– Если я правильно понимаю, это не относится к кристаллам – только к пространству вокруг них.

– Не уверен. Удалось ли кому-нибудь зафиксировать их воздействие хоть на один из пятнадцати интересующих нас средовых показателей?

– Насколько я знаю, нет. Я… Дик! Что произошло?

Ледерманн не мог ответить, а если бы и дал ответ, то не в том виде, в каком он требовался Тоунеру. Как и начальник, он увидел, что все индикаторы на панели управления, за исключением индикатора рассоединения кораблей, вспыхнули красным светом и по прошествии почти целой секунды снова загорелись зеленым. Если бы космонавты отвлеклись хоть на мгновение, они даже не узнали бы о произошедшем: лампочки как ни в чем не бывало горели ровным зеленым светом.

Первой в голову обоим астрономам пришла мысль, что произошедшее было следствием замыкания в цепи приборной доски; затем они решили, что во всем виновато нервное перенапряжение. Однако после трехсекундной проверки контактов первое предположение пришлось отмести, равно как и второе, выглядевшее неправдоподобным. Оно было маловероятно, так как оба они видели одно и то же.

Тоунер нахмурился и медленно проговорил:

– Приходится признать, что, единственной причиной неполадки может быть только тот факт, что на обоих кораблях одновременно отключились, а потом вновь заработали все приборы, ответственные за функционирование Программы. Если это так, то в волновой сети с обеих сторон образовались пустоты длиной около трехсот тысяч километров, которые через полчаса неминуемо придут в соприкосновение. Теперь нам предстоит выяснить, как это может отразиться на линзах.

– Только не говорите, что вы можете рассчитать это в уме, не располагая точными данными ни о чем, кроме времени, иначе зачем вообще было бы затевать этот эксперимент. Для расчета произведенного обрывом контактов эффекта нужно учесть все разнонаправленные силы Вселенной, – возразил Ледерманн, – а это все равно, что гадать, какая из миллиона монет окажется наверху, если хорошенько потрясти мешок с деньгами.

– Справедливо, – для человека, у которого все дело его жизни принимало неожиданный оборот, Тоунер выглядел несколько отстраненным. – Нам остается лишь отключить генераторы и когда запущенные волны рассеются в пространстве, начать все заново.

– Более того, за время эксперимента до замыкания, сгущения газа, без сомнения, претерпели некоторые изменения. Следовательно, вначале нам необходимо перевести оба корабля в новое место и уже там пытаться повторить эксперимент. Не лучше ли продолжить начатое и дождаться завершения программы? Кроме того, мы не знаем, действительно ли генераторы прекращали работу; несмотря на проведенную проверку контактов, я нахожу, что гораздо легче предположить сбой в работе индикаторов, чем допустить, что все генераторы одновременно вышли из строя, а затем снова заработали. Если мы позволим эксперименту идти своим чередом, самое худшее, что нас ожидает, это потеря двух часов. Это стоит того, чтобы не начинать все заново.

– Отчасти вы правы. Закрыв глаза на случившееся, мы избежим огромных временных затрат, которые потребуются на повторение эксперимента. Но, с другой стороны, нам все равно придется его переделывать, поскольку мы сможем доложить об успешном завершении проекта, если запись показаний сократится на два часа. Нам ничего не остается, кроме как дважды проделать одну и ту же работу.

Ледерманну пришлось кивнуть в знак согласия.

Невозможно описать реакцию Хоя, когда спустя два часа Тоунер как можно деликатнее сообщил космонавтам, празднующим в тот момент под аккомпанемент импровизированного марша избавление от мучительного абсолютного бездействия, о том, что эксперимент придется переделать.

Несмотря на то, что он довел эту информацию самым мягким тоном, на который был способен, сдобрив новость немалой долей лести и подсластив пилюлю обещанием премии, пилоты так и не смогли философски отнестись к создавшейся ситуации. И даже спустя шестьдесят часов, когда их корабли вновь стартовали с «Голиада», оба были заметно раздражены. Возможно, именно их настроение и сказалось на результате всего эксперимента.

Тем не менее, во время новой серии исследований внешних условий они несколько пришли в себя. Благодаря предыдущему опыту им потребовалось всего полтора часа на то, чтобы зафиксировать аппараты относительно друг друга.

– Готово, док, – ликующим голосом доложил Хой.

Голос Тоунера, убедившего себя к тому времени, что во время предыдущего запуска все действительно было в порядке, прозвучал почти так же оптимистично:

– Отлично. Вы быстро справились. Запускаю программу «А». Как далеко вы сейчас находитесь от зоны прошлого эксперимента?

