Здесь родились и жили десятки исторических лиц, включая Сына Божьего, в которого верила католическая душа Райана. Далеко превосходя значение географического положения этой земли, важность узкого моста между континентами и культурами, существовали мысли, идеалы и надежды, жившие в сознании людей, каким-то образом воплотившись в песках и камнях этого поразительно непривлекательного клочка земли, который любить-то могли только скорпионы. По мнению Джека, в мире существовало пять великих религий и всего лишь три из них вышли за пределы места своего рождения. Эти три религии возникли на расстоянии нескольких миль от города, по улице которого он сейчас шёл.

Таким образом, именно здесь, конечно, велись войны.

Подобное богохульство потрясало. Тут родилось единобожие, не правда ли? Начиная с евреев, оно было развито христианами и затем мусульманами, но возникла-то вера в единого Бога здесь и ни в каком другом месте. Евреи — название «израильтяне» казалось ему слишком странным — защищали свою веру на протяжении тысячелетий с упрямой свирепостью, продолжая существовать, несмотря на все нападки анимистов и язычников, и выдержав затем самое суровое испытание от рук тех, религии которых развились на представлениях, созданных ими. Такое казалось несправедливым — что говорить, оно и было несправедливым, — однако религиозные войны были самыми варварскими. Если люди вставали на защиту самого Бога, они могли поступать, как считали нужным. Ведь их противники в таких войнах выступали против Бога, а это было ужасно и отвратительно. Оспаривать власть самой высшей Власти — ну что ж, в этом случае каждый солдат считал себя карающим мечом Господа. Ничто не сдерживало воинов. Кары, направленные против врагов-грешников, были заранее и полностью оправданы. Насилие, убийство, грабёж — все самые гнусные человеческие преступления становились чем-то более значительным, чем просто справедливым, превращались в обязанность, святое Дело, вершителям которого отпускались все грехи. Им не то что платили за совершаемые ими ужасные поступки, не то чтобы они грешили из любви к греху — нет, им внушали, что им простится буквально все, ибо Господь на их стороне. Даже в могилу их сопровождало искупление. В Англии рыцари, принимавшие участие в крестовых походах, находили покой под плитами с изображением воина, у которого были скрещены ноги — знак священного крестоносца, — чтобы во все века было известно, что они защищали гроб Господень, орошая свой меч кровью детей, убивая всех, кто попадался им на глаза, насилуя и грабя, похищая все то, что не было надёжно закреплено в земле. И это относилось ко всем. Евреи были в основном жертвами, но и они не упускали случая взмахнуть мечом, потому что все люди похожи друг на друга в своих достоинствах и пороках.

Уж не иначе мерзавцы получали огромное удовольствие от всего этого, мрачно подумал Джек, следя за тем, как полицейский разбирается с транспортным происшествием на оживлённом перекрёстке. Но ведь и тогда жили по-настоящему добрые, честные люди. Как поступали они? О чём думали? Интересно, что думал о происходящем сам Бог?

Но Райан не был священником, раввином или имамом. Он был заместителем директора ЦРУ и находился здесь, исполняя долг перед своей страной, собирая и передавая полученную информацию. Райан огляделся по сторонам и выкинул из головы историю.

