– Зачем же тебе нужны мы? – спросила девочка. – Я обладаю некоторой силой, это так, но моя сила ничто в сравнении с твоей. Перкар хорошо владеет своим волшебным мечом, но он рассказывал мне, как однажды ты с легкостью с ним разделалась. И тем не менее каждый шаг нашего пути расчислен вами, богами. Вы нас заманиваете и нами командуете. Как я подозреваю, один из вас даже напал на Мха и тех менгов, что преследовали нас.

– То был один из любимчиков Карака, – призналась Охотница. – Что же касается остального… – Она наклонилась ближе, так что Хизи почувствовала запах гниющего мяса у нее изо рта. – Не мне отвечать на твои вопросы. Но ты проявила храбрость, и Хуквоша служит тебе. Кто знает – если все пойдет хорошо, ты можешь стать еще сильнее, и в конце концов мне придется просить тебя о милости. Так слушай же – второй раз я тебе этого не скажу. – Она оглянулась – почти со страхом – на похожую на паука тварь и продолжала: – На горе ты повстречала нас всех: Одноглазого Балати, Владыку Леса, Карака Ворона, Экаму – Мать-Лошадь и меня. Однако мы не отдельные существа, и иногда некоторые из нас просто не существуют. На всей горе есть лишь один бог – Балати. Но он огромный и древний, а потому склонен позволить одной своей части идти туда, другой – сюда. Из всех нас Карак самый свободный, непохожий на остальных, своевольный и хитроумный. Балати, Одноглазый Владыка, находится там, где наш настоящий дом, – вроде того, как твои духи теперь находятся у тебя в груди, – но он неповоротлив, следует сезонам природы, а не тем быстрым переменам и ритму сердца, что свойственны живым существам. Для этого у него есть я.

Существует еще бог, которого вы зовете Рекой, а мы – Изменчивым, а также Братом, потому что все мы – родня. На самом деле, – Охотница свела брови, обдумывая свои слова, – он мог когда-то быть частью нас, как я теперь. Если это и так, то он отделился полностью. Балати же соображает медленно, не понимает, что ему грозит опасность, а потому все еще не хочет выступать против Брата. Он рассержен, да, но не в силах увидеть, откуда исходит угроза. До недавнего времени и я не беспокоилась. Только Карак оказался более предусмотрителен; он уже давно втайне готовит гибель Изменчивого.

– Почему? Почему втайне?

Охотница хищно улыбнулась, показав клыки.

– Если Балати захочет, он может поглотить любого из нас. Карак как таковой может перестать существовать, а из нас он больше всех любит жизнь.

– Я все еще не понимаю.

– На самом деле все просто. Замечательная ирония заключена вот в чем: если бы не Карак, Изменчивого бы вовсе не было. Это и есть тот секрет, который Ворон так долго старался скрыть. И именно поэтому он изо всех сил втайне старается уничтожить Брата.

– Так это сделал Карак? Объясни.

– Сначала это была просто шалость, шутка, которая вдруг перестала быть шуткой. Рассказывать все будет слишком долго. Достаточно сказать, что когда-то Изменчивый был таким же богом, как остальные, довольным своей судьбой и никуда не стремящимся с горы. Карак обманом заставил его развернуться, стать Рекой. Это было много, много веков назад, но для Балати прошло лишь мгновение. Он не позволяет нам избавиться от Изменчивого, хоть тот и стал смертельной опасностью для всех богов. Поэтому-то нам и нужна ваша помощь, помощь смертных. Балати вас не замечает. Когда ваши враги, – Охотница показала похожей на львиную лапу рукой на равнину, – появятся в Балате, великом лесу, Владыка не будет возражать, если я на них нападу; когда вы явитесь на гору и найдете исток Изменчивого, Балати не будет об этом знать, потому что мы с Караком скроем вас. Тогда ты сможешь сделать то, что требуется.

– И что же это? – спросила Хизи.

Охотница подняла руку-лапу и лизнула ее длинным черным языком.

