Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ты обратилась в лунный свет

ModernLib.Net / Детективы / Кларк Мэри Хиггинс / Ты обратилась в лунный свет - Чтение (стр. 1)
Автор: Кларк Мэри Хиггинс
Жанр: Детективы

 

 


Мэри Хиггинс Кларк

Ты обратилась в лунный свет

8 октября, вторник

Мэги попыталась открыть глаза. Голова страшно болела. Где она находится? Что произошло? Она приподняла руку и сразу во что-то уперлась.

Инстинктивно она хотела было поднять эту преграду, но безуспешно. Что это? На ощупь нежное, похожее на атлас, прохладное. По бокам поверхность была иной. Оборочки? Покрывало? Неужели она в какой-то кровати?

Пошевелив другой рукой, она почувствовала те же самые оборочки, которые, вероятно, тянулись по обеим сторонам тесного пространства.

А что привязано к безымянному пальцу и мешает шевелить левой рукой? Большим пальцем она нащупала ленточку или шнурок. Но для чего это?

И вдруг на нее обрушилось воспоминание.

Глаза в ужасе распахнулись в абсолютную темноту.

Сознание бешено заработало, пытаясь собрать воедино то, что произошло. Едва она услышала шаги и повернулась, как что-то сильно ударило ее по голове. Она помнила, как он склонился над ней и прошептал:

— Мэги, думай о звонарях.

После этого она ничего не помнила.

Растерянная и напуганная, она пыталась понять, что происходит. И вдруг все прояснилось. Звонари! Викторианцы так боялись быть похороненными, что перед погребением привязывали к пальцу покойника шнурок, который потом через специальное отверстие в крышке гроба соединялся с колокольчиком на поверхности могилы.

В течение семи дней смотритель проверял могилу и слушал, не звонит ли колокольчик, свидетельствуя о том, что похороненный жив...

Но Мэги знала, что к ее колокольчику никто не прислушивался. Она была одинока. Ей не удалось даже закричать. Наконец она стала дергать за шнурок, стараясь услышать хотя бы слабый звон, но вокруг царила полная тишина, мрак и тишина.

Надо успокоиться, сосредоточиться. Как она сюда попала? Нельзя поддаваться панике. Но как это сделать?.. Как?..

И тут она вспомнила. Музей похоронных ритуалов. Она туда вернулась одна. Потом приступила к поиску, к тому, что начала Нуала. А потом появился он. И...

О Господи! Ее похоронили заживо! Она заколотила кулаками по крышке гроба, но плотный атлас приглушал звук. Наконец она закричала и кричала долго, пока не выбилась из сил. Но никто не отозвался.

Колокольчик. Она снова и снова дергала за шнурок. Его обязательно кто-нибудь услышит. Ей не слышно, но кто-то должен услышать, обязательно должен!

Луна спокойно заливала светом небольшой холмик свежей земли, на котором одиноко колыхался бронзовый колокольчик, соединенный с трубкой, уходящей в могилу. Колокольчик дергался беспорядочно, словно в диком бесшумном танце смерти. Кто-то вырвал у него язычок.

20 сентября, пятница

1

«Ненавижу коктейльные приемы, — думала Мэги, удивляясь, почему всегда чувствует себя на них инопланетянкой. — Возможно, я слишком категорична, но дело в том, что я ненавижу приемы, где единственный знакомый — это мой предполагаемый кавалер, который забывает обо мне, едва ступив на порог дома».

Она оглядела большую комнату и вздохнула. Когда Лайам Моор Пейн пригласил ее на вечер встречи клана Мооров, ей следовало догадаться, что ему будет гораздо интересней повидаться со своей бесчисленной родней, чем ухаживать за ней. Лайам всего лишь эпизодичный, хотя и вполне надежный приятель для общения во время его приездов из Бостона, а сегодня он положился на ее способность заботиться о себе самой. «Да, — размышляла она, — это большой прием, и конечно, здесь можно отыскать кого-нибудь, чтобы поговорить». Лайам так рассказывал про Мооров, что она согласилась сюда прийти. Она вспомнила об этом, пробираясь с бокалом шампанского через переполненный зал ресторана «Четыре Времени Года» на Восточной Пятьдесят второй улице Манхэттена. Основателя рода — или, вернее, основателя огромного капитала семьи — звали Сквайр Десмонд Моор, и в свое время он являлся столпом ньюпортского общества. Поводом для этого собрания послужила стопятядисятилетняя годовщина со дня рождения зтого великого человека. Для удобства решили провести мероприятие не в Ньюпорте, а в Нью-Йорке.

