Глава 33

Коридоры

Было приятно проснуться не слишком рано — в восемь утра — под собственной крышей и в субботу. Без головной боли. Такого он не испытывал на протяжении, месяцев. Он собирался провести весь день дома, не занимаясь ничем, кроме бритья, да и это лишь потому, что предстоит вечерняя месса. Скоро Райан узнал, что в субботу утром его дети сидят перед телевизором и смотрят мультфильмы, в том числе и фильм о черепахах, о котором он слышал, но ещё не видел. Подумав, он решил сегодня утром обойтись и без фильма о черепахах.

— Как у тебя самочувствие этим прекрасным утром? — спросил он Кэти, направляясь в кухню.

— Отлично. Я… черт побери!

Она услышала отчётливый звонок телефона, подключённого к защищённой линии. Джек побежал в библиотеку, чтобы снять трубку.

— Слушаю.

— Доктор Райан, это оперативный центр. Фехтовальщик, — произнёс дежурный офицер.

— Хорошо. — Джек положил трубку. — Проклятье!

— Что случилось? — спросила Кэти, стоя в дверях.

— Мне нужно ехать. Между прочим, завтра я тоже буду занят.

— Но послушай, Джек…

— Понимаешь, милая, перед уходом из Лэнгли мне надо закончить пару операций. Одна из них происходит в данный момент — забудь о том, что я сказал тебе, ладно? — и мне придётся заняться ею прямо сейчас.

— И куда ты едешь теперь?

— Только в свой кабинет. Никаких поездок за пределы страны не намечается.

— Завтра обещали снегопад, может быть, очень сильный.

— Прекрасно. Ну что ж, я могу переночевать и в Лэнгли.

— Как я буду счастлива, когда ты, наконец, уйдёшь из этого проклятого места.

— Ты не могла бы обождать ещё пару месяцев?

— Пару месяцев?

— До первого апреля. Согласна?

— Джек, дело не в том, что мне не нравится твоя работа, просто ты…

— Да, много отдаю ей времени. И мне это не слишком нравится. Я уже привык к мысли, что уйду оттуда и превращусь в нормального человека. Мне нужно перестроиться.

Кэти покорилась неизбежному и вернулась в кухню. Джек оделся, не соблюдая особой строгости костюма. Во время уик-энда можно обойтись без галстука. Он решил не надевать и костюм и ехать в Лэнгли на своей машине.

Над Гибралтаром стоял великолепный вечер. Европа — на севере, Африка — на юге. Геологи утверждают, что узкий пролив когда-то представлял собой горную цепь, а Средиземное море было сухой впадиной до тех пор, пока Атлантический океан не прорвал преграду. Вот было бы здорово наблюдать за этим моментом отсюда, с тридцати тысяч футов.

И что совсем хорошо — в то время не пришлось бы беспокоиться о пассажирских самолётах. Теперь он должен постоянно прислушиваться к предупреждениям по цепи оповещения, чтобы какой-нибудь авиалайнер не попал случайно наперерез его курсу. Или наоборот, что было, говоря по правде, более честным.

— Вот наши друзья, — заметил Робби Джексон.

— Никогда не видел их раньше, сэр, — ответил лейтенант Уолтерс.

«Друзья» — советский авианосец «Кузнецов», первый настоящий авианосец русского флота. Водоизмещение шестьдесят пять тысяч тонн, несёт тридцать самолётов, а также с десяток вертолётов. Сопровождал «Кузнецова» эскорт из крейсеров «Слава» и «Маршал Устинов», а также эскадренные миноносцы, один из которых походил на эсминец класса «Современный» и два — класса «Удалой». Корабли двигались на восток в тесной тактической группе, отставая примерно на двести сорок миль от ударной группы американского авианосца «Теодор Рузвельт». Около половины суток хода, подумал Робби, или полчаса лета — зависит, как посмотреть.

— Пролетим над ними? — спросил Уолтере.

— Нет, зачем выводить их из себя?

— Похоже, что они куда-то спешат, — заметил офицер радиолокационного перехвата, глядя в бинокль. — Скорость не меньше двадцати пяти узлов.

— Может быть, они просто хотят побыстрее миновать пролив.

— Сомневаюсь, шкипер. Как вы думаете, что они делают здесь?

— Судя по развод данным, то же самое, что и мы. Тренировка, демонстрация флага, ищут друзей и влияют на людей.

