— Это было бы самым разумным с нашей стороны, — заметил Головко.

— Бежать, словно вору при виде полицейского? — спросил министр обороны, не скрывая сарказма.

— Я настаиваю, чтобы мы изучили такую возможность. — Первый заместитель председателя КГБ, заметил Нармонов, не собирался отступать.

— Самой важной частью этой телеграммы является второе предложение, — напомнил министр иностранных дел. Его аналитический подход казался ещё более холодным из-за того, что был таким сухим и прозаичным. — Они утверждают, что взрыв в Денвере не был, по их мнению, террористическим актом. Кто тогда мог быть нападающей стороной? Далее он продолжает, что Америка до сих пор не нанесла ответного удара. До сих пор. Последующее заявление относительно того, что у них нет доказательств, что мы являемся виновниками этого ужасного преступления, кажется мне неискренним, если сравнить его с первым параграфом.

— А попытки спастись бегством лишь ещё ярче продемонстрируют американцам, что это мы заварили все это, — добавил министр обороны.

— Ещё ярче продемонстрируют? — переспросил Головко.

— Я должен согласиться с такой оценкой, — сказал Нармонов, оторвав голову от спинки кресла, в котором он сидел. — Я вынужден исходить из того, что Фаулер потерял способность здраво мыслить. В этом коммюнике отсутствуют разумные выводы. Он обвиняет нас в случившемся, причём почти не скрывает этого.

— Какова природа этого взрыва? — спросил Головко у министра обороны.

— Мощность такой бомбы действительно слишком велика для террористов. Наши исследования показывают, что атомные бомбы первого или даже второго поколения могут быть созданы террористами, однако их максимальная мощность значительно меньше ста килотонн — скорее всего меньше сорока килотонн ТНТ. -А в данном случае приборы показали, что тротиловый эквивалент этого устройства намного превышал сто тысяч тонн. Это значит, что взрыв был вызван атомной бомбой третьего поколения или, что более вероятно, многоступенчатым термоядерным устройством. Создать такое устройство не по плечу дилетантам.

— Тогда кто мог взорвать такую бомбу? — спросил Нармонов. Головко посмотрел на своего президента.

— Я не имею ни малейшего представления. Нам удалось узнать, что в бывшей ГДР разрабатывали ядерное оружие. Там производили плутоний, как это вам известно, но у нас есть все основания считать, что этот проект так и не смог далеко продвинуться. Мы проверили работы такого рода, ведущиеся в Южной Америке, но и они не достигли заключительной фазы. У Израиля есть такие возможности, но зачем им нападать на своего собственного ангела-хранителя? Приди подобная мысль китайцам, они скорее напали бы на нас. У нас имеется территория и естественные ресурсы, которые им нужны, тогда как Америка куда полезнее им в качестве торгового партнёра, а не врага. Нет, для того чтобы это был проект одной из стран, нужно иметь в виду, что всего горстка государств обладает способностью осуществить его, да и проблемы оперативной безопасности практически непреодолимы. Если бы вы, Андрей Ильич, отдали приказ КГБ произвести такой взрыв, мы, наверно, потерпели бы неудачу. Для подобной операции требуется такой тип человека — я имею в виду профессиональное мастерство, преданность делу, интеллект, — качества которого невозможно найти у психопата. Чтобы вызвать убийство тысяч людей и поставить мир на грань катастрофы, нужен человек с совершенно извращённой психикой. В КГБ нет таких людей — по очевидным причинам.

— Итак, вы говорите мне, что не обладаете никакой информацией и не можете предложить разумную гипотезу, чтобы объяснить события, происшедшие сегодня утром?

— Да, товарищ президент. Мне бы очень хотелось чем-то помочь, но я бессилен.

— Кто даёт советы Фаулеру?

— Не знаю, — признался Головко. — Министры Талбот и Банкер погибли. Оба присутствовали на футбольном матче — министр обороны Банкер был владельцем одной из команд, игравшей на стадионе, между прочим. Директор ЦРУ или все ещё в Японии, или возвращается оттуда.

