«Папа бесновался чуть не целых полчаса. Жениться на его дочери, подумать только!
      Я позволила ему покричать, зная, что в конце концов он затихнет. Всякий раз, как мне становилось не по себе от громовых раскатов его голоса, разносящихся по столовой, достаточно было только взглянуть на следы табака на его бриджах и сюртуке, и мое настроение немедленно улучшалось. Он представлял собой на редкость забавное зрелище, бегая вокруг стола орехового дерева.
      Его тирада наконец оборвалась, когда он заметил, что я улыбаюсь, и потребовал объяснить, что именно я нахожу таким забавным. Пришлось сказать ему, что я только хотела бы узнать, оставила ли нам наша бабушка перед своей кончиной десять лет назад рецепт удаления табачных пятен с одежды. Затем я добавила с веселыми искорками в глазах, что она, верно, была бы ужасно шокирована его видом – о, моя дорогая бабушка была очень старомодной дамой! – и, должна признать, мне удалось переменить его настроение. Он сразу же стих и помягчел, сел со мной на диван перед камином, взял за руку и попросил рассказать ему все, что я знала о Лоуренсе. Я рассказала ему о приключениях Ларри и о том, что он и есть тот самый набоб, о котором все говорят. Конечно, я сообщила о его богатстве, но заклинала отца молчать об этом. Ведь, надо думать, у Ларри были свои причины – и, возможно, имеющие отношение к Джулии – не желать, чтобы кто-либо знал о его огромном состоянии. Что касается его вымышленного имени, я полагаю, тут были те же мотивы. Он не оставил бы себе никаких шансов завоевать Джулию, если бы был вынужден избегать респектабельных лондонских гостиных. Не думаю, что Ларри сильно беспокоит мнение окружающих, но явно беспокоит то, что его репутация – или, точнее, репутация его отца – может отразиться на Джулии.
      Со своей стороны я хотела, чтобы папа знал, что Лоуренс вернул былое благосостояние и даже в какой-то степени честь семьи Шат Эшвуд. Когда отец спросил меня, что я думаю о браке между Джулией и Лоуренсом, я разразилась такими оглушительными рыданиями, что он просто похлопал меня по руке и сказал, что понимает стоящую передо мной дилемму. После чего я покинула столовую. Я поняла, что он был полностью осведомлен о моих чувствах к Эверарду.
      В конце концов я добилась, чего хотела. Я пишу это на следующее утро. Лоуренс сейчас как раз здесь, и мой отец мысленно уже примирился с лучшим другом моего детства, так что, я надеюсь, их встреча будет вполне удачной.
      Я оставляю свои записи, потому что мне пора идти покупать – не могу поверить, что я делаю это, должно быть, я сошла с ума! – парик, похожий на темные волосы Джулии!
      Простит ли меня Эверард, когда узнает правду?
      И сможет ли он любить меня?»

      Лоуренс Бишэмп поклонился в дверях кабинета виконта. Лорд Кингзбридж в ответ настороженно взглянул на него своими голубыми глазами, слегка прищуренными под густыми серебристыми бровями. Он сидел за массивным столом красного дерева, опираясь о него локтями и прикрыв руками нижнюю часть лица, поэтому все, что Лоуренс мог видеть, – это волнение в его глазах.
      – Значит, вы вернулись в Лондон, – начал лорд Кингзбридж, кладя руки на стол. Его глаза тут же опустились на блестящее полированное дерево, взгляд омрачился, как будто нежеланные образы стали всплывать перед его мысленным взором.
      У Лоуренса заныло сердце, когда он увидел, как потемнело лицо виконта, и глубокая печаль исказила его черты.
      «Как он постарел. Когда я уехал, он был еще молодым мужчиной. Но пятнадцать лет – долгий срок».
      – Да, я вернулся в Англию после длительного пребывания в Индии.
      – Делали состояние, да? – спросил виконт, поднимая на него глаза и пытаясь улыбнуться.
      Когда черты Кингзбриджа начали светлеть, не без усилия с его стороны, Лоуренс почувствовал себя более уверенно.