Рассказывая забавные истории про членов своего клана, Лайам сообщил, что на приеме будет более ста потомков, прямых и косвенных, а также некоторые бывшие известные члены семьи. Он потчевал ее анекдотами о пятнадцатилетнем иммигранте из Дингла, который не считал себя частью серой массы, жаждущей свободы. Он был одним из тех нищих, которые стремятся к богатству. Легенда гласит, что, когда пароход, на котором он прибыл в Америку, проплывал мимо статуи Свободы, Сквайр объявил своим друзьям с палубы четвертого класса: «Совсем скоро я стану таким богатым, что смогу купить эту старушку, если, конечно, правительство вдруг решит ее продать». Лайам произнес слова своего предка с превосходным тяжелым провинциальным ирландским акцентом.

Оглядывая комнату, Мэги подумала, что Мооры действительно явились во всем разнообразии и великолепии. Она наблюдала за оживленной беседой парочки восьмидесятилетних стариков и сузила глаза, мысленно глядя на них сквозь объектив камеры, которой ей сейчас так не хватало. Белоснежная шевелюра мужчины, кокетливая улыбка на лице женщины, удовольствие, которое они явно испытывали друг от друга, — из этого вышла бы отличная фотография.

— "Четыре Времени Года" никогда больше не будет прежним, когда Мооры уберутся отсюда, — произнес Лайам, внезапно появившись рядом с ней. — Как настроение? — спросил он, но, не дождавшись ответа, представил ее своему кузену Эрлу Бейтману, который, как с любопытством заметила Мэги, неторопливо изучал ее с явным интересом.

Она определила, что новому знакомому, как и Лайаму, далеко за тридцать, он был на полголовы ниже своего кузена, чуть меньше шести футов. Худое лицо его чем-то напоминало ученого, хотя светло-голубые глаза глядели несколько смущенно, а несочного цвета волосы и бледность делали его совершенно непохожим на грубоватого привлекательного Лайама, зеленоглазого, с проседью в темных волосах.

Она терпеливо ждала, пока он ее разглядывал. Затем через некоторое время, подняв бровь, спросила:

— Нельзя ли обойтись без обследования? Он растерялся.

— Простите. У меня плохая память на имена, и я пытался вспомнить вас. Вы одна из нашего клана, не так ли?

— Нет. Мои ирландские корни уходят в глубь трех или четырех поколений, но я не принадлежу к этому клану, да и зачем вам так много кузин.

— Вы совершенно правы. Однако жаль, что большинство их не столь привлекательны, как вы. Прекрасные голубые глаза, белоснежная кожа и овал лица свидетельствуют о том, что вы кельтского происхождения, а по вашим почти черным волосам можно предположить, что вы из «черных ирландцев», тех, в чьих генах остался печальный, но великий след испанских завоевателей.

— Лайам! Эрл! О, ради Бога, кажется, мне повезло, что я сюда пришел.

Забыв о Мэги, оба молодых человека радостно повернулись, чтобы поздороваться с цветущим мужчиной.

Мэги поежилась. «Так мне и надо», — подумала она, мысленно удаляясь в угол, но вспомнила недавно прочитанную статью, в которой советовалось поискать в толпе кого-нибудь, кому еще более одиноко, если чувствуешь себя забытой в людном месте, и постараться завязать с ним беседу.