– В нескольких часах полета. Мы не стремились точно фиксировать расстояние. Вам следовало предупредить, что о нем потребуются данные.

– В этом нет необходимости. Расслабьтесь. Да, именно расслабьтесь.

– Вас понял, босс. Мы уже начинаем привыкать к безделью. Пусть все идет своим чередом.

– Пока все в порядке.

Даже на фоне спокойной атмосферы, сопровождавшей второй полет, космонавты ощутили, как по мере прохождения программы «А» всеобщее напряжение нарастало. Несмотря на то, что в первый раз эта часть эксперимента прошла гладко, ни у кого не было уверенности в том, что непонятное явление, нарушившее ход исследования, отдавало предпочтение программе «Б».

Конечно, вариант сбоя на стыке программ не исключался, ведь программы в большой степени различались. Несомненно, ключевым в этой проблеме было слово «неизвестное».

Тоунер и Ледерманн могли с точностью до секунды указать, на каком этапе оборвалась программа «Б». Хой и Луицци на основании объяснений, данных физиками, также составили себе представление о происшедшем. Все четверо, не отрываясь, смотрели на часы. Кто знает, не само ли беспокойство, обвившее стрелки часов, вызвало неполадки? Никто так и не узнал об этом. Как бы то ни было, за шестьдесят секунд до критической точки, когда ученые, вцепившись в ручки кресел, застыли у экранов панели управления, Хой чихнул.

Именно чихнул, Тоунер явственно услышал характерный звук сквозь наушники коммуникатора. Однако знание причин уже не могло остановить последовавший эффект. Голова Хоя покоилась на специальной подушке сиденья, в котором космонавтам следовало оставаться на протяжении всего эксперимента. Мышечное напряжение, сопровождающее чихание, заставило пилота оторвать голову на каких-нибудь двадцать сантиметров от подушки, затем снова занять прежнее положение.

Масса «Анфордуса», превышала массу головы Хоя, грубо говоря, в миллион раз, и центр тяжести аппарата сместился всего лишь на одну миллионную долю, что составляло одну пятую микрона. Тоунер далеко не сразу осознал, что такое незначительное смещение предусматривалось планом эксперимента, во-первых, потому, что для уверенности в этом необходимо было провести некоторые расчеты, во-вторых, его реакция была скорее инстинктивной, нежели основанной на здравом рассуждении. Его поведение ничем не отличалось от поведения убежденных защитников животных, протестующих против проведения опытов по имплантации искусственного сердца на собаках. Иными словами, он взорвался. Осознав случившееся, Тоунер подпрыгнул гораздо выше, чем Хой, – к счастью, изменение положения «Голи-ада» никак не отражалось на ходе исследования – и разразился речью, содержание которой установить не удалось, поскольку впоследствии Ледерманн великодушно стер эту часть видеопленки. Молодому астроному потребовалось тридцать секунд на то, чтобы успокоить начальника до состояния, в котором тот мог воспринимать его доводы, и, пожалуй, еще пятьдесят секунд на то, чтобы объяснить ему, что колебание положения аппарата не превышало допустимых значений. Последующие пять секунд Тоунер потратил на то, чтобы взять себя в руки и принести Хою свои извинения.

Однако, как мы полагаем, Хой не слышал извинений начальника.

За пятьдесят секунд, прошедших с тех пор, как он чихнул, излучение, порождаемое его кораблем, преодолело пятьдесят миллионов километров, в чем не может быть никаких сомнений, поскольку такой простой факт несложно установить. Возможно, космонавтам не мешало бы заняться установлением расстояния, которое преодолели радиационные волны, но в тот момент никто не придал этому значения.

Главная загвоздка состояла в том, что невозможно было выяснить, насколько значительным было изменение в порождаемой кораблями интерференционной картине, поскольку никто не мог с уверенностью сказать, какого смещения оказалось бы достаточно для нарушения структуры поля.

Не успел Тоунер вновь обрести способность говорить нормальным тоном, как Ледерманн удивленно присвистнул. Начальник, внимание которого было полностью приковано к экрану коммуникатора, перевел взгляд на панель управления.

Повернувшись к панели управления, он увидел перед собой пустой экран, так как все огоньки на мониторе погасли. То же самое происходило и у Ледерманна.

По прошествии ста секунд, убедившись в тщетности всех попыток связаться с кораблями, капитан направил «Голиад» на поиски «Имиргара» и «Анфордуса». Не прошло и пяти секунд, как, преодолев одну сотую парсека, корабль неожиданно остановился. Предположительно, «Голиад» находился в нескольких десятках тысяч километров от аппарата Хоя, но приборы не отмечали ни следа присутствия корабля.