      – Да, сэр, можно сказать так, – ответил он вежливо.
      Он продолжал стоять у дверей кабинета, пока виконт не произнес, слегка нахмурившись:
      – Входите же, входите! – и поднялся со своего кресла. – Не хочу показаться невежливым, но должен признать, ваше появление привело меня в замешательство. Вы знаете, как сильно напоминаете своего отца?
      – Да, я знаю, – ответил он с улыбкой, идя через комнату. – Я был удивлен тем, что несколько человек узнали меня. Леди Кловелли узнала меня по голосу. Я подумал, что это очень необычно с ее стороны.
      – Она – женщина разнообразных способностей. Я бы не сказал, что у нее быстрый ум, но в ней есть некая проницательность. Я очень уважаю ее.
      – Мне кажется, у нее золотое сердце, – сказал Лоуренс и с легкой усмешкой добавил: – Только она слишком много хихикает – довольно странная привычка для женщины, которая уже трижды стала бабушкой.
      Виконт улыбнулся на его замечание и жестом пригласил Лоуренса сесть в кресло напротив. Когда он сделал это, Кингзбридж вернулся на свое место за столом. Лоуренс ничего не мог поделать, он чувствовал всю тяжесть вины своего отца. Казалось, будто некая осязаемая завеса повисла в воздухе между ним и виконтом, подобно тому как свинцовые облака проливаются дождем на землю.
      Старой истории с побегом минуло уже пятнадцать лет. Единственный человек, который мог дать лорду Кингзбриджу удовлетворение на поле чести, давно умер. Лоуренс только надеялся на то, что виконт сумеет найти в своем сердце прощение для сына этого человека. В противном случае ему будет слишком сложно добиваться Джулии.
      Лоуренс был удивлен силой своих чувств, которые охватили его, когда он внимательно смотрел на лорда Кингзбриджа. Он так много лет был человеком дела, что в этот момент не чувствовал ни страха, ни волнения, хотя виконт, сидевший перед ним, имел власть отказать ему навсегда в руке дочери.
      Нет, не страх владел им, когда он смотрел в изборожденное морщинами лицо лорда Кингзбриджа.
      То, что он чувствовал, больше походило на жалость к ним обоим, к себе самому и к виконту, – чувство, которое он ни разу не позволил себе за все эти годы, проведенные вне Англии в добровольном изгнании. Как странно, что эта жалость должна была подняться в его сердце именно сейчас.
      Лоуренс был немного удивлен тем, что Кингзбридж молчит. Его брови были хмуро сдвинуты, уголок рта нервно подрагивал. Хотя Лоуренс считал, что будет лучше, если виконт сам поведет беседу, но теперь он понял, что тот просто не в силах сделать это. Появление сына его давнего обидчика вызвало воспоминания, которые, как надеялся Кингзбридж, похоронены навсегда.
      Медленно поднимаясь со своего кресла, Лоуренс начал:
      – Я понимаю, это должно казаться вам странным, что я появился в вашем доме спустя так много лет и попросил принять меня. В какой-то степени я сам удивлен своей смелостью. – Произнося это, он удалялся от грозного стола, отделявшего его от Кингзбриджа, и направлялся к окну. Его движения были тихими и осторожными, шаги не нарушали тишину и напряженное спокойствие в кабинете лорда. – Конечно, я бы не осмелился прийти в этот дом, если бы меня не привело сюда чувство, сильнее меня, о котором, я надеюсь, Диана уже поведала вам.
      Он встал перед окном, обрамленным гардинами из золотистого шелка. Лорд Кингзбридж за его спиной продолжал молчать. Лоуренс смотрел на повозки, экипажи, пересекающие площадь во всех направлениях, но перед его глазами было лишь одно из воспоминаний детства: Джулия с алой лентой в волосах сердито вытирает грязь со своих щечек, которой он только что ее испачкал. Как же он любил ее, даже такой дурочкой, какой она была! Признаться, он никогда не слышал о том, чтобы кто-нибудь влюбился в таком нежном возрасте и позднее женился на той же самой особе. Но он всегда знал, что они с Джулией предназначены друг для друга. Но только как ему убедить в этом ее отца, особенно если так много препятствий стоит на его пути?