Усмехнувшись про себя, она решила применить эту тактику, а если собеседника найти не удастся, она уедет домой. Воспоминание об уютной квартирке на Пятьдесят шестой улице возле Ист-Ривер показалось ей очень приятным. Никуда не надо было ходить сегодня вечером. Недавно вернувшись с фотосъемок в Милане, она мечтала только о тихом отдыхе.

Еще раз оглядевшись, она увидела, что почти каждый потомок Сквайра Моора сражался за то, чтобы его услышали.

«Пора на выход», — решила она. И вдруг рядом послышался голос — мелодичный, знакомый голос, от которого нахлынули приятные воспоминания. Она резко повернулась. Голос принадлежал женщине, поднимающейся по небольшой лестнице на балкон ресторана и остановившейся с кем-то поговорить. Мэги замерла, а потом ахнула. Не сошла ли она с ума? Неужели Нуала? Как давно это было, а голос ее ничуть не изменился с тех пор, когда она была ее мачехой. Мзги тогда было пять лет, а потом десять. После развода ее отец запретил даже упоминать имя Нуалы.

Мэги заметила, что Лайам направляется к одному из родственников, и схватила его за руку.

— Лайам, та женщина на ступеньках, ты ее знаешь?

Он скосил глаза.

— А, это Нуала. Она была замужем за моим дядей. То есть выходит, что она моя тетя, но это его вторая жена, поэтому никогда не воспринимал ее как близкую родственницу. Она с характером, но очень забавная. А в чем дело?

Мэги не успела ответить и быстро стала пробираться сквозь толпу Мооров. Когда она достигла лестницы, женщина уже болтала с группой людей на балконе. Мэги поднялась по лестнице, но на самом верху остановилась, чтобы разглядеть ее.

Когда Нуала так внезапно ушла, Мэги молилась, чтобы она хотя бы написала ей, но писем не было, и молчание это показалось Мэги особенно тяжелым. За пять лет они так сблизились. Ее собственная мама погибла в автомобильной катастрофе, когда она была совсем младенцем. Только после смерти отца Мэги узнала от друга семьи, что отец уничтожал все письма и возвращал все подарки, которые Нуала ей посылала.

Теперь Мэги глядела на хрупкую женщину с прекрасными голубыми глазами и мягкими золотыми, как мед, волосами. Она заметила тонкую паутинку морщин, которые ничуть не портили ее превосходную кожу. И пока она смотрела, ее сердце переполнялось воспоминаниями, детскими воспоминаниями, возможно, самыми счастливыми.

Нуала всегда становилась на ее сторону во время ссор, умоляя отца Мэги: «Оуэн, ради всего святого, она всего лишь ребенок. Перестань цепляться к ней каждую минуту». Нуала всегда говорила: «Оуэн, в ее возрасте все дети носят джинсы. Оуэн, ну что с того, что она потратила три пленки? Ей нравится фотографировать, она превосходно это делает... Оуэн, она не просто возится в грязи. Неужели ты не видишь, что она пытается сделать что-то из этой глины? Ради Бога, признай творческие способности своей дочери, даже если не любишь искусство».

Нуала — всегда такая прелестная, всегда такая веселая, всегда так терпеливо отвечающая на вопросы Мэги. Именно Нуала научила Мэги понимать и любить искусство.

Естественно, в этот вечер Нуала была в светло-голубом атласном костюме и на высоких каблуках. В воспоминаниях Мэги она всегда была в пастельных тонах.

«Нуала вышла замуж за отца, когда ей было под пятьдесят, — думала Мэги, пытаясь определить ее возраст теперь. — Пять лет замужества, развелась двадцать два года тому назад».

Трудно поверить, что Нуале было более семидесяти лет. Конечно, она выглядела гораздо моложе.

Их глаза встретились. Нуала нахмурилась, а потом растерялась.

Нуала говорила ей, что настоящее ее имя было Финнуала, в честь легендарного кельтского Финна Мак-Кула, победившего великана. Мэги вспомнила, как в детстве она с удовольствием старалась произносить Фин-ну-ала.

— Фин-ну-ала? — осторожно произнесла она теперь.

