Дети Великой Реки (№2) - Духи Великой Реки

Но тискава двигался гораздо быстрее, хоть ему и пришлось неловко отпрыгнуть; удар Перкара не достиг цели.

– Ты! – оскалился вампир. – На этот раз не видать тебе моей головы!

Перкар ничего не ответил. Он держал Харку наготове, но когда чудовище внезапно прыгнуло, выставив когти, даже волшебный меч с трудом заставил руку юноши двигаться достаточно быстро. Перкар метил в шею тискавы, но тот заслонился рукой. Юноша не поверил своим глазам: вместо того чтобы вонзиться в плоть, клинок скользнул по руке, содрав кожу и обнажив желтый костяной панцирь под ней. Быстро повернув Харку, Перкар сделал шаг назад и нанес удар между ребер пожирателя жизни; своей цели он достиг – Харка, круша кости и мышцы, перерубил хребет и рассек чудовище от груди до бедра. Но в этот момент когти тискавы мелькнули перед лицом юноши, и он ощутил внезапное онемение и ужасный жар. Словно ребенок, схвативший уголек и обжегшийся, Перкар вскрикнул и отпрыгнул назад. Тискава попытался преследовать его, но тело вампира неуклюже осело набок: позвоночник больше не служил ему опорой.

Попятившись еще дальше, Перкар коснулся рукой шеи и ощутил струйку теплой крови: одна из артерий была порвана страшными когтями; но прямо под его пальцами рана закрылась: Харка не терял времени даром.

«Ему почти удалось разделаться с тобой, – сказал меч. – И наши душевные нити он пытался вырвать тоже».

Яростно оскалив зубы, Перкар рванулся вперед, но в этот момент в него врезалась лошадь, повалив на землю; юноше пришлось быстро взмахнуть Харкой, чтобы отразить удар менгского воина. Бог-меч, блеснув, пронзил всадника, когда тот попытался напасть снова. Когда Перкару удалось подняться на ноги, он увидел, как сама земля вздыбилась огромной колонной, превратившейся в Охотницу. Богиня была теперь грузной, и над оскаленной мордой львицы вздымались черные лосиные рога. Тискава, нижняя часть туловища которого безжизненно повисла, только успел взлететь на крыльях бешено крутящегося вихря, как богиня ударила его рогами. Пожиратель жизни взвизгнул, но сумел стиснуть шею богини обеими руками и, к изумлению Перкара, поднял Охотницу в воздух. Они закувыркались над землей, словно листья, уносимые осенним ветром. Перкар увидел, как Охотница преобразилась в какую-то темнокрылую птицу, и оба противника исчезли из глаз в густых ветвях огромных деревьев.

Стиснув Харку, Перкар собрался как-нибудь последовать за ними, но тут в него попали две стрелы; благодаря кольчуге острия не вонзились в плоть, но Харка решительно повернул юношу лицом к новым противникам.

«Ты не сможешь убить тискаву, если эти менги изрубят тебя в куски».

Перкар мрачно взялся за свою убийственную работу, стыдясь того, что в глубине души испытывает облегчение.

Тискава, он знал, убил бы его, а перспектива снова пережить ужас смерти страшила Перкара. Противник, способный так сражаться с Охотницей…

Потом у него не осталось времени на размышления.

Воины Шелду бросились на тварь, но еще прежде, чем первые из них погибли, Хизи поняла, что им противостоит могучий бог. Ее колдовское зрение показало ей, что чудовище создало себе тело из воды и ила; оно не было обитателем потока. Хизи даже не потребовалось бить в барабан; как в тот раз, когда она захватила быка, Хуквошу, она просто хлопнула в ладоши, и перед ней расступилась поверхность озера.

На этот раз девочка не колебалась; она позвала Хуквошу, и бык радостно кинулся на врага.

«Но мы должны материализоваться, – сказал Хизи Хуквоша. – Мы не можем сражаться только под поверхностью озера».

– Я не знаю, как это сделать, – ответила ему Хизи. «Ты только позволь мне действовать».