– Это мне неизвестно, – призналась она. – Спроси у Карака – он хитрец, колдун, изобретатель нового. Он знает и скажет тебе – не сомневайся.

– Есть ли у нас выбор? – спросила Хизи; ей очень не хотелось задавать такой вопрос, но она понимала, что это необходимо.

Охотница задумалась лишь на мгновение.

– Конечно. Вы можете выбрать смерть. Малышка, бог-Река создал тебя, чтобы влить в тебя свою силу. Пожиратель жизней там, на равнине, послан, чтобы вернуть тебя Изменчивому. Если ему это удастся, он станет лишь тенью по сравнению с тобой – травинкой по сравнению с лесом. Но ты сделаешься подобна Реке и поглотишь весь мир, всех моих детей, – а этого я тебе не позволю. Я сама убью тебя, если сумею.

– Если опасность так велика, может, мне и лучше умереть. Когда я доберусь до истоков, разве бог-Река не захватит меня?

– Не захватит, если ты будешь сильна. Изменчивый не способен видеть свой исток, как ты не можешь видеть собственный мозг. И тебе уже случалось раньше противиться ему.

– Это было так трудно, – прошептала Хизи. – Я чуть не проиграла. Может быть, мне следует умереть.

– Не-ет, – ласково проворковала Охотница и, к удивлению Хизи, положила ей на плечо совсем человеческую, хоть и покрытую мехом руку. – Он ведь со временем сотворит другую такую же, как ты. Может быть, ему на это потребуется тысяча лет, но он обязательно создаст вместилище своей силы. В том-то и парадокс – по крайней мере так говорит Карак, – что только та, которая способна вместить силу Изменчивого, может уничтожить его. Не знаю, так ли это, но если Карак прав, то шанс, что появляется у Брата, шанс и для нас. Карак явно ждал такой возможности много лет. Я предпочитаю не полагаться на его слова, но тут даже у меня нет выбора. – Охотница взглянула в лицо Хизи своими львиными глазами с вертикальными зрачками. – У тебя его нет тоже. А теперь смотри.

Хизи почувствовала, как встрепенулся в ней лебедь. Она закрыла глаза, а когда открыла их, увидела то, что представало глазам птицы. В единое мгновение странные цвета потустороннего мира сменились синевой неба и зеленью травы, – лебедь сквозь поверхность озера вынырнул в знакомый Хизи мир.

По равнине, где раньше Хизи видела похожую на паука тварь, скакало менгское войско. Лебединые крылья несли ее над всадниками; птица кружила над ними, позволяя теплым потокам воздуха, поднимающимся от земли, поддерживать себя. Рядом летела, как увидела Хизи, еще одна птица – остроклювый сокол с львиными глазами Охотницы.

Хизи следом за соколом спикировала вниз; теперь она могла различить усталые лица воинов, могла даже разглядеть капли пота у них на коже.

И тут, со смешанными чувствами радости и ужаса, Хизи увидела Гана. Верхом на лошади! В его позе сквозила усталость, но в глазах горел огонь мысли, который никакому изнеможению не удалось бы погасить.

Рядом с Ганом Хизи увидела еще одного знакомца – Мха. И теперь она разглядела то, что было скрыто от нее раньше: в груди Мха теснились духи. Неудивительно, что бык явился на его зов, неудивительно, что юноша беспрепятственно преодолел мчащуюся навстречу массу животных! Он был гаан, великий шаман.

Рядом с Ганом и Мхом ехал еще кто-то, от кого, даже на взгляд смертных глаз, исходила такая сила и кто внушал такой ужас, что ошибиться было невозможно: это был пожиратель жизней, тот самый черный паук. Это был Йэн.