— Заместителем директора является Райан?

— Да.

— Я знаю его. Это умный человек.

— Да, вы правы, но его увольняют с этой должности. Фаулер не любит его. Нам стало известно, что Райану предложили подать в отставку. Поэтому я не могу сказать вам, кто является советником американского президента, за исключением Элизабет Эллиот, советника по национальной безопасности, мнение о которой у нашего посла не слишком благоприятное.

— Итак, вы утверждаете, что этот слабый и тщеславный человек даже не имеет хороших советников?

— Да.

— Это многое объясняет. — Нармонов откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Значит, лишь я один могу дать ему хороший совет, но он скорее всего считает, что именно я стёр его город с лица земли. Великолепно.

Это был, наверно, самый глубокий анализ за весь вечер, но он оказался ошибочным.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

ПРЕЖДЕ ВСЕГО ХОЧУ СООБЩИТЬ ВАМ, ЧТО ОБСУДИЛ ЭТОТ ВОПРОС СО СВОИМИ КОМАНДУЮЩИМИ И ОНИ ЗАВЕРИЛИ МЕНЯ, ЧТО ВСЕ СОВЕТСКИЕ АТОМНЫЕ БОЕГОЛОВКИ НАХОДЯТСЯ НА СКЛАДАХ И НИ ОДНА ИЗ НИХ НЕ ИСЧЕЗЛА.

ВО-ВТОРЫХ, МЫ С ВАМИ ВСТРЕЧАЛИСЬ ЛИЦОМ К ЛИЦУ, И, Я НАДЕЮСЬ, ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО Я НИКОГДА НЕ ОТДАЛ БЫ ТАКОГО ПРЕСТУПНОГО ПРИКАЗА.

ТРЕТЬЕ, ВСЕ НАШИ ПРИКАЗЫ, ПОСТУПИВШИЕ КОМАНДИРАМ ВОИНСКИХ ЧАСТЕЙ, БЫЛИ ЧИСТО ОБОРОНИТЕЛЬНЫМИ. Я НЕ ДАВАЛ НИКАКОГО РАЗРЕШЕНИЯ НА ВЕДЕНИЕ НАСТУПАТЕЛЬНЫХ ОПЕРАЦИЙ. ЧЕТВЁРТОЕ, Я ВЫЯСНИЛ У НАШИХ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫХ СЛУЖБ И ВЫНУЖДЕН С СОЖАЛЕНИЕМ СООБЩИТЬ ВАМ, ЧТО И У НАС НЕТ НИ МАЛЕЙШЕГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ТОМ, КТО МОГ СОВЕРШИТЬ ЭТОТ БЕСЧЕЛОВЕЧНЫЙ АКТ. МЫ ПРИЛОЖИМ ВСЕ УСИЛИЯ, ЧТОБЫ НАЙТИ ВИНОВНИКОВ, И ВСЯКОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ, КОТОРАЯ ПОПАДАЕТ К НАМ, МЫ НЕМЕДЛЕННО ПОДЕЛИМСЯ С ВАМИ. ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ, Я НЕ ОТДАМ БОЛЬШЕ НИКАКИХ ПРИКАЗОВ СВОИМ ВООРУЖЁННЫМ СИЛАМ, ЕСЛИ НЕ ПОСЛЕДУЕТ ПРОВОКАЦИЙ. СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА ЗАНЯЛИ ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ ПОЗИЦИИ И ОСТАНУТСЯ НА НИХ.

— Боже мой, — выдохнула Эллиот. — Сколько можно лгать? — Её палец упёрся в экран. — Первое: нам известно, что у них есть пропавшие боеголовки. Он лжёт.

Второе: почему он подчёркивает, что ты встречался в Риме именно с ним? Зачем это нужно, если только он не считает, что у нас появились подозрения о том, что это совсем не Нармонов? Самому Нармонову не надо подчёркивать это, правда? Наверно, это тоже ложь.

Третье: нам известно, что именно они напали на нас в Берлине. Тоже ложь.

