Глава 10

Последнее сопротивление

Лететь на запад всегда проще, чем на восток. Человеческий организм легче приспосабливается к продолжительному дню, чем к более короткому, а сочетание хорошей пищи и доброго вина ещё более облегчает это. На борту президентского самолёта «ВВС-1» было довольно большое помещение для конференций, которое использовалось по самому разному назначению. В данном случае там шёл ужин с высшими чиновниками администрации Фаулера и избранными представителями средств массовой информации. Как всегда, пища была великолепной. Самолёт «ВВС-1» является, вероятно, единственным самолётом в мире, на котором подают не только заранее приготовленную пищу. Стюарды президентского «ВВС-1» ежедневно закупают свежие продукты, из которых готовят пищу на борту самолёта, мчащегося со скоростью шестьсот узлов на высоте восьми миль. Известно, что не один повар, оставив службу в военно-воздушных силах, стал шеф-поваром в престижном клубе или роскошном ресторане. Служба на кухне президентского самолёта является отличной рекомендацией.

К столу подавали вино, прихваченное в Нью-Йорке, восхитительный розовый шабли, нравящийся президенту, — если только он не пил пиво. В кладовой «ВВС-1» хранилось три ящика такого вина. Два сержанта в белых куртках стюардов постоянно наполняли бокалы сидящих за столом. Подавали одно блюдо за другим. Обстановка была дружеской, разговор вёлся лишь для сведения гостей, и ни одно слово не появится в печати. Гости знали это — равно как и то, что нарушивший это правило никогда больше не получит приглашения.

— Как вы считаете, господин президент, — спросил журналист из «Нью-Йорк таймс», — сколько времени понадобится для осуществления всего этого?

— Приготовления ведутся уже сейчас, пока мы разговариваем. Представители швейцарской армии находятся в Иерусалиме, изучают обстановку. Министр обороны Банкер встречается с израильским правительством и ведёт переговоры об ускорении прибытия американских войск в регион. По нашему мнению, результаты будут заметны до истечения двух недель.

— А что вы думаете о семьях, которым придётся оставить свои дома? — задал вопрос репортёр из «Чикаго трибюн».

— Им действительно придётся перенести немало хлопот, однако с нашей помощью новые дома будут выстроены очень быстро. Израильтяне запросили у нас и получили кредиты на закупку сборных домов в Америке. Кроме того, они строят — за наш счёт — свой собственный завод. Будут переселены десятки тысяч людей. Иногда этот процесс будет болезненным, но мы принимаем все меры для его облегчения.

— В то же самое время, — вмешалась Лиз Эллиот, — не забудьте, что качество жизни — это не только крыша над головой. У мира есть цена, но помимо этого мир приносит свои плоды. Впервые в жизни эти люди почувствуют настоящую безопасность.

— Извините меня, господин президент. — Репортёр из «Трибюн» поднял бокал. — Мой вопрос не следует рассматривать как критику. Думаю, мы все придерживаемся мнения, что этот договор представляет собой дар небес. — Присутствующие кивнули в знак согласия. — Тем не менее способ осуществления его условий весьма важен, и наши читатели проявляют к этому явно повышенный интерес.

— Самым сложным этапом договора станет переселение, — спокойно ответил Фаулер. — Мы приветствуем решение израильского правительства, согласившегося на это, и приложим все силы, чтобы сделать процесс переселения семей как можно менее болезненным.

— Какие американские подразделения будут посланы для защиты Израиля? — спросил какой-то репортёр.