      – Я пришел, чтобы просить у вас разрешения сделать предложение Джулии.
      – Я не понимаю вас, Лоуренс, – раздался голос в другом конце комнаты, заставив его вздрогнуть от неожиданности. – Вы не знаете мою дочь! Вы должны понимать, что она уже не та девочка, которую вы помните с детства. Осмелюсь сказать, что вы даже не узнаете ее.
      Лоуренс медленно обернулся и поймал взгляд виконта. – Я узнаю ее, сэр, даже если встречу на другом конце земли среди тысячи других темноволосых девушек! – сказал он дерзко. – В этом вы можете быть уверены!
      Любовь к Джулии жарким пламенем горела в его груди.
      – Я не могу объяснить вам, почему испытываю к ней такие чувства. Сначала даже я считал постоянство своей любви абсурдным. Она была ребенком, когда я покинул Девоншир. Могу ли я называть то, что испытываю к ней сейчас, любовью? Я не знаю! Когда мы играли детьми, наши клятвы не были произнесены. Да, мы ссорились, потому что я был единственным в ее окружении, кто не баловал ее и не льстил ей оттого, что она была хорошенькой. Она была для меня моей репкойи такой и останется.
      Услышав это прозвище, лорд Кингзбридж неприятно расхохотался.
      – Ей это не понравится, мой дорогой! Еще бы, репка! Хотел бы я посмотреть на лицо Прекрасной Джулии, когда вы шепнете это ей на ухо – вы ведь знаете, как ее называют! Обещаю вам, что она скорее расцарапает вам нос, чем позволит снова называть ее репкой! Повторяю вам, моя дочь уже не ребенок!
      Он встал и обошел свой стол.
      – Я думаю, вы просто глупец, – добавил он с торжествующим выражением лица. – Я очень люблю Джулию, но тщеславие – ее второе имя! Вы не знаете ее, и это просто безумие – явиться сюда, принеся с собой прошлое, которое давно ушло, и лелея любовь к женщине, которую вы не видели долгие годы!
      Лоуренс улыбнулся в ответ на жестокие слова виконта. Теперь он знал, что победа повернулась к нему лицом. Подойдя к Кингзбриджу и встав прямо перед ним, он сказал:
      – Здесь вы ошибаетесь. Я знаю ее, я всегда ее знал! В ней нет большого ума, хотя чувствительности в ней столько, сколько в пятерых женщинах, вместе взятых. Она проводит уйму времени перед зеркалом, больше, чем это мог делать сам Нарцисс. Она избалованна и эгоистична, хотя иногда ее сердце может быть необычайно нежным. Однако со всеми ее недостатками – и теми немногими достоинствами, которые она имеет, – я люблю ее. И буду любить всегда!
      Лорд Кингзбридж, казалось, был поражен его речью.
      – Не знаю, рассказала ли вам все это Диана, Эшвуд – простите – Бишэмп, но, клянусь, вы дали такую точную ее характеристику, какую не смог бы дать даже я сам. Но тогда скажите мне, как вы можете любить такое создание?
      – А разве вы не любите ее?
      Этот вопрос заставил виконта замолчать. Он присел на угол своего стола и углубился в изучение носков своих блестящих черных ботфорт. Выражение его лица было все еще хмурым.
      – Я люблю Джулию, – начал он тихо, – во-первых, потому, что она моя дочь, и, во-вторых, черт побери, потому, что она красива! Я знаю, что это мужская слабость, но смотреть на нее – все равно что смотреть на небеса. – Он поднял голову, размышляя над непростым вопросом Лоуренса. – Я также люблю ее потому, что надеюсь, что под руководством верно выбранного мужчины ее нрав может смягчиться, а ум развиться.
      – И вы не верите, что таким мужчиной смогу быть я?
      Лорд Кингзбридж сложил руки на груди и покачал головой.
      – Нет, я могу прямо сказать, что не хочу вас обидеть, но я полагаю, что капитан Эверард лучше других подходит на эту роль. И если он завоюет ее, я буду счастливейшим из отцов. С его спокойным и твердым характером он сумеет нужным образом повлиять на отрицательные черты Джулии. В этом я убежден.
