поскольку у нас проверены еще не все системы, почему бы не поручить эту задачу нашим войскам ПВО? Они располагают необходимыми радиолокационным оборудованием и связью...

– Все это только создаст ненужные сложности, – прервал его Догин. Он усмехнулся. – Генерал, я хочу, чтобы за самолетом следили именно вы. Не сомневаюсь, Центр справится с этой задачей. Разумеется, все сообщения с борта самолета будут поступать к вам в зашифрованном виде. Обо всех проблемах и задержках лично мне будете докладывать вы или полковник Росский. Вопросы есть?

– Так точно, есть, и не один, – признался Орлов. – Однако я зафиксирую ваш приказ в журнале и сделаю все, как вы просили. – Он ввел команду, автоматически записавшую дату и время, и в нижней части экрана открылось окно. Генерал набрал с клавиатуры: "Министр Догин приказал следить за полетом реактивного самолета "Гольфстрим", следующего во Владивосток". Перечитав запись, он нажал клавишу сохранения. Компьютер пискнул, показывая, что информация благополучно записана на жесткий диск.

– Благодарю вас, генерал, – сказал Догин. – Придет время, и вы получите ответы на все ваши вопросы. А сейчас желаю вам удачи в проведении последних тестов. С нетерпением жду, когда вы меньше чем через три часа доложите о том, что жемчужина в короне нашей разведки стала полностью работоспособной.

– Слушаюсь, товарищ министр, – сказал Орлов. – Однако меня интересует вот какой вопрос: кто наденет эту корону?

Догин продолжал улыбаться.

– Я разочарован вами, генерал Орлов. Дерзость вам не к лицу.

– Виноват, – сказал Орлов. – Меня это очень беспокоит. Видите ли, мне еще никогда не приходилось руководить операцией, обладая неполной информацией и работая на непроверенном оборудовании, и я еще никогда не оказывался в ситуации, когда мои подчиненные без стеснения обращаются к вышестоящему начальству, минуя меня.

– Все мы растем и меняемся, – заметил Догин. – Позвольте напомнить вам слова Сталина из обращения к советскому народу 3 июля 1941 года: "Необходимо, далее, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам; чтобы наши люди не знали страха". Генерал Орлов, вы человек мужественный и рассудительный. Доверьтесь мне, и, обещаю, ваше доверие будет вознаграждено.

Догин нажал клавишу, и изображение на экране, моргнув, исчезло. Уставившись на погасший экран, Орлов размышлял о том, что его нисколько не удивил выговор министра – при этом ответ Догина едва ли принес спокойствие. На самом деле после разговора с министром Орлов задумался, не слишком ли слепо доверился ему. Незаметно для него самого его мысли вернулись к Великой Отечественной войне, начало которой и побудило Сталина выступить со своим знаменитым обращением, и вместе с этими мыслями пришла тревога, совладать с которой никак не удавалось: а что, если и министр Догин считает, что России предстоит вести войну... и если он так считает, то с кем будет вестись эта война?..

Глава 20

Вторник, 03.03, Токио

Саймон Ли по прозвищу Смоль, родившийся и выросший в Гонолулу, решил посвятить свою жизнь работе в полиции 24 августа 1967 года. В тот день семилетний Саймон смотрел очередную серию телевизионного сериала "Гавайи 5-0" с участием Джека Лорда и Джеймса Макартура, в которой его верзила-отец снимался в эпизоде. Впоследствии он сам не мог сказать, что заронило ему в душу любовь к полиции – то ли вдохновенная игра Лорда, то ли то обстоятельство, что его герою удалось справиться с отцом Саймона; однако, именно подражая Лорду, он стал красить волосы в черный как смоль цвет, чем и заслужил свое прозвище.

Какими бы ни были движущие им силы, в 1983 году Ли, окончив полицейскую академию третьим в выпуске, поступил в ФБР и вернулся в Гонолулу в качестве полностью оперившегося агента. Дважды он отказывался от повышения по службе, чтобы оставаться на оперативной работе и заниматься любимым делом: охотиться на преступников и делать мир чуточку чище.

Вот почему в настоящий момент Ли находился в Токио, с благословения японских сил самообороны прикрываясь "легендой" авиационного механика. Сырье для производства наркотиков поступало в Японию через Гавайские острова, и вместе со своим напарником в Гонолулу Ли наблюдал за прилетающими и улетающими частными самолетами, фиксируя все подозрительное.

И этот "Гольфстрим-3" показался ему очень подозрительным. Напарник Ли на Гавайях проследил за "Гольфстримом" от Колумбии и установил, что самолет принадлежит компании по доставке хлебопекарной продукции из Нью-Йорка. По документам "Гольфстрим" якобы как раз перевозил ингредиенты для каких-то необычных рогаликов, на которых специализировалась компания. Разбуженный звонком у себя в номере в гостинице, расположенной всего в пяти минутах от аэропорта, Ли предупредил своего напарника, сержанта японских сил самообороны Кена Савару, и поспешил в путь.

Делая вид, что он занимается маленьким турбовинтовым "Джей-ти-7", стоящим в ангаре на краю взлетно-посадочной полосы, Ли слушал в наушниках команды авиадиспетчеров. Непрерывно копаясь в одном и том же двигателе на протяжении двух недель, он успел выучить его устройство лучше, чем это знал любой сотрудник компании "Пратт энд Уитни", разработавшей этот двигатель. "Гольфстрим" только что совершил посадку и после краткого осмотра должен был вылететь во Владивосток.

Это показалось Ли еще более подозрительным, поскольку имелись некоторые сведения о связи хлебопекарной компании с русской мафией.

Чувствуя себя неудобно в бронежилете, надетом под белым свитером, Ли отложил гаечный ключ и подошел к телефону на стене ангара. Набирая номер сотового телефона Кена Савары, он чувствовал, как его перетягивает на один бок вес "смит-вессона" 38-го калибра в кобуре под левой мышкой.

– Кен, – сказал Ли, – "Гольфстрим" только что сел и подруливает ко второму ангару. Встречаемся там.

– Давай я займусь им один, – предложил Кен.

– Нет...

– Но твой японский просто отвратителен, Смоль...

– Твой колумбийский еще хуже, – отрезал Ли. – Жди меня там.

До восхода солнца было еще далеко, и хотя токийский аэропорт не мог похвастаться таким оживлением, какое за шесть часов до этого, в 14.35 по местному времени, царило в Гонолулу, расписание прилетов и вылетов в этом транспортном узле, расположенном на стыке восточных и западных маршрутов, было достаточно плотное. Ли было известно, что многие заправилы преступного мира, такие как Арам Вониев и Дмитрий Шович, предпочитают отправлять свои самолеты именно через крупные загруженные аэропорты, а не маленькие аэродромы, за которыми легче наблюдать сотрудникам правоохранительных ведомств. Больше всего этим двоим нравилось сажать свои самолеты среди бела дня, у всех на виду, когда их не ждут ни правительственные агенты, ни конкурирующие группировки. В Гонолулу, как до того в Мехико и в колумбийской столице Боготе, этот "Гольфстрим" садился и взлетал в самый разгар дня.

Самолет подкатил к автозаправщику, стоявшему рядом с ближайшим к взлетно-посадочной полосе ангаром. Здесь, как и в других аэропортах, "Гольфстрим" ждали собственные заправщики. Хотя у главарей преступного мира имелись веские причины переправлять свой товар в каком-то смысле в открытую, ни у кого из них не хватало дерзости задерживать самолет на земле дольше минимально необходимого времени.

Если "Гольфстрим" будет следовать тому же порядку – а у Ли не было никаких оснований в этом сомневаться, – меньше чем через пятьдесят минут, проведенных в токийском аэропорту, он снова поднимется в воздух, и два турбовентиляторных двигателя "Роллс-Ройс Спей-511-8" понесут его на запад, в темное небо, затянутое низкими тучами. И вскоре самолет пересечет Японское море и окажется в России.

Смахнув со лба длинные черные волосы, Ли достал из кармана заказ на поставку деталей и сделал вид, что изучает его. Насвистывая, он шел по погруженной в темноту рулежной дорожке. Впереди показались мигающие бортовые огни маленького реактивного самолета, только что закатившегося в ангар, чтобы заполнить топливом баки, практически полностью опустошенные перелетом на расстояние четыре с половиной тысячи миль. Увидев, как сотрудник наземной службы разматывает шланг заправщика, Ли утвердился во мнении, что самолет везет контрабанду. Весь обслуживающий персонал работал гораздо быстрее, гораздо сосредоточеннее, чем обычно. Этим людям хорошо заплатили.

Краем глаза Ли заметил свет фар приближающейся машины. Это должен быть Савара. Как и было условлено, японский сержант поставит машину рядом с ангаром и будет ждать – вдруг Ли потребуется помощь. Агент ФБР намеревался подойти к самолету, предупредить старшего наземной службы, что его попросили проверить неисправный переключатель топливной системы, и пока тот будет обсуждать это с летчиком, проскользнуть на борт и осмотреть груз.

Поравнявшись с Ли, "Тойота" сбросила скорость и поехала рядом с ним. Остановившись, Ли недоуменно посмотрел на водителя. Стекло опустилось, и он увидел равнодушное лицо Савары.

– Чем я могу вам помочь? – по-японски спросил Ли Савару, однако его широко раскрытые глаза и насупленные брови красноречиво говорили: "Какого черта ты здесь делаешь?"

Вместо ответа Савара поднял с коленей револьвер модель 60 38-го калибра и направил его на Ли. Повинуясь инстинкту, агент ФБР отскочил назад и растянулся на бетонке в то самое мгновение, когда из дула вырвалось пламя.

Выхватив из кобуры под мышкой свой пистолет, Ли перекинул руку через грудь и прицельным выстрелом продырявил переднюю левую покрышку и тотчас же перекатился вправо. Савара попытался сдать назад, чтобы выстрелить еще раз, но колесный диск с визгом высек из бетона искры. Савара, выкручивая одной рукой рулевое колесо, другой сжимал револьвер, высовывая его из окна. Вторым выстрелом он попал Ли в правое бедро.

"Подлый предатель!" – подумал Ли, всаживая одну за другой три пули в правую водительскую дверь машины. Все три пули с глухим стуком прошили тонкую сталь, и третий и четвертый выстрелы раненого Савары не попали в цель. Вскрикнув от боли, японский солдат выгнулся влево, к опушенному стеклу, затем уронил голову на рулевое колесо. Нога теряющего сознание Савары выжала до отказа педаль газа, и машина рванула вперед, словно сумасшедшая, виляя из стороны в сторону. Ли вздохнул с облегчением. По крайней мере, машина удалилась от него. Еще через несколько мгновений потерявшая управление "Тойота" врезалась в пустую багажную тележку. Машина подмяла тележку под себя и остановилась, поскольку передние колеса, поднявшись в воздух, потеряли сцепление с бетоном.

Раненое бедро адски болело. Нога выше колена затекла и онемела; невыносимое жжение разлилось до самой кости. Малейшее движение отзывалось болезненной молнией, стрелявшей от пятки до самой шеи. Выкрутив голову, Ли посмотрел на застывший в двухстах ярдах самолет. На фоне ярко освещенного белого фюзеляжа мелькали черные тени техников наземной службы, торопливо выполняющих работу, но теперь в открытом люке показались двое мужчин. Оба были в просторных брюках и свитерах, и оба были без оружия. Ли подумал, что они или глупы... или нет.

Что-то крича друг другу, мужчины нырнули обратно в самолет.

Понимая, что они скоро вернутся, Ли собрал всю волю, перекатился на живот, подобрал под себя левое колено и поднялся на ноги. Поморщившись от боли, он заковылял вперед, не в силах опереться на правую ногу без того, чтобы у него перед глазами не сверкнула ослепительная вспышка. Приближаясь к самолету, Ли не отрывал взгляда от техников. Те тоже следили за ним, продолжая быстро работать, при этом делая вид, что они никуда не спешат, словно пытаясь показать, что они получили деньги и делают свое дело, но в этой драке останутся в стороне.

Однако Ли не мог оставаться в стороне. Именно к этому он готовился всю свою жизнь; не могло быть и речи о том, чтобы спрятаться в кусты. Особенно сейчас, когда добыча заперта в самолете, который присосался к бензозаправщику и не в силах двинуться с места.

Когда Ли уже почти добрался до носа самолета, в открытом люке вновь появился один из мужчин. В руках у него был пистолет-пулемет "Вальтер МП-К" немецкого производства, и он, не теряя времени, выпустил в агента ФБР длинную очередь. Тот был к этому готов и, оттолкнувшись здоровой ногой, нырнул за самолет, укрываясь под фюзеляжем. Ему очень хотелось знать, куда подевалась служба охраны аэропорта: она обязательно должна была слышать звуки выстрелов, и Ли не хотелось думать, что все охранники куплены российскими мафиози, подобно наземной службе и этому сукину сыну Саваре.

Свинцовый дождь выбил на бетоне неровную линию справа от Ли, в нескольких шагах от того места, где он растянулся на рулежной дорожке. Приподнявшись на локте, агент ФБР вытянул правую руку, собираясь выстрелить в носовое шасси: это на какое-то время задержит самолет на земле, и кому-нибудь наконец захочется выяснить, что же здесь происходит. Конечно, если только весь обслуживающий персонал аэропорта, включая службу безопасности, не был куплен с потрохами.

За мгновение до того, как Ли нажал на спусковой крючок, у него за спиной прогремели выстрелы. Несколько пуль впилось ему в плечо и спину.

Ли этого не ожидал. Его правая рука дернулась вверх, и он не попал в носовое шасси. Все четыре пули попали в крыло и фюзеляж.

Развернувшись, агент ФБР увидел позади, стоящего Кена Савару, залитого кровью.

– Ну почему ты не мог... оставаться в стороне, – задыхаясь, прошептал японский солдат, падая на колени. – Не отпустил меня одного...

Собрав остатки сил, Ли вложил их в правую руку и направил свой пистолет на Савару.

– Ты хотел идти один? – спросил он. – Так уходи же! – С этими словами Ли всадил предателю пулю в лоб.

Савара рухнул на бетон рядом с ним. Ли повернулся к самолету. Судорожно пытаясь набрать в легкие воздух, он смотрел на то, как техники продолжают заправлять самолет. Этого просто не может быть! Борца с преступностью предал его напарник, и он умирает, истекая кровью на скользком от машинного масла бетоне. Никто не спешит на помощь, вдалеке не раздается вой сирен, преступников не арестовывают, вообще никто не обращает на него внимания...

Саймон Ли умер с тем чувством, что он потерпел полное поражение.

Полчаса спустя "Гольфстрим" поднялся в воздух и направился в сторону России. В темноте никто из экипажа и наземного персонала не заметил тонкую струйку черного дыма, которая вытекала из правого двигателя набирающего высоту самолета.

Глава 21

Понедельник, 12.30, Вашингтон

Заказав в столовой обед на вынос, Лоуэлл Коффи и Марта Маколл со своими помощниками уселись за работу в обшитом деревом кабинете юридического консультанта, отыскивая безопасный проход через минное поле международных законов и соглашений, без чего не обходилась ни одна операция "Бомбардира".

Президент Финляндии разрешил международной группе "Бомбардир" прибыть в страну с целью исследования уровня радиации в районе Финского залива. Заместитель Коффи Андреа Стемпель общалась по телефону с хельсинкским отделением Интерпола, договариваясь о машине и поддельных российских визах для троих членов группы. Рядом, удобно устроившись на кожаной кушетке, помощник Стемпель Джеффри Драйфус изучал завещания, составленные коммандос из "Бомбардира". Если в бумагах найдутся какие-то неточности, связанные с изменением в семейном положении, рождением новых детей и приобретением имущества, изменения и дополнения будут отправлены по факсу на борт самолета, чтобы их должным образом подписали и засвидетельствовали прямо в воздухе.

Сами же Коффи и Маколл, усевшись перед монитором, составляли набросок "поисков", пространного документа, который Коффи надо будет еще до приземления самолета с "Бомбардиром" представить объединенной комиссии Конгресса по делам разведки, в которую входят восемь человек от сената и от Палаты представителей. Уже были обговорены типы используемого оружия, характер предстоящей операции, ее продолжительность и другие ограничения. Случалось, Коффи приходилось разрабатывать настолько подробные "поиски", что в них строго оговаривались используемые радиочастоты и время начала и окончания операции с точностью до минуты. Какой бы напряженной и кропотливой ни была работа, на самом деле существовали строгие международные законы, и одобрение комиссии не давало группе права действовать на территории России. Однако без него членам "Бомбардира", захваченным с поличным, пришлось бы отдуваться самим; все государственные органы от них официально открестились бы. Но если одобрение будет получено, Соединенные Штаты приложат все силы, чтобы через дипломатические каналы без шума вызволить попавших в беду коммандос.

Дальше по коридору, за кабинетами Майка Роджерса и Анны Фаррис, находился строгий и опрятный командный центр Боба Герберта. Вытянутое продолговатое помещение было заставлено мощными компьютерами, выстроившимися вдоль узкого стола; три стены занимали подробные карты мира, а на четвертой, дальней, были установлены двенадцать телевизионных мониторов. Большую часть времени их экраны оставались погашенными. Однако сейчас на пяти светились изображения европейской части России, Украины и Польши, полученные со спутников.

В разведывательном сообществе уже давно ведутся споры относительно сравнительных достоинств электронно-технических средств разведки, в первую очередь космических, и достоверной информации, добываемой агентурным путем. В идеале разведчикам нужно и то, и другое. Им хочется иметь возможность считать показания автомобильного спидометра со спутника, находящегося на орбите, и обладать ушами на земле, способными доложить о совещании, проходящем за закрытыми дверями. Космическая разведка является чистой. Абсолютно исключена возможность захвата с последующими допросами, можно не бояться перебежчиков и двойных агентов, "сливающих" дезинформацию. Однако при этом спутник не обладает способностью агента на месте различать действительные и ложные цели.

Космической разведкой для нужд Пентагона, ЦРУ, ФБР и Опцентра занимался Отдел национальной разведки, в высшей степени закрытое ведомство в составе Министерства обороны. Возглавляемое дотошным в мелочах Стивеном Вьенсом, однокурсником и близким приятелем Мэтта Столла, оно имело в своем распоряжении несколько групп телевизионных мониторов, расставленных в десять рядов по десять штук. Все они наблюдали за различными регионами мира, изображение на каждом обновлялось раз в 0,89 секунды. Таким образом в режиме реального времени в минуту сменялись шестьдесят семь черно-белых кадров различной степени увеличения. Кроме того, в настоящее время ОНР проводил испытания новейшего спутника системы орбитальных мониторов аудиоизображения (МАИ). В будущем эта система должна была позволить получать подробные изображения внутренних отсеков подводных лодок и самолетов за счет анализа акустических сигналов, производимых экипажем и оборудованием.

Три спутника ОНР наблюдали за перемещениями войск на границе России и Украины, а два следили за Польшей. Через источник в Организации Объединенных Наций Боб Герберт выяснил, что полякам очень не нравится демонстрация силы со стороны России. Хотя Варшава до сих пор не отдала приказ о мобилизации вооруженных сил, во всех частях отменены отпуска и увольнения, а силы безопасности получили негласное распоряжение присматривать за украинцами, живущими и работающими в приграничных районах Польши. Вьенс и Герберт сошлись во мнении, что за Польшей следует наблюдать внимательно; все свежие снимки из космоса направлялись прямо в отдел Герберта, где их изучали аналитики.

В копии распорядка дня российских солдат, расположенных в районе Белгорода, Боб Герберт и его аналитики не обнаружили ничего необычного. На протяжении двух суток он оставался неизменным:

Распорядок дня

05.50 Подъем

06.00 Утреннее построение

06.10 – 07.10 Физическая подготовка

07.10 – 07.15 Заправка кроватей

07.15 – 07.20 Утренний осмотр

07.20 – 07.40 Отдача приказов на предстоящий день

07.40 – 07.45 Мытье рук

07.45 – 08.15 Завтрак

08.15 – 08.30 Уборка

08.30 – 09.00 Подготовка к службе

09.00 – 14.50 Боевые занятия

14.50 – 15.00 Подготовка к обеду

15.00 – 15.30 Обед

15.30 – 15.40 Послеобеденный чай

15.40 – 16.10 Личное время

16.10 – 16.50 Чистка и осмотр оружия и снаряжения

16.50 – 18.40 Уборка территории и казарм

18.40 – 19.20 Развод караула

19.20 – 19.30 Мытье рук

19.30 – 20.00 Ужин

20.00 – 20.30 Просмотр выпуска телевизионных новостей

20.30 – 21.30 Личное время

21.30 – 21.45 Вечернее построение

21.45 – 21.55 Вечерний осмотр

22.00 Отбой

Продолжая следить за российскими войсками, Герберт и его люди параллельно пытались собрать для Чарли Скуайра и его "Бомбардира" информацию о ситуации в Эрмитаже. Разведывательные спутники не зафиксировали никаких необычных перемещений; Мэтту Столлу и его техникам также не удалось отладить программы, которые позволили бы спутнику МАИ отфильтровать шум внутренних помещений музея. Наибольшее отчаяние вызывало отсутствие агентов на месте. В Москве действовали разведчики из Египта, Японии и Колумбии, однако в Санкт-Петербурге не было никого – впрочем, Герберт все равно не собирался ни с кем делиться предположением, что в Эрмитаже зреет что-то подозрительное. Нельзя было исключать, что у этих стран возникнет желание принять сторону России. После окончания "холодной войны" наступила новая эпоха; прежние связи рвались, но, что гораздо важнее, постоянно возникали новые. И Герберт не хотел никого подталкивать к дружбе с Россией, даже если это означало, что "Бомбардиру" придется потратить чуть больше времени, изучая ситуацию на месте и определяя конкретные цели операции.

Затем в десять минут пополудни – в Москве в это время было уже восемь часов вечера – ситуация резко изменилась.

Боба Герберта срочно вызвали в центр связи, расположенный в северо-западном крыле. Приехав туда в своем кресле-каталке, Герберт направился прямиком к главе отдела радиоразведки Джону Куэрку, молчаливому гиганту с красивым лицом, мягким голосом и терпением буддийского монаха. Куэрк сидел перед УЭЭПА, универсальным эвристическим энгармоническим переводчиком-анализатором, новейшим прибором, способным выдавать практически синхронный перевод любых фраз, произнесенных пятьюстами с лишним типами голосов на более чем двухстах языках и диалектах.

Увидев Герберта, Куэрк снял наушники. Трое остальных техников, находящихся в комнате, продолжали работать на своих станциях, настроенных на Москву и Санкт-Петербург.

– Боб, – сказал Куэрк, – мы перехватили сообщения, из которых следует, что на российских военно-воздушных базах на всем протяжении от Рязани до Владивостока собирается оборудование к отправке в Белгород.

– В Белгород? – переспросил Герберт. – Именно там русские проводят маневры. И что они туда посылают?

Куэрк устремил взгляд своих голубых глаз на экран.

– Проще сказать, чего они не посылают. Передвижные центры связи, передвижные радиорелейные станции, один мощный радиопередатчик, установленный на борту вертолета, бензозаправщики с запасами бензина и солярки, передвижные ремонтные станции, и все это полностью укомплектованное личным составом, и в довершение ко всему полевые кухни.

– Русские разворачивают связь и каналы снабжения, – задумчиво промолвил Герберт. – Может быть, это какие-то учения?

– Уж слишком внезапно все происходит. Мне с таким еще не приходилось сталкиваться.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Герберт.

– Ну, – начал Куэрк, – все это очень напоминает подготовку к масштабным маневрам. Однако обычно, когда русские затевают что-нибудь столь значительное, сначала происходит резкое увеличение объема радиопереговоров: обсуждаются сроки, пути выдвижения войск и тому подобное. Мы обязательно фиксируем общение передовых частей со штабами по поводу тактики предстоящих действий.

– Но сейчас ничего этого нет, – заключил Герберт.

– Полный ноль. Я ничего такого внезапного еще не видел.

– Однако, когда все будет готово, – сказал Герберт, – У русских будет все, для того чтобы совершить нечто грандиозное... например, вторжение на Украину.

– Совершенно верно.

– Однако украинцы бездействуют, – продолжал Герберт.

– Быть может, они ничего не знают о происходящем, – предположил Куэрк.

– А может быть, не принимают это всерьез, – возразил Герберт. – Снимки, полученные ОНР, показывают, что украинцы ведут обычное наблюдение за приграничными районами – но и только. Несомненно, они не ждут, что им придется действовать в глубоком тылу противника. – Герберт побарабанил по обтянутым кожей подлокотникам. – Когда русские смогут выступить?

– Все будет на месте к полуночи, – ответил Куэрк. – По воздуху до Белгорода путь недолгий.

– А что, если это всего лишь грандиозный розыгрыш? – предположил Герберт.

Куэрк покачал головой.

– Все переговоры настоящие. Когда русские хотят сбить нас с толку, они пользуются сочетанием букв латинского и русского алфавитов. Они полагают, что мы зайдем в тупик, пытаясь определить, какой именно алфавит применяется. – Он ласково похлопал по компьютеру. – Но наш УЭЭПА способен решать и не такие задачи.

Герберт потрепал Куэрка по плечу.

– Отлично сработано. Если будет что-нибудь еще, дашь мне знать.

Глава 22

Понедельник, 21.30, Санкт-Петербург

– Товарищ генерал, – доложил розовощекий Юрий Марев, – из центра связи доложили, что пришло зашифрованное сообщение из штаба Тихоокеанского флота во Владивостоке. Речь идет о том самолете, за которым вы просили меня следить через спутник "Ястреб".

Генерал Орлов, медленно расхаживавший вдоль стола с компьютерами, резко остановился и подошел к молодому лейтенанту, сидевшему за крайним левым монитором.

– Вы уверены? – спросил он.

– Сомнений быть не может, товарищ генерал. Это тот самый "Гольфстрим".

Орлов взглянул на часы в углу компьютерного монитора. Самолет должен был приземлиться не раньше чем через полчаса, а генерал хорошо знал Дальний Восток: в это время года ветры, скорее всего, будут встречными, так что прибытие "Гольфстрима" может только задержаться.

– Передайте Зилашу, я уже иду, – сказал Орлов, быстро направляясь к двери, ведущей в коридор.

Пройдя в его противоположный конец, он ввел с клавиатуры меняющийся каждые сутки код, открыл дверь и оказался в тесном, прокуренном центре связи, расположенном по соседству со службой безопасности Глинки.

Аркадий Зилаш и двое его помощников сидели в крохотном помещении, до самого потолка заставленном различным радиооборудованием. Орлов даже не смог распахнуть дверь до конца, поскольку за нее был впихнут какой-то прибор, на котором в тот момент как раз работал один из помощников Зилаша. Все связисты были в наушниках, и сам Зилаш увидел вошедшего Орлова только тогда, когда тот похлопал его по левому плечу.

Вздрогнув от неожиданности, сухопарый начальник отдела связи поспешно снял с головы наушники и загасил сигарету в пепельнице.

– Виноват, товарищ генерал, – тихим голосом с хрипотцой смущенно пробормотал Зилаш.

Запоздало сообразив, что он сидит в присутствии старшего по званию, Зилаш начал неуклюже подниматься из-за стола. Орлов жестом показал ему, что можно оставаться на месте. Сам не желая того, Зилаш постоянно ходил по самой грани правил военной дисциплины. Однако в радиосвязи ему не было равных, и, что гораздо важнее, Орлов знал его еще со времени работы на космодроме. Генералу хотелось бы, чтобы под его началом было побольше таких людей, как Зилаш.

– Ничего страшного, – сказал Орлов.

– Благодарю вас, товарищ генерал.

– Что там нам хочет сообщить "Гольфстрим"?

Зилаш включил цифровой кассетный магнитофон.

– Я расшифровал сообщение и немного его подчистил, – сказал он. – Оно было принято с сильными помехами – погодные условия над Японским морем сейчас ужасные.

Послышался слабый, но отчетливый голос:

– Владивосток, мы теряем мощность правого двигателя. Пока что неизвестно, насколько серьезной является неисправность; судя по всему, вышла из строя какая-то электрическая цепь. Мы надеемся совершить посадку на полчаса позже намеченного срока, но дольше нам продержаться не удастся. Ждем ваших указаний.

Большие глаза Зилаша, чем-то напоминающие глаза овчарки, следили за Орловым сквозь густой табачный дым.

– Товарищ генерал, каким будет ответ? Орлов на мгновение задумался.

– Пока что никакого ответа не будет. Соедини меня с контр-адмиралом Пасенко, начальником штаба Тихоокеанского флота.

Зилаш взглянул на часы на экране компьютера.

– Товарищ генерал, во Владивостоке сейчас четыре часа утра...

– Знаю, – терпеливо произнес Орлов. – Сделай, как я прошу.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Зилаш ввел с клавиатуры компьютера фамилию, установил радиосвязь, загрузил в шифратор ключи. Когда контр-адмирал Пасенко ответил, Зилаш протянул наушники Орлову.

– Сергей Орлов? – спросил Пасенко. – Космонавт, летчик-истребитель и отшельник, уединившийся в четырех стенах своего дома? Один из немногих, чей голос я услышу с радостью, даже если меня разбудят среди ночи.

– Илья, извини за то, что поднял тебя с постели, – сказал Орлов. – Как у тебя дела?

– У меня-то все прекрасно! – воскликнул Пасенко. – А вот ты где скрывался последние два года? Я ничего о тебе не слышал с тех пор, как мы отдыхали в санатории для высшего командного состава под Одессой.

– Да у меня тоже все хорошо...

– Ну разумеется, – перебил его Пасенко. – У вас.

космонавтов, всегда все хорошо. Ну а Маша? Как поживает твоя многострадальная жена?

– Тоже хорошо, – сказал Орлов. – Быть может, как-нибудь встретимся, поболтаем по душам. А сейчас, Илья, я хочу попросить тебя об одном одолжении.

– Проси о чем угодно, – ответил Пасенко. – Человек, который ради того, чтобы оставить свой автограф в книжке моей дочери, заставил ждать самого Брежнева, мой лучший друг на веки веков.

– Спасибо, – сказал Орлов, вспоминая, как недоволен был тогда глава Советского Союза. Однако дети – мечтатели, им принадлежит будущее, и Орлов ни минуты не сожалел о своем поступке. – Илья, в течение ближайшего часа во Владивостоке приземлится один подбитый самолет.

– "Гольфстрим"? Я уже вижу его на своем компьютере.

– Он самый, – подтвердил Орлов. – Мне нужно срочно переправить находящийся у него на борту груз в Москву. Ты сможешь выделить мне самолет?

– Кажется, я немного поторопился, пообещав выполнить любую твою просьбу, – сказал Пасенко. – Все имеющиеся в моем распоряжении самолеты задействованы для переброски снаряжения на запад.

Орлов был застигнут врасплох. Что может происходить в европейской части России?

– Конечно, я с радостью запихну твой груз в один из своих самолетов, – продолжал Пасенко, – если только найдется свободное место. Вот только я понятия не имею, что это за груз. Отчасти спешка объясняется тем, что мы ждем циклон, надвигающийся со стороны Берингова моря, который испортит погоду на несколько дней. Все то, что сегодня утром будет оставаться на земле, не сможет подняться в воздух в течение по крайней мере девяноста шести часов.

– В таком случае, у нас нет времени даже на то, чтобы прислать самолет из Москвы, – произнес Орлов.

– Скорее всего, нет, – согласился Пасенко. – А почему такая спешка?

– Сам не знаю, – ответил Орлов. – Кремлевские дела.

– Понятно, – сказал Пасенко. – Знаешь, Сергей, чтобы твой груз не застрял здесь, я помогу договориться о том, чтобы отправить его по железной дороге. А ты уже встретишь его, как только погода улучшится.

– Ты имеешь в виду Транссибирскую магистраль, – задумчиво промолвил Орлов. – Сколько ты мне сможешь выделить вагонов?

– Достаточно, для того чтобы перевезти то, что находится на борту твоего крохотного самолета, – рассмеялся Пасенко. – Единственное, я не смогу дать тебе людей. Приказ об этом может отдать только лично командующий флотом адмирал Варчук, а он сейчас в Кремле, встречается с новым президентом. И если только речь не идет о проблемах государственной безопасности, Варчук будет очень недоволен, когда его потревожат.

– Все правильно, – согласился Орлов. – Если ты выделишь мне состав, я достану людей, которые будут охранять груз. Ты дашь мне знать, как только все будет готово?

– Оставайся на месте, – сказал Пасенко. – Я свяжусь с тобой через полчаса.

Окончив разговор, Орлов вернул наушники Зилашу.

– Аркадий, свяжись с военной базой на Сахалине, – сказал он. – Передай оператору, что я хочу поговорить с одним офицером подразделения специального назначения, – я буду ждать здесь.

– Слушаюсь, товарищ генерал. С каким именно офицером?

– С младшим лейтенантом Никитой Орловым, – ответил генерал. – Со своим сыном.

Глава 23

Понедельник, 13.45, Вашингтон

Поль Худ и Майк Роджерс сидели за столом в кабинете Худа, изучая психологические портреты, которые только что принесла Лиз Гордон.

Если в отношениях между директором Опцентра и его первым заместителем во время совещания в "баке" и возникла какая-то напряженность, сейчас все личное было отставлено в сторону. Роджерс, натура в высшей степени независимая, при этом имел за плечами двадцать лет службы в армии. Он умел выполнять приказы, в том числе и такие, которые были ему не по душе. В свою очередь, Худ крайне редко отменял приказания своего заместителя, а в военных вопросах – практически никогда. Если же он все-таки шел на это, то только заручившись поддержкой большинства членов высшего руководства центра.

Проблема с Пегги Джеймс явилась полной неожиданностью, однако решение ее оказалось простым. Разведывательное сообщество тесное, слишком тесное для взаимных обид. Лучше пойти на приемлемый риск, включив в состав "Бомбардира" опытного оперативного работника, чем поссориться с Д-16 и коммандером Хаббардом.

Худ тщательно следил за тем, чтобы после стычки с Роджерсом не заискивать перед ним. Генералу это было бы неприятно. Однако Худ заставил себя внимательно отнестись ко всем предложениям своего заместителя, и в первую очередь поддержать его энтузиазм по поводу психологических портретов, составленных Лиз Гордон. Сам директор Опцентра верил в психоанализ не больше, чем в астрологию и френологию. На его взгляд, то, что человек думал в детстве о своей матери, имело такое же отношение к пониманию его склада ума, как и гравитационное притяжение Сатурна, и форма черепа – к предсказанию его будущего.

Однако Майк Роджерс был убежденным сторонником психоанализа, и в любом случае было полезно еще раз изучить прошлое своих потенциальных противников.

Сейчас на экран компьютера была выведена сжатая биография нового российского президента, к которой были приложены файлы с фотографиями, газетными вырезками и кадрами видеохроники. Худ бегло просмотрел подробности жизни Жанина: детство в Махачкале на побережье Каспийского моря, учеба в Москве, быстрое возвышение до кандидата в члены Политбюро и далее до атташе советского посольства в Лондоне и первого советника посольства в Вашингтоне.

Дойдя до психологического портрета, составленного Лиз, Худ стал читать внимательно:

"Жанин видит себя потенциальным Петром Великим наших дней, – написала Лиз. – Он является ярым сторонником укрепления торговых связей с Западом и продвижения в Россию американских культурных ценностей, чтобы российский народ продолжал покупать то, что предлагают на продажу Соединенные Штаты".

Роджерс заметил:

– По-моему, это разумно. Если русские люди захотят смотреть американские фильмы, они станут покупать видеомагнитофоны российского производства. Если они захотят носить куртки с логотипом баскетбольной команды "Чикаго буллс" и футболки с портретом Майкла Джексона, нашим компаниям придется открывать в России новое производство.

– Однако Лиз добавляет: "Не думаю, что Жанин обладает таким же эстетическим чувством, какое было у Петра Великого".

– Тут она права, – согласился Роджерс. – Русского царя искренне интересовала западная культура. Жанин же в первую очередь думает о том, как восстановить российскую экономику и остаться у власти. Главный вопрос заключается вот в чем, и мы это вчера уже обсуждали с президентом Лоуренсом: насколько сильны основания верить, что Жанин не свернет с этого курса и не скатится на позиции военного противостояния с Западом.

– У него нет никакого армейского опыта, – заметил Худ, снова возвращаясь к биографии российского президента.

– Верно, – подтвердил Роджерс. – А как свидетельствует история, именно такие лидеры охотнее всего прибегают к силовым методам достижения своих целей. Те, кто понюхал пороху, знают, какую цену приходится платить. И, как правило, как раз они-то и не стремятся применять военную силу.

Худ продолжал читать:

"Учитывая то, что услышал вчера на совещании в Белом доме генерал Роджерс, я считаю крайне маловероятным, что Жанин полезет в драку, чтобы утвердить себя и задобрить российский генералитет. Он делает основной упор на свои мысли, а не на применение силы и оружия. Первое время после прихода к власти его первостепенная задача будет заключаться в том, чтобы не восстановить против себя Запад".

Откинувшись на спинку кресла, Худ закрыл глаза и сжал пальцами переносицу.

– Кофе не хочешь? – предложил Роджерс, продолжая изучать отчет.

– Нет, спасибо, я нахлебался этого добра, пока летел сюда из Калифорнии.

– А почему ты не попробовал поспать в самолете?

Худ рассмеялся:

– Потому что я получил самое последнее место в салоне и оказался зажатым между двумя человеческими существами, храпящими громче всех на целой земле. Оба они, как только сели, разулись и сразу же отрубились. Обрезанные и отредактированные фильмы, которые крутят в самолетах, я смотреть не могу, так что мне оставалось только написать своим родным письмо с извинениями на тридцати страницах.

– Шарон расстроилась или пришла в бешенство? – поинтересовался Роджерс.

– И то, и другое, и еще много чего, – ответил Худ, выпрямляясь в кресле. – Черт побери, давай лучше вернемся к русским. Кажется, теперь я смогу лучше их понимать.

Похлопав его по спине, Роджерс тоже устремил взгляд на монитор.

– Вот Лиз тут утверждает, что Жанин человек не импульсивный, – заметил Худ. – "Он всегда строго следует плану, подчиняясь своим собственным понятиям о добре и морали, независимо от того, как это согласуется с сиюминутными тенденциями. См. вырезки 3-17А и 3-27В из "Правды"".

Худ вывел на экран упомянутые газетные статьи и выяснил, что в 1986 году Жанин обеими руками поддержал план заместителя министра внутренних дел Абулии расправиться самым жестким образом с преступными группировками, похищавшими иностранных бизнесменов в Грузии, причем свою позицию он не изменил даже после того, как сам Абулия был убит террористами. А в 1987 году Жанин снискал ненависть твердолобых большевиков, отказавшись поддержать закон, который запрещал бы появление двойников Ленина на так называемых вечерах юмора.

– "Человек честный, – вслух зачитал Худ заключительное замечание Лиз Гордон, – который, как показывает история, предпочитает не осторожничать, а идти на риск".

– И сразу же возникает вопрос, – сказал Роджерс, – следует ли понимать под фразой "идти на риск" военную авантюру.

– Меня это тоже весьма беспокоит, – согласился Худ. – Жанин без колебаний приказал милиции применять самые решительные меры в отношении грузинской организованной преступности.

– Верно, – заметил Роджерс, – хотя можно спорить, что это далеко не одно и то же.

– То есть?

– Использование военной силы для поддержания мира – это совсем не то же самое, что использование ее для достижения собственных целей, – сказал Роджерс. – Тут можно говорить об определенной легитимности, которая в психологическом плане сыграет очень важную роль для такого человека, как Жанин.

– Ну, – сказал Худ, – это как раз согласуется с тем, на чем вы сошлись вчера ночью в Овальном кабинете. Жанин не представляет для нас никакой угрозы. В таком случае, давай посмотрим, кто может представлять для нас угрозу.

Худ перешел к следующему разделу доклада Лиз Гордон, который та в шутку озаглавила "Вольные стрелки". Он пробежал взглядом перечень фамилий.

– Генерал-полковник артиллерии Виктор Мавик, – прочитал он.

– Он был одним из тех, кто в 1993 году руководил штурмом телецентра в Останкино, – сказал Роджерс, – в открытую бросил вызов Ельцину и все же уцелел. У Мавика по-прежнему много могущественных друзей как в правительстве, так и в деловых кругах.

– "Однако он не любит действовать в одиночку", – зачитал вслух Худ. – Далее идет наш старый знакомый главный маршал артиллерии Михаил Косыгин, которого наша Лиз весьма красочно описывает как "полного придурка". В свое время Косыгин в открытую защищал двух офицеров, которых Горбачев сместил с должности и наказал за то, что они во время войны в Афганистане отправили своих подчиненных на верную гибель.

– "Горбачев назначил ему максимальное наказание, исключая суд военного трибунала, – прочитал Роджерс. – Косыгин был разжалован в генерал-полковники, понижен в должности и отправлен обратно в Афганистан. Там он лично руководил повторением таких же самых операций. Однако на этот раз у них был иной исход. Косыгин бросал своих людей на базу моджахедов до тех пор, пока она наконец не была взята".

– Определенно, за этим человеком следует приглядывать повнимательнее, – заметил Худ, продвигая текст дальше.

Следующая фамилия, появившаяся на экране, была добавлена к списку совсем недавно.

– Министр внутренних дел Николай Догин, – сказал Худ и начал читать: – "Этот человек еще ни разу не встречал капиталиста, к которому не проникался бы лютой ненавистью. Взглянув на снимок З/Д-1, можно увидеть фотографию, скрыто сделанную ЦРУ в Пекине, вскоре после прихода к власти Горбачева. Догин в то время возглавлял московский городской комитет партии – по сути дела, был мэром столицы, и он втайне пытался заручиться поддержкой мирового коммунистического движения против нового советского лидера".

– Есть в вас, бывших мэрах, что-то такое, от чего мне становится не по себе, – заметил Роджерс, пока Худ вызывал на экран фотографию.

Его мрачная шутка вызвала на лице директора Опцентра улыбку.

Склонившись к самому экрану, Худ и Роджерс прочитали примечание к снимку. В нем говорилось, что американский посол в Москве показывал эту фотографию Горбачеву.

Роджерс откинулся назад.

– Должно быть, этот Догин пользовался чертовски сильной поддержкой, если он сохранил свой пост после того, как Горби проведал о его шашнях с китайцами.

– Совершенно верно, – подтвердил Худ. – Такая поддержка вскармливается годами и превращается в мощную сеть. И в нужный момент она может помочь выдернуть власть прямо из-под законно избранного президента.

Запищало переговорное устройство на двери.

– Шеф, это Боб Герберт.

Худ нажал кнопку на столе, и замок со щелчком отперся. Дверь распахнулась, и в кабинет вкатился взволнованный Боб Герберт. Он бросил на стол компьютерную дискету. Когда. Герберта что-то беспокоило или ставило в тупик, его южный акцент заметно усиливался. Сейчас он звучал особенно заметно:

– В восемь часов вечера по местному времени произошло нечто значительное, – сказал Герберт. – Нечто очень значительное.

Худ бросил взгляд на дискету, которую принес Герберт.

– И что же?

– Совершенно внезапно русские оказались повсюду, черт побери. – Герберт кивнул на дискету. – Сами убедитесь. Загружай ее в компьютер.

Выведя содержимое дискеты на экран, Худ убедился в том, что Герберт нисколько не преувеличивает. Боевые самолеты с полным экипажем перебрасывались к украинской границе. Балтийский флот был переведен в боевую готовность номер два, якобы в учебных целях. А флотилия из четырех разведывательных спутников "Ястреб", обычно наблюдавшая за Западной Европой, перенацелилась на Польшу.

– Москва обращает повышенное внимание на Киев и Варшаву, – заметил Роджерс, изучая новые координаты спутников.

– Самое любопытное в этом то, – заметил Герберт, – что в восемь часов вечера по местному времени умолкла станция связи на Байконуре.

– Только сама станция? – уточнил Роджерс. – Или вместе со спутниковыми тарелками?

– Нет, тарелки продолжают работать в обычном режиме, – ответил Герберт.

– В таком случае, куда же переправляется информация? – спросил Худ.

– Точно мы не знаем – и как раз тут начинается самое интересное, – сказал Герберт. – Ровно в восемь часов вечера по местному времени мы зафиксировали резкое увеличение электромагнитной активности в Санкт-Петербурге. Правда, это вроде бы произошло как раз в тот момент, когда начала свои передачи телевизионная студия в Эрмитаже, так что, может быть, все дело в простом совпадении.

– Но ты не собираешься ставить на это свое месячное жалованье, – заметил Худ.

Герберт молча покачал головой.

– Именно это обещал нам Эйваль Экдол, – задумчиво промолвил Роджерс, продолжая изучать данные о перемещениях российских войск. – Военные начинают действовать. Причем делают они это очень умело. Если рассматривать каждое событие отдельно, в нем нет ничего из ряда вон выходящего, за исключением разведывательных спутников. Различное оборудование и снаряжение регулярно перебрасывается из Владивостока, крупнейшего порта на Тихом океане, в европейскую часть России. Маневры на украинской границе устраиваются дважды в год, и сейчас как раз подошел срок очередных учений. Балтийский флот регулярно отрабатывает действия в прибрежных водах, так что и тут нет ничего неожиданного.

– Ты хочешь сказать, – заметил Худ, – что если не владеть общей картинкой, ничего необычного не увидишь.

– Совершенно верно, – подтвердил Роджерс.

– Но я никак не могу понять вот что, – продолжал Худ. – Если Жанин не стоит за всем происходящим, как от него удалось скрыть такую масштабную операцию? Должен же он видеть, что затевается что-то серьезное.

– Ты, как никто, обязан понимать, что любой лидер хорош только в той мере, в какой эффективна его разведка, – сказал Роджерс.

– Но я также знаю, что если в Вашингтоне любую тайну доверить двоим, она сразу же перестанет быть тайной, – возразил Худ. – Не сомневаюсь, в Кремле все обстоит в точности так же.

– Не совсем, – поправил Герберт. – В Кремле тайна перестает быть таковой, если ее знает хотя бы один человек.

– Вы кое-что забываете, – сказал Роджерс. – Шовича. Такой человек, как он, деньгами и угрозами способен очень эффективно перекрыть информационные каналы. К тому же хотя Жанин, вероятно, и не владеет общей картиной, он должен кое о чем подозревать. Скорее всего, До-гин или Косыгин обратились к нему сразу же после выборов и убедили осуществить учения и переброску войск, чтобы чем-нибудь занять военных и отвлечь их от других дел.

– И Догину это только на руку, – заметил Герберт. – Если на какой-то стадии все пойдет наперекосяк, под некоторыми приказами есть подпись и самого Жанина. Так что никому не удастся остаться чистым.

Кивнув, Худ очистил экран.

– Итак, наиболее вероятным архитектором происходящего является Догин, а его мастерская – Санкт-Петербург.

– Похоже на то, – согласился Герберт. – И "Бомбардиру" придется вести с ним игру.

Худ продолжал сидеть, уставившись на погасший экран.

– Доклад Интерпола будет готов в три часа. И тогда вам, ребята, придется засесть за планы Эрмитажа со всеми уточнениями и дополнениями и прикинуть, как проникнуть внутрь.

– Понятно, – сказал Роджерс.

– Парни из отдела тактического и стратегического планирования работают над возможностью переправить "Бомбардира" на берега Невы парашютным десантом, быстроходными надувными катерами или карликовой подводной лодкой. Работой руководит Доминик Лимбос. Ему уже приходилось решать подобные задачи. А Джорджия Мосли из отдела снабжения знает, какое снаряжение ей придется доставать в Хельсинки.

– Значит, больше уже не идет речь о том, чтобы "Бомбардир" вошел в Эрмитаж легально, в качестве туристов? – спросил Худ.

– Увы, пришлось от этого отказаться, – подтвердил Герберт. – Русские по-прежнему следят за всеми иностранными туристами и фотографируют любых показавшихся им подозрительными людей в гостиницах, автобусах и музеях. Даже если нашим коммандос больше никогда не придется возвращаться в Россию, не хотелось бы, чтобы их фотографии попали в какие-нибудь архивы.

Роджерс взглянул на часы.

– Поль, я пойду присоединюсь к ребятам из ТСП. Я обещал Скуайрсу, что план игры будет готов к тому времени, как он приземлится в Хельсинки, а это произойдет в четыре часа дня по нашему времени.

Худ кивнул:

– Спасибо за все, Майк.

– Не стоит, – сказал Роджерс. Поднявшись из-за стола, он взглянул на старинное пресс-папье в форме глобуса. – Они никогда не меняются, – заметил он.

– Кто? – спросил Худ.

– Тираны, – ответил Роджерс. – Пусть Россия, согласно Уинстону Черчиллю, это загадка, завернутая в тайну и спрятанная внутри головоломки, но лично мне видится, что на самом деле и там все старо как мир – банда жаждущих власти проходимцев вообразила, что знает лучше самих избирателей, чего те хотят.

– Вот потому-то мы здесь, – вздохнул Худ. – Для того чтобы напомнить им, что без драки они ничего не получат.

Роджерс долго смотрел на него.

– Господин директор, – наконец сказал он, улыбаясь, – мне нравится ваш стиль. Мне и нашему генералу Лиз Гордон.

С этими словами он ушел, а следом за ним укатил и Герберт. Худ остался один, в полном недоумении. Ему показалось, что между ним и его заместителем установилась какая-то связь – хотя какая и почему, он не смог бы ответить, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Глава 24

Вторник, 05.51, остров Сахалин

Расположенный в Охотском море остров Сахалин представляет собой вздыбившуюся горами полоску земли протяженностью шестьсот миль. Вдоль изрезанного побережья тянутся рыбацкие деревушки, а внутренние районы острова покрыты сплошными величественными сосновыми лесами, в которых затерялись угольные шахты, связанные между собой ухабистыми грунтовыми дорогами, и развалины старинных тюремных поселений, окруженные заброшенными кладбищами, на покосившихся крестах которых чаше всего вместо фамилии написано: "Неизвестный". Правда, в последние годы через остров протянулись несколько новых магистралей. Расположенный в одном часовом поясе с Международной линией перемены дат, Сахалин находится гораздо ближе к мосту через залив Золотой Рог в Сан-Франциско, чем к Кремлю. Когда в Москве еще только полдень, на Сахалине уже восемь часов вечера. На протяжении многих лет остров был излюбленным местом отдыха советских вождей, понастроивших на склонах гор дачи с уютными особняками. Кроме того, Сахалин всегда притягивал отшельников, стремившихся затеряться в нетронутой глуши острова, чтобы обрести бога и спокойствие.

С давних пор под городом Корсаковом на юго-восточной оконечности Сахалина находится крупная военная база сначала Советской, а теперь Российской армии. Недалеко от Корсакова начинается семисотмильная цепочка Курильских островов, протянувшихся от северной оконечности японского острова Хоккайдо до мыса Лопатка, южной оконечности полуострова Камчатка. Курильские острова были захвачены Советским Союзом в 1945 году, хотя Япония по-прежнему продолжает считать их своими, и государства-соседи спорят из-за них с тех самых пор.

Российская военная база под Корсаковом была обустроена по-спартански: взлетно-посадочная полоса аэродрома, небольшой причал и четыре казармы. На ней размещены пятьсот военных моряков и два полка морских десантников элитного спецназа. Днем и ночью дозорные наблюдали в бинокли и с помощью средств электронной разведки за деятельностью японских рыболовецких судов.

Двадцатитрехлетний младший лейтенант Никита Орлов сидел за письменным столом на командном посту, расположенном на вершине скалы, возвышающейся над базой и океаном. Его черные волосы были коротко острижены, за исключением длинной челки, спадающей на лоб, а полные губы алели над квадратным подбородком. Внимательные карие глаза блестели: Никита перечитывал свежие разведданные и присланные по факсу сообщения о событиях прошедшей ночи – то и дело отрываясь от бумаг, чтобы бросить взгляд в открытое окно.

Молодому лейтенанту нравилось вставать до рассвета, знакомиться с тем, что произошло за время его сна, после чего встречать солнце, выглядывающее из-за горизонта и катящееся над водной гладью к базе. Он любил наблюдать за тем, как пробуждается мир, хотя теперь уже каждый день не был наполнен той непоколебимой уверенностью, как было прежде, когда Никита еще учился в школе, а затем в военном училище: Советскому Союзу суждено стать самой могущественной державой в мировой истории.

Каким бы острым ни было разочарование, Никита любил свою Родину так же страстно, как раньше, и он любил Сахалин. На остров он попал по распределению сразу после окончания академии спецназа, что было сделано в первую очередь для того, чтобы убрать его подальше из Москвы после неприятного инцидента с Греческой православной церковью, – но также, как чувствовал Никита, для того, чтобы не дать ему запятнать доброе имя своего отца. Сергей Орлов был героем, незаменимым наставником молодых летчиков, боготворящих его. Кроме того, бывшего космонавта использовали в пропагандистских целях на всевозможных международных симпозиумах и конференциях. А сын его был радикальным реакционером, тоскующим по той славной эпохе, которая продолжалась, до того как Афганистан уничтожил боевой дух самой сильной армии в мире, до того как Чернобыльская катастрофа растоптала национальную гордость, до того как гласность и перестройка развалили сначала экономику Советского Союза, а затем и сам Советский Союз.

Но все это было в прошлом. А здесь, по крайней мере, по-прежнему не исчезло ощущение востребованности, по-прежнему был враг. Командир базы капитан Лешев – вероятно, став жертвой болезни оторванных от Большой земли гарнизонов, – после трех лет, проведенных на Сахалине, все свое время посвящал организации стрелковых состязаний. Таким образом, его заместителю Орлову оставались все служебные вопросы. Никита не сомневался, что настанет день, когда России снова придется столкнуться с японской военщиной, которая постарается вернуть себе отторгнутый остров. И тогда ему выпадет честь повести в бой против самураев свои ударные подразделения.

Кроме того, в глубине души Никита был уверен, что Россия еще не полностью разобралась с Соединенными Штатами. Советский Союз разгромил Японию во Второй мировой войне, и наградой за эту победу стали Курильские острова. Однако, по общему мнению, в "холодной войне" с Америкой Россия потерпела поражение, и русский народ не мог с этим смириться, – определенно, с этим не мог смириться Орлов-младший. Академия спецназа укрепила в нем убеждение: с врагами нельзя договариваться, их надо уничтожать, и в этом ни его солдат, ни его самого не будут сдерживать никакие этические, дипломатические и моральные соображения. Никита был уверен, что усилия Жанина превратить русский народ в нацию потребителей окончатся провалом, как до того окончились провалом аналогичные попытки Горбачева, после чего настанет час окончательной расплаты с банкирами и их приспешниками в Вашингтоне, Лондоне и Берлине.

Только вчера на базу был завезен свежий табак, и Орлов, глядя на то, как над черной поверхностью моря поднимается край солнечного диска, свернул себе самокрутку. Он чувствовал себя неотъемлемой частью этой земли, каждого восхода солнца, и, казалось, достаточно было поднести самокрутку к пламенеющему шару, чтобы прикурить от него. Вместо этого Никита воспользовался зажигалкой, подаренной отцом по случаю поступления в академию. Оранжевый огонек осветил надпись, выгравированную на корпусе: "Сыну Ники, с любовью и гордостью от отца". Затянувшись, Никита убрал зажигалку в нагрудный карман свежевыглаженной гимнастерки.

"С любовью и гордостью". Интересно, какой была бы надпись по случаю выпуска из академии? "Со стыдом и позором"? Или по случаю распределения на эту забытую богом базу на краю земли, подальше от отца и поближе к действительным врагам Москвы, о чем попросил сам Никита: "С разочарованием и недоумением"?

Зазвонил телефон – прямая линия от коммутатора, расположенного у подножия скалы. Адъютант Орлова еще не пришел, поэтому молодой офицер сам снял блестящую черную трубку.

– Сахалин, пост номер один, Орлов слушает.

– Доброе утро, – сказал звонивший.

Помолчав несколько мгновений, Никита спросил:

– Отец?

– Да, Ники, – подтвердил генерал. – Как у тебя дела?

– У меня все в порядке, хотя я, признаться, удивлен. – Внезапно Никиту охватило беспокойство. – Что-нибудь с мамой?

– Нет, у нее все хорошо, – успокоил сына генерал. – И у меня тоже.

– Рад это слышать, – равнодушным тоном произнес Орлов-младший. – Несколько месяцев от тебя не было никаких вестей... в общем, надеюсь, ты понял мою тревогу.

Снова последовала непродолжительная пауза. Взгляд Никиты, по-прежнему устремленный в сторону восходящего солнца, лишившись радости, стал жестким и наполнился горечью. Сделав глубокую затяжку, он мысленно прошелся по последним разговорам с отцом, доставлявшим ему все большее недовольство, затем погрузился еще глубже в прошлое, к своему аресту четыре года назад. Никита помнил, какой стыд и гнев испытал его отец, узнав про его поступок в церкви. Герой-космонавт, известный всей стране, стеснялся выйти на улицу, опасаясь, что его узнают. В конце концов скандал замял не отец Никиты, имеющий большое влияние, а полковник Росский. Для Никиты все свелось к неделе нарядов вне очереди. Отец приехал в казарму академии и прочитал сыну лекцию о том, каким низким чувством является ненависть, не раз губившая великие народы и великих людей. Остальные курсанты молчали, но после ухода великого космонавта кто-то придумал игру в "Никиту и Сергея", в которую будущие офицеры играли на протяжении нескольких недель. "Сергей" старался угадать, в каком месте Москвы его сын написал полные нетерпимости призывы, а "Никита" отвечал ему подсказками "горячо – холодно".

У Никиты в ушах до сих пор звучали голоса однокурсников, их смех.

– Американское посольство?

– Холодно.

– Представительство Японских авиалиний в международном аэропорту Шереметьево?

– Очень холодно.

– Мужской туалет в Большом театре?

– Теплее!

– Ники, – нарушил молчание Орлов-старший, – мне давно хотелось тебе позвонить, но, похоже, мои звонки тебя лишь раздражают. Я надеялся, что время вылечит тебя от твоей желчности...

– А тебя оно вылечило от твоего высокомерия? – перебил отца Никита. – От звездного безумия, дающего тебе право судить, правы или не правы мы, муравьи, копошащиеся где-то под ногами?

– Я узнал, что государство можно погубить не только извне, но и изнутри, – грустно промолвил Орлов. – И это я узнал не во время космических полетов. Этот урок мне преподали честолюбивые люди.

– Ты по-прежнему полон сострадания и наивности, – заметил Никита.

– А ты по-прежнему задирист и относишься к старшим без должного уважения, – спокойно произнес генерал.

– Итак, вот ты позвонил, – сказал Никита, – и мы выяснили, что ровным счетом ничего не изменилось.

– Я позвонил не для того, чтобы спорить с тобой.

– Вот как? В таком случае, зачем? – спросил Никита. – Ты просто решил проверить, какова дальность связи передатчика, установленного в вашей новой телевизионной станции?

– Нет, Ники. Я звоню, потому что мне нужен хороший офицер, которому вместе со своими людьми предстоит выполнить одно ответственное задание.

Никита встрепенулся.

– Кажется, я тебя заинтересовал? – продолжал генерал.

– Если речь идет о благе России, а не о твоей совести – то да, заинтересовал.

– Я позвонил тебе, потому что ты именно тот офицер, которому можно поручить это задание, – сказал Орлов. – Вот и все.

– В таком случае, я внимательно тебя слушаю, – ответил Никита.

– В течение ближайшего часа ты получишь приказ через капитана Лешева. На трое суток ты поступаешь ко мне в распоряжение. Вместе со своим взводом в одиннадцать ноль-ноль ты должен прибыть во Владивосток.

– Будем на месте точно в назначенный срок, – сказал Никита, поднимаясь с места. – Должен ли я понимать это так, что ты снова вернулся к активной службе?

– Ты уже знаешь все, что тебе следует знать, – уклончиво ответил генерал.

– Очень хорошо, – сказал Никита, торопливо докуривая самокрутку.

– И еще, Ники... береги себя. Когда все останется позади, быть может, ты заедешь в Москву, и мы попробуем еще раз.

– Над этим стоит подумать, – сказал Никита. – Может быть, мне надо будет пригласить бывших однокурсников по академии. Без них встреча с тобой будет совсем не тем.

– Ники... ты же сам не захотел встречаться со мной с глазу на глаз.

– А тебе не удалось бы обелить фамилию Орлов, если бы все прошло втайне от широкой общественности, – язвительно заметил Никита.

– Я поступил так, чтобы другие не повторили эту же самую ошибку, – сказал генерал.

– За мой счет. Спасибо, отец. – Никита смял самокрутку в пепельнице. – Ты меня прости, но если в одиннадцать ноль-ноль я должен быть на материке, мне нужно начинать собираться. Будь добр, передай от меня привет маме и полковнику Росскому.

– Передам, – заверил сына генерал. – До свидания.

Положив трубку, Никита повернулся к окну, чтобы еще раз бросить взгляд на солнце, успевшее подняться над горизонтом уже до половины. Его раздражало то, что его отец никак не может понять одну простую истину: величие России в ее целостности, а не в раздробленности; как считает полковник Росский, хирург, ампутирующий пораженную ткань, вовсе не стремится сделать пациенту больно, а делает это, для того чтобы его вылечить. В свое время отца выбрали в будущие космонавты, помимо всего прочего, за его ровный характер, за личную храбрость и щедрую душу; все это делало его идеальной фигурой для того, чтобы выступать перед школьниками, иностранными журналистами и молодыми летчиками, мечтающими стать героями. Однако сейчас простым окопникам, таким, как сам Никита, предстояло потрудиться на новую Россию, возрождая ее, исправляя и искореняя ошибки последнего десятилетия.

Сообщив дежурному офицеру о полученном приказе, Никита схватил фуражку и покинул командный пункт. Его переполняло чувство печали, вызванное разговором с отцом... и любопытство по поводу того, что же задумал для своего сына генерал Орлов.