— Разве вам не приходилось однажды сталкиваться с ними…

— Было дело, несколько лет назад, «Форджер» запустил мне ракету с инфракрасной системой наведения прямо в зад. Впрочем, мне удалось благополучно посадить своего «Тома». — Робби сделал паузу. — Потом нам передали, что это была случайность, и пилота наказали.

— И вы поверили этому?

Джексон последний раз посмотрел на ударную группу русских кораблей.

— Представь себе, поверил.

— Первый раз, когда я увидел фотографию этого корабля, то сказал себе: «Вот военно-морской крест, которым ещё никого не наградили».

— Успокойся, Шреддер. О'кей, мы увидели их. Теперь летим обратно. — Робби передвинул ручку управления, чтобы повернуть самолёт обратно на восток. Он сделал это плавным движением в отличие от всякого молодого пилота, который поставил бы самолёт на крыло резким разворотом. Стоило ли подвергать фюзеляж истребителя напрасным перегрузкам? — Шреддер, лейтенант Генри Уолтерс, сидевший позади Джексона, заключил из этого, что командир авиакрыла не по годам стареет.

Но он ошибался. Не очень-то Джексон старел. Капитан первого ранга был, как всегда, внимателен и видел все. Его кресло было сдвинуто до предела вперёд, потому что Робби не вышел ростом. В результате у него было широкое поле обзора. Его взгляд непрерывно обегал окружающее воздушное пространство — слева — направо, сверху вниз и почти каждую минуту останавливался на приборах. Больше всего он беспокоился о гражданских самолётах, но не забывал и о частных, так как сегодня был уик-энд и много любителей крутилось вокруг Гибралтарской «скалы», фотографируя её. Лётчик-любитель в «Лиэрджете», подумал Робби, может оказаться опаснее приближающегося «Сайдуайндера»…

— Господи! Приближается на девять часов!

Голова капитана первого ранга Джексона повернулась налево, словно на пружине. В пятидесяти футах от них летел МИГ-29, «Фалкрэм-Н», новый морской вариант русского истребителя, созданный с целью обеспечить превосходство в воздухе. Из-за прозрачной маски шлема на него смотрело лицо русского пилота. Робби увидел, что под крыльями русского истребителя висят четыре ракетных снаряда «воздух — воздух», тогда как у «Томкэта» их было сейчас только два.

— Приблизился к нам снизу, — доложил Шреддер.

— Умный манёвр. — Робби воспринял эту новость спокойно. Русский пилот помахал рукой. Робби ответил тем же.

— Проклятье, если бы ему захотелось…

— Шреддер, ты когда-нибудь успокоишься? Я занимаюсь играми с Иваном уже почти двадцать лет, перехватил больше «медведей», чем ты завалил баб. У нас нет никакого тактического противостояния. Я всего лишь решил пролететь сюда и посмотреть на их соединение. А этот Иван захотел подняться и взглянуть на нас. Он ведёт себя вполне дружелюбно.

Робби передвинул штурвал вперёд и опустил свой истребитель на несколько футов. Ему хотелось посмотреть на нижнюю часть русского истребителя. Никаких запасных баков, только ракетные снаряды — в НАТО им дали наименование АА-11 «Лучники». Хвостовое оперение выглядело не таким прочным, как на американских самолётах, и он вспомнил сообщения о трудностях, которые возникают у русских при посадке. Ну что ж, авианосная авиация — для них новое дело, верно? Американцы потратили не один год, овладевая этим искусством. Если не считать хвостового оперения, русский истребитель выглядел впечатляюще. Заново окрашенный в приятный серый цвет, применяемый русскими в отличие от серой краски, используемой американцами для подавления систем теплового наведения, которая разработана на основе достижений высокой технологии и принята военно-морской авиацией США несколько лет назад. Русская окраска выглядела красивее, зато американская была эффективнее при маскировке самолёта, хотя и казалась шершавой и чешуйчатой с виду. Робби запомнил номер на хвосте русского истребителя, чтобы сообщить в разведотдел авиакрыла. Рассмотреть пилота ему не удалось. Шлем и маска закрывали его лицо, а на руках были перчатки. Пятьдесят футов между самолётами — излишне близко, но волноваться из-за этого не стоит. Скорее всего русский просто пытается показать, что он хороший пилот, но не сумасшедший. Справедливо. Робби поднялся на прежнюю высоту и махнул рукой русскому пилоту в знак благодарности, что тот не сменил курс. И снова последовал ответный жест.