Хизи помедлила всего секунду – размахивая дубинкой, на чудовище бросился Тзэм, и его определенно ждала смерть, несмотря на размеры, силу и недавно обретенное искусство воина.

– Позволяю! – крикнула она.

Огромная мощь заполнила ее, и, начав вдыхать воздух, она все втягивала и втягивала его в себя; кровь бешено запульсировала в жилах Хизи, тело стало расти и меняться с болью, которая каким-то образом одновременно была наслаждением. Еще прежде, чем превращение закончилось, Хизи ударила в землю всеми четырьмя острыми копытами, охваченная целым новым миром ощущений, который хлынул в нее бесчисленными запахами, которые она и представить себе не могла и которые ей некогда было оценить. Она чуяла едкий запах страха, исходящий от Тзэма; потом его почти вытеснил острый аромат ярости. От воинов Шелду пахло землей, сам же он был лишен вообще всякого запаха. Лесная свежесть и прохладный аромат воды вытеснила вонь разложения, которой веяло от напавшего на путников бога; потом Хизи ощутила охвативший того внезапный ужас, зловонный, как разложившийся труп. В этот момент Хизи ударила бога рогами, подбросила его в воздух и снова ударила, пригвоздив к дереву. Тускнеющие глаза саламандры уставились на нее.

– Хизи, – прохрипело чудище; голос исходил не из лягушачьей пасти, а откуда-то еще. – Хизи, выслушай меня.

Хуквоша отступил на шаг, снова подцепил тварь на рога и радостно поскакал по берегу.

– Выслушай! – Глаза бога совсем угасли.

– Что ж, говори! – крикнула Хизи. – Тебе недолго осталось!

– Берегись Чернобога, он… Хизи неожиданно узнала голос.

– Мох? Мох, это ты?

– Да, – тихо прошептал голос.

– Хуквоша, стой! – приказала Хизи, но бык продолжал бежать, и к возбуждению девочки примешалась паника.

«Освободи! – проревел Хуквоша. – Освободи меня!»

– Нет! – Хизи вцепилась в него и втащила обратно в свой замок, хотя при этом все ее тело словно охватило пламя. Она знала, что снова претерпевает изменение, погружаясь в сумрачные глубины озера. Умирающий бог мерцал в темноте, Хизи его видела. Увидела она и каким-то образом связанного с ним Мха – тот был изранен так же, как и дух-саламандра.

– Ты меня убила, – вздохнул Мох. – Я только пытался… Тебе я не причинил бы вреда.

– Мне жаль, что так случилось, – ответила Хизи, и даже в странном холоде потустороннего мира это чувство было искренним.

– Не важно, – прохрипел Мох. – Я… – Но тут его глаза широко раскрылись, и Мох исчез, словно его и не было. Хизи моргнула, и видение озера исчезло. Она снова была всего лишь, девочкой, лежащей на опавших листьях. Рядом тело бога-саламандры испустило последнее дыхание, и дух его отлетел.

Хизи услышала, как Шелду и его люди продираются к ней сквозь чащу.

Бой скоро превратился для Перкара просто в работу мясника. Мерзкие твари, созданные тискавой, были истреблены, а менги со всей их отвагой и яростью не могли противостоять свите Охотницы, как хорошо было известно юноше. Всадники становились легкой добычей львов и волков, богов-медведей, орлов и соколов, падающих с высоты, и, конечно, Харки.

Перкар оплакал их еще прежде, чем все было кончено.

Среди павших Перкар нашел Мха, который не был мертв, хотя живот его был разорван словно огромными рогами. Глаза молодого шамана умоляюще взглянули на него.

– Выслушай меня, меченосец, – выговорил он, сплевывая кровь.

Перкар осторожно приблизился к нему, вспомнив, на что оказался способен Чуузек в таком же состоянии.

– Выслушай, – повторил Мох. – Мне неизвестно, помогаешь ли ты Чернобогу по неведению или ты его убежденный союзник. Но я умираю, и я видел, как Гхэ унесла Охотница. Может быть, теперь ты – единственная надежда Хизи.

– Что за чепуху ты несешь! – прорычал Перкар. Мох опустил веки.