Четвёртое: он впервые упоминает КГБ. Интересно почему. Что если у них есть альтернативный план… Сначала запугать нас — да, великолепно, после попытки запугать нас выдвигается альтернативный план, и нам не остаётся ничего другого, как принять его.

Пятое: теперь он предупреждает нас о недопустимости провокаций. Они «заняли оборонительные позиции». Вот уж действительно оборонительные. — Лиз сделала паузу. — Роберт, это попытка ускользнуть от ответственности, простая и очевидная.

— Я тоже придерживаюсь такой точки зрения, — согласился Фаулер. — У кого есть замечания?

— Меня беспокоит предупреждение о недопустимости провокаций, — послышался голос командующего стратегической авиацией. Генерал Фремонт следил за огромным дисплеем, на котором отражалась сложившаяся в данный момент ситуация. Сейчас у него было в воздухе девяносто шесть бомбардировщиков и свыше сотни танкеров. Базы ракетных войск стратегического назначения находились в состоянии боевой готовности. Телескопические камеры с объективами электронного увеличения на космических спутниках министерства обороны наблюдали за советскими ракетными базами вместо того, чтобы, как обычно, следить за всей территорией широкоугольными объективами.

— Господин президент, есть вопрос, который нуждается в неотложном обсуждении, — произнёс генерал.

— Что это за вопрос?

Фремонт заговорил спокойным, размеренным голосом профессионала.

— Сэр, после того как ракетные войска стратегического назначения в наших двух странах приведены в состояние боевой готовности, это изменило расчёт мощности стратегического ядерного удара. Раньше, когда у нас было свыше тысячи межконтинентальных баллистических ракет, ни мы, ни Советы не думали о том, что мощность первого удара, способного вывести из строя ракетные базы противника до такой степени, что он окажется не в состоянии нанести сокрушительный ответный удар, представляет собой стратегическую реальность. Для этого требовалось бы рассчитывать на что-то трудноосуществимое. В настоящее время ситуация изменилась. Ракетная технология вошла в стадию резкого совершенствования, а сокращение количества наземных действительно важных целей означает, что такой ракетный удар становится теперь теоретически возможным. Прибавьте к этому запоздание Советов в демонтаже их устаревающих СС-18 — чего требует договор о сокращении стратегических вооружений, — и вполне может создаться ситуация, при которой появится стратегический перевес, делающий упреждающий первый удар весьма привлекательным. Не забудьте, что мы сокращаем наши ракетные силы быстрее, чем они. Да, мне известно — Нармонов лично заверил вас, что через четыре недели они ликвидируют отставание и будут точно соблюдать график сокращения вооружений. Однако сейчас, насколько мы знаем, их ракетные полки по-прежнему находятся в боевой готовности.

Далее, сэр, — продолжал Фремонт, — если сведения, имеющиеся у вас, относительно того, что Нармонову угрожают его же военные, верны, то в этом случае, сэр, ситуация становится совершенно ясной, правда?

— Объясните, что вы имеете в виду, генерал, — произнёс Фаулер так тихо, что командующий стратегической авиацией едва расслышал его слова.

— Сэр, а если доктор Эллиот права и они действительно рассчитывали на то, что вы будете присутствовать на матче? Вместе с министром обороны Банкером. При существующей системе командования нашими вооружёнными силами это нанесло бы нам очень чувствительный удар. Я не утверждаю, что они напали бы на нас, но, вне всякого сомнения, они оказались бы в таком положении, что, отрицая свою причастность к взрыву в Денвере, могли бы объявить о переменах в своём правительстве таким образом, чтобы с помощью обычного устрашения не допустить нашего вмешательства в этот процесс. Это уже достаточно плохо. Но теперь создалась ситуация, при которой им ясно, что они упустили свою главную цель. Не так ли? И о чём они сейчас думают? Они могут думать о том, что вы подозреваете их в причастности к этому взрыву и что вы достаточно рассержены для того, чтобы нанести им ответный удар — тем или иным способом. Если они думают именно так, сэр, им может прийти в голову мысль, что лучше всего защититься от нашего ответного удара с помощью превентивного нападения и быстро лишить нас возможности ответить тем же. Господин президент, я не утверждаю, что они рассуждают таким образом, но такую возможность нельзя исключить.

