Он боялся молиться о спасении — не решался даже признаться себе в этой мысли, потому что она станет внутренним признанием того, что его вера как-то поколебалась, а этого он не мог допустить. Однако в глубине души он знал, что, не решаясь молиться о спасении, признавал что-то посредством ощущения, что, если он будет молиться, но спустя некоторое время спасение не наступит, его вера может поколебаться и начнет умирать, а вместе с ней начнет умирать и его душа. Для Робина Закариаса так начиналось отчаяние — не в мыслях, а в нежелании умолять своего Бога о чем-то, что может не осуществиться.

Он не мог знать остального. Плохое питание, полная изоляция, которая переносилась особенно трудно человеком его интеллекта, и грызущий страх перед болью, потому что даже вера не в состоянии устранить боль и все люди знакомы со страхом перед ней. Подобно человеку, несущему тяжкий груз, каким бы сильным этот человек ни был, его сила имела пределы, тогда как тяготение их не имело. Силу тела было легко понять, но из-за гордости и праведности, основой которых была его вера, он упустил из виду, что физическое состояние влияло на психическое с такой же неизбежностью, с какой действует на человека сила земного притяжения, только гораздо коварнее. Закариас истолковывал подавляющую его моральную усталость как слабость, имеющую причиной что-то, чему не следовало поддаваться только потому, что он считал себя виновным в ошибках, свойственных человеку. Разговор с другим старейшиной церкви мог бы все исправить, но это было невозможно, и, лишая себя возможности просто признать слабость человеческой натуры, Закариас все больше и больше оказывался в ловушке, созданной им же самим, с помощью и при попустительстве людей, стремящихся уничтожить его физически и морально.

И тут все изменилось к худшему. Дверь его камеры открылась. Два вьетнамца в форме цвета хаки уставились на него, словно он являл собой что-то отвратительное, оскверняющее их страну. Закариас знал цель их прихода. Он решил мужественно встретить предстоящее испытание. Солдаты схватили его — каждый за одну руку — и повели в комнату побольше, сопровождаемые автоматчиком. В тот момент, когда он проходил через дверь, дуло автомата ткнуло его в спину, как раз в то место, которое все еще причиняло мучительные страдания после неудачного катапультирования из самолета девять месяцев назад, и полковник задохнулся от внезапной боли. Вьетнамцы даже не выразили удовольствия от стона американского офицера. Они не задавали ему вопросов. У них не было обдуманного плана, как с ним поступить, — по крайней мере так ему показалось. Они просто начали избивать его, пять человек одновременно. Закариас знал, что сопротивление означает смерть, и хотя ему хотелось, чтобы пришел конец плену, стремиться к смерти таким образом равносильно самоубийству, и он не мог пойти на подобное.

Впрочем, все это не имело значения. За короткие секунды его лишили способности предпринять что-то, и он упал на неровный бетонный пол, чувствуя, как удары и пинки складываются, подобно цифрам на странице бухгалтерского гроссбуха, боль превращается в агонию, парализующую мышцы, он не может шевельнуться, надеется, что избиение прекратится, и знает, что ему не будет конца. Звуки ударов сопровождались хихикающими голосами, похожими на лай шакалов, смех дьяволов из потустороннего мира, мучающих его, потому что он был праведником и попал наконец в их лапы. Это продолжалось, и продолжалось, и продолжалось... Громкий крик нарушил его оцепенение. Последний пинок, нанесенный уже вполсилы, и Закариас увидел, как отступают солдатские сапоги. Периферическим зрением он заметил, как съежились вьетнамцы, глядя в сторону двери, откуда доносился крик. Еще один яростный вопль, и они поспешно выбежали из комнаты. Тон голоса изменился. Это был.., белый голос? Почему ему так показалось? Сильные руки подняли Закариаса, усадили его, прислонив спиной к стене, и в поле зрения американского офицера появилось лицо. Это был Гришанов.