Люди вокруг были одеты легко, чтобы противостоять томительной жаре, и толкотня на улицах напоминала ему Манхэттен. У многих на плече висели портативные радиоприёмники. Райан прошёл мимо ресторана со столиками, стоящими прямо на тротуаре, и увидел не менее десятка человек, слушавших новости, которые передавались каждый час. Джек улыбнулся. Они так похожи на него! Когда он ехал в машине, радиоприёмник был постоянно настроен на волну станции, непрерывно передающей новости. Глаза прохожих всё время двигались, осматривая происходящее вокруг. Ощущение насторожённости было таким, что Райану понадобилось несколько секунд, чтобы понять его. Подобно глазам его телохранителя — всё время смотрят по сторонам в поисках опасности. Ну что ж, у них есть оправдание. Трагедия на Храмовой горе вызвала вспышку насилия, но такой вспышки ждали: Райана ничуть не удивило, что те, на кого он смотрел, не сумели осознать, что более серьёзная угроза таится в отсутствии насилия. Израиль страдал близорукостью, которую было нетрудно понять. Его жители, окружённые странами, стремящимися стереть Израиль с лица земли, возвели паранойю до уровня искусства, а национальная безопасность превратилась в навязчивую идею. Спустя тысячу девятьсот лет после Масады и изгнания евреев из родной страны они вернулись обратно, на священные для них земли, спасаясь от порабощения и геноцида, и в результате… навлекли на себя то же самое. Разница заключалась лишь в одном — теперь меч был в их руках и, они знали, как пользоваться им. Однако и это вело в тупик. Войны должны заканчиваться миром, но их войны не заканчивались совсем. Они прекращались, прерывались — и не более. Мир для Израиля оставался всего лишь передышкой, необходимой для того, чтобы похоронить павших и подготовить новое поколение бойцов. Евреи сумели избежать почти полного уничтожения от рук христиан, положившись на свою способность одержать верх над мусульманскими народами, которые тут же выразили готовность закончить то, что начал Гитлер. И Бог думал, наверно, о том же, как и во времена крестовых походов. К сожалению, пересекать море посуху и останавливать движение солнца на небе возможно лишь в Ветхом завете. Теперь люди сами должны были решать свои проблемы. Однако далеко не всегда они занимались тем, чем надлежало. Когда Томас Мор написал свою «Утопию», где нарисовал государство, граждане которого вели высоконравственный образ жизни, он дал книге и государству одно и то же название. «Утопия» переводится как «место, которого нет». Джек покачал головой и повернул за угол ещё на одну улицу, вдоль которой выстроились оштукатуренные, выкрашенные в белое здания.

— Здравствуйте, доктор Райан.

Стоящий перед ним мужчина был пожилым — за пятьдесят — ниже Джека и коренастее. С бородой, аккуратно подстриженной, но припорошенной сединой, он скорее походил на кого-то из военачальников ассирийской армии Тиглатпаласара, чем на еврея. Меч или булава выглядели бы вполне уместно у него в руке. Если бы не улыбка на его лице, Райану захотелось бы иметь рядом с собой Джона Кларка.

— Привет, Ави. Ну и встреча!

Генерал Авраам Бен-Иаков занимал должность заместителя директора Моссада — израильского управления внешней разведки и был, таким образом, коллегой Райана. До 1968 года он служил в армии, где занимался специальными операциями в десантных войсках. Затем его способности оказались слишком заметными даже для войск специального назначения, и Рафи Эйтан добился перевода Ави в Моссад. Их дороги — Иакова и Райана — не однажды пересекались за последние годы, но всякий раз в Вашингтоне. Райан уважал Бен-Иакова как превосходного разведчика. Он не знал, что думает о нём его израильский коллега. Генерал Бен-Иаков умело скрывал свои чувства и мысли.

— Что нового в Вашингтоне, Джек?

— Все, что мне известно, я видел по каналу Си-эн-эн в посольстве. Пока ничего официального, и даже если бы я и знал что-нибудь, ты знаком с правилами лучше меня. Нельзя ли где-нибудь перекусить, Ави?

Райан не сомневался, что встреча была заранее подготовлена. Через две минуты, пройдя сто ярдов, они расположились в задней комнате семейного ресторанчика, где их надёжно прикрывали телохранители. Бен-Иаков попросил принести две бутылки «Хайнекена».

— Tуда, куда ты направляешься, пива не купишь.

— Дешёвый фокус, Ави, очень дешёвый, — упрекнул его Райан, отпив из бутылки.

— Насколько мне известно, ты летишь вместо Олдена в Эр-Рияд.

— Каким образом человек вроде меня сможет где-нибудь заменить доктора Олдена?