Глава 25

Понедельник, 14.53, в небе над Атлантическим океаном, к северо-западу от Мадрида

Салон самолета Си-141Б "Старлифтер" не предназначен для удобства. Он специально разрабатывался для того, чтобы иметь минимальный вес и тем самым позволять машине добиться максимальной дальности полета. Обтянутые брезентом стенки нисколько не заглушают могучий рев двигателей; голые лампочки под потолком освещают черные голые ребра лонжеронов. Пассажиры сидят на деревянных скамьях, подложив мягкие подушки. Когда самолет, попавший в зону турбулентности, начинает трясти, пассажиров удерживают на месте ремни, а вот подушки нередко из-под них выскальзывают.

Хотя на скамьях может с относительным удобством разместиться всего девяносто человек, бывали случаи, когда "Старлифтеру" приходилось принимать на борт триста солдат с полным снаряжением. Сейчас, когда в кабине находился экипаж из трех человек – пилота, второго пилота и штурмана, а в салоне летело всего восьмеро, подполковник Скуайрс чувствовал себя так, словно путешествовал первым классом. Он сидел, свободно вытянув вперед длинные ноги, подложив две тонкие подушки вниз и еще одну под спину, на жесткий металл внутренней обшивки; и, что самое главное, в салоне не было душно. Когда же членам "Бомбардира" пришлось лететь вместе с бойцами вспомогательных подразделений и в придачу с пятью немецкими овчарками из отряда К-9, салон быстро наполнился теплом сидящих в тесноте, покрытых потом солдат.

Поскольку в воздухе предстояло провести несколько часов, Скуайрс по достоинству оценил комфорт. Первый час полета он провел вместе с сержантом Чиком Греем и рядовым Дэвидом Джорджем, составляя список снаряжения, которое, возможно, понадобится им по прибытии в Хельсинки; следующие два часа вместе с рядовой Сондрой Де-Вонн он изучал на экране переносного компьютера планы Хельсинки и Санкт-Петербурга; еще четыре часа Скуайрс потратил на сон.

Когда подполковник проснулся, Джордж принес ему подогретый в микроволновой печи обед и чашку черного кофе. Остальные члены группы пообедали еще час назад.

– Надо будет переговорить с генералом Роджерсом о том, чтобы нас кормили получше, – заметил Скуайрс, снимая с подноса пенопластовую крышку и обозревая ломти копченой индейки, картофельное пюре, бобы и кукурузную булочку. – У нас есть ракеты, способные проскользнуть в лесу между деревьями, перелететь через гору и спуститься по дымоходу в камин, но кормят нас тем же самым дерьмом, что и на обычных регулярных рейсах.

– И все же, сэр, это гораздо лучше, – сказал Джордж, – чем те пайки, которые, по рассказам моего отца, выдавали во Вьетнаме.

– Да, может быть, – согласился Скуайрс. – Однако никто бы не умер, если бы нам выдали приличную кофеварку. Проклятие, да я готов заплатить за нее из своего кармана. Места она лишнего не займет, и от дураков надежно защищена. Как раз то, что нужно для армии.

– Сэр, вы ни разу не пробовали тот кофе, что варю я, – вставила Сондра, не отрываясь от "Грозового перевала" Эмили Бронте. – Когда я бываю дома, отец с матерью меня и близко не подпускают к кофеварке.

Скуайрс разрезал ломоть индейки.

– А какой сорт кофе ты используешь?

Сондра удивленно взглянула на него. Ее большие карие глаза идеально смотрелись на круглом лице, а в голосе звучал певучий акцент, напоминающий о детстве, проведенном в родном Алжире.

– Какой сорт, сэр? Понятия не имею. Тот, что продается в магазине.

– В этом-то вся беда, – заметил Скуайрс. – Моя жена покупает кофе в зернах. Мы храним их в морозилке и мелем каждое утро перед тем, как варить кофе. Обычно это бывает что-нибудь праздничное, вроде южного ореха-пекана или малинового шоколада.

– Кофе со вкусом малинового шоколада? – спросила Сондра.

– Совершенно верно. Мы варим кофе в специальном ситечке, а не в кофейнике, в котором он пригорает, и как только он закипает, снимаем с плиты и ставим в шкаф. Никогда не добавляем молоко или сахар. Это лучший способ обезличить кофе – с молоком и сахаром любой сорт на вкус становится одинаковым.

– Сэр, – вздохнула Сондра, – похоже, мне еще работать и работать над этим.

Скуайрс указал ножом на книгу у нее в руках.

– Ты читаешь Бронте. А почему не любовные романы?

– Это настоящая литература, – ответила Сондра. – А остальное – пустое чтиво, которое можно различать только по номерам на обложке.

– Вот так же я отношусь к кофе, – сказал Скуайрс, нанизывая ломоть индейки на пластмассовую вилку. – Если это что-то ненастоящее, если это не хороший европейский футбол, то зачем тратить на это время и силы?

– Могу ответить одним словом, сэр, – сказала Сондра. – Кофеин. Когда я зачитываюсь Томасом Манном или Джеймсом Джойсом до четырех утра, мне нужно что-то, чтобы в девять быть на занятиях.

Кивнув, Скуайрс сказал:

– У меня есть способ получше.

– И какой же?

– Отжимания, – ответил он. – Сотня отжиманий, сразу же после того как встал с кровати, бодрит быстрее любого кофеина. К тому же, если заставлять себя начинать с этого каждое утро, весь оставшийся день будет казаться сладким пирогом.

В это время из хвостовой части салона к ним подошел радист Иси Хонда. Ветеран "Бомбардира", обладатель черного пояса по дзюдо, похожий на мальчишку, Хонда, сын матери-гавайки и отца-японца, временно обеспечивал связь до выздоровления рядового Джонни Паккета, раненного в Северной Корее.

Козырнув, Хонда протянул Скуайрсу трубку аппарата защищенной спутниковой связи, который был у него в рюкзаке.

– Сэр, на связи генерал Роджерс.

– Благодарю. – Проглотив кусок индейки, Скуайрс взял трубку. – Подполковник Скуайрс слушает, господин генерал.

– Подполковник, – сказал Роджерс, – похоже, твоей группе предстоит отправиться к цели не в качестве туристов.

– Вас понял.

– Все подробности вы получите перед приземлением, – продолжал Роджерс. – Речь идет об отправной точке, виде транспорта, месте высадки и времени, хотя мы почти ничего не сможем рассказать о том, что вам предстоит искать. В отчете будет все, что нам известно, в том числе предположительное место гибели агента Д-16, который занимался изучением объекта. Помимо него самого, русские также расправились с одним из его осведомителей, а второй подался в бега.

– Пленных не брать, – заметил Скуайрс.

– Именно так. А сейчас... я испытываю по этому поводу противоречивые чувства, но у вас в группе будет новый член – британский агент с большим опытом.

– Я его знаю? – спросил Скуайрс.

– Не его, а ее, – поправил Роджерс. – Нет, не знаешь. Но у нее отличные рекомендации. Я попрошу Боба Герберта прислать вам ее личное дело по каналам защищенной спутниковой связи. А ты пока подготовь для Маккаски перечень аквалангистского снаряжения, которое у вас есть с собой на борту. Если мы решим, что вам понадобится что-то еще, все необходимое будет вас ждать в Хельсинки. И еще, Чарли...

– Да, сэр?

– Передай всем: я желаю вам удачи, и да хранит вас бог.

– Вас понял, – ответил Скуайрс, заканчивая связь.

Глава 26

Понедельник, 23.00, Санкт-Петербург

– Три... два... один... Мы работаем!

Слова Юрия Марева не были встречены радостными восклицаниями, как не было и улыбок, когда генерал Орлов, медленно расхаживая вдоль выстроившихся дугой компьютеров, кивком признал, что российский оперативный центр заработал в полную силу. Последние приготовления прошли без каких-либо происшествий, и, в то время как для большинства сотрудников долгий рабочий день подходил к концу, Орлов чувствовал, что для него все еще только начинается. Он попросил знакомить его со всей информацией, которая будет поступать в течение следующего часа. Эту информацию предстояло самым внимательным образом изучать начальникам отделов космической разведки и наблюдения за погодой, сотовой и радиосвязи, криптографии, перехвата, компьютерного анализа и планирования. Самим начальникам предстоит самая сложная и ответственная смена с четырех дня до полуночи – в Вашингтоне это как раз от восьми утра до четырех дня, время наиболее интенсивных информационных потоков. Их заместители будут дежурить смены с полуночи до восьми утра и с восьми утра до четырех дня. На встрече с начальниками отделов будет также присутствовать полковник Росский, не только в качестве первого заместителя Орлова, но и как ответственный за связь с Министерством обороны. Росский отвечал за анализ информации, поступающей от военной разведки, и за пересылку ее в правительственные и армейские структуры. Кроме того, ему подчинялась ударная группа спецназа, имевшаяся в распоряжении центра для решения особых задач.

Орлов перевел взгляд на Росского, который стоял за спиной у прапорщика Ивашина. Сплетя руки за спиной, полковник, судя по всему, наслаждался этим бесшумным действием. Глядя на него, Орлов вспомнил, как впервые привез своего сына Никиту в Звездный городок и показал ему ракеты-носители и космические корабли: мальчишка был в таком восторге, что не знал, на что смотреть в первую очередь. Однако Орлов сознавал, что очень скоро все это переменится.

Как только центр заработал в полную силу, Орлов подошел к Росскому. Помедлив, полковник обернулся и как бы нехотя отдал честь.

– Полковник Росский, – сказал Орлов, – я хочу, чтобы вы мне сказали, где именно находится мой сын. Все сообщения должны быть зашифрованы, фиксировать приказ в журнале необязательно.

Росский замялся, по-видимому, тщетно пытаясь разобраться в мотивах генерала.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – наконец сказал он.

Росский попросил Ивашина отдать центру связи приказ связаться с базой на острове Сахалин и выяснить у сержанта Ноговина всю информацию. Все сообщения должны передаваться избыточным шифром 2-5-3: перед расшифровкой текст подлежал преобразованию. В данном случае каждая вторая буква каждого слова шифрованного сообщения была ложной, как и каждое пятое слово целиком – за исключением третьей буквы ложного слова, которая являлась первой буквой следующего слова.

Ответ Ивашин получил меньше чем через две минуты, и компьютер быстро расшифровал сообщение.

Держа руки сплетенными за спиной, Росский склонился к экрану и прочитал вслух:

– "Младший лейтенант Орлов во главе группы спецназа из девяти человек прибыл во Владивосток и ожидает дальнейших распоряжений". – Полковник бросил на Орлова удивленный взгляд. – Товарищ генерал, – натянутым тоном произнес он, – это что, какие-то учения?

– Нет, полковник, это не учения.

Росский молча стиснул зубы. Орлов выждал несколько долгих мгновений, убеждаясь в том, что у полковника хватит ума не нарушать субординацию и не жаловаться вслух на то, что его держат в неведении по какому-то важному вопросу. Росский чувствовал, что его унизили на глазах у подчиненных, но он промолчал.

– Полковник, зайдите ко мне, – наконец произнес Орлов, поворачиваясь к двери, – и я вкратце расскажу вам, какую задачу получила группа спецназа с Сахалина.

Генерал услышал, как Росский молодцевато щелкнул у него за спиной каблуками. Они прошли в кабинет Орлова. Как только за ними закрылась дверь, генерал сел за стол и посмотрел на Росского, оставшегося стоять.

– Вам известно о том грузе, который переправляет на борту частного самолета министр Догин? – спросил Орлов.

– Так точно, известно, товарищ генерал.

– Возникли непредвиденные обстоятельства, – продолжал Орлов. – Неполадки с двигателем. Самолет не может лететь дальше. Ввиду суровых погодных условий и отсутствия самолетов я приказал перегрузить груз в железнодорожный состав, который по моей просьбе нам выделил контр-адмирал Пасенко.

– Поезду потребуется от четырех до пяти суток, чтобы доехать от Владивостока до Москвы, – заметил Росский.

– Но ему не придется ехать до самой Москвы, – объяснил Орлов. – Я хочу лишь вывезти груз из Владивостока и доставить его туда, откуда его сможет забрать самолет. По моим расчетам, можно будет поднять вертолет с аэродрома в Благовещенске, чтобы он встретил поезд в Биробиджане. Это всего в шестистах километрах от Владивостока, но, будем надеяться, достаточно далеко к западу, чтобы оказаться в стороне от урагана.

– Вижу, товарищ генерал, вы уже проделали большую работу, – сказал Росский. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Вообще-то можете, – подтвердил Орлов. – Но сначала, полковник, мне бы хотелось узнать, откуда вы впервые узнали о грузе этого самолета.

– От министра Догина, – небрежным тоном промолвил Росский.

– Он связался непосредственно с вами?

– Так точно, товарищ генерал, – сказал Росский. – Кажется, вы в тот момент находились дома, ужинали.

Развернувшись в кресле, генерал открыл на компьютере файл с журналом дежурств.

– Понятно. Но вы занесли в журнал запись, чтобы я впоследствии смог с ней ознакомиться.

– Никак нет, товарищ генерал, – ответил Росский.

– Почему же, полковник? Вы были слишком заняты?

– Товарищ генерал, – сказал Росский, – министр не хотел, чтобы этот вопрос фигурировал в документах нашего центра.

– Министр этого не хотел, – резким тоном повторил Орлов. – А разве правила не требуют заносить в журнал все приказы, полученные от вышестоящего начальства?

– Так точно, требуют.

– А вы, похоже, предпочитаете в нарушение устава выполнять распоряжения гражданских лиц, так?

– Никак нет, товарищ генерал, – ответил Росский.

– Я говорю от лица нашего центра, – продолжал Орлов. – Мы являемся независимым институтом, который обслуживает все ветви государственной власти и военного ведомства. Но что можно сказать про вас, полковник Росский? У вас какие-то особые отношения с Министерством внутренних дел?

Росский ответил не сразу.

– Никак нет, товарищ генерал.

– Хорошо, – сказал Орлов, – потому что, если подобное повторится, я отстраню вас от дел. Это понятно?

Непоколебимый, словно скала, подбородок Росского медленно дернулся вверх и вниз.

– Понятно... товарищ генерал.

Шумно вздохнув, Орлов начал проверять записи в журнале, сделанные в течение последних суток. Он не верил, что Росский осмелится выступить против него в открытую, но следовало ожидать со стороны полковника скрытого противостояния. Однако он загнал Росского в угол, и если понадобится, можно будет прижать его еще немного. Росский будет вынужден как-то ответить.

– Полковник, министр сообщил вам еще что-нибудь, например характер груза?

– Нет, не сообщил, – ответил Росский.

– Вы бы скрыли от меня эту информацию, если бы получили соответствующее распоряжение министра Догина?

Сверкнув глазами, Росский посмотрел на своего начальника.

– Если бы эта информация имела отношение к деятельности нашего центра – нет, товарищ генерал.

Орлов молчал. Ему никак не удавалось отыскать в журнале запись о своем разговоре с Догиным. Он пролистал журнал до 8.11, когда, как хорошо помнил, и сделал собственноручно соответствующую запись. В журнале ничего не было.

– Товарищ генерал, что-нибудь случилось? – спросил Росский.

Орлов запустил поисковую систему, ища слово "Гольфстрим" во всем файле журнала на тот случай, если по ошибке занес запись в какое-то другое место. Сохраняя внешнее спокойствие, он встревожился, убедившись, что во всем журнале нет никаких упоминаний о самолете.

Генерал поднял взгляд на Росского. По лицу полковника расплылось облегчение, что было красноречиво уже само по себе: это Росский удалил запись из журнала.

– Нет, – ответил Орлов. – Все в порядке. Просто я сделал ошибочную запись. Когда мы закончим разговор, я введу ее снова. – Откинувшись назад, он отметил, как губы Росского скривились в довольной усмешке. – Кажется, мы с вами все обсудили, и, надеюсь, мои требования вам ясны.

– Так точно, товарищ генерал.

– Я прошу вас сообщить министру Догину о моих действиях и лично возглавить операцию. Мой сын относится к вам с большим уважением, и я уверен, что вы плодотворно поработаете вместе, как это уже бывало в прошлом.

– Да, товарищ генерал, – согласился Росский. – Никита – отличный офицер.

Запищал телефон. Отпустив Росского, генерал снял трубку. Полковник закрыл за собой дверь, даже не оглянувшись.

– Да? – сказал Орлов.

– Товарищ полковник, говорит Зилаш. Вы не могли бы зайти в центр связи?

– В чем дело?

– Спутниковая тарелка перехватила большой поток зашифрованной информации, – объяснил Зилаш. – Мы отправили все криптографам, однако возникли опасения, что какие-то неприятности произойдут еще до того, как им удастся дешифровать перехваченные сообщения.

– Уже иду, – сказал Орлов, поднимаясь из-за стола.

Он вышел из кабинета, так и не сделав в журнале повторную запись о "Гольфстриме", уверенный в том, что она тотчас же будет снова удалена. Генерал злился на себя, так как этот разговор, который должен был поставить Росского на место, на самом деле лишь подкрепил растущее беспокойство по поводу того, что Догин собирается использовать центр в своих личных целях, а ему самому лишь отводится роль номинального главы.

У него в ушах звучали слова Росского: "Нет, если бы эта информация имела отношение к деятельности нашего центра". На протяжении всего нескольких часов полковник скрыл от него гибель вражеского агента и информацию о "Гольфстриме". Оперативный центр является одним из наиболее мощных разведывательных структур в мире: Орлов не собирался позволять Росскому и Догину превращать его в инструмент для достижения их корыстных интересов. Однако пока что он выдержит паузу. Еще со времен полетов в космос генерал твердо усвоил, что главное – это сохранять хладнокровие, даже несмотря на то что внешняя обшивка корабля раскаляется до пяти тысяч градусов по Фаренгейту. А эта парочка пока что даже близко не подошла к этой температуре.

В любом случае ему по-прежнему нужно руководить сложной структурой, и ни полковник Росский, ни какой-нибудь другой безумец, страдающий манией величия, не помешают ему заниматься своим делом.

Орлов вошел в тесный центр связи. В воздухе висел еще более густой дым, чем прежде. Подняв, вытянутое лицо вверх, устремив взгляд в пустоту, Зилаш был полностью поглощен тем, что слышал в наушниках. Наконец, увидев генерала, он спохватился и поспешно их снял.

– Товарищ генерал, – доложил Зилаш, вынимая изо рта сигарету, – мы следим за двумя сериями зашифрованных переговоров, которые, на наш взгляд, связаны друг с другом. В обоих случаях инициатором выступает Вашингтон. Приемной стороной в первом случае является самолет, пересекающий Атлантический океан, а в другом – Хельсинки. – Торопливо сделав две затяжки, начальник отдела связи загасил сигарету в пепельнице. – Мы попросили наш разведывательный спутник присмотреться к самолету: он не имеет опознавательных знаков, однако нет сомнений, что это Си-141Б "Старлифтер".

– Большой военно-транспортный самолет, – задумчиво промолвил Орлов. – Модифицированный вариант Си-141А. Хорошо знаю такой.

– Я в этом не сомневался, – улыбнулся Зилаш, закуривая новую сигарету. – Этот "Старлифтер" держит курс как раз на Хельсинки. Мы перехватили разговор летчика с авиадиспетчером: самолет совершит посадку около одиннадцати вечера по местному времени.

Орлов взглянул на часы.

– То есть меньше чем через час. Есть какие-нибудь мысли по поводу того, кто находится на борту?

Зилаш покачал головой:

– Мы попытались прослушать переговоры внутри пилотской кабины с разведывательного корабля "Светлана", находящегося в Северном море, но командир говорит, что самолет защищен электромагнитным полем.

– Следовательно, речь определенно идет о шпионе, – заметил Орлов, отмечая про себя, что это его нисколько не удивило. Вспомнив английского разведчика, следившего за Эрмитажем, он мысленно выругал Росского за то, как грубо тот решил этот вопрос. За англичанином нужно было установить скрытое наблюдение, а не доводить до самоубийства, если он действительно покончил с собой. – Предупредите Федеральную службу безопасности, – распорядился Орлов. – Передайте, что мне нужен человек в Хельсинки, который встретит самолет и проследит, собираются ли американцы пересекать границу.

– Будет исполнено, товарищ генерал, – ответил Зилаш.

Поблагодарив его, Орлов вернулся к себе в кабинет и вызвал Росского и начальника службы безопасности Глинку, чтобы обсудить с ними, как встречать незваных гостей.

Глава 27

Вторник, 06.08, Владивосток

Как-то раз Ленин сказал про Владивосток: "Владивосток далеко, но ведь это город-то нашенский".

Во время двух мировых войн этот портовый город, расположенный на южной оконечности полуострова Муравьева-Амурского на берегу Охотского моря, служил главными воротами для оборудования и сырья, поступавших из Соединенных Штатов и других стран. Затем в годы "холодной войны" военные закрыли город для всего мира, однако Владивосток процветал как грузовой порт и главная база растущего Тихоокеанского флота; военные и гражданские судостроительные верфи привлекали в город рабочих и деньги. Потом в 1986 году Михаил Горбачев объявил о "Владивостокской инициативе", которая открыла город и превратила его, по словам последнего советского лидера, в "широко раскрытое окно на Восток".

После этого сменяющие друг друга российские лидеры изо всех сил старались превратить Владивосток в неотъемлемое звено торговых путей стран Тихоокеанского бассейна, однако добиться этого в конце концов удалось лишь международной организованной преступности, привлеченной валютой и товарами, стекавшимися в город законными и противозаконными путями.

Владивостокский аэропорт расположен почти в девятнадцати километрах к северу от города. От него почти час езды на машине до железнодорожного вокзала, который находится в самом сердце Владивостока, к востоку от постоянно запруженной машинами улицы Октября.

По прибытии в аэропорт лейтенанта Орлова и его группу встретил представитель контр-адмирала Пасенко. Молодой офицер передал Никите запечатанный конверт с приказом немедленно связаться с полковником Росским и получить от него дальнейшие распоряжения. Под хлопьями снега, который повалил из серо-стальных туч, затянувших небо, Орлов-младший бегом вернулся к своим людям, выстроившимся перед каплевидным носом "Ми-6", самого большого вертолета в мире, способного перевезти семьдесят человек на расстояние до тысячи ста километров. Одетые в маскировочные халаты зимней бело-черной расцветки с поднятыми капюшонами, солдаты стояли, поставив вещмешки перед собой. Каждый имел при себе стандартное вооружение спецназа: автомат со складывающимся прикладом и боекомплектом в четыреста патронов, нож, шесть осколочных гранат и бесшумный пистолет "П-6". Сам Никита был вооружен автоматом "АКСУ" с укороченным стволом, обычным оружием офицеров, и имел боекомплект в сто шестьдесят патронов.

Никита приказал радисту развернуть параболическую антенну. Меньше чем через минуту он уже разговаривал по защищенной линии связи с полковником Росским.

– Товарищ полковник, – сказал Никита, – докладывает младший лейтенант Орлов.

– Лейтенант, – ответил Росский, – приятно слышать тебя после стольких лет. Я очень рад возможности снова поработать вместе.

– Благодарю вас, товарищ полковник. Я разделяю ваши чувства.

– Вот и замечательно, – сказал Росский. – Орлов, что тебе известно о предстоящем задании?

– Ничего, товарищ полковник.

– Очень хорошо. Ты видишь на взлетно-посадочной полосе самолет "Гольфстрим"?

Обернувшись, Никита разглядел сквозь снежную пелену стоящий на бетонной полосе самолет.

– Так точно, вижу.

– Опознавательные знаки?

– Н2692А, – ответил Никита.

– Совершенно верно, – удовлетворенно произнес Росский. – Я попросил контр-адмирала Пасенко прислать на аэродром транспорт. Он уже здесь?

– Я вижу рядом с самолетом четыре грузовика.

– Великолепно, – сказал Росский. – Вам предстоит разгрузить самолет, переложить груз в машины и доставить его к составу, который уже ждет на железнодорожном вокзале. В составе останется только локомотивная бригада: как только груз будет размещен в вагонах, состав тронется на север. Ориентировочным местом назначения пока что будет Биробиджан, но в дороге ты обязательно должен будешь получить подтверждение. Командиром состава назначаешься ты, ты будешь вправе применять любые действия, которые сочтешь необходимыми для обеспечения беспрепятственной доставки груза к месту назначения.

– Все понял, товарищ полковник, и благодарю за оказанное доверие, – сказал Никита.

Орлов-младший не стал спрашивать о характере груза, да это и не имело значения. Он отнесется к нему с такой осторожностью, как если бы это были ядерные боеголовки, – впрочем, возможно, так оно и есть. До Никиты доходили слухи о том, что Приморский край, центром которого является Владивосток, уже давно вынашивает планы добиться политической или хотя бы экономической независимости от остальной России. Так что, вероятно, новый президент Жанин решил сделать упреждающий ход, разоружая мятежный регион.

– Ты будешь докладывать мне о продвижении состава с каждой станции Транссибирской железной дороги, – закончил Росский. – Но повторяю, лейтенант: этот груз ты должен оберегать любыми доступными средствами.

– Вас понял, товарищ полковник, – сказал Никита.

Вернув телефон закрытой связи радисту, он отдал приказ своим людям. Подхватив снаряжение, солдаты побежали напрямик через поле к "Гольфстриму", быстро скрываясь в пелене усиливающегося снегопада.

Глава 28

Вторник, 23.09, Москва

Еще никогда в жизни Андрею Волкову не было так страшно и одиноко. В Афганистане даже в самые трудные минуты рядом были боевые товарищи, с которыми можно было поделиться наболевшим. Когда "П" впервые предложил Андрею работать на Д-16, у того в душе все перевернулось при одной мысли о том, что он предаст свою Родину. Однако Андрей нашел утешение в том, что после войны Родина бросила его на произвол судьбы, а теперь у него появились новые друзья в Великобритании и здесь, в России, хотя он их и не знал. Андрей понимал, что не будет ничего хорошего, если его схватят и он выложит на блюдечке имена остальных агентов. Достаточно было знать, что он является частью чего-то большого, и это сознание поддерживало его все эти горькие годы, когда он был вынужден бороться с последствиями травмы позвоночника, полученной во время неудачного прыжка в окоп.

Но сейчас высокому, полноватому молодому мужчине, приближающемуся к Ленинградскому вокзалу, было страшно. За обедом его напугал неожиданный писк телефона, который ему передал Филдс-Хаттон. Этот телефон был спрятан внутри портативного магнитофона, устройства, настолько популярного в России, что Волков постоянно носил его с собой, не опасаясь вызвать подозрения. Безымянный связной сообщил Андрею о гибели Филдс-Хаттона и другого агента и приказал ему постараться в течение ближайших двадцати четырех часов приехать в Санкт-Петербург, где он должен будет ждать дальнейших распоряжений. Торопливо одевшись, Волков вышел из дома, захватив с собой только портативный магнитофон и американскую и немецкую валюту, которую ему на чрезвычайный случай передал Филдс-Хаттон. Он больше не чувствовал, что за ним стоит могучая Великобритания. Попасть в Петербург будет очень нелегко, и у Волкова не было уверенности, что ему это удастся. Машины у него не было, а лететь самолетом даже из такого маленького аэропорта, как Быково, было опасно. Его фамилия наверняка уже фигурирует во всех компьютерах, и если его попросят предъявить какой-нибудь другой документ помимо фальшивого паспорта, полученного от англичан, он пропал. Оставалось только одно: ехать в Петербург на поезде.

Как-то давно Филдс-Хаттон сказал Волкову, что если ему придется срочно покидать Москву, не надо сразу же спешить в аэропорт или на вокзал. Все равно состязаться в скорости с факсом ему не по силам. Однако служебное рвение сотрудников органов безопасности падает с приближением времени обеда или ночи. Поэтому Волков до позднего вечера расхаживал по улицам, делая вид, будто им движет какая-то цель, хотя на самом деле ее у него не было, и стараясь затеряться в редеющей толпе людей, которые возвращались с работы и из продуктовых магазинов. Кружными путями он прошел от своей квартиры на проспекте Вернадского переулками, где из багажников своих машин продавали товары "черного рынка" спекулянты, к ближайшей станции метро. Оттуда Андрей по прямой ветке доехал в набитом битком поезде до станции "Комсомольская", знаменитой своим наземным вестибюлем с колоннадой и ребристым куполом. Поднявшись на улицу, он не спеша дошел до Ленинградского вокзала, откуда поезда ходят на Санкт-Петербург, Таллин и на север России.

Железная дорога протяженностью шестьсот пятьдесят километров, соединившая Москву и Санкт-Петербург, была спроектирована американским военным инженером лейтенантом Джорджем Вашингтоном Уислером, отцом знаменитого художника Джеймса Макнейла Уислера, и построена крепостными крестьянами и заключенными, которым приходилось трудиться по двенадцать часов в сутки в невыносимых условиях. Вскоре после окончания работ было возведено здание Николаевского вокзала. Переименованный после революции в Ленинградский, он является старейшим железнодорожным вокзалом Москвы, одним из трех, расположенных на оживленной Комсомольской площади. В левой части площади находится построенный в стиле модернизма в 1904 году Ярославский вокзал, который является конечной точкой Транссибирской магистрали. Напротив расположен Казанский вокзал, ансамбль зданий в стиле барокко, завершенный в 1926 году, откуда отправляются поезда на Урал, в Западную Сибирь и Среднюю Азию.

Ленинградский вокзал стоит рядом с наземным павильоном станции метро "Комсомольская", к северо-западу от Ярославского вокзала. Подходя к билетным кассам, Волков рукавом вытер с широкого лба испарину и смахнул назад длинные грязно-белокурые волосы. "Спокойнее, – приказал себе он. – Ты должен вести себя совершенно естественно". Андрей натянул на широкий, дружелюбный рот улыбку, словно мужчина, которому предстоит встреча с возлюбленной, – хотя он и сознавал, что в его глазах эта улыбка не отражается. Оставалось только надеяться, что никто не станет присматриваться внимательно и ничего не заметит.

Волков поднял взгляд больших, печальных карих глаз на высокую подсвеченную башню с часами. Уже шел двенадцатый час ночи. Поезда на Петербург отходят из Москвы четыре раза в сутки, начиная с восьми утра и заканчивая полночью. Волков собирался купить билет на последний поезд и выяснить, проверяет ли пассажиров милиция. Если проверяет, у него останется два варианта. Во-первых, направляясь к составу, завести беседу с другим пассажиром, потому что милиция будет искать человека, путешествующего в одиночку. Второй вариант заключался в том, чтобы смело подойти прямо к одному из милиционеров и спросить у него, как пройти к отправляющимся поездам. В свое время Филдс-Хаттон объяснил, что человек, стремящийся затеряться в оживленной толпе, на самом деле, наоборот, привлекает к себе внимание, и в человеческой природе не замечать тех, кому, как это кажется со стороны, нечего скрывать.

Несмотря на поздний час, очереди к билетным кассам были длинные. Волков встал к средней. У него была свежая газета, и он, развернув ее, сделал вид, что погрузился в чтение, хотя в действительности его сознание не регистрировало ни одного прочитанного слова. Очередь двигалась медленно, но Волков, по натуре своей человек нетерпеливый, сейчас не имел ничего против этого. Каждая следующая минута, проведенная на свободе, придавала ему дополнительную уверенность; кроме того, стояние в очереди означало, что ему придется провести меньше времени пленником в поезде до отправления.

Волков без происшествий купил билет, и хотя милиционеры следили за входящими и выходящими пассажирами и то и дело останавливали некоторых из них, путешествующих в одиночку, на Волкова никто не обратил внимания.

"У тебя все получится", – твердил себе Андрей. Он прошел под изящной аркой на перрон, у которого уже ждал экспресс "Красная стрела". Десять вагонов состава были построены еще до Первой мировой войны, и хотя три из них были недавно перекрашены в ярко-красный цвет, а еще один – в зеленый, это не лишило их обаяния старины. У второго вагона от хвоста стояла группа пассажиров. Носильщики сваливали беспорядочной грудой их вещи, а милиционеры проверяли паспорта.

"Несомненно, это они ищут меня", – подумал Волков, проходя мимо. Войдя в следующий вагон, он сел на жесткую скамью. Только сейчас до него дошло, что ему следовало бы захватить с собой чемодан. Человек, едущий поездом дальнего следования, выглядит подозрительно хотя бы без смены белья. Волков окинул взглядом заполняющийся пассажирами вагон. Кто-то запихивал чемоданы на полки над окнами.

Волков пересел поближе к чужим вещам, к окну.

Раскрыв газету и нащупав в кармане пиджака портативный магнитофон, Волков наконец позволил себе расслабиться. И в этот момент в вагоне у него за спиной наступила тишина, и он почувствовал холодное дуло пистолета, приставленное к затылку.

Глава 29

Понедельник, 15.10, Вашингтон

Боб Герберт любил заниматься делом. Но только, конечно, хотелось бы при этом время от времени делать небольшие перерывы, чтобы не возникало желания выкатиться на своем кресле-каталке из Опцентра и не останавливаться до своего родного городка – "нет, это не та самая Филадельфия" – в округе Нешоба недалеко от границы с Алабамой. Филадельфия почти не изменилась со времени его детства. Боб любил приезжать домой и вспоминать те счастливые годы. Конечно, эти годы нельзя было назвать безмятежными, потому что Боб прекрасно помнил, сколько шуму поднимали тогда все, кому не лень, начиная от коммунистов и кончая Элвисом Пресли. Однако для него эти проблемы решались просто: он погружался в чтение комикса, отправлялся в тир пострелять из духового ружья или шел на пруд ловить рыбу.

Писк пейджера известил Герберта, что у Стивена Вьенса, главы Отдела национальной разведки, для него есть кое-что любопытное. Прервав разговор с Анной Фаррис, Герберт прикатил к себе в кабинет, закрыл дверь и связался с ОНР.

– Пожалуйста, скажи, что ты получил фотографии нудистского пляжа в Ренове, – переключив телефон на громкоговорящую связь, сказал он.

– Боюсь, пляж по-прежнему надежно скрыт густой листвой, – ответил Вьенс. – Зато у меня есть самолет, за чьей инфракрасной сигнатурой выхлопов мы следили по поручению Управления по борьбе с наркотиками. Самолет летел из Колумбии через Мехико в Гонолулу, а оттуда в Японию и дальше во Владивосток.

– Международные наркокартели расширяют контакты с Россией, – заметил Герберт. – Ничего нового в этом нет.

– Согласен, – продолжал Виенс, – но когда самолет совершил посадку во Владивостоке, у нас как раз оказался наготове разведывательный спутник, который смог зафиксировать момент приземления. Так вот, лично я впервые увидел, как какой-то частный самолет разгружает взвод спецназа.

Герберт встрепенулся:

– Сколько человек?

– Около тридцати, все в зимних маскхалатах, – ответил Вьенс. – Больше того, ящики были тотчас же загружены в машины, принадлежащие Тихоокеанскому флоту. Так что, получается, в этом наркобизнесе замешаны различные структуры.

Герберт тотчас же вспомнил встречу Шовича, генерала Косыгина и министра Догина.

– Возможно, речь идет не о том, что военные просто спелись с гангстерами, а о чем-то большем, – сказал он. – Военные грузовики по-прежнему находятся на аэродроме?

– Да, – подтвердил Вьенс. – Из самолета выгрузили уже несколько десятков ящиков. Одна машина полностью загружена.

– Можно ли определить, насколько равномерно распределен вес груза в ящиках?

– Без труда, – ответил Вьенс. – Ящики длинные, и, похоже, оба конца имеют одинаковую тяжесть.

– Подключите к прослушиванию УЭЭПА, – сказал Герберт. – Если услышите что-нибудь любопытное, срочно дайте мне знать.

– Будет сделано, – ответил Вьенс.

– И еще, Стив, сообщи мне, куда направятся грузовики, – попросил Герберт.

Закончив разговор, он вызвал на связь Майка Роджерса.

Роджерс находился за пределами своего кабинета. Получив сообщение на пейджер, он тотчас же поспешил к Герберту.

Когда тот ввел его в курс последних событий, Роджерс задумчиво произнес:

– Значит, русские в открытую помогают наркобаронам. Что ж, нужно же им как-то зарабатывать конвертируемую валюту. Вот только мне хочется знать...

– Прошу прощения. – У Герберта на столе запищал телефон. Он ткнул кнопку на подлокотнике кресла-каталки, включая громкоговорящую связь. – Да?

– Боб, это Даррел. ФБР потеряло своего человека в Токио.

– Что там произошло?

– Его расстрелял прямо на аэродроме экипаж "Гольфстрима", – угрюмо произнес Маккаски. – В перестрелке также погиб сотрудник японских сил самообороны.

– Даррел, это Майк, – вмешался Роджерс. – Из экипажа самолета кто-нибудь ранен?

– Пока что ничего нельзя точно сказать. Наземный персонал молчит. Они перепуганы до смерти.

– Или подкуплены, – предположил Герберт. – Я очень сожалею, Даррел. У бедняги остались родные?

– Только отец, – ответил Маккаски. – Я посмотрю, чем можно будет ему помочь.

– Хорошо, – согласился Герберт.

– Полагаю, это цементирует связь между самолетом и русскими наркоторговцами, – сказал Маккаски. – Даже колумбийцы не настолько сумасшедшие, чтобы устраивать перестрелку в международном аэропорту.

– Да, – согласился Герберт. – Эти ублюдки стреляют во всех, кто подходит слишком близко. Они прогнили насквозь, и мне очень хочется напустить на них "Бомбардира".

Окончив разговор, Герберт помедлил мгновение, собираясь с силами. Он всегда болезненно переживал подобные трагедии, особенно если у погибших оставались семьи.

Начальник разведывательного отдела посмотрел на Роджерса.

– Майк, я тебя перебил. О чем ты говорил?

Роджерс был теперь гораздо более угрюмым, чем прежде.

– Я как раз думал, не связано ли это с тем, что выяснил Мэтт. Наш молодой гений только что разговаривал с Полем и со мной, – объяснил Роджерс. – Ему удалось расколоть одно платежное поручение, которое Кремль провел через банк в Эр-Рияде. Речь идет примерно о десяти миллиардах долларов. Как выяснилось, в новую телевизионную студию в Эрмитаже и в Министерство внутренних дел приняты на работу сотрудники с огромными окладами – причем у этих людей нет никакого прошлого.

– То есть, возможно, кто-то просто выдумал этих сотрудников, чтобы выписывать им деньги, – задумчиво промолвил Герберт, – которые на самом деле получают люди, тайно работающие в Санкт-Петербурге.

– Совершенно верно, – согласился Роджерс, – а также, чтобы покупать на эти деньги самую современную аппаратуру в Японии, Германии и Соединенных Штатах. Вся эта аппаратура поступила в распоряжение Министерства внутренних дел. Получается, Догин собрал в Эрмитаже очень мощную и технически оснащенную разведывательную структуру. Не исключено, что Орлов нужен ему, для того чтобы помочь отладить аппаратные средства, находящиеся на орбите.

Герберт постучал по лбу:

– Итак, если предположить, что заправилой является Догин и что у него тесные связи с русской мафией, весьма вероятно, он задумал государственный переворот. И оружие ему не нужно. Оружие есть у Косыгина.

– Да, – решительно произнес Роджерс. – То же самое я уже говорил Полю. Догину нужны деньги, чтобы покупать политиков и журналистов, а также помощь извне. И эти деньги ему, скорее всего, согласился дать Шович в обмен на какие-то гарантии на будущее.

– Возможно, – согласился Герберт. – А может быть, Догин собирается получить деньги, продав наркотики, полученные от Шовича. Если так, он станет далеко не первым государственным деятелем, который пошел на такое. Разве что масштабы будут несоизмеримо большими. Догин может попросить российских дипломатов, которые симпатизируют его взглядам, развозить отраву по всему миру, пользуясь своей неприкосновенностью.

– Разумно, – подтвердил Роджерс. – Дипломаты забирают наркотики и возвращаются с валютой.

– Значит, прибывшие во Владивосток ящики вписываются в общую картину, – заключил Герберт. – В них или наркотики, или деньги, или и то и другое.

– Но знаешь, что во всем этом самое страшное? – сказал Роджерс. – Даже если Жанину удастся вывести Догина на чистую воду, он все равно не сможет ни черта предпринять. Если новый российский президент начнет действовать, произойдет одно из двух.

Первый вариант развития событий, – начал рассуждать вслух Роджерс, – Жанин одерживает верх над Догиным, но при этом вся верхушка власти подвергается такой основательной встряске, что это отпугивает напрочь иностранных инвесторов, которые нужны Жанину для возрождения российской экономики. Результат: Россия оказывается в еще более худшем состоянии, чем была до этого.

Второй вариант, – продолжал Роджерс, – Жанин вынуждает своих противников выступить до того, как те будут полностью готовы, что приводит к длительной и кровопролитной гражданской войне, и одному богу известно, в чьих руках будет находиться все это время ядерное оружие. Для нас главное, чтобы Россия оставалась тем, чем были Панама при президенте Норьеге и Иран при шахе. В первую очередь нам важна стабильность правящего режима, а не его легитимность.

– Резонный довод, – согласился Герберт. – Итак, как, по-твоему, поступит президент Лоуренс?

– Так же в точности, как он поступил вчера вечером, – ответил Роджерс. – Никак. Он не может предупредить Жанина, опасаясь возможных утечек. И не может предложить военную помощь. Этот вариант мы начисто отмели. Так или иначе, любой предупредительный удар таит в себе опасность. Ни в коем случае нельзя загонять Догина и его дружков в подполье, где они по-прежнему будут представлять огромную угрозу.

– А как наш президент объяснит свое бездействие членам НАТО? – спросил Герберт. – Там полно заячьих душонок, которые тем не менее любят размахивать саблями.

– Возможно, Лоуренс к ним присоединится, – ответил Роджерс, – но скорее, насколько я его знаю, он укутается в неоизоляционизм и предложит НАТО решать свои проблемы самим. Такая позиция будет как нельзя лучше соответствовать настроениям американского общества. Особенно в свете недавнего взрыва в нью-йоркском тоннеле.

Герберт погрузился в задумчивое молчание, постукивая ладонью по кожаному подлокотнику кресла-каталки. Вдруг снова запищал телефон на столе. Герберт проверил номер звонящего по базе данных. Звонили из ОНР. Герберт переключил телефон на громкоговорящую связь, чтобы было слышно и Роджерсу.

– Боб, – сразу перешел к делу Стивен Вьенс, – подключить УЭЭПА мы еще не успели, но нам удалось проследить за первым грузовиком, покинувшим аэропорт. Он направился прямиком на железнодорожный вокзал.

– Какая сейчас в тех краях погода? – спросил Герберт.

– Ужасная, – ответил Вьенс, – чем, скорее всего, все это и объясняется. На Владивосток обрушился мощный снегопад. На самом деле во власти циклона оказался весь регион, и, по прогнозам синоптиков, непогода продержится минимум сорок восемь часов.

– Значит, Догин или Косыгин решили перегрузить груз из вынужденного приземлиться самолета в железнодорожный состав, – сказал Герберт. – На вокзале ничего странного не происходит?

– Ничего, – ответил Вьенс. – Состав стоит у крытой платформы. Однако у нас есть расписание движения всех поездов, и мы проследим за тем составом, который тронется вне графика.

– Спасибо, – поблагодарил Герберт. – Держи меня в курсе.

После того как Вьенс окончил разговор, начальник разведывательного отдела задумался над тем, что означает перегрузка секретного груза на железнодорожный состав – где его будет легко идентифицировать и проследить, и где он будет уязвимым.

– Значит, речь идет о чем-то очень важном, – пробормотал он.

– Это ты о чем? – спросил Роджерс.

– Я говорю, несомненно, груз представляет собой что-то очень важное, – сказал Герберт. – В противном случае русские бы просто переждали ураган.

– Согласен, – сказал Роджерс. – И мало того, что груз жизненно важен, сейчас он на какое-то время оказался беззащитным.

Герберт не сразу сообразил, что имел в виду Роджерс.

– Нет, Майк, груз не беззащитен, – нахмурившись, заметил он. – Состав направляется в глубь российской территории, он в тысячах миль от ближайшей границы дружественного нам государства. "Бомбардир" находится в Финляндии; одним прыжком оттуда до Приморья никак не добраться.

– Тут ты совершенно прав, – согласился Роджерс. – С другой стороны, это самый простой способ обуздать Догина. Не будет денег, не будет и игры.

– Господи, Майк, – воскликнул Герберт, – ты только подумай, что говоришь! Поль является убежденным сторонником дипломатии и выступает против применения силы. Он ни за что не даст свое согласие на...

– Подожди, – остановил его Роджерс.

Подойдя к столу Герберта, генерал позвонил помощнику директора.

– Стив, – спросил генерал, – Поль еще не возвращался с совещания в отделе тактического и стратегического планирования?

– По-моему, нет, – ответил Стивен Беннет.

– Спроси у него, сможет ли он зайти в кабинет к Бобу Герберту. Есть одно неотложное дело.

– Хорошо, – сказал Беннет.

Положив трубку, Роджерс заявил:

– А вот мы сейчас и выясним, даст ли он свое согласие.

– Даже если тебе удастся убедить Поля, – не сдавался Герберт, – комиссия Конгресса ни за что на свете не санкционирует подобную операцию.

– Комиссия уже одобрила один визит "Бомбардира" в Россию, – возразил Роджерс. – Даррел с Мартой уговорят ее одобрить и второй.

– А если им все же не удастся?

– Боб, – спросил Роджерс, – а ты бы сам как поступил?

Герберт ответил не сразу.

– Господи, Майк, – наконец произнес он, – ты прекрасно знаешь, как бы я поступил.

– Ты послал бы "Бомбардира" на Дальний Восток, потому что это дело нужно сделать, и ребята Скуайрса подходят для этого задания лучше всех. Послушай, – продолжал Роджерс, – после Северной Кореи мы оба бросали комки земли на гроб Бейса Мора, – кстати, я лично принимал участие в той операции. Мне приходилось участвовать и в других операциях, в ходе которых гибли наши люди. Однако это нас не остановит. Именно ради этого и был создан "Бомбардир".

Раздался звонок, и Герберт открыл дверь, впуская Худа.

Как только директор Опцентра посмотрел на Герберта, его взгляд наполнился беспокойством.

– Боб, вижу, ты чем-то очень встревожен. Что случилось?

Роджерс ввел Худа в курс последних событий. Присев на край стола, тот молча выслушал рассказ генерала о ситуации в России и его идею насчет "Бомбардира".

Когда Роджерс закончил, Худ спросил:

– Как, по-твоему, к этому отнесутся террористы? Не будет ли это нарушением нашей сделки?

– Нет, – уверенно произнес Роджерс. – Они совершенно определенно порекомендовали нам воздержаться от каких-либо действий в Восточной Европе. О Сибири речь не шла. В любом случае они не успеют опомниться, как мы уже нанесем удар и возвратимся назад.

– Справедливо, – согласился Худ. – В таком случае, вернемся к главному вопросу. Ты знаешь, что я всегда выступаю за переговоры, а не за силовое решение проблемы.

– Как и я, – сказал Роджерс. – Пусть лучше говорят рты, чем пушки. Однако не в наших силах уговорить этот поезд вернуться во Владивосток.

– Вероятно, в этом ты прав, – согласился Худ, – и тут возникает совершенно новый вопрос. Предположим, мы получаем "добро" на отправку "Бомбардира" и выясняем, какой груз находится в составе. Скажем, это крупная партия героина. И что дальше? Захватить и уничтожить груз или предупредить Жанина, чтобы он послал российских солдат сражаться с российскими солдатами?

– Когда лисица в прицеле, незачем звать гончих, – сказал Роджерс. – Именно это привело к тому, что Гитлер захватил Польшу, Кастро пришел к власти на Кубе, а коммунисты заполучили Вьетнам.

Худ покачал головой.

– Ты предлагаешь нанести удар по России.

– Да, предлагаю, – решительно подтвердил Роджерс. – А разве Россия только что не нанесла по нам удар первой?

– Это совершенно другое дело.

– Объясни это родственникам погибших, – сказал Роджерс.

Он шагнул к Худу.

– Поль, мы не одно из государственных ведомств, которые только и умеют что трепать языком и требовать новые деньги. В уставе Опцентра прописано делать то, что не по силам ЦРУ, Государственному департаменту и военным. И сейчас у нас есть возможность это сделать. Чарли Скуайрс создавал своего "Бомбардира", прекрасно сознавая, что ему предстоит играть с огнем. То же самое можно сказать про все элитные воинские подразделения в мире, начиная от российского спецназа и до оманской королевской гвардии или до гражданской гвардии Экваториальной Гвинеи. И нам нужно стремиться к тому – верить в то, что, если все мы сделаем свое дело и не потеряем рассудок, эта проблема будет решена. Худ посмотрел на Герберта:

– А ты что думаешь?

Закрыв глаза, Герберт потер веки.

– По мере того как я становлюсь старше, мысль о том, что молодым ребятам приходится умирать ради политической необходимости, вызывает у меня все большую тошноту. Однако троица Догин-Шович-Косыгин является настоящим кошмаром, и, нравится это или нет, Опцентр находится на передовой.

– А что насчет Санкт-Петербурга? – спросил Худ. – Еще совсем недавно мы считали эту операцию верхом дерзости.

– Дракон оказался огромнее, чем мы полагали, – сказал Роджерс. – И даже если отрубить ему голову, возможно, тело какое-то время будет оставаться живым и наделает немало бед. И тут решающее значение будут иметь те деньги или наркотики, которые находятся в поезде...

Подкатив к Худу, Герберт хлопнул его по колену.

– Шеф, по-моему, ты огорчен не меньше моего.

– И теперь я понимаю, в чем дело, – ответил тот. Он повернулся к Роджерсу: – Я знаю, что ты не станешь рисковать своими людьми без крайней необходимости. Если Даррелу удастся протащить это через комиссию Конгресса, делай то, что считаешь нужным.

Роджерс повернулся к Герберту.

– Отправляйся прямиком в отдел ТСП. Пусть там разработают план, состоящий в том, чтобы минимально необходимая группа оставалась в Хельсинки, а остальной "Бомбардир" как можно быстрее и незаметнее встретился бы с поездом. Проговаривайте каждый этап с Чарли, чтобы у него не было никаких замечаний.

– О, ты знаешь Чарли, – усмехнулся Герберт, направляясь в кресле к двери. – Если речь заходит о том, чтобы подставить задницу под пули, Чарли первый вызывается на дело.

– Знаю, – подтвердил Герберт. – Он лучший из нас.

– Майк, – сказал Худ, – я введу президента в курс дела. Просто, чтобы ты знал: я до сих пор поддерживаю этот план не на сто процентов. Но я полностью поддерживаю тебя.

– Спасибо, – ответил Роджерс. – Большего я и не прошу.

Они вышли вслед за Гербертом из кабинета.

Начальник разведывательного отдела, катясь в командный центр ОТСП, гадал, почему в человеческих отношениях ничто – идет ли речь о завоевании государства, попытке заставить переменить свою точку зрения одного-единственного человека или ухаживании за возлюбленной – не дается без борьбы.

Говорят, именно невзгоды делают победу такой сладостной, но сам Герберт никогда не разделял эту точку зрения. Лично ему хотелось бы, чтобы победы хотя бы изредка давались чуточку проще...

Глава 30

Вторник, 23.20, Москва

Тесное, темное помещение с унылыми отштукатуренными стенами освещалось единственной люминесцентной лампой под потолком. Вся обстановка состояла из деревянного стола и единственного стула; дверь была металлическая. Окна отсутствовали. Черные плитки, которыми был выложен пол, стерлись и потрескались.

Андрей Волков сидел в этой крошечной комнате без окон, освещенной неисправной мигающей лампой. Он понимал, почему он попал сюда, и догадывался, что будет с ним дальше. Милиционер с пистолетом, не сказав ни слова, вывел его из поезда на перрон, где уже ждали еще двое вооруженных сотрудников правоохранительных органов в форме. Вчетвером они сели в патрульную машину и приехали в отделение милиции на улице Дзержинского, расположенное неподалеку от бывшего здания центрального управления КГБ. Там на Волкова надели наручники. Сидя на табурете, чувствуя себя совершенно беспомощным, он гадал, как его вычислили. В конце концов Волков пришел к заключению, что на него вышли через что-то, оставшееся после Филдс-Хаттона. Впрочем, это не имело значения. Волков старался не думать о том, как долго и жестоко его будут избивать, прежде чем следователи в конце концов поверят, что ему не известно абсолютно ничего ни про одного агента, за исключением тех, кого уже взяли. Он гадал, сколько еще дней придется ждать суда, после которого его поместят в камеру смертников, чтобы однажды утром разбудить и выпустить пулю в затылок. Будущее казалось ему сюрреалистическим.

Сейчас он слышал лишь гулкие удары собственного сердца, громко отдающиеся в ушах. Время от времени на него накатывалась волна ужаса, смесь страха и отчаяния, заставлявшая его задавать себе вопрос: "Ну как я дошел до такого?" Солдат, отмеченный правительственными наградами, хороший сын, человек, желавший лишь получить то, что принадлежало ему по праву.

В замочной скважине заскрежетал ключ, и дверь распахнулась. В комнату вошли три человека. Двое из них были конвойные в форме, с дубинками в руках. Третий был молодой, невысокий, одетый в отутюженные коричневые брюки и белую рубашку без галстука. У него было круглое лицо с добрыми глазами; от него пахло крепким табаком.

Конвойные застыли перед открытой дверью, широко расставив ноги, загораживая ее.

– Моя фамилия Погодин, – представился молодой мужчина, решительно шагнув к Волкову. – Должен сразу же вас предупредить, что вы попали в очень неприятное положение. В вашем магнитофоне обнаружен телефон. Такой же был у вашего собрата-предателя из Санкт-Петербурга. Однако он, в отличие от вас, имел несчастье попасть в руки офицера спецназа, который обошелся с ним весьма сурово. Кроме того, у нас есть бирки от пакетиков с чаем, который вы подавали английскому шпиону. Очень изобретательно. Насколько я понимаю, в них вы передавали ему записки, после чего убирали пустые чашки со стола, чтобы никто не обратил внимания на отсутствующие бирки. В бумажнике англичанина обнаружены волокна целлюлозы, идентичные тем, из которых состоят бирки. Если бы не это, мы бы вас не нашли. Собираетесь ли вы отрицать все это?

Волков молчал. Особой храбростью он не отличался, но сейчас у него не осталось ничего, кроме самоуважения. И он не собирался терять и это последнее.

Остановившись рядом с Андреем, Погодин посмотрел на него сверху вниз.

– Похвально. Большинство людей на вашем месте давно уже заливались бы соловьями. Вероятно, вам неизвестно о нашей репутации доставать информацию.

– Известно, – угрюмо произнес Волков.

Погодин смерил его взглядом, словно пытаясь определить, кто перед ним – храбрец или дурак.

– Не желаете сигарету?

Бывший официант покачал головой.

– Вам бы хотелось сохранить жизнь и хотя бы частично оплатить долг перед Родиной?

Волков удивленно посмотрел на молодого следователя.

– Вижу, хотелось бы, – удовлетворенно произнес Погодин. Он ткнул сигаретой на конвойных, стоящих у него за спиной. – Мне их отослать, чтобы мы с вами могли поговорить наедине?

Подумав мгновение, Волков кивнул.

Отослав конвойных, Погодин закрыл за ними дверь. Обойдя Волкова, молодой следователь уселся на край стола.

– Вы ожидали другого обращения, не так ли? – начал он.

– Когда? – спросил Волков. – Сегодня, или когда я, вернувшись из Афганистана с искалеченной спиной, получил пенсию, на которую не смогла бы прожить и собака?

– Ага, горечь обиды, – сказал Погодин. – Более могучая движущая сила, чем ярость, потому что она не проходит со временем. Итак, вы предали Россию, потому что вам назначили слишком маленькую пенсию?

– Нет, – сказал Волков. – Я посчитал, что меня предали. Каждое движение причиняло мне невыносимую боль. Я не мог стоять.

Погодин ткнул себе в грудь большим пальцем.

– А я испытываю невыносимую боль, вспоминая своего деда, раздавленного фашистским танком под Сталинградом, и двух старших братьев, павших от пуль моджахедов в Афганистане, – и таких людей, как вы, предавших то, ради чего все они погибли, потому что вы чувствовали себя недостаточно комфортно. Значит, только это чувство и вызывает у вас Россия?

Волков смотрел прямо перед собой.

– Человек должен есть, а для того, чтобы у него было что есть, он должен работать. Меня бы давно выгнали из гостиницы, если бы этот англичанин не настоял на том, чтобы меня оставили. Он тратил в ней много денег, поэтому к его желанию отнеслись со вниманием.

Погодин покачал головой.

– Вижу, мне придется доложить своему начальству в Федеральной службе безопасности, что вы не раскаиваетесь в содеянном и готовы снова продать Родину.

– Я хотел не этого, – возразил Волков. – Этот вопрос не стоял так раньше и не стоит он так и сейчас.

– Да, – произнес Погодин, делая глубокую затяжку, – потому что все ваши друзья погибли и вам самому грозит смерть. – Склонившись к бывшему официанту, он выпустил дым носом: – Ну а теперь, Андрей Волков, я покажу тебе, что все может идти по-другому. Итак, зачем ты направлялся в Санкт-Петербург?

– Чтобы встретиться с одним человеком. Я не знал, что его уже нет в живых.

Погодин ударил бывшего официанта наотмашь по лицу.

– Ты собирался встретиться не с англичанином и не с русским. Последнего ты все равно не знал, и, кроме того, оба они к этому времени уже были мертвы, и Д-16 это было известно. Когда сотрудник спецназа попытался воспользоваться их тайными телефонами, связь тотчас же отключилась. Он оказался слишком нетерпеливым и все испортил. Сначала ведь необходимо ввести пароль, правильно?

Волков молчал.

– Ну разумеется, правильно, – продолжал Погодин. – Итак, ты направлялся в Петербург, чтобы встретиться с кем-то еще. С кем именно?

Волков продолжал смотреть прямо перед собой. На смену страху пришел стыд. Андрей догадывался о том, что будет дальше, что задумал Погодин, и понимал, что ему предстоит сделать жуткий выбор.

– Не знаю, – наконец едва слышно произнес Волков. – Я должен был...

– Продолжай.

Волков шумно вздохнул.

– Я должен был приехать в Петербург, связаться с Лондоном и ожидать дальнейших инструкций.

– Тебя должны были переправить в Финляндию? – спросил Погодин.

– Мне... мне так показалось, – подтвердил Волков.

Некоторое время Погодин задумчиво курил, затем, соскочив со стола, снова приблизился к бывшему официанту и посмотрел на него сверху вниз.

– Андрей, буду с тобой откровенен. Единственный способ спасти свою жизнь заключается для тебя в том, чтобы помочь нам выяснить как можно больше о действиях английской разведки. Хочешь ли ты по доброй воле отправиться в Санкт-Петербург, как предполагалось, но работать на нас, а не на наших врагов?

– По доброй воле? – грустно усмехнулся Волков. – Имеет ли смысл говорить о доброй воле, если наши отношения начались с пистолета, приставленного мне к затылку?

Погодин холодно произнес:

– Этим же они и завершатся, если ты откажешься сотрудничать с нами.

Волков перевел взгляд на облачко табачного дыма, повисшее под мигающей лампой. Ему хотелось убедить себя, что им движет патриотизм, но он понимал, что это не так. Просто ему было страшно.

– Да, – угрюмо промолвил Волков. – Я поеду в Петербург... – Он впервые посмотрел Погодину в глаза: – По доброй воле.

Погодин взглянул на часы.

– Для нас уже забронировано купе. Не придется даже задерживать отправление поезда. – Посмотрев на Волкова, он улыбнулся. – Естественно, я поеду с вами. И хотя пистолета у меня с собой нет, надеюсь, вы по-прежнему горите желанием нам помочь.

В его голосе прозвучала угроза, но Волков еще не успел оправиться от потрясения и ничего не ответил. Ему не хотелось, чтобы по его вине погибали другие, но он знал, что всем игрокам известен риск... и ему самому в том числе.

Пока молодой следователь вел его из камеры обратно к машине, Волков твердил себе, что у него два пути. Один заключается в том, чтобы принять условия Погодина и заслужить быструю и легкую смерть. Второй – сражаться до конца и вернуть потерянную честь.

Глава 31

Понедельник, 20.05, Берлин

Жирный, могучий российский транспортный реактивный гигант "Ил-76Т" конструкции Ильюшина имеет в длину чуть больше 165 футов при размахе крыльев более 165 футов. Опытный образец впервые поднялся в воздух в 1971 году, а в 1974 году самолет поступил на вооружение советских Военно-воздушных сил. Способный взлетать с коротких грунтовых взлетно-посадочных полос, он оказался идеальным для необъятных просторов Сибири. Впоследствии появилась модификация самолета-дозаправщика для советских сверхзвуковых стратегических бомбардировщиков. "Ил-76Т" продавался в Ирак, в Чехословакию и Польшу. Оснащенный четырьмя мощными турбовентиляторными двигателями Д-ЗОКП конструкции Соловьева, самолет при крейсерской скорости чуть меньше пятисот миль в час обладает дальностью полета свыше четырех тысяч миль. "Ил-76Т" способен взять на борт сорок тонн груза. С минимальной загрузкой и относительно легкими дополнительными резиновыми топливными баками, размещенными в грузовом отсеке, дальность полета возрастает более чем на семьдесят процентов.

После того как Боб Герберт связался с Пентагоном и объяснил, что "Бомбардиру" нужно проникнуть в самое сердце России, его вывели на связь с Берлином, с генералом Дэвидом Перелом, по прозвищу "Пикирующий бомбардировщик", у которого в загашнике как раз был припрятан огромный советский транспортный самолет. На базе американских ВВС в Западной Германии гигант-"Ильюшин" находился с 1976 года, когда его тайно перепродал Соединенным Штатам шах Ирана. Пристально ознакомившись с самолетом, американцы нашпиговали его новым оборудованием и превратили в воздушный разведчик. Однако за все эти годы "Ил-76Т" использовался лишь считанное число раз, в основном для точного измерения расстояний между ориентирами на местности, чтобы настраивать аппаратуру разведывательных спутников, а также для изучения радиолокационных и тепловых сигнатур запрятанных под землю стратегических объектов с целью получения представления об их расположении. Во всех этих полетах американцам удавалось обманывать российские системы ПВО, представляя фальшивые полетные планы через агента в руководстве. И вот сейчас этот агент получил по радио приказ сделать так снова.

