Джек Райан (№6) - Без жалости

Келли тихо ругался про себя, уезжая от ее дома. Теперь у него на руках снова были матерчатые перчатки и он протирал ими все внутри машины, до чего мог дотянуться. Нельзя было рисковать, принимая участие в подобных разговорах. О чем шла речь? Как, черт побери, он мог знать это? В поле все было гораздо проще. Ты опознал врага или, что того чаще, кто-то сказал тебе, что происходит, кто враг и где он находится, — подобная информация часто оказывалась неверной, но она по крайней мере определяла тебе позицию, с которой нужно начинать действовать. Однако в инструкциях по проведению операции никогда, вообще-то, не говорилось, каким образом она может изменить мир или закончить войну. Об этом ты прочтешь в газетах — информация, повторяемая репортерами, которым на все наплевать, полученная от офицеров, которые мало что знают, или от политиков, не потрудившихся выяснить это даже для себя. «Инфраструктура» и «кадры» были там любимыми словами, но он преследовал людей, а не инфраструктуру, что бы это слово ни значило, черт побери. Инфраструктура это что-то неодушевленное, против чего ведет борьбу Сэнди. Это не человек, совершивший гнусные поступки, за которым теперь охотятся, как за крупным опасным хищником. И каким образом все это применимо к тому, чем он занимается сейчас? Келли напомнил себе, что ему нужно взять под строгий контроль свои мысли, помнить, что он охотится за людьми точно так же, как он делал это раньше. Он не собирался изменять весь мир, просто хотел сделать чистым его маленький уголок.

* * *

— У тебя еще не прошла боль, мой друг? — спросил Гришанов.

— По-моему, у меня сломаны ребра.

Закариас опустился на стул, явно испытывая острую боль и тяжело дыша. Это начинало беспокоить русского. Такая травма могла привести к воспалению легких, а воспаление легких могло убить человека в таком ослабленном физическом состоянии. Охранники проявили излишнее рвение, избивая американского офицера, и хотя, это было сделано по просьбе Гришанова, он рассчитывал всего лишь на то, что они причинят боль американцу, не больше. Мертвый военнопленный не сможет сообщить русскому полковнику то, что он стремился узнать.

— Я говорил с майором Вином. Эти маленькие дикари заявляют, что у них нет лишних лекарств. — Гришанов пожал плечами. — Это может вполне оказаться правдой. Тебе действительно очень больно?

— Да, каждый раз, когда я делаю вдох, — ответил Закариас, и было ясно, что он говорит правду. Его лицо казалось даже бледней обычного.

— Извини, Робин, но у меня только одно средство от боли, — смущенно произнес Гришанов, протягивая фляжку.

Американец покачал головой, и даже это, по-видимому, причиняло ему боль.

— Нет, я не могу.

Гришанов заговорил с разочарованием человека, пытающегося убедить друга:

— Тогда ты поступаешь глупо, Робин. Боль никому не приносит пользы — ни тебе, ни мне, ни твоему Богу. Пожалуйста, разреши помочь тебе хоть немного. Ну, пожалуйста, а?

Я не должен, сказал себе Закариас. Поступить так — значит, нарушить заповедь. Его тело является храмом, который нужно поддерживать в чистоте, не допуская в него такие вещи. Но храм уже рухнул. Больше всего Закариас боялся внутреннего кровотечения, Сможет ли его тело исцелить себя? Должно, и при обстоятельствах, даже только приближающихся к нормальным, оно без труда осуществило было это, но сейчас он понимал, что его физическое состояние ужасно, травма спины так и не прошла, и вот теперь сломанные ребра... Боль стала его постоянным спутником, она помешает сопротивляться при допросе, и потому ему придется отдать чему-то предпочтение — религии или долгу противостоять вопросам. Теперь все вокруг казалось не таким ясным. Может быть, ослабив боль, он ускорит свое выздоровление и облегчит выполнение своего долга. Итак, как же ему поступить? Этот простой вопрос казался сейчас более запутанным, и его взгляд устремился на металлическую фляжку. Внутри нее скрывалось облегчение. Не такое уж большое, но все-таки облегчение, а ему требовалось облегчение, чтобы держать себя в руках. Гришанов отвинтил крышку.