— Боже мой! — прошептал он, и его обычно бледное лицо покраснело от гнева. Русский повернулся к двери и выкрикнул что-то еще по-вьетнамски со странным акцентом. Мгновенно у него в руке появился солдатский котелок, и он вылил воду на лицо американца. Затем он закричал снова, и Закариас услышал, как захлопнулась дверь.

— Выпей, Робин, выпей вот это. — Русский полковник поднес к его губам маленькую металлическую фляжку.

Закариас глотнул из нее так быстро, что жидкость оказалась у него в желудке прежде, чем он почувствовал резкий вкус водки. Потрясенный, он поднял руку и попытался оттолкнуть фляжку от своих губ.

— Нет, я не могу, — выдохнул американец, — ., не могу пить, не могу...

— Робин, это лекарство. Ты пьешь не ради удовольствия. Твоя религия не запрещает этого. Пожалуйста, мой друг, выпей, тебе это полезно. Это все, чем я могу тебе помочь, — добавил Гришанов голосом, дрожащим от чувства безысходности. — Ты должен выпить, Робин.

Может быть, это и вправду лекарство, подумал Закариас. Алкоголь действительно используется для приготовления некоторых лекарств, имеет ли церковь тут возражения? Он не мог припомнить и, не зная этого, сделал еще глоток. Он не понимал, что по мере того, как рассасывается адреналин, выброшенный в его кровь во время избиения, водка только усилит естественное расслабление тела.

— Не слишком много, Робин. — Гришанов убрал фляжку и принялся ухаживать за жестоко избитым американцем, выпрямляя его ноги и вытирая мокрой тряпкой покрытое кровью лицо.

— Варвары! — с яростью прошептал русский. — Проклятые вонючие дикари. Задушу этого майора Вина, сломаю ему тонкую обезьянью шею.

Русский полковник сел на пол рядом со своим американским коллегой и заговорил с подкупающей искренностью.

— Робин, мы с тобой враги, но в то же время мы люди, и даже на войне есть свои правила. Ты служишь своей стране. Я служу своей. Эти.., эти люди не понимают, что, когда отсутствует благородство, исчезает подлинная преданность службе, остается одно варварство. — Он снова поднес фляжку к губам американца. — Вот, выпей еще. У меня нет никаких других лекарств против боли. Извини, друг, но больше у меня ничего нет.

И Закариас, оцепеневший и сбитый с толку, ничего не понимающий, сделал еще глоток.

— Молодец, — похвалил его Гришанов. — Я никогда не говорил этого, но ты мужественный человек, мой друг. Подумать только, так долго сопротивляться этим желтым тварям!

— Я должен, — с трудом произнес Закариас.

— Ну конечно, должен, — кивнул Гришанов, бережно вытирая лицо американского полковника, словно это было лицо одного из детей. — Я поступил бы так же на твоем месте. — Наступило непродолжительное молчание. — Господи, как хочется снова подняться в воздух!

— Да. Полковник, мне хотелось бы тоже...

— Зови меня Коля, — прервал его Гришанов. — Мы знакомы достаточно долго.

— Коля?

— Меня зовут Николай. А Коля — ну, вроде прозвища, понимаешь?

Закариас откинул голову к стене и закрыл глаза, вспоминая ощущение полета.

— Да, Коля, мне очень хочется снова летать.

— Вижу, твои желания мало чем отличаются от моих, — сказал русский, по-братски обнимая избитые, в синяках плечи сидящего рядом американца, зная, что это первое проявление человеческой теплоты, испытанной тем почти за год. — Мой любимый самолет — МиГ-семнадцать. Сейчас он, конечно, устарел, но. Боже, как было приятно летать на нем! Кладешь руки на штурвал и.., стоит тебе только подумать, только пожелать — самолет делает все, что хочешь.

— Наш восемьдесят шестой был таким же, — ответил Закариас. — Их тоже сняли с вооружения.