На этот раз "Ил-76Т" впервые должен был взять на борт американских солдат, и впервые ему предстояло пробыть в воздушном пространстве России так долго – восемь часов. Самолет должен был вылететь из Хельсинки, доставить "Бомбардира" к месту десантирования и улететь дальше в Японию. В прошлом он еще ни разу не находился в воздухе настолько долго, чтобы можно было успеть его засечь, выяснить, что он нигде не зарегистрирован, и присмотреться к нему более внимательно.

И Боб Герберт, и генерал Перед прекрасно сознавали, с каким риском придется столкнуться экипажу самолета и "Бомбардиру", о чем оба прямо высказались Майку Роджерсу во время селекторного совещания.

Роджерс, разделяя их беспокойство, спросил, есть ли альтернативные варианты. Перед был согласен с Гербертом, что, хотя техническая сторона операции находится в ведении Опцентра, политические вопросы должны решать Государственный департамент и Белый дом. Роджерс напомнил Герберту и указал генералу, что, до тех пор пока не будет достоверно установлен характер груза, перевозимого тем загадочным поездом, операция имеет исключительно разведывательный характер. И пока ситуация не изменится, у него нет выбора, кроме как продолжать действовать в таком ключе – невзирая на риск. Роджерс напомнил, что разведка на месте неизбежно сопряжена с риском... но бывают моменты, как, например, сейчас, когда обойтись без нее нельзя.

Итак, "Ил-76Т" был подготовлен к вылету. В самолет загрузили парашюты и теплую одежду, и он, поднявшись в воздух, направился в сторону Хельсинки, имея специальное разрешение министра обороны Финляндии Калле Нисканена, – хотя ему сообщили только то, что полет будет иметь исключительно разведывательный характер, умолчав о десантировании разведгруппы на российскую территорию. Эту проблему Лоуэллу Коффи придется решать, когда самолет уже снова окажется в воздухе, хотя уговорить министра Нисканена, славящегося своими ярыми антироссийскими настроениями, вряд ли составит особого труда. А тем временем Герберт попросил радистов Опцентра установить связь с подполковником Скуайрсом.

Глава 32

Вторник, 23.27, юг Финляндии

– Никакого лицемерия тут нет, – объяснял Скуайрс Сондре Де-Вонн, когда "Старлифтер" начал снижаться, заходя на посадку в аэропорт Хельсинки. Все бойцы "Бомбардира", переодевшись в штатское, стали похожи на обычных туристов. – Да, кофе является сильным стимулирующим средством, и если пить его бочками, он будет плохо влиять на желудок. Но вино разрушает печень и головной мозг.

– Нет, если употреблять его в умеренных количествах, – ответила Сондра, снова проверяя свое снаряжение. – И у ценителей вин есть такое же право поднимать шум по поводу выдержки, вкуса и букета, как у тех, кто так же в точности относится к кофе.

– Я не поднимаю шум по поводу кофе, – возразил Скуайрс. – Я не болтаю его в кружке, вдыхая аромат. Я его просто пью, и точка. И я также не притворяюсь, что напиваться, попивая вино маленькими глоточками в элегантной обстановке, это элегантно. – Он рубанул воздух ладонью. – Конец дебатов.

Нахмурившись, Сондра застегнула "молнию" внешне ничем не примечательного рюкзака, в котором лежали компас, охотничий нож с девятидюймовым лезвием, пистолет "М-9" 45-го калибра, одна тысяча долларов наличными и топографические карты окрестностей Санкт-Петербурга, которые Скуайрс во время полета распечатал с компьютера. Командир не имел права так несправедливо использовать свое служебное положение, но молодая женщина напомнила себе, что никто и не говорил, что в армии все справедливо. Высокие звания имеют свои привилегии – этим и другими стереотипами прожужжали ей уши родители, когда она им объявила, что собирается сразу же после окончания Колумбийского университета пойти в армию. – Если ты хочешь поездить по свету, валяй! – сказал Сондре отец. – Отдохни годик, мы можем себе это позволить.

Однако дело было не в этом. Карл Де-Вонн по прозвищу "Заварной крем", начавший с нуля и сделавший состояние на производстве мороженого в Новой Англии, никак не мог взять в толк, почему его единственная дочь, у которой есть все, что только можно пожелать, получив диплом бакалавра в области литературы, пошла в Военно-морской флот. И не просто во флот: продемонстрировав завидное упрямство, Сондра добилась зачисления в "Морские львы". Возможно, это явилось следствием того, что в детстве ей ни в чем не отказывали, и теперь она захотела испытать себя. А может быть, Сондре нужно было сделать что-то такое, чего не сделал ее отец, добившийся в жизни всего. И "Морские львы", а затем и "Бомбардир" определенно явились серьезным испытанием.

Пока Сондра, вспоминая спор со Скуайрсом, гадала, как такой умный человек может быть настолько упрямым, поступил вызов из Опцентра. Скуайрс взял трубку, выслушал то, что ему сказали, – как всегда внимательно, не перебивая, – и вернул трубку Иси Хонде.

– Итак, дамы и господа, прошу всех собраться поближе ко мне! – громко объявил Скуайрс и, втянув голову в плечи, словно полузащитник американского футбола, готовый ринуться на оборону противника, направился к своим бойцам. – Слушайте последние известия. Рядовой Джордж, по прибытии в Хельсинки вы остаетесь там. Даррел Маккаски договорился о том, чтобы с вами связался майор Ахо из Министерства обороны Финляндии. Майор познакомит вас с вашим напарником, оперативным работником Д-16 Пегги Джеймс, и вам с ней придется заниматься Эрмитажем вдвоем, без посторонней помощи. Извините, но остальных ждет важное дело в другом месте. Вам предстоит совершить путешествие на карликовой подводной лодке через акваторию Финского залива в устье Невы. У финнов министр обороны – дерзкий ковбой, который регулярно наведывается с разведывательными экскурсиями в гости в Санкт-Петербург. Русские наблюдают за своей морской границей не слишком пристально, во-первых, потому что у них не хватает людей, и потом Москву сейчас нисколько не беспокоит нападение со стороны Финляндии.

– Непростительная небрежность, – заметила Сондра Де-Вонн.

– Вам с Джеймс придется плыть в Петербург среди бела дня, – продолжал Скуайрс. – Генерал Роджерс предпочел бы, чтобы вы дождались ночи, но именно днем совершают прогулки русские карликовые субмарины, так что вы присоединитесь к ним. К счастью, база карликовых подводных лодок Балтийского флота находится в Копорской губе недалеко от города. По прибытии в Хельсинки вам выдадут форму российского военно-морского флота. Если вас по какой-либо причине остановят, мисс Джеймс свободно владеет русским, и у вас будут все необходимые документы. У финнов в Министерстве безопасности есть специальный отдел, занимающийся подделкой российских документов. Майор Ахо сообщит вам вашу "легенду" и снабдит загранпаспортами с визами, чтобы вы смогли спокойно покинуть территорию России как российские военные, выезжающие в Финляндию на отпуск. Добравшись до Эрмитажа, постарайтесь выяснить все, что возможно, о центре связи, который, судя по всему, находится там. Если можно будет там что-нибудь вывести из строя, никого не устраняя, даю вам полную свободу. Вопросы есть?

– Так точно, сэр. Насколько я понял, пока мы будем в Финляндии, руководство операцией будет осуществлять майор Ахо. А кто будет главным в России?

Скуайрс стиснул зубы.

– Перехожу к этому. Опцентр придумал для вас кое-что интересное. Агент Джеймс должна была подчиняться офицеру, руководящему группой. Поскольку офицера, то есть меня, в группе не будет, она отправится в роли наблюдателя. Другими словами, она не обязана выполнять твои приказы, Дэвид.

– Прошу прощения, сэр?

– Понимаю, рядовой, это очень странно. Могу сказать только вот что: делай свое дело. Если у Джеймс будут какие-либо мысли, выслушай их. Если ей не понравится то, что предлагаешь ты, спорь, отстаивай свою позицию. Она опытный игрок, так что все будет в порядке. Больше вопросов нет?

Джордж козырнул.

– Никак нет, сэр.

Даже если он испытывал беспокойство или возбуждение, на его молодом розовом лице это никак не отразилось.

– Вот и хорошо. – Скуайрс обвел взглядом остальных. – Ну а нам предстоит совершить небольшое путешествие. Мы пересядем на борт российского транспортного самолета, припасенного у наших в загашнике, и вылетим в неизвестном направлении. Остальная часть задания будет доведена до нашего сведения уже в пути.

– Сэр, у вас нет никаких мыслей по поводу того, что это может быть? – спросила Сондра.

Скуайрс устремил на нее взгляд своих серо-стальных глаз.

– Если бы были, – сказал он, – я бы вам сказал. Как только мне что-нибудь становится известно, я сразу же делюсь этим со всеми.

Сондре удалось выдержать взгляд подполковника, однако ее буйная радость растворилась, словно кусок сахара, который она осмеливалась добавлять в свой кофе. Сначала их предыдущий разговор, а теперь эта отповедь открыли молодой женщине ту черту Скуайрса, которую она не замечала в течение предыдущего месяца, проведенного в составе "Бомбардира". Она увидела не горячего, стремительного человека, требующего "собрать силы, шевелить задницей, целиться точнее", а властного командира. Переход от погонщика к вождю был плавным, но очень важным. И Сондра поймала себя на том, что это произвело на нее впечатление.

Когда Скуайрс распустил группу, Сондра вернулась на место и, закрыв глаза, постаралась сделать то, чему ее научили в центре подготовки "Морских львов": она подхлестывала свой энтузиазм, напоминая себе, что здесь она не ради Скуайрса, а ради себя самой и ради своей Родины.

– Рядовая Де-Вонн!

Сондра открыла глаза. Подполковник Скуайрс склонился к ней так, чтобы его было слышно за шумом двигателей. Выражение его лица было уже далеко не таким неприступным, как несколько минут назад.

– Да, сэр?

– Маленький совет, – сказал он. – На базе ты продемонстрировала величайшее рвение. Мне почти не приходилось сталкиваться с таким. Не знаю, на кого ты злишься или на кого тут хочешь произвести впечатление... – Скуайрс постучал себя по виску. – Однако на меня ты точно произвела впечатление. У тебя есть ум, у тебя есть мастерство, иначе тебя не было бы здесь. Но, рядовая Де-Вонн, остальные члены моей группы знают следующее: во время задания главными достоинствами являются осторожность, выдержка, сила и справедливость. Ты меня понимаешь?

– Кажется, понимаю, сэр.

– Выскажусь по-другому, – продолжал Скуайрс, усаживаясь на скамью и застегивая ремень безопасности. – Держи открытым все, кроме рта, и все будет в порядке.

Надев на плечо ремень, Сондра откинулась назад. Она все еще огорчалась и злилась на то, что подполковник Скуайрс выбрал именно этот момент и именно этот способ, чтобы поделиться своей жизненной философией. Однако у нее в душе, как никогда, окрепла уверенность, что за этим человеком она, не раздумывая, пойдет в самое пекло...

Глава 33

Понедельник, 16.30, Вашингтон

Роджерс сидел у себя в кабинете, перечитывая заново новый план действий "Бомбардира", составленный в ОТСП. В этот момент Стивен Вьенс прислал ему по электронной почте дополнительную информацию о таинственных ящиках, полученных спутником УЭЭПА.

Судя по всему, ящики заполнены какой-то однородной массой. Скорее всего, это не станки или оборудование. Два человека поднимают ящик без труда. Фотографии направлены Мэтту Столпу для дальнейшего анализа.

Роджерс пробормотал под нос:

– Брикеты кокаина или пакеты с героином прекрасно подходят под это описание. И я бы с радостью заставил ублюдков сожрать их все до одного.

Послышался стук в дверь. Роджерс нажал кнопку, впуская Лоуэлла Коффи.

– Вы хотели меня видеть? – спросил юрист.

Роджерс махнул рукой, приглашая его садиться. Сняв длинное черное пальто, Коффи устроился в кожаном кресле. Под глазами юриста темнели мешки, обычно безукоризненно уложенные волосы несколько растрепались. День у него выдался долгий и тяжелый.

– Ну, как прошло заседание комиссии Конгресса по надзору за разведывательными ведомствами? – спросил Роджерс.

Коффи поправил рукава пиджака, так, чтобы были видны манжеты рубашки с запонками.

– Я изложил наш скорректированный план сенаторам Фокс и Карлину, и мне сказали, что мы определенно спятили. Сенатор Фокс повторила это дважды. Окончательный ответ: в первоначально утвержденном плане "Бомбардира" ничего не менять. На мой взгляд, Майк, сенаторы боятся столкновения с российской армией.

– Я не могу забивать себе голову их проблемами, – угрюмо промолвил Роджерс. – Мне нужно, чтобы мои люди были на месте. Вернись в комиссию, Лоуэлл, и объясни, что о столкновении речь не идет. Мы собираемся лишь провести разведку.

– Лишь провести разведку, – недоверчиво повторил Коффи. – Сенаторы ни за что на это не купятся. Я сам в это не верю. Я хочу знать, что мы собираемся выяснять?

– То, куда направляются эти солдаты и что именно они охраняют.

– Для этого необходимо будет проникнуть в состав, – заметил Коффи. – А это уже получается чересчур непосредственный метод ведения разведки. А что, если "Бомбардир" будет обнаружен? Что мне сказать сенаторам? Мы будем сражаться или сдадимся в плен?

– "Бомбардир" в плен не сдается, – решительно произнес Роджерс.

– В таком случае не может быть и речи о моем возвращении, – заключил Коффи.

– Ну хорошо, – пошел на попятную Роджерс. – Скажи, что сражаться мы не будем. Скажи, что мы не воспользуемся ничем более серьезным, чем шоковыми гранатами и слезоточивым газом. Мы всех усыпим, и никто не пострадает.

– Я все равно не смогу предстать с этим перед комиссией, – сказал Коффи.

– В таком случае пошли сенаторов ко всем чертям! – раздраженно воскликнул Роджерс. – Проклятие, даже если у нас будет одобрение комиссии, мы все равно нарушим международные законы.

– Верно, – подтвердил Коффи. – Но если мы попадемся, отдуваться придется Конгрессу, а нас четвертовать не станут. Вы хоть представляете, сколько внутренних и международных законов и соглашений можно нарушить одним этим действием, которое вы предлагаете? Хорошего во всем этом только то, что в тюрьму вы не попадете. Вам придется провести в судах минимум лет сорок, отвечая по всем пунктам обвинения.

Роджерс задумался.

– А что, если ты скажешь комиссии, что наши действия не будут направлены против законного российского правительства?

– Действия на территории России? В таком случае против кого же они будут направлены?

– У нас есть все основания полагать, что одно официальное лицо, очень высокопоставленное, связалось с наркобаронами, – ответил Роджерс.

– Если это так, почему бы просто не предупредить нового российского президента? – спросил Коффи. – Если он сам пригласит нас...

– Не пригласит, – прервал его Роджерс. – Победа президента Жанина не настолько полная, чтобы он был в силах противостоять взбунтовавшимся министрам своего правительства.

Коффи задумался, осмысливая новую информацию.

– Высокопоставленное официальное лицо. Выборное?

Роджерс покачал головой.

– Назначенное на должность предшественником Жанина. Несомненно, оно с нее слетит, как только Жанин станет достаточно силен, чтобы взять в руки метлу.

Коффи пожевал губу.

– Возможно, хватит уже этого плюс наркотики. Наш Конгресс любит расправляться с разного рода негодяями, которых ненавидят избиратели. А что насчет президента? Он поддержит нас в этом, или же мы предоставлены сами себе?

– Поль объяснил ему наши намерения, – сказал Роджерс. – Лоуренс не в восторге от того, что мы предлагаем, но у него так и чешутся руки врезать кому-нибудь за кровавую катастрофу в Нью-Йорке.

– Ну а сам Поль, насколько я понял, вас поддерживает?

– Поддерживает, – подтвердил Роджерс, – если ты сможешь получить одобрение комиссии Конгресса.

Коффи закинул ногу на ногу. Его лакированный ботинок начал нервно подрагивать.

– Я так понимаю, для доставки "Бомбардира" на место вы собираетесь использовать что-то помимо "Старлифтера"?

– Мы достали из чулана в Берлине древний "Ил-76Т", пахнущий нафталином, и отправили его в Хельсинки.

– Минуточку, – встрепенулся Коффи. – И послу Филминору уже удалось получить согласие финляндского правительства на вторжение в российское воздушное пространство?

– Нет, – возразил Роджерс. – Боб связался напрямую сминистром обороны.

– С Нисканеном? – воскликнул Коффи. – Я же не далее как сегодня утром говорил вам, что это просто сумасшедший! Именно поэтому финны и держат его на посту министра обороны. Москве просто страшно иметь с ним дело. Но последнее слово не за ним. Вам необходимо получить одобрение президента Ярвы и премьер-министра Лумираэ.

Роджерс сказал:

– От Нисканена мне требуется только разрешение посадить "Ил-76Т" в Хельсинки. Как только мои люди поднимутся в воздух, пусть он или наш посол улаживают дело с президентом и премьер-министром.

Коффи покачал головой:

– Майк, на этот раз вы в самом эпицентре землетрясения.

Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Даррел Маккаски.

– Я вам не помешал?

– Помешал, – ответил Коффи, – но все в порядке.

– Я уже слышал о погибшем агенте ФБР в Токио, – сказал Роджерс. – Я очень сожалею.

Коротышка Маккаски, ответственный за связь с ФБР и специалист по урегулированию кризисных ситуаций, почесал преждевременно поседевшие волосы и протянул Роджерсу бумаги.

– Он погиб с оружием в руках, – сказал он. – Полагаю, это что-то значит.

Коффи закрыл глаза, а Роджерс углубился в изучение документов.

– Это все пришло по факсу из Интерпола, – объяснил Маккаски. – На планах, составленных вскоре после захвата Польши фашистской Германией, показаны подвалы Эрмитажа. Русские понимали, что им придется воевать, поэтому они полностью очистили все подземные помещения, усилили несущие конструкции, превратив их в бункеры, и подготовили все для перемещения туда государственных учреждений и военного командования в случае нападения. Так что мы имеем дело со стенами и потолком из железобетонных блоков толщиной восемнадцать дюймов, водопроводом, вентиляцией. – Для того чтобы переоборудовать подвалы в секретный разведцентр, особых усилий не потребовалось бы.

Роджерс изучил архитектурные планы.

– Именно так поступил бы на месте русских я сам. Удивительно, почему они так долго ждали.

– По данным Интерпола, на самом деле подвалы время от времени использовались для радионаблюдения за различными регионами земного шара, – ответил Маккаски. – Но вы же знаете русских – они всегда предпочитали агентурную разведку техническим средствам наблюдения.

– Менталитет необразованных крестьян, – усмехнулся Роджерс. – Картофелина в руке лучше дюжины в каком-нибудь розовом пятилетнем плане.

– В чем-то вы правы, – согласился Маккаски. – Однако с крушением КГБ и повсеместным разоблачением русских шпионов ситуация, возможно, начинает меняться.

– Благодарю, – сказал Роджерс. – Переправь все эти материалы Скуайрсу, чтобы он изучил их вместе с тем из своих парней, который отправится в Санкт-Петербург. – Он посмотрел на Коффи. – Для тех, кто действует на грани фола, мы выполняем свое дело довольно неплохо. Как насчет того, чтобы получить все необходимые согласования к тому моменту, когда "Бомбардир" снова поднимется в воздух, то есть, – Роджерс взглянул на часы на компьютере, – то есть через час?

Казалось, Коффи был оглушен. Кивнув, он встал, снова поправил манжеты и посмотрел на Роджерса.

– Еще один момент, Майк. Как юрист и как друг должен вам напомнить, что, в соответствии с нашим уставом, раздел семь "Подотчетность военного персонала гражданскому начальству", подраздел "Б", параграф два, "Бомбардир" подчиняется старшему по званию армейскому офицеру. То есть вам. Директор Худ не вправе отменить ваш приказ.

– Наш устав я знаю почти так же хорошо, как "Комментарии к Галльской войне" Цезаря. К чему ты клонишь, Лоуэлл?

– Если мне не удастся получить согласие комиссии Конгресса, – объяснил Коффи, – и Поль отнесется к сенаторскому вето серьезно, то отозвать "Бомбардира" он сможет, только сместив вас с должности и назначив на ваше место нового заместителя директора. Если ему понадобится сделать это быстро, он сможет обратиться к дежурным офицерам.

– Я не стану доводить его до такого, – сказал Роджерс. – Если Поль попросит меня об этом, я отзову "Бомбардир". Но вот этим, – он похлопал себя по животу, – я чувствую, что он этого не сделает. Мы – центр реагирования на критические ситуации, и если мы сделаем все возможное для обеспечения безопасности группы "Бомбардир", мы разрешим этот кризис.

– Ребята, отдуваться вам придется одним, – предостерег Коффи.

– Только если операция завершится провалом, – заметил Даррел Маккаски. – После Северной Кореи у нас на заднице не должно было остаться живого места, однако мы одержали победу, и ни одна живая душа не пикнула.

Потрепав Коффи по плечу, Роджерс вернулся за стол.

– Не спеши писать эпитафии, Лоуэлл. Я тут недавно перечитывал выступления Черчилля, и, по-моему, сейчас как нельзя к месту то, что он сказал в своем обращении к парламенту Канады в декабре 1941 года. Вот его слова: "Когда я предупредил их, что Британия будет сражаться в одиночку, как бы они ни поступили, их генералы заверили премьер-министра и членов кабинета: "За три недели Англии свернут шею, как цыпленку". – Роджерс усмехнулся. – Ответ Черчилля, господа, мог бы стать новым девизом Опцентра: "Вот это цыпленок! Вот это шея!"

Глава 34

Понедельник, 23.44, Хельсинки

"Старлифтер" совершил посадку на отдельной взлетно-посадочной полосе в самой дальней части хельсинкского аэропорта, где его уже ждал майор Ахо. Высокорослый тяжеловес на беглом английском сказал подполковнику Скуайрсу, что является представителем министра обороны Нисканена и получил приказ оказывать американцам всяческое содействие.

Они стояли у открытого люка самолета на холодном пронизывающем ветру, который поднялся с наступлением ночи. Скуайрс ответил, что ему хочется только поскорее закрыть люк и дождаться приземления "Ил-76Т".

– Вас понял, – сказал Ахо. Его зычный голос, как и внушительная внешность, был преисполнен достоинства.

Оставив своего помощника вместе с бригадой наземных техников, занявшихся обслуживанием самолета, Ахо подождал, пока рядовой Джордж попрощается со всеми, выслушав теплые напутственные слова, после чего проводил его к ожидающей машине. Оба уселись сзади.

– Рядовой Джордж, вам уже приходилось когда-нибудь бывать в Финляндии? – спросил Ахо.

– Сэр, – ответил солдат, – до тех пор пока я не попал в армию, я не покидал пределы своего родного городка Лаббок, штат Техас. А затем до настоящего времени я не покидал пределы штата Вирджиния. Когда наша группа выполняла первое задание, меня еще не было в ее составе. Во время второго задания, в Филадельфии, я болел. На третье задание в Северную Корею вместо меня отправился наш генерал.

– В жизни, как и в шахматах, король берет пешку, – улыбнулся майор Ахо. – Зато на этот раз вы, по крайней мере с лихвой, наверстаете упущенное. Вам придется побывать в двух странах.

Джордж улыбнулся в ответ. Лицо майора Ахо светилось благожелательностью священника, светлые глаза сияли добротой, с чем Джорджу еще никогда не приходилось сталкиваться, имея дело с кадровым военным. Но под облегающим коричневым мундиром финского офицера чувствовалась накачанная мускулатура, какую молодой американец видел только по телевизору на соревнованиях культуристов.

– Но вам повезло, – продолжал майор. – Древние викинги считали, что воин, впервые пришедший в Финляндию с миром, становится неуязвим в бою.

– В это верили только викинги, сэр?

Ахо вздохнул.

– С тех пор мир изменился, рядовой. И... вы еще не встречались со своей напарницей, так?

– Совершенно верно, сэр, но я с нетерпением жду встречи с ней, – дипломатично ответил Джордж.

На самом деле Пегги Джеймс внушала ему страх. Ознакомившись с ее личным делом, переданным на борт самолета, он сильно усомнился в том, что готов иметь дело с ураганом в юбке.

– Лично я бы ей это не говорил, – усмехнулся Ахо, заговорщически подмигнув молодому американцу. – Но у викингов в общественной жизни решающую роль всегда играли мужчины-воины. Каждый воин постоянно носил при себе боевой топор, кинжал и меч, а одежда из меха лисицы, бобра или даже белки была скроена таким образом, чтобы одна рука оставалась свободной – та, которой сражаться. А женщина прикрывала груди двумя коробочками, сделанными из железа, меди, серебра или золота, в зависимости от того, насколько богат ее муж. Кроме того, она носила на шее ошейник, показывая свою полную подчиненность мужчине. Несколько лет назад у нас в стране разгорелись нешуточные споры по поводу того, как преподавать историю викингов в школе. – Он откинулся назад. – Нельзя оскорблять женщин, нельзя оскорблять англичан, которые нередко становились жертвами викингов, нельзя оскорблять христиан, которых убивали язычники-викинги – не желавшие видеть уничтожение своей культуры, как это произошло с племенами вестготов, остготов, бургундцев, ломбардцев и алеманов. К счастью, историческая точность все-таки одержала верх над политкорректностью. Только представьте себе, что можно стесняться такой истории, как наша!

– Вы совершенно правы, сэр, – согласился Джордж.

Он посмотрел на ночное небо, усыпанное звездами. На это же самое небо смотрели древние викинги – с благоговейным почтением или страхом? По мнению Джорджа, викинги не боялись никого и ничего – за исключением бесчестья. Подготовка частей специального назначения, будь то "Морские львы", английские "коричневые береты" или российский спецназ, включает в себя не только совершенствование физических навыков, но и психологическую закалку: одних марш-бросков продолжительностью двадцать четыре часа с пятидесятипятифунтовым рюкзаком за спиной мало; нужна еще глубокая вера в то, что смерть приходит быстро, а позор, неудача остаются на всю жизнь. И Джордж это усвоил всем своим сердцем.

И все же он не мог отрицать, что ему было бы гораздо спокойнее чувствовать себя "полностью одетым": иметь на поясе сумку, набитую шоковыми гранатами, кевларовый бронежилет со спрятанными в отвороты кинжалами для рукопашного боя, противогаз "Лейлэнд и Бирмингем", а также несколько запасных магазинов с патронами калибра 9 мм. А так у него в рюкзаке были лишь очки ночного видения АН/ПВС-7А, инфракрасный прицел АН/ПАС-7, способный обнаруживать скрытые предметы по выделяемому ими теплу, и бесшумный пистолет-пулемет "Хеклер и Кох МП-5-СД-3" со складным прикладом и интегрированным глушителем – даже стук затвора поглощался специальными резиновыми буферами, и при использовании дозвуковых боеприпасов выстрелы из него нельзя было услышать на расстоянии пятнадцати шагов. И паспорт. Паспорт тоже лежал в рюкзаке. Именно на такой стратегии отхода остановился Даррел Маккаски.

– И все же, сэр, не думаю, что вашим предкам приходилось делать то, что сейчас предстоит нам, – сказал Джордж, стараясь не отвлекаться на детали. Он оторвался от красоты Млечного Пути, поскольку машина въехала в город и свернула на главный бульвар, Похъеспланади, Северную эспланаду, пересекающий Хельсинки с востока на запад через самый центр. – Я хочу сказать, викингу с полным арсеналом оружия, в рогатом шлеме было бы нелегко проникнуть незамеченным в чужую страну.

– Верно, – согласился Ахо, – но наши предки и не пытались проникать скрытно. Они предпочитали наводить своим появлением ужас на все население, и местным правителям приходилось иметь дело не только с иностранными завоевателями, но и с паникой своих подданных.

– Ну а нам, сэр, предстоит плыть в карликовой подводной лодке, – сказал Джордж.

– Мы предпочитаем называть их "маленькими мародерами", – заметил Ахо. – Вам не кажется, так более звучно?

– Да, сэр, – подтвердил Джордж.

Машина остановилась перед величественным Президентским дворцом, построенным для российских императоров, которые правили Финляндией начиная с 1812 года, на месте сгоревших при пожаре деревянных зданий, возведенных за два столетия до этого шведской королевой Кристиной Августой. Майор Ахо провел рядового Джорджа через боковой вход.

В этот поздний час во дворце царила тишина. Предъявив документы часовому, Ахо поздоровался с немногочисленными ночными дежурными, после чего отвел Джорджа в небольшой кабинет, расположенный в самом конце узкого, тускло освещенного коридора. Рядом с дубовой дверью висела бронзовая табличка, извещающая, что это кабинет министра обороны. Ахо двумя ключами отпер дверь и вошел в кабинет.

– У министра Нисканена в городе несколько рабочих мест, – объяснил майор. – Этим кабинетом он пользуется, когда они с президентом Ярвой в хороших отношениях. Сейчас кабинет свободен. – Усмехнувшись, Ахо добавил, понизив голос: – Изменилось еще кое-что. Во времена таких полководцев и правителей, как Хальфан, Олаф Трюгвесон, Кнуд и Свен Вилобородый[16], вожди не выносили свои разногласия в парламенты, конгрессы и в средства массовой информации. Они ставили к стене рабыню и бросали в нее боевые топоры, и тот, кто попадал, проигрывал. После чего все сразу же забывали о споре и продолжали веселую попойку.

– Понимаю, сэр, почему в наши дни подобный подход не сработает, – отметил Джордж.

– О, сработал бы, – возразил майор. – Просто у него было бы много противников.

В кабинете горел свет, и Джордж увидел стоящую перед письменным столом женщину в черном спортивном костюме, которая, склонившись, изучала карту. Она взглянула на вошедших и выпрямилась. Женщина была стройной, с большими голубыми глазами и коротко остриженными русыми волосами. У нее были маленькие губы естественного алого цвета, решительный нос оканчивался небольшим загибом вверх, а необычайно бледная кожа на щеках была покрыта едва заметной россыпью веснушек.

– Мисс Джеймс, – сказал Ахо, закрывая дверь и приветственно приподнимая над головой фуражку, – позвольте представить вам рядового Джорджа.

– Рад познакомиться с вами, мэм, – улыбнулся Джордж, снимая рюкзак.

Мельком взглянув на него, Пегги вернулась к изучению карты.

– Добрый вечер, рядовой, – сказала она. – На вид вам не больше пятнадцати.

Своим четким английским произношением и резкими манерами Пегги Джеймс напомнила Джорджу актрису Бетти Дэвис в молодости.

– На самом деле, пятнадцать с половиной, – сказал он, приближаясь к столу. – Если говорить о размере воротника.

Молодая женщина оторвала взгляд от карты.

– А вы, вижу, шутник.

– У меня много талантов, мэм, – сказал Джордж.

Не переставая улыбаться, американец запрыгнул на стол и встал, широко расставив ноги на карте; этим же самым молниеносным движением он схватил ножик для бумаги и приставил лезвие к горлу Пегги.

– Еще я умею убивать, быстро и бесшумно.

Их взгляды встретились, и Джордж сразу же понял, что совершил ошибку. Пегги сделала это, чтобы отвлечь его внимание. Она с силой ударила обеими руками Джорджа по запястью. Ножик упал на стол, и через мгновение Пегги уже махнула правой ногой над картой, сбивая молодого американца с ног. Он повалился на бок, а она, схватив его за воротник, увлекла на пол и, перевернув на спину, уселась сверху, коленом придавив к полу его шею.

– На будущее, – сказала Пегги, – если вы соберетесь кого-нибудь убивать, делайте это без лишних разговоров. Договорились?

– Договорились, – ответил Джордж. Он вскинул ноги, оставшись лежать на одних лопатках, и, обвив лодыжками Пегги шею, повалил ее вниз, переворачивая навзничь. – Хотя на этот раз я сделаю исключение.

Подержав в назидание молодую женщину удушающим захватом, он наконец ее отпустил. Пегги жадно глотнула ртом воздух. Джордж протянул руку, помогая ей подняться на ноги.

– Впечатляет, – задыхаясь, выдавила она, растирая шею левой рукой. – Но вы упустили из виду одну мелочь.

– Какую же, мэм?

Пегги показала зажатый в правой руке ножик.

– Я успела его схватить, когда вы валили меня на пол. Учитывая то, как вы меня держали, я могла бы вонзить его вам в любое место.

Потирая шею, Пегги вернулась к карте, а рядовой Джордж, взглянув на ножик, мысленно обругал себя последними словами. Его нисколько не смутило то, что над ним взяла верх женщина; на тренировках они с Сондрой не раз нещадно колотили друг друга. Однако в боевой обстановке такая мелочь, как забытый ножик для бумаги, может стать вопросом жизни и смерти.

Майор Ахо, все это время стоявший перед закрытой дверью, сказал:

– Итак, теперь, когда вы представлены друг другу надлежащим образом, быть может, пора перейти к делу?

Пегги молча кивнула.

– Когда вы подойдете к стоящему у причала кораблю, – продолжал майор, – ваш пароль будет: "Чудесный форштевень". Ответ: "Красивый бушприт". Рядовой Джордж, я уже объяснил мисс Джеймс порядок действий на борту карликовой подводной лодки. Я также дал ей денег в российской валюте и военную форму, которую вам предстоит надеть. – Он усмехнулся. – У нас российской военной формы здесь больше, чем у русских, причем лучшего качества. – Достав из внутреннего кармана кителя запечатанный конверт, Ахо протянул его рядовому Джорджу. – Здесь ваши документы на имя главного корабельного старшины Евгения Глебова и старшего матроса Ады Лундвер. Вы являетесь военнослужащими Российского военно-морского флота, которым поручено уточнить карту береговой линии и состояние бакенов. Это означает, мисс Джеймс, что со стороны должно казаться так, будто вы выполняете приказы рядового Джорджа.

– Но он же не знает ни слова по-русски, – заметила Пегги. – Что у нас из этого получится?

– У вас будет полтора часа плавания на корабле и десятичасовой переход на подводной лодке, чтобы обучить его основам, – сказал Ахо. – Ну вот, кажется, это все. Вопросы есть?

– Никак нет, сэр, – ответил Джордж.

Пегги молча покачала головой.

– В таком случае, все замечательно, – улыбнулся майор. – Желаю удачи.

Подхватив тяжелый рюкзак со снаряжением, Джордж поспешил было следом за майором Ахо, но тот, выйдя в коридор, закрыл за собой дверь.

Молодой американец едва успел остановиться, чтобы не наскочить на закрытую дверь.

– Ох уж эти офицеры! – с негодованием вздохнул он, берясь за ручку.

– Не надо! – рявкнула Пегги.

– Прошу прощения? – удивленно обернулся Джордж.

– Поставь свой рюкзак, – продолжала Пегги. – Мы с тобой еще никуда не идем.

– Что вы хотите сказать?

Она достала из шкафчика моментальный фотоаппарат.

– Улыбнись!

Когда майор Ахо выходил из здания, за ним наблюдала женщина, которая прогуливалась с собачкой вдоль спокойных вод Южного причала. Валя приехала сюда на велосипеде от дома давнишнего агента ФСБ, бывшего финского полицейского, вышедшего на пенсию. Прислонив велосипед к фонарному столбу, она сама отошла подальше от луча света. Скрывшись в надежной темноте, Валя дала отдохнуть собаке, запыхавшейся после недолгой пробежки, – свирепого стаффордширского терьера, с чьей помощью она расправилась с британским шпионом в Санкт-Петербурге, сменил симпатичный, спокойный спаниель. Здесь Вале не нужно было никого устранять: ее задача заключалась в том, чтобы проследить и доложить полковнику Росскому.

Российский операционный центр без труда проводил американский самолет до Хельсинки; еще проще Вале было проводить майора и его нового американского друга из аэропорта до Президентского дворца. Теперь водитель ждал в машине за углом, на Канавакату, рядом с величественным Успенским собором, а Валя наблюдала за тем, чем занимаются финский офицер и американский шпион.

"Точнее, два шпиона", – мысленно поправила себя Валя, увидев, что Ахо вернулся к своей машине в сопровождении двух человек.

Убедившись, что все трое сели в машину, Валя дернула собаку за ошейник, и та громко залаяла – дважды, затем два раза и еще два раза.

– Рути, успокойся! – крикнула Валя, снова дернув за поводок.

Прекрасно вышколенная собака умолкла.

Майор Ахо огляделся вокруг, но, не увидев никого в темноте, сел в машину на переднее правое сиденье. Остальные двое устроились сзади. Русская разведчица убедилась, что "Вольво" ее напарника, предупрежденного лаем, свернуло на Эспланаду. Они заранее условились, что напарник проследит за машиной, после чего вернется к ней; она же сама решила остаться и проверить, что больше никто не выйдет из этого крыла дворца. Не исключено, что противник, потеряв двух агентов, предпримет чрезвычайные меры предосторожности, чтобы защитить остальных. Некоторые страны для обеспечения безопасности своих людей готовы пойти на все: пять лет назад, когда Валя только начинала работать в разведке, ее начальник стал жертвой подставной операции, которую английская служба Д-16 проводила, прикрывая настоящую операцию. Уволенный с позором из разведки, он покончил с собой. Валя Сапарова не собиралась повторить его ошибку.

Продолжая прогуливаться по набережной, она слушала спокойный плеск воды о гранит, наблюдая за редкими машинами и еще более редкими прохожими, которые появлялись на Эспланаде.

И вдруг на ее лице появилась довольная усмешка: из Президентского дворца вышли двое, подозрительно похожие на тех, кто незадолго до этого уехал вместе с финским офицером...

Глава 35

Вторник, 01.08, Санкт-Петербург

Совершая полеты в космос, генерал Орлов привык к строгому распорядку дня: определенное время отводилось на еду, сон, работу, личную гигиену и на физические упражнения. Затем, начав учить других, он продолжал соблюдать четкий режим, потому что это существенно облегчало жизнь.

Однако за те два года, что Орлов руководил Операционным центром, от строгого распорядка дня не осталось и следа, поскольку ему всегда не хватало времени. Он почти забросил занятия спортом, по поводу чего очень переживал. В течение последних нескольких недель, по мере приближения начала работы центра, Орлов перестал и высыпаться, что также не могло не сказаться на его самочувствии.

Генерал был готов к тому, что сегодня ему придется задержаться на работе допоздна, разглаживая шероховатости в работе различных систем, хотя их оказалось на удивление мало. В случае необходимости можно даже было задействовать оперативников из спецназа полковника Росского, размещенных в городе Пушкин в окрестностях Петербурга. К счастью, Росский получил сообщение о том, что сотрудникам Федеральной службы безопасности удалось обнаружить и задержать официанта, работавшего на британского шпиона, и его сейчас доставляют в Санкт-Петербург. Несомненно, его удастся убедить помочь выманить из нор остальных агентов – это даст больший эффект, чем скорая и жестокая расправа Росского над двумя разведчиками. Орлов ни на минуту не поверил в то, что английский шпион сам покончил с собой, и сожалел о том, что не смог его допросить.

В любой работе случаются неудачи, под которые приходится подстраиваться. Орлов оставался сосредоточенный и внимательным. Однако он очень не любил ждать – особенно недостающих элементов мозаики. Когда ему во время космического полета приходилось устанавливать неисправность, под рукой у него всегда был перечень тестов. Сейчас же ему оставалось только сидеть, коротая время второстепенными мелочами, и дожидаться поступления информации.

Сообщение от Вали Сапаровой поступило в 01.09 – в Хельсинки только-только минула полночь. Поскольку российская разведчица не хотела рисковать, постоянно нося при себе радиостанцию защищенной связи, она просто воспользовалась услугами международной телефонной связи, позвонив из обычного телефона-автомата на улице финской столицы в Санкт-Петербург, на телефонный коммутатор. И уже оттуда сотрудник Операционного центра переадресовал ее вызов на связистов в Эрмитаже. Делалось это для того, чтобы нельзя было проследить входящие и исходящие звонки центра.

Сообщения, поступающие от агентов по открытым линиям связи, имели форму личных бесед с друзьями, родственниками или соседями. Если оперативник не начинал разговор с просьбы переговорить с каким-то конкретным человеком, это служило для центра сигналом не обращать внимания на содержание. Иногда агенты прибегали к подобным методам, чтобы сбить с толку контрразведчиков, которые подслушивали разговоры, пытаясь понять их смысл. Но как только речь заходила о погоде, слушатель понимал, что далее последует собственно сообщение.

Валя спросила, может ли она поговорить с дядей Борисом. Этим именем она называла полковника Росского, которого тотчас же предупредил о звонке оператор, дежурящий за одним из девяти компьютеров, подключенных к линиям телефонной и радиосвязи. Схватив наушники с микрофоном, Росский тотчас же ответил на звонок. Генерал Орлов взял у оператора параллельно подключенные наушники и прижал их к уху. Цифровой магнитофон записывал разговор.

– Драгоценная моя птичка, – ответил Росский, – ну, как тебе гостится у твоего короля?

Кодовым именем "король" полковник воспользовался, чтобы посторонний человек, подслушавший разговор, не понял, о ком идет речь.

– Очень хорошо, – ответила Валя. – Извините, что звоню так поздно, но я была очень занята. Погода стоит просто прекрасная, и я весь день знакомилась с достопримечательностями города.

– Рад за тебя.

– Я и сейчас гуляю с собакой, звоню из телефона-автомата. Король уехал в аэропорт провожать двух своих приятелей, но мне не захотелось ехать вместе с ним. Вместо этого я прокатилась на велосипеде в порт.

– Я так и думал, что ты обязательно приедешь сюда, – сказал Росский. – Тебе здесь нравится?

– Очень, – ответила Валя. – Я видела, как двое готовятся покататься по заливу.

Орлов обратил внимание, что она употребила предлог "по", а не "в". Это имело очень большое значение. Значит, эти двое воспользуются надводным кораблем, а не подводной лодкой.

– И они не боятся выйти в море в темноте? – спросил Росский.

– Ничуть, – ответила Валя. – Странное время для прогулок по морю, но они сели на очень быстрый катер и, похоже, отправились куда-то с определенной целью. Наверное, дядя, они собираются насладиться зрелищем восхода солнца над морем. Молодые мужчина и женщина – очень романтично, ты не находишь?

– Очень, – согласился Росский. – Дорогая, мне бы не хотелось, чтобы ты гуляла одна по улицам в столь поздний час. Думаю, тебе лучше вернуться домой, и мы поговорим обо всем завтра.

– Уже иду, – ответила Валя. – Спокойной ночи.

Протянув наушники оператору, Орлов задумчиво его поблагодарил. Росский тоже снял наушники и с сосредоточенным выражением лица проследовал за генералом к нему в кабинет. Хотя этот разговор мог прослушать любой сотрудник командного центра, Орлов не хотел обсуждать его при посторонних. Предатели могут быть где угодно.

– Дерзости им не занимать! – в ярости воскликнул Росский, когда за ними закрылась дверь. – Подумать только – плыть на катере!

– Мы сами виноваты в том, что не отнеслись к финнам более серьезно, – сказал Орлов, присаживаясь на край письменного стола. – Вопрос стоит так: позволим этим двоим заявиться к нам или перехватим в Финском заливе?

– Позволить им ступить на российскую землю? – возмутился Росский. – Ни за что! Мы будем следить за ними со спутника и остановим их, как только они окажутся в российских территориальных водах. – Полковник говорил, устремив взор вдаль, как будто рассуждал вслух, а не беседовал со своим начальником. – Лучше всего было бы наставить мин с рыболовецких судов, но мне бы все же не хотелось настолько в открытую щелкать по носу министра Нисканена. Нет, – продолжал он, – я прикажу флоту выслать с базы на острове Гогланд автоматическую карликовую подводную лодку, управляемую по радио. Случайное столкновение... мы открыто заявим о гибели своей субмарины и свалим вину на финнов.

– Способов расправиться с незваными гостями много, – сказал Орлов. – Но повторяю, а что, если позволить им высадиться?

Росский перевел взгляд на генерала. Теперь его глаза уже не горели энтузиазмом, а остекленели от ярости.

– Товарищ генерал, можно задать вам один вопрос?

– Разумеется.

– Вы что, намереваетесь ставить мне палки в колеса во всех моих начинаниях?

– Да, – подтвердил Орлов, – если ваши мысли и методы будут противоречить характеру деятельности Операционного центра. Наша задача заключается в сборе информации. Убив этих двух агентов и лишив Нисканена возможности присылать новых врагов, мы ничего не добьемся. За этими оперативниками последуют другие, если не из Финляндии, то, возможно, через Турцию или Польшу. Какие ресурсы понадобятся нам, для того чтобы прикрывать все направления? Не лучше ли будет выяснить, чем занимаются эти агенты, и заставить их работать на нас?

Росский слушал генерала, и у него на лице раздражение сменялось неприкрытой яростью. Когда Орлов закончил, его заместитель подчеркнуто отодвинул манжету и взглянул на часы.

– Судя по всему, эти двое собираются прибыть к нам до восхода солнца, до которого остается чуть больше четырех часов. Так что вы должны сообщить мне о своем решении в самое ближайшее время.

– Мне нужно знать, какие силы мы можем выделить, чтобы наблюдать за незваными гостями, – начал Орлов. Запищал телефон на столе. – А также сможет ли нам чем-нибудь помочь тот человек, которого задержал в Москве Погодин.

Протянув руку за спину, Орлов переключил телефон на громкоговорящую связь, чтобы хоть немного смягчить Росского. Тот, если и испытал чувство признательности, никак это не выказал.

– Да? – сказал Орлов.

– Товарищ генерал, это Зилаш. Почти полтора часа назад мы перехватили весьма странное сообщение из Вашингтона.

– В каком смысле странное? – уточнил Орлов.

– Это защищенное стойким шифром сообщение было адресовано самолету, летящему из Берлина в Хельсинки, – объяснил Зилаш. – Прапорщик Ивашин распорядился произвести наблюдение за этим самолетом с разведывательного спутника. Хотя его маршрут проходил через районы сплошной облачности – по-видимому, сделано это было умышленно, нам удалось пару раз хорошенько разглядеть самолет в разрывы между тучами. Речь идет об "Ил-76Т".

Орлов и Росский переглянулись, забыв про взаимную вражду.

– Где в настоящий момент находится этот самолет? – спросил Орлов.

– В аэропорту Хельсинки, товарищ генерал.

Росский подался вперед:

– Зилаш, вы смогли разглядеть его бортовой номер?

– Никак нет, товарищ полковник, но это "Ил-76Т" – тут никаких сомнений быть не может.

– В последнее время много наших самолетов поменяли хозяев, – сказал Росскому Орлов. – Возможно, этот "Ил" собираются использовать для скрытого пересечения границы.

– Мне в голову приходят два предположения, – задумчиво промолвил Росский. – Или те двое, которых видела Валя, призваны отвлечь наше внимание от какой-то другой операции, или американцы осуществляют с территории Финляндии две операции, не связанные между собой.

Орлов согласился.

– Мы узнаем больше, выяснив, куда направится дальше этот "Ил-76Т", – сказал он. – Зилаш, продолжай наблюдать за самолетом и тотчас же дай мне знать, если появится что-нибудь новое.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Как только Орлов отключил громкоговорящую связь, Росский шагнул к нему.

– Товарищ генерал...

Орлов поднял взгляд.

– Да?

– Если этот самолет войдет в воздушное пространство России, наши средства ПВО захотят его сбить, как это произошло с южнокорейским "Боингом". Их нужно предупредить.

– Согласен, – сказал Орлов, – однако, учитывая сплошную стену радаров и систем раннего оповещения, такая попытка будет равносильна самоубийству.

– В обычной ситуации – да, – подтвердил Росский. – Однако в последние несколько дней произошло резкое увеличение количества вылетов военно-транспортной авиации. Так что меня нисколько не удивит, если самозванец попытается незаметно проскользнуть и затеряться на бескрайних небесных просторах нашей Родины.

– Принимаю ваше замечание, – согласился Орлов.

– Ну а катер? – спросил Росский. – Мы обязаны предупредить военно-морской флот...

– Я отдаю себе отчет в том, что мы должны сделать, – прервал его Орлов. – Но катер предоставьте мне, полковник. Пусть эта парочка высадится на берег, мы установим за ними наблюдение и выясним, что именно они задумали.

Росский выпятил вперед нижнюю челюсть.

– Будет исполнено, товарищ генерал, – без воодушевления козырнул он.

– И еще, полковник.

– Да, товарищ генерал?

– Пожалуйста, проследите, чтобы с экипажем катера ничего не произошло. Приложите все силы. Мне не нужна гибель и этих иностранных разведчиков.

– Я всегда прилагаю все силы, товарищ генерал, – сказал Росский и, козырнув еще раз, вышел из кабинета.

Глава 36

Вторник, 00.26, Хельсинки

Район Хельсинки, расположенный рядом с Южным портом, славится не только примыкающей к Президентскому дворцу рыночной площадью, на которой всегда полно народу, но и морскими прогулками. Теплоходы отправляются к острову Суоменлинна несколько раз в день. Уютно устроившийся у входа в бухту, этот внушительный "Северный Гибралтар" известен зеленым театром, военно-морским музеем и впечатляющим замком, построенным в восемнадцатом столетии. На соседнем острове Сейресаари, соединенном с материком мостом, находится Олимпийский стадион, принимавший игры 1952 года.

Ночью все ориентиры превращаются в темные силуэты на фоне еще более темного неба. Но даже если бы они были хорошо видны, Пегги Джеймс их все равно бы не увидела. Майор Ахо предоставил ей автомобиль и снабдил исчерпывающими указаниями. Через пятнадцать минут после того, как сам майор уехал в аэропорт в сопровождении двух подставных лиц, молодая англичанка вместе с рядовым Джорджем приехала в порт, где уже ждал катер, который должен был доставить их в Котку к карликовой подводной лодке. Пегги нисколько не интересовали местные достопримечательности. Она думала только об одном: поскорее попасть в Санкт-Петербург и довести до конца дело, начатое Кейтом Филдс-Хаттоном. Причем Пегги особенно не стремилась отыскать и убить виновных в его смерти, хотя она была готова это сделать, если подвернется возможность.

Катером оказался "Ларсон кабрио 280", изящный и стремительный. Назвав пароль и услышав ответ, двое агентов поднялись на борт быстроходного судна. Устроившись на скамье в закрытой кабине, Пегги аккуратно поставила рюкзак под ноги. Джордж сел рядом. Отчалив от пристани, катер устремился в ночь. Большую часть полуторачасового перехода оперативники посвятили изучению планов Эрмитажа и карты местности от точки высадки до музея. План, разработанный Пегги вместе с майором Ахо до прибытия Джорджа, заключался в том, что с карликовой субмарины они на надувном плоту доплывут до Южно-Приморского парка, откуда до цели можно будет доехать на рейсовом автобусе. Отчасти английская разведчица была рада предстоящему маскараду, которому было отдано предпочтение перед плаванием с аквалангами в ночной темноте. Российские пограничники уверены, что никто не рискнет пересекать морскую границу при свете дня.

Карликовая подводная лодка была причалена в ангаре без окон на берегу залива. Пегги предпочла бы долететь до цели по воздуху, сбросить надувной плот и спрыгнуть на парашюте. Однако ночные ныряния в ледяную воду чересчур опасны. Если они с рядовым Джорджем приземлились бы слишком далеко от плота, существовал риск погибнуть от переохлаждения. К тому же при прыжке с парашютом может повредиться ее хрупкое оборудование, а этого нельзя допустить ни в коем случае.

Агенты показали свои фотографии молодому мужчине в темно-синем свитере и брюках. У него было квадратное лицо и подбородок с глубокой ямочкой. Его светлые волосы были коротко острижены. Мужчина быстро закрыл за ними дверь. Из тени вышел второй мужчина. Он направил на агентов луч фонарика, держа их под прицелом пистолета. Пегги непроизвольно прикрыла глаза, спасаясь от яркого света. Первый мужчина сравнил фотографии с копиями, переправленными по защищенному факсу из Президентского дворца.

– Это мы, – сказала Пегги. – Ну кто еще может выглядеть так ужасно?

Мужчина передал фотографии и копии своему напарнику; тот перевел луч фонарика вниз, чтобы было лучше видно. Теперь Пегги смогла разглядеть его лицо, узкое; с резкими чертами, словно грубо высеченное из куска твердого камня. Мужчина кивнул.

– Я капитан Ридман, – представился он новоприбывшим. – А это рулевой Лехтонен. Прошу пройти за мной. Все готово к тому, чтобы тронуться в путь.

Развернувшись, он повел Пегги и рядового Джорджа по мосткам, проходящим вдоль стен погруженного в темноту ангара. Его напарник последовал за ними.

Они прошли мимо нескольких новых обтекаемых патрульных катеров, мягко покачивающихся на волнах, и остановились у стапеля в дальнем конце ангара. Там у короткой алюминиевой сходни качалась темно-серая карликовая подводная лодка. Люк был открыт, однако изнутри не пробивалось ни полоски света. Ознакомившись со справочным материалом по пути в Финляндию, Пегги выяснила, что раз в шесть месяцев карликовые субмарины отводятся в док для ремонта и обслуживания. С помощью проушин, приваренных к наружному корпусу, лодку зацепляют тросами и вытаскивают из воды, после чего в буквальном смысле раскалывают, словно яйцо, отсоединяя двигательный отсек от передней переборки. При длине всего в пятнадцать метров цилиндр из прочной стали способен брать на борт четырех человек и развивать в подводном положении максимальную скорость девять узлов. Путешествие в Санкт-Петербург завершится только в два часа дня по местному времени; через шесть часов плавания под водой лодке придется поднять шнорхель и на полчаса запустить дизель, чтобы подзарядить аккумуляторные батареи и проветрить отсеки.

Молодая англичанка никогда не страдала клаустрофобией. Однако, заглянув в этот большой термос с крышкой сбоку, она почувствовала, что впереди их с Джорджем ждут десять очень неуютных часов. Пегги разглядела в темноте три сиденья, позади которых было так тесно, что нельзя было втиснуться даже стоя, не говоря уж о том, чтобы сесть. Ей захотелось узнать, где будет находиться капитан.

Спустившись по трапу в темное чрево субмарины, Лехтонен щелкнул выключателем. Зажглось тусклое аварийное освещение, и рулевой занял место за приборной панелью: короткий рычаг штурвала и автопилот, помогающий выдерживать заданные глубину и направление. Рядом были расположены насос для откачивания водяных паров, конденсирующихся в тесном отсеке, и маленький кабестан, для ручной постановки крохотных мин. После того как Лехтонен убедился, что все приборы, двигатель и система подачи воздуха работают исправно, капитан Ридман предложил Джорджу спуститься вниз.

– Я чувствую себя "мартышкиной лапой", – заметил рядовой, осторожно усаживаясь на сиденье.

– Вижу, вам уже приходилось выходить в море, – произнес Лехтонен гнусавым, но на удивление мелодичным голосом.

– Так точно, сэр, дома, – подтвердил Джордж, протягивая руку Пегги. – Однажды я победил в состязании на то, кто быстрее завяжет узел на толстом твердом канате. – Повернувшись к Пегги, втиснувшейся на свое место, он объяснил: – "Мартышкина лапа" – это декоративный узел, который завязывается на конце каната.

– Как правило, вокруг круглой гирьки, но только не на талрепе. В этом случае просто не хватит длины троса. – В тусклом освещении отсека она всмотрелась в лицо Джорджа, чуть более бледное, чем ее собственное. – Рядовой, у вас прямо-таки талант меня недооценивать. Или вы так снисходительно относитесь ко всем женщинам?

Поерзав на виниловом сиденье, Джордж пожал плечами, словно облегчая тяжесть предъявленного обвинения.

– Мисс Джеймс, вы слишком обидчивы. Если бы меня не понял наш капитан, я бы и ему объяснил.

Их пикировку нетерпеливо прервал Ридман.

– А теперь позвольте объяснить вам следующее. У нас на борту не хватает рабочих рук. Как правило, в состав экипажа входит электрик, который дежурит в кормовом отсеке, наблюдая за работой двигателя и вспомогательных систем. Однако сейчас для него не осталось места. Поэтому я буду очень признателен, если вы не станете отвлекать нас от дела.

– Виноват, сэр, – сказал Джордж.

Вместо того чтобы спуститься вниз, капитан остановился на шестидюймовом кольце, которое опоясывало приземистую рубку, и задраил люк изнутри. Когда Лехтонен доложил о том, что зажегся сигнал готовности – красная лампочка рядом с панелью управления автопилотом, – Ридман проверил перископ, медленно развернув его на триста шестьдесят градусов и поворачиваясь вместе с ним, осторожно ступая по узкому бортику.

После этого капитан Ридман обратился к пассажирам:

– Первую часть пути продолжительностью два часа мы пойдем под шнорхелем со скоростью восемь узлов. Приблизившись к острову Мощный, который принадлежит России, мы полностью погрузимся под воду. Все разговоры с этого момента необходимо будет вести шепотом. У русских в тех местах есть пассивные шумопеленгаторные устройства, как мобильные, так и стационарные, установленные на побережье. Поскольку, в отличие от активного гидролокатора, такие устройства не излучают собственные акустические сигналы, а только регистрируют внешние, определить, что нас слушают, невозможно. Нам уже не раз удавалось проскальзывать мимо русских шумопеленгаторов незаметно, но для этого нужно вести себя как можно тише.

– Как вы поймете, что русские нас обнаружили? – спросила Пегги.

– Не заметить взрывы гранат, сброшенных с борта кораблей пограничной охраны, очень трудно, – ответил Ридман. – В этом случае мы немедленно всплывем и повернем назад.

– И часто такое случается? – спросила Пегги, злясь на себя за то, что не выяснила это заранее.

Разведчик должен знать свое снаряжение и цель так же хорошо, как он знает свою машину и свой дом. Однако Д-16 настолько стремительно оказалась вовлечена в эту операцию, что у Пегги просто не было времени подготовиться. Все ограничилось чтением краткого досье в самолете. А в нем не было почти ничего о действиях финской разведки в заливе. Как правило, агенты переправлялись на территорию России в составе туристических групп.

– Из десяти попыток нас обнаруживали трижды, – продолжал Ридман. – Хотя мне до сих пор ни разу не приходилось заходить в глубь российских территориальных вод. Несомненно, сейчас все будет по-другому. Однако нельзя сказать, что мы будем абсолютно беззащитны. Майор Ахо высылает вертолет, который сбросит по пути нашего следования пару гидроакустических буйков. За их сигналами будут наблюдать в Хельсинки, а русские корабли, если они появятся, будут видны на экране мистера Лехтонена в виде ярких точек.

Лехтонен указал на круглый экран размером с кофейное блюдечко, расположенный в правой части приборной панели.

Закончив проверять перископ, Ридман откинул сиденье на передней стенке рубки и оседлал его. Затем он склонился к трубе шнорхеля, которая также служила переговорной трубкой с рулевым постом – хотя звуки и распространялись по ней с гулкими отголосками.

– Мистер Лехтонен, все готово, – сказал капитан.

Рулевой запустил двигатель, заработавший очень тихо и практически без вибрации. После этого он погасил свет, и в подводной лодке стало темно, если не считать двух неярких лампочек в носовой части.

Развернувшись, Пегги уставилась в маленький круглый иллюминатор в борту подводной лодки. Субмарина погрузилась, готовясь покинуть ангар, и мимо толстого стекла лениво проплыли несколько пузырьков воздуха, поднятых гребным винтом. Темнота за бортом, казалось, ухмыльнулась Пегги, и у нее непроизвольно навернулись слезы.

"Ничего, ты сможешь обуздать все это", – строго приказала она себе. Чувство горя. Отчаяния. Ярости.

Если бы все дело было в одном только Кейте... можно было бы скорбеть по нему, продолжая жить своей жизнью. Ей приходилось бы нелегко, но по крайней мере у нее была бы цель. Но теперь, когда Кейта не стало, Пегги вдруг поймала себя на том, что у нее нет цели в жизни, – это накапливалось годами, однако до сих пор ей удавалось кое-как справляться. И вдруг она оказалась тридцатишестилетней старухой, которая выбрала для себя образ жизни, совершенно не оставлявший места для личной жизни. Одинокой женщиной, на глазах у которой ее Родина растеряла честь и независимость, какими обладала при Маргарет Тэтчер, лишилась достоинства из-за шутовской монархии. Ради чего было все это, все эти долгие годы тяжелого труда и жертвоприношений, завершившиеся потерей возлюбленного? Она двигалась вперед по инерции, благодаря той радости, которую доставляли ей отношения с Кейтом.

"Ну а что будет дальше? – задавалась вопросом Пегги. – Неужели Англии суждено превратиться во второстепенного члена Европейского сообщества? Причем не пользующегося уважением, не желающего завоевать расположение Германии, как это сделала Франция, не способного сохранить веру и устремленность вперед, несмотря на индустриальный коллапс, как это случилось с Испанией, или менять одно правительство за другим, как это происходит в Италии. Ради какого черта я жила раньше – и ради чего мне жить дальше?"

– Мисс Джеймс?

Казалось, шепот рядового Джорджа пришел из другого мира. Он вернул Пегги к реальности, в отсек карликовой подводной лодки.

– Да?

– У нас впереди десять часов полного безделья, а для того, чтобы изучать карты, здесь слишком темно, – продолжал Джордж. – Не будет ли слишком дерзким с моей стороны попросить вас преподать мне краткий курс русского языка?

Пегги посмотрела на горящее восторженным возбуждением лицо молодого американца. И откуда у него столько энтузиазма? Заставив себя улыбнуться впервые с момента знакомства, она сказала:

– Нет, ничего дерзкого в твоей просьбе нет. Предлагаю начать с основных вопросительных слов.

– И каких же?

– Khak, shtaw и pohchehmoo, – раздельно произнесла Пегги.

– Что переводится.

Пегги улыбнулась.

– "Как", "что" и, наверное, самое главное, "почему".

Глава 37

Вторник, 02.30, российско-украинская граница

План "Барбаросса" явился величайшей наступательной операцией в истории войн. 22 июня 1941 года германские войска вторглись в Россию, нарушив советско-германский договор о ненападении. Целью их был захват Москвы до прихода зимы. Гитлер бросил сто двадцать дивизий общей численностью 3,2 миллиона человек против ста семидесяти советских дивизий, растянутых вдоль границы протяженностью 2300 километров от Балтийского до Черного моря.