— Ты катаешься на лыжах, Робин? Закариаса удивил этот вопрос.

— Да, научился еще мальчишкой.

— По равнине?

Американец покачал головой.

— Нет, я катаюсь на горных лыжах.

— Хороший снег на горах Уасач? Я имею в виду для лыж. Робин улыбнулся вспоминая.

— Очень хороший, Коля. Там у нас сухой снег. Пушистый, почти как очень мелкий песок.

— А-а, это самый лучший снег. На, выпей. — Он передал фляжку американцу.

Сделаю один глоток, подумал Закариас. Чтобы хоть чуть снять боль. Он отпил из фляжки. Пусть она немного стихнет, тогда я смогу контролировать свои действия.

Гришанов наблюдал за тем, как американец пил, увидел, как заслезились его глаза, надеясь, что тот не начнет кашлять — у него тогда может усилиться кровотечение. Это была хорошая водка, полученная им из посольского магазина в Ханое, единственный продукт, в котором его страна никогда не испытывала недостатка и которого всегда было достаточно в посольстве. Лучший сорт «бумажной» водки, действительно приправленной старой бумагой, любимой водки Гришанова — американец вряд ли заметит это, да и сам он, по правде говоря, переставал замечать после третьего или четвертого стакана.

— Ты — хороший лыжник, Робин?

Закариас почувствовал, как тепло охватывает все тело и расслабляет его. Боль уменьшилась, он даже почувствовал некоторый прилив сил, и если этому русскому хочется поговорить о катании на лыжах — ну что ж, это не причинит особого вреда, верно?

— Я катался на самых крутых склонах, доступных только профессионалам, — с удовольствием произнес Робин. — Начал еще ребенком. Помнится, мне было лет пять, когда отец впервые поставил меня на лыжи.

— Твой отец тоже был летчиком?

— Нет, адвокатом, — покачал головой американец.

— А вот мой отец — профессор истории в Московском государственном университете. У нас есть дача, и зимой, когда я был маленьким, катался на лыжах в лесу. Мне так нравилась тишина. Все, что слышно, это — как это вы говорите, шорох? Да, шорох лыж по снегу. И ничего больше. Подобно одеялу на всей земле, ни малейшего шума, одна тишина.

— Если встанешь рано, горы тоже бывают такими. Нужно выбрать хороший день, после того как кончится снегопад и почти нет ветра.

Гришанов улыбнулся.

— Вроде полетов, верно? Летишь в одноместном самолете, солнечный день, в небе отдельные белые облачка. — Он наклонился вперед с хитрым выражением на лице. — Скажи мне, тебе приходило в голову на несколько минут выключить радио, для того чтобы остаться в одиночестве?

— Вам это разрешают? — спросил Закариас. Гришанов усмехнулся и покачал головой:

— Нет, но я все равно так поступаю.

— Молодец, — отозвался Робин, улыбаясь собственным воспоминаниям. Он вспомнил про один послеполуденный полет, когда он летел с базы ВВС в Маунтин-Хоум, это было февральским днем шестьдесят четвертого.

— Так, наверно, чувствует себя Бог, правда? Летишь один. Можешь не замечать рева двигателя. Для меня все посторонние шумы исчезают через несколько минут. И у тебя так же?

— Да, если твой шлем хорошо подогнан.

— Это и есть настоящая причина, по которой я люблю летать, — солгал Гришанов. — Вся остальная чепуха, канцелярская работа, лекции, ремонтно-профилактические занятия — это цена, которую я плачу за полеты. Как это увлекательно, лететь одному в синеве, подобно мальчишке, катающемуся на лыжах в лесу, — только еще лучше. В ясный солнечный день сверху открывается такая дивная панорама. — Он снова вручил фляжку Закариасу. — Как ты думаешь, эти маленькие дикари способны понять такое?