Лицо старой женщины исказило выражение полного изумления. Потом она радостно ахнула, отчего все вокруг замолчали, а Мэги снова оказалась в объятиях любящего человека и ощутила слабый запах, остававшийся в памяти все эти годы. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, она узнала, что это запах радости. «Какой удачный вечер», — подумала Мэги.

— Дай взглянуть на тебя! — воскликнула Нуала, выпуская ее из объятий и отступая на шаг, но крепко держа Мэги за обе руки, словно боясь, что она исчезнет, и не сводя с нее глаз.

— Не думала, что снова тебя увижу! О Мэги! А как этот жуткий человек, твой отец?

— Он умер три года тому назад.

— О, прости, дорогая. Но уверена, что под конец жизни он стал совершенно несносным.

— Он никогда не был особенно легким, — согласилась Мэги.

— Милая моя, я была за ним замужем. Помнишь? И знаю, каким он был! Вечный ханжа, суровый, кислый, раздражительный, нудный. Но не стоит снова об этом. Бедняга умер, да почиет он в мире. Но он был такой старомодный, такой жесткий, с него можно было писать средневековый портрет для церковных витражей.

Заметив, что все вокруг ее внимательно слушают, Нуала обняла Моги за талию и объявила:

— Это мой ребенок! Не я родила ее, но, конечно, это совершенно не важно.

И Мэги заметила, что Нуала глотает слезы.

Мечтая сбежать из переполненного ресторана и поговорить, они ушли вместе. Мэги не нашла Лайама, чтобы попрощаться, но знала, что по ней никто не будет скучать.

Рука в руке Мэги и Нуала прошли по Парк-авеню сквозь сгущающиеся сентябрьские сумерки, повернули на запад на Пятьдесят шестую улицу и остановились в «Иль Тинелло». Заказав кьянти с тоненькими ломтиками жареных цуккини, они рассказывали друг другу о своей жизни.

Для Мэги это было просто.

— Интернат; меня отправили туда, как только ты уехала. Потом Карнеги-Меллон, и наконец, курс изобразительных искусств в Нью-Йоркском университете.

— Замечательно. Я всегда знала, что либо это, либо скульптура.

Мэги улыбнулась.

— У тебя хорошая память. Я люблю лепить, но для меня это только хобби. Фотографом быть гораздо практичней, и не буду скромничать, но кажется, я неплохой фотограф. Есть отличные клиенты. А что ты, Нуала?

— Нет, давай закончим с тобой. Ты живешь в Нью-Йорке. У тебя любимая работа. Развиваешь свой природный талант. Такая же хорошенькая, как я надеялась. Тебе исполнилось тридцать два. А как насчет любви, или как там вы, молодые, это называете?

У Мэги привычно екнуло сердце, но она просто сказала:

— Три года была замужем. Его звали Пауль, он закончил Академию воздушных сил. Его только выбрали для работы в НАСА, когда он погиб во время тренировочного полета. Это случилось пять лет тому назад. Думаю, что никогда не смогу одолеть это потрясение. До сих пор трудно говорить.

— О Мэги!

В голосе Нуалы прозвучало глубокое сочувствие. Мэгн вспомнила, что мачеха была вдовой, когда выходила замуж за ее отца.

Покачав головой, Нуала прошептала:

— Почему такое происходит? — Потом бодро предложила:

— Давай закажем.

Во время обеда они вспомнили все двадцать два года. После развода с отцом Мэги Нуала переехала в Нью-Йорк, потом посетила Ньюпорт, где встретила Тимоти Моора, с которым дружила еще в раннем детстве, и вышла за него замуж.

— Мой третий и последний муж, — сказала она. — И самый лучший. Тим умер в прошлом году, и мне его страшно не хватает! Он не был одним из богачей Мооров, но у меня чудесный домик в красивом районе Ньюпорта и соответствующий доход. И конечно, я все еще занимаюсь живописью. Так что я в порядке.

Но Мэги заметила легкую неуверенность в ее лице и поняла, что без сияющего, веселого выражения Нуала выглядит на свои годы.