И холодный вечер стал ещё холоднее.

— Каким образом можно остановить их от запуска своих ракет, генерал? — спросил Фаулер.

— Сэр, есть только один способ удержать их от соблазна нанести ядерный удар по Соединённым Штатам. Это особенно важно, когда мы имеем дело с их военными. Это разумные и хорошо обученные люди. Как все хорошие военные, они думают, прежде чем действовать. Если им станет ясно, что мы будем готовы нанести удар при первом признаке нападения, тогда с военной точки зрения их нападение становится бессмысленным и будет сразу отменено.

— Это хороший совет, Роберт, — сказала Эллиот.

— Каково мнение НОРАД? — спросил Фаулер. Президенту даже в голову не пришло, что он обращается к генерал-майору, чтобы тот оценил правильность мнения генерала армии.

— Господин президент, если мы хотим вернуть создавшуюся ситуацию на разумные рельсы, это правильный путь.

— Хорошо. Генерал Фремонт, что вы предлагаете?

— Сэр, в данный момент мы можем привести свои войска стратегического назначения в состояние боевой готовности номер один. Кодовое слово операции — «ОТСЧЁТ». После этого мы будем находиться в состоянии максимальной боевой готовности.

— Они не сочтут это провокацией?

— Нет, господин президент, не сочтут. По двум причинам. Во-первых, мы и так находимся в состоянии высокой боевой готовности, они знают об этом и, хотя весьма обеспокоены, не выразили никакого протеста. Это является единственным признаком разумного поведения, который мы пока заметили. Во-вторых, они не узнают об этом до тех пор, пока мы не предупредим их сами о том, что чуть повысили уровень боевой готовности. Не обязательно предупреждать русских, пока они не начнут вести себя подозрительно.

Фаулер отпил кофе из очередной чашки. Он понял, что скоро ему понадобится посетить туалет.

— Генерал, давайте не будем торопиться с этим. Дайте мне подумать несколько минут.

— Очень хорошо, сэр. — В голосе Фремонта не было заметно явного разочарования, но в тысяче миль от Кэмп-Дэвида командующий стратегической авиацией повернулся и взглянул на своего заместителя начальника штаба.

— Что это? — спросил Парсонс. В настоящее время ему нечего было делать. Срочно связавшись с Вашингтоном, он решил доверить анализ частиц, собранных им на месте взрыва, другим членам группы, не хуже его знакомым с лабораторной процедурой. Теперь Парсонс вызвался помочь врачам. У него были с собой приборы, с помощью которых он измерил степень радиоактивного облучения у пожарных и горстки уцелевших посетителей стадиона, потому что обычные врачи не обладают достаточным опытом в этом деле. Положение было не особенно радостным. Из семи человек, сумевших уцелеть при взрыве, у пятерых уже проявились симптомы тяжёлой радиационной болезни. Радиоактивное облучение у них составляло от четырехсот до тысячи рентген. Шестьсот рентген — максимальная доза облучения, при которой ещё возможно выжить, хотя известны случаи, когда люди выживали в результате героических усилий врачей и при более высоких дозах. Разумеется, если можно назвать словом «выживание» способность человека прожить ещё один или два года с телом, раздираемым несколькими формами рака. К счастью, последний из семи получил, по-видимому, наименьшую дозу радиации. Он замёрз, хотя его руки и лицо жестоко обгорели, но зато не страдал ещё от приступов рвоты. Вдобавок, он совсем оглох.

Парсонс увидел, что это был молодой человек. В мешке с одеждой, что находился рядом с его кроватью, находился револьвер и значок полицейского. Кроме того, он сжимал что-то в руке и, когда поднял голову, увидел рядом с руководителем группы чрезвычайных ситуаций агента ЦРУ.