— Вряд ли. — На мгновение американец заколебался. Ну что ж, он уже выпил пару глотков. Еще немного водки не причинит вреда, верно? Закариас поднес фляжку к губам.

— Я делаю вот так, Робин: держу ручку управления самыми кончиками пальцев. — Гришанов продемонстрировал это на винтовой крышке фляжки. — Закрываю на мгновенье глаза, и, когда снова открываю их, мир вокруг уже изменился. Я больше не составная часть мира. Я что-то совсем другое — вроде ангела, например, — шутливо заметил он. — И тогда я овладеваю небом, подобно тому как овладеваю женщиной, хотя это не совсем похоже. По-моему, лучше всего чувствуешь себя в одиночестве.

Похоже, этот парень действительно понимает, подумал американец. Он по-настоящему ощущает чувства летчика.

— Ты говоришь как поэт.

— Да, я люблю поэзию. Мне не хватает таланта самому писать стихи, но это не мешает мне их читать, запоминать и чувствовать, что хочется поэту от его читателей, — тихо произнес Гришанов, действительно веря этому, следя за тем, как глаза американского летчика смотрят куда-то вдаль, становясь мечтательными. — Мы очень похожи, мой друг.

— Так что же случилось с Джу-Джу? — спросил Таккер.

— Похоже на ограбление. Он стал слишком небрежным. Это ведь один из твоих людей? — спросил Шарон.

— Да, он продавал немалую долю моего товара.

— Чья это работа? — Они сидели в главном зале публичной библиотеки Инока Пратта, скрытые несколькими рядами стульев. Прямо-таки идеальное место. Здесь к ним трудно приблизиться незаметно и невозможно установить подслушивающую аппаратуру. И хотя тут было тихо, но имелось множество маленьких ниш.

— Мы не знаем. Генри. Райан и Дуглас были на месте убийства, и мне показалось, что они мало чего узнали. Послушай, неужели на тебя так подействовало убийство одного уличного торговца?

— Ну что ты, вовсе нет. Но это нанесло мне определенный ущерб. Еще никогда не убивали ни одного из моих людей.

— Неужели ты не понимаешь, Генри? — Шарон перелистнул несколько страниц. — Торговля наркотиками — дело рисковое. Кому-то понадобилось немного наличных, может быть, и наркотики, чтобы быстро самому войти в дело? Ищи нового дилера продавать твой товар. Черт возьми, они так здорово взяли твоих ребят — может быть, тебе удастся договориться с ними, а?

— У меня хватает своих людей. К тому же это плохо повлияло бы на бизнес. Как убили моих парней?

— Очень профессионально. Каждый из них получил по две пули в лоб. Дуглас считает, что это дело рук мафии.

— Вот как? — повернулся к нему Таккер. Шарон говорил, сидя спиной к Таккеру:

— Генри, это не работа мафии. Ведь Тони не пойдет на что-нибудь вроде этого, верно?

— Нет, пожалуй. — Но Эдди может пойти, подумал Таккер.

— Мне нужно кое-что от тебя, — продолжил Шарон.

— Что именно?

— Наведи меня на дилера. А что ты ожидал от меня? Сказать, кто выиграет второй заезд на скачках в Пимлико?

— Но ведь слишком много из уличных торговцев работает теперь на меня — или ты забыл? — Таккер активно пользовался помощью Шарона — даже более чем активно, — чтобы устранить главных соперников, но, по мере того как он укреплялся на рынке наркотиков, оставалось все меньше и меньше независимых дилеров, которых он мог сдать в полицию. Особенно это относилось к крупным поставщикам. Таккер систематически выбирал людей, не желающих работать на него, и полиция делала все остальное, освобождая ему поле деятельности. Те немногие, кто остались, могут стать полезными союзниками вместо конкурентов, если только ему удастся договориться с ними.