– Озеро приближается и скоро поглотит меня, – прошептал он. – Я не могу… – Он снова открыл глаза, но теперь в них была странная пустота. – Перкар, ты еще здесь?

Перкар опустился на колени рядом со своим врагом.

– Я здесь.

– Мне кажется, я знаю, каковы намерения Чернобога, – прошептал умирающий. – Думаю, что теперь я это понял. – Он прошептал еще несколько слов, и Перкар ощутил ледяной озноб. Откровение Мха отнимало силы.

– Ох, нет, – простонал он, уже зная, что сказанное шаманом правда. Тут не было места сомнениям. – Карак, должно быть, сговорился с Охотницей, чтобы разлучить меня с Хизи, – зарычал он.

Мох слабо кивнул.

– Твоя рана болит? – спросил Перкар.

– Нет. Я просто угасаю. Не мешай этому, если сможешь, – мне нужно приготовиться. Многие мстительные твари готовы напасть на дух шамана, и я должен воспользоваться всеми средствами защиты.

– Могу я тебе помочь? – спросил Перкар.

Но Мох ему не ответил. Он был еще жив, однако свои последние слова уже произнес. Благодаря Харке Перкар видел, как улетела последняя жизненная нить менга.

Дрожа, юноша поднялся на ноги. Слова Мха все повторялись и повторялись в его уме, и Перкар побежал туда, откуда пришел. Тьеш был мертв, и большинство лошадей менгов или убежали, или погибли. Перкар не имел шанса достичь цели вовремя, но он должен был хотя бы попытаться; и снова все случившееся было его виной.

XXXVI

ЭРИКБЕР

Гхэ кувыркался в пространстве; верхушки деревьев в кошмарном хороводе то кружились вокруг, то трещали под ударами их с Охотницей тел. Они сражались клыками и когтями и той мощью, что пылала у каждого внутри. С самого начала Гхэ почувствовал, что проиграет. Охотница была сильнейшим существом из всех, кого он знал, за исключением бога-Реки. Ее жизненная сила, казалось, охватывала все вокруг, деревья и землю; та форма, с которой он боролся, была всего лишь пальцем богини. Единственное утешение, которое оставалось Гхэ, – это сознание, что битва с ним для Охотницы – не игра. Он достойно сопротивлялся богине, черпая силы в ней же для того, чтобы сохранить собственную личность, – и все же проигрывал, потому что Охотница была не только сильнее, но и опытнее его. Впервые Гхэ понял меру отчаяния Реки, заставившего бога воскресить его, понял всю эфемерность его надежды на успех.

И все же Гхэ цеплялся за Охотницу, хоть она и терзала его снова и снова.

– Ты причиняешь мне боль, – призналась она низким глухим голосом. – Немногим это удавалось, так что гордись.

Гхэ не ответил богине, потому что в тот же момент одна его рука была оторвана от тела. Он снова удивился отсутствию боли и стал отстранение гадать, испытает ли он мучения, когда Охотница наконец откусит ему голову. Дрожа, он вызвал всех проглоченных им богов: теперь ему приходилось сжигать их, чтобы восстановить силы. Из всех его пленников божество потока было самым могучим, – значит, и гореть будет дольше всех. Гхэ не стал возиться с такими незначительными источниками силы, как духи людей, не стал слушать их крики.

Но один из духов кричал громче остальных.

«Река!» – кричал Ган.

Гхэ словно в тумане уловил смысл, но даже эта мысль не порадовала его: слишком поздно… Гхэ ощутил запах воды и понял, что воздушное сражение принесло их очень близко к руслу Реки. Попытаться, конечно, можно…

Собрав все оставшиеся силы, он оторвался от Охотницы и полетел. На какое-то мгновение Гхэ освободился от ее хватки, увидел внизу гнущиеся под ветром деревья, крутые бока гор – и спасительное ущелье. Как мог он забыть, что господин его протекает так близко?

– Это тебе не удастся! – взвизгнула Охотница, и острые когти вонзились в перерубленный хребет Гхэ. – Нет, мой красавчик!