      Он встал и протянул Лоуренсу руку:
      – Я разрешаю вам искать ее руки, но должен предупредить вас: она не ответит вам согласием, и, как я только что сказал, с моей стороны поддержки вам не будет. Кроме того, я совершенно уверен, что Джулия собирается замуж за капитана Эверарда.
      Лоуренс отвел взгляд от Кингзбриджа, все еще пожимая его руку. Он уже начал обдумывать, что ему делать дальше. Когда он только прибыл в Лондон, ему казалось – простой встречи с Джулией будет достаточно, чтобы убедить ее, что они должны пожениться. Но теперь он понял, что это будет не так просто. Раз уж они оба – и Диана, и ее отец – говорят, что Джулия собирается за Эверарда, то, несомненно, у них есть для этого основания.
      Капитан Эверард совершенно не входил в его планы.
      Поэтому он должен увидеть Джулию прежде Эверарда. Если не сегодня, то завтра. Но как? Насколько он знал, она все еще не оправилась от болезни и оставалась в постели! Он улыбнулся виконту и поблагодарил за то, что тот принял его.
      – Независимо от того, получу ли я согласие Джулии стать моей женой или нет, я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы отбросили тени прошлого и позволили мне снова считать себя другом этого дома, особенно Дианы, к которой я отношусь поистине как брат, и Джулии. Своим ответом относительно моих намерений вы ничуть не лишили меня решимости, поэтому я надеюсь, вы не будете против, если я буду навещать ваших дочерей.
      Лорд Кингзбридж ответил ему теплой улыбкой и кивнул.
      – Я рассчитываю, что вы будете приходить так часто, как пожелаете. Должен признать, что я был не прав, когда в прошлый раз не пустил вас на порог своего дома. Прошу вас простить меня за это. Я… – на секунду он замолчал, не в силах говорить, и Лоуренс увидел слезы в его глазах. – Я очень любил мою жену.
      Впервые за время разговора Лоуренс почувствовал облегчение. Он все еще держал руку виконта в своей и горячо пожал ее в ответ на его слова, не находя другого способа передать те чувства, которые горячими волнами омывали его сердце. Его горло сжалось, говорить он был не в силах. Он стоял и просто глядел в глаза лорда Кингзбриджа, и молчаливое понимание установилось между двумя мужчинами.
      – Что ж, – сказал наконец виконт охрипшим голосом, отпуская руку Лоуренса. Потом закашлялся, чтобы прочистить горло. – Я рад, что вам сопутствовала удача в странствиях. Диана сказала мне, что вы хотите пока сохранить свое настоящее имя в тайне, и я уважаю ваше решение. Что до Джулии, желаю вам успеха и счастья, если вы сумеете уговорить ее выйти за вас!
      Лорд Кингзбридж пересек комнату и позвонил в колокольчик, вызывая дворецкого, чтобы тот проводил молодого человека. Лоуренс направился было к дверям, когда вдруг услышал, что перед домом остановился экипаж. Он все еще хотел увидеть Джулию до того, как покинет дом Кингзбриджа, и надеялся, что это вернулась Диана. Подойдя ближе к окну, он убедился, что удача улыбнулась ему. Дверца приоткрылась, и за ней показалась Диана. Она несколько раз поморщилась, пока протиснула вперед себя большую картонку, и начала сходить со ступенек экипажа. Он мог бы сказать, что она огорчена, может быть, даже нервничает, по тому, как она задела шляпой дверной проем экипажа и сердито поджала губы в молчаливом осуждении проклятой шляпы.
      С улыбкой наблюдая за ней, он обернулся к лорду Кингзбриджу, который ждал за своим столом дворецкого.
      – Диана вернулась с покупками, я вижу, – сообщил он.
      – Она долгое время была у меня за домоправительницу, – ответил виконт, тоже подходя к окну и отодвигая золотистую шелковую гардину, чтобы лучше видеть свою дочь. – Без сомнения, это новые занавески или что-нибудь в этом роде. Она очень хорошая девочка. Очень ответственная.
