В тот же день они похоронили Ирину в холодной сибирской земле. Из-за вечной мерзлоты могила получилась неглубокой, поэтому сверху соорудили пирамиду из камней, чтобы дикие звери не растащили останки. Отец Димитрий – единственный священник, которого Адриана, посопротивлявшись, разрешила взять с собой, – совершил обряд Отпевания. Под холодными, серыми небесами его слова и творимый обряд казались Адриане бессмысленными. Разве Бог, к которому обращался священник и который привык внимать молящимся в богато убранных церквах, мог услышать его в глуши? Здесь молитва походила на языческое заклинание зверя перед охотой, на стон ветра.
      Адриане хотелось знать, наблюдает ли татарка за погребальной церемонией, и если да, то какие мысли это рождает в ее голове? Как у этих людей принято хоронить мертвецов, чтобы они потом не вставали из могил и не тревожили живых?
      Эркюль держался прямо, лицо непроницаемое, словно застыло навеки, как сама земля под ногами.
      Кроме священника, никто больше не проронил ни слова. Совершив обряд, все погрузились на корабли и продолжили путь на восток.
      Адриана отправилась на поиски Эркюля и нашла его на мостике. Он смотрел вниз на простиравшиеся бескрайние просторы.
      Краем глаза Эркюль заметил ее приближение. Он по-прежнему был во всем черном и походил на пуританского проповедника. Странно и непривычно было видеть его в таком обличье.
      – Эркюль, я…
      – Я всем представил так, что ее убили татары, – сказал он. – О том, что между вами произошло, никто ничего не знает.
      На мгновение ее охватила такая ярость, что она потеряла дар речи.
      – За что, Эркюль? Она не заслужила смерти.
      Он повернулся к ней, его лицо исказилось до неузнаваемости, до потери человеческого облика.
      – Что?
      – Я видела тебя, Эркюль… там, в лесу, в то время, когда ты должен был охотиться совсем в другом месте…
      – Ты думаешь, это я ее убил?
      – Я… – Адриана замялась.
      – Господи, это же ты сделала! – выкрикнул он так громко, что голова рулевого повернулась в их сторону. – Закрепи руль и уходи! – крикнул ему Эркюль. – И поторапливайся!
      Когда рулевой ушел, Эркюль вновь повернулся к Адриане, глаза у него налились кровью.
      – Пойми меня, – она никогда не слышала, чтобы голос Эркюля звучал так глухо и угрожающе, – я не любил Ирину так, как люблю тебя, но я испытывал к ней определенные чувства. Она была матерью моих детей. Она согревала меня, когда ты была холоднее льда. Если ты хоть на секунду подумала…
      – Прости, я просто видела, как ты ехал с той стороны, где мы ее потом нашли…
      – И ты совершенно естественно решила, что это я убил ее. Убил, чтобы устранить разделяющую нас преграду? О господи, неужели ты думаешь, я не знаю, что ты никогда не выйдешь за меня замуж, и не важно, стоит ли между нами Ирина или нет? Разве не ты мне так ясно дала это понять? Неужели ты думаешь, что я убью свою жену и оставлю своих детей сиротами, и все ради тебя?
      И вдруг Адриана почувствовала себя маленькой девочкой, которую отчитывают за неблаговидный проступок, и отчитывают заслуженно.
      – Прости, Эркюль.
      – Ты действительно не знаешь, кто убил Ирину? Или это искусное притворство, чтобы удержать меня от мести?
      – Боже мой, что ты такое говоришь?
      – Те, кто не ослеплен твоим обаянием… – он на секунду замолчал, пытаясь совладать с собой, и это ему удалось, – знают, кто убил Ирину, – Креси.
      – Креси?
      – О господи, Адриана, ни для кого не секрет, что Креси любит тебя и готова на все, чтобы защитить тебя. Всем известно, что Ирина пыталась убить тебя. Креси устранила мою бедную жену, чтобы ничего подобного больше не повторилось.
      – Нет, – сказала Адриана, – я не верю этому. Увидев Ирину мертвой, она удивилась так же, как и я.
      Эркюль посмотрел на нее, и взгляд его на хорошо понятном им обоим языке говорил: "Это Креси". Прошлое Креси доказывало, что она, как никто другой, была искусна в обмане. Ее настоящее свидетельствовало, что, когда дело касалось ее врагов, она продолжала лгать с той же изощренностью.
      – Я все равно не верю этому. Я видела татарку…
      – Чтобы оправдать ее, ты придумываешь всяких чудовищ, которых якобы видела в лесу? Нет, Адриана, это была Креси.
      – Эркюль, не делай поспешных выводов.
      Он горько рассмеялся:
      – Об этом меня просит женщина, которая минуту назад обвинила меня в убийстве собственной жены?