На мгновение отчаяние парализовало вампира, но тут внутри него голос Гана произнес единственное слово: «Хизи».

Гхэ с рычанием вцепился когтями в Охотницу и потянулся к пылающей сердцевине ее силы. Когда он коснулся огненных нитей, они рванулись навстречу, обжигая и впиваясь в плоть, – в них было слишком много энергии, чтобы Гхэ смог ее поглотить. Протянутые им щупальца обуглились, яркая вспышка лишила его зрения вместе с глазами; но тут они начали падать – Охотница визжала и наносила удар за ударом, и все же они продолжали падать. Она не смогла оправиться от последней атаки Гхэ.

– Нет! – прорычала богиня, и тут они врезались во что-то, что переломало кости обоим.

– Со мной все в порядке… – пробормотала Хизи и, спотыкаясь, побрела к Чернушке. Но с ней вовсе не все было в порядке. Она убила Мха, и хотя тот был ее врагом… вот только был ли? Хизи теперь не была уверена. Усилия, которые потребовались, чтобы снова водворить Хуквошу на место, лишили ее сил, так что девочка еле держалась на ногах.

– Никогда не видел ничего подобного, – пробормотал Шелду. – Не ожидал такого от шамана-человека. Наверняка… – Он оборвал себя и чуть не захихикал. – Вперед! Теперь успех нам обеспечен. Разделавшись с этой угрозой, ты уничтожила последнюю возможность того, что нас остановят.

– Ты хочешь сказать, что теперь тебе не придется раскрывать свою истинную сущность, Чернобог? – ехидно поинтересовалась Хизи.

Тот мрачно улыбнулся:

– Что ж, я так и думал, что Перкар постепенно смягчится. Но теперь это не имеет значения. Я все равно открылся бы тебе – только окружающему нас лесу я пока еще не смею показать свою силу. Зато поступки человека-шамана вроде тебя…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – простонала Хизи. – И не пора ли нам отправляться в путь?

– Верно.

Когда отряд двинулся дальше по ущелью, Нгангата скакал рядом с Хизи с одной стороны, а Тзэм бежал с другой.

– Так, значит, тебе все известно, – тихо шепнул Нгангата. Хизи кивнула:

– Перкар мне рассказал.

– Скажи только слово, и мы удерем, – предложил полукровка. – Вместе с твоими помощниками-духами мы с Тзэмом имеем хороший шанс проложить тебе дорогу.

– Зачем? Зачем мне бежать? – спросила Хизи. – Я делаю именно то, чего хочу. Я хочу наконец избавиться от этого злобного божества, которому поклоняется мой народ. От этого божества, из-за которого погиб Ган, от этого… – Хизи умолкла, почувствовав, что сейчас расплачется. Не годится теперь проявлять слабость: конец, каков бы он ни был, неотвратимо приближался, Хизи это чувствовала. Она сделала глубокий вдох и продолжала: – Мне нет дела до того, какие сети плетет этот твой бог-Ворон, какие свои тайные цели преследует. Истина заключается в том, что по сравнению с Рекой он всего лишь блоха.

– Блоха, которая думает, будто может убить собаку, – пробормотал Тзэм.

– Мне кажется, и правда может – с моей помощью, – ответила Хизи. – Но все равно он остается блохой.

– Ты полагаешь, что сама ты более крупное существо, принцесса? – тихо спросил Тзэм.

Хизи изумленно взглянула на него, но потом вспомнила собственные слова и улыбнулась.

– Можно подумать, будто я именно так и считаю, верно? Дело просто в том, что мне известно, каково это – ощутить в себе силу Реки. Да и недавно, когда я была быком, мне казалось, что я все могу, – такое сразу не забывается.

Тзэм фыркнул:

– Хотел бы я побыстрее забыть, как ты разделывалась с чудовищем. Видела бы ты себя, принцесса…

– Тихо, Тзэм. Со мной все в порядке: стать богиней я вовсе не хочу. Это именно та угроза, от которой я надеюсь избавиться. Только Река может отравить меня подобным могуществом – Чернобогу и его присным подобная задача не под силу, да и желания такого они не испытывают. Они стремятся к тому же, к чему и я: положить конец исходящей от меня опасности.