      Лоуренс кивнул.
      – Она всегда была такой. Вы знаете, ведь это именно она следила за тем, чтобы мы все возвращались домой вовремя, чтобы не попало от домашних!
      – Да, она именно такая, моя Диана! – сказал виконт с мягкой, полной любви улыбкой. – Жаль, с ней Эверарду не пришлось бы тратить свои таланты на исправление ее недостатков – их у нее нет!
      Более чем жаль, подумал Лоуренс с острым чувством сожаления. Диана была слишком хороша даже для самой себя. Хотя Лоуренс подозревал, что капитан не был так уж равнодушен к ней, как он пытался показать.
      Диана подошла к ступенькам, ведущим к дому, и споткнулась. Прижав руку в перчатке к щеке, она на секунду зажмурилась, расправила плечи и быстрым шагом прошла к входным дверям. На губах ее играла легкая улыбка, и Лоуренс понял, что Диана что-то задумала. Впрочем, он тоже!
      – Сэр? – спросил он, глядя, как Диана входит в дом. – Могу я поговорить с вашей дочерью прежде, чем уйду?
      – Разумеется. Вы всегда были ее близким другом.

      Наверху в своей комнате Джулия занималась тем, что разглядывала себя в зеркало, поворачиваясь лицом в разные стороны и внимательно исследуя линию своих щек, маленький изящный нос, огромные ясные карие глаза и нежную бархатистую кожу без малейших изъянов. Она сидела в своей постели, отставив в сторону поднос с едва тронутым завтраком. Ее распущенные каштановые волосы блестящими волнами спускались по плечам. Удовлетворенная своим отражением в зеркале, она издала такой глубокий вздох облегчения, что ее горничная испуганно обернулась и воскликнула:
      – С вами все в порядке, мисс Джулия? А то я подумала, что вы испустили свой последний вздох.
      Джулия упала обратно в высоко взбитые белоснежные подушки и положила зеркальце на покрывало. Она довольно сложила свои руки на груди и произнесла с блаженной улыбкой на лице:
      – Я в полном порядке. Я в изумительном порядке, я в абсолютном порядке.
      – Ну что вы такое говорите? – заметила ее горничная, подходя к ней и нежно дотрагиваясь ладонью до ее щеки. – Конечно, все уже в порядке.
      – Ты не знаешь, как это тяжело, – ответила Джулия своей горничной, отстраняя ее руку, – какая на мне лежит ответственность. Ты думаешь, легко быть первой красавицей Лондона? Я могу вернуться в общество, только если буду выглядеть безупречно. Столько завистниц только и ждут того, чтобы занять мое место.
      Она не удержалась и снова подняла зеркальце, дотронулась кончиком пальца до своего прекрасного лица, словно хотела еще раз убедиться, что корь не нанесла никакого ущерба ее красоте. Затем улыбнулась и внимательно осмотрела свои зубы. Одна ее подруга уже лишилась трех зубов и носила вместо них протезы.
      – Мэри, прошу тебя, принеси мне зубной порошок.
      – Но вы же только…
      – Я сказала, принеси! – приказала Джулия, удивленная тем, что горничная посмела перечить ей.
      – Да, мисс, – ответила Мэри, приседая в реверансе.
      Джулия опустилась на подушки и положила зеркальце на покрывало малинового цвета. Болезнь, которая мучила ее более двух недель, наконец прошла без следа, но Джулия чувствовала себя подавленно и беспокойно. За эти две недели могло случиться все, что угодно. Так много балов, вечеринок, праздников прошло без нее. Так много претенденток на ее трон готово было воспользоваться ее отсутствием. Так много мужских сердец было увлечено другими, пока ее не было там, чтобы простым щелчком пальцев заставить этих джентльменов упасть к ее ногам. Но хуже всего то, что там была Диана, блистая не столько красотой, сколько умом и остроумием, готовая на все, чтобы увести у Джулии из-под носа главный приз – Эверарда!