— Похоже на первую любовь, правда? — усмехнулся русский. — Вроде первой девочки, которую увидел, будучи мальчишкой, той, что впервые заставила тебя думать, как думает мужчина, верно? Но первый самолет лучше для таких, как мы с тобой. Женщина теплее, конечно, зато им легче управлять. — Робин попытался засмеяться, но захлебнулся. Гришанов дал ему отпить еще глоток. — Успокойся, мой друг. Скажи мне, какой самолет был у тебя любимым?

Американец пожал плечами, чувствуя, как тепло расходится из желудка по всему телу.

— Я летал практически на всех самолетах. Впрочем, упустил F-104 и 89-й. Судя по рассказам, не стоит из-за этого расстраиваться. F-104 был хорошей игрушкой, вроде спортивного автомобиля, но ему не хватало скорости. Нет, все-таки 86-й был моим любимцем, наверно, если речь идет об управлении.

— А Тад? — спросил Гришанов, пользуясь прозвищем истребителя-бомбардировщика F-105 «Тандерчиф». Робин кашлянул.

— Чтобы развернуться на нем, требуется пространство размером с весь штат Юта. Правда, на бреющем полете у него дьявольская скорость. Мне приходилось летать на сто двадцать узлов быстрее, чем его расчетный предел.

— Говорят, он не истребитель, а скорее бомбовоз. — Гришанов старательно изучал слэнг американских летчиков.

— Ничего страшного. Зато вывезет тебя из любой передряги, глазом моргнуть не успеешь. А вот вести на нем воздушный бой не стоит, это точно. Надо постараться сбить цель с первого захода.

— Но что касается бомбардировок, — говорю тебе как летчик летчику: ваши бомбардировки этой мерзкой страны просто великолепны.

— Стараемся, Коля, делаем все, что можем, — невнятно пробормотал Закариас. Русского поразило, что алкоголь подействовал так быстро. Американец не пил спиртного ни разу в жизни — кроме двадцати минут назад. Поразительно, что человек по собственной воле живет без спиртного.

— А то, как ты совершал налеты на ракетные установки? Знаешь, я наблюдал за этим. Мы с тобой враги, Робин, — еще раз повторил Гришанов, — но в то же время летчики. Мужество и мастерство, проявленные тобой.., я никогда не видел ничего подобного. Дома ты, наверно, профессионально играешь в азартные игры, правда?

— Азартные игры? — Робин покачал головой. — Нет, я не играю.

— Но то, что ты проделал в своем Таде...

— Это не азартная игра, а точно рассчитанный риск. Ты планируешь, знаешь, на что способен, и придерживаешься этого плана. Чувствуешь, что думает противник.

Гришанов напомнил себе, что надо наполнить фляжку для беседы со следующим американцем. Ему понадобилось несколько месяцев, но наконец он нашел правильный метод. Жаль, что эти маленькие желтые дикари надостаточно умны, чтобы понять — очень часто физические мучения только укрепляют мужество мужчины. Несмотря на все свое немалое высокомерие, они смотрят на мир сквозь окно, такое же маленькое, как их рост, и такое же темное, как их культура. Создается впечатление, что они не способны чему-то научиться. Сам Гришанов стремился узнать побольше. Самое странное, что вот этот урок он узнал от фашистского офицера из Люфтваффе. Какая жалость, что вьетнамцы разрешили проводить специальные допросы американских военнопленных только ему и никому больше. Скоро он напишет об этом в Москву. Если оттуда окажут соответствующее давление, мы сможем по-настоящему использовать этот лагерь, подумал он. Удивительно, что эти варвары проявили такую сообразительность и создали этот лагерь, и притом оказались верны самим себе, не сумев воспользоваться его возможностями. Как противно жить в этой жаркой и влажной стране, где повсюду насекомые, среди высокомерных маленьких людей с высокомерными умишками и злобными повадками ядовитых змей. Однако именно здесь находился источник нужной ему информации. Какой гнусной ни была его теперешняя работа, Гришанов отыскал фразу, великолепно характеризующую ее, в одном современном романе американского писателя, которые он читал, чтобы обогатить свой и без того впечатляющий словарный запас английского языка. К тому же эта фраза была очень американской по своему характеру. То, чем он здесь занимался было всего лишь «бизнесом». Такой взгляд на мир он легко понимал. Как жаль, что сидящий рядом с ним американец вряд ли поймет это, подумал Гришанов, прислушиваясь к каждому слову путаного рассказа о жизни пилота «ласки».