      – Я попросила у тебя прощения. Мне показалось странным вначале увидеть в лесу тебя, а потом найти на том же самом месте мертвую Ирину.
      – Да, я искал ее. Мы с ней поссорились перед этим, и я хотел загладить свою вину. Солдаты сказали, что она пошла в лес, и указали направление.
      – Я думала, что это ты сделал, ты думаешь, что это Креси, Креси думает, что это я.
      – Один из нас лжет. И если мне суждено обличить лжеца, я, черт возьми, знаю, кого я выведу на чистую воду.
      – Что ты собираешься делать?
      – Все решит дуэль.
      – Нет, Эркюль, она убьет тебя.
      – Ты никогда не верила в меня и причиняла мне тем самым боль.
      – Если не она, то ты ее убьешь. Мне не нравится ни тот ни другой исход. Дай мне время подумать, Эркюль.
      – Что это может изменить?
      – Возможно, что никто из нас не лжет. Возможно, кто-то еще желал смерти Ирины.
      – Это исключено. Она была тихой, безобидной…
      – Эркюль, она стреляла в меня. Я думаю, ты не настолько хорошо ее знал, как тебе кажется.
      Эркюль резко отвернулся.
      – Может быть, – согласился он.
      – Иди к детям, ты им сейчас нужен, и дай мне время, не спеши лишать своих детей отца.
      Он кивнул и вдруг закрыл лицо руками.
      – Я даже не говорил им, что у них больше нет матери, – произнес он, и голос его дрогнул. – Я не знаю, как сказать им об этом.
      Адриане хотелось успокоить его, помочь.
      Но она не имела ни малейшего представления, как нужно поступать в таких случаях, поэтому просто позволила ему плакать, закрывшись руками.
      Меншиков с трудом приподнялся на локте и посмотрел на Адриану.
      – Если верить слухам, то это вы сделали, – сказал он, – либо поручили исполнить это злодеяние подвластным вам демонам. И мне ваше решение кажется вполне разумным.
      Адриана нахмурилась, а Меншиков рассмеялся:
      – Я шучу, шучу.
      – Вы все время лежите в постели, откуда вы знаете, о чем говорят люди? – удивилась Адриана.
      Меншиков откашлялся, сел на кровати и подмигнул ей:
      – Я знаю, вы не самого лучшего мнения обо мне. Возможно, я заслуживаю этого… Я был мертвецки пьян, когда эти самозванцы захватили трон, который я призван был беречь как зеницу ока. Но надо учесть, что я пережил многое и многих. Меня не сломили приступы царского гнева, сотни раз меня пытались устранить, как его фаворита, не один нож был нацелен мне в спину. И я выжил не потому, что слишком умный, а потому, что всегда держал ухо востро, водил дружбу с теми, с кем следовало ее водить. У меня на это звериное чутье.
      – Вы считаете, что я убила Ирину?
      – Ее смерть меня не особенно волнует. Она не была в числе моих друзей, равно как и ее отец. Меня волнует другое – как найти царя.
      – Но разве одно с другим связано?
      Меншиков хмыкнул:
      – Люди последовали за вами на край света, потому что уверовали в вас как в ангела. Но если ангела вывернуть наизнанку, то получится дьявол, не так ли? И вы сейчас подошли к опасной черте. Неистовая любовь толпы мгновенно превращается в такую же неистовую ненависть, – это известный факт. Совершенно очевидно, что впереди нас ждут тяжелые испытания. И вы думаете, что люди захотят пройти сквозь эти испытания ради вас? Я начинаю в этом сомневаться.
      Адриана зажала ладони между коленей, эту привычку застенчивого человека она никак не могла изжить с самого детства.
      – Князь Меншиков, вы считаете, что сейчас лучше вам возглавить экспедицию?
      – Главой страны меня назначил сам царь, разве не так? И конечно же, я благодарен вам за то, что вы спасли меня…
      – Вначале я не хотела этого делать.
      – И все же вы сделали это, потому что сочли за честь для себя спасти человека, преданного царю всем сердцем.
      – И теперь я сожалею об этом.
      – Полагаю, вы даже можете меня убить. – Меншиков развел руками и улыбнулся: – Я шучу, шучу.
      Адриана криво усмехнулась:
      – Если вы действительно считаете меня убийцей, то говорить мне такое – непростительная оплошность.
      – Повторяю, я шучу. Я не думаю, что Ирину убили вы. Убийство – не ваш стиль.
      На это замечание Адриана ответила иронической улыбкой. Ведь она однажды пыталась убить Людовика XIV, величайшего из королей мира. И все же Меншиков прав: она не смогла убить короля, потому что она была не способна на это.
      Не смогла тогда.
      Она ближе наклонилась к Меншикову.