      Она натянула покрывало до самого подбородка и уставилась в потолок. Ей стало по-настоящему страшно. Джулия знала, что Эверард был на грани того, чтобы сделать ей предложение, – он ясно намекал ей на это. Она поощряла его всеми возможными способами, строила интриги и флиртовала с ним, используя любую возможность. И вот всего две недели назад, перед тем как подхватить корь, она была наконец уверена, что достигла своей цели. Но что ждет ее теперь? Вдруг за это время что-нибудь случилось и это может разрушить все ее планы?
      Она укрылась с головой и зажмурила глаза. Никто, никто не мог понять ее. Она жила в постоянном страхе, что ее красота начнет увядать, и тогда у нее в жизни не останется ничего. Она не была умна, как Диана; она не умела хорошо играть на фортепьяно, не любила читать или вышивать и вообще не была приспособлена к чему-либо, как большинство ее друзей и знакомых. Она даже не могла играть в вист, потому что не понимала правила игры. Она давно знала о себе горькую правду, хотя один Бог ведает, как она до этого дошла. Она была глупа, безнадежно глупа. Поэтому вся ее жизнь сводилась к одному – глупая женщина, пока она молода и красива, должна использовать свой шанс, чтобы поймать за хвост удачу, потому что немолодая и некрасивая глупая женщина не будет иметь вообще никаких шансов! Разве что стать компаньонкой какой-нибудь старухи, чтобы годы и годы толкать перед собой инвалидное кресло.
      Самое ужасное, что молодые девицы, которые только в этом году начали выезжать в свет, явно ждали того, что она вот-вот освободит свой трон – ей исполнилось уже двадцать два года! Сколько еще могла сохраниться ее красота?
      К тому же она всерьез опасалась, что ее глупость уже стала сказываться на ее жизни. Она отказалась от нескольких великолепных предложений, исходивших от людей богатых и влиятельных, и все только потому, что она решила заполучить капитана Эверарда! Он стал ее навязчивой идеей, она была даже уверена, что влюблена в него. Пользоваться его вниманием было престижно. Он считался главным призом среди женихов, во-первых, потому, что был героем Ватерлоо, во-вторых, он был хорош собой и, в-третьих, после смерти его отца должен был стать следующим виконтом Сэлкомбом и пэром.
      Но даже самой себе она не могла точно объяснить, почему именно он, и только он, стал предметом ее вожделения. Скорее всего, то, что в него влюблена Диана, все решило для Джулии. Раз он нужен Диане, значит, она, Джулия, получит его!
      Ей оставалось только надеяться, что эти две недели, которые она провела в постели из-за детской болезни, не остудили его пыл.
      Медленно опустив покрывало, она глубоко вздохнула, взяла из рук Мэри щетку и зубной порошок и начала наводить красоту на свои зубы, в третий раз за это утро.
      Эверард сказал ей, что обожает ее улыбку, значит, она будет улыбаться!
      Тут раздалось легкое постукивание в дверь, и Мэри впустила в комнату одну из горничных. Она была очень худой и бледной, но ее большие карие глаза блестели от волнения. Она и не подумала обратиться к мисс Джулии и вместо этого начала что-то горячо шептать Мэри.
      Джулия увидела, как лицо Мэри порозовело, а ее светлые голубые глаза расширились от удивления. Она услышала, как Мэри шепчет в ответ:
      – Ты уверена, что это не капитан Эверард?
      А когда молодая горничная уверенно покачала головой, добавила:
      – Тогда иди и немедленно разузнай, кто это!
      – Я попробую, но сейчас нет никого, кто мог бы его узнать.
      – Иди, попробуй! – прикрикнула Мэри, разворачивая девушку за плечи и легонько подталкивая ее к двери.
      Джулия сидела, широко открыв глаза от удивления, прижав к себе подушку.
      – Что-то случилось? – воскликнула она.
      – Ничего особенного! – ответила Мэри. – Просто Бронвин показалось, что джентльмен, который разговаривает с вашим папенькой внизу в кабинете, просил у него вашей руки! Она говорит, что он здесь уже больше часа!
      – Это не Эверард? – спросила Джулия с сильно бьющимся сердцем.