— Вы задали хороший вопрос, — сказал Фаулер. Действительно, вопрос был интересным. Предыдущие журналисты упустили из виду самое значительное потенциальное препятствие на пути осуществления договора — согласится ли израильский кнессет ратифицировать его? — Вы, по-видимому, уже слышали, что мы создаём новую воинскую часть, вернее воссоздаём, — это Десятый кавалерийский полк армии США. Он формируется в Форт-Стюарте, штат Джорджия, и по моему указанию корабли флота национального резерва мобилизуются для того, чтобы перебросить полк в Израиль как можно быстрее. Десятый кавалерийский полк — знаменитая воинская часть, покрывшая себя неувядаемой славой. Это был один из «чёрных» полков, которому практически не было уделено внимания в вестернах, посвящённых завоеванию Запада. Нам очень повезло, — на самом деле ничего случайного или хотя бы элемента везения в этом не было, — что первым его командиром будет заслуженный офицер афро-американского происхождения, выпускник Уэст-Пойнта полковник Марион Диггс. Этот полк составит ядро сухопутных войск. Воздушным компонентом станет полное авиакрыло истребителей-бомбардировщиков F-16, а также подразделение самолётов раннего оповещения АВАКС и обычный обслуживающий персонал. Наконец израильтяне дали нам разрешение пользоваться портом Хайфа, и у нас почти всегда в восточной части Средиземного моря будет находиться авианосная группа кораблей с подразделением экспедиционного корпуса морских пехотинцев на борту для оказания помощи в случае необходимости. Мысль о воссоздании Десятого кавалерийского полка пришла в голову Деннису Банкеру — откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы такая счастливая мысль пришла в голову мне. Что касается остального — ну что ж, попытаемся как-то финансировать это из ассигнований, выделенных на оборону.

— Вы действительно считаете это необходимым, господин президент? Я хочу сказать, ведётся много споров о бюджете страны, особенно в вопросах оборонных ассигнований, и разве так уж важно…

— Разумеется, важно. — Советник по национальной безопасности резко поставила на место репортёра, который осмелился вмешаться в сферы, непонятные для его крохотного умишка. По выражению лица Эллиот было видно, что она думает о репортёре. — У Израиля серьёзные и вполне реальные опасения за свою безопасность. Наше обязательство гарантировать безопасность Израиля является sine qua non[14] этого соглашения.

— Боже мой, Марти, — прошептал ещё один репортёр.

— Мы компенсируем эти дополнительные расходы в других сферах, — заметил президент. — Я знаю, что возвращаюсь к очередному кругу идеологических споров о том, как мы платим за правительство, однако мне кажется, что здесь мы наглядно продемонстрировали, насколько оправданными являются правительственные расходы. Даже если придётся чуть повысить налоги ради сохранения всеобщего мира, американский народ поймёт нас и поддержит, — сухо закончил Фаулер.

Все репортёры взяли слова президента на заметку. Значит, он собирается ещё увеличить налоги. Уже были дивиденды за мир — дивиденд-I и дивиденд-II. Это будет первый налог для мира, подумала одна журналистка с лукавой улыбкой. Такое предложение президента конгресс легко примет вместе с остальными законодательными актами. Но улыбка на лице журналистки имела и другую причину. Она заметила выражение глаз президента, когда он смотрел на своего советника по национальной безопасности. Ей уже приходили в голову такие мысли. Она дважды пыталась позвонить домой Лиз Эллиот по её прямому телефону, который не значился в телефонном справочнике, однако всякий раз натыкалась на автоответчик. Может быть, ей стоило проявить большую настойчивость — организовать слежку за домом Эллиот на Калорама-Роуд и выяснить, насколько часто Эллиот ночует дома и когда отсутствует по ночам. Но ведь это не было её делом, правда? Не было. Президент — одинокий мужчина, вдовец, и его личная жизнь не должна служить предметом внимания общественности, пока он благоразумно избегает выносить её из своего дома и пока она не мешает ему исполнять свои служебные обязанности. Журналистка пришла к выводу, что это заметила лишь она одна. Ну и что, подумала она, если президент и его советник по национальной безопасности так близки, это, может, и к лучшему. Посмотрите, как удачно завершилось подписание Ватиканского договора…