Как тебя зовут, парень? — подумал Робби. Он также подумал о том, какое впечатление на русского произвёл победный флаг, нарисованный на фюзеляже «Томкэта» под самым кокпитом, рядом с небольшими буквами: МИГ-29, 17.1.91. Давай не будем слишком самонадеянными в воздухе.

«Боинг-747» совершил посадку после длительного перелёта через Тихий океан — к огромному облегчению экипажа, подумал Кларк. Полёты продолжительностью в двенадцать часов являются тяжёлым испытанием, решил агент ЦРУ, особенно если такой полет завершается посадкой во впадине, наполненной смогом. Самолёт подкатил г зданию аэропорта, развернулся и наконец замер у места, где выстроился военный оркестр, несколько рядов солдат и группы гражданских лиц. К самолёту протянулся церемониальный красный ковёр.

— Знаешь, если бы я провёл столько времени в самолёте, то не смог бы уже сделать ничего разумного, — негромко заметил Чавез.

— Так что не пытайся стать президентом, — ответил Кларк.

— Совершенно верно, мистер К.

К «Боингу» тут же подкатили трап, и дверца в борту самолёта наконец открылась. Оркестр что-то заиграл — агенты ЦРУ были слишком далеко, чтобы разобрать что. Вокруг работали телевизионные камеры. Прибывшего японского премьер-министра встречал министр иностранных дел Мексики. Японский премьер выслушал краткую приветственную речь, произнёс в ответ свою, прошёл мимо солдат, застывших на месте уже в течение девяноста минут, а затем сделал первую разумную вещь после прибытия: сел в лимузин и поехал в своё посольство, чтобы принять душ или, что более вероятно, подумал Кларк, принять горячую ванну. Японский метод являлся, по-видимому, идеальным средством отдыха после длительного перелёта — посидеть в воде, нагретой до температуры больше ста градусов по Фаренгейту. В результате кожа разглаживается, а мускулы расслабляются, решил Джон. Жаль, что американцы не пользуются этим средством. Через десять минут после отъезда высокопоставленных лиц все встречающие уехали, войска ушли, красный ковёр свернули, и к самолёту приблизились бригады обслуживания.

Первый пилот поговорил со старшим механиком. Один из огромных двигателей «Пратт энд Уитни» немного перегревается. Если не считать этого, у пилота не было никаких замечаний. Затем экипаж уехал передохнуть. Агенты службы безопасности заняли посты вокруг самолёта — трое стояли вокруг лайнера, ещё двое расхаживали внутри. Кларк и Чавез поднялись в самолёт, показали свои пропуска мексиканским и японским представителям и взялись за работу. Динг принялся за туалеты: его предупредили о требовательности японцев к безукоризненно чистым уборным, а на это требовалось время. Едва войдя в авиалайнер, он убедился, что японским гражданам разрешается курить в полёте. Пришлось проверить каждую пепельницу и больше половины понадобилось очистить и протереть. Собрали журналы и газеты. Бригада мексиканцев возилась с пылесосами.

Кларк, который прошёл в носовую часть самолёта, открыл шкафчик со спиртным. Он тут же заключил, что половина пассажиров на борту должна страдать от похмелья. Среди них оказались люди, умеющие пить весьма серьёзно. Кроме того, Кларк с удовлетворением заметил, что технические эксперты в Лэнгли не ошиблись в сорте виски, какой подаёт пассажирам авиакомпания «Джал». Наконец он вошёл в помещение для отдыха позади кабины пилотов. Она точно соответствовала компьютерному макету, который Кларк часами изучал перед вылетом в Мехико-Сити. К тому моменту, когда он закончил работу по очистке отведённой ему части лайнера, у него не возникло ни малейших сомнений в том, что операция пройдёт гладко. Он помог Дингу вынести мешки с мусором, и они вышли из самолёта как раз вовремя, чтобы перекусить. По пути к машине Кларк передал записку агенту резидентуры ЦРУ в Мексике.

— Черт бы их побрал! — выругался Райан. — Это поступило по каналам госдепа?

— Совершенно точно, сэр. Директор Кабот распорядился направить документ по телефаксной связи. Ему хотелось сберечь время.