      Мэри покачала головой.
      – Бронвин уверена, что это не капитан, а тот джентльмен, который приходил сюда два дня назад. Такой смуглый темноволосый мужчина со свирепым лицом! Все слуги говорили о нем, мисс, потому что хозяин тогда отказался принять его!
      Джулия нахмурилась и прикусила губу, разглядывая строчку на подушке, которую она держала в руках. Ее сильно разочаровало то, что просителем ее руки был не Эверард. Но кто же тогда и почему отец отказался встретиться с ним в первый раз и принял его двумя днями позже?
      К тому же среди ее кавалеров не было никого, кто подходил бы под описание Мэри. Смуглый мужчина со свирепым лицом. Пожалуй, это похоже на того поэта, Байрона. Но она не только не была с ним знакома, но ей к тому же было известно, что он постоянно живет где-то Европе.
      Но кто же тогда это мог быть?
      Поскольку это был явно не Эверард, ее интерес к этому человеку скоро угас. Раз она не знает его, отец в любом случае не даст ему согласия. Вероятно, она скоро познакомится с ним, как только снова начнет выезжать. А до этого ей надо решить, что сделать, чтобы капитан не сорвался у нее с крючка. Как она хотела, чтобы поскорей настал тот день, когда она наконец увидит Диану побледневшей и убитой горем!

      «Я обязательно должна это написать. Я умру, если не напишу! О дорогой! Я стала выражаться почти как Джулия.
      Ладно, не важно. Дело в том, что сегодня утром мне ужасно не повезло: я встретила в магазине шляпок мадам Лоретт на Нью-Бонд-стрит леди Эпплдор. Поэтому мне пришлось купить огромную и абсолютно ненужную мне шляпу. Она такая большая, что в ней с трудом можно пройти в дверь, и выглядит так ужасно, что никакие ленты и кружева уже не могут ее украсить. Я даже пыталась приладить к ней три пурпурных страусовых пера, но и это мало помогло – шляпа безнадежна.
      Когда мадам Лоретт сообщила мне, что у нее есть подходящий парик, именно такой, какой мне нужен, – очень похожий на волосы Джулии! – я сразу же попросила показать его. И тут, как вы думаете, кто вошел в магазин?! Леди Эпплдор! Она тут же остановила на мне свой повелительный взор и громовым голосом спросила, зачем я пришла в магазин мадам Лоретт. Наверное, за новой шляпкой, чтобы поразить одного из моих поклонников? Честно говоря, я была в ужасе. Хотя она не могла знать о цели моего визита, но я чувствовала себя так, как будто меня поймали с поличным на чем-то постыдном. Я готова была провалиться сквозь землю!
      Но дальше было еще хуже. Она ласково взяла меня за руку, пожала ее и шепотом попросила меня оставить свои мечты об Эверарде. Она сказала, что у нее есть все основания считать, что он страстно влюблен в Джулию, и она не хочет видеть мое сердце разбитым оттого, что мои надежды не оправдались.
      О, как запылали мои щеки! Я чувствовала себя страшно униженной и молча стояла перед ней, моргая и не в силах вымолвить ни слова. А она внимательно наблюдала за мной. Я заметила, что мое шоковое состояние принесло ей больше удовлетворения, чем если бы я драматическим жестом приложила руку ко лбу и упала в обморок! Потом она начала перечислять джентльменов, на которых я должна была бы, по ее мнению, обратить внимание, но тут я уже пришла в себя и, чтобы как-то сменить тему разговора, начала охать и ахать, глядя на эту ужасную шляпу, которую мне и пришлось в конце концов купить. Она же только щелкнула в ответ языком и заявила, что отлично понимает мои чувства! Одно я знала точно – ей ни за что нельзя видеть парик, который вот-вот должна была принести мадам Лоретт, и поэтому я с ужасом ждала того момента, когда она вернется. Если леди Эпплдор увидит парик, она не отстанет от меня до тех пор, пока я не выдам ей весь свой план! А уж она, будьте уверены, немедленно расскажет его Эверарду, да и не одному только Эверарду – на следующий день об этом будет знать весь бомонд.