Хизи пришла в себя на крыше дамакуты, сжимая затекшими пальцами барабан; ее лицо было мокрым от слез. Все ее страхи вновь обрушились на нее, когда сквозь поверхность озера она вынырнула в мир живых – это было почти невозможно вынести. Хизи долго, дрожа, сидела на том же месте, и с каждой слезой, казалось, ее сердце и она сама опустошается; наконец ею овладел ужас: вот-вот ее кожа съежится, спадется, не наполненная ничем изнутри. Хизи поспешила спуститься обратно в дамакуту, все еще продолжая плакать. На цыпочках она ходила по залам и комнатам, пока не нашла среди спящих того, кого искала. Хизи свернулась клубочком рядом и прижалась к нему; проснувшийся великан, ничего не говоря, обнял ее своими огромными руками и стал ласково укачивать. Так она и проспала остаток ночи – под защитой Тзэма, словно пятилетняя кроха; как бы ей хотелось и правда оказаться маленькой девочкой…

За завтраком Перкар обратил внимание на то, какой усталой и измученной выглядит Хизи. Под глазами девочки лежали темные круги, лицо ее осунулось. Она едва коснулась поданного им завтрака, хотя такой вкусной еды им не приходилось пробовать уже давно, – белые булочки, колбасы, свежие яйца. Конечно, сам он с тем же успехом мог жевать опилки, – он не спал до рассвета, да и тогда, стоило юноше задремать, его преследовал все тот же кошмар: богиню потока, его любимую, пожирало чудовище.

На мгновение у него мелькнула мысль: не было ли послано Хизи такое же видение, раз она тоже наполнена холодной решимостью. Он выплакал все свои слезы: теперь для него не оставалось ничего, кроме смерти и убийства – смерти его собственной или смерти тискавы, Перкару это стало безразлично.

Какая ирония: богиня отвергла его любовь, потому что не хотела видеть, как он будет стариться и умрет… Память об этом будет двигать его вооруженной мечом рукой.

После завтрака Перкар решил поговорить с Хизи. Он очень старался заставить свой голос звучать не так холодно; часть его души хотела поинтересоваться, что беспокоит девочку, обнять ее и утешить, но у Перкара не было на это сил, да к тому же в своем теперешнем настроении она, наверное, оттолкнула бы его. Это еще увеличило его холодность: какие бы теплые чувства ни возникли между ними, они были обречены, Перкар не сомневался. Он никогда не был откровенен с Хизи, никогда не рассказывал ей всего, что знал, а теперь уже и не расскажет. Уничтожение Изменчивого – слишком важное дело, чтобы зависеть от капризов тринадцатилетней девочки, даже если Перкар и испытывает к ней привязанность. В конце концов ему, может быть, придется насильно тащить ее к истокам Изменчивого. Юноше не хотелось делать этого, но если иного выхода не будет… Теперь он не поколеблется.

– Мы отправляемся в полдень, – сказал Перкар Хизи. – Шелду и его люди будут нас сопровождать.

– Это хорошо, – пробормотала Хизи. – Воины нам могут понадобиться.

– Почему ты так говоришь? – спросил Перкар; он слышал, как холодно звучит его голос, но ничего не мог с собой поделать.

Выражение лица Хизи не оставило сомнений в том, что она заметила тон Перкара: в глазах девочки отразились боль и гнев, потом их сменила бесконечная усталость.

– Не имеет значения, – прошептала она. – Я буду готова в дорогу к полудню. – Она отвернулась, и Перкар впервые заметил, что Хизи сменила менгские одежды на желтую вышитую юбку и шерстяную блузу, какие носят женщины его народа. Это почему-то казалось неправильным – одежда менгов подходила Хизи больше.

– Да, – сказал Перкар, ни к кому не обращаясь, – я тоже буду готов к полудню.

Краем глаза он заметил, как укоризненно и встревоженно смотрит на него Нгангата, но лишь пожал плечами и двинулся в сторону конюшни.

Перкар оглядел Свирепого Тигра, гадая, согласится ли когда-нибудь животное терпеть его на своей спине. Последняя попытка сесть на непокорного жеребца, через два дня после бегства Мха, закончилась тем, что тот сильно укусил юношу, и Харка, «чтобы преподать урок», лечил его целых три дня. После этого Перкар решил, что нет смысла пытаться снова, и в сотый раз пожалел, что дал погибающему Удачливому Вору клятву заботиться о его скакуне. С другой стороны, Свирепый Тигр не возражал против вьюков, а в их путешествии без вьючных лошадей не обойтись. Просто жалко было не использовать по назначению такого прекрасного боевого коня, тем более что его собственный жеребец, Тьеш, делался в последнее время все более капризным – может быть, потому, что кругом было слишком много непривычных запахов. Перкар навьючил Свирепого Тигра и кончал седлать Тьеша, когда в конюшню вошел Нгангата и кивнул другу.