— Ты начнёшь там переговоры в то же самое время, как и Адлер с нами. Нас очень интересует, о чём пойдёт речь.

— В этом случае остаётся всего лишь немного подождать.

— Даже никакого намёка — от одного профессионала другому?

— Особенно это касается профессионалов, Ави. — Джек снова поднёс бутылку к губам и жадно глотнул холодного пива. Он уже обратил внимание на то, что меню ресторана было на иврите. — Придётся заказывать тебе, Ави… — Подумать только, какой идиот! Меня дурачили и раньше, но ещё никогда до такой степени, подумал Райан.

— Олден. — Это не было вопросом. — Мы с ним одного возраста. Уж ему-то следует знать, что опытные женщины не только более надёжны, но и не нуждаются в обучении. — Терминология Ави звучала профессионально даже при обсуждении интимных вопросов.

— Он мог бы уделить больше внимания своей жене.

Бен-Иаков ухмыльнулся.

— Я вечно забываю, что ты — католик.

— Дело не в этом, Ави. Какому сумасшедшему требуется больше одной женщины в жизни? — спросил Райан с каменным лицом.

— Ему конец. Такова оценка нашего посольства.

Но что это значит? — подумал израильтянин.

— Возможно. Однако никто не спрашивал моего мнения. А я испытываю глубокое уважение к нему. Он даёт президенту хорошие советы. Прислушивается к нашей точке зрения и в тех случаях, когда не согласен с Управлением, обычно ссылается на разумную причину. Шесть месяцев назад он указал мне на мой собственный промах. У него блестящий ум. Но ему не следовало развлекаться таким образом… Однако мы все не без недостатков. И всё-таки потерять работу из-за того, что не сумел сохранить штаны застёгнутыми…

Причём все это в такой момент, подумал Райан в приступе негодования.

— Таких людей нельзя держать на правительственной службе, Джек. Они слишком лёгкая добыча для шантажистов.

— Русские перестали заниматься медовыми ловушками… а ведь девушка оказалась еврейкой, Ави, не так ли? Уж не твоих ли рук дело?

— Доктор Райан! Неужели вы считаете меня способным на подобное? — Умей медведь смеяться, его смех весьма походил бы на похохатывание Ави Бен-Иакова.

— Ты прав, Ави. Это не твоя операция — ведь Олдена не пытались шантажировать. — Райан произнёс эту фразу особенно чётко. Глаза генерала сузились.

— Мы не имели никакого отношения к делу Олдена. Ты считаешь нас сумасшедшими? Теперь его место займёт доктор Эллиот!

Райан впервые подумал об этом. Проклятье…

— Да-да, доктор Эллиот — твой друг и наш тоже, — подчеркнул Ави.

— Скажи, Ави, за последние двадцать лет тебе часто приходилось не соглашаться с мнением своих министров?

— Ни разу, разумеется.

Райан фыркнул и осушил бутылку.

— Ты тут что-то говорил по поводу отношений между профессионалами?

— Мы делаем одно дело. Иногда нам везёт и к нашему мнению прислушиваются.

— И нередко в этих случаях ошибаемся мы…

Генерал Бен-Иаков не сводил пристального взгляда с Райана. Да, он приобретает опыт и становится все более зрелым. Ави действительно испытывал глубокое уважение к Райану — и как к человеку, и как к профессионалу, однако личные симпатии почти не играют роли в профессии разведчика. Происходило нечто крайне важное. Скотт Адлер побывал в Москве. Оба — Адлер и Райан — нанесли визит кардиналу Д'Антонио в Ватикане. Первоначально планировалось, что Райан останется с Адлером в Тель-Авиве и поможет ему во время переговоров с израильским Министерством иностранных дел, но поразительный промах Олдена изменил все.