— Ведь ты хочешь, Генри, чтобы я защищал тебя. В этом случае мне необходимо стоять во главе расследования. А чтобы все расследования находились под моим наблюдением, мне надо время от времени вылавливать крупную рыбу. — Шарон вернул книгу на полку. Почему он обязан объяснять все это такому человеку?

— Когда?

— В начале будущей недели. Подыщи кого-нибудь покрупнее. Я хочу произвести сенсационный арест.

— Я сообщу тебе. — Таккер поставил взятую им книгу на полку и вышел из зала. Шарон остался еще на несколько минут, перебирая книги в поисках нужной. Наконец он нашел ее вместе с вложенным в середину конвертом. Лейтенант полиции не стал считать деньги. Он знал, что сумма правильна.

* * *

Грир познакомил его с присутствующими:

— Мистер Кларк, это генерал Мартин Янг, а это — Роберт Риттер.

Келли пожал им руки. Генерал морской пехоты был летчиком, как Максуэлл и Подулски, отсутствовавшие сегодня. Он не имел представления о Риттере, но тот заговорил первым.

— Вы сделали превосходный анализ. Его язык не слишком профессионален, но вы обратили внимание на все основные вопросы.

— Сэр, разобраться в этом не так уж трудно. Наземная атака будет не очень сложной. У них в лагере не первоклассные солдаты, и даже те, что несут его охрану, смотрят внутрь лагеря, а не наружу. На каждой сторожевой вышке, скажем, по двое солдат. Установленные там пулеметы направлены на бараки, и понадобится несколько секунд, чтобы развернуть их в противоположном направлении. Можно подобраться под прикрытием леса и подойти на дальность стрельбы гранатометов М-79. — Келли показал рукой на плане:

— Вот казарма, в ней всего две двери, и я готов побиться об заклад, что там размещается меньше сорока солдат.

— Штурм начнется отсюда? — Генерал Янг постучал пальцем по юго-западному углу лагеря.

— Совершенно верно, сэр. — Для морского летчика генерал понимал обстановку удивительно быстро. — Сложность заключается в том, чтобы доставить штурмовую группу как можно ближе к цели. Для этого понадобится использовать погодные условия, что не так сложно в это время года. Два вертолета, вооруженных обычными ракетами «воздух — земля» и крупнокалиберными пулеметами, чтобы залить огнем вот эти два здания. Спасательные вертолеты совершат посадку вот здесь. С момента начала стрельбы на все понадобится меньше пяти минут. Это наземная часть операции. Остальное за летчиками.

— Значит, вы считаете, что ключом к успешному проведению операции является высадка штурмовой группы вплотную к...

— Нет, сэр. Если вам нужен еще один Сонг-Тай, можно просто повторить прежний план и посадить вертолет прямо внутри лагеря, но я слышал, что масштабы планируемой операции должны быть небольшими.

— Правильно, — согласился Риттер. — Это должна быть небольшая операция. Мы никогда не сможем получить разрешение на крупномасштабное вторжение.

— Тогда понадобится штурмовая группа намного меньшая, чем в Сонг-Тай, и придется прибегнуть к другой тактике. Благоприятный аспект операции заключается в том, что на этот раз предстоит захватить маленький лагерь с малочисленной охраной и вывезти из него немного военнопленных.

— Зато отсутствует фактор надежности, — нахмурившись, произнес генерал Янг.

— Это верно, риск увеличивается, — согласно кивнул Келли. — Штурмовая группа должна состоять из двадцати пяти человек. Их следует высадить вот в этой долине, они вскарабкаются на этот холм, скрытно приблизятся к лагерю, уничтожат сторожевые вышки, взорвут ворота. Тут же прилетят вооруженные вертолеты и зальют огнем обе казармы, а штурмовая группа пробьется в это здание. Пока спасательные вертолеты эвакуируют военнопленных и штурмовую группу, вооруженные вертолеты барражируют над лагерем, и затем мы все ныряем в долину и уносим ноги.