Германские танковые дивизии с невероятной скоростью продвигались в глубь российской территории, а "Люфтваффе" безжалостно расправлялось с плохо обученными и не имеющими боевого опыта советскими летчиками. В результате блицкрига были быстро захвачены прибалтийские республики. Ущерб, нанесенный германскими войсками, был катастрофическим. К ноябрю были уничтожены почти все основные промышленные, сельскохозяйственные, транспортные и связные центры Советского Союза. Больше двух миллионов русских солдат попало в плен. Триста пятьдесят тысяч были убиты. Триста семьдесят восемь тысяч числились пропавшими без вести. Свыше миллиона были ранены. В одном только Ленинграде девятьсот тысяч мирных жителей погибли за время блокады. И только в последних числах декабря потрепанные, но сохранившие упругость советские войска, не без помощи морозов, доходивших до – 200° по Фаренгейту, от которых у немцев лопались подошвы на сапогах, замерзало снаряжение и падал боевой дух, смогли провести первое успешное контрнаступление. Только благодаря этому контрнаступлению русским удалось отстоять Москву.

В конечном счете план "Барбаросса" обернулся для фашистской Германии полной катастрофой. Однако она преподала Красной армии один важный урок: предпочтительнее вести войну наступательную, а не оборонительную. На протяжении последующих сорока лет советская военщина была одержима прямо-таки фанатичным стремлением вести наступательную войну – как однажды выразился в своем обращении к войскам генерал Косыгин, "вести сражения третьей мировой войны, если до нее дойдет дело, на чужой территории". С этой целью боевые задачи, которые ставились командирам частей первого эшелона, состояли из трех частей: ближайшей задачи, последующей задачи и направления дальнейшего наступления. В рамках этих общих задач полкам также ставилась главная задача дня; сроки выполнения задач указывались строгие, и никакие оправдания не принимались.

Будь то в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году, в Афганистане в 1979 году или в Чечне в 1994 году, Москва при решении проблем в своей "вотчине" полагалась исключительно на военную мощь. Основополагающими столпами стратегии были быстрота, внезапность и натиск. Как правило, Советской армии удавалось добиться своих целей, но время от времени она терпела неудачу. Однако образ мышления оставался прежним, и министру внутренних дел Догину это было хорошо известно. Он также знал, что многие российские офицеры жаждут возможности расквитаться за девять кровавых лет Афганистана и длительную и кровопролитную борьбу с мятежниками в Чечне.

Пришло время дать им такую возможность. Многие из тех, кого знал Догин, сейчас находились на российско-украинской границе. В отличие от Афганистана и Чечни, на Украине им не придется сражаться с повстанческими армиями и партизанами. Эта война будет другой.

В 00.30 по местному времени в польском городе Пшемысль, расположенном меньше чем в десяти километрах от украинской границы, в двухэтажном кирпичном здании местного отделения Польской коммунистической партии взорвалась мощная самодельная бомба. Взрывной волной выбросило на растущие под окнами деревья двух редакторов выходящей два раза в неделю газеты "Обыватель". Две уцелевшие стены кабинета были забрызганы чернилами и кровью, от огромной температуры пачки газетной бумаги превратились в брикеты золы. Через считаные минуты на улицы города вышли сторонники коммунистов, осудившие нападение. Вскоре демонстрация перестала быть мирной. Митингующие захватили почтовое отделение и полицейский участок. Склад боеприпасов был забросан бутылками с зажигательной смесью, что привело к возникновению пожара, во время которого погиб один солдат. В 00.46 начальник полиции позвонил в Варшаву и попросил прислать военную помощь, чтобы усмирить бунт. Этот звонок был перехвачен и тотчас же переправлен в Главное управление военной разведки в Киев, откуда о нем сообщили президенту Веснику.

Ровно в 02.49 президент Украины Весник связался по телефону с генералом Косыгиным и попросил его помочь справиться с "ситуацией", назревающей в Польше в непосредственной близости с украинской границей. Уже в 02.50 сто пятьдесят тысяч солдат Российской армии вошли на Украину на всем протяжении – от древнего Новгорода[17] на севере до областного центра Ворошиловграда на юге. Пехотные, мотострелковые полки, танковые дивизии, артиллерийские бригады и эскадрильи боевых самолетов действовали с пугающей слаженностью, нисколько не похожей на беспорядочную суету, которой знаменовались действия в Чечне и отступление из Афганистана.

Ровно в 02.50.30 в Москву, в Кремль, поступило экстренное сообщение из Киева, от президента Весника, в котором тот просил оказать Украине военную помощь по защите почти пятисоткилометровой границы с Польшей.

Новый российский президент Кирилл Жанин, разбуженный среди ночи, был сражен наповал этой просьбой. Однако не успел он доехать до Кремля, как ему позвонили в машину и передали следующее сообщение от украинского президента. Новое сообщение поразило Жанина еще больше, чем первое.

Благодарю вас за ваши оперативные действия. Своевременное прибытие войск под командованием генерала Косыгина не только помогло предотвратить панику среди мирного населения, но и упрочило традиционные связи России и Украины. Я уже дал указание послу Розевне проинформировать Совет Безопасности ООН и лично генерального секретаря Брофи о том, что ввод российских войск был осуществлен по моей просьбе.

Обычно густые усы и косматые брови придавали овальному лицу Жанина отеческий, даже добродушный вид. Но сейчас его темно-карие глаза пылали огнем, узкие губы были решительно сжаты.

Президент повернулся к своему секретарю Ларисе Шахтур, темноволосой женщине средних лет в изящном деловом костюме западного покроя, и попросил связать его по телефону с генералом Косыгиным. Однако Шахтур удалось дозвониться только до генерала Виктора Мавика, отвечающего за взаимодействие оперативной авиагруппы и объединенной танковой армии. Генерал-полковник Мавик сообщил ей, что генерал Косыгин распорядился о полном радиомолчании на весь период марш-броска, которое будет отменено только после того, как будет полностью завершено развертывание частей.

– Генерал Мавик, – настаивала Шахтур, – это звонит президент.

– В таком случае, он поймет необходимость соблюдать строжайшие меры секретности, – ответил генерал. – Мы должны выполнить наши обязательства, обусловленные договором о коллективной безопасности братских стран, членов Содружества Независимых Государств.

После этих слов генерал, сославшись на неотложные дела, закончил разговор. Президент и его секретарь растерянно слушали мягкое ворчание двигателя лимузина.

Сквозь тонированное пуленепробиваемое стекло Жанин увидел на фоне ночного неба, затянутого сплошными тучами, высокие шпили кремлевских башен.

– В молодости, – сказал он, дыша размеренно и глубоко, чтобы успокоиться, – мне удалось достать книгу Светланы Сталиной об отце. Ты ее читала?

– Да, – ответила Лариса. – Хотя она была запрещена на протяжении многих лет.

– Совершенно верно. Особенно меня поразил один момент. Светлана писала, что в конце тридцатых годов у Сталина уже началась, говоря ее словами, "мания преследования". Он видел врагов повсюду. По его приказу были репрессированы пятьдесят тысяч офицеров Красной армии. От рук Сталина погибло больше высшего командного состава в звании полковник и старше, чем от немцев за всю войну. – Набрав полную грудь воздуха, Жанин сделал медленный выдох. – И мне страшно думать, Лариса, что Сталин был вовсе не таким сумасшедшим, каким его считают все.

Преданная секретарша молча стиснула ему руку. Черный "БМВ" свернул с проспекта Калинина и направился к Троицким воротам в северо-западной части Кремля.

Глава 38

Вторник, 03.05, в небе над Баренцевым морем

"Ил-76Т" совершил посадку в Хельсинки незадолго до полуночи, и уже через десять минут бойцы "Бомбардира" вместе с теплой одеждой и снаряжением поднялись на борт транспортного гиганта. Богатый арсенал состоял из четырех ящиков размером пять на четыре на три фута, заполненных оружием и взрывчаткой, веревками и карабинами, противогазами и медикаментами. Через полчаса после этого самолет, заправившись топливом под завязку, снова поднялся в воздух.

Первый этап полета прошел на северо-восток над территорией Финляндии, затем самолет повернул на восток в сторону Баренцева моря и, оказавшись в следующем часовом поясе, полетел над Северным Ледовитым океаном, огибая северное побережье России.

Глаза у подполковника Скуайрса были закрыты, но он не спал. Он сам понимал, что это отвратительная привычка: у него никак не получалось заснуть, если он не знал, куда направляется и зачем. Скуайрсу было известно, что в самое ближайшее время поступят дальнейшие инструкции от Опцентра, поскольку самолет приближался к конечной точке маршрута – месту впадения реки Печоры в Баренцево море. И все же его выводила из себя невозможность сосредоточиться на предстоящей цели. Пересекая Атлантику, Скуайрс смог сфокусировать внимание на Санкт-Петербурге и той операции, которая ждала его там. Однако теперь все это оказалось в руках одного рядового Джорджа, а у него ничего не осталось. А когда у подполковника Скуайрса ничего не было, он мысленно играл сам с собой в одну игру, чтобы не думать о жене и сыне и о том, что с ними станется, если он не вернется.

В этой игре, под названием "Что я здесь делаю?", Скуайрс рылся в глубине души и пытался разобраться, почему, черт побери, он так любит "Бомбардира"?

Когда он играл в эту игру в первый раз, направляясь на мыс Канаверал, где ему предстояло выяснить, кто заложил бомбу на борт космического челнока, Скуайрс решил, что он здесь, для того чтобы защитить Америку, не просто потому что это лучшая страна на свете, а еще и потому, что американские идеалы и энергия движут всем миром. Подполковник не сомневался, что без Америки планета превратится в одно сплошное поле боя диктаторов, жаждущих власти.

Играя в эту игру второй раз, Скуайрс задался вопросом: почему он получает удовольствие от подобного образа жизни? Потому что каждой клеточкой своего организма чувствует себя живым. Ему постоянно бросают вызов, причем, вынужден был признать подполковник, гораздо более серьезный, чем когда он играл в футбол, потому что ставкой за победу является судьба его Родины. И ничто не могло сравниться с тем, что он испытывал, бросая в бой свои знания, опыт и способность начинать с нуля против обстоятельств, перед которыми большинство людей остановились бы или отступили, или хотя бы подумали хорошенько, прежде чем идти вперед.

Сегодня же Скуайрс, ломая голову, когда же, черт побери, поступит сообщение от Майка Роджерса или Боба Герберта, вспоминал то, о чем спросила его штатный психолог Опцентра Лиз Гордон, беседуя перед назначением на эту должность.

– Что вы думаете по поводу коллективного страха? – спросила она.

Скуайрс ответил, что страх и сила – это качества, которые вздымаются волной и проваливаются вниз в каждом человеке, и хороший руководитель – и в первую очередь хороший командир – должен уметь выжать из каждого члена своей команды максимум.

– Вы рассказали про страх, – поправила его Лиз. – Я же спрашивала вас про коллективный страх. Подумайте еще. Не торопитесь.

Подумав, Скуайрс сказал:

– Полагаю, мы разделяем страх, потому что его вызывает нечто, угрожающее нам всем, в отличие от мужества, которое рождается у каждого отдельно.

Тогда он рассуждал наивно, и Лиз указала на это. Сейчас, после трех операций, Скуайрс наконец понял, что с коллективным страхом не надо бороться. На самом деле, это система взаимной поддержки, превращающая людей с различным прошлым, разным образованием и интересами в единый спаянный организм. Именно он сплачивал экипаж бомбардировщика времен Второй мировой войны, членов полицейского патруля или бойцов элитного подразделения спецназа теснее, чем это может произойти с супругами, прожившими вместе всю жизнь. Именно он делал общий результат намного больше простой арифметической суммы отдельных составляющих.

В той же степени, как патриотизм и мужество, коллективный страх был тем, что связывало коммандос "Бомбардира" вместе.

Скуайрс уже собирался рассмотреть в качестве мотивации тезис "повидать мир", но тут на связь через спутник вышел Майк Роджерс. Скуайрс мгновенно очнулся от размышлений и, говоря словами его футбольного тренера, "сразу же вошел в игру".

– Чарли, – начал Роджерс, – извини за то, что заставил тебя ждать так долго. Мы просчитывали твой игровой план, и получается, что от тебя потребуется мастерство, достойное чемпионата мира. Чуть больше чем через одиннадцать часов, до самого последнего момента оставаясь за пределами воздушного пространства России, ваша группа спрыгнет на парашютах в точке к западу от Хабаровска. Боб сообщит летчикам полетный план и координаты цели – и мы надеемся, что использование советского "Ил-76Т" даст вам достаточно времени, чтобы войти и выйти, прежде чем российские системы ПВО сообразят, что это чужой самолет. Вашей целью будет состав из четырех вагонов и локомотива, следующий по Транссибирской магистрали. Если груз состоит из наркотиков, наличной валюты или золота, вы должны будете его уничтожить. Если оружие окажется ядерным, представьте нам необходимые доказательства и по возможности выведите его из строя. Сержант Грей прошел соответствующую подготовку. Вопросы есть?

– Так точно, сэр, – подтвердил Скуайрс. – Поскольку в деле замешан Эрмитаж, не исключено, что русские перевозят произведения искусства. Как нам быть – взорвать Ренуаров и Ван Гогов ко всем чертям?

Последовала небольшая пауза.

– Нет. Все сфотографируйте и возвращайтесь назад.

– Слушаюсь, сэр.

– Вашим местом действия будет скала высотой сто одиннадцать футов, расположенная непосредственно рядом с железнодорожными путями, – продолжал Роджерс. – Соответствующие топографические карты будут переправлены на ваш компьютер. Вы устроите засаду и будете ждать состав. Место это мы выбрали, потому что там много деревьев и валунов, с помощью которых можно будет перегородить рельсы. Этот вариант предпочтительнее использования взрывчатки, поскольку позволит избежать жертв. Если состав будет следовать строго по графику, у вас до его появления будет всего около часа. Если же он задержится, вам придется подождать. Этот состав пропустить нельзя, хотя вы должны постараться избежать жертв среди русских солдат.

Это предупреждение нисколько не удивило Скуайрса: дипломаты терпеть не могли оправдываться за незаконные вторжения на чужую территорию, не говоря уж о том, что на жаргоне ЦРУ именовалось "максимальным упрощением ситуации". Хотя подполковник Скуайрс был обучен убивать с помощью всего, начиная от пистолета-пулемета "Узи" и кончая шнурком от ботинка, ему еще никогда не приходилось делать это на практике, и он надеялся, что и не придется.

– "Ил-76Т" отправится дальше на Хоккайдо, где заправится топливом и полетит назад, – сказал Роджерс. – Однако вам предстоит возвращаться домой не на нем. Завершив операцию, вы подадите самолету сигнал и направитесь в точку встречи, южную оконечность моста в одной целой и трех десятых мили к западу от цели.

А вот это уже становится любопытно. Роджерс не стал сообщать о средстве возвращения, только потому что опасается захвата "Бомбардира" в плен. Он не хочет, чтобы это стало известно русским. Как будто одного только задания недостаточно! Эта таинственность затронула другую часть натуры Скуайрса. Ту самую, которая практически во всех знакомых ему мужчинах пробуждала любовь к броскому, незнакомому, сложному оборудованию.

– Чарли, не беспокойся, повторения Северной Кореи здесь не будет, – сказал Роджерс, и это был голос не столько командира, сколько друга. Теперь, когда он изложил Скуайрсу детали предстоящей операции и полностью завладел его вниманием, генерал решил обрисовать общую картину. – У нас есть основания полагать, что определенные силы в России намереваются спешно возрождать советскую империю. И хотя в этом, вероятно, замешан Санкт-Петербург, именно тебе отводится ключевая роль в том, чтобы их остановить.

– Вас понял, сэр, – ответил Скуайрс.

– План настолько полный, насколько мы смогли его составить, учитывая то немногое, что нам известно, – продолжал Роджерс. – Хотя я надеюсь, по мере приближения часа "X", вносить в него коррективы. Сожалею, что мы больше ничем не можем вам помочь.

– Все в порядке, сэр, – сказал Скуайрс. – Я сошлюсь не на древнеримского историка Тацита или кого-то из тех, кого вы любите цитировать. Но когда мы с рядовым Джорджем расставались в Хельсинки, я на прощание напомнил ему мудрое замечание одного мультипликационного героя: "Соглашаясь на эту работу, ты знал, что она опасна". Мы это знали, господин генерал, и все равно мы рады, что ею занимаемся.

Роджерс рассмеялся.

– Подумать только, я доверяю судьбы мира человеку, цитирующему героя детского мультфильма! Но я предлагаю тебе договор: вернешься домой целым и невредимым, и я в ближайшее воскресенье загляну к тебе домой с большим пакетом воздушной кукурузы.

– Принимаю, – улыбнулся Скуайрс.

Окончив связь, он посидел, собираясь с мыслями, перед тем как поставить боевую задачу своей группе.

Глава 39

Вторник, 03.08, Санкт-Петербург

Всего какой-то час Сергею Орлову удалось поспать в кресле за письменным столом – поставив локти на подлокотники, скрестив руки на животе, чуть уронив голову влево. Хотя жена не верила, что он сам приучил себя засыпать в любом месте и в любое время, Орлов утверждал, что эта способность у него не от рождения. Он рассказывал, как, поступив в отряд космонавтов, учился спать получасовыми интервалами в промежутках между долгими занятиями. Что самое примечательное, по его словам, он вскоре обнаружил, что эти так называемые кусочки отдыха на протяжении дня действовали на организм почти так же освежающе, как и обычный шестичасовой сон ночью. А дополнительным преимуществом было то, что жизненные силы и внимание с течением дня не падали, а оставались на высоте.

Орлов никогда не мог работать, как Росский, которому требовалось оставаться со своими проблемами до тех самых пор, пока они не будут повержены наземь. Даже сейчас, когда заступил на смену ночной дежурный, полковник по-прежнему оставался на своем посту в сердце центра.

Кроме того, Орлов обнаружил, что самые устрашающие проблемы после короткого сна начинают казаться чуть проще. Во время последнего космического полета, в котором участвовал также космонавт-исследователь из Болгарии, – в одном корабле поднялись на орбиту сразу три космонавта, впервые после того, как в спускаемом модуле задохнулись члены экипажа корабля "Союз-11", – Орлов вместе с двумя товарищами попытался состыковать корабль "Союз" с орбитальной станцией "Салют-6". Из-за неполадки основного двигателя корабль лег на курс, ведущий к столкновению со станцией. Из Центра управления полетами поступил приказ запустить вспомогательный двигатель и немедленно возвращаться на Землю. Вместо этого Орлов дал двигателям короткий импульс, чтобы отойти на безопасное расстояние, отключил свой шлемофон и пятнадцать минут отдыхал, к ужасу остальных членов экипажа. Затем он с помощью вспомогательного двигателя осуществил стыковку. И хотя теперь у вспомогательного двигателя не осталось горючего для возвращения на Землю, Орлов, оказавшись на борту станции, провел тестирование неисправного основного двигателя, отыскал вышедший из строя элемент и заменил его – и тем самым спас экспедицию... а также престиж Центра управления полетами и персонала космодрома Байконур. Впоследствии, по возвращении на Землю, Орлову сказали, что бортовой кардиограф зафиксировал снижение сердечно-сосудистой активности после отдыха. С тех пор в курс подготовки космонавтов включили обучение "энергетическим перерывам", хотя далеко не всем удавалось добиться таких результатов, как Орлову.

Он никогда не спал для того, чтобы убежать от настоящего, хотя когда ему в 01.45 наконец удалось сомкнуть глаза, он был рад возможности на время забыть о насущных заботах. В 02.51 Орлова разбудила звонком по системе внутренней связи его секретарша Нина, сообщившая о вызове из Министерства обороны. Сняв трубку, Орлов узнал от маршала связи Давида Эргашева о вводе российских войск на территорию Украины. Маршал попросил новый Операционный центр следить за переговорами и действиями европейских стран. Ошеломленный этим известием, гадая, не идет ли речь о проверке возможностей центра по самому высшему разряду, – в противном случае, почему его не предупредили? – Орлов передал приказ начальнику связи Юрию Мареву.

Посредством спутниковых тарелок на окраинах Петербурга, подключенных с помощью оптоволоконных кабелей и выделенных телефонных линий, Операционный центр был призван наблюдать за всеми сообщениями, курсирующими по электронным линиям связи между Министерством обороны и полевыми частями. Кроме того, имелась возможность отслеживать все входящие и исходящие сообщения из кабинетов главнокомандующего ракетными войсками и артиллерией, главнокомандующего авиацией и главнокомандующего Военно-морским флотом. Задача центра заключалась также в защите этих линий связи от посторонних. И в заключение центр можно было использовать в качестве единого информационного банка для распределения информации между различными правительственными учреждениями.

А еще он мог просто подслушивать.

Прежде чем закончить разговор с Маревым, Орлов попросил его отслеживать сообщения, поступающие в Министерство обороны от генерала Косыгина и главнокомандующих родами войск. Ответ старшего связиста застал его врасплох.

– А мы уже этим занимаемся, товарищ генерал, – сказал Марев. – Полковник Росский приказал следить за передвижениями войск.

– И куда поступает информация? – спросил Орлов.

– На центральный компьютер.

– Очень хорошо, – быстро взял себя в руки генерал. – Проследи за тем, чтобы она также сразу же направлялась ко мне.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Повернувшись к экрану своего компьютера, Орлов стал ждать. Черт бы побрал этого Росского! Или это последствия их предыдущей размолвки, или Росский каким-то образом замешан в происходящем, возможно, вместе со своим патроном Догиным. Впрочем, делать все равно нечего. Поскольку вся информация записывается на главный компьютер центра, доступная для внутреннего пользования и для распространения среди других ведомств, Росский не обязан докладывать своему начальнику... даже если речь идет о таком масштабном событии.

Ожидая у экрана, Орлов пытался разобраться в ситуации. Начнем с того, насколько внезапной и неожиданной оказалась просьба Украины. Подобно многим высокопоставленным военным, Орлов полагал, что учения, устроенные президентом Жаниным, имели целью в первую очередь показать миру, что он не бросил Российскую армию ради западных капиталов. Однако теперь не вызывало сомнений, что стремительный марш на территорию бывшей советской республики был тщательно спланирован, и именно для этого на границе были сосредоточены такие значительные силы. Но сразу же вставал вопрос: спланирован кем? Догиным? И с какой целью? Это не государственный переворот, и это не война.

Стали поступать первые данные. Российским мотострелковым частям предстояло соединиться с украинской армией в районе Харькова и Ворошиловграда, однако это были не совместные учения. Об этом ясно говорилось в заявлении президента Весника.

Не менее удивительным было неожиданное молчание со стороны Кремля. Прошло уже восемнадцать минут с того момента, как российские войска пересекли границу, а Жанин еще не обнародовал заявление по этому поводу. К этому времени посольства всех западных стран в Москве уже готовят послания с выражением озабоченности.

Марев со своей небольшой командой продолжал просеивать все поступающие сообщения, выделяя из них чистую информацию. Количество задействованной живой силы и техники было впечатляющим. Но еще более поразительными оказались некоторые особенности размещения войск. К западу от Новгорода, неподалеку от украинского областного центра Чернигова генерал-майор Андрассы на фронте протяженностью десять километров расставил треугольником артиллерийские дивизионы: двести метров на батарею гаубиц "М-1973" или "М-1974", затем через километр следующая батарея на следующих двухстах метрах; а в километре позади их позиций в вершине перевернутого равнобедренного треугольника еще одна батарея. Все орудия были развернуты в сторону белорусской границы и оснащены прицелами, позволяющими вести огонь прямой наводкой.

Это были уже не учения. Это были приготовления к войне. А если это так, Орлову хотелось знать, какое участие принимает в них полковник Росский, – а через него и он сам.

Орлов попросил Нину соединить его с директором Федеральной службы безопасности Роланом Микояном. Орлов был знаком с Микояном, образованным эрудитом, еще по временам работы на космодроме, когда тот, по национальности азербайджанец, после защиты докторской диссертации по политологии был направлен на Байконур из управления военной разведки ГРУ для обеспечения безопасности космического объекта. На протяжении последнего года они встречались несколько раз, обсуждая основы обмена информацией между своими службами, что должно было позволить избежать дублирования усилий. Орлов обнаружил, что хотя прошедшие годы нисколько не притупили преданность Микояна России, пережитые потрясения сделали его циничным – отчасти, вероятно, вследствие запоздало расцветшей любви к своему родному Азербайджану.

Нина застала директора ФСБ дома, но тот не спал.

– Сергей, – сказал Микоян, – я как раз собирался тебе позвонить.

– Ты уже знаешь про Украину? – спросил Орлов.

– Как-никак, я возглавляю главное разведывательное ведомство страны. Мне известно обо всем, что происходит в мире.

– Но случившееся явилось для тебя неожиданностью, так? – продолжал Орлов.

– Похоже, в этой области у нас была информационная брешь, – подтвердил Микоян. – Судя по всему, "мертвая зона", устроенная нашими доблестными военными.

– Тебе известно, что сто пятьдесят наших гаубиц нацелены на Минск?

– Мне только что доложил об этом ночной дежурный, – ответил Микоян. – А самолеты, которые поднялись в воздух с авианосца "Муромец", подошедшего к Одессе, летают вдоль украинско-молдавской границы, очень тщательно следя за тем, чтобы ее не нарушать.

– Вижу, ты знаешь больше меня, – сказал Орлов. – И какие у тебя мысли?

– Кто-то на самом верху спланировал и осуществил совершенно секретную операцию. Но ты особо не переживай, Сергей. Случившееся застигло врасплох многих, в том числе, похоже, нашего нового президента.

– Ты с ним уже разговаривал?

– Он сейчас заперся со своими ближайшими советниками, – сказал Микоян. – В числе которых нет министра внутренних дел Догина.

– Где же он?

– Заболел, – ответил Микоян. – Находится у себя на даче под Москвой.

– Да я лично разговаривал с ним всего несколько часов назад, – с отвращением промолвил Орлов. – И со здоровьем у него тогда все было в полном порядке.

– Не сомневаюсь в этом, – согласился Микоян. – Что дает кое-какие подсказки насчет того, кто стоит за всем этим.

Запищал телефон.

– Извини, – сказал Микояну Орлов, собираясь закончить разговор.

– Подожди, – остановил его тот. – Мне самому нужно бежать в центральное управление, но я сначала хотел бы подкинуть тебе кое-какую пищу для размышлений. Финансирование вашего центра осуществлял Догин, который активно отстаивал его интересы в Кремле. Далее, вы вышли на боевое дежурство прямо перед самым вторжением. Если Догин использует Операционный центр в своих личных целях, то в случае его поражения тебя, скорее всего, расстреляют. Преступления против государства, помощь иностранной державе...

– Я сам как раз подумал о том же самом, – прервал его Орлов. – Спасибо, Ролан. Мы обсудим все позднее.

Не успел Орлов положить трубку, как Нина сообщила ему о том, что с ним хочет поговорить Зилаш. Генерал переключился на линию внутренней связи.

– Да, Аркадий?

– Товарищ генерал, радиолокационная станция ПВО на острове Колгуев докладывает о том, что "Ил-76Т" пересек Финляндию с юга на север, оказался над Баренцевым морем и повернул на восток.

– Есть какие-нибудь мысли о том, куда он направляется?

– Пока что никаких, товарищ генерал, – ответил Зилаш.

– Ну а предположения, догадки?

– Сейчас можно сказать только то, что самолет летит строго на восток. Но мне сказали, что это может быть обычный транспортный самолет. Такие "Илы" мы используем для переброски крупногабаритных грузов из Германии, Франции и скандинавских стран.

– Система ПВО пробовала его идентифицировать? – спросил Орлов.

– Так точно, товарищ генерал. В ответ получен правильный сигнал.

Орлов знал, что это ровным счетом ничего не значит. Теплоизлучательные маячки, установленные в носовой части самолетов, легко подделать, купить или украсть.

– С этим "Илом" пробовали выйти на связь? – спросил Орлов.

– Никак нет, товарищ генерал, – ответил Зилаш. – Как правило, транспортные самолеты хранят радиомолчание, чтобы не засорять эфир.

– А не перехватывала ли система ПВО обмен сообщениями с другими российскими самолетами? – продолжал Орлов.

– По крайней мере, нам об этом неизвестно, товарищ генерал.

– Благодарю, – сказал Орлов. – Докладывай мне каждые полчаса или если случится что-либо из ряда вон выходящее. И еще одно, Аркадий.

– Слушаю, товарищ генерал.

– Отслеживай и записывай все разговоры генерала Косыгина с Министерством внутренних дел, – сказал Орлов. – Речь идет об обычных телефонных линиях и личной спутниковой связи генерала.

Пауза длилась всего одно мгновение, хотя Орлову показалось, что гораздо дольше.

– Товарищ генерал, вы хотите, чтобы я шпионил за генералом Косыгиным?

– Я хочу, чтобы ты выполнял мои приказы, – ответил Орлов. – Так что, полагаю, твоя предыдущая фраза была не вопросом, а утверждением.

– Так точно, товарищ генерал, – поспешно ответил Зилаш. – Благодарю вас.

Положив трубку, Орлов постарался заверить себя, что он ошибается насчет самолета, что речь идет просто об очередной учебной операции, которую время от времени устраивает ЦРУ, проверяя, как отреагируют русские, заподозрив, что экипаж одного из самолетов или боевых кораблей завербован противником. В военном противостоянии нет ничего хуже, чем когда командир начинает сомневаться в преданности своих войск.

Однако против этого выступали интуиция и чувство осторожности. Предположим, неизвестный самолет принадлежит Соединенным Штатам или какому-нибудь другому государству НАТО. Куда он может направляться? Если бы местом назначения таинственного "Ила" была Америка, он полетел бы через Арктику или через Атлантический океан. Чтобы попасть на Дальний Восток, самолет воспользовался бы южными воздушными маршрутами. Вернувшись к своему последнему разговору с Росским, Орлов снова задал себе тот вопрос, на который, похоже, был лишь один ответ. Зачем использовать самолет российского производства, если только речь не идет о проникновении в воздушное пространство России? И какой именно объект в восточных районах России может интересовать неприятеля?

На этот вопрос, судя по всему, также был только один ответ, и Орлову это совсем не нравилось.

Набрав номер коммутатора внутренней связи, он услышал в трубке низкий раскатистый голос:

– Дежурный офицер капитан Федор Бурыба.

– Федор, говорит генерал Орлов. Будь добр, свяжись с профессором Сагдеевым из Российского института космических исследований и попроси предоставить общую сводку о деятельности всех разведывательных спутников Соединенных Штатов и НАТО за прошедшую ночь, с двадцати двух часов до одного часа, зона действия – Дальний Восток, от Охотского моря до Алданского нагорья, и на юге до Японского моря.

– Будет исполнено, – ответил Бурыба. – Товарищ генерал, вам нужны только общие сведения – данные системы глобального определения координат и время выхода на связь или же вы также хотите получить информацию оптических и электронных сенсоров, пьезоэлектрических датчиков...

– Нет, общих сведений будет достаточно, – остановил его Орлов. – Как только это будет готово, сопоставь данные с тем временем, когда груз, прибывший на борту "Гольфстрима", переправлялся на железнодорожный вокзал Владивостока и загружался в товарный состав, и установи, мог ли какой-нибудь из спутников наблюдать за этим.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Бурыба положил трубку. Откинувшись на спинку кресла, Орлов уставился в черный потолок. Отдел изучения космического мусора Российского института исследования космоса, возглавляемый Альбертом Сагдеевым, был создан для наблюдения за непрерывно возрастающим количеством отработавших ступеней ракет-носителей, брошенных космических кораблей и вышедших из строя спутников, заполнивших орбиту, которые представляли серьезную угрозу космическим полетам. Но в 1982 году численность сотрудников отдела, первоначально состоявшего всего из пяти человек, была удвоена; при этом Сагдееву была поставлена новая задача: скрытно следить за американскими, европейскими и китайскими разведывательными спутниками. Электронно-вычислительные машины Сагдеева, соединенные с центрами связи, разбросанными по всей территории России, отслеживали все сеансы передачи информации со спутников. И хотя большая часть сообщений была защищена цифровыми кодами и не поддавалась дешифрованию, по крайней мере, можно было определить, кто и когда за чем наблюдает.

Разумно было предположить – и чем больше Орлов размышлял над этим, тем больше крепла его уверенность, – что резкое возрастание перемещений российских войск на протяжении последних нескольких дней неизбежно заставит Соединенные Штаты и европейские страны пристально присмотреться к таким значительным военным объектам, как база Тихоокеанского флота во Владивостоке. И при этом, возможно, кто-то увидел перемещение ящиков из самолета в поезд.

И все же, почему это событие привлекло такое внимание, что был отправлен специальный самолет? Ведь, в конце концов, за поездом можно следить из космоса – если, конечно, Америка и Европа собираются ограничиться лишь наблюдением.

Если же загадочный "Ил" намеревается встретиться с составом, то он, скорее всего, постарается находиться в воздушном пространстве России как можно меньше времени. Это означало, что самолет зайдет на цель с востока. То есть, заключил Орлов, у его сына остается на подготовку от десяти до четырнадцати часов.

И все же операция, которую затеял "Ил-76Т", крайне рискованна. Так что снова встает главный вопрос: зачем это кому-то понадобилось?

Орлов понимал, что ему необходимо во что бы то ни стало выяснить, чем именно так важен этот таинственный груз. И он понимал, что существует только один способ это сделать.

Глава 40

Вторник, 10.09, Уссурийск

Котел довоенного паровоза снаружи проржавел, решетка была помята, трубу покрывал толстый слой сажи, накопившейся за многие десятилетия. В тендере громоздилась гора угля. Пол кабины был усыпан не только угольной пылью, но и воспоминаниями о предыдущих поездках по необъятным просторам России: хрупкими, высохшими листьями лесов под Иркутском, песком пустынных равнин Туркестана, нефтяными пятнами месторождений под Усинском.

И еще здесь незримо присутствовали призраки. Тени бесчисленного количества машинистов и кочегаров, управлявших заслонкой и подбрасывавших уголь в топку. Младший лейтенант Никита Орлов видел их следы на деревянной рукоятке гудка, потемневшей от времени, на железном ребристом полу, гладко стертом огромным множеством сапог и ботинок. Глядя в окно, он представлял себе крестьян, которые когда-то с восхищением взирали на этот паровоз, восклицая: "Ну вот, наконец-то в Сибирь пришла железная дорога!" Мучительно долгий путь по раскисшей от дождей грязи Великого почтового тракта в телеге, запряженной лошадьми или быками, остался в прошлом. Сотни крошечных населенных пунктов оказались надежно связаны стальными рельсами.

Однако одно дело история, и совершенно другое – срочная необходимость. Орлов-младший предпочел бы этой древней реликвии современный дизель-электровоз, однако начальник владивостокского железнодорожного узла согласился выделить ему только этот паровоз. А Никита уже успел на собственном опыте уяснить, что, когда имеешь дело с гражданскими или военными чиновниками, любое транспортное средство, имеющееся в наличии, будь то машина, поезд или самолет, каким бы допотопным оно ни было, предпочтительнее, чем вообще ничего. По крайней мере, всегда можно постараться обменять его на что-нибудь получше.

Впрочем, Никита заключил, что в конечном счете этот паровоз не так уж и плох. Несмотря на шесть десятилетий службы на железных дорогах, он оставался в достаточно исправном техническом состоянии. Главный шток, вспомогательный шток и ведущие колеса прочные, поршни ходят свободно. Кроме тендера с углем, паровоз тащил за собой два товарных и один пассажирский вагон. Он развивал приличную скорость – больше шестидесяти пяти километров в час, несмотря на снегопад. Двое солдат поочередно подбрасывали уголь в топку. Орлов рассчитывал, что если все будет идти хорошо, часов через шестнадцать-семнадцать состав покинет область непогоды. Его первый заместитель прапорщик Федоров, отвечающий также за связь, прикинул, что это произойдет где-то между Хабаровском и Биробиджаном.

Никита и светловолосый круглолицый Федоров сидели друг против друга за деревянным столом в первом товарном вагоне. Рядом, уложенные в шесть рядов, возвышались штабеля ящиков – треть груза, прибывшего на борту "Гольфстрима". Вверху в правом борту вагона было открыто окошко, из которого торчала параболическая спутниковая антенна, закрепленная на стенке. От антенны отходили два провода, ведущие к телефону защищенной связи размером с небольшой чемоданчик, установленному на одеяле на полу. Федоров завесил открытое окошко куском брезента, защищаясь от холодного ветра и снега. Каждые несколько минут ему приходилось очищать тарелку от снега.

Оба были в теплых белых полушубках и утепленных сапогах на меху. Снятые перчатки лежали на столе рядом с керосиновой лампой. Никита курил самокрутку, то и дело грея руки у лампы. Федоров склонился над портативным компьютером, работающим от аккумуляторов. Им приходилось кричать друг другу, чтобы перекрыть рев ветра и грохот колес на стыках.

– Товарищ лейтенант, вертолету "Ми-8" потребуется совершить три рейса протяженностью пятьдесят километров, чтобы перевезти груз в ближайшую точку, откуда его сможет забрать самолет, – доложил Федоров, изучая черно-зеленую карту, выведенную на экран компьютера. Он развернул компьютер так, чтобы Орлову также стал виден экран. – Это вот здесь, товарищ лейтенант, к северо-западу от Амура.

Никита посмотрел на экран, задумчиво сдвинув густые черные брови.

– Это в том случае, если удастся достать самолет. Я по-прежнему никак не могу взять в толк, чем была вызвана вся эта суматоха во Владивостоке, почему под рукой не оказалось ничего, кроме этого допотопного паровоза.

– Быть может, товарищ лейтенант, началась война, – пошутил Федоров, – а нам об этом забыли сообщить.

Запищал телефон. Откинувшись назад, Федоров снял трубку и заткнул другое ухо. Выслушав то, что ему сказали, он отодвинул лампу и протянул черную трубку Никите.

– Это из Корсакова, перекоммутировали звонок генерала Орлова, – широко раскрыв глаза, почтительным тоном произнес Федоров.

Никита с каменным лицом взял трубку и крикнул:

– Слушаю, товарищ генерал!

– Ты меня слышишь? – спросил Орлов-старший.

– С трудом, товарищ генерал. Если можно, говорите погромче...

– Никита, – медленно и раздельно произнес генерал, – у нас есть основания полагать, что самолет "Ил-76Т", подчиняющийся правительству одного иностранного государства, может сегодня поздно вечером предпринять попытку перехватить ваш состав. Мы пытаемся установить, кто находится на его борту, но для этого мне нужно знать характер вашего груза.

Никита перевел взгляд с экрана компьютера на ящики. Он не мог понять, почему его отец просто не обратился с этим вопросом к руководителю операции.

– Товарищ генерал, – сказал молодой лейтенант, – капитан Лешев не поделился со мной этой информацией.

– В таком случае, я бы хотел, чтобы ты вскрыл один из ящиков, – сказал генерал Орлов. – Я заношу этот приказ в журнал, так что тебе не придется отвечать за нарушение сохранности груза.

Никита не отрывал взгляда от ящиков. Ему самому хотелось узнать, что в них. Подтвердив получение приказа, он попросил отца оставаться на линии.

Передав трубку Федорову, Никита надел перчатки и прошел к ящикам. Сняв с крюка на стене пожарную лопатку, он просунул ее острие под деревянную крышку, поставил ногу на черенок и надавил, что есть силы. Скрипнули гвозди, выходя из дерева, и крышка приподнялась.

– Прапорщик, принеси фонарь.

Федоров поспешно выполнил приказание. В дрожащем оранжевом свете пламени они увидели пачки американских стодолларовых купюр, перетянутых бумажными лентами, уложенные аккуратными стопками.

Никита сапогом опустил крышку вниз. Приказав Федорову вскрыть еще один ящик, он прошел по раскачивающемуся вагону к столу и взял трубку.

– Отец, в ящике лежат деньги, – крикнул Никита. – В американской валюте...

– Товарищ лейтенант, и здесь то же самое! – закричал Федоров. – Американские доллары.

– Вероятно, все ящики заполнены деньгами, – сказал Никита.

– Деньгами для новой революции, – задумчиво промолвил генерал Орлов.

Никита прикрыл ладонью второе ухо:

– Прошу прощения, товарищ генерал?

Генерал Орлов ответил не сразу.

– Корсаков сообщил вам насчет Украины?

– Никак нет, товарищ генерал, не сообщил.

По мере того как генерал Орлов вкратце рассказывал сыну о передвижениях войск под началом генерала Косыгина, раздражение Никиты нарастало. И дело было не только в том, что он обиделся, оказавшись в стороне от настоящих дел. Никита не знал, общались ли между собой в прошлом его отец и генерал Косыгин, однако чувствовал, что сейчас это вторжение развело их по разные стороны баррикад.

И в этом была главная проблема, потому что Орлов-младший предпочел бы работать под началом динамичного и честолюбивого генерала Косыгина, чем подчиняться приказам заслуженного космонавта... вспоминающего о том, что у него есть сын, только тогда, когда тот доставлял ему беспокойство.

Когда генерал Орлов закончил, молодой офицер сказал:

– Товарищ генерал, можно мне высказаться откровенно?

Эта просьба была совершенно необычной. В российской армии подчиненный обязан разговаривать со своим командиром только строго официально. Он не может ответить на вопрос просто "да" или "нет" – а только "так точно" и "никак нет".

– Да, конечно, – помолчав, ответил отец.

– Вот почему ты отправил меня присматривать за этим грузом? – спросил Никита. – Чтобы защитить от отправки на фронт?

– Сынок, когда я к тебе обратился, никакого фронта еще не было.

– Но ты знал о предстоящей операции, – настаивал Никита. – Должен был знать. До нас в Корсакове доходили слухи, что там, где ты сейчас, никаких неожиданностей быть не может.

– То, что ты слышал, – это лишь отголоски предсмертных судорог советской пропагандистской машины, – возразил Орлов. – Ввод российских войск на Украину явился полной неожиданностью для многих высокопоставленных военных и государственных лиц – и для меня в том числе. И до тех пор, пока я не узнаю обо всем подробнее, мне бы хотелось, чтобы эти ящики с деньгами оставались в вагонах.

– А что, если генерал Косыгин собирается купить на них сотрудничество местных украинских властей? – спросил Никита. – Промедление с доставкой денег может стоить жизни нашим солдатам.

– Или, наоборот, может их спасти, – заметил генерал Орлов. – Война – занятие дорогостоящее.

– Но разумно ли ставить под сомнение решения Косыгина? – не сдавался Никита. – Я слышал, он пришел в армию еще мальчишкой...

– И во многих отношениях до сих пор остается мальчишкой, – строго оборвал сына генерал. – Организуй круглосуточное дежурство своих людей. Пусть они следят за тем, чтобы к составу никто не приближался. Подпустить к вагонам кого бы то ни было можно будет только с моего личного разрешения.

– Вас понял, товарищ генерал, – ответил Никита. – Когда следующий сеанс связи?

– Я дам тебе знать, как только у меня появится новая информация о деньгах или об этом "Иле", – сказал генерал. – И еще. Ники, у меня есть предчувствие, что ты находишься к фронту гораздо ближе, чем полагаешь. Будь осторожен.

– Хорошо, отец, – ответил Никита.

Лейтенант нажал кнопку на трубке, оканчивая связь. Попросив Федорова очистить спутниковую тарелку от снега, он повернулся к карте на экране компьютера. Его взгляд пробежался по линии железной дороги, через станции "Ипполитовка", "Сибирцево", "Мучная" и дальше на север. Затем Орлов-младший сверился с часами.

– Прапорщик Федоров, – сказал он, – приблизительно через полчаса мы должны прибыть на станцию "Озерная Пядь". Пусть машинист сделает там остановку.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант, – ответил Федоров и отправился в голову вагона, чтобы связаться по внутреннему переговорному устройству с локомотивной бригадой.

Никита Орлов решил, что он проследит за тем, чтобы состав благополучно достиг места назначения. Это делается ради блага России, и никто, в том числе и его отец, генерал Орлов, не сможет этому помешать.

Глава 41

Понедельник, 19.10, Вашингтон

– Получил!

Худ дремал, устроившись на кушетке, радуясь возможности хотя бы на время переложить груз текущих задач на Курта Хардэуэя и ночную смену, когда к нему в кабинет заявился сияющий Лоуэлл Коффи.

– Подписанное, скрепленное печатью и – та-та-та! – доставленное нарочным!

Усевшись на кушетке, Худ улыбнулся.

– Комиссия Конгресса дала свое согласие?

– Дала, – ответил Коффи, – но только моей заслуги в этом нет никакой. Русские сделали за нас все сами, введя сто тысяч своих солдат на Украину.

– Я все понял, – сказал Худ. – Майка ты уже предупредил?

– Я только что от него, – ответил Лоуэлл. – Он сейчас придет сюда.

Худ взглянул на документ. Сверху красовалась подпись сенатора Фокс, так, чтобы она была сразу же видна всем добрым консерваторам. Однако Худ тоже был рад ее видеть. Лежа на кушетке, он принял решение поддержать Роджерса относительно отправки "Бомбардира". Конечно, осторожность и взвешенная рассудительность – это хорошо, но иногда все же лучше оказываются решительные действия.

Лоуэлл ушел, отправившись сообщать радостную новость Марте Маколл. Худ сел за стол, отправил по электронной почте сообщение Хардэуэю, затем протер глаза, вспоминая, почему именно он хотел возглавить Опцентр.

Поль Худ и все, кого он знал, – в том числе президент Лоуренс, с которым они нередко расходились во взглядах, – занимались своим ремеслом потому, что недостаточно лишь козырять флагу и пить за процветание Родины. Они отдавали Америке все свои знания и силы и при необходимости готовы были отдать и свою жизнь. Роджерс подарил своему начальнику бронзовую табличку, которая теперь стояла на рабочем столе Худа. На ней было выгравировано изречение Томаса Джефферсона: "Древо свободы необходимо время от времени поливать кровью патриотов и тиранов". И с самого момента окончания колледжа Худ хотел быть частью этого процесса.

Этого священного процесса, мысленно поправился он.

В этот момент в кабинет вошли Роджерс и Боб Герберт. Поздоровавшись, они стиснули друг друга в объятиях, торжествуя победу.

– Спасибо, Поль, – сказал Роджерс. – Чарли горит нетерпением приняться за дело.

Худ не высказал это вслух, но он понимал, что сейчас они с Роджерсом думают одно и то же: теперь, когда они получили то, что хотели, остается только молиться, чтобы все прошло хорошо.

Худ плюхнулся в кресло за стол.

– Итак, теперь "Бомбардир" может лететь в Россию, – сказал он. – Но как мы будем вытаскивать его обратно?

– Независимо от решения комиссии Конгресса, – сказал Роджерс, – мои друзья из Пентагона уже согласились выделить нам "Москит".

– Это еще что такое?

– Совершенно секретный летательный аппарат-невидимка, выполнен по технологии "стелс". Пентагон еще не завершил испытания в полевых условиях. Один вертолет был доставлен в Сеул на тот случай, если бы в нем возникла необходимость во время предыдущего кризиса. Только таким образом "Бомбардир" сможет покинуть территорию России так, чтобы никто его не увидел, не услышал и не унюхал, так что особого выбора у нас нет.

– Чарли согласен? – спросил Худ.

– Он радуется, как ребенок, которому подарили новую игрушку, – рассмеялся Роджерс. – Дайте ему только какую-нибудь большую новую штуковину, и он будет счастлив до смерти.

– Что у нас со временем?

– "Москит" должен быть в полной боевой готовности на земле в Японии около десяти утра по местному времени. Пересадка из "Ил-76Т" займет еще минут сорок пять, после чего Скуайрс будет ждать от нас "добро" на вылет.

– А что, если "Москит" из-за каких-нибудь неполадок будет вынужден совершить аварийную посадку? – тихо спросил Худ.

Роджерс шумно вздохнул.

– В этом случае его нужно будет полностью уничтожить. Специально для этой цели имеется особая кнопка. Все продумано. Если же экипажу по какой-то причине не удастся взорвать самолет, это сделает "Бомбардир". "Москит" ни в коем случае не должен попасть в руки к русским.

– Какой запасный вариант на тот случай, если у "Москита" возникнут проблемы?

– У "Бомбардира" будет чуть больше шести часов темноты, чтобы преодолеть двенадцать миль до того места, где его будет ждать "Ил-76Т", – сказал Роджерс. – Местность там пересеченная, но проходимая. Даже при худшем варианте развития событий, если температура опустится до пяти градусов ниже нуля, у ребят есть теплая одежда и приборы ночного видения. Они обязательно дойдут.

– Ну а сам-то "Ил-76Т" выдержит? – спросил Худ.

– Этой пташке не привыкать к холодам, – усмехнулся Герберт. – До минус пятнадцати ей ничего не страшно, а таких морозов быть не должно.

– Ну а если все-таки будут? – настаивал Худ.

– Если температура начнет понижаться, – сказал Герберт, – самолет поднимется в воздух, предварительно предупредив "Бомбардира". Группе придется продержаться до тех пор, пока мы не сможем ее эвакуировать. Все бойцы прошли курс выживания. С ними все будет в порядке. Кат-цен покопался в географических справочниках и выяснил, что на западных склонах Сихоте-Алиньского хребта водится полно мелкой дичи, а в горах множество пещер, в которых можно спрятаться и укрыться от непогоды.

– Итак, на этом этапе никаких трудностей возникнуть не должно, – заключил Худ. – Каковы наши действия, если русские определят, что этот "Ил-76Т" чужой?

– Это крайне маловероятно, – ответил Роджерс. – Нам удалось снять опознавательный маячок с одного из "Илов", сбитых в Афганистане. Систему распознавания "свой-чужой" русские не меняли уже много лет, так что тут никаких проблем не будет. У них нет таких устройств, как на наших самолетах, которые непрерывно передают сверхкоротковолновые сигналы в миллиметровом диапазоне другим самолетам и наземным станциям слежения.

– Что насчет связи с "Илом"?

– Все сообщения будут отправляться в зашифрованном виде, – сказал Роджерс. – Русские уже привыкли к тому, что мы постоянно шлем в эфир ложные сообщения, тем самым отвлекая их ресурсы, и они не обращают внимания на сообщения, адресованные их самолетам. На протяжении следующих нескольких часов мы предпримем попытки связаться с несколькими российскими самолетами, находящимися в воздухе, убеждая русских в том, что мы недовольны масштабной переброской их войск и стараемся всячески им помешать. Тем временем наш "Ил-76Т", подобно большинству российских транспортных самолетов, будет сохранять радиомолчание. Если российская ПВО все же зашевелится, у нас готов ответ. Летчику составлена "легенда": якобы самолет доставляет запасные части для мастерской по ремонту военной техники – детали из Берлина и резиновые емкости для топлива из Хельсинки. С резиной в России сейчас особенно тяжело. Если по каким-то причинам русские уже давно наблюдают за нашим "Илом", это объяснит его присутствие в Германии и в Финляндии.

– Мне это нравится, – заметил Худ, – очень нравится. Полагаю, самолет облетает Россию вдоль границы, стараясь держаться подальше от оживленных воздушных путей, чтобы никому не мешать?

Роджерс кивнул.

– Сейчас в российском небе тесно. Если "Ил-76Т" будет вынужден разговаривать с русскими, те должны будут купиться на его объяснения, потому что тот груз, который он якобы перевозит, имеет меньшую важность по сравнению с войсками, боеприпасами и снаряжением.

– Ну а если по какой-то причине "легенда" лопнет? – спросил Худ. – Каковы будут наши действия в этом случае?

– Если это произойдет в воздушном пространстве России, нам придется осуществить экстренное завершение операции, – ответил Герберт. – Наша рация мгновенно умолкнет, и мы тотчас же уберемся ко всем чертям. К тому же отступление мы будем прикрывать кое-какими штучками. Русские не собьют нас до тех пор, пока не убедятся на все сто, что мы – не один из своих самолетов, а этого никогда не произойдет.

– По-моему, все очень неплохо, – подытожил Худ. – Передай отделу ТСП и всем остальным, что они проделали отличную работу.

– Спасибо, обязательно передам, – сказал Роджерс. Взяв со стола пресс-папье в форме глобуса, он принялся рассеянно крутить его в руках. – Поль, остался еще один момент. У Пентагона есть свои причины устроить небольшое шоу с участием "Москита".

Худ удивленно посмотрел на своего заместителя.

– Устроить шоу?

Роджерс кивнул.

– Две из четырех дивизий, развернутых на Туркестанском участке границы, в спешном порядке были переброшены на Украину, – объяснил он. – Кроме того, Косыгин забрал танковую дивизию из Девятой армии, размещенной в Забайкалье, и воздушно-десантную бригаду с Дальнего Востока. Если в Польше начнутся бои и с китайской границы на запад будут переброшены дополнительные войска, вполне вероятно, у Пекина появится желание ударить русским в спину. Китай недавно назначил командующим Одиннадцатой группой армий, размещенной в Ланьчжоу, генерала By Де. Если ты читал доклад Лиз Гордон, то должен знать, что от этого парня можно ждать все, что угодно.

– Читал, – подтвердил Худ. – By Де был в составе отряда космонавтов до того, как китайцы свернули свою космическую программу.

– Совершенно верно, – согласился Роджерс. – Итак, мы провели моделирование развития событий, исходя из этих данных. Больше того, наш президент только что попросил Пентагон прислать ему результаты. Если китайцы приводят пять размещенных вдоль границы дивизий в боевую готовность, угрожая России открытием второго фронта, русских это не остановит. Они никогда не боялись никого и ничего. Неизбежно начнутся пограничные стычки, что приведет к полномасштабной войне, если только ситуацию не возьмет под свой контроль трезвомыслящий политик – в данном случае президент Жанин. И наша стратегия в этой ситуации будет заключаться в том, чтобы встать на сторону миротворца, однако для этого нам придется в открытую поддержать Жанина и даже, возможно, предоставить ему военную помощь...

– Тем самым нарушив соглашение с ячейкой "Грозная", – напомнил Худ. – Чертовски неприятная ситуация. Мы разводим в стороны Пекин и Москву, а за это нас засыпает град террористических актов.

– Подобная возможность не исключена, – согласился Роджерс. – Вот почему такое большое значение приобретает "скрытая атака" нашего самолета-невидимки. Чем дольше ячейка "Грозная" будет оставаться в неведении относительно нашего участия, тем лучше.

Запищал телефон. Худ взглянул на цифровой код на жидкокристаллическом дисплее внизу аппарата. Звонил Стивен Вьенс из Отдела национальной разведки.

Худ снял трубку.

– Как дела, Стивен?

– Поль? А я полагал, ты в отпуске.

– Уже вернулся, – сказал Худ. – Кстати, как же твоя служба могла это проспать?

– Очень смешно, – ответил Вьенс. – Боб попросил нас наблюдать за составом, следующим по Транссибирской магистрали. Произошли кое-какие изменения.

– Какие же?

– Не слишком хорошие, – сказал Вьенс. – Посмотри сам. Я отправляю новую информацию к тебе на компьютер.

Глава 42

Вторник, 09.13, Сеул

Окна ангара на военной базе, расположенной на окраине Сеула, были сделаны из пуленепробиваемого стекла и закрашены черной краской. Ворота были заперты, по обе стороны от них дежурили часовые, не подпускавшие к ангару никого, кроме членов отряда "М" ВВС Соединенных Штатов. Командовал группой "Москит" генерал Дональд Робертсон, шестидесятичетырехлетний сгусток энергии, открывший для себя прыжки с высоты на эластичном страховочном тросе только в шестьдесят лет, но с тех пор ежедневно совершающий по одному прыжку перед завтраком. Внутри ангара группа из двадцати человек уже десятки раз отрабатывала упражнения на модели, изготовленной из дерева и пластмассы. Теперь, когда тревога была не учебной, а боевой, и груз тоже был настоящим, они двигались еще быстрее, еще с большей слаженностью, возбужденные предстоящей операцией. Солдаты уверенно и бесшумно обращались с на удивление легкими деталями, выкрашенными в матово-черный цвет. На тренировках они отрабатывали погрузку в самые разные летательные аппараты, от вертолета "Сикорский С-64", предназначенного для действий на удалении до двухсот пятидесяти миль, до транспортных самолетов, имеющих дальность действия до пяти тысяч миль и больше, от "Старлифтера" до старого, но надежного "Шорт-Белфаста" Королевских ВВС. Для перелета на Хоккайдо протяженностью семьсот пятьдесят миль генерал Милтон А. Уорден остановил свой выбор на "Локхиде Си-130Е". Среди всех транспортных самолетов, которые в настоящий момент находились в Южной Корее, у него был самый просторный грузовой отсек, а гидравлический задний люк, преобразующийся в удобный пандус, значительно облегчал процесс погрузки и разгрузки. Как предупредил генерала Уордена Майк Роджерс, когда "Локхид" приземлится в Японии, быстрота будет иметь решающее значение.

Пока группа "М" загружала самолет, первый пилот, второй пилот и штурман изучали полетный план, проверяли четыре турбовинтовых двигателя "Эллисон Т-56-А-1А" и получали разрешение на перелет от центра слежения на секретной базе ВВС США, расположенной на полпути между прибрежным городком Отару и Саппоро, административным центром префектуры Хоккайдо. Эта база была основана в первые годы "холодной войны" как отправная точка для действий в восточной части Советского Союза; здесь постоянно дежурили от десяти до пятнадцати американских разведывательных самолетов. Так продолжалось до конца восьмидесятых годов, пока им на смену не пришли спутники-шпионы. Теперь на базе размещались подразделения, которые называли себя "наблюдателями за птицами", чуткие радиолокационные и радиоуши, следящие за всем, что происходит в России.

Но теперь, когда сюда направлялись два больших транспортных самолета и возникла необходимость в точной топографической и метеорологической информации, наблюдателям за птицами пришлось снова расконсервировать аэродром. В тот самый момент, когда "Локхид" выкатывался из ангара под Сеулом, на Хоккайдо начинались приготовления, направленные на то, чтобы помочь вывести на цель такой летательный аппарат, после появления которого русские еще долго будут гадать, что же свалилось им на голову.

Глава 43

Вторник, 04.05, Финский залив

Запах в отсеке карликовой подводной лодки стоял жуткий. Воздух, который принудительно гонялся насосом, стал чересчур сухим и затхлым. Но для Пегги Джеймс это было еще не худшим. Больше всего ее выводила из себя полная потеря ориентации. Подводную лодку, время от времени попадавшую в различные течения, постоянно терзала бортовая и килевая качка. Рулевому приходилось то и дело вручную корректировать курс, и в эти моменты смирная лошадка превращалась в необузданного мустанга.

Кроме того, Пегги совсем не нравилось, что она ничего не видит и не слышит. Мало того – переговариваться приходилось шепотом. А толстый корпус лодки и окружающая вода приглушали звуки еще больше. И за исключением слабого свечения приборной панели, единственным источником света был небольшой потайной фонарик, которым разрешил воспользоваться капитан. Его тускло-желтый огонек, в сочетании с долгими бессонными часами и с навевающим сонливость теплом отсека, приводил к тому, что Пегги было все труднее и труднее держать глаза открытыми. Всего после двух часов, проведенных под водой, она уже с нетерпением ждала всплытия на полпути, до которого теперь оставалось около четырех часов.

Хорошее во всем этом было только то, что Дэвид Джордж довольно быстро постигал основы русского языка. Пегги напомнила себе правило – никогда не судить человека по его протяжному говору и не принимать широко раскрытые от нетерпения глаза за признак наивности. Джордж оказался умным и толковым парнем, а исходящий от него мальчишеский энтузиазм наполнял все, за что он ни брался. И хотя молодой американец, как и сама Пегги, был человеком исключительно сухопутным, похоже, он ничего не имел против этой прогулки под водой.

Некоторое время Пегги и Джордж изучали планы Санкт-Петербурга и расположение залов Эрмитажа. Английская разведчица согласилась с выводами аналитиков Д-16, предположивших, что вся разведывательная деятельность ведется под прикрытием новой телевизионной студии, которая, как правильно определил Филдс-Хаттон, располагается в подвальных помещениях. Студия не только служила идеальной ширмой оборудованию, которое использовали русские, и радиосигналам, излучаемым разведывательным центром; само ее нахождение в подвале максимально отдаляло студию от второго этажа западного крыла. Именно здесь хранилась нумизматическая коллекция музея, а сосредоточение такого количества металлических монет могло повлиять на работу чувствительных электронных приборов.

Новому центру, где бы он ни располагался, понадобятся кабели связи. И если им с рядовым Джорджем удастся их обнаружить, они смогут установить, что происходит внутри. Больше того, если центр упрятан под землю, более чем вероятно, что кабели проходят рядом с воздуховодами или даже непосредственно по ним. Новые кабели не только легче прокладывать по уже существующим коммуникациям; в этом случае их также гораздо удобнее обслуживать и ремонтировать. Вопрос заключался в том, нужно ли будет дожидаться наступления темноты, чтобы начать поиски с применением электронного оборудования, или же им удастся найти в музее какое-нибудь укромное местечко, чтобы заняться этим при свете дня.

Чувствуя, как наливаются свинцом веки, Пегги спросила Джорджа, можно ли сделать небольшой перерыв и продолжить после. Тот признался, что тоже устал, и ему не помешает немного отдохнуть. Закрыв глаза, Пегги устроилась поудобнее на узком жестком сиденье, на время забыв о подводной лодке и представив себе, что она качается на качелях перед домиком на окраине городка Трегарон в Уэльсе. Здесь она родилась и выросла, сюда так часто приезжала на выходные вместе с Кейтом, в том мире "холодной войны", оставшемся в прошлом, который был на удивление менее опасным и более предсказуемым, чем этот, новый, сложившийся после падения коммунизма...

Глава 44

Вторник, 06.30, Санкт-Петербург

– Товарищ генерал, – доложил по телефону дежурный радист Титов. – Зилаш предупредил меня, что вы хотели знать обо всех переговорах генерала Косыгина с министром Догиным. Как раз сейчас они начинают разговор. Связь закрытая, шифр "Млечный Путь".