Попытки выйти на связь оставались без ответа. Астрономы вышли в космос с поисковыми и спасательными устройствами, но, никого не обнаружив, так и не воспользовались ими. Ни одной частицы материи не обнаружилось в радиусе нескольких световых минут от места, где в соответствии с планом должны были располагаться оба корабля. И лишь потом, когда на Райдиде был проведен анализ контейнеров для образцов, оказалось, что пробы газа, взятые в этой части туманности, содержали атомы алюминия.

Несомненно, наличия атомов алюминия было недостаточно для того, чтобы делать какие-либо выводы.

– И кто же это все-таки был? – Вопрос был задан тем угрожающим тоном, похожим на рычание, который является привилегией всех сержантов независимо от того, простирались ли подвластные им территории на два метра или на две сотни астрономических миль.

Ответа не последовало.

– Итак? Кто это был? Сигнал исходил с вашей позиции, номер VI741. Это были вы?

– Да, наверное, я.

– Ах, вы не уверены? Солдат издает крик, который разносится по всем станциям, и не знает, он ли это сделал?

– Это я, навер…

– Понятно. Можете не продолжать. Зачем вы это сделали? Вы отдаете себе отчет, зачем мы здесь находимся?

– Так точно, сержант.

– До сих пор вы оказывали посильное содействие осуществлению стоящих перед нами задач.

– Так точно, сержант.

– И вы знали, зачем мы сгребаем все это.

– Так точно, сержант, чтобы расчистить проход…

– Молчать. Что толку, если команда Фликера приедет раньше, чем вы закончите работу?

– Думаю, толку выйдет немного, сержант.

– Вы думаете! Что ж, полагаю, вы должны радоваться тому, что это случилось именно с вами. Вместо того чтобы визжать, как резаный поросенок, вы бы лучше подумали, как разведчики Фликера проберутся через это облако?

– Не знаю, сержант.

– Я тоже не знаю и был бы очень удивлен, если бы узнал, что мы прошли по спирали хотя бы половину пути. Даже если бы мы двигались быстрее радиационного потока, они бы натолкнулись на вас раньше, чем вы расчистили бы кубический парсек.

– Они еще могут показаться.

– Именно поэтому, солдат, вы не будете наказаны непосредственно сейчас. И если нас не обнаружат, что может произойти в случае, если облако, которое вы сейчас расчищаете, вдруг начнет светиться, я, может быть, и соглашусь признать вас невиновным. Но если ваш визг, разнесшийся на расстояние сотен парсеков, Выдал нас противнику, вам не выйти сухим из воды. Обычно я принимаю меры по отношению…

– Но, сержант, я не виноват. Меня что-то ужалило.

– Значит, говорите, вас кто-то укусил. Ну и что из этого? Если впредь…

– Но я действительно ничего не мог поделать. У меня начались судороги, и я подумал, что меня все равно заметили бы. Я постарался расслабиться и смазал укус обезболивающим. Я знаю, как важно не выдать себя движением. На мгновение боль утихла, но затем пронзила ногу еще сильнее, и, прежде чем я успел принять транквилизатор, меня всего заколотило, тогда-то я не удержался и тихонько вскрикнул…

– Тихонько? Звук был такой, что… – впрочем, не важно. Надеюсь, вам удастся представить на суде того, кто вас укусил. Кроме того, все, что может заставить даже такого нерадивого солдата, как вы, потерять самоконтроль, пригодится нам в качестве оружия. Если бы нам удалось развести этих животных… Хм, это неплохая идея. Попытайтесь поймать его – и без шума.

– Виноват тогда я не подумал об этом, сержант. Боюсь, его уже нет. Я прихлопнул его, даже не задумавшись. Я очень сожалею…

Кроме выдающегося голоса, сержанты нередко отличаются даром красноречия. И сержант DA6641 сорок четвертой роты, инженерного батальона номер 6261 армии республики Уилс не был' исключением.

Если бы он, делая свое замечание, осмотрительно не использовал только коротковолновое излучение, его слова разнеслись бы по Уилсу на протяжении всего спиралевидного участка Млечного Пути вплоть до самого Солнца. Но даже коротковолновые колебания не могли бы не отразиться на экранах приборов «Голиада». Только «Голиада» там уже не было.

К тому времени, как сержант выслушал жалкие оправдания несчастного солдата VA741, и Элвин Тоунер, и Дик Ледерманн уже умерли от старости.

Примечания