1

– Мятную? – спросил Сэм, протягивая Зите упаковку жвачки, когда они устроились на своих местах и стали ждать начала представления на арене амфитеатра.

Она отрицательно качнула головой. Тяжелая коса со свистом перелетела с одного плеча на другое.

– Нет, я уж буду держаться своего никотина. Вы уверены, что мой дым не будет вас тревожить?

– Конечно, не будет. О черт, это, должно быть, меня! – воскликнул Сэм, когда зачирикал его сотовый телефон. Он вытащил из кармана свой черную «мотороллу» и нажал клавишу. – Алло?.. О, привет, Джо! Отлично. Ага, я как раз на том месте. Ага, Англия очень славное местечко. Они принимают меня будто блудного сына. Как там Банги? Не может быть... Слушай, ты поддержишь меня, если будет небольшой перерасход?..

Сэм расценил звонок как типичное для телевизионных компаний излишнее беспокойство. Он представил себе совещание в кабинете Верхней леди (такова была кличка главного менеджера). Начинается оно обычно спокойно и даже относительно разумно, но можно побиться об заклад, что там найдется кто-нибудь (обычно этот кто-то обладает большими амбициями и целится на твое место), кто жаждет тебя укокошить. Такие люди обычно не втыкают тебе сразу кинжал между лопаток, рыча при этом «надеюсь, ты подохнешь в канаве и крысы объедят твою черепушку начисто». Но общий настрой примерно такой же. Сначала они задают вполне рациональные вопросы насчет возможного плохого прогноза погоды на время ночного показа, потом переходят к тому, что ходят слухи, будто техники ТВ готовятся к забастовке, требуя повышения зарплаты. Далее сообщают, что Стинг или Эрик Клэптон жалуются на боль в горле – ходят такие слухи. Заканчивается же все это спекулятивными рассуждениями о солнечной активности, о возможных вспышках на Солнце, которые могут нарушить связь со спутниками. Некоторая часть этих тонких намеков (а преподносятся они с невинным взглядом широко открытых глаз, но с целью подорвать доверие начальства к главной жертве) срабатывает просто волшебно. У руководства студии возникает зуд, точно у пса, усыпанного блохами, который с визгом ловит собственный хвост, и оно немедленно взрывается, пока кто-нибудь не успокоит его.

Поэтому, пока Зита, сидя рядом с ним, покрывала свой блокнот какими-то заметками, а ее длинные и ух-какие-опасные ногти цепко держали сигарету, Сэм, поудобнее усевшись на скамье, стал спокойно докладывать Джо Кейну, сидевшему в офисе в Нью-Йорке на Пятой авеню, в трех тысячах миль от него, что все идет отлично, что все под контролем, беспокоиться не о чем, что небо безоблачно и солнце светит ярко (чистая ложь, должен признать Сэм, ибо несколько облаков в данный момент уже плыли подобно строю темных боевых кораблей куда-то за горизонт), что британский технический персонал в восторге от своей зарплаты, даже больше чем в восторге, он прямо очарован ею. Словом, Сэм задействовал все свои таланты, которые заслуженно сделали его самым молодым режиссером программ на данной студии. Это было куда труднее, нежели сидеть у пульта управления и командовать: «Первой камере крупным планом дать судью, второй – издалека показать капитана команды, а потом дать панорамно лица публики». На это способна и обезьяна, ежели ее научить. Быть режиссером программы – это значит уметь руководить окружающими тебя людьми, делать их довольными, заставлять работать за тебя, а не против. И превыше всего – делать довольными продюсеров.