      – Правда в том, – выдохнула она, – что я действительно ищу Петра. Но не это моя главная цель. Я ищу нечто более дорогое моему сердцу и представляющее большую опасность для всего мира. Поэтому позвольте мне, князь Меншиков, признаться вам без всяких экивоков – я не убивала Ирину, но моя рука не дрогнет, и я убью вас, если вы вздумаете встать у меня на пути. Я спасла вас, чтобы умилостивить царя. Но неизвестно, жив царь или нет, и мне легче снести его неудовольствие по поводу вашей смерти, нежели уступить право командовать экспедицией. Более того, узнав о вашем казнокрадстве и неумелом управлении страной, царь может разгневаться и потребовать наказать вас, вы же знаете характер Петра. Из всего этого следует, что если царь вздумает вернуть себе трон, ему потребуется моя помощь. А это значит, что я для него представляю большую ценность, чем вы. И если ему внушить, что вы – израненный, а это соответствует истине – умерли, окруженный моей заботой, то сердце его преисполнится благодарностью. Надеюсь, это вам понятно.
      Меншиков скорчил кислую мину.
      – Но вам потребуется моя помощь, – сказал он, – потому что людям нужен человек, который ведет их к цели и которому они доверяют.
      Адриана рассмеялась громким притворным смехом:
      – А разве есть люди, которым можно доверять? Таких не существует. – Она похлопала Меншикова по плечу. – Я шучу, шучу! – И снова наклонилась к нему. – Надеюсь, вы правильно поняли то, что я вам сейчас сказала?
      – Я понимаю, когда мне угрожают.
      – Очень хорошо. Значит, мне не придется повторяться, как это бывает в случае с глупым ребенком.
      Меншиков пожал плечами, словно происходящее мало его тревожило, но лицо выдало бушевавшую в нем ярость – князь не был утонченным царедворцем.
      – А сейчас, если вы позволите, я удалюсь. Спокойной ночи и приятных снов.
      Меншиков молча опустился на подушки.
      Беседы со студентами за чашкой кофе были для Адрианы отдохновением, хотя ей казалось, что даже они поглядывают на нее с некоторой тревогой и недоверием.
      Линней и Эмили представили прелиминарии своих новых исследований, и Адриана с интересом слушала их, на время позабыв треволнения последних дней.
      – Приступив к классификации malakim, – начал Линнеи, – мы столкнулись с трудностью определения критериев отбора. Эта проблема возникла потому, что как сами malakim, так и их особенности практически невидимы человеческому глазу. Это подвигло нас начать с классификации их действий, о которых мы знаем со слов нашего учителя. Одни способны устанавливать сродство, другие способны устанавливать связь с элементами материи, посредством чего оказывать незначительное влияние на эту самую материю. А, например, те malakim, что удерживают наши корабли в воздухе, могут преодолевать гравитацию.
      Но самое интересное в природе всех этих видов заключается в том, что они способны оперировать только с одним видом сродства или преодолевать только один закон, действующий в материальном мире. Мы здесь не принимаем во внимание чистых посредников, которые слепо устанавливают связь между элементами, но при этом не влияют на материальный мир. Из этого следует, что malakim отличаются от живых существ материального мира более узкой функциональностью. Каждого из них Творец создал для какой-то одной-единственной цели.
      – В отличие от человека, ты хочешь сказать? – спросила Елизавета.
      – Многие люди вообще ни к какой деятельности не способны, – саркастически заметила Креси.
      – Нет, нет! – воскликнула Елизавета. – Я вовсе не шучу! Разве Бог, создавая людей, одному не предназначил быть царем, другому – крестьянином, третьему – строить корабли…
      – Не забывайте, цесаревна, – вмешалась в разговор Адриана, – что ваш отец был и царем, и полководцем, и корабли строил собственными руками.
      – Ну да, конечно.
      – Теоретически каждый человек может стать царем или королем, – заметила Эмили. – И в истории человечества бывали случаи, когда человек самого простого звания брался за управление страной, как, например, Кромвель в Англии.
      – Кто? – переспросила Елизавета.
      – Продолжайте, господин Линней, – сказала Адриана, покачав головой.
      – Да, но цесаревна подала мне идею. Представим себе иерархию мира людей, начиная от императора и заканчивая простым крестьянином. Представим, что в соответствии с идеей творения один не может выполнять работу другого. Предположим также, что и в среде malakim Бог создал королей и царей, а они, в свою очередь, – герцогов и князей, а те – графов и так далее.
      – Можно предположить и другое, – перебила его Эмили, – Бог создал человека труда, а тот сделал для себя орудия труда. А орудия труда, в свою очередь, создали орудия труда для того, чтобы те воспроизводили самих себя…
      – Какая-то ерунда получается, – пожала плечами Елизавета. – Выходит, если есть одна лопата, то она может сделать другую лопату? Как-то я не могу себе этого представить.