Бригадный генерал Авраам Бен-Иаков читал текст договора в уединении своего кабинета. Он не принадлежал к числу тех, кому трудно формулировать собственные мысли. Он знал, что это прекрасное достоинство в некотором роде стало результатом его паранойи. Всю свою взрослую жизнь — а она началась у него с шестнадцати лет, когда он впервые взял в руки оружие для защиты своей страны, — Ави воспринимал мир поразительно просто: в нём существовали израильтяне, а потом — все остальные. Большинство из остальных являлись врагами или потенциальными врагами. Очень редко среди этих остальных попадались коллеги или даже друзья, хотя дружба для Израиля была в основном односторонней. Ави провёл пять операций в Америке — против американцев. Слово «против» имело, разумеется, относительный смысл. Он никогда не собирался причинять вред Америке, просто ему хотелось узнать кое-что, известное американскому правительству, или получить что-то, имеющееся у американского правительства, в чём нуждался Израиль. Полученная информация никогда не будет использована во вред Америке, конечно, так же, как и военное снаряжение не будет применено против неё. Однако американцы, что вполне понятно, не любили, когда у них отбирали их секреты. Это ничуть не беспокоило генерала Бен-Иакова. Целью его жизни была защита государства Израиль, а не хорошие манеры. Американцы это понимали. Время от времени они делились информацией с Моссадом. Это делалось обычно по неофициальным каналам. А в отдельных случаях Моссад снабжал информацией американцев. Всё происходило цивилизованным образом — больше того, существующие отношения походили на контакты между двумя соперничающими фирмами, делившими между собой как соперников, так и рынки сбыта, — иногда даже сотрудничали, но никогда до конца не доверяли друг другу.

Теперь этим отношениям предстоит измениться. Придётся измениться. Теперь Америка посылала свои собственные войска для защиты Израиля. Это делало Америку отчасти ответственной за безопасность Израиля — но одновременно возлагало на Израиль ответственность за безопасность американцев (почему-то этого ещё не осознали американские средства массовой информации). А это входило в сферу деятельности Моссада. Отныне придётся делиться разведывательной информацией в гораздо большем объёме. Ави это не нравилось. Несмотря на эйфорию момента, Америка не была страной, которой хотелось бы доверять секреты, особенно те, на получение которых пришлось потратить силы, а иногда и кровь его офицеров. Скоро американцы пришлют сюда видного представителя своих спецслужб для отработки деталей сотрудничества в сфере разведки. Они пошлют, разумеется, Райана. Ави принялся делать пометки. Ему нужно было получить побольше сведений о Райане для того, чтобы заключённая сделка была как можно более благоприятной для Израиля.

Райан… неужели это правда, что именно он дал толчок всему процессу? Это было важным вопросом, подумал Бен-Иаков. Американское правительство отрицает такое, но ведь Райан не пользуется любовью ни президента Фаулера, ни этой суки Элизабет Эллиот, его советника по национальной безопасности. Информация, которой располагал о ней генерал Бен-Иаков, была совершенно однозначной. Являясь профессором политологии в Беннингтоне, Эллиот приглашала представителей ООП читать лекции о положении на Ближнем Востоке — ради, по её словам, справедливого и сбалансированного освещения событий! Разумеется, могло быть и хуже. Эллиот не была Ванессой Редгрейв, танцевавшей с автоматом АК-47 над головой, напомнил себе Ави, однако её объективность простиралась настолько далеко, что она была готова вежливо выслушивать представителей организации, напавшей на израильских детей в Маалоте, перебившей, израильских атлетов в Мюнхене. Подобно большинству членов американского правительства, она утратила представление о принципах. Но Райан не относился к числу таких людей…

Итак, договор был делом его рук. Источники генерала Бен-Иакова оказались правы. Фаулер и Эллиот не смогли бы придумать что-то подобное. Им никогда не пришло бы в голову использовать религию в качестве ключа для решения проблемы.

Договор. Он наклонился над столом, делая заметки. Как только правительство Израиля допустило, чтобы его убедили принять это предложение?

Мы преодолеем…

Как просто, правда? Панические телефонные звонки, телеграммы от американских друзей Израиля, они начали покидать корабль, словно…

Но разве могло произойти что-то другое? — спросил себя Ави. Как бы то ни было, Ватиканский договор подписан и с ним всё ясно. Наверно, ясно, поправил он себя. Уже начались волнения среди израильского населения, и следующие несколько дней будут очень напряжёнными. И причины этого были очевидны.