– Они могли бы достичь этой цели, попросту убив тебя, – предостерег Нгангата.

– Верно, и как раз поэтому я не боюсь Чернобога: возможностей убить меня у него было предостаточно, и он ими не воспользовался. Почему? В каком-нибудь новом поколении бог-Река может породить кого-то подобного мне, может быть, кого-то, более покорного его воле. До тех пор, пока существует Река, существует и угроза.

– И все же никогда не следует полностью доверять Чернобогу, – пожал плечами Нгангата.

– Как и любому богу! И любому человеку тоже! – бросила Хизи. В этот момент к ней подъехал Ю-Хан.

– Удели мне минуту внимания, пожалуйста, – обратился он к Хизи.

– Конечно. – Хизи удивил напряженный голос и формальное обращение молодого человека.

– Я пытался отговорить Братца Коня от этой поездки, – сказал Ю-Хан. – Он стар, и я за него боюсь.

– Я тоже пыталась уговорить его вернуться, – ответила Хизи.

– Я знаю и благодарен тебе за это.

Хизи пристально взглянула на молодого менга. Со времени гибели Предсказателя Дождя Ю-Хан, и всегда-то хмурый, почти не разговаривал ни с кем, кроме Братца Коня.

– Если ты хочешь, чтобы я поговорила с ним еще раз…

– Я уже сделал это, спасибо. Он останется с тобой, а потому останусь и я.

– Твой дядя много для тебя значит.

Ю-Хан посмотрел Хизи в глаза – чего менги делать избегали, если только не хотели оскорбить; такой взгляд мог означать также высшую степень откровенности.

– Я зову его дядей, – очень тихо сказал он, – потому что он так никогда и не женился на моей матери и не дал мне права называть его отцом. Тем не менее он меня зачал. И когда моя мать умерла, а ее клан не пожелал заботиться о сироте, Братец Конь принял меня в свою семью. Немногие бы так поступили: обычно принято позволять клану матери разделаться с ребенком, как он сочтет нужным.

– Разделаться?

– По обычаю нежеланного ребенка оставляют в пустыне на милость богов. – Ю-Хан наконец отвел глаза, сообщив Хизи все, что хотел.

Девочка оглянулась на Нгангату и Тзэма в поисках поддержки; полуальва рассеянно кивнул, а Тзэм растерянно смотрел на менга, по-видимому, не все поняв из его слов. Никто из них не мог помочь Хизи решить, как следует ответить на сообщение Ю-Хана.

– Почему ты говоришь мне об этом сейчас? – наконец спросила она.

– На тот случай, если дядя… – Ю-Хан помолчал и начал снова: – Чтобы, если Братец Конь и я оба погибнем, ты знала, какие петь песнопения нашим духам. После смерти обо мне можно будет говорить как о его сыне. – Он лукаво улыбнулся. – Пойми, я этого не требую. Мой меч и так принадлежит тебе, потому что Братец Конь – твой союзник. Я просто прошу тебя.

– Мне больше хотелось бы обещать тебе, что вы с Братцем Конем не погибнете, – ответила Хизи.

– Не обещай того, что не в твоих силах выполнить, – предостерег ее Ю-Хан. – Это было бы оскорблением.

– Я ничем не оскорблю тебя, родич, – заверила его Хизи. – Если вы оба погибнете, я сделаю, как ты просишь, – конечно, если сама останусь в живых.

– Я обещаю тебе это тоже, – добавил Нгангата.

– Благодарю вас. Это хорошо. – Явно удовлетворенный, Ю-Хан придержал коня и снова присоединился к Братцу Коню.

Вскоре тропа опять повернула вверх по склону, но подъем оказался недолгим. Выбравшись из ущелья, Хизи только теперь оценила, как высоко в горах они оказались: Шеленг, к подножию которого они приблизились, закрывал почти все небо. Перед Хизи раскинулась широкая долина; отсюда открывался вид на уходящие вдаль, покрытые лесом бесконечные хребты.