Лицо в зеркале становилось незнакомым для Келли, и это было хорошо. Странно, как устойчивы привычки. Он наполнил раковину горячей водой и уже намылил было руки, когда включилось сознание и напомнило ему, что он не должен ни мыться, ни бриться. Зато Келли почистил зубы. Чувствовать на них отвратительную пленку было выше его сил, и для этой части маскировки у него имелась бутылка вина. Что за тошнотворный в ней напиток, подумал Келли. Сладкий и густой, да и цвет какой-то странный. Келли плохо разбирался в винах, но все-таки знал, что приличное столовое вино не должно иметь цвета мочи. Пора уходить из ванной. Невозможно слишком долго смотреть на себя такого.

Он подкрепил силы добротной и легкой пищей, которая даст энергию его телу, не утруждая особенно желудок. Настала очередь упражнений. Поскольку квартира Келли была на первом этаже, он мог позволить себе бег на месте, не опасаясь потревожить соседа. Это, конечно, не то, что настоящий бег, но сойдет. Потом он принялся отжиматься от пола. Наконец его левое плечо полностью восстановило свою силу, и теперь ощущение в мышцах сделалось одинаковым. Наконец Келли провел серию упражнений для рук — ими он занимался как для развития быстроты, так и для более практических целей, необходимых в его профессии.

Накануне он вышел из квартиры в дневное время суток. Ему пришлось пойти на риск и показаться на улице в своем отвратительном виде, чтобы приобрести в расположенном поблизости магазине, принадлежащем благотворительной ассоциации «Гудвил» и продающем товары для бедных, походную куртку, которую он собирался надевать поверх остальной одежды. Она оказалась настолько большой и поношенной, что с него даже не взяли денег. Келли было ясно, что ему будет нелегко скрыть свой рост и отличное физическое состояние, но выбранная им грязная потрепанная одежда решила проблему. Заодно он воспользовался предоставившейся ему возможностью? сравнить себя с другими посетителями магазина. Результатами Келли остался доволен. Хотя он не мог сойти за худшего представителя уличных бродяг, но все же несомненно относился к худшей половине этой категории, и продавец, бесплатно отдавший ему куртку, сделал это не только из-за сочувствия его нищете, но и потому, что стремился как можно быстрее избавиться от него. Разве это не было заметным шагом вперед? Во Вьетнаме он дорого бы дал за то, чтобы сойти за простого крестьянина и получить возможность ждать в деревне, когда в ней появятся солдаты северовьетнамской армии.

Предыдущую ночь он снова провел за рекогносцировкой. Никто даже не посмотрел в его сторону, когда он шел по улице, — еще один грязный вонючий пьяница, у которого и отнимать-то нечего. Это положило конец его беспокойству, что могут распознать, что он представляет собой на самом деле. Келли провел еще пять часов у окна выбранного им покинутого дома, наблюдая за происходящим на улице. Выяснилось, что полицейские патрули проезжают в этом районе точно по расписанию, а вот шум автобусов доносился гораздо чаще, чем он предполагал первоначально.