– Еще два дня быстрой езды, и мы снова окажемся в Балате, – заметил полукровка. – Завершим круг.

– Не совсем, – возразил Перкар.

– Разве? Ведь мы и встретились, когда собирался отряд для поездки в царство Владыки Леса. Теперь мы занимаемся тем же.

– Это полный круг для нас с тобой вместе. А для меня круг завершится, когда мы доберемся до горы. Именно там начались все мои ошибки.

– Ничего подобного. Ты начал делать ошибки еще раньше, когда стал слушать Апада и Эруку, когда позволил их предубеждениям и страхам сделаться твоими, когда скрыл собственные цели. Капака никогда не взял бы тебя с собой, знай он, что ты влюблен в богиню.

– Так ты хочешь мне об этом напомнить? Ты пришел отговаривать меня от дальнейшего путешествия?

– Да. Твой порыв – убить Изменчивого – принес всем несчастье. Едва ли ты это забыл.

Перкар грубо ткнул Тьеша коленом: жеребец надул бока, и седло плохо держалось бы; сегодня Перкар не собирался терпеть подобные выходки.

– Ты, Нгангата, как всегда, все знаешь лучше всех. Я даже с тобой согласен. Глубоко в душе я больше не верю в эту затею. Я не думаю, что Изменчивого можно убить, и сомневаюсь, что все мои ошибки можно исправить. Просто у меня нет теперь выбора.

– Выбор есть всегда.

– Помнишь, как ты ругал героев, Нгангата? Как ты говорил, что они просто глупцы, которых потом прославили в песнях, что они приносят смерть своим спутникам?

– Помню.

– Так вот – в последний раз говорю тебе: уезжай. Уезжай, потому что, думаю, я скоро погибну. И если я – герой, то нам с тобой известно, что случится с моими спутниками.

Нгангата повернулся к собственному коню.

– Я-то это знаю, – ответил он. – А знает ли она?

– Хизи? Нет. Сказать по правде, не думаю, что на сей раз героем окажусь я. Скорее эту роль сыграет она. Может быть, она всегда была такой. Тогда, значит, мы погибнем, служа ей. Так какой же смысл ей об этом говорить? Возможно, она и правда способна убить Изменчивого, как говорит Карак. Вдруг мне удастся прожить достаточно долго, чтобы увидеть гибель Реки. Если боги будут благосклонны, я по крайней мере отомщу его приспешнику.

Нгангата покачал своей большой головой и отогнал овода.

– Ты близко знаком с несколькими богами, Перкар. Неужели ты думаешь, что они будут к тебе благосклонны в чем-нибудь?

– Если это послужит их интересам, то да.

– Хорошо, – согласился Нгангата. – Но послушай меня. – Он обратил взгляд своих темных глаз альвы на Перкара, взгляд, который тот когда-то находил таким пугающим. Время и дружеские чувства научили Перкара понимать выражение этих глаз, читать в них заботу, – но все равно иногда Перкар смущался. – Я не покину тебя, Перкар. Не позволю тебе выбросить свою жизнь, словно изношенную рукавицу. Кем бы ты ни был, ты мой друг, а это я могу сказать об очень немногих людях. Так что когда отправишься навстречу смерти, помни, что я рядом.

– Я не хочу нести такую ответственность, – вздохнул Перкар.

– Тебе и не придется ее нести, – проворчал в ответ Нгангата. – Но если мне удастся заставить тебя подумать обо мне – или о ком-нибудь другом, – а не только о себе, значит, усилия потрачены не зря.

Перкар смотрел, как Нгангата седлает своего коня, потом вывел собственного скакуна из стойла.