Карак приподнялся на стременах.

– Следуйте за мной, – сказал он. – Меня снедает нетерпение, а впереди нас ожидает еще одно препятствие.

– Что там?

– Около пятидесяти менгов ждут нас у входа в Эриквер, у нашей цели.

– Пятьдесят менгов? – переспросил Нгангата, оглядывая оставшихся воинов отряда. – Это немалая сила.

– Для тебя – может быть. Да и для меня в моем теперешнем обличье. Но господин мой Балат просыпается медленно, а сейчас, я уверен, он спит. – Чернобог повернулся к людям, и глаза его вспыхнули желтым огнем.

Многих воинов это смутило, они растерянно попятились.

– Знайте все, кто этого еще не знает, – я Карак, Ворон, создавший землю и похитивший солнце, чтобы оно сияло в небе. Много других благодеяний я совершил для людей, потому что вы – мои дети. Некоторые чернят мои намерения, – он многозначительно взглянул на Нгангату, – но вы не найдете ни одной легенды, в которой не говорилось бы о моей любви и доброте к людям, даже в нарушение воли моего господина. Вы все последовали за мной, хотя некоторые и не знали моей истинной сущности, сюда, в эти священные места. Вы сражались и умирали ради того, чтобы я смог сохранить обличье человека до тех пор, пока не придет время нанести удар. Этот момент наступил, и мы должны поспешить. Я полечу вперед и расправлюсь с мужественными, но обманутыми воинами, все еще противостоящими нам: никому из вас больше нет нужды умирать. Но когда я сброшу маску, когда проявлю свою силу, мой господин Балати начнет пробуждаться. Мы должны убить Брата до того, как это случится. Убив Реку, мы избавим мир от ужасной обузы и от еще более страшной угрозы.

– А тебя от великой вины, – фыркнул Братец Конь. Карак устремил свои желтые глаза на менга.

– Я честно признаю свою ошибку. Даже такие, как я, не застрахованы от промахов.

– Никакой это был не промах, – с жаром воскликнул Братец Конь, – а каприз, как и все, чем ты руководствуешься.

Карак долго молча смотрел на старика.

– Ты разве там был? – тихо спросил он. – Разве кто-нибудь из вас присутствовал при том, как Изменчивый сбросил оковы? Или ты просто повторяешь слухи, которые мои враги распространяют уже много тысячелетий? – Он обвел людей горящим взглядом. – Ну?

– Хватит! – воскликнула Хизи. – Делай то, что собрался делать; я последую за тобой. Разве тебе для этого нужны остальные?

Карак все еще гневно смотрел на менга.

– Нет.

– Тогда отправляемся.

Еще мгновение Чернобог оставался Шелду; потом, словно вывернувшись наизнанку, превратился в птицу. В этот же момент поднялся сильный ветер. Карак расправил черные крылья и взвился к небесам, покрытым серыми тучами. Скоро он был лишь точкой в вышине, а ветер стал гнуть к земле деревья.

Воины заколебались, но Хизи пустила Чернушку рысью, Нгангата и Тзэм последовали за ней. Квен Шен и Гавиал присоединились к ним, потом двинулись и остальные.

Где-то впереди начали вспыхивать молнии, послышались раскаты грома, словно сам воздух разрывался на части. Отдельные вспышки слились в мерцающий голубой свет.

Когда отряд выбрался из лесу на широкую поляну, гром смолк. Люди увидели огромную черную птицу: она опустилась на почерневший труп и принялась выклевывать глаза. Вся лужайка была усеяна обожженными изувеченными человеческими телами. Несколько коней с выкаченными глазами бесцельно метались рядом с мертвыми хозяевами.

Как ни ужасен был открывшийся вид, Хизи почувствовала, что стала равнодушной к смерти; ее внимание привлекли не трупы, а огромная дыра. Она зияла посередине поляны, словно пасть самой земли: гигантский почти круглый провал больше полета стрелы в диаметре.

Ворон снова превратился в человека, белокожего воина в черном плаще.

– Это и есть Эриквер, – сказал Карак. – Исток Изменчивого, место его рождения – и смерти. – Его птичьи глаза блеснули нескрываемым злорадством.