Закончив упражнения, Келли разобрал пистолет, почистил его и смазал, хотя не пользовался им после возвращения из Нового Орлеана. Так же он поступил и с глушителем. Затем собрал и тот и другой, попутно проверив точность расположения глушителя. Он ввел и небольшое изменение. Теперь на верхней части глушителя проходила тонкая белая полоска, служившая вместо мушки при стрельбе ночью. Келли понимал, что для дистанционной стрельбы этого недостаточно, но он и не собирался ею заниматься. Покончив с пистолетом, он передернул затвор и загнал патрон внутрь ствола, осторожно спустил курок, прежде чем вставить на место заряженную обойму. Он также приобрел боевой нож морского пехотинца в магазине, торгующем излишками военного имущества, и, не сводя глаз с улицы, непрерывно водил семидюймовым лезвием ножа по точильному камню. Келли знал, что люди пугаются ножа даже больше, чем пули. Это было глупо, но полезно для него. Пистолет и нож он засунул за пояс брюк сзади. Свисающая темная рубашка и просторная, болтающаяся на его теле куртка скрывали их. В один из карманов куртки Келли положил плоскую бутылку из-под виски, которую наполнил водой из крана. В другом кармане поместились четыре «Сникерса». Вокруг поясницы он обмотал электрический провод.

В карман брюк сунул пару желтых резиновых хозяйственных перчаток.. Это был не лучший цвет для его ночных мероприятий, но найти что-нибудь другое ему не удалось. Перчатки все-таки закрывали руки, не лишая их свободы действий, и потому Келли решил взять их с собой. У него в автомобиле уже была пара хлопчатобумажных перчаток, которые он надевал, садясь за руль. После покупки «фольксвагена» он почистил его, протер все поверхности — металлические, стеклянные и пластмассовые — как снаружи, так и внутри, надеясь уничтожить все отпечатки пальцев. Келли с благодарностью вспомнил все полицейские фильмы и шоу, которые ему приходилось видеть, и благодарил судьбу за то, что в должной мере наделен манией преследования.

Что еще? — спросил он себя. У него не было никаких документов, по которым его можно было бы опознать. В бумажнике, тоже полученном в магазине «Гудвил», лежало несколько долларов. Келли подумал, а не стоит ли захватить больше, но затем решил, что это не имеет смысла. Итак, у него есть вода, пища, оружие, провод. Сегодня он не станет брать с собой бинокль. Этот прибор велик и будет только мешать. Может быть, стоит купить что-нибудь поменьше. Надо не забыть об этом. Он был готов. Келли включил телевизор и подождал прогноза погоды — облачно, возможен дождь, понижение температуры до двадцати одного — двадцати трех градусов. Он приготовил и выпил пару чашек растворимого кофе, чтобы взбодрить себя кофеином, и стал дожидаться наступления ночи. Наконец на улице стемнело.

Как ни странно, одной из самых сложных проблем стал выход из дома, где находилась его квартира. Келли посмотрел в окно, выключив свет в комнате, убедился, что возле дома никого нет, и наконец рискнул выйти. Выйдя из здания, он снова остановился, осматриваясь и прислушиваясь, затем направился прямо к «фольксвагену», отпер дверцу и сед в машину. Надел матерчатые перчатки и только после этого захлопнул дверцу и включил двигатель. Через пару минут он проехал мимо места, где стоял его «скаут», и подумал, что его автомобиль чувствует себя теперь очень одиноким. Келли включил радио, нашел единственную радиостанцию, передающую современную музыку — мягкий рок и кантри, — просто для того, чтобы по пути на юг, в город, его сопровождал знакомый звук.

Часть его сознания с изумлением отметила, что напряжение его возрастает уже по мере приближения к центру города. Однако, как только Келли оказался там, он успокоился, но приближение к району действий, подобно проникновению на вражескую территорию в вертолете «Хьюи», было временем, когда ты обдумываешь неизвестное, и он заставил себя успокоиться, сохранять бесстрастную мину на лице, чувствуя, как вспотели в перчатках его руки. Он тщательно соблюдал все правила уличного движения, следил за каждым светофором, не обращая внимания на обгоняющие автомобили. Поразительно, подумал он, как долго тянутся двадцать минут. На этот раз Келли выбрал несколько другой путь проникновения в район предстоящих боевых действий. Еще предыдущей ночью он нашел место для стоянки машины в двух кварталах от цели — в уме Келли представлял себе, что один городской квартал равняется одному километру джунглей, знак уважения к этому району. Это заставило его улыбнуться. Наконец он свернул на обочину и поставил машину позади чьего-то черного «шевроле» выпуска 1957 года. Как и раньше, Келли быстро вышел из машины и нырнул в узкий переулок, где его маскировочная одежда оказалась в соответствующем ей окружении, а темнота обеспечивала прикрытие. Уже через двадцать ярдов он превратился в еще одного пьяного бродягу, неуверенно переставляющего ноги.