Полицейский Пит Доукинс был в состоянии глубокого шока, едва живой. Он дрожал всем телом — мокрый, замёрзший, переживший больше ужаса, чем может выпасть на долю человека, сумевшего уцелеть. Его сознание разделилось в трех или четырех направлениях, каждое из которых имело определённую устремлённость, причём ни одно из направлений не было логически связанным. Впрочем, одна мысль в его сознании удерживалась вместе как единое целое благодаря профессиональной подготовке полицейского. Когда Парсонс провёл каким-то прибором по одежде, которая ещё совсем недавно была на Доукинсе, полуслепые глаза полицейского увидели совсем рядом ещё одного мужчину в синей пластиковой куртке, на рукавах и груди которой виднелись крупные буквы ФБР.

Молодой полицейский рванулся вперёд, выдернув из вены на руке иглу от аппарата внутривенного вливания. Врач и медсестра, стоявшие рядом, силой уложили его обратно, но Доукинс сопротивлялся отчаянно, с силой безумного, протягивая руку к агенту ФБР.

Специальный агент Билл Клинтон тоже испытал тяжёлое потрясение. Лишь причуда служебного распорядка спасла ему жизнь. У него был билет на матч, но пришлось отдать его другому сотруднику. Из-за этой неприятности, которая всего четыре дня назад привела его в ярость, жизнь молодого агента была спасена. То, что он увидел на стадионе, потрясло его. Полученная Клинтоном доза облучения — всего сорок рентген, по словам Парсонса, — перепугала его до смерти, но он был тоже полицейским и потому взял листок бумаги из руки Доукинса.

Он увидел, что это список автомобильных номерных знаков. Один номер был обведён кружком и рядом с ним стоял вопросительный знак.

— Что это значит? — спросил Клинтон, наклонившись к полицейскому через плечо медсёстры, пытавшейся вставить в вену Доукинса иглу.

— Фургон, — прошептал полицейский, не слыша вопроса, но догадываясь о его содержании. — Проехал мимо меня… попросил сержанта проверить, но — южная сторона, рядом с телевизионными фургонами. Это был фургон компании Эй-би-си, маленький, в нём сидели двое, я пропустил его. Его не было в моём списке.

— Южная сторона — это что-нибудь значит? — спросил Клинтон у Парсонса.

— Там произошёл взрыв. — Парсонс наклонился к лежащему полицейскому. — Как выглядели эти двое? — Он показал на листок бумаги, потом на себя и Клинтона.

— Белые, лет по тридцать, обычные… сказали, что приехали из Омахи… привезли видеорекордер. Я подумал, странно, что они из Омахи… сказал сержанту Янкевичу… пошёл проверить фургон ещё до взрыва…

— Послушайте, — сказал врач. — больной в тяжёлом состоянии, и мне придётся…

— Отойдите, — бросил Клинтон.

— Ты посмотрел внутрь фургона?

Доукинс только глядел на него ничего не понимающими глазами. Парсонс схватил лист бумаги, нарисовал на нём очертания фургона и ткнул в него карандашом.

Доукинс кивнул, уже теряя сознание.

— Большой ящик, три фута, написано «Сони» — они сказали, что это видеорекордер. Фургон из Омахи… но… — Он показал на список номерных знаков.

Клинтон тоже взглянул.

— Номерные знаки штата Колорадо!

— Я пропустил их, — произнёс Доукинс и потерял сознание.

— Ящик в три фута, — задумчиво сказал Парсонс.

— Пошли.

Клинтон выбежал из помещения экстренной помощи. Ближайшие телефоны стояли на столе приёмного отделения. Все четыре были заняты. Клинтон выхватил трубку из руки сидящего за столом санитара, нажал на рычаг и отключил линию.

— Что вы делаете!

— Молчать! — скомандовал агент. — Дайте Хоскинса… Уолт., это Клинтон из больницы. Нужно срочно проверить номерной знак. Колорадо, E-R-P-пять-два-ноль. Подозрительный фургон на стадионе. В нём приехали двое мужчин, лет по тридцать, белые, выглядели обычно. Свидетелем является полицейский, но сейчас он потерял сознание.

— Хорошо. Кто с тобой?