– Что мы теперь должны сделать? – спросила Хизи, почувствовав, как отчаянно колотится сердце, несмотря на всю ее напускную решительность и уверенность в себе.

– Ну конечно, спуститься вниз, – ответил Карак.

Перкар бежал изо всех сил, Харка в ножнах колотил его по спине. Лишившись Охотницы, которая направляла их, звери ее свиты медленно разбредались, возвращаясь в чащу и в свои охотничьи угодья. Они не нападали на Перкара: должно быть, Охотница пометила его каким-то известным им знаком.

Но юноше было ясно, что он вовремя не доберется до Хизи и остальных, и это сводило его с ума. С каждым ударом сердца он все больше верил в то, о чем сказал ему Мох.

– Можешь ты придать мне сил, помочь бежать быстрее? – спросил он Харку.

«Нет. Природа моего могущества не такова, как ты мог бы уже и знать».

– Да. Ты только сохраняешь мне жизнь, чтобы я мог должным образом оценить свои ошибки.

«То, к чему ты бежишь, вполне может навсегда избавить тебя от любых проблем».

– Так тому и быть.

«Я думал, ты научился бояться».

– Еще бы. Я научился бояться очень хорошо. Но теперь это не имеет значения.

«Чернобог не причинит тебе зла, если ты сам не нападешь на него».

– Безопасность не будет ничего стоить для меня, Харка, если мы не доберемся туда вовремя.

В этот момент Перкар заметил какое-то движение между деревьями: к ним приближалось какое-то большое четвероногое существо. Юноша мгновенно развернулся, обнажив клинок.

«Перед тобой не враг», – сказал ему Харка.

Перкар уже и сам это видел. Перед ним был жеребец, а именно Свирепый Тигр.

Жеребец подскакал к юноше и остановился на расстоянии вытянутой руки.

– Привет, братишка, – тихо сказал Перкар. – Давай заключим сделку: ты позволишь мне ехать на тебе, а я убью того, кто растерзал твоего хозяина.

Конь бесстрастно смотрел на Перкара. Тот подошел вплотную, сунул Харку в ножны и глубоко вздохнул. Скакун не был оседлан: Перкар давно уже оставил надежду укротить его. Узда тоже отсутствовала, но если животное позволит на себя сесть, то седло и уздечку можно снять с одного из коней, убитых свитой Охотницы.

Перкар резко выдохнул воздух и вскочил на Свирепого Тигра, обеими руками вцепившись в густую гриву.

Ничего не произошло. Конь словно не обратил на него внимания.

– Прекрасно, родич, – сказал Перкар через несколько секунд. – Ты понял. Теперь давай найдем уздечку…

Свирепый Тигр взвился на дыбы, и Перкар обхватил его руками и ногами, ожидая неизбежного: сейчас конь его сбросит. Но тут копыта коснулись земли, и менгский скакун помчался вперед бешеным галопом; Свирепый Тигр делал такие резкие повороты между деревьями, что Перкару ничего не оставалось, кроме как распластаться на спине жеребца и обнять его за шею, чтобы не свалиться.

Конь мчался вниз по крутому склону, спотыкаясь и поскальзываясь, но не снижая скорости. Перкар мог только выдохнуть:

– Надеюсь, ты знаешь, куда скачешь, Свирепый Тигр, – ни малейшей возможности направлять коня у него не было.

Тропа, ведущая в Эриквер, извивалась по краю провала – огромной воронки в склоне базальтового горного массива. Хизи пыталась представить себе, как могла возникнуть такая дыра, черный туннель, уходящий отвесно вниз, словно к самому центру мира. Девочка оглянулась на путь, который она уже проделала: растянувшийся в цепочку отряд все еще не прошел даже и половины гигантской окружности, но теперь люди оказались в тени вздымающейся вверх стены. Солнечный свет лежал пятнами на камне, кусты и искривленные деревца цеплялись корнями за трещины в скале, ловя скудные лучи. На краю провала на фоне неба четко рисовались человеческие фигуры – Карак оставил там большую часть своих воинов на случай появления новых менгских отрядов. Глядя вниз, Хизи ничего не могла разглядеть; лишь ее колдовское зрение говорило ей о тусклом сиянии. Из глубины навстречу путникам тянуло сыростью и запахом воды.