— Разве Сэм Ямата не объяснил ему, что существует демаркационная линия суточного времени и часовые пояса?

— Боюсь, что нет.

Изливать недовольство на сотрудника японского отдела было бессмысленно. Райан снова прочитал сообщение агента Мушаши.

— Ну, что вы об этом думаете?

— Мне кажется, что премьер-министр попадёт в засаду.

— Действительно, как жаль! — с сарказмом заметил Райан. — Пошлите это с курьером в Белый дом. Нужно немедленно ознакомить президента с содержанием доклада.

— Будет исполнено. — Сотрудник ушёл. Райан снял трубку и набрал номер оперативного центра. — Как там дела у Кларка? — спросил он безо всякой преамбулы.

— Он сообщил, что у него все в порядке. Готовится к установке. Самолёты слежения наготове. Нам ничего не известно об изменениях в планах премьер-министра.

— Спасибо.

— Вы долго будете у себя?

Джек посмотрел в окно. Снегопад уже начался.

— Всю ночь, наверно.

Надвигающийся снегопад обещал превратиться в нечто впечатляющее. Холодный ветер, направляющийся на восток с равнин Среднего Запада, столкнулся с зоной низкого давления, движущейся со стороны побережья. По-настоящему сильные снегопады в округе Колумбия всегда катятся с юга, и гидрометслужба обещала от шести до восьми сантиметров снега. Всего несколько часов назад они предсказывали только от двух до четырех. Райан мог уехать прямо сейчас и попытаться утром пробиться обратно на работу или переночевать здесь. К сожалению, все указывало на то, что лучше остаться.

Головко тоже находился у себя в кабинете, хотя в Москве было на восемь часов позже, чем в Вашингтоне. Это обстоятельство ничуть не улучшало и без того плохое настроение Сергея.

— Ну? — спросил он сотрудника отдела слежения за линиями спецсвязи.

— Нам повезло. Вот этот документ был послан в Вашингтон по телефаксному принтеру из американского посольства в Токио. — Он передал перехваченное сообщение заместителю председателя КГБ.

Гладкая термобумага была покрыта главным образом бессмысленной тарабарщиной; местами проглядывали понятные, но размещённые в не правильном порядке буквы, и путаница ещё более усложнялась беспорядочным фоновым шумом. Но примерно двадцать процентов текста представляли собой разборчивые английские слова, включая два полных предложения и один целый абзац.

— Ну? — ещё раз повторил Головко.

— Когда я передал этот документ в японский отдел для оценки, они вручили мне вот это. — Сотрудник службы перехвата передал генералу ещё один документ. — Я отметил соответствующий абзац.

Головко прочитал абзац, написанный на русском языке, затем сравнил его с английским текстом…

— Удивительно плохой перевод. Как был послан наш документ?

— С дипломатическим курьером. Его не смогли передать по каналам связи, потому что две криптографические машины в Токио в ремонте, — и резидент пришёл к выводу, что материал не такой уж важный и может подождать. Так он и попал в сумку дипкурьера. Таким образом, они не могут читать наши шифрованные сообщения, но этот материал всё-таки попал к ним.

— Кто работает с этим материалом? Лялин? Да, — произнёс Головко, словно разговаривая с самим собой. Он снял трубку телефона и вызвал старшего дежурного офицера Первого главного управления.

— Полковник, это Головко. Немедленно вышлите молнию нашему резиденту в Токио. Текст: Лялину срочно прибыть в Москву.

— В чём дело?

— Дело в том, что у нас снова утечка информации.

— Лялин — очень исполнительный офицер. Я знаком с материалами, поступающими от него.

— Не только вы — американцы тоже знакомы с ними. Высылайте шифровку немедленно. После этого пусть принесут мне, все, что связано с операцией «Чертополох». — Головко положил трубку и взглянул на майора, что стоял перед его столом. — Этот математик, сумевший разобраться в шифрах, — Господи, почему мы не нашли его пять лет назад!

— Он потратил десять лет работы, разрабатывая теорию упорядочения хаоса. Если его исследования когда-нибудь будут опубликованы, его наградят золотой медалью Планка. Он взял кое-что из работ Мандельброта из Гарварда и Маккензи из Кембриджа и…

— Верю вам на слово, майор. Когда вы пытались объяснить мне эту магию, у меня всего лишь появилась головная боль. Скажите, а как продвигается работа сейчас?