– Удастся ли нам выиграть, Нгангата? Сможем ли мы победить Изменчивого?

Нгангата издал странный тихий смешок:

– Конечно. Почему бы и нет?

Перкар уныло улыбнулся в ответ:

– Действительно, почему бы и нет?

Они вместе выехали за ворота и присоединились к отряду воинов.

Перкар гадал, знают ли родичи «Шедду», кто на самом деле их предводитель, но потом решил, что это не имеет значения. Воины производили впечатление храбрецов, были хорошо вооружены и казались готовыми на все. Их было тридцать человек, плюс шестеро путников. Заметит ли их Владыка Леса и станет ли останавливать? Перкар знал по опыту, что против Охотницы и ее господина весь этот отряд – ничто. С другой стороны, их сопровождает Карак, хоть и не в собственном обличье. Перкару очень не хотелось признаваться в этом, но он испытывал огромное облегчение: раз во главе отряда бог, можно больше не беспокоиться, правильные ли решения принимает сам Перкар, по тому ли пути ведет спутников. Как в тот раз, когда он оказался пойман Рекой, от юноши не зависело, куда двигаться, – он мог только думать о том, что сделает, когда прибудет на место.

– Почему ты не отправился с нами с самого начала? – вслух спросил он Карака.

– Мне нужно было кое-чем заняться, да и меня бы заметили, – последовал ответ. Карак и не подумал объяснять, кто мог его заметить и какие дела требовали его внимания. – А сейчас мы на пороге моего дома, но даже теперь мне нужно сохранять личину. Не ожидай от меня прямой помощи. Я твой проводник, а не защитник, хотя чем ближе мы будем к Эрикверу, тем больше я смогу для вас сделать.

– Эрикверу?

– Истокам Изменчивого – тому месту на горе, откуда он течет, – ответил Карак и поскакал вперед, чтобы поговорить с одним из своих людей.

Перкар придержал Тьеша. Шерсть жеребца блестела, сам Перкар отмылся в бане, переоделся в чистую новую одежду, и во вьюке, который нес Свирепый Тигр, у него была теперь сверкающая стальная кольчуга. Юноша должен был бы чувствовать себя освеженным и довольным.

Но двумя днями раньше, рядом с Хизи, которая смешила его своими восклицаниями насчет горных красот, Перкар чувствовал себя во сто крат лучше. С некоторым изумлением он осознал, что был тогда счастлив. Как странно: счастье можно бывает узнать только тогда, когда оно безвозвратно уходит…

Солнце бросало золотые лучи на молодые зеленые листочки, на раскрывшиеся полевые цветы, но каждый миг лишь приближал Перкара к отчаянию и неотвратимой гибели.

Он попытался прогнать печаль, когда к нему подъехала Хизи, но это ему не удалось.

– Что с тобой? – спросила она. Перкар чуть не рассказал ей все; слова были готовы соскользнуть с его языка, но он все еще чувствовал себя словно оледенелым, и когда вместо ответа он только пожал плечами, Хизи замкнулась, спряталась в свою раковину, чтобы не позволить Перкару причинить боль.

– Ну что ж, – неловко протянула она, – я подъехала к тебе только потому, что должна кое-что сказать. – Ее глаза быстро скользнули по его лицу и вновь опустились. – Прошлой ночью я путешествовала. Я видела целую армию менгов, скачущую нам навстречу. Она гораздо больше этого отряда.

– Вот как? – Карак не показал ему менгское войско, хотя теперь, вспоминая разговор, Перкар понял, что тот намекал на подобное.

– Да. Кочевников ведет Мох. – Мох?

– Мох – гаан. Впрочем, нам следовало догадаться об этом. Я должна была заметить.

– Братец Конь говорит, что гааны могут скрывать свою природу, даже друг от друга.

– Да. И все же когда он явился мне во сне, на него напал кто-то, кого я никогда не видела, – кто-то, кому были послушны молнии… А на следующий день ты нашел раненого Мха. Я не подумала о такой очевидной связи!