Ави Бен-Иаков был блестяще информированным человеком даже для офицера разведки. На вопрос, является ли Израиль самым надёжным союзником Соединённых Штатов на Ближнем Востоке, Райан дал двусмысленный ответ. Такое можно ожидать от историка, решил Ави. Какой бы ни была позиция Райана, большинство американцев считали Израиль своим верным другом, и в результате израильтяне получали больше информации о том, что происходит внутри американского правительства, чем любая другая страна, — даже больше англичан, связанных с американскими разведывательными службами официальным соглашением.

Эти источники сообщили офицерам разведки Бен-Иакова, что причиной происходящего является Райан. В это было трудно поверить. Джек был очень умён и почти не уступал, например, Олдену, но Райан сам чётко определил свою роль — он слуга, а не хозяин, занимается осуществлением политики, а не её формированием. Вдобавок американский президент не испытывал к Райану особо тёплых чувств и даже не скрывал этого от своих ближайших помощников. Ходили слухи, будто Элизабет Эллиот ненавидит его. Причиной было что-то, происшедшее во время выборов: резкое слово или воображаемая обида. Ну что ж, высшие чины правительства отличались повышенной чувствительностью, это известно. Не то что мы с Райаном, подумал генерал Бен-Иаков. Как он, так и Райан не раз смотрели смерти в глаза, и это, возможно, связывало их. Им не нужно было придерживаться одинаковой точки зрения по всем вопросам. Они уважали друг друга.

Москва, Рим, Тель-Авив, Эр-Рияд. Что это может значить?

Скотт Адлер был верным помощником государственного секретаря Талбота, искусным профессиональным дипломатом. Но Талбот исключительно умён. Может быть, президент Фаулер сам по себе и не отличался особенным блеском, но он подобрал великолепных министров и советников. За исключением Эллиот, напомнил себе Ави. Талбот использовал своего заместителя Адлера для самой важной подготовительной работы, и когда сам Талбот вступал в переговоры, Адлер всегда находился рядом.

Разумеется, самым поразительным было то, что ни один из осведомителей Моссада не мог сообщить о происходящем ничего конкретного. «Что-то важное на Ближнем Востоке. Что — неизвестно… Я слышал, что Джек Райан из ЦРУ как-то с этим связан…» Вот и все.

Такое могло вывести из себя, но Ави привык к этому. Разведка являлась игрой, в которой тебе никогда не открывают все карты. Его брат был детским врачом и сталкивался с аналогичными проблемами. Больной ребёнок редко говорит о том, что с ним. Конечно, брат может задавать вопросы, делать анализы, прощупывать…

— Джек, мне нужно что-то сказать своим начальникам, — произнёс генерал Бен-Иаков умоляюще.

— Брось, Ави. — Райан повернулся и сделал знак, чтобы ему принесли ещё бутылку пива. — Лучше расскажи, что там у вас случилось на Храмовой горе?

— Капитан был — как и сейчас — психически ненормальным. В госпитале пришлось постоянно следить за тем, чтобы он не покончил с собой. Незадолго до этого от него ушла жена, он попал под влияние религиозного фанатика и… — Бен-Иаков пожал плечами. — Смотреть на случившееся было ужасно.

— Ты совершенно прав, Ави. Надеюсь, ты понимаешь, в какой политической ситуации вы оказались?

— Джек, мы решали подобные проблемы на протяжении…

— Я так и думал. Ты — опытный разведчик, Ави, но сейчас ты не понимаешь, что происходит. Совсем не понимаешь.

— Тогда просвети меня.

— Я не это имел в виду, и ты знаешь, что я хотел сказать. Происшедшее на Храмовой горе навсегда изменило положение, генерал.

— Изменило в каком смысле?.

— С этим тебе придётся подождать. Я тоже подчиняюсь приказам.

— Твоя страна угрожает нам?

— Угрожает? Этого никогда не случится, Ави. Разве такое возможно? — Райан подумал, что ему нужно быть сдержаннее. Передо мной умный человек, напомнил он себе.

— Вы не имеете права диктовать нам, какую политику выбирать.