Израиль начал эвакуировать поселенцев с Западного берега реки Иордан. Воинские подразделения там останутся, точно так же, как американские части все ещё находятся в Германии и Японии, но Западный берег превратится в палестинское государство, демилитаризованное государство с границами, гарантированными ООН, — эта гарантия, подумал Бен-Иаков, не иначе представляет собой роскошный лист пергамента в рамке. Подлинная гарантия будет предоставлена Америкой и Израилем. Саудовская Аравия и государства, расположенные вдоль Персидского залива, принимают на себя расходы по экономическому восстановлению Палестины. Будет также гарантирован свободный доступ в Иерусалим — именно там будут размещены основные силы Израиля, в больших и надёжных базовых лагерях с правом патрулирования по собственному желанию. Сам Иерусалим станет суверенным владением Ватикана. Выбранный мэр города — интересно, сохранит ли этот пост израильтянин, сейчас его занимающий… Почему бы и нет? — задал себе вопрос Ави, ведь он совершенно беспристрастный человек, будет руководить гражданской администрацией, а вот международные и духовные проблемы окажутся в руках трех клерикалов, действующих под властью Ватикана. Безопасность в Иерусалиме обеспечивается моторизованным швейцарским полком. Ави мог бы фыркнуть при этих словах, однако Израиль создал свою армию по образцу швейцарской, и швейцарцы будут работать вместе с полком американской армии. По слухам, Десятый кавалерийский полк является отборной воинской частью. На бумаге всё выглядело отлично.

На бумаге все обычно выглядит превосходно.

На улицах Израиля, однако, уже начались неистовые демонстрации. Предстояло переселить тысячи граждан Израиля, Уже пострадали — от рук израильтян — двое полицейских и один солдат. Арабы старались не показываться на глаза. Специальная комиссия, организованная саудовцами, попытается установить, какой арабской семье принадлежал тот или иной участок земли — эту ситуацию Израиль запутал до предела, захватив землю, которая могла принадлежать арабам, а могла и не принадлежать; кроме того… впрочем, это не затрагивало сферу интересов Ави, благодарение Богу. Он всё же Авраам, а не Соломон.

Так выйдет ли что-нибудь из этого? — подумал он.

Нет, из этого ничего не выйдет, попытался убедить себя Куати. Известие о подписании договора вызвало у него тяжёлый десятичасовой приступ рвоты, а теперь, когда он прочитал текст договора, ему казалось, что он на пороге смерти.

Значит, мир? При продолжающемся существовании Израиля? Что же тогда стало результатом его жертв, его усилий, жизней сотен, тысяч борцов за свободу, погибших от пушек и бомб израильтян? За что они отдали свои жизни? Ради чего принёс в жертву свою жизнь сам Куати? Теперь ничего не остаётся, как умереть, подумал он. Ведь отказывал же себе во всём. Мог бы жить жизнью обычного человека, с женой и сыновьями, хорошей работой, мог бы стать врачом, или инженером, или банкиром. Он знал, что обладает незаурядным умом и мог бы добиться успеха в любой сфере человеческой деятельности, которую выбрал бы, сочтя её достойной приложения своих сил, — но нет, он выбрал для себя самый трудный путь. Целью его жизни стало создать новую нацию, найти дом для своего народа, возвратить ему человеческое достоинство, которого он заслуживал. Ему хотелось вести свой народ и одержать победу над захватчиками.

Чтобы его помнили.

Целью жизни для него стало именно это. Видеть несправедливость может каждый, но исправить положение способен лишь тот, кто войдёт в историю, изменит её течение, может быть, не в качестве главного героя, а просто человека, освободившего маленькую нацию…

Нет, это не правда, признался Куати. Для достижения такой задачи нужно бросить вызов великим державам, американцам и европейцам, которые навязали свои предрассудки его древней родине, а сделавшие такое не останутся в памяти как маленькие людишки. Если бы ему удалось добиться своей цели, его запомнили бы как равного среди великих людей, поскольку великие свершения принадлежат великим людям, а великие люди навсегда входят в историю. Но чьи свершения запомнит теперь история? Кто что отвоевал — или кого победил?

Нет, это невозможно, повторял себе командир. И всё-таки его желудок утверждал обратное, когда он читал текст договора с его сухим официальным языком. Неужели палестинский народ, его благородный храбрый народ, поддастся на эту приманку, соблазнится этой подлой ложью?