Перкар беспомощно развел руками, не зная, что сказать. Мох – еще совсем мальчишка; кому придет в голову, что он – предводитель сотен менгских воинов? Хотя он все же старше Хизи и ненамного младше самого Перкара…

– С этим войском едет кое-кто еще. Кто-то совсем невозможный.

– Невозможный?

Перкар внимательно слушал, пока Хизи описывала свое видение, и когда понял, что она видела чудовище, погубившее богиню потока, ощутил такую тяжесть в груди, что подумал – выдержат ли ребра. Но тут Хизи объяснила, что представляет собой это чудовище, и Перкар вспомнил.

– Я отрубил ему голову напрочь, – ошеломленно прошептал он. – Напрочь.

– Это работа Реки, – уныло ответила Хизи. – Я больше не буду спорить с тобой, нужно ли нам стремиться к Шеленгу, Перкар. Я хочу, чтобы ты это знал. Тебе больше не нужно меня туда заманивать.

– Я никогда…

– Не лги, – ответила Хизи, и Перкар прочел в ее глазах не только раздражение, но и глубокое страдание. – Йэн обманывал меня, и вот теперь… теперь он снова преследует меня. Может быть, он никогда и не был человеком. Я поняла: когда один из вас приближается ко мне, держит за руку, целует, – это только потому, что нуждается в чем-то помимо меня. Может быть, если я проживу долго, я сумею понять, что тут за секрет. Но с меня хватит. Ты и я вместе закончим наше дело: убьем Реку или погибнем, пытаясь это совершить. Но я не доверяю тебе, Перкар, потому что знаю: ты мне лгал. Я уверена по крайней мере, что ты не поделился со мной тем, что рассказал тебе Чернобог. Так что помни: я участвую в походе не потому, что доверяю тебе, а потому, что это единственное, что мне остается. И я совсем не уверена, что ты мне так уж нравишься.

Перкар беспомощно выслушал отповедь, отчаянно желая оправдаться, но не в силах найти слова. Все сказанное Хизи было правдой – все, кроме вывода о том, что их недавняя близость была лишь уловкой с его стороны. Однако Перкар понимал, что все выглядит именно так, да и сил на то, чтобы спорить, у него не оставалось. Если ей хочется считать его притворщиком, что ж, это лишь облегчит дело, если они окажутся в тупике.

Так что вместо того, чтобы возразить, Перкар просто опустил голову, понимая, что Хизи воспримет это как знак своей правоты. И действительно, скоро она повернула лошадь и присоединилась к маленькой группе – Тзэму, Братцу Коню и Ю-Хану.

Через два дня отряд достиг сумрачного величественного Балата. Хизи испытывала благоговение перед деревьями, потому что хотя она и видела их во сне в Ноле, видение не передавало их мощи и потрясающей красоты. Некоторые достигали двух лошадиных тел в диаметре, и полог листьев над этими гигантскими колоннами казался зеленым витражом; редкие солнечные лучи, которым удавалось пробиться сквозь лиственный потолок, сверкали как алмазы на папоротниках и мхах, устилающих почву в лесу.

Благодаря колдовскому зрению Хизи замечала много существ, крадущихся по лесу на границе видимости: духов и богов сотни разновидностей. Балат был полон жизни, которой она не могла себе и представить. Несмотря на свою неприязнь к Охотнице, несмотря даже на угрозы той в свой адрес, Хизи начинала понимать, почему богиня так непреклонна в своем стремлении защитить все здесь живущее. Хизи поняла, что Нол и вся империя существуют на мертвой земле. Единственными существами, процветавшими там, оказались люди и порабощенные ими животные и растения, – а сами люди стали рабами Реки. Балат был таким, каким когда-то был весь мир, – живым. Те «чудовища», истреблением которых гордились ее предки, все еще сохранились здесь, и благодаря им мир дышал и жил.

Впрочем, надо отдать предкам справедливость: иногда мысль о том, чтобы избавиться от таких существ, как Чернобог и Охотница, казалась очень привлекательной.