— Действительно в порядке, Нуала? — тихо спросила она. — Ты выглядишь… озабоченной.

— О да, все хорошо, просто отлично... Но, понимаешь, в прошлом месяце мне исполнилось семьдесят пять. Много лет тому назад кто-то сказал мне, что, когда перевалит за шестьдесят, начинаешь постепенно прощаться с друзьями или они прощаются с тобой, а когда исполняется семьдесят, то это происходит постоянно. Поверь, это правда. Я потеряла нескольких хороших друзей за последнее время, и каждая новая потеря ранит все сильнее. В Ньюпорте становится одиноко, но тут есть замечательный пансионат — ненавижу произносить дом престарелых, — и я подумываю в скором времени туда перебраться. Апартаменты в моем вкусе недавно освободились.

Когда официант разливал эспрессо, она воодушевленно произнесла:

— Мэги, приезжай ко мне погостить, пожалуйста. Это всего в трех часах езды от Нью-Йорка.

— С удовольствием, — отозвалась Мэги.

— Ты честно?

— Совершенно. Теперь, когда я тебя нашла, не хочу снова потерять. Кстати, мне всегда хотелось побывать в Ньюпорте. Кажется, это просто рай для фотографа. Между прочим…

Она собиралась рассказать Нуале, что на следующей неделе хотела бы устроить себе долгожданные каникулы, когда услышала, как кто-то произнес:

— Знал, что найду вас здесь.

Вздрогнув, Мэги подняла глаза. Над ними стояли Лайам и его кузен Эрл Бейтман.

— Ты от меня сбежала, — укоризненно произнес Лайам.

Эрл нагнулся, чтобы поцеловать Нуалу.

— Ловко вы увели его даму. Откуда вы друг друга знаете?

— Это длинная история, — улыбнулась Нуала. — Эрл тоже живет в Ньюпорте, — объяснила она Мэги. — Преподает антропологию в колледже Хатчинсона в Провиденсе.

Мэги подумала, что не ошиблась в его профессорской внешности.

Лайам взял стул у соседнего столика и сел рядом.

— Вы должны разрешить нам выпить с вами после обеда. — Он улыбнулся Эрлу. — И не обращайте на Эрла внимания. Он странный, но безобидный. Эта ветвь нашего семейства занимается похоронным делом более ста лет. Они людей хоронят, а он их откапывает! Он вампир. И даже зарабатывает, рассказывая об этом.

Мэги сделала большие глаза, а все засмеялись.

— Я читаю лекции по истории погребения, — слегка улыбнувшись, объяснил Эрл Бейтман. — Иным это кажется жутким, а мне нравится.

27 сентября, пятница

2

Он шел быстрым шагом по Клиф-Вок. Холодный ветер с океана, налетевший во второй половине дня, развевал его волосы. Солнце уже стало пригревать, но его косые лучи не могли противостоять холодному ветру. Ему показалось, что смена погоды отражает изменение его настроения.

До настоящего момента его план осуществлялся вполне успешно, но после обеда у Нуалы всего два часа тому назад его одолевали предчувствия. Нуала стала подозрительной и обязательно поделится со своей падчерицей. Все может раскрыться.

Туристы еще не покинули Ньюпорт. Их было даже в избытке — запоздалые зеваки, стремящиеся пожить в особняках, оберегаемых Обществом охраны памятников, и повосхищаться реликвиями минувшего века, пока большинство домов не закроется до следующей весны.

Глубоко задумавшись, он остановился возле Брейкерс, этой замечательной вычурной драгоценности, Американского дворца, ослепительного примера того, что можно создать, имея воображение, амбиции и деньги. Корнелиус Вандербильт построил его в начале девяностых годов прошлого века для себя и своей жены, но наслаждался роскошью совсем недолго. Парализованный в 1895 году, он умер в 1899-м.

Постояв возле Брейкерс еще немного, он улыбнулся. Именно история Вандербильта подсказала ему эту идею.