Разговаривая, Сэм вытянул ноги и наслаждался солнечными лучами, падавшими на кожу. До его носа доносился аромат духов Зиты, и он с удовольствием наблюдал, как она сидит, сжав колени, и, положив на них блокнот, одновременно старается удержать его от падения и не потерять нить мысли. Ее тело под тигровыми леггинсами и обтягивающей блузкой выглядело весьма мускулистым. И хотя большая часть внимания Сэма доставалась разговору с Джо (на Зиту тоже ушло немало), он все же заметил, что амфитеатр постепенно заполняется народом. Преимущественно это были, по-видимому, туристы, прибывшие на автобусе из отелей Йорка. Все они были увешаны фото– и кинокамерами, плеерами, сумками через плечо, все шуршали картами и путеводителями, все рассматривали бюстики Клавдиев или Зевсов, купленных тут же в лавочке сувениров. По какой-то причине среди них были Лорел и Харди, Дракула и Кинг-Конг, усевшиеся справа от Сэма. Он догадался, что это какие-нибудь студенты, но их карнавальные костюмы немного смущали его. Он все же питал надежду, что они не станут разыгрывать тут какую-нибудь тупую и скучную пантомиму. Его представление о приятном времяпрепровождении никак не включало лицезрения подражателей Марселя Марсо, которые будут изображать борьбу со встречным ветром или путешествие ощупью вдоль воображаемой стены в поисках невидимой дверной ручки. Даже от одной мысли об этом у него начинали бегать мурашки по спине.

А на арене, прямо возле каменного столба, появился мужчина лет пятидесяти, одетый в белую рубашку, черные брюки и расшитый золотом жилет. Мужчина стоял, направив палец на публику. Сэм понял, что тот пересчитывает присутствующих. Возможно, ему платили и головы. Как говорят англичане – "по бобу[2]с рыла".

Через минуту Сэм закончил разговор, довольный тем, что сейчас в нью-йоркском офисе Джо Кейн тоже кладет трубку, удовлетворенный заявлением Сэма, что все нормально. Вскоре он затушит сигару и отправится к Верхней леди сообщить, что все идет гладко, и непонятно, почему они так разволновались и расстроились – один Господь знает.

Сэм нажал клавишу отбоя. Он заметил, что Зита, продолжав держать блокнот на коленях, тоже прижимает свой аппарат к уху. Он тихонько шепнул ей:

– Думаю, тот мужик в забавном жилете собирается начать беседу. Лучше выключить ваш мобильный.

– Вы, как всегда, правы, сэр. Мужик говорит уже почти минуту, к вашему сведению. Поэтому, если у вас есть сотовые телефоны, леди и джентльмены, то я был бы вам весьма благодарен, если бы вы их отключили до конца нашего представления.

Удивленный Сэм даже подскочил. Парень в жилете улыбался именно ему с самого дна амфитеатра, но при этом говорил голосом, почти не поднимающимся над уровнем шепота.

– Римляне кое-что понимали в акустике, сэр. В этом амфитеатре любой звук, даже шепот, доносится до самого дальнего ряда.

Как только мужчина заговорил, все присутствующие смолкли, хотя двое или трое из них продолжали фотографировать и снимать кинокамерами, причем треск затворов и стрекот моторов слышался до абсурда громко.

Человек в расшитом золотом жилете приятно улыбнулся и поднес к уху ладонь, сложенную чашечкой.

– Вы слышите? Каждый звук резко усиливается самой формой этого амфитеатра. В конце концов, если подумать хорошенько, то вы придете к пониманию, что мы сейчас находимся как бы в огромном мегафоне. – Он приосанился и одарил аудиторию радостной улыбкой. – Что ж, видя, как вы внимаете моим словам, я с открытой душой могу приступить к делу. Добрый день. Приветствую вас в Кастертоновском римском амфитеатре, который местные жители именуют Уотчет Хоул[3]по причинам, которых объяснить никто не берется. Мое имя Джером Кэмпбелл, но все зовут меня просто Джад. А теперь... – Он вплотную подошел к алтарю, а затем вытащил что-то из воротника своей рубашки. Сэм так и не разобрал, что это было. – Во время своих публичных выступлений или лекций я обычно обращаюсь к аудитории с вопросом, задаваемым на пределе моих голосовых связок: «А в задних рядах меня слышно?» На что слышу приглушенный хор голосов: «Да-а-а» Здесь я предложу нечто совсем другое. Услышите ли вы вот это?

И он уронил что-то (Сэм опять не увидел, что именно) на пол. Секундой позже Сэм услышал тихий звон.