      Адриана хорошо себе это представляла.
      – Я никогда… Это очень, очень интересно, если все именно так и есть. Что послужило базой для подобных рассуждений?
      – Записи Ньютона и ваши собственные высказывания. Malakim созданы из определенного вида сродств, которые мы можем выявить опытным путем. Чем проще вид сродства, тем примитивнее malakim. Но простые сродства входят в состав более сложных. Это похоже на библейскую легенду о сотворении Евы из ребра Адама. Malakim более сложной структуры как бы извлекают из себя более простые, предназначенные для более локальных действий.
      Вдруг в памяти Адрианы совершенно отчетливо возникла татарка, встреченная ею в лесу, и сопровождавшие ее духи, которые были как бы ее собственным продолжением. Что сказала ей татарка? Что она научилась использовать свою собственную сущность и сущность духов?
      – Я хочу видеть все ваши записи, – сказала Адриана, – все без исключения. Я хочу, чтобы вы мне объяснили каждое слово, каждый этап ваших рассуждений. Если ваши рассуждения и заключения окажутся верными, то это будет самое значительное открытие, касающееся природы malakim.
      – Но это только гипотезы, – предупредительно заметил Линней, – сделанные на основе очень скудных данных. Нам нужен тот научный арсенал, которым располагал Ньютон. Нам необходимо повторить все те эксперименты, которые он проводил, и пойти дальше.
      – Скажите конкретно, что вам нужно, и мы подумаем, что можно сделать. Возможно, мы могли бы воспользоваться составными частями одного из taloi, как Ньютон сделал…
      Она замолчала: у нее перехватило горло. Она не могла поверить. Сердце бешено колотилось, она всем нутром чувствовала: ее ученики невероятно близко подошли к истине. Как она могла упустить это?
      Потому что она не занималась этим серьезно. Она легкомысленно позволила пришельцам из высших сфер эфира убаюкать свой ум.
      Ночью ей вновь снилось, что она бродит по руинам Версаля. Сквозь огромные проломы в крыше в залы проникал свет, на мраморном полу – лужи застоявшейся воды, в покрытых сажей зеркалах мелькало ее отражение. На ней было grand habit , подаренное ей Людовиком XIV, на голове – высокая прическа.
      – Здравствуй, любовь моя.
      Голос тихий, с легким провинциальным акцентом. Из тени вышел мужчина, высокий и стройный, в ее глазах – красивый.
      – Николас?
      – Да.
      – Где же ты был все это время?
      – Ждал. Я и сейчас жду.
      Она рванулась к нему навстречу, обнять, но он отступил назад.
      – Николас, ты не хочешь меня обнять?
      – Я не могу. Еще не пришло время. А пока следуй за мной.
      – Хорошо.
      Они прошли через полуразрушенный дворец и оказались в парке. Когда-то это были прекраснейшие парки мира. Их строгая геометрия представлялась отражением неумолимой логики естественного закона. Но сейчас здесь царило запустение: статуи оплели колючки, а между камнями, которыми были выложены дорожки, торчали пучки пожелтевшей травы.
      – Ты помнишь нашу первую прогулку по этим паркам? – спросила Адриана.
      – Конечно, ты объясняла мне, в чем заключается их красота.
      – А ты никак не мог понять, почему такие красивые издалека, они вызывают грусть, когда по ним гуляешь.
      – Сейчас я понимаю. – Он остановился, его глаза были темными и печальными. – Эти парки – порождение холодного человеческого разума.
      – Что?
      – Посмотри на них сейчас.
      Она окинула взглядом парки, и они предстали перед ней в новом свете. Запущенность приблизила их к природной дикости и сделала тем самым в сто крат краше. Уродством была строгая симметрия, неестественная для живой природы.
      – Они приобрели тот вид, который Бог определил живой природе, – тихо сказал Николас. – Разве ты не понимаешь такой простой вещи, ты и твой любезный Ньютон, и ему подобные? Вы ложно убедили себя, что разумом можно познать Бога. Это не так. Разум – это антитеза Бога, оружие, направленное против Него. Это безумное заблуждение, превратившееся в страстное желание уподобиться Богу. Сердцем ты чувствуешь это, но не хочешь довериться сердцу, пытаешься убедить себя, что разумом ты служишь Всевышнему.
      – Ты не Николас.
      – Нет.
      – Но и не Уриэль.
      – Нет. Уриэль – мой слуга.
      – Вы хотите сказать, что вы Бог?
      Некто в образе Николаса тихо рассмеялся:
      – Я не Бог. Сказать по правде, мадемуазель, я склонен верить, что люди за Бога почитают самих себя.
      – Я не отрицаю существование Бога.