Генерал Орлов выпрямился в кресле:

– Спасибо, Титов. Выведи разговор мне на компьютер.

Шифр "Млечный Путь" являлся самым сложным среди всех тех, которые используются в Российской армии. Он применялся для обмена сообщениями по открытым линиям связи и предусматривал не только алгоритмический процесс шифрования, но и использование различных радиочастот – всей полосы эфира, поэтому тот, кому вздумалось бы перехватить и подслушать такой разговор, должен был иметь в своем распоряжении не только дешифратор, но и несколько десятков приемников, настроенных на разные частоты. Соответствующая аппаратура имелась у министра Догина и на командном пункте Косыгина. Имелась она и у Титова.

Положив трубку, Орлов стал ждать, когда на экране компьютера появятся расшифрованные сообщения. Съев бутерброд с тунцом, приготовленный Машей, он мысленно прокрутил в голове последние три часа. В половине пятого утра Росский удалился к себе в кабинет. Орлову стало как-то легче от сознания того, что даже выкованным из стали сотрудникам спецназа необходим отдых. Генерал понимал, что ему потребуется какое-то время, чтобы настроиться в отношениях с Росским на нужную ноту, но он повторял себе, что полковник, несмотря на все свои недостатки, остается отличным солдатом. И постараться добиться этого нужно, сколько бы времени на это ни потребовалось.

Поздравляя ночную смену с началом работы центра, Орлов воспользовался случаем пригласить старшего дежурного офицера полковника Олега Баля к себе в кабинет. Шестидесятилетний ветеран авиации Баль, которому также пока никак не удавалось сработаться с Росским, в свое время был наставником Орлова. Затем он оказался в числе тех высокопоставленных советских офицеров, чья карьера завершилась в 1987 году, когда западногерманский подросток Матиас Руст на своем легком одномоторном самолете беспрепятственно преодолел систему ПВО и приземлился на Красной площади. Баль терпеть не мог Росского за то, что тот стремился ни за что на свете не выпускать из своих рук бразды правления, даже если речь шла о тех вопросах, в которых Росский, мягко говоря, разбирался слабо. Он тоже понимал, что в спецназе так принято. Однако легче от этого не становилось.

Генерал Орлов сообщил Балю о неизвестном "Ил-76Т", продвигающемся на восток. В настоящий момент самолет находился над Северным Ледовитым океаном, юго-западнее архипелага Земля Франца-Иосифа. Орлов также рассказал о попытках американской разведки установить связь с другими российскими самолетами. Баль согласился с тем, что этот "Ил" кажется очень подозрительным, не только потому что летит на восток, в противоположную сторону от места событий, но и потому что из Берлина и Хельсинки не поступило никаких данных относительно того, чтобы он брал на борт какой-либо груз. Подумав, он предложил в нарушение правил о радиомолчании связаться с пилотом "Ила" и попросить его объяснить свои действия. Согласившись, Орлов попросил своего бывшего наставника обсудить этот вопрос с генерал-полковником авиации Петровым, под чьим командованием находились четыре дивизии ПВО, прикрывающих Арктику.

Орлов решил ничего не говорить Балю о деньгах, которые находились в составе, следующем по Транссибирской магистрали. Перед тем как начать действовать, он хотел выяснить, что замыслили Догин и Косыгин, и надеялся, что перехваченный разговор окажется в этом плане более информативным.

Быстро доев бутерброды, Орлов устремил взгляд на экран, готовый читать расшифрованные сообщения. Достав из бумажного пакета салфетку, он вытер губы. Салфетка хранила едва различимый аромат духов, которыми пользовалась Маша. Орлов улыбнулся.

Титов пропустил расшифрованную информацию через устройство распознавания речи, отделившее голос Косыгина от голоса Догина. Текст выводился на экран сплошным абзацем, который обрывался только тогда, когда говоривший умолкал. Знаки препинания расставлялись в соответствии с интонациями, звучащими в голосе. Читая, Орлов чувствовал, как у него в груди нарастает беспокойство. Его не только тревожили судьбы мира; он пытался разобраться, кто же перед кем отчитывается.

Догин: Генерал, похоже, мы застигли Кремль, да и весь мир, врасплох.

Косыгин: Именно к этому я и стремился.

Догин: Жанин по-прежнему никак не может разобраться в случившемся.

Косыгин: Как я уже говорил, если лишить его возможности действовать самостоятельно, заставив лишь отвечать на наши удары, он окажется совершенно беспомощным.

Догин: Вот почему я позволил тебе выдвинуть войска так далеко, еще не получив деньги.

Косыгин: Позволил?

Догин: Согласился, позволил – какая разница? Ты был прав в своем стремлении вынудить Жанина с самого начала перейти к обороне.

Косыгин: Ни в коем случае нельзя терять поступательный импульс.

Догин: Не потеряем. Где ты сейчас находишься?

Косыгин: В тридцати двух милях к западу от Львова. Это уже Польша. Все передовые части заняли свои места, и мне из своей палатки видна польская территория. Мы ждем не дождемся варварских террористических актов, которые должны будут купить мне деньги Шовича. Где они? Я начинаю терять терпение.

Догин: Тебе придется подождать чуть дольше, чем было условлено.

Косыгин: Подождать? Что ты имеешь в виду?

Догин: Снегопад. Генерал Орлов был вынужден перегрузить ящики в железнодорожный состав.

Косыгин: Перевозить шесть миллиардов долларов наличными в обычном поезде! Как ты думаешь, он ни о чем не подозревает?

Догин: Нет-нет, не беспокойся. Орлов поступил так, только чтобы переправить груз, несмотря на снегопад.

Косыгин: Но поездом, Николай? Это же так опасно...

Догин: Состав сопровождает взвод спецназа под командованием сына генерала Орлова. Росский заверил меня, что Орлов-младший – настоящий солдат, а не ученая обезьяна, летавшая в космос.

Косыгин: А что, если он в сговоре со своим отцом?

Догин: Уверяю, генерал, это не так. Ну а потом о деньгах никто больше не услышит. Когда все будет кончено, мы отправим Орлова-старшего в отставку, а Орлова-младшего вернем в его забытую богом дыру на Дальнем Востоке, и никто ничего не узнает. Не беспокойся. Я договорюсь о том, чтобы груз встретили западнее Биробиджана, там, где уже не бушует снежный буран, и оттуда переправили его вам по воздуху.

Косыгин: Потеряны пятнадцать или шестнадцать часов! К настоящему времени уже должны были начаться серьезные беспорядки! Мы рискуем тем, что Жанин оправится от неожиданности и возьмет в свои руки контроль над ситуацией.

Догин: Не возьмет. Я переговорил с нашими союзниками в правительстве. Они понимают, что задержка произошла по не зависящим от нас причинам.

Косыгин: Союзниками? Никакие это не союзники, а продажные твари, которые думают только о собственной выгоде. Если Жанин догадается, что за всеми этими событиями стоим мы, и прижмет твоих так называемых союзников к стенке до того, как эти уроды успеют набить себе карманы нашими деньгами...

Догин: Ничего этого не произойдет. Пока что президент бездействует. А польские наемники перейдут к действиям, как только им заплатят.

Косыгин: Правительство! Поляки! Да они нам на хрен не нужны! Разреши мне отправить в Польшу отряд бойцов спецназа, переодетых докерами или железнодорожными рабочими, чтобы они совершили нападение на полицейский участок и телевизионную станцию...

Догин: Я запрещаю тебе это!

Косыгин: Запрещаешь?

Догин: Твои люди – профессионалы. А нам нужны дилетанты. Все это должно выглядеть со стороны стихийным народным восстанием, а не спланированным вторжением извне.

Косыгин: Но зачем? Кого мы должны ублажать? Организацию Объединенных Наций? Половина Сухопутных войск и авиации и две трети Военно-морского флота Советского Союза остались в России. У нас пятьсот двадцать тысяч человек в Сухопутных войсках, тридцать тысяч человек в Ракетных войсках стратегического назначения, сто десять тысяч человек в авиации, двести тысяч человек в Военно-морском флоте...

Догин: Мы не можем нарушить доверие целого мира!

Косыгин: Но почему? Я в два счета захвачу Польшу, а потом мы возьмем Кремль. И когда у нас в руках окажется вся власть, какое нам будет дело до того, что думает Вашингтон или кто бы то ни было еще?

Догин: А как ты намереваешься контролировать ситуацию в Польше, когда настанет пора действовать? Ввести военное положение? Но даже всех твоих войск для этого не хватит.

Косыгин: Гитлер преподавал наглядные уроки на примере целых деревень, и это работало.

Догин: Да, полвека назад. Но не сегодня. Спутниковые тарелки, сотовые телефоны и факсы не дадут полностью изолировать страну и сломить дух ее народа. Я уже говорил тебе, что это должно быть народное восстание, руководимое своими вождями. Теми, кого мы купили, но кому поляки доверяют. Нельзя допустить хаос.

Косыгин: А как насчет обещания расширить полномочия тех, кто победит на новых выборах через два месяца? Неужели одного этого недостаточно, для того чтобы склонить на нашу сторону глав местных органов власти?

Догин: Это существенный аргумент в нашу пользу, однако наши ставленники настаивают на том, чтобы на их имя были открыты банковские счета – на тот случай, если они потерпят поражение.

Косыгин: Ублюдки!

Догин: Михаил, не обманывай себя. Все мы ублюдки. Сохраняй спокойствие. Я уже сообщил Шовичу, что груз прибудет с опозданием, и он предупредил своих людей.

Косыгин: И как он к этому отнесся?

Догин: Шович ответил, что ему приходилось отмечать месяцы и годы, царапая черточки на стене тюремной камеры. Так что несколько лишних черточек его не беспокоят.

Косыгин: Надеюсь – ради твоего же блага.

Догин: Успокойся – все идет по плану, лишь возникла небольшая заминка. И мы выпьем за победу нашей революции не через двадцать четыре часа, а через сорок.

Косыгин: Хочется верить, Николай, что ты прав. Но я тебе обещаю, что так или иначе войду в Польшу. Всего хорошего.

Догин: До свидания, генерал. И будь спокоен, я тебя не подведу.

Когда разговор закончился, Орлов ощутил то же самое, что испытал, когда впервые вышел из центрифуги в центре подготовки космонавтов: головокружение и тошноту.

Заговорщики задумали захватить Восточную Европу, сместить Жанина и возродить советскую империю, и их замысел был дьявольски изобретателен. Взорвана редакция коммунистической газеты в небольшом польском приграничном городке. Коммунисты наносят мощный ответный удар, многократно превосходящий масштабами взрыв в редакции, на всем пространстве от Варшавы до украинской границы. Догин получает свое народное восстание в лице получивших поддержку старых коммунистов – оставалось еще много тех, кому было по душе, как в 1956 году Владислав Гомулка расправился со сталинистами и насадил в стране коммунизм по-польски, представляющий собой странную смесь социализма и капитализма. Польша оказывается расколота надвое: возрождается "Солидарность", организация независимых профсоюзов, которая при поддержке церкви выступает против коммунистов, как это было тогда, когда римский папа, поляк по национальности, призывал католиков поддержать избрание на пост президента Леха Валенсу. Коммунисты выходят из подполья, что приводит к забастовкам, беспорядкам и нехватке продовольствия, а это Польша уже переживала в 1980 году. Беженцы тысячами устремляются в богатые западные области Украины, с новой силой вспыхивает застарелое противостояние католической и украинской православной церквей, польская армия пытается преградить путь беженцам танками, и тут Косыгин вводит в Польшу российские войска, чтобы защитить беженцев и обеспечить им возвращение домой. Войска остаются в Польше, а затем следующей целью становятся Чехословакия и Румыния.

Орлов чувствовал себя, как во сне, и дело было не только в тех событиях, которые должны были вот-вот изменить ход мировой истории. Только сейчас до него дошло, в каком положении оказался его сын. Для того чтобы остановить Догина, нужно будет приказать Никите ни в коем случае не доставить по назначению вверенный ему груз и при необходимости применить оружие против тех, кто попытается завладеть ящиками. Если Догин одержит победу, Никиту расстреляют. Ну а если Догин потерпит поражение – Орлов хорошо знал своего сына: Никита будет считать, что предал армию. Кроме того, существовала вероятность, что Никита откажется выполнить приказ отца. И в этом случае Орлов будет вынужден арестовать сына после того, как поезд прибудет по назначению и груз будет передан дальше. Неподчинение приказу начальника влечет за собой тюремное заключение на срок от года до пяти лет; и это не только явится окончательным разрывом отношений между отцом и сыном. Для Маши удар окажется гораздо более сильным, чем тот, который обрушился на нее, когда у Ники были неприятности в академии.

Поскольку расшифрованный текст перехваченного разговора и даже сам разговор могли быть запросто подделаны в центре – слеплены на цифровой аппаратуре из фрагментов других записей, – Орлов не мог представить президенту Жанину никаких доказательств заговора. Однако ящики с деньгами ни в коем случае не должны дойти по назначению, и об этом можно поставить в известность Кремль. А пока что Орлов надеялся, что ему удастся убедить своего сына в том, что Догин, человек, который в прошлом беззаветно служил Родине и помог помешать исключению мальчишки из академии, стал предателем и врагом.

Полковник Росский не спал.

Прапорщик Валентина Беляева ушла домой, и Росский остался в кабинете один. Он занимался прослушиванием переговоров между различными подразделениями центра, используя оборудование, установленное покойным Павлом Одинцовым. Об этом оборудовании не должен был знать никто; вот почему специалисту в области связи пришлось погибнуть на Кировском мосту. Павел не был военным, но это не имело значения. Иногда даже преданная служба гражданских специалистов должна завершаться смертью. Так было еще в Древнем Египте: безопасность гробниц обеспечивалась расправой над их строителями. Когда речь заходит о вопросах государственной безопасности, не остается места для чувств. От офицеров спецназа требуется убивать любого из своих подчиненных, если тот получил ранение или проявил нерешительность. А заместитель командира должен убить командира, который не добил раненого или труса. Полковник Росский был готов в случае необходимости защитить государственную тайну ценой собственной жизни.

К компьютеру Росского были подключены все внешние телефонные линии, а также внутренняя сеть связи Операционного центра. Кроме того, были еще и электронные "жучки", не толще человеческого волоска, вплетенные в электрические кабели, спрятанные в вентиляционных трубах, укрытые под коврами. Каждому микрофону на компьютере соответствовал определенный код. Таким образом, Росский имел возможность прослушивать разговоры с помощью наушников, а также записывать их в оцифрованном виде для передачи по закрытой линии связи непосредственно министру Догину.

Стиснув губы, Росский прокрутил разговор генерала Орлова с сыном. Затем он прослушал, как Орлов попросил Титова следить за всеми переговорами министра с генералом Косыгиным.

"Да как он только посмел!" – подумал Росский.

Орлов, человек известный, был выбран в качестве номинального главы центра, так как его слава и харизма требовались, чтобы выбивать из Министерства финансов деньги. Кто он такой, чтобы ставить под сомнение действия министра Догина и генерала Косыгина?

И вот сейчас Росский слушал, как генерал Орлов, увешенный наградами герой, говорит своему сыну, чтобы тот, прибыв в пункт назначения, ни в коем случае не передавал ящики представителям министра Догина. Орлов-старший пообещал прислать за грузом группу курсантов военно-морского училища.

Хотя Никита подтвердил получение приказа, Росский почувствовал, что сердцем своим он против него. Что ж, это хорошо. Мальчишку не обвинят в измене и не расстреляют вместе с отцом.

Росский с огромным удовольствием лично расправился бы с предателем. Однако министр Догин приказал своим подчиненным действовать только законными путями. Еще до того как Операционный центр заработал в полную силу, он распорядился, чтобы Росский в случае чего докладывал ему, а уже он при необходимости свяжется с главкомом артиллерии генерал-полковником Мавиком, чтобы тот отменил приказы Орлова.

Когда генерал Орлов связался по радио с майором Невским, командиром группы специального назначения "Молот", численностью двенадцать человек, и приказал ему готовиться к вылету в Биробиджан, Росский решил, что услышал уже достаточно. Введя в компьютер код, он установил прямую линию защищенной связи с министром Догиным и доложил ему о развитии ситуации. Догин пообещал связаться с генералом Мавиком, чтобы добиться отстранения Орлова от должности, и приказал Росскому быть готовым к тому, что ему придется возглавить Операционный центр.

Глава 45

Вторник, 08.35, к югу от Северного полярного круга

Подполковник Скуайрс рассеянно наблюдал за тем, как Иси Хонда проверяет связное оборудование и укладывает его обратно в рюкзак. Находясь на борту "Ил-76Т", они использовали для связи с Опцентром системы самолета. Однако, оказавшись на земле, им придется пользоваться миниатюрной черной антенной, уложенной в боковой карман рюкзака, рядом с рацией.

Опустившись на колени, Хонда раскрыл ножки и рукоятки тарелки диаметром семнадцать дюймов, убеждаясь в том, что все механические детали работают исправно. Подсоединив черный коаксиальный кабель к рации, он надел наушники, прослушивая, как система осуществляет процедуру самотестирования и настройки. Затем Хонда проверил микрофон, просчитав в него в обратном порядке от десяти, и знаком показал Скуайрсу, что все в порядке.

После этого Хонда проверил приемник системы глобального определения координат, небольшое устройство размером с пульт дистанционного управления телевизора с подсвеченным цифровым дисплеем, уложенное в боковой карман рюкзака. Он отправил сигнал длительностью четверть секунды, позволивший убедиться в том, что приемник работает исправно. Однако сигнал был слишком коротким, чтобы русские могли успеть его запеленговать. Рядовой Де-Вонн были доверены компас и альтиметр; она отвечала за то, чтобы донести их целыми и невредимыми до той точки, откуда будет осуществляться эвакуация группы после завершения задания. Сержант Чик Грей, вздремнувший во время долгого перелета, проснувшись, проверял подсумки. В них вместо обычных противогаза и запасных магазинов к 9-мм пистолету-пулемету лежали заряды взрывчатки "Си-4". Перед тем как прыгнуть с парашютом в небе над Россией, все бойцы "Бомбардира" наденут теплые, прочные перчатки, защитные капюшоны, комбинезоны, очки с небьющимися стеклами, кевларовые бронежилеты и высокие ботинки на шнуровке. Затем они еще раз проверят снаряжение в своих подсумках и карманах, пистолеты-пулеметы "Хеклер и Кох МП-5А2" калибра 9-мм и пистолеты "беретта" с обоймами увеличенной вместимости.

Скуайрс жалел только о том, что им будет недоставать одной-единственной веши. Он с готовностью променял бы все это навороченное снаряжение, сделанное по последнему слову техники, на несколько быстроходных штурмовых машин. Когда группа окажется на российской территории, ждать помощи от Опцентра будет нечего. И тут очень пригодилась бы парочка вездеходов, способных нестись по обледенелым камням со скоростью восемьдесят миль в час, да еще оснащенных ручным пулеметом "М-60ЕЗ" спереди и крупнокалиберным пулеметом на турели сзади. Конечно, сбрасывать таких монстров на парашюте и потом собирать на земле чертовски трудно, но они очень пригодились бы.

Встав, Скуайрс прошел в пилотскую кабину, чтобы размять ноги и уточнить последнюю информацию с летчиками. Весь экипаж был доволен тем, что пока что русские не предпринимали никаких попыток связаться с самолетом, но первый пилот Мэтт Мейзер напомнил, что благодарить за это нужно не собственное мастерство, а резко возросший объем воздушных перелетов.

Сверившись с картой и проверив, как долго еще лететь над Северным Ледовитым океаном, а затем на юго-запад над Беринговым морем до Японии, Скуайрс вернулся на свое место – и как раз в этот момент его вызвал на связь Майк Роджерс. Теперь, когда "Ил-76Т" находился в зоне действия российских приемников, связь осуществлялась по радио через ретранслятор в Хельсинки, который специально выделил министр обороны Нисканен, чтобы разговор нельзя было проследить до Вашингтона.

– Подполковник Скуайрс слушает, сэр, – ответил Скуайрс, когда Хонда протянул ему трубку.

– Подполковник, – начал Роджерс, – в ситуации с составом произошли существенные изменения. Русские остановили поезд и взяли пассажиров – гражданских лиц. Теперь в каждом вагоне их от пяти до десяти человек, в том числе женщины и дети.

Скуайрс помолчал мгновение, переваривая информацию. "Бомбардиру" приходилось отрабатывать на учениях освобождение заложников из поезда, захваченного террористами. Однако во всех тех случаях численность террористов была меньше, а заложники всеми силами стремились покинуть поезд. Сейчас же все будет обстоять по-другому.

– Вас понял, сэр, – наконец ответил Скуайрс.

– Кроме того, в каждом вагоне находятся солдаты, – продолжал Роджерс. Он говорил усталым голосом, словно признавая свое поражение. – Я изучил фотографии состава. Вам придется бросить шоковые гранаты в окна, затем разоружить солдат и вывести всех из вагонов. Как только это произойдет, мы свяжемся с Владивостоком и объясним, где искать пассажиров. Вы оставите им все теплые вещи и продовольствие, какие только сможете.

– Я все понял.

– Эвакуировать вас будут с того моста, о котором я уже говорил, – сказал Роджерс. – Время отхода – ровно полночь. Вертолет будет ждать вас восемь минут, так что позаботьтесь о том, чтобы прибыть на место заранее. Больше времени нам не дает комиссия Конгресса.

– Будем на месте, сэр.

– Чарли, у меня есть очень серьезные опасения за вас, – помолчав, продолжал Роджерс. – Но альтернативы, похоже, нет. Будь моя воля, я бы просто разбомбил состав ко всем чертям с воздуха, однако Конгресс по какой-то причине очень неодобрительно относится к убийству вражеских солдат. Гораздо лучше рисковать своими.

– Сэр, это та самая работа, ради которой мы нанимались, – ответил Скуайрс. – И вы меня знаете, генерал. Мне она нравится.

– Знаю, – согласился Роджерс. – Но офицер, отвечающий за груз, младший лейтенант Никита Орлов – не из тех, кто пошел в армию ради куска хлеба. Согласно тому немногому, что у нас на него имеется, это настоящий боец. Сын героя-космонавта, которому есть что доказывать в жизни.

– Вот и отлично, – сказал Скуайрс. – Я бы очень расстроился, сэр, если бы после такой долгой дороги вся операция оказалась бы безмятежной прогулкой по парку.

– Подполковник, не забывай, с кем ты разговариваешь, – строго одернул его Роджерс. – Побереги браваду для своих людей. В первую очередь я хочу не столько перехвата состава, сколько возвращения всех вас домой, живыми и невредимыми. Это понятно?

– Понятно, сэр, – ответил Скуайрс.

Пожелав ему удачи, Роджерс закончил связь, и Скуайрс протянул трубку Иси Хонде. Радист вернулся на свое место, а подполковник взглянул на часы, которые он так и не потрудился перевести во время этого стремительного путешествия по часовым поясам.

Осталось еще восемь часов. Скрестив руки на ремне, Скуайрс вытянул ноги и закрыл глаза. Перед тем как всего семь месяцев назад принять на себя командование "Бомбардиром", он некоторое время проработал в военном научно-исследовательском центре Натик под Бостоном. Там ему приходилось принимать участие в экспериментах по созданию одежды, которая внешне мгновенно подражала бы окружающей среде, подобно окраске хамелеона. Одежда была оснащена световыми датчиками и специальными красителями, менявшими цветовой состав ткани. Скуайрс сидел и смотрел, как химики мудрят с различными синтетическими волокнами, пытаясь создать такие, которые автоматически изменяли бы свой колер. Он двигался в неуклюжем ЭФК – электрофосфоресцирующем костюме, сшитом из многослойной ткани с прослойкой из жидкого красителя. В зависимости от силы тока частицы красителя меняли цвет и интенсивность окраски. Скуайрс вспоминал, как тогда ему казалось, что еще до начала нового тысячелетия камуфляжные костюмы, танки-невидимки и автоматические роботы дадут Соединенным Штатам возможность вести практически бескровные войны, героями которых будут не солдаты, а ученые.

И он с удивлением ловил себя на том, что эта мысль его огорчает, ибо хотя ни одному солдату на свете не хочется умереть, любым настоящим воином в значительной степени движет стремление испытать себя, рисковать собственной жизнью ради своей Родины и боевых товарищей. И если бы не эта опасность, не эта цена, которую приходится платить за победу, еще неизвестно, ценилась бы свобода так высоко.

С этими мыслями, слыша в ушах голос Роджерса, Скуайрс задремал, думая о том, что в недалеком будущем солдатам придется довольствоваться напряженными занятиями на учебной базе...

Глава 46

Вторник, 14.06, Санкт-Петербург

За несколько часов до высадки на российское побережье Пегги Джеймс и Дэвид Джордж получили двадцать семь минут, чтобы насладиться чистым утренним воздухом Финского залива. Затем они снова спустились в чрево карликовой подводной лодки, чтобы проделать второй отрезок пути. Пегги хотелось бы большего, однако и эта небольшая передышка придала ей силы.

Когда до подхода к берегу остался один час, капитан Ридман спустился со своего высокого насеста в рубке и, втиснувшись в узкое свободное пространство отсека, присел на корточки перед пассажирами. К этому времени Пегги и Джордж уже проверили снаряжение, уложенное в водонепроницаемые вещмешки, и облачались в форму Российского военно-морского флота. Пегги стала натягивать синюю юбку, и Джордж отвернулся. Ридман – нет.

Когда она полностью оделась, Ридман открыл черную металлическую коробку размером двенадцать на четырнадцать на шесть дюймов, закрепленную на переборке слева от ее головы, и прошептал:

– После того как мы всплывем, у вас будет шестьдесят секунд, чтобы спустить плот на воду. Делается это выдергиванием вот этой затычки. – Демонстрируя свои слова, капитан просунул палец в кольцо, закрепленное на конце нейлонового шнурка, затем указал на маленькие весла в верхней и нижней частях спущенного надувного плота. – Плот раскроется наружу. На нем нанесена российская маркировка, которая соответствует имеющимся у вас документам, – продолжал он. – Согласно им, вы приписаны к бригаде подводных лодок класса "Аргус", размещенной на базе в Копорской губе. Насколько я понимаю, вас уже обо всем проинструктировали.

– Вкратце, – подтвердил Джордж.

– А как ты скажешь это по-русски? – спросила Пегги.

Джордж задумался, сосредоточенно наморщив лоб.

– Myedlyenna, – наконец торжествующе заявил он.

– Это значит "медленно", – поправила его Пегги, – но все равно достаточно близко. Капитан, – повернулась она к Ридману, – а почему всего шестьдесят секунд? Разве вам не нужно будет проветрить отсек и зарядить аккумуляторные батареи?

– На них лодка сможет двигаться еще около часа... достаточно, чтобы покинуть российские территориальные воды. А теперь я предлагаю вам еще раз взглянуть на карты. Запомните местность в районе точки высадки.

– Мимо парка проходит Петергофское шоссе, – по памяти сказала Пегги. – Нам предстоит двигаться по нему на восток до проспекта Стачек, затем повернуть на север, выйти к реке, и Эрмитаж окажется на востоке.

– Отлично, – одобрительно произнес Ридман. – А насчет рабочих, разумеется, вам известно.

Пегги вопросительно посмотрела на него.

– Нет. Каких рабочих?

– Во имя всего святого, это же было во всех газетах. Несколько тысяч рабочих должны сегодня вечером собраться на Дворцовой площади, ознаменовав тем самым начало двадцатичетырехчасовой общенациональной забастовки. Об этом было объявлено еще вчера. Забастовку устраивает Федерация независимых профсоюзов с целью добиться повышения заработной платы и пенсий для своих членов. Начинается забастовка вечером, чтобы не распугать туристов.

– Нет, мы ничего об этом не знаем, – сказала Пегги. – Нашим близоруким ведомствам известно, что читает у себя в сортире президент Жанин, но за новостями они не следят.

– Конечно, если Жанин не читает в сортире газету, – заметил Джордж.

– Благодарю вас, капитан, – сказала Пегги. – Я очень признательна вам за все, что вы для нас сделали.

Кивнув, Ридман вскарабкался обратно в рубку, чтобы вести подводную лодку оставшуюся часть пути.

Пегги и Джордж снова умолкли. Едва слышно жужжа электромоторами, субмарина рассекала толщу воды. Английская разведчица пыталась определить, облегчит или, наоборот, затруднит их проникновение в Эрмитаж скопище нескольких тысяч митингующих и милиции в непосредственной близости от него. Скорее, облегчит, в конце концов пришла к выводу она. Милиция будет слишком занята поддержанием порядка недовольных рабочих и не обратит внимания на двух военных моряков.

Выход из подводной лодки был осуществлен быстро. Как только капитан с помощью перископа убедился, что поблизости нет никаких судов и лодок, субмарина поднялась на поверхность. Ридман быстро повернул маховик, открывая люк, и Пегги первая вылезла наружу. Лодка находилась в полумиле от берега, и в воздухе висела грязная пелена смога. Никто не смог бы разглядеть субмарину, даже если бы специально высматривал ее в море. Джордж протянул Пегги резиновую упаковку, которая оказалась на удивление тяжелой. Стоя в рубке, английская разведчица просунула палец в кольцо и, дернув за шнурок, бросила плот за борт. Коснувшись воды, тот быстро раскрылся, наполняясь воздухом. Крепко держась за края рубки, Пегги подобрала колени к груди, высвободила ноги, мгновение постояла на покатой поверхности подводной лодки и шагнула на плот. Через секунду из рубки появился Джордж, держа две пары весел. Передав весла и вещмешки Пегги, он тоже перебрался на плот.

– Желаю удачи, – высунув на мгновение голову из рубки, произнес Ридман.

Он тотчас же нырнул внутрь и задраил за собой люк.

Меньше чем через две минуты после всплытия карликовая подводная лодка снова скрылась под водой, оставив Пегги и Джорджа одних на плоту, качающемся на нежных волнах.

Они молча стали грести к берегу. Пегги искала взглядом характерный узкий и длинный мыс, обозначающий северную границу большой бухты, за которой начинался парк.

Течение оказалось попутным, но они усиленно работали веслами, чтобы согреться. Ледяной ветер проникал под белые форменки с большим треугольным вырезом на груди и тонкие полосатые тельняшки. Даже с туго завязанными ленточками бескозырки с трудом держались на головах.

Двое разведчиков добрались до берега чуть больше чем за сорок пять минут. Народу в парке было мало. Рядовой Джордж стал привязывать плот к одному из кнехтов на причале. Пегги, забирая свой вещмешок, громко жаловалась по-русски на то, что им в такой холод пришлось проверять бакены. При этом она украдкой озиралась по сторонам. Ближайший к ним человек находился ярдах в двухстах – художник, который, устроившись под деревом на складном стульчике, рисовал углем портрет черноволосой туристки, а ее приятель одобрительно наблюдал за этим. Женщина смотрела в сторону моря. Но если она и обратила внимание на прибывших со стороны моря двух моряков, то никак это не показала. По тенистой аллее прогуливался милиционер, на скамейке дремал бородатый мужчина с портативным магнитофоном на шее и наушниками на голове, а рядом на траве лежал сенбернар. Мимо художника пробежала трусцой женщина спортивного вида. Пегги никогда не приходило в голову, что в России люди занимаются оздоровительным бегом и вообще отдыхают. Ей это показалось очень странным.

Меньше чем в двух милях к югу от парка на посадку в аэропорт "Пулково" то и дело заходили самолеты. Рев двигателей нарушал безмятежную идиллию парка. Но в этом и заключался один из главных парадоксов современной России: резкая грубость повседневности повсеместно вторгалась в красоты старины. Пегги перевела взгляд на север, в сторону города. Сквозь голубую дымку вдалеке виднелись синие, золотые и белые купола, готические шпили, бронзовые статуи, извилистые реки и каналы, и бесчисленные плоские коричневые крыши. Санкт-Петербург напоминал скорее Венецию или Флоренцию, чем Лондон или Париж. Должно быть, Кейту очень нравилось бывать здесь.

Привязав плот, рядовой Джордж надел вещмешок и подошел к Пегги.

– Все готово, – шепотом доложил он.

Пегги посмотрела в сторону широкого Петергофского шоссе, до которого было меньше полумили. Если верить карте, то, двигаясь по шоссе на восток, они скоро дойдут до станции метро "Проспект ветеранов" и, сделав пересадку на станции "Технологический институт", доедут прямо до Эрмитажа.

По пути Пегги болтала по-русски о состоянии буйков, жалуясь на то, что карта течений устарела и нуждается в обновлении.

Бородатый мужчина, сидящий на скамейке, проводил их взглядом. Не разжимая рук, сплетенных на груди, он заговорил в крошечный микрофон, спрятанный в спутанной бороде.

– Говорит Ронаш, – сказал он. – Два моряка только что причалили к берегу и, оставив надувной плот, пешком направились через парк. Оба с вещмешками за спиной, идут в сторону Петергофского шоссе.

Шумно вздохнув, оперативник полковника Росского перевел взгляд на красивую финку и подумал, что в следующий раз играть роль художника будет он.

Глава 47

Вторник, 06.09, Вашингтон

Ночь для Поля Худа прошла без происшествий.

Вчера вечером ему удалось отыскать Шарон и детей в ресторане "Блуперс"; выслушав рассказ про гамбургеры с орехами и индейку под сладким соусом, он вытянулся на кушетке в своем кабинете, доверив Опцентр ночному дежурному Курту Хардэуэю. Бывший исполнительный директор корпорации "Шон", занимающейся разработкой программного обеспечения навигационного оборудования для военного ведомства, Хардэуэй, опытный руководитель, динамичный лидер, знал в правительстве все входы и выходы. В возрасте шестидесяти пяти лет он оставил свой пост миллионером. Хардэуэй шутил, что он стал бы миллиардером, если бы продал свои знания и опыт не государственному ведомству, а частной компании. Он как-то сказал Худу: "Я никогда не экономлю на качестве, как бы мало средств ни выделяло правительство. Мне бы не хотелось, чтобы какой-нибудь парень, сидя в кабине истребителя "Томкэт", ворчал: "Весь этот мусор закупал для армии какой-то жмот!"

Формально в шесть часов вечера рабочий день Поля Худа и Майка Роджерса заканчивался. Однако на самом деле ни тот, ни другой не снимали с себя выполнение своих служебных обязанностей до тех пор, пока не уходили с работы. И пока они оставались в центре, ни Курт Хардэуэй, ни его сменщик Билл Абрам даже не пытались "отобрать кость у этих двух псов", как метко выразился Хардэуэй.

Лежа на кушетке, разувшись и положив ноги на мягкую боковую спинку, Худ думал о своей семье – о самых дорогих людях на свете, которых он тем не менее, похоже, разочаровывал каждым своим поступком. Быть может, от этого просто никуда не деться. Человек подводит своих близких, в глубине души сознавая, что они все равно его простят. И все же совести приходится очень тяжко. Как это ни странно, больше всего он вчера порадовал тех, с кем, казалось, у него нет ничего общего: Лиз Гордон и Чарли Скуайрса. Первую – признав результат ее работы, использовав его при планировании операции; второго – разрешив ему отправиться на выполнение такой авантюры, которая выпадает только раз в жизни.

В промежутках между краткими отрывками сна Худ также смотрел на часы, которые вели обратный отсчет времени, оставшегося до начала операции "Бомбардира" в тайге.

"Двадцать пять часов и пятьдесят минут, и время идет", – подумал Худ, глядя на часы. Когда Хардэуэй устанавливал таймер, на нем было тридцать семь с лишним часов. Что будет, когда показания полностью обнулятся? Что произойдет с миром?

Директор Опцентра испытывал одновременно подавленность и, как это ни странно, необычный душевный подъем. В любом случае, глядеть на часы было лучше, чем смотреть выпуски новостей Си-эн-эн по телевизору. Эфир был полон сообщениями о взрыве в тоннеле в Нью-Йорке; высказывались предположения о возможной связи этого террористического акта со взрывом редакции газеты в Польше. Еще был Эйваль Экдол, который распространялся о своих связях с Украинской повстанческой армией, выступившей против ввода российских войск. Худ вынужден был признать, что это очень умный ход. Негодяй настраивал общественное мнение Америки в пользу российско-украинского союза, выступая категорически против него.

Худа разбудило сообщение с борта карликовой подводной лодки, переправленное через Хельсинки, о том, что рядовой Джордж и Пегги Джеймс благополучно высадились на берег в окрестностях Санкт-Петербурга. Пять минут спустя Майк Роджерс, который, похоже, в эту ночь вообще не сомкнул глаз, доложил, что "Ил-76Т" вошел в воздушное пространство России и на полной скорости следует к месту высадки. Как ожидалось, самолет будет там через двадцать минут. Роджерс также добавил, что радиолокационные отражатели, которые "Ил" сбросил, подходя к берегу, ввели в заблуждение станцию наблюдения в Находке, позволив самолету незамеченным влиться в поток российской авиации. Пока что никто не обратил на него никакого внимания.

– Неужели система ПВО никак не отреагировала на постановку помех? – недоверчиво спросил Худ.

– Мы сделали это только для того, чтобы скрыть, с какой стороны появились, – ответил Роджерс. – Оказавшись в воздушном пространстве России, наш "Ил" стал вести себя совершенно естественно. Экипаж хранит полное радиомолчание, а на обратном пути в Находку сообщит, что самолет направляется на Хоккайдо за запасными частями для радиопередатчиков.

– И все равно я не могу поверить, что все прошло так гладко, – сказал Худ.

– За последние два года, – возразил Роджерс, – российская армия сдала еще больше. Солдатам, которые обслуживают радиолокационные станции, приходится находиться на дежурстве дольше, чем прежде. Естественно, они устают. Если не произойдет ничего из ряда вон выходящего, все будет в порядке.

– Ты так в этом уверен? – не сдавался Худ. – А что, если это ловушка, в которую мышка заходит, но не может выбраться обратно?

– Планируя операцию, мы рассматривали и такую возможность, – сказал Роджерс. – Русским нет смысла рисковать, позволяя "Бомбардиру" беспрепятственно высадиться. Все дело в том, Поль, что та Россия, с которой нам приходится иметь дело сейчас, имеет мало общего с той Россией, которая в прошлом доставляла нам столько беспокойства.

– И все же у этой России достаточно сил и средств, чтобы заставить нас кусать ногти, – возразил Худ.

– Тут ты попал в точку, – согласился Роджерс.

Встав с кушетки, Худ позвонил Беннету и попросил его собрать начальников отдела в "баке", затем сходил в отдельную туалетную комнату, чтобы соскоблить с глаз сон. Вытираясь, он никак не мог избавиться от мыслей о России. Неужели Майк прав, или же все они заблуждаются, опьяненные ложной эйфорией, вызванной крахом коммунизма и распадом Советского Союза?

И был ли этот крах? А может быть, все это лишь иллюзия, созданная с помощью дыма и зеркал, небольшая передышка, подобная временным затишьям Ледникового периода? Что, если силы зла просто ушли на время в тень, чтобы перестроиться и вернуться, неумолимыми как никогда?

Русские не привыкли к свободе и независимости. Еще со времен Ивана Грозного ими правят диктаторы.

"Иван Грозный... ячейка "Грозная", – с ужасом подумал Худ.

Направляясь в "бак", директор Опцентра размышлял о том, что, как бы ни развивались события завтрашнего дня, Империя зла вовсе не мертва.

Глава 48

Вторник, 14.29, Санкт-Петербург

Во время своего первого полета в космос генерал Орлов не имел возможности поговорить с Машей, и, возвратившись на землю, он застал жену очень обиженной. Маша напомнила ему, что за все время знакомства еще не было ни дня – не говоря уж о трех днях, – чтобы они не разговаривали друг с другом.

Тогда Орлов решил, что это лишь глупые женские переживания, которых ему не понять. Но затем, когда родился Никита, и Маша, потерявшая при родах много крови, какое-то время не могла говорить, Орлов осознал, каким же утешением может быть голос любимого человека. Если бы Маша смогла сказать хотя бы: "Я тебя люблю", долгие дни, проведенные у изголовья ее кровати, дались бы ему значительно легче.

С тех пор больше не проходило ни дня без того, чтобы Орлов не поговорил с женой, и каждый раз он не переставал удивляться, как даже несколько простых фраз вселяли в них с Машей дополнительные силы. Хотя Маша не должна была знать о характере работы мужа в Эрмитаже, Орлов открыл ей правду – разумеется, не вдаваясь в подробности и не посвящая в детали о тех, с кем ему приходилось работать. Исключение было сделано для одного только Росского: Орлову нужно было хоть кому-то жаловаться на полковника.

Позвонив Маше в половине одиннадцатого утра, Орлов огорошил ее словами о том, что "дела идут хорошо, но мне нужно немного задержаться на работе", и направился в командный центр. Он хотел быть вместе со своими людьми, когда завершится первый день работы Операционного центра.

За несколько минут до одиннадцати появился Росский, и они с Орловым заняли свои неофициальные места. Орлов медленно прохаживался за спинами операторов компьютеров, Росский остановился рядом с прапорщиком Ивашиным, который поддерживал связь с Догиным и другими министрами. Полковник Росский держался еще более замкнуто и сосредоточенно, чем обычно. Он следил за развитием ситуации в политической и военной сферах. Орлов сомневался, что в такое настроение полковника привело известие о прибытии двух вражеских разведчиков из Финляндии, однако решил ни о чем его не спрашивать. Похоже, от вопросов, заданных полковнику Росскому, все равно никакой практической пользы не бывает.

В 13.30 было перехвачено сообщение станции наблюдения ПВО под Находкой, переданное в разведывательное управление главного командования военно-воздушными силами о том, что в работе радиолокатора произошел сбой, длившийся почти четыре минуты, но теперь все системы работают исправно. Система ПВО проверила сигналы маячков всех самолетов, находящихся в регионе, убеждаясь, что среди них нет нарушителей, но Орлов сразу же понял, что сбой в работе локатора произошел по вине "Ил-76Т" из Берлина. Теперь самолет находился в воздушном пространстве России и направлялся на запад. До встречи с составом, если такова была цель незваного гостя, ему оставалось лететь меньше часа.

Орлов тотчас же позвонил Григорию Стенину, сменившему Титова в центре связи, и попросил связать его с главкомом войск ПВО. Ему ответили, что генерал-полковник Петров на совещании.

– Это срочно, – настаивал Орлов.

Росский попросил у Ивашина наушники.

– Разрешите попробовать мне, – предложил он.

Орлов ждал, держа трубку у уха. Росского тотчас же связали с генералом Петровым. От Орлова не укрылся торжествующий блеск в глазах полковника.

– Товарищ генерал, – сказал Росский, – с вами хочет переговорить генерал Сергей Орлов, начальник Операционного центра в Санкт-Петербурге.

– Благодарю вас, полковник, – ответил Петров.

Орлов на мгновение лишился дара речи. Он, глава разведывательного ведомства, внезапно почувствовал себя совершенно беззащитным...

Орлов рассказал маршалу про "Ил-76Т", и Петров ответил, что в воздух уже подняты два "МиГа", которым приказано заставить нарушителя сесть, а если он откажется – сбить. Положив трубку, Орлов, не отрывая взгляда от лица полковника Росского, подошел к нему.

– Благодарю вас, – сказал генерал.

Росский расправил плечи.

– Всегда рад вам помочь, товарищ генерал.

– Мы с генералом Петровым – близкие друзья, полковник.

– Рад это слышать, товарищ генерал.

– А вы с ним знакомы? – продолжал Орлов.

– Никак нет, товарищ генерал, – ответил Росский.

– В таком случае, объясните.

Хотя голос Орлова оставался тихим, это была не просьба, а приказ.

– Я вас не понимаю, товарищ генерал.

И тут Орлов со всей определенностью понял, что разговор Росского с Петровым, а теперь с ним является игрой. Но он не собирался прилюдно выяснять с полковником, кто из них главный, тем более что в этом противоборстве он мог потерпеть поражение.

– Понятно, – сказал Орлов. – Выполняйте свои обязанности, полковник.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – ответил Росский.

Орлов вернулся на свое место. У него крепло подозрение, что даже его назначение на эту должность было частью какой-то большой игры. Ловя на себе брошенные украдкой взгляды Делева, Спанского и других сотрудников, генерал гадал, кто из них остается предан ему, кто в игре с самого начала, а кто, подобно Петрову, подключился к ней в течение последних нескольких часов. Масштабы обмана поразили его, однако гораздо более сильную боль причинила мысль о том, что друзья отвернулись от него, заботясь лишь о собственной карьере.

Орлов вернулся на свое место позади ряда компьютеров. Однако за последние несколько минут многое изменилось. Центр силы ощутимо сместился в сторону Росского. Орлов чувствовал, что ему нужно вернуть в свои руки ускользающую власть. Он никогда в жизни ни перед чем не отступал и сейчас также не собирался сдаваться без борьбы. Но Орлов понимал, что в первую очередь необходимо обезвредить Росского, и в самое ближайшее время, причем сделать это нужно в открытую. Он не может сражаться с полковником его же собственными методами.

В конце концов Орлов пришел к выводу, что у него остается только один путь. В этот момент Ивашин доложил Росскому, что сотрудник местной милиции Ронаш только что позвонил в центральное управление милиции Санкт-Петербурга.

Взяв наушники, Росский прижал их к уху и молча выслушал доклад сержанта Лизичева о том, что видел Ронаш.

Полковник передвинул закрепленный на наушниках микрофон ко рту.

– Сержант, – сказал он, – передай Ронашу, пусть он следит за этой парочкой. Это как раз те, кто нам нужен. Скорее всего, они направляются к станции метро. Если это так, пусть Ронаш спускается вслед за ними. Их будут ждать сотрудники в штатском на пересадочной станции "Технологический институт", а также на станциях "Гостиный двор" и "Невский проспект". Вероятно, эти двое сойдут на "Невском"; я сам встречу вас там. – Выслушав ответ Лизичева, Росский сказал: – Хорошо, шарфы в красную и желтую полоску – буду ждать.

Протянув наушники Ивашину, Росский подошел к Орлову вплотную и заговорил тихим голосом:

– Вы преданно служили центру и России, – сказал он, – и не совершили ничего такого, что можно было бы поставить вам в вину. Ради вашей пенсии, ради карьеры вашего сына пусть так будет оставаться и впредь.

– Ваша дерзость не осталась без внимания, полковник Росский, – громко и отчетливо произнес Орлов. – Соответствующая запись будет сделана в вашем личном деле. Больше вы ничего не хотите мне сказать?

Росский лишь молча сверкнул глазами.

– Вот и отлично, – сказал Орлов. Он кивнул в сторону двери: – А теперь можете идти. Вернетесь, когда будете готовы выполнять приказы – мои приказы. В противном случае мне придется доложить о вас в Москву, министру Догину.

Он понимал, что тому следует поторопиться, чтобы успеть перехватить агентов, однако со стороны будет выглядеть так, будто полковник выполняет его приказ.

Не потрудившись отдать честь, Росский развернулся и поспешно вышел из командного центра. Орлов знал, что полковник не покинет Операционный центр во время государственного переворота. Теперь он понимал, что речь идет именно об этом. И хотя Орлов оставался здесь, мыслями своими он последовал за Росским, пытаясь определить, каким будет его следующий шаг...

Глава 49

Вторник, 21.30, в небе над Хабаровским краем

– Зеркало заднего обозрения показывает, что у нас появились спутники, – предупредил Скуайрса первый пилот Мэтт Мейзер.

Командир "Бомбардира" заглянул в пилотскую кабину за три минуты до прыжка, чтобы поблагодарить командира корабля за помощь. На экране радара были отчетливо видны две мигающие точки – перехватчики "МиГи", приближавшиеся со скоростью около семисот миль в час.

– Приготовься выкинуть штучку, – обратился Мейзер ко второму пилоту Джону Барилику.

– Слушаюсь, сэр, – ответил тот, несмотря на внешнее спокойствие, принимаясь усиленно терзать зубами жевательную резинку.

Американские ВВС предусмотрительно оснастили "Ил-76Т" дополнительным топливным баком увеличенного объема, разделенным на два отсека: из одного горючее поступало в двигатели, из другого нажатием кнопки оно начинало выливаться за борт. Вытекающее топливо давало самолету в случае обнаружения повод развернуться назад. При необходимости это можно было осуществить мгновенно и, воспользовавшись близостью к береговой границе, оторваться от преследования и покинуть воздушное пространство России, прежде чем перехватчики собьют самолет или заставят его приземлиться на российском аэродроме.

Скуайрс понял, что в любом случае его группе предстоит возвращаться домой не на этом "Иле".

– Сэр, что вы собираетесь делать? – обратился командир корабля к Скуайрсу.

– Будем прыгать, – ответил тот. – Я сообщу в Опцентр о случившемся, и пусть уже там придумывают для нас путь к отступлению.

Мейзер бросил взгляд на экран радара.

– Примерно через девяносто секунд "МиГи" подойдут настолько близко, что увидят вас.

– В таком случае, не будем тратить время, – сказал Скуайрс.

– Сэр, мне очень нравится ваш подход, – козырнув, ответил командир корабля.

Подполковник Скуайрс поспешил обратно в отсек. Он решил не сообщать своим бойцам о случившемся. Пока что не сообщать. Сейчас главное – полностью сосредоточиться на предстоящем задании. Хотя он с радостью бросился бы с этими людьми на штурм самой преисподней, ненужное беспокойство в критический момент может привести к жертвам.

В учебном центре ФБР в Квонтико группа "Бомбардир" отрабатывала различные виды нападения с воздуха, от ночных прыжков с парашютом до одновременного спуска по тросам с вертолетов на шпили церквей, скалы и даже на крыши движущихся автобусов. Каждый боец обладал мужеством и умением, необходимыми для выполнения задачи. Однако самые глубинные исследования, проводимые врачами, "механиками тела", в конечном счете были достаточно простыми: солдат признавался или годным, или не годным к службе. Несмотря на все усилия Лиз Гордон и ее команды психологов, главный вопрос заключался в том, как поведет себя человек, находясь под стрессом реальной обстановки – когда не будет предохранительных лесов, которые его поймают, если он сорвется с крыши. Когда он будет знать, что местность вокруг – это не полигон отработки навыков выживания в Кэмп-Доусоне, штат Западная Вирджиния, а горы Северной Кореи или сибирская тайга.

В действиях Скуайрса, скрывшего эту информацию от своих людей, не было ничего унизительного. Просто он хотел, чтобы никакие посторонние мысли не отвлекали их от выполнения задания.

Бойцы "Бомбардира" вот уже полчаса стояли, выстроившись в полной готовности перед люком. Каждые пять минут штурман докладывал Скуайрсу точные координаты самолета на тот случай, если придется прыгать раньше времени. В ожидании бойцы готовились к прыжку. Все проверяли друг у друга оружие и рюкзаки, убеждаясь в том, что все ремни на груди, спине и сбоку туго затянуты, что рюкзак плотно прижат к парашютной сумке снизу, где он не будет мешать раскрытию парашюта. Все дополнительное снаряжение было уложено в сумки; трое "бомбардиров" будут спускать их на конце пятнадцатифутовых тросов, закрепленных на поясе. Бойцы проверили кожаные шлемы с меховой подкладкой, кислородные маски и очки ночного видения. Эти выпученные "глаза" были настолько тяжелыми, что в качестве противовеса на затылке приходилось закреплять специальный груз. После нескольких месяцев упражнений с очками ночного видения "бомбардиры" обнаружили, что накачанные мышцы шеи увеличили охват ее вдвое. Когда непосредственно перед прыжком открылся люк, бойцы переключили питание кислородных масок от магистральной консоли на маленькие баллончики, закрепленные на ремне.

В отсеке зажглись тусклые кроваво-красные лампочки; в открытый люк ворвался безжалостный ледяной ветер. Теперь слышно было только рев воздуха. Как только самолет оказался над целью и вспыхнула зеленая лампочка, разрешая прыгать, Скуайрс подошел к люку и шагнул вперед, в самый последний миг развернувшись на каблуке правой ноги, чтобы падать лицом вниз в положении "лягушки". Краем глаза он посмотрел на сержанта Грея, прыгнувшего следом за ним, затем сосредоточил взгляд на большом круглом циферблате альтиметра на левом запястье.

Быстро мелькали цифры: тридцать пять тысяч футов, тридцать четыре тысячи, тридцать три. Несмотря на теплую одежду, Скуайрс ощущал ледяной воздух, терзающий его плоть, обжигающий и жалящий его сочетанием холода и упругого давления, подобного удару кулаком. В падении он принял парящее положение, и когда альтиметр показал высоту тридцать тысяч футов, дернул за шелковый шнур. Раскрывшийся парашют мягко толкнул его, и он повис на стропах.

Спускаясь в черном безоблачном небе, Скуайрс чувствовал, как воздух становится заметно теплее, хотя его температура и оставалась ниже нуля. Остальные "бомбардиры" выстраивались в вертикальную цепочку, ориентируясь по светящейся полоске сверху на каске предыдущего бойца. Скуайрс смотрел на землю, стараясь отыскать ориентиры: железнодорожную колею, мост, горные вершины. Все они оказались на месте, и Скуайрс испытал некоторое облегчение. Один из самых важных психологических аспектов начала любой операции состоит в том, чтобы правильно выйти на цель. Солдаты не просто начинают чувствовать себя увереннее; по картам они уже ознакомились с окружающей местностью, так что одной причиной для беспокойства становится меньше.

Несмотря на темноту, очки ночного видения позволили Скуайрсу разглядеть скалу, выбранную в качестве места приземления. Управляя стропами над головой, он направил парашют так, чтобы опуститься как можно ближе к краю скалы. Скуайрс предупредил своих людей, что приземлится первым, лицом к обрыву, а остальные должны будут приземляться у него за спиной. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы один из "бомбардиров" пролетел мимо скалы. Если он застрянет, зацепившись парашютом за выступающий край скалы, его придется вытаскивать, а на это уйдет время. А если он приземлится внизу, на открытой местности, его смогут увидеть.

Скуайрса едва не застиг врасплох порыв ветра у самой поверхности земли. Он приземлился всего в пяти ярдах от края скалы. Упав на бок, чтобы уменьшить площадь тела, открытую ветру, подполковник быстро освободил и скатал парашют. Поднявшись на ноги, он смотрел, как приземляются сержант Грей, рядовая Де-Вонн и остальные. Скуайрс ощутил чувство гордости за четкие и слаженные действия своих людей: меньше чем через пять минут все шестеро "бомбардиров" привязали свои парашюты к дереву. Рядовая Де-Вонн задержалась, чтобы подложить под груду материи зажигательный заряд. Заряд сработает в 00.18 и уничтожит себя и парашюты, не оставив русским ничего, что можно было бы представить в ООН в качестве "свидетельства" американского вторжения.

Сгрудившись вокруг командира, "бомбардиры" услышали далеко в небе шум двигателей, явно не принадлежавших их "Илу".

– Похоже, к нам пожаловали гости, – заметил рядовой Уолтер Папшоу.

– На борту "Ила" знают об этом. Проблема решается, – сказал Скуайрс. – Рядовой Хонда, установить связь со спутником. Всем остальным быть готовыми выступить в путь.

Пока остальные пятеро бойцов приблизились к краю скалы и начали вбивать в камни крюки для крепления прочных страховочных концов, Скуайрс связался с Опцентром.

– Прошу прощения, если разбудил, – сказал он, когда на связь вышел Майк Роджерс. – Какое там у вас утро?

– Солнечное и теплое, – ответил Роджерс. – Чарли, тебе уже известно про "МиГи"?

– Так точно, сэр.

– Вот и хорошо. Мы над этим работаем. Ваш "Ил-76Т" удрал на Хоккайдо и назад не вернется. Мы прорабатываем изменение в первоначальный план. Главное – будьте в месте эвакуации точно в назначенный срок. Вас там обязательно будет ждать вертолет.

– Вас понял.

Хотя об этом не было сказано ни слова, Скуайрс также понял, что в случае возникновения каких-либо проблем, его группе придется скрываться в тайге. По карте было определено несколько подходящих мест, и при необходимости "Бомбардир" отправится к ближайшему из них.

– Желаю удачи, – сказал Роджерс перед тем, как окончить связь.

Скуайрс протянул трубку Иси Хонде. Пока радист собирал аппаратуру спутниковой связи, Скуайрс огляделся вокруг. Пустынная местность, накрытая балдахином неестественно ярких звезд, и без призрачно-зеленого свечения очков ночного видения выглядела мертвой и негостеприимной. Железнодорожный путь, сделав на востоке плавный изгиб, проходил через естественное ущелье между скалами и тянулся дальше по плоской равнине, утыканной редкими деревьями и кое-где покрытой пятнами снега. К югу начинались горы. С такой полной тишиной Скуайрсу еще не приходилось встречаться. Единственными звуками были свист ветра и шорох ботинок коммандос о смерзшуюся землю и камни.

Закончив собирать оборудование для связи, Хонда поспешил к товарищам. Скуайрс, бросив последний взгляд на восточный горизонт, откуда скоро должна была появиться цель, направился к "бомбардирам", завершившим подготовку к спуску по отвесной скале.

Глава 50

Вторник, 21.32, неподалеку от Хабаровска

У Никиты возникло неприятное чувство, что где-то неподалеку в небе находится самолет. Выросший на космодроме Байконур, он всегда слышал шум приближающихся вертолетов раньше других. Самолеты Никита распознавал по звуку двигателей. Мать говорила, что многие годы, проведенные его отцом в кабине самолета, в конце концов сказались на генах, "наполнив их авиационным топливом", как выражалась она. Сам Никита в это не верил. Он просто любил летать. Однако не было и речи о том, чтобы стать летчиком, которого постоянно сравнивали бы со знаменитым героем Сергеем Орловым. Поэтому Никита держал эту любовь глубоко в себе, словно мечту, чьим волшебством невозможно поделиться с посторонним.

Состав сбавил скорость, достигнув участка пути, занесенного снегом. И сквозь вой ветра за куском брезента, которым было завешено открытое окно, Никита отчетливо различил отдаленный рев двигателей "МиГов". Их было два, они приближались с востока навстречу транспортному самолету, который находился прямо над поездом. Это были не первые самолеты, которые услышал Никита, однако на этот раз тут определенно происходило что-то другое.

Высунув голову в окно, Никита поднял левое ухо вверх. Хотя кружащийся снег не позволял ничего разглядеть, звук проходил через него беспрепятственно. Никита пристально прислушался. "МиГи" не сопровождали "Ил-76Т", они летели наперехват. Продолжая слушать, Никита определил, что "Ил" развернулся в противоположную сторону и полетел обратно на восток. Истребители последовали за ним.

Тут что-то не так. Вероятно, это тот самый "Ил-76Т", о котором предупреждал отец.

Никита спустился обратно в вагон, не обращая внимания на снег на волосах и щеках.

– Свяжись по радио с полковником Росским! – рявкнул он прапорщику Федорову, который сидел за столом, грея руки над керосиновой лампой.

– Сию минуту, – ответил прапорщик, торопливо настраивая рацию.

Пока Федоров колдовал с рацией, дожидаясь установления связи через базу на Сахалине, Никита обвел взглядом мирных жителей, взятых на предыдущей станции, пытаясь найти другое объяснение услышанному. А что, если состав ищут, пытаются установить его местонахождение, чтобы помочь? Быть может, за этим стоит его отец? Или генерал Косыгин? Или кто-то еще?

– Полковника Росского нет на месте, – наконец доложил Федоров.

– Тогда попроси соединить с генералом Орловым, – нетерпеливо бросил Никита.

Передав его просьбу, прапорщик протянул ему трубку:

– Генерал Орлов на связи.

Никита присел на корточки.

– Товарищ генерал?

– В чем дело, Ники?

– У меня над головой транспортный самолет, – сказал Никита. – Он направлялся на запад, затем появились два перехватчика, и самолет развернулся.

– Это тот самый "Ил-76Т", – сказал Орлов.

– Какие будут приказания? – спросил Никита.

– Я обратился к президенту с просьбой разрешить отправить отряд спецназа, чтобы он встретил состав в Биробиджане, – сказал генерал. – Пока что ответа нет. До тех пор делай все необходимое, чтобы защитить вверенный тебе груз.

– Товарищ генерал, он нужен как военное снаряжение или как изобличающие доказательства?

– Это не твое дело, – отрезал Орлов. – Твоя задача заключается в том, чтобы с грузом ничего не произошло.

– Будет исполнено, товарищ генерал, – сказал Никита.

Вернув трубку Федорову, молодой офицер быстро прошел в конец вагона, пробираясь между пассажирами. Пять мужчин и две женщины сидели на уложенных на полу матах, играя в карты, читая и занимаясь вязанием в тусклом свете лампы. Распахнув дверь, Никита шагнул на скользкий пол тамбура. Когда он толкнул дверь соседнего вагона, открывая ее, ему на голову и плечи упали комья спрессованного снега.

Внутри вагона широкоплечий старший сержант Верский разговаривал с одним из солдат, которому было поручено наблюдать в окно с северной стороны. Другой солдат нес дежурство у южного окна. При появлении лейтенанта Орлова все трое вытянулись в струнку.

– Сержант, – козырнув, сказал Никита, – мне нужно, чтобы на крыше состава дежурили наблюдатели, по два человека на каждом вагоне. Сменяться через полчаса.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант.

– Если у наблюдателей не будет времени, чтобы запросить у меня инструкции, – продолжал Никита, – они должны открывать огонь на поражение по каждому, кто попытается приблизиться к составу. – Молодой лейтенант обвел взглядом пассажиров, четырех мужчин и троих женщин, севших на последней станции. Один мужчина дремал, прислонившись к ящику. – И ни на минуту не оставляйте вагон без присмотра. Сержант, груз должен быть доставлен в целости и сохранности.

– Будет исполнено, товарищ лейтенант.

Никита ушел, гадая, куда пропал полковник Росский... а также стараясь решить, можно ли теперь, не получая от него дальнейших приказаний, передать ящики отцу.

Глава 51

Вторник, 06.45, Вашингтон

– Поступило еще одно сообщение из ОНР, – доложил по внутренней связи Беннет Худу и остальным членам руководства Опцентра, занявшим места за столом совещаний в "баке".

– Благодарю, – ответил видеоизображению своего помощника Худ. – Давай его сюда.