Джек с трудом удержался от резкого ответа.

— Ты хочешь выпытать что-то у меня, Ави, но тебе всё-таки придётся подождать. Мне очень жаль, что твои люди в Вашингтоне не сумели ничего выведать, но я просто не имею права.

Бен-Иаков изменил тактику.

— Видишь, Джек, я плачу за твой ленч, а ведь моя страна куда беднее твоей.

Джек рассмеялся, выслушав упрёк, произнесённый так жалобно.

— Да и пиво здесь отличное. К тому же, как ты сам сказал, там, куда я направляюсь, пива не купишь. Если я действительно направляюсь туда, куда ты думаешь…

— Пилот твоего самолёта представил маршрут полёта, как полагается по закону. Я проверил.

— Вот и говори после этого о секретах. — Джек взял из рук официанта новую бутылку «Хайнекена» и улыбнулся ему. — Ави, прошу тебя, потерпи. Неужели ты думаешь, что мы хотим ослабить безопасность твоей страны?

Да! — подумал генерал, но произнести этого вслух он, разумеется, не мог. Он просто промолчал. Но подобный манёвр не обманул Райана, и теперь он изменил ход разговора.

— Я слышал, что ты стал дедушкой.

— Да. Дочь добавила мне седины в бороду. Теперь у неё своя дочь. Её зовут Ли.

— Даю тебе слово, Ави: Ли вырастет в стране, которой ничто не угрожает.

— И кто позаботится об этом? — спросил Бен-Иаков.

— Те же, кто занимались этим и раньше. — Райан поздравил себя за удачно выбранный ответ. Генералу была отчаянно нужна хоть какая-то информация, и Райан сожалел, что это проявилось так очевидно. Ничего не поделаешь, даже лучшие из нас оказываются иногда загнанными в угол, подумал он.

Бен-Иаков напомнил себе, что досье на Райана нуждается в обновлении. К следующей встрече он будет осведомлён о нём куда лучше. Генерал не относился к числу людей, которые любили проигрывать.

Доктор Чарлз Олден сидел у себя в кабинете и смотрел по сторонам. Конечно, время покинуть Белый дом ещё не наступило. Его отставка нанесёт ущерб администрации Фаулера. Само прошение об отставке, уже подписанное, было датировано концом месяца. Но все это лишь для соблюдения приличий. Начиная с сегодняшнего дня от него не требовалось исполнять обязанности. Разумеется, он будет участвовать в совещаниях, читать документы, составлять записки, однако информировать президента придётся Элизабет Эллиот. Президент был вежлив, но, как всегда, холоден. «Мне очень жаль терять тебя, Чарли, очень жаль, особенно сейчас, но я не вижу иного выхода…» Несмотря на переполнявшую его ярость, Олден сумел сдержаться во время разговора в Овальном кабинете. Лишь один Арни ван Дамм проявил достаточно человеческих чувств, чтобы заметить: «Черт побери, Чарли!» Несмотря на испытываемое им недовольство из-за того, что политическая репутация его босса несколько пострадает вследствие случившегося, ван Дамм по крайней мере продемонстрировал сочувствие и какую-то мужскую солидарность. Но не Боб Фаулер, защитник бедных и беспомощных.

Но ещё хуже проявила себя Лиз, эта высокомерная молчаливая сука с таким красноречивым взглядом. Теперь все его заслуги, все успехи, которых ему удалось добиться, будут отнесены на её счёт. Она знала это и уже купалась в лучах славы.

Объявление о его отставке будет сделано завтра утром. Информацию об этом уже передали прессе. Только кем? Эллиот, пожелавшей продемонстрировать своё удовлетворение? Арни ван Даммом, старающимся уменьшить ущерб, понесённый администрацией? Одним из дюжины других?