– Это, леди и джентльмены, – продолжал лектор, – упала булавка. Не каждый день удается услышать такое. И это показывает вам, как громко раздается здесь самый тихий звук, например, стук упавшей булавки, причем он не только слышен, он еще усилен в несколько раз. Итак, вы его расслышали?

Со стороны зрительских скамей раздался гул многих голосов. Опыт произвел на присутствующих большое впечатление. Снова раздались невероятно громкие щелчки затворов фотоаппаратов и стрекотание моторов кинокамер. Лектор снова бросил булавку на пол. И опять Сэм услышал отчетливый звон, когда крошечный кусочек стали ударился о каменный пол амфитеатра. Сэм послал Зите улыбку. Мужик явно заигрывал с аудиторией, но Сэму это нравилось. Обязательно надо прислать сюда кинооператора, чтоб заснял этот кусок, который они потом вставят в программу. Да, акустика тут дай боже!

А человек на сцене пустился в привычные для него объяснения. Без сомнения, он повторяет одно и то же не раз и не два в день туристам, приезжающим сюда даже с Аляски, из Японии и Новой Зеландии, но он обаятелен и прекрасно вжился в образ чудаковатого профессора времен королевы Виктории.

– Этот амфитеатр фактически не был построен римлянами, хотя они соорудили немало амфитеатров в прошлом, поскольку последние являлись тогда как бы аналогами нашего телевидения, Нет, это всего лишь естественная депрессия в горных породах. А римляне добавили только деревянные ступени и скамьи. То, на чем вы сидите сейчас, – всего лишь современная реконструкция. А вот это, – тут он ударил ладонью по алтарю (звук удара человеческой плоти о камень прозвучал громче пистолетного выстрела), – вот это действительно загадка. Камень явно не римский. Позже вы можете сами спуститься сюда и увидеть, что это просто выступ коренной породы, причем очень прочный. Это тип гранита, который редко встречается в Англии. В древние времена, как мы полагаем, люди – скорее всего неолитические земледельцы, обитавшие здесь четыре тысячи лет назад, – выбили на внешней поверхности камня шесть мелких чашеобразных углублений. Он провел ладонью по углублениям. – Видите? Они ненамного больше мисок, которые вы ставите на стол к раннему завтраку. В каждую можно положить лишь парочку «Уитабекс»[4]и ничего больше.

По рядам зрителей пробежал смешок.

– Если смотреть сверху, то расположение углублений сходно с рисунком костяшки домино «дубль-три». Вот видите – две линии тройных углублений, расположенных по диагоналям. А между ними есть еще глубокая, как бы вырубленная продольная впадина. Вопрос о том, как эта вещь использовалась, также покрыт покровом тайны. Большинство историков сходятся на том, что «алтарь» имеет ритуальное назначение. И что эта поверхность с чашеобразными углублениями предназначена для каких-то религиозных церемоний. Некоторые даже полагают, что на этом камне производились жертвоприношения. – Шеи зрителей вытянулись вперед, лица выражали крайнюю заинтересованность. – Смотрите, – продолжал Джад, явно любуясь собой (у него даже прорезался голос, похожий на голос Винсента Прайса). – Разве нельзя представить себе жертву, распростертую вот здесь у алтаря? Ее внутренние органы – сердце, легкие, печень, почки – осторожно уложены в эти углубления. – Он не мог удержаться от демонического хохота. – Голова же жертвы, надо думать, лежала вот здесь, она была обращена лицом прямо к собравшейся аудитории. Приходится предположить, что зрелище было весьма страшненькое. – Человек в вышитом жилете снова засмеялся. – С другой стороны, вполне вероятно, что тут проводилось нечто вроде эквивалента нашим христианским праздникам – чаши наполнялись яблоками, ягодами, зернами пшеницы, овса, ячменя, возможно, туда же наливалось самое лучшее пиво. Если говорить правду, то лишь немногие ученые придерживаются версии о человеческих жертвоприношениях. Древние культуры были куда гуманнее, нежели воображают творцы фильмов ужасов.