Послышался голос Вьенса, однако без изображения. Вместо этого на экране со скоростью пятьдесят строк в секунду начала разворачиваться черно-белая картинка.

– Поль, – сказал Вьенс, – мы получили это всего три минуты назад.

Развернув экран так, чтобы его было видно и Роджерсу, Худ смотрел на то, как на экране появляется нечеткий белый ландшафт, похожий на лунный, и железнодорожный состав, заполнивший приблизительно треть изображения в центральной части. Изображение было очень размытым из-за сильного снега, и все же можно было различить, что крыши вагонов уже не представляют собой ровные белые прямоугольники. Теперь на них были ясно видны тени.

– Прошу прощения за качество, – продолжал Вьенс. – Снегопад чертовски сильный. Но мы убеждены, что тени на крышах вагонов – это солдаты. Они в белых маскировочных халатах, поэтому отчетливо разглядеть их нельзя, но все же нет никакого сомнения, что это они.

– Да, это действительно солдаты, – угрюмо промолвил Роджерс, указывая пальцем на экран. – Это понятно по тому, как парни рассредоточились. Последний смотрит вперед и влево, следующий – назад и вправо, затем вперед и вправо и так далее. А вот эти тени, – он ткнул в маленькую черточку рядом с одним пятном, – это, похоже, автоматы.

– Мы пришли к такому же заключению, Майк, – подтвердил Вьенс.

– Спасибо, Стивен, – поблагодарил Худ, отключая главу ОНР. В помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь едва различимым гудением окружающей электромагнитной изоляции. – Неужели русским известно о том, что "Бомбардир" высадился на место?

– Вполне вероятно, – заметил Боб Герберт.

На столе запищал телефон.

– Это тебя, – сказал Роджерс, взглянув на код звонящего.

Из-за изолирующего электромагнитного поля Герберту не могли позвонить на сотовый телефон, закрепленный на кресле-каталке. Сняв трубку с аппарата, установленного сбоку на столе, Герберт ввел свой код доступа и молча выслушал то, что ему сообщили. С восково-бледным лицом он положил трубку на место.

– Пара российских "МиГов" провожает наш "Ил-76Т" домой, – сказал Герберт. – Притворяясь, что из бака подтекает керосин, летчики держат курс на Хоккайдо. Обратно в Россию самолет не вернется.

Взглянув на часы, Роджерс снял трубку с ближайшего телефона.

– Я попрошу "Москит" вылететь с Хоккайдо.

Герберт хлопнул ладонью по столу.

– Ничего не получится, Майк. Туда и обратно набегает тысяча миль. А у "Москита" дальность полета всего семьсот.

– Я знаю, какова дальность полета "Москита", – отрезал Роджерс. – Семьсот десять целых и две десятых мили. Но можно будет ввести в Японское море авианесущий крейсер, и "Москит" совершит посадку на палубу...

– Комиссия Конгресса не давала разрешения на вылет "Москита" без сопровождения, – возразила Марта Маколл.

– Нам также не разрешили открывать огонь по русским солдатам, – добавил Лоуэлл Коффи. – Операция должна иметь исключительно разведывательный характер.

– Я в первую очередь думаю о своих солдатах, – ответил Роджерс, – а не о наставлениях этих пустомель.

– Давайте-ка подумаем о том, как можно будет удовлетворить каждого, – вмешался Худ, – и разочаровать всех. Майк!

– Да, сэр? – учащенно дыша, откликнулся Роджерс.

– Как нам быть с "Бомбардиром", если мы немедленно отменим операцию?

Роджерс сделал полный вдох и медленно выдохнул.

– Без "Москита" все равно никак не обойтись, – сказал он. – Ближайший оперативный агент, который мог бы вывести наших людей из России, находится в Хэгане, провинция Хэйлунцзян, больше чем в двухстах милях от места. И я в любом случае не заставлю их идти пешком такое расстояние.

– В Китае? – удивился Коффи. – А в России никого нет?

– После падения "железного занавеса" наши люди во Владивостоке вернулись домой, – объяснил Роджерс. – Завербовать новых мы не смогли ввиду нехватки средств.

– А как насчет того, чтобы затаиться и переждать? – предложил Фил Катцен. – Местность там не слишком суровая, богатая дичью...

– Черт побери, русским известно о том, что "Бомбардир" находится на их территории! – взорвался Роджерс. – У них тоже есть спутники, и они найдут наших ребят! – Он посмотрел на Худа: – Поль, лучший выход – идти до конца, а потом забрать их "Москитом", как и было запланировано.

– Идти до конца, – сказала Марта, – до боевого столкновения с российскими солдатами. Сейчас, когда Россия представляет собой пороховую бочку, к которой достаточно только поднести спичку.

– Единственный способ сохранить все в тайне, – предостерег Коффи, – заключается в том, чтобы перебить всех находящихся в поезде.

– По-моему, это все-таки лучше, чем развязать полномасштабную войну, – возразил Роджерс, – в которую окажется втянута вся Европа, а может быть, и Китай, вы не согласны? Почему-то мне кажется, что я вернулся в 1945 год и выслушиваю все возражения против того, чтобы сбросить на Японию атомную бомбу и тем самым спасти жизнь американским солдатам.

– Майк, в данном случае речь тоже идет о жизни американских солдат, – напомнил Худ. – О жизни "бомбардиров"...

– Поль, не надо читать мне лекции о жизни "бомбардиров", – стиснув зубы, процедил Роджерс. – Пожалуйста.

Худ помолчал.

– Ты прав, – наконец промолвил он.

Сплетенные руки Роджерса лежали на столе. Стиснутые большие пальцы покраснели.

– Майк, с вами все в порядке? – встревожилась Лиз Гордон.

Кивнув, Роджерс повернулся к Худу:

– Извини, Поль, кажется, я позволил себе лишнее.

– Ничего страшного, – ответил Худ. – Нам с тобой не помешает сходить в кино, похрустеть жареной кукурузой.

– Ого! – встрепенулся Коффи. – Кто тут у нас человек семейный?

Худ и Роджерс улыбнулись.

– Ну хорошо, – сдался Худ. – На фильм "детям до семнадцати".

– Эй, этот человек сорвался с цепи! – воскликнул Коффи. – Немедленно вызовите полицию!

Все, кроме Анны Фаррис, прыснули, и Худу пришлось постучать пальцем по столу, призывая к вниманию.

– Вернемся к тому, о чем я хотел сказать, – продолжал он. – Дипломаты не потеряли надежду решить эту проблему, и никто не знает, как поступит президент Жанин. Имеет ли смысл рисковать, продолжая операцию и тем самым, возможно, еще больше ухудшая ситуацию?

– В любом случае, – ровным голосом произнес Роджерс, – эти ящики в поезде представляют собой мощные рычаги власти, которыми могут воспользоваться нечистые люди. Даже если войны не будет, такой груз резко усилит влияние российских гангстеров. Разве наша обязанность не заключается в том, чтобы постараться любыми силами вырвать его у них из рук?

– Наша первоочередная задача – это "Бомбардир" и законы, в соответствии с которыми мы должны жить, – напомнил Коффи.

– Законы, принятые твоими дружками на Капитолийском холме, – возразил Роджерс, – а не законы человеческой морали. Ты занимаешься тем, что необходимо в Конгрессе, но, как сказал Бенджамин Франклин: "Необходимость никогда не бывает хорошим советчиком". – Роджерс посмотрел на Худа: – Поль, ты меня знаешь. Для меня "Бомбардир" дороже собственной жизни, однако еще важнее делать правое дело. А остановить поезд – это правое дело.

Худ внимательно слушал оппонентов. Роджерс и Коффи подходили к проблеме с разных сторон, и оба они были по-своему правы. Однако окончательное решение предстояло принять ему, и директор Опцентра страшно мучился от сознания того, что он сейчас, сидя в уюте и безопасности, должен решать судьбу шестерых людей на обледеневшей скале, сопоставляя ее с судьбой мира.

Поль Худ ввел в компьютер код связи с Жучком Беннетом, и на экране монитора появилось лицо его помощника.

– Да, Поль?

– Свяжись с "Бомбардиром" через спутник, узнай, может ли подполковник Скуайрс сейчас говорить. Если не может, пусть сообщит, когда ему будет удобно.

– Будет исполнено, – ответил Жучок, и его изображение, моргнув, погасло.

Роджерс, похоже, был чем-то недоволен.

– Поль, что ты собираешься делать?

– Командир у нас Чарли, он находится на месте, – ответил Худ. – Я хочу выслушать его мнение.

– Он профессиональный солдат, – напомнил Роджерс. – Как ты думаешь, что он ответит?

– Если он может выйти на связь, сейчас мы это услышим.

– С солдатами так обращаться нельзя, – сказал Роджерс. – Так поступает не командир, а управляющий компанией. Мы можем задавать себе только один вопрос: мы за "Бомбардир" или против? Неужели нельзя определиться с этим и идти до конца?

– Можно, – холодно ответил Худ. – Однако после нашей операции в Корее я порылся в архивах и перечитал твои замечания, написанные в бытность работы в составе специальной объединенной группы, которая занималась освобождением наших заложников, захваченных революционными гвардейцами аятоллы Хомейни. Ты был прав относительно того, что наши бойцы готовы только на бумаге. И ты был прав, выражая особое беспокойство по поводу эвакуации передового отряда специальных сил, которым предстояло проникнуть в Тегеран за несколько дней до проведения операции "Орлиный коготь". Если бы не ты, у наших ребят не было бы запасного плана, который позволил им после провала операции вылететь из международного аэропорта "Мехрабад" на борту самолета авиакомпании "Суисс-эр". Как ты додумался до такого?

– Если бы им пришлось покидать конспиративный дом по одному, у иранцев было бы значительно больше времени, чтобы выйти на их след, – сказал Роджерс. – Гораздо разумнее было купить билеты на обычный рейс и поскорее вылететь из страны ко всем чертям.

– С кем ты разрабатывал этот план? – спросил Худ.

– Вместе с Ари Моро; он подготовил для наших ребят конспиративный дом.

– С нашим человеком на месте, – задумчиво произнес Худ. Компьютер пискнул, и на экране появилось лицо Жучка Беннета. – Да, Стив?

– Я отправил нашу просьбу Хонде в наушники. Теперь остается только ждать.

– Спасибо, – сказал Худ. Он снова повернулся к Роджерсу: – Сейчас у нас не Вьетнам, Майк. Мы не собираемся лишать наших людей на месте моральной и тактической поддержки. Если Скуайрс согласится идти до конца, я его поддержу, и пусть потом Конгресс сдирает с меня шкуру.

– Отвечаешь не ты, – тихо напомнил Роджерс.

– Да, "Бомбардир" подчиняется тебе, – согласился Худ. – Однако я отвечаю за то, чтобы его действия не выходили за границы, установленные комиссией Конгресса.

На связь снова вышел Жучок Беннет.

– Подполковник Скуайрс надевает наушники, Поль. Сейчас я переключу его на вас.

Худ прибавил громкость.

– Подполковник Скуайрс?

– Так точно, сэр! – ответил Скуайрс. Его голос прозвучал отчетливо, несмотря на потрескивание, вызванное снегопадом.

– Какая у вас обстановка? – спросил Худ.

– Четверо "бомбардиров" уже почти спустились к подножию скалы. Мы с рядовым Ньюмайером готовы к спуску.

– Подполковник, – заговорил Роджерс. – На крышах вагонов русские солдаты. Мы насчитали десять-одиннадцать человек, они обеспечивают СВЮЗ.

Север, восток, юг, запад – круговое наблюдение, понял Худ.

– Мы тревожимся за вас, – сказал он. – Как вы думаете, разумно ли продолжать выполнение операции?

– Ну что вам сказать, сэр, – ответил Скуайрс. – Я вот тут стою и любуюсь ландшафтом.

– Любуетесь ландшафтом? – переспросил Худ.

– Так точно, сэр. На мой взгляд, задача осуществима, и я прошу вашего разрешения довести дело до конца.

От Худа не укрылось, как блеснули глаза генерала Роджерса. Это была гордость, а не злорадство.

– Вам известны наши требования, – продолжал Худ.

– Русских мы не трогаем, – сказал Скуайрс. – Думаю, мы справимся. Если же нет, мы сворачиваемся и отходим к месту эвакуации.

– Что ж, план неплохой, – заметил Худ. – Мы будем наблюдать за составом и в случае чего дадим вам знать.

– Благодарю вас, сэр... Генерал Роджерс, как говорят в здешних краях, "dosvedanya". До встречи.

Глава 52

Вторник, 14.32, Санкт-Петербург

Пегги остановилась у допотопного телефона-автомата на набережной канала Грибоедова. Оглядевшись по сторонам, она вставила в щель двухкопеечную монету. Поймав на себе недоуменный взгляд Джорджа, Пегги объяснила:

– Звоню Волкову на сотовый.

Ах да, спохватился тот. Русскому шпиону. За всем прочим Джордж начисто забыл о нем. В курс подготовки бойцов "Бомбардира" входило умение изучать окружающую обстановку рассеянным с виду взглядом, запоминая подробности, на которые большинство людей не обратили бы внимания. Простой человек смотрит на небо, на море, на горизонт – впечатляющие образы. Однако "информация" кроется не в них. Она в темной лощине под небом, в укромной бухточке на берегу моря, в переулке, уходящем за дома. Вот на что устремлен взгляд "бомбардиров". И на людей, в первую очередь на людей. Дерево или почтовый ящик не таят в себе никакой угрозы, а вот человек, который за ними прячется, может представлять собой опасность.

И поскольку рядовой Джордж не разглядывал деревья в парке и оживленные аллеи, он обратил внимание на то, что бородатый мужчина, дремавший на скамейке, проснулся. Теперь он медленно шел всего в каких-то двухстах ярдах от телефона-автомата со своим сенбернаром на поводке, причем и хозяин, и собака учащенно дышали. Значит, им только что пришлось быстро бежать.

– Эрмитаж, "Мадонна Конестабиле" Рафаэля, слева от картины, первая минута каждого часа и каждой половины часа. После закрытия музея отправляйтесь на Крестовский проспект, в Приморский парк Победы, обопритесь на дерево левой рукой.

Английская разведчица объяснила агенту, где тот должен находиться и как себя держать, чтобы она его узнала. Она повесила трубку, и они двинулись дальше.

– За нами следят, – сказал Джордж по-английски.

– Мужчина с бородой, – подтвердила Пегги. – Знаю. Так будет даже проще.

– Проще?

– Да, – сказала она. – Русским известно о том, что мы здесь, и, вероятно, к этому имеет отношение то разведывательное ведомство, которым занимался Кейт. В любом случае, если этот бородач находится на связи со своим руководством, мы сейчас это выясним. У тебя есть огонек?

– Прошу прощения?

– Спички? – объяснила Пегги. – Зажигалка?

– Я не курю, – ответил Джордж.

– И я тоже, – нетерпеливо сказала Пегги. – Но ты похлопай себя по карманам, как будто ищешь сигареты.

– Ой, извини, – спохватился Джордж и принялся ощупывать карманы формы.

– Замечательно, – сказала Пегги. – А теперь жди здесь.

В России почти все военные курят, и хотя Джорджу это совсем не нравилось, он, как и Пегги, мастерски овладел искусством вдыхать дым крепких турецких сортов табака, которые особенно нравились российским и китайским милиционерам – просто на тот случай, если "бомбардиру" когда-нибудь придется работать в Азии. Однако Джордж понятия не имел, что задумала его напарница. Достав из нагрудного кармана пачку сигарет, Пегги направилась к бородатому мужчине.

Джордж уставился себе под ноги, убедительно изображая скуку. Тем временем русский притворялся, будто ждет, когда его собака пометит очередное дерево, хотя той, судя по всему, этого совсем не хотелось. Пегги с незажженной сигаретой во рту была от него шагах в десяти, когда русский, развернувшись, двинулся в противоположную сторону, увлекая за собой сенбернара.

– Прошу прощения! – на безукоризненном русском языке окликнула его Пегги, припускаясь следом за ним. – У вас огоньку не найдется?

Молча покачав головой, бородач быстро пошел прочь.

Поравнявшись с ним, Пегги молниеносным движением схватила поводок у самого основания петли, которую русский держал в левой руке. Дернув за поводок что есть силы, она тем же движением шагнула вперед, оказавшись лицом к лицу с бородачом. Тот застонал от боли: кожаный ремешок пережал сосуды, лишив пальцы кровоснабжения.

Джордж заметил, что Пегги скользнула взглядом по густой бороде. Она кивнула, увидев проводок. Глядя русскому в глаза, английская разведчика поднесла палец к губам, приказывая молчать.

Бородач кивнул.

– Спасибо за спички, – сказала она, увлекая агента к Джорджу; – Какая у вас очаровательная собака!

Джордж понял, что Пегги говорит, не позволяя русским связаться с агентом. Слыша посторонний голос, они не будут ждать от него ответа. Джордж также догадался, что она не может просто оборвать микрофон, иначе русские заподозрят что-то неладное.

Если бы не выражение боли на лице бородача, со стороны случайному наблюдателю показалось бы, что Пегги и русский – близкие друзья, которые идут держась за руки, выгуливая собаку. Поравнявшись с Джорджем, Пегги тыльной стороной руки похлопала русского по внутреннему карману брюк. Сунув руку в карман, она вытащила ключи от машины и помахала ими из стороны в сторону.

Морщась от боли, бородач указал на вереницу машин, выстроившихся перед противоположным входом в сквер.

Пегги посмотрела на Джорджа, и тот кивнул, окончательно сбитый с толку.

– Меня всегда удивляло, насколько равнодушны крупные собаки, – сказала Пегги, оглянувшись на семенящего следом сенбернара. – По-моему, неприятностей следует ждать только от мелких пород.

Войдя в небольшой сквер, утопающий в зелени, все трое направились к машинам у противоположного входа. Там русский провел их к черному двухдверному седану.

Подойдя к машине справа, Пегги повернулась к русскому лицом и постучала по крыше костяшкой пальца.

– Она не кусается?

Тот молча покачал головой.

Англичанка резко выкрутила поводок, и бородач от боли привстал на цыпочках.

– Да! – воскликнул он. – Будьте осторожны!

Протянув ему ключи, Пегги знаком приказала открыть машину. Тот послушно открыл дверь и указал на бардачок. Пегги опустилась на корточки, чтобы русский смог сесть за руль и правой рукой повернуть ручку. Пол-оборота влево, пол-оборота вправо, затем полный оборот по часовой стрелке – и крышка бардачка открылась. Внутри находился баллончик с газом и выключатель. Из краткого курса по захвату заложников Джорджу было известно, что состоятельные люди, высокопоставленные военачальники и видные правительственные чиновники нередко оборудуют в своих машинах ловушки, которые срабатывают автоматически в случае похищения. Русские отдавали предпочтение ядовитому газу, быстро разлагающемуся на воздухе. Разумеется, хозяин машины должен знать, когда задержать дыхание.

После того как русский отключил устройство, Пегги потянула его за руку, отобрала ключи и протянула их Джорджу, жестом показывая, чтобы тот садился за руль.

Обойдя машину, Джордж забрался внутрь и завел двигатель, а Пегги с бородачом тем временем устроились на заднем сиденье. Свободной рукой англичанка отцепила поводок от ошейника и отпустила собаку, после чего закрыла дверь. Сенбернар принялся с лаем бросаться на стекло. Не обращая на него внимания, Пегги убрала громкость микрофона.

– Проверь, нет ли тут "жучков", – приказала она Джорджу, усаживаясь рядом с пленником.

Джордж достал из вещмешка портативный детектор радиопередающих устройств. Осмотрев машину, он повернулся к русскому. Детектор молчал.

– Все чисто, – доложил Джордж.

– Отлично.

Джордж услышал доносящийся из наушников в ушах русского гул голосов.

– Но, кажется, нашему другу сейчас что-то говорят. Наверное, его друзья беспокоятся, почему умолк его микрофон.

– В этом нет ничего удивительного, – сказала Пегги. – Но им придется немного подождать. – Она встретилась с Джорджем взглядом в зеркале заднего обозрения. – Что указано в твоем приказе на этот случай?

– В наставлении сказано, что в случае обнаружения нужно рассеяться и отходить.

– На первом месте безопасность, – усмехнулась Пегги. – В нашем наставлении сказано то же самое.

– В данном случае речь идет в первую очередь о соблюдении секретности, – возразил Джордж. – Нам известно многое такое, что русские с огромным удовольствием бы...

– Знаю, – перебила его Пегги. – Ну а ты-то сам что хочешь?

– Выяснить, что происходит в Эрмитаже, – ответил Джордж.

– Как и я, – сказала Пегги. – Что ж, посмотрим, смогут ли нам помочь в этом наш русский друг и его борода. – Достав из-под галуна на рукаве маленький кинжал, она поднесла его к левому уху бородача и, отпустив поводок, спросила по-русски: – Как твоя фамилия?

Русский замялся, и Пегги надавила острым, как игла, кончиком кинжала на проступающую сквозь тонкую кожу височную артерию.

– Чем дольше ты будешь медлить с ответом, тем сильнее я буду давить, – сказала она.

– Ронаш, – ответил русский.

– Ну хорошо, Ронаш, – продолжала Пегги. – Нам бы не хотелось, чтобы ты передал своим друзьям какое-нибудь закодированное послание, поэтому повторяй слово в слово все, что буду говорить я. Это понятно?

– Да.

– Кто руководит операцией?

– Не знаю, – ответил русский.

– О, только не надо, – сказала Пегги.

– Какой-то офицер спецназа, – сказал Ронаш. – Я его не знаю.

– Ну хорошо, – сказала Пегги. – Передай своим друзьям вот что: "Говорит Ронаш. Мне нужно связаться с офицером спецназа, который руководит операцией". Когда тот ответит, ты передашь микрофон мне.

Ронаш осторожно кивнул, чтобы кинжал не проткнул артерию.

Джордж посмотрел на Пегги в зеркало:

– Что будем делать? – спросил он по-английски.

– Едем в Эрмитаж, – ответила та. – Если понадобится, найдем способ туда проникнуть, но у меня есть одна мысль.

Джордж сдал машину задом, чтобы выехать со стоянки. Сенбернар успокоился и, помахивая длинным хвостом, проводил отъезжающий седан взглядом. Затем устроился на траве, уронив массивную голову набок.

"Вот она какая, Россия после окончания "холодной войны", – подумал Джордж. – Даже собаки ленятся работать".

Направляясь вдоль Обводного канала к Московскому проспекту, Джордж с восхищением размышлял о том, что Пегги, напротив, выполняла свою работу с хладнокровным мастерством. Хотя ему было не по душе то, что его фактически отстранили от руководства операцией, на него произвели впечатление ее невозмутимость и умение импровизировать. Кроме того, Джорджу было чертовски любопытно узнать, в какие глубины все это его заведет, – и это, несмотря на то что вода уже поднялась ему до подбородка и продолжала прибывать.

Глава 53

Вторник, 20.07, неподалеку от Хабаровска

Чарли Скуайрс никак не мог взять в толк, почему, несмотря на все то высокотехнологичное колдовство, которое в последние годы пришло в армию, никто до сих пор не потрудился разработать незапотевающие очки ночного видения. "Бомбардирам" приходилось мучиться с "запотяшками", как прозвали они их: в холод линзы покрывались изнутри пленкой пота, а если еще прикрыть шарфом рот, как это пытался сейчас сделать Скуайрс, дыхание превращалось в сплошное непроницаемое облако пара. Если же не пользоваться шарфом, губы смерзнутся вместе, а кончик носа онемеет от холода.

Температура лица не будет иметь никакого значения, если он сорвется со стафутового обрыва, поэтому Скуайрс предпочел сохранить способность видеть – насколько это было возможно в условиях плотного снегопада. По крайней мере, так ему была видна скала.

Скуайрс спускался в паре с рядовым Теренсом Ньюмайером. Один человек сползал вниз по склону, находил упор для ноги, затем протягивал руку и помогал второму спуститься чуть ниже себя. В темноте на обледенелой скале обязательно должна была быть хоть какая-то страховка – хотя Скуайрс вынужден был признать, что это еще далеко не самые сложные условия, с какими ему приходилось сталкиваться. Однажды его пригласили принять участие в "адской неделе", учениях израильской "Сайерет гива'ати", отборной разведывательной бригады. В ходе этих учений бойцам, в частности, предстояло спуститься с отвесной скалы высотой двадцать четыре метра, после чего преодолеть полосу препятствий. К концу упражнения оливковые мундиры солдат были изодраны в клочья, но не о саму скалу: на протяжении всего спуска офицеры забрасывали их арабскими ругательствами и камнями. По сравнению с тем спуском этот – даже с "запотяшками" и всем остальным – казался прогулкой на пляже.

Когда до основания скалы оставалось ярдов пятнадцать, в пяти ярдах слева послышался крик Сондры Де-Вонн, просившей Скуайрса и Ньюмайера остановиться. Посмотрев вниз, Скуайрс увидел, что молодая женщина приблизилась к своему напарнику по спуску, рядовому Уолтеру Папшоу.

– Что там у вас?! – крикнул Скуайрс, мельком бросив взгляд на горизонт. Он искал дым паровоза – и не нашел его. Пока что не нашел.

– Уолтер примерз к скале, – крикнула в ответ Сондра. – Разорвал штанину об острый камень. Похоже, мокрая от пота ткань прилипла ко льду.

Скуайрс крикнул так, чтобы его было слышно внизу:

– Рядовой Хонда, выясните ожидаемое время появления состава!

Радист быстро развернул свое оборудование, а Скуайрс и Ньюмайер спустились к Папшоу. Подполковник остановился справа и чуть выше рядового.

– Прошу прощения, сэр, – виноватым голосом произнес Папшоу. – Похоже, я тут выскочил на голый лед.

Скуайрс посмотрел на солдата, похожего на огромного паука, распростертого на стене.

– Рядовая Де-Вонн, – сказал он, – поднимитесь чуть выше и заройтесь в скалу. Я имею в виду, вы должны зацепиться как можно крепче. Рядовой Ньюмайер, а мы попробуем освободить Папшоу с помощью нашего троса.

Схватив трос, которым были связаны они с Ньюмайером, Скуайрс закинул его наверх, так, что он лег Папшоу на руки, перед лицом.

– Папшоу, – продолжал Скуайрс, – отпустите левую руку, пусть трос провалится до талии. Затем проделайте то же самое с правой рукой.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Папшоу.

Ньюмайер и Скуайрс протянули руки, страхуя Папшоу, а тот осторожно разжал левую руку, которой держался за выступ скалы, и тотчас же снова схватился за него, когда веревка проскользнула вниз. Затем он повторил это же движение правой рукой, и веревка оказалась на одном уровне с его ремнем.

– Хорошо, – сказал Скуайрс. – Теперь мы с рядовым Ньюмайером поползем вместе вниз. Мы надавим всем своим весом на веревку, и, будем надеяться, она прорежет лед. Де-Вонн, а вы будьте готовы ловить Папшоу, когда он освободится.

– Слушаюсь, сэр, – ответила молодая женщина.

Скуайрс и Ньюмайер принялись медленно спускаться вниз по обе стороны от рядового Папшоу, надавливая веревкой на тонкий слой льда, который образовался между "бомбардиром" и скалой. Мгновение лед держался, но они все увеличивали давление на веревку, и наконец лед брызнул дождем мелких осколков. Скуайрс крепко вцепился в скалу, Де-Вонн удалось удержать Папшоу, и Ньюмайер после одной очень неприятной секунды, когда у него под ботинком обломился выступ скалы, тоже смог с помощью Папшоу найти для ноги новую опору.

– Спасибо, – поблагодарил товарищей Папшоу, когда все четверо спустились к подножию скалы.

К этому времени сержант Чик Грей уже собрал группу у железнодорожного полотна. Между основанием скалы и рельсами оставалось пространство ярдов в десять; на западе ярдах в тридцати виднелась рощица деревьев, которые, судя по виду, засохли еще до русской революции. Рядовой Хонда уже установил связь со спутником; закончив разговор, он доложил, что, по сведениям ОНР, состав находится в двадцати одной миле к востоку и движется со средней скоростью тридцать пять миль в час.

– То есть здесь он будет чуть больше, чем через полчаса, – сказал Скуайрс. – Времени совсем немного. Отлично. Сержант Грей, вы с Ньюмайером валите одно из этих деревьев и перегораживаете им рельсы.

Сержант Грей уже доставал из подсумков заряды "Си-4".

– Слушаюсь, сэр.

– Де-Вонн, Папшоу и Хонда – вы втроем отправляетесь к эвакуационному пункту и расчищаете дорогу. Не думаю, что вы наткнетесь на крестьян, недовольных нашим появлением, но все же мало ли что может быть. К тому же не следует забывать о волках.

– Сэр, – начала было Сондра, – мне хотелось бы...

– А вот это не имеет значения, – перебил ее Скуайрс. – Для выполнения этой части операции достаточно будет сержанта Грея, рядового Ньюмайера и меня самого. Мне нужно, чтобы остальные прикрывали наш отход, если до этого дойдет дело.

– Слушаюсь, сэр, – козырнула рядовая Де-Вонн.

Повернувшись к Хонде, Скуайрс вкратце изложил ему оставшуюся часть задания.

– Доложите в штаб, как только увидите мост. Расскажите о том, что мы собираемся сделать. Если поступит какое-либо сообщение, заниматься им придется вам самим. Мы втроем не будем иметь возможность пользоваться рацией.

– Вас понял, – ответил Хонда.

Трое "бомбардиров" двинулись по наметенным сугробам, глубина которых была по щиколотку, а местами доходила до колена. Скуайрс вернулся к сержанту Грею и рядовому Ньюмайеру. Грей уже прилеплял маленькие полоски пластида к стволу большого дерева рядом с железнодорожным полотном. Ньюмайер готовил бикфордовы шнуры, поскольку часовые механизмы должны были понадобиться позднее. Шнуры были размечены отрезками по тридцать секунд, и Ньюмайер отрезал куски длиной по десять меток.

– Сделай их по четыре минуты, – сказал Скуайрс, заглянув ему через плечо. – Мне как-то не по себе. Состав слишком близко, так что взрывы могут услышать.

Ньюмайер усмехнулся.

– Сэр, пробегая четырнадцатимильный кросс, все мы уложились в сто десять минут.

– Но не по сугробам с полной выкладкой...

– Не беспокойтесь, все будет в порядке, – ответил Ньюмайер.

– Еще нам будет нужно время, чтобы припорошить дерево снегом – пусть выглядит так, будто уже давно лежит на путях, – добавил Скуайрс. – А у нас с Греем будет еще одно маленькое дельце.

Подполковник посмотрел вперед. За пять минут они доберутся до вогнутой гранитной стены, до которой было около трехсот ярдов. Стена защитит их от взрывной волны – если только при этом сама не обрушится им на голову. Однако Грей – опытный подрывник, заряды достаточно небольшие, так что такое вряд ли произойдет. В любом случае, останется достаточно времени, для того чтобы один из них вернулся назад и уничтожил следы, оставленные на снегу: со стороны должно казаться, будто дерево само свалилось от старости.

Закончив работу, Грей поднялся с земли. Скуайрс опустился на корточки, следя за тем, как Ньюмайер запаливает бикфордовы шнуры.

– Пошли! – воскликнул Скуайрс.

Подполковник помог Ньюмайеру встать, и все трое добежали до укрытия за минуту до взрыва. Учащенно дыша, они услышали резкий звук взрыва, разорвавший ночь, за которым последовал сухой треск расщепляющейся древесины и глухой удар ствола, упавшего на железнодорожное полотно.

Глава 54

Вторник, 23.08, Хоккайдо

Двухместная "стеклянная кабина", плоская, низкая и темная, была закрыта узким изогнутым обтекателем. Три из шести цветных жидкокристаллических экранов позволяли получить панораму окружающей местности, а на широкоугольный дисплей прямо на лобовое стекло выводилась вся информация о полете и о цели. Ту же самую информацию, но в сжатом объеме, пилот мог видеть на стеклянном забрале своего шлема. На эти дисплеи выводились все необходимые данные, в том числе поступающие от чувствительных датчиков, установленных на внешней поверхности вертолета.

За кабиной начинался матово-черный фюзеляж, имеющий в длину шестьдесят пять футов и пять дюймов. На поверхности плоского летательного аппарата не было острых углов, а отсутствие хвостового винта и специальный несущий винт на оси без подшипников позволяли "Москиту" летать практически бесшумно. Сжатый воздух, проходя под давлением через похожие на жабры щели в хвостовой части фюзеляжа, противодействовал закручивающему усилию; реактивный двигатель с поворачивающимся соплом позволял пилоту осуществлять управление. И без того облегченный вследствие отсутствия распределительной коробки и передаточного вала, "Москит" сделался еще легче, избавившись от всего дополнительного снаряжения, в том числе и вооружения, что позволило снизить вес пустого вертолета с девяти тысяч фунтов всего до шести с половиной тысяч. С дополнительным навесным топливным баком – горючее из него вырабатывалось в первую очередь, и он сбрасывался в море, где его подбирали надводные корабли, "Москит" имел дальность полета семьсот миль.

Эту породу летательных аппаратов средства массовой информации и широкая публика окрестили "невидимками", однако сотрудники программы "Москит" с базы ВВС "Райт-Паттерсон" предпочитали именовать свое детище "малозаметным". Суть таких летательных аппаратов заключается не в том, что их вообще невозможно обнаружить. Радиолокационный импульс достаточной мощности, направленный на Ф-117А, Б-2А или "Москит", позволит неприятелю различить их в небе. Однако во всем мире в настоящее время не существовало зенитной системы, способной вести эти летательные аппараты и нацеливать на них средства поражения, в этом и заключалось их главное достоинство.

Ни один из "малозаметных" летательных аппаратов, имеющихся на вооружении, не мог выполнить текущую задачу; вот почему в 1991 году были начаты работы по программе "Москит". Только вертолет способен лететь на небольшой высоте ночью над гористой местностью, чтобы высадить или забрать отряд, затем развернуться и улететь назад, и только "малозаметный" вертолет может проделать все это в тщательно контролируемом небе России.

Летя со скоростью двести миль в час, "Москит" достигнет окрестностей Хабаровска около полуночи по местному времени. Если вертолет потратит больше восьми минут, чтобы забрать всех, кого нужно, у него не хватит топлива на обратный путь до авианесущего крейсера, который будет ждать его в Японском море. Но, просчитав все параметры операции с помощью моделирующей программы на бортовом компьютере, первый пилот Стив Карс и второй пилот Энтони Йовино пришли к заключению, что это возможно, и горели нетерпением испытать свою "птичку" в деле. Если отряд специального назначения выполнит свою задачу, это позволит им самим вернуться на базу "Райт-Паттерсон" героями и, что гораздо важнее, нанести еще один болезненный удар кичливой российской военщине.

Глава 55

Вторник, 15.25, Санкт-Петербург

– Товарищ генерал, – сказал Орлову майор Левский, – у меня для вас весьма неприятное известие.

Лишь голос майора доносился из наушников, подключенных к компьютеру в кабинете Орлова. Военно-морская база на окраине города еще не была оборудована системами передачи видеоизображения; и, учитывая резкое сокращение расходов на оборону, это вряд ли могло произойти в ближайшее время.

– В чем дело, майор? – спросил Орлов. Он очень устал, и это чувствовалось по его голосу.

– Товарищ генерал, генерал-полковник Мавик распорядился отозвать группу "Молот" назад.

– Когда?

– Я только что закончил разговаривать с ним по телефону, – ответил Невский. – Товарищ генерал, я очень сожалею, но я должен выполнять приказ...

– Я все понимаю, – остановил его Орлов. Он отпил глоток черного кофе. – Не забудьте поблагодарить от моего имени лейтенанта Сторика и его людей.

– Будет исполнено, товарищ генерал, – сказал Левский. – Товарищ генерал, знайте: что бы ни случилось, вы не одни. Я с вами. И "Молот" тоже.

Краешки губ Орлова чуть дернулись вверх.

– Спасибо, майор.

– Не буду притворяться, будто понимаю, что происходит, – продолжал Невский. – У нас вовсю ходят слухи о приближающемся государственном перевороте, о том, что за этим стоят организованная преступность и "черный рынок". Я знаю только то, товарищ генерал, что однажды мне пришлось выводить из пике древний "Калинин К-4". Двигатель у него был просто зверь – "БМВ-IV", очень упрямый.

– Я знаком с этим самолетом, – сказал Орлов.

– Помню, как, пробив облачность и посмотрев вниз, я подумал: "Эта антикварная красотка очень дорого стоит, и я не имею права ее бросить, как бы норовисто она себя ни вела". И дело было не только в долге, тут оказалась затронутой моя честь. Вместо того чтобы катапультироваться, я переборол машину и посадил ее на землю. Мне пришлось здорово помучиться, но, как говорится, победа осталась за нами. А потом я сам, своими руками разобрал капризный баварский механизм и исправил неполадку.

– И после этого "Калинин" снова летал?

– Как молодой воробушек, – подтвердил Левский.

Орлов понял, насколько сильно устал, по тому, как его тронул этот рассказ.

– Спасибо, майор. Я дам тебе знать, как только суну руки под капот этого чертова двигателя.

Положив трубку, Орлов залпом допил кофе. Отрадно было сознавать, что у него есть еще один союзник, кроме преданной помощницы Нины, которая должна была вернуться в четыре часа дня. И еще не надо забывать про жену. Разумеется, Маша всегда с ним, однако, подобно рыцарю, готовому сразиться с драконом под знаменем дамы сердца, он по-прежнему идет в бой один. Чувство полной оторванности в этот момент было сильнее, чем все, что когда-либо испытывал Орлов, даже в безжизненном мраке космического пространства.

С помощью клавиатуры он переключился на канал, который использовала милиция для связи со своими оперативными сотрудниками.

– ...хочу, чтобы нас оставили в покое, – на безукоризненном русском языке произнес женский голос.

– Позволить разгуливать по российской земле группе спецназа? – рассмеялся полковник Росский. Судя по всему, он разговаривал по сотовому телефону, сигнал от которого был переправлен или через Операционный центр, или через местное отделение милиции.

– Мы не группа спецназа, – возразила женщина.

– Вас видели входящими во дворец президента Финляндии вместе с майором Пентти Ахо.

– Он организовал нашу переправку сюда. Мы здесь, чтобы выяснить, кто повинен в смерти одного британского бизнесмена...

– Официальный отчет о случившемся и останки покойного переданы посольству Великобритании, – остановил ее Росский.

– Кремированные останки, – уточнила женщина. – Англичане не верят в то, что бизнесмен скончался от сердечного приступа.

– Ну а мы не верим в то, что он был бизнесменом! – воскликнул Росский. – У вас остается еще девять минут на то, чтобы сдаться. В противном случае вы присоединитесь к своему мертвому дружку. Все очень просто.

– Вовсе ничего не просто, – вмешался в разговор Орлов.

Очень долго тишина в трубке нарушалась лишь треском статического электричества.

– С кем я говорю? – наконец спросила женщина.

– С самым высокопоставленным представителем армии в Петербурге, – ответил Орлов, обращаясь в первую очередь не к женщине, а к полковнику Росскому. – А вы кто такая? Только, пожалуйста, не надо излагать мне вашу "легенду".

– Справедливое желание, – согласилась женщина. – Мы офицеры разведки, работаем у министра обороны Финляндии Нисканена.

– Ложь! – взорвался Росский. – Нисканен ни за что не станет рисковать ради какого-то трупа!

– В Д-16 так и не смогли определиться по поводу стратегии действий, – объяснила женщина. – Поэтому они связались с ЦРУ, а оттуда их уже направили к министру Нисканену. В конечном счете было решено, что мне и моему товарищу нужно отправиться на место и установить причину гибели англичанина, – а затем попытаться наладить диалог, чтобы избежать ответных ударов.

– Вот как? – презрительно усмехнулся Росский. – Вы могли бы прилететь в Санкт-Петербург прямым рейсом со своими топорно подделанными паспортами и сразу же изложить свое дело. Однако же вы предпочли скрытно приплыть на борту карликовой подводной лодки, потому что не хотели, чтобы вас видели в аэропорту. Вы лжете!

– Какая магистраль пересекает Ботнический залив? – спросил Орлов.

– Магистраль номер два, – не задумываясь, ответила женщина.

– Сколько в Финляндии провинций?

– Двенадцать[18].

– Это ничего не доказывает! – вмешался Росский. – Она все это заучила!

– Совершенно верно, – подтвердила женщина. – В школе в Турку, где я родилась и выросла.

– Все это бессмысленно! – продолжал Росский. – Эта женщина нелегально проникла в нашу страну, и через четыре минуты мои люди ее задержат.

– Если смогут меня найти.

– Слева и впереди от вас театр имени Кирова, – торжествующим тоном произнес Росский. – А следом за вами едет зеленый "Мерседес". Если вы попытаетесь бежать, вас застрелят на месте.

Снова наступило молчание. Орлов понял, что хотя женщина, скорее всего, осмотрела машину в поисках радиопередатчиков, она, очевидно, не обратила внимания на сотовый телефон в багажнике. Это обычная практика у агентов, выполняющих оперативное задание. Детектор радиосигналов телефон не обнаружит, но с помощью него можно запеленговать машину, в которой он находится.

– Если с нами что-нибудь произойдет, – совершенно спокойным голосом заговорила женщина, – вы лишитесь возможности связаться напрямую с теми, кто вам противостоит. Сэр, я обращаюсь к вам, высокопоставленному военному, а не к этому грубияну.

– Вот как? – сказал Орлов. Несмотря ни на что, ему понравились слова женщины.

– Сэр, я уверена, что вы не просто самый высокопоставленный военный в Санкт-Петербурге. Не сомневаюсь, вы – генерал Сергей Орлов, и вы возглавляете разведывательный центр, недавно открытый в городе. Я также считаю, что результатов можно добиться, только если вы свяжетесь со своим противником в Вашингтоне. Если же вы меня убьете и вернете мой прах министру обороны Нисканену, это вам ничем не поможет.

На протяжении последних двух лет Орлов и его сотрудники безуспешно пытались разузнать что-либо о своем вашингтонском Doppelganger[19], зеркальном образе. О разведывательном центре, в задачи которого входило также разрешение кризисных ситуаций, осуществлявшем примерно такую же работу, как и российский Операционный центр. Агентам, внедренным в ЦРУ и ФБР, была поставлена задача любым способом выяснить все возможное. Однако Опцентр в Вашингтоне представлял собой ведомство молодое, значительно более компактное, проникнуть в которое было крайне сложно. И вот сейчас эта женщина сделала такое предложение – то ли потому, что она очень умная, то ли потому, что она очень напугана, – от которого Орлов не мог отказаться.

– Предположим, я соглашусь, – сказал он. – Как вы обеспечите связь с Вашингтоном?

– Соедините меня с майором Ахо в Президентском дворце, – ответила женщина. – Я организую все через него.

Орлов задумался над ее предложением. Хоть его и не покидало беспокойство по поводу того, что он идет на сделку с врагом, это чувство заглушалось удовлетворением: предпочтение отдается дипломатии, так как в противном случае не избежать кровопролития.

– Освободите нашего сотрудника, которого вы захватили в заложники, – наконец сказал Орлов, – и я дам вам шанс.

– Согласна, – без колебаний ответила женщина.

– Полковник Росский? – продолжал Орлов.

– Да, товарищ генерал? – натянуто произнес Росский.

– Никто не делает ни шага без моего прямого приказа. Это понятно?

– Понятно.

Орлов услышал шорох и приглушенные голоса. Он не мог определить, то ли это происходит в машине, то ли на станции метро "Технологический институт", где Росский встречается со своими агентами. В любом случае Орлов понимал, что полковник не будет сидеть сложа руки, он обязательно постарается спасти свое лицо... и позаботиться о том, чтобы двое шпионов не ушли от него.

Глава 56

Вторник, 07.35, Вашингтон

Поль Худ уже давно выяснил на собственном опыте, что парадокс разрешения кризисных ситуаций заключается в том, что отсекать голову Медузе неизменно приходится тогда, когда ты с ног валишься от усталости.

В последний раз его голова лежала на подушке, когда Худ был в гостинице в Лос-Анджелесе, у себя в номере вместе с семьей. И вот сейчас, больше чем через двадцать четыре часа, он сидел у себя в кабинете вместе с Майком Роджерсом, Бобом Гербертом, Анной Фаррис, Лоуэллом Коффи и Лиз Гордон и ждал первых сообщений от двух групп отряда "Бомбардир", готовых нанести удар по иностранному государству. В какие бы красивые слова это ни обернуть – этим придется заняться Анне, если бойцы будут обнаружены или захвачены в плен. "Бомбардир" занимается именно этим. Наносит удар по России.

Окружение Худа ждало сообщений от обеих групп, убивая время ничего не значащими разговорами, и он рассеянно слушал своих людей, размышляя о возможных последствиях того, что сейчас происходило на противоположном конце земного шара. Судя по отрешенному выражению лица Майка Роджерса, тот занимался тем же самым.

Сдвинув манжету, Коффи взглянул на часы.

Герберт нахмурился.

– Если каждую минуту смотреть на стрелки, время все равно не будет идти быстрее.

Встрепенувшись, Лиз поспешила на защиту Коффи:

– Успокойтесь, Боб, плохо от этого никому не будет.

Анна начала было что-то говорить, но в этот момент запищал телефон. Худ с силой ткнул кнопку громкоговорящей связи.

– Мистер Худ, – послышался голос Жучка Беннета, – вам вызов из Санкт-Петербурга, переправленный через кабинет майора Пентти Ахо.

– Давай его сюда, – ответил Худ. Ему показалось, что наступил жаркий летний полдень, воздух совершенно неподвижен и стало трудно дышать. – Боб, есть какие-нибудь догадки? – спросил он, нажав кнопку отключения микрофона.

– Возможно, нашего "бомбардира" схватили и заставили связаться с вами, – начал Боб. – Больше мне в голову ничего не приходит...

– Говорит Кристина, – послышался голос Пегги.

– Вот те на, – сказал Герберт. – "Кристина" – это кодовое слово, обозначающее, что Пегги на свободе. Если бы она, скажем так, застряла в трубе, то назвалась бы "Крингл".

Худ включил микрофон.

– Да, Кристина, – сказал он.

– Генерал Орлов хотел бы переговорить со своим коллегой, – продолжала Пегги.

– Вы находитесь вместе с генералом? – спросил Худ.

– Нет. Мы связались с ним по радио.

Снова отключив микрофон, Худ посмотрел на Герберта.

– Можно ли этому верить?

– Если это правда, – ответил Герберт, – то Пегги и Джорджу удалось сотворить чудо в духе того парня из Галилеи.

– Именно для таких задач и готовят "бомбардиров", – вмешался Роджерс. – Да и дамочка наша тоже знает свое дело.

Худ включил микрофон.

– Кристина, передайте Орлову, коллега согласен.

Раздался волевой голос, говорящий по-английски с сильным акцентом.

– И с кем я имею честь говорить?

– Это Поль Худ, – ответил директор Опцентра, обводя взглядом своих сотрудников. От него не укрылось, что все присутствующие подались вперед.

– Для меня это большая честь, мистер Худ, – ответил Орлов.

– Генерал Орлов, – продолжал Худ, – я на протяжении многих лет следил за вашей карьерой. То же самое можно сказать про всех нас. У вас здесь много почитателей.

– Благодарю вас.

– Скажите, вы располагаете возможностями передавать видеоизображение?

– Да, через спутник "Зонтик-6", – ответил Орлов.

Худ бросил взгляд на Герберта.

– Сможешь подключить меня к нему?

Казалось, начальника отдела разведки окатили холодной водой из шланга.

– Да ведь он же увидит "бак"! Неужели ты это серьезно?

– Совершенно серьезно.

Выругавшись, Герберт по сотовому телефону связался со своим отделом, развернув свое кресло и прикрыв аппарат своим телом так, чтобы Орлову ничего не было слышно.

– Генерал, я бы предпочел вести разговор лицом к лицу, – продолжал Худ. – Если нам удастся это устроить, вы ничего не имеете против?

– Я буду только рад, – ответил Орлов. – Наших президентов хватит удар, если они узнают, чем мы сейчас занимаемся.

– Меня самого бьет дрожь, – сказал Худ. – Происходящее не вписывается в рамки нашей обычной работы.

– Вы правы, – согласился Орлов. – Однако и обстоятельства сейчас чрезвычайные.

– Тут вы попали в самую точку, – подтвердил Худ.

Герберт развернулся.

– Технических проблем не будет, – сказал он. – Но я настоятельно призываю тебя...

– Благодарю, – перебил его Худ. – Генерал Орлов...

– Я все слышал, – ответил тот. – Звуковой сигнал у нас очень хороший.

– За кого он нас принимает? – пробормотал Герберт. – За попрошаек, живущих за счет ЦРУ?

– Попросите вашего сотрудника переключиться на двадцать четвертый канал, – продолжал Орлов. – Я имею в виду ваш новейший передатчик со спутниковой антенной модель "Си-би-7".

Улыбнувшись, Худ посмотрел на Герберта, однако тот не разделил его веселье.

– И спросите у него, – пробурчал Герберт, – продолжают ли российские космонавты мочиться на колесо автобуса, который привез их на стартовую площадку.

Худ нахмурился.

– Продолжают, – как ни в чем не бывало ответил Орлов. – Начало этой традиции положил Юрий Гагарин, выпивший перед полетом слишком много чая. Этим же занимаются и женщины-космонавты. По-моему, в вопросе равноправия полов мы всегда были впереди вас.

Анна Фаррис и Лиз Гордон посмотрели на Герберта. Тот, неуютно заерзав в кресле-каталке, связался с центром спутниковой связи.

На установление соединения потребовалось две минуты, и на экране появилось лицо генерала Орлова: очки в толстой черной оправе, волевые скулы, смуглая кожа и высокий лоб, свободный от морщин. Заглянув в эти умные карие глаза, видевшие нашу Землю со стороны, что дано немногим избранным, Худ почувствовал, что этому человеку можно верить.

– Итак, – тепло улыбнувшись, сказал Орлов, – вот и мы. Еще раз благодарю вас.

– И вам тоже спасибо, – ответил Худ.

– А теперь позвольте быть откровенным, – продолжал Орлов. – Нас обоих беспокоит этот состав и его груз. Вас это беспокоит настолько, что вы отправили наперехват ударную группу. Которой, возможно, дан приказ уничтожить груз. Меня это беспокоит настолько, что я расставил часовых, которые должны вам помешать. Вам известен характер груза? – спросил Орлов.

– А почему бы вам не открыть нам эту тайну? – предложил Худ, рассудив, что неплохо будет узнать правду от самих русских.

– Состав перевозит наличную валюту, – сказал Орлов, – которая будет использована в Восточной Европе для подкупа официальных лиц и финансирования антиправительственной деятельности.

– Когда? – спросил Худ.

Герберт поднес к губам палец. Худ отключил микрофон.

– Только пусть Орлов не пытается убедить нас в том, что он на нашей стороне, – сказал Герберт. – При желании он может сам остановить состав. У человека с его положением должны быть связи.

– Необязательно, Боб, – возразил Роджерс. – Никто не знает, что происходит в Кремле.

Худ убрал палец с кнопки отключения микрофона.

– Генерал Орлов, и что вы предлагаете?

– Конфисковать груз я не могу, – сказал Орлов. – У меня для этого нет людей.

– Вы же ведь генерал, возглавляете разведывательный центр, – напомнил Худ.

– Мне пришлось прибегнуть к помощи друга, чтобы очистить свой кабинет и эту линию связи от "жучков", – ответил Орлов. – Я – спартанский царь Леонид под Фермопилами, которого предал Эфиальт[20]. Со всех сторон мне угрожает опасность.

Роджерс улыбнулся.

– Мне это понравилось, – промолвил он себе под нос.

– Но хотя я и не могу задержать груз, нельзя допустить, чтобы он был доставлен по назначению, – продолжал Орлов. – Однако вы не должны нападать на состав.

– Генерал, – сказал Худ, – это не предложение, а гордиев узел.

– Прошу прощения? – переспросил Орлов.

– Загадка, решить которую очень сложно. Каким образом можно удовлетворить все ваши требования?

– Организовав в Сибири мирную встречу, – ответил Орлов. – Между нашими и вашими солдатами.

Роджерс полоснул себя ладонью по горлу. Худ с неохотой снова отключил микрофон.

– Поль, будь осторожен, – сказал Роджерс. – Нельзя оставить "Бомбардир" беззащитным.

– Особенно если учесть, что охраняет состав сын Орлова, – добавил Герберт. – Генерал думает в первую очередь о том, чтобы прикрыть задницу своему мальчишке. Русские могут запросто перестрелять всех "бомбардиров", даже если те будут безоружными, и ООН подтвердит, что они имели полное право так поступить.

Худ поднял руку, заставляя всех замолчать, и снова включил микрофон.

– Генерал Орлов, что вы предлагаете?

– Я распоряжусь, чтобы офицер, которому поручено охранять состав, приказал своим солдатам допустить ваших людей к грузу и ни во что не вмешиваться.

– Охрану груза обеспечивает ваш сын, – напомнил Худ.

– Совершенно верно, – подтвердил Орлов. – Мой сын. Но это ничего не меняет. Речь идет о проблеме, имеющей международное значение.

– А почему бы вам просто не приказать вашему сыну развернуть состав обратно? – спросил Орлов.

– Потому что в этом случае груз попадет в руки тех, кто его отправил, – ответил Орлов. – И эти люди просто найдут другой способ транспортировки.

– Понимаю, – согласился Худ. Он задумался на мгновение. – Генерал, то, что вы предлагаете, подвергнет моих людей огромному риску. Вы просите, чтобы они приблизились к составу в открытую, на виду ваших солдат.

– Да, – сказал Орлов, – именно это я и прошу.

– Не соглашайся, – шепнул Худу Роджерс.

– А что, на ваш взгляд, наши люди должны будут сделать, добравшись до состава? – спросил директор Опцентра.

– Захватить столько груза, сколько они смогут переправить за пределы нашей страны, – ответил Орлов. – Представить его международному сообществу как доказательство того, что все происходящее является делом рук не законного правительства России, а горстки могущественных преступников.

– В том числе министра Догина?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – сказал Орлов.

– Почему?

– Потому что могу проиграть, а у меня есть жена и сын, – ответил Орлов.

Худ перевел взгляд на Роджерса. Тот, похоже, по-прежнему был настроен решительно против российского генерала. И Худ не мог осуждать его за это. Орлов просил слишком много, предлагая взамен только свое слово.

– Сколько времени потребуется вам на то, чтобы установить связь с поездом? – спросил Худ, прекрасно сознавая, что эвакуацию "Бомбардира" затягивать нельзя.

– Четыре-пять минут, – сказал Орлов.

Худ взглянул на часы на стене, ведущие обратный отсчет времени. Состав должен был оказаться в том месте, где его ждал "Бомбардир", приблизительно через семь минут.

– Больше времени я вам дать не могу, – сказал Худ. – Механизм уже приведен в действие...

– Я все понимаю, – остановил его Орлов. – Пожалуйста, не закрывайте линию связи, и я вернусь к вам, как только смогу.

– Хорошо, – сказал Худ, отключая микрофон.

– Поль, "Бомбардир" уже осуществил то, что было намечено, – взорвал рельсы или подготовил нападение на паровоз, – сказал Роджерс. – И мы, скорее всего, уже просто не имеем возможности что-либо изменить.

– Знаю, – сказал Худ. – Но Чарли Скуайрс не дурак. Если русские остановят состав и выйдут с белым флагом, он будет слушать. Особенно если мы им объясним, что надо ему сказать.

– Я рад, что ты готов поверить этим пьяницам, – с горечью промолвил Герберт. – Лично я не верю им ни на грош. Ленин строил заговор против Керенского, Сталин – против Троцкого, Ельцин – против Горбачева, и вот сейчас Догин строит заговор против Жанина. Черт побери, а Орлов тем временем плетет козни против самого Догина! Эти ребята любят исподтишка наносить удар в спину своим. Только представь себе, как могут они обойтись с нами.

– Если учесть, что альтернативой является вооруженное столкновение... – начал Лоуэлл Коффи.

– Нельзя также сбрасывать с чаши весов героическую натуру Орлова, – добавила Лиз Гордон. – По-моему, понятие чести имеет для него очень большое значение.

– Верно, – согласился Коффи. – Учитывая все это, получается, что риск в пределах разумного.

– В пределах разумного, потому что вы двое сейчас не в Сибири, а просиживаете штаны здесь, в уютном кабинете, – возразил Герберт. – Героические репутации можно подстроить, как вам может подтвердить Анна, а что касается вооруженного столкновения, то, на мой взгляд, это лучше, чем кровавая бойня.

Роджерс кивнул:

– Как выразился еще в 1831 году лорд Маколей[21]: «Умеренность в войне является верхом глупости».

– А смерть людей еще хуже, – заметила Лиз.

– Давайте посмотрим, что нам предложит Орлов, – остановил спор Худ.

Хотя, глядя на мерцающие зеленоватые цифры часов, он понимал, что в любом случае у него останутся лишь секунды на то, чтобы принять решение, от которого будут зависеть жизни людей и судьбы народов, основываясь только на том, что подсказывает ему нутро относительно человека, чье лицо он видит на экране компьютера.

Глава 57

Вторник, 22.45, неподалеку от Хабаровска

Когда генералу Орлову удалось наконец связаться с составом, прапорщик Федоров ответил ему, что Никита ушел на паровоз, чтобы наблюдать за рельсами впереди. По словам Федорова, потребуется несколько минут, чтобы вызвать его в вагон.

– Нескольких минут у меня нет, – решительно заявил Орлов. – Передай ему, пусть немедленно остановит состав и подойдет к телефону.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – ответил прапорщик.

Торопливо пройдя в головную часть плавно качающегося вагона, Федоров снял трубку внутреннего коммутатора и нажал кнопку вызова. Прошла почти минута, прежде чем Никита ему ответил.

– В чем дело? – спросил он.

– Товарищ лейтенант, – сказал Федоров, – на связи генерал Орлов. – Он приказал немедленно остановить состав, после чего он хочет переговорить с вами.

– Здесь очень шумно, – ответил Никита. – Повтори. Федоров перешел на крик:

– Генерал приказал немедленно остановить состав и...

Прапорщик не договорил до конца, услышав пронзительный гудок паровоза, через открытую дверь, а не по внутреннему коммутатору. Через мгновение его швырнуло вперед; завизжали колеса, застонали сцепки, вагон с силой ударило о тендер. Бросив трубку коммутатора, Федоров поспешил назад, чтобы помочь удержать спутниковую тарелку, которую, не растерявшись, подхватил один из солдат. Однако сам приемник отбросило в сторону, и один из коаксиальных кабелей был оборван. К счастью, керосиновая лампа с тяжелой подставкой не опрокинулась. Как только состав полностью остановился, пассажиры и солдаты стали подниматься на ноги, помогая друг другу, а Федоров первым делом проверил оборудование. Хотя оторванный разъем остался закреплен на антенне, сам кабель, похоже, не пострадал. Скинув перчатки, прапорщик попробовал без промедления восстановить связь.

Поскольку всю переднюю часть паровоза занимал громадный паровой котел, окна в кабине машинистов были только сбоку. Никита как раз смотрел в одно из них и разглядел сквозь густые хлопья снега, что рельсы перегородило поваленное дерево. Он крикнул машинисту, чтобы тот остановил поезд, но, увидев, что молодой парень растерялся от неожиданности, вынужден был сам сорвать тормоз.

Троих человек, находившихся в кабине, грубо швырнуло на пол. Когда состав полностью остановился, Никита услышал крики с крыш вагонов. Быстро поднявшись на ноги, он ощупал правое бедро, онемевшее от удара, и, сняв с крючка на стене фонарь, подбежал к окну. Направив широкий луч света на снежные сугробы, молодой лейтенант увидел, что один из солдат сорвался с крыши головного вагона, однако теперь он уже взбирался по заснеженному откосу.

– С тобой все в порядке? – крикнул ему Никита.

– Кажется, в порядке, товарищ лейтенант. – Молодой солдат стоял пошатываясь. – Нам выдвинуться вперед?

– Нет! – рявкнул Никита. – Возвращайся назад и продолжай наблюдение.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант, – ответил солдат, неуклюже козыряя рукой в облепленной снегом рукавице.

С крыши вагона протянулась пара рук, помогая ему забраться обратно.

Приказав машинисту и кочегару внимательно наблюдать за всем в окна, Никита вскарабкался на угольный тендер. Ветер утих, и снег валился вертикально вниз. Безмолвие стояло пугающее, подобное той ватной тишине, которая наступает после автомобильной аварии; только сапоги Никиты резко и отчетливо скрипели на куче угля. Он пробрался через тендер, поднимая в воздух снег и угольную пыль, затем неуклюже спрыгнул на сцепку головного вагона. Ежась от холода, Никита посветил фонариком, отыскивая дверную ручку.

– Возьми шестерых человек и осмотри путь, – приказал он коренастому сержанту Верскому, войдя в вагон. – На рельсы упало дерево, его нужно немедленно убрать. Пусть трое оттаскивают дерево, а трое их прикрывают.

– Будет исполнено, товарищ лейтенант, – ответил Верский.

– Берегитесь снайперов, – добавил Никита. – Возможно, у них есть приборы ночного видения.

– Вас понял, товарищ лейтенант.

Никита повернулся к Федорову:

– Что с рацией?

– Мне нужно несколько минут, чтобы наладить антенну, – ответил прапорщик, согнувшись рядом с лампой.

– Поторопись, – бросил лейтенант, выпуская в морозный воздух облачка пара. – Что еще сказал генерал?

– Только остановить состав и переговорить с ним, – ответил Федоров. – Больше ничего.

– Проклятие! – выругался Никита. – Час от часу не легче.

Пока группа старшего сержанта Верского доставала из вещмешков осветительные шашки, Никита распорядился, чтобы пассажиры поправили обрушившиеся штабеля ящиков. Из соседнего вагона прибежал перепуганный солдат, и Никита отправил его назад, приказав закрепить ящики и передать остальным, чтобы все были настороже.

– Скажи всем, чтобы смотрели в оба, – добавил Никита. – К нам могут подкрасться сзади.