— С каждым днём мы узнаем все больше и больше. Единственный шифр, к которому нам не удаётся подобрать ключ, это новая система ЦРУ; ею уже начинают пользоваться. По-видимому, она основана на каком-то новом принципе. Мы стараемся разобраться.

Президент Фаулер поднялся на борт вертолёта VH-3, приписанный к корпусу морской пехоты, ещё до того, как начался особенно густой снегопад. Окрашенный в металлизированный оливковый цвет снизу и белый в верхней части и почти лишённый всякой маркировки, вертолёт был его личным средством передвижения; ему был присвоен радиосигнал «Морская пехота-1». Собравшиеся репортёры обратили внимание, что вслед за президентом на борт поднялась Элизабет Эллиот. Кое-кто из них подумал, что скоро об этой паре появятся сообщения в газетах, если сам президент не облегчит им задачу, женившись на этой стерве.

Пилот, подполковник морской пехоты, дал полную мощность двойным турбинам, затем потянул на себя ручку управления шагом и дросселем, плавно отрываясь от земли и одновременно поворачивая на северо-запад. Почти сразу пришлось перейти на слепой полет, что ему не слишком нравилось. Вообще-то лететь вслепую, ориентируясь только по приборам, было для пилота привычным делом и ничуть не беспокоило его — если он летел один. А вот слепой полет, когда приходится полагаться лишь на показания приборов, а на борту находится президент, пугал его. Особенно неприятно было лететь в густом снегопаде. Всякая ориентировка мгновенно исчезала. Стоило посмотреть вперёд сквозь ветровое стекло хотя бы несколько минут, и самый опытный лётчик превращался в испуганного, потерявшего ориентировку новичка. Чтобы избежать этого, подполковник старался не сводить взгляда с приборной панели. Вертолёт был оборудован самыми современными приборами, способными обеспечить безопасность пассажиров, в том числе и радиолокационным устройством, предупреждающим о другом приближающемся самолёте или вертолёте. Кроме того, два самых опытных диспетчера непрерывно следили за вертолётом президента — светящейся точкой на экранах их дисплеев. Как ни странно, именно такой способ полёта был наиболее безопасным. При ясной погоде какой-нибудь безумец на «Сессне» мог попытаться столкнуться в воздухе с президентской машиной, и манёвры, направленные на то, чтобы избежать такого столкновения, были непременной частью тренировки пилота как в воздухе, так и на тренажёре на военно-воздушной базе ВМС в Анакостии.

— Ветер усиливается, становится сильнее, чем я ожидал, — заметил второй пилот, майор морской пехоты.

— Когда подлетим к горам, может начаться болтанка.

— Жаль, что не вылетели немного раньше.

Пилот включил внутреннюю связь, по которой он мог разговаривать с агентами Секретной службы, что сидели в хвостовом отсеке вертолёта.

— Пожалуй, нужно убедиться, что все пристегнули ремни. Вертолёт может тряхнуть.

— Спасибо, сейчас проверим, — ответил Пит Коннор. Он встал и прошёл мимо рядов кресел. Все пассажиры, находящиеся на борту вертолёта, были слишком опытными в подобных перелётах и ничуть не беспокоились, но и они предпочитали, чтобы недолгое путешествие прошло гладко. Пит обратил внимание, что президент углубился в чтение документов, которые ему доставили перед самым вылетом, и не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Коннор снова опустился в своё кресло. Он и Д'Агустино обожали Кэмп-Дэвид. Вдоль всего периметра забора, окружающего загородный дом президента, несла охрану отборная рота морских пехотинцев. Эту охрану дополняла и усиливала самая надёжная электронная система безопасности, когда-либо созданная в Америке. Наконец, обычная группа агентов Секретной службы обеспечивала охрану изнутри. В этот уик-энд никакие визиты в Кэмп-Дэвид не предполагались и никто не должен был покидать имение. За исключением, возможно, одного курьера ЦРУ, который приедет на автомобиле. Все будут отдыхать и наслаждаться покоем, включая президента и его подругу, подумал Коннор.

— Погода ухудшается. Надо было этим придуркам из бюро прогнозов хотя бы выглянуть в окно.

— По их мнению, слой выпавшего снега не превысит восемь дюймов.