— Парсонс из ядерной группы.

— Отправляйся сюда — впрочем, нет, оставайся там, но держи эту линию открытой.

Хоскинс нажал кнопку, не выключая связи с Клинтоном, набрал по памяти номер телефона департамента регистрации автомобилей штата Колорадо.

— Это ФБР: мне нужно быстро проверить номерной знак. Ваш компьютер работает?

— Да, сэр, — заверил его женский голос.

— Эдвард-Роберт-Пол-пять-два-ноль. — Хоскинс посмотрел на свой письменный стол. Почему это так ему знакомо?

— Очень хорошо. — Хоскинс услышал щёлканье клавишей. — Вот, это совершенно новый фургон, зарегистрирован на имя Роберта Френда из Роггена. Вам нужен номер водительского удостоверения мистера Френда?

— Боже мой, — прошептал Хоскинс.

— Извините, сэр?

Хоскинс повторил номер.

— Да, правильно.

— Вы не могли бы проверить ещё два номера удостоверений?

— Конечно.

Хоскинс продиктовал их.

— Первый номер вы назвали не правильно… и второй тоже… подождите минутку, эти номера похожи…

— Я знаю. Спасибо. Хоскинс положил трубку.

— Давай, Уолт, думай побыстрее…

Но сначала ему нужна ещё информация от Клинтона.

— Мюррей слушает.

— Дэн, это Уолт Хоскинс. У нас здесь кое-что произошло, и тебе нужно знать об этом.

— Давай.

— Наш друг Марвин Расселл поставил фургон у стадиона. Руководитель группы чрезвычайных ядерных ситуаций утверждает, что место стоянки фургона совсем рядом с тем местом, где взорвалась бомба. Был по крайней мере ещё один — нет, подожди минутку… С ним был ещё один мужчина в фургоне, а другой ехал, должно быть, в арендованном автомобиле. Дальше. Внутри фургона находился большой ящик. Фургон был выкрашен в цвета телевизионной компании Эй-би-си, но Расселла нашли мёртвым в мотеле за пару миль от стадиона. Поэтому он, наверно, оставил фургон у стадиона и ушёл. Дэн, похоже, что бомба могла попасть к стадиону именно таким образом.

— Что ещё у тебя есть по этому делу, Уолт?

— Фотографии из паспортов и другие документы ещё на двух мужчин.

— Перешли их мне факсом.

— Высылаю.

Хоскинс встал и пошёл в центр связи. По пути он остановил идущего навстречу агента.

— Разыщи детективов из полицейского департамента, занимающихся делом об убийстве Расселла, — где бы они ни были, пусть сейчас же свяжутся со мной по телефону.

— Опять думаешь о том, что это был террористический акт? — спросил Пэт О'Дэй. — Я думаю, что бомба была для этого слишком мощной.

— Расселл подозревался в террористической деятельности, и мы считаем, что он мог — черт побери! — воскликнул Мюррей.

— В чём дело, Дэн?

— Попроси архив, чтобы мне прислали фотографии из Афин — они в досье Расселла.

Помощник заместителя директора ФБР ждал, когда закончится разговор по телефону.

— Нас запрашивали греки после того, как один из их полицейских был убит, и они прислали нам несколько фотографий. Мне тогда показалось, что это Марвин, но… с ним в автомобиле сидел кто-то ещё, по-моему. Припоминаю, фотография была сделана в профиль…

— Из Денвера поступает факс, — сообщил женский голос.

— Несите его побыстрее, — скомандовал Мюррей.

— Вот первая страница. Затем прибыло всё остальное.

— Авиабилет… а это билет на следующий рейс после пересадки. Пэт…

О'Дэй взял билеты.

— Сейчас проверю.

— Ты только посмотри на это, черт побери!

— Знакомое лицо?

— Он походит на… Исмаила Куати, может быть? Второго я не знаю.

— Усы и причёска другие, Дэн, — заметил О'Дэй, отворачиваясь от своего телефона. — И лицо более худое. Лучше запроси архив, что у них там поновее. Не следует делать поспешные выводы.