По мере продолжения лекции внимание Сэма стало рассеиваться. Слева от него студенты в карнавальных костюмах – Лорел и Харди, Дракула и Кинг-Конг (последний все еще в черной шкуре минус голова гориллы) – курили самокрутки, и Сэм подумал, не положили ли они в свой табачок заранее немножко конопли. Сам он, правда, наркотой не баловался, но у него когда-то была девушка, которая пекла шоколадное печенье, сдобренное коноплей. На каждую из тех памятных ночей ей вполне хватало парочки печений, а крошки она оставляла воробьям, которые собирались у ее птичьей кормушки.

К этому времени экскурс Джада в историю уже увлек публику в XVIII век, когда местные обитатели завалили амфитеатр гниющей листвой, а на образовавшемся перегное высадили лакричные деревья, из которых делались лекарства, а также лакричная паста, которая заменяла сахар. Во всяком случае, так утверждал Джад.

Сэм зевнул и посмотрел на наручные часы. Десять минут третьего. Его желудок в своей обычной форме уведомил, что время ленча уже давно позади. Он представил себе хорошо прожаренную рыбу. Желудок заурчал. Сэм огляделся, опасаясь, что кто-нибудь услышал этот звук. Акустика амфитеатра была дьявольски хороша. Даже слишком. Уж если слышно, как падает на пол булавка, то бурчание желудка должно прозвучать не хуже салюта из двадцати одного орудия. Сейчас Сэм чувствовал себя так, как чувствует себя мальчик, пукнувший в тишине классной комнаты. Он ждет, что все глаза обратятся на него, на его лицо, багровое от стыда.

К счастью, в это мгновение Джад Кэмпбелл закруглил свое шоу, и заслуженные аплодисменты легко поглотили голодное бурчание внутренней канализации организма Сэма.

Как и в других театрах и кино, ступени амфитеатра оказались немедленно забиты людьми, желающими побыстрее добраться до своих машин, автобусов или фургончика мороженщика.

– Пусть они сначала освободят проход, – предложил Сэм. – В конце-то концов, нам некуда рваться изо всех сил.

Зита смотрела, как толпа медленно рассасывается из прохода.

– О'кей. Я по крайней мере успею закончить работу над расписанием, раз уж выпал такой шанс. – Она вытащила из волос карандаш и принялась что-то строчить в своем блокноте. Одновременно она тихонько напевала себе под нос.

Рядом с Сэмом студенты в карнавальных костюмах болтали в весьма свободном (кое-кто мог бы сказать – даже неприличном) тоне. Тот, что был одет Оливером Харди, хихикал, дружески шлепая своим котелком гориллу, и все повторял: «Хм-м... вот тебе за то, что ты опять вовлекла меня в очередную вонючую историю».

Сэм только что обнаружил, что, внося в список поправки и дополнения, Зита напевает: «Выходите вечерком, выходите вечерком, девушки Буффало».

Он глядел на нее, чувствуя, как волосы на его затылке начинают шевелиться и медленно встают дыбом. Потом зачесался весь скальп.

– Почему вы выбрали именно эту песенку? – спросил он, неожиданно ощущая сильное стеснение в груди и оцепенение в руках, бегущее до самых кончиков пальцев.

– М-м-м... что я выбрала, Сэм? – отозвалась она, водя карандашом по столбикам цифр.

Но прежде, чем он вымолвил хоть слово, из облака вырвалась молния.

2

Молния сопровождалась мощнейшим ударом грома. Сэм окаменел. Голубой свет каскадом обрушился на амфитеатр. Он был так ярок, что, казалось, мог, минуя глаза, прожечь себе путь прямо сквозь кости черепа к центру, заведующему зрением.

Сердце конвульсивно сжалось. Широко раскрытыми глазами Сэм обвел амфитеатр, ожидая увидеть обугленные тела, разбитые в щепки скамьи, пылающие волосы.

Но лица сидящих были обращены к небу, к черной туче, висевшей прямо над головой. Кто-то даже открыл зонт, хотя еще не упало ни одной дождевой капли.

– Ox! – Парень в костюме Дракулы бросил взгляд на аудиторию. – Это была молния, или я просто накурился наркоты?