Широко расставив ноги, лейтенант стоял посреди вагона, нетерпеливо покачиваясь на каблуках.

Он пытался поставить себя на место врага.

Возможно, дерево упало само, а может быть, его положили на рельсы. Если так, то западня не достигла своей цели. Если бы локомотив налетел на дерево, состав остановился бы рядом со скалой, – идеальное место, чтобы расправиться с теми, кто находился на крышах вагонов. Но теперь, с расстояния нескольких сот метров, противнику удастся в лучшем случае убрать одного-двух солдат, после чего его обязательно обнаружат. А каждый, кто попытается приблизиться к составу, будет виден как на ладони, – и как только его увидят, по нему будет открыт огонь.

Итак, что же попробует предпринять неприятель?

Отец звонил, чтобы приказать остановить поезд. Известно ли ему было про поваленное дерево? А может быть, генералу удалось узнать что-то еще, быть может, про заложенную взрывчатку или про тех, кто находится в засаде?

– Быстрее же! – поторопил Федорова Никита.

– Товарищ лейтенант, уже почти готово, – ответил прапорщик.

Несмотря на холод, его лицо раскраснелось, а на лбу блестели бисеринки пота.

Чувствуя сгущающееся в воздухе напряжение, Никита все больше заводился от собственной беспомощности. И дело было не только в полной изоляции и приглушенных звуках. Нарастало ощущение, что, кем бы он сейчас ни был, хищником или жертвой, враг, с которым он так жаждет встречи, совсем близко.

Глава 58

Вторник, 15.50, Санкт-Петербург

– По-моему, про нас все забыли, – улыбнулся рядовой Джордж. Он вел машину к Эрмитажу, сражаясь с коварными крутыми поворотами, которые начались сразу же за набережной реки Мойки. Оставив слева от себя Бронзового всадника, он повернул направо на улицу Гоголя и проехал к соседней Дворцовой площади.

Как только Орлов и Поль Худ установили прямую связь через спутник и стало ясно, что больше к этой линии никто не подключится, Пегги выключила рацию. Высадив дрожащего от страха, но благодарного "пассажира", они с Джорджем решили доехать до самого Эрмитажа, оставить машину и, затерявшись в толпе, определиться с тем, как выполнить вторую часть задания.

– Я хочу сказать, вам не кажется, что все это довольно неучтиво по отношению к нам? Мы, словно водяные каштаны, проплыли пару тысяч миль, сделали дело, и никому не пришло в голову вернуться на связь с нами и сказать: "Да, ребята, неплохо сработано".

– Ты здесь только ради того, чтобы получить одобрение своего начальства? – спросила Пегги.

– Нет, и все же я был бы не против.

– Не беспокойся, – заметила Пегги. – У меня такое предчувствие, что еще до того, как мы отсюда смоемся, ты будешь всеми фибрами своей души мечтать о том, чтобы о тебе все забыли.

Впереди показались белые колонны Зимнего дворца, сияющие янтарем в лучах заходящего солнца. Только теперь Джордж увидел толпу рабочих, о которых предупреждал капитан Ридман.

Он покачал головой:

– Ну кому пришло в голову собраться именно здесь?

– Наверное, когда рабочие последний раз митинговали здесь, – заметила Пегги, – это место еще было резиденцией царской семьи, и охрана Николая Второго, опасаясь, как бы чего не вышло, решила расстрелять демонстрантов.

– Страшно подумать, – сказал Джордж, – что находятся те, кто мечтает вернуть железную пяту.

– Вот почему я ничего не имею против того, если меня не поблагодарят, – сказала Пегги. – Нами движет страх, а не дружеское похлопывание по плечу. Осторожность является лучшей наградой самой себе. Именно так считал Кейт.

Джордж бросил взгляд в зеркало заднего вида. В голосе английской разведчицы не было ни тени скорби по погибшему возлюбленному; не увидел он горечь утраты и у нее в глазах. Быть может, Пегги относилась к тем, кто не плачет на людях, а может быть, к тем, кто вообще никогда не плачет. Ему захотелось узнать, как поведет себя она, когда они окажутся в здании, в котором, наверное, встретил свою смерть Кейт Филдс-Хаттон.

На огромной клетчатой шахматной доске Дворцовой площади собралось по меньшей мере три тысячи человек. Они стояли лицом к небольшой трибуне, возведенной перед аркой Главного штаба. Милиция разворачивала машины, не пропуская их на площадь, и Пегги посоветовала рядовому Джорджу пристроиться у тротуара до того, как их остановят. Он приткнулся у летнего кафе с коричневыми зонтиками над столиками. На каждом зонтике красовался логотип какого-нибудь сорта пива или вина.

– Рыночные отношения уже проникли и сюда, – недовольно заметил Джордж Пегги, когда они вышли из машины.

– Да уж, – согласилась она, замечая, что на них пристально смотрит ближайший милиционер.

Джордж тоже обратил на него внимание.

– Нашу машину узнали, – сказал он.

– Однако никто не думает, что мы останемся здесь, – возразила Пегги. – Все уверены в том, что мы уже выполнили свое задание.

– Вам не кажется, что наш приятель Ронаш уже сообщил наши приметы, которые сейчас рассылают по факсу по всему Санкт-Петербургу?

– Пока что еще нет, – сказала Пегги. – Но нам действительно нужно избавиться от военной формы, если мы собираемся покидать страну в качестве туристов. – Она взглянула на часы. – С Волковым мы встречаемся через один час десять минут. Предлагаю пройти внутрь. Если нас остановят, я скажу, что мы из Адмиралтейства, это в одном квартале к востоку. Скажу, что нас просто отправили следить за тем, чтобы толпа не вышла из-под контроля. Как только мы окажемся в Эрмитаже, мы переоденемся и, разыгрывая из себя влюбленную парочку, направимся к Рафаэлю.

– Наконец-то маскарад, который придется мне по душе, – улыбнулся Джордж, направляясь через площадь.

– Ты слишком не радуйся, – заметила Пегги. – В музее мы с тобой изобразим ссору, я уйду от тебя и встречусь с Волковым.

Джордж ухмыльнулся.

– Я мужчина женатый. Это я тоже как-нибудь переживу. – Его улыбка стала шире. – Нам предстоит действовать в самом логове врага. Мне это нравится.

Не разделив его веселье, Пегги обогнула толпу на Дворцовой площади, предоставив Джорджу гадать, услышала ли она его. Англичанка равнодушно окинула взглядом стройные ряды митингующих, скульптурную композицию над Аркой Главного штаба, она смотрела куда угодно, только не на сам Эрмитаж и не на реку за ним, на набережной которой погиб Кейт Филдс-Хаттон. Только сейчас Джордж заметил в уголках глаз Пегги влагу, обратил внимание на то, какой тяжелой стала ее походка. И наконец обрадовался, проникнувшись близостью к женщине, рядом с которой бедром к бедру просидел почти полдня.

Глава 59

Вторник, 22.51, неподалеку от Хабаровска

Солдаты российского спецназа обучены выполнять самые разные действия своим главным оружием – саперной лопаткой. Вооруженных только лопаткой, их запирают в клетке один на один с бешеной собакой. Им приказывают лопаткой валить толстые деревья. И время от времени им приходится рыть в мерзлой земле окопы, достаточно глубокие, чтобы в них можно было укрыться. Затем поле старательно утюжат танки. И тех, кто не смог зарыться достаточно глубоко, давят гусеницами.

Подполковник Скуайрс с помощью Лиз Гордон провел специальные исследования тактики спецназа, выискивая в ней все то, что позволяет воспитывать в бойцах небывалую выносливость и универсальность. Разумеется, принять все методы русских он не мог. Регулярные избиения, направленные на то, чтобы закалить боевой дух солдат, ни за что не одобрил бы Пентагон, хотя Скуайрс не сомневался, что командиры с радостью пошли бы на это. Но многие методы спецназа Скуайрс все же заимствовал, в том числе свой любимый: умение замаскироваться в кратчайшие сроки и в самом, казалось бы, неподходящем месте.

Узнав о солдатах, несущих дежурство на крышах вагонов, Скуайрс понял, что они будут в первую очередь следить за верхушками деревьев, скалами, валунами и снежными откосами вдоль железнодорожного полотна. Он не сомневался, что кто-то станет наблюдать из паровоза за рельсами, ища взрывчатку и завалы. Но он также знал, что ему придется незаметно забраться под состав, и для этого лучше всего было спрятаться прямо на путях.

Свет прожектора паровоза достаточно рассеянный и тусклый, а солдаты будут внимательно смотреть на рельсы. Поэтому Скуайрс небольшим топориком перерубил две старые, рассохшиеся шпалы, выкопал в насыпи небольшое углубление, улегся в него на спину и попросил сержанта Грея засыпать его и мешок со взрывчаткой снегом, оставив напротив отверстие, чтобы можно было дышать. Спрятав по соседству таким же образом рядового Ньюмайера, сам Грей укрылся за большим валуном, вдалеке от того места, где должен был остановиться состав. Когда Скуайрс и Ньюмайер нападут на вагоны и начнется фейерверк, Грей выдвинется к своей цели – паровозу.

Скуайрс сначала услышал, затем почувствовал барабанную дробь приближающегося состава. Он нисколько не волновался. Он лежал значительно ниже уровня рельсов, так что даже решетка, если она есть, не заденет наваленный сверху снег. Опасался Скуайрс только того, что машинист заметит дерево слишком рано или вообще его не заметит и наткнется на него. В последнем случае состав сойдет с рельсов, отбросив колесами дерево назад, на спрятавшегося Скуайрса, превратив его, как сострил он сам Грею, в отбивную.

К счастью, не произошло ни того, ни другого. Однако, когда состав полностью остановился и Скуайрс смог проделать в снегу дырочку на уровне глаз, он увидел, что находится под тендером. То есть за один вагон впереди от того места, где ему хотелось бы оказаться.

"Хорошо, хоть маскировка удалась", – подумал Скуайрс, осторожно стряхивая с себя снег. Он находил что-то очень утешительное, исторически справедливое в том, что русские солдаты попались в ловушку, устроенную по русскому типу, – так Распутин погиб от рук царских приближенных, а сам царь был расстрелян революционерами.

Выбравшись из-под снега, Скуайрс услышал крики. Несмотря на то что буквально каждый дюйм его кожи был покрыт теплой термоодеждой, он замерз – и холод, казалось, проникал еще глубже из-за беспросветной темноты вокруг.

Полностью освободившись, Скуайрс услышал скрип сапог по влажным сугробам. За этим последовало яркое сияние вспыхнувших световых шашек, отбросивших на снег круги розоватого света. Темнота под брюхом состава окрасилась в зловещий багровый цвет.

Извиваясь, Скуайрс пополз назад, к первому вагону.

Справа от него бегали российские солдаты, и он, задержавшись на мгновение, расстегнул кобуру на правом бедре. Хотя у него и не было никакого желания создавать международный инцидент, он предпочел бы прочитать в газете отчет о своих преступлениях, вместо того чтобы другие прочитали сообщение о его смерти в заснеженных полях Сибири.

Скуайрс полз быстро. Он оказался под сцепкой тендера и первого вагона как раз в тот момент, когда российские солдаты добрались до поваленного дерева. И это несмотря на то, что он нагребал плечами горы снега, через которые ему приходилось потом перебираться. Открыв рюкзак, подполковник достал заряд "Си-4" и ловко прижал его к металлу, с которого бурыми снежными хлопьями посыпалась ржавчина. Когда вся взрывчатка была уложена на место, Скуайрс достал часовой механизм диаметром три дюйма и запихнул в кусок пластида положительный и отрицательный контакты. Над цифровой клавиатурой имелись две кнопки, и он нажал левую. Таймер включился, и Скуайрс ввел с клавиатуры интервал времени. Когда крохотный дисплей показал 60:00:00, он нажал правую кнопку, фиксируя показания. Затем одновременно нажал левую и правую кнопки, запуская обратный отсчет.

Отталкиваясь ногами от рыжевато-бурого снега, Скуайрс, извиваясь, прополз к середине первого вагона. Справа над головой он слышал глухие удары. Судя по всему, при резком торможении груз сместился, и сейчас его укладывали на место. Усиленно работая ногами, Скуайрс прополз еще несколько шагов и, остановившись прямо под источником шума, заложил там взрывчатку. Вставив таймер, он повторил процесс установки времени взрыва второго, более мощного заряда пластида. Перебравшись под следующий вагон, Скуайрс третьим зарядом "Си-4" подготовил и его к тому, чтобы вагон взлетел на воздух.

Закончив, он позволил себе сделать выдох. Бросив взгляд в сторону головы состава, Скуайрс определил, что солдаты уже почти полностью убрали дерево с железнодорожного полотна. Времени у него осталось в обрез.

Выскользнув из лямок рюкзака, Скуайрс осторожно опустил его на землю справа от себя, а сам чуть сместился влево. Выбравшись из-под вагона, он перевернулся на живот и некоторое время неподвижно лежал в длинной тени состава, освещенного розоватым заревом световых шашек. Взглянув на фосфоресцирующий циферблат часов, Скуайрс с удовлетворением отметил, как быстро все прошло. Он знал, что если бы попробовал заранее отработать эти действия на базе в Квонтико, то сейчас, в боевой обстановке, на них потребовалось бы минимум на десять, а то и на двадцать процентов больше времени. Скуайрс понятия не имел, почему так происходит. Однако все обстояло именно так.

Повернувшись в сторону головы состава, Скуайрс, подтягиваясь на локтях, прополз к сугробу рядом с тендером. Он стал разгребать снег: это явилось для Ньюмайера сигналом начинать выбираться из ямы. Рядовой дрожал от холода; он прикусил край защитной маски на лице, чтобы у него не клацали зубы. Скуайрс похлопал Ньюмайера по плечу, подбадривая его, и тот перекатился на живот. Когда Грей его закапывал, Ньюмайер держал на груди 9-мм "беретту". Сейчас он убрал пистолет в кобуру.

Ньюмайер знал, что делать дальше, поэтому Скуайрс пополз обратно ко второму вагону.

Следующие действия ему хотелось бы отработать заранее. Но хотя солдат российского спецназа может обходиться без сна в течение семидесяти двух часов, израильские десантники из разведывательного батальона "Сайерет цан-ханим" могут приземляться с парашютом на спину бегущего верблюда, а офицер Оманской королевской гвардии однажды убил у него на глазах человека, вонзив ему в горло заколку для шляпы, Скуайрс знал, что ни один солдат на свете мастерством импровизации не может сравниться с "бомбардиром". Именно в этом заключалась основная "прелесть" группы, благодаря которой она становилась в руках Опцентра идеальным оружием для решительного пресечения в зародыше кризисных ситуаций.

Закрепив детонатор на поясе, Скуайрс надел компактный противогаз и достал из кармана на левом бедре шоковую гранату. Большим пальцем правой руки он выдернул чеку, продолжая сжимать предохранительную скобу. Затем Скуайрс достал из подсумка баллон со слезоточивым газом "М-54" и зажал его в левой руке, просунув большой палец в кольцо чеки. Ньюмайер проделал то же самое, и они, поднявшись на ноги, приблизились к окнам первого и второго вагонов.

Глава 60

Вторник, 07.53, Вашингтон

– Ну, где же он?

Худ собирался задать этот же самый вопрос, но Боб Герберт его опередил.

Вот уже несколько минут в кабинете царила полная тишина, и Худ мысленно прокручивал в голове свой разговор с Орловым, пытаясь убедить себя в том, что не дал русскому генералу в руки ничего такого, что можно было бы использовать против "Бомбардира". Орлову уже было известно про обе группы, известно про то, где они находятся. Худ по-прежнему был уверен, что их разговор был направлен на быстрейшее разрешение кризиса. Если бы Орлов думал только о том, как придать себе дополнительный вес, он бы уже давно использовал для этой цели свое высокое положение в России. Директору Опцентра хотелось верить, что герой-космонавт не только является патриотом своей Родины, но и беспокоится о судьбах всего мира.

Однако командует составом его сын, напомнил себе Худ, а это может перевесить самые святые устремления.

Вдруг запищал телефон, и все вздрогнули. Нажав кнопку, Худ ответил на вызов.

– Сообщение от "бомбардира" Хонды, – доложил Жучок Беннет.

– Давай его сюда, – сказал Худ, – и выведи на компьютер карту тех мест. Если генерал Орлов снова выйдет на связь, немедленно соединяй его с нами.

Директор Опцентра пододвинул телефон на край стола, к Майку Роджерсу. Генерал, похоже, оценил этот жест.

Послышался голос Иси Хонды, прошедший по защищенной линии связи, ясный и на удивление отчетливый.

– Как было приказано, докладывает рядовой Хонда.

– На связи генерал Роджерс. Говорите, рядовой.

– Сэр, мост находится в зоне видимости, и снегопад утихает. Трое "бомбардиров" находятся в точке с координатами 9518-828 и обеспечивают путь к отступлению, трое "бомбардиров" вышли к составу, точка 6987-572. Подполковник Скуайрс собирается заминировать состав пластидом, временно вывести из строя всех пассажиров шоковыми гранатами и слезоточивым газом, захватить состав, очистить его от людей и, отогнав подальше, взорвать. Он опасается, что осколки парового котла могут разлететься далеко и кого-нибудь задеть. Подполковник Скуайрс присоединится к нам в месте эвакуации после того, как цель будет нейтрализована.

Худ посмотрел на топографическую карту, покрытую координатной сеткой. Расстояния были критическими, но все же план был осуществимым.

– Рядовой, – сказал Роджерс, – есть ли признаки того, что русские не собираются оказывать сопротивление?

– Сэр, со своего места мы их не видим. Подполковник Скуайрс перегородил железнодорожный путь, повалив на него дерево. Это мы слышали. Затем мы услышали шум приближающегося состава, визг тормозов, услышали, как состав остановился. Но увидеть его мы не можем.

– Выстрелы были?

– Нет, сэр, – ответил Хонда.

– Если возникнет необходимость передать приказ группе "Бета", это осуществимо? – спросил Роджерс.

– Только в том случае, если один из нас вернется назад, – сказал Хонда. – На вызов по радио они не ответят. Сэр, я должен догонять остальных, но я постараюсь докладывать вам о развитии событий.

Роджерс поблагодарил его и пожелал удачи, а тем временем Худ вызвал на вторую линию Беннета и попросил вывести на печать самые последние фотографии места события, полученные ОНР. Роджерс и Герберт поспешили к принтеру, горя нетерпением увидеть распечатки.

В этот момент на экране снова появилось лицо Орлова. Российский генерал был заметно встревожен, и Худ украдкой дал Лиз Гордон знак подойти ближе. Психолог остановилась рядом с ним, вне зоны действия видеокамеры на мониторе, но так, что ей было видно изображение.

– Прошу прощения за задержку, – сказал Орлов. – Я передал радисту группы приказ остановить поезд и позвать к рации моего сына, но затем связь оборвалась. Честное слово, я не знаю, что там произошло.

– Я только что узнал, что мои люди перегородили рельсы поваленным деревом, – сказал Худ, – но, насколько мне известно, боевого столкновения не было.

– В таком случае, возможно, мой приказ поступил вовремя, – сказал Орлов.

Худ отметил, что генерал опустил взгляд.

– Звонит Никита, – сказал он. – Джентльмены, я еще вернусь на связь.

Изображение погасло. Худ тотчас же повернулся к Лиз.

– Ну, какое у вас впечатление?

– Взгляд уверенный, голос чуть тише нормального, плечи опушены, – задумчиво промолвила Лиз. – Я считаю, этот человек говорит правду, бремя которой ему не по душе.

– Мне показалось то же самое, – Худ улыбнулся. – Благодарю вас, Лиз.

Она улыбнулась в ответ.

– Всегда к вашим услугам.

В этот момент зажужжал принтер, и Худу показалось, что Роджерс и Герберт, увидевшие первое появившееся цифровое изображение, внезапно стали очень похожи на Орлова.

Глава 61

Вторник, 20.54, неподалеку от Хабаровска

Восстановлению связи мешало то, что пальцы прапорщика Федорова окоченели от холода. Опустившись на корточки рядом со спутниковой тарелкой, радист перочинным ножом зачистил изоляцию, обнажая провод, и засунул его в разъем. Федорова раздражало то, что за его действиями наблюдали двое пассажиров, обсуждавших вслух, как лучше зачищать провода.

Закончив, прапорщик протянул трубку лейтенанту Орлову, нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу рядом. Движения Федорова, лишенные торжественности, были быстрыми и четкими.

– Никита, – послышался голос генерала Орлова, – у вас все в порядке?

– Так точно, товарищ генерал. Мы убираем с путей поваленное дерево...

– Я хочу, чтобы вы остановились.

– Товарищ генерал, не понимаю... – сказал Никита.

– Отзови своих людей. Вы не должны вступать в бой с американскими солдатами, это понятно?

Порыв ледяного ветра, ворвавшийся в окно, проник Никите за ворот. Однако холодную дрожь он ощутил не от этого.

– Товарищ генерал, не просите меня сдаться в плен...

– В этом нет никакой необходимости, – остановил сына Орлов. – Но ты должен беспрекословно выполнять мои приказы. Это понятно?

Никита колебался.

– Так точно, – наконец ответил он.

– Я поддерживаю постоянную связь с американским командованием, – продолжал Орлов. – Держи линию открытой, и я сообщу тебе дальнейшие...

Остальное Никита не расслышал. Послышался глухой стук предмета, упавшего на деревянный пол вагона. Обернувшись, Никита увидел, как к нему медленно катится граната; через мгновение последовала ослепительно яркая вспышка и многократно повторившийся оглушительный грохот. Все находящиеся в вагоне закричали, но Никита различил еще один хлопок, за которым последовало шипение вырывающегося газа.

Выхватив пистолет и бросившись к двери в головной части вагона, Никита не смог удержаться от мысли, насколько тонко все было продумано: сначала шоковая граната заставляет всех зажмуриться, затем слезоточивый газ обеспечивает то, что глаза и дальше останутся закрытыми, однако при этом не будет травм зрительных органов, неизбежных при использовании слезоточивого газа в таком замкнутом пространстве.

"И никаких долгосрочных последствий, которые можно было бы представить в Организацию Объединенных Наций", – в ярости подумал Никита.

Он предположил, что американцы пытаются выкурить его солдат из вагонов, чтобы можно было спокойно расправиться с ними и захватить груз. Несомненно, нападавшие рассыпались в окрестных зарослях, и преследовать их в темноте бессмысленно. Но его американские коммандос не возьмут, и груз они не получат. Нащупывая левой рукой дорогу в темноте, Никита мысленно проклинал своего отца, решившего, что американцам можно верить... что именно они, а не генерал Косыгин, болеют всем сердцем за Россию.

Приблизившись к двери, Никита закричал:

– Старший сержант Верский, прикройте нас!

– Слушаюсь, товарищ лейтенант! – крикнул в ответ Верский.

Выйдя из вагона и выбравшись из клубящегося облака слезоточивого газа, Никита открыл глаза. Он увидел людей Верского, распластавшихся в снегу, готовых открыть огонь по врагу. У него за спиной прапорщик Федоров и еще один солдат помогали перепуганным пассажирам покинуть поезд.

Отбежав от состава, Никита окликнул солдата на крыше, наблюдавшего за противоположной стороной.

– Рядовой Чижов, ты ничего не видишь?

– Никак нет, товарищ лейтенант.

– Но как такое может быть? – закричал Никита. – Гранаты ведь залетели с той стороны!

– Товарищ лейтенант, к составу никто не приближался!

"Но это же невозможно", – подумал Никита. Гранаты были заброшены рукой, а не выпущены из гранатомета. Кто-то должен был приблизиться к составу вплотную. И тут до него дошло, что в этом случае на снегу должны остаться следы.

Оставляя за собой облачка пара, вырывающегося с дыханием, Никита побежал по глубокому сугробу к паровозу, чтобы заглянуть за него.

Глава 62

Вторник, 22.56, неподалеку от Хабаровска

Присев на корточки за валуном размером с антикварный "Форд-Т" его отца, сержант Чик Грей не видел, как Скуайрс и Ньюмайер забрасывали гранаты в окна вагонов. Но когда гордость школьной легкоатлетической команды Велли-Стримс увидел, как угольно-черный снег словно озарился магниевой вспышкой, для него это послужило сигналом стартового пистолета. Грей уже успел украдкой взглянуть на паровоз, и сейчас он, перекатившись через валун, побежал сквозь снег к составу, низко пригибаясь. Он увидел, как Скуайрс и Ньюмайер забираются через окна в вагоны. Сержант вслушался, ожидая услышать характерный звук выстрелов из "беретты", но ничего не услышал. Затем из заднего окна второго вагона повалил дым, и Грей мельком успел увидеть Ньюмайера, который возился со сцепкой, пытаясь отцепить последний, пассажирский вагон. Наконец красный вагон, освободившись, медленно пополз назад. У него на крыше беспомощно суетился российский солдат.

Грей испытал прилив гордости за операцию, мастерски разработанную Скуайрсом: если удастся избежать человеческих жертв, она войдет в учебники сил специального назначения.

"Не оставайся на линии прицеливания!" – мелькнула у него мысль, и он метнулся сначала влево, затем вправо. Только сейчас до Грея дошло, что торжествовать победу еще рано, и он сурово, как это принято у "бомбардиров", отчитал себя.

Когда до состава оставалось еще несколько ярдов, сержант увидел тень, мелькнувшую с противоположной стороны паровоза. Кто-то собирался обежать вокруг состава, и Грей, не желая терять времени, подпрыгнул и уцепился за скобу сбоку кабины. Подтянувшись, он закинул ноги в окно, отпустил скобу и спрыгнул внутрь, приседая на корточки.

Машинист изумленно обернулся. Крепко стиснув левую руку в кулак, Грей выбросил его машинисту в подбородок. Затем последовал удар ногой в колено, и несчастный со стоном повалился на пол.

Сержант не хотел его оглушать – ему нужно было лишь пробудить у машиниста желание сотрудничать на тот случай, если сам Грей не сможет догадаться, как запустить машину. Впрочем, управиться с контроллером заслонки и тормозом оказалось проще простого. Подняв ногой педаль тормоза вверх, в выключенное положение, Грей левой рукой потянул контроллер на себя. Паровоз дернулся вперед.

– Прыгай! – рявкнул на машиниста сержант.

Молодой русский солдат с розовым безусым лицом попытался было подняться на ноги, но не смог и рухнул на колени.

"Бомбардир" указал ему на окно.

– Dah-dosvedahnya! – приказал он, употребив единственное знакомое русское слово. – Прощай!

Русский колебался. Внезапно резким движением он попытался выхватить из кобуры на левом бедре Грея "беретту". Сержант с силой ткнул ему в висок согнутым локтем. Солдат отлетел в угол кабины, словно боксер, пропустивший апперкот.

– Ах ты, собака! – выругался Грей.

Толкнув контроллер еще дальше от себя, он взвалил русского на плечи, словно мешок с мукой, поднес к окну и вышвырнул спиной вперед в проплывающий мимо сугроб. Задержавшись на мгновение, сержант оглянулся и увидел, что русские солдаты бегут за тронувшимся составом, пытаясь на него забраться. Однако их остановил огонь из двух головных вагонов, а скоро экспресс "Бомбардир" уже несся в ночную темноту с заслонкой, открытой на три четверти.

Когда состав тронулся, Никита как раз обходил предохранительную решетку паровоза. Отскочив с путей, он ухватился за скобу трапа и, вскарабкавшись, оказался на боковой платформе. Присев на корточки, Никита прижался к стенке котла, держа на изготовку автомат "АКСУ". С нарастающей злостью он увидел, как из окна кабины вылетел рядовой Максимович, а американцы, захватившие вагоны, открыли огонь по его людям, законным хозяевам состава, заставив их искать укрытие за камнями и деревьями.

"И этих людей пытается ублажить мой отец!" – внутренне вскипел Никита.

Паровоз набирал скорость. Из окон вытекали последние струйки слезоточивого газа.

Пригибаясь, Никита переложил автомат с укороченным стволом в левую руку и, поднявшись на две ступеньки, оказался на трапе, проходящем вдоль котла. Ухватившись за шаткий поручень, младший лейтенант направил короткоствольный автомат на кабину и медленно двинулся вперед.

Когда Никита оказался под трубой, всего в восьми шагах от кабины, оттуда выглянул ничего не подозревающий американец.

Глава 63

Вторник, 16.02, Москва

Министр внутренних дел Догин пребывал в приподнятом настроении. Даже в очень приподнятом. Впервые за целый день оставшись в одиночестве у себя в кабинете, он наслаждался приближающимся триумфом. Войска генерала Косыгина без происшествий продвигались по территории Украины. Поступали сообщения о том, что население, русские и украинцы, встречает их с красными советскими флагами.

Польские войска выдвинулись к границе с Украиной. НАТО и Соединенные Штаты перебросили части из Англии в Германию, на границу с Польшей. Военные самолеты НАТО, демонстрируя силу, летали в небе над Варшавой. Но ни один иностранный солдат не ступил на польскую землю. И не должен был ступить. Российские агенты были готовы поджечь пороховые бочки по всему земному шару. Соединенным Штатам остается только бессильно наблюдать, как Россия отвоевывает свою историческую сферу влияния, поскольку в противном случае американским солдатам придется гасить пожар народных возмущений повсюду – от Латинской Америки до Ближнего Востока. Как раз сейчас специальный представитель Догина в Вашингтоне, Савицкий, обсуждал с представителями Государственного департамента за закрытыми дверями цели и задачи России. Новый российский посол в США, назначенный Жаниным, уже встретился с госсекретарем Линкольном. Но встречей с Савицким Соединенные Штаты неофициально признали, что в России есть и второе жизнеспособное правительство, с которым необходимо считаться. А ячейке "Грозная" для этого даже не пришлось взрывать бомбы.

Новые политические союзники Догина согласились подождать с оплатой, а президент Жанин постоянно натыкается на завалы, преградившие все каналы информации и управления. Он не смог оперативно принять действенные ответные меры, и Догин гордился тем, насколько эффективнее оказались его шаги, чем неудавшийся путч, направленный против Михаила Горбачева. Вовсе не обязательно изолировать лидера с помощью пушек и солдат. Достаточно лишить его способности видеть и слышать, и он станет совершенно беспомощным.

Догин удовлетворенно хмыкнул. Что остается делать этому идиоту Жанину – обратиться по телевидению к своим избирателям и заявить, что он понятия не имеет о том, что происходит в его собственном правительстве? Пожалуйста, подскажите хоть кто-нибудь!

Министр опасался только того, что непредвиденная задержка с доставкой денег выведет из себя Шовича, однако пока что эта тревога не материализовалась. Несомненно, бандит уже покинул пределы России по одному из фальшивых паспортов, чтобы постоянно находиться в движении, как это делал во время Второй мировой войны генерал Паттон, сбивая тем самым с толку врагов и недругов. Впрочем, Догину не было никакого дела до того, куда подевался Шович. Он ничего не будет иметь против, если этот червяк забьется в какую-нибудь щель.

Пока что единственным источником неприятностей остается Сергей Орлов. Догин со своими союзниками пытается вылечить свою больную Родину, а для этого приходится кое в чем преступать закон. Министр ожидал, что такой человек старой закалки, как генерал Орлов, будет недоволен подобным откровенным подходом, но он никак не мог представить, что бывший космонавт в открытую бросит ему вызов, пойдя наперекор полковнику Росскому. "Тем самым, – подумал Догин, – Орлов, по сути дела, поставил крест на своей карьере. Покинув боевые порядки русских войск, он присоединился к британскому 27-му уланскому полку, несущемуся на полном скаку в Долину смерти"[22].

Догин был зол на генерала. Однако Орлов сделал свое дело, помог убедить неуступчивых политиков осуществить финансирование Операционного центра, поскольку всем было известно, что он человек честный и принципиальный. И ему позволили бы и дальше оставаться на своем посту, если бы он согласился присоединиться к команде Догина.

Окинув взглядом старые карты на стенах кабинета, министр ощутил пьянящий восторг при мысли о том, что он добавит к ним еще одну – карту возрожденного Советского Союза.

Взглянув на часы, он решил, что ураган над Дальним Востоком уже должен закончиться, и состав с деньгами сейчас подъезжает к Хабаровску. Сняв трубку, Догин попросил помощника соединить его с генералом Орловым. Как только прибытие состава подтвердится, надо будет выслать самолет, который встретит деньги в Биробиджане, административном центре Еврейской автономной области, расположенном на берегу реки Вира. На заводе зерноуборочных комбайнов "Дальсельмаш" есть взлетно-посадочная полоса, которая сможет принять военный самолет средних размеров.

В голосе человека, ответившего министру, не было ни тени страха. Это был тот самый уверенный в себе генерал, с которым Догин имел дело раньше. Больше того, теперь Орлов говорил агрессивно.

– Ваш план провалился, – сразу же перешел в нападение генерал.

Министр изобразил недоумение.

– Какой план? С составом что-нибудь случилось?

– Можно сказать и так, – ответил Орлов. – Пока мы с вами говорим, его штурмует отряд американских коммандос.

Догин выпрямился в кресле.

– Но ведь... за состав отвечали вы лично! Вы и ваш сын!

– Не сомневаюсь, Никита сейчас делает все возможное, чтобы отбить нападение американцев, – сказал Орлов. – А те находятся в очень невыгодном положении. Они получили приказ не стрелять в наших людей.

– Это же какое-то безумие! – взорвался Догин. – Где полковник Росский?

– Гоняется за шпионами, – ответил Орлов. – А те упорно от него ускользают. Они поймали человека, который за ними следил, и через его рацию связали меня с Оперативным центром в Вашингтоне. Вот откуда мне известно о плане американцев. Мы постарались сообща придумать какой-нибудь выход.

– Я не желаю больше слышать о ваших неудачах, – отрезал Догин. – Немедленно разыщите Росского, и, как только он появится, вы сдадите ему командование центром.

– Вы забываете, – напомнил Орлов, – что сместить меня с должности может только президент.

– Вы уйдете сами, генерал Орлов, иначе я просто вышвырну вас из центра!

– А как туда попадут Росский и его чернорубашечники? – насмешливо спросил Орлов. – В настоящий момент доступ в центр полностью закрыт для всех без исключения.

– Росский со своим спецназом отобьет центр у вас! – предупредил Догин.

– Возможно, – согласился Орлов. – Но он в любом случае не успеет спасти ваш состав... и ваше дело.

– Генерал! – перешел на крик Догин. – Задумайтесь над тем, что вы делаете. Подумайте о своем сыне, о жене...

– Я их люблю, – остановил его Орлов, – но в настоящий момент я в первую очередь думаю о России. И хочется надеяться, не я один. До свидания, Николай Александрович.

Орлов закончил разговор, а Догин еще чуть ли не целую минуту сидел, сжимая трубку. Неужели он проделал такой долгий путь только ради того, чтобы его остановил Орлов?

С раскрасневшимся от ярости лицом Догин дрожащей рукой положил трубку на аппарат и попросил своего помощника вызвать на связь главнокомандующего ВВС маршала Дайку. Американцы проникли в Россию по воздуху и, несомненно, собираются уходить тем же самым путем, быстрым и эффективным. Он не допустит этого, и если с его грузом что-нибудь случится, Соединенным Штатам придется вернуть ему пропавшие деньги, в противном случае американские солдаты будут возвращаться домой, при содействии Шовича, разрезанными на куски.

Глава 64

Вторник, 23.10, неподалеку от Хабаровска

Скуайрс проводил взглядом последние тоненькие струйки слезоточивого газа, поднявшиеся к потолку и ускользнувшие в окно и дверь. Его глаза и рот были защищены противогазом, с которым он уже успел сродниться, уши напряженно ловили малейшие признаки опасности. Подполковник подбежал к развалившемуся штабелю ящиков в конце вагона и ножом приподнял на одном из них крышку.

Внутри лежали деньги. Много денег, плата за страдания, которой было назначено причинять новые страдания.

"Вместо этого, – подумал Скуайрс, сверившись с часами, – через тридцать две минуты все это превратится в конфетти. Еще двадцать минут он со своим крохотным отрядом будет вести состав вперед, туда, где русские уже не смогут его настичь. Дальше они пойдут пешком к мосту, а у них за спиной, подобно библейским Содому и Гоморре, взлетят к небу два вагона грязных денег..." Скуайрс ощутил прилив того сознания правоты, которое, наверное, испытывали все американцы от Томаса Джефферсона до Розы Паркс[23], – удовлетворение и гордость сказать «Нет!» чему-то низменному, порочному.

Скуайрс направился к двери в хвостовой части вагона. Он уже собирался перейти в следующий вагон, чтобы проведать Ньюмайера, но вдруг резко обернулся, услышав звуки выстрелов.

Это из паровоза? Но как такое может быть? Теперь, когда состав мчится вперед, Грей ни в кого стрелять не будет.

Окликнув Ньюмайера, Скуайрс пробежал вперед вагона и, шагнув в облака черного дыма, которые прижимал к земле сильный встречный ветер, начал осторожно, на ощупь пробираться по тендеру.

У Никиты было время только на короткую очередь, но он понял, что зацепил американца. Он увидел, как дернулось его плечо, как на белом камуфляже расплылось темное пятно крови.

Никита быстро прошел к кабине. Казалось, паровоз полностью отрезан от остального поезда, скрытого в облаках черного дыма и в искрящихся частицах поднятого снега. Добравшись до кабины, он шагнул к окну и направил внутрь свой автомат.

Никита заглянул внутрь.

Кабина, освещенная тусклым оранжевым заревом, пробивающимся из топки, была пустой. Его взгляд метнулся из угла в угол.

Он посмотрел вверх и успел увидеть на крыше кабины черное лицо и дуло нацеленной на него "беретты". Никита быстро нырнул в окно, получив все-таки пулю в правое бедро. Американец продолжал стрелять.

Поморщившись, Никита ощупал левой рукой ногу. Штанина быстро промокла от крови. Боль была такой, словно ногу зажали в тиски, но гораздо больше Никиту беспокоило то, что он не предугадал действий американца, который выбрался из кабины через окно и затаился на крыше.

Вопрос стоял так: что делать дальше?

Перекатившись на живот, Никита с трудом встал и, опираясь только на здоровую ногу, заковылял к контроллеру. Сейчас главное – остановить состав и дать возможность спецназовцам его догнать.

Продвигаясь по кабине, Никита переводил взгляд с одного окна на другое, держа автомат поднятым, обвив указательным пальцем спусковой крючок. Американец обязательно постарается вернуться, и сделать это он сможет только через одно из окон.

Но вдруг снова послышался до боли знакомый хлопок, и кабина взорвалась обжигающим белым светом.

– Нет! – завопил Никита, зажмуриваясь и пятясь к задней стенке кабины. Оглушительный грохот взрыва шоковой гранаты был многократно усилен замкнутым помещением и металлическими стенками кабины. Никита зажал уши руками, пытаясь хоть как-то их защитить. Он проклинал собственную беспомощность. Стрелять вслепую нельзя, так как в тесной кабине его наверняка зацепит рикошет.

Однако надо что-то делать. С трудом доковыляв до передней части кабины, Никита попытался бедром левой ноги задвинуть контроллер обратно. Однако не в силах устоять на правой ноге, он повалился на четвереньки, непроизвольно хватаясь левой рукой за рычаг. Крича от боли в ушах, раздираемых невыносимым грохотом, Никита потянул рычаг до отказа на себя, но почувствовал, что чья-то нога, обутая в тяжелый ботинок, тотчас же вернула его в прежнее положение. Он тщетно попробовал ухватить своего невидимого противника, но наткнулся лишь на пустоту. Тогда Никита резко повел вправо и влево стволом автомата в надежде обнаружить живую плоть.

– Давай сразимся один на один! – крикнул он. – Трус!

Вдруг вспышка погасла, грохот взрывов прекратился, и единственным звуком остался громкий гул в ушах и стук собственного сердца.

Всмотревшись в темноту, лейтенант увидел в углу скрюченную фигуру. Кровь на морозе замерзла, но он все же разглядел рану, увидел, что его пули проделали несколько дыр в одежде, но лишь одной удалось пробить край бронежилета.

Никита поднял автомат, целясь американцу в лоб, чуть выше очков.

– Не надо, – произнес по-английски голос слева от него.

Обернувшись, российский офицер увидел нацеленную в него из окна "беретту".

Будь он проклят, если позволит незваному пришельцу диктовать свои условия. Никита быстро вскинул автомат, собираясь пристрелить второго американца независимо от того, успеет тот выстрелить сам или нет. Однако в этот момент внезапно ожил раненый, лежавший в углу. Обвив ногами Никиту за пояс, он повалил его на спину и удерживал так до тех пор, пока второй, забравшись в кабину, его не разоружил. Никита попробовал было сцепиться с ним в схватке, но боль в ноге не позволяла ему даже просто стоять, не говоря уже о том, чтобы драться. Новоприбывший поставил Никите колено на грудь, прижимая его к полу, а каблуком другой ноги пихнул контроллер вверх, снова увеличивая скорость паровоза. Не убирая колена, он достал что-то вроде страховочного троса и привязал Никиту за щиколотку здоровой ноги к рукоятке двери чуть ниже окна. Российский офицер никак не мог дотянуться до рукоятки и освободиться, и второй раз за ночь ему стало стыдно.

"Эта парочка спокойно забралась на крышу и устроила ловушку, – с горечью подумал Никита. – А я шагнул в нее, словно безмозглый новичок!"

– Приносим свои извинения, лейтенант, – сказал по-английски второй американец, поднимая с лица очки.

К кабине приблизился третий. Окликнув тех, кто находился внутри, и получив ответ, он забрался через окно.

Новоприбывший при свете распахнутой топки принялся обрабатывать товарищу рану, а другой, судя по всему, старший группы, склонился над Никитой, осматривая его ногу. Воспользовавшись этим, Никита левой рукой стиснул рычаг, стараясь его поднять. Американский командир перехватил его запястье. Никита попытался было лягнуть его свободной ногой, но боль оказалась слишком сильной.

– За напрасные страдания медалей не дают, – сказал командир Никите.

Молодой лейтенант лежал, учащенно дыша. Командир отсоединил от ремня пустой мешочек из-под веревки, ножом отрезал завязки и туго перетянул ими окровавленную ногу Никиты чуть выше раны. Достав второй кусок страховочного троса, он связал Никите руки и прикрепил их к железному крюку на полу кабины.

– Через несколько минут мы покинем состав, – сказал он. – Вас мы возьмем с собой и проследим за тем, чтобы вам была оказана медицинская помощь.

Никита понятия не имел, о чем говорит американец, да ему это было все равно. Эти люди враги, и он любым способом должен помешать им осуществить задуманное.

Руки у него были связаны за спиной. Ногтем большого пальца Никита подцепил искусственный камень на перстне, какие носили все офицеры его полка. Перстень был сделан так, что камень легко вывалился из оправы. При этом из-под него вылезло острое лезвие длиной полдюйма. И этим лезвием Никита принялся незаметно перепиливать кожаный ремень.

Глава 65

Вторник, 16.27, Санкт-Петербург

Пробравшись сквозь толпу митингующих, Пегги и Джордж вошли в Эрмитаж и первым делом направились в туалеты, где переоделись в захваченную с собой одежду: джинсы западного образца, рубашки на пуговицах и американские кроссовки, излюбленную обувь русской молодежи. Убрав морскую форму в рюкзаки, они взялись за руки и по величественной парадной лестнице поднялись на первый этаж Малого Эрмитажа, где находится собрание произведений западноевропейского искусства.

Одна из жемчужин коллекции, полотно "Мадонна Конестабиле" кисти Рафаэля, написанное в 1502 году, получило название по городу в центральной Италии, который на протяжении нескольких столетий был ему домом[24]. Круглый холст, имеющий размеры семь на семь дюймов и заключенный в изящную позолоченную раму, изображает мадонну в голубом платье, сидящую с младенцем Иисусом на руках, на фоне зеленых холмов.

Пегги и Джордж подошли к месту встречи незадолго до назначенного срока. Пегги, делая вид, что изучает висящие на стенах картины, незаметно поглядывала на творение Рафаэля. Джордж, который не видел русского агента даже на фотографии, держал ее за руку, переводя взгляд с картины на картину. Ему было стыдно за то, что ощущение теплых пальцев Пегги в своей ладони доставляло ему такое удовольствие, так как это была не рука его жены. При мысли о том, какой смертельно опасной может быть эта рука, он словно почувствовал электрический импульс.

Ровно в 16.29 рука Пегги напряглась, хотя в ее походке внешне ничего не изменилось. Джордж перевел взгляд на "Мадонну" Рафаэля. Вдоль противоположной стены к полотну медленно приближался мужчина шести футов двух дюймов роста. Он был в свободных белых брюках, коричневых ботинках и голубой ветровке, под которой проступало разрастающееся брюшко. По мере того как русский подходил к картине, Пегги все сильнее сжимала Джорджу руку. Но в самый последний момент русский пересек зал и подошел к Рафаэлю справа, а не слева.

Пегги мягко потянула Джорджа за собой, увлекая его к двери. Теперь она держала его уже обеими руками, опираясь на него. При этом ее взгляд непрерывно скользил по залу, но медленно, а не мечась из стороны в сторону, что привлекло бы внимание. Все посетители находились в движении или стояли, разглядывая картины, за исключением невысокого мужчины в наглаженных коричневых брюках. Его угрюмое круглое лицо казалось здесь совсем не к месту – черная туча среди множества солнечных восторженных выражений...

Пегги остановилась перед "Святым семейством" Рафаэля и указала рукой на безбородого Иосифа и Деву Марию, словно обсуждая картину.

– Вон тот мужчина в коричневых брюках, похоже, следит за Волковым, – прошептала она.

– А я заметил только женщину, – шепотом ответил Джордж.

– Где?

– Она стоит в соседнем зале, – сказал он. – В том, где представлен Микеланджело. Читает путеводитель, лицом к этому залу.

Пегги, сделав вид, будто чихает, отвернулась от полотна. Она увидела женщину, которая стояла, устремив взгляд в брошюру, однако голова ее неподвижно застыла в неестественной позе. Судя по всему, женщина наблюдала за Волковым боковым зрением.

– Отличный улов, – похвалила Джорджа Пегги. – Вдвоем они прикрывают оба выхода. Но из этого еще не следует, что они вычислили нас.

– Быть может, именно поэтому они привели сюда Волкова, – предположил Джордж. – Его используют в качестве приманки. А он предупредил нас об этом.

Прошла минута, и Волков, взглянув на часы, направился прочь от картины. Круглолицый мужчина в коричневых брюках повернулся следом за ним, но женщина осталась стоять на месте. Ей по-прежнему был виден весь зал. Заметив ее действия, круглолицый мужчина тоже остановился.

– Что она высматривает? – высказала свое недоумение вслух Пегги, когда они с Джорджем перешли к следующему полотну.

– Быть может, наш приятель Ронаш сообщил наши приметы.

– Вполне возможно, – согласилась Пегги. – Давай разделимся и посмотрим, что будет.

– Это же безумие! Кто будет нас прикрывать?..

– Нам самим придется себя прикрывать, – остановила его Пегги. – Ты ступай следом за Волковым, а я пройду мимо женщины. Встречаемся на первом этаже у главного входа. Если один из нас попадет в беду, второй уходит один. Договорились?

– Об этом не может быть и речи, – упрямо произнес Джордж.

Пегги наугад раскрыла путеводитель.

– Слушай, – тихим, но решительным тоном промолвила она, – кто-то должен выбраться отсюда и рассказать о случившемся. Описать этих людей, раскрыть их. Неужели ты не понимаешь?

Джордж задумался. Вот в чем главная разница между "бомбардиром" и оперативным агентом. Первый из них – игрок единой команды, второй – одинокий волк. Однако в данном случае волк-одиночка был прав.

– Ну хорошо, – сказал Джордж. – Согласен.

Оторвавшись от путеводителя, Пегги указала на зал с Микеланджело. Кивнув, Джордж взглянул на часы и чмокнул ее в щеку.

– Удачи тебе, – сказал он, направляясь следом за Волковым.

Проходя мимо круглолицего мужчины, Джордж ощутил, как их словно притягивает друг к другу какая-то неведомая сила. Старательно избегая встречи взглядами, он искал в толпе Волкова. Джордж вошел в Лоджии Рафаэля, галерею, устроенную по подобию одноименной в Ватикане. Проходя мимо впечатляющих полотен Унтербергера, он не видел ни круглолицего, ни Волкова.

– Adnu minutu, pazhahlusta, – послышался голос у него за спиной. – Одну минуту, пожалуйста.

Джордж обернулся, напряженно вглядываясь в круглое лицо приближающегося мужчины в коричневых брюках. Он понял слово "пожалуйста" и по поднятому указательному пальцу догадался, что мужчина просит его остановиться. Однако у него не было понятия, как будет проходить разговор дальше.

Джордж мило улыбался. Внезапно из-за спины круглолицего выскочил Волков. Он успел снять ветровку – вот почему американский разведчик потерял его из виду – и теперь держал ее натянутой между двумя руками. Молниеносным движением Волков обмотал ветровкой шею круглолицему, глядя при этом на Джорджа.

– Будь ты проклят, Погодин! – с раскрасневшимся лицом в ярости выкрикнул он.

К нему тотчас же устремились из соседнего зала двое охранников. Прижимая ко рту рации, они вызвали подкрепление.

– Беги! – бросил Волков Джорджу.

"Бомбардир" попятился обратно ко входу в галерею западноевропейского искусства. Оглянувшись через плечо в поисках Пегги, он увидел, что его напарница и женщина из контрразведки успели скрыться из виду. Когда Джордж перевел взгляд на Волкова, Погодин уже выхватил из внутреннего кармана пиджака маленький пистолет "ПСМ". Не успел Джордж двинуться с места, как Погодин завел руку за спину и выстрелил в своего противника.

Он сделал всего один выстрел. Волков осел на колени, затем повалился на спину. Из раны в боку хлынула струя крови. Подавив желание последовать за Пегги и убедиться в том, что с ней все в порядке, Джордж быстро развернулся и поспешил к величественной лестнице Эрмитажного театра, ведущей вниз.

Уходя, он не видел, что сзади, со стороны арки в южной оконечности галереи, за ним наблюдает еще одна пара глаз, прошедших подготовку спецназа, острых и хищных, словно глаза ястреба.

Глава 66

Вторник, 23.47, неподалеку от Хабаровска

Он двигался подобно тени Питера Пэна[25], черный силуэт меняющейся формы, едва различимый на фоне темных предметов внизу, на земле, и темного неба над ней.

Матово-черные лопасти несущего винта с загнутыми концами и бесшовный округлый фюзеляж "Москита" практически не отражали свет, а специальное покрытие поглощало излучение радиолокаторов. Двигатели почти не издавали шума, а бронированные кресла, ремни безопасности, комбинезоны и шлемы членов экипажа также были черными, чтобы их невозможно было разглядеть в кабине.

Вертолет необнаруженным летел над железобетонными зданиями маленьких городов и бревенчатыми избами деревень. Радар и полноцветный топографический дисплей, работающие в сочетании с автопилотом, в компьютер которого была заложена программа исправления ошибок, позволяли пилоту избегать встречи с другими летательными аппаратами, которые могли бы обнаружить вертолет, и менять курс, обходя стороной горные вершины, поднимающиеся в небо выше чем на четыре тысячи футов – именно на такой высоте он летел.

Британское разведывательное судно, находящееся в Северном Ледовитом океане, перехватило радиосообщение из Москвы в Биробиджан с приказом выслать вертолеты навстречу составу. Быстрые расчеты, произведенные вторым пилотом Йовино на бортовом компьютере, показали, что вертолеты доберутся до места как раз тогда, когда "Москит" уже улетит оттуда. И если русским не поможет приличный попутный ветер, который при этом существенно замедлит продвижение "Москита", противники разминутся, так и не увидев друг друга.

"Если только не возникнет заминки", – напомнил первый пилот Карс. На этот случай у него был приказ немедленно разворачиваться и возвращаться в сторону Японского моря. Степень готовности военных летчиков помочь оперативной группе определялась не чувством сострадания, а вместимостью топливного бака "Москита".

– Подходим к цели, – доложил второй пилот Йовино.

Карс посмотрел на топографический дисплей. На двенадцатидюймовом экране перемещались изображения объектов, полученные со спутников и переведенные в зрительные образы компьютерами Пентагона. Можно было разглядеть даже отдельные ветки деревьев.

Проскользнув бесшумной тенью над самой вершиной плоской сопки, вертолет нырнул в долину. Компьютер показал на экране железнодорожное полотно.

– Перехожу на визуальный контроль, – доложил Карс, сообщая о том, что теперь он будет смотреть не на топографический образ, а на саму местность за стеклом кабины.

Оторвавшись от экрана, первый пилот прильнул глазами к окуляру прибора ночного видения, оснащенного широкоугольным инфракрасным излучателем переднего обзора. Приблизительно в миле впереди он увидел в снегу костер и сгрудившихся вокруг него людей. Судя по всему, это были бойцы российского спецназа, которых ссадили с поезда.

Карс нажал кнопку на шлеме. У всех "бомбардиров" в подошвы ботинок был вмонтирован передатчик, с помощью которого можно было определить их местонахождение. Пилот обвел взглядом вокруг, ища сигналы. На экране, проецируемом на стекло шлема, замигали красные точки – три в одном месте и три в другом.

Карс перевел взгляд выше. Вдалеке за высокими сопками к небу поднимался столб дыма.

Три сигнала подавались именно оттуда.

– Вижу состав, – сказал Карс.

Йовино ввел с клавиатуры координаты и посмотрел на топографический дисплей.

– Место эвакуации находится в полутора милях к северо-западу от нашего настоящего местонахождения. Судя по всему, группа разделилась.

– Как дела у нас со временем? – спросил первый пилот.

– Идем с опережением графика на пятьдесят три секунды.

Карс начал спускаться, одновременно разворачивая "Москит" на северо-запад. Вертолет послушно откликался на штурвал, словно планеры, которые Карс запускал в детстве, легко и уверенно рассекая воздух. Впечатление еще больше усиливалось бесшумной работой несущего винта.

Пролетев над склонами первого из трех параллельно идущих ущелий, пилот снизился до пятисот футов и повернул строго на север.

– Вижу мост, – доложил Карс, увидев старый железный мост, пересекающий все три ущелья. – Цель обнаружена, – добавил он, заметив у входа на мост троих "бомбардиров".

– До выхода на цель сорок шесть... сорок пять... сорок четыре секунды, – доложил Йовино, введя в компьютер координаты моста.

Карс перевел взгляд на юго-восток и увидел клубы дыма паровоза.

– Я вижу только троих из шести, – сказал он. – Начинаю снижаться. Приготовиться к приему пассажиров на борт.

– Вас понял, – ответил Йовино.

Пока Карс на полной скорости подлетал к цели, второй пилот следил за цифрами часов, ведущих обратный отсчет времени. За семь секунд до срока он нажал кнопку, и крышка заднего люка скользнула вперед. На это ушла одна секунда. За пять секунд до срока вертолет сбросил скорость, и Йовино нажал вторую кнопку. Выдвинулся рычаг, и с него начала разматываться черная веревочная лестница длиной двадцать пять футов. Она развернулась за четыре секунды, и "Москит" плавно застыл в двадцати семи футах над поверхностью земли.

Первым на борт вертолета поднялся Иси Хонда. Йовино вопросительно посмотрел на него.

– Где остальные? – спросил он.

– На поезде, – ответил Хонда, втискиваясь в тесный отсек и помогая подняться Сондре Де-Вонн.

– И что они собираются делать?

– Сойти с поезда и встретиться с нами, – ответил Хонда.

Вдвоем с Сондрой они помогли подняться Уолтеру Папшоу.

Йовино посмотрел на Карса, тот кивнул, показывая, что все слышал.

– Что мы выиграем, если полетим к ним навстречу? – спросил первый пилот своего помощника.

Не успел Папшоу забраться в кабину, а Йовино уже склонился над компьютером, рассчитывая, сколько дополнительного горючего придется сжечь, если не ждать состав на месте, а полететь навстречу. Единственным неизвестным параметром было то, когда трое "бомбардиров" покинут состав, но Йовино приходилось исходить из предположения, что это произойдет до появления вертолета.

– Нам лучше лететь навстречу, – наконец доложил второй пилот, нажимая кнопку.

Лестница смоталась, рычаг убрался, и люк закрылся. Все эти операции осуществлялись за счет энергии аккумуляторных батарей и не требовали затрат топлива; напротив, с размотанной лестницей и открытым люком возрастет сопротивление воздуха, что приведет к дополнительным затратам горючего.

– Что ж, подбросим ребят, – сказал Карс.

Удерживая "Москит" на высоте двадцать семь футов, он развернулся плавно и аккуратно, словно стрелка компаса, и полетел навстречу приближающемуся составу.

Глава 67

Вторник, 08.49, Вашингтон

– Послушайте, Поль, что это у вас там за операция в духе вестернов?

Поль Худ посмотрел на одутловатое лицо Ларри Рахлина, появившееся на экране монитора. Редеющие седые волосы директора ЦРУ были аккуратно расчесаны, светло-каштановые глаза за очками в золотой оправе горели гневом. Зажатая у него во рту незажженная сигара двигалась вверх и вниз в такт его словам.

– Понятия не имею, о чем это вы, – ответил Худ. Он посмотрел на часы в нижнем углу монитора. Всего через несколько минут "Бомбардир" будет в безопасности, а еще через два часа после этого "Москит" совершит посадку на борт авианосца, и все следы вторжения на российскую территорию будут заметены.

Вынув сигару изо рта, Рахлин ткнул ею в экран.

– Вот почему эта должность досталась вам, а не Майку Роджерсу, – сказал он. – У вас такое же непроницаемое лицо, как было у Кларка Гейбла в "Унесенных ветром". "Кто, я, Ларри? Провожу какую-то тайную операцию?" Видите ли, Поль, несмотря на все благородные старания Стивена Вьенса убедить меня в том, что наш спутник вышел из строя, мы получили кое-какие снимки с китайского разведывательного спутника, на которых отчетливо видны коммандос, нападающие на железнодорожный состав. Пекин поинтересовался у меня, в чем дело, а я, в отличие от вас, действительно ни черта не знаю. Итак, если только какому-то третьему государству не удалось заполучить "Ил-76Т", который китайцы обнаружили на месте преступления и который, как мне стало случайно известно, имелся в запасниках Пентагона, эту операцию проводите вы. Комиссия Конгресса утверждает, что никакого согласия на стрельбу не давала. Сенаторам тоже очень хотелось бы узнать, что происходит в Сибири. Итак, повторяю: что там происходит?

– Ларри, поверьте, я в полном недоумении, как и вы, – невозмутимо ответил Худ. – Как вам известно, я в отпуске.

– Знаю. Но вы быстренько из него вернулись.

– Просто я успел позабыть, как сильно ненавижу Лос-Анджелес... – ответил Худ.

– Ну да, конечно. Вот в чем дело. Все ненавидят Лос-Анджелес, так зачем же все туда так стремятся?

– Наверное, все дело в великолепной дорожной разметке, – сказал Худ.

– Ну хорошо, как вы отнесетесь к тому, что я обращусь с этим же вопросом к президенту? – спросил Рахлин, засовывая сигару обратно в рот. – Ведь у него на столе должна быть исчерпывающая информация, так?

– Не знаю, – сказал Худ. – Дайте мне несколько минут, я переговорю с Майком и Бобом и перезвоню вам.

– Ну разумеется, Поль, – сказал Рахлин. – Но только запомните: вы здесь новичок. Я работал в Пентагоне, в ФБР, теперь работаю на этом месте. Здесь у нас не "город ангелов", дружище. Это Город дьяволов. И если вы дернете кого-то за хвост, то вас сожгут или насадят на вилы. Это понятно?

– Ваше предостережение услышано, Ларри, и я вам за него очень признателен, – сказал Худ. – Как я уже говорил, я вам перезвоню.

– Буду ждать, – пообещал директор ЦРУ, обрезанным концом сигары отключая экран.

Худ посмотрел на Майка Роджерса. Все остальные разошлись по своим отделам, оставив директора и его первого заместителя вдвоем дожидаться сообщения от "Москита".

– Извини за то, что заставил тебя выслушать все это, – сказал Худ.

– Ничего страшного, – ответил Роджерс. Он сидел в кресле, скрестив руки на груди и наморщив лоб. – Однако ты можешь нисколько не беспокоиться на этот счет. У нас есть фотографии. Вот почему Ларри вынужден поднимать такой шум. На самом деле у него нет никакого веса.

– Какие еще фотографии? – удивился Худ.

– Фотографии Ларри на яхте с тремя женщинами, из которых ни одна не является его женой, – объяснил Роджерс. – Наш президент назначил Ларри на место Грега Кидда только потому, что у Рахлина имеется запись прослушанного телефонного разговора, в котором родная сестра Лоуренса пытается заставить одну японскую компанию сделать тайные пожертвования в избирательный фонд.

– Чисто женский подход, – усмехнулся Худ. – Президенту Лоуренсу следовало бы доверить руководство ЦРУ своей сестре, а не Рахлину. По крайней мере, под ее началом ведомство следило бы не за нами, а за нашими врагами.

– Как сказал один умный человек, – ответил Роджерс, – это Чистилище. Здесь у каждого есть враги.

Запищал телефон. Худ ткнул большим пальцем кнопку включения громкоговорящей связи.

– Да?

– Входящее сообщение от "Бомбардира", – доложил Жучок Беннет.

Роджерс подскочил в кресле.

– Докладывает рядовой Хонда, – донесся из океана тишины отчетливый голос.

– Я слушаю, рядовой, – сказал Роджерс.

– Сэр, я, Папшоу и Сондра находимся на борту вертолета...

Роджерс почувствовал, что у него в груди сжимается тугой комок.

– ...а трое остальных пока еще остаются в поезде. Мы не знаем, почему состав до сих пор не остановился.

Роджерс слегка расслабился.

– Есть какие-либо свидетельства того, что русские оказали сопротивление?

– Кажется, никаких, – ответил Хонда. – Мы видим наших в окнах кабины паровоза. Буду держать линию открытой. Встреча через тридцать девять секунд.

Стиснув кулаки, Роджерс поднялся на ноги, опираясь на стол. Худ, сплетя руки рядом с телефоном, воспользовался возможностью прочитать молитву за "бомбардиров".