— Эй, хмырь! — окликнул его чей-то молодой голос. Их было трое, все юноши лет по семнадцать-восемнадцать, они сидели на заборе, потягивая пиво. Келли прижался к дальней от них стене, чтобы оказаться как можно дальше, но это не помогло. Один из парней спрыгнул с забора и направился к нему.

— Чего тебе здесь надо, бродяга? — спросил юноша с жестоким высокомерием молодости, свойственным уличным хулиганам. — Боже, ну и несет же от тебя! Или мама не учила тебя мыться?

Келли даже не посмотрел в его сторону и съежившись продолжал идти, подволакивая ноги. Стычка не входила в его план. Опустив голову, он слегка отвернулся от парня, который шел рядом, намереваясь помучить этого старого бродягу, успевшего переложить бутылку в другую руку.

— Дай выпить, хмырь. — Парень протянул руку к бутылке. Келли не отдал ее, потому что уличные пьяницы так не поступают. Парень подставил ему ногу и толкнул в сторону забора слева, но этим все и кончилось. Он повернулся и пошел обратно к своим дружкам, громко смеясь. Бродяга встал и продолжил путь.

— И не вздумай возвращаться! — услышал Келли вслед. Он и не собирался этого делать. Еще минут десять он шел мимо таких же парней, но никто из них не задел его. Двери дома, выбранного Келли, были приоткрыты и сегодня; слава Богу, он не увидел крыс. Войдя в дом, Келли замер, прислушался и, ничего не услышав, выпрямился и позволил себе чуть расслабиться.

Снейк вызывает Чикаго, сказал он про себя, вспомнив свой старый сигнал вызова. Проникновение завершено успешно. Нахожусь на наблюдательном пункте. Келли в третий и последний раз поднялся по той же скрипящей лестнице, занял привычное место в юго-восточном углу комнаты, сел и посмотрел наружу.

Арчи и Джагхед тоже находились на своих обычных местах в квартале от него, тут же увидел Келли. Они разговаривали с водителем автомобиля. Было двенадцать минут одиннадцатого. Келли откинулся назад и позволил себе съесть шоколадный батончик, запив его водой из бутылки. При этом он не отрывал взгляда от торговцев наркотиками, стремясь убедиться в том, что они ни в чем не отступают от своего обычного поведения. В течение первого получаса наблюдений он не заметил никаких изменений. Большой Боб тоже стоял на привычном месте рядом со своим помощником, которого Келли называл теперь Маленьким Бобом. И Чарли Браун вел сегодня торговлю, так же как и Дагвуд. Первый продолжал работать в одиночку, тогда как к последнему скоро присоединился помощник, которому Келли решил на присваивать никакой клички. А вот Уизард сегодня вечером что-то не показывался. В дальнейшем оказалось, что он прибыл с опозданием чуть позже одиннадцати вечера в сопровождении помощника, которому тут же было присвоено имя Тото, потому что он носился, как маленькая собачонка — таких перевозят в корзинке на багажнике велосипеда. «И ваша маленькая собачонка тоже...» — тихо прошептал Келли и улыбнулся.

Как и ожидалось, вечер воскресенья оказался не таким оживленным, как два предыдущих, однако Арч и Джаг, похоже, трудились больше других. Возможно, это объяснялось тем, что у них было больше клиентов с деньгами. Хотя все дилеры обслуживали как местных, так и приезжих покупателей, рядом с Арчи и Джагом останавливались более крупные машины; судя по их чистоте и впечатляющему виду, они были из пригородов. Не исключено, что такое предположение не имело основания, однако для хода предстоящей операции это значения не имело. По-настоящему важным было то, что заметил Келли накануне, по пути сюда, и еще раз проверил сегодня вечером. Оставалось только ждать.