Переход от власти к забвению происходит в Вашингтоне быстро. Смущённое выражение на лице секретарши. Натянутые улыбки остальных чиновников в Западном крыле Белого дома. Однако забвение наступает только после вспышки гласности, когда объявляют о событии, — подобно ослепительному свету взорвавшейся звезды, закату видного представителя администрации предшествует шум фанфар. Этим занимаются средства массовой информации. Телефонная трубка была снята с аппарата и лежала на столе. Утром, когда он вышел из дома, его ждали два десятка репортёров с камерами и включёнными прожекторами, зная заранее, каким будет ответ ещё до первого вопроса.

А эта глупая стерва! С её коровьими глазами, коровьим выменем и широкими коровьими бёдрами. Но и он хорош — сделать такую глупость! Профессор Чарлз Олден сидел в своём дорогом кресле и смотрел на свой дорогой стол. Его голова разрывалась от боли, которую он отнёс за счёт стресса и ярости. В этом он был прав. Но Олден не заметил, что давление крови у него почти вдвое превысило нормальное. Он также упустил из виду, что в течение последней недели не принимал лекарство, прописанное ему для лечения гипертонии. Подобно типичному профессору, он постоянно забывал о повседневных вещах, и в то же время его блестящий ум справлялся с самыми трудными проблемами.

Вот почему это застало его врасплох. Нестерпимая боль возникла в затылке, в кольце Уиллиса, представляющем собой кольцевой сосуд, снабжающий мозг кровью. Этот сосуд был предназначен природой переносить кровь ко всем участкам головного мозга, являясь запасным на случай закупорки тех сосудов, которые с годами переставали функционировать. Таким образом он нёс огромное количество крови. Двадцать лет повышенного артериального давления, в течение которых Олден принимал прописанное ему лекарство лишь тогда, когда вспоминал о предстоящем медицинском осмотре у своего врача, усугублённые стрессом от гибели карьеры, причём позорной гибели, привели к разрыву кровеносного сосуда в правой стороне головы. То, что раньше было головной болью, превратилось в саму смерть. Олден широко открыл глаза и обхватил руками голову, словно пытаясь удержать её от распада. Но было уже поздно. Разрыв расширялся, и сосуды теряли все больше крови. Это одновременно лишало важные участки головного мозга кислорода, необходимого для его нормального функционирования, и повышало внутричерепное давление до такой степени, что другие клетки мозга, сжатые до предела, отмирали.

Уже парализованный, Олден не терял сознания в течение длительного времени, и его блестящий ум регистрировал происходящее с поразительной чёткостью. Он утратил способность двигаться и знал, что смерть совсем рядом. Я был так близок к цели, думал он, пока умирающий мозг напрягал все силы, чтобы обогнать смерть. Тридцать пять лет — чтобы оказаться здесь. Все эти книги, семинары, молодые талантливые студенты. Лекции, дискуссии, кампании. Сколько усилий — и вот я здесь. Казалось, стоит протянуть руку, и я достигну чего-то значительного, ради чего стоило жить. Боже милосердный! Умереть сейчас, на пороге будущего! Но он понимал, что умирает, что с этим надо смириться. Он надеялся, что его простят. Всё-таки он был не таким уж плохим человеком, верно? Он так старался сделать мир лучше, так отчаянно старался, и вот, когда осталось совсем немного… до чего-то такого важного… Для всех было бы лучше, если бы такое случилось с ним, когда он влезал на эту глупую корову… и ещё лучше, подумал он в последний момент просветления, если бы его преподавательский талант, его интеллект были единственным…

О смерти Олдена узнали так поздно из-за его увольнения и позорной отставки. При обычных условиях секретарша звонила бы ему каждые несколько минут — а сейчас на это ушёл почти час. Она отвечала на все адресованные ему звонки и не подзывала его к телефону. Впрочем, это все равно не имело бы значения, хотя секретарша будет чувствовать себя виноватой на протяжении нескольких недель. Наконец, уже собираясь уходить домой, она решила, что должна предупредить об этом своего бывшего босса. Нажала на кнопку внутренней связи и… не получила ответа. Нахмурившись, она подождала и вызвала Олдена снова. Молчание. Она встала, подошла к двери и постучала. Внутри царила тишина. Тогда секретарша открыла дверь и закричала так громко, что её услышали агенты Секретной службы, дежурившие у дверей Овального кабинета на другом конце здания. Первой прибежала Элен Д'Агустино, одна из личных телохранителей президента, которая прогуливалась по коридору, чтобы размяться — она засиделась.