— Мистер Кларк, вы — оптимист, — заметил Грир, впервые напомнив Келли о , его кодовом имени. Если генерал Янг узнает, что он — всего лишь боцман, они никогда не заручатся его поддержкой, а Янг и без того так много сделал для них, ухлопав все средства, выделенные ему для строительства, на сооружение макета лагеря в натуральную величину в лесу, окружающем базу Куантико.

— Нам уже приходилось все это осуществлять раньше, адмирал.

— Кому поручим подбор членов штурмовой группы? — спросил Риттер.

— Этим уже занимаются, — заверил его Джеймс Грир. Риттер сел, глядя на аэрофотоснимки и планы. Он знал, что рискует своей карьерой, так же как рискуют карьерой Грир и все остальные. Однако у принятия хоть каких-нибудь мер была только одна альтернатива — не предпринимать ничего. А если не предпринять ничего, то по крайней мере один хороший человек, а может быть, и еще двадцать никогда не вернутся домой. И тут же Риттер признался себе, что настоящая причина в ином. Настоящая причина заключается в том, что другие люди приняли решение, что жизни этих двадцати не имеют значения, и эти другие люди могут снова его принять. Такой подход может со временем уничтожить ЦРУ. Станет трудно вербовать агентов, если весь мир узнает о том, что Америка не желает защищать тех, кто работал на нее. Соблюдение данного тобой слова — , это не просто желание честно выполнять принятые на себя обязательства. Это обеспечивает дальнейшее процветание.

— Лучше всего взяться за подготовку, еще до того как мы сообщим о наших намерениях, — сказал он. — Будет намного проще получить «добро», если мы уже готовы к операции. Дадим понять, что нам предоставилась уникальная возможность. При подготовке операции «Кингпин» уже была допущена такая ошибка. Операция настолько очевидно предполагала получение свободы действий — а это отнюдь не вызывалось необходимостью, — что у многих возникли сомнения. В данном случае мы обращаемся за разрешением провести одноразовую операцию по спасению военнопленных. Я могу обратиться к своим друзьям в Совете национальной безопасности. Не исключено, конечно, что нам откажут, но мы должны быть готовы приступить к операции, когда я буду разговаривать с ними.

— Боб, означает ли это, что ты на нашей стороне? — спросил Грир.

Риттер ответил не сразу:

— Да, означает.

— Нам нужен дополнительный фактор надежности, — произнес генерал Янг, глядя на крупномасштабную карту и решая, как выбрать маршрут для вертолетов.

— Да, сэр, — согласился Келли. — Кто-то должен попасть к лагерю заранее и убедиться во всем визуально. — На столе по-прежнему лежали фотографии Робина Закариаса — одна, сделанная в США, где он стоял в форме полковника ВВС, держа в руке фуражку, с планками боевых наград на груди и серебряными крыльями летчика над ними, уверенно глядя в объектив в окружении всей семьи, и другая, на которой сутулый, исхудавший мужчина смотрел вверх, а сзади на него замахивался прикладом охранник. Черт возьми, подумал Келли, почему не принять участия в еще одном крестовом походе?

— Пожалуй, сделать это придется мне.

Глава 17

Осложнения

Арчи знал не так уж много, но оказалось, что для Келли этого достаточно. Все, в чем он теперь нуждался, это в нескольких часах сна.

Он убедился, что следить за кем-то в автомобиле труднее, чем показывают по телевидению, и еще труднее, чем в тот раз в Новом Орлеане, когда Келли попробовал это впервые. Если он ехал за ним слишком близко, то рисковал быть замеченным, а если держался излишне далеко позади, мог потерять его из виду. Уличный транспорт еще больше усложнял наблюдение. Грузовики заслоняли поле зрения. Когда следишь за нужным тебе автомобилем с расстояния в полквартала, то, вполне естественно, приходится не обращать внимания на машины, едущие рядом, и эти машины, скоро убедился Келли, могут проделывать самые невероятные маневры. И все-таки он благодарил судьбу за то, что у Билли был ярко-красный «плимут». Автомобиль такого бросающегося в глаза цвета легко заметить, и несмотря на то, что его водитель любил проноситься через перекрестки и делать повороты с визгом резиновых покрышек, он все-таки не мог слишком уж часто нарушав правила уличного движения, не привлекая внимания полиции, а пока он опасался не в меньшей мере, чем сам Келли.