Келли устроился поудобнее, чувствуя, как расслабилось его тело после того, как он принял все решения. Он продолжал смотреть вниз на улицу с неослабевающим вниманием, прислушиваясь, наблюдая, замечая все, что происходило там. Время шло. Без двадцати час. По одной из улиц проехал полицейский автомобиль с антенной радиосвязи на крыше. Он не остановился — судя по всему, его основной целью было продемонстрировать свое присутствие. Келли знал, что он вернется, скорее всего, чуть позже двух. Городские автобусы издавали характерное для дизелей рычание, и он в который раз обратил внимание на автобус с номером сто десять, тормоза которого нуждались в ремонте. Их пронзительный визг раздражал, должно быть, жителей всех домов вдоль его маршрута, не давая им спать. После двух часов ночи транспорт почти исчез. Дилеры курили теперь заметно больше и чаще разговаривали. Большой Боб пересек улицу и сказал что-то Уизарду. Келли удивило, что их отношения казались столь дружескими. Этого он раньше не замечал. Может быть. Большому Бобу понадобилось разменять стодолларовую банкноту. Патрульный автомобиль проехал, как и полагалось по полицейскому расписанию. Келли доел свой третий «Сникерс» и аккуратно собрал обертки. Еще раз внимательно осмотрел прилегающие улицы. Да, я ничего не упустил, подумал он и огляделся вокруг. Он ничего не оставил в комнате. Если и касался чего-нибудь, то здесь вряд ли сохранятся отпечатки пальцев. Слишком много пыли и грязи, и Келли особенно внимательно следил за тем, чтобы не прикоснуться к оконным стеклам.

Пора.

Келли спустился по лестнице и вышел через заднюю дверь. Он пересек улицу и направился по переулку, идущему параллельно ей, все еще двигаясь в тени неуверенной, но теперь удивительно неслышной походкой. Тайна исчезновения Арчи и Джагхеда той первой ночью превратилась в преимущество. Они пропали из его поля зрения за пару секунд. Келли не отводил от них взгляда более продолжительное время. Они не уехали в машине, и у них не было времени, чтобы успеть дойти до угла. Келли решил эту загадку прошлой ночью. Эти очень длинные кварталы расположенных поблизости друг от друга домов были выстроены не дураками. В середине квартала находилась арка, за которой открывался проход, чтобы люди могли попасть в соседний переулок, не тратя лишнего времени. Это и было отличным путем к бегству для Арчи и Джага. Занимаясь своим делом, они не удалялись от арки больше чем на двадцать футов. В то же время они, казалось, никогда не смотрели в ее сторону. Келли убедился в этом, опершись плечом о надворную постройку, достаточно большую, чтобы вместить «форд» одной из первых моделей. Затем он наклонился, поднял пару пустых пивных банок, соединил их бечевкой и поставил на бетонном проходе, ведущем к арке. Теперь он был уверен, что никто не сможет приблизиться к нему с этой стороны, не наткнувшись на банки. Приняв эти меры предосторожности, он вошел в проход, стараясь двигаться без малейшего шума и одновременно доставая из-за пояса пистолет с глушителем. Ему нужно было пройти всего тридцать пять футов, но звуки в туннелях распространяются лучше, чем по телефону, и потому Келли внимательно смотрел под ноги, чтобы не натолкнуться на что-нибудь и не вызвать шум. Он обошел смятую газету и осколки разбитого стекла, приблизившись наконец к противоположному концу прохода.

Вблизи они выглядели по-другому, почти как обычные люди. Арчи, опершись спиной о кирпичную стенку, курил сигарету. Джагхед тоже курил, сидя на бампере чьего-то автомобиля, и смотрел вдоль улицы; каждые десять секунд кончики их сигарет вспыхивали при затяжках, нарушая ночное зрение курящих. Келли видел их, но они не могли видеть его даже с десяти футов. Лучше и не придумаешь.