Оливер Харди разразился своей единственной шуткой:

– Еще одна гнусная история, в которую вы меня вовлекли!

Сэм с трудом сглотнул. Во рту было сухо.

– Вы правы в отношении погоды, – ровным голосом сказал он Зите. – Надо, чтобы в офисе кто-то озаботился обзвонить местных фермеров, пусть будут наготове со своими тракторами.

Она бросила на него настороженный взгляд.

– Вы в порядке, Сэм?

– Вполне. Не беспокойтесь. У меня нет фобии по отношению к молниям. Просто не хочу, чтобы наши трейлеры застряли в грязи, когда мы будем сидеть здесь.

– Проклятущая английская погода, – ответила она с улыбкой, вынимая свой мобильный телефон. – Займусь этим сейчас же.

Многие из оставшихся в амфитеатре, подобно Зите, уже возились со своими сотовыми телефонами. Четверо в театральных костюмах оказались среди тех, кто, вскочив с места, двинулся к проходу. Горилла забыла свою голову, и ей пришлось вернуться за ней. Она все еще улыбалась той улыбкой «я-люблю-весь-божий-мир», которая появляется после приема скромной дозы наркотика.

Сэм достал из пачки еще одну мятную жвачку. Туча, видимо, уже уходила. Солнечные лучи, освещавшие амфитеатр, вернулись на свои места. Джад Кэмпбелл, который, как оказалось, снова исполнил свой любимый трюк, теперь вкалывал булавку в ворот рубашки. На реке шикарная яхта какого-то миллионера легко покачивалась у своего причала.

Сэм поглядел на Зиту, которая все еще прижимала к уху телефон. Она кивнула ему.

– Работает. Лиз сидит в одной комнате со мной, так что она должна быть... О! – Ее глаза оторвались от Сэма, и она сконцентрировалась на разговоре. – О, хелло, Лиз! Ты мне нужна, чтобы... Минуту... – Она нахмурилась, потом с удивлением спросила: – Скажите, пожалуйста, с кем я говорю?

Сэм прислушивался к разговору, хотя слышал только то, что говорила сама Зита.

– Хелло, скажите, пожалуйста, с кем я говорю... – повторила она, и ее голос звучал скорее сердито, чем удивленно. – Нет, вы меня не поняли. Как ваше имя? Послушайте, позовите к телефону Лиз Пирсон. Она вышла? Нет. Передавать ничего не надо. Не имеет значения. Прощайте.

Она сердито нажала одним из своих длинных тревожно-красных ногтей на клавишу отбоя.

– У вас, по-видимому, взяли по программе помощи школам какую-то девочку-практикантку?

– Нет. – Зита смотрела на телефон со смешанным выражением удивления и недоверия. – Вы не поверите, Сэм, – она взглянула ему в лицо, – но если бы я не знала, что это невозможно, я бы поклялась, что только что разговаривала сама с собой.

1

Сэм Бейкер выдал Зите улыбку, которая явно имела цель успокоить девушку. Сейчас они направлялись к машине. Зита все еще поглядывала на телефон так, будто это был заряженный пистолет, который неожиданно выстрелил, как только она взяла его в руки, и проделал солидную дырку в лице таинственного незнакомца. На какое-то время Сэм просто обалдел от выражения ее глаз.

– Странно. В высшей степени. Невероятно странно, – говорила она в полной растерянности. – Я готова поклясться, что на противоположном конце линии была я сама.

– Не беспокойся об этом, – отозвался Сэм форсированно-легкомысленным тоном. – Кто-то проходил мимо твоего кабинета, услышал звонок, поднял трубку...

– И голос неизвестной звучал точно как мой? И с тем же валлийским акцентом?

– А почему бы и нет?

– Нет, я наверняка перегрелась на солнце. А возможно – уже давно сижу в комнате с обитыми резиной стенами и с дверью, у которой нет ручек с внутренней стороны.

Когда они вышли из амфитеатра, Зита была очень встревожена, но сейчас она явно старалась обратить эту историю в шутку.

Сэм засмеялся.