— Черт побери! — воскликнула она и «Смит-Вессон» мгновенно оказался у неё в руке. Никогда в жизни Элен не приходилось видеть столько крови — она вытекала из правого уха Олдена и накапливалась лужей на поверхности стола. Элен тут же объявила тревогу по своему портативному радиопередатчику. По-видимому, решила она, пуля попала в голову. Её острый взгляд обежал кабинет, следуя за дулом револьвера. Окна целы. Она бросилась вперёд. Да, комната пуста. Что же случилось?

Тут же её левая рука протянулась к сонной артерии, чтобы проверить у Олдена наличие пульса. Разумеется, пульса не было, но в соответствии с правилами она была обязана убедиться в этом. За пределами кабинета все выходы из Белого дома были закрыты, агенты стояли с револьверами наготове, посетители замерли там, где их застала тревога. Группа агентов обшаривала все здание — от чердака до подвала.

— Боже мой! — заметил Пит Коннор, войдя в кабинет Олдена.

— Осмотр закончен, — послышалось в наушниках. — Здание в порядке, ничего не обнаружено. Ястреб в безопасности. — «Ястреб» было кодовым наименованием президента для агентов Секретной службы. В нём проявлялся свойственный им едкий юмор, игра слов как на фамилии президента (Фаулер — птицелов), так и на ироническом несоответствии с проводимой президентом политикой.

— «Скорая» прибудет через две минуты! — сообщение из центра связи. Была вызвана именно «скорая помощь», потому что это быстрее, чем вызов вертолёта.

— Успокойся, Дага, — посоветовал Коннор. — Думаю, у него кровоизлияние в мозг.

— С дороги, быстро с дороги! — Это появился военный врач. Агенты Секретной службы обучены приёмам первой помощи, но в Белом доме всегда есть группа медицинского персонала, и врач сумел прибыть на место происшествия первым, опередив остальных. В руке у него был чемоданчик, который обычно носят врачи, но на этот раз он даже не раскрыл его. На столе было слишком много крови, и на поверхности она начала уже свёртываться. Врач принял решение не прикасаться к телу — не исключено, что Олден пал жертвой преступления, и агенты Секретной службы объяснили ему, как поступать в таких случаях, — кровь вытекла главным образом из правого уха, хотя и из левого показалось несколько капель. Посмертная бледность уже покрыла те части лица, которые были видны. Диагноз был очевиден.

— Он мёртв, умер, по-видимому, примерно час назад. Кровоизлияние в мозг. Удар. Он страдал гипертонией?

— По-моему, да, — ответила агент Д'Агустино после короткого раздумья.

— Понадобится вскрытие, чтобы убедиться в причине смерти, но умер он именно от этого.

Тут же в кабинет Олдена вошёл другой врач, капитан ВМС. Он подтвердил диагноз коллеги.

— Говорит Коннор, передайте «скорой», чтобы не слишком торопились. «Паломник» мёртв, и смерть наступила скорее всего от естественных причин. Повторяю, «Паломник» мёртв, — произнёс старший агент в радиопередатчик.

Посмертное вскрытие установит, конечно, много обстоятельств. Вероятность отравления. Возможное заражение пищи или воды. Однако все это в Белом доме подвергалось непрерывному контролю. Д'Агустино и Коннор обменялись взглядами. Да, Олден страдал от повышенного кровяного давления, и день выдался для него дьявольски тяжёлый. Может быть, самый тяжёлый в жизни.