— Готов поспорить, что выпадет больше фута.

— Ты же знаешь, я никогда не заключаю с тобой пари относительно погоды, — напомнил второй пилот подполковнику.

— И правильно поступаешь, Скотти.

— Говорят, что к завтрашнему вечеру станет ясно.

— В это я поверю лишь после того, как увижу собственными глазами.

— А вот температура должна упасть до нуля, может быть, даже ниже.

— Вот в это я верю, — ответил подполковник, глядя на высотомер, компас и прибор искусственного горизонта. Затем он снова поднял взгляд к ветровому стеклу, посмотрел на то, что происходит снаружи, и не увидел ничего, кроме тучи снежинок, мечущихся в воздушном потоке от ротора вертолёта. — Какова, по-твоему, видимость?

— Если попадём в пространство с не слишком сильным снегопадом… думаю, сто футов. , может быть, сто пятьдесят…

— Минус двенадцать по Цельсию, — заметил подполковник, даже не глядя на термометр.

— Неужели теплеет?

— Да. Лучше немного спуститься, там, наверно, холоднее.

— Черт бы побрал эту проклятую вашингтонскую погоду.

Спустя тридцать минут они кружились над Кэмп-Дэвидом. Яркие прожекторы, сияющие снизу, обозначили границу посадочной площадки. Смотреть вниз было лучше, чем в любом другом направлении, — там всё-таки было что-то видно. Второй пилот оглянулся назад, на обтекатель над шасси.

— Началось обледенение, командир. Надо быстрее сажать этого зверя, пока не случилось что-нибудь страшное. Скорость ветра — тридцать узлов на высоте триста футов.

— У меня ощущение, что вертолёт становится тяжелее. — При определённых обстоятельствах VH-3 мог обледеневать на четыреста фунтов в минуту. — Проклятые метеорологи. О'кей, вижу посадочную площадку.

— Высота двести футов, скорость тридцать узлов. — Второй пилот смотрел на приборы. — Сто пятьдесят и двадцать пять… сто и меньше двадцати… пока все хорошо… пятьдесят и относительная скорость равна нулю…

Пилот отпустил рычаг управления шагом и дросселем. От мощного потока воздуха, отбрасываемого вниз ротором вертолёта, снег, лежавший на грунте, начал взлетать вверх. Создалась опасная обстановка, называемая лётчиками «побелением». Видимая ориентировка относительно поверхности, только что появившаяся у пилотов, мгновенно исчезла, словно они оказались внутри гигантского шарика для настольного тенниса. Затем порыв ветра развернул вертолёт влево и наклонил его. Глаза пилота тут же опустились к приборам искусственного горизонта. Он понял, что машина спускается наклонно, — опасность настолько же огромная, как и неожиданная. Пилот изменил угол шага ротора и отпустил рычаг управления до пола. Лучше совершить жёсткую посадку, чем врезаться лопастями ротора в деревья, которые он не видел. Вертолёт рухнул вниз как камень — ровно на три фута. Не успели пассажиры понять, что произошло, как машина замерла на посадочной площадке в полной безопасности.

— Именно поэтому они и назначили тебя командиром вертолёта, в котором летает босс, — произнёс майор по внутренней связи. — Неплохо, командир.

— Боюсь, что-то сломалось.

— Думаю, ты прав, командир.

Подполковник включил динамик в кабине.

— Прошу извинить за такую посадку. Над самой площадкой нас подхватил порыв ветра. Никто не ушибся?

Президент уже встал и заглянул в кокпит.

— Вы оказались правы, подполковник. Нам следовало вылететь раньше. Это моя вина, — любезно улыбнулся Фаулер. Ничего не поделаешь, подумал президент, мне нужен этот уик-энд.

Сотрудники группы наземного обслуживания открыли дверцу. Фургон с приводом на все колеса, способный передвигаться по любой местности, стоял у самого трапа, так что президент и сопровождающие его лица не рисковали замёрзнуть от холода, сильного ветра и снега. Экипаж вертолёта подождал, пока фургон не скрылся в снежной пелене, и затем принялся оценивать повреждения.

— Так я и думал.

— Ограничительный болт? — Майор наклонился. — Совершенно верно. Вертолёт упал на последние три фута с такой силой, что болт, ограничивающий движение гидравлического амортизатора с правой стороны шасси, сломался. Его придётся заменить.