— Правильно. — Мюррей поднял телефонную трубку.

— Хорошие новости, господин президент, — сообщил Борштейн из своего бункера под горой Шайенн. — Разведывательный спутник К-11 проходит над центральной частью Советского Союза. Сейчас там приближается рассвет, ясная безоблачная погода и нам удастся посмотреть на их ракетные базы. «Птичка» уже перепрограммирована. Национальный центр фоторазведки и Оффутт будут получать изображение в реальном времени.

— Но не мы, — проворчал Фаулер. Такое оборудование не было установлено в Кэмп-Дэвиде, удивительная оплошность, подумал президент. А на борт ЛКП изображения будут поступать. Вот там-то мне и нужно было находиться, ещё раз подумал Фаулер.

— Хорошо, сообщите мне, что появится на экранах.

— Будет исполнено, сэр. Думаю, получим немало полезной информации, — пообещал генерал.

— Изображение начало поступать, сэр, — послышался новый голос. — Это говорит майор Костелло из разведывательного отдела НОРАД, сэр. Все получается просто идеально — было бы невозможно рассчитать все более точно. Наша «птичка» пролетит над четырьмя ракетными полками, с юга на север, в Чангиз-Тобе, Алейске, Узхуре и Гладкой — все, кроме последней, базы баллистических ракет СС-18. В Гладкой развёрнуты ракеты устаревшей модели — СС-11. Сэр, Алейск — это одна из баз, которую они должны демонтировать, но пока не приступали…

Утреннее небо над Алейском было чистым и безоблачным. Первый свет зари начал пробиваться на северо-востоке, однако солдатам ракетных войск стратегического назначения было не до красот природы. Они отставали от графика на несколько недель, и поступили приказы срочно устранить отставание. То, что их выполнить почти невозможно, не имело значения. У каждой из сорока пусковых шахт стоял мощный автокран. СС-18 — вообще-то русские называли их PC-20, что означало «ракеты стратегические номер 20» — были старыми ракетами, созданными более одиннадцати лет назад, из-за чего, между прочим. Советы и согласились демонтировать их. Ракетные двигатели работали на жидком топливе, причём топливо и окислитель представляли собой опасные едкие вещества — несимметричные диметилгидразин и четырехокись азота, — и то обстоятельство, что их называли «способными к хранению», являлось весьма относительным заявлением. Они действительно были более стабильными, чем криогенные виды топлива, потому что их не требовалось охлаждать, однако их токсичность была настолько велика, что попадание на кожу человека почти мгновенно приводило к смертельному исходу. Кроме того, по своей природе эти химические вещества были крайне реактивными. Мерой предосторожности служило то, что шахты вмещали ракеты, заключённые в стальные капсулы, походившие на гигантские винтовочные патроны, — советское изобретение, предохраняющее чувствительные приборы в шахтах от едких химических веществ. То, что советские специалисты вообще занимались такими сложными двигательными системами, объяснялось не столько тем, что такие двигатели — как утверждали американские разведслужбы — обладали большей энергетической мощностью, а сколько тем, что русские отставали в разработке надёжного и мощного твёрдого топлива для своих ракет. Это положение было исправлено лишь недавно, когда на вооружение начали поступать новые ракеты СС-25. Хотя межконтинентальные баллистические ракеты СС-18 являлись, без сомнения, крупными и мощными — в НАТО им было присвоено зловещее кодовое название «Сатана», — они отличались тем, что их техническое обслуживание было исключительно сложным и опасным, и обслуживающий персонал с радостью предвкушал, когда отделается от них. Не один специалист ракетных войск стратегического назначения поплатился жизнью при обслуживании и во время учений, подобно тому, как гибли американские специалисты, которые занимались в прошлом аналогичными американскими ракетами «Титан-11». Все ракеты, базирующиеся в Алейске, планировалось уничтожить, чем и объяснялось присутствие обслуживающего персонала и тяжёлых транспортных средств. Но прежде следовало демонтировать боеголовки. Американцы могли наблюдать за тем, как идёт уничтожение ракет, но боеголовки по-прежнему оставались их самой секретной частью. Под пристальным взглядом полковника с верхней части ракеты номер 31 небольшим краном был снят чехол, и теперь обнажились многоцелевые самонаводящиеся боеголовки. Каждая из них походила на конус диаметром сорок сантиметров у основания и сходилась до острой как игла верхушки в полутора метрах от него. И каждая представляла собой трехступенчатое термоядерное устройство мощностью в пятьсот килотонн. Солдаты обращались с боеголовками бережно, проявляя уважение, которого те явно заслуживали.