— Ну, как дела? — Головы присутствующих повернулись в сторону двери. Вошёл «Ястреб», сам президент, окружённый тесным кольцом телохранителей. И доктор Эллиот вслед за ним. Д'Агустино подумала, что теперь им придётся изобрести для неё новое кодовое наименование — может быть, «Гарпия» будет подходящим. Элен не любила стерву. Никто из группы личных телохранителей президента не испытывал к ней тёплых чувств. Но им платили не за то, чтобы они любили её, и если уж говорить откровенно, и не за то, чтобы любили президента.

— Он мёртв, господин президент, — объяснил врач. — Похоже, кровоизлияние в мозг.

Президент выслушал доктора без видимой реакции. Агенты Секретной службы напомнили себе, что он был рядом с женой в течение многих лет, когда она боролась с тяжёлой формой склероза и наконец умерла, пока он всё ещё занимал пост губернатора Огайо. Это, должно быть, притупило в нём человеческие чувства, думали они, надеясь, что дело обстоит именно так. Он научился скрывать эмоции. И действительно, президент покачал головой, по его лицу пробежала гримаса боли. Все. Он отвернулся.

На его месте появилась Лиз Эллиот, посмотревшая через плечо одного из агентов. Элен Д'Агустино внимательно следила за её лицом.

Дага знала, что Эллиот любила макияж, и заметила, как побледнела новый помощник президента по национальной безопасности, несмотря на румяна. Д'Агустино понимала, что картина была действительно ужасной — словно на стол вылили ведро красной краски.

— Боже мой! — прошептала доктор Эллиот.

— С дороги, дайте пройти! — послышался чей-то голос. Это был агент Секретной службы с носилками. Ему пришлось оттолкнуть в сторону Лиз Эллиот. Дага заметила, что доктор Эллиот все ещё не пришла в себя от потрясения; её глаза тупо смотрели перед собой, и лицо оставалось смертельно бледным, поэтому она никак не отреагировала на грубый толчок. Может быть, она считает себя сильной личностью, подумала специальный агент Д'Агустино, однако на самом деле она совсем не такая сильная. При этой мысли Элен почувствовала удовлетворение.

Дрожат колени, верно, Лиз? Элен Д'Агустино, всего месяц назад закончившая академию Секретной службы, вела скрытое наблюдение, когда объект — фальшивомонетчик — заметил её и по какой-то непонятной причине выхватил большой автоматический пистолет. Ему даже удалось выпустить в неё одну пулю. Этим, однако, все и закончилось. Элен заслужила прозвище «Дага» — кинжал — тем, что выстрелила в него из своего «Смит-Вессона» и всадила все три пули вплотную одна к другой на расстоянии тридцати семи футов, подобно тому как привыкла выбивать десятки в картонной мишени на стрельбище. После этого её не преследовали никакие кошмары. Ей даже ничего не снилось. Вот почему Дага была одним из членов команды пистолетчиков Секретной службы, когда они одержали верх над элитой армии, стрелками-коммандос группы «Дельта». Дага обладала железными нервами, а вот Лиз Эллиот не могла с ней сравниться, какой бы высокомерной ни казалась. Смелости не хватает, дамочка? Специальному агенту Элен Д'Агустино в этот момент даже не пришло в голову, что Лиз Эллиот отныне занимает должность главного советника Ястреба по национальной безопасности.

Их встреча была спокойной, первая встреча такого рода на памяти Гюнтера Бока. Никакой неистовой риторики, которую так любят солдаты революции. Его старый товарищ по оружию, Исмаил Куати, обычно пламенный оратор, произносящий речи на пяти языках, сегодня выглядел необычно тихим, заметил Бок. Исчезла его свирепая улыбка. Размашистые жесты, которыми он сопровождал разговор, стали более сдержанными, и Бок подумал, что Куати чувствует себя, по-видимому, не слишком хорошо.

— Я был опечален, когда услышал о том, что случилось с твоей женой, — сказал Куати, заговорив о личных проблемах.