Келли заметил красный «плимут» чуть позже семи вечера недалеко от бара, о котором сказал ему Арчи. Кем бы ни был водитель автомобиля, он нисколько не разбирался в проблемах скрытности, и Келли это стало ясно при первом же взгляде на машину. На ней буквально не было ни пылинки, она выглядела только что вымытой и натертой до блеска, а из своего предыдущего столкновения с Билли Келли знал, что хозяин просто влюблен в свой автомобиль. Это открывало определенные возможности, и Келли обдумывал их, преследуя «плимут», особенно не приближаясь к нему и стараясь предугадать его маневры. Скоро ему стало ясно, что водитель, насколько это возможно, избегает главных улиц и знает все переулки, как ласка свою нору. Это поставило Келли в сложное положение. В то же время у него было то преимущество, что он ехал в машине, на которую никто не обращал внимания. На улицах города было столько подержанных «жуков», что появление еще одного осталось незамеченным.

Спустя сорок минут поведение водителя «плимута» стало ясным для Келли. Автомобиль быстро свернул налево и остановился в конце квартала. Келли тут же сделал выбор и медленно продолжил путь. Приблизившись к «плимуту», он увидел, как из машины вынырнула девушка с небольшой сумкой в руках. Она подошла к его старому знакомому Уизарду, который сейчас находился за несколько кварталов от своего привычного места. Келли не заметил, как произошла передача, — оба нырнули в подъезд дома и оставались вне видимости в течение одной-двух минут, пока девушка снова не появилась на улице, — но он к этому и не стремился. Происшедшее точно соответствовало тому, о чем рассказывала Пэм. Что еще лучше, он опознал Уизарда. Келли свернул налево и остановился у красного сигнала светофора. Теперь он знал две вещи, неизвестные ему ранее. В зеркале заднего обзора он увидел, что «плимут» пересек улицу. Девушка пошла в том же направлении и исчезла из его поля зрения, когда вспыхнул зеленый свет. Келли повернул направо и затем снова направо, пока не увидел наконец, что «плимут» направляется на юг с тремя пассажирами внутри. Раньше он не заметил мужчину — скорее всего мужчину, — сидевшего согнувшись на заднем сиденье.

Быстро темнело — лучшее время дня для Келли. Он продолжал следовать за красным «плимутом», не включая габаритных огней как можно дольше, за что скоро был вознагражден — увидел, как автомобиль остановился у кирпичного особняка на углу. Все трое пассажиров вышли из машины, закончив на сегодня развозить товар. Четыре дилера были обеспечены запасом наркотиков для вечерней торговли. Келли подождал несколько минут, поставив свой «фольксваген» в двух кварталах перед «плимутом», и вернулся обратно пешком, чтобы наблюдать за дальнейшим развитием событий. Он снова был одет как уличный бродяга. Архитектура здешних домов облегчила его задачу. У каждого дома на противоположной стороне улицы к входной двери вели мраморные ступени — большие прямоугольные каменные плиты, содействующие укрытию. Оставалось только сесть на тротуар, откинувшись на нижнюю ступеньку, и увидеть его сзади было невозможно. Он выбрал подходящее крыльцо вблизи — но не слишком близко — от исправного уличного фонаря, скрывшись в тени. Да и кто станет обращать внимание на уличного бродягу? Келли развалился в якобы пьяном забытье — он видел, что так сидят пьяные, — и время от времени подносил ко рту бутылку, скрытую в бумажном пакете, делая вид, что пьет из нее. Все это время он не сводил глаз с углового особняка. Шли часы.