— О'кей, начинают поступать картинки, — услышал Фаулер голос майора Костелло. — Почти никакой деятельности, сэр… Мы обращаем основное внимание всего на несколько шахт, те, которые видны лучше других, — здесь все поросло лесом, господин президент, но из-за наклона спутника мы знаем, какие шахты видим лучше других… вот шахта запуска на Тобе номер ноль-пять… ничего необычного… командный бункер… вижу часовых, патрулирующих базу., их больше, чем обычно… я различаю пять-семь человек, — их особенно чётко видно в инфракрасном спектре, там холодно, сэр. Больше ничего. Ничего необычного, сэр… отлично. Теперь приближаемся к Алейску. Господи!

— Что такое?

— Сэр, мы наблюдаем четыре шахты с четырех различных камер…

— Это машины обслуживания, — послышался голос генерала Фремонта из командного центра стратегической авиации. — Машины обслуживания у каждой шахты запуска. Крышки, шахт открыты, господин президент.

— Что это значит?

— Господин президент, все эти ракеты относятся к категории СС-18, второй модификации, относительно устаревшей. К настоящему моменту они должны быть демонтированы, но пока остаются в строю. Сейчас мы видим пять шахт, сэр, и у каждой стоит грузовик. Вижу двух специалистов, что-то делающих с ракетами.

— Что такое — машина обслуживания? — спросила Лиз Эллиот.

— Это грузовики, на которых перевозят ракеты. На каждом имеется все, что необходимо для работы с ракетой. На каждую ракету приходится одна машина обслуживания — впрочем, больше чем одна. Это большой грузовик, похожий на пожарную машину, с подъёмным краном и лестницей, с встроенными нишами для инструмента и всего остального. Джим, похоже, они сняли чехол — да! Видны боеголовки, они ярко освещены, и специалисты что-то делают с разделяющимися боеголовками… Интересно что?

Фаулер едва не потерял самообладание. Это походило на радиорепортаж футбольного матча, и…

— Так что все это значит?!

— Сэр, мы не знаем… приближаемся к Узхуру. Здесь почти никакого движения, на Узхуре установлены ракеты СС-18 новой модификации, пятой… никаких машин, снова вижу часовых. Господин президент, по-моему, часовых больше обычного. Теперь очередь Гладкой… ещё пара минут…

— Почему там стояли грузовики у шахт запуска? — спросил Фаулер.

— Сэр, я могу только сказать, что они что-то делают с ракетами.

— Черт побери! Что именно делают?! — закричал Фаулер в микрофон.

Ответ, который последовал, не был таким спокойным, как несколько минут назад.

— Сэр, этого мы не можем сказать.

— Тогда скажите, что вам известно!

— Как я уже объяснил, господин президент, эти ракеты старого образца и нуждаются в постоянном техническом обслуживании. Они предназначены для демонтажа, но русские запаздывают с этим. Мы заметили усиленную охрану на всех трех базах баллистических ракет СС-18, но в Алейске у каждой шахты стояли грузовик и группа обслуживания, а крышки шахт были открыты. Это всё, что можно сказать в результате изучения полученных изображений.

— Господин президент, — раздался голос генерала Борштейна, — майор Костелло сообщил вам все, что мог.

— Генерал, вы сказали, что мы увидим нечто полезное во время пролёта спутника над ракетными базами. Что мы увидели?

— Сэр, возможно, то обстоятельство, что в Алейске ведётся напряжённая работа с ракетами, может иметь значение.