Куати встал и пошёл в туалет. Его снова тошнило. Это, мелькнула мысль, когда он склонился над унитазом, и есть ответ на вопрос. Через некоторое время Куати выпил стакан воды, чтобы смыть отвратительное ощущение рвоты во рту, но оставалось другое ощущение, которое смыть было невозможно.

На другой стороне улицы, в другом доме, принадлежавшем организации, Понтёр Бок слушал передачу станции «Немецкая волна». Несмотря на свои политические взгляды, где бы он ни находился, Бок всегда думал о себе как о немце. Да, конечно, немецкий социалист-революционер, но всё-таки немец. Радио сообщило, что у него дома — в его настоящем доме — было тепло, ясное безоблачное небо, прекрасный день, когда так приятно прогуливаться вдоль Рейна, держа Петру за руку и…

Слова, донёсшиеся из радиоприёмника, ледяными пальцами сжали его сердце.

«Убийца Петра Хасслер-Бок, приговорённая к пожизненному заключению, была обнаружена сегодня у себя в камере повешенной. Судя по всему, это явное самоубийство. Жена скрывшегося террориста Гюнтера Бока, Петра Хасслер-Бок, была осуждена к пожизненному заключению за зверское убийство Вильгельма Манштейна. Ей было тридцать восемь лет.

Возрождение футбольного клуба Дрездена поразило многих болельщиков. Во главе со звездой немецкого футбола Вилли Шеером…»

В темноте комнаты глаза Гюнтера расширились. Не в силах даже смотреть на освещённый индикатор радиоприёмника, он повернул голову к открытому окну и устремил взгляд к вечерним звёздам.

Петра мертва?

Он знал, что это правда, и не пытался убедить себя в обратном. Это было вполне возможно… более того, неизбежно. Явное самоубийство! Ну конечно, именно так совершили самоубийство все члены группы Баадер-Майнхоф, особенно один, который застрелился… тремя выстрелами в голову. В то время среди западногерманских полицейских ходила шутка о том, как самоубийца сжал пистолет смертельной хваткой.

Бок знал, что его жену убили. Его жена, его прелестная Петра мертва. Его лучший друг, самый верный товарищ, его возлюбленная. Мертва. Гюнтер понимал, что это сообщение не должно было так потрясти его. Разве можно было ожидать иного? Им пришлось убить её. Она была связующим звеном с прошлым и потенциально опасным связующим звеном с социалистическим будущим Германии.

Убив Петру, они только упрочили политическую стабильность новой Германии, четвёртого рейха.

— Петра, — прошептал он. Она была больше чем политическим деятелем, больше чем революционером. Он помнил каждый контур её лица, каждый изгиб её юного тела. Он помнил, как ждал рождения детей и какой улыбкой приветствовала его Петра после того, как родила Эрику и Урсулу. Они тоже исчезли, пропали из его жизни, словно тоже умерли.

В такой момент нельзя оставаться одному. Бок оделся и пересёк комнату. Он обрадовался, увидев, что Куати все ещё не спит, хотя выглядел он ужасно.

— Что случилось, мой друг? — спросил командир.

— Петра мертва.

На измученном лице Куати отразилась искренняя боль.

— Как это произошло?

— В сообщении говорится, что её обнаружили повешенной в камере. — С запоздалым ужасом Бок понял, что его Петру обнаружили с петлёй на тонкой хрупкой шее. Картина была слишком ужасной. Ему приходилось видеть подобную смерть. Он с Петрой привёл в исполнение приговор одному классовому врагу и видел, что его лицо сначала побледнело, затем побагровело и… Образ был невыносим. Бок не мог позволить себе видеть Петру такой.

Куати печально склонил голову.

— Да будет милостив Аллах к нашему любимому товарищу.

Усилием воли Бок подавил раздражение. Ни он, ни сама Петра никогда не верили в Бога, но Куати своей молитвой хотел для неё лучшего. Хотя для Бока это было не более чем сотрясением воздуха, слова Куати являлись выражением сострадания и доброжелательности — и дружбы. А сейчас Бок нуждался в этом больше всего.

— Сегодня плохой день для нашего дела, Исмаил.

— Хуже, чем ты думаешь, этот проклятый договор…

— Я знаю, — сказал Бок. — Да, я знаю.