Но теперь надо было действовать без промедления. Ускорив шаг, он миновал Университет Салв Регина, ранее известный как Желтый Дом, стокомнатное экстравагантное сооружение, прекрасно смотревшееся на фоне неба. Его известняковые стены и мансарда превосходно сохранились.

Через пять минут он приблизился к «Латам Мейнор», величественному сооружению, достойному и более изысканному сопернику вульгарного Брейкерс. Когда-то роскошная собственность эксцентричных Латамов, это здание еще при жизни последнего из членов семьи пришло в упадок. Теперь же, спасенное и отреставрированное почти до прежнего величия, оно стало убежищем состоятельных пенсионеров, доживающих здесь свой век в привычной роскоши.

Он стоял и не сводил глаз с величественного мраморного фасада «Латам Мейнор», потом достал из глубокого кармана ветровки сотовый телефон, быстро набрал номер и слегка улыбнулся, услышав нужный голос. Это означало, что одной проблемой будет меньше.

Он произнес только два слова.

— Не сегодня.

— Тогда когда же? — помедлив, спросил ровный голос.

— Еще не знаю. Надо принять кое-какие меры предосторожности. — Голос его звучал резко. Он не допускал обсуждения своих решений.

— Конечно. Извини.

Прервав разговор, он повернулся и пошел быстрым шагом.

Пора собираться к Нуале на обед.

3

Нуала тихонько напевала, нарезая помидоры на своей не слишком опрятной кухне. Движения ее были быстры и уверенны. Солнце почти зашло, и в окно над мойкой подул прохладный ветер с океана. Она уже почувствовала легкий холодок, проникающий сквозь плохо заделанную заднюю стену.

При всем при том она знала, что ее кухня, оклеенная красно-белыми обоями, с кирпичным линолеумом и сосновыми шкафчиками и полками на стенах была теплая и уютная. Закончив с помидорами, она потянулась за луком. Салат из помидоров с луком, приправленный постным маслом, уксусом и обильно политый соусом из трав, отлично подойдет к жареной бараньей ножке. Она надеялась, что Мэги все еще нравится баранина. В детстве это блюдо было ее любимым. «Может, следовало спросить, — подумала Нуала, — но так хочется удивить ее». По крайней мере, она точно знала, что Мэги не вегетарианка, — когда они были вдвоем на Манхэттене, та заказала телятину.

Картошка уже закипела. Когда сварится, Нуала процедит ее, но пюре сделает в самый последний момент. Противень с бисквитами готов, оставалось только поставить его в духовку. Зеленая фасоль и морковь тоже готовы, она разогреет их, когда гости усядутся за стол.

Нуала заглянула в столовую. Стол накрыт. Она сделала это еще утром. Мэги будет сидеть напротив, на втором хозяйском месте. Символический жест: сегодня вечером в доме будут две хозяйки — мать и дочь.

Задумавшись, она на миг прислонилась к косяку двери.

Хорошо, что наконец есть кому рассказать о своих страшных подозрениях. Она обождет дня два, а потом скажет:

— Мэги, я должна поговорить с тобой кое о чем. Ты совершенно права, я сильно обеспокоена. Может, я просто старая подозрительная дура, но…

Как было бы хорошо открыть Мэги свои подозрения. Даже в детстве у нее был ясный, аналитический ум. «Фин-ну-ала», — произносила девочка, когда хотела поделиться с ней чем-нибудь важным, предупреждая таким способом, что разговор будет очень серьезным.

«С этим званым обедом надо было подождать до завтра, — подумала она. — Следовало дать Мэги перевести дух. Но я такая — всегда сперва делаю, потом думаю».

Ей так хотелось показать Мэги своим друзьям после всего, что она им о ней рассказала. И еще когда она их приглашала, то думала, что Мэги приедет на день раньше.

Но Мэги позвонила вчера и сообщила, что у нее на работе проблемы и это займет дня два.

— Художественный руководитель — психопатка и просто сходит с ума из-за фотографий, — объяснила она. — Поэтому завтра не смогу выехать раньше полудня, а может, просижу тут часов до четырех или до половины пятого.

В четыре Мэги позвонила.