– Или все это тебе только снится. Тогда можешь проснуться в любой момент.

– М-м-м... Может быть... – Улыбка стала еще шире. – Ну, так ущипни меня!

Он невольно опустил глаза, поглядев на леггинсы тигриной раскраски, обтягивающие ноги и соблазнительные бедра. Подумал, а за какое, собственно, место следует ее ущипнуть? За ягодицы щипать – как-то не по-джентльменски. Кроме того, он никогда не относился к числу мужчин-щупачей. Поэтому Сэм только ухмыльнулся.

– Ладно, если ты не спятила и не спишь, то, надо полагать, у тебя резко упал уровень сахара в крови на почве голодания. Пошли отыщем себе какой-никакой ленч.

Сэм остановился, чтобы бросить еще один взгляд на амфитеатр, прежде чем садиться в машину. Он еще раз прикинул, где поставить трейлеры службы обеспечения. Он даже представил себе, как извиваются, подобно клубку черных кобр, энергетические кабели. Спутниковая тарелка, наклоненная под углом сорок пять градусов, будет посылать сигналы самому спутнику, замершему на геостационарной орбите где-то в двадцати пяти тысячах миль от Земли, откуда телесигналы будут ретранслированы на приемную тарелку в Нью-Йорке, после чего их перекачают на пятьдесят миллионов телевизоров по всей стране. Солнце жарило вовсю. Тени, отбрасываемые предметами, казались особенно черными и резко очерченными. Река сверкала жидким серебром.

И вдруг ему показалось, что в ландшафте что-то неуловимо изменилось. Будто какая-то деталь этого ландшафта езде недавно отсутствовала, а теперь возникла. Только он никак не мог сообразить – какая же это деталь. Неизвестно почему, это ощущение было ему неприятно, и, несмотря на жару, по телу Сэма побежали холодные мурашки.

Но тут же у него в животе снова забурчало, настойчиво требуя пищи. Возможно, все дело в том, что и он, и Зита очень нуждались в еде? Сэм уселся на переднем сиденье рядом с Зитой, и уже через несколько секунд они мчались в направлении: города.

2

Ли Бартон сидел в дверях автобуса на подножке, откуда он наблюдал за Лорелом, Харди и гориллой (все еще безголовой), которые разговаривали на тротуаре возле входа в отель. Выкуренная натощак наркота действовала на Ли плохо. А уж дурацкий костюм Дракулы в такой жаркий летний день никак не содействовал повышению настроения.

Черная накидка и вымазанное белым лицо в дополнение к кроваво-красным полоскам, сбегавшим от уголков рта к подбородку, привлекали любопытные взгляды йоркских прохожих и даже дали повод какому-то нахальному мальчишке заорать: «Следующая остановка в Трансильвании, приятель!»

– Вот такова жизнь представителя турфирмы, – говорил он себе вот уже в десятый раз только за этот день. Три года Ли проработал кассиром в строительной компании, но потом она слилась со своим конкурентом. В результате слияния произошла «рационализация», как это назвали, то есть число работников сократили вдвое. Он оказался в числе уволенных и принужден был торчать в своей холостяцкой квартире, живя на выходное пособие, которое очень быстро исчезало. И все это без всяких перспектив на улучшение. После небольшой попойки, сопровождавшей обсуждение колонки «Вакансии» в газете, он и еще парочка безработных решили ради шутки обратиться в туристическую фирму, которой требовались «сопровождающие».

Чертовски странно, но его взяли.

Впереди маячили окаймленные пальмами лагуны. Во всяком случае, он так предполагал. Ему почему-то казалось, что компания пошлет его на Барбадос и уж в самом крайнем случае – в Грецию или Испанию. Вместо этого он вынужден был таскаться с туристами по достопримечательностям Йоркшира. Все же и это было неплохо, пока какому-то умнику не пришло в голову, что клиентам интереснее иметь сопровождающих, одетых в театральные костюмы, дабы они оживляли долгие автобусные переезды всякими играми и шутками. И вот он превратился в тощую версию Дракулы в комплекте с накидкой и мертвенно-белой физиономией – результатом макияжа.