— Не двигайся, — прошептал Келли, обращаясь к одному Арчи. Дилер повернулся к нему. На его лице отразилось скорее раздражение, чем тревога, пока он не увидел пистолет с навинченным на конец ствола длинным цилиндром. Взгляд Арчи метнулся в сторону своего помощника, все еще смотревшего в противоположную сторону и напевавшего какую-то песенку в ожидании покупателя, которого больше у них не будет. Келли представился сам.

— Эй! — произнес он шепотом, но на этот раз достаточно громко, чтобы его было слышно на фоне затихающего городского шума. Джагхед повернул голову и увидел пистолет, смотрящий прямо в лоб его хозяина. Он замер на месте даже без приказа. У Арчи были пистолет, деньги и почти все наркотики. Джаг также заметил, как Келли жестом предложил ему приблизиться. Не зная, что ожидать дальше, он подошел.

— Как бизнес сегодня? — спросил Келли.

— Неплохо, — тихо ответил Арчи. — Что тебе нужно?

— А ты как думаешь? — спросил Келли с улыбкой.

— Ты — полицейский? — поинтересовался Джагхед. Какой глупый вопрос, подумали остальные двое.

— Нет, я не собираюсь никого арестовывать. — Он показал рукой:

— Оба в туннель, лицом вниз, быстро. — Келли позволил им отойти футов на десять, достаточно далеко, чтобы никто не заметил их со стороны улицы, и одновременно не так далеко, чтобы они затерялись в темноте и он не смог бы видеть их в свете уличных фонарей. Сначала Келли обыскал их в расчете найти оружие. У Арчи был ржавый револьвер 32-го калибра, который Келли положил в карман. Затем он размотал электрический провод и надежно связал руки обоих за спиной. После этого он перевернул их на спину.

— Что-то вы, парни, слишком уж послушные.

— Тебе лучше здесь больше не появляться, приятель, — сообщил ему Арчи, еще не понимая, что его даже не ограбили. Джаг кивнул и что-то пробормотал, соглашаясь с хозяином. Ответ озадачил обоих:

— Знаете, парни, мне нужна ваша помощь.

— Для чего? — спросил Арчи.

— Ищу парня по имени Билли. У него красный «плимут».

— Что? Поцелуй меня в зад, — ответил Арчи с отвращением в голосе.

— Прошу тебя ответить на мой вопрос, — благоразумно посоветовал Келли.

— Уноси отсюда свой вонючий зад, пока цел, — язвительно предложил ему Арчи.

Келли направил пистолет в сторону Джага и дважды выстрелил ему в голову. Его тело дернулось в судорогах приближающейся смерти. Брызнула кровь, на этот раз не попав на Келли. Но она обрызгала лицо Арчи, и Келли увидел, что глаза дилера широко открылись от удивления и ужаса. Такого Арчи не ожидал. Впрочем, подумал Келли, Джагхед все равно не любил разговаривать, а время, затраченное на операцию, постоянно росло.

— Я ведь попросил тебя, правда?

— Боже милосердный, парень! — прохрипел Арчи, зная, что его ждет неминуемая смерть, стоит только попробовать поднять шум.

— Мне нужен Билли. Ездит на красном «плимуте» и любит им похвастать. Он снабжает тебя наркотиками. Я хочу узнать, где его можно найти, — тихо произнес Келли.

— Если я скажу тебе об этом...

— ., получишь нового поставщика. Меня, — сказал Келли. — А если скажешь Билли, что я появлялся здесь, то повстречаешься со своим другом, — добавил он, делая жест в сторону мертвого тела, еще теплого, вяло привалившегося к боку Арчи. В конце концов, нужно дать ему какую-то надежду, может быть, сказать полуправду, подумал Келли. — Разве ты не понимаешь? Билли и его друзья связались не с теми, с кем следует, и мне поручили навести порядок. Мне жаль твоего друга, но было необходимо показать, что я не шучу.