— Нуала, звонила пару раз, но у тебя было занято. Я только что закончила и иду к машине.

— Не важно, как долго ты будешь добираться.

— Надеюсь, что приеду раньше гостей и смогу переодеться.

— О, не беспокойся. Поезжай осторожно, а я займу их коктейлем, пока тебя не будет.

— Договорились. Лечу.

Вспомнив разговор, Нуала улыбнулась. Было бы ужасно, если бы Мэги задержалась еще на день. Она, должно быть, уже где-то возле Бриджпорта и, наверное, застряла в дорожной пробке, но все же она едет к ней. Господи, Мэги едет к ней.

Поскольку делать было больше нечего, Нуала решила отдохнуть и посмотреть вечерние новости. Есть еще время принять хорошую, горячую, расслабляющую ванну.

Она собиралась уйти с кухни, когда услышала шум снаружи, и не успела выглянуть в окно, как дверь открылась. Она вздрогнула, но на пороге появился гость, и она ему приветливо улыбнулась.

— Привет, — сказала она. — Рада видеть, но до начала еще два часа, поэтому не могу оставить тебя надолго.

— А я не надолго, — быстро ответил ее посетитель.

4

После того как его мать переехала во Флориду, продав дом, который старик Сквайр подарил на свадьбу его бабушке, Лайам Моор Пейн купил кондоминиум на Виллоу-стрит. Он пользовался им каждое лето, но, даже убирая свою лодку в гараж в конце сезона, он частенько приезжал сюда из Бостона на выходные, убегая от сумасшедшего мира международных финансов.

Просторная квартира с высокими потолками и террасой с видом на залив Наррагаисет была обставлена отборной мебелью из семейного дома. Уезжая, его мать сказала: «Эти вещи не будут смотреться во Флориде, а мне они никогда особенно не нравились, можешь забирать. Ты, как и твой отец, любишь громоздкое старье».

Выходя из душа и вытираясь, Лайам подумал об отце. Неужели они с ним так похожи? После тяжелого рабочего дня на бирже отец всегда шел прямо к бару в кабинете и делал себе очень сухой, очень холодный мартини, медленно его выпивал, а потом, полностью расслабившись, отправлялся наверх принять ванну и переодеться к вечеру.

Лайам энергично растирался полотенцем, слегка улыбаясь мысли о том, что они с отцом были так похожи, хотя и различались в мелочах. Почти ритуальные отмокания отца в ванне сводили Лайама с ума, потому что ему нравился бодрящий душ. Еще он любил выпить мартини не до, а после душа.

Спустя десять минут Лайам, стоя у бара в кабинете, осторожно налил финской водки в охлажденный бокал со льдом и слегка помешал содержимое. Потом он перелил напиток в тонкий бокал на ножке, капнул туда две капли оливкового сока, подождал, пока он разойдется по поверхности водки, и, довольно вздохнув, сделал первый глоток.

— Аминь, — произнес он вслух. Было без десяти восемь. У Нуалы он должен быть через десять минут, а поскольку дорога занимает минут девять, он не боялся опоздать. Кроме того, все знали, что коктейль у Нуалы протянется до девяти часов, а может, и дольше.

Лайам решил устроить себе маленький отдых. Он опустился на красивую кушетку, обитую темно-коричневой марокканской кожей, и осторожно положил ноги на антикварный кофейный столик, по форме напоминающий стопку старых жерновов.

Он закрыл глаза. Неделя была долгой и напряженной, но выходные обещали стать интересными.

Перед его мысленным взором явилась Мэги. Замечательно, что у нее есть связь с Ньюпортом, очень сильная связь, как выяснилось. Он был потрясен, узнав, что она знакома с Нуалой.

Он вспомнил, как расстроился, обнаружив, что Мэги ушла из ресторана «Четыре Времени Года», ничего ему не сказав. Злой на себя за свое невнимание к Мэги, он решил ее отыскать и исправить ситуацию. Порасспросив, он узнал, что Мэги ушла с Нуалой еще до обеда, и ему подумалось, что они могли пойти в «Иль Тинелло».