Еще через пять дней отряд поднялся на вершину холма, и Хизи увидела Шеленг. Она с изумлением поняла, что видела его и раньше, но приняла просто за облако на горизонте: он был все еще так далек, что лишь смутно выделялся на фоне неба. Ничто, кроме тучи, не могло бы быть столь удаленным и в то же время так заполнять небеса. Однако когда солнечные лучи напоили смутный контур своей золотой кровью, он стал отчетливо виден, словно призрак, внезапно обретший жизнь и плоть. Гора, конечно, все еще оставалась тенью, но какой тенью! Правильный конус занимал всю западную часть горизонта. Поистине подобное место могло стать колыбелью богов, заставить склониться даже Реку!

За время путешествия Перкар все больше отдалялся от Хизи, и хотя девочка однажды поплакала об этом втайне от всех, потом она заставила свое сердце стать тверже. Она дала Перкару возможность опровергнуть обвинения, сказать ей, что она ошибается, что его чувства к ней – не просто обидная смесь гнева и долга. Он не воспользовался этим, а другого шанса причинить ей боль Хизи ему не даст.

К тому же по мере того, как гора становилась все огромнее, в той же пропорции росло и понимание чистого безумия их предприятия; однако помимо страха Хизи теперь испытывала и непонятное возбуждение. Когда-то она стояла на краю дворцовой крыши, обдумывая самоубийство. Теперь же она обдумывала убийство бога, бога своих отцов – собственного предка.

Эти чувства тревожили Хизи, заставляли искать возможность поделиться ими, и девочка, преодолевая смущение, направила коня туда, где в хвосте отряда ехал Братец Конь. Тот весело приветствовал ее, хотя со времени гибели Предсказателя Дождя его лицо обычно было печальным.

– Как дела, шижби? – спросил старик.

– Хорошо, – по-менгски ответила Хизи, соглашаясь тем самым с его прежним обращением к ней – «внучка». Братец Конь все понял и широко улыбнулся.

– Я никогда не оставлял надежды сделать из тебя менгскую девушку, – заметил он.

– Я тоже надеялась стать ею, – ответила она немного более резко, чем хотела. «Но менги мне не дали», – про себя закончила Хизи. Братец Конь понял, что она имела в виду, и между ними повисло неловкое молчание.

– Прости меня, – сказала Хизи, прежде чем тишина стала совсем невыносимой. – Ты был всегда добр ко мне, более добр, чем я могла бы ожидать.

– Я делал только то, что сделал бы любой старик для красивой молодой девушки.

Хизи покраснела.

– Ты очень…

– Это правда. Я как старый рыбак, который в последний раз сидит у озера. Мои ноги омывает прохладная вода, и в глубине души я знаю, что не принесу домой улова. Старики так много времени отдают мыслям об озере, о том темном пути, что ждет их… Возможность наслаждаться красотой становится такой драгоценной – дороже пищи, пива, близости с женщиной… А ты, девочка, сияюще прекрасна, – оценить такое может лишь тот, кому даровано колдовское зрение.

– Ты же не собираешься умирать, – прошептала Хизи.

– Конечно, собираюсь, – фыркнул Братец Конь. – Не сегодня – так завтра, не завтра – так послезавтра. Это не имеет значения, понимаешь? Тут ничего нельзя поделать. К тому же я умру в хорошей компании.

– Я беспокоюсь, что ты едешь с нами только потому, что видишь в этом свой долг.

– Какая разница? – пожал плечами старик.

– Дело в том… Мне так жаль… – Хизи в последний момент вспомнила, что считается невежливым произносить имя умершего, пока этим именем не нарекут младенца, – твоего племянника.

Взгляд Братца Коня затуманился.

– Он тоже был прекрасен, – ответил менг. – Красота утешает нас тем, что остается на свете, когда мы уходим. Когда же она уходит раньше нас – это трагедия. – Братец Конь отвернулся от Хизи, и она уловила подозрительную дрожь в его голосе, когда он заговорил с Хином, послушно бегущим рядом с лошадью. – Хин говорит, – хрипло пробормотал старик, – все дело в том, что мы с ним такие старые. Слишком многое уходит раньше нас.