Даже здесь, даже по истечении всего этого времени Хизи не могла не узнать бога-Реку. Смутные образы танцевали на черном камне стен, на широкой спине Тзэма, шагавшего впереди, за опущенными веками, когда девочка закрывала глаза. Озаренные солнцем крыши Нола, Большой Храм Воды, сверкающий, словно белоснежное облако, и за всем этим Река, олицетворение величия и могущества. В глубине сердца Хизи никогда не боялась бога-Реки, – боялась она только самой себя. Бог-Река оставался для нее повелителем, отцом, предком.

Но были и другие образы, другие ощущения. Ужасный призрак, преследующий ее в Зале Моментов, привлеченный кровью, выдающей ее женственность. Солдаты, сражающиеся и умирающие, чтобы остановить его. Дьен, любимый двоюродный брат, превращенный в безмозглое чудовище, заточенный в глубоких лабиринтах под дворцом. Чешуйка на руке Хизи запульсировала. Девочка знала, что должна сделать, но сейчас, оказавшись в месте рождения Реки, она не чувствовала ни отвращения, ни гнева – у нее оставалось лишь смутное представление о цели. То, что она испытывала, было похоже на ужас дочери, прокравшейся в спальню отца с острыми ножницами в руке и убийством в сердце, – несмотря на все то, что отец уже сделал и будет делать и дальше, если останется в живых.

Сознание того, что решение теперь принимать не ей, вызывало у Хизи разнообразные чувства, но самым сильным из них было облегчение. Странная, чуждая фигура Чернобога стала казаться опорой и утешением. Тогда, в екте, Хизи впервые ощутила тяжесть необходимости принимать решения за себя и за своих друзей, выбирать один путь из многих, равно опасных. В течение долгих месяцев эта ноша давила ее, пока наконец Перкар, преодолев уныние, не начал принимать решения за всех; сейчас же, когда Перкара рядом не было, это взял на себя кто-то другой. Как хорошо – у самой Хизи не хватило бы на такое сил. Принимать решения – совсем не то, что было ей предназначено: принцессе положено выйти замуж за подходящего мужчину и переложить эту обязанность на него. Ган пытался побудить ее самой определять свой путь, но это кончилось плохо для всех, особенно для Гана. Нет, Хизи хотелось только одного: чтобы ее оставили в покое, чтобы она могла оставаться собой, чтобы никто ничего от нее не хотел и не требовал, чтобы единственные решения, принимаемые ею, касались времени еды и выбора блюд.

После всех приключений, безумной скачки и сражений казалось странным, что последняя часть их путешествия окажется такой неспешной и размеренной. Лошадей путники оставили у начала спуска: даже самый надежный скакун здесь представлял бы опасность, да и несчастные кони были загнаны почти до смерти. Люди спускались вниз в молчании, как будто величественное присутствие бога в Эриквере сделало разговоры физически невозможными. Теперь у Хизи было время – впервые за долгий, долгий срок – для размышлений; она думала о том, что Перкар, возможно, уже мертв, вспоминала о тех немногих моментах близости, что выпали на их долю. То, что они испытывали друг к другу, было странным, противоречивым чувством, безжалостным и хрупким одновременно. Хизи пыталась рассердиться на Перкара за обман, за то, что он старался привлечь ее и тут же холодно отталкивал, но не могла найти в себе для этого сил – ведь юноша мог уже быть духом, летящим к Шеленгу, навстречу свирепым богам, обитающим там. Остался ли Перкар жив или нет, они с Охотницей выполнили свое предназначение, сыграли свою роль в судьбе Хизи: остановили Мха и Гхэ, которые стремились вернуть ее Реке, вместе с их менгским войском. Теперь она доберется до головы бога-Реки и вонзит пику в его мозг. Как? Только Карак знал ответ на этот вопрос.