Группа крови 0 — резус положительный, группа крови 0 — резус отрицательный и группа крови АВ — резус тоже отрицательный, вспомнил он фразу из отчета патологоанатома. Семенная жидкость внутри Пэм относилась к этим типам крови, и он подумал, сидя в пятидесяти ярдах от особняка, какая же группа крови у Билли? По улице проезжали автомобили, по тротуару шли люди. Человека три мельком взглянули на него, но увидели всего лишь спящего бродягу. Келли полулежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим, но все время поглядывая уголком глаза на особняк, напряженно прислушиваясь к звукам возможной опасности, чувствуя, как проходит время. На тротуаре ярдах в двадцати позади него расположился дилер, торгующий наркотиками, и Келли в первый раз услышал голос продавца героина, расхваливающего свой товар и торгующегося о цене, и различил голоса покупателей. Келли всегда обладал исключительно острым слухом — это не раз спасало ему жизнь, — и услышанное им также представляло собой ценную информацию, которую обдумывал и анализировал его мозг, пока глаза то и дело поглядывали на угловой дом. Однажды к нему подошла бродячая собака, обнюхала его с любопытством и дружелюбием, и Келли не отогнал ее. Это было бы непохоже на уличного бродягу — вот если бы на месте собаки оказалась крыса, все могло бы случиться по-другому, подумал Келли, — а ему важно было сохранить достоверность образа.

Что представлял собой раньше этот район? — пытался он представить себе. Дома на его стороне улицы были самыми обычными кирпичными жилыми зданиями, вытянувшимися вглубь, с узкими фасадами. На противоположной стороне располагались более впечатляющие строения, их фасады были в полтора раза шире. Возможно, по этой улице на рубеже двух веков проходила граница между домами рабочих и особняками более зажиточных представителей среднего класса. Не исключено, что угловой особняк принадлежал торговцу или капитану океанского парохода. Может быть, по уик-эндам там раздавались звуки пианино, на котором играла дочь хозяина дома, обучающаяся в консерватории Пибоди. Но потом все они переселились в те места, где была зелень, и этот дом тоже выглядел теперь заброшенным, коричневый трехэтажный призрак ушедшего времени. Его удивило, какие здесь широкие улицы, может быть, потому что они были проложены для экипажей и пролеток с запряженными в них лошадьми. Келли потряс головой, отгоняя эту мысль. Она не относилась к делу, следовало сосредоточиться на том, что связано с предстоящей операцией.

Через четыре часа, наконец, они вышли из особняка, мужчины впереди, девушка за ними. Она была меньше Пэм ростом и не такая стройная. Келли рискнул приподнять голову и посмотреть на Билли, который, решил он, сел за руль. Вообще-то не слишком впечатляющая личность, ростом, похоже, пять футов девять дюймов, худой, фунтов ста пятидесяти, что-то сверкало на его кисти — часы или браслет, двигался он быстро и с высокомерием. Второй выглядел выше и коренастее, но, судя по тому, как он шел вслед за Билли, это явно был его подчиненный. Келли заметил, что девушка следовала за ними еще покорнее, опустив голову. Ее блузка — если это блузка — была застегнута наглухо; она так и села в машину, не подняв головы, чтобы оглянуться по сторонам или проявить хоть какой-нибудь интерес к окружающему миру. Движения девушки казались замедленными и плохо координированными — по-видимому, из-за наркотиков, но не только из-за них. В ней было заметно что-то еще, Келли не сразу понял что именно, но это напоминало ему о чем-то.., пожалуй, какое-то безразличие. Не ленивые движения, нет, а нечто другое. Келли мигнул несколько раз, напрягая память, и наконец вспомнил, где видел это раньше. В той деревушке, во время операции «Нежный цветок», когда жители шли к месту сбора, куда их сгоняли солдаты. Покорность, автоматические движения — словно живые роботы под контролем того майора и его солдат. Вот так пошли бы они и к своей смерти. Так же двигалась и девушка. И она пошла бы так же.