Худ посмотрел на Роджерса. Подняв голову, тот встретился с ним взглядом. Увидев в глазах генерала гордость и беспокойство, Худ понял, какая сила связывает этих людей – прочнее любви, крепче брачных уз. И он позавидовал этой связи, даже сейчас, когда она причиняла Роджерсу столько тревоги.

"Особенно сейчас, – подумал Худ. – Так как эти страхи делают связь еще крепче".

Затем снова послышался голос Хонды, и в нем прозвучали интонации, которых не было раньше.

Глава 68

Вторник, 16.54, Санкт-Петербург

Расстояние между Пегги и главным входом Эрмитажа не могло быть больше, даже если бы она оставалась в Хельсинки. По крайней мере, так думала английская разведчица, быстрым шагом проходя в следующую галерею, где были представлены мастера Болонской школы. Отсюда до Главной лестницы останется уже совсем немного – если только ей удастся туда дойти.

Пегги понимала, что женщина преследует ее. И у нее обязательно должно быть прикрытие – еще один человек, который наблюдает за ней и докладывает руководителю операции. И этот человек, возможно, находится прямо здесь, в Эрмитаже, с согласия генерала Орлова или вопреки ему.

Пегги остановилась перед полотном кисти Тинторетто, просто чтобы выяснить, как поступит ее преследователь. Она пристально посмотрела на нее, словно разглядывая отпечаток пальца в лупу.

Женщина задержалась перед картиной Веронезе. В ее поведении больше не было игры. Она остановилась резко, привлекая к себе внимание, показывая Пегги, что следит за ней. Возможно, мелькнула у Пегги мысль, женщина рассчитывает, что она впадет в панику.

Наморщив лоб, Пегги лихорадочно размышляла, обдумывая и отвергая различные варианты, от того, чтобы захватить в качестве заложника картину, и до того, чтобы устроить пожар. Подобные действия только привлекут сюда дополнительные силы, сделав шансы на бегство еще более призрачными. У Пегги даже мелькнула мысль добежать до телевизионной студии и сдаться на милость генералу Орлову. Но она быстро отвергла ее: даже если Орлов и выразил готовность устроить шпионское "совещание в верхах", обеспечить ее безопасность он не сможет. Кроме того, первый урок, который постигают разведчики, заключается в том, что ни в коем случае нельзя попадать в замкнутые помещения, а подвалы Эрмитажа – это уже не просто замкнутое помещение, а самый настоящий гроб, закопанный в землю.

Однако Пегги понимала, что долго ей бежать не дадут: теперь, когда их с Джорджем обнаружили, будут перекрыты все выходы, затем коридоры и, наконец, галереи. И тогда она окажется взаперти. А Пегги не собиралась позволять русским самим определять время и место ее встречи с ними.

Главное – хоть на несколько минут вывести их из игры, чтобы уйти самой или хотя бы отвлечь внимание от рядового Джорджа. А для этого лучше всего начать с "любительницы искусства", которая преследует ее по пятам.

У Пегги мелькнула мысль, а что, если сдаться этой женщине, так, чтобы от этого предложения нельзя было отказаться, – до того, как подоспеет подкрепление.

Резко отвернувшись от Тинторетто, Пегги быстрым шагом, почти бегом направилась к главной лестнице.

Женщина поспешила следом за ней, тоже переходя на бег.

Завернув за угол, Пегги оказалась на величественной лестнице, отделанной желтым мрамором, с двумя рядами колонн, поднимающихся с первого этажа. Глядя себе под ноги, она стала пробираться сквозь плотную толпу туристов, направляясь вниз.

И вдруг на полпути Пегги оступилась и упала.

Глава 69

Вторник, 23.55, неподалеку от Хабаровска

За две минуты до того, как Скуайрс собирался остановить состав, русский офицер попросил:

– Sigaryet?

Остальные "бомбардиры" находились в глубине кабины, собирая снаряжение. Скуайрс посмотрел на пленного.

– Мы не курим, – сказал он. – Мы – новая армия. У тебя есть сигареты?

Русский его не понял.

– Sigaryet? – повторил он, указывая подбородком на левый нагрудный карман.

Состав начинал делать плавный поворот. Скуайрс, надев очки ночного видения, подошел к окну.

– Ньюмайер, – распорядился он, – посмотри, сможешь ли ты ему помочь.

– Будет исполнено, сэр, – ответил рядовой.

Оставив раненого сержанта Грея в углу, Ньюмайер склонился над русским. Засунув руку в нагрудный карман гимнастерки, он достал потертый кожаный кисет с табаком, перетянутый широкой резинкой. Под резинку была заткнута также большая стальная зажигалка с портретом Сталина и выгравированной надписью по-русски.

– Наверное, досталась по наследству, – заметил Ньюмайер, изучая надпись в тусклом свете.

Раскрыв кисет, он нашел внутри несколько готовых самокруток, достал одну и подал ее пленнику. Русский офицер втянул самокрутку в губы и прикурил.

Закрыв зажигалку, Ньюмайер засунул ее под резинку.

Никита выпустил носом две струйки дыма.

Ньюмайер нагнулся к нему, чтобы убрать кисет. В это самое мгновение Никита внезапно согнулся пополам, ударяя Ньюмайера лбом в лицо.

Застонав, Ньюмайер отлетел назад и выронил кисет. Усевшись на полу, русский торопливо запихнул кисет и зажигалку в зубчатую шестерню контроллера. Затем, в тот самый момент, когда Ньюмайер запоздало бросился на него, Никита быстро толкнул железный рычаг до отказа вперед.

Состав снова начал набирать скорость. Шестеренка зажевала кожаный кисет, раздирая его в клочья. Стальная зажигалка застряла между двумя зубцами, сливаясь с ними в изуродованные объятия.

– Проклятие! – выругался Скуайрс, когда Ньюмайер отлетел назад, зажимая лицо.

Подскочив к контроллеру, подполковник попытался вернуть его в противоположное положение, но стальные шестеренки застыли намертво.

– Проклятие! – повторил Скуайрс.

Оглянувшись, он перевел взгляд с русского на Ньюмайера. На лице русского не было торжества; его отрешенный взор был устремлен вдаль. Ньюмайер потирал скулу, на которой начинал наливаться отвратительный синяк. Он стоял на четвереньках, прижимая русского коленом к полу, и у него на лице было написано отвращение к самому себе.

– Сэр, я очень сожалею, – виновато пробормотал Ньюмайер.

"Черт! – подумал Скуайрс. – Этот сукин сын русский сделал то самое, что сделали бы на его месте и мы, и сделал это хорошо".

И теперь потерявший управление состав набирал скорость. Описав поворот, он вышел на последний прямой участок, ведущий к мосту. Времени на то, чтобы вытащить Грея и русского и спрыгнуть самим до того, как состав достигнет ущелья, уже не было. А меньше чем через две минуты паровоз взлетит на воздух.

Подскочив к окну, Скуайрс посмотрел вперед. Над горизонтом он в зеленоватом свечении очков ночного видения разглядел что-то вроде стаи саранчи. Это был вертолет, на котором предстоит эвакуироваться "Бомбардиру" – но он не был похож ни на один летательный аппарат, с которым был знаком Скуайрс. По плавным обводам и цвету подполковник сразу же понял, что речь идет о "невидимке". Он был польщен. Даже Муамар Каддафи не удостоился чести опробовать на себе боевое крещение "Стелсов", хотя они были приведены в состояние повышенной готовности, когда в 1986 году Рейган и Уайнбергер[26] пересекли установленную ливийским диктатором «линию смерти» в заливе Сидра и подбили глаз Триполи[27].

Вертолет летел быстро, на маленькой высоте. Снегопад полностью прекратился, видимость стала хорошей, и пилот, скорее всего, быстро догадается, что состав не может остановиться. Вопрос заключался вот в чем: хватит ли времени, чтобы покинуть паровоз каким-либо другим путем?

– Ньюмайер, – распорядился Скуайрс, – помоги Грею подняться на крышу. Нам нужно быстрее уходить отсюда.

– Слушаюсь, сэр, – ответил удрученный "бомбардир".

Оторвавшись от русского, Ньюмайер, старательно избегая встречи с его отрешенным взглядом, подошел к Грею, нагнулся к нему и осторожно взвалил сержанта на плечо. Тот, из последних сил стараясь не потерять сознание, ничем не мог ему помочь. Сгибаясь под тяжелой ношей, рядовой с тревогой наблюдал за тем, как Скуайрс перекатил русского на живот.

– Иди! – приказал Ньюмайеру подполковник, кивая на дверь. – Я справлюсь один.

Ньюмайер неохотно распахнул дверь ударом ноги, забрался на окно и осторожно переложил Грея на плоскую крышу кабины.

Схватив русского за волосы, Скуайрс отвязал страховочный трос, которым тот был привязан к полу, связал ему руки за спиной и поволок к двери.

Глава 70

Вторник, 16.56, Санкт-Петербург

Когда Валя Сапарова увидела неожиданный кульбит английской шпионки на лестнице, первой ее мыслью было, что та собирается в нее выстрелить. Валя инстинктивно пригнулась, но тотчас же поняла, что англичанка падает. Вскочив, Валя бросилась за ней. Поразительно, какую информацию можно вытянуть из раненого или умирающего человека. Теряя контроль над собой, люди говорят самые разные вещи, в том числе и очень важные.

Посетители музея, ахая, расступались в стороны, пропуская упавшую женщину. Та съехала на плече ступенек двадцать и, не ударившись головой, сделала неуклюжий кувырок, достигнув следующей площадки. Съежившись в комок, англичанка стонала, слабо подергивая ногами. Вокруг нее столпились посетители. Кто-то попросил охранника позвать на помощь, двое опустились на корточки, один из них быстро скинул с себя пиджак и подложил женщине под голову.

– Не трогайте ее! – крикнула Валя. – Расступитесь!

Добежав до лестничной площадки, она выхватила из кобуры на щиколотке пистолет с коротким стволом.

– Эта женщина – преступница, которую разыскивает милиция! – продолжала Валя. – Предоставьте все нам.

Русские посетители быстро попятились назад. Иностранцы, хотя и не поняли слов Вали, увидели у нее в руках оружие и последовали их примеру.

Валя склонилась над Пегги. Затем она обвела суровым взглядом зевак.

– Я же сказала – разойдитесь! – пронзительно вскрикнула она, отмахиваясь от них рукой.

Коша все посетители наконец ушли, Валя снова повернулась к Пегги. Глаза шпионки были закрыты, правая рука, придавленная телом, лежала около подбородка, левая безвольно обмякла.

Вале было наплевать на возможные переломы и травмы внутренних органов пострадавшей. Приставив англичанке пистолет к подбородку, она перекатила ее на спину.

Пегги поморщилась, ее рот изогнулся в болезненный овал, веки, дернувшись, поднялись.

– Неприятное было падение, – по-английски произнесла Валя. – Вы меня понимаете?

С видимым усилием Пегги слабо кивнула.

– Вы, англичане, падаете, словно осенние листья, – продолжала Валя. – Сначала я прикончила редактора комиксов и его команду, теперь на очереди вы. – Она воткнула дуло пистолета в шею Пегги. – Я позабочусь о том, чтобы вас доставили в больницу... после того как мы поговорим.

У Пегги зашевелились губы.

– До... до того...

– Нет-нет, – криво усмехнулась Валя. – После. Сначала я хочу выяснить некоторые подробности вашей операции. Начнем с Хельсинки. Как звали того...

Пегги действовала так стремительно, что Валя не успела опомниться. Она вскинула сжатый кулак, лежавший на груди, в котором был зажат нож, извлеченный из воротника. Лезвие было направлено вниз, Пегги вонзила его в углубление над ключицей Вали и рванула вверх, к гортани. Одновременно левым локтем она прижала правую руку Вали к полу, на тот случай, если пистолет случайно выстрелит.

Выстрела не последовало. Выпустив пистолет, русская контрразведчица отчаянно вцепилась Пегги в кулак обеими руками, тщетно пытаясь вытащить нож из раны.

– Напрасно ты меня не дослушала, – презрительно произнесла Пегги. – Я хотела сказать вот что: "До того, как беспокоиться насчет больницы, убедись, что падение не было инсценировано!" – Она вонзила нож глубже. Из горла Вали вырвалось предсмертное бульканье; она повалилась на бок. – Тот английский агент, которого ты убила, был моим осенним листом, – добавила Пегги, – и это тебе за него.

– Ни с места! – крикнул по-русски кто-то с лестницы.

Обернувшись, Пегги увидела поджарого мужчину аскетического вида в форме полковника спецназа. В вытянутой, совершенно неподвижной руке он сжимал бесшумный пистолет "П-6". У него за спиной стоял мужчина в коричневых брюках, на которого напал Волков. Он все еще растирал шею, пытаясь отдышаться.

– Сейчас я выберусь из-под вашей подруги, – ответила Пегги по-русски.

Она повернулась, чтобы сбросить Валю с себя. Глаза русской контрразведчицы были закрыты, лицо стало мертвенно-бледным. Жизнь стремительно вытекала из нее на мраморные плиты пола.

Полковник спускался по лестнице, держа Пегги под прицелом. Она взвалила тело Вали себе на спину и поднялась на ноги, спиной к лестнице.

– Руки вверх! – приказал офицер.

Если он и испытывал сострадание к жертве Пегги, в голосе его это никак не прозвучало.

– Да знаю я порядки, – сказала Пегги.

Медленно оборачиваясь, она начала поднимать руки.

Когда они были на уровне груди, Пегги внезапно развернулась, сжимая короткоствольный пистолет, выпавший у Вали из руки. Посетителей на лестнице не было, и Пегги выстрелила в полковника Росского. Тот, остановившись на месте на семь ступенек выше нее, принял ее пули так, словно был на дуэли. Он открыл ответный огонь, но Пегги не собиралась стоять неподвижно. Сразу же после первой короткой серии выстрелов она отскочила влево, бросилась на пол и откатилась до самой балюстрады.

Через несколько секунд отголоски выстрелов затихли, и единственным напоминанием о перестрелке остались прозрачные облачка едкого дыма, быстро рассеивающегося в воздухе, и красные пятна, расплывающиеся на груди форменного кителя полковника Росского.

Выражение лица офицера российского спецназа не изменилось. Он был обучен терпеть боль молча. Но все же через какое-то мгновение его вытянутая правая рука задрожала, пистолет вывалился на пол, и Росский последовал за ним, выполнив изящный полуоборот перед тем, как грохнуться на спину. С распростертыми руками, ветеран спецназа головой вниз сполз по лестнице и остановился рядом с Валей.

Пегги направила пистолет на Погодина, который присел на корточки наверху лестницы, прячась за красивой вазой. У нее на глазах русский контрразведчик убил Волкова, тем самым заслужив смерть. Но, словно прочтя мысли Пегги или увидев свою судьбу у нее на лице, Погодин внезапно вскочил и побежал назад в галерею. До Пегги долетел отдаленный топот ног; она не могла сказать, кто это – объятые паникой туристы или охранники, горящие желанием поучаствовать в драке. И как бы ей ни хотелось расправиться с убийцей Волкова, она поняла, что времени гоняться за ним у нее нет.

Развернувшись, Пегги спрятала пистолет за пазуху и побежала вниз по лестнице, крича по-русски:

– Помогите! Там убийца! Он сумасшедший!

Мимо нее пробежали вооруженные охранники, а она, продолжая пронзительно кричать, выскочила на улицу через главный вход. Там, быстро успокоившись, Пегги затерялась в толпе митингующих, которые притихли, испугавшись, что речь идет об одном из них – или о провокаторе, который по приказу властей выдает себя за одного из них...

Глава 71

Вторник, 08.57, Вашингтон

– Они взбираются на крышу кабины паровоза! – воскликнул Хонда. От его безмятежного пляжного спокойствия не осталось и следа. На смену пришло чувство, в котором Майк Роджерс безошибочно узнал ужас и страх. – Состав мчится вперед со скоростью торпеды – судя по всему, потеряв управление.

– Разве наши ребята не смогут с него спрыгнуть? – спросил Роджерс.

– Никак нет, сэр. Состав как раз выехал на мост, и прыгать некуда – внизу ущелье глубиной пару сотен футов. Я вижу Грея – твою мать!.. Прошу прощения, сэр, Ньюмайер только что уложил его на крышу кабины и вылез следом сам. Сержант двигается, но, похоже, он ранен.

– Насколько серьезно? – нетерпеливо спросил Роджерс.

– Не могу сказать, сэр. Мы находимся слишком низко, а он лежит. А теперь я вижу... я не знаю, кто это. Судя по виду, российский солдат. Он определенно ранен. У него вся нога в крови.

– Что делает этот русский? – спросил Роджерс.

– Ничего. Подполковник Скуайрс передает его Ньюмайеру, держа за волосы. Ньюмайер пытается подхватить русского под мышки. Похоже, тот сопротивляется. Подождите, сэр.

Рядовой Хонда на несколько секунд умолк. В кабине вертолета звучали голоса, но Роджерс не мог разобрать ни слова. Затем послышался голос Сондры Де-Вонн, совсем рядом с микрофоном: "В таком случае, мы выбросим оружие и теплую одежду и облегчим вертолет".

Судя по всему, Скуайрс собирался поднять русского на борт, и пилот, совершенно естественно, был этим обеспокоен. Роджерс поймал себя на том, что его промокшая насквозь от пота рубашка прилипла к спине.

Снова заговорил Хонда:

– Пилот беспокоится по поводу лишних двухсот фунтов груза, а также по поводу того, сколько времени потребуется, чтобы поднять всех на борт. Но если он откажется, его будет ждать бунт.

– Рядовой, – решительно произнес Роджерс, – теперь главный у вас пилот, и он должен заботиться также и об экипаже вертолета. Это понятно?

– Понятно, сэр.

Эти слова дались Роджерсу с огромным трудом, и Худ пожал генералу руку, выражая свою поддержку.

– Тело русского показалось из кабины, – продолжал Хонда. – Он ведет себя как мертвый груз.

– Но он жив?

– Да, сэр. У него шевелятся руки и голова.

Снова наступило молчание. Роджерс и Худ переглянулись; прерванный отпуск и споры по поводу того, кто главный, остались позади, в эти минуты их объединило общее мучительное ожидание.

– Теперь я вижу подполковника Скуайрса, – снова заговорил Хонда. – Он высунулся из окна и держит русского за воротник. Он делает знаки – показывает на состав и проводит пальцем по горлу.

– Скуайрс хочет сказать, что состав потерял управление, – сказал Роджерс. – Так?

– Мы тоже полагаем, что командир показывает именно это, – подтвердил Хонда. – Подождите немного, сэр. Сейчас мы зайдем над составом, а затем, думаю... да, сэр.

– В чем дело, рядовой?

С нарастающим волнением Иси Хонда произнес:

– Сэр, пилот приказал нам спустить лестницу. У нас будет восемьдесят секунд на то, чтобы поднять ребят.

Роджерс наконец смог сделать задержанный выдох. Жадно глотая кислород, он смотрел на часы на экране компьютера, ведущие неумолимый отсчет.

Глава 72

Вторник, 23.57, неподалеку от Хабаровска

"Москит" скользнул над составом перезрелой дождевой тучей, черной, зловещей и бесшумной. Скуайрс проследил взглядом за тем, как вертолет пролетел над паровозом и тендером, остановился, развернулся на 180 градусов и медленно пополз назад.

Вниз быстро опустилась веревочная лестница, и по ней на несколько ступенек спустилась Сондра Де-Вонн. Крепко держась одной рукой, она нагнулась, протягивая другую руку вниз, готовая помочь.

– Поднимайтесь! – крикнула молодая женщина.

– Ньюмайер! – заорал Скуайрс, перекрывая рев двигателя.

– Я здесь, сэр.

– Отпусти русского и поднимай Грея. Затем поднимайся сам.

Ньюмайер подчинился без колебаний. Подобно всем бойцам сил специального назначения, "бомбардиры" обучены в критических ситуациях выполнять приказы беспрекословно, не раздумывая, даже если эти приказы идут вразрез с их мыслями и чувствами. Впоследствии, когда все останется позади, Ньюмайер будет снова и снова переживать всю процедуру эвакуации, ночью в постели, во время занятий, в беседах с психологом Лиз Гордон. Сейчас же он поступил так, как приказал подполковник Скуайрс.

Отпустив русского, Ньюмайер подставил плечо сержанту Грею и поднялся на ноги. Вертолет завис прямо над ними; пилот опустился еще на один аут, чтобы нижняя ступенька лестницы оказалась на одном уровне с коленями Ньюмайера.

Поставив ногу на вторую ступеньку, рядовой медленно полез вверх. Как только он поднялся достаточно высоко, Сондра и рядовой Папшоу, протянув руки, подхватили Грея и затащили его в вертолет.

Еще когда Папшоу помогал сержанту забраться внутрь, Сондра уже протянула руку Ньюмайеру. Ее взгляд при этом не отрывался от подполковника Скуайрса.

– Тридцать секунд! – окликнул их второй пилот Йовино.

– Сэр! – крикнула молодая женщина Скуайрсу, который пытался взвалить на себя Никиту. – Полуминутная готовность!

– Двадцать пять! – крикнул Йовино.

Отпустив волосы русского, Скуайрс взвалил его на плечо, а сам уселся на край окна и начал подниматься на ноги. Но тут Никита, очнувшись, оттолкнул его, пытаясь залезть обратно в кабину.

– Двадцать секунд!

– Черт бы тебя побрал! – прошипел Скуайрс, хватая за воротник Никиту, сползшего в кабину.

Обвив ручку двери, Никита намертво вцепился в нее.

– Пятнадцать!

В голосе Сондры прозвучало напряжение, отразившееся у нее на лице.

– Господин подполковник, осталось пятнадцать секунд!

Стоя в окне, Скуайрс дал вертолету знак зайти сбоку.

"Москит" сместился вправо, и пилот чуть опустился, так что лестница оказалась на одном уровне со Скуайрсом. Подполковник знаком показал спуститься еще чуть ниже.

– Десять секунд!

Освободив воротник Никиты, Скуайрс левой рукой ухватился за крышу кабины, а правой достал из кобуры "беретту", прицелился Никите в плечо и выстрелил. Взвыв от боли, русский выпустил рукоятку и свалился на пол кабины.

Скуайрс прыгнул следом за ним.

– Нет! – крикнула Сондра, начиная спускаться вниз.

Ньюмайер последовал за ней.

– Пять секунд! – прокричал Йовино.

– Подождите! – обернувшись, с мольбой крикнула Сондра.

Веревочная лестница висела прямо напротив окна кабины. Кряхтя и ругаясь, Скуайрс выпихнул обмякшего Никиту из окна. Сондра и Ньюмайер, ухватив бесчувственного русского офицера за полушубок, выдернули его из кабины.

Пилот ждал. Папшоу, свесившись из люка, помог Ньюмайеру затащить русского вверх.

Подполковник Скуайрс шатаясь подошел к окну. Как только у нее освободились руки, Сондра потянулась к нему.

В этот момент взорвался первый товарный вагон, а через мгновение следом за ним – второй. Ударная волна заставила паровоз подскочить вверх, задирая зад. Отцепившийся при этом тендер, встав на дыбы и рассыпая уголь, завалился набок. Паровоз опустился на землю, но уже мимо рельсов.

– Подполковник Скуайрс! – крикнула Сондра, увидев, как он отлетел внутрь кабины.

Пилот Карс резко дернул вертолет вверх, уводя его от взрыва.

– Командир, мы еще не закончили!

Но пилот быстро набирал высоту и уходил на север, спасаясь от разлетающихся во все стороны обломков.

– Возвращайся назад! – дрогнувшим голосом крикнул Ньюмайер.

В глазах Сондры отражались беснующиеся огненные шары. Она смотрела на то, как сошедший с рельсов паровоз несется вперед, отрываясь от взрывов, высекая колесами искры.

– Подполковник остался там! – стиснув зубы, прошептала молодая женщина. – Мы должны вернуться!

Однако в этот момент изуродованный взрывом мост рухнул. Его падение казалось чем-то сюрреалистическим, словно происходящим в замедленной съемке. Ощущение действительности вернулось только тогда, когда взорвался паровой котел. Обломки паровоза разлетелись вверх, вниз и в стороны – черная шрапнель, порожденная багрово-оранжевым огненным шаром. А затем все – рельсы, шпалы, искалеченный состав и преследующие его ленты пламени – полетело на дно ущелья.

"Москит" стремительно рассекал морозный воздух, и языки огня позади быстро превращались в маленькие искорки.

– Нет... – снова и снова повторяла Сондра.

Сильные руки, протянувшись вниз, схватили ее за плечи.

– Нам нужно убрать лестницу! – крикнул Йовино.

Ньюмайер посмотрел на молодую женщину.

– Поднимайся назад, – крикнул он, перекрывая вой ветра. – Пожалуйста!

Сондра с помощью Ньюмайера и Папшоу поднялась на борт вертолета. Как только она оказалась внутри, Хонда убрал лестницу и закрыл люк.

С лицом человека, замыслившего покончить с собой, Папшоу взял аптечку первой помощи и начал обрабатывать рану Грея. Затем он перешел к русскому. Гнетущая тишина в кабине "Москита" нарушалась только стонами молодого российского офицера.

– Он же был совсем рядом, – наконец пробормотала Сондра. – Еще бы всего несколько секунд, больше не надо...

– Пилот сделал все возможное, – сказал Ньюмайер. – Всему виной стал взрыв.

– Нет, – с жаром возразила Сондра, – это я виновата в гибели подполковника.

– Неправда, – попытался успокоить ее Ньюмайер. – Ты сделала все возможное.

– Я должна была сделать то, что подсказывало мне сердце, – отрезала она. – Пристрелить этого ублюдка, которого пытался спасти командир! Нам удалось уменьшить полетный вес, доведя его до нормы, – с горечью промолвила она, переводя остекленевший взор на русского. – И, будь моя воля, я бы уменьшила его еще больше! – Затем, словно испугавшись собственной бесчеловечности, она прошептала: – О, господи, ну почему? – и отвернулась.

Сидящий рядом с ней Ньюмайер тихо плакал в рукав куртки. Папшоу перебинтовывал Никите руку и ногу, настолько аккуратно и нежно, насколько позволяло ему чувство сострадания, только что прошедшее суровое испытание.

Глава 73

Вторник, 09.10, Вашингтон

Иси Хонда говорил медленно, с трудом. Каждое его слово тяжелым камнем падало на сердце Роджерса.

– Ньюмайер и сержант Грей подняты из кабины паровоза, – давясь слезами, сказал он. – Вместе с раненым русским офицером. Мы... мы не смогли спасти подполковника Скуайрса. Он остался...

Хонда умолк, и Роджерс услышал, как он сглотнул подступивший к горлу клубок.

– ...он остался в паровозе, который был уничтожен взрывом. Наша операция завершена.

Роджерс лишился дара речи. У него разом онемели горло, рот, руки. Даже привыкший к той стремительности, с какой в бою настигает смерть, он все равно никак не мог прийти в себя, оглушенный страшным известием.

– Как сержант Грей? – спросил Худ.

– У него пулевое ранение в плечо, сэр, – ответил Хонда.

– А что с русским?

– Одна рана в бедро и другая вскользь в плечо, – ответил Хонда. – Поскольку топлива у нас в обрез, высадить его мы не сможем. Он полетит с нами до самого Хоккайдо.

– Вас понял, – сказал Худ. – Мы уладим этот вопрос с российским посольством.

– Рядовой, – произнес Роджерс, чувствуя, что глаза у него стали влажными, – передай всем: я приказал вам совершить невозможное, и вы это совершили. Так и скажи.

– Да, сэр, – ответил Хонда. – Благодарю вас, сэр. Я все передам. Связь окончена.

Выключив громкоговоритель, Худ повернулся к Роджерсу:

– Майк, я могу чем-либо помочь?

Помолчав, генерал сказал:

– Ты можешь вернуть Чарли и взять вместо него меня?

Худ ничего не ответил. Он лишь молча стиснул Роджерсу руку. Генерал, похоже, этого не почувствовал.

– У него была семья, – продолжал он. – А что есть у меня?

– Ответственность, – тихим, но твердым тоном произнес Худ. – Ты должен взять себя в руки, чтобы сообщить эту новость его родным и помочь им в тяжкую минуту.

Повернувшись, Роджерс посмотрел ему в лицо.

– Да, – сказал он. – Ты прав.

– Я позвоню Лиз, – продолжал Худ. – Она тоже чем-нибудь поможет. Кроме того, ей придется заниматься "бомбардирами", когда они вернутся.

– "Бомбардиры"... – начал было Роджерс, но осекся, давясь слезами. – Я позабочусь об этом. Если им завтра предстоит отправиться на задание, кто-то должен будет вести их в бой.

– Пусть майор Шутер начинает готовиться, – сказал Худ.

Решительно тряхнув головой, Роджерс встал.

– Нет, сэр. Это моя работа. Мне надо будет сегодня же обсудить с тобой одно важное дело.

– Хорошо, – согласился Худ.

В этот момент в кабинет вкатился сияющий Боб Герберт. Подъехав прямо к директору Опцентра и его заместителю, он остановил кресло-каталку.

– Только что получил сообщение из Пентагона, – улыбаясь, начал Герберт. – Они перехватили разговоры русских самолетов, летающих над тайгой. Летчики видят высаженных с поезда людей, видят обломки состава, но им не удалось даже мельком заметить вертолет, на котором была осуществлена эвакуация. – Он торжествующе хлопнул руками, как будто в них были тарелки. – Ну, как вам нравится эта "малозаметность"?

Роджерс молча посмотрел на него. Как только Герберт увидел его лицо, его улыбка погасла.

– Мы потеряли Чарли, – сказал генерал.

Лицо Герберта дрогнуло, рассыпалось на части.

– О боже, боже... – пробормотал он. Его лоб пересекли глубокие морщины, розовые щеки побледнели. – Только не Чарли...

– Боб, – заговорил Худ, – нам нужна твоя помощь, чтобы уладить дело с русскими. На борту "Москита" находится российский офицер. Нам бы хотелось скрыто переправить его...

– Поль, да ты что, спятил? – заорал Герберт. Он с угрожающим видом покатился вперед. – Дайте мне хоть секунду, чтобы переварить все это дерьмо!

– Нет, – твердым тоном произнес Роджерс. – Поль абсолютно прав. Мы еще не закончили. Лоуэллу предстоит известить о случившемся Конгресс, Марте придется использовать все свое обаяние, чтобы успокоить русских. Надо будет поставить в известность президента, а если обо всем пронюхают журналисты – а я в этом не сомневаюсь, – у Анны тоже будет забот по горло. Скорбеть можно будет потом. А сейчас нам предстоит работа.

Герберт перевел взгляд с Роджерса на Худа. Краснота стекла с его лица на шею.

– Ну да, точно. – Он развернул кресло-каталку. – Государственные шестеренки должны вращаться, и вместо масла их надо смазывать кровью. Когда меня разорвало пополам, никто тоже особенно не переживал. Почему с Чарли все должно быть иначе?

– Потому что только в этом случае он почувствовал бы, что погиб не напрасно, – крикнул Роджерс ему в спину. – Мы почтим память Чарли, обещаю.

Остановившись, Герберт уронил голову.

– Да, знаю, – не оборачиваясь, сказал он. – Просто мне очень больно, понимаете?

– Понимаю, – тихо промолвил Роджерс, наконец давая волю слезам, беззвучно скатившимся по щекам. – Уж я-то это понимаю.

Глава 74

Вторник, 16.15, Москва

Через пять минут после того, как Пентагон перехватил переговоры российских самолетов с базой, министру внутренних дел позвонили из кабинета главнокомандующего ВВС маршала Дайки.

– Товарищ министр, – начал звонивший. – Говорит генерал-майор Драгунов. Поднятые в воздух по вашей просьбе перехватчики не обнаружили никаких признаков самолета-нарушителя. Они нашли только солдат и пассажиров с поезда.

– В таком случае, диверсанты должны еще оставаться на месте, – сказал Догин.

– Больше того, – настаивал Драгунов, – маршал попросил проинформировать вас о том, что состав, отправленный из Владивостока, обнаружен на дне балки Оберная к востоку от Хабаровска.

– В каком он состоянии? – спросил Догин, наперед зная ответ. Будь прокляты Орлов и его команда!

– Состав взорван и полностью уничтожен, – ответил Драгунов.

Догин раскрыл рот, словно получив удар в солнечное сплетение. Прошло несколько мгновений, прежде чем он смог говорить.

– Я хочу переговорить с маршалом.

– К сожалению, – сказал Драгунов, – маршал Дайка в настоящий момент встречается с представителями президента Жанина. Освободится он не скоро. Товарищ министр, вы хотели ему что-то передать?

Догин молча покачал головой:

– Нет, генерал-майор. Никакого сообщения не будет.

– Очень хорошо, – сказал Драгунов. – До свидания.

Догин с силой хлопнул ладонью по рычажкам.

"Все кончено, – подумал он. – Абсолютно все". Все его планы, все мечты о возрожденном Советском Союзе. А когда Шович узнает о пропаже денег, с его жизнью тоже все будет кончено.

Догин убрал руку с рычажков. Услышав гудок, он позвонил помощнику и попросил его вызвать на связь Сергея Орлова.

"Или он тоже не пожелает со мной разговаривать? – гадал Догин. – Быть может, Советский Союз вернулся, но только не в том виде, к которому я стремился?"

Орлов ответил незамедлительно.

– Николай Александрович, я сам как раз собирался вам позвонить. В Эрмитаже произошла перестрелка. Полковник Росский находится в критическом состоянии, а одна из его оперативных сотрудниц Валентина Сапарова убита на месте.

– Кто преступник?..

– Английская шпионка, прибывшая из Хельсинки, – ответил Орлов. – Ей удалось затеряться в толпе митингующих рабочих и бежать. Сейчас ее разыскивает милиция. – Генерал помолчал. – Товарищ министр, вам уже известно насчет состава?

– Известно, – ответил Догин. – Скажите, Сергей, у вас нет никаких известий от вашего сына?

Орлов ответил голосом профессионального космонавта:

– Связь с теми, кто находился в поезде, отсутствует. Мне известно, что они покинули состав – но я не знаю, что с Никитой.

– Хочется верить, что с ним все в порядке, – уверенным тоном произнес Догин. – Какой бы кровавой ни была бойня – вспомните Сталинград, – двум-трем цветкам всегда удается уцелеть.

– Надеюсь, вы правы, – сказал Орлов.

Набрав полную грудь, Догин выпустил прерывистый выдох.

– Похоже, одной из жертв стану я. Я, генерал Косыгин, возможно, генерал Мавик – те, кто не отсиживался в тылу. Весь вопрос заключается только в том, кто доберется до нас первый: правительство, Шович или колумбийцы, снабдившие его деньгами.

– Вы можете обратиться к Жанину и попросить у него зашиты.

– От Шовича? – презрительно усмехнулся Догин. – В стране, где за сто американских долларов можно запросто нанять убийцу? Нет, Сергей. Мое будущее сгорело вместе с составом. Однако в этом есть доля иронии. Я терпеть не мог этого бандита Шовича и все то, что он олицетворял.

– В таком случае, Николай Александрович, почему вы с ним связались? Почему из-за вас пришлось страдать стольким людям?

– Не знаю, – ответил Догин. – Честное слово, не знаю. Генерал Косыгин убедил меня в том, что впоследствии мы сможем устранить Шовича, и мне хотелось в это верить... хотя, наверное, на самом деле я не верил в это ни минуты. – Он окинул взглядом старые карты на стене. – Я так хотел... вернуть то, что мы потеряли. Возвратить то время, когда Советский Союз говорил, а остальные государства прислушивались к его голосу, когда нашим науке, культуре и военной мощи завидовал весь мир. Теперь, оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что избранный мною путь оказался ошибочным.

– Николай Александрович, – сказал Орлов, – вернуть прошлое нельзя. Если бы вам даже удалось построить новый Союз, он все равно бы развалился. Когда я в прошлом месяце ездил на космодром в Казахстан, я видел на пусковых площадках птичий помет и перья, видел толстый слой пыли на обшивке ракет-носителей. И у меня тоже защемило сердце от желания вернуться в прошлое, в эпоху Гагарина, к тем временам, когда наши космические челноки "Бураны" готовы были дать нам возможность покорить космос. Однако никто не в силах повернуть вспять эволюцию, приводящую к исчезновению одних исторических реальностей и появлению других. Что произошло, то произошло, и обратной дороги нет.

– Возможно, вы правы, – задумчиво промолвил Догин. – Но в нашей природе заложено стремление сражаться до конца. Когда больной умирает, никто не спрашивает, насколько дорогое лекарство и опасно ли оно для жизни. Надо делать то, что считаешь нужным. И только когда больной умер и на смену эмоциям приходит трезвый рассудок, ты понимаешь, какой неподъемной была задача. – Он грустно усмехнулся. – И все же, Сергей... и все же, должен признаться, был момент, когда я поверил в успех.

– Если бы не американцы...

– Нет, – остановил его Догин, – не американцы, а всего один американец, агент ФБР в Токио, который своим выстрелом повредил самолет и вынудил нас перегрузить деньги в поезд. Только задумайтесь, Сергей, как унизительна эта мысль, что всего одной-единственной живой душе, пребывавшей в полном неведении о смысле происходящего, удалось изменить судьбы всего земного шара там, где потерпели неудачу сильные мира сего.

Теперь Догину дышалось легче. Ощущая странное умиротворение, он протянул руку и выдвинул правый верхний ящик стола.

– Сергей, надеюсь, вы и дальше будете руководить центром. России нужны такие люди, как вы. А ваш сын, когда вы с ним увидитесь... не будьте с ним чересчур строги. Мы стремились отвоевать то, что когда-то имели... а он хотел сам увидеть то, о чем до этого только читал в учебниках истории. И хотя методами мы, возможно, воспользовались сомнительными, в самой мечте не было ничего постыдного.

Положив трубку, Догин посмотрел на карту Советского Союза 1945 года. Не отрывая от нее взгляда, он приставил к виску дуло пистолета Макарова и нажал на спусковой крючок.

Глава 75

Вторник, 16.22, Санкт-Петербург

Генерал Орлов поймал себя на том, как странно, что все три человека, сыгравшие ключевые роли в событиях этого дня – министр Догин, Поль Худ и он сам, – все свои действия осуществляли, не выходя из собственных кабинетов, не видя солнечного света с самого возникновения кризиса.

"Вот кто мы такие: демоны тьмы, вершащие судьбами людей..."

Позвонив маршалу Дайке, Орлов попросил связаться с ним, как только появятся какие-то известия о его сыне и остальных бойцах его взвода. Теперь ему оставалось только сидеть и ждать.

Обмякнув в кресле, Орлов уронил ставшие невыносимо тяжелыми руки на подлокотники. Ему пришлось сражаться с соотечественниками, каждый из которых по-своему любил Россию, и вот теперь на него начинал давить груз трагедии случившегося и его собственной роли во всем этом.

Склонив голову, генерал посмотрел на часы и тотчас же забыл, сколько сейчас времени. Ну почему никто не звонит? Наверняка летчики уже давно установили, сколько человек находится на земле.

Орлов вздрогнул, услышав писк телефона, подобный шипению свернувшейся упругой пружиной змеи. Однако этот звук вернул его к действительности, и он схватил трубку еще до того, как оборвался первый гудок.

– Да? – В виске с прижатой трубкой застучала кровь.

– Вам вызов по видеосвязи, – доложила секретарша Нина.

– Переключай, – нетерпеливо распорядился Орлов.

На экране появилось лицо Поля Худа. Американец всмотрелся в своего собеседника, убеждаясь, что это действительно генерал Орлов.

– Генерал, – начал Худ, – с вашим сыном все в порядке.

У Орлова задрожал подбородок, затем лицо расплылось в улыбке облегчения:

– Благодарю вас. Огромное спасибо.

– Он находится на борту вертолета, который эвакуирует наших людей, – продолжал Худ, – и мы постараемся обеспечить его скорейшее возвращение на Родину. Возможно, на это уйдет день-два, поскольку он получил незначительные ранения в плечо и в ногу.

– Но никакой опасности для жизни нет?..

– Ему оказывают всю необходимую медицинскую помощь, – заверил Худ.

Орлов чуть подался вперед, расслабляясь. Однако глубокая тень во взгляде американца, гулкая пустота в его голосе красноречиво свидетельствовали о том, что произошло какое-то несчастье.

– А я ничем не могу вам помочь? – встревоженно спросил Орлов.

– Да, можете, – сказал Худ. – Я хочу, чтобы вы передали своему сыну следующее.

Орлов в напряжении приподнялся на локтях.

– Ваш сын сделал все возможное, чтобы помешать отходу наших людей. Не сомневаюсь, он считал своим долгом погибнуть вместе с составом, а может быть, для него было делом чести не спасаться на вражеском вертолете. Но своими действиями он повлек гибель командира нашей группы.

– Я очень сожалею, – сказал Орлов. – Могу я чем-нибудь...

– Генерал, – прервал его Худ, – я не торгую чувством вины и ничего не прошу. Мы запросим останки по дипломатическим каналам. Но мой заместитель был близким другом погибшего, и он хочет, чтобы вы кое-что передали своему сыну.

– Ну разумеется, – сказал Орлов.

– Он говорит, что в русской сказке "Садко" царь морской говорит главному герою, что отнять жизнь может любой воин, но лишь по-настоящему великий воин бьется за то, чтобы сберечь жизнь. Постарайтесь, чтобы ваш сын понял это. Помогите ему стать великим воином.

– Пока что я безуспешно пытался убедить своего сына в чем бы то ни было, – сказал Орлов. – Но я даю вам слово, что из посеянных здесь семян вырастут великие воины.

Еще раз поблагодарив Худа, Орлов закончил связь и в почтительном молчании задумался об этом безымянном и безликом человеке. Если бы не он, то жизнь самого Орлова и жизнь его жены были бы разбиты вдребезги.

Наконец он встал из-за стола, снял с вешалки папаху и вышел на улицу. Если не считать редеющей толпы митингующих рабочих на Дворцовой площади, все вокруг выглядело в точности так же, как и тогда, когда он шел сюда. И только сейчас Орлов испытал потрясение, осознав, что минуло ровно двадцать четыре часа с тех пор, как он пришел в Эрмитаж, готовый к столкновению с полковником Росским.

Двадцать четыре часа с тех пор, как весь мир едва не перевернулся.

И двадцать четыре с тех пор, как он не обнимал жену.

Глава 76

Вторник, 20.00, Хельсинки

Покинуть Эрмитаж не составило для Пегги никакого труда.

Когда на Главной лестнице прогремели выстрелы, по толпе митингующих рабочих пробежал слух о том, что к Дворцовой площади приближаются воинские части, которым приказано рассеять недовольных. Толпа быстро схлынула, а затем также стремительно собралась снова, подобно капелькам ртути: во дворец устремилась милиция, и митингующие поняли, что стрельба не имеет к ним никакого отношения. Толпа рабочих разлилась до самого главного входа, где не осталось охранников, и заплеснулась в музей, вызвав панику среди посетителей, стремящихся покинуть Эрмитаж. Охранники вернулись на место и, взявшись за руки, вытеснили митингующих на улицу, спасая от них произведения искусства.

Пегги прикинулась одной из объятых паникой посетительниц.

Уже начинало темнеть. Оказавшись на улице, Пегги направилась прямиком к станции метро "Невский проспект". В метро царил вечерний час "пик", но составы подходили каждые пять минут, и Пегги, опустив в щель турникета пятикопеечную монету, спустилась на перрон и быстро уехала. Проехав под землей на противоположный берег Невы, она вышла на станции "Площадь Ленина", на которой находится Финляндский вокзал. Оттуда ходят поезда в Финляндию, делая остановки на станциях Разлив, Репино и Выборг.

Рядовой Джордж уже находился там. Сидя на деревянной скамейке в зале ожидания, он читал английскую газету. Рядом стоял полиэтиленовый пакет с сувенирами. Протянув в окошко кассы свой паспорт с визой, Пегги попросила билет до Финляндии, украдкой поглядывая на Джорджа. Тот время от времени отрывал взгляд от газеты, оглядывался по сторонам и снова углублялся в чтение.

Один раз Джордж оторвался от газеты надолго. На Пегги он не смотрел, но англичанка не сомневалась, что находится в поле его зрения. Затем он встал, собирая газету, открытки, путеводитель по Эрмитажу и другие сувениры. Тем самым Джордж показал Пегги, что заметил ее. Когда он ушел, Пегги подошла к газетному киоску, купила газеты на русском и английском языках и несколько журналов, села и стала ждать отправления поезда.

Меры безопасности на вокзале были обычными; судя по всему, все силы и внимание рядовых милиционеров были поглощены событиями в Москве и на Украине. Показав на контроле документы и билет, Пегги беспрепятственно села в поезд.

Вагон оказался современным. В ярко освещенном купе были мягкие узкие полки, обтянутые искусственным плюшем, что должно было создавать у неискушенного путешественника ощущение комфорта. Хотя Пегги была невыносима и эта обстановка, и протертый красный и желтый бархат вагона-ресторана, на ее безмятежно-спокойном лице не было следов ни оскорбленных эстетических чувств, ни напряжения последних нескольких часов. Лишь уединившись в туалете, устроенном наподобие тех, что в самолетах, чтобы проверить, не остались ли у нее на одежде и на теле пятна крови убитой контрразведчицы, Пегги позволила себе немного расслабиться.

Опершись на раковину из нержавеющей стали, она закрыла глаза и прошептала едва слышно:

– Я шла не для того, чтобы принести возмездие, но я отомстила и удовлетворена этим. – Она грустно улыбнулась. – Если в загробной жизни действенны обещания, любимый мой, даю тебе слово вести себя примерно и, свернув с той дороги, по которой шла, прийти туда, куда ты, не сомневаюсь, уже попал. И спасибо Волкову. За то, что он сделал для нас, он достоин попасть в объятия самого Господа.

Несколько раз за время поездки Пегги натыкалась в тесном коридоре на рядового Джорджа, но они не сказали друг другу ни слова, за исключением коротких "Прошу прощения". Хотя им и удалось покинуть пределы России, они не могли поручиться, что в поезде нет русских шпионов, которые, не имея хорошего описания своих противников, следят за всеми парами. По этой причине Пегги старалась как можно больше времени проводить в вагоне-ресторане, где она подсела к группе российских военных, с которыми то и дело обменивалась фразами, чтобы со стороны казалось, будто она едет вместе с ними. В конце концов один офицер даже предложил ей стать ее ангелом-хранителем, если она в таковом нуждается. Поезд прибыл в столицу Финляндии незадолго до рассвета. Проходя через паспортный контроль, Пегги и российский офицер обменялись телефонами и адресами – разумеется, Пегги сообщила вымышленные данные. Через таможню Пегги прошла по "зеленому коридору", в то время как багаж русских был подвергнут тщательному досмотру.

Оказавшись на улице, Пегги и рядовой Джордж пошли рядом. Прищурившись, англичанка посмотрела на оранжевую корону солнца, возвещающую начало нового дня.

– Что там за чертовщина произошла в музее? – спросил Джордж.

Пегги улыбнулась:

– Извини, я забыла, что ты ничего не знаешь.

– Да, не знаю. У меня из головы не выходило то место из "Пушек острова Наварро", где разведчица получает по полной программе.

– Я притворилась, что оступилась и упала на лестнице, – сказала Пегги. – Когда та женщина выдала себя, бросившись за мной, я вынуждена была ее устранить. Затем из ее же пистолета я стреляла в офицера спецназа, который, судя по всему, был уверен, что сможет свернуть мою худенькую шейку, даже получив несколько пуль в грудь. Но не смог. Потом воцарилось всеобщее смятение, и мне удалось улизнуть.

– Твою жизнь никогда не экранизируют в кино, – заметил Джордж, – потому, что никто в это не поверит.

– Жизнь всегда гораздо интереснее, чем кино, – сказала Пегги. – Вот почему в кино приходится делать врагов ростом в сорок футов.

Они обсудили планы возвращения домой. Джордж решил, что вылетит ближайшим рейсом, на который сможет достать билет. Пегги сказала, что пока не знает, как и когда покинет Хельсинки, – в настоящее время ей хотелось лишь прогуливаться по улицам пешком, ощущать лицом тепло солнца и избегать замкнутых помещений, которые могли бы напомнить об отсеке карликовой подводной лодки, заднем сиденье машины и набитом битком поезде.

Остановившись перед зданием Финского национального театра, они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Признаю, что была не права, – сказала Пегги. – Я не думала, что ты выдержишь.

– Спасибо, – ответил Джордж. – Услышать такое очень приятно, особенно от человека значительно опытнее и значительно старше.

Пегги очень захотелось швырнуть его за землю, как сделала она это при первом знакомстве. Однако она лишь протянула руку.

– Лицо ангела и душа бесенка, – сказала она. – Сочетание отличное, и тебе оно очень идет. Надеюсь, мы еще встретимся.

– Договорились, – сказал Джордж.

Пегги начала было разворачиваться, но остановилась.

– Когда увидишь того типа, который скрепя сердце разрешил мне присоединиться к вам, – сказала она, – передай ему от меня спасибо.

– Ты имеешь в виду нашего командира? – спросил Джордж.

– Нет, некоего Майка. Он дал мне возможность хотя бы частично вернуть то, что я потеряла.

– Обязательно передам, – пообещал Джордж.

И, повернувшись к солнцу, словно мошка к лампе, Пегги быстрым шагом пошла по пустынной улице.

Глава 77

Пятница, 08.00, Вашингтон

После дождя над влажной взлетно-посадочной полосой авиабазы Дувр в штате Делавэр поднималась дымка, что полностью соответствовало настроению маленькой группы, встречающей транспортный "Си-141". Рядом с застывшей ротой почетного караула стояли Поль Худ, Майк Роджерс, Мелисса Скуайрс и маленький Билли, сын Чарли. У всех четверых сердце обливалось кровью.

По дороге, в лимузине, ехавшем следом за катафалком, Роберт давал себе слово держать себя в руках – ради Билли. Но сейчас он ловил себя на том, что это не просто неестественно – это невозможно. Когда из открывшегося грузового люка выкатили гроб, накрытый флагом, Роджерс почувствовал, что у него наворачиваются обжигающие слезы. Он ощутил себя таким же мальчишкой, как Билли, объятым горем, нуждающимся в утешении, полным отчаяния, потому что утешения ждать неоткуда. Генерал стоял, вытянувшись по стойке "смирно", не в силах слышать рыдания и всхлипывания вдовы и сына подполковника Скуайрса, стоявших слева от него. Его захлестнула волна признательности к Худу, когда тот встал за спинами Мелиссы и Билли, в пальто, развевающемся на ветру, и положил руки им на плечи, готовый предложить слова утешения, поддержку, силу – все то, что могло понадобиться.

И Роджерс подумал: "Как же я ошибался в этом человеке!"

Почетный караул дал залп салюта. Когда гроб загружали в катафалк, чтобы везти на Арлингтонское мемориальное кладбище, тощий, словно веретено, пятилетний Билли вдруг повернулся к Роджерсу.

– Как вы думаете, когда мой папа находился в поезде, ему было страшно? – чистым, детским голоском спросил он.

Роджерс вынужден был стиснуть губы, чтобы не расплакаться. Мальчишка ждал, глядя на него не по-детски взрослыми глазами. Ему ответил Худ, присевший перед Билли на корточки.

– Твоего папу можно сравнить с полицейским или пожарным, – сказал он. – Даже несмотря на то, что им страшно, когда они сталкиваются лицом к лицу с преступником или с огнем, в первую очередь они думают о том, как помочь людям, и поэтому достают вот отсюда мужество. – Худ прикоснулся пальцем к куртке Билли, прямо напротив сердца.

– А как это у них получается? – спросил мальчишка, шмыгнув носом, но полный внимания.

– Точно сказать не могу, – ответил Худ. – Они делают это так, как все герои.

– Значит, мой папа был героем? – спросил мальчишка, несомненно польщенный этой мыслью.

– Великим героем, – подтвердил Худ. – Величайшим.

– Больше вас, генерал Роджерс?

– Неизмеримо больше, – ответил Роджерс.

Положив руку на плечо Билли, Мелисса с признательностью грустно улыбнулась Худу и повела мальчишку к машине.

Проводив их взглядом, Роджерс повернулся к Худу.

– Я читал... – начал было он, осекся и вынужден был с трудом сглотнуть комок в горле, прежде чем начать сначала. – Я читал величайшие речи и выступления в мировой истории. Но ничто не тронуло меня так, как эти твои слова, Поль. Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь знакомством с тобой. Больше того, я горжусь, что мне выпала честь служить под твоим началом.

Козырнув Худу, Роджерс сел в машину. Поскольку его взгляд был обращен на Билли, он не увидел, как Худ, перед тем как последовать за ним, смахнул с глаз слезинку.

Глава 78

Следующий вторник, 11.30, Санкт-Петербург

Поль Худ, его жена и двое детей долго гуляли в Михайловском саду, расположенном недалеко от Невского проспекта. Затем они расстались – Шарон с детьми отправились смотреть, как школьники играют в футбол, а Худ уселся на скамейку под древним деревом, рядом с невысоким мужчиной в кожаной летной куртке, кормившим хлебными крошками голубей.

– Если задуматься, – на чистом английском произнес мужчина, – как это странно, что небесным тварям приходится спускаться на землю, чтобы искать корм, строить гнезда и выводить потомство. – Он обвел рукой небо. – Казалось бы, здесь им должно быть достаточно места.

Худ улыбнулся.

– Оттуда, сверху, они по-особенному видят все то, что происходит здесь. А это уже немало, я так полагаю. – Он посмотрел на своего соседа. – Вы не согласны, генерал Орлов?

Прикусив нижнюю губу, бывший космонавт кивнул.

– Да, вы правы. – Он посмотрел на американца. – Ну, как вы, друг мой?

– Отлично, – ответил Худ.

Орлов указал половинкой батона в противоположный конец сада.

– Вижу, вы привезли сюда свою семью.

– Ну, – сказал Худ, – в каком-то смысле я был перед ними в долгу за недоиспользованный отпуск. Я не жалею о том, что привез их именно сюда.

Орлов кивнул:

– На земле нет второго такого города, как Санкт-Петербург. Еще в бытность свою Ленинградом он был жемчужиной Советского Союза.

Улыбка Худа потеплела.

– Я рад, что вы согласились со мной встретиться. Это делает мой приезд сюда вдвойне плодотворным.

Орлов перевел взгляд на кусок хлеба. Разломав его, он разбросал крошки и отряхнул руки.

– Нам обоим выдалась весьма необычная неделя. Мы подавили попытку государственного переворота, предотвратили войну и оба похоронили близкого человека – вы друга, я врага, но в обоих случаях кончина была преждевременной.

Отвернувшись, Худ шмыгнул носом, прогоняя чересчур свежее горе.

– Хорошо хоть с вашим сыном все в порядке, – сказал он. – Это помогло нам выстоять. Быть может, все произошедшее было не зря.

– Будем надеяться, – согласился Орлов. – Мой сын поправляется у нас дома, здесь, в городе, и у нас с ним будет несколько недель для того, чтобы говорить друг с другом и лечить старые раны. Полагаю, теперь, после гибели его наставника из спецназа, ввиду предстоящего суда военного трибунала над генералами Косыгиным и Мавиком, Никита окажется более восприимчивым к моим словам. Надеюсь, он поймет, что не требуется особого мужества, чтобы присоединиться к вандалам. – Орлов сунул руку за пазуху куртки. – Я надеюсь еще кое на что, – сказал он, доставая тонкую старинную книгу в кожаном переплете с золотым тиснением.

Генерал протянул книгу Худу.

– Что это? – спросил тот.

– "Садко", – ответил Орлов. – Этот старинный экземпляр предназначается вашему заместителю. И еще я распорядился, чтобы новый тираж был распространен среди воинских частей, размещенных в Петербурге. Я прочитал эту книгу сам и был очень тронут. Странно, что американцу приходится указывать нам на сокровища нашей культуры.

– Со стороны все видится по-другому, – задумчиво произнес Худ. – Иногда лучше быть птицей, иногда лучше находиться на земле.

– Верно, – согласился Орлов. – Из всего случившегося я извлек очень важный урок. Принимая назначение на эту должность, я думал – возможно, то же самое можно сказать и про вас, – что мне предстоит быть чем-то вроде снабженца, выполнять заказы других на поставку разведывательной информации. Но сейчас я понимаю, что на нас лежит большая ответственность: мы должны следить за тем, чтобы наши ресурсы использовались на благие цели. Я хочу сказать вам вот что: как только мой сын вернется в строй, я выделю ему под начало группу спецназа и поручу во что бы то ни стало разыскать это чудовище Шовича. Больше того, надеюсь, в этом наши операционные центры окажут друг другу всестороннее содействие.

– Для меня будет большой честью работать вместе с вами, генерал Орлов, – сказал Худ.

Орлов взглянул на часы.

– Кстати о сыне – я должен спешить домой. Сегодня мы обедаем все втроем, он, я и моя жена Маша. Такого не было с тех самых пор, как я перестал летать в космос, и я с нетерпением жду возможности возродить старую традицию.

Он встал, и Худ последовал его примеру.

– Но только держите свои мечты поближе к земле, – сказал Худ. – Никита, Жанин, вы, я – мы всего лишь люди, не больше и не меньше.

Орлов с жаром стиснул руки.

– Мои мечты всегда будут там. – Он указал взглядом на небо. Затем, посмотрев через плечо Худа, улыбнулся. – И что бы вы ни думали, учите сына и дочь поступать так же. Надеюсь, результат вас приятно удивит.

Проводив Орлова взглядом, Худ развернулся и посмотрел в противоположный конец сада, куда убежали Александр и Харлей. Шарон стояла одна, и ему не сразу удалось отыскать взглядом детей. Они играли в футбол со своими русскими сверстниками.

– А может быть, он прав, – негромко произнес Худ.

Сунув руки в карманы, он бросил последний взгляд в сторону удаляющегося Орлова, затем легкой походкой и с еще более легким сердцем направился к жене.

1

Здесь автор допускает неточность: полотно "Снятие с креста" из цикла "Страсти Христовы" Рембрандта находится в Старой Пинакотеке в Мюнхене.

2

"Вечернее развлечение" – ежедневная информационно-развлекательная телевизионная программа, входит в десятку самых популярных передач американского телевидения.

3

Агентство национальной безопасности (АНБ) – ведомство в составе Министерства обороны США, занимается защитой правительственной и военной связи и компьютерных систем, а также электронным наблюдением.

4

В 1925 г. видный американский адвокат Кларенс Дарроу защищал Джона Скоупса, учителя, преподававшего в школе теорию Дарвина. Обвинение на процессе представлял У. Дж. Брайан.

5

Норт, Оливер – подполковник морской пехоты США, сотрудник аппарата помощника президента по национальной безопасности, один из главных участников громкого политического скандала, связанного с незаконными тайными сделками по продаже американского оружия Ирану в обмен на американских заложников в Ливане и передаче вырученных средств никарагуанским контрас (дело "Иран-контрас").

6

Гувер, Джон Эдгар – американский государственный деятель, сотрудник ФБР, затем его бессменный директор на протяжении 48 лет с 1924 по 1972 год. Под его руководством ФБР превратилось в одну из наиболее влиятельных государственных служб США.

7

Паттон, Джордж Смит-младший – видный американский военный деятель, генерал, участвовал в Первой и Второй мировых войнах.

8

Хейл, Натан – герой войны за независимость американских колоний, находясь в разведке в тылу англичан, был схвачен и казнен.

9

Мистер Уитт и мистер Кидд – парочка наемных убийц из фильма "Бриллианты навсегда" из серии о Джеймсе Бонде, постоянно остривших друг с другом.

10

17 апреля 1995 г. Тимоти Маквей, ветеран войны в Персидском заливе, в знак протеста против властей взорвал рядом с федеральным зданием в административном центре штата Оклахома грузовик, начиненный взрывчаткой. При этом погибли 168 человек.

11

Тодзио, Хидэки – во время Второй мировой войны премьер-министр Японии.

12

Персонаж американских мультфильмов двадцатых годов, экзальтированная дамочка с огромными глазами и беспорядком в туалете, первый мультобраз, запрещенный цензурой.

13

"Морские львы" – подразделения сил специального назначения ВМС США, предназначенные для ведения разведки и диверсионных действий на морском и речном побережье и в портах.

14

В силу самого факта (лат.).

15

Медаль "Пурпурное сердце" – воинская медаль, вручается за одно боевое ранение.

16

Здесь перечисляются средневековые норвежские и датские короли, не имеющие никакого отношения к истории Финляндии.

17

Автор путает городок Новгород-Северский, райцентр Черниговской области на Украине, с древним русским Великим Новгородом.

18

Административное деление Финляндии – шесть губерний. (Прим. пер.)

19

Двойнике (нем.).

20

Эфиальт – афинский государственный деятель, выступал за демократизацию общества и разрыв со Спартой.

21

Маколей, Том ас Бибингтон – английский историки публицист, политический деятель.

22

13(25) октября 1854 года в ходе Крымской войны в сражении поя Балаклавой английская бригада легкой кавалерии попала под перекрестный огонь русских орудий, установленных на двух соседних высотах, и потеряла убитыми и ранеными более 40 процентов личного состава.

23

Паркс, Роза Ли Макколли – негритянка, 1 декабря 1955 г. была арестована за отказ уступить место в автобусе белому пассажиру, что стало началом массового движения за десегрегацию.

24

На самом деле картина получила название по фамилии семейства, которому принадлежала в течение нескольких веков.

25

Питер Пэн – герой пьесы английского драматурга Джеймса Барри, мальчик, не желающий стать взрослым. Его имя стало нарицательным для обозначения человека, сохранившего детскую непосредственность.

26

Уайнбергер, Каспар Уиллард – американский государственный и политический деятель, в 1981 – 1987 годах министр обороны США.

27

В апреле 1986 года после серии террористических актов, совершенных в Западной Европе преимущественно против американских граждан, американское авианосное соединение вошло в залив Сидра в Средиземном море, в одностороннем порядке объявленный Ливией своими территориальными водами. Поднявшиеся в воздух самолеты нанесли бомбовые удары по столице страны Триполи, в частности по президентскому дворцу.