— Как твоё мнение? — Куати всегда мог положиться на честность и объективность Гюнтера, который относился ко всему с беспристрастием.

Немец взял сигарету и прикурил от настольной зажигалки. Он не сел, а принялся расхаживать по комнате. Ему нужно было двигаться, чтобы убедить себя, что он ещё жив. Одновременно он заставил свой ум рассмотреть проблему с полной объективностью.

— Следует подходить к этому всего лишь как к части более крупного плана. Когда русские предали мировой социализм, они дали этим толчок ряду событий, направленных на укрепление власти капиталистических классов над основной частью мира. Мне сначала казалось, что Советы всего лишь задумали этот манёвр в качестве хитроумного стратегического хода, надеясь получить экономическую помощь со стороны Запада, — следует иметь в виду, Исмаил, что русские — отсталый народ. У них даже коммунизм не действовал. Разумеется, коммунизм изобрёл немец, — прибавил Бок не без иронии (он дипломатично умолчал, что Маркс был евреем), подумал и стал дальше излагать свою точку зрения бесстрастным голосом аналитика. Он был благодарен за возможность забыть о своих переживаниях и говорить подобно революционеру прошлого. — Но я ошибался. Это не было тактикой. Их шаг оказался предательством, полным и безоговорочным. Прогрессивные элементы внутри Советского Союза были обмануты ещё больше, чем в ГДР. Сближение русских с Америкой оказалось подлинным. Они меняли идеологическую чистоту, верность идеалам на временное процветание, это правда, но отнюдь не собирались возвращаться на путь социалистического развития.

Америка со своей стороны запросила с них немалую плату за оказанную помощь. Она заставила Советы отказать Ираку в поддержке, сократить помощь, оказываемую вам и вашим арабским братьям и, наконец, принять американский план — раз и навсегда обеспечить безопасность Израиля. Совершенно очевидно, что израильское лобби в Америке готовилось к этому манёвру заблаговременно. Согласие русских усложняет ситуацию. Теперь против нас выступает не только Америка. Нам угрожает заговор глобального масштаба. У нас больше нет друзей, Исмаил. Мы должны полагаться только на себя.

— Выходит, ты считаешь, что мы потерпели поражение?

— Нет! — Глаза Бока сверкнули. — Сейчас мы не должны останавливаться — они и так находятся в выгодном положении, мой друг. Если им удастся добиться большего преимущества, они воспользуются современной обстановкой в мире и выловят всех нас. Наши отношения с русскими очень плохие, но станут ещё хуже. В будущем русские начнут сотрудничать с американцами и сионистами.

— Кто мог бы подумать, что американцы и русские…

— Никто. Никто, за исключением тех, кто осуществил этот план, правящие круги Америки и продажные собаки — Нармонов и его лакеи. Они оказались исключительно хитрыми, мой друг. Нам следовало предугадать надвигающиеся события, но мы не сумели. Ты не заметил этого здесь. Я не заметил опасности в Европе. Мы несём ответственность за недостаток бдительности.

Куати пытался убедить себя, что ему нужно услышать только правду, однако его желудок утверждал что-то совершенно другое.

— Как, по-твоему, можно изменить положение? — спросил командир.

— Перед нами союз двух невероятных друзей и их сообщников. Необходимо его разрушить. История показывает, что после распада союза бывшие союзники становятся врагами и испытывают такую подозрительность друг к другу, которая намного превосходит их обоюдное недоверие до заключения союза. Как этого добиться? — Бок пожал плечами. — Не знаю. Понадобится время… Возможности все ещё существуют. Должны существовать, — поправился он. — Потенциал для разногласий очень велик. Многие по-прежнему думают вроде нас с тобой как в мире, так и в Германии.

— Но ты считаешь, что раздоры должны начаться между Америкой и Россией? — спросил Куати, как всегда захваченный рассуждениями своего друга.

— Там они должны завершиться. Было бы неплохо начать их там, разумеется, но это маловероятно.

— Может быть, это не так маловероятно, как ты считаешь, Гюнтер, — пробормотал про себя Куати, даже не заметив, что произнёс эти слова вслух.

— Я не расслышал.