Для молодой женщины у Мэги были слишком постоянные привычки.

Мэги. Он представил ее себе — ее красивое лицо, ум и энергию, которые она излучала.

Лайам допил водку и со вздохом выбрался из своего уютного уголка. «Пора идти», — подумал он. Взглянув на себя в зеркало в прихожей, он отметил, что красно-синий галстук, который подарила мать на день рождения, вполне подходит к темно-синему блейзеру, хотя традиционный полосатый был бы лучше. Пожав плечами, он решил не думать об этом, надо спешить. Он запер дверь и отправился на обед к Нуале.

5

Эрл Бейтман растянулся на диване с бокалом вина в руке, на столике рядом лежала только что прочитанная книга. Он знал, что пора одеваться к званому обеду у Нуалы, но наслаждался бездельем, используя возможность поразмышлять о прошедшей неделе.

Перед отъездом из Провиденса он проверил письменные работы 101-го класса антропологии и отметил, что почти все они были выполнены на «хорошо» и «отлично». Семестр должен быть интересным, а может, даже и захватывающим.

А теперь он надеялся, что в выходные в Ньюпорте больше не будет переполненных ресторанов и дорожных пробок, обычных для летнего сезона.

Эрл занимал гостевое крыло фамильного дома, Сквайр Холла, построенного Сквайром Моором для своей младшей дочери по случаю ее бракосочетания с Гордоном Бейтманом, с «вампиром», как называл его Сквайр, из-за того, что четыре поколения Бейтманов занимались похоронным делом.

Из всех домов, подаренных им своим детям, этот оказался самым маленьким — показатель того, что отец был против этого брака. Ничего личного, просто Сквайр боялся смерти и даже запретил произносить это слово в своем присутствии. Появление в семействе человека, который несомненно будет совершать обряд погребения своих родственников, было постоянным напоминаннем запретной темы.

Гордон Бейтман отреагировал на это тем, что убедил свою жену называть дом Сквайр Холл, — лукавая месть тестю и тонкое напоминание о том, что никто не почитает его больше, чем он.

Эрл всегда верил, что собственное имя было еще одной издевкой над Сквайром, потому что старик Сквайр всегда пытался создать впечатление, будто его так назвали в честь того, что поколения Мооров из Дингля имели привилегированный титул сквайров, а между тем в старину в графстве Дингль сквайры должны были дергать себя за чуб в знак особого уважения к графу.

Когда Эрл сумел убедить отца, что не собирается стать еще одним гробовщиком в семье Бейтманов, отец продал похоронное бюро частной корпорации, которая сохранила прежнее имя заведения и наняла хорошего управляющего.

Теперь родители проводили девять месяцев в году в Южной Каролине, поближе к его замужним сестрам, и разрешили Эрлу в это время пользоваться всем домом. Он отказался от предложения. Это крыло было в его вкусе, с книгами и экспонатами, запертыми в стеклянных шкафах. Еще отсюда открывался роскошный вид на Атлантический океан. Эрл считал, что море очень успокаивает.

Покой. Возможно, это он ценил более всего.

На шумном нью-йоркском собрании потомков Сквайра Моора он старался держаться в стороне и только наблюдать, не судить слишком строго и не участвовать в хвастливых россказнях. Казалось, что его родственники только и говорят о том, как хорошо они преуспели, и, подобно Лайаму, с упоением наперебой рассказывают анекдоты про своего эксцентричного, а порой и жестокого предка.

Эрл также знал, как охотно некоторые из них уцепились за прошлое его отца, потомственного гробовщика. На приеме он подслушал разговор двоих, унижавших его и отпускавших едкие шуточки о преемниках и о самой профессии.

«Холера их побери», — думал он, вставая с дивана. Было без десяти восемь, пора собираться. Ему не хотелось идти на обед к Нуале, но, с другой стороны, там будет Мэги Холлоувей. Она такая хорошенькая…

Да, ее присутствие гарантировало, что вечер не будет скучным.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16