Значит, все это правда, подумал Келли. Они действительно используют девушек в качестве посыльных.., помимо всего остального. Пока он наблюдал за ними, машина тронулась с места. Манера вождения Билли соответствовала уличному названию автомобиля — «спринтер». Он резко рванул с места, проехал несколько футов, затем с визгом покрышек повернул налево, проносясь через перекресток, и исчез из поля зрения Келли. Итак, Билли — пять футов девять дюймов, худой, на руке часы или браслет, высокомерное лицо. Келли знал, что сумеет всегда опознать его и по лицу и по цвету волос. Он не забудет этого. Второго мужчину он тоже запомнил, того, что без имени, с одной судьбой, причем гораздо более жестокой, чем предполагал ее владелец.

Келли взглянул на карманные часы. Без двадцати два. Чем они там занимались? Затем он вспомнил и другое, о чем рассказывала ему Пэм. По-видимому, небольшая вечеринка. Эта девушка, кем бы она ни была, наверно, тоже имеет сейчас внутри себя семенную жидкость мужчин с группами крови и резусом 0+, 0 — или АВ-. Однако Келли не мог спасти весь мир, и лучший способ спасти ее никак не связан с прямой попыткой освобождения. Он немного расслабился выжидая, потому что ему не хотелось, чтобы его передвижения были как-то связаны с чем-либо в случае, если кто-нибудь увидит его, может быть, даже наблюдает за ним. В некоторых из этих домов все еще горел свет, поэтому Келли оставался на месте еще минут тридцать, терпеливо перенося жажду и боль в онемевших ногах, прежде чем встал и, волоча ноги, направился к углу. Сегодня вечером он был особенно осторожен и особенно внимателен. Наступила очередь заняться второй фазой работы, время продолжить свои усилия, направленные на отвлекающий маневр.

Сейчас он двигался главным образом по узким переулкам, медленно, пошатываясь из стороны в сторону и описывая извилистую линию, напоминающую змею. Прежде чем вернуться на улицы, он задержался на несколько секунд, чтобы надеть тонкие хирургические перчатки. Время шло, и Келли миновал нескольких торговцев наркотиками вместе с их помощниками, выбирая подходящую цель. Его маршрут был тем, что он называл угловым поиском — он состоял из серии поворотов на девяносто градусов, совершаемых в районе, центром которого являлось, по сути дела, место, где Келли оставил свой «фольксваген». Как всегда, ему приходилось вести себя очень осторожно, но он был неизвестным охотником, и животные, за которыми он охотился, не имели представления о том, кем были они, считая хищниками самих себя. Ну что ж, они имели право на такие иллюзии.

Было уже почти три, когда он отыскал его. Одиночка, так привык называть их Келли. У этого дилера не было помощника, может быть, он являлся новичком в этом деле и все еще осваивал профессию. Он не был старым или по крайней мере не казался таким с расстояния в сорок ярдов. Он стоял, считая выручку от вечерней торговли. На его правом бедре оттопыривалась куртка — без сомнения, там был револьвер, но он смотрел дулом вниз. Было заметно, что человек этот испытывал определенное напряжение, словно был настороже. Услышав шаги Келли, он поднял голову, повернулся и быстро взглянул на него, но тут же вернулся к прежнему занятию, не принимая во внимание приближающуюся фигуру, хотя дистанция между ним и Келли сокращалась.

Днем, перед выходом на операцию, Келли заставил себя съездить на яхту, воспользовавшись для этого «скаутом», — ему не хотелось, чтобы кто-нибудь в порту узнал, что у него есть и другой автомобиль, — и забрал кое-что. Приближаясь к Юниору — у каждого человека должно быть имя, на какое бы короткое время оно ни присваивалось, — Келли переложил бутылку из правой руки в левую. Затем правая рука выдернула чеку из кончика «громовой палки», которая висела на петле с левой стороны под заново купленной походной курткой. «Громовая палка» представляла собой простой металлический стержень восемнадцати дюймов в длину с навинченным на его конец цилиндром и чекой, висящей на короткой тонкой цепочке. Приближаясь к Юниору, Келли снял палку правой рукой с петли.