— Так, пустяки. Обсудим это попозже. Я устал, мой друг.

— Извини, что побеспокоил тебя, Исмаил.

— Мы отомстим за Петру, мой друг. Они заплатят за свои преступления! — пообещал ему Куати.

— Спасибо.

Бок вышел на улицу. Ещё через две минуты он поднялся к себе в комнату. Радио все ещё оставалось включённым. Передавали народную музыку. К нему вернулась память о происшедшем. Бок, однако, не смог заставить себя плакать. Вместо слез его охватила ярость. Смерть Петры была ужасной личной трагедией, но он чувствовал, что предан весь его мир, все его идеалы. Смерть жены являлась ещё одним симптомом более глубокого и опасного заболевания. Если он сумеет, то отомстит за убийство Петры всему миру. Во имя революционной справедливости, разумеется.

Куати не мог уснуть. Его удивило, что он испытывает чувство вины. В голове роились воспоминания о Петре Хасслер и её таком гибком, податливом теле — в то время она ещё не была женой Гюнтера, — и он пытался представить её мёртвой, в петле… Как она погибла? По сообщению радио, покончила с собой. Куати верил этому. Они все такие хрупкие, эти европейцы. Умные, но хрупкие. Им подвластна страсть борьбы, но они не умеют терпеть. Их главным преимуществом является широта кругозора, основанная на более космополитическом окружении и высокой образованности. Тогда как Куати и его люди склонны обращать чрезмерное внимание на свои ближайшие цели, их европейские коллеги в состоянии видеть далеко идущие задачи. Момент неожиданной проницательности застал Куати врасплох. Он и его соратники всегда рассматривали европейцев как товарищей, но не как равных, считая их дилетантами в деле революции. Это оказалось ошибкой. Европейцам приходилось решать более трудные задачи в революционной борьбе, потому что им недоставало моря людского недовольства, из которого Куати и его товарищи черпали своих рекрутов. То, что им не всегда удавалось достигать поставленных целей, объяснялось объективными обстоятельствами, а не низким интеллектом или недостаточной преданностью делу революции.

Бок может стать блестящим руководителем операции, потому что отчётливо видит цели и препятствия, мешающие их достижению.

Так что же теперь? — спросил себя Куати. Это был вопрос, однако, чтобы дать ответ на него, потребуется время для обдумывания. На такой вопрос нельзя отвечать поспешно. Он подождёт несколько дней… пожалуй, с неделю, пообещал себе командир, пытаясь уснуть.

— ..для меня огромная честь предоставить слово президенту Соединённых Штатов Америки.

Собравшиеся конгрессмены встали в едином порыве со своих неудобных стульев в зале заседаний. В первом ряду сидели члены кабинета, начальники штабов родов войск и члены Верховного суда, которые тоже встали. В ложах присутствовали гости, включая послов Саудовской Аравии и Израиля, причём послы сидели рядом — впервые за всю историю. Телевизионные камеры передавали панораму огромного зала, который на своём веку был свидетелем как славной истории, так и бесславия. Аплодисменты продолжались до тех пор, пока руки присутствующих не покраснели.

Президент Фаулер положил на трибуну свои заметки и повернулся, чтобы обменяться рукопожатиями со спикером конгресса, президентом pro tempore[15] Сената и своим вице-президентом Роджером Дарлингом. В охватившей зал эйфории никто не обратил внимания на то, что последним оказался Дарлинг. Затем президент обернулся, на его лице появилась улыбка и он помахал рукой, приветствуя переполненный зал. Шум усилился. Пошли в ход все жесты из репертуара Фаулера: взмахи одной рукой, двумя, руки протянуты вперёд и, наконец, стиснуты над головой. Реакция зала была поистине единодушной, независимо от партийной принадлежности конгрессменов и сенаторов. Удивительно, отметил про себя Фаулер, его наиболее заклятые и громкоголосые противники в конгрессе и Сенате усердно выражали своё одобрение, и президент понимал, что их одобрение искренне. Ко всеобщему изумлению, в конгрессе все ещё сохранился настоящий патриотизм. Наконец он взмахнул рукой, требуя тишины, и аплодисменты медленно стихли.