Братец Конь погладил Хизи по голове своей жесткой рукой, и девочка заметила влагу на его щеках.

– Но с тобой этого не случится, – буркнул старик. – Уж об этом я позабочусь. – Он выпрямился в седле и прокашлялся. – Ну а теперь расскажи мне, что у тебя на душе.

– Ничего такого уж важного.

– Разве? Ты была молчалива, как черепаха, последние три дня, а теперь решила заговорить. Что тебя тревожит?

Хизи вздохнула и постаралась собраться с мыслями.

– Я все гадаю: что я должна чувствовать, раз собираюсь убить своего собственного предка. Это же самое настоящее убийство, даже хуже – отцеубийство.

Братец Конь странно посмотрел на девочку.

– Но ведь у тебя совсем другие чувства.

– Да… Может быть. Меня воспитали в преклонении перед богом-Рекой. И все-таки когда я вспоминаю своего двоюродного брата, Дьена, и других, кто оказался под Лестницей Тьмы… Я помню, как он заполонил меня, проник внутрь, и тогда у меня возникают совсем не дочерние чувства. Я желаю его смерти. В мире так много богов, отсутствия Реки никто и не заметит.

– Это не так, – возразил Братец Конь. – Отсутствие Изменчивого почувствуют все – но с радостью. Мир без него станет лучше. Ты боишься?

– Я боялась. Раньше. Теперь я чувствую только возбуждение.

Старик улыбнулся:

– Я тоже чувствовал это – во время своего первого набега. Только и видел, что трофей, которым я украшу свой ект. Я тогда боялся тоже, но не понимал этого – так переплелись чувства.

– Очень похоже, – согласилась Хизи. – Меня беспокоит, что я не могу себе представить, как все будет, когда мы доберемся до истока. Я не могу проделать все действия в уме, понимаешь? Я ведь не знаю, что должна сделать!

– Я прокручивал в голове свою первую битву сотни раз, – сказал Братец Конь, – да только все произошло совсем не так. Ничего из того, что я себе навоображал, не подготовило меня к действительным событиям. Может, и для тебя так лучше.

– Но почему это от меня скрывают? Разве не должна я все знать?

– Понятия не имею. Может быть, если ты ничего не знаешь, никто не сможет ничего выведать у тебя. Мох, наверное, был бы способен на такое.

– Ох… – Некоторое время они ехали молча, но на этот раз оба не чувствовали смущения. Хизи взяла старика за руку. Тот в ответ сжал ее пальцы. – Интересно, если мы добьемся успеха – убьем Изменчивого, – вернутся ли в Нол мелкие боги вроде тех, что живут здесь? Станет ли империя похожа на Балат?

– Ни одно место не похоже на Балат, – заверил ее старый менг. – Но я понял, что ты хочешь сказать. Да, думаю, так и будет. Когда не станет Изменчивого, пожирающего их, мелкие боги вернутся.

– Это хорошо, – сказала Хизи.

Еще через два дня они достигли Шеленга. Предгорья сменились все более высокими горными хребтами, и путники поднимались и спускались по их склонам, разыскивая место, название которого Хизи теперь все чаще слышала от воинов Шелду: Эриквер. Ее сердце, казалось, бьется все чаще с каждым прошедшим моментом и с каждой лигой пути, наполняя девочку лихорадочной энергией. Хизи испытывала страх, о котором говорил Братец Конь, но он не шел ни в какое сравнение с острым предчувствием опасности, и это ощущение рождало скорее радость, чем ужас.

То обстоятельство, что Перкар становился все более мрачным и ушедшим в себя, больше не волновало Хизи. Ее жизнь четырежды необратимо меняла свое течение: когда она нашла для себя библиотеку и Гана; когда поняла природу текущей в ней царственной крови; когда ей пришлось бежать из Нола и поселиться среди менгов; и наконец, когда, пройдя сквозь поверхность барабана-озера, она стала шаманкой. Ни одно из этих изменений не принесло Хизи спокойствия и счастья, ни одно не дало хоть какой-то уверенности в будущем.